|
http://www.firstthings.com/ftissues/ft0410/articles/neuhaus.htm
Перевод Анны Плисецкой
Ист.: http://old.russ.ru/perevod/20041123.html
Замечательную писательницу, автора рассказов об американском Юге, "где жив Христос", Флэннери O'Коннор нередко спрашивали, почему ее герои и сюжеты так часто бывают странноватыми, если не гротескными. Она отвечала: "Когда кто-то плохо слышит, мы кричим, ну а когда у кого-то серьезные проблемы со зрением - приходится рисовать крупные и поражающие воображение фигуры". Полагаю, живи Серен Кьеркегор на сто лет позже, он стал бы горячим поклонником Флэннери O'Коннор и пришел бы в восторг от того, как она обосновала необходимость гротеска. Правда, затем он немедленно взял бы себя в руки, дабы никто паче чаяния не усомнился, будто он сам верит в то, что говорит, будто он и в самом деле столь убийственно серьезен. Он преувеличивает ради эффекта и при этом беспощаден к оппонентам, которые предполагают, что его преувеличения не слишком относятся к сути вопроса. Он не устает повторять, что пишет только для того единственного читателя, который имеет смелость понять его, и одновременно детально описывает, зачастую в шутливо-пародийном тоне, тех многочисленных читателей, которые отказываются верить ему на слово. Кьеркегор страстно (а кое-кто сочтет, что и маниакально) интересовался ложными трактовками своих высказываний, хотя с завидным постоянством и дерзостью стремился быть ложно истолкованным. Эта его особенность, как открыло для себя бесчисленное множество читателей, может вывести из себя. Она же, по крайней мере, одна из причин такой широкой популярности Кьеркегора.
Исследования о Кьеркегоре подпадают под несколько категорий: некоторые из них носят сугубо академический характер, но многие скорее напоминают форумы фан-клубов. Можно только догадываться, что подумал бы философ о профессорах, рассказывающих на лекциях о его презрении к профессорам и лекциям или о поклонниках, сделавших то, что он всегда презирал, - популяризовавших его. Если не считать бесстрастных ученых и фанатов-энтузиастов, для большинства людей чтение Кьеркегора - "переживание", состоящее главным образом в получении удовольствия в начале жизни, прежде чем пойти дальше, к противоречиям и компромиссам взрослой жизни, которая, как мы нехотя убедили себя, и есть настоящая реальность. Ваш начитанный знакомый определенного возраста говорит, что с любовью вспоминает свой "кьеркегорианский" период. Тогда ему было около девятнадцати лет, и у него только-только завершился "период Холдена Колфилда", отсылающий к юному бунтарю из романа Дж.Д.Сэлинджера "Над пропастью во ржи". По его мнению (разделяемому, несомненно, многими), Кьеркегор - это буйство духа и интеллекта, трепет молодежного бунта, заигрывание с радикальным отказом от того мира, который вокруг. Иными словами, Кьеркегор - это духовно и интеллектуально усложненный вариант Холдена Колфилда, и, провозглашая вслед за обоими, что общепринятые способы мышления и поведения "прогнили на корню", ты путем наглядного контраста подтверждаешь свою исключительную "подлинность". Подобное подтверждение оказывает чудотворное воздействие на то, что сегодня называется самооценкой. Этот способ мышления и поведения впоследствии был запатентован и получил впечатляющий философский титул - экзистенциализм.
Случилось так, что работы Кьеркегора обретали популярность в англоговорящем мире примерно в то же время, когда появились "Над пропастью во ржи" и другие "демифологизации" общепринятых ценностей. Для многих читателей, в особенности молодых, встреча с Кьеркегором стала частью культурного переживания, отмеченного началом разочарования в американском образе жизни, с такой помпой превозносимом после Второй мировой войны. Это разочарование вылилось в то, что позднее окрестили молодежной культурой, или контркультурой, которую мы неточно ассоциируем с "шестидесятыми", - в причудливую смесь социальных, сексуальных, политических и религиозных свободолюбивых воззрений, которые, как считалось, прошлись долгим победоносным маршем по этим сферам жизни и по сей день формируют и деформируют наши взгляды и поведение. Многие американцы пенсионного возраста с ностальгией вспоминают, а порой и отыскивают где-то у себя в доме книжки в мягком переплете, которые были путеводителями той эпохи: Маркузе об одномерном человеке, Чарльз Рейч о "зеленой поросли" Америки, С.Райт Миллз о властной элите, Малкольм Х. о революционном насилии, Жан-Поль Сартр о тошноте общества и - среди этих и многих прочих - Кьеркегор о подлинном существовании. Аргументы этих авторов были разительно несхожи и зачастую противоречивы, но их объединяло то, что принято называть беспощадной ненавистью к истеблишменту.
Уолтер Лоури был одним из главных, если не самым главным инициатором продвижения книг Кьеркегора в Америке. Еще в 1940-х его тревожили предчувствия, что Кьеркегора могут неверно истолковать и использовать в своих целях. В предисловии к "Упражнениям в христианстве" Кьеркегора он критикует европейцев, которые прочли философа задолго до того, как он был переведен на английский, и совершенно превратно истолковали этого автора и то, что он хотел донести до читателей. Первым делом они опубликовали те его произведения, которые годились для антиклерикальных и антихристианских целей или даже представляли интерес своей непристойностью, как "Дневник соблазнителя", вырванный из контекста "Или/или". Результат - полное непонимание (это лишь одна из ошибок, но грубейшая) того, что Кьеркегор был глубоко верующим христианином, приверженным идее обновления Церкви. Как он не раз повторяет в "Упражнениях", такое обновление поможет "введению христианства в христианский мир". То, чего опасался Лоури, в значительной степени сбылось, несмотря на все его усилия, по отношению к англоговорящим читателям Кьеркегора. В результате Кьеркегора воспринимали как Холдена Колфилда для интеллектуалов или как "экзистенциального" родственника атеистов вроде Сартра.
Лоури справедливо отмечает, что "Упражнения в христианстве" - наиболее зрелое и откровенное произведение Кьеркегора. Кроме того, это его последняя крупная работа, написанная после обращения в христианство, пережитого им во время Страстной недели в 1848 году. После этой работы и вплоть до самой смерти в 1855 году он писал только громкие политические памфлеты, столь характерные для последних лет его жизни, когда он открыто объявил войну церковным властям, которые, по его мнению, стремились сохранить христианский мир ценой отрицания истинного христианства. Все до единого произведения Кьеркегора отмечены высоким накалом полемики и экспрессией, которые можно объяснить (если "объяснить" - подходящее слово) исключительно его бескомпромиссным и страстным поиском истины. Он был убежден, что почти все - может быть, все, кроме Иисуса Христа и нескольких "виртуозов" духа, честно последовавших за Ним, - довольствовались чем-то меньшим, чем истиной. Многих читателей Кьеркегора очаровывает, а может быть, даже вводит в состояние приятного духовного возбуждения его "дожимание" любого вопроса до предела и дальше. Это "дожимание", это бесстрашное исследование не имеет конца.
Существуют христиане, которые называют себя кьеркегорианцами, подобно тому как иные причисляют себя к августинцам, томистам или бартианам. Однако Кьеркегор не создает никакой школы мысли и подчеркнуто избегает "системы", которая могла бы стать безопасным прибежищем для самоидентификации христианина. Кьеркегор просто предлагает такой способ существования, мышления, жизни, где умереть означает лишь одно - перестать быть "современником" Иисуса Христа, истинного человека и истинного Бога, который бесконечен. Путь, подтверждающий, что его предложение, а точнее, предложение Христа принято, - мученичество, и Кьеркегор страстно стремился стать мучеником. Можно вспомнить, что слово "мартир" (мученик) означает "свидетель". Если бы Кьеркегор был лишен привилегии истекать кровью на бумаге, он бы нашел иные способы стать свидетелем. Он приветствовал высмеивание тех, кто его окружал, видя в них ту же толпу, что окружала крест его современника, Иисуса Христа.
Чтобы понять Серена Кьеркегора, полезно знать некоторые факты его биографии. Я говорю это с долей настороженности, памятуя о сегодняшнем увлечении "биопатологией" - психологической трактовкой мыслителей, призванной подогнать их под некие якобы известные нам схемы. На самом деле эта тенденция не столь уж нова. Кьеркегор с нескрываемым удовольствием клеймит тех, кто не хочет вникать в подлинный смысл его текстов, вместо этого со знанием дела рассуждая о "проблеме" бедного Серена Кьеркегора. И все же необходимо сказать несколько слов о его судьбе и эпохе.
Серен Аби Кьеркегор родился в Копенгагене, Дания, 5 мая 1813 года и скончался там же 11 ноября 1855 года. На его характер сильно повлиял отец, что, по-видимому, типично для мужчин; в самом деле, его жизнь в ключевых аспектах была противоречивым повторением судьбы отца. Его отец был злым на судьбу наемным помощником бедного фермера-арендатора на заброшенных вересковых пустошах Ютландии. Однажды, впав в ярость из-за своего бедственного положения, он поднялся на холм и проклял Бога за его немилость. Позднее он расскажет об этой истории сыну, которому тогда будет двадцать с небольшим, и она оставит в душе будущего философа глубокий и неизгладимый след до конца дней. Он не перестанет задаваться вопросом, не были ли он и его семья прокляты Богом за богохульство его отца. Это опасение подтверждалось ранней смертью его матери и смертью родных братьев и сестер - пяти из шести. Кьеркегор описывает момент, когда он узнал о богохульстве отца, как "величайший катаклизм" в своей жизни.
Вскоре после этого вопиющего акта неповиновения его отец переехал жить к дяде в Копенгаген, где спустя некоторое время сколотил весьма приличное состояние на торговле шерстяными изделиями. В 1838 году он умер, оставив Серену и его брату крупное наследство - это избавило Кьеркегора от необходимости зарабатывать себе на жизнь, хотя к концу его жизни почти все деньги были истрачены. Отец очень рано заметил одаренность Серена и с наслаждением воспитывал мальчика в духе строгого, ортодоксального лютеранства, совмещенного - что не удивит тех, кто знаком с периодом ортодоксального лютеранства, - со страстью к формальной логике. Он также передал сыну дух меланхолии, тесно связанный с чувством вины, подтекст которой - предположение или убеждение, что над семьей тяготеет проклятие. Когда настало время поступать в университет, юный Кьеркегор находился в смятенном состоянии духа, не зная, что предпринять в жизни и можно ли сделать с ней что-то путное, и нашел утешение, с головой бросившись в пучину развлечений. Он поступил в Университет Копенгагена на богословское отделение, но при этом все сильнее концентрировал свое внимание на философии. Глубоко потрясенный смертью отца в 1838 году, он возобновил занятия богословием и два года спустя получил степень магистра.
Его вновь обретенная целеустремленность была тесно сопряжена еще с одним событием: он влюбился в Регину Олсен и собирался жениться на ней. Однако очень скоро он осознал, что никогда не сможет обсуждать с таким молодым и неопытным созданием те сложные и противоречивые идеи, что бушуют в его сознании. Он разорвал помолвку и уехал искать прибежища в Берлине, где прожил полгода. С тех пор мысли о Регине и разорванной помолвке неотступно преследовали его. В последнем разделе книги 1845 года "Этапы жизненного пути", озаглавленном "Виновен?/Невиновен?", он исследует свои отношения с Региной с точки зрения разделения внутри себя эстетического, этического и религиозного начал. Это трехчастное деление появлялось и раньше, в "Или - или: фрагмент жизни" - огромной рукописи, которую он привез после многомесячного пребывания в Берлине и которая теперь, по-видимому, чаще всего служит для первого знакомства с творчеством Кьеркегора. В "Или - или" различие проходит между эстетическим и этически-религиозным, тогда как два года спустя этическое и религиозное разграничиваются автором более жестко.
Читателю понадобится учитывать эти три этапа жизни, читая "Упражнения в христианстве", поскольку все три "типа" возникают в разнообразных формах. Его оппоненты, какими он их изображает, воплощают одновременно эстетические и моральные этапы, в то время как Кьеркегор, безусловно, сторонник подлинной религиозности. Каждый этап жизни имеет свою собственную динамику и абсолютно - можно сказать, экзистенциально - отличается от других. На каждом этапе человек сталкивается с базовым выбором - базовым в том смысле, что он восходит к самим основам - между Богом и миром. Эстетическая жизнь состоит из удовольствий, деланного гуманизма, отказа от принятия жизненно важных решений, которые могут ограничить все, что кажется возможным. Английское слово decide (решать) происходит от латинского корня, обозначающего "резать", поэтому эстетическая жизнь противится урезанию возможностей. На этическом этапе жизни человек "вырастает" и берет на себя обязательства, накладываемые общими принципами нравственного кодекса. Однако лишь на религиозном этапе он становится "рыцарем веры" и совершает окончательный прорыв за пределы бесконечных осложнений и отчаяния, вызванного этими осложнениями, к истинной реализации своего существования перед лицом Бога.
Затем последовал всплеск творческой активности, и в 1844 году свет увидели одновременно "Философские крохи" и "Понятие страха". Последняя работа была названа первым в истории произведением в жанре, позднее получившем название глубинной психологии. Эта и другие работы подготовили почву для лобовой атаки Кьеркегора на Гегеля и гегельянство. Георг Вильгельм Фридрих Гегель умер всего несколькими годами раньше, в 1831 году, но влияние монументальных достижений, ставших итогом творчества всей его жизни, непременно сказывалось в любой среде образованных людей, и не в последнюю очередь - в руководстве протестантской церкви. Прямые нападки Кьеркегора на Гегеля начались в 1836 году, в книге со знаменательным названием "Заключительное ненаучное послесловие к философским крохам. Подражательно-патетически-диалектическое сочинение, экзистенциальный подход". Книга вышла под псевдонимом Йоханнес Климакус, а имя С.Кьеркегора было упомянуто в списке издателей.
Гегель был великим систематизатором. То, в чем другие видели его грандиозную заслугу, Кьеркегор рассматривал как непростительное преступление - попытку рационально систематизировать само существование. Подводя читателя вплотную к центральным проблемам "Упражнений в христианстве", Гегель полагал, что существование возможно осмыслить интеллектуально; он ставил знак равенства между существованием и мышлением и таким образом не оставлял пространства для веры. При такой трактовке, возражает Кьеркегор, христианство - и сам Христос! - сводятся к элементам Системы. На первый взгляд гармоничный, но дьявольски соблазнительный синтез Истории, Мысли, Морали, Общества, Церкви и Христа, характеризующий официальный протестантизм, осуждается Кьеркегором как "христианский мир", которому он стремится противопоставить истинное христианство.
Он не надеется убедить всех. Ничего подобного. То, что может убедить всех, почти по определению ложно. Он пишет для Хиина Энкельте (Единственного) - подчеркнуто незаурядной личности. Хиин Энкельте - он хотел, чтобы именно эти слова были выгравированы на его могильном камне. В предисловии к книге 1843 года он описывает, какая судьба ждет его детище: "Позволю себя немного проследить его путь. Я увидел, как оно одиноко путешествует по пустынным тропам или по магистрали. Одно недопонимание за другим... и в итоге оно встречает того единственного человека, которого я с радостью и благодарностью назову своим читателем, того единственного человека, которого оно искало, перед которым оно раскрывает свои объятия, того единственного человека, который готов к тому, чтобы его нашли, готов к этой встрече".
Современный французский философ Поль Рикер убедительно написал о "второй наивности", которая является признаком истинной веры. Век назад Кьеркегор писал о "второй непосредственности" - о возможности стать ребенком или молодым вторично. "Чтобы снова стать ребенком, чтобы начать все с чистого листа, забыв об эгоизме, чтобы стать молодым вопреки приобретенной практичности и житейской мудрости, а затем с презрением отказаться от самой мысли о практичном поведении, иметь волю стать молодым, иметь волю вернуть юношеский энтузиазм с его неизбывной непосредственностью, иметь волю вновь обрести его ценой героических усилий и при этом опасаться и стыдиться самих помыслов о маневрах и сделках для достижения мирских благ больше, чем скромная горничная стыдится непристойного поступка, - да, именно такая задача стоит перед нами".
Практичные взрослые, искушенные в житейской мудрости, выстроили надежную линию обороны против встречи с Христом, и они ни за что не допустят, чтобы он стал их современником. Используя все свое язвительное остроумие, Кьеркегор озвучивает аргументы умудренных житейским опытом людей. О Христе они отзываются так: "Его жизнь просто нереальна. И это еще крайне мягко сказано, ведь если вы высказываете такое мнение, значит, вы по природному добродушию готовы полностью закрывать глаза на то, что считать Его Богом - абсолютное безумие. Это нереально. Так, как Он, можно прожить самое большее несколько лет в юности. А ему уже за тридцать. И в буквальном смысле его не существует". Другой обыватель говорит: "Протиснуться сквозь толпу к тому месту, где раздают деньги, почести, славу - это можно понять. Но протиснуться сквозь толпу, чтобы быть битым, - как возвышенно, как по-христиански, как глупо!" (Чуть позднее Фридрих Ницше с убийственным презрением напишет о "рабской морали" христианства.) Нетрудно разглядеть нападки на Гегеля в словах еще одного обывателя: "Все мы с нетерпением ожидаем Мессию, здесь мы все сходимся. Но наш миропорядок движется вперед не хаотичными скачками, мир развивается (как следует из самого слова) эволюционно, а не революционно". Культурный протестантизм, который немецкие богословы называют Kulturprotestantismus, а Кьеркегор - "христианским миром", так же враждебен Христу, как религиозный истеблишмент был враждебен иудаизму в первом веке нашей эры. На самом деле враждебность даже сильнее, поскольку фарисеи все-таки ожидали чего-то радикально нового от прихода истинного Мессии, тогда как христианский мир полагает, что плавно включил то, что он формально признает истинным Мессией, в комплексный синтез, именуемый Системой.
Христианский мир (Кьеркегор настойчиво называет его "богохульством") - враг христианства, мешающий нам воспринять Христа как своего современника. Христианский мир предполагает, что Христос остался в далеком прошлом, заложив основы для прекрасного явления, пришедшего ему на смену - христианского мира. Конечно, мы все хорошие христиане, потому что все мы - добропорядочные датчане. Это комплексная сделка, и Христос с христианством прилагаются в нагрузку. Если мы добропорядочные датчане (или американцы), если мы трудолюбивы и живем по правилам, то церковь, которая является неотъемлемой частью общественного порядка, гарантирует доставку в рай посылку, в которую упакованы наши жизни. Однако Христос не остался в далеком прошлом, протестует Кьеркегор. Он предстоит перед нами сейчас, и каждый должен сделать выбор. "По отношению к абсолюту есть только одно время: настоящее. Для того, кто не является современником абсолюта, - для того абсолют не существует".
Слова о встрече с Христом не следует путать с терминологией сегодняшних евангелических протестантов, рассматривающих обращение как центральный момент религии, когда человек "принимает Иисуса Христа как своего личного Господа и Спасителя". Конечно, Кьеркегор не знал об американском учении "возрожденцев", появившемся в девятнадцатом веке, из которого вытекает сегодняшняя доктрина евангелической церкви, но он имел некоторое представление о восторженном отношении к тому, что в его дни ассоциировалось с "пиетизмом". Судя по тому, насколько яростно он нападал на христианский мир, скорее всего, он обрушился бы и на евангелический мир. Как он обрушился бы на любую разновидность христианства - называет ли она себя либеральной или консервативной, ортодоксальной или прогрессивной, - которая подгоняет себя к своему культурному контексту. Решить, что Христос - наш современник, всегда означает стать культурным изгоем, повторить за Христом путь страдания и смерти, превратившись в чужака.
Коль скоро установленный порядок "обожествил" себя, провозгласив, что присвоил себе абсолют, то теперь для него нет ничего недозволенного. Человек вопрошает: "Вы имеете в виду, что установленный порядок может обеспечить мне вечное спасение?" В одном из наиболее ядовитых пассажей "Упражнений" Кьеркегор предоставляет установленному порядку ответить на этот вопрос: "Ну конечно. А если в этом вопросе у вас в конце концов возникают какие-нибудь затруднения, скажите: неужели вы не будете довольны, как все остальные, когда наступит ваш последний час и установленный порядок вас упакует, погрузит и одной большой партией доставит прямиком в рай, собственноручно запечатав и надписав адрес: "Вечное Блаженство", при этом дав гарантию того, что вас точно так же хорошо примут и благословят, "как и всех остальных"? Короче говоря, неужели вы не будете довольны такой высокой степенью безопасности и надежности - сам установленный порядок готов поручиться за ваше блаженство в загробном мире? Нет? Что ж, прекрасно. Если будете помалкивать об этом, как рыба, то все равно будете в полном порядке, как и остальные". Но Кьеркегор, конечно, не собирался помалкивать. И именно поэтому, как он полагал, его поносили, высмеивали и отвергали как эксцентричного бунтаря.
Безжалостная полемика Кьеркегора в первую очередь направлена не против того, что сегодня называется "институциональной религией". В первую очередь она направлена против обожествления общественного порядка, которое может происходить как при участии гегельянской философии, так и без нее. Во-вторых, она направлена против церкви, ставшей соучастницей этого богохульного обмана и таким образом предавшей христианство ради христианского мира. Однако поскольку отношения человека с Христом неизмеримо важнее, чем отношения с окружающим его обществом, то главный огонь критики Кьеркегора направлен против измены Церкви. В связи с этим Кьеркегор вносит прочный вклад в бесконечную - или по крайней мере не кончающуюся до триумфального возвращения Христа - дискуссию об истинном соотношении между Христом и культурой. Именно так, "Христос и культура", назвал американский богослов Х.Ричард Ниебур свою знаменитую книгу. Ниебур предложил пять "типов" таких отношений, сложившихся за время осмысления этих тем христианами на протяжении веков. Можно предположить, что Кьеркегор полемизирует с типом отношений "Христос есть культура" и отстаивает тип "Христос противостоит культуре".
Еще больше впечатляет, на мой взгляд, сходство аргументации Кьеркегора со страшной Легендой о Великом инквизиторе из "Братьев Карамазовых" Достоевского. Я иногда полушутя предлагал добавить в канон Нового Завета Легенду о Великом инквизиторе. Хотя Иван Карамазов рассказывает историю, обличающую католическую церковь, это история всех христиан и тончайших способов, с помощью которых христианство может быть подменено христианским миром, а люди могут поддаться искушению вручить свои души установленному порядку. Когда Иисус появляется на городской площади средневековой Испании, Великий инквизитор сажает его в тюрьму и объясняет ему, выдвигая изощренные доводы, почему он не имеет права возвращаться, почему он не нужен людям и почему они не смогут вынести мысль о том, чтобы стать его современниками. Теперь установленный порядок взял на себя дело спасения, говорит Инквизитор Иисусу, и он просто не потерпит, чтобы тот вернулся и вмешался. После долгого ночного монолога, во время которого Иисус не произносит ни слова, Инквизитор открывает дверь тюрьмы и говорит: "Ступай и не приходи более... не приходи вовсе... никогда, никогда!". Я убежден, что Кьеркегору эта притча пришлась бы по душе.
Влияние Кьеркегора на современную христианскую мысль значительно, и аспекты его "экзистенциализма", правда очищенные от его радикальной веры в Богочеловека Иисуса Христа, сыграли свою роль в многогранном явлении под названием "постмодернизм". Если не считать абсолюта, выбор в пользу которого он сделал, сегодняшний интерес к экзистенциальному аспекту его способа мыслить и делать выбор едва ли, как мне кажется, сильно увлек бы Кьеркегора. Его влияние собственно на богословие шло главным образом через наиболее авторитетного протестантского теолога прошлого века Карла Барта. Акцент Кьеркегора на "бесконечном качественном разграничении" между Богом и человеком, временем и вечностью стал решающим импульсом к радикальному разрыву Барта с либеральным богословием и "культурпротестантизмом" девятнадцатого века. В то же время, хотя Кьеркегора часто отождествляют с Лютером, Барт считал, что Кьеркегор предал подлинную доктрину Реформации своим "законническим" представлением, что sola fide (одной только веры) недостаточно, что спасение - процесс бесконечного "становления" через встречу с Христом.
Еще она фигура, на которую повлияло наследие Кьеркегора, особенно его аргументация из "Упражнений в христианстве", - Дитрих Бонхоффер. Кьеркегор был убежден, что честное последование "нашему современнику Христу" непременно включает в себя страдание и имеет задачей полностью разделить страдания Христа, то есть стать мучеником. Бонхоффер, лютеранский пастор из Германии, и был настоящим мучеником, потому что его казнили по прямому приказу Гитлера 9 апреля 1945 года за сопротивление нацизму и помощь евреям. В книге "Цена ученичества" Бонхоффер писал: "Когда Иисус зовет человека, он зовет его прийти и умереть". Бонхоффер критиковал Кьеркегора за жесткое разграничение эстетической, этической и религиозной жизни. В примечании редактора к "этике" Бонхоффера приводится письмо последнего от 1944 года из тюрьмы, где тот пишет: "Итак, возможно, то, что Кьеркегор называет "эстетической экзистенцией" и в чем вовсе нет недостатка в лоне Церкви, нуждается в новой базе для существования внутри Церкви... Кто, к примеру, в наше время все еще может со спокойной душой посвящать себя музыке или дружбе, играть в игры и наслаждаться жизнью? Уж конечно не "этический" человек, а только христианин". Для Бонхоффера цена ученичества была сопряжена с христианской свободой, позволяющей человеку включить эстетическое начало наравне с выполнением своих обязательств в Церковь, брак, семью, культуру и государство.
Сопоставление Кьеркегора и Бонхоффера поучительно. Оба были радикальными противниками культурпротестантизма. Кьеркегор развенчивал его как лжехристианство (то есть христианский мир). Сто лет спустя, в эпоху террора национал-социалистов, моральная нечистоплотность и вытекающая из нее несостоятельность культурпротестантизма были развенчаны. И Кьеркегор, и Бонхоффер выступали против плавного синтеза Христа и культуры, отстаивая мужество индивидуального выбора и ученичество, требующее большой внутренней работы. Однако, когда культурно-религиозные гарантии действительно рухнули, Бонхоффер открыл для себя новую свободу, позволяющую не только энергично заниматься проблемами Церкви, культуры, политики, брака, семьи и дружбы, но и превозносить эстетическое начало. В силу сложившихся обстоятельств, равно как и особенностей характера и сделанного выбора, такой подход был совершенно далек от образа жизни и мысли Кьеркегора. Эти два ревнителя радикального ученичества были очень разными личностями, но трудно удержаться от мысли: а что подумал бы Кьеркегор об экзистенциальном выборе и последовавшем за ним мученичестве Бонхоффера или какие требования Кьеркегор выдвинул бы к ученичеству, если бы существовавший в Дании синтез Христа и культуры был разрушен в его время столь же основательно - хотя, конечно, при совсем иных обстоятельствах - как он был разрушен в Германии век спустя?
Католические мыслители если и берутся вообще за Кьеркегора, то относятся к нему неоднозначно. Что неудивительно, поскольку он выглядит крайним протестантом в своем бескомпромиссном индивидуализме и неприятии церковной власти, даже если применительно к Дании речь идет о протестантской же церковной власти. Одним из католиков, очень серьезно воспринявшим Кьеркегора, был Ганс Урс фон Балтазар, вероятно один из двух наиболее влиятельных католических теологов прошлого века. (Другой - Карол Войтыла, впоследствии известный как Иоанн Павел II, который также проницательно написал о Кьеркегоре.) Однако Балтазар, как и Бонхоффер, стремился пересмотреть эстетическое начало и водрузить его на подлинно христианский фундамент. Он автор нескольких толстых томов по теологии эстетического (важно отметить: не по эстетической теологии). Я уже упоминал об отношении Барта к Кьеркегору, и приведенная ниже выдержка из Балтазара о страсти Барта к музыке, особенно к Моцарту, прекрасно резюмирует бесчисленное множество соображений на эту тему:
"Опровержение Кьеркегора, уже очевидное и полностью сформировавшееся у раннего Барта, происходит через решающий контраст: для Кьеркегора христианство является несветским, аскетичным, полемичным, а для Барта оно - грандиозное открытие вечного света, который лучится над всем живым и исполняет любое обещание; это Да и Аминь Господа ему самому и его творению. Ничто так не характеризует их обоих, как отношение к Моцарту. Для Кьеркегора Моцарт - квинтэссенция эстетической сферы и, следовательно, полная противоположность религиозной экзистенции. У него не оставалось другого выбора, кроме как трактовать Моцарта демонически, с позиций Дон Жуана. Совершенно иной взгляд на Моцарта у одного из его величайших поклонников, Карла Барта.
Барт писал, что, хотя Моцарт вел довольно легкомысленный образ жизни, когда не сочинял музыку, и в придачу был римским католиком, он занимает важное место в теологии, особенно в доктрине мироздания, "потому что он слышал и заставляет имеющих уши услышать и сегодня то, чего мы не увидим до скончания века, - все, что относится к Божественному провидению". Хотя эстетическое начало в своей болезненной форме, столь убедительно показанной Кьеркегором, может довести до отчаяния, оно может также, как в случае с музыкой Моцарта, увести нас от отчаяния, не столько через религиозный прорыв, сколько через эсхатологический пролепсис - предвосхищение обещанной полноты мироздания, которая должна наступить". Говоря о Бонхоффере, Балтазаре или Барте, мы можем лишь гадать, как бы Кьеркегор воспринял их совершенно иное понимание "бесконечного качественного разграничения" между Богом и человеком, временем и бесконечностью применительно к эстетическому, этическому и религиозному в жизни радикального ученика-христианина.
Это может показаться странным, но некоторые пришли в католическую церковь под влиянием Кьеркегора. После того как Кьеркегор столь успешно развенчал ложные ценности христианского мира в любой его разновидности, единственным прибежищем человека осталась церковь, которая всецело и безоговорочно является Церковью. В работе 1963 года "Кьеркегор как теолог" канадский философ Луи Дюпре утверждал, что эти новообращенные католики не поняли Кьеркегора: "Он человек, который протестовал всегда, который никогда не мог принять никакую установленную церковь, даже если она была учреждена из-за самого протеста. Сам принцип протестантизма был попран, как только эта религия достигла в своем развитии той точки, на которой превратилась в церковь. [Кьеркегор] протестовал против всего, даже против протеста как такового. Следовательно, его подход был не чисто негативным, а [диалектически] превращался в позитивный". Это сильно отличается от католицизма, говорит Дюпре, "ибо католическая церковь не может принять диалектический принцип, кроме того, который исходит из ее недр". Кьеркегора никогда бы не удовлетворила диалектика, действующая в состоянии покоя, или диалектика, которая обрела свой дом, и по этой причине, говорит Дюпре, отношение самого Кьеркегора к католицизму всегда было "симпатией, полной антипатии, и антипатией, полной симпатии". Я не уверен, что Дюпре прав, и поэтому больше симпатизирую тем, кто стал католиком не под воздействием Кьеркегора. После долгой и мучительной схватки с Кьеркегором кто-то может увидеть у него те грани, в которых Церковь является Христом - нашим современником, но это соображение больше подходит для другой эпохи.
Необходимо заметить, что Кьеркегор не был систематичным теологом. Мы знаем, как он относился к системам и систематизаторам, среди которых Гегель был ярчайшим. Едва ли есть хоть одна страница в его произведениях, которая не вызовет у системно мыслящего читателя протеста против несвязностей и очевидных противоречий. Подобно Флэннери О'Коннор, он кричал для тех, кто плохо слышит, и рисовал гротескные картины для тех, кто едва видит. Кьеркегор был эксцентричен в буквальном смысле этого слова: находился вдали от центра или даже вне центра. Он был убежден, что центр в его эпоху и в его месте обитания, как и в любую эпоху в любом месте обитания, находится там, где говорят приятную, успокаивающую ложь. Он был Хиином Энкельте, пишущим для того единственного, необыкновенного человека, который сможет его понять. Многие прочитали его, чтобы ощутить трепет молодежного протеста против установленных истеблишментом способов мыслить и жить, а затем отбросили в сторону, перейдя к тому, что принято называть взрослыми обязанностями. Полагаю, это очень серьезная ошибка. Кьеркегор нужен молодым, но не меньше он нужен и взрослым, постигшим ту мудрость, что наши познания крайне непрочны и неполны перед лицом абсолюта, и готовым заниматься, пусть даже заново, дисциплиной длиною в жизнь - упражнениями в христианстве.
|
