Впервые: Coontz S. The Future of Marriage // Cato Unbound. 2008. January 14.
Перевод на русский: http://www.inliberty.ru/library/223-budushchee-braka
Любая серьезная дискуссия о будущем брака требует четкого понимания исторической эволюции этого института, а также причин трансформаций, которые он переживает в последнее время. Многие люди, надеющиеся на «реинституционализацию» брака, неверно понимают причины, по которым в прошлом он отличался большей стабильностью и играл более важную роль в регулировании жизни общества.
До недавнего прошлого главной целью брака был не столько правильный выбор партнера для совместной жизни «в любви», сколько правильный выбор родни по линии супруга/супруги. В небольших родоплеменных сообществах наших далеких предков брачные альянсы превращали незнакомцев в родственников, создавали узы между группами, которые в противном случае могли встретиться на поле боя.
Позднее, в античную эпоху, когда различия между людьми в материальном положении и социальном статусе увеличились, брак приобрел более «эксклюзивный» и принудительный характер. Люди предпринимали сложные маневры, чтобы организовать выгодные брачные связи с одними семьями, и избежать обременительных обязательств, которыми были чреваты подобные отношения с другими семьями. Брак стал главным способом, с помощью которого высшие классы консолидировали состояния, формировали военные коалиции, закрепляли мирные договоры, и обосновывали притязания на более высокий социальный статус и политическую власть. Средний класс также стремился обзавестись родней «со связями», а приданое, получаемое мужчиной при вступлении в брак, зачастую становилось для него крупнейшим материальным активом, который он мог приобрести до получения наследства после смерти родителей. Крестьяне и ремесленники с помощью брака приобретали новых работников для семейного предприятия и налаживали сотрудничество с соседями.
Из-за важнейших экономических и политических функций, которые выполнял брак, в подавляющем большинстве обществ прошлого считалось, что люди не должны свободно выбирать своих брачных партнеров, особенно на таком «шатком» основании, как любовь. Тысячелетиями брак был связан скорее с обеспечением экономической, политической и гендерной иерархии, чем с семейным счастьем самих супругов и их детей. До конца XVIII века родители рассматривали свое право устраивать женитьбу детей, а во многих регионах и расторгать браки, заключенные без их согласия, как нечто само собой разумеющееся. В англо-американском праве ребенок, рожденный вне санкционированного брака, признавался «fillius nullius» — «ничейным», не имеющим никаких прав. В прошлом предпосылкой существования прочного института брака был столь же прочно укоренившийся статус незаконнорожденных, в рамках которого подобных детей лишали права на любые притязания по отношению к родительской семье.
Даже законные жены и дети были лишены многих элементов правовой защиты, которую мы сегодня связываем с браком. В Европе и Америке мужья до конца XIX века имели право «наказывать» своих жен и детей, физически ограничивать их свободу и держать в заточении. Брак давал мужу монопольное право собственности на все приданное жены при заключении брака и любые доходы, которые она получала в дальнейшем. Родители заставляли детей работать, чтобы накопить деньги на собственную старость, и обеспечивали их послушание периодическими порками.
И в прошлом многим людям, вопреки перечисленным законам и обычаям, удавалось создать семьи «по любви», но до самых недавних пор не это было главным смыслом заключения и сохранения брака. Лишь 250 лет назад, когда идеи Просвещения поставили под сомнение право старшего поколения и государства диктовать условия молодым, общественным идеалом при выборе партнера стал свободный выбор, основанный на любви и совместимости характеров. Лишь в начале XIX века критерием успешности брака стала забота его участников друг о друге и о детях.
В то время появление этих новых семейных идеалов вызвало ужас у консерваторов. Они задавались вопросом: «Как же будут заключаться правильные браки, если каждый человек сможет отказаться в него вступать на том основании, что не любит будущего супруга? И, что не менее важно, как можно будет помешать вступить в брак тем, кому это делать не подобает — например, бродягам или слугам?» Что будет побуждать людей жить в браке после того, как любовь угаснет? И что теперь не позволит жене ставить под сомнение авторитет мужа?
Они беспокоились не зря. В конце XVIII века новые идеи о «стремлении к счастью» побудили многие страны облегчить процедуру развода, а в некоторых были даже отменены наказания за гомосексуализм. Во Франции после революции было упразднено юридическое понятие «незаконнорожденный ребенок»: «дитя любви» уравняли в правах с «законным» отпрыском. К середине XIX века жены начали оспаривать исключительное право собственности мужей на свое имущество и доходы, как и право диктовать им образ жизни. Моралисты предсказывали, что экономическая независимость женщин «разрушит спокойствие в семье», породит «неверность на супружеском ложе, высокий уровень разводов и рост преступности среди женщин». И казалось, в чем-то они были правы. Количество разводов увеличивалось столь неуклонно, что в 1891 году один профессор из Корнеллского университета с ошеломляющей точностью спрогнозировал: если дело и дальше пойдет такими темпами, к 1980 году больше браков будет завершаться разводом, чем смертью одного из супругов.
Впрочем, до конца 1960-х большей части дестабилизирующих аспектов этой «революции любви» не давали проявиться несколько факторов, мешавших людям вести успешную жизнь вне брака: сохранявшееся юридическое подчинение женщин мужчинам; способность местных элит наказывать работников и других членов сообществ за поведение, считавшееся тогда «неподобающим», например отказ от вступления в брак, неоформленное сожительство, или расторжение брака; ненадежность контрацептивов в сочетании с жестким отношением общества к незаконнорожденным детям; и, главное, зависимость женщин от мужчин в материальном плане.
Однако в 1970-х годах все эти ограничения ушли в прошлое или были серьезно подорваны. В результате возник парадокс, который до сих пор ставит в тупик большинство американцев. Сегодня, если брак успешен, он дает и супругам, и детям больше благ, чем когда-либо раньше. О такой справедливости и наполненности отношений, как для мужчины, так и для женщины, что характерны для хорошего современного брака, супружеские пары прошлого не могли и мечтать. Масштабы насилия в семье и принуждения к сексу резко сократились. Чаще чем когда-либо супруги совместно принимают решения и делят обязанности по дому. Родители стали уделять детям больше внимания и тратить на них больше средств. Наконец, мужчины, состоящие в устойчивом браке, куда реже, чем раньше, изменяют женам.
Но те же причины, что сделали сегодня отношения между многими супружескими парами более близкими, честными и надежными, одновременно придали самому браку менее «обязательный» характер, усилили его зависимость от успешного «переговорного процесса» между мужем и женой. Из-за этого же партнерам труднее выносить брачные узы, если они не оправдывают их ожиданий. Факторы, укрепляющие брак как личное партнерство между взрослыми индивидами по взаимному свободному выбору, ослабили его роль в качестве регулирующего социального института.
В 1970–1980-х годах отмирание условий, вынуждавших большинство людей заключать и сохранять брак, привело к драматическим — а зачастую и травматическим — сдвигам в этой сфере. Ситуация усугублялась изменением экономических условий, в результате чего господствовавший в 1950-х годах идеал мужчины-«кормильца» для многих семей стал уже недостижим.
Количество разводов резко увеличивалось — как и случаев рождения детей вне брака несовершеннолетними девушками. За прошедшие с тех пор годы некоторые из перечисленных дестабилизирующих тенденций «заморозились» или ослабли. Так, в последние 20 лет количество разводов уменьшилось, особенно среди супружеских пар, имеющих высшее образование. Если же брак расторгается, супруги чаще стараются разойтись мирно, а мужчины реже прекращают контакт с детьми. Хотя в прошлом году количество случаев рождения детей несовершеннолетними матерями-одиночками немного возросло, этот показатель по-прежнему на 30% ниже уровня 1991 года.
Тем не менее шансы на возврат браку его первостепенной роли в сфере координации социальных и межличностных отношений равны нулю. Одновременно с уменьшением числа разводов постоянно растет количество людей, живущих вместе без оформления отношений, вступающих в брак в зрелом возрасте или вообще не желающих заводить семью. Сегодня, когда половина американцев в возрасте 25–29 лет не состоит в браке, он уже не служит, как раньше, средством перехода к регулярной сексуальной жизни или долгосрочному партнерству. Хотя матерей-подростков стало меньше, чем десять лет назад, число женщин в возрасте 25 лет и старше, рожающих детей вне брака, продолжает расти. Почти 40% детей в Америке рождается от неженатых пар. Наконец, однополые семьи геев и лесбиянок окончательно «вышли из подполья».
Масштабные социальные перемены продолжаются, и это гарантирует, что значительная часть населения и дальше будет экспериментировать с различными альтернативами браку. Среди этих перемен можно назвать обретенную женщинами экономическую независимость, упразднение правовой дискриминации незаконнорожденных детей, расширение ассортимента потребительских товаров, облегчающих быт одиноких людей — как мужчин, так и женщин, и постоянное ослабление принудительных полномочий государства в сфере личной жизни людей. К этому следует добавить повышение среднего возраста вступления в брак — тенденцию, придающую больше стабильности заключенным бракам, но одновременно и повышающую процент взрослого населения, не связанного этими узами. Необходимо учесть и результаты «репродуктивной революции», благодаря которой пары, прежде обреченные на бездетность, получили возможность иметь детей; впрочем, одновременно исчезли и препятствия, мешавшие заводить их одиноким женщинам или однополым парам. Наконец, не забудем об изменении гендерных ролей, увеличивших «отдачу» от брака для образованных, материально обеспеченных женщин, но усиливших связанные с ним риски для женщин с низкими доходами, чьи потенциальные партнеры с меньшей вероятностью будут придерживаться принципа гендерного равенства, получать хорошую зарплату или даже иметь постоянную работу. В совокупности все это создает ситуацию, в которой социальный вес брака фундаментальным и необратимым образом сократился.
Утрата браком первостепенной роли в организации социальной и личной жизни затрагивает не только Америку. Это происходит во всех развитых странах, даже тех, где ценности и законы носят не столь «либеральный» характер. В Ирландии, где большинство населения составляют католики и в 1980-х годах в ходе социологических опросов почти все респонденты неодобрительно относились к добрачному сексу, сегодня треть детей рождается вне брака. В Китае с 1980 года количество разводов возросло на 700 с лишним процентов. Чили до 2005 года оставалась единственной страной западного полушария, где развод был запрещен законом. Но в сегодняшнем мире запрет на разводы уже не приводит к таким последствиям, как раньше, потому что люди в принципе уже не считают себя обязанными вступать в брак. С 1990 по 2003 год количество заключаемых браков в Чили сократилось со 100 до 60 тысяч в год, а почти половина детей в стране в начале XXI века рождалась у неженатых пар.
В Италии, Сингапуре и Японии уровень разводов, сожительства и рождаемости вне брака остается низким по американским стандартам, но там куда больший процент женщин вообще не вступает в брак и не заводит детей. Это позволяет предположить, что мы имеем дело с мощной тенденцией исторического масштаба, которая, если ее блокируют на одном направлении, преодолевает традиционные нормы семейной жизни в других областях.
Революция, затронувшая в конце XX века роль и функции брака, носит столь же всеобъемлющий — и болезненный — характер, как переход от ремесленного производства и натурального обмена к индустриализации и наемному труду. Подобно Промышленной революции, появление разнообразных форм семьи подрывает прежние способы организации труда, досуга, заботы о близких и перераспределения дохода в пользу иждивенцев. Этот процесс освободил некоторых людей от навязанного обществом статуса, ограничивавшего их свободу, но одновременно лишил других привычных средств к существованию и правил поведения, не заменив их четко определенной системой новых ценностей. От «брачной революции», как и от Промышленной, кто-то выигрывает, а кто-то проигрывает. Но мы не решим связанных с этими преобразованиями проблем, пытаясь перевести стрелки часов назад. Вместо этого нам следует извлечь из опыта этих исторических перемен два основных урока.
Во-первых, брак не находится на грани отмирания. Большинство пар, живущих вместе, в конечном итоге его заключают — либо друг с другом, либо с кем-то еще. Сегодня представители новых социальных групп, например геи и лесбиянки, требуют предоставить им возможность официально оформлять свои отношения — что многие сторонники брака парадоксальным образом рассматривают как покушение на этот институт. Наконец, хорошо функционирующий брак остается чрезвычайно полезным и эффективным методом организации взаимных обязательств в личных отношениях и повышения благополучия людей. Однако следует понять, что сегодня, в условиях гендерного равенства и свободы выбора, для того, чтобы брак был успешен, требуются другие качества, навыки и модели поведения, чем в прошлом.
Раньше брак зависел от четкого разделения труда и иерархии авторитета: у тех, кто отвергал эти нормы, семья была менее прочной, чем у тех, кто им следовал. В 1950-х годах наилучший шанс на прочный брак женщинам давало замужество с мужчинами, твердо верившими в идеал «мужа-кормильца семьи». Женщинам, желавшим получить «диплом супруги», часто советовали отказаться от попыток получить диплом об окончании университета, поскольку еще в 1967 году мужчины-респонденты в ходе социологических опросов заявляли, что ценят умение женщины готовить и вести хозяйство выше интеллектуальных способностей и образования. Шансы женщин вступить в брак после 25 лет снижались, и к тому же, как показывали исследования, проведенные в 1960-х годах, для тех, кто все же выходил замуж в более зрелом возрасте, вероятность развода была выше. Если женщина поступала на работу, возникал риск распада семьи.
За прошедшие десятилетия все это изменилось. Сегодня среди качеств потенциальной партнерши мужчины придают интеллекту и образованию куда больше значения, чем умению готовить и вести домашнее хозяйство. Кроме того, исследование, проведенное недавно Полом Амато (Paul Amato) и его соавторами, показало: чем позже женщина вступает в брак, тем меньше вероятность развода — самыми прочными оказываются союзы, заключенные людьми в возрасте от 35 лет и старше. У образованных, хорошо зарабатывающих женщин вероятность развода тоже меньше. Сегодня, если женщина работает, это также способствует стабильности брака. Кроме того, как утверждает социолог Линн Принс-Кук (Lynn Prince Cooke), большей прочностью отличаются те браки, где супруги совместно выполняют обязанности по дому. Наконец, в работе Амато отмечается, что браки пар, придерживающихся идей гендерного равенства, отличаются более высоким «качеством» и меньшим количеством проблем, чем союзы супругов, отдающих предпочтение более традиционным взглядам.
Таким образом, у людей нет никаких оснований отказываться от попыток создать успешный супружеский союз — но институт брака нельзя укрепить устаревшими рекомендациями относительно гендерных ролей. Возможно, нам удастся еще немного снизить количество разводов — но поскольку один из способов, которым этого можно достичь, заключается в более позднем вступлении в брак, успех в этой области вероятно приведет к увеличению числа пар, живущих вместе, не оформляя отношений официально. Возможно, мы сможем также обуздать наметившийся рост количества внебрачных детей, рождающихся от несовершеннолетних матерей, и вернуться к ситуации 90-х и первых лет XXI века — но делать это следует не за счет пропаганды полного воздержания до женитьбы. Ведь если заключение брака в более позднем возрасте способствует его прочности, люди к этому моменту почти наверняка уже будут иметь сексуальный опыт.
Второй урок истории заключается в следующем: мы больше не можем строить социальную политику, рабочие графики, системы медицинского страхования, программы сексуального просвещения — и даже морально-этические представления о том, кто кому и чем обязан, — на основе предположения, что любые долгосрочные отношения и обязательства в плане заботы друг о друге организуются посредством брака. Конечно, следует искать способы увеличить вероятность брака между парами и придать ему большую прочность. Но не меньше усилий следует прикладывать и на других направлениях: помогать парам, не оформляющим свои отношения официально, наладить совместное воспитание детей, помогать родителям-одиночкам и парам, живущим вместе, выполнять свои обязанности, и учить бывших супругов после развода сводить к минимуму последствия конфликта и лучше заботиться об общих детях.
Если при проведении научных исследований и разработке социальной политики мы будем задаваться вопросом: «Какой тип семьи мы считаем предпочтительным?», это будет ошибкой. Нужно искать ответ на другой вопрос: «Какими знаниями мы обладаем, чтобы помочь всем разновидностям семьи развивать их сильные стороны, сводить к минимуму недостатки и успешнее воспитывать детей?» И вопреки многочисленным истерическим заявлениям об обратном, мы обладаем весьма значительным объемом знаний на эту тему. Поэтому, вместо того чтобы лелеять несбыточные мечты о возврате мифического «золотого века» брака, нам следует активнее проводить исследования, позволяющие обобщить и углубить эти знания.
