Илья Альтман
Вопрос об отношении Советского правительства к судьбе своих сограждан-евреев после нападения нацистов является центральным для третьего выделенного нами этапа.
В то время, когда летом—осенью 1941 г. Красная Армия терпела сокрушительные поражения, а нацистская пропаганда активно использовала тезис о борьбе с еврейским засильем в руководстве и местных органах власти Советского Союза, реальная помощь потенциальным жертвам Холокоста могла быть осуществлена прежде всего посредством их информирования о грозящей угрозе.
Что же знали о Холокосте в Кремле? В летние месяцы 1941 г. до Москвы по разным каналам доходили сведения о массовом уничтожении евреев. Систематически поступала информация по партийной линии; в ЦК направлялись сводки НКВД о положении на оккупированных территориях; аналогичная информация по линии военной разведки поступала из Генштаба; важные сведения сообщали бежавшие из плена и вышедшие из окружения советские военнослужащие; оказавшиеся на оккупированной территории и переходившие линию фронта советские и партийные функционеры уже с конца июня информировали об этом партийные органы.
Первое сообщение Сталину партийного руководителя Белоруссии П.К. Пономаренко, будущего начальника Центрального штаба партизанского движения (ЦШПД), о том, как еврейское население отреагировало на нацистское вторжение, датировано 25 июня 1941 г. Правда, интерпретация массового бегства евреев была весьма своеобразной:
«Их объял животный страх перед Гитлером, а вместо борьбы — бегство».
Обычно исследователи цитируют только эту фразу из письма Пономаренко (обвиняя его в антисемитизме) и опускают другую, не менее важную фразу о нацистской пропаганде:
«Вся их агитация, устная и письменная, идет под флагом борьбы с жидами и коммунистами, что трактуется как синонимы».
Несмотря на субъективность оценок (далее автор пишет, что пропаганда в этом духе не принимается населением), в данном письме точно отражены два процесса: массовое бегство евреев из городов и антисемитизм как центральный пункт нацистской пропаганды. Отметим, что Пономаренко пользуется словом «жиды», давно изъятым из советского официального лексикона.
В другом своем сообщении, «О положении в оккупированных областях Белоруссии», датированном 19 августа 1941 г. Пономаренко уже не обвиняет евреев, а приводит ряд фактов расправы над ними в различных населенных пунктах республики. Очень важен его обобщающий вывод:
«Еврейское население подвергается беспощадному уничтожению.
В Логойщине все еврейские семьи были выгнаны на улицу и расстреляны на глазах у населения. В Бресте немцы подожгли некоторые дома, населенные евреями, не дали им выйти, и все сгорели живыми. В Погосте, Минской области, немецкий офицер вывел евреев на окраину деревни, приказал им вырыть могилу и после этого расстрелял. В местечке Щедрин евреев запрягли в подводы возили на них клевер, а потом расстреляли. В Жабинке 16 евреев впрягли в орудие и, погоняя плетьми, заставши тащить орудие по песчаной дороге.
Такие факты многочисленны».
Обращает на себя внимание некоторая противоречивость текста. Отметим, что он писался под сильным обстрелом, о чем свидетельствуют последние слова этого сообщения:
«Нельзя закончить, посылаю в неоконченном виде».
В этом документе, с одной стороны, говорится о «беспощадном уничтожении евреев» и «многочисленности фактов» расправы над ними. Но приведенные примеры не говорят о массовом уничтожении в крупных населенных пунктах. Например, в Бресте, который упоминается в донесении, к этому времени было уничтожено уже несколько тысяч евреев-мужчин. Складывается впечатление, что руководитель Белоруссии в данный момент обладал лишь отрывочной информацией. Но и интерпретация известных ему фактов проведена под определенным углом зрения. Так, Пономаренко дает классификацию нацистской пропаганды по четырех направлениям, среди которых он не только не выделял, но даже и не упоминал антисемитизм (хотя уже в первом своем сообщении обратил на него внимание Кремля).
О расправах над евреями-военнопленными сообщали и вырвавшиеся из плена бойцы Красной Армии. Эта информация поступала в Кремль через Главное политическое управление (ГЛАВПУР) Красной Армии, которое в 1941—1942 гг. возглавлял Лев Мехлис.
В начале войны 4-е Управление НКВД во главе с майором Павлом Судоплатовым, известным советским разведчиком, получило задание по сбору информации о положении на оккупированной территории. Составлявшиеся республиканскими НКВД периодические сводки (о положении на оккупированной территории отдельных республик и городов; агентурные сведения; данные разведки и радиоперехвата) обобщались в Москве и докладывались руководителю органов госбезопасности Л.П. Берия. Аналогичные сводки готовились в Разведуправлении Генштаба Красной Армии. Несомненно, что наиболее важная информация докладывалась Сталину. Секретарь ЦК по идеологии (по совместительству — начальник Совинформбюро) А.С. Щербаков регулярно получал такие сводки двух ведомств с 25 августа 1941 г. С конца сентября выдержки из отдельных сообщений передаются по инициативе руководства УЩВД в Совинформбюро (на имя заместителя начальника этого учреждения С.А. Лозовского).
В каждой из них (хотя и в весьма отрывочной и лапидарной форме) содержалась информация об уничтожении евреев-военнопленных и мирного населения. Отметим, что информация агентов НКВД чаще всего была ретроспективной, с задержкой на несколько недель, а то и месяцев. Обобщающие сводки также лишь констатировали судьбу евреев; их авторы не предлагали никаких мер по оказанию практической помощи жертвам.
К середине августа 1941 г. советское руководство имело точную информацию о массовом уничтожении еврейского населения. Тем не менее каких-либо инструкций по оказанию содействия еврейским семьям, пожелавшим индивидуально эвакуироваться, сделано не было. Вряд ли это бездействие имеет антисемитский подтекст. Не только организационный хаос в условиях молниеносного наступления вермахта и жестоких поражений Красной Армии, но и идеологический фактор — «борьба с пораженческими настроениями и слухами»; обещания любой ценой отстоять тот или иной населенный пункт; решение о прекращении эвакуации из прифронтовой зоны — практически не оставляли шансов на появление каких-либо специальных решений или инструкций, касающихся евреев.
Единственной возможностью реально помочь еврейскому населению осознать нависшую над ним угрозу было его широкое информирование о нацистском геноциде. Косвенно эту задачу выполнил радиомитинг, инициированный еврейскими писателями и деятелями культуры Москвы (впоследствии/почти все они стали руководителями или членами ЕАК).
В ответ на их обращение к секретарю ЦК по идеологии Александру Щербакову власти дали разрешение на проведение 24 августа радиомитинга еврейской общественности. В отличие от его инициаторов, Кремль был заинтересован прежде всего в важной пропагандистской акции, рассчитанной на еврейские общины за рубежом, что могло привести к оказанию эффективной военной и финансовой помощи со стороны США и Англии.
Трансляция по Всесоюзному радио выступлений выдающихся деятелей еврейской культуры, известных ученых и писателей имела важнейшее значение по оповещению населения о грозящей опасности. Информацию о митинге на следующий день поместила центральная пресса. Помимо призывов к активной борьбе с оккупантами, многие выступавшие, в частности актер и режиссер С. Михоэлс, говорили о зловещих планах нацистов истребить весь еврейский народ. Для многих евреев именно эта информация помогла принять решение об эвакуации и спастись.
Однако она никак не могла помочь евреям-беженцам из западных областей Советского Союза и тем, чьи населенные пункты были захвачены ранее проведения радиомитинга. На «старой границе» советские войска и пограничники задерживали всех «западников», не имевших на руках документа о разрешении на эвакуацию либо партийного билета. Тысячи людей именно по этой причине оказались в руках нацистов. Это произошло в первые, самые драматичные дни войны, когда подавляющее большинство беженцев эвакуировалось самостоятельно. Несомненно, что в этот период, несмотря на массу военных и экономических проблем, вопрос о пропуске через «старую границу» еврейских беженцев мог быть решен правительством положительно. Однако никаких официальных приказов не только о содействии, но хотя бы о снятии ограничений при переходе «старой границы» сделано не было.
Видимо, отсутствие в течение всего периода после захвата нацистами Польши достоверных сведений о преследовании евреев ввело в заблуждение прежде всего представителей военной и гражданской администрации, способных обеспечить эвакуацию тех групп населения, которым грозила опасность. Нельзя сбрасывать со счетов и роль антисемитской нацистской пропаганды, которая усиленно подчеркивала, что власти заботятся прежде всего именно о евреях.
Было ли умолчание в СМИ накануне войны главным аргументом, повлиявшим на решение многих советских евреев не эвакуироваться на Восток после начала Великой Отечественной войны?
С этим весьма распространенным утверждением можно согласиться лишь отчасти. Во-первых, сведения о преследовании нацистами евреев Германии были хорошо известны именно жителям западных районов СССР в связи с большим количеством беженцев из Польши, которые оказались во всех крупных населенных пунктах присоединенных к СССР в 1939—1940 гг. западных территорий. Они стремились не оставаться в опасной приграничной зоне или были высланы властями в глубь страны, где также много рассказывали о своих страданиях. Об этом, например, свидетельствует Вячеслав Тамаркин из местечка Ляды, находящегося как раз на границе между Белоруссией и Россией.
Во-вторых, именно неверие официальной пропаганде и собственный опыт общения с «немецкими оккупантами» в 1918 г. (единственными, кто не устраивал еврейских погромов и не допускал их) для многих людей казались гораздо более весомыми аргументами. В-третьих, напомним, что до нападения на СССР нацисты массово не истребляли евреев.
В годы войны и сразу после ее окончания высказывались предположения, что советское правительство принимало специальные шаги по эвакуации евреев, однако никаких подтверждающих эту версию документов до сих пор не обнаружено. Вопросами эвакуации занимался созданный 24 июня 1941 г. Совет по эвакуации при СНК СССР, который уже 27 июня определил группы гражданского населения, подлежащие первоочередной эвакуации (члены семей квалифицированных рабочих, советских, партийных и военных работников, сотрудников НКВД и дети). Реализовать эти меры на практике удалось лишь частично.
Только 26 сентября того же года в составе совета было создано Управление по эвакуации населения. Сам же этот орган был ликвидирован уже в конце января 1942 г., после успешного контрнаступления Красной Армии под Москвой. Ни одно из его распоряжений не касалось эвакуации еврейского населения. Исследователи справедливо отмечают, что в основе такого подхода лежал не антисемитизм, а предпочтение материальных ценностей, имеющих оборонное значение, человеческим жизням. Как справедливо отметил И. Арад, этот тезис полностью отвечал взглядам Сталина и его ближайшего окружения, что привело к тому, что мирное население на оккупированной территории оказалось фактически брошенным на произвол судьбы. Несомненно, что в первые месяцы войны сложились объективно сложные условия, которые были максимально полно использованы лишь для эвакуации предприятий и учреждений вместе с рабочими и служащими, а также членами их семей и детьми до 15 лет независимо от национальности.
До конца 1941 г. удалось тем не менее эвакуировать более 10 миллионов человек, в том числе из Молдавии — 250 000, из Эстонии — более 50 000, из Литвы — 42 500.
Как отмечал руководитель Управления по эвакуации населения К. Памфилов в своем докладе на имя заместителя руководителя Совета по эвакуации Н.А. Косыгина, на 20 декабря 1941 г. только 6 570 000 человек из более 10 миллионов эвакуированных было зарегистрировано. Причем лишь 3 074 000 оказались зафиксированы в поименных листах эвакуированных, которые были обязаны заполнять все пассажиры поездов, прибывшие к месту эвакуации. К весне 1942 г. общее число зарегистрированных эвакуированных составило лишь 7 417 000 человек.
Среди 2 491 713 человек, чья национальность на начало декабря 1941 г. была установлена Советом по делам эвакуации, евреи составили 669 229 человек (26, 86%). Они занимали второе место после русских среди всех эвакуированных.
Необходимо учитывать, что лучше всего организовать эвакуацию удалось из Москвы и Ленинграда, где дети составляли от 50 до 80% всех эвакуированных. Именно жители этих городов преобладали среди эвакуированных в первый месяц войны и составили более четверти — 678 000 (27,2%) всех учтенных эвакуированных к концу 1941 г.
Бросается в глаза значительно больший процент евреев среди эвакуированных, чем их доля в населении страны. Так как специальных мер по их спасению не принималось, то объяснение лежит в достаточной информированности о грозящей угрозе. Данное замечание никак не оправдывает бездействие (а иногда и препятствия) представителей местных властей (в том числе — евреев) накануне оккупации при эвакуации мирного населения по «патриотическим» или иным соображениям. Почти все евреи, не попавшие в списки эвакуированных и не сумевшие бежать самостоятельно, стали жертвами Холокоста.
Очевидная антиеврейская направленность действий нацистов была активно использована советским руководством во внешнеполитических целях. Это стало также важным аргументом для возрождения деятельности еврейской общественности и привлечения на сторону СССР влиятельных еврейских кругов, прежде всего — в США.
Осенью 1941 г. при участии Л. Берия была одобрена идея о создании Еврейского антигитлеровского комитета, призванного (в числе других задач) информировать международную общественность о злодеяниях против евреев. Позднее эти функции взял на себя ЕАК, созданный в феврале 1942 г.
Он, наряду с четырьмя другими антифашистскими комитетами — славянским, ученых, молодежи и женщин, — был создан при Совинформбюро. Возглавил ЕАК художественный руководитель Государственного еврейского театра Соломон Михоэлс. В его состав вошли выдающиеся представители советской еврейской культуры, писатели, ученые, медики. Непосредственно курировал деятельность ЕАК, как и других антифашистских комитетов, С.А. Лозовский. За период войны ЕАК провел три митинга представителей еврейской общественности, которые широко освещались в советских и зарубежных СМИ. На них неизменно затрагивалась тема Холокоста и еврейского Сопротивления. На последнем митинге в апреле 1944 г. И. Эренбург и П. Маркиш затронули вопрос об антисемитизме в СССР, что вызвало недовольство некоторых влиятельных сотрудников Совинформбюро, курировавшего ЕАК.
Комитет подготовил к печати в западных средствах массовой информации 20 000 материалов, преимущественно о еврейском героизме и Холокосте. В период войны руководство комитета неоднократно обращалось в правительство и ЦК с предложениями об оказании помощи уцелевшим евреям, информировало о фактах антисемитизма, ставило вопрос о сохранении еврейской культуры.
С лета 1942 г. ЕАК издавал свой периодический орган на идише — газету «Эйникайт» («Единение»), одной из главных тем которой был Холокост.
ЕАК предполагал издать «Черную книгу» об уничтожении советских евреев нацистами и помощи им представителями других народов СССР (текст ее был передан советскому обвинению на Нюрнбергском процессе).
Деятельность этого комитета лежит вне рамок предмета нашего исследования. Очевидно, что власти преследовали свои собственные, прежде всего внешнеполитические, цели при его создании и организации деятельности. Между тем митинги еврейской общественности вызывали очень большой резонанс в Москве и мире. Так, в апреле 1944 г. более 3000 человек собрались на митинг в одном из самых престижных залов столицы — Колонном зале Дома союзов. Информация о нем (как и двух предыдущих) появилась в советских СМИ, включая газету «Правда». Сюжеты о митингах показывала населению советская кинохроника. ЕАК (попреки намерениям и желанию властей) стал «ходатаем» по многим аспектам жизни советских евреев. Некоторые его руководители видели именно в этом главные задачи данного органа. Допущение Кремлем такой деятельности является самой яркой иллюстрацией того, что «официальный антисемитизм» (несмотря на его симптомы, о которых мы расскажем ниже) являлся весьма условным.
На первом этапе уничтожения евреев СССР советское руководство крайне осторожно говорит публично о еврейских жертвах, неизменно оговаривая, что точно так же нацисты поступают и с представителями других народов. В период войны и советское руководство, и периодическая печать неоднократно привлекали внимание к судьбе советских военнопленных. Первая нота Молотова о зверствах нацистов, датированная 25 ноября 1941 г., специально была посвящена именно их судьбе. Однако ни о евреях-военнопленных, ни о комиссарах в ней не говорилось. Цель данного пропагандистского демарша состояла в том, чтобы не допустить добровольной сдачи в плен солдат и офицеров, поверивших тезису гитлеровцев, что объектом их преследования являются лишь указанные выше люди.
Сталин в своей речи на военном параде в Москве 7 ноября 1941 г. первый и последний раз упомянул (в ряду других) о еврейских жертвах, обвинив гитлеровцев в организации погромов в стиле средневековья и периода самодержавия, сравнив нацистскую партию с черносотенцами.
Но уже в этом выступлении и в дальнейших официальных советских явлениях последовательно проводится верная в принципе мысль о том, что гитлеровское вторжение несет гибель и страдания всем советским людям. Но то, что только геноцид против евреев носит целенаправленный и повсеместный характер, не подчеркивалось. Судьба еврейского народа если и упоминается в таких заявлениях, то служит обычно далеко не самым ярким примером нацистских злодеяний.
Лишь в одной из четырех нот о зверствах захватчиков на советской территории народного комиссара иностранных дел В.М. Молотова (от 6 января 1942 г.) специально говорится о жертвах Холокоста. Целый абзац в ней посвящен трагедии Бабьего Яра и гибели 52 тысяч евреев Киева.
Нo эта самая массовая на тот период времени расправа с мирным населением занимает весьма скромное место при перечислении преступивши оккупантов.
Примечательно, что уже в следующей ноте Молотова (от 28 апреля 1942 г.) впервые в преамбуле озвучен тезис, что истребление «советского населения» ведется «независимо от национальности». О евреях здесь говорится только один раз — в контексте нацистского геноцида в Укране, где «сотни тысяч украинцев, русских, евреев, молдаван и мирных граждан других национальностей погибли от рук германских палачей». Собственно, уже в этом заявлении, а также в речах Сталина, произнесенных им в 1942—1945 гг., рефреном звучит мысль, что главным объектом убийств и насилий на советской территории (а также в оккупированной Европе) являются славянские народы.
Думается, что в этих заявлениях, сделанных в период войны, не следует искать антисемитский подтекст. Сообщения о кровавых зверствах нацистов, по мнению руководителей советской пропаганды, должны были сплачивать весь народ и призывать его к мести врагу. Происходила и своего рода «адаптация» к немецкой пропаганде, настойчиво внушавшей идею о миссии гитлеровцев по «освобождению» народов СССР от евреев и коммунистов.
Несомненно, что в Кремле шла негласная борьба за выработку линии в «еврейском вопросе». Нет никаких данных об антисемитских взглядах или действиях в период войны подавляющего большинства членов Политбюро и секретарей ЦК. Но были и исключения. Г.В. Костырченко характеризует секретаря ЦК по идеологии Александра Щербакова как «наиболее яркого противника выпячивания еврейской темы в пропаганде». Близкую к нему позицию (в связи с собственными карьерными планами) занимал Г.М. Маленков. Среди руководящих партийных работников особую активность в этом вопросе проявлял начальник управления агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) Г. Александров, подчинявшийся непосредственно Щербакову. Первым пробным камнем с его стороны была попытка изгнания евреев с ключевых постов в советской культуре под предлогом выявления процента «нерусских людей» среди ее руководителей и деятелей. 19 августа 1942 г. Александров направил на имя трех секретарей ЦК — Г. Маленкова, А. Щербакова и А. Андреева — записку, в которой доказывал, что советской культурой руководят «нерусские люди (преимущественно евреи)», подкрепляя этот вывод данными о количестве евреев не только на административных постах, но и среди ведущих советских музыкантов. Впоследствии Александров и сотрудники его управления распространят эти подсчеты на другие сферы, в частности журналистику и кино.
Вполне вероятно, что такая записка появилась с ведома Щербакова. Ведь это был довольно рискованный ход (напомним, что жена Андреева, одного из адресатов записки Александрова, впрочем, как Молотова и Ворошилова, была еврейкой). Но не следует преуменьшать инициативу представителей «среднего звена» партаппарата (тот же Александров не был даже членом ЦК партии), пытавшегося нередко предугадать возможный поворот идеологической конъюнктуры и получить собственные дивиденды. Многие из них остро чувствовали нарастание антисемитизма. Именно в этот тяжелейший для страны период войны, когда немцы рвались к Сталинграду, захватив восточные области Украины и Северный Кавказ, на первый план выходит пропаганда «всего русского» во всех сферах военной (подвиги русского оружия) и мирной жизни (наука, литература, искусство). Но не только новые «веяния» в идеологических схемах Кремля могли стимулировать появление таких откровенно антисемитских предложений. Не следует сбрасывать со счетов и влияние нацистской пропаганды. Тем не менее нельзя ставить знак равенства в подходах гитлеровских и сталинских идеологов к еврейской теме. Отличие состояло в том, что ведомство Геббельса делало упор на «засилье» евреев прежде всего в партийном и государственном аппарате, а также карательных органах. О евреях в советской культуре они громко и систематически заговорят лишь почти год спустя после «аналитической» записки Александрова.
Важно подчеркнуть, что в годы войны его инициатива не привела к каким-то организационным выводам и значительным кадровым перемещениям. Скорее всего, она в данный момент не нашла поддержки у советского вождя и его ближайшего окружения. Об этом свидетельствует прежде всего появление в конце того же года двух специальных и единственных в течение войны заявлений о Холокосте.
Во второй половине декабря 1942 г. с интервалом в один день в советских газетах были опубликованы два заявления о преступлениях нацистов против еврейского народа. Первое из них являлось совместным заявлением правительств 12 государств, в том числе СССР, и было опубликовано в центральных советских газетах 18 декабря1942 г. В нем впервые было заявлено, что нацистам придется держать ответ за свои преступления против мирного населения. В числе одной из важнейших категорий жертв гитлеризма назывались евреи Европы.
Мог ли такой документ появиться без ведома и одобрения Сталина? Безусловно, нет. Он стал откликом советского правительства на многочисленные обращения на имя Сталина лидеров еврейских организаций Латинской Америки, Палестины, Норвегии и Англии. Среди этих организаций был и влиятельный Всемирный еврейский конгресс.
Именно в этот период готовился визит руководителей ЕАК С. Михоэлса и И. Фефера в США, который принес Советскому Союзу более 20 миллионов долларов. Создание благоприятного климата накануне этой поездки было чрезвычайно важным (многие еврейские организации США первоначально отнеслись к ней негативно, требуя освобождения лидеров польского Бунда Альтера и Эрлиха). Возможно, что появление отдельного заявления о судьбе советских евреев связано отчасти и с этим обстоятельством.
История его подготовки и публикации, прослеженная известным историком и публицистом Л.А. Безыменским, представляет несомненный интерес. Любопытно, что за первичной информации НКИД обратился не в ЕАК, а в НКВД. Получив при содействии Л. Берия необходимый материал, высокопоставленный сотрудник НКИД и будущий посол в Мексике К. Умайский подготовил проект заявления под заголовком «Заявление Советского правительства об осуществлении гитлеровскими преступниками плана поголовного истребления евреев на оккупированной территории Европы, об ответственности германского правительства и всех его пособников за это кровавое злодеяние». Его должен был подписать Молотов (именно его фамилия стояла в проекте документа). Однако текст заявления появился в сокращенном виде и за другой подписью.
Это заявление о Холокосте под заголовком «Осуществление гитлеровскими властями плана уничтожения еврейского населения Европы» было опубликовано 19 декабря 1942 г. в газете «Известия» (заявление союзников появилось днем ранее на страницах главного советского периодического издания — газеты «Правда»). Окончательный вариант был сделан от имени «Информбюро Наркомата иностранных дел СССР», а не «Советского правительства», как предлагалось Уманским. Любопытно, что от имени этого «Информбюро НКИД» ни до, ни после никаких заявлений не публиковалось.
Несмотря на то что заявление было посвящено именно жертвам Холокоста, в преамбуле к нему было вновь повторено обязательное политическое клише. Явной идеологической натяжкой в начале заявления выглядит фраза о том, что якобы оккупанты всегда после истребления евреев «по прошествии немногих дней, а иногда всего нескольких часов, обрушивали свой грабеж и террор на всю остальную массу населения». Ни в одном из известных нам донесений в НКВД СССР (как и в действительности) таких фактов не было.
Специальное советское Заявление о Холокосте евреев СССР имело чрезвычайно важное значение, прежде всего во внешнеполитическом аспекте. 14 октября того же года СССР сделал специальное заявление в ответ на обращение к нему 9 союзных держав об ответственности за преступления нацистов и их главарей на захваченных территориях и предложил предать их суду Международного трибунала. Присоединение к аналогичному заявлению в связи с Холокостом и публикация специального заявления (пусть и не от имени правительства) декларировало всю серьезность, которую придавал Советский Союз совместным действиям с союзниками. Не вызывает сомнений, что именно в узком кругу советских лидеров обсуждался вопрос: нужно ли и в данном случае делать заявление на высшем уровне? Думается, вряд ли бы Уманский стал заготовлять документ за подписью Молотова, не получив соответствующего задания. Видимо, не Молотов принял решение, что этот документ должен все-таки появиться, но за подписью некой «одноразовой» структуры НКИД. В этой игре явно угадывается почерк Сталина, который одновременно и укреплял свое реноме на Западе, и не давал лишнего повода гитлеровской пропаганде говорить о Кремле как выразителе интересов «иудо-большевизма».
С точки зрения внутренней политики и пропаганды это заявление свидетельствовало прежде всего о признании (пусть и с некоторыми оговорками) специфики еврейских жертв в период Великой Отечественной войны. Именно в этом плане оно явно недооценено исследователями.
Этот документ проливает свет и на вопрос о том, какими же данными располагал Кремль за 1,5 года систематического уничтожения советских евреев. Положенная в его основу аналитическая справка НКВД, сохранившаяся в архиве В.М. Молотова, несмотря на свою фрагментарность, может служить (наряду с проектом НКИД и опубликованным текстом) весьма интересным источником об интерпретации Холокоста на территории СССР различными государственными органами.
В своей справке Судоплатов прежде всего определил важнейший тезис нацистской пропаганды о том, что все репрессивные меры нацистов предпринимаются исключительно против евреев (умолчав, кстати, о коммунистах). Подчеркивалось, что убийства евреев носили массовый характер и начинались «немедленно после занятия того или иного населенного пункта». Верно были указаны этапы Холокоста: регистрация; сбор под предлогом переселения или отправки на работу; убийство рядом с местом проживания; ограбление имущества жертв. Близко к немецким данным («свыше 30 000») число убитых в Бабьем Яре 29 сентября 1941 г. (любопытно, что в ноте Молотова от 6 января 1942 г. фигурирует иная цифра — 52 000 человек). Сообщались достоверные цифры и даты двух расстрелов в Днепропетровске.
При описании расстрела в Феодосии впервые отмечается убийство людей раздетыми и отравление детей ядом. Указывалось число детей среди расстрелянных в Мариуполе (3 из 10 тысяч).
«Детская тема» занимает целый абзац справки. Наряду с верной констатацией, что дети и подростки расстреливались повсеместно, автор справки утверждал, что гестапо специально инструктировалось на этот счет с целью пресечь помощь партизанам. Такие сведения не подтверждаются другими источники и имеют явный пропагандистский подтекст.
Особое внимание уделялось описанию зверств нацистов при массовых казнях:
«75—16 июля с.г. немецкое командование в Смоленске, решив отметить праздник местного гарнизона полным истреблением всего оставшегося в живых еврейского населения, начало с того, что 15 июля на глазах у родителей подвергло детей следующей пытке: их бросали в крытые автомобили, которые наполнялись газом; затем машины увозили отравленных, но еще живых детей в пригород Гедиоповку, где дети закапывались в ямы. 16 июля таким же способом были умерщвлены все взрослые евреи города. Всего было убито 1867 человек. В течение двух суток из-под земли были слышны стоны несчастных, закопанных полуживыми».
В действительности уничтожение детей проходило вместе со взрослыми и продолжалось один день. Указанных фактов зверств ЧГК не зафиксировало.
Сообщалось также о сожжении детей в Хороле на Полтавщине, утоплении их в реке в Первомайске, закапывании живыми всех детей до 16 лет в Витебске. Отметим, что далеко не все сведения о данных зверствах нацистов находят подтверждение в других источниках. В Витебске, например, топили взрослое население в Двине.
По понятным причинам — ведь многие города еще не были освобождены — неточны цифры жертв. Говорилось, что в Бресте уничтожено 2000 евреев, а в Орше — 28 000 (в реальности — около 22 000 и 6000 соответственно).
Среди других мест расстрела в Белоруссии упомянуты Долгиново и Дуброво.
Примерно верны цифры о расстрелянных в Риге (кстати, здесь первый и последний раз говорится о гетто — «окруженном колючей проволокой, доступ в который запрещен»). Сообщается, что больше в живых евреев в Латвии нет. Приведены неточные сведения о расстрелах на Северном Кавказе: 700 — в Ворошиловске (Ставрополе), 4500 — в Пятигорске, а также Краснодаре и Армавире (по двум последним городам данных не приводится).
Говорилось и о повторных акциях на Украине в тех городах, где уже прошли расстрелы. Подчеркивалось, что уцелевших евреев собирали маленькими группами по селам и местечкам, а затем свозили в города для уничтожения. В перечне таких мест фигурируют Сарны, Рокитно, Здолбунов, Костополь, Березно. Все эти населенные пункты находились на территории Волыни, где в этот период действовал отряд Д.Н. Медведева «Победители», подчинявшийся НКВД.
Поразительно, но в справке Судоплатова и Заявлении Информбюро НКИД нет фактов о существовании гетто не только в прошлом, но и на момент публикации (за исключением Риги). Не вызывает сомнений, что Судоплатов был хорошо осведомлен об их наличии — в присланных на его имя донесениях неоднократно фигурировали Минск и Львов. Здесь в этот период было соответственно более 8000 и около 25 000 евреев. А всего к середине декабря 1942 г. только в немецкой зоне оккупации находилось не менее 25 гетто.
Располагал НКВД и достаточно полной информацией об Одессе и уничтожении там евреев немцами. Но в заявлении эти данные вообще не приводятся (можно предположить, что по румынской зоне оккупации сведения не давались по политическим мотивам).
В целом складывается впечатление, что данное заявление — своего рода коллективный некролог, а не призыв к действию. Лишь вскользь в документе говорится об еще остающихся в живых евреях. Их число (400) названо только по Риге. Собственно, по контексту справки, это единственный город, где еще живы евреи. Сообщалось также, что «тысячи евреев Литвы, на которых гитлеровский террор обрушился в первую голову. .. скрываются в лесах, где ведут жизнь затравленных зверей, живут в норах и берлогах, вымирают от голода и болезней». Это второе (после узников гетто Риги) упоминание в тексте о тех, кто был еще жив.
Между тем на оккупированной советской территории в гетто и рабочих лагерях (о них также умалчивает заявление) находились около 250 тысяч евреев. Только в Украине в этот период были живы свыше 160 тысяч узников гетто и лагерей.
Недостоверна информация заявления о том, что полностью уничтожены евреи Вильнюса — их оставалось в живых около 15 000. В столице Литвы, а также в Каунасе (15 000 узников), Шяуляе (4500) и Свенцянах (500) еще существовали гетто с несколькими десятками тысяч узников (около 35 000).
Важна информация об отношении местных жителей к преследованию евреев. Она явно неполна и тенденциозна. В контексте о скрывавшихся в лесах евреях единственный раз говорится о бескорыстной и небезопасной помощи евреям со стороны местного населения — литовских крестьян. Они доставляют евреям пищу бесплатно, «хотя и знают, что любая помощь евреям, как об этом объявлено оккупантами, карается смертной казнью».
Казалось, что из текста последнего абзаца — тысячах скрывавшихся в лесах бежавших узников гетто — вытекает необходимость постановки задач для литовских и других партизан о помощи евреям. Но этого не произошло.
К сожалению, в текстах обоих заявлений нет четкой юридической оценки геноцида евреев и его последствий для нацистов. Не было поставлено и никаких практических вопросов о том, как помочь узникам гетто и концлагерей; не было призывов о помощи к гражданскому населению и партизанам.
Таким образом, если бы текст заявления несуществующего Информбюро НКИД привел к поручению НКВД и Центральному штабу партизанского движения (ЦШПД) помочь узникам гетто и скрывающимся евреям на оккупированной территории СССР, то это спасло бы жизнь тысячам и тысячам обреченных.
В последующий период войны тема Холокоста все меньше интересует советское руководство. Она возникает лишь в связи с необходимостью публикаций тех или иных сообщений о нацистских зверствах. Возможно, рост антисемитизма в стране, прежде всего — на освобождаемых от врага территориях, оказался одним из решающих сдерживающих факторов. Впрочем, на эту тему табу так и не будет наложено до разгрома ЕАК, однако тенденции умолчания с начала 1943 г. просматриваются все отчетливее.
Примером этому может служить рассмотрение вопроса о публикации текста официальной информации о жертвах Бабьего Яра в сборнике актов ЧГК. Он обсуждался на высоком партийном и государственном уровне. Именно упоминавшимся выше Г. Александровым в текст первоначального сообщения была внесена существенная правка: везде встречающееся там слово «евреи» было заменено на «мирные советские граждане». Это произошло в феврале 1944 г. с согласия заместителя Председателя Совнаркома, министра иностранных дел В. Молотова при участии секретаря ЦК, начальника Совинформбюро А. Щербакова, руководителя Украины Н. Хрущева. Окончательный текст был завизирован председателем ЧГК Н. Шверником и ее членами М. Рыльским, П. Тычиной и А. Толстым.
Пока не выявлены документальные подтверждения личного участия Сталина и его ближайшего окружения (за исключением заместителя Председателя СНК СССР В. Молотова и секретаря ЦК ВКП(Б) по идеологии А. Щербакова) в рассмотрении в годы войны вопросов об освещении темы Холокоста. Решающую роль во всех инициативах по ее исключению или замалчиванию играл Александров, за спиной которого стоял Щербаков. Не отличалась позиция Кремля в этом вопросе и той неизбежной последовательностью, если бы инициатива замалчивания темы Холокоста исходила непосредственно от «хозяина». Менее чем через два месяца после рассмотрения вопроса о жертвах Бабьего Яра «инстанция» (как называли современники ЦК) разрешила начать подготовку «Черной книги». Это совпало по хронологии с самым торжественным мероприятием ЕАК — его III пленумом в Колонном зале Дома союзов. Если даже допустить, что это было важно для Кремля прежде всего во внешнеполитическом аспекте, то увязывать антисемитские тенденции во внутренней политике и замалчивание темы Холокоста было бы слишком прямолинейно.
В последний год войны вопрос о Холокосте встал перед советским руководством в связи с возможностью помочь узникам лагерей смерти и не допустить уничтожение евреев Венгрии. По мнению генерала В.Я. Петренко, дивизия которого принимала участие в боях за Освенцим, Сталин умышленно не ставил специальных задач по освобождению этого и других лагерей смерти, так как ни судьба евреев, ни судьба советских военнопленных его не интересовала. Причем Освенцим не был исключением. Так, еще летом 1944 г. советские войска не получали никаких директив Ставки по освобождению лагеря смерти Майданек.
Но такой подход был обусловлен и другими (вероятно, более важными) факторами. В 1944 г. союзники обсуждали вопросы о возможной бомбардировке Освенцима и подъездных путей к нему, а также предложение Германии обменять 1 миллион евреев на грузовики и товары (миссия И. Бранда). Оба этих варианта возможных действий по спасению евреев были отклонены правительствами США, Англии и СССР.
На наш взгляд, не личный антисемитизм Сталина и отдельных людей из кремлевского руководства определял политику властей по отношению к Холокосту. Его замалчивание и неприятие действенных мер по спасению евреев были лишь частным проявлением изменения национальной политики, ростом великодержавного шовинизма, который в условиях войны был замаскирован как «русский патриотизм», полным пренебрежением к ценности человеческих жизней при решении стратегических задач военного времени.
