Ольга Тогоева

Король и ангел

Символическая составляющая в репрезентации власти во Франции XV в.

С любезного разрешения автора.

 См. библиография 15 в. Монархия.

Встреча, состоявшаяся ранней весной 1429 г. между Жанной д’Арк и французским дофином Карлом в Шиноне, безусловно, относится к тому типу, которые принято называть «историческими»[1]. Ведь именно на ней, как считается, были приняты решения, оказавшие огромное влияние на ход Столетней войны, на будущее Франции и всех европейских стран. Не удивительно, что «свидание в Шиноне» является одной из излюбленных тем для специалистов по études johanniques – несмотря на то, что она, казалось бы, изучена уже во всех подробностях, все новые поколения историков возвращаются к ней, рассматривая под самыми разными углами зрения[2].

          Любопытно, однако, что при всем внимании к этому событию в современной историографии не делается попыток расширить источниковую базу исследования, привлечь к рассмотрению по возможности все тексты, в которых оно описывалось или хотя бы упоминалось. Историки предпочитают опираться на один и тот же корпус документов, известных еще со времен Жюля Кишра, издателя «классического» пятитомника по истории Жанны д’Арк, включающего как материалы обоих ее процессов, так и выдержки из хроник, писем, городских счетов, документов из королевской канцелярии и прочее[3]. Таким образом вне поля зрения исследователей остаются очень многие тексты – как давно известные[4], так и относительно недавно найденные и опубликованные[5]. 

Самое удивительное, тем не менее, заключается в том, что показания самой Жанны д’Арк, которые она дала во время процесса 1431 г. и на которых следовало бы в первую очередь выстраивать исследование, посвященное ее эпопее, в данном случае используются лишь частично. Насколько можно судить, специалистов  привлекает в них лишь описание первого свидания Жанны с Карлом, происходившего якобы в торжественной обстановке, в парадном зале Шинонского замка, в присутствии более 300 шевалье[6]. Указания на эту встречу действительно содержатся в материалах допросов Жанны в суде[7], однако, используя их, исследователи «забывают» один, очень интересный вопрос, заданный судьями: «Спрошена была также, был ли над головой короля какой-нибудь ангел, когда она увидела его (короля – О.Т.) в первый раз»[8]. Вопрос этот представляется мне чрезвычайно важным для понимания того, что сообщила обвиняемая о своем первом свидании с дофином, и мы к нему еще вернемся. Пока же следует отметить, что и вторая встреча Карла с Жанной, согласно рассказу последней, происходила при весьма впечатляющих обстоятельствах.

***

          О своем втором свидании с Карлом Жанна д’Арк рассказала 13 марта 1431 г., на допросе, проводившемся в тюрьме. Речь шла о некоем «знаке», данном девушкой дофину – «знаке», который должен был заставить последнего поверить в искренность намерений Жанны - в то, что она действительно послана Свыше для спасения королевства. Конечно, судьи и раньше много раз спрашивали обвиняемую об этом «знаке», но безрезультатно – она отказывалась им отвечать[9]. Теперь же она сообщила своим слушателям, что знаком ее избранности стала встреча короля с ангелом, принесшим корону и подтвердившим тем самым, что Карл с помощью Господа получит в свое владение все французское королевство[10]. Однако, сделать это он сможет лишь с том случае, если прибегнет к помощи Жанны и даст ей войско – тогда он будет коронован и помазан на царство[11].

          Встреча дофина Карла с ангелом, согласно Жанне, произошла в самом конце марта или в апреле, поздно вечером. Жанна как обычно проводила время в молитвах и была в своей комнате, в доме «доброй женщины» недалеко от Шинонского замка. Вдруг дверь в ее комнату отворилась, и вошел ангел, который пригласил Жанну следовать за ним[12]. Ангел явился не один, но в сопровождении других ангелов – с крыльями и коронами на головах – и двух святых – Екатерины и Маргариты, которые и до того часто навещали нашу героиню[13]. Итак, ангел отправился к королю, Жанна шла за ним следом. Войдя в замок, они направились в личные покои дофина[14], где вместе с ним находились архиепископ Реймсский, Шарль Бурбон, герцог Алансонский и Жорж де ла Тремуй[15]. Ангел, войдя в комнату, поклонился королю и заговорил с ним. Он напомнил ему то терпение, с которым король переносил все несчастья, выпавшие на его долю[16]. Жанна же сказала, обращаясь к Карлу: «Сир, вот ваш знак. Возьмите его»[17].

          Знаком этим была корона, принесенная ангелом, сделанная из чистого золота, чудесно пахнувшая и так тонко и богато украшенная, что ни один мастер на земле не смог бы такую изготовить. Корона таким образом была послана самим Господом[18]. Ангел отдал корону архиепископу Реймсскому, а тот в свою очередь передал ее дофину. Затем она была помещена в королевскую сокровищницу, где ее видели очень многие люди, а не только те, кто присутствовал при встрече с ангелом[19].

Передачей короны явление ангела завершилось: он покинул Жанну в маленькой часовне, расположенной рядом с покоями дофина[20].

***

          То, что это была именно вторая встреча (не первая и не единственная), подтверждается несколькими обстоятельствами. Во-первых, Жанна довольно точно указала время своего визита к Карлу в компании с ангелом: после Пасхи, в марте или апреле 1429 г.[21] Как отмечает Оливье Бузи, в тот год Пасха приходилась на 27 марта, соответственно, ни о каком первом свидании в данном случае речь идти не могла – оно произошло по крайней мере на месяц раньше[22]. Во-вторых, в ходе своего рассказа Жанна упомянула о том, что возлагала особые надежды на явление к королю ангела: она рассчитывала, что после этой встречи советники Карла, наконец, поверят в ее избранность, позволят отправиться под Орлеан на помощь его жителям, во славу короля и герцога Орлеанского[23]. Таким образом, встреча должна была иметь место уже после допросов Жанны в Пуатье, где она впервые сформулировала свое желание снять осаду с этого французского города[24]. 

          Однако, в целом рассказ представлял собой совершенно фантастическую, с точки зрения современного человека, картину, в которой с неба спускался ангел (вероятнее всего, архангел Михаил[25]), заходил за Жанной и вместе с ней отправлялся к дофину. Их никто не встречал и не провожал, и, тем не менее, они легко попадали в личные покои наследника престола, куда доступ имели лишь самые приближенные лица (которые, собственно, там и находились в тот момент). Происходила передача короны, произносились подобающие случаю слова, и  ангел покидал Жанну, которая больше всего на свете хотела последовать за ним[26], хотя вроде бы только что собиралась исполнять свои же собственные пророчества – идти под Орлеан снимать осаду и изгонять англичан[27].

Учитывая фантастичность этого рассказа, не приходится удивляться тому, что современные исследователи стараются не использовать его в своих реконструкциях «свидания в Шиноне» - того, что происходило там на самом деле[28]. Показания Жанны действительно никак не могут быть отнесены к описаниям реальных событий. И тем не менее, их содержание имеет для нас особое значение – прежде всего, с точки зрения символической реальности, которая не пользуется большим вниманием специалистов по études johanniques[29], однако была чрезвычайно важна для слушателей Жанны д’Арк – участников процесса 1431 г.

***

Для современников событий – французов, англичан, бургундцев, а также для сторонних наблюдателей – вопрос о том, являются ли законными притязания дофина Карла на престол, был практически основным[30]. В нем, собственно, состояла суть всей Столетней войны[31]. В нем же заключалась политическая подоплека процесса над Жанной д’Арк: судьям предстояло решить, с чьей помощью – святой или, может быть, ведьмы – Карл стал королем. Ведь по договору в Труа 1422 г. дофин был официально лишен права престолонаследия, и французская корона предназначалась вовсе не ему, а Генриху VI Ланкастеру. Поэтому даже после торжественной коронации Карла в Реймсе 17 июля 1429 г. его сторонники не прекращали попыток всеми возможными способами доказать легитимность его права занимать французский престол[32].

Именно с этой точки зрения и следует рассматривать рассказ Жанны д’Арк о явлении ангела, ибо французская королевская семья с большим трепетом относилась к своему образу христианнейших правителей и для его поддержания создала целую символическую систему, в которой явление ангела с короной занимало, насколько можно судить, одно из центральных мест.

В мои задачи, впрочем, не входит проследить здесь в полном объеме историю возникновения и бытования этого мотива в средневековой Франции. Естественно, происхождение данного топоса следует связать с Римской империей, где, как известно, летучие виктории возлагали в дни триумфов венки на головы императоров[33]. Приход мотива в Европу, вероятно, оказался возможен при опосредованном византийском влиянии: ведь и сам обряд коронации был заимствован здесь из Византии[34]. В трактате Константина Багрянородного «Об управлении империей» (X в.) имелся пассаж о венцах, принесенных ангелами: «Эти мантии и венцы (а венцы у вас называются камелавкиями) изготовлены не людьми, не человеческим искусством измышлены и сработаны, но, как мы находим запечатленным словами заповедными в древней истории, когда бог сделал василевсом Константина Великого, первого царствующего христианина, он послал ему через ангела эти мантии и венцы, которые вы называете камелавкиями, и повелел ему положить их в великой божьей святой церкви, которая именем самой истинной мудрости божьей святою Софией нарекается, и не каждый день облачаться в них, но когда случается всенародный великий господний праздник»[35].

          Впрочем, бытование самого трактата – его малая известность даже в Византии – не дает нам права предположить, что он был хорошо известен во Франции XV в.[36]. Скорее, следует говорить о заимствовании определенного иконографического типа, свидетельствующего об общих для Византии и Западной Европы библейских корнях мотива принесения короны ангелом.

Начало его использования в византийском искусстве датируется IX-X вв. Схема наделения императора высшей властью, как полагал Андре Грабар, могла развиться из родственных ей тем благословения императорской семьи и  увенчания победоносного императора[37]. Корону на голову автократора (и его супруги) при этом мог возлагать как сам Христос, так и его ближайшее окружение: Богоматерь, архангел Гавриил и ангелы[38]. (Илл. 1)

Для средневековых авторов, как, видимо, и для византийских, одним из прообразов помазания на царство являлась библейская сцена крещения Христа Богом-Отцом (Илл. 2). Прямая отсылка к этому образу содержалась, в частности, в «Трактате о коронации» Жана Голена, созданного для Карла V в 1372 г.[39] : «Итак, подобно тому, как угодно было Богу Отцу сказать сыну своему при таинстве крещения: «Сей есть сын Мой возлюбленный, в котором Мое благоволение», Дух Святой снизошел в виде голубки, которая помазала его «елеем радости более соучастников твоих», и сын во плоти человеческой принял сие святое освящение. Точно так же наш господин, преисполнившись истинной веры в Святую Троицу, принял благочестиво святую коронацию. И преисполнился такой благодати, что его враги, англичане и прочие, не смогли никакого зла причинить ни ему, ни его королевству»[40].

Прообразом же самого Христа, с точки зрения богословского типологического толкования ветхозаветных героев, выступал Давид, ибо, согласно Евангелию от Матфея, Иисус являлся его прямым потомком[41]. Образ Давида-помазанника Божьего оказал самое непосредственное влияние на христианский обряд оформления монархии через помазание елеем[42], в том числе и во Франции[43]. Иконографический сюжет «Коронование Давида Христом», нарушавший, естественно, ход библейской истории[44], был тем не менее хорошо известен во Франции. (Илл. 3) Его основная идея – король считается наместником Бога на земле и становится законным правителем лишь после помазания – являлась основой французской политической теологии[45]. Она присутствовала во всех коронационных чинах франкских, а затем французских королей. Уже в самом раннем из них, датируемом 790-800 гг., король сравнивался с Давидом[46]. То же сравнение сохранялось и в чине Карла V (1364 г.)[47], в котором правитель Франции, получавший корону «во имя Отца, и Сына, и Святого Духа», уподоблялся «соправителю господина нашего Иисуса Христа»[48].

Та же идея последовательно развивалась при рассмотрении вопроса о разделении двух ветвей власти – церковной и светской. Декрет Грациана гласил: «Род человеческий управляется двумя видами законов, естественным правом и обычным». То и другое право давалось людям Свыше, контроль же за его исполнением поручался в первом случае церкви, во втором – монарху. Тема разделения власти и ее дарования самим Господом стала излюбленным сюжетом для миниатюристов, украшавших списки Декрета. Инициал “H”, с которого начинался интересующий нас пассаж (“Humanum genus” – “Род человеческий”), обычно представлял собой две фигуры – папы и императора, между которыми (либо сверху) располагался Господь, наделявший своих «наместников» атрибутами власти. (Илл. 4) Иногда вместо самого Господа на миниатюре изображали его руку или, что особенно характерно для кодексов XIII-XIV вв., ангела, приносящего митру и книгу - для папы, перчатку и корону - для императора[49]. (Илл. 5) Сомнений в том, что власть светского правителя дарована ему Свыше, таким образом не возникало.

Сказать, в какой момент рука Господа, коронующая монарха, в средневековой иконографии уступила место ангелу, приносящему корону, не представляется возможным. Вероятно, эти мотивы существовали параллельно, тем более, что во Франции – во всяком случае к началу XV в. – получила широкое распространение идея о том, что практически все значимые атрибуты королевской власти так или иначе были дарованы Свыше и, в частности, принесены ангелами.

Самой ранней легендой такого рода являлась история о принесении священного елея. Сначала в ней в качестве посланца Небес фигурировала голубка (суть Святой Дух), которая уже с X в. периодически стала заменяться на ангела[50]. В XIV в. появилась легенда о французских королевских лилиях: в 1350 г. она была изложена монахом из аббатства Жуайенваль в Шартрском диоцезе. Согласно ему, чудесное событие произошло в тот момент, когда два короля Франции, Конфлат и Хлодвиг, собирались сразиться на поединке. Супруга Хлодвига, христианка Клотильда, в преддверии важного события навещавшая отшельника, молилась вместе с ним об исходе сражения. В один из таких дней им явился ангел с лазурным щитом, на котором были изображены три золотые лилии. Ангел заявил, что только такой герб поможет Хлодвигу одержать победу. Что и произошло на самом деле, после чего король, узнав от жены, какова истинная причина его успеха, обратился в христианство[51]. (Илл. 6) Наконец, третья легенда, возникшая в конце XIV в. и известная нам по сочинениям Рауля де Преля и Жана Голена, сообщала об обретении орифламмы. В ней рассказывалось о сне константинопольского императора: ему являлся рыцарь со знаменем, из которого вырывалось пламя. Вслед за рыцарем в видении возникал ангел, объяснявший, что это – Карл Великий, который поможет императору освободить страну от сарацин. С течением времени в содержании легенды произошли определенные изменения: вместо Карла в ней начал фигурировать все тот же Хлодвиг, и в таком варианте к концу XV в. история получила широкую известность[52].

Интересно, что подробно анализируя каждый из перечисленных атрибутов королевской власти и прослеживая историю возникновения связанных с ними легенд, Марк Блок ни слова не говорит о короне, которую также приносил ангел. Однако, тому, что подобная легенда существовала во Франции, есть как письменные, так и иконографические свидетельства.

В последней трети XII в. была создана, к примеру, “Chanson des Saisnes” (Chanson des Saxons). Эта эпическая поэма, близкая по стилю жестам и написанная Жаном Боделем, повествовала о войне Карла Великого с королем саксонцев (откуда и название произведения) Гидекленом (Витикиндом)[53]. В ней, в частности, говорилось: «Первый король Франции был по приказу Господа / Торжественно коронован поющими ангелами / А затем Он велел ему (королю – О.Т.) быть на земле его сержантом / Вершить справедливый суд и превыше всего ставить свою веру / Поражать врагов булатом и мечом»[54].

Тема нашла свое отражение и в иконографии. В частности, на миниатюре к той же самой “Chanson des Saisnes” (кодекс 1280 г.) был изображен Карл Великий, коронуемый ангелами[55], а инициал в королевской хартии о возведении часовни в Винсене (1379 г.) представлял собой фигуру Карла V, на голову которого также возлагали корону ангелы[56]. (Илл. 7-8) Та же тема активно использовалась и в королевском церемониале. Так, при торжественном въезде в столицу Франции в 1389 г. супруги Карла VI Изабеллы Баварской с башни собора Парижской Богоматери спускался ангел, проникал сквозь полог из голубой тафты с золотыми лилиями и увенчивал королеву короной[57].

***

Вопрос, однако, заключается в том, могла ли эти тексты и миниатюры видеть Жанна д’Арк, не обладавшая сколько-нибудь полным образованием, не умевшая читать и писать и не имевшая возможности посещать монастырские скриптории и частные библиотеки[58]. Ее знакомство с книжной культурой – причем, с довольно редкими или весьма специфическими сочинениями, в которых мог присутствовать сюжет с принесением ангелом короны – выглядит сомнительным. Скорее, следует предположить, что в ее руках могли оказаться более доступные кодексы – библии или часословы. Близкие по типу сюжеты она могла видеть также на стенах соборов и церквей. Устную традицию, хотя ее влияние сложнее всего проследить, также нельзя сбрасывать со счетов.

К знакомым Жанне по этим источникам темам следует, вероятно, отнести библейские сюжеты – крещение Христа и коронование Давида. Учитывая особую привязанность Жанны к культу Богоматери[59], необходимо вспомнить и о «Короновании Марии» – последнем после Успения эпизоде из хорошо известного в средние века - благодаря прежде всего «Золотой легенде» Якоба Ворагинского - жития Марии. Основанный, как полагают, на тексте Откровения Иоанна Богослова[60], этот сюжет положил начало целой иконографической традиции, получившей развитие во Франции, начиная с XIII в. К ней относились как миниатюры из многочисленных часословов и сборников «Чудеса Богоматери», так и скульптурные изображения. (Илл. 9-10) Так называемые порталы Богоматери были созданы в соборах самых разных французских городов: Шартра, Парижа, Буржа, Санлиса, Реймса, Руана. В двух последних Жанна сама могла их видеть. (Илл. 11-12)

«Коронованию Марии», как представляется, иконографически близким оказывался еще один сюжет - коронование св.Елизаветы Венгерской (Тюрингской).  И хотя свидетельства известности культа этой святой во Франции XV в. достаточно редки, и Жанна вряд ли могла видеть их лично, сама история св.Елизаветы была ей, без сомнения, хорошо известна.

Дело в том, что летом 1429 г. для поддержания авторитета уже коронованного Карла VII во Франции получило распространение некое пророчество. О нем сообщал в своем «Сводном изложении» Жан Бреаль, инквизитор Франции и один из самых активных участников процесса по реабилитации Жанны д’Арк. В пророчестве говорилось, что лилия, цветущая на кусте исходящих светом бессмертных роз, будет подвергнута испытаниям, и весь куст будет пребывать в опасности. Дикие звери станут угрожать ему и доведут практически до гибели. От верной смерти этот розовый куст с цветущей на нем лилией спасет некая дева с родимым пятном за правым ухом, короткой шеей и решительным голосом. Она даст кусту напиться воды из фонтанов, изгонит угрожающую ему гадину и коронует Карла сына Карла в Реймсе лавровым венком. Затем французский народ отправится в поход на остров, где живут эти дикие звери, и население знаменитого города пожалеет о своем прежнем поведении и сдастся на милость победителям. И тогда куст с лилиями будет вечно цвести в мире[61].

Текст пророчества для людей XV в. был совершенно ясен и понятен. Речь в нем, безусловно, шла о Франции (на что указывали лилии, цветущие на розовом кусте), подвергшейся нападению со стороны Англии (расположенной на острове). В описании же девы, которая должна спасти страну, легко угадывалась Жанна д’Арк, причем ее портрет, нарисованный анонимным автором, был, насколько можно судить, весьма близок к оригиналу, что предполагало если не личное знакомство, то по крайней мере консультации с людьми, встречавшимися с девушкой лично.

Что же касается св.Елизаветы, то розовый куст, на котором, согласно тексту, расцветали королевские лилии, был ее постоянным, а потому также легко узнаваемым атрибутом. Кроме того, авторство пророчества уже в XV в. приписывалось именно ей[62]. Учитывая близкие родственные связи между французским и венгерским королевскими домами, не следует удивляться тому, что после канонизации святой в 1235 г. ее культ распространился и во Франции. Ее житие было включено в «Историческое зерцало» Винсента из Бове и в «Золотую легенду» Якоба Ворагинского. Ее история стала также одним из распространенных сюжетов французских часословов[63], в которых впервые в конце XIV в. и появилась иконографическая тема коронования св. Елизаветы ангелом, причем изображения сопровождались идентичным текстом: «О, ты, которая получила от Христа дар пророчества и корону, придай нам благополучия в этом мире и помоги спастись [в мире ином]»[64].

Таким образом, можно с достаточной долей вероятности утверждать, что мотив явления ангела с короной был действительно известен Жанне д’Арк, и она вполне отдавала себе отчет, насколько он важен, с точки зрения политической теологии ее времени. Собственно, именно об этом она и говорила своим судьям в Руане, заявляя, что явление ангела с короной стало для дофина Карла знаком того, что он будет королем и обретет свое королевство. Возможно также, что сами судьи подтолкнули Жанну к рассказу о «свидании в Шиноне», спросив ее, не видела ли она ангела над головой короля, и таким образом заставив ее вспомнить и обобщить то, что она, возможно, видела и слышала раньше…

***

Однако все изображения, которые гипотетически могла использовать в качестве основы для своего рассказа Жанна, обладали одной общей особенностью – они были статичны, неподвижны, тогда как ее история буквально переполнена описаниями движения. Можно было бы предположить, что рассказ Жанны строился на основании каких-то виденных ею мистерий или мираклей, посвященных Богородице, в которых присутствовала сцена коронования Марии. К ним могли относиться, в частности, «Чудеса Богоматери по персонажам»[65], датируемые XIV в., или «Мистерия о Вознесении Девы Марии» середины XV в.[66] Однако, «Чудеса», насколько известно, ставились только в Париже[67], а «Мистерия» сохранилась всего в одном манускрипте, происходящем из Родеза. Ни в одном из этих мест Жанна не бывала.  А потому следует еще раз вспомнить о возможном влиянии на ее «воспоминания» устной традиции – вернее, всего одного рассказа.

Дело в том, что обвинительный процесс против Жанны д’Арк в Руане начался, естественно, уже после того, как состоялась коронация Карла VII. В Реймсе Жанна, прибывшая туда вместе с дофином, оставалась довольно длительное время – около недели[68]. Для французских королей Реймс был совершенно особым местом, ведь именно там, согласно легенде, явился ангел, принесший елей для крещения Хлодвига I[69]. Эта история была известна в подробностях всем жителям Реймса[70], она многократно становилась сюжетом средневековых анналов и хроник, а также миниатюр, украшавших эти кодексы. (Илл. 13)

Одним из основных сообщений о принесении елея считается рассказ реймсского каноника Флодоарда, помещенный в «Историю реймсской церкви», написанную им около 948 г. Думается, что он был хорошо знаком тем церковным кругам, с которыми прежде всего общалась Жанна во время своего пребывания в городе. Речь у Флодоарда шла о св.Ремигии, которому выпала честь крестить Хлодвига и который накануне вечером отправился в личные покои короля, чтобы еще раз побеседовать с ним о смысле столь важного в жизни последнего события. Он был с почтением встречен королевскими приближенными и все вместе они оказались в часовне рядом с королевской опочивальней[71]. Архиепископ обратился к королю с речью, и в этот момент Господь, дабы придать силы его словам, решил показать, что он всегда пребывает среди своих верных слуг (т.е. среди людей). Часовня наполнилась светом, бывшим сильнее света солнца. И из середины этого светового потока раздался голос: «Не бойтесь, это я. Пребывайте в мире и моей любви». После этого свет исчез, но в часовне еще долго сохранялся чудесный запах[72]. Свет однако разлился по лицу св. Ремигия, который получил откровения о судьбе присутствующих и королевства: о том, в частности, что его размеры увеличатся, что оно защитит церковь, станет империей и победит врагов[73].

После столь чудесных предзнаменований присутствующие начали готовится к самому крещению – и в баптистерии также разлился чудный аромат[74]. Однако, клирик, который должен был поднести св.Ремигию елей для помазания, не смог пробиться сквозь толпу собравшихся. Таинство оказалось под угрозой. В этот трагический момент святой со слезами на глазах вознес тайную молитву Господу. И сразу же с небес спустился голубь, белый как снег, несущий в клюве склянку со священным елеем, посланным Свыше. Елей источал столь дивный аромат, что все присутствующие почувствовали радость, какую ранее никогда не испытывали. Как только прелат вылил елей в воду, приготовленную для крещения, голубь исчез[75]. Хлодвиг же, пораженный божественным чудом, заявил о своей готовности принять христианство, был окрещен, а вместе с ним таинство восприняли две его сестры и 3 тысячи франкских воинов, не считая женщин и детей[76].

Как мне представляется, в этом пассаже и в рассказе Жанны есть много схожих деталей: это и вечернее время визита к королю; и встреча с ним в его личных покоях; и присутствие приближенных; и откровения о судьбах страны, полученные главными действующими лицами; и дивный аромат, источаемый принесенными Свыше дарами; и мгновенное исчезновение посланца Небес после передачи этих даров.

Конечно, утверждать, что Жанна д’Арк знала, а тем более читала рассказ Флодоарда, было бы преувеличением. Скорее, интересующие ее сведения она могла почерпнуть из устных сообщений жителей Реймса (священников капитула, членов аббатства св.Ремигия, должностных лиц), придававших огромное значение тому обстоятельству, что именно в их городе хранилась ампула со священным елеем[77]. Подобное «заимствование» могло бы объяснить некоторые особенности показаний Жанны д’Арк на процессе – стройность и логичность ее рассказа, массу «второстепенных» деталей, которыми он был украшен, и его общую политическую направленность.

История о принесении короны должна была произвести на судей Жанны неизгладимое впечатление. Ведь она была выстроена в строгом соответствии с современной ей христианской теологией и полностью подтверждала законность прав Карла VII на французский престол. Ничего более убедительного, чем явление ангела, принесшего корону и таким образом официально объявившего дофина наместником Бога на земле, придумать было невозможно.

Важность рассказа Жанны для судей подтверждалась прежде всего тем, что часть ее ответов, посвященных «свиданию в Шиноне», была оставлена в форме прямой речи, указывающей на исключительную важность слов обвиняемой[78]. О том же свидетельствовал и тот факт, что в так называемых «Посмертных сведениях о процессе», распространенных епископом Кошоном уже после казни обвиняемой, ее показания, касавшиеся явления ангела, были подвергнуты весьма специфической редакции. Здесь сообщалось, что накануне своей гибели Жанна якобы раскаялась в совершенных ею преступлениях и грехах: она отреклась от своих голосов, заявив, что они «обманули ее», но самое главное – она отреклась от своего рассказа об ангеле и короле, признавшись, что все ее слова - ложь и выдумка, что никакого ангела она в Шиноне не видела, что этим ангелом на самом деле была она сама и что короны, якобы переданной ею «тому, кого она называет своим королем», также не существовало[79].

Возможно, именно широкой известностью «Посмертных сведений» объясняется то обстоятельство, что встреча с ангелом почти не заинтересовала современников и ближайших потомков Жанны д’Арк, оставивших нам свои сочинения. Единственное упоминание этого вымышленного эпизода можно найти в «Дневнике» Парижского горожанина, 9 августа 1431 г. прослушавшего проповедь сторонника англичан, доминиканца Жана Граверена, отличавшуюся подробнейшим изложением материалов состоявшегося процесса: «И пришла в таком виде (в мужском костюме – О.Т.) к королю Франции и сообщила ему, что явилась по приказу Господа и что она сделает его величайшим правителем в мире, что ей велено беспощадно расправиться со всеми, кто не подчиняется ему, и что св.Михаил и многочисленные ангелы вручили ему богато украшенную корону»[80].

 Ни в одном ином источнике мы не найдем подобной трактовки «свидания в Шиноне». Даже те авторы, кто читал материалы дела, и, в частности, парижские теологи, призванные высказать свое мнение на процессе по реабилитации Жанны д’Арк 1456 г., относились к истории с ангелом крайне скептически. Это не означает, что они в принципе не верили в возможность такой встречи, однако полагали, что Жанна просто не могла рассказать о ней судьям, поскольку с самого начала отказывалась давать показания о своих видениях[81]. Как отмечал Тома Базен, ее ответ в данном случае следовало трактовать «метафорически» и понимать под ангелом, принесшим корону, а, следовательно, и победу дофину Карлу, саму девушку[82]. Мартин Берруйе считал, что Жанна обманула англичан, чтобы не выдавать им свои самые сокровенные секреты[83].

На той же позиции стоял и Жан Бреаль, называвший ее рассказ «параболой», т.е. ложью во спасение, к которой вполне можно было прибегнуть в  подобных обстоятельствах. Обман Жанны инквизитор Франции извинял ссылками на библейские тексты. Точно так же, по его мнению, поступила, к примеру, Юдифь, скрыв от Олоферна свои истинные намерения. Да и сам Иисус Христос не открылся своим ученикам, встретившись с ними после Воскрешения[84]. С точки зрения Бреаля, Жанна сама была тем ангелом, который явился к Карлу и пообещал вернуть ему королевство. И она действительно исполнила свое обещание, а потому в ответ на вопрос о «знаке», данном дофину, она описала именно церемонию коронации в Реймсе, а не свидание в Шиноне[85].

Настаивая таким образом на образном прочтении этого эпизода, Жан Бреаль тем не менее подчеркивал, насколько важной являлась тема принесения короны как для сторонников Карла VII, так и для его противников[86]. Не менее важной она представляется и теперь, так как позволяет нам понять ту роль, которую играла символическая составляющая в репрезентации власти для людей XV в.  

ДОПОЛНЕНИЕ

Св.Ремигий – покровитель и Домреми!!!! Жанна должна была знать его историю с крещением – Кишра, 2: 393, 400, 403, 407, 410, 412, 422, 443.  

[1] Бойцов М.А. Исторические встречи как казусы исторического сознания // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории / Под ред. М.А.Бойцова и И.Н.Данилевского. Вып. 5. М., 2003. С. 17-24. 

[2] Краткий обзор существующих на сегодняшний день исследований, специально посвященных «свиданию в Шиноне», см.: Райцес В.И. «Свидание в Шиноне». Опыт реконструкции // Там же. С. 42-59; Тогоева О.И. В плену у «исторической действительности» // Там же. С. 60-72.

[3] Quicherat J. Procès de condamnation et de réhabilitation de Jeanne d’Arc, dite la Pucelle. P., 1841-1849. 5 vol.

[4] Так, в частности, не используется «Мистерия об осаде Орлеана», стихотворное произведение, окончательный текст которого датируется 70-ми гг. XV в.: Le Mistere du siege d’Orleans / Edition critique de V.L.Hamblin. Genève, 2002 (Textes littéraires français, 546). Как полагал В.И.Райцес, именно «Мистерия» положила начало одной из самых распространенных легенд о встрече Жанны д’Арк и Карла – легенде о «секрете короля», якобы раскрытом девушкой дофину: Raitses V. I. La légende du “secret du roi” // Le Porche. Bulletin de l’Association des Amis du Centre Jeanne d’Arc – Charles Péguy de Saint Pétersbourg. 1996. N 1. Octobre. P. 9.

[5] К подобным находкам относится, к примеру, письмо Псевдо-Барбаро, обнаруженное французским историком П.Жилли в Ватиканской библиотеке. Сочинение анонимного итальянского гуманиста датируется летом 1429 г. и содержит одно из самых первых свидетельств о встрече в Шиноне, во время которой - якобы после троекратного испытания – Жанна узнала своего короля в толпе придворных: Gilli P. Une lettre inédite sur Jeanne d’Arc (1429), faussement attribuées à Francesco Barbaro, humaniste vénitien // Annuaire-Bulletin de la Société de l’histoire de France. P., 1998. P. 53-73; Idem. L’épopée de Jeanne d’Arc d’après un document italien contemporain: édition et traduction de la lettre du pseudo-Barbaro (1429) // Bulletin de l’Association des amis du Centre Jeanne d’Arc. 1996. N 20. P. 4-26. Подробный анализ письма см.: Тогоева О.И. Путешествие как миссия в эпопее Жанны д’Арк // Одиссей – 2009. М., 2009 (в печати).

[6] Описание первого «свидания в Шиноне» можно найти практически в любом исследовании, посвященном Жанне д’Арк. См., к примеру: Перну Р., Клэн М.-В. Жанна д’Арк. М., 1992. С. 33-39; Bourassin E. Jeanne d’Arc. P., 1977. P. 66-67; Sullivan K. The Interrogation of Joan of Arc. Minneapolis-London, 1999. P. 66-71; Beaune C. Jeanne d’Arc. P., 2004. P. 84-85. Критику традиционного подхода см.: Райцес В.И. Указ. соч.

[7] “Interrogata an ibi erat lumen: Respondit: ibi erant plusquam trecenti milites et quinquaginta tede seu torchie, sine computando lumen spirituale. Et raro habeo revelaciones quin ibi sit lumen” (Procès de condamnation de Jeanne d’Arc / Ed. par P.Tisset, Y.Lanhers. P., 1960. T. 1. P. 76).

[8] “Interrogata utrum erat aliquis angelus supra caput regis sui, quando vidit eum prima vice” (Ibidem).

[9] О самом «знаке» Жанна впервые упомянула 27 февраля при ответе на вопрос, почему ей поверил король: “Respondit quod ipse habebat bona intersignia et per clerum” (Ibidem).  10 марта она призналась, что этот «знак» (в отличие от «белой дамы» Катерины из Ларошели) видели помимо короля и другие люди – архиепископ Реймсский, Шарль де Бурбон, де ла Тремуй, герцог Алансонский: “Respondit quod, si signum Katherine ita bene fuisset ostensum coram notabilibus viris ecclesiasticis et aliis…videlicet coram archiepiscopo Remensi et aliis quorum nescit nomina, sicut fuit signum ipsius Iohanne, ubi erat Karolus de Borborio, dominus de Tremoillia, dux Alenconii et plures alii milites qui viderunt …” (Ibidem. P. 116). Она также сообщила, что «знак» находится в сокровищнице короля и будет существовать вечно: “Et durabit usque ad mille annos et ultra. Item dicit quod dictum signum est in thesauro regis sui” (Ibidem).

[10] “Item dicit quod illud signum fuit quod angelus certificabat hoc regi suo, sibi apportando coronam et ei dicendo quod ipse haberet totum regnum Francie ex integro, mediante auxilio Dei et mediante labore ipsius Iohanne” (Ibidem. P. 133-134).

[11] “Et quod ipse poneret eandem Iohannam ad opus, videlicet quod traderet sibi gentes armorum, alioquin non esset ita cito coronatus et consecratus” (Ibidem. P. 134).

[12] “Ego eram quasi semper in oracione ut Deus micteret signum ipsius regis, et eram in hospicio meo, in domo unius mulieris prope castrum de Chinon, quando ipse angelus venit; et postea ipse et ego simul ivimus ad regem” (Ibidem. P. 137).

[13] “Respondit quod bene invicem assimilabatur aliqui eorum, et alii non, in eo modo quo videbat eos; et aliqui eorum habebant alas, aliqui eciam erant coronati; et erant in illa societate sancte Katherina et Margareta que fuerunt simul cum dicto angelo, et eciam alii angeli, usque infra cameram regis sui” (Ibidem. P. 138).

[14] “Hoc fuit in camera regis sui, in castro de Chinon” (Ibidem. P. 134).

[15] “Interrogata utrum omnes qui illic erant cum rege suo…Respondit quod, prout credit, archiepiscopus Remensis, domini de Alenconio et de Tramoilla et Karolus de Borbonio” (Ibidem. P. 137).

[16] “Quando idem angelus venit coram suo rege, fecit eidem reverenciam, inclinando se coram eo et pronunciando verba que ipsa Iohanna supra dixit de hoc signo. Et cum hoc, ipse angelus eidem regi suo reducebat ad memoriam pulchram patienciam quam ipse habebat, secundum magnas tribulaciones que ipsi contigerant” (Ibidem. P. 136).

[17] “Dixitque ipsa Iohanna regi suo: Domine, ecce signum vestrum; capiatis ipsum” (Ibidem).

[18] “Respondit quod bonum est scire quod erat de puro auro; et erat corona adeo dives seu opulenta quod divicias existentes in illa nesciret numerare seu appreciari” (Ibidem. P. 135). “Ipsa corona fuit apportata ex parte Dei, et quod non est aurifaber in mundo qui scivisset facere ita pulchram vel ita divitem” (Ibidem. P. 139).

[19] “Respondit quod predicta corona fuit tradita uni archiepiscopo…in presencia regis sui; et dictus archiepiscopus eam recepit et tradidit eidem regi suo… Estque corona predicta posita in thesauro regis sui” (Ibidem. P. 134). “Et, quantum est de corona, plures viri ecclesiastici et alii viderunt eam, qui non viderunt angelum” (Ibidem. P. 137).

[20] “Ab ea recessit in quadam parva capella” (Ibidem. P. 138).

[21] “Et fuit hoc in mense aprilis vel marcii, prout ei videtur. Dixitque: in proximo mense aprilis aut in presenti mense marcii essent duo anni elapsi; et quod hoc fuit post Pascha” (Ibidem. P. 135).

[22] Bouzy O. Jeanne d’Arc, les signes au roi et les entrevues de Chinon // Guerre, pouvoir et noblesse au Moyen Age. Mélanges en l’honneur de Philippe Contamine. P., 2000. P. 131-138, здесь Р. 132-133.

[23] “Respondit quod ipse angelus veniebat pro re magna; et fuit in spe quod rex suus crederet illud signum et quod homines dimicterent arguere eandem Iohannam et pro dando succursum bonis gentibus de villa Aurelianensi ac eciam pro meritis regis sui et boni ducis Aurelianensis” (Procès de condamnation de Jeanne d’Arc. P. 139).

[24] “Quant à la seconde manière de probation, le roy luy demanda signe, auquel elle respont que devant la ville d’Orléans elle le monstrera, et non par ne en autre lieu: car ainsi luy est ordonné de par Dieu” (Des conclusions données par les docteurs réunies à Poitiers // Quicherat J. Op. cit. T. 4. P. 392). То, что впервые о походе под Орлеан речь зашла именно в Пуатье, подтверждали позднее и свидетели на процессе по реабилитации Жанны д’Арк: “Et denique, post plura interrogatoria facta ipsi Johanne Puelle, fuit quesitum ab ea quale signum ipsa monstraret pro credendo dictis suis. Tunc ipsa respondit quod signum quod ostenderet eis, esset de levatione obsidionis et succursu ville Aurelianensis” (Procès en nullité de la condamnation de Jeanne d’Arc / Ed. par P. Duparc. P., 1977-1988. 5 vol. Т. 1. Р. 326)

[25] Delaruelle E. L’archange Saint Michel dans la spiritualité de Jeanne d’Arc // Delaruelle E. La piété populaire au Moyen Age. Turin, 1975. P. 389-400, здесь P. 389.

[26] “Et fuit bene irata de recessu eius; ipsa quoque flebat et libenter ivisset eum eo, hoc est quod anima sua ivisset” (Procès de condamnation de Jeanne d’Arc. P. 138).

[27] См. прим. 23.

[28] Исключение представляют работы, авторы которых либо искренне верят в то, что ангел действительно являлся Жанне и Карлу (Pinoteau H. La symbolique royale française, V^e-XVIII^e siècles. La Roche-Rigault, 2003. P. 282-287), либо полагают, что Жанна могла описывать как ангела себя саму (Sullivan K. Op. cit. P. 71-81).

[29] Подробнее о принципах изучения «свидания в Шиноне» см.: Тогоева О.И. В плену у «исторической действительности».

[30] Подробнее об этом см.: Тогоева О.И. Жанна д’Арк и ее король: Взгляд со стороны // Власть, общество и индивид в средневековой Европе / Под ред. Н.А.Хачатурян. М., 2008 (в печати).

[31] О династическом конфликте, положившем начало Столетней войне, см., к примеру: Басовская Н.И. Столетняя война: Леопард против лилии. М., 2003.

[32] Возможно, именно поэтому сторонниками Карла VII была уничтожена т.н. «Книга Пуатье», содержавшая материалы самого первого процесса Жанны д’Арк – ее допроса членами Университета и Парижского парламента, верными дофину. Как полагает американский исследователь Чарльз Вуд, коронация могла вовсе не входить в первоочередные задачи Жанны, что следовало скрыть от современников событий: Wood C.T. Joan of Arc’s Mission and the Lost Record of Her Interrogation at Poitiers // Fresh Verdicts on Joan of Arc / Ed. by B.Wheeler, C.T.Wood. N.-Y., L., 1999. P. 19-29.

[33] Грабар А. Император в византийском искусстве. М., 2000. С. 50-102.

[34] Блок М. Короли-чудотворцы. М., 1998. С. 143, 626; McCormick M. Eternal Victory. Triumphal Rulership in Late Antiquity, Byzantium, and the Early Medieval West. Cambridge, 1986. Р. 260-384.

[35] Константин Багрянородный. Об управлении империей. М., 1991. Гл.13 (перевод Г.Г.Литаврина).

[36] Хотя два списка трактата Константина хранятся в Национальной Библиотеке Франции (Bibliothèque Nationale de France. Ms. Gr. 2009; Ms. Gr. 2967), мы не знаем, в каком кругу они имели хождение.

[37] Грабар А. Указ. соч. С. 128-131.

[38] Там же. С. 131-137.

[39] The “Traité du sacre” of Jean Golein / Ed. by R.A.Jackson // Proceedings of the American Philosophical Society. 1969. Vol. 113. N 4. P. 305-324. См. о нем: Блок М. Указ. соч. С. 637-652.

[40] “Aussi comme il plut a dieu le pere a dire a son filz en lonction du baptesme. Hic est filius meus dilectus in quo michi complacui. et le saint esprit descendi en forme de columbe qui loingni oleo leticie pre participibus suis. Et le filz en char humaine recut celle sainte consecracion. Ainsi le dit seigneur en vraie foy de la sainte trinite recut le saint sacre en bonne devocion. et par tele grace que ses anemis les anglais ne autres norent pooir sens ne avis contre lui ne contre son Royaume” (The “Traité du sacre” of Jean Golein. P. 309-310).

[41] «Но когда он помыслил это, - се, Ангел Господен явился к нему во сне и сказал: Иосиф, сын Давидов! Не бойся принять Марию, жену твою; ибо родившееся в Ней есть от Духа Святого. Родит же Сына, и наречешь Ему имя: Иисус; ибо Он спасет людей Своих от грехов их» (Матф 1: 20-21).

[42] Аверинцев С.С. Давид // Мифы народов мира / Гл. ред. С.А.Токарев. М., 1988. Т. 1. С. 343-346.

[43] Блок М. Указ. соч. С. 141-143; Graboïs A. Un mythe fondamental de l’histoire de France au Moyen Age: Le «roi Da­vid», pré­curseur du «roi très chrétien» // Revue historique. 1992. Т. 581. P. 11-31.

[44] Уже у Амвросия Медиоланского (IV в.), первым, насколько можно судить, введшего в оборот сравнение средневековых правителей с библейским Давидом, встречается «подмена» Саваофа Христом. См. об этом: Бойцов М.А. Раскаяние государя: император и епископ // Власть, общество и индивид в средневековой Европе / Под ред. Н.А.Хачатурян. М., 2008 (в печати). 

[45] Как отмечает Этьен Деларюэль, во Франции уже во времена Жанны д’Арк происходила борьба между сторонниками этой старой традиции и новой, проповедуемой в основном легистами, для которых помазание являлось всего лишь подтверждением права короля занять престол. Однако, сама Жанна, безусловно, была сторонницей старой традиции: Delaruelle E. La spiritualité de Jeanne d’Arc // Delaruelle E. Op. cit. P. 355-388, здесь P. 366-367. См. также: Jackson R.A. Le pouvoir monarchique dans la cérémonie du sacre et couronnement des rois de France // Représentation, pouvoir et royauté à la fin du Moyen Age. Actes du colloque organisé par l’Université de Maine les 25 et 26 mars 1994 / Edités par J.Blanchard. P., 1995. P. 237-248; Тогоева О.И. Жанна д’Арк и ее король.

[46] “Et illa eorum permissione siderea ac sapientiae tuae rore perfunde, qua beatus David rex in psalterio, psalmorum fillius te remunerante percaepit a caelo” (Ordo I. Royal Text in the Sacramentary of Gellone // Ordines Coronationis Franciae. Texts and Ordines for the Coronation of Frankish and French Kings and Queens in the Middle Ages / Ed. by R.A.Jackson. Philadelphia, 1995. Vol. I. P. 53).

[47] “Inveni David servum meum. Oleo sancto meo unxi eum” (Ordo XXIII. The Ordo of Charles V // Ibidem. Vol. II. P. 474). О фигуре Давида в средневековой литургии см. прежде всего: Hennig J. Zur Stellung Davids in der Liturgie // Archiv für Liturgiewissenschaft. 1967. Bd. 10. S. 157-164.

[48] “Accipe coronam regni, in nomine Patris et Filii et Spiritus sancti, ut spreto antiquo hoste spretisque contagiis viciorum omnium sic iusticiam, misericordiam et iudicium diligas, et ita iuste et misericorditer et pie vivas, ut ab ipso domino nostro Ihesu Christo in consortio sanctorum eterni regni coronam percipias” (Ordo XXIII. The Ordo of Charles V. P. 499).

[49] Jacob R. Images de la justice. Essai sur l’iconographie judiciaire du Moyen Age à l’âge classique. P., 1994. P. 24-33.

[50] Блок М. Указ. соч. С. 223-224, 330, 332.

[51] Там же. С. 336-342.

[52] Там же. С. 343-344.

[53] Foulon Ch. Jean Bodel // Dictionnaire des lettres françaises. Le Moyen Age / Sous la dir. de G.Hasenohr, M.Zink. P., 1992. P. 748-751.

[54] “Le premier roi de France fist Diex par son commant / Coronner à ses angeles dignement en chantant, / Puis li commanda estre en terre son serjant, / Tenir droite justice et sa foi metre avant, / Ses anemis grever à l’acier et au brant” (Chanson des Saisnes / Ed. par F.Michel. P., 1839. I, 17-21). 

[55] Bodel J. Chanson des Saisnes // Bibliothèque Arsenal. Ms. 3142. F. 229.

[56] Archives Nationales de France. AE 401 A, L 624. N 1A.

[57] Подробное описание см.: Хейзинга Й. Осень средневековья. М., 1988. С. 290.

[58] Delaruelle E. La spiritualité. P. 361-362; Beaune C. Prophétie et propagande: le sacre de Charles VII // Idéologie et propagande en France. Colloque organisé par l’Institut d’histoire et civilisation françaises de l’Université de Haifa / Sous la dir. de M.Yardeni. P., 1987. P. 63-73, здесь P. 64. Противоположную точку зрения см.: Крылов П.В. “Mulier illiterata”: Об уровне культуры средневековой женщины из народа // Адам и Ева. Альманах гендерной истории. М., 2001. N 2. С. 81-103.

[59] Подробнее об этом: Delaruelle E. La spiritualité.

[60] «И явилось на небе великое знамение – жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд» (Отк 12, 1).

[61] “O insigne lilium, roratum principibus, agris pluribus a satore in virgulto delectabili insitum, immortale floribus et rosis mire redolentibusque vallatum! Stupescat lilium, contremescat virgultum! Nam diversa brutalia, advena alitaque in predicto virgulto, cornua cornibus adherendo, quasi penitus suffocabunt, et quasi marcescens rore privato, anguste et paulisper radices pene evellendo, aspidis anhelitibus vastare nutabunt. Sed a Puella, oriunda unde primum brutale venenum effusum est, antecedenteque aurem retro dextram modico signo coccineo, remisse fabulante, collo modico, a virgulto triste exulabunt; fontes irriguos dicto lilio adunando, serpentem extra pellendo venenumque cuilibet notificando, lilicolam Karolum, filium Karoli nuncupatum, laurea Remis non manu mortali facta fauste laureabit. Subdent se circiter fines turbidi, fontes tremebunt, clamescet populus: “Vivat lilium, fugiat brutum pullulet virgultum!” Ascendet ad campum insule, classem classibus applicando, et ibidem plurima bruta jam clade peribunt. Multorum tunc pax efficietur, multorum claves ultro suum opificem recognoscent. Cives civitatis inclite clade perjurii perimentur, singultus plurimos in se memorando, et muri plurimi ruent intrando. Tunc erit lilii virgultum sicut brutis aliquo modo et sic florebit tempore longo” (Procès en nullité. T. 2. P. 473. Ср.: Quicherat J. Op. cit. T. 3. P. 344-345).

[62]  На авторство св.Елизаветы указывал и Жан Бреаль. Он, правда, называл ее св.Эвглидой Венгерской: “Extat et alia prophetia Eugelidae Hungariae regis filiae, incipiens sic: O insigne lilium, roratum principibus, etc.”(Quicherat J. Op. cit. T. 3. P. 340). Подробный анализ пророчества см.: Beaune C. Op. cit. P. 66-71.

[63] Beaune C. Op. cit. Р. 68-70.

[64] Bibliothèque Nationale de France. Ms. Lat. 10528. F. 308v (Часослов Маргариты де Клиссон, 1387 г.). Bibliothèque Nationale de France. Ms. Lat. 176. F. 120 (Парижский часослов, XV в.). 

[65] Miracles de Notre-Dame par personnages / Ed. par G.Paris, U.Robert. P., 1876-1893. 8 vol.

[66] Mystère de l’Ascension de la Vierge / Ed. par B.Lunet // Mémoires de la Société des lettres, sciences et arts de l’Aveyron. 1842-1843. T. 4. P. 300-375.

[67] Runnalls G.A. The Miracles de Notre-Dame par personnages: Erasures in the Manuscripts and the Dates of the Plays and the Serventois // Philological Quarterly. 1970. T. 49. P. 19-29.

[68] “Respondit quod, prout credit, ipsa et sui fuerunt illic quinque aut sex diebus” (Procès de condamnation de Jeanne d’Arc. P. 100).

[69] Le Goff J. Reims, ville du sacre // Les lieux de mémoire / Sous la dir. de P.Nora. II: La Nation. P., 1986. P. 89-184.

[70] Togoeva O. Lieux de mémoire. Le pouvoir judiciaire à Reims en 1431 // Bilder der Macht in Mittelalter und Neuzeit. Byzanz – Okzident – Russland / Hrsg. von O.G.Oexle, M.Boitsov. Göttingen, 2007. S. 461-474.

[71] “Post hymnos precesque nocturnas prescul regium cubile petit, ut absoluto curis secularibus rege liberius ei committere sacri valeret misteria verbi. Quo reverenter a cubiculariis admisso rex prosiliens obvius alacriter occurrit et oratorium beatissimi apostolorum principis Petri, cubiculo regis forte contiguum, pariter ingrediuntur. Cumque dispositis sedilibus pontifex, rex atque regina consedissent intromissis quibusdam clericis, sed et aliquibus regi necessariis ac domesticis et venerabilis pater regem monitis imbueret salutaribus ad corroborandam salutiferam fidelis servi sui doctrinam, dominus etiam visibiliter dignatus est ostendere sese fidelibus suis in nomine suo congregatis, ut promiserat, semper adesse” (Flodoardus Remensis Historia Remensis ecclesiae // Hrsg. von M.Stratmann // MGH. Scriptores. Hannover, 1998. T. 36. P. 87-88).  

[72] “Repente namque lux tam copiosa totam replevit ecclesiam, ut solis videretur evincere claritatem. Mox cum luce vox facta est inquiens: “Pax vobis, ego sum! Nolite timere! Manete in dilectione mea!”. Post que verba lux, que advenerat, abscessit, sed ineffabilis odor suavitatis in eadem domo remansit, ut evidenter valeret agnosci lucis, pacis atque pie dulcedinis illuc auctorem venisse” (Ibidem. P. 88).

[73] “Irradiatus quoque vir beatissimus Remigiis, ut exterius, veteris exemplo legislatoris, vultus illustratione, ita multoque magis interius divini fulgoris illuminatione, spiritu prophetico, que ipsis veleorum forent eventura prosapie, traditur predixisse: quomodo videlicet eorum posteritas regnum nobiliter esset propagatura, ecclesiam quoque Christi sublimatura Romanaque dignitate vel regno potitura et victorias contra impetus aliarum gentium perceptura, si non a bono degenerantes salutis viam forte relinquerent et, quibus deus offenditur, scelera consectati pestiferorum viciorum laqueos incurrerent, quibus regna subverti atque de gente solent in gentem transferri” (Ibidem).

[74] “A domo denique regis eundi ad baptisterium via preparatur, vela cortineque appenduntur, hinc inde platee stermentur, ecclesia componitur, baptisterium balsamo ceterisque odoramentis aspergitur tantamque dominus populo gratiam subministrabat, ut odoribus se paradisi refoveri gauderet (Ibidem).

[75] “Ubi vero ad preparatum baptisterii perventum est locum, clericus crisma ferens a populo interceptus, ad fontem pertingere penitus est impeditas. Sanctificato denique fonte nutu divino crisma defuit. Sanctus autem pontifex oculis ad celum porrectis tacite traditur orasse cum lacrimis. Et esse subito columba ceu nix advolat candida rostro deferens ampullam celestis doni chrismate repletam. Cuius odoris mirabili respersi nectare inestimabili, qui aderant, super omnia, quibus antea delectati fuerant, replentur suavitate. Accepta itaque sanctus presul ampulla postquam chrismate fontem conspersit, species mox columbe disparuit” (Ibidem. S. 88-89).

[76] “Rex autem tante gratie conspecto miraculo letus actulum diaboli pompis et operibus abnegatis, a reverendo se petit pontifice baptizari… Baptizantur sorores regis…simulque de Francorum exercitu virorum tria milia preter mulierum parvulorumque nomina” (Ibidem. S. 89).

[77] Подробнее об этом: Togoeva O. Lieux de mémoire. 

[78] Тогоева О.И. «Уповаю на Него и не боюсь…» (Ис 12:2). Прямая речь Жанны д’Арк на процессе 1431 г. // Одиссей. Человек в истории. М., 2008 (в печати).

[79] “Ipse loquens a dicta Iohanna audivit dici quod ipsamet Iohanna fuerat que nuntiaverat illi quem dicit regem suum, coronam de qua fit sermo, et quod ipsamet fuit angelus nec fuerat alius angelus. Et tunc fuit interrogata si illi quem dicit suum regem, fuerat realiter tradita una corona. Respondit quod nichil aliud fuit, nisi promissio coronacionis illius quem dicit regem suum, quam fecit eidem, promictendo scilicet quod ipse coronaretur” (Procès de condamnation de Jeanne d’Arc. P. 421).

[80] “Et en ce point vint au roi de France et lui dit [que] du commandement de Dieu était venue à lui, et qu’elle le ferait être le plus grand seigneur du monde, et qu’il fût ordonné que trétous ceux qui lui desobéiraient fussent ooccis sans merci, et que saint Michel et plusieurs anges lui avaient baillé une couronne moult riche pour lui” (Journal d’un bourgeois de Paris de 1405 a 1449 / Ed. par C.Beaune. P., 1990. P. 293).

[81] “Nec unquam voluit revocare suas revelationes, sed in eisdem stetit usque ad finem” (Procès en nullité. T. 1. P. 428).

[82] “Unde tandem, importunitate interrogantium defatigata, respondit eis quantum potuit signum illud occultando, quasi parabolice seu metaphorice respondendo….Et dictis suis satis colligitur quod ipsa intelligebat de se quod ipsa erat ille angelus, qui fecit illas promissiones domino nostro regi, quas vidimus impletas” (Ibidem. T. 2. P. 203-204).

[83] “Et si qua alia similia dixerit, putandum est eam parabolice, nolens Anglicis revelare secreta que regi dixerat” (Ibidem. P. 255).

[84] “Christus etiam finxit se longius ire, Luce ultimo; et Judith universa verba que ad Holofernem dixit, Judith XI sunt penitus ficta, ut patet intuenti” (Ibidem. P. 481). Ср.: «И когда они разговаривали и рассуждали между собою, и Сам Иисус приблизившись пошел с ними; Но глаза их были удержаны, так что они не узнали Его» (Лук 24: 15-16).

[85] “De signo vero illo seu corona, de qua sic moleste ipsa impetitur, ex ejusdem dictis aperte satis colliigitur quod nihil aliud per hoc intelligebat, nisi futuram domini regis coronationem, quam fiducialiter illi predicebat atque promittebat” (Procès en nullité. T. 2. P. 483).

[86] “Notum est enim quod istud concernebat misterium grande ad dominum regem Francie et totius regni salutem directe pertinens” (Ibidem. P. 480).