Александр Журавский

ВО ИМЯ ПРАВДЫ И ДОСТОИНСТВА ЦЕРКВИ

К оглавлению

Приложение 9

Переписка свщмч.Кирилла и заместителя патриаршего местоблюстителя митр.Сергия

Первое письмо митр.Кирилла митр.Сергию

Считаю необходимым препроводить Вашему Высокопреосвященству для сведения отправленное мною Преосвященному викарию Казанской епархии епископу Афанасию [Малинину] суждение мое по поводу Вашей церковной деятельности, смущающей совесть многих чад и моей казанской паствы. Передо мною ряд вопросов из Казанской епархии об отношении к митрополиту Сергию и возглавляемой им Церкви:

1. Можно ли ходить, можно ли молиться, можно ли приобщаться Св.Даров в той церкви, где поминают митрополита Сергия?
2. Можно ли поминать рядом в молитве церковной митрополита Кирилла и митрополита Сергия?
3. Какова должна быть формула церковной молитвы о предержащих властях, чтобы ею не искажался смысл церковной молитвы и христианского отношения к власти, какова бы она ни была?
4. Как быть ищущему священства при современном церковном положении, чтобы иметь возможность приносить Божие Богу без туги сердечной, смущений и соблазнов?
5. Допустимо ли обращение за церковным окормлением к одному из иноепархиальных архиереев, не подчиняющемуся распоряжениям митрополита Сергия с так называемым Временным Патриаршим Синодом?

1. Недоумения об отношении к митрополиту Сергию и возглавляемой им Церкви могли возникнуть только потому, что верующие почувствовали в административно-церковной деятельности митрополита Сергия превышение тех полномочий, какие предоставлены ему званием заместителя местоблюстителя патриаршего престола. Для меня лично — не подлежит сомнению, что никакой заместитель по своим правам не может равняться с тем, кого он замещает, или совершенно заменить его. Заместитель назначается для распоряжения текущими делами, порядок решения которых точно определен действующими правилами предшествующей практикой и личными указаниями замещаемого. Никаких, так сказать, учредительных прав вроде реформы существующих служебных учреждений, открытия новых должностей и т.п. заместителю не может быть предоставлено без предварительного испрошения и указаний замещаемого. Коренное же изменение самой системы церковного управления, на что отважился митрополит Сергий, превышает компетенцию и самого местоблюстителя патриаршего престола. Это последнее обстоятельство митрополит Сергий со всей убедительностью разъяснил в свое время митрополиту Петру по поводу его решения от 19 января (1 февраля) 1926 г. учредить для управления церковными делами Коллегию под председательством архиепископа Григория. Убежденный доводами своего заместителя, митрополит Петр отказался тогда от погрешительного решения; зато сам митрополит Сергий через полтора года после этого успевает основательно забыть собственные доводы и границы доверенной ему власти и, восхищая права Собора церковного, учреждает коллегиальное церковное управление в виде так называемого Временного Патриаршего Синода, приостанавливая тем действенность и обнаружение законной единолично-преемственной власти. Попытка прикрыться в данном деле авторитетом почившего Святейшего Патриарха Тихона совершенно безнадежна. Митрополит Сергий и его сотрудники по учреждению нового Высшего Церковного Управления не могут не знать резолюции Святейшего Патриарха Тихона — от 26 июня (9 июля) 1924 г., за № 523, которою патриарх счел благовременным совершенно прекратить дело об организации при нем Высшего Церковного Управления.

Посему до тех пор, пока митрополит Сергий не уничтожит учрежденного им Синода, ни одно из его административно-церковных распоряжений, издаваемых с участием так называемого Патриаршего Синода, я не могу признавать для себя обязательным к исполнению. Такое отношение к митрополиту Сергию и его Синоду я не понимаю как отделение от руководимой митрополитом Сергием части Православной Церкви, так как личный грех митрополита Сергия относительно управления Церковью не повреждает содержимого и этой частью Церкви — православно-догматического учения, но я глубоко скорблю, что среди единомысленных митрополиту Сергию архипастырей в нарушение братской любви уже применяется по отношению к несогласным и обличающим их неправоту кличка отщепенцев-раскольников. Ни от чего святого и подлинно церковного я не отделяюсь; страшусь только приступать и прилепляться к тому, что признаю греховным по самому происхождению, и потому воздерживаюсь от братского общения с митрополитом Сергием и ему единомышленными архипастырями, так как нет у меня другого способа обличать согрешающего брата. Известные мне неоднократные попытки личных и письменных братских увещаний, обращенных к митрополиту Сергию со стороны почившего ныне митрополита Агафангела, митрополита Иосифа с двумя его викариями, архиепископом Угличским Серафимом [Самойловичем], епископом Вятским Виктором [Островидовым], не могли вернуть митрополита Сергия на надлежащее место и к подобающему образу действий. Повторять этот опыт было бы бесполезно. Посему подобно сим архипастырям и вместе со всеми, кто считает учреждение так называемого Временного Патриаршего Синода погрешительным, воздержание от общения с митрополитом Сергием и единомышленными ему архиереями признаю исполнением своего архипастырского долга. Этим воздержанием с моей стороны ничуть не утверждается и не заподазривается якобы безблагодатность совершаемых сергианами священнодействий и таинств (да сохранит всех нас Господь от такого помышления), но только подчеркивается нежелание и отказ участвовать в чужих грехах. Посему литургисать с митрополитом Сергием и единомышленными ему архипастырями я не стану, но в случае смертной опасности со спокойной совестью приму елеосвящение и последнее напутствие от священника Сергиева поставления или подчиняющегося учрежденному им Синоду, если не окажется в наличии священника, разделяющего мое отношение к митрополиту Сергию и так называемому Временному Патриаршему Синоду. Подобным образом, находясь в местности, где все храмы подчиняются так называемому Временному Патриаршему Синоду, я не пойду в них молиться за общим богослужением, но совершить в одном из них литургию в одиночку или с участием единомышленных мне клириков и верующих, если бы таковые оказались в наличии, признаю возможным без предварительного освящения храма. Так же, по моему мнению, может поступать и каждый священнослужитель, разделяющий мое отношение к митрополиту Сергию и учрежденному им Синоду.

Что касается мирян, то участвовать деятельно в церковно-приходской жизни приходов, возносящих имя митрополита Сергия за храмовым богослужением, в качестве возглавляющего иерархию архипастыря, по совести не следует, но само по себе такое возношение имени митрополита Сергия не может возлагаться на ответственность мирян и не должно служить для них препятствием к посещению богослужения и принятию Св.Даров в храмах, подчиняющихся митрополиту Сергию, если в данной местности нет православного храма, хранящего неповрежденным свое каноническое отношение к местоблюстителю патриаршего престола.

Молиться же о митрополите Сергии наряду с остальными архипастырями и вообще православными христианами (запись в поминовении на проскомидии, молебне и т.п.) не является грехом, — это долг всех православных христиан, пока общецерковное рассуждение не объявит учиненное митрополитом Сергием злоупотребление доверенной ему церковной властью грехом к смерти (Мф. 18:15-17; 1 Ин. 5:16).

2. Богослужебное поминовение митрополита Сергия рядом с митрополитом Кириллом, если таковое совершается где-нибудь в Казанской епархии, есть, конечно, плод недоразумения, созданного уверениями, будто митрополит Кирилл единомыслен с митрополитом Сергием во всех его церковных мероприятиях. Для знающего же действительный образ мыслей митрополита Кирилла такое поминовение было бы сознательным обманом по отношению к верующим и есть грех.

3. Поминовение предержащих властей духовенством, находившимся в Зырянской ссылке, совершалось в 1923 г. по следующей формуле:

а) на великой ектении: «О всех, иже во власти суть и о еже возглаголати в сердца их благая и мирная о Церкви святей, Господу помолимся»;

б) на сугубой ектении: «Еще молимся о всех, иже во власти суть и о еже возглаголати в сердца их благая и мирная о Церкви Твоей святей»;

в) на проскомидии: «Помяни, Господи, всех, иже во власти суть, возглаголи в сердца их благая и мирная о Церкви Твоей святей и о людях Твоих»;

г) в евхаристической молитве Златоустовской литургии: «О еже в чистоте и в честном жительстве пребывающих, о всех, иже во власти суть и о еже возглаголати в сердца их благая и мирная о Церкви Твоей святей, да и мы тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте»:

д) в Васильевской литургии: «Помяни, Господи, всех, иже во власти суть, возглаголи в сердца их благая о Церкви Твоей святей и о всех людях Твоих, да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте; благая во благости соблюди, лукавы благи сотвори благостию Твоею. Помяни, Господи, предстоящие люди» и т.д.

По этой формуле творю я поминовение предержащих властей, и доныне она вполне соответствует помяннику, помещенному в Псалтири и Учебном Часослове и отражает искреннее церковное отношение и к Божиему, и к кесареву.

4. Искренность же и совершенное устранение всякого лукавства и недоговоренности в деле церковном обусловливают самое бытие истинной Церкви, Поэтому честно и открыто исповедовать свое понимание современного положения церковного — долг каждого ищущего поставления в священную степень. Но едва ли можно надеяться, чтобы подчиняющийся так называемому Временному Патриаршему Синоду архиерей согласился назначить на священническое место человека, отрицательно относящегося к совместной деятельности митрополита Сергия с так называемым Временным Патриаршим Синодом. При данных обстоятельствах для Казанского викария, не объявлявшего о разрыве общения с митрополитом Кириллом, хотя, по-видимому, подчиняющегося уже митрополиту Сергию и его Синоду (быть может, по искреннему неведению образа мыслей своего митрополита), было бы проявлением достаточной степени церковной терпимости, если бы он, в случае обращения к нему церковно-приходской общины, соблазняющейся церковными мероприятиями митрополита Сергия, признал законность желания этой общины быть в каноническом общении только со своим епархиальным архипастырем, митрополитом Кириллом, и согласился бы посвятить для нее во священники избранного и представленного самим приходом кандидата. Если бы со стороны прихожан такая просьба действительно поступила к одному из викариев казанских, то я готов был бы подкрепить ее в случае надобности своим обращением к участвующему в деле викарию, с письменным советом исполнить желание прихода, по надлежащем удостоверении в правоспособности представляемого кандидата к прохождению пастырского служения, не принимая во внимание его отношения к митрополиту Сергию и так называемому Временному Патриаршему Синоду.

5. Для мыслящих себя в составе казанской паствы обращение за церковным окормлением, по примеру вятских батюшек, к кому-либо из иноепархиальных архиереев было бы неосторожным повреждением своей канонической связи с Церковью Вселенской. Для вятских батюшек, находящихся в общении с епископом Виктором [Островидовым], такое окормление находит себе основание в том, что епископ Виктор, лишенный уже физической возможности священнодействовать в храме, в бытность свою в Ленинграде сам направил своих ставленников для рукоположения в священники к одному из тамошних архиереев. Для Казани такой порядок я нахожу пока преждевременным.

Первое письмо Митр.Сергия к Митр.Кириллу

Уже давно я угадывал по доходящим до меня отрывочным сведениям церковную позицию Вашего Преосвященства, но не спешил делать отсюда соответствующего вывода. Мне хотелось объяснить Ваши действия просто недостаточной Вашей осведомленностью в современных церковных делах. Я льстил себя надеждой, что с течением времени, с получением надлежащей осведомленности, Вы исправите свою ошибку и не только прекратите неблагодарную работу подкапывания Дома Божия, но и поддержите своим авторитетом мои усилия восстановить сильно нарушаемый теперь порядок и чин в церковной жизни. К сожалению, Ваше суждение «о моей деятельности» (собственноручную копию которого Вы прислали мне «для сведения») не оставляет места сомнению в том, что Вы и теоретически единомысленны с нашим новым расколом, не совсем правильно называемым «иосифлянским», и активно его поддерживаете своим примером и словом и даже стремитесь воздействовать на волю управляющего Казанской епархией означенным «суждением», т.е. перешли уже и к доступным в Вашем положении административным мерам. Это и меня заставляет выйти из выжидательного состояния и обратиться к Вашему Высокопреосвященству с настоящим моим словом.

Прежде всего, нельзя не отметить знаменательного совпадения. Известный архиепископ Григорий свою полемику против меня начал с отрицания моих полномочий. Точно так же и Ваше Высокопреосвященство, чтобы проложить путь к дальнейшим Вашим обо мне суждениям, начинаете с подрыва моих полномочий и делаете это посредством довольно искусной игры со словом «заместитель». Для меня лично, пишете Вы, не подлежит сомнению, что никакой заместитель по своим правам не может равняться с тем, кого он замещает, или совершенно заменить его. Заместитель назначается для распоряжения текущими делами и т.д. Действительно, по ходячему, всем нам привычному представлению, «зам» только подписывает бумаги за начальника и пропускает текущие дела, не смея касаться дел, требующих инициативы. Но это ходячее представление здесь не приложимо.

Дело в том, что с титулом «заместитель» произошло у нас то же, что и с титулом «патриарший местоблюститель». В завещании Святейшего Патриарха говорится только о переходе патриарших прав и обязанностей, и уже сам Владыка — митрополит Петр решил именоваться «патриаршим местоблюстителем», по букве же завещания, его титул должен бы быть: «исполняющий обязанности патриарха».1 В свою очередь, и Владыка митрополит Петр не называет меня в своем распоряжении «заместителем», а говорит только о временном переходе ко мне прав и обязанностей местоблюстителя. Значит, и мой титул собственно: «временно исполняющий обязанности патриаршего местоблюстителя», и уже потом за мной установился титул «заместитель».

Было бы ни с чем не сообразно, пользуясь тожеством титула, применять ко Владыке — митрополиту Петру известное «Положение о местоблюстителе», принятое на Соборе 1917-1918 гг., и называть превышением полномочий, например, обращение его с посланиями ко всероссийской пастве или установления поминовения его имени по всем храмам (и то и другое, по положению, предоставлено обычному местоблюстителю только совместно с Синодом). Но в той же степени несообразно и мои полномочия определять, играя на ходячем смысле слова «заместитель». Можно спорить, насколько удачно выбрано для моей должности такое наименование, но за разъяснением смысла этого наименования и какой размер полномочий в данном случае оно должно обозначать, всего прямее и вернее обратиться ко мне, как носителю этого наименования, или же к тексту распоряжения местоблюстителя, а не затруднять себя довольно бесцельными исследованиями, что вообще может означать слово «заместитель». Это Ваша первая неправда.

Совершенно произвольно, таким образом, ограничив мои полномочия и основываясь на этом Вами же изобретенном ограничении, Вы легко и приходите к обвинению меня в конечном превышении власти. Вы утверждаете, будто бы учрежденный мною Синод — в существе та же Коллегия, недопустимость которой со всей убедительностью разъяснял я сам в 1926 г. «Убежденный доводами своего заместителя, митрополит Петр отказался от погрешительного решения; зато сам митрополит Сергий через полтора года после этого успевает основательно забыть собственные доводы и границы доверенной ему власти и, восхищая права Собора церковного, учреждает коллегиальное управление, в виде так называемого Патриаршего Синода, приостанавливая тем действенность и обнаружение законной единолично-преемственной власти». Значит, я превысил не только скромное полномочие «зам», но превзошел и всякую меру самовластия, посягнув самочинно на самые основы нашего патриаршего строя. Это Ваша вторая неправда. Ошеломленный читатель, конечно, не знает, что в 1926 г., возражая против Коллегии, я предлагал вместо нее учредить Синод, чего, несомненно, не могло быть, если бы между этими учреждениями не было бы существенной разницы.

Коллегия учреждалась взамен единоличного заместительства и назначалась управлять Церковью в отсутствие Первоиерарха, а Синод утвержден при Первоиерархе, причем в 1927 г. я нарочито оговорил, что наш Синод не имеет полномочий на управление без меня. Коллегия действительно могла угрожать целости патриаршего строя, а Синод угрожать не может. Наоборот, давая патриаршему управлению возможность правильно функционировать, Синод может служить к оправданию и утверждению идеи патриаршества в нашем церковном сознании и, следовательно, к сохранению у нас патриаршества.

Вы далее пишете, что при утверждении Синода я не имею права ссылаться на пример Святейшего Патриарха, так как последний в своей резолюции от 26 июня (9 июля) 1924 г. за № 523, «счел благовременным совершенно прекратить дело об организации при нем Высшего Церковного Управления», Вы с уверенностью подчеркиваете, что митрополит Сергий и его сотрудники по учреждению ВЦУ не могут не знать «этой резолюции». Выходит, как будто, что мы даже скрываем от церковного общества уличающие нас документы. Между тем в резолюции значится, что «совершенно прекратить» Святейший Патриарх счел «благовременным» не дело об организации ВЦУ, а «переговоры с Красницким о примирении»; и далее — «и подписи на журнале от 8 (21) мая 1924 г. об учреждении при мне ВЦУ считать недействительными». Ясно, что резолюция говорит о ВЦУ в каком-то определенном виде и составе (журнал мне неизвестен) и не содержит в себе даже намека на отказ Святейшего от мысли вообще иметь при себе Управление. Не содержит в себе такого отказа и предложение Святейшего от 18 июня (1 июля) того же года за № 410, прямо касающееся прекращению работ Синода: «Ввиду того, что Священный при мне Синод, а равно и вызываемые мною для участия в его работах Преосвященные архипастыри не зарегистрированы гражданской властью, нахожу благовременным впредь до моего распоряжения работу Священного при мне Синода прекратить, уведомив» и т.д. Таким образом, работа Синода прекращалась не навсегда, а лишь временно, «впредь до особого распоряжения», и что причина прекращения в отсутствии гражданской регистрации, а не в отказе от мысли иметь Синод; поэтому впоследствии, когда намечалась возможность регистрации, Святейший приступал к организации Синода, собственноручно писал списки будущих членов и пр. (например, в 1925 г.). Как будто и я не отступил от линии действий Святейшего, когда, воспользовавшись регистрацией, учредил при себе Синод. Такова третья неправда, содержащаяся в Вашем «суждении о моей деятельности». Из указанных трех неправд Вы делаете вывод: «до тех пор, пока митрополит Сергий не уничтожит учрежденного им Синода, ни одно из его административно-церковных распоряжений, издаваемых с участием так называемого Временного Патриаршего Синода, я не могу признавать для себя обязательными к исполнению». Вы не делаете оговорки о распоряжениях, лично от меня исходящих; но таких распоряжений для Вас и не может быть, так как, по Вашим словам, учреждение Синода лишает меня («приостанавливает действенность и обнаружение») и единоличной власти, полученной мною от Владыки митрополита Петра.

Вслед за мною теряют власть и все признающие Синод архиереи. Каждый священник, по Вашему наставлению, может отказать «сергианскому» архиерею в повиновении, может перестать с ним служить, может обращаться за окормлением к иноепархиальному, «своему» архиерею (как вятские обращаются к епископу Димитрию (Любимову) в Ленинград); даже на запрещение «сергианского» архиерея может не обращать внимание (Ваш совет о.Шилову из В.Устюга).

Административный разрыв с необходимостью ведет к евхаристическому. Поэтому «воздержание от общения с митрополитом Сергием и единомысленными ему архиереями признаю, — пишете Вы, — исполнением своего архипастырского долга».

Но как ни радикальны эти выводы, Вы не можете не сознавать, что мой грех, даже преувеличенный до последней степени, не делает возглавляемую мною иерархию ни еретической, ни даже раскольнической, что наша Церковь через это не лишилась ни единства с Церковью Вселенской, ни благодати Св.Духа, изливаемой в таинствах («да сохранит всех нас Господь от такого помышления», — пишете Вы). Вы не против того, чтобы священники для Ваших общин получали хиротонию от «сергианских» архиереев. Вы выражаете даже готовность (чем, в сущности, подрываете всю свою позицию) на «смертном одре» (значит, тогда, когда человек обычно не заботится более о мнении других людей, а ищет одной правды) со спокойной совестью принять елеосвящение и причастие от «сергианского» священника при отсутствии своего. Не признавая нас, таким образом, ни раскольниками, ни безблагодатными и не имея, следовательно, дозволенных оснований для раскола. Вы, однако, с нами порываете общение. Можно ли с Вами согласиться, что раскола Вы не учиняете и остаетесь в мире со Св.Церковью?

1. Прежде всего, кто Ваши единомышленники, с которыми Вы своим «суждением» солидаризируетесь, так сказать, публично и официально?

Вы «глубоко скорбите» о том, что мы их называем отщепенцами и раскольниками. Но ведь они признают нашу, возглавляемую мною Церковь «царством антихриста», наши храмы — «вертепами сатаны», а нас — его служителями, Св.Причастие — «пищею бесовскою»; оплевывают наши святыни и под. Для признающих благодатность нашей Церкви должно быть ясно, что все эти хулы и оплевания падают ни на кого другого, а на самую Св.Церковь Христову и на ее Божественные таинства. Это даже уже не раскол, а прямо хула на Духа Святого, грех и смерть, лишающий хульника надежды вечного спасения. И только беспросветная темнота одних и потеря духовного равновесия другими из хулителей дают христианской любви некоторую смелость верить, что грозное изречение Господа (Мф. 12:31) не будет применяться к этим несчастным со всей строгостью. Заметьте, что эту хулу изрыгают не только какие-нибудь «чернички», «всегда учащиеся и николиже в разум истины прийти могущие» (2 Тим. 3:7), а сами их вожди, например, епископы Димитрий (Любимов), Алексий (Буй), Виктор (Островидов), Иерофей (Афоник).

После таких хулений неудивительно, что эти люди в отношении к нашей Церкви не стесняют себя никакими канонами и правилами. Их архиереи простирают свои иерархические действия далеко за пределы своих епископий; посылают в чужие епархии послания, своих ставленников, даже епископов (Серпухов), не замечая присутствия канонических архиереев. Одним словом, это не просто ропщущие на церковный порядок люди, это уже соорганизовавшееся в своем отделении от Церкви особое общество, в полном смысле «церковь лукавнующих». Справедливо поэтому вожди этого общества преданы суду и подвергнуты запрещению, и все молящиеся с ними и последующие им подлежат отлучению.

Между тем с этой церковью лукавнующих Вы состоите в общении: готовы одобрять и поддерживать самые непозволительные по канонам действия самочинников, вроде, например, служения Шилова в состоянии запрещения или обращения вятских викториан в Ленинград к епископу Димитрию (Любимову). Если для своей казанской паствы Вы не рекомендуете такой способ действий, то только как преждевременный, а не как неправильный по существу. Судите же сами, если за одну молитву даже на дому с отлученным виновный подлежит отлучению (Апостольское правило 10), если священнослужитель, сообщающийся с отлученным от общения, должен быть «вне общения церковного, яко производящий замешательство в чине церковном» (Антиохийского Собора правило 2), если, наконец, «приложившиеся» к учинившему раскол должны быть извержены, т.е. лишены сана и исключены из клира (Апостольское правило 31), то тем более всему этому подлежите Вы, в котором мы должны видеть не рядового сомолитвенника или полупассивного соучастника раскола, а при Вашем авторитете и одного из главных его вдохновителей, своего рода «учителя бесчиния» (Апостольское правило 16).

2. Вы порвали с нами евхаристическое общение и в то же время не считаете ни себя учинившим раскол, ни нас, состоящими вне Церкви. Для церковного мышления такая теория совершенно неприемлема — это попытка сохранить лед на горячей плите. Из всех видимых связей церковного тела евхаристическое общение есть самое существенное, настолько, что при ее отсутствии остальные связи единства не удержат. Мы можем, например, совсем не знать о существовании какой-нибудь отдаленной православной общины, однако, если мы знаем, что в храме этой общины мы можем принять Св.Тайны, значит эта община вместе с нами принадлежит к Единой Св.Православной Церкви. С другой стороны, было время, когда лютеранские приходы в России были в административном ведении нашего Святейшего Синода, а православные в Финляндии — в ведении лютеранского церковного управления, однако ни там, ни здесь единого Тела не было, потому что евхаристического общения быть не могло. Среди старообрядцев есть приемлющие некоторые наши таинства, например, крещение, миропомазание и венчание; другие окормляются «переходящим» от нас священством (как и Вы разрешаете своей казанской пастве принимать священников, поставленных сергианами); однако при отсутствии евхаристического общения мы называем старообрядцев раскольниками, а они нас еретиками.

То же и в нашем деле. Если мы с Вами одинаково полноправные члены Св.Православной Церкви, то это необходимо должно выразиться в евхаристическом общении между нами. Если же последнего между нами нет, то или Вы учиняете раскол, или мы находимся вне Церкви (хотя бы временно под епитимией), а потому потеряли возможность преподать Вам истинную Евхаристию. Да и психологически среднее невозможно. Во Святом Причащении для верующего церковника совершитель далеко отступает на задний план; верующий вступает в непосредственное общение со Христом. Христос говорит: «Приимите, ядите». Мыслим ли для верующего отказ из-за совершителя? Отказ этот только в самой незначительной степени коснется совершителя и больно затронет личные отношения верующего ко Христу. Другое дело, когда мы для Вас вне Церкви. Вам легко тогда сказать: «Вне Церкви нет Христа, нет и Тела Его, а от вашего хлеба и вина причащаться я не желаю». Поэтому-то правило Антиохийское 2-е гласит: «Все входящие в Церковь и слушающие Священное Писание (т.е. полноправные), но по некоему уклонению от порядка не участвующие в молитве с народом или отвращающиеся от причастия Св.Евхаристии да будут отлучены от Церкви дотоле, как исповедуются, окажут плоды покаяния и будут просить прощения и, таким образом, возмогут получить оное».

8-е же правило Св.Апостолов, угрожая отлучением от общения церковного епископу и всякому из «священного списка», кто «при совершении приношения (в Православной Церкви и православным священником) не причастится», указывает причину такой строгости: «яко соделавшийся виною вреда народу и на совершавшего приношение наведший подозрение, аки бы неправильно совершал», т.е. как возбудивший в верующем народе подозрение в неспасительности совершающейся православной Евхаристии и, вслед за собою, отвративший народ от Св.Причастия. Ведь простое христианское сознание, не затемненное никакими так называемыми умствованиями или страстью, знает только одну законную причину уклониться от Св.Причастия (кроме, конечно, своих личных, нравственных причин), когда причастие не спасительно, а губительно, когда хлеб и вино не суть Тело и Кровь Христовы. Читая Ваше объявление, что Вы впредь до нашего покаяния отказываетесь с нами причащаться, верующий народ поймет это так, что Вы уже признаете нас внецерковными и нашу евхаристию подложной. Ваши же рассуждения о воздействии и пр. сочтет за тактический прием, припишет Вашей излишней осторожности, нежеланию объявлять своего временного «первого епископа» еретиком до Собора и т.п. И будет следовать Вашим не словам, а делам; будет отвращаться от нашей евхаристии, боясь вместо «трапезы Господней» попасть на «трапезу бесовскую». Отсюда же только шаг до тех хулений, которые были упомянуты мною раньше. Таким образом, имея самое благое намерение, но не проверив его голосом Церкви, Вы «соделываетесь виною вреда народа», отнимаете у него веру во Св.Тайны и отвращаете от Св.Причастия.

3. Вы скажете, что 8-е правило Апостольское отлучает от Церкви только того непричащающегося епископа, который не сможет представить благословной причины своего непричащения; у Вас же такая причина есть: осудив деятельность заместителя, Вы разрывом евхаристического общения хотите на него воздействовать в целях исправления, ближайшим образом, упразднения Синода; «так как нет у Вас другого способа обличить согрешающего брата».

Но позволительно спросить, имеете ли Вы полномочия на такое воздействие, притом мерами, «производящими замешательство в чине церковном». Правда, архиепископ Григорий [Яцковский] когда-то утверждал, что попечение об общих делах Церкви возложено на всех епископов и на каждого в отдельности, так что каждый из них при случае может присвоить себе распоряжение общими делами. Однако Св.Церковь напоминает нам каждому «знать свою меру». Я, например, в качестве простого епархиального архиерея должен бы был ограничиться пределами своей епархии и в управлении общими делами Русской Церкви мог бы участвовать только присутствуя в Синоде или на Соборе (Апостольское правило 34). Теперь же, как заместитель, я имею прямое полномочие на управление общими делами. Не отрицаю, что первый епископ подлежит суду епископов своей области (III Вселенский Собор, 1-е правило), но суду всех их в совокупности, а не суду каждого из них в отдельности. А чтобы каждый епархиальный архиерей, единолично осудив деятельность первого епископа, мог тотчас же отказывать ему в каноническом послушании и порвать с ним евхаристическое общение, это нечто совершенно неслыханное с точки зрения церковных канонов. Вам не нравится, например, учреждение Синода, другому — декларация, третий найдет, что я слишком снисходителен к падшим, четвертый, наоборот, что я слишком к ним строг и т.д., и т.д. Если каждый из недовольных сочтет себя вправе воздействовать на меня по Вашему способу, то в «церковном чине» произойдет уже не «замешательство», а настоящий хаос, угрожающий конечным расстройством церковной жизни. Предупреждая такое бедствие, Святая Церковь и указывает только одно исключение, когда каждый вправе отложиться от своего духовного главы: открытое проповедование последним ереси, уже осужденной соборне (15-е правило Двукратного Собора). Во всех же остальных случаях Церковь рекомендует недовольным обращаться к Собору и ждать соборного решения, предпочитая, таким образом, лучше терпеть некоторые разные погрешности в деятельности первого епископа, чем колебать церковное единство. А тому из недовольных чем-нибудь, кто, не дожидаясь «соборного оглашения и совершенного осуждения» и рискуя церковным единством, произнесет собственное «суждение о деятельности» первого своего епископа и дерзнет отступити от общения с ним», таковому Священный Собор определил «быти совершенно чужду всякого священства» (15-е правило Двукратного Собора).

В каком-то из своих писем Вы оправдываете свои действия тем, что кроме церковных канонов у епископа есть еще «иерархическая совесть», которая может его уполномочить действовать даже вопреки всяким канонам. Но это опять мысль совершенно нецерковная, открывающая дверь самому необузданному произволу и самочинию, чтобы не сказать самодурству. Даже Римский папа претендует на непогрешимость только тех своих решений, которые произносятся им ex cathedra, т.е. между прочим и после соборного рассмотрения. Наше же положение гораздо скромнее: мы только служители, призванные творить волю Пославшего нас. А эта воля в обычной обстановке и нам, обычным людям, открывается не в виде каких-нибудь чрезвычайных откровений в нашей совести, а открыта в слове Божием, в учении Церкви и в особенности в канонах, определяющих жизнь церковную в ее конкретной действительности. Если наша «иерархическая совесть» наставляет нас делать сообразно этому регулятору, мы можем на нее положиться. Если же она нам рекомендует бесчиние, то безопаснее обратиться к духовнику и раскрыть ему свое духовное состояние, как это делается при всяком искушении.

Что Св.Церковь повелевает нам подчинять внушения нашей совести правилам внешнего церковного порядка, это показывают 147-е и 133-е правила Карфагенского Собора. Епископ знает о преступлении от самого преступника из его личного наедине признания, но публично в судебном порядке установить этого преступления не может. «Иерархическая совесть» побуждает его немедленно же отстранить виновного от священнослужения, а Св.Церковь заповедует: «Доколе отлученного по сему случаю не примет в общение свой епископ, дотоле сего епископа да не приемлют в общение прочие епископы».

Вы признали «бесполезным повторять опыт» переговоров или переписки со мной по сему делу и перешли уже к действиям против меня и единомысленной со мною иерархии. В частности, Ваше «суждение» рассылается по всем епархиям, производя несомненный соблазн. Это давало бы и мне право перейти прямо к действиям, к которым обязывает возложенное на меня послушание. Однако братский долг внушает мне не считать еще дело поконченным. Поэтому, представляя Вам все вышеизложенное и напоминая Вам тот великий соблазн, какой производит в церковной среде Ваше выступление, усерднейше прошу Вас пересмотреть свое решение и во имя послушания и любви к Св.Церкви иметь мужество признать если не всю неправильность, то хотя бы излишнюю поспешность Вашего разрыва с нами и отложить вопрос до соборного решения, пригласив к тому же и последовавших за Вами.

Отсутствие от Вас ответа на этот мой братский призыв до 18 ноября (1 декабря) с.г. будет означать Ваше нежелание внять ему и, следовательно, будет обязывать меня перейти к соответствующим действиям по вверенной мне власти. Мне хочется, однако, надеяться, что нужды в этих действиях не будет и что новая туча скорби, собирающаяся над нашей Церковью, рассеется нашими общими с Вами усилиями, о чем и молю усердно Господа.

Второе письмо («Отзыв») Митр.Кирилла Митр.Сергию

Отзыв

19 октября 1929 г. уполномоченным от канцелярии так называемого Временного Патриаршего Синода доставлено мне письмо Ваше от 18 сентября с.г. за № 3193.

Не стану оспаривать желательной Вам терминологии для обозначения Ваших церковных полномочий (дело не в терминах, а в деле), но со всею решительностью отрицая приписываемую мне Вами склонность «играть» термином «заместитель», продолжаю думать и утверждать, что Вы действительно превзошли «всякую меру самовластия, посягнув самочинно на самые основы нашего патриаршего строя». Синода с такими правительственными оказательствами, как при Вас учрежденный и действующий Синод, Русская Церковь не знала ни при патриархе, ни при митрополите Петре.

Отказавшись в силу Ваших разъяснений 1926 г. от учреждения Коллегии для управления церковными делами, митрополит Петр не внял, однако, и Вашему предложению относительно Синода, опасаясь, несомненно, создать ту же Коллегию под другим только именем. Через полтора года после этого Вы создали ее по собственной инициативе.

Сколько бы Вы ни успокаивали верующее сознание заявлениями, что Синод Ваш отнюдь не призван заменить единоличное возглавление Церкви, для всех все-таки остается очевидным, что правите Вы Церковью с Синодом, объявляя, что не можете пригласить в помощь себе братий-соепископов иначе, как в качестве соправителей. Особенно же правительственное значение Вашего Синода подчеркивается приравнением его к тому Синоду, который в свое время пришел на смену патриаршеству и управлял Русской Церковью до восстановления его в 1917 г. В распространяемом с синодским засвидетельствованием подлинности письме архиепископа Илариона (Троицкого) основная аргументация автора покоится на мысли, что Синод Ваш и Святейший Правительствующий Синод, учрежденный в 1721 г., — «явления одного и того же порядка и достоинства». Если бы эта мысль была чужда Вам, Вы, конечно, не благословили бы рассылать подобный документ в назидание другим. Мысли этой нисколько не ослабляют и попытки Ваши отделить возглавление Церкви от Ее управления. Обычное церковное сознание не может мыслить их раздельно, и для меня, например, остается несомненным, что с учреждением Вашего Синода пред Церковью встала уже не угроза целости патриаршего строя, а действительная подмена этого строя синодальным управлением.

При наличии такого управления Ваша единоличная преемственная власть, конечно, приостановила свою действенность и обнаружение. Вы сами отказались от этой власти, распыливши принятую на себя ответственность за ход церковной жизни на безответственную Коллегию. Оставаясь последовательным, Вы при существовании Вашего соправителя-Синода не должны уже принимать по делам особой церковной важности единоличных решений, не проверенных и не закрепленных синодским постановлением. Единоличные Ваши выступления по таким делам возможны только по поручению Синода — не как возглавляющего Церковь, а как доверенного представителя от Ее возглавления. Принять, например, по отношению ко мне меры канонического прещения без Вашего Синода Вы уже не можете, потому что такое единоличное распоряжение было бы равносильно уничтожению Вашего Синода, а объявление этого прещения по коллегиальному Вашему решению с Синодом неприемлемо для меня потому, что я мыслю себя в Церкви, унаследовавшей от почившего патриарха единоличную власть. Правда, Вы успокаиваете себя предположением, что «как будто бы не отступили от линии действий Святейшего, когда, воспользовавшись регистрацией, учредили при себе Синод», но это справедливо только для линии внешних действий Святейшего. Подобно ему, Вы составляете списки приглашаемых членов Синода, приглашаете их и т.п., но, в отличие от образа поведения патриарха, делаете Синод Вашим соправителем, чтобы, как заявляете Вы, не править монархически. Но почивший патриарх не правил монархически. Он имел и постоянных около себя советников, называя совокупность их Синодом, пользовался для проверки своей архипастырской совести и суждениями прилучившихся архиереев, но никого не ставил рядом с собою для переложения ответственности со своей головы на другие. При нем все распорядительные решения по Церкви были и воспринимались Ею как единоличные распоряжения Святейшего Патриарха. Вспомните хотя бы историю кратковременного существования в церковной жизни нового стиля. Введен он был с участием так называемого Синода, а отменен резолюцией патриарха единолично, — ясно, что и введение стиля, и отмену его патриарх брал исключительно на свою ответственность, Синод же при нем присутствовал то в качестве советника, то как свидетель совершившегося. Приводимая Вами резолюция от 18 июня (1 июля) 1924 г. за № 410 достаточно отражает положение тогдашнего Синода, как некоего временного привеска, то нужного и существующего, то нет. Резолюция же Святейшего от 26 июня (9 июля) 1924 г. за № 523 об отказе от учреждения при нем ВЦУ устанавливает пред нами и тот основной принцип, которым всегда руководился Святейший в своем управлении Церковью. Мне эта резолюция известна в следующей редакции: «Благодарю за выражение чувства верности. Прошу верить, что я не пойду на соглашения и уступки, которые могли бы угрожать целости Православия. Если же переговоры с о.Красницким, особенно в газетной передаче о.Красницкого, вместо радости возбуждают тревогу и опасения, о чем свидетельствуют многочисленные заявления архипастырей, пастырей и мирян, то нахожу благовременным совершенно прекратить переговоры с о.Красницким о примирении, и подписи на журнале от 8 (21) мая 1924 г. об учреждении при мне ВЦУ считать недействительными». Наличие тревоги и опасений в церковном обществе заставляют Святейшего отказаться от мероприятия, вызывающего эти опасения.

Давно уже нет недостатка в выражениях пред Вами со стороны архипастырей, пастырей и мирян ощущений опасений и прямых протестов по поводу совершаемой Вами реформы церковного управления. Оказавшись в положении, подобном тому, в каком Святейший нашел в себе мужество принять решение, формулированное вышеприведенной резолюцией, последуйте для успокоения Церкви действительно примеру Святейшего и, если вместо радости учреждение Вами Синода возбуждает тревоги, опасения и страстные споры, найдите благовременным распустить Ваш Синод, успокойте смущенные души, с любовию отдавшиеся Вашему руководству, пока не становились Вы на путь ненужных новшеств. Думаю, что эти души и их ничем не смущаемая совесть в общении с Церковью и ее служителями гораздо ценнее для Церкви и важнее для общего в ней спасения, чем настойчивое сохранение в жизни церковной спорных учреждений, быть может полезных в некоторых житейских отношениях, но не могущих этой полезностью погасить вред, причиненный неподобающим порядком своего возникновения. Уверен, что если бы Ваше Высокопреосвященство во имя сохранения церковного исполнения последовали моему совету, то все упоминаемые Вами в письме ко мне противники Ваши снова с любовью возвратились бы под Ваше руководство и прекратилась бы для Вас надобность расточать новые и новые прошения и меня объявлять «учителем бесчиния» со всеми последствиями такого учительства. Если же Вы найдете для себя позволительным и необходимым утвердить за мной этот плачевный титул, я буду знать, что получил его за то, что я счел обязательным для совести своей вслух назвать действительный источник развивающегося у нас за последние два года церковного бесчиния.

Против необходимости для Вас предварительной проверки своих церковных мероприятий голосом собратий никто возражать не может. Совещайтесь и с прилучившимися архипастырями, и с теми, кого среди своих собратий найдете наиболее опытными и авторитетными, — имейте, если угодно, и постоянных при себе советников, но такое вспомогательно-совещательное, а не правительственное значение их постоянного сотрудничества с Вами установите во всеуслышание, с такою ясностью, чтобы не оставалось уже надобности разъяснять, что разумели Вы под тем или другим употребленным Вами выражением. Это Вам следует сделать независимо от решения вопроса о том, равны ли Ваши права с правами митрополита Петра. Но в устранение ложных представлений необходимо установить действительную природу и границы Ваших прав.

В письме к какому-то недоумевающему о. протоиерею от 1 (14) марта 1928 г. Вы говорите: «Св.патриарх все права и обязанности патриарха передал митрополиту Петру (которого, в сущности, правильнее было бы назвать не местоблюстителем, а и.д.патриарха), а последний без всяких ограничений передал эти права мне». Утверждая это, Ваше Высокопреосвященство не замечаете весьма существенной разницы между митрополитом Петром и Вами в порядке правопреемства. Митрополит Петр принял свои церковные полномочия после патриарха скончавшегося и является единым носителем оставленных прав, в каковом достоинстве и был утвержден в день («погребения»? — А.Ж.) Святейшего Патриарха собравшимися на погребение, в значительном количестве, епископами, закрепившими это признание особым актом. Вы свои полномочия восприняли от митрополита Петра, пусть даже без ограничений, но в пользовании ими Вас ограничивает существование митрополита Петра как местоблюстителя. От своих прав по местоблюстительству он не отказывался и до сих пор остается и признается Церковью в своем достоинстве. В качестве местоблюстителя он выступает перед Церковью с посланиями и самостоятельными предложениями, оставляя за Вами отправление возложенных на Вас ежедневных обязанностей по церковному управлению. Таково послание его к архипастырям, пастырям и всем чадам Российской Православной Церкви, изданное 19 декабря 1926 г. (1 января 1927 г.) в г.Перми. Из этого послания, как такового, усматривается, кроме того, целый ряд деловых сношений в 1926 г. митрополита Петра как действительного местоблюстителя с митрополитом Агафангелом. Становясь на Вашу точку зрения равенства Ваших прав с правами митрополита Петра, мы, при наличии подобных актов, имели бы одновременно два возглавления нашей Церкви: митрополита Петра и Вас. Но этого в Церкви быть не может, и Ваши права в ней — только отражение прав митрополита Петра и самостоятельного светолучения не имеют. Принятие же Вами своих полномочий от митрополита Петра без восприятия их Церковью в том порядке, как совершилось восприятие прав самого митрополита Петра, т.е. без утверждения епископатом, ставит Вас перед Церковью в положение только личного уполномоченного митрополита Петра, для обеспечения на время его отсутствия сохранности принятого им курса церковного управления, но не в положение заменяющего главу Церкви, или «первого епископа страны». Поэтому меня очень смутило в свое время письмо Ваше к митрополиту Агафангелу, которому 17 (30) апреля 1926 г. Вы писали, между прочим, следующее (подчеркивается мною): «Митрополит Петр письмом от 22 апреля (мне разрешили с ним в Москве обменяться письмами по поводу Вашего послания) совершенно определенно заявил мне, что он считает обязательным для себя остаться местоблюстителем, хотя бы он был не на свободе, а назначенный им Заместитель несет свои обязанности до окончания дела митрополита Петра. Конечно, — продолжаете Вы, — если бы Ваши (т.е. митрополита Агафангела Преображенского) притязания на местоблюстительство были для всех очевидны и бесспорны, я бы (митрополит Сергий Страгородский) ни минуты не колебался передать Вам управление, несмотря на нежелание митрополита Петра». Таким заявлением, Владыко, Вы первый из всех выступили идеологом более чем свободного отношения к 15-му правилу Двукратного Собора и другим, на основании которых ущедряете прощениями на отказывающих Вам в повиновении потому именно, что притязание Ваше на равное и даже высшее положение сравнительно с местоблюстителем не для всех очевидны и бесспорны. Забвение духа сих правил сказывается, между прочим, и в Вашей постоянной склонности ставить свою деятельность в непосредственную связь с именем почившего патриарха. Авторитет Святейшего имеет, конечно, для всех громадное значение. Однако если бы Вы «знали свою меру» и действовали по духу св.канонов, то остерегались бы постоянно апеллировать к этому авторитету, так сказать, через голову митрополита Петра, от которого Вы получили свои полномочия, и испрошение согласия митрополита Петра на Ваши мероприятия исключительной важности должно быть для Вас и для Церкви ручательством, что Вы подлинно не отступаете от линии действования Святейшего. Ведь полномочия-то патриаршие перешли непосредственно от патриарха не к Вам, а к митрополиту Петру, и Вам следует сохранять по отношению к нему для всех нас обязательную мерность.2

Как бы ни подчеркивали Вы строгость суждения канонов, на какие ссылаетесь, в обличение непослушных Вам, Ваши толкования производят малое впечатление и на непослушных и на все церковное общество, совершенно перестающее доверять диалектической канонике, развившейся у Вас до ужасающих размеров с появлением обновленчества.3 Вспомните, как на основании канонического буквализма учредительный обновленческий, так называемый, Собор 1925 г. осудил патриарха не только на лишение сана, но и монашества. Поэтому не злоупотребляйте, Владыко, буквой канонических норм, чтобы от святых канонов не остались у нас просто каноны. Церковная жизнь в последние годы слагается и совершается не по буквальному смыслу канонов. Самый переход патриарших прав и обязанностей к митрополиту Петру совершился в небывалом и неведомом для канонов порядке, но церковное сознание восприняло этот небывалый порядок как средство сохранения целости патриаршего строя, считая последний главным обеспечением нашего православного бытия, особенно ввиду обновленческого отрицания идеи патриаршества. Поэтому и отношение всего церковного исполнения к неповрежденному хранению унаследованного от Святейшего Патриарха строя стало не просто послушанием этому строю по букве канонов, но с психологической необходимостью обратилось в насторожившийся контроль над церковными верхами. Всякое преткновение на этом пути или только сомнительный шаг кого-либо из архипастырей и пастырей воспринимается наиболее горячими охранителями как отступление от чистоты Православия, Этой психологии церковного общества Вы не могли не знать и не должны были в деле временно доверенного Вам управления Церковью прибегать к спорным экспериментам; или же должны были тотчас же отказаться от них, как только получили засвидетельствование их спорности, чтобы не стать тем, чем Вы теперь стали, т.е. главным виновником все более усиливающегося пожара церковного бесчиния.

В этой психологии находит себе объяснение и оправдание отход от Вашего церковного управления людей, для которых внутренняя каноническая правда, в частности, правда 14, 13 и 15-го правил Двукратного Собора не менее дорога, чем и для Вас. Это и заставляет ревнующих указывать Вам на совершаемую Вами и по существу, и тактически роковую погрешность в устроении бытия Российской Православной Церкви. В этом пункте объединяюсь с ними и я в своих отношениях к Вам, но отнюдь не в хулах, о каких упоминаете Вы в своем письме. О хулах этих я узнаю впервые от Вас; о единственно же возможном для меня отношении к ним Вы имеете полную возможность судить хотя бы по тому ужасу, с каким «отталкивал я от себя мысль о безблагодатности совершаемых сергианами священнодействий и таинств». Вы сами отмечаете этот мой ужас и, приобщая после сего и меня к таким хульникам, говорите просто неправду. Если хулы такие действительно кем-нибудь произносятся, то они плод личного темперамента говорящих, плод — скажу Вашими словами — «беспросветной темноты одних и потери духовного равновесия другими». И как горько, Владыко, что потерю духовного равновесия обнаруживаете и Вы в равную меру. Для своей христианской любви, имеющей по Вашему сознанию «некоторую смелость верить, что грозное изречение Господа (Мф. 12:31) не будет применяться к этим несчастным со всею строгостью», Вы, однако, не осмеливаетесь найти более любовный способ воздействовать на них, как постановление Вашего Синода от 6 августа 1929 г. за № 1864, воспрещающее, несмотря ни на какие просьбы, отпевать умерших в отчуждении от Вашего церковного управления. Не говоря уже о перемазывании крещеных, тем же св.миром помазанных, каким намазуют и послушные Вам священники, или о перевенчании венчанных. В апреле Вы в заботе о заблудших хлопочете о снятии клятв Собора 1667 г., а в августе — вызванный Вашей деятельностью не для всех еще ясный спор церковный закрепляете как непримиримую церковную вражду.

Не забудьте, что вражду такую Вы создаете своим синодским постановлением, главным образом, с теми, кто за время существования обновленчества разных призывов своим православным чутьем, не зная писаных законов, безошибочно определяли подлинную церковную правду и возвращали к ней самих пастырей, пошатнувшихся было на своей церковной стезе, вследствие книжнического пользования писанными церковными правилами.4 В постановлении Вашего Синода за № 1864 послышался мне подобный же приговор иудейских первосвященников: народ сей, иже не весть закона, прокляти суть (Ин. 7:49).

Происходит это оттого, конечно, что отрицательное отношение к Вашей деятельности по управлению церковному Вы с Синодом воспринимаете как отрицание самой Церкви, ее таинств и всей ее святыни. Поэтому же Вас так изумляет, что, воздерживаясь от совершения с Вами литургии, я не считаю, однако, ни себя, ни Вас стоящими вне Церкви. «Для церковного мышления такая теория совершенно неприемлема, — заявляете Вы, — это попытка сохранить лед на горячей плите». Если в данном случае есть с моей стороны попытка, то не к сохранению льда на горячей плите, а к тому, чтобы растопить лед диалектически-книжнического пользования канонами и сохранить святыню их духа. Я воздерживаюсь литургисать с Вами не потому, что тайна Тела и Крови Христовых будто бы не совершится при нашем совместном служении, но потому, что приобщение от Чаши Господней обоим нам будет в суд и осуждение, так как наше внутреннее настроение, смущаемое неодинаковым пониманием своих церковных взаимоотношений, отнимет у нас возможность в полном спокойствии духа приносить «милость мира, жертву хваления». Поэтому во всей полноте свое воздержание я отношу только к Вам и единомысленным с Вами архиереям, но не к рядовому духовенству и тем менее к мирянам. Среди рядового духовенства очень немного сознательных идеологов Вашей церковной деятельности. Большинство остается послушным Вам, так сказать, по инерции и не смутятся в случае надобности у меня исповедоваться, исповедовать меня и со мною причащаться, не привлекая к делу мое отношение к Вам и Ваше ко мне. Приемля от такого священника последнее напутствие, я ничуть не подрываю свою, как вы называете, позицию. Конечно, если придется мне натолкнуться на одного из идеологов Вашей деятельности, руководящегося синодским постановлением за № 1864, то мир наш к нам возвратится и с ним умру я без напутствия, но с исповеданием той церковной правды, забота о которой (а не о мнениях других людей, как Вы предполагаете) вынудила меня написать свое майское суждение и настоящий отзыв Вашему Высокопреосвященству.

Относительно того, как встретит верующий народ мое суждение о Вашей церковной деятельности, не имею данных ни соглашаться, ни отрицать Ваши предположения, но не могу думать, — вместе с Вами, — будто мое понимание дела отнимет у народа «веру в Св.Тайны и отвращает его от Св.Причастия». Прошу Вас еще раз прочитать сказанное в моем об этом рассуждении: «Что касается мирян, то участвовать деятельно в церковно-приходской жизни приходов, возносящих имя митрополита Сергия за храмовым богослужением в качестве возглавляющего иерархию архипастыря, по совести не следует, но само по себе такое возношение имени митрополита Сергия не может возлагаться на ответственность мирян и не должно служить для них препятствием к посещению богослужения и к принятию Св.Даров в храмах, подчиняющихся митрополиту Сергию, если в данной местности нет православного храма, хранящего неповрежденным свое каноническое отношение к патриаршему местоблюстителю. Молиться же о митрополите Сергии наряду с остальными архипастырями и вообще православными христианами (запись в поминовении, на проскомидии, молебнах и т.п.) не является грехом, это долг всех православных христиан, пока общецерковное рассуждение не объявит учиненное митрополитом Сергием злоупотребление доверенной ему церковной властью грехом к смерти (Мф. 18:15-17; 1 Ин. 5:16)». Никоим образом слова эти не отвращают от Св.Причастия. На основании их миряне могут только воздержаться от обязательного участия в церковно-приходской жизни, подчиняющихся Вам и Синоду приходов. Если такое воздержание будет способно Вас потревожить даже до готовности пересмотреть свои мероприятия и отказаться от услуг Вашего соправителя, принесших нам небывалое замешательство в чине церковном, то благодарное церковное общество встретит этот Ваш шаг как драгоценную решимость блюсти в неизменной целости принятый Вами на хранение церковный строй.

Не отказывая моим суждениям в некоторой доле справедливости, Вы убеждаете меня признать «хотя бы излишнюю поспешность моего разрыва с Вами и отложить вопрос до соборного решения». Между тем в обращении к Преосвященным о благовременности отмены клятв Собора 1667 г. Вы вместе с Синодом признаете, что «ожидать для этого нового Поместного Собора равносильно почти отказу от решения вопроса». Значит, к такому отказу Вы и призываете меня предложением ждать соборного решения, чтобы, таким образом, не мешать врастанию в церковную жизнь незаконного порядка, для накопления за ним такой давности, при которой возможность существования какого-либо другого церковного строя станет уже преданием.

Я, конечно, не имею внешних полномочий воздействовать на Вас в случае отклонения Вашей общецерковной деятельности от надлежащего пути. Но нравственного моего права в данном случае Вы отрицать не должны. Вы хорошо знаете, что с вопросом о местоблюстительстве мое имя связано гораздо больше, чем Ваше. В письме к митрополиту Агафангелу от 17 (30) апреля 1926 г., говоря об особом распоряжении, оставленном Святейшим Патриархом на случай своей смерти, Вы пишете между прочим: «Достаточно вспомнить, что безусловно преемником патриарха назначается там один митрополит Кирилл. Ваше же Высокопреосвященство и митрополит Петр назначены условно: «если нельзя будет митрополиту Кириллу». Значит, если бы при кончине Святейшего присутствовали в Москве все три кандидата, то, бесспорно, власть перешла бы в руки митрополита Кирилла. Так как ни ему, ни Вам принять власть не было возможности, то принял митрополит Петр. Хотя «в распоряжении Святейшего нет ни слова о том, чтобы митрополит Петр принял власть лишь временно, до возвращения старейших кандидатов», но сам митрополит Петр, как видно из его послания архипастырям, пастырям и всем чадам Российской Православной Церкви от 19 декабря 1926 г. (1 января 1927 г.), намереваясь передать исполнение обязанностей патриаршего местоблюстителя митрополиту Агафангелу, почему-то «вопрос об окончательной передаче этих обязанностей предполагал выяснить по возвращении Высокопреосвященнейшего Кирилла, которому в марте-апреле истекал срок ссылки». Почему митрополит Петр находил нужным выяснить столь важный вопрос с участием митрополита Кирилла, это объяснит он Вам, конечно, лучше меня, если Вы не откажете исполнить мою усердную просьбу и весь материал, составляющий настоящую с Вами переписку, передадите на усмотрение патриаршего местоблюстителя Высокопреосвященнейшего Петра, митрополита Крутицкого, как действительно первого епископа страны.

Второе письмо Митр.Сергия Митр.Кириллу

Полученный мною «Отзыв» Вашего Высокопреосвященства подтвердил самые худшие мои опасения. Вы, видимо, не желаете оставлять своей позиции даже при очевидности Вашего заблуждения.

1. Ваша попытка ограничить мои полномочия на основании титула «заместитель» успеха не имела. Вы этого «не оспариваете» и все же «продолжаете думать и утверждать», что мои полномочия ограничены.

Напоминаю Вам, что распоряжение Владыки — митрополита Петра [от] 23 ноября (6 декабря) 1925 г., передавшее мне полномочия, почти дословно повторяет распоряжение Святейшего Патриарха о переходе патриарших прав. Тожество формулы говорит о тожестве совершившихся актов. То обстоятельство, что патриаршее распоряжение сделано на случай смерти, а распоряжение местоблюстителя — на время удаления его от дел, могло бы изменить дело лишь в том случае, если бы Владыка — митрополит Петр — сделал в акте соответствующую оговорку (например, как он сделал в своей резолюции от 19 января/1 февраля 1926 г., об оставлении за собою дел принципиальных). Но в акте есть только лишь одна оговорка: о том, что за митрополитом Петром остается титул местоблюстителя и возношение имени по церквам. Так я понимаю свои обязанности, действуя самостоятельно и в то же время пресекая всякие попытки лишить митрополита Петра должности местоблюстителя. Не противоречит этому и написанное мною митрополиту Агафангелу, что я отдал бы ему власть даже и вопреки желанию митрополита Петра, если бы права митрополита Агафангела были несомненны, т.е. если бы, например, в завещании Святейшего было указано, чтобы младший кандидат при возвращении старшего, передавал ему власть. Сам митрополит Петр, при таком условии, не поколебался бы уступить митрополиту Агафангелу.

Не ограничивает моих полномочий и то обстоятельство, что получил я их не непосредственно от Святейшего Патриарха, а от местоблюстителя. Это, если угодно, умаляет престиж или нравственный авторитет заместителя, но не размер его прав, определенный надлежащим актом. В силу этого, например, архиепископ Угличский Серафим, получивший свои полномочия даже и не от местоблюстителя, а от заместителя, имел такое же право наложить запрещение на архиепископа Димитрия [Любимова], какое я — на архиепископа Григория [Яцковского] или сам митрополит Петр — на Иоанникия [Соколовского]. Смысл единоличного заместительства в том и состоит, что патриаршая власть всегда остается в Церкви налицо во всем ее объеме, хотя бы она в данных руках была лишь на очень короткое время и хотя бы до этих рук она дошла через много промежуточных ступеней. Вы опасаетесь, как бы при неограниченности прав заместителя у нашей Церкви не оказалось двух глав. В 1922 г., при жизни Святейшего Патриарха, митрополит Агафангел вступил в управление Церковью в качестве его заместителя, однако тогда никто не думал о двух главах: все понимали, что при невозможности для Святейшего управлять Церковью кто-то должен это взять на себя. Кстати, тогда никого не смущало и поминовение имени заместителя наряду с именем патриарха. Настоящее же наше положение вполне аналогично тогдашнему.

2. В своем «Отзыве» Вы стараетесь доказать незаконность учреждения мною Синода.

Не знаю, откуда Вы черпаете сведения о Синоде, но я, его учредитель, работающий с ним уже третий год, как будто достаточно знакомый с работами Синода при патриархе, отрицательных сторон нашего Синода сравнительно с Патриаршим не вижу. По Вашим словам, меня Синод ограничивает до такой степени, что из учредителя я превращаюсь в синодского уполномоченного; при патриархе же будто бы были только советники, но не было соправителей. Однако буква соборного Положения о Высшем Церковном Управлении далеко не подтверждает таких, несколько мечтательных о нем представлений. Правда, п.20 предоставляет патриарху право, в случае нужды, делать распоряжения даже в отмену синодальных решений. Но эта прерогатива патриарха, данная ему для случаев чрезвычайных, отнюдь не превращает Синод в ничто при обычном течении дел. Формула постановления всегда гласит: «Святейший Патриарх и Священный при нем Синод слушали, постановили». Члены Синода и участвуют не только в обсуждении как советники, но и в постановлении как соправители и, подписав постановление, несут за него, вместе с патриархом, каждый свою долю ответственности. Так было при членах, выбранных на Соборе, так было и потом, например в 1924 г. Было бы неожиданным делать отсюда вывод, что патриарх превращался в синодского уполномоченного. Но еще менее оснований называть так меня, когда полномочия Синода зависят от моих и с прекращением их прекращаются.

3. Резолюцию Святейшего от 26 июня (9 июля) 1924 г. (о прекращении переговоров с Красницким) Вы на этот раз приводите правильно, но опять-таки хотите обратить ее против меня, хотя и дру ой стороной. «Наличие тревоги и опасений в церковном обществе, — говорите Вы, — заставляет Святейшего отказаться от мероприятий», и советуете мне упразднить Синод ввиду якобы недовольства им.

Но будем «судить судом праведным». «Примирение» с Красницким и подобные ему решения были такого рода, что от них нужно было отказаться даже при общенародном требовании их сохранять. Когда же Святейший сознавал правоту своего начинания, он не колебался идти даже против течения. Так, его декларация 1923 г. об отказе от прежней политики вызывала тревогу и опасения и прямо ропот в известных кругах. Однако патриарх до конца дней своих от принятого направления не отказался и завещал его своим преемникам. Правда, поминовение властей тогда не привилось, но указ о его введении патриархом отменен не был.

Если наш Синод есть «зло, свидетельствуйте о зле», докажите, что я не имею права его учреждать. Если же этого доказать нельзя, зачем человека, на котором лежит такая ответственность, вынуждать угрозой разделения сделать то, что, по его убеждению, будет неправо по существу и вредно для Церкви по последствиям.

4. Вы признаетесь, что о хулениях слышите в первый раз от меня.

Это лишнее доказательство, что Вы мало осведомлены о движении, ради которого готовы порвать общение с нами. По Вашим словам, вся суть в Синоде; стоит его упразднить, и прекратится всякая оппозиция. В действительности же Синод не имеет для оппозиции такого значения, да и не мог иметь. Ведь не более двенадцати лет назад все спокойно жили при подлинной Духовной Коллегии. От нее мы с Вами спокойно приняли и хиротонию архиерейскую. Для оппозиции Синод был на втором плане. Раздавались голоса против состава Синода, но не против самой возможности его иметь. Во всяком случае, из-за этого рядовые верующие отделяться бы не стали. Главным мотивом отделения служит наша Декларация. В ней наши противники, сами не отрицающие обязательности для каждого христианина гражданской верности (например, епископ Виктор Островидов), не совсем последовательно увидали заявление не таких же, как и они, земных людей, граждан СССР, а заявление самой Церкви как благодатного учреждения. Отсюда крики о подчинении Церкви государству, Царства Божия — царству мира и даже Самого Христа — Велиару. Упразднением Синода таких фанатиков не примирить: они требуют, чтобы мы возвратились к узконациональному пониманию христианства, когда идея Вселенской Церкви подменялась идеей православно-русского государства.

Нет ничего неожиданного в том, что среди оппозиции стоят, по Вашим словам, люди, проявившие много усердия по борьбе с обновленчеством. Это говорит только о том, что многие восставали против обновленчества не потому, что это было церковное бесчиние, а больше потому, что оно «признало» соввласть. Недаром и теперь кое-кто спрашивает, какая же разница у нас с обновленцами, если мы «за соввласть».

Ваше отмежевание от некоторых крайних выражений оппозиции нисколько не исправляет Вашего канонического положения. Если, как я указывал в прошлом письме, наша оппозиция уже сорганизовалась в отдельное общество и «поставила свой алтарь», то не имеет существенного значения, все ли заблуждения этого общества Вы разделяете, или некоторые, важно, что ради общения с ним Вы готовы расторгнуть общение с нами.

5. По поводу моих ссылок на правила Антиохийское 2 и Апостольское 8 Вы советуете мне «не злоупотреблять буквой канонических норм». По Вашим словам, «на основании канонического буквализма обновленцы в 1923 г. “осудили” Святейшего Патриарха не только на лишение сана, но и монашества». До сих пор мы думали, что обновленчество и состоит в отказе от руководства канонами, и, в частности, осуждение Святейшего рассматривали как самое яркое и наглое нарушение и смысла и буквы канонов.

Мне кажется, что причина Вашего недовольства моей ссылкой на правила в том, что Вы хотите считать наши отношения как бы частным нашим делом, которое других не касается. Между тем эти правила напоминают нам основное начало церковной жизни, где все общее, где болезнь и радость одного члена, хотя бы и самого последнего, становится болезнью и радостью всех. Тем более, не может быть частным делом евхаристический разрыв старейшего митрополита и первого кандидата в местоблюстители с правящим заместителем. Вы можете сколько угодно писать о необязательности для мирян разрывать общение с нами. Но если Вы порываете, то каждый мирянин может задаться вопросом, — не должен ли и он порвать. В результате великий церковный соблазн и разделение, а достаточно оснований для него по канонам не имеется.

6. Отнюдь не думаю отрицать Вашего права делать мне братские указания и советы. Но, по слову Христову, братские советы начинаются «между тобою и тем единем» и только в случае безуспешности переходят к обществу. Вы же начали с обращения к обществу посредством писем, да и «Суждение», написанное притом не для меня, прислали мне только для сведения, считая дело со мною поконченным. Мне самому уже пришлось вступить с Вами в переписку.

Не забываю я и того, что Вы указаны первым кандидатом в местоблюстители: полагаю, однако, что это делает Ваше положение особо ответственным, но не дает Вам как бы неприкосновенности или неподсудимости временному заместителю. Ваше же желание, чтобы дело Ваше было передано на суд Владыки — митрополита Петра только повторяет печальный пример почти всех наших новейших диссидентов, не исключая и тех, кто (как, например, григорьевцы) начали с противодействия лично митрополиту Петру. На все эти попытки укрыться от власти действующей, за авторитет власти отсутствующей, я обычно отвечаю словами Христовыми: «Принимающий того, кого Я пошлю, Меня принимает» (ср.: Ин. 13:20) и наоборот. Признающий авторитет Владыки местоблюстителя признает суд и того, кому местоблюститель временно поручил управление. А кто не хочет признавать последнего, не подчинится и самому местоблюстителю, если его распоряжение окажется почему-либо нежелательным. Поэтому, пока я занимаю свою должность, я не имею права закрывать глаза на нарушение благочиния церковного, хотя бы (и даже в особенности тогда, когда) нарушителями являлись старейшие из иерархов.

7. Мое предложение подождать с Вашим протестом до Собора показалось Вам простой отговоркой или дипломатическим ходом.

Но я со всею искренностью прошу Вас еще раз обсудить, что лучше: терпеть ли неопределенное время в ожидании Собора некоторые недостатки в организации церковного управления, которые по самому своему характеру не затрагивают глубоко христианской церковной жизни и не могут переродить ее во что-то чуждое, или же учинить из-за этих недостатков раскол и каждой стороне отдельно ждать Собора. Церковное сознание и вековой церковный опыт, выразившийся, между прочим, и в 13-14-м правилах Двукратного Собора, предпочитают первое, и они не ошибаются. Недостатки организации Собору всегда легко исправить, раз не потеряно благодатное преемство, но соединить расколовшихся иногда невозможно без чрезвычайного воздействия благодати Божией; и сам ушедший не желает возвращаться без первой одежды и перстня на руку, и старший его брат ревнует, как бы не оказаться ему уравненным с возвратившимся.

Так как дальнейшее промедление с настоящим делом не безопасно для церковного благочиния и на случай, если это мое обращение к Вам желательного результата иметь не будет, нахожу благовременным теперь же сделать нижеследующее постановление:

1. Преосвященного митрополита Казанского и Свияжского Кирилла предать суду Собора архиереев по обвинению во вступлении в общение с обществом, отделившимся от законного церковного священноначалия и образовавшим раскол, и в поддержке названного раскола своим примером, словом и писаниями (нарушение правил Апостольских 10, 16 и 31 и аналогичных); в демонстративном отказе от принятия Св.Тайн в православных храмах (правило Апостольское 8, Антиохийское 2) и в отказе повиноваться законному заместителю патриаршего местоблюстителя и иметь с ним общение (Двукратного [Собора правило] 15 и аналогичные).
2. В целях освобождения Преосвященных викариев, клира и мирян Казанской епархии от канонической зависимости от митрополита Кирилла, а равно и в целях ограничения дальнейшей, нарушающей церковный чин деятельности названного митрополита, — уволить его от управления Казанской епархией на покой с правом священнодействия с разрешения местных епархиальных архиереев.
3. Священнодействие в сослужении с митрополитом Кириллом разрешается для православных священнослужителей лишь под условием поминовения митрополитом Кириллом православного архиерея.
4. Назначить Преосвященному митрополиту Кириллу крайним сроком 15 февраля 1930 г. для выражения им канонического послушания и отказа от общения с раскольниками. Если до означенного числа заявлений указанного содержания от митрополита Кирилла не последует, считать настоящее постановление вступившим в силу с нижеписанного числа.

Эта новая отсрочка, даже при отсутствии твердой надежды на благоприятный исход, да будет Вам свидетельством, насколько всем нам тяжело Вас потерять и насколько сильно наше желание остаться с Вами в братском общении и единомыслии.

Примечания

1. Здесь митр.Сергий рассуждает как истинный синодал, т.е. представитель церковной иерархии синодального периода. В церковной истории не было такого прецедента, чтобы Церковь, хотя бы и временно, возглавлял «исполняющий обязанности патриарха», а вот патриарший местоблюстители известны как в общецерковной истории, так и в истории Русской Церкви. Беремся утверждать, как наиболее вероятное, что Патр.Тихон, в своем завещании подразумевал именно патриаршего местоблюстителя, когда называл трех митрополитов.
2. Митр.Сергий в первом своем письме призвал митр.Кирилла «знать свою меру» в советах заместителю местоблюстителя, на что митр.Кирилл справедливо замечает, что в настоящее время «для всех» следует сохранять по отношению прежде всего к митрополиту Петру, патриаршему местоблюстителю, «обязательную для всех нас мерность».
3. Характерно, что уже здесь митр.Кирилл говорит об «обновленчестве» митр.Сергия, но обновленчество это заключается для митр.Кирилла не в Декларации 1927 года, а в «каноническом буквализме», на основании которого происходит узурпация церковной власти. Обновленчество, по митр.Кириллу, состоит и в административном нововведении митр.Сергия, учреждении Временного Патриаршего Синода, органа-соправителя. Иными словами, попытке заменить патриаршество синодальной формой правления, чреватой коллективной ответственностью (а следовательно, коллективной же безответственностью). Синодальная форма правления была в тот период наиболее выгодной для государства системой управления Церковью.
4. Митр.Кирилл разумеет здесь, конечно, самого митр.Сергия, «пошатнувшегося на церковной стезе» в 1922 году, «вследствие книжнического пользования писанными церковными правилами». Тогда 1б июня 1922 в «меморандуме трех» (митр.Сергия, архиеп.Евдокима и архиеп.Серафима) обновленческое ВЦУ признавалось «единственной канонической церковной властью».

Приложение 10

Постановление Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Нижегородского Сергия и Временного Патриаршего Священного Синода

Об отношении к священнодействиям, совершенным «раскольничьим клиром»

Заместитель патриаршего местоблюстителя и временный при нем Патриарший Священный Синод слушали: доклад митрополита Саратовского Серафима [Александрова] от 18 сего июля за № 2100, следующего содержания:

«Преосвященные викарии вверенной мне епархии, а равно и отцы благочинные обратились ко мне с вопросом, как смотреть на таинства, совершенные обновленческими священниками, священниками, отпавшими в григорьевщину, а равно и теми священниками, кои отпали в новый раскол “иосифлян” или к Алексию (Бую), главным образом вопросы касаются Таинства миропомазания, Таинства брака и особо остро вопроса о погребении; причем они, при присоединении бывших в расколе обновленческом, григорьевском, или имевших общение с Иосифом [Петровых] и Алексием [Буем], повторяют Таинство миропомазания, брака; умерших в расколе снова, по просьбе родственников, отпевают; другие — указанные Таинства не повторяют, а об умерших в расколе совершают заупокойные литургии. Разнообразная практика вызывает и недоумения, а иногда и соблазн среди верующих. Докладывая о сем, прошу дать руководственные по сему делу указания».

Определением своим, от 25 июля с.г. за № 94, постановили:

Вопрос о чине приема обновленческих клириков вообще и, в частности, обновленческих деятелей решен Святейшим Патриархом Тихоном и Патриаршим при нем Синодом в декабре 1923 г. (см. Постановление № 1б0 от 7/20 декабря 1923 г.), причем представители обновленческой иерархии, начиная с бывшего Нижегородского архиепископа Евдокима [Мещерского], Святейшим Патриархом запрещены в священнослужении. А потому все священнодействия, совершенные обновленческими клириками после 15 апреля 1924 г., недействительны, за исключением Таинства св.крещения, и поэтому крещенных в обновленчестве, при присоединении или приеме в лоно Св.Православной Церкви принимать через миропомазание; браки, заключенные в обновленчестве, навершать церковным благословением и чтением заключительной в чине венчания молитвы: «Отец, Сын и Св.Дух».

Таинства, совершенные в отделении от единства церковного отступившими от Патриаршей Церкви последователями бывшего Свердловского (Екатеринбургского) архиепископа Григория [Яцковского] и бывшего викария Московской епархии епископа Можайского Бориса [Рукина] и другими организовавшими ВЦС, как запрещенными в священнослужении, а равно и последователями бывшего Ленинградского митрополита Иосифа [Петровых], бывшего Гдовского епископа Димитрия [Любимова], бывшего Уразовского епископа Алексия [Буя], как тоже находящихся в состоянии запрещения, также недействительны, и обращающихся из этих расколов, если последние крещены в расколе, принимать через Таинство св.миропомазания; браки, заключенные в расколе, также навершать церковным благословением и чтением заключительной в чине венчания молитвы: «Отец, Сын и Св.Дух».

Умерших в обновленчестве и в указанных расколах не следует, хотя бы и по усиленной просьбе родственников, отпевать, как и не следует совершать по них и заупокойную литургию. Разрешать только проводы на кладбище с пением «Святый Боже».

О чем и дается знать Вашему Преосвященству. Августа 6 дня 1929 г. № 1864.

Приложение 11

Письма Митрополита Кирилла священнику Евлампию Едемскому-Своеземцеву

№1

Милость Господня да будет с Вами, дорогой о.Евлампий. Сейчас прочитал Вашу 48-49 открытку от 21/Х. Вот как мы приблизились друг к другу, даже не верится такому благополучию. Грущу без остатка изжить приключившуюся хворость. Об этом молюсь как могу. Сам я здоров. Передвижение на 11,5 тыс. верст к югу очень чувствуется. До сих пор обхожусь еще без валенок. Сижу на улице довольно, но погода удивительно мягкая. Ледостава на реке еще нет. Ледяные забереж. очень широки, но середина реки представляет движущуюся полынью. Раз в неделю (по пятницам) исполняю свой гражданский долг, являясь для отметки в милицию. Ссыльного духовенства проживает здесь около 20 человек. Все они сергиевцы, и я молюсь только дома, вместе с одним батюшкой о.Иоанном, который и живет вместе со мною. Человек прекрасной души и глубокого пастырского настроения. В мае я был вынужден высказать вслух свое суждение о произведенным м[итрополитом] Сергием соблазне учреждением т.н. Синода. В оч[ень] многих местах суждение мое встречается враждебно, как якобы примиренчество и потеря православного чутья, но м.Сергий со своей стороны прислал грозные справки из канонических правил, на основании-де которых я должен быть лишен сана. Для ответа и покаяния дан мне срок до 1 декабря. Ответ свой я послал. Игнорируя сплетническую часть доводов м.Сергия, а также объявление меня «вдохновителем» «раскола» (появившегося двумя годами раньше моего суждения), я еще раз подтверждаю в своем ответе, что м.Сергий учреждением своего Синода-соправителя действительно превзошел «всякую меру самовластия, посягнув на самые основы нашего патриаршего строя» последним его синодальным управлением. В оправдание себя он ссылается на пример патриарха, но почивший патриарх, когда увидал, что за такое учреждение при нем в 1924 г. ВЦУ производит тревогу и опасения среди архипастырей, пастырей и мирян, нашел благовременным сейчас прекратить дело о ВЦУ. Недостатка в опасениях, тревоге и протестах против совершенной м.Сергием реформы ц[ерковного] управления давно уже нет, и ему следует успокоить Церковь и распустить свой Синод... (неразб.) Свою деятельность м.Сергий оправдывает утверждением, что м.П[етр] передал ему свои полномочия безоговорочно. Но, во 1-х, поизведенная реформа ц.управления превышает права и самого м.Петра, являясь регалией Собора, во 2-х, самое существование м.П[етра] как местоблюстителя ограничивает права м.Сергия. Митрополит Петр выступает (1 января 1927 г.) с посланиями, как местоблюститель ведет деловые церковные сношения с м.Агафангелом о возможном восприятии тем местоблюстительских полномочий (май 1926 г.), а м.Сергий в это время исполняет ежедневные обязанности порученного ему управления Ц[ерковью]. Если права его равны правам м.Петра, то мы имели бы в данном случае две возглавляемых Церкви: м.Петра и м.Сергия. Посему и права м.Сергия только отражение прав м.Петра и самостоятельного светолучения не имеют. Испрошение благословения м.Петра на всякое исключительной важности церковное мероприятие для м.Сергия обязательно как ручательство для Церкви, что «линия действования Святейшего» действительно не искажается, т.к. непосредственно... (неразб.) патриарха вопринят не м.Сергием, а м.Петром. Меж тем м.Сергий 17/30/IV-192б г. заявлял м.Агафангелу письменно, что, имея от м.Петра подтверждение решения, что он считает обязательным пребывать местоблюстителем, хотя бы под судом и не на свободе, он (м.С.), конечно, не поколебался [бы] передать власть м.Агафангелу, несмотря на нежелание м.Петра[1], если бы притязание м.Агафангела было для всех очевидно и бесспорно.

Этим заявлением м.Сергий явился идеологом более чем свободного отношения к 15 пр. Двукр.Собора[2], на основании которого ущедряет прещениями на тех, для кого его притязания на равенство с м.Петром не очевидны и не бесспорны. М.Сергий постоянно ссылается на авторитет Св.Патриарха, авторитет которого громадный, но всегда апеллировать к нему через голову м.Петра, от которого получил полномочия, — значит нарушать по отношению к м.Петру для всех нас обязательную «мерность».

Приравнивать меня к хулиганам Церкви Божией при высказанном мною признании благодатности сергианских священнодействий — значит говорить просто неправду. Такая же неправда, что я будто бы отнимаю у народа веру в таинства и отвращаю его от Св.Причастия.

М.Сергий предлагает мне ждать решения Собора. Между тем, заботясь о снятии клятв Собора 1667 г., он и Синод заявляют, что ждать для решения этого вопроса Поместного Собора равносильно отказу от самого решения. И нам Синод предлагает безнадежное ожидание, чтоб незаконный порядок успел врасти в церковную жизнь настолько, что в силу давности всякий другой порядок стал уже преданием. Мое нравственное право указывать м.Сергию на его отступление от надлежащего пути в ц.управлении может объяснить ему м.Петр, на усмотрение которого и прошу препроводить весь материал, составляющий нашу с м.Сергием переписку. Такова суть... (неразб.) Да хранит Вас Господь. М[атушка] Е[вдокия] благодарит, земно кланяется. Помолитесь о любящем Вас м.Кирилле]»[3].

№ 24

Милость Господня да будет с Вами, дорогой мой о.Евлампий! На этих днях почта принесла открытку Вашу № 58 и письмо 59, адресованное в Е.[5] И семь отправлений, досланных из К.[6] № 40-47, с пропуском 42. В одном из писем вложено было Ю[рия]. Где-то он: цел ли? Пока не узнаю от Вас, что Юрий дома, отвечать ему не буду, не то ли же посланное через Вас ему письмо как будто уже отвечает на некоторые подробности и настоящего. На свое письмо от 23/ХП — Вы хотели бы иметь ответ по телеграфу, но я не вижу надобности в такой спешке, тем более что тон телеграфных сообщений, в силу самой кратости, может придавать им как бы распорядительный характер. Я же могу только высказывать свое личное понимание дела и отношение к нему, а не решение его и тем более распоряжение. Рассматривая под этим углом зрения и Ваши с почтенным о.Александром[7] недоумения относительно общения с прибывшим к Вам Преосвященным, думаю, что в Вашем положении и я поступил бы так же. Пусть есть некоторая разница в степени, какою определяется воздержание Ваше и его от объединения с м.Сергием, но воздержание такое признается необходимым и вновь прибывшим поселенцем[8]. По существу это звук одного и того же клавиша, но у одних, с некоторым нажимом на педаль, у других — без него. Диез, стоящий при ноте... (неразб.), не может производить какофонию, особенно ввиду все более усиливающейся тугости на ухо Валаамского (он именинник 28 июня)[9]. Из Вашего письма вижу, что Вы не имели в руках моего «суждения» в полном виде. Там вопрос о формуле решен в том именно смысле, как додумались и Вы, теперь «муж разума и силы» действительно излишни, обязательным же кажется мне только: о всех, иже во власти суть и о еже возглаголати в сердца их благая и мирная о Церкви Святей. На свой ноябрьский отзыв получил в день св.Василия Великого «Второе письмо», заканчивающееся определением:

«Так как дальнейшее промедление с настоящим делом не безопасно для церковного благочиния, и на случай, если это мое обращение к Вам желательного результата иметь не будет, нахожу благовременным теперь же сделать нижеследующее постановление:

1. Преосвященного (полный титул и имярек) предать Суду Собора архиереев по обвинению во вступлении в общение с обществом, отделившимся от законного Церковного священноначалия и образовавшим раскол, и в поддержке названного раскола своим примером, словом и писаниями (нарушение правил Апост.10,16 и 31 и аналог.); в демонстративном отказе от принятия Св.Тайн в православных храмах (Пр.Апост. 8; Антиох. 2) и в отказе повиноваться законному заместителю патриаршего местоблюстителя и иметь с ним общение (Двукр.15 и аналог.).
2. В целях освобождения Преосвященных викариев, клира и мирян N епархии от канонической зависимости от имярек, а равно в целях ограничения дальнейшей, нарушающей церковный чин деятельности названного митрополита, уволить его от управления N епархией на покой, с правом священнодействий с разрешения местных епархиальных архиереев.
3. Священнодействие в сослужении с м[итрополитом] имярек разрешается для православных священнослужителей лишь под условием поминовения митрополитом имярек местного православного архиерея.
4. Назначить Преосвященному имярек крайним сроком 15 февраля 1930 г. для выражения им канонического послушания и отказа от общения с раскольниками. Если до означенного числа заявление указанного содержания от м[итрополита] имярек не последует, считать настоящее постановление вступившим в силу с нижеследующего числа (2 янв.)».

На это второе письмо и постановление предполагаю, аще живы будем и Господь изволит, отправить через неделю следующий «отзыв второй»[10]:

«Второе письмо Ваше от 2 января 1930 г. за № 7 получено мною 14 января. Решительный отказ Ваш передать нашу с Вами переписку на усмотрение местоблюстителя м.Петра и предупредительное постановление о моем увольнении на покой свидетельствует о совершенной безнадежности для Церкви Православной Вашего возвращения с пути узурпации церковной власти, по коему движетесь Вы уже почти три года, изобретение же Вами такого обвинения против меня, как «вступление в общение с обществом отделившихся» и т.д. и вообще все методы рассуждений Вашего письма делают дальнейшее сношение с Вами невозможным для человека, говорящего только от своего лица, не в каких обществах не состоящего и всегда устранявшегося и устраняющегося от обсуждения церковных вопросов в плоскости политических воззрений и предположений. Из предшествующей нашей переписки Вы знаете, что при созданном Вами церковном... (неразб.) ни одно ц[ерковно]-административное распоряжение Ваше я не могу признать для себя обязательным к исполнению, а потому и после 15 февраля, аще живы будем и Господь изволит, — я в деле нравственно-архипастырского служения Св.Церкви, определяемого в своем внутреннем содержании не писанием резолюций и уставов, а христианским душепастырством (1 Пет. 5:2-3), остаюсь по-прежнему митрополитом (титул) для всех православных чад Церкви, не могущих разделить Ваши воззрения на церковные полномочия Ваши и на пути осуществления Церковию своего призвания в здешнем мире, ибо воззрения эти нарушают правду Церкви и искажают Ея православное лицо. Во имя этой правды и достоинства Православной Церкви, исполняя свой архипастырский долг, решился я поднять свой голос. Но Вы обратили мое выступление только в предлог для расправы со мною. В этой жизни едва ли дождемся мы с Вами суда Соборного. Да рассудит нас Бог!

При временной невозможности общения с Центром Церковной Власти порядок церковной жизни на местах определен известным ноябрьским указом Патриаршего издания.

Осведомление же митрополита Петра сейчас о случившимся я возлагаю всецело на Вашу ответственность».

Переписывать самое письмо «второе» нет сейчас возможности. Думаю, что потом дойдет до Вас, п[аче] ч[аяния] у автора довольно для сего переписчиков; если же не дойдет, то когда-нибудь и удосужусь переписать его. По поводу предъявленного обвинения нельзя не отметить, что, имея право говорить только о моем сочувствии к протестующим, обвинитель навязывает мне «вступление в общение с обществом, отделившимся» и т.д. Метод же рассуждений письма таков, что несогласие с установившимся церковным управлением объясняется исключительно контрреволюционным настроением. При таком отношении к вопросу исключается всякая возможность найти общий язык как с самим творцом нынешнего церковного положения, так и с идеологами его церковного управления. К несознательным же, пассивным его послушникам сохраняю по-прежнему то же отношение, как определил в своем «суждении» о «отзыве» первом.

Ирочкин папа в дороге обворован, спит в общем бараке на втором этаже нар. Воле Божией покорен и бодр. Лиза надеется его навестить. Преосвященному, если не нарушится Ваше общение, передайте мой братский привет. Прошу Ваших молитв. Приветствую о. и м.[11]. Благослови всех Вас Господь!

М.Е. земно кланяется, просит молитв и благословения. Ваш М.К.[12]

Примечания

1. Это место в письме подчеркнуто самим митр.Кириллом, и здесь, действительно, было над чем задуматься. Заместитель местоблюстителя допускал возможность самоличного решения вопроса о передаче местоблюстительских прав через голову самого местоблюстителя, т.е. того, кого заместителем являлся. Это излишне «вольное» отношение к правам местоблюстителя (митр.Петра) сказалось позже и в трактовке митр.Сергием своих прав как полностью идентичных правам митр.Петра (см. письма заместителя патриаршего местоблюстителя м.Сергия м.Кириллу).
2. 15-е правило Двукратного Собора: «Что определенно о пресвитерах и епископах и митрополитах, то самое, и наипаче, приличествует патриархам. Посему, аще который пресвитер, или епископ, или митрополит дерзнет отступити от общения со своим патриархом и не будет возносити имя его, по определенному и установленному чину, в божественном тайнодействии, но, прежде соборного оглашения и совершенного осуждения его, учинит раскол: таковому святый Собор определил быти совершенно чужду всякого священства, аще токмо уличен будет в сем беззаконии. Впрочем, сие определено и утверждено о тех, кои, под предлогом некоторых обвинений, отступают от своих предстоятелей, и творят расколы, и расторгают единство Церкви. Ибо отделяющиеся от общения с предстоятелем, ради некия ереси, осужденный святыми соборами или отцами, когда, то есть, он проповедует ересь всенародно, и учит оной открыто в Церкви, таковые аще и оградят себя от общения с глаголемым епископом, прежде соборного рассмотрения, не токмо не подлежат положенной правилами епитимий, но и достойны чести, подобающей православным. Ибо они осудили не епископов, а лжеепископов и лжеучителей, и не расколом пресекли единство Церкви, по потщились охранити Церковь от расколов и разделений».
3. Архив КГБ РТ, д.2-18199, т.1, л.3б7.
4. Письмо следует датировать периодом не ранее 14 января 1990 и не позднее 15 февраля того же года.
5. Видимо, г.Енисейск.
6. Из Казани, где проживал на поселении о.Евлампий.
7. Вероятно, имеется в виду свящ.Александр Гаврилов, настоятель церкви Грузинской иконы Божией Матери в Казани.
8. Видимо, имеется ввиду еп.Нектарий (Трезвинский), также находившийся в 1930 на поселении в Казани и с которым о.Евлампий имел общение.
9. Митр.Кирилл имеет в виду м.Сергия (Страгородского), при монашеском постриге нареченного в память прп.Сергия, Валаамского чудотворца (память 28 июня/11 июля).
10. Митр.Кирилл приводит только основные моменты своего ответа м.Сергию.
11. Имена тщательно зачеркнуты, видимо, самим о.Евлампией из соображений конспиративных.
12. Архив КГБ РТ, д.2-18199, т.4, л.377-377об.

Приложение 12

Показания Митрополита Казанского и Свияжского Кирилла

Из следственного дела 1930 года (Красноярск)

№1

Группировка, известная в настоящее время под именем обновленческой Церкви, возникла весною 1922 года в Москве под именем Живой Церкви и была возглавлена еп.Антонином, проживавшим тогда в Москве на покое. Главными сотрудниками еп.Антонина и вдохновителями была группа священников с Красницким во главе. Эта группа добилась от патр.Тихона согласия временно удалиться от управления Церковью и поместиться на жительство в Моск.Донском монастыре, передавши руководство церковной жизни Ярославскому митрополиту Агафангелу. Письменное сообщение патриарха м.Агафангелу о поручаемом ему руководстве ц[ерковной] жизнию, должен был доставить м.Агафангелу свящ.Красницкий с своими сотрудниками. Обязанность эту Красницкий исполнил, причем сообщил м.Агафангелу, что тот должен руководить ц.жизнию в непременном сотрудничестве с возглавляемой Красницким группой священников. От такого сотрудничества м.Агафангел отказался, заявивши, что он и без сторонней помощи сумеет исполнить возложенное на него поручение. Красницкий удалился, а митр.Агафангел, как потом выяснилось, был лишен возможности явиться в Москву[1]. Между тем[2] Поэтому надо добавить, что патриарх Тихон, давая поручение м.Агафангелу о руководстве ц.жизнию, в то же время поручил возглавляемой Красницким группе священников хранение текущих канцелярских бумаг по патриархии до прибытия в Москву м.Агафангела, которому дела эти и предназначались к сдаче, руководство же церковной жизнью Московской епархии поручил епископу Леониду[3] Убедивши этого епископа Леонида войти в сотрудничество, Красницкий с своей компанией пригласили и епископа Антонина возглавить эту группу и начать управлять всей Церковью за неприбытием в Москву м.Агафангела, Таким образом, хранители канцелярии выступили в качестве правителей Церкви и образовали так называемое Высшее Церковное Управление под председательством епископа Антонина. Задачей этого управления была объявлена как главная цель — оживление церковной жизни, и программа такого оживления появилась вскоре в народившемся при В.Ц.У. печатном органе «Живая Церковь». Для православного церковного сознания проектируемые В.Ц.У. подробности оживления церковной жизни были совершенно неприемлемы. Но В.Ц.У. проявляло достаточно усердия к распространению своих мероприятий и проведению их в жизнь всех епархий. Повсюду начались смущения, толки о творящихся в Москве новшествах. По городам устроялись от имени В.Ц.У. чтения о необходимости оживить ц.жизнь. Приезжал такой лектор и в Казань, назвавшийся Пельдсом-священником[4], но никаких документов ни о своем священстве, ни о поручении ему устроения собраний по вопросам текущей ц.жизни не представил. У меня, в частности, как Казанского архиерея, он потребовал письменного разрешения духовенству казанскому присутствовать на устрояемом им, Пельдсом, собрании. Я отвечал своему посетителю, что если устраиваемое им собрание разрешено гражд.властью, то никаких других разрешений для присутствия на этом собрании гражданам, к числу которых принадлежит и духовенство, — не требуется. Этот ответ мой Пельдс оценил как выражение моего контрреволюционного настроения и пообещал мне в будущем всякие неприятности. Дальнейшее пребывание Пельдса в Казани меня не интересовало. Но оценка живоцерковного движения и совершаемого так называемым В.Ц.У. бесчиния церковного была сделана в конце июня месяца особым посланием митрополита Агафангела, объяснявшего всю деятельность В.Ц.У. как узурпацию ц.власти и отклонение от основ православной церковности. В то же время, признавая создавшуюся для него невозможность быть в Москве и во всей полноте осуществлять руководительство ц.жизнию, м.Агафангел предоставлял право на местах руководиться в епархиальной жизни патриаршим указом на случай невозможности сношений с церковным центром, то есть управляться на основе канонов и церковной практики каждой епархии автономно, недоуменные же вопросы разрешать по силе возможности путем совещания с ближайшими православными архипастырями. Послание это было прочитано в церквах города Казани и разослано по епархии. Вскоре я получил телеграмму, подписанную Пельдсом, о предстоящем мне увольнении на покой. И действительно в канун июля другая телеграмма, подписанная управ.делами В.Ц.У. Львовым, уведомляла меня о том, что решением В.Ц.У. я освобожден от управления Казанской епархией и уволен на покой. Так как с В.Ц.У. никаких отношений у меня не было и не могло быть, то никакого значения таким телеграммам я, конечно, не придавал и продолжал исполнять свой долг служения в качестве епархиального архиерея. Но 14-го августа служение это было прервано моим арестом и помещением во внутреннюю тюрьму при О.Г.П.У. Здесь мне было предъявлено обвинение в солидарности с патр.Тихоном и м.Агафангелом, и через три месяца мы отправились в одном поезде с митрополитом Агафангелом в ссылку: я в Зырянский край, а митрополит Агафангел в Нарым.

Дальнейшее развитие живоцерковничества, ссоры Антонина с своими сотрудниками, созвание живоцерковнического собора 1923 года и вся эволюция живоцерковства в так называемое обновленческое течение в церковной жизни происходила уже во время отбывания мною ссылки. Для меня было очевидно одно только, что обновленчество является антиправославным течением в церковной жизни и ничего общего у православного человека с этим течением быть не может. На соборе 1923 года были выступления, возводившие на Православную Церковь обвинения в искажении учения о Лице Иисуса Христа, каковые обвинения могли быть только со стороны отступивших уже от догматического учения христианства. И потому обновленчество не является уже особым течением в церковной православной жизни, а есть совершенное отпадение от Православной Церкви. Православная же Церковь, несмотря на крикливые решения обновленческого собора 1923 года, оставалась по-прежнему в своей целости с постоянным единением с патриархом Тихоном, который к тому же вскоре после обновленческого собора 1923 года был освобожден из-под стражи и по-прежнему продолжал руководить церковной жизнию. Руководство это он совершал под своею единоличною ответственностию, так как тот аппарат, какой был учрежден Православным Собором 1917-1918 годов для управления Православной Церковью, был совершенно ликвидирован целым рядом церковно-гражданских узаконений. Собором 1917 года для управления Православной Церковью было учреждено Высшее Церковное Управление, возглавляемое патриархом и состоящее из Священного Синода и Высшего Церковного Совета. В Синод входили 12 архиереев, избираемых на Поместном Соборе, в Высший Церковный Совет входили тем же Собором избираемые и архиереи, и лица пресвитерского сана, и миряне также в количестве 12 человек. Синод ведал дела вероучения, богослужения и вообще культа в строгом смысле слова, Высший Церковный Совет должен был ведать внешние и хозяйственные дела Церкви; дела же важнейшего значения решались совместными собраниями Синода и Совета. Эта структура церковного управления была выработана Собором 1917 года еще до издания правительственного декрета об отделении Церкви от государства. С вступлением в силу сего декрета начали отпадать одна за другой функции деятельности Высшего Церковного Совета. Уничтожение духовных и церковных школ сделали ненужным существование при Высшем Церковном Совете Духовного учебного комитета и Высшего училищного совета. Переход страхового дела в ведение государства уничтожал Страховой отдел при Высшем Церковном Совете. Учреждение государственного издательства делало ненужным церковное книгоиздательство, руководимое Высшим Церковным Советом. Объявление всех имуществ церковных народным достоянием уничтожало и самое хозяйственное управление, так что у Высшего Церковного Совета не оказывалось уже объектов деятельности, и Совет сей умер, так сказать, естественною смертию. Весьма изменился и круг деятельности самого Священного Синода. Изъятие из его ведения дел, имевших государственное значение, как, например, дела бракоразводные, перенесение центра всей церковной жизни в церковные общины, заменившие церковные приходы с их особым уставом, все это очень сократило сферу деятельности Священного Синода, а неприбытие выбранных Собором некоторых членов Священного Синода и фактическая невозможность для других присутствовать на Синоде ликвидировали к 1921-22 году весь тот аппарат, какой был учрежден Собором 1917 года. Остался один патриарх, не имевший возможности созвать новый Собор и таким образом восстановить разрушенное управление. Правда, патриарх приглашал к сотрудничеству с собою прилучившихся и нарочно призванных нескольких архиереев и называл это собрание Синодом, но, конечно, это был и по возникновению и по статусу вовсе не тот Синод, какой должен был возглавить патриарх по учрежденному Собором положению. Поэтому я и говорю, что патриарх нес единолично ответственность за ход церковной жизни.

В 1924 году возникла попытка воссоздать учрежденное собором 1917 года Высшее Церковное Управление и окружить патриарха и Синодом и Высшим Церковным Советом. В состав предположенных к присутствию в Синоде 12-ти архиереев был включен и я. Поэтому в июне месяце 1924 года я неожиданно для себя был вызван в Москву с места своей ссылки, из Усть-Кулома Коми области. Прибывши в Москву и явившись в ОГПУ, я узнал от Е.А.Тучкова, что цель моего вызова — привлечение меня к сотрудничеству в учреждаемом при патриархе Синоде. Восстановляется и Высший Церковный Совет, словом, весь учрежденный Собором 1917 года аппарат. Но в состав Высшего Церковного Совета должны войти шесть человек из обновленческой группы с протопресвитером Красницким во главе. Красницкий уже принес покаяние и находится в общении с патриархом, о чем патриарх сам меня осведомит, и к нему было разрешено мне отправиться для беседы. Из последовавшей затем беседы с патриархом я узнал, что переговоры с Красницким о примирении действительно были, но никаких положительных результатов не дали и, судя по газетным выступлениям Красницкого, заявляющего, что ему каяться не в чем, дать не могут. Считать восстановлением общения молитвенного с Красницким то обстоятельство, что Красницкий явился на Пасху к патриарху и произнес «Христос воскресе», также нельзя. В виду такого положения дела, я в следующих беседах с Е.А.Тучковым совершенно решительно заявил, что участвовать в учреждении при сотрудничестве Красницкого я не могу, так как не верю в искренность его покаяния, если бы он даже и принес таковое. Но и при возможности искренности покаяния нахожу непозволительным премировать кающегося грешника высшим возможным для пресвитера положением в Церкви вместо прохождения покаянной дисциплины. Поставление мне на вид того обстоятельства, что патриарх иначе относится к Красницкому и я должен последовать его примеру, я разрешал в своей совести тем, что если таковое инакое отношение со стороны патриарха предполагалось, то самим патриархом оно не подтверждено в беседе со мною, и домашнее молитвенное общение его с Красницким, если оно имело место, есть дело личной патриаршей совести и моему суждению не подлежит. Дня через два после этого надобности в беседах на указанную тему не стало, т.к. патриарх на письменное обращение к нему какой-то делегации о хранении чистоты Православия ответил резолюцией от 26 июня [ст.ст.] 1924 года за № 523, которой переговоры с Красницким о примирении и дело об учреждении при патриархе Высшего Церковного Управления прекращались. Я же после сего спешно был возвращен на место своей ссылки, срок которой должен был окончиться в конце ноября 1924 года. При последнем своем свидании с патриархом я узнал, что на случай своей смерти он назначает местоблюстителем митрополита Агафангела, а при невозможности почему-либо для митрополита Агафангела принять это назначение, местоблюстительство должен восприять я. С этой информацией я и оставался до мая месяца 1925 года, совершенно не зная, что в конце декабря 1924 года патриархом было сделано по данному вопросу новое волеизъявление, именно первым кандидатом в местоблюстители назван был я, вместо митрополита Агафангела, и добавлен еще третий — митрополит Петр Крутицкий.

Уведомление об окончании срока моей ссылки и разрешение явиться в Усть-Сысольск для получения документов на проезд к месту постоянного жительства я получил накануне смерти патриарха. Когда пришло известие о смерти патриарха, я, зная о кандидатуре митрополита Агафангела как первого возможного местоблюстителя, не считал нужным преодолевать во что бы то ни стало трудности начавшейся весенней распутицы и оставался на месте своего поселения ожидать первого парохода. Через месяц пароход появился, и я прибыл с ним в Усть-Сысольск. Здесь мне стало известно, что местоблюстителем патриаршим является митрополит Петр, так как ни меня, ни митрополита Агафангела при смерти патриарха в Москве не оказалось. Хотя для меня остается и сейчас непонятным, почему отсутствие в Москве могло быть препятствием к исполнению обязанностей патриаршего местоблюстителя, но раз епископатом, бывшим в Москве при погребении патриарха, местоблюстительство возложено было на митрополита Петра, то я с любовию признал это для себя обязательным и до сих пор мыслю себя в каноническом и молитвенном с ним общении как первым епископом страны.

К сожалению, митрополит Петр недолго оставался у кормила церковного. В декабре 1925 года он был лишен свободы, и в управление церковными делами должен был вступить назначенный им заместитель митрополит Нижегородский Сергий. Не знаю почему, но, видимо, митрополит Сергий несколько замедлил с осуществлением возложенных на него заместительских полномочий. Это обстоятельство представилось нескольким из находившихся в Москве архиереев состоянием Церкви без управления, и эти архиереи, возглавляемые архиепископом Свердловским Григорием, решили по собственному почину образовать Высшее Церковное Управление и объявили себя в таком достоинстве для всей православной Русской Церкви. Узнавши об этом, митрополит Сергий заявил о порученном ему от митрополита Петра заместительстве и призвал архиепископа Григория с его единомышленниками к порядку. Архиепископ Григорий, не отрицая полномочий митрополита Сергия, не пожелал отказаться от начатой уже затеи с Высшим Церковным Советом и предложил митрополиту Сергию возглавить этот совет и при его помощи управлять Церковию. Митрополитом Сергием предложение это не было принято. Не знаю, как нашел возможность архиепископ Григорий войти в сношение с митрополитом Петром и какими доводами убедил он митрополита Петра, но 1 февраля [н.ст.] 1926 г. м.Петр дал резолюцию, по смыслу которой единственной выразительницей воли м.Петра в церковном управлении является Коллегия из нескольких архиереев под председательством арх[иепископа] Григория. На основании сей резолюции а.Григорий открыл деятельность В.В.Ц.С. Но и м.Сергий нашел путь к письменному обмену мнениями с м.Петром и доказал местоблюстителю, что воспринятая им от патриарха единоличная власть не должна быть подменена учреждением коллегии. Убежденный доводами своего заместителя, м.Петр отменил свое решение от 1 февраля и снова признал права только заместителя м.Сергия. Таким образом затея а.Григория повисла в воздухе и так и висит без канонического под собою основания — законного правопреемства. Продолжая поддерживать свою затею, а.Григорий совершает самочиние и, пока не оставит сего и не покается, общение с ним православных людей является невозможным, так как к прекращению начатого самочиния призывал его и сам первый епископ страны м.Петр. Если бы а.Григорий объявил свой В.В.Ц.С. органом управления не для всей Русской Церкви, а лишь для тех епархий, законные архиереи коих находятся с ним в общении, то его Совет мог бы находить оправдание своему существованию в патриаршем указе об автономии на местах при невозможности отношений с церковным центром, но для этого необходимо было, чтобы под таким углом зрения был учрежден Совет при самом своем зарождении. Теперь же возвращение а.Григория в общение с Православной Церковью возможно только под условием покаяния и отказа от своей затеи и получения уверений от м.Петра о восстановлении их взаимных канонических и молитвенных отношений.

О всех изображенных сейчас происшествиях в церковной жизни я узнал только в июне месяце 1926 г., когда был возвращен на жительство в Усть-Сысольск из отдаленного выселка Зырянского края на р.Ухте, так наз. Переволока. Туда я был отправлен в мае 1925 г., когда явился в Усть-Сысольск с уведомлением Усть-Куломского уполномоченного об окончании срока моей ссылки и разрешении мне возвратиться на место постоянного жительства. Чем была вызвана такая неожиданная для меня изоляция, мне не было объяснено ни тогда, ни впоследствии. Ознакомившись по возвращении в Усть-Сысольск с тогдашним церковным положением, я не мог мысленно не приветствовать твердость митрополита Сергия в охранении того церковного устроения, какое принято было митрополитом Петром после почившего патриарха.

После смерти патриарха решение вопроса о дальнейшем устроении церковной жизни представляет принадлежит только Собору Поместной Православной Церкви. Обязанность местоблюстителя — найти возможность довести Церковь до Собора и передать ему неизменным полученное от патриарха преемственно устроение Церкви. Поэтому всякая попытка учреждать в Церкви что-либо сверх того порядка, какой был оставлен патриархом, является нарушением церковного чина, и если бы на такое учреждение отважился местоблюститель, то такое деяние было бы превышением власти. Тем более должно быть оцениваемо как превышение власти подобное деяние со стороны лица, облеченного, так сказать, только отраженною властию, по передоверению, в каковом достоинстве является для Церкви заместитель местоблюстителя патриарха м.Сергий. До весны 27 года м.Сергий, по-видимому, так и понимал свои заместительские права. Приходилось слышать, что в тот период м.Сергий, определяя свои полномочия церковные, называл себя только «сторожем» церковного устроения. К сожалению, удержаться на этом скромном положении он не смог, и весною 1927 г. «сторож» церковного устроения превращается в реорганизатора его и учредителя нового церковного управления в виде так называемого временного патриаршего Синода во главе с заместителем патр.местоблюстителя. В моем понимании деяние такое преломляется как узурпация церковной соборной власти, и я счел своим архипастырским долгом в мае 1929 г. поставить в известность управляющего в мое отсутствие Казанской епархией архиепископа Афанасия о моем отношении к созданному м.Сергием церковному положению и копию своего суждения по этому вопросу препроводил м.Сергию к сведению. Это дало основания м.Сергию обменяться со мною двумя письмами, на которые мною дан был своевременный ответ. В переписке этой причины и границы моего расхождения с м.Сергием нашли полное выражение. О.Г.П.У. переписка эта вполне доступна, как имеющаяся в распоряжении канцелярии так наз. вр.патр.Синода, откуда может быть истребована и послужит окончанием к настоящему показанию.

В Усть-Сысольске в 1926 г. я пробыл около трех месяцев, затем в октябре был арестован и доставлен в распоряжение Вятского ОГПУ, поместившего меня на жительство в город Котельнич с отобранием там от меня подписки не вступать на службу какую-либо, жить на квартире по указанию местного уполномоченного ОГПУ, ежедневно являться в отдел для регистрации. Такой режим длился до 21 дек.1926 г., когда явившимся из Вятки уполномоченным Ополевым был арестован и переведен в Вятку с помещением в камере при ОГПУ. Здесь мне было предъявлено присланное из Москвы обвинение в том, будто я вошел в сношения с «черносотенным епископатом», желая его возглавить и действовать во вред сов.власти. Обвинение это было для меня совершенно неясным по своему происхождению, так как ни с кем в сношениях такого характера я не состоял, никого возглавлять не собирался. В половине февраля 1927 г. в том же Вятском О.Г.П.У. был допрошен прибывшим из Москвы Е.А.Тучковым. Из его слов я узнал, что меня кто-то избрал в патриархи Русской Церкви, и Е.А.Тучков интересовался, как я отнесся бы к этому избранию и как осуществлял бы свои патриаршие полномочия? Я отвечал, что для меня на первом месте стоит вопрос о законности избрания, т.е. о избрании законно созванным Собором. Таким же Собором может быть только созванный м.Петром или по его уполномочию м.Сергием. Мне было отвечено, что в данном случае инициатором выборов и является м.Сергий, и выборы произведены епископатом. Тем не менее, не зная ни повода, ни формы произведенных будто бы выборов, я отвечал, что совершенно не могу определить обязательное для себя отношение к таким выборам, если они были. Во всяком случае, были они без моего ведома. Но Вы, сказал мой собеседник, являетесь центральной личностию, и снова перешел к вопросам о моем церковном credo. Беседа с Е.А.Т. по этому вопросу была продолжена и на следующий день, после чего через два месяца мне был объявлен приговор О.Г.П.У. об отправлении меня в ссылку в Сибирь на три года, начиная с 21 декабря 1926 г., и я в тот же день с экстренным поездом был отправлен в сопровождении уполномоченного Ополева и конвоира — в Новосибирск, откуда доставлен в Красноярск и с первым пароходом отправлен в Туруханск. Там мне было указано отбывать срок ссылки на ст.Хантайка, где я и оставался до вызова в Туруханск в июне 1929 г., а отсюда в октябре отпущен доканчивать срок ссылки в Енисейск Назначенный мне срок окончился, но, по-видимому, я опять оказываюсь если не центральною, то к какому-то делу прикосновенною личностию и потому свободой не пользуюсь.

Примечания

1. 15 июня 1922 с митр.Агафангела была взята подписка о невыезде из Ярославля.
2. Зачеркнуто рукой митр.Кирилла.
3. Епископ Леонид (Соболев) (1851-1932). хиротонисан в 1920, в 1921 назначен еп.Верненским (Алма-Ата), к месту назначения не прибыл; с 18 мая 1922 — номинальный председатель обновленческого ВЦУ, с 1 августа 1922 — архиеп.Крутицкий (обновленческий), с 6 августа 1922 — архиеп.Пензенский и Саратовский. Скончался в обновленческом расколе, будучи митр.Орловским (обновленческой иерархии).
4. В действительности Николай Пельц.

№ 2

Понятие «гонения на Церковь» заполнилось в своем содержании на основе отношений к Христианской Церкви римской государственности в первые три века христианства. Нарождавшееся христианство встречено было языческим Римом с глубокою ненавистию и подлежало по замыслу язычества непременному истреблению. Поэтому христианство было объявлено стоящим вне закона и все способы к его уничтожению были допустимы до физического истребления христиан включительно.

Говорить о таком гонении и утверждать его наличие по отношению к христианской Церкви в настоящее время со стороны СССР было бы совершенною нелепостию в виду того, что за все время существования сов.власти нет недостатка в издании законов, нормирующих бытие на территории СССР всевозможных религиозных объединений.

К сожалению, и официальная печать, и ответственные советские деятели не скупятся на заявления как об очередной задачи для сов.государственности — покончить с существованием всяких Церквей и даже самой религии. Эта одинаковость задач у римской государственности по отношению к христианству первых трех веков и у сов.государственности по отношению к религии вообще и является причиною того, что все мероприятия власти в сторону религии встречаются как меры, предназначенные к одной цели, — уничтожению религии. Не осторожные же в этом отношении заявления, особенно со стороны воинствующего безбожия, подливают масла в огонь и дают повод к крикам о гонении. Как в самом деле воспринимать религиозному сознанию призывы вроде того, какой был сделан в 1926 году Логиновым по случаю прибытия делегации зарубежного безбожия? Разве не призыв к гонению заключается в утверждении воздействовать на религии «не оружием критики, а критикой оружия»? Конечно, от призыва до дела расстояние может быть очень длительным и даже непроходимым, но повод к воплям дан.

Для моего личного понимания отношения соввласти к религии, предназначенной к ликвидации, представляется как ряд постепенных настойчивых мероприятий в том направлении, чтобы дать возможность всем наличным носителям религиозности дожить на законном основании свой век, но не оставлять наследников своего мировоззрения. В этих целях законодательство по отношению к религии, начавшись возвещением в первоначальной Конституции широкой свободы для веры и неверия с признанием за тем и другим одинаковых прав широкой пропаганды, постепенно суживает активные права веры, усиливая за счет их права и оказательства неверия и безбожия.

Последним выражением правительственного отношения к религии является закон от 8 апр. с объяснительной к нему инструкцией от 1 окт. 1929 г. «О религиозных объединениях». Законом этим религиозная жизнь рассматривается как исключительно личное дело каждого отдельного верующего, имеющего поэтому право объединяться с другими одноверцами только в целях молитвы совместной, но никоим образом не для дел, имеющих общественное значение. Самый термин «община», «общество» совершенно не употребляется в законе. Через это самое понятие о Церкви как обществе, имеющем определенный строй и обязанности, может быть заподозриваться в своей законности и праве на бытие. Такое положение может восприниматься церковным сознанием как стеснение обнаружений церковной жизни, но во всяком случае не как совершенное ее уничтожение. Это есть скорбь для Церкви, но не смерть ее. Под этим знаком скорбного существования я и мыслю бытие Православной Церкви в СССР. Увеличатся ли скорби эти еще или нет — это в воле Божией. И роль правительственного законодательства, создающего эту церковную скорбь, я осмысливаю для себя как обнаружение вовсе не человеческих каких-либо соображений и умышлений, а осуществление над русским церковным обществом суда Божия, карающего нас за наши исторически выявленные церковные падения и призывающего нас к покаянию. Отсюда самые скорби церковные являются обычно генетически связанными с нашими церковными падениями. Возьму для примера случаи обращения храмов православных под театральные зрелища. Это в своем происхождении есть последствие нашего прошлого отношения к своим храмам. Лет пятьдесят тому назад, а может и больше, никого уже среди церковного общества не стало удивлять то, напр., явление, что под великие праздники, когда колокола призывали верующих в храм, многое множество этих призванных оказывались на концертах какой-нибудь приезжей знаменитости или в театре на модном спектакле. «Раз театры нужны вам больше, чем храмы, то пусть ваши храмы и обращаются в театры», — слышится мне в данном случае голос суда Божия. Поэтому не жаловаться и вопить считаю я позволительным при переживаемых церковных скорбях, а с покорностью молить Бога о прощении и даровании своей Церкви мирного существования и беспечного. Поэтому всегда молюсь «о всех, иже во власти суть и о еже возглаголати в сердца им благая и мирная о Церкви Святой».

Приложение 13

Письма Митрополита Кирилла по вопросу местоблюстительства

(январь-февраль 1934 года)

Выписка из ответа на мнение некоего лица о необходимости ему (митрополиту) объявить себя Местоблюстителем Патриаршего Престола до времени освобождения из заключения Митрополита Крутицкого Петра (Полянского)

Неблагополучие в Русской Православной Церкви видится мне не со стороны содержимого ею учения, а со стороны управления. Сохранение надлежащего порядка в церковном управлении со смерти Святейшего Патриарха Тихона и до созыва законного Церковного Собора обеспечивалось завещанием Святейшего Патриарха, оставленного им в силу особого, ему только данного и никому не передаваемого права назначить себе заместителя. Этим завещанием нормируется управление Русской Церковью до тех пор, пока не будет исчерпано до конца его содержание. Несущий обязанности патриаршего местоблюстителя иерарх сохраняет свои церковные полномочия до избрания Собором нового патриарха. При замедлении дела с выбором патриарха местоблюститель остается на своем посту до смерти, или собственного добровольного от него отречения, или устранения по церковному суду. Он не правомочен назначить себе заместителя с правом, тожественным его местоблюстительским правам. У него может быть только временный заместитель для текущих дел, действующий по его указаниям. Вот в этом пункте и является погрешность со стороны митрополита Сергия, признающего себя в отсутствие митрополита Петра имеющим все его местоблюстительские права. Его грех — в превышении власти, и православный епископат не должен был признавать такую его власть и, убедившись, что митрополит Сергий правит Церковью без руководства митрополита Петра, должен был управляться по силе патриаршего указа 7 (20) ноября 1920 г., готовясь дать отчет в своей деятельности митрополиту Петру или Собору. Если до созыва Собора местоблюститель умирает, то необходимо снова обратиться к патриаршему завещанию и в правах местоблюстителя признать одного из оставшихся в живых, указанных в патриаршем завещании иерархов. Если ни одного в живых не окажется, то действие завещания окончилось, и Церковь сама собою переходит на управление по патриаршему указу 7 (20) ноября 1920 г., и общими усилиями епископата осуществляется созыв Собора для выбора патриарха. Поэтому только после смерти митрополита Петра, или его законного удаления, я нахожу для себя не только возможным, но и обязательным активное вмешательство в общее церковное управление Русской Церковью. Дотоле же иерархи, признающие своим первоиерархом митрополита Петра, возносящие его имя по чину за богослужением и не признающие законной преемственности Сергиева управления, могут существовать до суда соборного параллельно с признающими; выгнанные из своих епархий, духовно руководя теми — единицами, какие признают их своими архипастырями, а невыгнанные руководя духовной жизнью всей своей епархии, всячески поддерживая взаимную связь и церковное единение.

Для меня лично выступление сейчас представляется невозможным, так как я совершенно не уверен в характере отношений митрополита Петра [пропуск? — А.Ж.] убедиться в подлинности настроений последнего, чтобы решить, как поступить. Во всяком случае, быть явочным порядком заместителем митрополита Петра без его о том распоряжения я не могу, но если митрополит Петр добровольно откажется от местоблюстительства, то я в силу завещания Святейшего Патриарха и данного ему мною обещания исполню свой долг и приму тяготу местоблюстительства, хотя бы митрополит Петр назначил и другого себе преемника, ибо у него нет права на такое назначение.

Письмо к неизвестному архипастырю по вопросу о местоблюстительстве в Православной Русской Церкви

(февраль 1934 года)

Христос посреди нас! Ваше Высокопреосвященство, Преосвященнейший Владыко, возлюбленный о Господе собрат архиепископ. Строки Ваши, полные снисходительности и доверия ко мне, грешному, доставили мне глубокое утешение. Спаси Вас Господи! Вас огорчает моя неповоротливость и кажущаяся Вам чрезмерная осторожность. Простите за это огорчение и еще потерпите его на мне. Не усталостью от долгих скитаний вызывается оно у меня, а неполным уяснением окружающей меня и всех нас обстановки. Ясности этой недостает мне не для оценки самой обстановки, а для надлежащего уразумения дальнейших из нее выводов, какие окажутся неизбежными для ее творцов. Проведение их в жизнь, вероятно, не заставит себя долго ждать, и тогда наличие фактов убедит всех в необходимости по требованию момента определенных деяний. Но разве мало существующих уже фактов? — можете спросить Вы. Да, их немало, но восприятие их преломляется в сознании церковного общества в таком разнообразии оттенков, что их никак не прикрепить к одному общему стержню. Необходимость исправляющего противодействия сознается, но общего основания для него нет, и митрополит Сергий хорошо понимает выгоду такого положения и не перестает ею пользоваться. В одном из двух писем ко мне он не без права указывает на эту разноголосицу обращаемых к нему упреков и потому, конечно, не считается с ними. Обвинение в еретичестве, даже самое решительное, способно только вызвать улыбку на его устах, как приятный повод лишний раз своим мастерством в диалектической канонике утешить тех, кто хранит с ним общение, по уверенности в его полной безупречности в догматическом отношении.

Между тем среди них немало таких, которые видят погрешительность многих мероприятий митрополита Сергия, но, понимая одинаково с ним источник и размер присвояемой им себе власти, снисходительно терпят эту погрешительность как некое лишь увлечение властью, а не преступное ее присвоение. Предъявляя к ним укоризну в непротивлении и, следовательно, принадлежности к ереси, мы рискуем лишить их психологической возможности воссоединения с нами и навсегда потерять их для Православия. Ведь сознаться в принадлежности к ереси много труднее, чем признать неправильность своих восприятий от внешнего устроения церковной жизни. Нужно, чтобы и для этого прекраснодушия властные утверждения митрополита Сергия уяснились как его личный домысл, а не как право, покоящееся на завещании Святейшего Патриарха. Всем надо осознать, что завещание это никоим образом к митрополиту Сергию и ему подобным не относится.

Восприять патриаршие права и обязанности по завещанию могли только три указанные в нем лица, и только персонально этим трем принадлежит право выступать в качестве временного церковного центра до избрания нового патриарха. Но передавать кому-либо полностью это право по своему выбору они не могут, потому что завещание патриарха является документом совершенно исключительного происхождения, связанного соборной санкцией только с личностью первого нашего патриарха. Поэтому со смертью всех троих завещанием указанных кандидатов завещание Святейшего Тихона теряет силу, и церковное управление созидается на основе указа 7 (20) ноября 1920 г. Тем же указом необходимо руководствоваться и при временной невозможности сношения с лицом, несущим, в силу завещания, достоинство церковного центра, что и должно иметь место в переживаемый церковно-исторический момент.

Иное понимание патриаршего завещания, утверждаемое митрополитом Сергием, привело уже к тому, что завещание, составленное для обеспечения скорейшего избрания нового патриарха, стало основой для подмены в церковном управлении личности патриарха какой-то коллегиальной «Патриархией». Почиет ли на этом начинании митрополита Сергия благословение Божие, мы не дерзаем судить, доколе законный Собор своим приговором не изречет о нем суда Духа Святого, но, как и все обновленчеству сродное, не можем признать обновленное митрополитом Сергием и церковное управление нашим православным, преемственно идущим от Святейшего Патриарха Тихона, и потому, оставаясь в каноническом единении с патриаршим местоблюстителем митрополитом Петром, при переживаемой невозможности сношения с ним, признаем единственно закономерным устроение церковного управления на основе патриаршего указа 7 (20) ноября 1920 г.

Твердо верю, что православный епископат при братском единении и взаимной поддержке сохранит с Божией помощью Русскую Церковь в исконном Православии во все время действенности патриаршего завещания и доведет ее до законного Собора.

Сдается мне, что и Вы сами, и Ваш корреспондент не разграничиваете тех действий митрополита Сергия и его единомышленников, кои совершаются ими по надлежащему чину в силу благодатных прав, полученных через Таинство священства, от таких деяний, кои совершаются с превышением своих сакраментальных прав по человеческим ухищрениям, в ограждение и поддержание своих самоизмышленных прав в Церкви. Таковы деяния епископа Захарии [Лобова] и священника Потапова, о коих Вы упоминаете. Это только по форме тайнодействия, а по существу узурпация тайнодействий, а потому кощунственны, безблагодатны, нецерковны, но Таинства, совершаемые сергианами, правильно рукоположенными во священнослужении, не запрещенными, являются, несомненно, Таинствами спасительными для тех, кои приемлют их с верою, в простоте, без рассуждений и сомнения в их действенности и даже не подозревающих чего-либо неладного в сергианском устроении Церкви. Но в то же время они служат в суд и осуждение самим совершителям и тем из приступающих к ним, кто хорошо понимает существующую в сергианстве неправду и своим непротивлением ей обнаруживает преступное равнодушие к поруганию Церкви. Вот почему православному епископу или священнику необходимо воздерживаться от общения с сергианами в молитве. То же необходимо для мирян, сознательно относящихся ко всем подробностям церковной жизни(2).