Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы: Россия, сталинщина.
Ален Блюм, Мартина Меспуле
БЮРОКРАТИЧЕСКАЯ АНАРХИЯ
К оглавлению
10
«Предписание» идентичности и конструирование национальных категорий1
В своей политике позитивной или негативной дискриминации — которая может принять форму самых жестоких репрессий — государство опирается на категории, конструирование которых служит основанием для оказания помощи той или иной части населения или же, напротив, исключения этой категории. Стигматизация лиц в зависимости от их принадлежности к определенным группам: кулакам и другим «социально чуждым элементам», депортированным народам — представляет собой одно из наиболее очевидных доказательств важности феномена «предписания идентичности» для государственного управления населением в СССР2. И тем не менее эта форма дискриминации является лишь одним — и не самым частым — случаем использования предписанных идентичностей и группировки по категориям в отношении советских граждан. Статистическое управление оказывается единственным местом, где лицом к лицу сталкиваются те, кто занимается предписанием идентичности: политические руководители, сотрудники репрессивных органов или управленцы — и те, кто становится объектом этого процесса: то есть «обычные» граждане, которые иногда узнают себя в созданных категориях, на свой манер отвечая на вопросы переписей и опросов.
Другие демографические источники, находящиеся в пользовании статистиков, равноценны по значимости с переписью населения: гражданское состояние служит основной формой регистрационного учета личности и следует за ней всю жизнь, а свидетельства о рождении оказываются одним из главных административных документов, удостоверяющих социальную принадлежность человека. В СССР процедура регистрации населения в городах выходит за рамки простого подсчета и становится способом удостоверения личности. С этой точки зрения, она имеет большее значение, чем запись актов гражданского состояния. Дело в том, что политические власти на местах опираются на эти сведения при проведении политических действий по управлению городским пространством, а следовательно, имеют возможность в даль
204
нейшем использовать их для дискриминационных действий в области решения квартирного вопроса или предоставления прописки. С 1932 года новым источником сведений о личностях становится паспорт. Это происходит особенно тогда, когда паспорт становится основным документом, удостоверяющим личность городских жителей и дающим возможность отличить лиц, нелегально проживающих в городе, от лиц, имеющих на это законное право3. Наконец, трудовая книжка составляет еще одну форму регистрации, используемую в ходе приема людей на работу. Эта книжка определяет, таким образом, их вхождение в состав самодеятельного населения и в особую профессиональную среду. Установление многочисленных других административных категорий послужило, в ряде случаев временно, основой для применения дискриминационных политических мер. Например, так было в случае с социальными характеристиками женщин, служившими основанием для определения первоочередности в проведении бесплатных абортов в начале 1920-х годов4, с установлением неравного доступа к потребительским благам при введении карточной системы распределения продуктов питания5 или при получении гражданских прав6.
Разнообразие таких административных практик делает невозможным сведение всех этих различных форм регистрации к процессу предписания идентичности, который проводился бы государством согласно четко сформулированным принципам. Если бы это было так, то вся совокупность документов, использующих различные категории, а вместе с ними и советская дискриминационная политика должны были бы следовать единой логике. Между тем в 1920-х и 1930-х годах конструирование новых форм социальной идентичности проходило под влиянием противоречивых сил и разнообразных практик. Различные социальные акторы обладали несхожей культурой и прибегали к различным практикам, результатом которых вовсе не обязательно становилась единая, внутренне целостная и эффективная форма предписания идентичности. Люди, которые создавали принципы и источники этой политики, то есть собственно категории классификации и кодифицированные обозначения, работали в различных учреждениях (статистических службах, горсоветах, репрессивных органах, наркоматах) и заканчивали разные учебные заведения. А те люди, которые впоследствии совершали действия, сообразуясь с соответствующими сведениями, в частности те, кто вел регистрацию и использовал эти сведения, чтобы идентифицировать, помогать или дискриминировать и ущемлять, также действовали в соответствии со своей собственной культурой, образованием, подготовкой и выполняемой функцией.
Применение разработанных категорий также отличалось многообразием. Оно зависело от толкования, которое ему давал
205
каждый человек, и если для статистиков оно было основано на научных принципах и укладывалось в общую схему описания населения, то для НКВД оно было ориентировано исключительно на подозрения, а в случае политических руководителей было нестабильным и менялось в ходе политических перипетий.
Деятелей, которые вмешивались в разработку формуляров и разработку категорий, а затем и в их применение, было множество, а они сами тоже были продуктами различных научных и управленческих культур. В тех случаях, когда эти культуры уходили корнями в давнюю историю, в которой революция не была переломным моментом, дореволюционное наследие оставалось основополагающим в проведении работы по разработке категориального аппарата. В иных случаях какое-нибудь непосредственное событие или реагирование на политические преобразования становились определяющими в этой деятельности.
Эти столкновения разнообразных культур показывают границы анализа, основанного на понятии предписания идентичности. По сути дела, становится невозможным согласиться с тем, что статистические представления могут быть использованы для прямого достижения целей определенной политической концепции. Не менее затруднительно предположить, что каждый человек сможет узнать себя в навязываемых обозначающих формах, так как эти формы разнообразны, изменчивы, а нередко и просто противоречивы. Разработка и использование национальных категорий особенно ясно демонстрируют границы данного подхода. Этот же пример позволяет проиллюстрировать сложный характер взаимодействия между «долгим» и «коротким» временем, между различными управленческими культурами руководителей, научных работников и людей, ответственных за осуществление полицейского контроля. Результатом этого взаимодействия становится определенная административная организация населения, подразделение его на группы, а затем действия в соответствии с этими группировками и делениями или же независимо от них.
Языки, расы и народы
На протяжении длительного времени административный аппарат Российской империи, а затем СССР упорно и последовательно развивал логику «национального» или «этнического» самоопределения жителей страны. В противоположность Соединенным Штатам, стране иммигрантов, которая основывала свои критерии национального разделения на расовой принадлежности и стране происхождения, не доводя до логического завершения этнографические соображения7, русские управленцы увязывали организацию населения империи с его
206
территориальной экспансией, а следовательно, и колонизаторской миграцией. Продолжавшееся в XVII, XVIII и XIX веках расширение территории вынуждало административный аппарат уточнять, модифицировать и обновлять способ описания населения. Вместо того чтобы делать акцент на установлении истоков происхождения, русские этнографы, а затем и статистики предпочли вписаться в фольклорную тематику, которая подчеркивала важность форм лингвистической и религиозной практики, равно как и форм образа жизни как источника национально-этнической определенности8. Вместе с тем они не отказываются от классификации по расам, основывающейся на классификационной концепции, которая была господствующей во второй половине XIX века. С этой точки зрения Россия предстает как самая большая лаборатория, в которой велись разработки национального принципа как основы для описания и анализа населения, а также как юридической, политической и административной категории.
С начала XVIII века в основополагающих демографических источниках — подсчетах, переписях, церковно-приходских книгах и книгах записей актов гражданского состояния — используются критерии различия, которые сегодня квалифицировали бы как этнические. Они строились уже очень давно на базе соотношения между правом и колониальным восприятием лиц. Со следующего века национальная дифференциация оказывается частично включенной в кодекс законов, который определял со всей блистательной детализацией социальную стратификацию общества Российской империи9. Наряду с мещанами и купцами, разделенными на гильдии, дворянами (потомственными или личными), духовенством и крестьянами, фигурировали также инородцы. На этих критериях в Российской империи и строился способ административной идентификации лиц.
К концу XIX века все еще не закончившийся поиск привел к сближению между этнографическими, юридическими и расовыми описаниями населения. Он устанавливал параллельный, а в ряде случаев и противоречивый синтез между нормативным подходом и подходом научным к построению классификаций. Первые словари языков, религий и национальностей были установлены по случаю переписи городского населения в конце XIX века, особенно в ходе первой переписи населения империи в 1897 году10. Как итог многих колебаний в этом деле, они предвосхищают классификации, которые позднее будут разработаны советскими статистиками. Они охотно смешивают родной язык, народность и национальность. Разделение по человеческим расам, превалирующее в антропологической литературе того времени, приводит к тому, что результаты переписных операций представляются в форме рационально выраженных кла
207
ссификаций, основывающихся на принципах, претендующих на научность. Число наименований, обозначающих разделения, оказывается значительным, но они охватывают только несколько основных групп населения. Эта разумная классификация явно опирается на «мифическую» концепцию формирования России вокруг ядра, образуемого русским народом, в которую затем вливаются народы мусульманские (обозначаемые родовым термином «татары»), северные (финны) и народы Востока (бурят-монголы). Вместе с тем эти классификации не приобретают универсально значимого характера, так как кодификации различны в зависимости от местожительства в Европейской части России, в Сибири, в Средней Азии или на Кавказе. Статистик, наблюдающий народы, обладающие различным статусом внутри империи, все еще остается под впечатлением двойного видения — колонизатора и этнографа.
Расплывчатость и неопределенность в вопросе об определении принципов, на которых основывается перепись народов, и о значении классификаций, использованных в 1897 году11, сохраняются в первых советских переписях: неуверенность в том, что хотели определить (племя, народ, народность), и в выборе критериев определения (родной язык, личное заявление, указание, сделанное ведущим опрос, и т.п.). Авторы колеблются между оценкой ассимиляции и установлением «подлинной» национальности, якобы носящей культурный и физический характер. Использование родного языка, начиная с переписи 1897 года, становится крайним средством, избранным для определения категорий, четко воспринимаемых статистиками, ответственными за эту операцию12.
Двойственность и неточность понятия проявляется всякий раз, когда организаторы этой переписи вынуждены классифицировать население, которое для них было малознакомым, плохо узнаваемым, сложным, или же когда культуры оказывались явно привязанными к религии. Несоответствие между тем, какую этническую принадлежность указывал сам опрашиваемый, даже если она подтверждалась, и его внешностью в глазах русского человека — этнографа или статистика — было совершенно очевидным.
На этой стадии, как нам кажется, у статистиков складывается первое представление о различии: «национальность» как бы была выражением идентификации, более поздней, чем собственно кодификация по переписным операциям, всего того, что охватывали понятия «народ» или «народность». Различие между этими понятиями свидетельствует о невозможности воспринимать целостно народы империи, распределенные между совокупностью, политической по своей природе, которая состоит из населения, близкого к русским, и позже будет обозначаться
208
термином «национальность», с одной стороны, и другой совокупностью, антропологической по своей природе, включающей в себя население, организованное в племена и кланы. Однако институциональное закрепление этих категорий уже тогда шло полным ходом благодаря проведению переписи. Конструкция, разработанная после революции, которая наполнила термин «национальность» административным содержанием, начала складываться уже тогда.
Работа, проделанная статистиками царской администрации, свидетельствовала об исключительно многообразном восприятии народов и их названий. Словарь, опубликованный по случаю переписи 1897 года, содержал приблизительно 230 сгруппированных обозначений, наряду с кодификацией почти 120 классов, выполненной на основе расовых представлений о че-ловеческом существе13. Эта классификация имеет двоякий смысл. С одной стороны, колонизация повлекла за собою диверсификацию народов, признанных таковыми, и этот феномен был усилен процессом интеграции регионов в составе империи. Вместе с тем создание новых народов не следует непосредственно за присоединением новых территорий. Оно вызывает необходимость организовывать и направлять экспедиции этнографов с целью изучения особенностей деятельности присоединенных народов, а также их лингвистических, культурных и антропологических особенностей, чтобы создать сколько-нибудь научную базу для этих классификаций. До отправки таких экспедиций совсем недавно присоединенные или труднодоступные регионы были мало изучены, а их население временно группировалось по общим категориям, как, например, народы Памира, чьи разнообразные внутренние составляющие статистики еще не различали. С другой стороны, раз колонизация проводилась, многие народы были перегруппированы, чтобы усилить кажущуюся однородность регионов, подвергшихся колонизации.
Народы, национальности, территории
Эта работа над классификацией народов продолжается вплоть до 1937 года. Революция почти не меняет хорошо укоренившуюся ранее практику, несмотря на оживленность споров по поводу роли национальностей в установлении власти большевиков. В действительности подлинный разрыв с этой практикой имел место после 1926 года. Комиссия по изучению племенного состава населения России (КИПС), созданная Российской академией наук, учредительное собрание которой состоялось 17 февраля 1917 года, работала до 1929 года. В 1927 году она опубликовала «Список народностей Союза Советских Социалистических Республик»14, послуживший
209
основой для переписи 1926 года15. Этот список был более подробным, чем списки XIX века, однако классификационные принципы продолжали базироваться на расовой и лингвистической структуризации населения. Список был таким: индоевропейцы, яфетиды, семиты, финно-угры, самоеды, турки, монголы, тунгусо-маньчжуры, палеоазиаты, дальневосточные культурные народы16. Почти целиком на том же принципе будет строиться и классификация, использованная для переписи 1937 года. Вместе с тем на этот раз список показателей расширился, хотя они и оказались сгруппированными в меньшее число классов. Вместо 188 народов, включенных в список в 1926 году, в 1937 году осталось 109, а национальности, которым были даны территории-эпонимы (узбеки — Узбекистан, таджики — Таджикистан и т.д.), с тех пор включают в себя большее число других народов. Более тесная связь, устанавливаемая под влиянием национальной политики между административной территорией и национальными обозначениями, подталкивает к перегруппировкам такого рода. Закрепление форм территориального разделения в 1920-х годах сыграло важную роль в этом процессе.
Поиски, продолжавшиеся с 1897 по 1937 год, шли в двояком плане. Прежде всего, следуя глубоко сциентистской логике и сохраняя колониальное этническое восприятие народов, статистики тесно взаимодействовали с этнологами в деле построения и развития рациональной классификации народов империи. Введя, начиная с переписи 1920 года, принцип определения каждой личностью своей национальной принадлежности (каждый человек должен был сам указать, к какой национальности, как он полагает, он принадлежит), статистики принимают положение, широко разделяемое международным сообществом статистиков. Стремясь разработать научную классификацию общества, они устанавливают исключительно насыщенный перечень национальностей. Вместе с тем он несет на себе прежний религиозно-колониальный след: внутри неправославных или неславянских народов мы находим значительно большее число подразделений, чем у славян или у народов, которые издавна входили в состав империи.
Классификация населения, живущего на территории нынешнего Таджикистана, особенно характерна для сложившейся ситуации. В перечнях национальностей, опубликованных для переписей 1897, 1920 и 1926 годов, это население все более и более разделялось на многочисленные народности (см. таблицу в приложении к этой главе). Народы Памира, которые в конце XIX века были еще плохо изучены, первоначально были слиты в одно расплывчатое родовое обозначение — гальчи, или горные таджики. Однако работы этнографов вели к увеличению разнообразия наименований. Каждая долина Памира станови
210
лась местом, дающим название новому народу. Так, в 1926 году статистики, следуя рекомендациям комиссии по изучению народов, отказались от термина гальчи, но назвали ишкашимцев, ваханцев, шугнанцев и язгулямцев. Некоторые подразделения все еще остаются расплывчатыми, например, бартангцы были слиты с шугнанцами. Позже, в переписи 1937 года, будут изменены названия этих народностей, так как тогда уже была создана Таджикская республика. В обозначениях останутся только таджики и ишкашимцы, тогда как все другие наименования, перечисленные в словарном списке того года, будут рассматриваться как подлежащие отождествлению с таджиками. Категория ишкашимцев была сохранена, так как в состав Таджикистана входил Горный Бадахшан, который получил статус автономии, потому что там проживала эта группа населения. Административно-политическая реорганизация СССР привела, таким образом, к приданию привилегированного положения народам, которые позволяли обеспечить четкую связь между территориями и народами.
В то же время стремление реорганизовать Советское государство на основе административно-территориальной реформы привело к установлению сложной иерархии административно-территориальных единиц. Национальная основа многочисленных подразделений, доходящая до выделения самоуправляемых национальных поселков17, давала повод для размышлений о перегруппировке национальностей вокруг прочных ядер, которые стояли бы в центре административно-политической реорганизации. Этот период нес на себе также печать политического стремления отрицать существование социальной стратификации в СССР. Поэтому национальный критерий стал главным критерием стратификации. С 1932 года, когда были введены паспорта, этот документ опирался на прочную юридическую основу18. Административно-географическая организация территории и юридическое удостоверение личности каждого привели к тому, что национальный критерий утратил свою этнографическую значимость. Зато он обрел официальный статус административно-юридического обозначения.
В 1920-х годах коренизация превалировала в национальной политике. В этой политической ориентации преимущество отдавалось использованию национальных языков и культур в различных административных составляющих СССР, равно как и доступу к власти национальных элит. В 1937 году от всего этого остались одни отдаленные воспоминания. Стремление подчеркнуть построение Советского государства вызывало утверждение о превалировании русской национальности и отбрасывание нерусских национальных обозначений. В одной из статей, опубликованных в «Правде» по случаю переписи 1937 года, подчеркивался сделанный выбор:
211
«Против ожидания, никаких особых трудностей опрос рабочих-националов не представил. Они четко ориентировались в вопросе о свободном выборе национальности. В одной квартире произошел весьма любопытный диалог. Я опрашивал молодого рабочего, мордвина по национальности. Он давно живет среди русских, воспитывался в русской школе, отлично говорит, читает и пишет по-русски.
— Ваша национальность? — спросил я.
— Русский, — ответил он быстро.
— Как русский, ты же мордвин! — удивился его товарищ.
— Я родился мордвином, — поправил опрашиваемый. — Но сейчас гораздо больше имею общего с русскими, чем с мордвинами. Могу я записать себя русским? — обратился он ко мне.
— Конечно.
В другой семье я встретился с не менее интересным случаем. Китаец женат на русской. У них одиннадцатилетний ребенок.
— Как вы определяете национальность ребенка? — спросил я. Родители переглянулись. Затем отошли в сторону и начали
тихо совещаться. Наконец, отец ребенка подошел ко мне и сообщил результаты обсуждения: хотя сын внешне и похож на китайца, но так как он родился в СССР, живет среди русских, учится в русской школе, китайского языка не знает, а знает только русский — родители решили записать его русским»19.
Переговоры и авторитарные предписания
Напряженное противоречие между сокращением позиций посредством введения классификационной сетки, в которой превалировал административный критерий, и традицией, требовавшей увеличения этнических категорий, усиливалось из-за вмешательства различных сил, которые активно участвовали в дискуссии. Это были политические руководители, желавшие совместить территориальное деление, институциональные формирования и аналитическую сетку; статистики, привязанные к реальной обстановке и сознававшие сложность перехода от национальной самоидентификации респондента к статистическим обобщениям, и, наконец, этнографы и лингвисты, приверженцы эссенциалистской концепции, основанной на многовековой традиции.
С этого времени работа по составлению вопросов для формуляров переписи вызывает необходимость всесторонних переговоров не только между этими различными силами, но и между центральными и региональными деятелями, которые участвовали в переписи20.
Показательно то, что произошло в Грузии. Сначала все было, как в Таджикистане, о чем мы только что рассказали. Но поскольку Грузия раньше вошла в состав Российской им
212
перии (между 1800 и 1811 годами), она была хорошо исследована русскими этнологами. Во время переписи 1897 года были обозначены многие народы, объединенные в четыре большие группы: картвелы, мингрельцы, сванеты и лазы (смотри таблицу в приложении к этой главе). Среди картвелов были выделены подгруппы в соответствии с логикой последовательного вхождения Грузии в состав империи. Инги-лойцы, мтиулетинцы, пшавы, тушины и хевсуры были сведены в одну группу под названием ингилойцы. Имеретины были поставлены отдельно.
В 1926 году работы комиссии по изучению племенного состава населения России и статистики устранили последние из отмеченных подразделений, сгруппировав все картвельские народы под одним названием «грузины», но они еще делали различие между мингрельцами, лазами и сванами. После этого состоялись переговоры между грузинскими руководителями, пожелавшими оставить только одно название — грузины, и руководителями статистической службы, которые хотели сохранить прежние деления21. Грузины обратились в Центральный Исполнительный Комитет СССР, чтобы подчеркнуть опасность ослабления единства Грузии, если будет продолжаться такое деление и учет таких народов, как мингрелы, что, по их мнению, является пережитком царизма.
Эта административная логика достигает цели в 1937 году. Все народы Грузии оказываются сгруппированными под одним названием — грузины, хотя словарь национальностей сохраняет в своих формах более сложную классификацию по сравнению с классификацией 1926 года, но используемую просто как промежуточное средство, нужное для кодификации. В нем мы находим более тридцати названий, распределенных по пяти подгруппам, хотя и не определенных в качестве таковых. Этот словарь предназначался только для счетчиков и, следовательно, не ставил под вопрос тот принцип группирования, который был результатом политического решения и который как раз и станет основой структурирования и публикации полученных результатов.
Казаки тоже создавали различные проблемы из-за смешения социального, юридического и этнического статусов. Определение численности народностей и противоречия, существующие между национальной определенностью и региональным восприятием национальных расслоений, в данном случае были более сложными. В империи казаки составляли весьма своеобразную группу. Будучи потомками свободных защитников окраин империи, образуя население исключительно мобильное и неконтролируемое до конца XVII века, они мало-помалу были включены в юридическую классификацию империи и располагали большой самостоятельностью. Будучи изначально крестьянами
213
солдатами, в конце XVIII века и в XIX веке они становятся свободными крестьянами. Предоставленные им привилегии сделали их очень преданными царскому строю. Поэтому они воспринимались как социальная группа, стоящая в стороне, как своего рода орден в юридической иерархии империи и как особая этническая группа из-за особой социальной и особенйо семей-,, ной организации, а также из-за своего места жительства, на окраинах империи.
Это своеобразие оказалось утраченным после революции. Поскольку они первоначально стали на сторону защитников царя, казаки на какое-то время подверглись страшным репрессиям22. С первых же месяцев 1919 года они были уничтожены или высланы с территорий, примыкающих к Дону. Они уже не составляли особую социальную группу, а стали такими же крестьянами, как и другие земледельцы. Они больше не составляли и особой этнической группы, которая имела бы официальное признание, а Статистическое управление посчитало, что будет лучше всего не выделять их как таковых. Однако при проведении переписи 1926 года Статистическое управление Северо-Кавказского края, расположенное в Ростове-на-Дону, объявило о возможности провести подсчет численности казаков23. Уверенные в правомерности своего требования, обусловленного местной спецификой, эти статистики попросили утвердить для их региона специальный вопросник, включающий вопрос, идущий сразу же вслед за вопросом о национальности и сформулированный так: «Являетесь ли вы казаком?» Ответ на вопрос должен был давать сам респондент. ЦСУ не согласилось с этим требованием, исходившем от краевого исполкома, а Центральный Исполнительный Комитет встал на сторону последнего.
В своем предисловии к сборнику, представляющему результаты переписи24, Авдей Гозулов пытается оправдать требование статистиков Ростова-на-Дону. По его мнению, постановка этого вопроса не подрывает принцип единства программы переписи, так как некоторые народы были выделены по критериям принадлежности к племени. Он считает, что быть казаком — это одновременно психологический и социальный признак, выражающий широкую концепцию определения некоторой «поднародности». Он, в частности, говорит о морфологии казаков, несущей на себе отпечаток своеобразной семейной и переселенческой истории. Впрочем, он вновь возвращается к этой идее морфологического подхода в одной из последующих итоговых работ25, в которой развивает аргумент о существовании групп, не являющихся ни национальными, ни социальными, а основывающихся на элементах пересекающихся признаков. Он показывает, например, что существуют великорусские, украинские, черкесские и прочие казаки. Это
214
различие не было принято после окончания переписи, оно так и осталось единственным поводом для проведения подсчета численности казаков в течение всего советского периода.
Невозможный компромисс
Дискуссия, развернувшаяся вокруг перечня национальностей, используемого для переписи 1939 года, оказалась весьма поучительной в свете новых политических забот того времени. Критика переписи 1937 года была направлена прежде всего против этого перечня. Вместе с тем, помимо ее ярко выраженного политического содержания, эта критика свидетельствовала также о существовании реального спора по поводу оснований классификаций. В итоговой работе, написанной по этому поводу, Борис Урланис с большой точностью описал историю американских переписей, где подчеркнул противоречивость американских определений расы, которым он противопоставил советские институциональные и антропологические определения национальностей26. Вслед за Боярским27 и Гозуловым28 он выявляет в них следы колониального формирования Соединенных Штатов, хотя эти авторы (все трое) совершенно откровенно демонстрировали восхищение американскими переписями. Авторы перечня национальностей, со своей стороны, вновь стремятся делать последовательные шаги, обращаясь за консультациями в институты, специализирующиеся по данному вопросу, но в то же время сталкиваются с необходимостью принимать в расчет новые административно-территориальные организации. Начинается переписка между Статистическим управлением, Институтом этнографии и Институтом языка и мышления Академии наук. Она свидетельствует о различных уровнях формальных давлений, которым подвергаются учреждения, занимающиеся вопросом национальностей. Одно из таких давлений задается тем определением национальностей, которое дал Сталин в ряде нормативных текстов. Работник, ответственный за разработку этого перечня в Статистическом управлении, стремится применить его и разделяет народы СССР на три категории: нации, национальные группы и народности; национальные меньшинства, которые на всей национальной территории СССР не имеют точного географического сосредоточения; этнографические группы29. Институт этнографии дает аналогичное объяснение30.
Этот принцип должен был оставаться вне критики и обязательным для всех, но возникало множество трудностей при установлении действительной связи между официальным определением национальностей и формой его применения на практике. Список, предложенный отделом переписей, подвергся острой критике как со стороны Института языка и мышления, так и со стороны Института этнографии. Помимо критических
215
аргументов, которые оставались в рамках научного анализа, свойственного этнографическим исследованиям тех лет (касающихся, в частности, равнозначности используемых наименований), формулировка некоторых критических замечаний выражала действительное опасение за расхождение со сталинским критерием классификации. По окончании целой серии письменных консультаций Статистическое управление подспудно приходит к выводу, что отобранные критерии оказываются неспособными практически работать, и тем самым оправдывает принятое решение, которое состояло в том, что просто давало алфавитный перечень национальностей:
«В список включены все народы (155) и все языки (141), представленные в Советском Союзе, независимо от их численности. [...]
Народы и языки Советского Союза перечисляются в алфавитном порядке. Пришлось отказаться от соблазнительной мысли заново пересмотреть научную классификацию народов и языков. Это было не под силу составителям списка. [...]
Составители не могли также дать группировки народов СССР и с точки зрения их распределения по известным историческим категориям: нация (национальность), национальная группа и этнографическая группа. Ведь "нация — это исторически [далее следует определение, данное Сталиным]", а в распоряжении составителей списка не было достаточно материала по всем этим признакам»31.
Эта констатация неудачи оправдывает отказ Статистического управления от классификации национальностей по этнографическим и антропологическим критериям. В 1926 году национальности были сгруппированы в большие этнолингвистические семьи (индоевропейскую, тюркско-монгольскую и т.п.); в 1939 году они были сгруппированы по количественному, алфавитному или административному критерию. Будучи раз и навсегда зафиксированы, соответствующие категории продолжали определять действия администраторов даже после утери ими всякой научной обоснованности. Политическое значение этой новой территориально-административной организации было велико, поскольку ее принципы легли в основу крупных статистических операций. Административная практика взяла в этом верх над научной культурой статистиков.
Регистрация — гражданское состояние — статистическая культура
Разработка формуляров гражданского состояния32 также способствовала все более и более точному определению идентичности, которое опиралось на категории, тяготевшие к сформулированным Москвой репрессивным и политическим концеп
216
циям. Однако инициаторами выработки элементов идентификации, которые легли затем в основу арестов и депортаций целых народов, не были репрессивные органы. В таком контексте выбор, который должны были делать статистики, оказывался решающим, а их решимость следовать научному подходу — не менее важной.
С 1918 по 1922 год свидетельство о рождении помимо минимальных данных, относящихся к самому факту рождения33, содержало еще только сведения о профессиях отца и матери. Этот источник социальной идентификации был унаследован от приходской регистрации, которым пользовались до революции, и указывал на сословия. Образец, принятый в 1922 году, более формалистический и структурированный, явно свидетельствовал о вмешательстве статистиков в его разработку для получения новых демографических сведений: возраст родителей, число родившихся и выживших детей. В то же время другие формы, удостоверяющие личность, остались без изменения. Национальность появляется в свидетельстве, принятом в 1926 году, в форме, которая демонстрирует еще мало устоявшийся характер этого источника идентификации, поскольку различные примеры ответов (русский, украинец, белорус, еврей и т.п.) приведены в самом свидетельстве, чтобы помочь работнику записи актов гражданского состояния записать ответ на не всегда понятный вопрос. По всей видимости, в основе перечисления примеров не лежала никакая специальная логика, если таковая не исходила разве что из предполагаемой относительной значимости различных национальных групп. Однако ничто не отсылает к институционально закрепленному списку, речь в большей мере идет об интуитивном восприятии значения существующих национальностей. Новые рамки, определяющие прописку лица, напротив, оказываются гораздо более действенными в 1931 году, а особенно — в 1934 году, то есть когда национальность становится центральным пунктом идентификации личности. В свидетельстве о смерти, принятом в 1934 году, национальность фигурирует отныне в ряду основных личных данных (имя и пол), тогда как в предыдущих — она появлялась только вслед за сведениями о причине смерти. Наконец, бюллетень не содержал больше примеров, как если бы это было уже понято всеми работниками отделов записи актов гражданского состояния и, более того, вообще всеми людьми.
Эти преобразования явились плодом переговоров между различными законодательными и административными инстанциями, которые начались в 1920-е годы. Законодательные органы настаивали на наименьшем количестве показателей. Различные семейные кодексы не меняли положения, которые определяли процедуру и обязательно вносимые в акт гражданского состояния указания. В 1918 году первый свод законов, ре
217
гулирующих акты гражданского состояния, уточняет, что записи должны следовать модели, подготовленной центральным отделом актов гражданского состояния, и что, пока ожидается выход этой модели, они должны соответствовать модели, представленной в самом этом своде. При записи акта рождения необходимо было указать день, час и место рождения, пол ребенка, его имя и фамилию, место постоянного жительства, возраст родителей и сколько всего детей родилось у родителей. В 1936 году новый семейный кодекс не требует давать никаких новых обязательных указаний.
Напротив, формуляры записи актов гражданского состояния были отредактированы на основе инструкции НКВД, согласованной с Наркомюстом. В действительности эти инструкции стали результатом обсуждения между НКВД и Комиссариатом Рабоче-крестьянской инспекции и только затем были одобрены Комиссариатом юстиции34. Вмешательство Статистического управления подтверждается, с одной стороны, наличием большого числа нормативных текстов и перепиской между этими управлениями. НКВД не был инициатором включения вопроса о национальности в различные бюллетени. Формуляр, опубликованный 1 января 1925 года, не содержал в себе этого вопроса35. В сентябре 1925 года этот вопрос опять-таки не упоминался в ходе совещания работников органов записи актов гражданского состояния, которые обсуждали новый семейный кодекс еще за шесть месяцев до начала распространения новых формуляров36. Напротив, именно Статистическое управление требует введения раздела «национальность» как элемента удостоверения личности в этих формулярах сразу после переписи 1926 года. В 1927 году, когда вопрос о национальной принадлежности был включен в бюллетени актов гражданского состояния, Статистическое управление высказало пожелание, чтобы инструкции НКВД, определяющие порядок заполнения формуляров по записи актов гражданского состояния, были изменены. И предложило уточнить их положения, указывая, что в них «следует отмечать только одно наименование национальности (народности), отнюдь не смешивая ее ни с вероисповеданием, ни с подданством (гражданством)»37. Со своей стороны, НКВД не высказал никакой заинтересованности в том, чтобы вносить в инструкции изменения38. НКВД в то время нисколько не заботили уточнения и природа ожидаемых ответов, в то время как статистики придавали этому огромное значение. Национальность пока еще не стала действующей категорией. Она интересовала только статистиков, которые делали из нее приоритетную категорию исследования, даже более значимую, чем социальное положение. Расплывчатость, которая господствовала вокруг ее определения, привлекала внимание только Статистического управления.
218
Создание и использование категорий
Парадоксальный факт: национальные категории становятся, таким образом, важным элементом идентификации лиц в основном под влиянием Статистического управления, а не репрессивных органов. Но для того чтобы они могли реально стать источником удостоверения личности, понятия, разработанные этими людьми, еще должны были стать близкими понятиями тех людей, которые их использовали. В сталинском СССР репрессивное использование идентификационного обозначения было одним из существенных элементов обращения описательной категории в категорию удостоверяющую, так как люди в то время были очень чувствительны к опасностям того или иного рода.
В действительности данные, происходящие из демографических регистрационных записей, в частности из переписей, довольно редко использовались в репрессивных целях для установления личностей, принадлежащих к определенным категориям, которые становились объектом массовых репрессий. В июле 1921 года, например, В.А. Антонов-Овсеенко39 докладывал, что при подавлении одного из самых известных восстаний против молодой советской власти, антоновщины в Тамбовской области, он использовал переписные листы для выявления «врагов»40. Таким образом он подготовил «список бандитов и их семей, составленный по переписи 1917 г. Список кулаческих семей в бандитских селах и возбуждение вопроса перед Центром о массовой высылке этих семей из губернии »41. В число « врагов» люди попали, не потому что они совершили конкретные действия, а потому что могли их совершить в силу принадлежности к определенным социальным категориям населения, выявленным во время переписи. Но эта перепись, послужившая для такого использования, была подготовлена до того, как свершилась Октябрьская революция, и проводилась Временным правительством. В ней были задействованы аналитические и квалификационные категории, разработанные не теми людьми, кто приспособил их в качестве инструментария для проведения репрессий. Поэтому здесь речь идет не о сходстве между различными концепциями, а об отклонениях при использовании одного и того же источника, созданного в отличном социально-политическом контексте и не предназначенного для такой цели.
Гораздо позже, в 1937 году, за четыре месяца до выхода приказа НКВД за номером 485, по которому сотни тысяч поляков были высланы или расстреляны42, руководство НКВД Белоруссии пожелало использовать опросные листы для того, чтобы выявить представителей других национальностей. Оно потребовало от Статистического управления Белоруссии сообщить «фамилию, имя, отчество, точный адрес, место работы, возраст, год
219
рождения»43 поляков и лиц других национальностей. Предназначалось ли все это для того, чтобы провести предварительный отбор?
Статистическое управление Белоруссии, проявив явную растерянность, передало этот запрос в Статистическое управление в Москве. Мы не знаем, каков был ответ, поскольку он был передан по телефону! Эта попытка НКВД использовать переписи для репрессивных целей, вполне вероятно, для пополнения информационных данных, которыми оно располагало, выглядит как признак сближения репрессивных действий и статистической практики, которые с тех пор употребляют отчасти один и тот же язык для описания и удостоверения личностей. Но такого рода примеры все же были достаточно редкими и требуют особой осторожности в своих истолкованиях.
Использование категорий на местном уровне и дискриминационная политика
Многочисленные дискриминационные меры в социальной сфере — в получении жилища, бесплатной медицинской помощи, приеме на работу, в системе продовольственных карточек — практиковались с первых лет после Октябрьской революции. Различия проводились между трудящимися и нетрудящимися, с одной стороны, «социально чуждыми» классами и классом рабочих и крестьян — с другой. Дискриминация по национальному признаку, апогей которой пришелся на период между 1937 годом и смертью Сталина, начала применяться позднее, и она хорошо иллюстрирует то, как некоторые действия, построенные непосредственно на основе государственных установок, постепенно сближаются с представлениями статистиков44.
До середины 1920-х годов национальность не упоминалась в документах демографической регистрации, кроме переписей. Она появляется в регистрационных бюллетенях людей, прибывших в Москву в 1927 году. Зато она была с самых первых лет представлена в профессиональных формулярах ЦСУ, но вначале не сопровождалась разъяснениями. В то время она рассматривалась как один из статистических критериев наряду с другими, который, по всей видимости, не связывался с политикой позитивной или негативной дискриминации.
Фактически эта категория стала широко использоваться с подачи статистиков, а другие ведомства не вмешивались и сначала ею не пользовались. Вместе с тем такое использование будет постепенно входить в практику вместе со статистическим употреблением. Например, в Москве дискриминация по национальному признаку была в ходу в области миграции, получения жилья и трудоустройства45. В административных инструкциях, разработанных или полученных муниципалитетом, атак
220
же при приеме на работу отделом трудоустройства городского управления, были постепенно изменены используемые категории удостоверения личности. Вопросы этнической принадлежности начинают волновать муниципальное управление столицы в конце 1920-х годов. Данные о национальном составе населения, полученные в ходе переписи 1926 года, навели администраторов и партийное руководство на мысль о необходимости этнической сегрегации. Секретарь городского комитета партии просит у ЦК разрешения на составление карты расселения национальных групп в Москве, чтобы бороться против возникновения кварталов с преобладанием одной национальности. Сталин отклоняет такое предложение, говоря, что это вне компетенции городского комитета, и секретарь этого комитета подчеркивает, что создание этнических островков внутри СССР отнюдь не является задачей пролетарской революции и что необходимо, напротив, устранять условия, способствующие дроблению города по национальному признаку, так как такие условия мешают объединить всех жителей вокруг главной задачи, задачи строительства социализма46.
Различные органы статистической администрации и партии в то время еще не нашли общего языка. Категории, предложенные статистиками, не были приняты политическими и репрессивным органами.
В 1934 году намечается поворотный момент. НКВД готовит инструкцию, о которой мы располагаем только косвенными сведениями из другой инструкции, направленной ЦК ВКП(б) Московскому городскому комитету партии, в которой говорится, что во исполнение постановления ЦК ВКП(б) за № 1245/2 Центральный Комитет рекомендует обратить особое внимание на националистические источники отмеченных случаев саботажа в соответствии с инструкцией НКВД № 132/64 от 13 августа 1934 года о национальностях и их отношении к советской власти47.
В этой инструкции НКВД были названы национальности, враждебные советской власти. В ней были выделены две группы народов, представлявших особую опасность. В первую из них вошли советские немцы, корейцы, финны, латыши, литовцы и поляки, которых следовало постепенно устранять с предприятий города, в особенности с руководящих постов. В отношении второй группы (евреи, армяне, крымские татары, чеченцы, ингуши, осетины) требовалась повышенная бдительность. Органы НКВД должны были немедленно информироваться обо всех случаях проявления недовольства условиями труда, советской властью и т.п. со стороны лиц этой категории48.
Национальная категория становится полностью употребительной. Вместе с тем постепенный переход от первых ограничений в отношении «социально чуждого» населения к ограничениям сугубо национального свойства следует логике, относящейся в боль
221
шей мере к специфическим критериям идентификации, чем к систематической формализации, основанной на научном подходе, национальных определений, которые разделяли бы все советское население, как это делали статистики. Разница была весьма значительной. В инструкции НКВД упоминались лишь некоторые национальности.
Первая группа, рассматриваемая как наиболее враждебная, соответствует тем народам, которые происходили из враждебных СССР зарубежных наций: советские немцы, корейцы, финны, латыши, литовцы и поляки49. В данном случае иностранное и национальное (этническое) оказалось смешанным в одной и той же характеристике. Множество инструкций ставило клеймо на этих народах, определяя их как национальные диаспоры и выдвигая против них тяжкие подозрения. Так, ссылаясь на «исключительно национальный характер» террористических организаций, использующих этническое родство между немцами и советскими немцами, один из таких документов приказывал организовать специальный учет жителей немецкого происхождения в каждом районе города, установить контроль над жителями, которые находятся в постоянном контакте с лицами немецкого происхождения, уделяя особое внимание возможным контактам с немецкими гражданами (работниками посольства Германии в Москве или представителями немецких предприятий)50.
Вторая группа, составленная более странным способом, удивительным образом предвосхищает будущие высылки некоторых народов. Помимо евреев и армян к ней относятся крымские татары, чеченцы, ингуши и осетины, то есть народы, подвергшиеся высылкам в период между 1941 и 1945 годами51.
Сближение обозначений «иностранец» и «национальность» было, однако, осуществлено весьма частичным образом, поскольку созданная номенклатура затрагивала лишь несколько наций и не была связана с «научной» логикой классификации, ни даже с особой колониальной логикой различий между советскими народами. Полицейская регистрация и репрессии, которые на ней основывались, оставались, таким образом, отдельно стоящими по отношению к статистической регистрации или происходили от иных управлений, а не от НКВД. Это особенно хорошо иллюстрирует расхождение между общими представлениями о национальном начале и репрессивными формами, которые отнюдь не следовали за этими концепциями, фокусируясь на весьма специфических группах, а не на рационально сконструированном выражении описания национального качества. Национальные категории, указываемые репрессивными органами, не укладываются в одну особую классификационную логику. Они остаются не тождественными тем категориям, которые постепенно разрабатывались статистическими органами. Как раз наоборот, речь идет о катего
222
риях, которые из всей целостности населения выделяют только национальности, связанные с каким-нибудь потенциально враждебным государством. Следовательно, пока еще нет слияния линии сталинских репрессий в середине 1930-х годов и линии статистических построений.
Начиная с 1932 года НКВД располагает по городским жителям своим собственным источником идентификации личности — паспортами. Введение этого документа свидетельствует о продолжающейся эволюции в восприятии национальной категории у деятелей полицейских органов. На первом этапе национальность объявляется путем самоопределения, а позднее, с 1938 года, НКВД принимает меры к тому, чтобы она устанавливалась гораздо более строгим образом и независимо от заявлений самих лиц:
«Если родители немцы, поляки и т.д., вне зависимости от их места рождения, давности проживания в СССР или перемены подданства и друг., нельзя записывать регистрирующегося русским, белорусом и т.д. В случаях несоответствия указанной национальности родному языку или фамилии, как, например, фамилия регистрируемого Попандопуло, Мюллер, а называет себя русским, белорусом и т.д., и если во время записи не удастся установить действительную национальность регистрирующихся, графа национальности не заполняется до предоставления заявителями документальных доказательств»52.
Согласно этому циркуляру, паспорт должен был содержать в себе личную фотографию, на которую может опираться работник, выдающий паспорт, чтобы оспаривать национальную принадлежность, заявленную получателем. Таким образом, национальность перестает быть основанной на утверждении, удостоверяющем личность со стороны самих индивидов, и становится теперь предписываемой полицейским функционером.
Использование демографических источников карательными органами и насильственное предписание идентичности
Разработка опросных листов переписей, так же как и регистрационных бланков для записи актов рождения, брака и смерти, не была продиктована стремлением установить контроль или обеспечить удостоверение личности граждан. Опросный лист переписи 1937 года не был нацелен на то, чтобы собрать точные данные по каждому жителю СССР. Напротив, социальная идентификация пока остается еще довольно неопределенной. Все вопросы, которые могли бы дать точное описание сведений о личности, не были включены в последний опросный лист, если не считать указания национальности и религии. Цель
223
переписи и разработка вопросника не были направлены на установление надзора над населением. Устранение вопросов о миграциях делало невозможной будущую идентификацию бывших кулаков, устранение вопросов о семейных структурах затрудняло использование переписи для установления семейных связей, то есть процедуры, которая нередко использовалась в периоды репрессивных действий с целью расширить круг виновных. Сильнейшее политическое вмешательство, которым ознаменовалась эта перепись, не дало возможности для такого использования. Сталин оказывал давление на разработчиков в том плане, что требовал свести круг поставленных вопросов к предельному минимуму. Это показывает, что перепись не задумывалась со стороны руководства как средство контроля.
На протяжении всего периода времени, когда велись допросы по процессам 1937 года против сотрудников Статистического управления, внимание было сосредоточено прежде всего на вопросах численности или характера описательных категорий. Например, Квиткина обвиняли в том, что он сохранил старые категории городов и населенных пунктов, тем самым скрывая ритмы урбанизации, или в том, что он использовал перепись 1937 года для демонстрации провала сталинской политики, указывая на снижение численности населения как следствие коллективизации.
Категории, использованные при проведении переписи или при записи актов гражданского состояния, следовательно, не были неточным отражением категорий, которыми манипулировали политические руководители, в особенности Сталин, чтобы описать состояние общества и населения. Для них вопрос состоял не в том, чтобы каждого человека наделить точно определенной национальной принадлежностью, как это было в случае с переписью, а в том, чтобы установить некоторых лиц, связанных с определенными группами.
Так, инструкция НКВД № 485 от 11 августа 1937 года, относящаяся к первой волне массовых репрессий против населения (если не считать репрессии против казаков в начале 1920-х годов), вводит образец, используемый затем неоднократно. Она была написана после инструкции № 447 от 30 июля 1937 года, положившей начало крупным чисткам, и в ней уточняется, что она «касается только поляков, которые были шпионами и т.п. ». Очевидно, что национальная категория тогда еще не мыслится как чистая категория, а нередко служит своего рода социальным клеймом или анафемой. Достаточно быть поляком, чтобы оказаться причисленным к шпионам, а это уже оправдание для ареста как можно большего числа лиц этой национальности53.
Такие инструкции НКВД, как те, по которым немцам, живущим в Москве, нужно было регистрироваться уже с 1934 года, свидетельствуют о своеобразном процессе удостоверения личности. Цель состояла не в том, чтобы каждый точно указывал
224
свою национальность, как это было во время переписи, а в том, чтобы выявить лиц, связанных с определенными группами. Эта логика не противоречила логике обозначения «социально чуждых» элементов, независимо от того, были ли они выходцами из дворян, служителей культа или кулаков. Анафема, поводом для которой служит национальное происхождение, соединяется с анафемой, основанной на социальном положении. Классификационное описание населения и введение процедуры удостоверения личности носят пока частичный характер и осуществляются НКВД время от времени.
Поэтому представляется затруднительным в данном случае утверждать, что переписи сами по себе могли ориентировать репрессивную политику, предписывая индентичности. Вместе с тем они оказались включенными в общий процесс внесения изменений в процедуры удостоверения личности, который приводил к использованию некоторого числа признанных категорий, в частности, некоторых национальных категорий и расплывчатых определений социальной стратификации, построенной на основе трех-четырех главных групп. Лица, которые не могли быть включенными в эти категории, рассматривались в таком случае как «социально чуждые» или как «социально опасные», а потому и подлежащие преследованию.
Позиция сопротивления, занятая статистиками, пытавшимися сохранить классификации, которые они считали обоснованными и необходимыми для обеспечения преемственности в описании социально-экономических преобразований, показывает, до какой степени этот процесс предписания индентичности был противоречивым и конфликтным и представлял важность только для части политических, административных и социальных деятелей. Организаторы переписи 1937 года обвинялись в том, что они не приняли в расчет изменения статуса национальности в советском мире, следовательно, обвинялись в том, что упорствовали в своем выборе линии, диктуемой этнографическим подходом, вместо того чтобы основываться на новом административном делении страны.
В рамках репрессивной политики Сталина глобальные цифры обладали особой значимостью. Некоторые репрессии основывались на более или менее точных статистических данных. Особый случай в этом плане представляет инструкция от 30 июля 1937 года «Преследование бывших кулаков, уголовников и прочих антисоветских элементов»54, в которой было дано точное число лиц, подлежащих аресту и расстрелу в каждом районе. Тем не менее, по всей видимости, эти количественные установки были построены не на основе демографических источников, а направлялись местными отделениями НКВД и партийными ячейками55. НКВД, вероятно, использовал свои собственные досье для определения направляемых цифр, даже если анализ
225
населения, потенциально подлежащего преследованию, и делался на основе переписей и других статистических источников не на уровне отдельных лиц, а чтобы получить общую картину локализации населения особых категорий или дать приблизительные расчеты. Сам Молотов нередко требовал уточнений касательно величины той или иной группы населения. Так, после аннексии прибалтийских государств он справлялся по поводу национального состава этих стран в Статистическом управлении. Тем не менее эти вопросы непосредственно не были связаны с репрессивной политикой, а включались в общий процесс использования цифр в целях управления экономикой и обществом.
Конструирование идентичностей: биография и сеть отношений
Все более частое использование категорий идентификации в политических целях не следовало единой и логичной схеме. Расхождение между этнографическими дебатами, которые определяли принципы переписи, и процессом административного введения формуляров было очень четким. Практика административной регистрации индивидов была отчасти вызвана страхом — нередко весьма смутным — перед представителями определенных категорий населения. Применявшиеся при этом социальные и национальные характеристики не отличались особой логичностью, тогда как в отношении конструкции индивидуальных идентичностей можно выделить три противоречивые тенденции.
Первая из них связана с категориями, которые создавались различными учреждениями и в дальнейшем влекли за собой дискриминационные (а зачастую и репрессивные) меры или же акты позитивной дискриминации. Эти категории были связаны с идентичностями, которые, в свою очередь, рассматривались как «объективное» явление как статистиками, так и сотрудниками НКВД, хотя этот «объективный характер» понимался ими по-разному. Для первых, например, национальные признаки менялись вместе с процессами ассимиляции. Для вторых же требовалось точно устанавливать «подлинных» немцев и «подлинных» греков, и таким образом выявлять тех, кто точно не указывал свою национальность.
Вторая тенденция распространяется в учреждениях и на предприятиях позже, она связана с развитием формы автобиографической идентификации, ставшей обязательной при вступлении в партию56. Эти автобиографии свидетельствуют о многоликости идентичности каждого. Введенные для того, чтобы вынудить каждого говорить правду и не скрывать своего прошлого, в особенности подозрительного прошлого, они толкали
226
каждого человека к участию в создании представления о себе на основе собственного рассказа о своей жизни, поступках, совершенных в прошлом, и о своем происхождении. Таким образом, формирование представления о человеке было включено в динамический процесс взаимодействия между восприятием каждым человеком своей собственной жизни и тем, что от него ожидалось формально. Тем не менее автобиографическая форма, представлявшая собой последовательность рассказов, в течение жизни множество раз повторяемых, но нередко измененных и приспособленных к контексту, не очень способствовала определению различных коллективных, национальных, социальных или политических показателей, которые в институциональном порядке могли бы быть приписаны лицам. Она фиксировала более сложное и более расплывчатое представление о биографии человека.
Наконец, судебные процессы и репрессии 1930-х годов выдвигают на первый план принадлежность к некой сети, кругам и привлекают внимание к связям между людьми. Идентификация каждого человека происходит на основании его знакомств — в том числе самых дальних — и тех мест, которые он посещает. Индивид, таким образом, определяется исходя из сети его отношений с людьми в гораздо большей мере, чем из его личных атрибутов. Ориентиром для идентификации человека служат окружающие его люди: те, с кем он работает, живет бок о бок, его друзья и товарищи по учебе. Символом этой работы по фиксации этих идентичностей может стать то, что имена соседей того или иного человека в стенограммах процессов и допросов выделяются особо (их всегда писали жирными буквами). При чтении таких документов внимание обращалось на имена людей, а следовательно, и прежде всего, на установление их связей и сетей их знакомств67. Эта сложная форма административно-политического определения личности оставалась, тем не менее, достаточно расплывчатой, приспосабливаемой к каждой особой ситуации обвинения в отдельности. Она оставалась столь же непредсказуемой, сколь и напичканной угрозами, затрудняя сокрытие сведений, так как невозможно было знать априори то, что может послужить поводом для ареста. Вместе с тем очевидно, что эта основанная на отношениях идентичность становилась основополагающим элементом личной идентичности и не соответствовала — так же как и (авто)биографическая идентичность — формам предписания коллективной, национальной и социальной идентичности.
Приложение
Таджики и грузины в период между 1897 и 1970 годами
В нижеследующих таблицах даны названия, которые использовались для обозначения народов, живших главным образом на территории нынешнего Таджикистана и современной Грузии, при проведении различных переписей cl897 по 1970 год.
Жирным шрифтом выделена национальность в 1937 и в 1970 годах и народность в 1926 году, с которой связано рассматриваемое наименование.
228
Таджики
1897
Комиссия изучения племен
1926
1937
Книга «Народы СССР» (1958)
1970
таджики= таджики
тоджики, таджики=тад-жики, ягнобцы
тоджики, таджи-ки=таджики
тоджик=таджик
тоджики,
таджики=таджики
тоджик=таджик
чагатой, чагайтай=таджик
хардури, хардири=таджик
гальчи, горские таджи-ки= гальчи
горные иранские племена, горные таджики, га-льча==таджики, ишкашим-цы, ваханцы, шугнан-цы, язгулямцы (народы Памира)
горные таджики, гальча=таджики
памирские, горные таджики=таджики
памирские таджики, припа-мирские таджики=таджик
баджавидж=баджуйцы
баджувцы, баджуйцы, бад-жавидж, баджуведж=таджик
барвозцы, барвозидж, барве-зи=таджик
хугни=шугнанцы
хугнона (самоназвание) = шугнанцы
бартангцы=шугнанцы
бартангцы=шуг-нанцы
бартангцы=таджик
бартаньгидж (самоназ-вание)=бартангцы
бартанщы, бартоньгидж, бар-танги=таджик
ваханцы, вахи, вух=ва-ханцы
ваханцы; вух, ва-хи=ваханцы
ваханцы, хик, вух, вох, вахи=таджик
вух (самоназвание)= ваханцы
ваханцы, хик, вух, вох, вахи, вахидж=таджик
горогцы=таджик
горогцы=таджик
горонцы=таджик
гундцы, гундедж, гунди=та-джик
ишкашимцы, ишкошу-ми=ишкашимцы
ишкашимцы; иш-
кошуми=ишка-
шимцы
ишкашимцы; ишко-шуми=ишкашимцы
Ишкошуми (самоназ-вание)= ишкашимцы
ишкашимцы, шикошуми, ишкошуми=таджик
мунджанцы=таджик
мунджанцы, мунджони=та-джик
орошорцы=шугнанцы
орошорцы=таджик
орошорцы, рошорвидж= таджик
Таджики
о
1897
Комиссия изучения племен
1926
1937
Книга «Народы СССР» (1958)
1970
рушанцы, рушни=шуг-нанцы
рушанцы, рушуни= таджик
рухен (самоназвание)= рушанцы
рушанцы, рушони, рыхен= таджик
сарыкольцы=таджик
хуфцы=таджик
хуфидж (самоназвание)= хуфцы
хуфцы, хуфидж=таджик
шахдаринцы,шахдарачи= таджик
шугнанцы
шугнанцы
шугнанцы, хугнони, шугин=таджик
шугнанцы, хугнони, хугни, шугнони, шугни=таджик
ягноби,ягнобцы=ягаобцы
ягнобцы
ягнобцы=таджик
ягнобцы=ягнобцы
ягнобцы, ягноби=таджик
язгулямцы, юздом= язгу-лямцы
язгулямцы; юз дом, згамит=язгулямцы
язгулямцы, юздом, згамит=таджик
згамик (самоназвание)= язгулемцы
язгулямцы, язгуломи, згамик=таджик
кхайбаи=таджик
цыгане=цы-гане
среднеазиатские цыгане, джуги, кашка-ри, люли, мазанг, мо-лтани (с таджикским языком)=таджик
мазанг, джуги, люли (самоназвание^ цыгане
цыгане, люли, джуги, мазанг, мугати=цыгане
араторцы=таджик
араторцы, гальча= таджик
бареджь=шугнан-цы
бареджь=таджик
Грузины
to
00
1897
Комиссия изучения племен
1926
1937
Книга «Народы СССР» (1958)
1970
1897
картвельская или иверская группа
грузины
картвельская (южнокавказская) группа
грузины
грузины=карт-вели (самоназвание)
а)
картвельг= грузины— I
ингилойцы, мтиулетинцы, пшавы, тушины, хевсуры= ингилойцы
пшавы, туши (тушины), хевсуры, хев-цы= грузины
хевцы (мохеве), хевсуры, пшавы, туши (тушины)= грузины
мтиулеты, пшавы, тушины, хат, хевсуры, хиу=грузи-ны— I
хевсуры, пшавы, мти-улы, ингилойцьг^гру-зины (территориальные группы)
мтиулы, пшавы, тушины, хевсуры=гру-зины — II
тушины, хевсуры, пшавы, мтиулы, ингилойцы= грузины (локально-этнографич. группы)
ингилойцы
ингилои=грузины
ингилои=грузины
енгилойцы, ингилои =грузины — I
ингилойцы, иорд-жи=грузины — V
гурийць1, имеретины^ имеретины
гурийцы, имеретины, имеры=грузи-
НЫ
имеры (имеретины^ грузины
гурийцы, гюржи, имеретины, имеры =грузины — I
гурийцы, имерети-ны=грузины (территориальные группы)
имеретинцы, гурий-цы=грузины — II
гурийцы, имеретины = грузины (локально-этно-графич. группы)
картвелы, картле-лы= грузины — II
джавахцы, карта-линцы, картвелы, карт-лелы, кахетинцы, кахи, кларджийцы, лечхумцы, махов-цы, месхийцы, мо-хевцы, мтиулеты, рачинцы, сомхит-цы, таойцы= грузины
джавахцы, кахи (кахетинцы), кларджийцы, карт-лелы (карталины), картвелы, месхийцы, рачинцы, со-мхитцы, таойцы = грузины
джавахцы, йерли, карталкинцы, кахетинцы, кахи, кларджийцы, кобулет-цы, лечхумцы, ма-ховцы, меред, мес-хи, мислиман, мо-хевцы, рачинцы, со-мхиты, таойцы, ти-ульцы=трузины — I
рачинцы, лечхумцы, карталинцы, кахетинцы, мохев-цы, месхийцы = грузины (территориальные группы)
карталинцы, карт-лийщ>1, гудамакар-цы, джавахи, кахетинцы, лечхумцы, месхийцы, мо-хевцы, рачинцы= грузины — П
картлийцы, кахетинцы, мохов-цы, рачинцы, лечхумцы, мес-хи, джавахи (локально-этно-графич. груп-пы)=грузины
аджарцы=ад-жарцы
аджарцы=грузины
аджарцы=грузины
аджары (самоназвание^ аджарцы
аджарцы, аджары, аджарели=грузи-
ны — III
аджарцы (локаль-но-этнографич. группы)= грузины
Грузины
1897
Комиссия изучения племен
1926
1937
Книга «Народы СССР» (1958)
1970
Книга «Народы России» (1995)
грузины=гру-зины
грузины=грузивы
враци=трузины—IV
б) мингрельцы
мингрельцы= мингрельць1
мегрелы, мингрель-цы= мегрелы
мегрел, мегрелы, мингрельцы=ме-грелы
мегрелы, маргали, мингрельцы=грузи-ны — IV
мегрелы
(самоназвание)=мин-грелы
мегрелы, мингрелы, маргали=трузи-ны—VH
мегрелы=мег-релы (субэтнические группы)
в) лазы
лазы=лазы
архавцы, атинцы, виццы, лазы, хои-цы, чан=лазы
архавцы, атинцы, чан, чхальцы, йон, лазы, виццы=лазы
лазы, архавцы, атинцы, ахварцы, виццы, йон, хопцы, чаны, чхальцы=гру-зины — III
лазы (самоназвание), чаны (самона-звание)=лазы
лазы, чаны=грузи-ны —VI
лазы=лазы
(субэтнические
группы)
г) сванеты
сванеты=сва-неты
чолурцы, лахамуль-цы, лашхцы, лен-техцы, сванеты, сваны=сваны
чолурцы, лаха-мульцы, лашхцы, лентехцы, шон, шван, сваны= сваны
сваны, лахамульцы, лашхцы, лентехцы, мушван, сванеты, чолурцы, шванар, шон=грузины — V
сваны (самоназва-ние)=сваны
сваны=гиаивы—VDI
сваны=сваны
(субэтнические
группы)
бацбии, бацы, цова-туши=бацбии
бацбии, бацы, цо-ва-туши = бацбии
бацбии, бацав, бацы, цова-тушины=гру-зины — II
бацбии (самоназва-ние)=цова-тушины
цова-тупшны, бац-бийцы, бацав=гру-зины — IX
11
Составление выборок несплошных наблюдений также стало предметом дискуссии между статистиками в 1920-х и 1930-х годах. В то время, особенно в 1920-е годы, когда выборки «наудачу» еще не стали общей практикой в международном сообществе статистиков, обсуждения в СССР также приобрели политический смысл. В частности, в случае с сельскохозяйственной статистикой политическая значимость чисел, отражающих урожайность, преобразования в деревне и достижения коллективизации, взяла верх над методологическими дискуссиями, и это в стране, которая была новатором в этой области с конца XIX века1.
В середине 1950-х годов в статье, опубликованной в «Journal of the Royal Statistical Society», подчеркивалось: «Во время Первой мировой войны и сразу после нее [...] именно в России наиболее интенсивным образом велась работа в области выборочного исследования»2. В начале 1920-х годов выборочное исследование населения становится основным источником цифровой информации для советских руководителей и статистиков ЦСУ. Совершенствование этого метода наблюдения, возникшего в 1870-е годы, продолжавшееся до 1917 года, ознаменовалось множеством методологических инноваций, которые революция не только не прервала, но даже, напротив, способствовала им. Главные вопросы, поднятые в это время и в 1920-1930-е годы, продолжали оставаться в центре дискуссий о технологии построения показателей, отстаиваемых советскими статистиками. Поэтому необходимо коротко вернуться назад к дореволюционному периоду, чтобы лучше понять суть этих научных обсуждений, не избежавших влияния политических соображений.
До 1914 года распространению такого способа наблюдения в значительной степени способствовало проведению статистических исследований местными управленческими службами земств. Многообразие использования цифровых данных для местных социальных целей требовало изобретательности в методологических поисках, осуществляемых статистиками3. Трудности в проведении опросов на местах вызвали значительные мето
233
Размышление о методе случайного отбора
дологические нововведения, ставшие продуктами аналитического поиска, проводимого на стыке вопросов, поставленных практикой проведения опросов и статистической теорией, которая сама была весьма новаторской в конце XIX века в Европе4.
Способ, рожденный требованиями управления
Как и в других европейских странах, выборочный опрос применялся в России из-за невозможности проводить сплошное исследование всякий раз, когда какому-либо управлению нужно было собрать на обширной территории сведения, необходимые для разработки экономических или социальных мероприятий. С середины 1870-х годов из-за недостатка средств местное отделение Центрального статистического комитета российского государства отказалось от проведения сплошного исследования касательно экономики и условий жизни в административном регионе проживания казаков на Тереке и решило провести обследование только некоторых частей этой территории5. Были выбраны поселения, обозначенные как «типичные», поскольку их характеристики рассматривались как «среднестатистические» по отношению ко всем рассматриваемым поселениям6.
«Типичным», в представлениях сторонников такого опроса, является селение, которое имеет больше всего характеристик, общих для наибольшего числа поселений определенного района. «Средним»7 считается поселение, имеющее основные характеристики, которые имеют поселения обследуемой территории. Это была первая попытка провести несплошные наблюдения, что было вызвано в большей мере материальными затруднениями, чем теоретическим выбором, и проводились они с 1876 по 1881 год8.
В дальнейшем по тем же самым принципам в России было проведено много опросов. Сталкиваясь с нарастающей потребностью в статистических данных, с одной стороны, а также со значительными бюджетными трудностями — с другой, земские статистические отделения проводили их все чаще и чаще со второй половины 1880-х годов. В частности, это происходило под воздействием статистического отделения Московского юридического общества9. Комиссия в составе его членов в 1887 году определила организационную процедуру проведения несплош-пых наблюдений в земствах, разграничивая их осуществление по отношению к проведению сплошной переписи населения.
Несплошное наблюдение рассматривалось как дополнение, но отнюдь не как заменитель сплошного исследования крестьянских хозяйств. Такой опрос по выборкам, отобранным по сознательному выбору единиц10 среди всего населения, которое уже участвовало в переписи, проведенной в ходе предшествующего сплошного исследования, должен был дать возможность
234
более тонко проанализировать социально-экономические характеристики определенной территории. Это чаще всего делалось в сравнительном плане, для изучения социально-экономических различий в деревнях. Тонкость операции состояла, таким образом, в установлении однородных районов и отборе «типичных селений», позволяющих выявить различия между районами. Критерии, используемые для выделения этих районов и определения условий перехода от частичных результатов к обобщению, давали основание для развертывания теоретических и методологических дискуссий в сообществе земских статистиков в ходе их конференций и съездов до 1914 года11.
На съезде русских статистиков 1887 года было уточнено понятие «типичности». Типичным было признано такое селение, которое соединяло в себе «наиболее значимые экономические черты и особенности каждого отдельного района». Вместе с тем идея о замене всей совокупности селений данного района только одним из них, которое могло бы представить их, не сопровождалась уточняющими указаниями применительно к процедуре определения типичности, или же применительно к определению количества единиц, выбранных для обследования. Как и в других европейских странах, спор по поводу определения репрезентативности и технологии отбора оказался несколько запоздалым. Он был характерен для периода 1895-1925 годов12.
Первые частичные опросы в земствах были монографиями «типичных поселений». А частичный опрос, несомненно, и есть такая монография. Выполненный применительно к совсем незначительному количеству, он, несмотря на это, в глазах статистиков конца XIX века претендовал на получение данных всеобщей значимости, так как в нем обследовался тип, который представлял характерные черты, среднестатистические для данного населения. Статистики оправдывали этот метод обследования, ссылаясь на его широкое применение в то время в естественных науках.
Механический отбор, первая форма случайного выбора
Первые выборки, наводящие на мысль о случайности, были придуманы А.А. Кауфманом13 в ходе исследований по сельскому хозяйству. Они были проведены им в Сибири с 1887 по 1890 год для министерства государственных имуществ14. По всей видимости, он был первым, кто использовал отбор единиц по жребию, вместе с тем не отказываясь от типичности при отборе селений. Но даже если в буквальном смысле слова он и не осуществлял случайный отбор (доля отобранных хозяйств варьировалась от одной четверти до одной шестой в зависимости от сельских районов), то все же делал выборку по методу, который он называл «механическим отбором». Речь шла о процедуре, которая опи
235
ралась на удачу, а потому фактически уже основывалась на случайности, даже если это слово пока еще и не употреблялось.
В то время механический отбор не выполнялся чисто наудачу в том смысле слова, как это понимается в настоящее время. И хотя выборка делалась из единиц, отобранных в порядке арифметической прогрессии (из пяти на пять или десяти на десять, например), то первый номер, напротив, не определялся чисто наудачу, поскольку чаще всего он соответствовал первому названию в списке, используемом как основа для отбора. Этот список составлялся заранее в определенном порядке — алфавитном или каком-нибудь еще.
До середины 1890-х годов выборка делалась на основе сочетаний между принципом механического отбора и методом выбора типичных селений. Первое выборочное исследование на основе случая, не в сочетании с выбором обследуемых типичных единиц, было проведено в 1896 году А.В. Пешехоновым в Козельском уезде Калужской губернии15. Статистику необходимо было провести для земства выборочное исследование, включая изучение бюджетов 8% хозяйств. Но из-за того что он не располагал данными предварительно проведенного сплошного опроса, чтобы иметь возможность выделить однородные районы и типичные деревни, он делал выборку по методу механического отбора одного хозяйства из десяти. Это было выполнено на основе извлечения порядковых номеров 1,11,21,31ит.д., следуя тому порядку наименований, которые были представлены в списке. В данном случае никакое использование отбора типичных выборок не имело места.
Использование этого метода выборки в гораздо большей степени было продиктовано необходимостью, чем предпочтением, и не было напрямую связано с действительным разрывом с методом выбора типичных единиц. Напротив, эта процедура была представлена статистиком как способная «дать гарантию типичности» отобранных хозяйств16. Это замечание очень хорошо иллюстрирует, насколько переход к случайному отбору в России был в то время результатом последовательных шагов, сделанных наугад, вкупе с экспериментами различного рода. Тем не менее, как только была задействована случайная выборка, она сразу же привела к разрыву связи, которая до тех пор неизменно соблюдалась, между опросами, нацеленными на «одну часть целого», и сплошной переписью.
Переход к понятию репрезентативности
Понятие о репрезентативности было выдвинуто на съезде статистиков Московского юридического общества. Одна из принятых резолюций уточняет условия, в которых выборочные опросы могут приниматься во внимание:
236
«7) При выборе селений для подробного описания должны быть выполнены два непременных условия:
а) чтобы типичность селения была основана на объективных признаках, определяемых по данным предыдущего сплошного исследования, и
б) чтобы число единиц каждого типа, предназначенных к подобному описанию, было пропорционально общему числу этих же единиц в данной местности»17.
Это новое предписание соблюдать пропорциональность при построении выборки из типичных селений по отношению ко всей совокупности деревень дает первичный набросок формулы о статистической репрезентативности. Умы статистиков были готовы принять механический отбор в качестве технологии составления выборок, дополняющей метод типичных выборок единиц. Статистики земств в дальнейшем испробовали экспериментальным образом различные формы комбинирования этих двух методов отбора единиц для исследования лиц, хозяйств, домашних хозяйств или деревень.
Исследование, проведенное в Вятской губернии в период между 1900 и 1902 годом, служит тому примером18. Статистики этого земства, вынужденные по финансовым причинам отказаться от идеи сплошной переписи, попытались составить выборку, которая, как им казалось, была способна дать верное представление обо всей целостности, посредством контроля а posteriori за соответствием структуры этой выборки структуре населения, выявленной в ходе сплошной переписи 1880 года. Нововведение оказалось существенным: на основе разделения всей территории губернии на однородные районы они распределили деревни по различным группам, выстроенным в соответствии с критерием средней величины сельских хозяйств предприятий, и отобрали одну пятую часть деревень в каждой из групп в соответствии с принципом типичных селений. И хотя выборка была составлена по методу выбора типичных единиц, статистики посчитали, что она содержит в себе достаточно большое число обследованных единиц, чтобы дать им возможность в конце работы составить «представление об изучаемой совокупности» (статистический термин «репрезентативность» пока еще не был использован). В действительности они стремились выдвинуть на первый план типичность деревень и хозяйств, включенных в выборку, так как, по их мнению, идея о способности выборки дать правильное представление обо всей данной совокупности оставалась тесно связанной с типичностью. Они делали это, сравнивая средние и относительные величины, полученные посредством выборочного исследования, с данными первой сплошной переписи 1880 года.
Способ, которым статистики из Вятки отбирали деревни, подлежащие обследованию, строго следя за их пропорцио
237
нальным распределением по всей территории губернии, напоминает способ, которым норвежский статистик Киэр в то же время19 определял репрезентативный опрос. Он определял его как «частичное исследование, при котором изучению подвергается большое число разрозненных населенных пунктов, разбросанных по всей территории таким образом, что вся совокупность обследуемых населенных пунктов образует в миниатюре всю территорию»20. Эти статистики посчитали, что контроль над закономерным распределением изучаемых деревень по всей территории, охватываемой опросом, и численность выборки позволяют им считать, что этот опрос может «представлять» всю целостность. Таким образом, в России был сделан решительный шаг к введению понятия репрезентативности, не повлекший, вместе с тем, за собой отказа от типичности.
После 1900 года различные попытки проведения выборочных исследований на различных уровнях совершенствовали технические приемы отбора выборок. Протокол опроса на пяти уровнях, с включением выборки на трех уровнях, проведенного В.Г. Громаном21 в пензенском земстве с 1911 по 1913 год, стал в этом отношении образцовым. Он сделал набросок основ метода, который использовался и в конце 1920-х годов, когда сознательный отбор единиц для выборочных исследований делался в сочетании со случайным отбором.
Для изучения преобразований, происходящих в сельских хозяйствах, и условий жизни в деревнях Громан уже в 1910 году предложил проект исследования на трех уровнях, где сочетались различные методы, использовавшиеся в то время в России22. Он обосновывал такой выбор необходимостью включить в анализ различные социальные явления со всеми их закономерностями и многообразием:
«Комбинирование же методов выборочного исследования, монографического описания и сплошного учета при условии точного разграничения круга явлений, подлежащих исследованию каждым из этих методов, дает полную возможность как уловить закономерности общественной жизни, так и учесть все явления, отличающиеся друг от друга интересующими исследователя признаками»23.
По мнению Громана, комплексность анализа социальных явлений оправдывала такую процедуру проведения исследования. Познание всей целостности оказывалось неотделимым от познания различий, которые разделяли ее, отношений взаимной зависимости между социально-экономическими явлениями и факторами, вызывающими вариантность последних. Выбор используемого метода должен был, таким образом, находиться в зависимости от типа рассмотренных факторов24.
238
Анализ «главных факторов», факторов первичного порядка должен был восходить к сплошным исследованиям. А анализ факторов вторичного порядка входил уже по преимуществу в специфику выборочных исследований. Наконец, изучение последствий принадлежало монографической области. Эти усилия по определению значимости применения различных методов сопровождались указаниями по пропорции отбора и технологии составления выборок для применения в выборочных исследованиях.
Теоретизация выморочности
На съездах статистиков, которые проходили после 1900 года, в ходе дискуссий о технологии определения выборок все больше выражалась озабоченность тем, как связать с практикой управленческой статистики самые последние достижения теоретической статистики. А.А. Чупров25 сыграл в этом деле главную роль. Он стал, в частности, одним из тех, кто вслед за В.И. Борт-кевичем занялся изучением вопроса о репрезентативности отобранных выборок. Участвуя в статистических подсекциях различных съездов естествоиспытателей и врачей, он обеспечил связь между университетской статистикой и управленческой статистикой земств. Два его ученика, С.С. Кон и Н.С. Четвериков26, внесли вклад в развитие исследований по теории вероятностей в 1910-х годах. Но тем человеком, который в первую очередь оказался на стыке административной статистики и статистики университетской, стал А.Г. Ковалевский. Он довел до конца теоретические поиски, предпринятые Чупровым и относящиеся к конструированию стратифицированных выборок, и сформулировал математическую трактовку оптимального размещения по стратам за десять лет то того, как в Соединенных Штатах это сделал Джерзи Нейман27. Книга Ковалевского по статистике «Основы теории выборочного метода»28, опубликованная в 1924 году, свидетельствует о высоком уровне, которого в России достигли теория и практика выборочных исследований в этот период. Она показывает также преемственность в развитии методологической и теоретической мысли в период между началом XX века и первым десятилетием после революции.
На вопросы, которые ставили репрезентативность изучаемой «части» и условия обобщения частичных результатов, уже были получены некоторые ответы на европейском уровне после сообщения, сделанного Киэром на съезде в Будапеште в 1901 году, в России — в результате введения расчета вероятностей в процедуру отбора выборок В.И. Борткевичем, еще до того, как он уехал работать в Берлинский университет в конце XIX века, и А.А. Чупровым. Борткевич предложил воспользоваться исчис
239
лением вероятностей, чтобы установить расхождения между структурой отобранной выборки и структурой генеральной совокупности и таким способом выявить уровень репрезентативности полученных результатов на основе рассмотренной выборки. Чупров, в свою очередь, в 1900 году на XI съезде естествоиспытателей и врачей выступил с сообщением о принципах случайной выборки. Через десять лет, в 1910 году, он выступил с более развернутым докладом о принципах случайной выборки и мерах уточнения итоговых суждений. По этому случаю он затронул теоретические вопросы, которые ставила конструкция стратифицированной выборки. Он подчеркнул, в частности, заинтересованность в том, чтобы «предварительно разбить изучаемую массу на более однородные части и лишь в пределах таких частей ставить исследование на почву выборочного метода»29. Вместе с тем он уточнил, что «этот вариант метода недостаточно еще разработан теоретически, и условия, при которых он представляется целесообразным, не вполне выяснены»30.
Обстановка статистического брожения, сложившаяся в начале 1920-х годов, обострила поисковую мысль в этом вопросе. Основной предмет споров между статистиками по поводу методов составления выборок остался идентичным предмету дискуссий конца XIX века: как изучать массовые явления с помощью частичных опросов, ничего не теряя при этом в целостном информационном характере переписи или сплошного исследования, которые при всей их теоретической привлекательности очень трудно организовать практически?
Новый вопрос, поставленный послереволюционной ситуацией, особенно волновал статистиков: из-за медлительности в использовании переписи первых лет советской статистики давали очень мало результатов, а следовательно, обладали слабой практической полезностью. В 1924 году не были завершены ни рассмотрение результатов сельскохозяйственной переписи 1916 и 1917 годов, ни рассмотрение демографических и сельскохозяйственных переписей 1920 года. Положение, о котором нередко сигнализировали статистики региональных бюро ЦСУ, связанное с повторами через короткие промежутки времени переписей всякого рода в первые годы существования советской государственной статистики, не только не позволяло полностью выявить их результаты, что само по себе понятно. Но даже когда такие результаты оказывались выделенными, они уже не давали верного фотографического отображения положения, существующего на момент их публикации31. В силу этого они не могли целиком сыграть роль информационных методов для разработки мероприятий социально-экономической политики государства.
Эта ситуация, а также рост числа текущих исследований, нехватка персонала в период гражданской войны и сокращение
240
штатов в конце 1921 года привели к тому, что стала быстро распространяться практика проведения выборочных исследований внутри самого ЦСУ. Вместе с тем оставалось еще необходимым уточнить методологию, подходящую для различных типов обследования. Эти вопросы стали предметом особо острого обсуждения в связи с сельскохозяйственной статистикой.
В 1923 году, перед выходом книги А.Г. Ковалевского32 случайная выборка вступала в противоречие с анализом социального многообразия. Как было возможно наиболее точно увязать метод случайного отбора единиц для исследования и необходимость работать при столь разнообразном населении и учитывать особенности подгрупп, составляющих его и имеющих уже известные характеристики? Этот вопрос был разрешен в 1924 году Ковалевским, который представил теоретическое обоснование оптимального размещения единиц по странам.
Его работа была новаторской благодаря предложенной им математической трактовке этой проблемы. Оригинальным был прежде всего метод построения референтных выборок населения. Для изучения населения, характеризующегося своим разнообразием, он предложил установить относительно однородные районы так, чтобы внести большую точность в оценку признаков генеральной совокупности населения, исходя из оценки результатов обследования, которое проводилось в первое время отдельно по различным слоям. В данном случае вклад Ковалевского состоял в том, что он предложил математическую трактовку идеи, сформулированной Чупровым в 1910 году.
В частности, он использовал дисперсию или среднее квадра-тическое отклонение какой-то характеристики от ее средней величины. Чем меньше дисперсия, тем более точной оказывается числовая оценка переменной. Как необходимо действовать, чтобы предельно уменьшить дисперсию внутри разнородного населения? Районирование выборки позволяет сделать это при условии, что слои будут сами оставаться как можно более однородными. Но как в таком случае будет влиять величина выборки? В контексте нерайонированной выборки ее величина должна быть тем большей, чем более высокой является распыленность изучаемого признака в генеральной совокупности. Если же дисперсия района остается слабой, то дело будет обстоять так же и для его выборки. Поэтому нет никакой необходимости в том, чтобы такой малодисперсный район был представлен выборкой с высокой численностью. Главное здесь состоит в выборе однородных районов. С этой целью статистики должны, следовательно, строго следить за тем, чтобы устанавливать районы, в которых дисперсия рассматриваемого признака является слабой. Значение переменной будет тем более точным, чем по возможности наиболее слабой окажется дисперсия в каждом районе, а следовательно, цель состоит в том, чтобы добиться
241
снижения дисперсии всей совокупности выборки. Пропорция отбора каждого района рассчитывается исходя из учета среднего квадратического отклонения каждого района. Она оказывается тем меньшей, чем слабее колебания рассматриваемого критерия, и тем большей, чем более сильными оказываются колебания.
Другая особенность выступления Ковалевского состояла в том, что он связал бесповторный механический отбор с районированной выборкой, построенной посредством разделения разнородной генеральной совокупности на некоторое число более однородных и более мелких совокупностей, называемых районами. По мнению этого статистика, в случае проведения социального опроса «наиболее точные результаты будут получены именно посредством механического отбора, а не посредством случайной выборки»33, а формулы оценки ошибок, используемые в случае случайной выборки, могут быть применены к механическому отбору. Ковалевский, следовательно, считает, что бесповторный механический отбор гарантирует более точную величину оценочных суждений, поскольку степень точности, достигнутой таким путем, усиливается построением районированной выборки34.
Он полагает, что таким образом восстанавливает внутри районов условия, которые позволяют оперировать посредством механического отбора в условиях репрезентативности, сравнимых с условиями, гарантируемыми случайной выборкой. Осуществляя это действие в процессе составления выборок, он комбинирует механический отбор, который принадлежит к области случайной выборки, и сознательный выбор, который обычно ассоциируется с селекцией типичных единиц и монографией. Оперируя таким методологическим выбором, он сохраняет связь, которая представляется характерной для русской статистики того времени, между идеей репрезентативности и понятием типа. Таким способом он вновь включает практику в математическую формализацию.
С этой точки зрения работа Ковалевского предстает как синтез исчисления вероятностей в статистической теории и вклада по практическому опыту земских статистиков в построение выборок. Ковалевский входит в число тех людей, которые сделали возможным в России переход от статистики, сильнейшим образом привязанной к практике на местах, к статистике, подверженной математизации, что обеспечило переход между двумя различными институциональными формами производства статистических данных.
Вместе с тем, подобно тому как область, открытая А.А. Чупровым в 1910 году, осталась неразработанной вплоть до появления этого труда, он не находил применения в управленческой статистике советского государства. И все это несмотря на очень широкое распространение практики проведения выбороч
242
ных исследований в различных отделах ЦСУ на протяжении всех 1920-х годов. В конце этого десятилетия, не упоминая о результатах, установленных Ковалевским, статистики этого управления все еще вели спор о необходимости выбора между составлением выборок по механическому отбору и выбором районов и типичных единиц, в частности в области сельскохозяйственной статистики36.
Разнообразные формы выборочных исследований в двадцатые годы
На фоне бурного сбора статистических данных 1920-е годы характеризуются проведением многочисленных выборочных исследований и их разнообразным использованием. Такое положение объясняется также «статистическим энтузиазмом», который вызвал мобилизацию целого корпуса профессионалов для службы в статистической администрации советского государства. С 1920 года выборочное исследование становится приоритетным направлением в период между двумя переписями, методом базового анкетирования, применяемого в текущей статистике. Применяемый в самых разнообразных областях, от сельскохозяйственной статистики до статистики транспортных перевозок и демографической статистики, он сначала использовался главным образом как добавление к переписи.
И хотя всеобщая перепись, при всей ее символической значимости, оставалась грандиозной общенациональной операцией по подсчетам народонаселения, она, вместе с тем, регулярно сопровождалась выборочными исследованиями специфических объектов, в частности выявлением изменений в структурах и характере деятельности сельскохозяйственных предприятий. Уже в 1916 году организация первой всероссийской сельскохозяйственной переписи сочетала как саму перепись, так и выборочное исследование. Ее результаты были получены на основе выборки переписных карточек, составленной посредством механического отбора, что делалось с целью сократить сроки публикации ее результатов36. Тот же принцип был использован для разработки данных сельскохозяйственной переписи 1917 года.
Из-за гражданской войны перепись 1919 года в действительности была проведена в форме выборочного исследования 10% сельских хозяйств, расположенных в типичных районах. Несмотря на нередко встречающуюся путаницу в названиях выборочного исследования и переписи, практика проведения выборочных исследований становится все более самостоятельной по отношению к переписи, и их результаты в 1920-х годах находят все большее применение.
С 1919 года выборочные исследования становятся приоритетным направлением в текущей сельскохозяйственной стати
243
стике. Первые из них касались оценок величины урожаев, которые делались два раза в год, весной и осенью. Вместе с широким применением текущих статистических опросов в других областях они быстро стали частью повседневной работы как Центрального статистического управления, так и местных отделений. Предназначенные для наблюдения за изменениями в деревнях, динамические обследования, проводившиеся в конце XIX века с составлением выборок хозяйств, отбираемых в типичных районах, продолжались до конца 1920-х годов. Их принцип был даже распространен на другие области, например, на подсчеты естественного движения населения и образование. Наконец, продолжалось и разнообразилось изучение бюджета домашних хозяйств применительно к различным категориям населения. И хотя обязательность репрезентативности оставалась для всех статистиков центральной проблемой забот при выборе технологий составления выборок, споры о соответствующих преимуществах сознательного выбора и случайного отбора не переставали быть оживленными.
Годовые исследования урожайности в рамках текущей статистики проводились тем подразделением статистического управления, которое было ближе всего к населению, подвергавшемуся исследованию, то есть уездными отделениями. Выборки строились на основе случайного отбора, как это и мыслилось в то время в соответствии с технологией механического отбора, выполняемого исходя из списка домашних хозяйств какого-нибудь населенного пункта. Масштабы выборочного исследования по отношению к численности сельскохозяйственного населения постоянно росли с 1920 по 1926 год. В1921 году ими были охвачены 2% населения, в 1922 году — 3%, с 1923 по 1925 год — 5%, а с 1926 года этот показатель достигает 10%37. По причине их политической значимости эти исследования становились предметом оживленных обсуждений между статистиками, а также в рамках ЦСУ и других управлений, в особенности в плановом управлении и в Комиссариате земледелия. Они и в самом деле служили основанием для оценок объема урожая, а следовательно, в последующем служили и для установления пропорций в распределении реквизиций.
Исследования по питанию занимали особое место в текущей статистике ЦСУ. Появившиеся в 1880-х годах, они получили развитие во время Первой мировой войны с целью изучения изменений в продовольственном обеспечении и выработки мер по обеспечению продовольствием населения38. Практикуемые в широком масштабе и систематическим образом, эти исследования все более отдалялись от форм изучения бюджета, из которых когда-то вышли, и становились источником текущей статистики. Статистическое управление проводило такие исследования с февраля 1919 года дважды в год. Вскоре они стали
244
предназначаться главным образом для оценки уровня и состава пищевого потребления в домашних хозяйствах, а также для разработки производственного и потребительского баланса сельскохозяйственных продуктов, в особенности зерновых39. Когда их проведение прекратилось в 1928 году, эти опросы направлялись на выяснение положения более чем в 10 ООО городских семей и 25 ООО сельских40.
Наблюдение за структурами и изменениями, область типичных единиц
Другие способы обследования, такие, как динамические исследования и изучение бюджетов, часто применялись в дополнительном порядке в 1920-х годах. Они имели то общее, что основывались на выборке, отобранной в ряду типичных районов, выделенных внутри какого-нибудь округа, где проводился опрос в соответствии со специфическими критериями.
В 1919 году сельскохозяйственные динамические обследования практиковались в России уже в течение двух десятков лет. Они имели целью прослеживание изменений и дифференциации условий жизни и производства в крестьянских хозяйствах. Их проведение продолжалось и в первые годы большевистской власти41. Цель этих опросов, предназначенных первоначально для «выявления характера и тенденций развития сельского хозяйства на основе ведения постоянного статистического наблюдения на определенной территории небольшой площади в каждой области Советской Республики»42, состояла в «изучении динамики типов хозяйствования», то есть «динамики классов в сельском хозяйстве»43. А.И. Хрящева, которая была руководителем отдела обследований по динамике сельского хозяйства ЦСУ, считая, что составление случайных выборок самостоятельно не может быть пригодным для такого применения, полагала, что необходимо в предварительном порядке прибегать также к построению типичных районов, чтобы «с достаточной точностью определить те совокупности и единицы, которые подлежат обследованию»44. В этой области законы случая не могут полностью заменить человека.
Выборки сельскохозяйственных динамических исследований строились в таком случае в два этапа: посредством сочетания метода сознательного выбора с целью определения типичных районов и механического отбора с целью выбрать хозяйства для исследования. Какая-либо область сначала подразделялась на округа, становящиеся местом проведения исследования, настолько однородные, насколько это возможно было сделать с точки зрения «экономических, естественных и исторических показателей», взятых как критерии их дифференциации. В каждом из них выделяются затем районы, состоящие из нескольких селе
245
ний, характеристики которых оказываются наиболее близкими к средним характеристикам округа. Затем проводится сплошное исследование, нацеленное на обследование всех хозяйств одного и того же отобранного района. Общая численность рассмотренных хозяйств должна соответствовать пропорции отбора, зафиксированной на общенациональном уровне со стороны ЦСУ, которая обычно составляла 10%. В Саратовской области, например, ежегодно с 1924 года отслеживались 32 ООО хозяйств, составляющих как бы обсерваторию для наблюдения за сельскохозяйственной деятельностью и за местными крестьянскими хозяйствами45.
С методологической точки зрения динамические исследования представляли собой компромисс не только между выборочным и сплошным исследованием, но и между сознательным и случайным выбором. Они позволяли не допускать полного разрыва со всей целостностью и идеей основательности, которую эта целостность обеспечивала получаемой информацией, той основательности, которую, казалось бы, было способно обеспечить только сознательное разделение совокупности.
А вот первые исследования бюджетов семейных хозяйств, проведенные ЦСУ, использовали монографию. Этот метод, хотя он и оставался предметом споров по поводу его научной пригодности, все еще пользовался в то время преимуществами, идущими от сомнения, и практиковался в целом ряде опросов, осуществленных в 1920-х годах. Изучение бюджетов семейных крестьянских хозяйств оставалось предметом научного обследования. Это изучение, нацеленное в первую очередь на оценку продукции сельских семейных хозяйств, составляло источник информации о социально-экономическом положении в деревне и в этом качестве регулярно включалось в сельскохозяйственные динамические исследования. Первые обследования крестьянских бюджетов, выполненные ЦСУ с 1919 года, не нацеливались на большую выборку, в частности из-за трудностей с проведением исследований в деревне во время гражданской войны. По периоду 1918-1919 годов были опубликованы результаты, относящиеся только к 257 хозяйствам, распределенным по пяти областям, а в 1920-1921 годах только те результаты, которые относились к 379 хозяйствам в четырнадцати областях46. После окончания гражданской войны выборка обследуемых хозяйств была значительно расширена, хотя все еще и составляла совсем небольшую величину внутри каждой области. В1922-1923 годах она включала в себя 2 134 хозяйства, в 1923 — 1924 годах — 3 660 и в 1924 — 1925 годах — более 9 ООО47.
Главная цель состояла в том, чтобы осуществить тщательное изучение источников доходов и их использования для хозяйствования и личного потребления. Даже процедура обследования объясняет такой выбор: эти опросы каждый год осу
246
ществлялись статистиками областного отделения во время поездок в деревни, обычно совершаемых в июне—июле. Выборка основывалась, как и в прошлом, на сознательном выборе хозяйств, расположенных в подвергаемых исследованию округах, однородных с точки зрения сельскохозяйственной практики. Критерии, используемые для определения их типичности, напоминали критерии, которые использовали земские статистические отделения и которые требовали принимать во внимание главные «экономические, естественные и исторические характеристики» каждого округа. Как и в прошлом, количество задаваемых вопросов оставалось значительным. Оно могло превышать тысячу, что, конечно же, делало проведение исследования затруднительным и надоедливым! В период между 1919 и 1921 годами такая тяжеловесность процедуры обследования и трудности гражданской войны сильно замедляли обработку получаемых данных. Так, результаты 257 изучений бюджетов с1918по1919 год были опубликованы ЦСУ только в 1921 году. До 1928 года использовались лишь частичные результаты каждого из проведенных опросов, да и то каждый раз с опозданием48.
Какие методы исследования приемлемы для социалистической статистики?
Расширение сферы применения выборочных исследований в 1920-х годах послужило поводом для большого числа дискуссий касательно технологий составления выборок, а также и по вопросам сравнительной выгодности выборочного исследования и сплошной переписи. Как вообще можно провести границу между этими двумя формами исследования социально-экономических явлений? В этих дискуссиях настойчиво упоминались два обязательных требования. Требование репрезентативности составленной выборки стало центральным пунктом для всех статистиков, в особенности для работников, ответственных за проведение исследований в статистическом управлении. В свою очередь, требование обязательной применимости на местах подстегнуло в гораздо большей степени их коллег из региональных отделений. Вместе с тем один факт остался безусловным: в конце 1920-х годов выборочное исследование заменило собой перепись в области текущих исследований социально-экономических явлений и их развития.
И действительно, сплошной учет не подходит для наблюдения за экономической конъюнктурой. Переход с середины 1920-х годов от статистической продукции, широко принимающей в расчет социальное исследование, к статистике, все более сосредоточенной на экономическом анализе, сопровождается изменениями в использовании методов исследования. Тяжел овес
247
ность обработки сплошных исследований и запоздание с публикацией полученных данных все время дают пищу для новых и новых критических выступлений. Кроме того, выборочное исследование предстает как тем более приоритетный инструментарий текущей статистики, по мере того как начинается размышление в категориях показателей экономической жизни и с ежегодным прослеживанием их изменений.
И если в конце 1920-х годов перепись все еще остается базовой операцией по проведению подсчета, то уже одно только распространение выборочных исследований влечет за собой необходимость сделать переоценку ее применения. Необходимость подводить сплошные балансы в различные моменты времени для того, чтобы располагать полновесной фотографией населения или экономического сектора, разумеется, не ставится под вопрос. А вот вопрос о частоте проведения переписей ставится, с одной стороны, по причине их большой стоимости, а с другой — из-за стремления располагать орудиями ежегодного исследования, приспособленными к требованиям планирования и управленческой бухгалтерии.
Выборочное исследование применяется, таким образом, как орудие наблюдения за социально-экономическими показателями и их изменением в период между двумя переписями. В это время, когда преобладало политическое стремление к изменению экономической системы, выбор наиболее подходящего орудия для наблюдения за преобразованиями в структурах сельскохозяйственного, ремесленнического и промышленного производства вызвал многочисленные методологические споры среди статистиков, в особенности тех из них, которые изучали изменения в сельском хозяйстве и в рядах крестьянства. Политическая значимость исследований по сельскому хозяйству объясняет живость методологических споров в этой области. Вопрос о репрезентативности выборочных исследований стоял в центре этих споров. Сомнения, которые выражали сами статистики, давали повод для формулирования обвинений политического характера.
Репрезентативность в сопоставлении с практикой
Трудности, возникшие при прослеживании изменений в сельском хозяйстве после 1917 года, оказались тем более существенными из-за того, что в первой половине 1920-х годов на первом месте стояли проблемы продовольственного обеспечения населения, вызванные сначала гражданской войной, а затем голодом в 1921-1922 годах. Эта ситуация тяжким бременем давила на все дискуссии в ходе всероссийского съезда русских статистиков в январе 1923 года. Главным вопросом на нем был вопрос о технологиях отбора данных в текущей сельскохозяй
248
ственной статистике49. Уже в ходе съезда статистиков Г922 года Н.И. Дубенецкий призвал к осторожности в применении выборочных исследований и выразил некоторые сомнения в правомерности их систематического применения без учета особенностей обстановки:
«Тридцатидворное обследование как метод исчисления абсолютных размеров посевной площади, количества скота и т.д. по коэффициентам годовых изменений более или менее прочным основанием может быть лишь для одного-двух лет, непосредственно следующих за сплошной переписью, и только для районов, не затронутых каким-либо катастрофическим или панически действующим на население явлением. В результате более продолжительного применения его нагромождение годичных ошибок может сильно исказить действительность»50.
В период, когда наблюдается большая подвижность населения и происходят значительные колебания в сельскохозяйственном производстве, как можно вообще применять выборочное обследование, в особенности с целью проследить основные изменения, если при этом мы не располагаем прочной основой выборочного обследования на весь данный период? В таком случае сугубая осторожность по отношению к выборочным исследованиям, как объяснил тогда же Н.Я. Воробьев, совсем не означает отказа от этого метода. Она свидетельствует, напротив, о стремлении к его применению, но при соблюдении условий, обеспечивающих его правомерную пригодность:
«Где же лежит причина этого отрицательного результата: в самом выборочном методе, в способах его применения, в агентах-регистраторах? Разумеется, не в самом методе, который теоретически строго обоснован, а в его применении. Требуется разрешить вопрос: возможно ли применение выборочного метода в текущей сельскохозяйственной статистике в условиях настоящего времени?»51
В действительности за этим вопросом скрывался другой вопрос, который систематически ставился в 1920-х годах: кто является самым надежным, самым достойным доверия агентом для сбора информации о посевных площадях, урожаях и поголовье скота? От ответа на этот вопрос зависел выбор метода исследования. Подразумевались два вопроса. С одной стороны, можно ли доверять спискам домохозяев, составленным в управленческих целях сельскими советами для проведения отбора репрезентативной выборки? С другой стороны, после того как такой список будет установлен, кто мог бы снабжать регулярным образом статистические отделения пригодной для использования информацией? Этот вопрос тянул за собой другой вопрос, который вновь и вновь поднимался с конца XIX века: о том,
249
кем являются сельскохозяйственные корреспонденты. В январе 1928 года качество их работы и уровень квалификации персонала, ответственного за организацию и контролирование сбора сельскохозяйственных данных в деревнях, все еще оставался в центре дискуссий на совещании по проблемам сельскохозяйственной статистики, участниками которого были представители местных отделений ЦСУ. Это было представлено как второй источник ошибок в проведении обследований, существующий уже на уровне сбора самой информации62. Сугубо политическая природа этого вопроса становится понятной в контексте того, что определение урожайности было главным не только с практической стороны, но и в происходивших тогда политических конфликтах.
В наиболее общем плане в ходе совещания статистиков споры по поводу репрезентативности выборок рождались уже из замечаний, которые делались представителями местных подразделений ЦСУ о практических трудностях при соблюдении этого требования на местах. Эти вопросы находили дополнительный отзвук с 1927 года в преддверии первого пятилетнего плана и коллективизации в деревне. Статистическая отчетность ЦСУ оказалась подчиненной двойной логике планирования и коллективизации, а цели обследований по динамике и изучению бюджетов в этом контексте подверглись повторному обсуждению. Их обследовательская цель была заново определена в соответствии с новыми директивами по работе, навязанными статистической службе. Отныне главной целью было построение показателей плана и выявление классовой структуры в деревне.
Споры между статистиками на совещании 1928 года свидетельствовали о непреодолимой трудности, которую испытывали некоторые из них в том, чтобы найти способы практического применения понятия репрезентативности какой-то выборки. Вопросы, поставленные о динамических обследованиях, служили для этого хорошей иллюстрацией. В 1927 году в ходе первой реорганизации ЦСУ цели сельскохозяйственных динамических обследований были заново определены. Отныне требовалось, чтобы статистики изучали в приоритетном порядке классовые отношения в деревне, во всяком случае в большей мере, чем процессы преобразований в хозяйствах и в сельскохозяйственной экономике в целом. Их работы должны были обеспечить детальное изучение социально-классовых различий на селе, продолжая при этом давать достаточную информацию об условиях производства и потребления в сельских хозяйствах.
Споры на совещании 1928 года сосредоточились на двух взаимосвязанных пунктах: цели динамических исследований и пригодность метода типичных районов. Большинство присутствующих статистиков соглашались с тем, что выборки типич
250
ных районов не являются репрезентативными в математическом смысле слова и что увеличение числа обследуемых хозяйств ничего в этом плане не меняет53. A.M. Брянский, со своей стороны, настаивал на том, что уже само распространение результатов этих исследований является сложным делом, так как при этом надо будет учесть не только вес гнезд, но и различный вес разных социальных признаков. Отвечая на эти критические замечания, другие статистики, остававшиеся приверженцами использования этого метода обследования с целью изучения процессов преобразований в деревне, подчеркивали, вслед за А.И. Хрящевой, что вопрос о репрезентативности по-разному стоит в этих конкретных случаях. Действительно, говорили они, эти исследования не являются репрезентативными для изучения классовой структуры в какой-то отдельно взятый момент в статическом количественном плане, но и цель их иная. Зато, подчеркивали они, эти опросы остаются пригодными для выражения того, что Хрящева называла «репрезентативностью процессов», наблюдаемых на последовательной основе в течение нескольких лет применительно к одним и тем же хозяйствам, находящимся в установленных для этой цели районах54. А некоторые из них утверждали, что значимость результатов динамических исследований в некоторых случаях оказывается даже более высокой, чем значимость обследований по выборкам, отобранным механической выборкой.
Представители областных отделений ЦСУ, со своей стороны, поставили вопрос о репрезентативности динамических исследований с точки зрения в гораздо большей степени прагматической, чем теоретической, а именно — с точки зрения их местного использования. Их непосредственно заботила необходимость иметь возможность дать ответы, удовлетворяющие все более настойчивую потребность в цифрах, которую выражали руководящие партийные или административные работники на местах. Представители местных статистических органов говорили, что из-за «нерепрезентативности данных динамических переписей для мелких территорий невозможно было распространять эти данные на все крестьянские хозяйства района66 и, таким образом, они были не в состоянии удовлетворить вышеуказанный спрос»56. И в самом деле, новое территориально-административное деление, которое должно было служить рамками для разработки и осуществления целей планирования в регионах и для оценки результатов, осложняло использование данных, которые были получены исходя из типичных районов. Последние с 1919 года определялись на основе прежнего деления на бывшие административные губернии царского государства. Положение оказывалось тем более сложным в тех губерниях, в которых новое административное деление на районы уже было введено. Действительно, хотя это административное
251
подразделение должно было заменить старые деления, то есть волости, территория района не была точно такой же, так как его площадь была большей. Это изменение в масштабах повлекло за собой необходимость заново определить типичные районы, подвергаемые обследованию на основе динамических переписей, а это со всей очевидностью ставило проблему сохранения преемственности данных, используемых для изучения преобразований в деревне такими переписями.
Наконец участвовавшие в совещании статистики, бывшие выходцами из прежних земских отделений, выразили сомнения по поводу использования случайных выборок для изучения социальных явлений. Прослеживание эволюции в социальных группах в деревне казалось им несовместимым с такой технологией. Человеческая рука все еще представлялась им более предпочтительной по сравнению с законами случая. Итоговая резолюция конференции по этому вопросу несет на себе отпечаток их колебаний. Было решено установить несколько групп стабильных хозяйств в ограниченном числе районов с целью наблюдения за тем, что получило название «социально-органических изменений»57.
Новые способы использования цифр и методологические компромиссы
Протокольная запись обследования по трем уровням, предложенного B.C. Немчиновым, специалистом по сельскохозяйственной статистике и членом коллегии ЦСУ и Госплана, несет на себе отпечаток этих обсуждений. Стремясь выразить сложность изучаемых явлений и ответить на требования всех уровней запрошенной информации, статистик сочетает различные методы, которыми в то время пользовались в ЦСУ. Сначала должна проводиться сплошная перепись по всем хозяйствам типичных районов, отобранных по методу сознательного выбора с целью собрать данные о средствах производства и социально-экономических признаках хозяйств. На втором этапе выборка, составляющая одну шестую хозяйств, должна быть построена посредством механического отбора внутри всех хозяйств, отобранных для первого этапа проведения опроса. Эта вторая фаза работы имеет целью собрать сведения о сельскохозяйственных продуктах, предназначенных для рынка, а также о производственных издержках. Наконец, монографические обследования бюджета, осуществленные по типичным хозяйствам, рассматриваются как дополняющие проведенный опрос с целью, которая всегда ставилась перед этими обследованиями с конца XIX века, — углубить изучение всех сторон сельскохозяйственной экономики.
Как и система опросов в несколько этапов, предложенная Громаном в 1910 году и построенная в соответствии с типом све
252
дений, подлежащих сбору, такая схема, казалось бы, отвечала стремлению старых земских статистиков продолжать построение типичных районов для того, чтобы создать базу обследований для динамических исследований, добывая данные, необходимые в рамках нового разделения статистического труда, которое диктовало новое политическое использование цифр.
Немчинов предложил также форму методологического компромисса между сплошной переписью и выборочным исследованием с целью принять во внимание те трудности, о которых неоднократно сигнализировали различные региональные подразделения ЦСУ, считавшие, что выборочные исследования не позволяют им «вычислять точно коэффициенты ежегодных изменений, особенно в соотношении динамики спецкультур и т.д.»58 Под видом идеи об «уплотненной статистике» он представил построенный по иерархической схеме механизм применения сплошного и выборочного обследования в отношении одной и той же территории, характеризующейся как типичный район, и одного и того же объекта изучения, в зависимости от вопросов, подлежащих изучению:
« Это — идея уплотненной статистики как в отношении территории, так и объектов исследования. Примером уплотненной статистики является сочетание в одних и тех же гнездах, в одном и том же году динамической переписи и полного бюджетного обследования крестьянских хозяйств. В соответствии с этим изучение обобществленного сектора сельского хозяйства сочетается с изучением классового расслоения в гнездовых переписях»59.
Методологический компромисс, заложенный в этом представлении, проявился в словесных выражениях, используемых для объяснения метода, которому необходимо следовать. Например, выборочные исследования в типичных районах обозначались посредством выражения «переписи по районам» (гнездовые переписи). Это, по всей видимости, значило, что в таком представлении конструкции статистического знания интерес в изучении, нацеленном на целое исходя из части, превалировал над представлением об изучении части этого целого. Такая форма компромисса между искомым идеалом сплошного характера переписи и практикой проведения опросов только по отдельным частям целого, из-за невозможности провести опрос всех без исключения лиц, отвечала стремлению не отказываться от анализа происходящих процессов. Такой анализ должен был проводиться средствами динамических исследований. Таким образом, этот способ обследования предлагался в качестве дополнения к формам изучения бюджета, использование которых все более и более склонялось в сторону анализа «классовой структуры» и расчетов экономических показателей
253
планирования. На совещании в январе 1928 года статистики единодушно посчитали, что взаимодополняемость этих двух типов обследования оправдывает их применение на одних и тех же территориях, подвергающихся обследованию60.
Эти различные методологические рассуждения свидетельствуют о стремлении статистиков приспособить их орудия производства к новому политическому применению статистики, все больше служащей разработке планов и контролю над их результатами как в области сельскохозяйственного производства, так и в области производства промышленного. Этот новый контекст административного заказа повлек за собою новое приспособление процедур проведения опросов, которые практиковались до того времени, к новой логике использования данных.
Механизм обследования, утвержденный на совещании в результате обсуждений, был очень сложным. Сначала было принято решение о принятии принципа проведения сплошной сельскохозяйственной переписи каждые десять лет. В промежуточный период наблюдение за ситуацией и развитием сельскохозяйственного производства и населения, занятого в сельском хозяйстве, должно было осуществляться при помощи выборочных исследований, каждая форма которых должна была соответствовать различным способам применения получаемых данных. Так, например, годовой расчет элементов сельскохозяйственного производства, необходимых для разработки плана, должен был стать областью применения двух выборочных исследований, из которых одна должна была проводиться весной, а вторая осенью, на основе выборки, устанавливаемой посредством механического отбора. Установление сельскохозяйственных счетных балансов должно было основываться на регулярных бюджетных записях, то есть письменно выраженных показателях доходов и расходов семейных крестьянских хозяйств. Опросные листы, явно более краткие по сравнению с опросными листами традиционных форм изучения бюджета, гораздо легче укладываются в регулярно проводимые опросы. На основании этого факта они входят в область текущей статистики.
Сама концепция форм изучения бюджетов, заново определяемая прежде всего в соответствии с потребностями планирования и политики коллективизации, претерпевает глубокие изменения. Но изменение формы этих опросов приводит и к изменениям в их сущности. Простая регистрация доходов и расходов в учетных целях одерживает верх над монографиями. Они не отбрасываются, но их производство оказывается ограниченным и сводится к двум в год. Сама процедура проведения опроса оказалась, разумеется, затронутой таким преобладанием учетной формы в бюджетных исследованиях и была заново определена в количественном отношении. С одной стороны, командировки все больше и больше уступали место заполнению анкет самими
254
крестьянами, и эти анкеты регулярно собирали добровольные корреспонденты. С другой стороны, одна и та же анкета предназначалась и для построения сельскохозяйственного баланса, и для изучения сельскохозяйственного производства. Поэтому в 1928 году количество этих счетных балансов крестьянских семейных хозяйств можно было считать в целом доведенным до уровня в 15 000-20 ООО на временном промежутке в пять лет. В 1928-1929 годах от крестьян потребовали заполнить три различных документа — кассовую тетрадь, амбарную книгу и рабочий дневник. Способы подсчетов продукции и работы в этих различных документах были установлены в соответствии с такими же принципами подсчетов, как и те, что ложились в основу составления плана. По этой причине не должны были больше проводиться опросы по питанию.
Это обеднение обследования социальных явлений в интересах повышения роли учетных расчетов, необходимых для плана, вызвало несколько возражений со стороны статистиков, участвовавших в январском совещании 1928 года. Н.Я. Воробьев, бывший руководитель статистического отделения земства Костромы, заявил с сожалением: «Чем больше развиваются элементы плановости, тем больше сужается круг работы статистики; работа статистики все больше будет сливаться с оперативно-учетной деятельностью, охватывающей все стороны жизни»61. С 1928 года экономические расчеты, связанные с планом и проведением коллективизации, решающим образом изменили методы и технологию государственной статистики. «Великий перелом» в статистике произошел также в сфере применяемых средств.
Смещение центров тяжести в 1930-е годы
В начале 1930-х годов применение несплошного наблюдения было совершенно четко заново определено в рамках «практики учетно-статистической работы»62. Это выражение показывает, что сфера приложения учета расширилась, а вот некоторые элементы статистического знания сузились. Несплошное наблюдение, о котором сообщается в учебнике по статистике, подготовленном под руководством Ястремского и Хотимского63 и изданном в 1936 году, охватывало:
. «Обследование качества продукции: когда по нескольким на выборку взятым пробным экземплярам получают представление о качестве всей продукции данного предприятия;
. предварительное определение урожая, когда на основе нескольких пробных обмолотов вычисляют сбор с 1 га во всем совхозе или колхозе;
• обследование рабочих бюджетов, когда обследуется по всему Союзу небольшое число рабочих семей и по данным этого об
255
следования рассчитывают рабочее потребление, структуру бюджета и т.д. для всего рабочего класса СССР»64.
Как и в 1920-х годах, быстрота осуществления и наименьшие затраты при проведении выборочных исследований выдвигались как аргументы в пользу оправдания их широкого применения. Вместе с тем появился новый аргумент. Он состоял в том, что такие исследования позволяли осуществлять наилучший контроль над регистрацией данных. Они служили также для оценки результатов выполнения планов в самых различных областях, например, таких, как обеспечение жильем или сельское хозяйство. Например, одно выборочное исследование было проведено в 1935 году. Его цель состояла в том, чтобы оценить положение в строительстве жилья и потребности населения в нем65. Если точнее, речь шла о подведении итогов по количеству построенных квартир в 1932-1934 годах и об оценке жилищных условий рабочих и служащих, проживающих в одиночку или семьями в этих квартирах.
Формы выборочных исследований в сельском хозяйстве в силу необходимости сместились в сторону более глобального использования сельскохозяйственных опросов, практикуемых статистической службой в связи с коллективизацией и строительством новых структур сельскохозяйственных предприятий, то есть колхозов, совхозов и машинно-тракторных станций (МТС). Вместо опросов посредством вопросников и командировок на места стала применяться технология сбора данных, близкая к учетной логике. Сведения получались, как и в промышленности, на основе данных, сообщаемых в бухгалтерских документах совхозов, МТС и колхозов66. Базовые цифровые данные, касающиеся хозяйств колхозников, рабочих и служащих, а также индивидуальных хозяйств, черпались из отчетности сельских советов в каждом конкретном случае. Кроме того, каждый год публиковались цифровые отчеты по результатам выполнения плана в сельском хозяйстве. Таким образом, производство статистических данных приняло форму текущего учета, которая решительно отдалялась от углубленного обследования социально-экономических явлений. Административный источник данных занял главное место в сборе данных, осуществляемом статистиками или агентами, поставленными под их контроль.
В таком контексте применение выборочных исследований подверглось адаптации, и их метод претерпел изменения. Выборочные исследования, проведенные в 1920-х годах с целью определить ошибки в опросах о посевных площадях, были прекращены67. Предпочтение перед ними было отдано исчерпывающим сведениям, предоставляемым руководителями совхозов, колхозов и сельских советов. Методы статистики сельскохозяйственной рентабельности также претерпели изменения. Сельскохозяйственный корреспондент, базовый агент по сбору све
256
дений, из-за подозрений в том, что он занижает полученные данные, в 1930 году был заменен «полномочным статистическим агентом»68.
С 1933 года метод оценки сельскохозяйственной продуктивности на основе выборочных исследований был изменен. Выбор гнезд посредством механического отбора сохранился, но применялся иначе. В некоторых случаях поля под зерновыми культурами разделялись на полосы, отграниченные в соответствии с определенными площадями, рассчитанными в квадратных метрах. Количество зерен, полученных из срезанных и собранных во время урожая колосьев, в расчете на одно гнездо из отобранных полос, служило для расчета средней урожайности на квадратный метр, а позже — на гектар. В иных случаях для того, чтобы оценить состояние зерновых на корню посредством механического отбора по списку колхозов, расположенных в порядке возрастания урожайности, составлялась колхозная выборка69. С 1935 года выбороч-ность применялась в дополнение к сплошному учету с целью контроля над численностью и составом поголовья скота в колхозах и совхозах. Годовой подсчет поголовья скота в этих коллективных структурах осуществлялся административным способом на основе предоставления ими инвентаризационных документов. Зато численность поголовья скота, находящегося в личном владении, по крестьянским семьям оценивалась посредством выборочных опросов на основе контрольных посещений, осуществляемых агентами, проводящими перепись в хозяйствах отобранной выборки, составляющей не менее 10% хозяйств. В данных случаях проведение опросов связывалось с контролем.
Новые формы применения государственной статистики в 1930-е годы затронули также и динамические переписи, которые были прекращены с 1930 года. Изучение бюджетов в ходе череды трансформаций, которые они претерпели в конце 1920-х годов, также оказалось затронуто тем, что его методы были приспособлены к новым целям. Обследования стали проводиться по преимуществу среди рабочих и колхозников.
Способы, которыми устанавливались выборки для обследования бюджетов рабочих семей, показывают вместе с тем, что метод отбора типичных единиц остался превалирующим для этого рода опросов. Семьи выбирались в ряду типичных групп, построенных по признакам, считавшимся типичными по отношению к другим критериям, среди которых фигурировали занятость лиц в промышленности, квалификация и заработная плата. А как только типичные группы устанавливались, семьи отбирались посредством механического отбора.
Это сочетание метода типичных единиц и механического отбора, по всей видимости, было характерным для выборочных исследований на протяжении 1930-х годов, то есть так же, как и в предыдущее десятилетие.
257
Сочетание случайности и отбора типичных единиц
В начале 1930-х годов отбор посредством сознательного выбора района для исследования и типичных единиц все еще широко применялся на практике, в частности в области сельскохозяйственной статистики. В базовом учебнике по статистике, опубликованном ЦСУ в 1936 году70, его продолжают представлять как дополняющий случайный отбор:
«Оба метода отбора (при правильном их употреблении) отнюдь не противоречат друг другу, а, напротив, взаимно друг друга дополняют.
Типичная выборка предполагает, что отбор производится не на всей совокупности в целом, а из каждой типической группы отдельно. В пределах же типической группы отбор производится в порядке случайной выборки»71.
Авторы далее уточняют:
«Собственно случайная выборка, т.е. случайный отбор из всей совокупности в целом, менее точен, чем отбор из каждой типической группы в отдельности»72.
И даже если учесть то, что работа А.Г. Ковалевского еще не упоминалась в главе этого учебника, посвященного выборочным исследованиям, все равно следует признать в нем одну из базовых идей выборочного исследования по районам, выдвинутых в 1924 году. Вместе с тем здесь произошло некоторое отклонение: вместо разделения всей совокупности в целом на возможно наиболее однородные районы, его авторы проводят разделение на «типические группы». Хотя такое представление, по всей видимости, и вписывается в уже отмеченную скобку в теории Ковалевского между разделением на районы со специфическим характером и разделением на однородные районы, оно вместе с тем приобретает непосредственное теоретическое и практического значение, которое представляется как имеющее совершенно иной смысл. Это сочетание выбора «типических групп» со случайной выборкой, именуемое здесь «районированным случайным отбором» или же «типическим районированием», отвечает потребности в оперировании сначала формами сознательно обоснованного разделения реальности на категории, пригодные для анализа классовой структуры или различных типов структур сельскохозяйственного или промышленного производства:
«Из общей площади посевов необходимо отобрать какое-то относительно небольшое число участков, средний урожай которых совпадал бы со средним урожаем всей площади.
Если организовать выборочный отбор по собственно случайному методу, то нужно было бы разбить всю посевную площадь
258
на участки и затем, произведя жеребьевку, отобрать те из них, на которые выпал жребий.
Такой способ отбора при достаточном числе отобранных участков дал бы в отношении среднего урожая вполне удовлетворительные результаты. Более выгодно, однако, разбить всю посевную площадь на типические группы. Вся посевная площадь может быть разбита по видам хозяйств (совхозы, колхозы, единоличники).
Уже такое разделение создает частные совокупности с более однородным урожаем. Поэтому выборка, произведенная в пределах каждого вида хозяйств в отдельности, дает более точный результат»73.
В таком свете случайная выборка, следовательно, не может рассматриваться иначе как внутри предварительного разделения реальности рукой специалиста, руководимой марксистской теорией анализа экономики и общества. Можно позволить себе действовать наудачу только в жестких рамках, очерченных разумным человеческим суждением, которое в данном случае является политическим. В этом пункте стратификация в представлении, выраженном в этом учебнике 1936 года, существенно отличается от представления, сформулированного Ковалевским в 1924 году.
Вместе с тем она заимствует у него один из приемов, который в более широком плане является, по всей видимости, весьма характерным для всей русской административной статистики как до, так и после 1917 года. Дело в том, что механический отбор считается способным давать более точные результаты по сравнению с выборкой в строгом смысле слова «случайной»:
«Тем самым механическая выборка приобретает, хотя и не в значительной степени, свойства типической выборки и, следовательно, дает более точные результаты, чем собственно случайный отбор»74.
И здесь мы опять находим связь, которая представляется как характерная черта русской и советской административной статистики в период между 1900 и 1940 годами, — связь между концепцией механического отбора и идеей типической выборки, поскольку отбор дает те же преимущества, что и сознательный выбор типических единиц при условии равномерного распределения по всей совокупной массе единиц выборки. Ключ к пониманию этого отношения в учебнике дается несколько позже:
« При механическом отборе совокупность делится на множество районов по какому-либо механическому способу, в пределах же района отбирается только 1 единица, причем отбор этой единицы, теоретически говоря, должен быть произведен по жребию»75.
259
Рассуждение является таким же, как и рассуждение Ковалевского. Механический отбор требуется для того, чтобы разделить всю совокупность в целом на очень большое число районов, которые должны быть тем меньшими, чем более высокой является степень пропорции отбора. Такой прием позволяет гарантировать равномерность распределения единиц выборки по всей совокупной массе, а следовательно, и слабую «колеблемость» изучаемого признака. Ковалевский показал, что сочетание механического отбора и выделения как можно более однородных районов позволяет увеличить степень точности результатов выборочного исследования. Авторы учебника, со своей стороны, полагают, что механический отбор, выполненный в категориях, построенных по методу типической выборки, дает более точные результаты по сравнению с выборкой, полученной сугубо случайным способом.
Таким образом, оказалось узаконенным построение a priori таких категорий, которые соответствовали марксистскому анализу разделения общества на классы. Кроме того, был найден способ примирить форму случайной выборки, которая содержала в себе допущение идеи о сохранении неопределенности, с политическим стремлением контролировать статистический инструментарий. Точно так же, наконец, теория вероятностей могла быть представлена как не противоречащая волюнтаристскому действию государства.
Типическое, таким образом, не отступало перед случайным. Его использование в 1930-е годы оказалось приспособленным к строительству коллективизированной экономики и общества.
Сохранение сомнений по отношению к случайности
В середине 1930-х годов использование случайной выборки все еще оставалось предметом колебаний и дискуссий между статистиками. Оно связывалось с опросами определенного типа и технологией механического отбора. В ходе чисток, которые последовали за проведением переписи 1937 года, напряженные отношения, существовавшие внутри Статистического управления, способствовали тому, что и технические обсуждения оказались этим омраченными.
Один пример позволяет судить, как отразились в местных условиях политические споры вокруг методов выборки.
В Саратове, как и в других регионах, многочисленные конфликты между руководителем областного управления народнохозяйственного учета и партийными статистиками ознаменовали период 1934-1937 годов. В марте 1936 года, за десять месяцев до переписи 1937 года, разногласия возникли из-за применения механического отбора для составления выборки. Результаты какой-нибудь случайной выборки и идущие из цент
260
pa политические директивы, конечно же, могли не совпадать. По этой причине построение колхозной выборки посредством механического отбора оказалось в центре резких обвинений против руководителя Саратовского областного управления народнохозяйственного учета Е.И. Ковалева76, послуживших одной из причин его исключения из партии:
«В секторе бюджета колхозов имеется вредительство, выразившееся в заведомо неправильном отборе колхозов для обследования, которые по инструкции ЦУНХУ отбирались механически, несмотря на то что сама инструкция ЦУНХУ — без политического содержания»77.
Как может не удивлять то, что статистическая инструкция не имеет политического содержания? Для партийной ячейки регионального отделения управления народнохозяйственного учета Саратова это, однако, не оказалось столь очевидным, а поэтому ее руководитель продолжает:
«По этой инструкции, в результате механического отбора, попали хозяйства с низкой материальной обеспеченностью, что дает снижение экономического положения колхозов нашей области. Ковалев, будучи начальником обл. УНХУ и непосредственно руководя сектором колхозных бюджетов, проводил, благодаря этой инструкции, вредительский принцип бюджетного обследования колхозников»78.
Такое же обвинение, предъявленное несколько раньше статистикам партийным активистом М.П. Телегиным, который приступил к работе в мае 1937 года, позволяет провести аналогию с ситуацией в Саратове, где кампания чисток затронула региональные отделения управления народнохозяйственного учета с лета 1937 года79:
«Необходимо срочно перечистить аппарат обл. УНХУ. Отбор хозяйств в секторе бюджетов колхозников механический, никуда не годный метод, который и приводит к неправильному отбору. Политическая беспечность налицо. Необходимо критически относиться к работе специалистов. [...] Мне кажется, что инструкция по отбору вредительская, а мы ее приняли. Мы не знали, что в ЦУНХУ разоблачены вредители и шпионы»80.
Голос партии, голос центра, голос М.П. Телегина находил отзвук в кампании обвинений, проводимой партией против всех органов ЦУНХУ, заподозренного в искажении действительности посредством чисел. Логика плана плохо сочеталась с неопределенностью и случайностью. Нерешительность статистиков в отношении использования некоторых понятий придавала тем большую значимость политической аргументации. Поэтому, поскольку случайная выборка не включала в себя всех индиви-
261
дов, используемый метод с еще большей легкостью давал возможность для нагнетания подозрений во вредительстве, так как критерии выборки были исключительно в руках статистиков, а не в руках партийных руководителей. Сталкиваясь с результатами, не соответствующими политическим установкам, было удобнее обвинить статистиков во вредительстве и утверждать, что механический отбор служит для них прикрытием. Впрочем, до Второй мировой войны он так и остался наиболее распространенным методом случайной выборки, которым пользовались советские статистики81.
Заключение
Вклад в историю сталинизма
Поставив человека в центр анализа формирования управленческих механизмов сталинского государства, мы рассматривали поведение каждого индивида как результат, с одной стороны, его собственного опыта и взаимодействий, участником которых он оказывался на различных этапах своего жизненного пути. Стремясь лучше понять поведение людей, мы отталкивались от того смысла, который они сами придавали своим действиям.
Решение рассматривать людей как активных создателей социального начала, а не как его пассивных субъектов, ведет к анализу власти не как некоего устройства, созданного и контролируемого одной личностью (личной власти) или одной группой лиц (олигархии), а как результата взаимодействия между теми, кто правит, и теми, кем правят. Это заставляет поставить вопрос о способах участия различных субъектов в формировании власти и в ее действиях. Потому так важно, с одной стороны, выявить случайности, сопутствующие приходу руководителей к власти и удержанию ее в их руках, а с другой — поле маневра людей, которые олицетворяют власть, и тех, кто ей подчиняется. Господство и подчинение конструируются внутри определенной схемы взаимодействия, анализировать которую следует не статическим, а динамическим образом.
Чем быстрее изменяются элементы политико-институциональных рамок, тем более разнообразными оказываются жизненные пути индивидов, пересекающих различные временные режимы1. Персонал одного и того же учреждения состоит из людей с исключительно неоднородным личным, семейным, профессиональным и социальным опытом, что, в свою очередь, обусловливает существование самых различных вариантов прочтения ими настоящего.
Решение воссоздать историю формирования сталинского государства, отталкиваясь от судеб персонала администраций, вовсе не означает, что мы готовы забыть о роли, которую играют сами институты. Внутри этих учреждений собраны люди, наделенные ответственностью и занимающие определенное положение в иерархии общей структуры правления.
263
Объединяя различных людей, эти государственные органы представляют собой пространство встреч, знакомств, общих интересов и конфликтов. Так, действия статистиков и политических руководителей, упоминаемых в этой книге, испытывают влияние пройденного ими ранее жизненного и профессионального пути и возникших тогда знакомств и отношений. Они задаются и изменяются и под воздействием внутренних особенностей учреждений, в которых эти люди служат. Идентичность каждого человека определяется как его профессиональным окружением, так и его происхождением, карьерой, событиями, активным или пассивным участником которых он является на протяжении всей своей жизни. Сама работа в статистическом управлении оказывала влияние на поступки и реакции тех или иных сотрудников. Сам контекст определяет характер отношений между людьми: друг или враг, коллега или соперник.
Так учреждение становится феноменом per se. Создание или преобразование того или иного учреждения вызывает важные изменения в игре общих интересов, солидарности и конфликтов, которые возникают внутри него и влияют на принимаемые решения и действия. С этой точки зрения, решение включить Статистическое управление в состав Госплана в 1930 г. — отнюдь не маловажная деталь. Важность его отлично понималась всеми, кто принадлежал к этим или другим ведомствам. Новое определение сферы полномочий каждого из учреждений вело к изменению полномочий, ролей, позиций их сотрудников.
Сотрудничество, согласие или сопротивление?
Авторы появившихся в последние годы работ пытаются истолковать в категориях сотрудничества и сопротивления различные формы активного участия (или, напротив, отказа от него) советских граждан в претворении в жизнь решений большевистского руководства, а затем Сталина и его окружения. Внимание историков привлекли, в первую очередь, акты противодействия, «бунта» со стороны населения2. Кажется заманчивым попробовать применить эти категории к анализу функционирования Статистического управления. В таком случае следовало бы считать, что статистики участвуют в формировании сталинского государства самым недвусмысленным образом. Действительно, после революции они создают одно из его базовых учреждений, а чуть позже некоторые из них будут безропотно заменять отстраненных в результате чистки коллег, иногда даже выступая с критикой их работы. Статистики являются привилегированными наблюдателями всех катастроф, происходящих в СССР в течение двух десятилетий, и в процессе сбора данных неминуемо констатируют лживость официальной информации. Составляемая ими статистика смертности лучше
264
любого другого документа служат доказательством голода 1933 г., категорически отрицаемого политической властью. Углубленно изучая деревню, они стремятся оценить демографические последствия коллективизации. Зная о том, что сведения о гражданском состоянии происходят из различных источников, но не имея доступа к данным, находящимся в руках НКВД, они понимают, что не располагают информацией о численности умерших и родившихся в лагерях.
Статистиков, таким образом, можно считать сотрудниками государства, которое превратило жизнь миллионов в трагедию. Их можно, в частности, подозревать в участии в великой лжи, ведь они, как никто другой, знали, какая дистанция лежит между исходными, необработанными данными и публикуемой информацией, между страшными следами провалов и речами об успехах. Хотя руководители ЦСУ — за редким исключением — непосредственно не участвуют в проведении репрессий против своего управления, они, тем не менее, безропотно наблюдают за идущими в нем чистками. Те, кто приходит на освободившиеся места, не могут не знать, что стало с их предшественниками.
Наконец, уже в силу самой природы своей работы статистики, казалось бы, соглашаются участвовать в политическом проекте, целью которого является глубочайшая трансформация всего поведения людей, создание плановой экономики и общества, управляемого по команде сверху.
Одновременно статистики описывают различные демографические катастрофы и составляют отчеты, которые — при всей их осторожности — бросают свет на неприглядную реальность. Более того, они противятся искажению цифр, например в 1934 и 1937 гг., когда сухим, но точным языком административных записок и докладов описывают размах человеческой трагедии, происходящей в стране. Вообще, на протяжении 1920-1930-х годов статистики до последнего защищают результаты своих исследований, даже тогда, когда эти данные противоречат официальным заявлениям вождей. И даже тогда, когда угроза нависает над их собственной работой или даже жизнью, они порой не останавливаются перед обращениями — иногда весьма резкими по тону — непосредственно к этим руководителям. В 1934-1935 годах они оказывают сопротивление всесильному НКВД, доказывая несостоятельность аргументов, выдвигаемых его руководством.
В результате подобного сопротивления статистики становятся в глазах Сталина и его ближайшего окружения «вредителями» и «врагами народа». Их обвиняют в организации заговоров с целью свержения существующего строя и относят к категории контрреволюционеров, посягающих на сами устои коммунизма, диктатуры пролетариата и однопартийной системы. За этим следует арест и для многих — лагеря или расстрел. Те, кому удается
265
выжить, вынуждены в дальнейшем довольствоваться менее квалифицированной работой и низшими должностями, что приводит к потере ими связей и идентификации со своим профессиональным кругом.
В большинстве случаев сотрудничают и оказывают сопротивление одни и те же люди. Это смешение позиций наглядно показывает, насколько категории сопротивления/сотрудничества, нередко используемые при изучении авторитарных государств, оказываются в данном случае недостаточными. Такой подход служит для изучения позиций скорее народных масс, чем интеллектуальных элит. Именно поэтому понятие «сопротивления» является центральным, тогда как «сотрудничество» истолковывается скорее в терминах «примыкания», «согласия». Поведение крестьян3 и горожан зачастую изучается через призму отчетов органов безопасности4. Иногда «согласие» трактуется в более широких рамках возникновения особой коммунистической культуры5. Такого рода вопрос требует, однако, разъяснений, иначе велик риск того, что в ходе использования эти понятия будут сведены к идее бунта или пассивности.
Говорить о сопротивлении или сотрудничестве — значит предполагать, что у действующих лиц есть не просто ясное намерение, но и вполне определенный план, выходящий за рамки простого бунта против непосредственных представителей власти. Кроме того, термин «сопротивление» ассоциируется с идеей скорее группового поведения, чем индивидуальной позиции. В действительности проявления бунта или несогласия являются выражением не столько сопротивления, сколько того, что население СССР не понимает сталинского замысла, или даже того, что таковой вообще никогда не существовал в виде сколько-нибудь продуманного и сформулированного проекта. До тех пор, пока мы продолжаем мыслить категориями намерений, интен-циональности, мы остаемся верны объяснениям детерминистского типа, которые склонны упускать из виду существование неопределенностей и колебаний в поведении всех участников этой исторической драмы. Говорить о сопротивлении — значит утверждать, что соответствующие группы не просто реагируют на действия местной власти (которую они считают ответственной за переносимые ими невзгоды), но и выражают свою враждебность по отношению к политическим решениям, преследующим цель строительства новой системы власти и организации общества6. В советском контексте, однако, крестьянский бунт мог быть и всего лишь ответом на насильственное изъятие зерна, то есть логичной реакцией, принимающей формы насилия, на действия тех, кто вел обыски и изымал хлеб. Называть сопротивлением эти действия значит приписывать им измерение, которого они в действительности не имели. Зато бунт против коллективизации, воспринятой как попытка до основания раз
266
рушить существующий уклад крестьянской жизни, может быть трактован как форма сопротивления.
Историк этого периода сталкивается и с другой проблемой, затрагивающей скорее поведение элит и связанной с изучением полицейской логики сталинизма. Приписывая рациональность оппозиционным актам и движениям, мы превращаем их в сопротивление, в то время как сами их авторы, подвергшиеся за них преследованиям, могли отнюдь не воспринимать их в этом качестве. По мнению Майкла Дэвида-Фокса, «государство может как пропустить случай сопротивления, так и выдумать его, создать, сконструировать»7. Сталинская полицейская и судебная машина основывалась на доносах и разоблачениях, которые помогали сформировать ту логику, которая a posteriori может быть истолкована как совершенно определенные формы сопротивления8.
Сталинские процессы различали три типа оппозиционного поведения. Первый из них основывался на предполагаемом идеологическом родстве: речь идет о разоблачениях тех или иных лиц как троцкистов, бухаринцев, зиновьевцев и т.д. Во втором случае обвинение касалось организации сети индивидуальных связей и отношений, за которой могла стоять попытка организовать настоящий заговор с целью подрыва сталинского государства изнутри. Наличие любого круга знакомств и связей, профессионального или дружеского характера, могло стать основанием для таких подозрений. Наконец, третий вид обвинений — во вредительстве — имел целью разоблачение действий, которые трактовались как проявление стремления подорвать основы существующего строя. Эти три типа обвинений, используемые при подготовке судебных процессов, формулировались репрессивными органами, а не обвиняемыми. При этом элементы обычной профессиональной деятельности могли быть интерпретированы следователями НКВД при помощи этих категорий. Так, плохо выполненная — в силу некомпетентности или отсутствия заинтересованности — работа могла быть истолкована как вредительство, а собрание группы служащих в рамках вполне обычной профессиональной деятельности использовалось — в том случае, если один из членов группы подвергался впоследствии аресту, — как доказательство создания ими контрреволюционной организации. Самый обычный акт из сферы профессиональной жизни мог быть воспринят как проявление оппозиционного поведения.
Такая инструментализация фактов в репрессивных целях вынуждает к величайшей осторожности при интерпретации и реконструкции идей и действий изучаемых нами индивидов и групп людей. Эта задача осложняется тем, что под давлением репрессивных органов сами обвиняемые зачастую перенимали навязываемую им трактовку фактов. Поэтому, как нам пред
267
ставляется, необходимо пойти дальше простого истолкования в категориях сотрудничества и сопротивления и искать иные ответы на вопрос о природе участия каждого в этой трагической истории.
Прежде всего, кто обладает властью строить авторитарное государство и осуществлять репрессии? Возможно ли выявить такое намерение, сопровождаемое соответствующими результатами? Не будет ли более продуктивным поставить вопрос процесса формирования власти в контекст взаимодействия между индивидами и между группами, находящимися внутри определенного институционального и политического поля, границы которого меняются под влиянием случайных обстоятельств и внешних событий, например войн или голода? С одной стороны, каково соотношение между авторитарным навязыванием решений Сталиным и некоторыми другими членами Политбюро — и действиями (нередко принимавшими форму насилия) носителей власти в органах центральной администрации и на местах? С другой стороны, в какой степени определенная пассивность индивидов дает простор стратегиям власти? Как увидеть и описать сложное взаимодействие, которое позволяет той или иной форме насилия со стороны власти осуществляться в определенный момент истории? Как определить роль каждого в закладывании фундамента для неограниченной власти? Являются ли люди простыми объектами решений и стратегий Сталина и его Политбюро, или же каждый человек на своем собственном уровне принимает участие в создании и поддержании такого государства?
Эти вопросы особенно важны для изучения центральной администрации. В отличие от рабочих и крестьян управленческие элиты имеют непосредственный доступ к центральной власти. В силу этого они являются частью механизма этой власти. Такое положение отсылает к вопросу участия во власти административных и экономических элит вишистской Франции9, фашистской Италии, нацистской Германии. В данных случаях речь гораздо чаще идет не о проявлениях насилия или бунтарства, а о соучастии. Так возможно ли вообще использовать термины сотрудничества или сопротивления для анализа участия чиновников высшего эшелона в мероприятиях, проводимых существующей политической властью? Именно так был поставлен вопрос Франсуа Блок-Лене и Клодом Грюзоном, высокопоставленными французскими чиновниками, авторами книги, анализирующей их опыт работы в период Виши10. Подобный вопрос стоял и за недавней дискуссией о личности Рене Карми-ля, первого директора учрежденной Петеном Национальной статистической службы, являющейся прямой предшественницей современного INSEE (Национального института статистики и экономических исследований)11.
268
Изучение позиции советских статистиков по отношению к своей работе и к требованиям политических руководителей в 1920-1930-е годы дает ответ на эти вопросы. В центре сталинской государственной администрации смешались отсылки к сталинским категориям мышления и видения реальности и профессиональные ценности, частично унаследованные от дореволюционных времен, а частично обусловленные требованиями строительства экономики и общества нового типа. Конфликты между статистиками и высшим руководством, характерные для 1920-1930-х годов, свидетельствуют о трудностях и даже отказе первых приспосабливать методы производства статистических данных (а иногда и подгонять сами цифры) к пожеланиям или требованиям вождей. Конфронтация принимает форму противоречивых и быстро меняющихся директив и мероприятий.
Именно в этом коренится одна из главных характерных черт сталинского способа правления: отсутствие со стороны политических вождей ясного, логичного и понятного руководства к действию, адресованного администрации, частично объясняет провал попыток построить крепкое и спаянное здание сталинского государства. Это отсутствие спаянности имело одно парадоксальное следствие: развитие хрупких «пространств свободы» , внутри которых находили временное убежище сталинские управленцы — до тех пор, пока их не настигали новые ограничения и запреты. В такие моменты относительной свободы они создавали инструментарий, соответствовавший их собственным концепциям, которые нередко заметно отличались от взглядов политического руководства страны.
Замысел статистиков можно отнести к области социальной инженерии, хотя это понятие и может показаться несколько анахроничным для того времени12. Согласно этому видению, статистика должна была стать фундаментом для строительства современного государства. Находясь выше политики, она служила бы целям действительного управления обществом. Инструменты статистики позволяли бы описывать окружающую действительность и давать советы по поводу ее трансформации и совершенствования. Политический проект оказывался в подчиненном положении по отношению к научному, который одновременно являлся и социальным проектом. Бросая свет на скрытые стороны реальности, статистика определяла поле возможного. Она становилась необходимым дополнением политики. Такого рода проект может быть квалифицирован как объективистский или даже сциентистский. Он, однако, заметно отличается от большевистской, а затем сталинской концепции «научного государства».
Согласно последней, хотя познание и должно служить для ориентации действий политиков, политический проект предшествует научному. Наука имеет, таким образом, иной социальный
269
статус, ее роль состоит не в том, чтобы определять политический замысел, а в том, чтобы обеспечивать его успешное осуществление. Она уже не ставит своей главной задачей обнаружение скрытого, ведь «социалистическая реальность» считается построенной. Наука, следовательно, служит этому строительству, обеспечивает его основания и легитимность. Если она этого не делает, ее клеймят как «буржуазную» и судят с позиций идеологии. В результате она сама подлежит реконструкции: новой теории политического и социального начала должен соответствовать новый анализ «реальности».
Вместе с тем такой проект все же не может отнять у статистики ее центральной роли. Политическая власть основывает свою легитимность на науке, а статистика представляет собой один из главных инструментов «научного правления». Это тем более верно в случае регулируемых сверху общества и экономики: административное планирование, опирающееся на цифры, является здесь центральным элементом управления людьми и ресурсами. Такой проект противоречив по самой своей сути. Статистические данные необходимы, чтобы обеспечить его научный характер, но они должны, в то же время, служить доказательством правильности проводимой политики и, более того, легитимировать само государство (когда речь идет, например, о результатах пятилетних планов или коллективизации). В такой ситуации всякое расхождение между цифрами и политическими речами становится неприемлемым.
Эти два замысла (статистиков и вождей) можно рассматривать как два полюса с возможными промежуточными позициями. Именно такую позицию занимали работники Госплана, учреждения, сначала соперничавшего со Статистическим управлением, а затем возглавившего последнее. Госплан использовал статистические данные для разработки планов, которые вначале лишь намечали основные линии развития экономики, а впоследствии стали определять все до малейших деталей. Не ограничиваясь формулированием целей, Госплан задавал и вымышленные цифры, которые должны были стать и нередко становились показателями, регистрируемыми в будущем.
В этих условиях наличие двух типов профессионального поведения не могло не привести к конфронтации. Это противоречие, заложенное в государственной статистической администрации с 1919 года, углубляется в 1924 году. Вскрытие этого конфликта и изучение истории его разрешения проливают свет как на способ сталинского правления, так и на природу советского государства. Эволюция этого столкновения может многое сказать о процессе строительства СССР.
Наконец, можно ли говорить о всеобъемлющем сопротивлении сталинизму? Это понятие, на наш взгляд, представляет собой скорее конструкт историков. Даже в работах о советской
270
деревне, которые широко используют подобные концепции13, речь идет только о местных конфликтах, которые вовлекают отдельных индивидов и группы людей, стоящие на соседних уровнях социальной организации. В случае же военной оккупации и установления коллаборационистского режима люди, сотрудничающие с ним, и те, кто оказывает ему сопротивление, могут быть сравнительно легко отделены друг от друга. Точно так же в момент революционного разлома, например в 1917 г., сопротивление может быть понято как оппозиция новому политическому строю. Но через несколько лет, когда уже будут созданы, согласно определенной схеме, все институциональные формы, большинство проявлений оппозиционности будет носить местный характер, то есть разворачиваться внутри отдельной географической зоны или одного учреждения, которое уже не будет восприниматься как часть системы, против которой необходимо a priori вести борьбу14. И только реконструкция a posteriori позволяет интерпретировать их как формы сопротивления. Это, однако, не представляет интереса для понимания природы действий индивидов.
Вновь о понятии сталинского государства
Помогая заметить пространства автономного самовыражения и проявления бунтарства, использование категорий сотрудничества и сопротивления позволяет поставить под вопрос само понятие тоталитарного государства. Этот подход, однако, оставляет в стороне вопрос процесса формирования сталинского государства и его природы15.
Более того, он может оказаться препятствием для исследования, так как в конечном счете мыслить категориями сопротивления и сотрудничества означает оставить в стороне сложный вопрос о социальных базах любого государства, используя понятие сталинского государства как данность. Между тем государство не является чисто институциональной конструкцией, изолированной от общества и представляющей собой, в некотором роде, продукт деятельности руководящих элит. С одной стороны, последние приходят к власти в совершенно определенном политическом и социальном контексте. С другой стороны, оказавшись на вершине, они удерживаются там лишь благодаря тому, что приспосабливают свои стратегии к реакциям гражданского общества на их способ правления. Государство является социальным продуктом, созданным самими людьми, и удержание власти какой-либо группой есть результат ее взаимодействия с обществом. Это взаимодействие может происходить как в форме грубого и резко выраженного насилия, так и в более распространенной форме символического насилия16. В сталинском государстве одно вовсе не исключало другого. Это вы
271
зывает двоякий вопрос: о степени и, главное, природе поддержки существующего режима населением и различными группами.
Было бы ошибкой считать ее чем-то пассивным. Так, она может быть результатом конфликтов, которые привели к возникновению определенного компромисса. Такая форма поддержки чутко реагирует на изменения и никогда не является окончательной. В другом случае она может стать продуктом индивидуальных или коллективных стратегий, имеющих целью достижение некоторых типов материальных и символических благ или же определенного социального и профессионального положения. Включить эти формы социальной логики в анализ строительства сталинского государства необходимо, чтобы объяснить процесс его формирования, а главное — его сохранения17. Кроме того, споры вокруг тоталитаризма нередко затемняли сложность организации управления и вообще форм сталинского правления. Подобно тому как в первые послереволюционные годы власть большевиков опиралась на управленческий аппарат, состоящий из царских служащих, сталинское правительство тоже не опиралось на совершенно однородный управленческий персонал. Вплоть до конца 1930-х годов в нем накладывались один на другой различные слои служащих и профессионалов. Вплоть до чисток социальный мир советских учреждений нес на себе печать разнообразия, пусть и тускневшего со временем.
Понимание деятельности центральной власти исключительно как всевластия коммунистической партии или единоличного командования единиц (Политбюро и самого Сталина) ведет к недооценке действенной роли самого управленческого мира. Деятельность различных учреждений была направлена на то, чтобы приводить в исполнение законы и постановления руководства страны. Поэтому мир администраторов представляет собой пространство, насыщенное напряженными противоречиями и поисками компромиссов. Любое возражение, любая трудность в применении какого-либо законодательного текста могут много сказать как о проекте вождей, так и об отношении к нему населения и самих функционеров. Изучение провалов системы помогает в таком случае понять ее логику. С этой точки зрения, изучение функционирования такой стратегической администрации, как Статистическое управление, оказывается особенно важным для понимания командно-управленческой практики людей, находящихся у власти.
Для анализа механизмов сталинской власти можно было использовать два подхода. Один заключался бы в поисках изначального замысла, в воссоздании исходных намерений, в выявлении неуклонного стремления построить государство, форма которого была бы определена еще в середине 1920-х годов. В этом случае было бы необходимо обнаружить в речах и действиях вождей такие признаки, которые позволили бы отыскать ран
272
ние следы подобного плана. То есть сталинизм рассматривался бы как система, которая берет свое начало в момент смерти Ленина (а возможно, и раньше) и развивает затем одни и те же стратегии на протяжении всей своей истории или, по меньшей мере, до установления безраздельной личной власти Сталина после чисток 1937 и 1938 годов.
Другой путь, как нам кажется, более точно воссоздает всю сложность социально-политических процессов. История сталинского периода предстает как процесс постоянной «подгонки» и «отладки» в условиях отсутствия у Сталина определенного предварительного замысла. Или же, если говорить о таком замысле, то цель его следует видеть в том, чтобы установить и как можно дольше сохранить все более единоличную власть. Это позволяет увидеть сталинизм в ином свете. Он может рассматриваться как интерактивный процесс, в котором сам Сталин, конечно же, играет центральную роль, но вместе с тем принимает решения и совершает действия, не следуя заранее определенной логике, а реагируя на ситуации, которые он считает неблагоприятными, на возникающие конфликты и противоречия. Речь идет скорее о логике решений и действий шаг за шагом, чем о прямолинейном, четко определенном и непротиворечивом замысле. Столкновение разнородных, а часто и противоречащих друг другу замыслов, обоснований, строящихся на разных, мало связанных принципах, объясняет действия субъектов. Сталинская власть основывается прежде всего на полном отсутствии какой-либо легитимности, способной обеспечить власть или господство. Именно в таких расплывчатых и неустойчивых рамках развиваются конфликты между полюсами, отстаивающими различные виды легитимности, покоящиеся на неодинаковых основаниях.
Изучение одного, отдельно взятого учреждения позволяет охарактеризовать способ сталинского правления. Речь идет о том, чтобы управлять прежде всего руководителями, а не всем населением. Сталина заботило в первую очередь обладание рычагами своей власти, а не уважение со стороны общества. Последнее становится предметом внимания лишь постольку, поскольку является объектом контроля18. В историографии нередко подчеркивается исчезновение в Советском Союзе гражданского общества. И хотя эта идея и не вынесена в центр нашего анализа, она, тем не менее, позволяет подчеркнуть невозможность отделить размышление о модели управления от вопроса о типе общества. В данном случае отношения господства в гораздо большей степени подчинены цели сохранения личной власти, чем идее социального преобразования.
Это влечет за собой важный парадокс. Если замысел большевиков может быть представлен прежде всего как проект глубочайшего социального потрясения, то совершенно иначе дело
273
обстоит с системой сталинского правления, которая не подчинена идее осуществления определенного социального проекта. Это различие фундаментального порядка, так как оно стоит в центре важного «недопонимания» между теми людьми, которые, с одной стороны, участвовали в формировании государства и его управленческого аппарата, и теми, кто, с другой стороны, разрушал результаты их действий, систематически ставя под вопрос распределение полномочий и саму власть органов и учреждений, на функционировании которых государство, собственно, и держалось. В силу этого стоит говорить не столько о сталинском государстве, сколько о «сталинском типе правления».
Мы подчеркивали, до какой степени 1933 и 1937 годы были критическими. Будучи следствием провала политики конца 1920-х годов и сильного социально-экономического дисбаланса, события этих лет кладут конец попыткам управленческих элит создать современное государство и одновременно служат окончательному установлению безраздельной власти Сталина. Но они свидетельствуют также о провале диктатора в его попытке полностью разрушить связи знакомства, признания и солидарности между людьми и группами, то есть те связи, которые служат препятствием для установления тотальной власти над обществом.
Власть, легитимность и насилие
Вопрос о природе этого способа правления затрагивает, таким образом, отношения как между административным аппаратом и правителями, так и между самими администраторами, независимо от того, работают ли они в одном учреждении или нет. Эти отношения складываются из властных отношений, основанных на признании определенных форм легитимности. Под легитимностью мы понимаем признание обществом ряда прерогатив, которые дают некоторым лицам или учреждениям (занимающим особые позиции в процессах принятия решения или обладающим компетентностью в определенной сфере) право решающего голоса при принятии решения. Власть вытекает из признания этой легитимности совокупностью лиц и учреждений, которым адресованы эти решения.
Вопрос, поставленный выше, не нов. Изучая бюрократию, Макс Вебер рассматривает различные типы господства и легитимности19. В «Кризисе культуры» Ханна Арендт ставит вопрос о природе власти в современных режимах и о роли революции. Не является ли революция единственным источником легитимности в авторитарных государствах, лишенных как сакральной, так и демократической легитимности?
В истории, анализируемой здесь, существует постоянное напряжение между властью и легитимностью. Только это позво
274
ляет понять как наблюдаемую динамику, так и невозможность построить государство, то есть признаваемую всеми структуру власти, которая основывается на иерархических отношениях, опирающихся на признание власти людей, стоящих на вершине политического Олимпа. Поддержание легитимности власти предполагает определенную устойчивость знаков, служащих базой для ее признания. Когда позиции двух учреждений, природа иерархических связей между ними или же совокупность знаний, признаваемых в качестве выражения их специфической компетентности, систематически испытывают потрясения, эти знаки теряют отчетливость. С этой точки зрения, в основе способа функционирования большевистского, а затем сталинского государства лежит неразрешимое противоречие. Это государство было построено в первую очередь на разрушении всех существовавших ранее принципов легитимности и символов власти. В самой своей основе утверждение процесса большевистской революции подразумевало, что власть и легитимность являются не абстрактными понятиями, а принципами, находящимися в процессе непрекращающегося становления и все нового и нового переопределения. В силу этого они оказываются в центре борьбы и переговоров между индивидами и учреждениями. Эта реальность приобретает особое значение внутри административных органов: для того чтобы политический центр мог играть здесь свою роль распорядителя и посредника в конфликтах власти, ему необходима легитимность, служащая основанием его власти. Между тем в первые послереволюционные годы различные источники легитимности продолжают конкурировать друг с другом, что приводит к возникновению особых органов, которые служат инструментом навязывания власти в условиях невозможности основать последнюю на признаваемой всеми легитимности.
Изучение этого вопроса затрудняется еще и тем, что поддержание власти центра основывается на систематическом пересмотре отношений власти и символов легитимности. Вновь и вновь повторяющиеся беспорядочные изменения правил игры также служат делу поддержания власти. Что бы ни происходило: провоцирование внутренних конфликтов; поддержка поочередно то парткома, то руководства учреждения в их борьбе друг с другом; отбор (согласно не всегда отчетливым критериям) сотрудников для участия в комиссиях по чистке — всеми этими способами центральное политическое руководство препятствует установлению стабильных отношений власти. Благодаря этому оно становится единственным арбитром, от воли которого зависит стабилизация или резкая смена политического курса. Утверждение такой формы беспорядка служит поддержанию определенного порядка, находящегося под контролем политических или административных органов, внешних по отношению
275
к учреждениям, о которых идет речь. Таким образом, советское руководство само закладывает фундамент острого противоречия в механизмах функционирования власти, провоцируя риск того, что уже ничто — за исключением революционного наследия, которое, впрочем, теряет свою силу с течением времени, — не будет обеспечивать власть и легитимность самих вождей.
Другое внутреннее противоречие свойственно попыткам построить легитимное сталинское государство. В условиях отсутствия теократического или демократического основания утверждение научного характера государства и его способа правления служит легитимации власти. В то же время оно создает внутри учреждений основу и другой формы легитимности: профессиональную. Сотрудники учреждений, имеющих отношение к науке, получают доводы в свою пользу, которые позволяют им отстаивать легитимность своих профессиональных позиций и дискурса. Стремление обосновать легитимность своих действий посредством научной аргументации ведет к установлению внутри государственных административных органов двух параллельных и конкурирующих форм легитимности: политической и профессиональной. Это противоречие усиливается еще и тем, что политическое руководство нуждается в компетентности этих профессионалов, не будучи при этом способным их контролировать. Профессиональная логика, основанная на научном способе мышления, ускользает из-под политического контроля.
Второй элемент напряженности связан с формой контроля, вытекающей из описанного выше явления. Изучение столкновений, которые стремится спровоцировать политическая власть, является основополагающим для понимания того, каким образом правители могут манипулировать институтами, стремясь их ослабить. Цель этой тактики — вызвать потерю тем или иным учреждением части своей легитимности. Вместе с тем эта игра может натолкнуться на ускользающую из-под ее контроля институциональную логику: любое учреждение включает в себя одну или несколько профессиональных групп, членов которых объединяет общая практика или образование. Создавая идентичность, администрация порождает взаимосвязи внутри группы и закладывает фундамент модели власти, которая строится на легитимности, признаваемой всеми членами сформированного таким путем профессионального корпуса. Но эта легитимность и здесь ускользает из-под влияния правителей и вступает в конкуренцию с их собственной политической легитимностью.
Наконец, процесс выработки новых отношений власти ставит также вопрос о природе связей между индивидуумами. Это тем более важно в случае, когда речь идет об обществе, руководители которого провозглашают своей целью уничтожение связей, основанных на национальной или социальной принадлежности. Какие вертикальные, иерархические, или горизонталь
276
ные связи образуют основу властных отношений? Следует ли согласиться с теми авторами, которые утверждают, что связи, возникающие в ходе взаимного надзора всех надо всеми, доминируют над отношениями власти, оставляя тем самым в стороне вопрос легитимности?20 Следует ли предположить, что в условиях их постоянного пересмотра иерархические связи перестают выполнять отведенную им функцию в определении форм власти? Дело обстоит иначе. В действительности существуют альтернативные вертикальные формы, которые приводятся в действие в определенные моменты, при этом в другие моменты оказываются задействованы горизонтальные формы.
Стремление сначала укрепить, а затем разрушить различные формы власти лежит в основе разнообразных проявлений насилия: от оказания поддержки определенной группе оппозиционеров внутри отдельного учреждения до прямого вмешательства путем чисток или арестов. Основанием такого насилия служит, в первую очередь, упорное стремление лишить стабильности все возможные формы власти. Необходимо еще понять задействованные здесь механизмы. Они основаны на стремлении разрушить всякую сеть личных связей, построенную вокруг дружеских, профессиональных, служебных отношений. В первое время конфликты между учреждениями, споры и дискуссии используются для создания «разломов» и провоцирования чисток. Сталинское насилие достигнет апогея в 1937 году, когда будет доведена до своего предела та логика увольнений, исключений из партии и чисток, которая пронизывала жизнь советских учреждений с середины 1920-х годов. Тогда же в полной мере проявит себя и новая форма насилия, свидетельствующая о невозможности покончить с дисбалансами, возникшими в начале 1930-х годов. Инструментализация конфликтов между учреждениями и индивидами окажется недостаточной, вызывая необходимость подключить механизмы забвения и стирания памяти. Инициатива этих репрессий, таким образом, замыкается на фигуре Сталина, а их осуществление является прерогативой НКВД. Пределов для насилия больше не существует.
Средства познания и формы его использования
При рассмотрении государства не извне, а изнутри, то есть с точки зрения его внутреннего функционирования, способов правления и действия и роли людей в его формировании, неизбежно встает вопрос о том, как создавались инструменты познания и производства информации, циркулирующей внутри управленческого аппарата. Анализ процесса выработки и распространения статистических данных неразрывно связан с изучением функционирования сталинского государства. В частности, чтобы понять природу и логику власти, необходимо оце
277
нить уровень и содержание информации, которой располагали руководители партии и правительства. Здесь статистика может дать отличный материал для размышлений. Перед нами встают два дополняющих друг друга вопроса. Какими числовыми данными располагали политические руководители? К каким иным источникам информации имели доступ статистики в своей работе по интерпретации собираемых данных и, с другой стороны, в попытках построить гипотезы, которые определяли бы направление и принципы их деятельности в будущем?
Распространение статистической информации претерпело значительные изменения в 1920-1930-е годы. Оставаясь достаточно широким вплоть до середины 1920-х годов, оно сильно сокращается начиная с 1926 года, особенно в области социальных и демографических данных. В 1930-е годы оглашению подлежат весьма скудные сведения. В этот период только отчеты для внутрипартийного пользования, доступные узкому, строго регламентированному кругу людей, содержат какую-либо синтетическую информацию о положении дел в стране.
Безусловно, дистанция по отношению к источникам является привычным делом для специалистов по советской истории. Но такая дистанция удваивается в результате стремления не только понять способ производства информации, но и увидеть, как она циркулировала внутри различных инстанций власти и администрации, претерпевая при этом изменения и даже искажения под воздействием различных типов институциональной логики использования этих данных. Это подтолкнуло нас оставить привычную для историка проблему намеренной фальсификации данных, чтобы заняться распашкой другого участка: вопросом обработки информации внутри административных учреждений. Этот подход может не только помочь историку лучше использовать имеющиеся в его распоряжении источники, но и пролить свет на само функционирование управленческого аппарата и всей системы власти.
За сравнительную историю
Форма сталинской власти, ее крайне репрессивный характер, дистанция между политическим и социальным началом — все эти элементы, как кому-то, возможно, покажется, должны затруднить использование при анализе и интерпретации советской истории инструментов, которые были заимствованы у специалистов, изучающих иные эпохи и территории.
Обращаясь к изучению сталинских времен, историк оказывается поставлен перед выбором: рассматривать их как самостоятельный феномен, отдельно от всего остального, или же включать в общую историю России? Должен ли он вести себя так, как если бы СССР не имел российского прошлого, как если бы вожди
278
сталинских времен появились на свет только вместе с Октябрьской революцией? Сам факт изучения только институциональных форм сталинской власти или конфликтов, возникающих в ходе борьбы за власть между отдельными людьми и кланами, привычка отыскивать в действиях руководителей определенную логику и политические стратегии — все это увеличивает дистанцию между сталинской властью и обществом. Поступая таким образом, историк принимает как факт, не ставя под сомнение, разрыв с гражданским обществом, который превратился в СССР в систему правления. Между тем сама страна продолжала жить, а зоны автономии — развиваться21. Это подтверждает необходимость включить администраторов в изучение «повседневного» функционирования сталинского государства и анализ способов его действительного или символического господства.
Исключительный характер множества ситуаций, создаваемых сталинским способом правления, еще не означает невозможность применить сравнительный подход. С этой целью можно было бы использовать такие хорошо уже сегодня разработанные концепции, как тоталитаризм и коммунизм. Так, можно провести сравнение между СССР 1930-х годов и нацистской Германией22 и фашистской Италией, а в другом случае применить идентичную схему прочтения по отношению к маоистскому Китаю, полпотовской Камбодже и сталинскому СССР23. И в том, и в другом случае история этих стран изучается прежде всего через призму государственного насилия, что парадоксальным образом ведет к забвению самого человека.
Именно поэтому, на наш взгляд, не следует останавливаться только на этих парадигмах сравнения. При этом было бы ошибкой считать, что, обращаясь с целью сравнения и к другому историческому опыту, историк пытается банализировать советский опыт и смягчить его трагический характер24. Используя аналитические методы, заимствованные из других областей исторической науки, ставя вопросы, не являющиеся специфическими для этого периода и места, мы не отрицаем и не забываем исключительный характер советской истории. Напротив, ибо речь идет о том, чтобы понять и описать социальный фундамент этой системы. Люди шли за Сталиным, поддерживали его, оплакивали его смерть. Другие, не примыкая к режиму, продолжали работать, делать карьеру, лавируя между различными ограничениями и формами принуждения. Кто-то был молчаливым свидетелем чисток, обрушивавшихся на ближайших коллег, а затем сам, в свою очередь, становился их жертвой.
Все они стремились проложить свой путь, построить свою судьбу в условиях смешения беспорядка и видимого порядка. Случай Статистического управления, как нам кажется, доказывает, что мир советских учреждений и администраций не является исключением.
279
Источники
Многочисленные источники, использованные для описания того, как формировалось Статистическое управление, позволяют проследить жизненный путь людей в профессиональном и социальном плане как до прихода в это учреждение, так и в различные моменты его истории. Однако нам не всегда удавалось найти сведения об их судьбах после ухода с этой работы.
Главным источником, на который мы опирались, были личные дела и картотеки, сохранившиеся в Российском государственном архиве экономики (РГАЭ). Эти личные дела заводились на каждого сотрудника при его поступлении на работу в Статистическое управление. Такие документы содержат, помимо обычных сведений о месте и дате рождения, возрасте, поле, более специальные данные, которые требовалось указывать в изучаемый период советской истории: национальность в официальном понимании этого слова, социальное положение и происхождение, образование, владение иностранными языками, партийную или профсоюзную принадлежность, профессиональную карьеру до поступления на работу в данное учреждение, равно как и различные должности, занимаемые в нем. Наконец, в ряде случаев указывается и причина ухода с работы.
Эти личные дела иногда содержат в себе и другие документы: автобиографии, рекомендации, доносы, сведения о политическом прошлом человека. В личных делах, которые заводили в 1920-х годах, автобиографии отсутствуют. Так, среди тысячи просмотренных личных дел мы нашли только 96, где были автобиографии, причем до полутора десятка из них были написаны уже в начале 1930-х годов. А все остальные — во второй половине 1930-х годов. Доносы были только в четырех личных делах.
Дополнительные источники позволили нам проверить степень достоверности и полноты личных дел. Для этого мы использовали списки личного состава, составленные в алфавитном порядке или по отделам. Наконец, внутренние административные приказы и распоряжения о принятии на работу и об увольнении помогли заполнить кое-какие пробелы.
280
Чтобы установить лиц, репрессированных и расстрелянных в Москве, мы использовали картотеки в правозащитном обществе «Мемориал» (http/www.memo.ru). Таким путем мы смогли отыскать многие даты кончины, которые стали известны в результате замечательной работы, проведенной этим обществом по сохранению памяти жертв политических репрессий.
Разумеется, невозможно было охватить все 9 691 личное дело, хранившееся в РГАЭ, то есть дела приблизительно 90% сотрудников, работавших в различное время в Центральном статистическом управлении до 1939 года. Списки личного состава, которые мы нашли, за редким исключением, относятся ко всем годам.
Мы познакомились с этими личными делами выборочно и анонимно. Фамилии были использованы исключительно в сортировке дел и списков и в отрыве от самих сведений. В дальнейшем они не сохранялись. При сопоставлении личных дел и списков мы выбирали фамилии людей, начинавшиеся на буквы А, Б или Ж, что составило примерно 10% личных дел (если точно — 997). В их числе было 58 дубликатов, то есть дел одного и того же сотрудника, принятого на работу в различное время.
Дополнительный список, включающий в себя примерно 300 лиц, — это были руководители отделов и их заместители.
Эти источники оказались вполне надежными. Многие проверки позволяют дать такую оценку. Сохранились личные дела от 80% до 90% сотрудников, чьи имена встречаются в алфавитных списках за 1920-е и 1930-е годы. Личные дела, относящиеся к началу 1920-х годов, составляют 87%, к началу 1930-х — уже только 78%, а к периоду после 1937 года их число становится весьма незначительным (относящихся к 1938 и 1939 годам — чуть больше 30% ). Причины таких пробелов нам с достаточной точностью установить не удалось. Сокращение числа личных дел, относящихся к 1930-м годам, несомненно, связано с многочисленными напряженными ситуациями и дезорганизующими мероприятиями, которые стали характерными для этого периода, но, может быть, также оно связано и с тем, что личные дела, еще хранившиеся в начале Второй мировой войны, позже были уничтожены или утрачены во время эвакуации из Москвы. Не исключено также, что часть этих материалов все еще хранится в архивах нынешнего Государственного комитета по статистике (Госкомстат), который пока не передал их в РГАЭ. Многочисленные сопоставительные проверки привели нас к мысли о том, что эти пробелы нисколько не наносят ущерба репрезентативности нашей подборки, за исключением 1938 и 1939 годов, что делает невозможным рассмотрение вопроса о смене личного состава во время и после крупных чисток 1937 и 1938 годов.
В то же время имена примерно 10% сотрудников, чьи личные дела разыскали, не фигурируют ни в каких списках. В 1932 го
281
ду их доля оказалась самой большой (порядка 20% ). Это объясняется большой реформой, которая затронула в то время как само ведомство, так и вызвала замену кадров, что естественно повлекло за собою некоторую дезорганизацию и создало пробелы со списками. В дело вмешиваются и кое-какие иные факторы, такие, как замена фамилии женщин после их замужества.
В заключение необходимо сказать, что охват личного состава является, таким образом, вполне исчерпывающим, а пробелы не создают существенных отклонений в анализе, за исключением периода 1938 — 1939 годов. Иногда, правда, недостает некоторых сведений: например, не указаны даты ухода с работы в Центральном статистическом управлении в 12% личных дел. В таких случаях мы восстанавливали даты ухода посредством случайного отбора какого-нибудь другого личного дела из общего состава с аналогичным годом поступления на работу. Такой же метод установления недостающих данных был применен, чтобы заполнить другие пробелы (день и месяц рождения, день и месяц поступления на работу и ухода с работы и т.д.). Все это позволило придать отбору единообразие, не нарушая вероятность и сохраняя соотношения между переменными величинами.
Личные дела, хранящиеся в РГАЭ (фонд 1562)
Индивидуальные личные дела личного состава: Оп. 307 (4 395 дел), 308 (213 дел), 309 (1 857 дел), 310 (1 553 дела), 311 (1 673 дела).
Списки личного состава:
Оп. 301 — Рукописный алфавитный список, сделанный в конце августа — начале сентября 1920 года, затем обновлявшийся до февраля 1923 года по мере надобности. Самый последний из уходов с работы, имеющийся в этом списке, датируется 20 июня 1923 года, после чего список, по всей видимости, больше не использовался. Должности людей (ранги и отделы) в ЦСУ указываются.
Оп. 30. Д. 10 — Алфавитный список сотрудников ЦСУ, составленный 16 ноября 1927 года (в самих данных дата не записана). Список, который в последующем не обновлялся. Включает всех сотрудников, работавших в ЦСУ со времени его создания (с уже отмеченными пробелами).
Оп. 30. Д. 3 — Организационная схема ЦСУ, сделанная 22 апреля 1924 года, указывающая список личного состава по отделам, подотделам, должностям и квалификации.
Оп. 30. Д. 37 — Организационная схема ЦСУ по состоянию на 9 марта 1928 года, если судить по показателям, но начатая несколько раньше (вероятнее всего, 18 февраля 1928 года) и исправленная 9 марта, указывающая личный состав по отделам и подотделам, должности и квалификации.
282
On. 30. Д. 46 — Организационная схема ЦСУ по состоянию на 1 января 1929 года, указывающая личный состав по отделам, подотделам, секторам, секциям, должностям и квалификации.
Оп. 30. Д. 56 — Организационная схема социально-экономического сектора Госплана (СЭС) по состоянию на 1 января 1930 года, с указанием личного состава по группам, должностям, квалификации и зарплате.
Оп. 30. Д. 69 — Организационная схема СЭС по состоянию на 1 января 1930 года, с указанием личного состава по секциям, должностям, квалификации, зарплате, году поступления, статусу (постоянный или временный), а также с указанием партийной принадлежности, образования, года и места рождения, социального происхождения и домашнего адреса.
Оп. 30. Д. 71 — Организационная схема ЦУНХУ по состоянию на 1 апреля 1932 года, указывающая личный состав по отделам и подотделам, должностям, квалификации и зарплате.
Оп. 30. Д. 71 — Организационная схема ЦУНХУ по состоянию на 1 января 1933 года (и исправленная 1 августа 1933 года), с указанием личного состава по секциям, группам, должностям, квалификации и зарплате.
Оп. 30. Д. 105 — Организационная схема ЦУНХУ по состоянию на 1 января 1934 года, с указанием личного состава по секциям, группам, должностям и квалификации.
Оп. 30. Д. 106 — Организационная схема ЦУНХУ по состоянию на март 1934 года (вероятно, в конце месяца), с указанием личного состава по секциям, группам, должностям, квалификации и зарплате.
Оп. 30. Д. 173 — Организационная схема ЦУНХУ по состоянию на 1938 год (месяц не уточняется), с указанием личного состава по отделам и секторам, должностям, квалификации и зарплате.
Оп. 2. Д. 791 — Организационная схема ЦУНХУ по состоянию на 20 марта 1939 года, с указанием личного состава по отделам, секторам, должностям, квалификации и зарплате.
Благодарности
Эта книга — произведение, исполненное в два голоса. Как вообще возможно через несколько лет совместной работы разделить то, что принадлежит одному, а что другому? Поэтому наши благодарности будут общими, без попыток разделить то, что каждый из нас сумел получить из опыта общения и обмена мнениями с другими людьми.
Мы хотели бы особенно горячо поблагодарить работников архивов и наших российских коллег, во всем оказывавших нам огромную поддержку. Елену Тюрину, директора РГАЭ, которая была всегда исключительно внимательна ко всем нашим просьбам, а также ее коллег, всегда готовых проявить полнейшую доброжелательность по отношению к нам. Написание этой книги без них было просто невозможно.
Огромную помощь нам всякий раз оказывали Галина Кузнецова, архивариус в ГАРФ, Лариса Малашенко и Лариса Роговая, архивариусы в РГАСПИ. Обмен мнениями с нашими коллегами, московскими демографами и историками, в особенности с Александром Авдеевым, Олегом Хлевнюком, Ириной Троицкой, Анатолием Вишневским и Сергеем Захаровым, стимулировал и обогащал наши размышления. Мы выражаем им за это нашу горячую благодарность.
Другие друзья — Сергей, Наташа, Александр, Светлана, Елена и Галя в Москве, Зоя, Алла и Наташа в Саратове всегда находили возможность помочь нам в отыскании того или иного источника. И кроме того, их дружба была для нас бесценной еще и в том, что они во многом облегчали нам наши заботы, связанные с трудностями длительного пребывания далеко от дома.
Во Франции мы пользовались поддержкой многих учреждений, в ряду которых INED, CNRS, EHESS, и особенно Центр изучения русского мира и университет Анже.
Мы понимаем, что остаемся особыми научными должниками по отношению к четырем лицам: Алену Дерозьеру, Марку Ферро, Маурисио Грибауди и Эрве Ле Бра, дружеские и одно-
284
временно требовательные замечания которых всегда способствовали углублению наших мыслей.
Мы получили большую пользу от обмена мнениями с нашими коллегами и друзьями из объединения «История и критика источников и методов» (INED), в особенности с Катрин Бонва-ле, Франс Герен-Пас, Камель Катебом и Сесиль Лефевр, а также из Центра изучения русского мира (EHESS/CNRS), в частности с Владимиром Береловичем, Сабиной Дюллен, Екатериной Гусевой, Клаудио Инжерфломом, Натали Муан, Никола Вертом, Табором Риттерспорном и Алессандро Станзиани, входящими в число многих других наших друзей, как Эмилия Ку-стова, а также Тамара Кондратьева и Лидия Прокофьева, которые читали части русского издания.
Зарубежные коллеги много раз откликались на наши запросы и подбадривали нас. В их ряду мы хотели бы в особенности поблагодарить Доминику Арель, Шейлу Фицпатрик, Дэвида Кертцера, Моше Левина, Дональда Рэли и Стивена Уиткрофта.
Наконец, мы выражаем свою благодарность Кристофу Про-шассону, предложившему опубликовать эту книгу в серии «Пространство и история», Хьюгу Жаллону за все то доверие, которое он нам оказал, а также Игорю Александрову (РОССПЭН), который исправлял русский перевод.
Примечания
Введение
1 Арендт X. Истоки тоталитаризма / Пер. с фр. М. : ЦентрКом, 1996. См. : Friedrich C.J., Brezinski Z.K. Totalitarian Dictatorship and Autocracy. Cambridge: Cambridge University Press, 1956. История тоталитарного подхода представлена: Traverso Е. Le Totalitarisme, le XX siècle en débat. Paris: Seuil, 2001.
2 Пайпс P. Русская Революция: В 2 т. M.: РОССПЭН, 1990.
3 Конквест Р. Большой террор. Рига: Растниеск, 1991. Этой книге предшествовала другая: Conquest R. Sanglantes moissons. Paris: Robert Laffont, 1995.
4 Грациози A. Великая крестьянская война в СССР. Большевики и крестьяне. 1917-1933 гг. / Пер. с англ. М.: РОССПЭН, 2001.
5 Orwell G. Littérature et totalitarisme. Essais, articles, lettres. Vol. II. Paris: Ivréa, 1996, цит. по: Traverso E. Op. cit. P. 387-388.
6 По этому поводу см.: Werth N. De la soviétologie en général et des archives russes en particulier // Le Débat. 1993. № 77. P. 127-144.
7 По этому поводу см. сводное описание: Werth N. L'historiographie de L'URSS dans la période post-communiste // Revue d'études comparatives Est-Ouest. 1999. № 30(1). P. 81-104.
8 Ferro M. La Révolution de 1917. Paris: Aubier, 1976; Idem. Des soviets au communisme bureaucratique. Paris: Gallimard-Julliard, 1980.
9 Lewin M. The Making of the Soviet System: Essays in the Social History of Interwar Russia. New York: Pantheon Books, 1985.
10 Getty J.A., Manning R.T. (eds.). Stalinist Terror. New Perspectives. Cambridge: Cambridge University Press, 1993; Getty J.A. Origins of the Great Purges. The Soviet Communist Party Reconsidered, 1933-1938. Cambridge: Cambridge University Press, 1985.
11 Werth N. De la soviétologie...; Fitzpatrick S. Stalinism — New Directions. London; New York: Routledge, 2000; Kotkin S. 1991 and the Russian Revolution: Sources, Conceptual Categories, Analytical Frameworks // The Journal of Modern History. 1998. № 70(2). P. 384-425; Shearer D. From Divided Consensus to Creative Disorder: Soviet History in Britain and North America // Cahiers du monde russe. 1998. №39(4). P. 559-591.
12 Ingerflom C. Oublier l'Etat pour comprendre la Russie (XVI-XIX siècles): excursion historiographiqiie // Revue d'études slaves. 1994. № 66( 1 ). P. 125-134; Blum A. Oublier l'Etat pour comprendre la Russie? (XIX-XX siècles) // Ibid. P. 135-145; Dullin S. Les interprétations françaises du système,soviétique // Dreyfus M. et al. Le Siècle des communismes. Paris: Les Editions de l'Atelier, 2000. P. 47-66. См. также: Kott S. Pour une histoire sociale du pouvoir en Europe communiste: introduction thématique // Revue d'histoire moderne et contemporaine. 2002. № 49(2). P. 5-23.
13 Desrosières A.,La Politique des grands nombres. Histoire de la raison statistique. Paris: Editions La Découverte, 1993; Blum A., Desrosières A.,
286
Gousseff С, Magaud J. Compter l'autre // Histoire et Mesure. 1997. № 1-2(13).
14 Desrosières A., Thévenot L. Les Catégories socioprofessionnelles. Paris: La Découverte, 1988; Thévenot L. La politique des statistiques: les origines sociales des enquêtes de mobilité sociale // Annales. 1990. № 6. P. 1257-1300; La Gorce G., de. L'individu et la sociologie — soixante ans d'études de la mobilité sociale // Revue de synthèse. 1991. № 2. P. 237-263.
15 Арендт X. Там же.
16 Там же. С. 18.
17 Блюм А. Родиться, жить и умереть в СССР. М.: Новое Издательство, 2005.
18 По поводу концепции автономии общества см.: Ferro M. Y a-t-il trop de démocratie en URSS? // Annales ESC. 1985. № 4. P. 811-827; Блюм A. Там же; Werth N. Les formes d'autonomie de la «société socialiste» // Stalinisme et nazisme, histoire et mémoire comparées. Paris: Editions Complexe-IHTP-CNRS, 1999. P. 145-184.
19 Верт H. Государство против своего народа: насилие, репрессии, террор в Советском Союзе // С. Куртуа и др. Черная книга коммунизма. Преступления, террор, репрессии / Пер. с фр. М.: Три века истории, 1999; Holquist P. La question de la violence // Dreyfus M. et al. Le Siècle des communismes. P. 123-143; Viola L. Peasant Rebels Under Stalin: Collectivization and the Culture of Peasant Resistance. New York — Oxford: Oxford University Press, 1996.
20 Хлевнюк О.В. Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы. М.: РОССПЭН, 1996; Квашонкин А., Кошелева Л., Роговая Л., Хлевнюк О. Большевистское руководство. Переписка, 1912-1927 годы. М.: РОССПЭН, 1996.
I. Большое недоразумение 1. Истории жизни
1 Российская социал-демократическая рабочая партия была создана спустя два года на первом съезде, проходившем в Минске. Второй съезд, состоявшийся в Лондоне в 1903 году, привел к расколу между большевиками, возглавляемыми Лениным, и меньшевиками, которыми руководил Мартов.
2 Mespoulet M. Statisticiens des zemstva: Formation d'une nouvelle profession intellectuelle en Russie dans la période pré-révolutionnaire (1880-1917). Le cas de Saratov // Cahiers du monde russe. 1999. № 40(4). P. 573-624.
3 Автобиография П.И. Попова, дата не указана (вероятно, написана в 1931 или 1932 году): РГАЭ (Российский государственный архив экономики). Ф. 105. On. 1. Д. 29. Л. 5-15.
4 Архив Тулы; точные данные затерялись.
5 Mespoulet M. Statistique et révolution en Russie. Un compromis impossible (1880-1930). Rennes: Presses universitaires de Rennes, 2001; Kassov S. Russia's Unrealized Civil Society // Between Tsar and People: Educated Society and the Quest for Public Identity in Late Imperial Russia / Ed. E. Clowes. Princeton: Princeton University Press, 1991.
6 Цюрупа Александр Дмитриевич (1870-1928), политический деятель, работал в статистическом отделе земства, находился в тюремном заключении и в ссылке до революции. С 1917 года заместитель наркома, а затем нарком продовольствия, в дальнейшем занимал ответственные посты в большевистском правительстве до своей кончины.
287
7 Попов П.И. Государственная статистика и В.И. Ленин // Вестник статистики. 1924. Вып. ХЩ1-3); см. также: РГАЭ. Ф. 105. On. 1. Д. 29. Л. 6 (Автобиография П.И. Попова).
8 Тогда он уже частично не выполнял таких функций и скончался в 1928 году.
9 Mespoulet M. Statistique et révolution en Russie; Stanziani A. L'Economie en révolution. Le cas russe, 1870-1930. Paris: Albin Michel, 1998.
10 В 1917 году министерства были переименованы в народные комиссариаты, а министры — в народных комиссаров. Совет министров, вследствие этого, назывался Советом Народных Комиссаров.
11 Письмо товарищу Сталину, товарищу Молотову, 15 янв. 1939, копия от 24 янв. 1939 // РГАЭ. Ф. 4372. Оп. 92. Д. 161. Л. 40.
12 РГАСПИ (Российский государственный архив социально-политической истории). Ф. 82. Оп. 2. Д. 536. Л. 56-57.
13 ЦК ВКП(б). Кадровое руководство — личные дела работников // РГАСПИ. Д. 276167.
14 Там же.
15 ЦА ФСБ (Центральный архив Федеральной службы безопасности). Д. 7978.
16 См. главу 3.
17 РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 30. Д. 37. Л. 288 об.
18 ЦА ФСБ. Д. 7978.
19 По «шахтинскому делу», первым получившему широкое освещение в газетах, проходили инженеры, обвиненные в саботаже. Начатое в конце 1927 года, оно «освещалось» «Правдой» 10 марта 1928 года. Оно знаменует собой начало наступления против «буржуазных» инженеров и техников того поколения, которое сформировалось еще до революции, одновременно с развертыванием новой политики формирования и набора технических кадров: Bailes К.Е. Technology and Society under Lenin and Stalin. Origins of the Soviet Technical Intelligentsia, 1917-1941. Princeton: Princeton University Press, 1978.
20 ЦА ФСБ. Д. 7978.
21 Там же.
22 Служебная записка «О составе работников ЦУНХУ», направленная Петерсом, Гроссманом и др. 3 апреля 1937 года Яковлеву, позже пересланная Молотову: РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 531. Л. 48-55.
2. Прошлое на службе у настоящего
1 Эта глава основана на статье: Blum A., Mespoulet M. Le passé au service du présent. L'administration statistique de l'Etat soviétique entre 1918 et 1930 // Cahiers du monde russe. 2003. № 44. В ней можно найти много таблиц, которые не воспроизводятся в этой главе. Две детальных таблицы можно посмотреть также в приложении к данной работе на сайте http://www-census.ined.fr/histarus.
2 РГАЭ. Ф. 1562. On. 1. Д. 31. Л. 128-129.
3 ЦСУ — Центральное статистическое управление. В дальнейшем для его обозначения мы будем использовать название Статистическое управление или русскую аббревиатуру ЦСУ.
4 Krementsov N. Stalinist Science. Princeton: Princeton University Press, 1997; Bailes K.E. Technology and Society under Lenin and Stalin. Origins of the Soviet Technical Intelligentsia, 1917-1941. Princeton: Princeton University Press, 1978; Dullin S. Des hommes d'influence: les ambassadeurs de Staline en Europe, 1930-1939. Paris: Payot, 2001;
288
Holquist P. La société contre l'État, la société' conduisant l'Etat: la société cultivée et le pouvoir d'Etat en Russie, 1914-1921 //Le mouvement social. 2001. № 196. P. 21-40.
5 Mespoulet M. Statistique et révolution en Russie. Un compromis impossible (1880-1930). Rennes: Presses universitaires de Rennes, 2001. Стоит обратиться к этой работе, где можно найти более полные данные о различных положениях, затрагиваемых в настоящей главе, по поводу развития статистики земств с 1880 по 1910 год и институциональных преобразований статистической работы в период Первой мировой войны.
6 Таблица на http://www-census,.ined.fr/histarus.
7 Holquist P. La société contre l'Etat, la société conduisant l'Etat.
8 Михайловский В.Г. Василий Николаевич Григорьев (некролог) // Вестник статистики. 1925. Вып. ХХ1(4-6).
9 Полляк Г.С. Статистические силы республики // Вестник статистики. 1920. № 9-12. С.121-132.
10 РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 30. Д. 3.
11 РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 30. Д. 11.
12 Единообразие в программы и опросные листы было введено еще на первом собрании статистиков земств в 1887 году. В них вносились коррективы и уточнения в ходе каждого из последующих съездов. Стандартизированные опросные листы обсуждались, разрабатывались и использовались в самых различных провинциях, а результаты сборов сведений, проведенных в различных регионах, сопоставлялись.
13 Mespoulet M. Statistique et révolution en Russie.
14 Декрет Совета Народных Комиссаров о народной статистике // Сборник законов и декретов Рабоче-крестьянского правительства. № 55, 31 июля 1918 г. Ст. 611. В дальнейшем мы будем обозначать этот источник как Сборник законов.
15 Попов П.И. Организация государственной статистики. Рабочий документ конгресса русских статистиков, 8-16 июня 1918 года. С. 3-5: РГАЭ. Ф. 1562. On. 1. Д. 28.
16 Там же. С. 4.
17 По этому вопросу, в частности, см.: Dupâquier J., Dupâquier M. Histoire de la démographie. Paris: Perrin, 1985; Desrosières A. La Politique des grands nombres. Histoire de la raison statistique. Paris: Editions La Découverte, 1993.
18 Для более детальных уточнений по этому вопросу см. : Mespoulet M. Statistique et révolution en Russie. Chapitres V et VI.
19 Данные, которые приводятся в дальнейшем в этой главе, были получены благодаря изучению приблизительно тысячи личных дел работников Центрального статистического управления, поступивших на работу с 1918 по 1939 год. Это исследование было проведено на выборочной основе из расчета примерно 10% всех личных дел, хранящихся в РГАЭ. Изучение было осуществлено анонимным способом. Детальное описание проделанной работы приведено в приложениях к этой книге, а также на сайте http://www-census.ined.fr/histarus. Там же приводятся перечень данных, таблицы и схемы.
20 Blum A., Mespoulet M. Le passé au service du présent.
21 Orlovsky D. The Hidden Class: White-Collar Workers in the Soviet 1920s // Making Workers Soviet. Power, Class and Identity/ Eds. L. Siegelbaum, R.G. Suny. Ithaca-London: Cornell University Press, 1994. P. 220-252.
22 Список сотрудников Центрального статистического управления, имеющих между собой родственные связи // РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 30. Д. 11. Л. 102-103.
289
23 Хлевнюк О.В. Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы. М.: РОССПЭН, 1996; Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город. М.: РОССПЭН, 2001; ОсокинаЕ. За фасадом «сталинского изобилия». Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации, 1927-1941. М.: РОССПЭН, 1998.
24 Семьдесят девять человек из семисот восьмидесяти: Список сотрудников Центрального статистического управления, имеющих между собой родственные связи // РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 30. Д. 11. Л. 102-103. Фактически их должно быть в два раза больше, чем указанное число родственных связей, поскольку наличие такой связи включает по меньшей мере два лица. В 1924 году родственника в ЦСУ имели семьдесят человек, которые и определяли тридцать семь родственных связей (из них тринадцать составляли супружеские пары, девять детей, двадцать восемь братьев и сестер): ГАРФ. Ф. 374. Оп. 28. Д. 603.
3. Чистка как средство управления
1 Эта и следующая глава появились в печати в иной редакции под названием: Blum A. La purge de 1924 àla Direction centrale de la statistique // Annales, Histoire, Sciences Sociales. 2000. № 2. P. 249-282.
2 Кржижановский Глеб Максимилианович (1872-1959), член социал-демократической партии с 1893 года, активный революционный деятель до Первой мировой войны, Председатель Госплана в 1921 году, вице-президент Академии наук СССР с 1929 по 1939 год, директор Энергетического института Академии наук СССР с 1930 года вплоть до своей кончины.
3 Управление по планированию экономики, первым руководителем которого он был.
4 Доклад Кржижановского (о плане) // XIII съезд РКП(б). Стенографический отчет. С. 426 (заседание девятое, 28 мая 1924 года).
5 ГАРФ (Государственный архив Российской Федерации). Ф. 374. Оп. 28. Д. 603. Л. 34-37 (доклад заместителю комиссара [Рабоче-крестьянской инспекции] тов. Янсону комиссии по проверке личного состава ЦСУ, без даты).
6 Рапорт о покушении на тов. Оганесова, подписанный — «Члены бюро ячейки РКП(б) ЦСУ», 27 декабря 1924 года // ГАРФ. Ф. 374. Оп. 28. Д. 603. Л. 210-215.
7 Машинно-тракторная станция, на которой сосредоточивались орудия производства, используемые в сельском хозяйстве.
8 Личные дела членов Коммунистической партии.
9 Народный Комиссариат Рабоче-Крестьянской Инспекции. Об этом комиссариате см.: Иконников СИ. Организация и деятельность РКИ с 1920 по 1925 год. М.: Издательство Академии наук СССР, 1960; Nérard F.-X. Entre plainte et délation: les «signaux» en URSS (1928-1939) // Revue d'études comparatives Est-Ouest. 1999. № 30(1). P. 5-30; Idem. Les organes du contrôle d'Etat et les journaux dans l'URSS de Staline: des auxiliaires de la police politique? // Cahiers du monde russe. 2001. № 42(2-4). P. 263-278.
10 Докладная записка в Политбюро ЦК РКП(б), тов. Сталину, от ответственных партработников Центр. Статист. Управ. // ГАРФ. Ф. 374. Оп. 28. Д. 603. Л. 95-97.
11 Центральное Статистическое Управление СССР. К новой жизни // Правда. 1924. 20 июля. С. 2.
290
12 Письмо Оганесова Попову, датированное 30 июля 1924 года // ГАРФ. Ф. 374. Оп. 28. Д. 603. Л. 90.
13 Постановление Коллегии Рабоче-крестьянской инспекции от 30 октября 1924 года // ГАРФ. Ф. 374. Оп. 28. Д. 603. Л. 34-37.
14 ОГПУ, или ГПУ — Объединенное государственное политическое управление.
15 Доклад партийной ячейки ЦСУ, июнь 1924, Оргбюро ЦК РКП(б) // ГАРФ. Ф. 374. Оп. 28. Д. 603. Л. 114-116.
16 Протоколы заседаний комиссии Центральной контрольной комиссии и Рабоче-крестьянской инспекции по проверке личного состава сотрудников ЦСУ, с 4 по 12 ноября 1924 года // ГАРФ. Ф. 374. Оп. 28. Д. 603.Л. 43-71.
17 Там же. С. 5.
18 Доклад комиссии по проверке личного состава ЦСУ заместителю Народного Комиссара тов. Янсону // ГАРФ. Ф. 374. Оп. 28. Д. 603. Л.34-37.
19 Там же.
го ГАРФ. Ф. 374. Оп. 28. Д. 603. Л. 220-224.
21 Эта отставка была принята: ГАРФ. Ф. 374. Оп. 28. Д. 603. Л. 220-224.
22 «Заявление Попова П.И. о принятии его в члены партии», Протоколы Политбюро, № 29. П. 27, 16 октября 1924 г. // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 469.
23 Он был принят на работу 26 января 1925 года на должность статистика первого класса.
24 ГАРФ. Ф. 374. Оп. 28. Д. 603. Л. 260.
25 ГАРФ. Ф. 374. Оп. 28. Д. 603. Л. 259.
26 ГАРФ. Ф. 374. Оп. 28. Д. 603. Л. 38-42.
27 ГАРФ. Ф. 374. Оп. 28. Д. 603. Л. 252-252 об. 2» ГАРФ. Ф. 374. Оп. 28. Д. 603. Л. 250-251.
29 Fitzpatrick S. Education and Social Mobility in the Soviet Union -1921-1934. Cambridge: Cambridge University Press, 1979.
30 Комиссии по проверке личного состава ЦСУ, Замнаркому тов. Янсону. Вероятно, 26 ноября 1926 года // ГАРФ. Ф. 374. Оп. 28. Д. 603. Л. 34. Эти данные взяты из личных дел. По данным партийной ячейки, более половины личного состава неправильно указывали свое социальное происхождение.
31 О разделении по классовым признакам или по признакам выполняемой работы см.: Fitzpatrick S. L'identité de classe dans la société de la NEP // Annales ESC. 1989. № 44(2). P. 251-272.
32 В политбюро ЦК РКП(б), тов. Сталину, от ответственных партработников Центр. Статист. Управ. // ГАРФ. Ф. 374. Оп. 28. Д. 603. Л. 95-96.
33 Правда. 1924. 20 июля. С. 2.
34 ГАРФ. Ф. 374. Оп. 28. Д. 603. Л. 89-90.
35 Комиссии по проверке личного состава ЦСУ, Замнаркома тов. Янсону // ГАРФ. Ф. 374. Оп. 28. Д. 603. Л. 34.
36 Там же.
37 «Заявление», подписанное членами бюро партийной ячейки ЦСУ // ГАРФ. Ф. 374. Оп. 28. Д. 603. Л. 210-212.
38 Там же.
39 Там же.
40 Practices of Denunciation in Modern European History // The Journal of Modern History. 1996. № 68(4).
41 Fitzpatrick S. Signals from Below: Soviet Letters of Denunciation of the 1930s // The Journal of Modern History. 1996. № 68(4). P. 831-
291
866; Nérard F.-X. Entre plainte et délation; Fitzpatrick S., Gellately R. Introduction to the Practices of Denunciation in Modern European History // The Journal of Modern History. 1996. № 68(4). P. 747-767.
42 ГАРФ. Ф. 374. On. 28. Д. 603. Л. 106-108 (копия письма, отпечатанного на машинке, датировано 30 июня 1924 года), 109-110 (письмо, отпечатанное на машинке, без даты).
43 Там же.
44 Boltanski L. L'Amour et la Justice comme compétences. Trois essais de sociologie de l'action. Paris: Métailié, 1990; Boltanski L. La dénonciation // Actes de la recherche en sciences sociales. 1984. Vol. 51.
45 ГАРФ. Ф. 374. On. 28. Д. 603. Л. 118-118 об.
46 Там же.
47 ГАРФ. Ф. 374. On. 28. Д. 603. Л. 106-108.
48 Boltanski L., Thévenot L. De la justification. Les économies de la grandeur. Paris: Gallimard, 1991.
49 Boltanski L. L'Amour et la Justice...
50 По поводу языка, рожденного революцией, см.: Figes О. The Russian Re volution of 1917 and Its Language intheVillage//TheRussian Review. 1997. № 56(3). P. 323-345.
51 Черносотенцы представляли собой силовые организации крайне правого толка, они были особенно активными в XIX веке и в начале XX века, нападали на евреев и либеральные элиты, не останавливаясь перед убийствами.
52 Этой теме, к примеру, посвящены следующие публикации: Practices of Denunciation in Modern European History (дореволюционный период); Kozlov V. Denunciation and Its Functions in Soviet Governance: A Study of Denunciations and Their Bureaucratic Handling from Soviet Police Archives, 1944-1953 // Journal of Modern History. 1996. № 68(4). P. 867-898; Fitzpatrick S. Signals from Below.
53 Протокол № 4 собрания партийной ячейки Центрального статистического управления // ГАРФ. Ф. 374. Оп. 28. Д. 603. Л. 193.
54 К таким же выводам приходит Шейла Фицпатрик в своей статье, см.: Fitzpatrick S. Signals from Below.
4. Ученый, администратор и большевик
1 Письмо Михайловского Каменеву, заместителю председателя Совета Народных Комиссаров СССР // ГАРФ. Ф. 374. Оп. 28. Д. 603. Л. 252-252 об.
2 Desrosières A. La Politique des grands nombres. Histoire de la raison statistique. Paris: Editions la Découverte, 1993.
3 Holquist P. La société contre l'Etat, la société conduisant l'Etat: la société cultivée et le pouvoir d'Etat en Russie, 1914-1921 // Le mouvement social. 2001. № 196. P. 21-40.
4 Открытое письмо тов. Зиновьеву и тов. Бухарину о статистике, 28 июня 1924 г. // РГАЭ. Ф.'Ю5. On. 1. Д. 51. Л. 1-7.
5 Открытое письмо в редакцию журнала «Плановое хозяйство» // ГАРФ. Ф. 374. Оп. 28. Д. 603. Л. 225-226.
6 «Осереднячили» (сделали «середняками») — указывает на перемены, проведенные в деревне.
7 Зажиточный крестьянин.
8 Бедный крестьянин.
292
9 Политический отчет Сталина XIV съезду Коммунистической партии. Стенографический отчет. 3-е изд. М.: Государственное изд-во, 1926. С.43-44.
10 Первая версия письма с поправками, сделанными рукой Попова, была написана с использованием еще более резких выражений. Их мы приводим в скобках.
11 Здесь и далее подчеркнуто П.И. Поповым.
12 Этот вопрос рассматривался на двух заседаниях Политбюро. Первое состоялось 3 декабря 1925 года, «О работе ЦСУ в области хлебофуражного баланса» (Протоколы Политбюро, № 93 // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 533); второе — 10 декабря 1925 года (Протоколы Политбюро, № 94 // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 534). Эти заседания проходили с участием, в частности, Бухарина (только первое), Каменева, Рыкова, Сталина, Троцкого. Вопрос освещался Куйбышевым, Яковлевым (обоими как ответственными за НК РКИ), Поповым, Струмилиным и Циль-ко (только на втором заседании). Стенограмма обсуждений сохранилась в РГАЭ: Ф. 105. On. 1. Д. 71. Л. 1-19 («Выборки из стенограммы заседания Политбюро ЦК РКП(б) с текстом выступления Попова по докладу Куйбышева о работе ЦСУ»).
13 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 2. Д. 192. Л. 1-2; с рукописными поправками автора в РГАЭ: Ф. 105. On. 1. Д. 72. Л. 1-3. Опубл.: Квашон-кин А.В. и др. Большевистское руководство. Переписка, 1912-1927. М.: РОССПЭН, 1996.
14 Бюллетень ЦСУ. № 105.
15 См. прим. 12 выше.
16 Доклад комиссии ЦСУ по вопросам о пересмотре Рабоче-крестьянской инспекцией хлебофуражного баланса за 1925-1926 годы (утвержден на заседании коллегии ЦСУ 18 декабря 1925 года) // Приложения к протоколу № 415 заседания коллегии ЦСУ от 18 декабря 1925 // РГАЭ. Ф. 105. Оп. 2. Д. 138. Л. 5-7.
17 Стенографический отчет XIV съезда партии. С. 546.
18 Там же.
19 Там же. С. 264.
20 По поводу обращения к идее объективности в XIX веке см. : Porter Т. M. Trust in Numbers. The Pursuit of Objectivity in Science and Public Life. Princeton: Princeton University Press, 1995.
21 Российский Госплан был создан в 1921 году и становится Госпланом СССР в 1923-м. В его обязанности входила разработка планов. Он напрямую подчинялся самой высшей инстанции власти в стране, осуществлявшей управление экономикой, — Совету Труда и Обороны, возглавляемому самим Лениным. Первоначально его возглавлял Кржижановский, а позднее - Цюрупа в 1924-1925 годах.
22 Прохождение в Совете Народных Комиссаров Союза ССР на заседании 23 июня 1925 года. Вопрос о положении статистического дела в Союзе ССР // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 809. Л. 171-217.
23 Там же.
24 Там же.
25 Отметим, что большинство выступлений этих людей, группирующихся вокруг Громана, будет использовано в процессе над «трудовой крестьянской партией» и над меньшевиками в 1930 и 1931 годах. Таким образом, уже в 1925 году вокруг этого человека собираются единомышленники, статистики и экономисты, оппозиционно настроенные по отношению к Попову и руководству ЦСУ. Все это напоминает о более давнем противостоянии этих двух людей, берущем начало еще в военные годы.
293
26 РГАСПИ. Ф. 17. On. 84. Д. 809. Л. 195 об. (с. 50).
27 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 809. Л. 99 об. (с. 58). В протоколе курсивом.
28 С различного рода решениями, принимавшимися Политбюро и Советом Народных Комиссаров относительно Статистического управления, можно познакомиться на сайте http://www-census.ined.fr/ histarus.
29 По поводу трактовки вопросов такого типа, касающихся французской администрации во время Второй мировой войны, см.: Baruch M.-О. Servir l'Etat Français: l'administration en France de 1940 à 1944. Paris: Fayard, 1997.
30 Desrosières A. La Politique des grands nombres.
31 Porter T.M. The Rise of Statistical Thinking, 1820-1900. Princeton: Princeton University Press, 1986.
32 Stanziani A. L'Economie en révolution. Le cas russe, 1870-1930. Paris: Albin Michel, 1998; Holquist P. La société contre l'Etat, la société conduisant l'Etat.
33 Krementsov N. Stalinist Science. Princeton: Princeton University Press, 1997.
34 Dullin S. Des hommes d'influence. Paris: Payot, 2001; Bailes K. Technology and Society under Lenin and Stalin. Origins of the Soviet Technical Intelligentsia, 1917-1941. Princeton: Princeton University Press, 1978.
35 Desrosières A. La Politique des grands nombres.
36 «О работе ЦСУ в области хлебофуражного баланса», Протоколы Политбюро, № 93 // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 533.
37 Выборки из стенограммы заседания Политбюро ЦК РКП(б) с текстом выступления Попова по докладу Куйбышева о работе ЦСУ // РГАЭ. Ф. 105. Оп. 1. Д. 71. Л. 1-19.
38 Протоколы Политбюро, № 93. П. 4 // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 534.
II. Администратор и бюрократ 5. Будет буря
1 Собрание законов и распоряжений Рабоче-Крестьянского Правительства Союза Советских Социалистических Республик, раздел П. М. : Отдел опубликования законов управ, делами СНК и СТО, 1929. Статья 19, 1926.
2 Собрание законов... Статья 32, 1926; Протоколы Политбюро, № 9. П. 14, 1926 // ГАРФ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 545.
3 Вместе с Бухариным, Коллонтай, Куйбышевым, Крицманом, Урицким, Преображенским, Пятаковым и Радеком.
4 Мирный договор между Россией и Германией (а также Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией), заключенный 3 марта 1918 года в Брест-Литовске на невыгодных условиях для России, которая теряла более четверти своего населения и территории, в частности Прибалтийские государства, Польшу, Украину и Финляндию.
5 Пайпс Р. Русская Революция: В 2 т. М.: РОССПЭН, 1990.
6 Карр Э. История Советской России. Кн. 1. Большевистская революция. 1917-1923. М.: Прогресс, 1990; FerroM. La Révolution de 1917. Paris: Aubier, 1976.
7 Автобиография // ЦГАМО (Центральный государственный архив Московской области). Ф, 320. On. 1. Д. 73. Л. 21-32.
294
8 Wheatcroft S.G. The Crooked Mirror of Soviet Economic Statistics // Davies R.W., Harrison M., Wheatcroft S.G. The Economic Transformation of the Soviet Union. 1913-1945. Cambridge: Cambridge University Press, 1994. P. 26.
9 Сам Осинский, а также Керженцев, Дмитриев, Смит-Фалькнер, Черных и Крицман были членами партии. Пашковский, Зейлингер, Красильников, Немчинов, Обухов и Громан членами партии не были.
10 Евгений Пашковский (1868-1939) родился в дворянской семье и никогда не был большевиком. Cl 891 по 1918 год после двух лет учебы в Политехническом институте Санкт-Петербурга работал статистиком в различных земских учреждениях. В 1900 году занимает свою первую должность директора бюро в Уфе, где он и встретился с Поповым.
11 Осинский Н. Положение и ближайшие задачи государственной статистики // Вестник статистики. 1927. № 1. С. 14-33.
12 Там же. С. 14.
13 ЦА ФСБ. Д. 10809.
14 Иосиф Адольфович Трахтенберг (1883-1957) родился на Украине в семье торговцев. Учился на юридическом факультете в Томске, затем в Парижской русской высшей школе общественных наук.
15 В 1930-х годах он будет занимать различные административные должности или должности политического руководителя в учреждениях мира литературы, искусства, издательского дела и радиовещания. Он умер в 1940 году.
16 Davies R.W. The Industrialization of Soviet Russia I. The Socialist Offensive. The Collectivization of Soviet Agriculture, 1929-1930. London: The McMillan Press, 1980.
17 Протоколы Политбюро, № 28. П. 18, 27 мая 1926 года // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 562.
18 См., в частности: Как был разрушен нэп. Стенограмма Пленумов ЦК ВКП(б), 1928-1929: В 5 т. / Под ред. В.П. Данилова, О.В. Хлевню-ка, А.Ю. Ватлина и др. М., 2000.
19 Письмо Н. Осинского А.И. Рыкову и И.В. Сталину от 12 декабря 1927 года // ГАРФ. Ф. Р-5446. Оп. 55. Д. 1338. Л. 1-4, см.: Квашон-кин А.В. и др. Большевистское руководство. Переписка, 1912-1927. М.: РОССПЭН, 1996. С. 357-361.
20 Там же. С. 358.
21 Там же.
22 Протоколы Политбюро, № 12. П. 11, 1 марта 1928 г. // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 675; этот вопрос был поставлен в повестку дня на заседании Политбюро 23 февраля, но затем был перенесен.
23 О пленумах партии 1928 года см., в частности: Как был разрушен нэп. Стенограмма Пленумов ЦК ВКП(б), 1928-1929.
24 Протоколы Политбюро, № 12. П. 11, 1 марта 1928 г. // РГАСПИ. Ф.47. Оп. 3. Д. 675.
25 Donald R. Revolution on the Volga. 1917 in Saratov. Ithaca-London: Cornell University Press, 1986.
26 Гимпельсон Е.Г. Советские управленцы, 1917-1920. M.: РАН, 1998. С. 99.
27 На базе этого института был создан в 1924 году Институт народного хозяйства имени Плеханова.
28 Коммунистическая академия заменила Социалистическую академию в конце 1923 года. Обладая статусом научного учреждения, она имела своей задачей «изучение и разработку вопросов, касающихся истории, теории и практики социализма», а также «подготовку науч
295
ных работников по социализму» (Большая Советская Энциклопедия. Т. 33. 1938. С. 707). См.: David-Fox M. Revolution of the Mind: Higher Learning Among the Bolcheviks, 1918-1929. Ithaca: Cornell University Press, 1997.
29 Заместители управляющего: Шмидт, Крицман, Пашковский (Протоколы Политбюро, № 15. П. 14,13 марта 1928 г. // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 677); члены коллегии: Немчинов, Смит-Фалькнер, Зейлин-гер, Обухов, Громан, Красильников, Середа, Дмитриев, Гайстер, Петров и Мудрик (Протоколы Политбюро, № 16. П. 15, 22 марта 1928 г. // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 678).
30 РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 30. Д. 37. Л. 280.
31 Он и в дальнейшем будет совмещать должности научного работника и управленца от науки, партийца. Как широко известный исследователь арктических территорий он станет героем Советского Союза в 1937 году, будет заместителем президента Академии наук СССР с 1938 по 1942 год и директором Института теоретической геофизики Академии наук.
32 Вопросы статистики. 1995. № 11. С. 78.
33 Сох Т. Peasants, Class and Capitalism: The Rural Research of L.N. Kritsman and His School. Oxford: Clarendon Press, 1986. Положения, предложенные его группой, станут, однако, объектом резкой критики со стороны партии с 1928 года. Эта группа проповедовала идею о том, «что надо дать советскому сельскохозяйственному сектору возможность развиться до уровня капиталистической стадии, прежде чем он сможет перейти к социализму, то есть коллективному использованию земель». Репрессированный в 1937 году, он скончается в тюрьме в следующем году.
34 Gross Solomon S. The Soviet Agrarian Debate: A Controversy in Social Science, 1923-1929. Boulder: Westview Press, 1977.
35 Первый пятилетний план охватывает период 1928-1932 годов. Решение о начале его осуществления было, однако, принято только в конце 1928 года.
36 Протоколы Политбюро, № 101. П. 22, 5 октября 1929 г. // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 761.
37 Членами коллегии на 1 января 1931 года были: Минаев Сергей Владимирович (руководитель сектора), Чербенка Владислав Марья-нович (заместитель председателя секретариата организации), Мендельсон Абрам Соломонович, Смулевич Болеслав Михайлович, Бинеман Яков Михайлович, Петров Александр Ильич, Хмельницкая Елизавета Леонидовна, Немчинов Василий Сергеевич, Красногорский Аркадий Абрамович, Губерман Семен Емельянович (Список руководящих работников сектора экономики и статистики на 1 января 1931 года // РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 30. Д. 69. Л. 1).
38 Центральный Комитет ВКП(б). Материалы о деле контрреволюционной «крестьянской трудовой партии» и группе Суханова — Громана (Из материалов следственного производства ОГПУ), сентябрь 1930 года // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 71. Д. 30.
39 Wheatcroft S.G., Davies R.W. The Crooked Mirror of Soviet Economie Statistics.
40 По соображениям удобства мы в дальнейшем все же будем называть этот орган Статистическим управлением.
41 Собрание законов... Статья 15, 11 января 1932 г. Его заместителями становятся C.B. Минаев (ст. 16) и С.Г. Струмилин (ст. 17). В состав коллегии, кроме того, входят И.Н. Балашев, И.А. Трахтенберг,
296
Б.М. Смулевич, А.И. Кристин, А.А. Красногорский, СМ. Мазлах, А.С. Мендельсон и А.И. Петров (ст. 34; Протоколы Политбюро, № 84. П. 43\21, по согласованию // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 868); B.C. Немчинов и З.Л. Миндлин (ст. 94) несколько позже, но с конца апреля того же года тоже становятся членами коллегии. Список сотрудников ЦУНХУ СССР по положению на 1 апреля 1932 года // РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 30. Д. 71. Л. 1.
42 О мерах взыскания в отношении работников ЦУНХУ: Приложение к п. 10 пр. ПБ № 126, 16 декабря 1932 г. // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 911.
43 Н. Ежов входил в число ближайших приверженцев Сталина. В то время он возглавлял отдел кадров секретариата ЦК партии, в частности, в его обязанности входил контроль над кадрами местных аппаратов партийных организаций, над руководителями предприятий и «спецами», подозреваемыми в антипартийной деятельности. В 1935 году он становится секретарем ЦК и назначается председателем Центральной контрольной комиссии.
44 ЦА ФСБ. Д. 10809; О мерах взыскания в отношении работников ЦУНХУ: Приложение к п. 10 пр. ПБ № 126,16 декабря 1932 г. // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 911.
45 Moine N. Passeportisation, statistique des migrations et contrôle de l'identité sociale // Cahiers du monde russe. 1997. № 38(4). P. 587-600.
46 К П.И. Попову он не имеет никакого отношения.
47 В состав коллегии в то время, на 1 июля 1933 года, входили Осинский, его заместители Краваль, Струмилин и А.С. Попов, а ТЭ.КЛС6 Трах-тенберг, Мендельсон, Петров, Миндлин, Членов, Богдатьев, Гатов-ский, Кристин, Куванин, Дубнер, Первухин, Уряшзон, Романов и Жу-ревский (Личный состав ЦУНХУ на 1 июля 1933 года и на 1 августа 1933 года // РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 2. Д. 737. Л. 1).
48 Приложение к п. 10 пр. ПБ № 128, 16 января 1933 г. «О Госплане Союза и ЦУНХУ» // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 913.
49 Там же.
50 Ивницкий Н.А. Голод 1932-1933 годов: кто виноват // Участь русского крестьянства / Под ред. Ю.Н. Афанасьева. Т. 1. М.: РГГУ, 1996; Траугер М.Б. Урожай 1932 года и голод 1933 года // Там же; Фицпатрик Ш. Сталинские крестьяне. Социальная история Советской России в 30-е годы: деревня. М.: РОССПЭН, 2001; Командующие великим голодом: пребывание Молотова и Кагановича на Украине и на Северном Кавказе. 1932-1933 / Под ред. В. Васильева, Ю. Шаповала. Киев: Генеза, 2001.
51 Adamets S., Blum A., Zakharov S. Disparités et variabilités des catastrophes démographiques en URSS // Dossiers et recherches. № 42. Paris: INED, 1994; Vallin J., Meslé F., Adamets S., Pyrozhkov S. A New Estimation of Ukrainian Losses During the 30's and 40's Crises // Population Studies. 2002. № 56(3); Трагедия советской деревни: коллективизация и раскулачивание, документы и материалы / Под ред. И. Зеленина и др. Т. 3. Голод: 1930-1933. М.: РОССПЭН, 2001. С. 866-887.
52 Запись актов гражданского состояния.
53 Положения этой главы развивают различные элементы статьи, опубликованной в «Cahiers du monde russe». Мы благодарим редакцию этого журнала за разрешение воспроизвести их параллельно в этой работе: Blum A. A l'origine des purges de 1937: l'exemple de l'administration de la statistique démographique // Cahiers du monde russe. 1998. № 1-2. P.169-196.
297
54 Эту комиссию возглавлял Меяслаук, в то время председатель Госплана.
55 Сикра становится в 1936 году заведующим сектором статистики народонаселения в Статистическом управлении.
56 Начальник сектора статистики населения и здравоохранения ЦУНХУ Госплана СССР Каплун. Докладная записка Заместителю начальника Центрального Управления Нар. Хоз. Учета Госплана СССР тов. Кравалю И.А. // РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 107. Л. 144-146 и сл.
57 Протоколы Политбюро, № 1. П. 3, доложенный Сталиным 20 февраля 1934 года, «О ЦУНХУ» // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 939; Хлев-нюк О.В., Квашонкин А.В., Кошелева Л.П., Роговая Л.А. Сталинское Политбюро в 30-е годы: Сборник документов. М.: АИРО-ХХ, 1995.
58 Рапорт Начальнику сектора статистики населения и здравоохранения тов. Каплуну, «О результатах обследования состояния учета естественного движения населения в Сев.-Кавказск. Крае» // РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 131. Л. 15.
59 Каплун С. Материалы к итогам естественного движения населения за 1933 год. 31 марта 1934 г. // РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 107. Л. 169-182.
60 Курман М.В. Сводный отчет о результатах обследования постановки учета естественного движения населения, произведенного сотрудниками ЦУНХУ, УНХУ УССР и Ивановского ОблУНХУ в марте 1934 г., 4 апреля 1934 г. // РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 132. Л. 56-66.
61 Там же.
62 Там же.
63 В то время соответственно председатель Комиссии партийного контроля и Комиссии советского контроля.
64 Пояснения к докладной записке тов. Вознесенского «О статистике народонаселения» // РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 107. Л. 156-168.
85 По поводу этой реформы см.: Benvenuti F. The «Reform» of the NKVD, 1934 // Europe-Asia Studies. 1997. № 49(6). P. 1037-1056; Ky-курин А.И., Петров H.B. Лубянка: ВЧК — ОГПУ — НКВД — МГБ — МВД — КГБ, 1917-1960: Путеводитель // Россия XX века. Документы. М., 1997.
т Собрание законов... Статья 36, 10 июля 1934 г.; Волков А.Г. Перепись населения в СССР 1937 года. История и материалы. Экспресс-выпуск // Серия «История статистики». Вып. 3-5. T. II. М.: Музей статистики Госкомстата СССР, 1990. С. 196.
67 ЦОАГС: Центральный отдел записи актов гражданского состояния. Его возглавил М.М. Алиевский.
68 Алиевский М.М. Докладная записка «О состоянии учета естественного движения населения», Народному комиссару внутренних дел СССР, тов. Ягоде, 19 февраля 1935 г. // РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 107. С.120-127.
69 Доклад заместителя начальника ЦУНХУ Краваля Народному комиссару внутренних дел Ягоде, 10 апреля 1935 г. // РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 107. Л. 152-155.
70 Роза Сифман, тем не менее, в 1937 году не была отстранена. Она будет продолжать работать в сфере демографической статистики и после Второй мировой войны.
71 Руководитель группы Организ. штатной отчетности Гроссман, ответственный контролер Нестеровский, «О естественном движении населения», Председателю Комиссии партийного контроля тов. Ежову; передано Ежовым тов. Сталину 23 июня 1935 г. // РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 107. Л. 128-133.
298
721 апреля 1937 г. он будет уволен и репрессирован.
73 7 апреля 1937 г. она будет уволена и репрессирована.
74 «О естественном движении населения».
75 Протоколы Политбюро, № 29. П. 9, 2 июля 1935 // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 969.
76 Протоколы Политбюро, № 31 // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 969.
77 Приложение к протоколу Политбюро № 30. П. 227, 21 сентября 1935 г. (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 971) и постановление от 21 сентября 1935 года Совета Народных Комиссаров СССР и Центрального Комитета партии «О естественном движении населения». Это постановление было опубликовано в Собрании законов и распоряжений рабоче-крестьянского правительства СССР (М., 1935. Раздел I. Статья 53,19 октября 1935).
78 Начальник ЦУНХУ Госплана СССР Краваль, «Рождаемость, смертность и прирост населения в СССР за 10 мес. 1936 года (по отчетным данным с 97%-м охватом числа загсов)», Секретарю ЦК ВКП(б) т. Андрееву А.А., председателю СНК СССР т. Молотову В.М., Народному комиссару внутренних дел СССР т. Ежову Н.И., Заместителю председателя СНК СССР т. Межлауку В.И., 5 января 1937 г. // РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 107. Л. 204-207.
6. Крайнее решение
1 ЦА ФСБ. Д. 7978.
2 Протоколы Политбюро, № 97. П. 33\10, 23 марта 1932 г., по согласованию 20 апреля 1932 г. // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 881; постановление Совета Народных Комиссаров СССР от 13 августа, а также «Материалы протокола заседания коллегии ЦУНХУ» // РГАЭ. Ф. 1562. On. 1. Д. 738. Л. 1; Проведение выборочной переписи населения 1932 г. // РГАЭ. Ф. 1562. On. 1. Д. 738. Л. 35.
3 Постановление Совета Народных Комиссаров СССР // Собрание законов и распоряжений рабоче-крестьянского правительства СССР. Раздел I. М., 1932. № 29. Статья 186, 22 апреля 1932 г.
4 Различные варианты вопросников 1933, 1934, 1936, 1937 и 1939 годов представлены на сервере http://www.census.ined.fr. Ниже мы частично повторим различные детали, встречающиеся в издании: Волков А.Г. Перепись населения СССР 1937 года. История и материалы. М., 1990. С. 27-28.
5 Протоколы Политбюро, № 136. П. 56\32 // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д.921.
6 Протоколы Политбюро, № 9. П. 125\115, 26 июня 1934 г., по согласованию 22 июня 1934 г. // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 947.
7 Протоколы Политбюро, № 35. П. 176, 16 декабря 1935 г., по согласованию 15 декабря 1935 г. // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 973; № 1. П. 1 // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 974; № 2. П. 272 // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 975; № 3. П. 1 // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 976.
8 Постановление Совета Народных Комиссаров от 28 апреля 1936 года.
9 РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 336. Д. 106. Л. 2.
10 РГАСПИ. Ф. 1562. Оп. 336. Д. 106. Л. 4.
11 Помимо исходных документов, ссылки на которые представлены в предшествующих примечаниях, можно ознакомиться с работой: Жиромская В.Б., Киселев И.Н., Поляков Ю.А. Полвека под грифом «секретно». Всесоюзная перепись населения 1937 года. М.: Наука, 1996. Там представлен исчерпывающий сравнительный анализ этих трех проектов.
299
12 Этот документ был найден НКВД в квартире А.С. Попова, заместителя начальника ЦУНХУ, в 1937 году: РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 200. Л. 135-136.
13 Волков А.Г. Перепись населения СССР 1937 года.
14 Там же.
15 Отчетный доклад тов. Сталина о работе ЦК ВКП(б). Раздел 3: Повышение материального и культурного уровня трудящихся // XVII съезд ВКП(б). Стенографический отчет. М.: Политиздат, 1934. С. 24-25; Правда. 1934. 28 янв.
16 Правда. 1935.4 дек. См. : Toits M. The Failure of Demographic Statistics: A Soviet Response to Population Troubles: Paper to the general conference of the Union internationale pour l'étude scientifique de la population, Salvador-Bahia, Brazil, August 18-24, 2001.
17 Вероятно, речь идет о беседе Сталина и Осинского, которая состоялась 25 февраля 1934 г. См.: Посетители кремлевского кабинета И.В. Сталина, 1934-1935 // Исторический архив. 1995. № 3. С. 122.
18 Брандгендлер сам сообщает об этом на допросе после ареста: ЦА ФСБ. Д. 5719.
19 Это перекликается с замечанием Сталина, приведенным выше и происходящим из источника, не зависимого от последнего.
20 ЦА ФСБ. Д. 8328.
21 Там же. Письмо, сохранившееся в архивах, почти полностью подтверждает подлинность этого сообщения. См. далее в этой главе.
22 Там же. АЧК — район Азовского и Черного морей.
23 Там же.
24 Там же.
26 Протоколы Политбюро. П. 129,16 января 1937 г. // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 983.
26 В состав комиссии еще входили Гегечкори, Цагурия, А. Гайстер, Рубинштейн, А. Челинцев, А. Барбэ, Г. Козлов.
27 Записи Сельскохозяйственного отдела ЦК ВКП(б) о ЦУНХУ, о предварительных результатах Всесоюзной переписи населения 1937 и 1939 гг. и другие записи (1937-1957) // РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 537.
28 Там же.
29 «О предварительных результатах Всесоюзной переписи населения», отправлено Кравалем Сталину и Молотову 11 февраля 1937 года // ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 22а. Д. 1096. Л. 16-29, а также: РГАЭ. Ф. 1562. Точная ссылка утеряна.
30 Там же.
31 «Доклад о естественном движении населения за десятилетний период с 17 декабря 1926 по 6 января 1937 г.», направленный И.А. Кравалю Курманом, 14 марта 1937 г. // РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 107. Л. 90-95.
32 По версии одной из бесед, состоявшейся после его освобождения из мест заключения: Kurman M. V. Mémoires de M.V. Kurman // Cahiers du monde russe et soviétique. 1993. № 4. P. 589-629. Эта беседа была записана Анатолием Вишневским: Le destin d'un démographe: portrait sur le fond d'une époque // Cahiers du monde russe et soviétique. 1993. № 4. P.577-588.
33ЦАФСБ. Д. 2791.
34 «Доклад о естественном движении населения за десятилетний период с 17 декабря 1926 по 6 января 1937 г.», направленный И.А. Кравалю Курманом, 14 марта 1937 г. // РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 107. Л. 90-95.
300
Этот доклад частично представлен в: Блюм А. Родиться, жить и умереть в СССР. М.: Новое Издательство, 2005. С. 33-34. 35ЦАФСБ. Д. 2791.
36 Подчеркнуто Молотовым красным карандашом.
37 РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 537. Л. 81.
38 Посетители кремлевского кабинета И.В. Сталина, 1936—1937 // Исторический архив. 1995. № 4. С. 47.
39 РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 537. Л. 129-155.
40 Посетители кремлевского кабинета И.В. Сталина, 1936-1937. С. 48, 50.
41 РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 537. Л. 124, 18 мая 1937 г.
42 Посетители кремлевского кабинета И.В. Сталина, 1936-1937. С. 47.
43 ЦА ФСБ. Д. 8328.
44 Пути Курмана несколько раз пересекались во время его ссылки с путями Брандгендлера. В.Н. Максимова рассказала о судьбе Бранд-гендлера, см.: Максимова В.Н. Из воспоминаний (20-30-е годы) // Вопросы статистики. 1996. № 10. С. 78-87.
45 Постановление Объединенных президиумов ЦК и Московского областного комитета Союза госучреждений «О системе заработной платы и расходовании фондов заработной платы в ЦУНХУ СССР», проект, декабрь 1937 // РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 2. Д. 758. Л. 6.
46 В этой «контрреволюционной группе» были также Межлаук, Г.И. Смирнов, Квиринг, Парзян, Месяцев, Фишзон и Троицкий (ЦА ФСБ. Д. 9444).
47 Волков А.Г. Перепись населения СССР 1937 года.
48 Из 160 остававшихся в живых в начале 1937 года людей, упомянутых в данной работе, которые не занимали сугубо политические посты на высоком уровне и хотя бы несколько деталей биографии которых, по меньшей мере год рождения, известны, 52 были расстреляны в течение 1937 и 1938 годов, 66 скончались после 1938 года, участь 43-х осталась неизвестной, но и среди них многие, вероятнее всего, были арестованы. См. биографии, представленные на сайте http:// www-census.ined.fr/histarus. Мы надеемся, что в конечном счете сможем более подробно рассказать об этих репрессиях.
49 Проект предложений в докладной записке, подписанной Писаревым и Хотимским.19 августа 1937 г. // РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 200. Л. 1198.
50 Постановление Совета Народных Комиссаров от 27 сентября 1937 г. // Собрание законов и распоряжений рабоче-крестьянского правительства СССР; Протоколы Политбюро, № 54. П. 13, по согласованию 23 сентября 1937 г. // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 992.
51 РГАЭ. Ф. 1562. On. 1. Д. 1063. Л. 104-108.
52 В главах 9 и 10 этой книги более детально рассматриваются изменения, внесенные в некоторые вопросы.
53 «Всем начальникам УНХУ союзных и автономных республик, краев, областей и округов», письмо, датированное 17 апреля 1938 г., за подписью Писарева, исполнявшего обязанности начальника бюро Всесоюзной переписи населения // РГАЭ. Ф. 1562. On. 1. Д. 1032. Л. 1-2.
54 В письме управляющему статистикой республики Удмуртия говорится: «Бюро Всесоюзной переписи населения сообщает, что при анализе численности населения по спискам населенных мест к переписи 1939 года, для этой конкретной цели возможно пользоваться данными 1937 года как одним из контрольных материалов». Письмо
301
подписано Бозиным, заместителем начальника ЦУНХУ : РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 200. Л. 150.
55 Лозунги к переписи 1939 г. (проект) // РГАЭ. Ф. 1562. On. 1. Д. 1033. Л. 245-246.
56 Правда. 1938. 29 нояб.
57 Там же.
58 РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 285. Л. 57-111.
59 РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 285. Л. 120-121. Список шестидесяти девяти районов, в которые циркуляр был направлен, прилагается к телеграмме.
60 Речь идет о численности населения, полученной до перераспределения специальных контингентов.
61 Докладная записка, направленная в Союзнархозучет Госплана СССР начальником бюро переписи населения тов. Бозиным 28 февраля 1939 года, от УНХУ Украины, Киев; подписано тов. Рябичко, начальником управления и начальником бюро переписи населения УНХУ Украины, и Булгаковым, зам. начальника бюро переписи населения // РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 285. Л. 145-147.
62 В итоге общая численность населения Украины достигнет 30 848 000 жителей, то есть почти на один миллион больше, чем численность населения, оцениваемая в первоначальных прикидках ЦСУ Госплана СССР. См.: Население СССР на 17 января 1939 года по областям, областным центрам, городам, рабочим поселкам и селам, согласно данным переписи населения 1939 года. М.: Госполитиздат, 1941. С. 8.
63 Валентина Хетагурова была женой офицера Красной Армии, служившего на Дальнем Востоке. Ее использовали, чтобы бросить призыв девушкам, молодым комсомолкам, отправиться на Дальний Восток и уравновесить огромный численный перевес мужского населения, который там сложился. Само собой разумеется, число уехавших девушек было несоизмеримо малым по отношению к дефициту численности населения, отмеченному на Украине.
64 П.И. Попов был тогда начальником отдела сельского хозяйства Госплана РСФСР.
65 РГАЭ. Ф. 4372. Оп. 92. Д. 161.
66 РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 536. Л. 11, письмо, датированное 19 февраля (год не указан, предположительно 1940-й).
67 «О переписи населения 1939 г. », секретарю ЦК ВКП(б) тов. И.В. Сталину, председателю Совета Народных Комиссаров СССР тов. В.М. Молотову; подписано Вознесенским, председателем Госплана при Совете Народных Комиссаров СССР, и Саутиным, начальником ЦУНХУ Госплана СССР, датировано мартом 1939 года // РГАЭ. Ф. 4372. Оп. 92. Д. 161. Л. 44-49. День не указывается, и мы не уверены, что этот документ был передан адресатам.
68 Там же.
69 Сталин И.В. Отчетный доклад на XVIII съезде партии о работе ЦК ВКП(б), 10 марта 1939 г. М., 1939. С. 24.
70 «Об итогах всесоюзной переписи населения 1939 г.», направлено 5 апреля 1940 г. Молотову (председателю Совета Народных Комиссаров), Вознесенскому (председателю Госплана) и Сабурову (зам. председателя Госплана), подписано Старовским, начальником ЦУНХУ Госплана СССР // РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 536. Л. 44-77.
71 Население СССР с разделением на городское и сельское по СССР, республикам, население городов с более 50 000 жителей // Правда. 1939. 2 апр.; Возрастная структура, грамотность, уровень образова
302
ния и распределение по национальным и социальным группам населения СССР // Правда. 1940. 29 апр.
72 Ястремский Б., Хотимский В. Теория математической статистики. М.: Планхозгиз, 1930.
73 ЦА ФСБ. Д. 9444.
74 Цейтлин Т.Я., Соколова Е.П., Курман М.В. К методологии планирования населения на вторую пятилетку, на материалах Ленинградской области. Л., 1932.
75 Курман М.В. Четверть жизни. С. 1.
76 Там же.
77 Там же.
78 Именно Борис Троицкий, бывший член президиума Госплана, позже тоже арестованный, чьи пути пересеклись с путями Курмана в тюрьме на Бутырке, расскажет ему историю доклада, который он написал и передал Сталину. Курман же в своих мемуарах указывает, что этот доклад был адресован Сталину, Молотову и Кагановичу. Там же. С. 15.
79 Там же.
80 Там же. С. 20. 81ЦАФСБ. Д. 2791.
82 Максимова В.Н. Из воспоминаний (20-30-е годы). С. 85-86.
83 Это отрывок из письма, отправленного из ссылки его матери, в котором он воспроизводит письмо, направленное в Верховный Суд. Оно было приведено В.Н. Максимовой. Там же. С. 85-86.
84 До конца 1930-х годов результаты записи актов гражданского состояния внутри ГУЛАГа не передавались центральным статистическим органам. Андреев Е.М., Дарский Л.Е., Харькова Т.Л. История народонаселения СССР, 1920-1959 годы. М., 1990.
85 Benvenuti F. The «Reform» of the NKVD, 1934 // Europe-Asia Studies. 1997. № 49(6). P. 1037-1056; Solomon P.H. Soviet Criminal Justice under Stalin. Cambridge: Cambridge University Press, 1996.
7. Бюрократическая анархия
1 Такая ситуация наблюдалась и в других учреждениях. См.: Stern-Heimer S. Administration for Development: The Emerging Bureaucratic Elite, 1920-1930 // MacKenzie-Pintner W., Rowney D.R. (eds.). Russian Officialdom: The Bureaucratisation of Russian Society from the Seventeenth to the Twentieth Century. London; New York: Macmillan, 1980.
2 Источником статистических данных, приведенных в этой главе, является анонимный анализ произвольной выборки тысячи профессиональных личных дел служащих Статистического управления, работавших с 1918 по 1939 год. Эта подборка приводится в конце настоящей работы; полные данные, а также многочисленные схемы и таблицы, иллюстрирующие положения этой главы и полученные в результате анализа личных дел, можно найти на сайте http://www-census.ined.fr/ histarus.
3 Всесоюзная перепись населения 1926 года. T. XXXVI. М.: Планхозгиз, 1930.
4 То есть достигший четырнадцатилетнего возраста.
5 Полляк Г. Статистические силы республики // Вестник статистики. 1920. № 9-12. С.120-132.
6 Lewin M. La Grande mutation soviétique. Paris: La Découverte, 1989; Вишневский A.Г. Серп и рубль: консервативная модернизация в СССР. М.: ОГИ, 1998.
303
7 Как и в сегодняшней России, защита кандидатской диссертации предшествовала защите докторской диссертации.
8 Его карьера кадрового партийца в управленческом аппарате на этом не заканчивается. После того как он руководил различными институтами в годы Второй мировой войны, он назначается заместителем заведующего отделом агитации и пропаганды Московского областного комитета ЦК ВКП(б) в 1946 году, затем ответственным редактором газеты «Московская правда» с 1948 по 1950 год. Он оставляет этот пост и становится заведующим кафедрой политэкономии Московской высшей торговой школы. В 1953 году становится заместителем начальника планово-экономического управления Министерства торговли. Затем, до выхода на пенсию в 1962 году, он будет занимать различные руководящие посты в управленческом аппарате. Он скончался в 1975 году.
9 Для него тоже эта должность станет лишь этапом в карьере, типичной для кадрового партийца. С 1939 по 1947 год он будет председателем Госплана РСФСР, затем заместителем председателя Госплана СССР, уполномоченным Госплана СССР на Украине с 1948 по 1957 год, заместителем председателя Государственного экономического совета при Совете министров СССР с 1958 по 1961 год. Наконец, он назначается послом в Гвинее с 1962 по 1964 год, когда уходит в отставку. Он скончался в 1982 году.
10 David-Fox M. Revolution of the Mind: Higher Learning Among the Bolsheviks, 1918-1929. Ithaca: Cornell University Press, 1997.
11 Fitzpatrick S. Education and Social Mobility in the Soviet Union — 1921-1934. Cambridge: Cambridge University Press, 1979.
12 Максимова В.Н. Из воспоминаний (20-30-е годы) // Вопросы статистики. 1996. № 10. С. 78-88.
13 Там же. С. 83.
14 ЦА ФСБ. Д. 8328.
15 Там же.
16 Там же.
17 Записка, датированная 25 апреля 1938 г. // РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 536. Л. 90-92.
18 Эта последняя записка сохранилась в архивах. Он не уточняет, передал ли он ее Саутину вместе с предыдущей запиской. Хотя, конечно, это не исключено.
19 РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 536. Л. 91.
20 «Об итогах Всесоюзной переписи населения 1939 года», отчет Старовского, направленный Молотову, Вознесенскому и Сабурову // РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 536. Л. 44-77.
21 Подробнее в главе 6.
22 Список литературы, изымаемой из обращения издательства Со-юзоргучет // РГАЭ. Ф. 1562. On. 1. Д. 1063. Л. 94-101. Этот список был прокомментирован и воспроизведен А. Блюмом, см.: Blum A. A l'origine des purges de 1937: l'exemple de l'administration de la statistique démographique // Cahiers du monde russe. 1998. № 1-2. P. 169-196.
23 Термин заимствован y Раймона Арона, см.: Aron R. Démocratie et totalitarisme. Paris: Gallimard, 1970. Он рассматривается Клодом Ле-фором, см.: Lefort С. La Complication. Retour sur le communisme. Paris: Fayard, 1999.
24 Aron R. Démocratie et totalitarisme. Ch. 16.
25 О деятельности других управлений в 1930-х годах см.: Dullin S. Des hommes d'influence: les ambassadeurs de Staline en Europe, 1930-1939. Paris: Payot, 2001.
304
26 Lefort С. La Complication.
27 Эта идея вынуждает его занять позицию, далекую от выводов Франсуа Фюре и Мартина Малиа.
28 Здесь затрагиваются вопросы, ранее поставленные Ханной Арендт. См.: Arendt H. La Crise de la culture: huit exercices de pensée politique. Paris: Gallimard, 1989.
29 Хлевнюк O.B. Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы. М., 1996; Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город. М., 2001.
III. Ученый и политик 8. Какая наука нужна социалистическому обществу?
1 Krementsov N. Stalinist Science. Princeton: Princeton University Press, 1997; Lecourt D. Lyssenko. Histoire réelle d'une «science prolétarienne». Paris: PUF, 1995; Graham L. Science in Russia and the Soviet Union: A Short History. New York: Cambridge University Press, 1993.
2 Теоретический анализ разногласий, противоречий, напряженности, а также примирений и компромиссов см.: Boltanski L., Thévenot L. De la justification. Les économies de la grandeur. Paris: Callimard, 1991.
3 По поводу размышлений о «реализме» статистики см.: Desrosières А. Entre réalisme métrologique et conventions d'équivalence: les ambiguïtés de la sociologie quantitative // Genèses. 2001. № 43. P. 112-127.
4 Кауфман A.A. Теория и методы статистики. Руководство для учащихся и для лиц, посвящающих себя статистическому труду. 1-е изд. М.: Сытин, 1912; 4-е изд. М.: ЦСУ, 1922. Закон больших чисел указывает, что чем большей является величина выборки, полученной из подсчета населения, тем ближе к среднему эмпирическое среднее.
5 О Кетле и понятии «среднее» см.: Porter Т. The Rise of Statistical Thinking, 1820-1900. Princeton: Princeton University Press, 1986. Ch. II, IV; Desrosières A. Masses, individus, moyennes: la statistique sociale au XIXe siècle // Hermès. 1988. P. 41-64; Thévenot L. Statistique et politique. La normalité du collectif // Politix. 1994. № 25. P. 5-20.
6 Кауфман A.A. Теория и методы статистики. С. 222.
7 Porter Т. The Rise of Statistical Thinking, 1820-1900. Chapter VI; Stigler S.M. The History of Statistics. The Measurement of Uncertainty before 1900. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1986.
8 Старовский В.Н. Азбука статистики / Под ред. И.А. Краваля. М.: Союзоргучет, 1936. С. 9.
9 Там же.
10 Английский историк Генри Томас Бокль (1821-1862) был весьма противоречив, чем можно объяснить выбор примера, сделанный Ста-ровским. Бокль защищал применение эмпирических методов в изучении истории. Старовский, как и другие советские статистики (в частности, Боярский), ссылается здесь на его труд «История цивилизации в Англии» (London: J.W. Parker & Son, 1857. 2 vols.). В русском переводе он вышел в Петербурге в 1895 году.
11 Старовский В.Н. Азбука статистики. С. 9.
12 Там же. С. 10.
13 Там же.
14 Сергей Александрович Ефремов (1876-1939), вице-президент Академии наук Украины с 1922 года, был арестован 21 июля 1929 года
305
за «создание подпольной организации "Союз за освобождение Украины"». На судебном процессе, проходившем с 9 марта по 19 апреля 1930 года в Харькове, был обвинен в заключении тайного сговора с Польшей с целью отторжения Украины от СССР. Был приговорен к десяти годам заключения и умер в лагере в 1939 году.
15 Старовский В.Н. Азбука статистики. С. 10-11.
16 Там же. С. 11. В своих работах Маркс множество раз прибегает к средней величине, чтобы выразить законы, которые он хочет продемонстрировать, оправдывая использование для этого больших чисел. Например, он использует ее, чтобы описать свою теорию стоимости («Капитал», том I); он использует также понятие среднего человека, ссылаясь на книгу Кетле «Социальная физика или очерк о развитии способностей человека», не прибегая к другим комментариям (Маркс, «Капитал», том II, часть 1).
17 По поводу этих процессов см.: Werth N. Histoire de l'Union soviétique de L'Empire russe à la Communauté des Etats indépendants, 1900-1991. Paris: PUF, 2001; Jasny N. Soviet Economists of the Twenties: Names to be Remembered. Cambridge University Press, 1972.
18 Ястремский Б.С, Хотимский В.И. Элементы общей теории статистики. М.: Союзоргучет, 1935.
19 Там же. С. 11.
20 Смит М. Основы статистической методологии. Т. 1. Москва—Петроград: Госиздат, 1923.
21 Ястремский Б., Хотимский В. Теория математической статистики. М.: Планхозгиз, 1930.
22 От имени физика и философа Маха.
23 Речь идет об Ирвинге Фишере. Некоторые из его работ, касающихся показателей, были переведены в журнале ЦСУ «Вестник статистики» в середине 1920-х годов.
24 Ястремский Б., Хотимский В. Теория математической статистики.
25 Desrosières A. La Politique des grands nombres. Histoire de la raison statistique. Paris: Editions La Découverte, 1993; Louçâ F. Nikolai Kondratiev and the early consensus and dissentions about history and statistics // History of Political Economy. 1999. № 31(1). P. 169-205.
26 Осинский H. Что значит учет. M.: Союзоргучет, 1932. См. Елисеева И.И., Плошко Б.Г. История статистики. М.: Финансы и статистика, 1990.
27 Осинский Н. Что значит учет. С. 5 и далее.
28 Там же.
29 Крейнин Г.С. Элементарный курс статистики. М.: Союзоргучет,
1938. С. 5.
30 Старовский В.Н. Советская статистическая наука и практика // История советской государственной статистики: Сб. М.: Госстатиздат, 1960. С. 16.
31 Ястремский B.C., Хотимский В.И. Элементы общей теории статистики.
32 Смит М. Основы статистической методологии. Т. 2: Методология экономической статистики. Москва-Петроград: Госиздат, 1924.
33 Виноградова Н.М. Теория индексов. Л., 1930.
34 Новосельский Н.М., Подольский Ю.А. Наглядные пособия по теории статистики. М.: Союзоргиздат, 1938.
35 Некраш Л.В. Курс общей теории статистики. М.: Госпланиздат,
1939. См. по этому вопросу итоговую статью: Мересте У. Развитие
306
индексной теории и некоторые вопросы повышения эффективности индексного метода // Вестник статистики. 1972. № 4.
36 Заседание членов методсовета по вопросу обсуждения программы техминимума по бухгалтерии и по теории статистики, протокол № 3, 13 февраля 1934 г. // РГАЭ. Ф. 1562. On. 1. Д. 749. Л. 138-154.
37 Ястремский B.C., Хотимский В.И. Элементы общей теории статистики. С. 29-30.
38 Например: Крейнин Г.С. Элементарный курс статистики. С. 11.
39 По этому вопросу см.: Armatte M., Desrosières A. Méthodes mathématiques et statistiques en économie: nouvelles^ questions sur d'anciennes querelles // Beaud J.-P., Prévost J.-G. L'Ere du chiffre, systèmes statistiques et traditions nationales. Montréal: Presse du Québec, 2000. P. 431-481; Desrosières A. La commission et l'équation: une comparaison des plans français et néerlandais entre 1945 et 1980 // Genèses. 1999. № 34. P. 28-52. Подробнее о влиянии статистиков, экономистов и работников сферы планирования на разработку генерального учетного плана после Второй мировой войны см.: Vanoli A. Une histoire de la comptabilité. Paris: La Découverte, 2002.
40 О значении этих размышлений в международном плане см.: Gans H.A., de. Population Forecasting 1895-1945: The Transition to Modernity. Dordrecht, 1999. Между тем об СССР в этой книге речь не идет.
41 Многие из этих расчетов были представлены на 19-м заседании Международного института статистики в Токио в январе 1929 года и были опубликованы в «Бюллетене Международного института статистики» (T. XXV. № 3. Гаага, 1931. С. 59-88). См. также: Птуха М.В. Перспективные исчисления народонаселения УССР. Очерки по статистике населения. М.: Госстатиздат, 1960. С. 441-453. Птуха там дает другой прогноз на менее отдаленную перспективу — на второй пятилетний план.
42 Цейтлин И.Я., Соколова Е.П., Курман М.В. К методологии планирования населения на вторую пятилетку. На материалах Ленинградской области / Под ред. И.Я. Цейтлина. Л.: Издание ЛНИИТа, 1932.
43 Там же.
44 См.: Gans Н.А., de. Population Forecasting 1895-1945.
45 Mespoulet M. Statistique et révolution en Russie. Un compromis impossible, 1880-1930. Rennes: Presses universitaires de Rennes, 2001.
46 Quetelet A. Sur l'homme et le développement de ses facultés, ou essai de physique sociale. Paris: Bachelier, 1835.
47 Durkheim E. Les Règles de la méthode sociologique. Paris: Alcan, 1895.
48 Durkheim E. Le Suicide, étude de sociologie. Paris: Alcan, 1897.
49 Topalov C. (dir.). Laboratoires du nouveau siècle. La,nébuleuse réformatrice et ses réseaux en France (1880-1914). Paris: Editions de l'EHESS, 1999.
50 Гернет Михаил Николаевич (1874-1953) закончил юридический факультет в Московском университете, где он преподавал с 1874 по 1917 год. После революции поступает на работу в Санкт-Петербургский психоневрологический институт (1917-1919), а позже возвращается в Московский университет. В ноябре 1918 года он параллельно работает в Статистическом управлении, где руководит отделом моральной статистики начиная с мая 1920 года. Он организует работу по статистике беспризорных детей в Комиссариате просвещения. Уходит из Статистического управления в 1931 году. В 1947 году становится лауреатом Сталинской премии за свой труд «История царской тюрьмы».
307
51 Например: Гернет M.H. Социальные факторы преступности. М., 1905.
52 Птуха М.В. Очерки по теории статистики населения и моральной (диссертация на степень магистра политической экономии и статистики) // Записки Юридического факультета императорского Петроградского университета. СПб., 1916.
53 Здесь мы воспроизводим основные положения статьи Александра Авдеева, Алена Блюма и Ирины Троицкой «История статистики аборта в СССР» (Население. 1994. № 4-5. С. 903-934). Мы благодарим Александра Авдеева и Ирину Троицкую за то, что они разрешили использовать выдержки из этой статьи.
54 Там же.
55 Ronsin F. La Grève des ventres: propagande néo-malthusienne et baisse de la natalité française, XIX-ХХе siècle. Paris: Aubier-Montaigne, 1980; Le Bras H. Marianne et les lapins. L'obsession démographique. Paris: Orban, 1991.
56 Engelstein L. The Keys of Happiness, Sex and the Search for Modernity in Fin-de-Siècle Russia. Ithaca—London: Cornell University Press, 1992.
67 Русское слово. 1914. 4 июня.
58 Преамбула закона от 18 ноября 1920 года, в публикации: Декрет КПСС и Советского правительства о народном здравоохранении. М., 1958. С. 63.
59 Эти карточки содержали в себе указания возраста женщины, ее национальности, профессии, места жительства (в городе или деревне), семейного положения, жилищных условий, числа беременностей, родов и абортов, продолжительности родов.
60 Аборты в 1926 году. М., 1929.
61 Постановление Центрального Исполнительного Комитета и Совета Народных Комиссаров СССР «О запрещении абортов, увеличении материальной помощи роженицам, установлении государственной помощи многосемейным, расширении сети родильных домов, детских яслей и детских садов, усилении уголовного наказания за неплатеж алиментов и о некоторых изменениях в законодательстве о разводах», 27 июля 1936 г. Опубликовано в сборнике: Постановления КПСС и Советского правительства об охране здоровья народа. М., 1959. С. 264. За ним следовало постановление Центрального Исполнительного Комитета и Совета Народных Комиссаров «О правилах получения разрешения на аборт по медицинским причинам», 22 ноября 1936 г.
62 Начальник Центрального Управления Народнохозяйственного учета при Госплане СССР И. Саутин, «О рождаемости и росте населения СССР в первом квартале 1938 года», Председателю Совета Народных Комиссаров СССР тов. Молотову В.М., Председателю Госплана СССР, тов. Вознесенскому (черновик докладной записки с поправками), 22 января 1938 г. // РГАЭ. Ф. 1562. On. 1. Д. 1063. Л. 124-129.
63 Начальник Центрального Управления Народнохозяйственного учета при Госплане СССР И. Саутин, «О недостатках работы по борьбе с незаконными абортами», Зам. председателя СНК СССР тов. В.Я. Чу-барю; Наркому здравоохранения СССР тов. М.Ф. Болдыреву; Прокурору Союза ССР тов. А.Я. Вышинскому; Секретарю ВЦСПС, тов. Моска-тову, январь 1938 г. // РГАЭ. Ф. 1562. On. 1. Д. 1063. Л. 116-119.
64 Гернет М.Н. Самоубийства в СССР 1922-1925 // ЦСУ. Статистика СССР, Отдел моральной статистики. Т. 35. М., 1927. С. 11.
308
65 По поводу русской классификации и споров, которые противопоставили советских представителей другим участникам международной конференции, посвященной четвертому пересмотру международной классификации болезней, см.: Gross-Solomon S. Les statistiques de santé publique dans L'Union soviétique des années vingt: coopération internationale et tradition nationale dans un cadre postrévolutionnaire // Annales de démographie historique. 1996. P. 19-44.
66 Об истории классификации причин смерти см.: Vallin J., Meslé F. Les causes de décès en France del925àl978. Travaux et documents, cahier № 115. Paris: INED/PUF, 1988. По поводу философии, которой следовали при этой классификации, см.: Fagot-Largeault A. Les Causes de la mort: histoire naturelle et facteurs de risque. Institut interdisciplinaire d'études épistémologiques. Paris, 1989.
67 Gross-Solomon S. Les statistiques de santé publique dans L'Union soviétique des années vingt.
68 Полная классификация публикуется там же.
69 Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город. М., 2001.
70 Rittersporn G. Le message des données introuvables: l'Etat et les statistiques du suicide en Russie et en URSS // Cahiers du monde russe. 1997. № 38(4). P. 511-524.
71 По этому вопросу, в частности, см.: Avdeev A. La mortalité des enfants en Russie et en URSS: état des recherches. Paris: Miméo, 1999.
72 Глебовский С.A., Гребенщиков В.И. Детская смертность в России. Общественное и частное призрение в России. СПб., 1907; Кур-кин П.И. Детская смертность в Московской губернии и уездах в 1883-1897 годах. М., 1902; Куркин П.И. Смертность малых детей. СПб., 1911; Новосельский С.А. Главнейшие данные по демографии и санитарной статистике России. Календарь для врачей на 1916 г. / Под ред. П. Булатова. Ч. П. Пг., 1916. С. 66-67; Новосельский С.А. Смертность и продолжительность жизни в России. Пг., 1916.
73 Новосельский С.А. О тесноте связи между рождаемостью и детской смертностью // Вестник статистики. 1925. № 4-6. С. 1—21; Новосельский С.А., Паевский В.В. Смертность и продолжительность жизни в СССР. М.: Планхозгиз, 1930; Птуха М.В. Смертность 11 народностей Европейской России в конце XIX века // Очерки по статистике населения. М.: Госстатиздат, 1960. С. 241-278.
74 Хоменко А.П. Смертность младенцев на Украине в зависимости от возраста матери и очередности рождения ребенка // Советская демография за 70 лет. Из истории науки. М.: Наука, 1987. С. 217-228; Птуха М.В. Смертность 11 народностей...; Томилин С.А. Социально-гигиеническая оценка детской смертности. По материалам международной и украинской статистики. Харьков, 1930.
75 Доклад, адресованный Народному Комиссару Здравоохранения тов. Каминскому, подписанный временно исполняющим обязанности Управляющего ЦУНХУ Госплана СССР Поповым, от 14 августа 1936 г. // РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 107. Л. 216-216 об.
76 Начальник отдела населения и здравоохранения ЦУНХУ Госплана СССР Хотимский. Детская смертность в СССР, 15 августа 1936 г. // РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 107. Л. 217.
77 Там же.
78 Начальник ЦОАГС НКВД СССР, майор госуд. безопасности Со-лодов, «Доклад Центрального отдела актов гражданского состояния НКВД СССР о работе по учету естественного движения населения за
309
1939 год», май 1940 г. // ГАРФ. Ф. 9415. Оп. 3. Д. 1396. Л. 1. Адресат не указан. Доклад за следующий год был адресован заместителю народного комиссара внутренних дел.
79 Там же.
80 Воробьев Н.Я. Всесоюзная перепись населения 1926 г. М.: Гос-статиздат, 1957. С. 16.
81 РГАЭ. Ф. 1562. Д. 336. Л. 44-49.
82 Mespoulet M. Statistique et révolution en Russie.
83 Под «общественной работой» подразумевалась форма деятельности в интересах общества и политической пропаганды с целью убедить население в преимуществах социалистического строя и побудить членов общества участвовать в его построении.
84 Воробьев Н.Я. Всесоюзная перепись населения 1926 г. С. 43.
85 Там же. С. 44.
86 По поводу конкретных примеров см.: Mespoulet M. Personnel et production du bureau de statistique de la province de Saratov. Histoire d'une professionnalisation interrompue (1880-1930). Thèse de doctorat. Paris: EHESS, 1999.
87 ЦХДНИСО (Центральное хранилище документов новейшей истории Саратовской области). Ф. 594. On. 1. Д. 946. Л. 97.
88 ЦХДНИСО. Ф. 342. On. 1. Д. 3. Л. 23.
89 ЦХДНИСО. Ф. 594. On. 1. Д. 946. Л. 100.
90 ЦК ВКП(б). Материалы по делу контрреволюционной Трудовой крестьянской партии и группировки Суханова — Громана (Из материалов следственного производства ОГПУ) // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 71. Д. 30.
91 Письма И.В. Сталина В.М. Молотову, 1925-1935: Сборник документов. М.: Россия молодая, 1995.
92 ЦК ВКП(б). Материалы по делу...
93 ЦК ВКП(б). Материалы по делу... Допрос от 1 августа 1930 г.
94 Письма И.В. Сталина В.М. Молотову, 1925-1935. С. 198.
95 Там же. С. 199.
9. Выделение классов в бесклассовом обществе
1 Desrosières A., Thévenot L. Les Catégories socioprofessionnelles. Paris: La Découverte, 1988.
2 Ibid. ; Boltanski L. Les Cadres: la formation d'un groupe social. Paris: Edition de Minuit, 1982.
3 См., в частности: Cadiot J. Organiser la diversité: la fixation des categories nationales dans l'empire de Russie et en URSS (1897-1939) // Revue d'études comparatives Est/Ouest. 2000. № 31(3). P. 127-149.
4 По поводу системы социальной иерархии в России до 1917 года см.: Leroy-Beaulieu A. L'Empire des tsars et les russes. Paris: Robert Laffont, 1990; Riasanovsky N.V. Histoire de la Russie des origins à 1984. Paris: Robert Laffont, 1988; Freeze G. The Soslovie (Estate) Paradigm and Russian Social History //American Historical Review. 1986. № 91(1). P.11-36.
5 По этому поводу см., в частности: Fitzpatrick S. L'identité de classe dans la société de la NEP // Annales ESC. 1989. № 44(2). P. 251-272; Idem. L'usage bolchevique de la «classe» // Actes de la recherche en sciences sociales. 1990. № 85. P. 70-80; Idem. Ascribing Class. The Construction of Social Identity in Soviet Russia // Journal of Modern History. 1993. № 65(4). P. 745-770.
310
6 Gross-Solomon S. The Soviet Agrarian Debate: A Controversy in Social Science, 1923-1929. Boulder: Westview Press, 1977.
7 См. : Werth N. La Vie quotidienne des paysans russes de la Révolution à la collectivisation, 1917-1939. Paris: Hachette, 1984.
8 Григорий Иванович Баскин (1866-1937) был земским статистиком. Возглавляя статистическое бюро земства в Самаре с 1910 года, он оставался его руководителем, когда оно стало районным отделением ЦСУ в октябре 1918 года, и занимал эту должность до 1926 года включительно. Одновременно он был консультантом головной организации. Классификацию сельских хозяйств, которую он предложил в 1913 году, см.: Немчинов B.C. Опыт классификации крестьянских хозяйств // Вестник статистики. 1928. № 1. С. 47-80.
9 См., в частности: Хрящева А.И. К вопросу о принципах группировки массовых статистических материалов в целях изучения классов в крестьянстве // Вестник статистики. 1925. № 1-2. С. 47-80.
10 См., в частности, работы Н.Н. Черненкова, П.П. Румянцева и П.А. Вихляева.
11 Хрящева А.И. К вопросу о принципах группировки... С. 71.
12 Немчинов B.C. Опыт классификации крестьянских хозяйств; Тезисы доклада B.C. Немчинова «О социально-экономических группировках крестьянских хозяйств». ЦСУ СССР, Статистическая конференция Советского Союза, 15 января — 5 февраля 1927 г. М., 1927. С. 48.
13 Немчинов B.C. О социально-экономических группировках крестьянских хозяйств. С. 48.
14 Там же. С. 50.
15 Хрящева А.И. К вопросу о принципах группировки...
16 По поводу работы этой комиссии см. главу о чистке 1924 года.
17 Хрящева А.И. К вопросу о принципах группировки... С. 70.
18 Там же.
19 Об истории использования профессиональных классификаций в ходе переписей см.: Dupâquier J., Dupâquier M. Hjstoire de la démographie. Paris: Perrin, 1985. Ch. 10; Desrosières A. Eléments pour l'histoire des nomenclatures professionnelles // Pour une histoire de la statistique. T. I. Paris: INSEE-Economica, 1977. P. 155-231. В том, что касается Англии, см.: Szreter S. The Genesis of the Registrar General's Social Classification of Occupations // The British Journal of Sociology. 1984. Vol. XXXV. № 4. P. 529-546; Szreter S. Fertility. Class and Gender in Britain, 1860-1940. Cambridge: Cambridge University Press, 1996. По вопросу о классификации безработных в переписях населения во Франции, в Великобритании и в Соединенных Штатах в XIX веке см.: Topalov С. Naissance du chômeur, 1880-1910. Paris: Albin Michel, 1994 (особенно гл. 11 и 14), Topalov С. L'individu comme convention. Le cas des statistiques professionnelles du XIXe siècle en France, en Grande-Bretagne et aux Etats-Unis // Genèses. 1998. № 31. P. 48-75.
20 Вопросник см.: Григорьянц M. Русские переписи населения: история и современность // Вопросы статистики. 1997. № 3. С. 10; Население. Энциклопедический словарь / Под ред. А.Я. Кваши и др. М.: Большая Российская Энциклопедия, 1994; а также на сайте http:// www.census. ined. f r/ljistarus.
21 Desrosières A. Eléments pour l'histoire des nomenclatures profes-sionelles.
22 Григорьянц M. Русские переписи населения: история и современность.
311
23 Этот текст был, в частности, опубликован: Государственная статистика. М.: ЦСУ, 1918.
24 Постановления Международного Статистического Института // Вестник статистики. 1919. № 4-7. С. 33-49.
25 Там же. С. 39. О статистическом интернационализме в XIX веке см.: Brian E. Statistique administrative et internationalisme statistique pendant la seconde moitié du XIXe siècle // Histoire et Mesure. 1989. № 3/4. P. 201-224.
26 Словарь занятий: Пособие к разработке демографической и профессиональной переписи 1920 года. М.: ЦСУ, 1921.
27 Воробьев Н.Я. Всесоюзная перепись населения 1926 г. М.: Гос-статиздат, 1957. С. 95.
28 Вопросник переписи 1920 г. см.: Госкомстат. 70 лет советской государственной статистики: Сборник документов и материалов. М., 1988. С. 20.
29 По этому поводу см.: Desrosières A. Eléments pour l'histoire des nomenclatures professionnelles.
30 Анализ аналогичной ситуации в Великобритании в конце XIX века см.: Topalov С. Une révolution dans les représentations du travail. L'émergence de la catégorie statistique de,«population active» au XIXe siècle en France, Grande-Bretagne et aux Etats-Unis // Revue française de sociologie. 1999. № 3. P. 445-473.
31 По поводу всей совокупности поставленных вопросов можно справиться в публикации: Программа и пособия к разработке всесоюзной переписи населения 1926 г. / ЦСУ СССР. М., 1927.
32 Там же. Предисловие.
33 Там же. С. 3.
34 Там же.
35 Там же.
36 Там же. С. 4.
37 Desrosières A. Eléments pour l'histoire des nomenclatures professionnelles. P. 163.
38 Воробьев Н.Я. Всесоюзная перепись населения 1926 г. С. 30.
39 Программа и пособия к разработке всесоюзной переписи населения 1926 г.
40 Там же.
41 Там же.
42 См.: Topalov С. Une révolution dans les représentations du travail; Desrosières A. Eléments pour l'histoire des nomenclatures professionnelles.
43 Программа и пособия к разработке всесоюзной переписи населения 1926 г. С. 5-9.
44 Классификация занятий по хозяйствам переписи 1926 г. // Про-гамма и пособия к разработке всесоюзной переписи населения 1926 г. T. II: Словарь занятий / ЦСУ. М., 1927. С. 11-27.
45 Всесоюзная перепись населения 1937 г. Краткие итоги. М., 1991. С. 121-133.
46 Всесоюзная перепись населения 1939 г. Основные итоги / Под ред. Ю.А. Полякова. М.: Россия,1999. С. 163-201.
47 Перепись населения в социалистическом государстве // Правда. 1936. 29 апр.
48 L'Humanité. 1936. 11 mai. Курсивом набрана часть текста, также выделенная в статье, опубликованной во французской газете.
49 Всесоюзная перепись населения 1939 г. Основные итоги. С. 206.
50 Там же. С. 306.
312
51 Во Франции, например, во время переписи 1901 года понятие «специальность» было заменено понятием «прсфессия», которое затем стало синонимом занятия. См. : Desrosières A. Eléments pour l'histoire des nomenclatures professionnelles.
10. «Предписание» идентичности и конструирование национальных категорий
1 При написании первой части этой главы были использованы материалы из книги: Rallu J.-L., Courbage Y., Piche V. (dir.). Démographie et ethnicité. Paris: INED, 1996. Мы благодарим Катрин Гусефф, а ТНК НС G INED за разрешение использовать длинные пассажи из главы: Blum А., Gousseff С. Statistiques ethniques et nationales dans l'Empire russe et en URSS. Некоторые элементы были также взяты из сообщения Алена Блюма «Administrative Forms, Demographic Forms and Ascribing Identity* (выступление на конгрессе AAASS, Вашингтон, октябрь 2001).
2 Понятие «assignation d'identité» (которое мы переводим здесь как «предписание идентичности»), введенное в научный оборот Шейлой Фицпатрик (Fitzpatrick S. Ascribing Class. The Construction of Social Identity in Soviet Russia // Journal of Modern History. 1993. № 65(4). P. 745-770), обозначает сложный процесс взаимодействия, в ходе которого государство устанавливает набор категорий (социальных, национальных и др.) и характеризующие их признаки, затем присваивает каждому лицу соответствующую идентичность, а сами объекты такой идентификации постепенно начинают узнавать себя в категориях, к которым они были отнесены.
3 Moine N. Passeportisation, statistique des migrations et contrôle de l'identité sociale // Cahiers du monde russe. 1997. № 38(4). P. 587-600; Idem. Le système des passeports à l'époque stalinienne. De la purge des grandes villes au morcellement du territoire // Revue d'histoire moderne et contemporaine. 2002; Kessler G. The Passport System and State Control over Population Flows in the Soviet Union, 1932-1940 // Cahiers du monde russe. 2001. № 42(2-4). P. 477-504; Gousseff C. Ouverture et fermeture des frontières soviétiques dans les années 1920: la NEP à tâtons // Pour une nouvelle historiographie de l'URSS / Sous la dir. de N.Werth // Cahiers de l'IHTP. 1996. № 35. P. 119-133; Shearer D. Elements Near and Alien: Passportization, Policing, and Identity in the Stalinist State, 1932-1952 // The Journal of Modern History. 2004. Vol. 76. P. 835-881.
4 Avdeev A., Blum A., Troïtskaia I. L'Histoire de la statistique de l'avortement en Russie et en URSS jusqu'en 1991 // Goldman W.Z. Women, the State & Revolution. Soviet Family Policy & Social Life, 1917-1936. Cambridge: Cambridge University Press, 1993.
5 Осокина E. За фасадом «сталинского изобилия». Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации, 1927-1941. М.: РОССПЭН, 1998.
6 Moine N. Pouvoir bolchevique et classes populaires: la mesure de privation de droits civiques à Moscou au tournant des années 1930 // Pour une nouvelle historiographie de l'URSS. P. 141-160; Idem. Le Pouvoir bolchevique face au petit peuple urbain: clivages sociaux, assignation des identités et acculturation à Moscou dans les années 1930. Thèse de doctorat. Lyon: Université de Lyon-II, 2000.
7 Schor P. Histoire des statistiques de la population en France et aux Etats-Unis, XIX-XX siècles. Thèse de doctorat. Paris: EHESS, 2001.
8 Вопрос о важности этнографии в образовании империи рассматривается во многих работах. В том, что касается обобщающих подхо
313
дов, например, см.: Clay C.B. Russian Ethnographers in the Service of Empire // Slavic Review. 1995; Berelowitch V. Aux origines de l'ethnographie russe: la société de géographie dans les années 1840-1950 // Cahiers du monde russe et soviétique. 1990. № 2-3. P. 265-273.
9 Миронов Б.H. Социальная история России периода империи (XVIII — начало XX в.): Генезис личности, демографической семьи, гражданского общества и правового государства. СПб., 1999; Freeze G. The Soslovie (Estate) Paradigm and Russian Social History // American Historical Review. 1986. № 91(1). P. 11-36.
10 Cadiot J. Organiser la diversité: la fixation des catégories nationales dans l'Empire de Russie et en URSS (1897-1939) // Revue d'études comparatives Est/Ouest. 2000. № 31(3). P. 127-149; Idem. La Constitution des catégories nationales dans l'Empire de Russie et dans l'Union des républiques socialistes soviétiques (1897-1939): statisticiens, ethnographes et administrateurs. Thèse de doctorat. Paris: EHESS, 2001; Idem. Ethniciser le politique. L'Empire de Russie, l'URSS et l'enregistrement des nationalités (1860-1940). Paris, 2006.
11 Первая всеобщая перепись населения Российской империи, 1897 г. Общий свод по империи результатов разработки данных первой всеобщей переписи населения, произведенной 28 января 1897. T. II. СПб., 1905. С. 1-Й.
12 Пашканов внес большой вклад в истолкование национального вопроса при проведении переписи 1897 года. По этому поводу см.: Cadiot J. Organiser la diversité.
13 Подробные классификации можно найти на сайте http:// www.census.ined. f r/histar us.
14 Список народностей Союза Советских Социалистических Республик: Труды Комиссии по изучению племенного состава населения СССР и сопредельных стран / Под ред. И.И. Зарубиной. Л. : Изд-во Академии наук СССР, 1927.
15 Там же. С. 3.
16 Программы и пособия к разработке всесоюзной переписи населения 1926 года. T. VII: Перечень и словарь народностей. М.: Издательство ЦСУ Союза ССР, 1927.
17 Martin Т. The Affirmative Action Empire. Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923-1939. Ithaca; London: Cornell University Press, 2001.
18 Moine N. Passeportisation, statistique des migrations et contrôle de l'identité sociale.
19 Завтра перепись населения — заметки счетчика // Правда. 1937. 5 янв. С. 2.
20 Cadiot J. Les relations entre le centre et les régions en URSS àtravers les débats sur les nationalités dans le recensement de 1926 // Cahiers du monde russe. 1997. № 38(4). P. 606-616; Hirsch F. Ethnographie Knowledge and the Making of the Soviet Union. Ithaca; London: Cornell University Press, 2005.
21 Cadiot J. Les relations entre le centre et les régions...
22 Holquist P. Making War, Forging Revolution: Russia's Continuum of Crisis, 1914-1921. Cambridge: Harvard University Press, 2002.
23 Статистическое управление Северо-Кавказского края, отдел переписи. Казаки Северо-Кавказского края. Итог переписи населения 1926 года. Ростов-на-Дону, 1928.
24 Там же.
25 Гозулов А. Морфология населения. Опыт изучения строения основных свойств населения Сев.-Кав. Края по данным трех народных
314
переписей — 1926, 1920 и 1897. Ростов-на-Дону: Издание Северо-Кавказского краевого статистического управления, 1929.
26 Урланис Б. История американских цензов (организация и методы переписей в Соединенных Штатах Америки). М.: Госпланиздат, 1938.
27 Боярский А. Переписи населения в капиталистических странах. М., 1938.
28 Гозулов А. Перепись населения в СССР и капиталистических странах. М.: Союзоргучет, 1936.
29 РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 336. Д. 208. Л. 33-43.
30 «Объяснительная записка к проекту списка национальностей», 29 июня 1938 г. // РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 332. Д. 208. Л. 53.
31 РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 336. Д. 206. Л. 120-143.
32 Свидетельства о гражданском состоянии, использовавшиеся в различное время, представлены на сайте http://www.census.ined.fr/ histarus.
33 Дата рождения, пол, имя и фамилия ребенка, имя, отчество и профессия отца и матери, место постоянного жительства, особые отметки.
34 «В Представительство РСФСР при правительстве СССР», 19 марта 1927 г., ответ на проект «О введении в формы книг а.г.с. статистических карточек» // ГАРФ. Ф. 393. Оп. 64. Д. 149. Л. 10-11.
35 Инструкция № 18 всем губернским и областным административным отделам; копия — НКВД Союзных и Автономных Республик — О порядке регистрации актов гражданского состояния в сельсоветах, 9 января 1925 г. // ГАРФ. Ф. 393. Оп. 57. Д. 225. Л. 1-4.
36 Совещание работников ЗАГС 10-15 сентября 1925 г. // ГАРФ. Ф. 393. Оп. 57. Д. 224.
37 ЦСУ в НКВД, проект инструкции по заполнению формуляров записей актов гражданского состояния // ГАРФ. Ф. 393. Оп. 64. Д. 149. Л.72-74.
38 Ответ НКВД ЦСУ // ГАРФ. Ф. 393. Оп. 64. Д. 149. Л. 68-69.
39 Большевистский деятель, в 1920-1921 годах он был направлен в Тамбовскую область, чтобы руководить подавлением крестьянского восстания.
40 Мы признательны профессору Жану-Луи Ван Регемортеру, ныне покойному, за то, что он привлек наше внимание к этому тексту.
41 «Доклад В.А. Антонова-Овсеенко в ЦК РКП(б) о положении дел в Тамбовской губернии и борьбе с повстанческим движением от 20 июля 1921 г.», опубл.: Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919-1921 гг. — Антоновщина — Документы и материалы / Под ред. В. Данилова, Т. Шанина. Тамбов, 1994. С. 234.
42 Оперативный приказ НКВД СССР № 00485, одобренный Политбюро 9 августа 1937 года и подписанный Ежовым 11 августа 1937 года, сопровождавшийся секретным письмом НКВД «О фашистско-повстан-ческой, шпионской, диверсионной, пораженческой и террористической деятельности польской разведки в СССР». См., например: Петров Н.В., Рогинский А.Б. Репрессии против поляков и польских граждан. М.: Звенья, 1997; Гулаг 1918-1960. Документы. Россия XX век. М., 2002.
43 РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 151. Л. 198. Мы благодарим Жюльетт Кадьо, указавшую нам на этот документ.
44 Некоторые детали, которые нам удалось найти, частично подтверждают предположение Питера Холквиста о воздействии статистичес
315
ких представлений на политику высылки народов, но, несомненно, это воздействие не было столь последовательным, как полагает этот автор. Holquist P. То Count, to Extract, and to Exterminate: Population Politics in Late Imperial and Soviet Russia //A State of Nation. Empire and Nation-Making in the Age of Lenin and Stalin / Ed. R.G. Suny, T. Martin. Oxford: Oxford University Press, 2001. P. 111-144.
45 Gromov A. L'analyse comparative des politiques locales vis-à-vis des «étrangers» en milieu urbain (Paris et Moscou) au cours de l'entre-deux guerres: mimeo. Paris: EHESS, 2001. Мы благодарим Алексея Громова за разрешение воспользоваться материалами его исследований.
46 ЦАОДМ (Центральный архив общественных движений Москвы). Ф. 25. On. 1. Д. 2015. Л. 25-26. В 1933 году авторы этого проекта, В. Рыбников и А. Калашников, были наказаны. Их тогда обвинили в саботаже в пользу националистических движений, финансируемых зарубежными разведывательными службами. ЦА ФСБ. Ф. 7. On. 1. Д. 1989. Л. 14, 21. См.: Gromov A. L'analyse comparative...
47 ЦАОДМ. Ф. 25. On. 1. Д. 1927. Л. 3, 24 сентября 1934 г.
48 Инструкция № 51/1(с), 21 декабря 1935 г. // ЦАОДМ. Ф. 28. Оп. 3. Д. 1928. Л. 3.
49 Там же. По вопросу об истоках репрессий против народов в виде депортации народов, проживающих вблизи советских границ, см.: Martin Т. The Affirmative Action Empire; Полян П. Не по своей воле: история и география принудительных миграций в СССР. М.: ОГИ Мемориал, 2001.
50 Инструкция НКВД № 39098,15 декабря 1935 г. // ЦА ФСБ. Ф. 66. On. 1. Д. 45. Л. 12-16.
51 Полян П. Не по своей воле.
52 Разъясняющее указание Отдела актов гражданского состояния НКВД СССР № 14867178 от 29 апреля 1938 г., опубл.: Петров Н.В., Рогинский А.Б. Репрессии против поляков и польских граждан. С. 36; ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 12. Д. 137. Л. 502; Д. 233(И). Л. 6, опубл.: Moine N. Passeportisation, statistique des migrations et contrôle de l'identité sociale.
53 Текст на сайте ассоциации Память http://www.memo.ru, а также в томе: Гулаг 1918-1960.
54 Текст на сайте http://www.memo.ru и в томе: Гулаг 1918-1960.
55 Хлевнюк О.В. Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы. М.: РОССПЭН, 1996.
56 Kharkhordin О. The Collective and the Individual in Russia: A Study of Practices. Berkeley: University of California Press, 1999; Pennetier O, Pudal B. (dir.). Autobiographies, autocritiques, aveux dans le monde communiste. Belin; Paris, 2002.
57 Стенограмма допросов Кондратьева является прекрасной иллюстрацией для этого (см. главу 8).
11. Размышление о методе случайного отбора
1 Об истории включения вероятностей в статистику в XIX веке см.: Stigler S.M. The History of Statistics. The Measurement of Uncertainty before 1900. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1986. О введении вероятностных исчислений в научное суждение см.: Daston L. Classical Probability in the Enlightenment. Princeton: Princeton University Press, 1988; Gigerenzer G. et al. The Empire of Chance. How Probability Changed Science and Everyday Life. Cambridge: Cambridge
316
University Press, 1989; Hacking I. The Taming of Chance. Cambridge: Cambridge University Press, 1990.
2 Zarkovitch S.S. Note on the history of sampling methods in Russia // Journal of the Royal Statistical Society, série A. 1956. Vol. 119. P. 336-338.
3 В этой главе многие детали, относящиеся к дореволюционному периоду, заимствованы из статьи: Mespoulet M. Du tout à la partie. L'âge d'or du sondage en Russie (1885-1924) // Revue d'études comparatives Est-Ouest. 2000. № 2. P. 5-49. В этой статье более детально рассмотрено введение практики предварительного опроса в России.
4 В том, что касается других европейских стран и Соединенных Штатов, см.: Desrosières A. La Politique des grands nombres. Histoire de la raison statistique. Paris: Editions la Découverte, 1993. Chap. 7. См. также сравнительную подборку по трем странам (Норвегия, Россия, Соединенные Штаты) в: Science in Context. 2002. Vol. 15. № 3. Вводная статья была подготовлена Аленом Дерозьером. Эйнар Ли — автор статьи о Норвегии «The Rise and Fall of the Sampling Surveys in Norway, 1875-1906», Эммануэлем Дидье написана статья о Соединенных Штатах «The First US Surveys: Representativeness Between Sampling and Democracy », а Мартиной Меспуле — статья о России «From Typical Areas to Random Sampling: Sampling Methods in Russia from 1875 to 1930».
5 Ссылки на публикации результатов этих опросов приведены: Гурьев А.А. Происхождение выборочного исследования и первые его опыты в России // Вестник статистики. 1921. № 1-4. С. 1-48, в особенности с. 12-13. Казачий район Терека простирался на Северном Кавказе вдоль реки того же названия от Каспийского моря до первых горных вершин Кавказа.
6 Эта выдержка из протокола заседания комитета в сентябре 1875 года приводится: Гурьев А.А. Происхождение выборочного исследования и первые его опыты в России. С. 13.
7 В смысле «средний человек» по Кетле.
8 Можно отметить, что аналогичные попытки провести опросы на отдельных участках территории были осуществлены в Норвегии в то же самое время. См.: Lie Е. The Rise and Fall of the Sampling Surveys in Norway, 1875-1906. По вопросу о связи, существовавшей в то время между выбором объектов для обследования и территорией, см.: Desrosières A. La politique des grands nombres.
9 Эта секция была создана в 1882 году как раз по инициативе Александра Ивановича Чупрова (1842-1908), русского статистика последней четверти XIX века, который считается как бы духовным отцом статистики земств. Будучи профессором политической экономии и статистики в Московском университете, он подготовил большое число земских статистиков. Помимо этого, он был членом Международного института статистики с 1885 года. Он был отцом Александра Александровича Чупрова.
10 В 1920-х годах этот метод получил название «сознательного выбора единиц». Он может быть определен как метод отбора рациональных показателей, заключающийся в выборе объектов для обследования, которые считаются обладающими характеристиками, идентичными тем (средним), которые являются присущими всей рассматриваемой целостности. Мы для этого используем также выражение «разумного выбора».
11 Mespoulet M. Du tout à la partie.
12 Об истории применения понятия представительности в выборочных исследованиях см.: Kruskal W., Mosteller F. Representative
317
Sampling IV: The History of the Concept in Statistics. 1895-1939 // International Statistical Review. 1980. Vol. 48. P. 169-195.
13 А.А. Кауфман (1864-1919) был учеником Ю.Э. Янсона. После того как он занимал должность статистика в министерстве земледелия, он стал преподавателем статистики на Санкт-Петербургских высших женских курсах.
14 Mespoulet M. Du tout à la partie.
15 A.B. Пешехонов (1867-1933) был статистиком в различных земских управах. Он стал министром продовольствия при Временном правительстве в 1917 г.
16 Пешехонов А.В. Статистическое описание Калужской губернии. Калуга, 1898. Введение.
17 Свавитский Н.А. Земские подворные переписи. Москва: Госстат-издат, 1961. С. 57-58.
18 Гурьев А.А. Происхождение выборочного исследования и первые его опыты в России. С. 38-39.
19 О методологии Киэра и ее становлении см.: Lie Е. The Rise and the Fall of the Sampling Surveys in Norway, 1875-1906.
20 Цит. no: Desrosières A. La Politique des grands nombres. P. 279.
21 В.Г. Громан был в то время руководителем статистического отдела земства в Вятке.
22 Работы статистической секции XII съезда естествоиспытателей и врачей. Чернигов, 1912.
23 Там же. С. 208-209.
24 Там же. С. 210-211.
25 А.А. Чупров (1874-1926) был профессором статистики экономического факультета Санкт-Петербургского политехнического института в 1900-е годы. Выехав за рубеж в 1917 году, он не вернулся в Россию после Октябрьской революции. В последний год своей жизни вел преподавательскую работу в Праге.
26 С.С. Кон (1888-1933) эмигрировал в Париж в 1921 году, а позже жил в Праге, где преподавал теорию статистики в Русском юридическом институте. Н.С. Четвериков (1885-1973) был назначен руководителем методологического отдела ЦСУ в начале 1920 года.
27 Mespoulet M. Du tout à la partie. Об истории развития выборочных исследований в Соединенных Штатах см.: Didier Е. The First US Surveys: Representativeness Between Sampling and Democracy.
28 Ковалевский А.Г. Основы теории выборочного метода. Саратов, 1924.
29 Чупров А.А. Выборочное исследование в ЦСУ СССР // Вопросы статистики. М: Госстатиздат, 1960. С. 258-270.
30 Там же.
31 По этому вопросу см.: Mespoulet M. Statistique et révolution en Russie. Un compromis impossible (1880-1930). Rennes: Presses universitaires de Rennes, 2001. Ch. IX.
32 А.Г. Ковалевский (1892-1933) изучал математику и статистику в Казанском университете. С июля 1921 года по январь 1930-го он руководил демографической секцией статистического отделения Саратовской области. С 1923 года параллельно преподавал статистику в государственном университете, а позже в Саратовском институте планирования, где вел преподавательскую работу до своей кончины в 1933 году. Для получения более подробных сведений о нем см.: Mespoulet M. Personnel et production du bureau statistique de la province de Saratov. Histoire d'une professionnalisation interrompue (1880-1930). Thèse de doctorat. Paris: EHESS, 1999. Tome II. Ch. 7.
318
33 Ковалевский А.Г. Основы теории выборочного метода.
34 Для более подробного ознакомления с теоретическими представлениями А.Г. Ковалевского см.: Mespoulet M. Du tout à la partie.
35 Основные вопросы с.-х. статистики на совещании местных работников по с.-х. статистике при ЦСУ СССР // Вестник статистики. 1928. № 1. С. 174-191.
36 Об использовании образца сельскохозяйственной переписи 1916 г. см.: Кон С.С. К вопросу о применении выборочного метода при разработке сельскохозяйственных переписей. Пг., 1917.
37 Mespoulet M. Personnel et production du bureau statistique de la province de Saratov. Ch. 9.
38 См., в частности: Wheatcroft S. Soviet Statistics of Nutrition and Mortality // Cahiers du monde russe. 1997. № 4. P. 525-558; Adamets S. La diversité des mesures de la famine // Ibid. P. 559-586.
39 Adamets S. La diversité des mesures de la famine.
40 Ibid.
41 Хрящева А.И. Методы наблюдения динамики земледельческого хозяйства // Вестник статистики. 1924. № 1-3. С. 83-119.
42 Хрящева А.И. К характеристике крестьянского хозяйства революционного времени // Вестник статистики. 1920. № 5-8. С. 84-105.
43 Хрящева А.И. Методы наблюдения динамики земледельческого хозяйства.
44 Там же.
45 ЦСУ РСФСР. Пятьдесят лет советской статистики в Саратовской области. Саратов, 1968. С. 102-103.
46 Лосицкий А.Е. Обследования питания // Состояние питания сельского населения СССР, 1920-1924 гг.: Труды ЦСУ. 1928. С. 108.
47 Там же.
48 Лосицкий А.Е. Обследования питания.
49 Воробьев Н.Я. Об органах статистического наблюдения // Вестник статистики. 1923. С. 101-117.
50 Там же. С. 112.
51 Там же.
52 Основные вопросы с.-х. статистики на совещании местных работников по с.-х. статистике при ЦСУ СССР.
53 Там же.
54 Там же.
55 В новом административном делении район заменил волость, которая была прежним подразделением.
66 Основные вопросы с.-х. статистики на совещании местных работников по с.-х. статистике при ЦСУ СССР. С. 181.
57 Там же.
58 Там же. С. 174-175.
59 Там же. С. 174.
60 Там же. С. 178.
61 Там же. С. 177.
62 Ястремский B.C., Хотимский В.И. Статистика. Основы общей теории. М.: Союзоргучет, 1936. С. 162.
63 Там же.
64 Там же.
65 Коммунальное и жилищное хозяйство за первый квартал 1935 г. / ЦУНХУ Госплана СССР. М., 1935; Коммунальное хозяйство за 9 месяцев 1935 г. / ЦУНХУ Госплана СССР. М., 1935.
319
66 Ястремский Б.С, Хотимский В.И. Статистика. Основы общей теории. С. 131.
67 Там же.
68 Уполномоченный. Эти агенты были отменены в 1937 году.
69 Ястремский Б.С, Хотимский В.И. Статистика. Основы общей теории. С. 193.
70 Там же.
71 Там же. С. 171-172.
72 Там же.
73 Там же. С. 172.
74 Там же.
75 Там же. С. 193.
76 Е.И. Ковалев стал жертвой чисток 1937 года.
77 ЦХДНИСО. Ф. 342. On. 1. Д. 4. Л. 1-30 об.
78 Там же.
79 Об этом см.: Волков А.Г. Перепись населения СССР 1937 года. История и материалы. М., 1990. С. 52-53.
80 ЦХДНИСО. Ф. 342. On. 1. Д. 4. Л. 27 об.
81 С 1939 года случайная выборка в самом непосредственном смысле слова применялась в целом ряде случаев, и в частности при расчетах контрольных показателей урожая.
Заключение Вклад в историю сталинизма
1 Lepetit В. (dir.). Les Formes de l'expérience, une autre histoire sociale. Paris: Albin Michel, 1995.
2 См.: L'Etat en proie au social // Le mouvement social. 2001. № 196. Этот специальный номер, посвященный СССР, был опубликован в форме отдельной книги: Depretto J.-P. (dir.). Pouvoirs et société en Union soviétique. Paris: Editions de l'Atelier, 2002.
3 Фицпатрик Ш. Сталинские крестьяне. Социальная история Советской России в 30-е годы: деревня. М.: РОССПЭН, 2001; Viola L. Peasant Rebels under Stalin — Collectivization and the Culture of Peasant Resistance; Viola L. Popular Resistance in the Stalinist 1930s: Soliloquy of Devil's Advocate // Kritika. 2002. № 1(1). P. 45-70; Виола Л., Журавлев О, Макдоналд Т., Мельник А. Рязанская деревня в 1929-1930 гг. Хроника головокружения: Документы и материалы. Москва-Торонто: РОССПЭН, 1998; Борисова Л., Данилов В., Ивницкий Н., Конд-рашин В., Голушкина Т., Гусаченко Т., Николаев А., Тархова Н. Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ. Документы и материалы. Т. 1, 1918-1922. М.: РОССПЭН, 1998.
4 Davies S. Popular Opinion in Stalin's Russia. Terror, Propaganda, and Dissent, 1934-1941. Cambridge: Cambridge University Press, 1997; WerthN., MoullecG. Rapports secrets soviétiques, 1921-1991, la société russe dans les documents confidentiels. Paris: Gallimard, 1994.
5 Kotkin S. Magnetic Mountain — Stalinism as a Civilization. Berkeley—Los Angeles—London: University of California Press, 1995.
6 Viola L. Popular Resistance in the Stalinist 1930s.
7 David-Fox M. Whither Resistance? // Kritika. 2000. № 1(1). P. 161-166.
8 Rittersporn G.T. Simplifications staliniennes et complications soviétiques: Tensions sociales et conflits politiques en URSS (1933-1953). Paris: Editions Archives contemporaines, 1988; Solomon P.H. Soviet
320
Criminal Justice under Stalin. Cambridge: Cambridge University Press, 1996.
9 См.: Baruch M.O. Servir l'Etat français: l'administration en France de 1940 à 1944. Paris: Fayard, 1997.
10 Bloch-Lainé F., Gruson C. Hauts fonctionnaires sous l'Occupation. Paris: Odile Jacob, 1996.
11 Azéma J.-P., Lévy-Bruhl R., Touchelay B. Mission d'analyse historique sur le système de statistique français de 1940 à 1945. Paris: Miméo, 1998.
12 О социальных инженерах и статистиках XIX века см., например: Desrosières A. L'ingénieur d'Etat et le père de famille. Emile Cheysson et la statistique // Annales des mines. 1986. № 2. P. 66-80; Savoye A. Une réponse originale aux problèmes sociaux, l'ingénierie sociale (1885-1914) // Vie Sociale. 1987. № 8-9. P. 485-505.
13 См., в частности, работы, приведенные в прим. 3.
14 Raleigh D.J. (éd.). Provincial Landscape. Local Dimension of Soviet Power, 1917-1953. Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 2001.
15 Blum A. Oublier l'Etat pour comprendre la Russie? (ХГХ-ХХ siècles) // Revue d'études slaves. 1994. № 66(1). P. 135-145; Ingerflom C.S. Oublier l'Etat pour comprendre la Russie? (XVI-XIX siècles): excursion historiographique // Ibid. P. 125-134.,
16 Bourdieu P. Choses dites. Paris: Editions de Minuit, 1987.
17 См., в частности: Lewin M. Russia/USSR/Russia: The Drive and Drift of a Superstate. New York: The New Press, 1995; Dullin S. Les interprétations françaises du système soviétique // Dreyfus M. et al. Le Siècle des communismes. P. 47-65.
18 Shearer D.R. Modernity and Backwardness on the Soviet Frontier: Western Siberia in the 1930s / Raleigh D.J. (éd.). Provincial Landscape. P. 194-216.
19 Weber M. Economie et société. T. I. Paris: Pion, 1995.
20 Kharkhordin O. The Collective and the Individual in Russia: A Study of Practices. Berkeley: University of California Press, 1999. P. 355.
21 Ferro M. Les Origines de la perestroika. Paris: Ramsay, 1990.
22 Burrin Ph., Werth N. Une comparaison historique // Stalinisme et nazisme — Histoire et mémoires comparées / Sous la dir. de H. Rousso. Paris: Editions Complexe—IHTP—CNRS, 1999. P. 39-200; Stalinism and Nazism, Dictatorships in Comparison / Eds. I. Kershaw, M. Lewin. Cambridge: Cambridge University Press, 1997; Ferro M. Nazisme et communisme — Deux régimes dans le siècle. Paris: Hachette/Pluriel, 1999.
23 Куртуа С. и др. Черная книга коммунизма. Преступления, террор, репрессии / Пер. с фр. М.: Три века истории, 1999.
24 Kershaw I. Qu'est-ce que le nazisme? Problèmes et perspectives d'interprétation. Paris: Gallimard 1992 (оригинальное английское издание: 1985). Эти вопросы рассматриваются под углом зрения историографии нацизма.
Указатель имен
Авилов Б.В. — 40, 48 Айхенвальд А.Ю. — 126 Антипов Н.К. — 90 Антонов-Овсеенко В.А. — 219 Арендт X. — 5-6, 8, 65, 149,
274 Арон Р. — 145
Бабаева — 51
Базаров (Руднев) В.А. — 164 Баскин Г.И. — 191 Бертийон Ж. — 178 Блок-Лене Ф. — 268 Бляхер Я.В. — 40 Богословский СМ. — 39 Бозин Д.Я. — 116 Бокль Г.Т. — 162 Борткевич В.И. — 149, 160, 166, 239
Боули А.Л. — 149, 160, 166-167 Боярский А.Я. — 111, 138, 215 Брандгендлер Л.С. — 110-111,
124, 127, 138 Бриллинг А.Р. — 31 Брянский A.M. — 251 Буфатин A.M. — 45 Бухарин Н.И. — 19, 60, 63, 73,
126, 166
Вебер М. — 147, 274 Вейцблит И.И. — 128 Верменичев И.Д. — 11, 21, 107,
110, 136 Виноградова H.M. — 170 Вихляев П.А. — 40 Вишневский А.Г. — 66-67, 82 Вознесенский Н.А. — 120 Волков A.M. — 79 Воробьев Н.Я. — 31, 40, 249, 255
Гайдарова Г.И. — 45, 50 Гегечкори М.И. — 107 Гернет М.Н. — 31, 39, 170, 174, 178
Гибшман A.M. — 97
Гозулов А.И. — 214-215
Григорьев В.Н. — 30
Громан В.Г. — 66-67, 80, 82, 89,
165-166, 238, 252 Грюзон К. — 268 Гурьев Ф.Ф. — 39
Даниленко С.С. — 45 Дегтярь Д.Д. — 137 Джини К. — 166 Дмитриев В.Ф. — 79 Дубенецкий Н.И. — 82, 249 Дубовиков В.Г. — 39 Дэвид-Фокс М. — 267 Д'Эспин М. — 178 Дюркгейм Э. — 173-174, 178
Егорова — 22 Ежов Н.И. — 90, 98 Енукидзе А.С. — 188 Ефремов В.П. — 39 Ефремов С.А. — 164
Заменгов М.Ф. — 39 Зейлингер В.И. — 80, 89 Зиновьев Г.Е. — 19, 60, 63, 126,
187-188 Зюсмильх И.П. — 161, 163
Каблуков Н.А. — 149 Каганович Л.М. — 87, 95 Казимиров Н.Я. — 39 Калинин М.И. — 63, 186-188 Каменев Л.Б. — 48, 51, 63, 65, 73 Каплун СИ. — 93-95 Кармиль Р. — 268 Кауфман А.А. — 149, 160-161, 235
Кафенгауз Л.Б. — 67
Квиткин О.А. — 15, 23-27, 31,
40, 97-98, 101, 104-105, 110,
124, 127-128, 224 Керженцев П.М. — 80-81, 86
322
Кетле А. — 158, 160-161, 173 Кибинев — 45, 51 Киэр А. — 238-239 Ковалев Е.И. — 261 Ковалевский А.Г. — 239, 241-
243, 258-260 Колобов В.М. — 40 Кон С.С. — 239
Кондратьев Н.Д. — 82, 89, 163-
167, 185-188 Копии — 47 Косиор В.В. — 79 Краваль И.А. — 11, 21, 24, 91,
95-96, 98-99, 102-111, 117,
132, 136, 140-141 Красильников М.П. — 79, 175 Кржижановский Г.М. — 41, 87 Крицман Л.Н. — 67,80,86-87,191 Крупская Н.К. — 18 Куйбышев В.В. — 48, 63, 73-74,
95, 141 Куркин П.И. — 180 Курман М.В. — 93-95, 97-98.
104, 108-111, 117-118, 124-
127, 143, 172
Левин А.А. — 94
Лексис В. — 149, 160-161
Ленин В.И. — 15, 18-19, 41, 59,
61, 66, 70, 77, 158, 164, 181,
273
Леонтьева — 97 Лефор К. — 147 Лимкина — 43 Ломов К.А. — 53-55 Лосицкий А.Е. — 40, 82 Любимцев П.П. — 54
Майр Г. — 68, 160 Макаров — 43 Макарова — 43 Максимова В.Н. — 138-139 Маркс К. — 160, 164, 196 Масальский В.И. — 40 Мах Э. — 158 Межлаук В.И. — 90 Микоян А.И. — 84 Милютин В.П. — 11, 85-89 Минаев СВ. — 11, 88-90, 101 Митчелл У. — 166-167 Михайловский А.Г. — 39 Михайловский В.Г. — 30, 39, 44, 48, 50-51, 59, 66,68,82
Молотов В.М. — 21, 65, 88-89, 91-92, 101, 107-109, 118, 120-121, 143, 185, 226
Молочников — 44-45
Молчанинов — 48
Мур Г. — 164, 167
Мухин — 43
Нейман Дж. — 239 Некраш Л.В. — 171 Немчинов B.C. — 80, 88, 90, 106,
139,191,252-253 Неслуховский С.К. — 97 Новосельский Н.М. — 171 Новосельский С.А. — 180
Обухов В.М. — 80, 82
Оганесов Н.С. — 41-43, 48-49,
51-52, 55 Орджоникидзе Г.К. — 186 Орженский Д.М. — 160 Оруэлл Дж. — 6
Осинский (Оболенский) В.В. — 11, 24,77-86,89-91,98,102,104, 123, 132, 141, 143, 168-170
Осипов Я.А. — 40, 48
Парето В. — 166
Пашковский Е.В. — 31, 39, 44, 74, 77, 79, 86
Петен Ф. — 268
Пешехонов А.В. — 236
Пирсон К. — 158, 166
Писарев И.Ю. — 111, 114
Подольский Ю.А. — 171
Полляк Г.С. — 39
Поплавский И.А. — 39
Попов А.С. — 91, 140, 180
Попов П.И. — 11, 15-23, 26, 28-29, 31-33, 36, 39, 41-49, 52, 55, 59-66, 68, 74, 77-80, 82-84, 99,106,111,118,120,132, 142-144, 158, 170
Птуха М.В. — 174
Пятаков Г.Л. — 126
Родин Д.П. — 178
Рыков А.И. — 66, 68, 73-74, 80,
83-85, 186 Рюмелин Г. — 160-161
Саутин И.В. — 11, 120, 124, 136, 143, 177
323
Свидерский А.И. — 186
Семенов Т.И. — 39
Середа СП. — 80
Сикра Ю.М. — 93
Сифман Р.И. — 97
Смирнов А.П. — 186, 188
Смирнов М.В. — 80
Смирнов Н.И. — 53
Смит-Фалькнер (Смит) М.Н. — 79, 138, 166, 170
Смулевич В.М. — 106
Сталин И.В. — 5-9,11,15,19,24, 41-43, 61-65, 68, 71-73, 83-86, 91-92, 97-100, 103-109, 112, 114, 118-121, 123-124, 127, 129-130, 141, 143-144, 147, 166, 169, 181-182, 185, 188, 189, 215-216, 220-221, 224-225, 264-265, 268, 272-274, 277, 279
Старовский В.Н. — 11, 47, 111, 121-124, 143, 162-164, 167
Степанов В.В. — 31
Столыпин П.А. — 196
Струмилин С.Г. — 74, 89-90
Телегин М.П. — 261 Теодорович И.А. — 186 Титов — 53
Трахтенберг И.А. — 79, 81 Троцкий Л.Д. — 73, 77
Урланис Б.Ц. — 215 Уряшзон — 140 Успенская — 97-98 Успенский СВ. — 97
Фарр У. — 178-179 Фицпатрик Ш. — 150 Фишер И. — 166 Флоринская A.M. — 97-98 Фортунатов А.Ф. — 160
Хетагурова B.C. — 118 Хлевнюк О.В. — 150 Хотимский В.И. — 111,123,138,
165-166, 180, 255 Хрущев Н.С — 123-124 Хрящева А.И. — 39, 66-67, 191,
193, 245, 251
Цилько — 73
Цюрупа А.Д. — 18, 66, 68
Чеканинская — 51 Черных А.С — 80 Четвериков Н.С. — 31, 40, 239 Чупров А.А. — 31, 90, 149, 160,
239-242 Чургунов — 53
Шапошников Г.И. — 40 Шишков A.M. — 48, 79 Шмидт О.Ю. — 86
Юл Дж. — 160
Ягода Г.Г. — 96, 98
Яковлев Я.А. — 63, 73, 106-109,
111, 116, 186 Янсон Ю.Э. — 30, 33, 149, 160 Ястремский B.C. — 39, 123, 165-
167, 255
