Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы: Россия, 1940-1950-е гг.
ОБРАЗ ВРАГА В СОВЕТСКОЙ ПРОПАГАНДЕ 1945-1954 ГГ.
К оглавлению
Введение
В переломные моменты истории перед современниками возникает острая необходимость переосмыслить «незыблемые» понятия, что само по себе является моментом поиска нового образа жизни и ценностей. В этой связи представляется общественно значимым изучение конкретно-исторического содержания таких феноменов советской пропаганды, как образ врага и «патриотизм», до сих пор оказывающих влияние на миллионы людей. Научная актуальность исследования связана с тем, что в отечественной историографии нет специальных работ, посвященных формированию образа врага советскими пропагандистами после Второй мировой войны. Многие исследователи, употребляя в своих работах термин образ врага, не дают его определение1. Не разработана структура феномена, слабо, спорадично раскрыты его функции в политической, экономической, социальной и духовной сферах советского общества. До сих пор бытует ошибочное мнение, что появление образа врага связано с деятельностью отдельных политических лидеров, порождено чисто субъективными причинами, например, стремлением достичь и удержать в своих руках власть в государстве. Отсутствие работ, посвященных данной проблеме, объясняется прежде всего недоступностью до начала 90-х годов секретных ранее архивов ЦК КПСС для исследователей.
В советской и российской историографии не представлены работы о роли образа врага в советской внешней политике, воздействии советской пропаганды на жителей и правительства США, Западной и Восточной Европы. Большой интерес для историков-специалистов и преподавателей может иметь сравнение материально-технических, организационных возможностей советских и американских пропагандистов, их стратегии и тактики внедрения в общественное сознание стереотипа образа врага.
Исследование охватывает первое послевоенное десятилетие (1945-1954 гг.). В течение периода произошли значительные изменения во внутренней и внешней политике супердержав и их союзников, а вместе с ними — изменения в стратегии и тактике пропаганды. Если в 1945 — первой половине 1947 года СССР и США формально были союзниками, то со второй половины 1947 года они превратились в непримиримых противников, которые вели психологическую войну. Ее важным элементом был образ врага. В период разрядки международной напряженности — с весны 1953 г., образ врага претерпел изменения. К концу 1954 г. он приобрел то содержание и формы, которые сохранились вплоть до середины восьмидесятых годов. Каждый из этапов советской пропаганды образа врага имел подпериоды, специфическое содержание которых раскрыто в монографии. Последовательность исторических событий предопределила структуру монографии. Фактически работа начинается с 1941 г. с целью показать военный опыт советских пропагандистов.
Предметом исследования является «образ врага», процесс его формирования пропагандистами. В связи с многозначностью и неопределенностью терминов, которые используются в современной историографии, имеет смысл дать четкое определение главных терминов, на которые опирается автор, а также их систему.
«Образ врага» — идеологическое выражение общественного антагонизма, динамический символ враждебных государству и гражданину сил, инструмент политики правящей группы общества. В монографии рассматривается процесс формирования четырех форм образа врага, которые отражают основные направления внутренней и внешней политики правительства СССР после войны.
Образ врага является важнейшим элементом «психологической войны», представляющей собой целенаправленное и планомерное использование политическими противниками пропаганды в числе прочих средств давления для прямого или косвенного воздействия на мнения, настроения, чувства и поведение противника, союзников и своего населения с целью заставить их действовать в угодных правительству направлениях. Под «политической пропагандой» или просто «пропагандой» подразумевается систематическое внедрение в массовое сознание при помощи средств массовой информации (СМИ) идей и символов для достижения намеченного политического результата. Однако для эффективной идеологической обработки масс содержание пропаганды должно пропитать все поры «информационной реальности» — совокупности идей, символов, способов осмысления мира, которая формируется всеми потоками и источниками информации, определяет массовое и индивидуальное сознание и поведение.
По мере развития «холодной войны» пропагандисты создавали новую информационную реальность. Они отрицательно трактовали различные стороны общественного бытия и сознания Запада, противопоставляли им советскую действительность и деятельность прогрессивных, с точки зрения Кремля, сил в Западной и Восточной Европе, США. Для создания выгодной руководству СССР информационной реальности у пропагандистов были все предпосылки и условия: опыт, монополия государства на средства массовой информации и саму информацию, доверие граждан к властям и газетным сообщениям, низкий уровень политической культуры и грамотности части населения, традиционное недоверие к Западу. Элементы информационной реальности могут по-разному воздействовать на граждан. Пропагандисты, формируя выгодную государству информационную реальность, вытесняли адекватную информацию в том числе при помощи мифов. Миф — мысль-иллюзия, сливающаяся с бытием, антитеза рассудку. Миф всегда практичен, насущен, эмоционален, аффективен, жизненен2.
«Образ врага» был антитезой «советского патриотизма» — идеологического символа, политический аспект которого подразумевал гордость за свою страну, безусловную лояльность государству в лице руководителей, а экономический — ударный труд в условиях уравнительного распределения и потребления для основной массы населения. С точки зрения руководителей СССР, «животворящий советский патриотизм» должен был стать главным элементом политического мышления гражданина. Номенклатура навязывала гражданам свое понимание патриотизма, спекулировала на естественном патриотизме миллионов людей, которые с оружием в руках отстояли независимость Родины. В монографии исследуется номенклатурный вариант патриотизма.
«Психологическая война» была важным составным компонентом «холодной войны» — глобального и тотального (всемирного и всеобщего) противостояния ядерных супердержав и их блоков с середины 1947 по 1991 гг. Открытое противостояние началось с момента отказа правительства СССР от участия в «плане Маршалла» и закончилось вместе с разрушением экономических, военно-политических структур, которые генерировали конфронтацию с советской стороны — Совета экономической взаимопомощи (СЭВ), Организации Варшавского договора (ОВД), а также самого СССР. «Холодная война» возникла объективно в силу антагонистических противоречий правящих групп держав-победительниц; в силу антиимпериалистического и — с противоположной стороны — «антикоммунистического консенсуса» (Д.Ергин3) правящих групп и блоков стран в международном масштабе; дипломатической культуры, которая основывалась на силе; исторического опыта советского, американского, западноевропейских народов, который использовали пропагандисты для идеологической обработки населения. Холодная война способствовала продлению существования административно-командной системы в СССР, интенсивному использованию «образа врага» и «советского патриотизма» для обеспечения идеологического единства граждан. На мой взгляд, первыми перешли к жесткому стилю отношений с недавними союзниками американцы. Правительство США было уверено в своем военно-экономическом и стратегическом превосходстве. Советское руководство ответило на брошенный вызов и постаралось извлечь из противостояния политическую выгоду. Наличие внешней угрозы становилось удобным оправданием внутренних неурядиц и противоречий в социально-экономическом и политическом строе, которые в иной ситуации могли восприниматься жителями СССР как свидетельство его несовершенства.
Таким образом, представляется возможным построить иерархию понятий, которая определяет место «образа врага» — предмета монографии, в системе категорий исторической науки: 1) холодная война; 2) психологическая война; 3) информационная реальность, политическая пропаганда, миф; 4) образ врага, советский патриотизм4.
Целью исследования является установление причин и условий возникновения и формирование в рамках советской пропаганды образа врага, его различных форм; его структуры и функций в различных сферах общественной жизни.
Важнейшей предпосылкой возникновения образа врага является развитие индустриального5, массового общества. Один из героев романа американского писателя Н.Мейлера «Нагие и мертвые» с несколько циничной откровенностью так объяснил собеседнику причину создания государством тревожного состояния у людей при помощи образа врага: «Машинная техника нашего века требует консолидации, а это невозможно, если не будет страха, потому что большинство людей должно быть рабами машины, а это ведь не такое дело, на которое они пойдут с радостью»6.
Воспроизводство образа врага стало функцией всех политических элит индустриальных государств не только в периоды войн, но и мирное время. В этой связи представляется относительным противопоставление «социалистического» строя в СССР капиталистическому на Западе. В СССР также как и в США имели место и эксплуатация меньшинством — номенклатурой, трудящихся; и антагонизм между ними; и «основное противоречие капитализма» между общественным характером производства и привилегированным потреблением номенклатуры. Наличие сходных черт в капиталистическом и так называемом социалистическом строе7 объясняет и причину насаждения номенклатурой образа внутреннего врага в обществе, которое та же номенклатура объявила самым совершенным на земле, и универсальность принципов и приемов советской и американской пропаганды — сходство, которое А.М.Шлезингер считает «зеркальным»8.
Отдельные сведения о формировании образа врага различными государствами в разное время рассыпаны в общих работах по психологии, пропаганде и психологической войне9. Интерес к проблеме возрос в середине 90-х годов. В России проблемой формирования образа врага занимались автор монографии и Е.С.Сенявская.
В статьях автора работы10 были рассмотрены вопросы: источник и условия возникновения и развития советского варианта образа врага в 1945—начале 1950-х годов, его содержание и формы; определено понятие «образ врага»; раскрыты и сопоставлены принципы и приемы советских и западных пропагандистов, которые использовали образ врага в психологических операциях друг против друга; показаны место и роль образа врага в системе советской пропаганды, в формировании советского патриотизма; рассмотрена деятельность Управления (отдела) пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) (УПА), Союза советских писателей СССР (ССП), «Литературной газеты», Русской православной церкви (РПЦ); определено место и роль антисемитизма в идеологической обработке населения.
В статьях Е.С.Сенявской11 анализируется содержание и трансформация образа врага в сознании противников в период Первой и Второй мировых войн. Автор справедливо обращает внимание на влияние личного опыта солдат и граждан в осмыслении образа врага и делает вывод, что на бытовом уровне он был более подвижным. Важнейшей предпосылкой образа врага она считает только ксенофобию, психологию «свой-чужой».
Интересные сведения можно почерпнуть из статьи А.А.Иголкина12. В частности, он рассматривает вопросы: приемы американских и немецких пропагандистов по формированию образа врага; методы анализа прессы; значение символики в пропаганде. Содержание рассмотренной литературы учтено при написании исследования, но основана она на архивных источниках, впервые вводимых в научный оборот, а также на опубликованных в печати: документах ЦК ВКП(б) и правительства, Политбюро, Оргбюро и Секретариата ЦК ВКП(б), Управления (с 1948 г. — отдела) пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), отдела партийных, профсоюзных и комсомольских органов, отложившихся в фонде 17 Российского центра хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ) и фонде 4 Центра хранения современной документации (ЦХСД). Значительную информацию содержат фонды 634 и 631 Российского государственного архива литературы и искусства (РГАЛИ). Особую роль играют три документа из фондов РЦХИДНИ: постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О недостатках в научной работе в области философии» (апрель-май 1944 г.), документы агитпропа «План мероприятий по пропаганде среди населения идей советского патриотизма» (апрель 1947 г.) и «План мероприятий по усилению антиамериканской пропаганды на ближайшее время» (апрель-май 1949 г.). Анализ партийных решений позволяет проследить эскалацию образа врага, деятельность пропагандистов, выявить психологические установки и стереотипы, которые внедрялись в массовое сознание. Разработка планов была связана с конкретными военно-политическими событиями: переходом Красной Армией границы СССР в годы Второй мировой войны, публикацией «доктрины Трумэна», «плана Маршалла», возникновением НАТО. Постановление политбюро является одним из наиболее интересных документов. В нем нет конкретных пропагандистских заданий антиамериканской направленности. На первый взгляд, это очередная попытка государства направить развитие науки. Однако псевдонаучная и антифашистская форма постановления должна была скрыть антилиберальные установки правительства в условиях сотрудничества великих держав. В монографии сделана первая попытка проанализировать пропагандистское содержание постановления и его значение.
Из фондов РЦХИДНИ в исследовании использованы также перевод книги либерального американского журналиста Д.Селдеса «Говорят факты», в которой обобщен опыт пропагандистов многих стран; перевод статьи американского теоретика и практика психологической войны П.Лайнбарджера «Психологическая война в период второй мировой войны»14. В частности, главным признаком пропаганды Селдес считал «протаскивание» идей, выгодных власти. Причиной лживости прессы — а это касается как зарубежной, так и советской печати, он считал «деньги», под которыми подразумевал «все — от оплачиваемой рекламы до общности интересов с богатством и властью». Объективность выводов Селдеса подтверждает Лайнбарджер. Он также обращает внимание на классовый источник пропаганды, ее длительную функцию и принципы. Обобщая опыт СССР, Лайнбарджер выделил своеобразие советской пропаганды: «Революционные коммунистические темы были органически вплетены в русские вопросы патриотического характера».
Ценным источником информации из фондов РЦХИДНИ являются протоколы заседаний УПА, редакторов центральных газет. В протоколах заседаний Оргбюро и Секретариата ЦК ВКП(б) содержится информация о практической работе должностных лиц, редакций газет по формированию образа врага, номенклатурные оценки деятельности советских людей, обвиненных в причастности к «космополитизму».
Анонимки-доносы, обзоры писем трудящихся в адрес XIX съезда ВКП(б)-КПСС способствуют установлению масштабов распространения образа врага в массовом сознании, его форм.
Из фондов ЦХСД были использованы обзоры писем-откликов трудящихся на «разоблачение» «врачей-вредителей». Часть материалов — справки Совинформбюро «Американская пропаганда» и «Голос Америки»15, отчеты о деятельности Совинформбюро, распространении его материалов в мире, позволяют провести сравнение технической оснащенности и приемов работы советских и американских пропагандистов, эффективность советской и американской пропаганды в начале 50-х годов как в СССР, так и за рубежом. Интерес вызывают документы о пропагандистских акциях советской стороны в период разрядки международной напряженности.
Из фондов РГАЛИ были задействованы сведения, содержащиеся в протоколах заседаний президиума и секретариата ССП — важного пропагандистского органа в общественной системе СССР. Протоколы позволяют выявить роль Генерального секретаря ССП СССР А.А.Фадеева в создании образа внешнего и внутреннего врага; технологию создания образа врага пропагандистским аппаратом. ССП непосредственно руководил деятельностью «Литературной газеты», отчеты главного редактора которой дают представление об основных направлениях пропаганды всей советской печати.
Архивный материал был дополнен документами, опубликованными в печати и сборниках: постановлениями ЦК ВКП(б), аналитическими справками отделов ЦК, стенограммами пленумов ЦК КПСС, выступлениями руководителей партии и правительства на съездах КПСС и сессиях Верховного Совета СССР; протоколами заседаний общественных органов; отчетами о заседаниях международных форумов — сессий Совета министров иностранных дел, Генеральной Ассамблеи ООН16.
Документы сопоставлялись с материалами, опубликованными в центральных, — тиражировавшихся от 200 тысяч до 1 миллиона экземпляров, газетах — «Правде», «Известиях», «Комсомольской правде», «Труде», «Литературной газете», «Красной Звезде»; органе агитпропа газете «Культура и жизнь»; журналах «Большевик», «Крокодил», «Огонек», «Журнал Московской патриархии».
Определенную значимость для избранной проблемы имеют мемуары17. Несмотря на присущую им субъективность, предопределенную мировоззрением автора и целью, избранной при написании, они позволяют расширить информацию, содержащуюся в архивных документах.
Среди мемуаров следует выделить работы А.М.Борщаговского, К.М.Симонова, К.Л.Рудницкого, С.И.Юткевича, Н.С.Хрущева, а также У.Черчилля. Их дополняют дневниковые записи, письма членов ЦК ВКП(б), известных писателей и административных работников аппарата ССП СССР А.А.Фадеева и В.В.Вишневского18.
В целом имеющийся комплекс источников позволяет всесторонне проанализировать процесс возникновения и развития образа врага в советской пропаганде в первом послевоенном десятилетии.
Методологической основой исследования являются принципы системности и историзма, которые предполагают рассмотрение явлений и фактов в совокупности, развитии; изучение структуры и функций предмета исследования, его многообразных связей, образующих определенную целостность. Существенное значение для анализа материала имела теория информации. Образ врага — явление не только идеологическое, но и культурное. Для осмысления его динамики использовались теория «большого времени» М.М.Бахтина и исследование Ю.М.Лотмана по знаковым системам19.
Перечисленные теории органично дополняют друг друга. Например, «образ врага» — феномен «большого времени»: закономерно возникая, подобные явления духовной культуры наследуются и усваиваются другими культурами; кажущееся исчезновение их — явление временное. Они сохраняются в литературе, речевом обращении, различных формах народной культуры, формах мышления; наконец — в самом бытие, основанном на конкуренции за жизненные блага в межличностном, групповом, международном масштабе. Образ врага динамичен, при благоприятных обстоятельствах возрождается, обогащаясь новым содержанием, меняя свои формы. То же происходит с его символикой. «Природа символа двойственна, — отмечает Лотман, — он сохраняется длительное время, переходя в другие эпохи; но, коррелируя с культурным контекстом, трансформируется под его влиянием и сам его трансформирует». Использование совокупности проверенных научной практикой теорий позволяют взглянуть на предмет исследования с разных сторон.
Мой труд вряд ли увидел бы свет без помощи многих людей20. Выражаю особую благодарность своему научному руководителю доктору исторических наук Ю.Н.Жукову. Его принципиальное отношение к моему творчеству помогло многое переосмыслить в науке.
Глава I. Возникновение послевоенного образа врага в 1943-1947 гг.
§ 1. Опыт советских пропагандистов периода Отечественной войны
Основы советской идеологии
В основу советской пропаганды военного и послевоенного периодов легли установки правительства, закрепленные в Конституции СССР 1936 года, а также решения XVIII съезда ВКП(б). В марте 1939г. на съезде в докладах И.В.Сталина и других партийных деятелей отмечалось, что в стране Советов обеспечено фактическое равенство граждан и демократические свободы, что СССР перегнал капиталистические страны в области техники производства и темпов роста промышленности. Особый упор делался на отсутствие антагонистических классов и «картину дружественного сотрудничества рабочих, крестьян, интеллигенции». «На основе этой общности и развернулись такие движущие силы, как морально-политическое единство советского общества, дружба народов СССР, советский патриотизм», — констатировал И.В.Сталин. Единственное, что могло поколебать советский строй, считали руководители СССР, это убийцы, шпионы и вредители. Уничтожение их обеспечивало «однородность и внутреннее единство тыла и фронта на случай войны». Зарубежную критику советской внутренней политики И.В.Сталин называл «пошлой болтовней», которая стоит только того, «чтобы поиздеваться над ней». В докладе ставились задачи по укреплению советского государства, его карательных органов в условиях капиталистического окружения. Было принято решение о создании Управления пропаганды и агитации в составе ЦК ВКП(б) (УПА)1.
Война и пропаганда
С первых дней войны Политбюро (ПБ) ЦК ВКП(б) были приняты решения об организации пропаганды и контрпропаганды. 24 июня на Совинформбюро (СИБ) возлагалось руководство освещением международных событий, внутренней жизни и боевых действий на фронтах в печати и по радио, «организация контрпропаганды против немецкой и другой вражеской контрпропаганды». Начальником был назначен секретарь ЦК ВКП(б) А.С.Щербаков, заместителем — С.А.Лозовский. 25 июня было создано советское бюро военно-политической пропаганды во главе с Л.З.Мехлисом и заместителем Д.З.Мануильским. В функции бюро входило ведение пропаганды и контрпропаганды среди войск и населения противника2. При СИБ была создана литературная группа, в которую вошли писатели и публицисты Н.Н.Вирта, Б.Н.Полевой, КМ.Симонов, Н.А. Тихонов, А.Н.Толстой, А.А.Фадеев, КА.Федин, М.А.Шолохов, И.Г.Эренбург и другие. С ними сотрудничали немецкие антифашисты В.Бредель, Ф.Вольф.
Статьи Эренбурга, Симонова, Петрова, Леонова, Федина имели за рубежом значительную аудиторию. Американское агентство Юнайтед Пресс передавало статьи Эренбурга в 1600 газет, а с письмом Леонова «Неизвестному американскому другу» ознакомилось не менее 10 миллионов радиослушателей США. «Литература вся становится оборонной», — констатировал В.Вишневский3.
Руководство СИБ в лице С.Лозовского в марте 1942 г. обращало внимание на ответственность писателей за каждое слово в связи с выходом их творчества на мировую арену. «Отдельные факты, обобщения должны показывать боевые качества нашей армии, единство фронта и тыла... Не в том сила нашей страны, что мы все легко делаем, а в том, что, несмотря на огромные трудности, огромные жертвы, мы идем вперед при непоколебимом моральном единстве. Это значит по-настоящему изображать, что такое Советский Союз и в чем сила Советского Союза»4. Выход на международную арену потребовал от пропагандистов большей гибкости при воздействии на различные категории слушателей и читателей: И.Эренбург отмечал, что «для красноармейцев и для нейтральных шведов требовались различные доводы»5. Более подробно об этом писал весной 1942 г. секретарям ЦК ВКП(б) А.С.Щербакову и Г.М.Маленкову старший инструктор VII отдела Главного политического управления Красной Армии (ГЛАВПУРККА) батальонный комиссар С.И.Кирсанов. Он предлагал использовать в советской пропаганде разоблачение «идеологических» аргументов пропаганды фашистов, ее противоречия, факты ухудшения внутреннего положения Германии, роста ненависти к ней в Европе и мире, грабительский характер войны с ее стороны. В пропаганде среди красноармейцев предлагалось уделить внимание откровенным высказываниям фашистов о «новом порядке»6.
Немецкая контрразведка признавала, что советская сторона владела всем арсеналом методов идеологической борьбы. Так, в ноябре 1942 г. штаб 2 немецкой армии отмечал систематичность, продуманность и целеустремленность работы советской пропаганды на немецких солдат и население. Пропагандисты не спекулировали коммунистической риторикой, щадили церковь, не затрагивали крестьянство и среднее сословие Германии. Основной удар направлялся против фюрера и НСДАП с целью оторвать их от народа, для чего использовались утверждения о привилегиях членам нацистской партии. Советские пропагандисты учитывали потребности и уровень культуры объекта воздействия: «С ними говорит она народными, солдатскими и специфически-местными выражениями, дает возможность отдельным лицам, выдавая их за немцев, обращаться к немцам и злоупотребляет подписями убитых. При этом, она взывает к первоначальным человеческим чувствам, как страх смерти, боязнь боя и опасности, тоска по жене и ребенку, ревность, тоска по родине. Всему этому противопоставляется переход на сторону Красной Армии...». В содержание пропаганды входило изображение превосходства союзных сил, обширность русской территории и несправедливый характер войны со стороны Германии. В прифронтовой полосе и на фронте распускались слухи; краткие сообщения без аргументации и рисунки несли, с точки зрения немецких штабистов, «жестокость и бесчеловечную грубость»7. Контрпропагандистские материалы по Эстонии в сентябре 1942 г. были рассчитаны на отдельные категории населения — крестьянство, рабочих, женщин, молодежь, партизан, интеллигенцию — и несли общие и конкретные призывы к борьбе с фашистами. Их содержание оперативно обновлялось в соответствии с планами руководства, положением на фронтах8.
В аппарате ЦК готовили письма-обращения советских партизан к участникам Сопротивления в Румынии, Финляндии, Словакии. Для реализации обращения при помощи листовок предлагалось использовать английскую авиацию9.
Образ фашистского врага и патриотизм
Универсальным приемом пропагандистов всех стран было резкое размежевание мира добра, под которым подразумевался мир субъекта, и мира зла объекта. Уничижение последнего происходило за счет сравнений с животными, «силами ада», «недочеловеками» — в зависимости от мировоззрения10. И.Эренбург точно сформулировал задачу пропагандистов: «Мы должны неустанно видеть перед собой облик гитлеровца: это та мишень, в которую нужно стрелять без промаху, это — олицетворение ненавистного нам. Наш долг — разжигать ненависть к злу и укреплять жажду прекрасного, доброго, справедливого»11.
Термин «фашист» стал синонимом «нелюдя», человека-оборотня, порожденного темными силами капитализма, нечеловеческим экономическим политическим строем и идеологией фашистской Германии. Вольно или невольно пропагандисты задействовали архаические, языческие пласты сознания советских людей. Фашисты изображались бездушными автоматами, методичными убийцами, эксплуататорами, насильниками, варварами. Главари рейха представлялись профессиональными неудачниками в мирной жизни, половыми извращенцами, убийцами и эксплуататорами, современными рабовладельцами12.
Так же жестко пропагандисты разоблачали и союзников Германии: «В Донбассе итальянцы сдаются в плен — им не нужны листовки, их сводит с ума запах наших походных кухонь. Голодные финны начинают понимать, что их надули. Ропщут венгры. Злобно почесываются вшивые румыны. Ворчат словаки. В лакейской пахнет скандалом»13. В противовес захватническим планам фашистов советские пропагандисты подчеркивали народный, справедливый характер войны со стороны СССР, силу и мужество советских людей. Для начального периода войны характерны очерки П.Павленко и П.Крылова «Капитан Гастелло», И.Эренбурга «Испытание»; Л.Леонова «Твой брат Володя Куриленко»; М.Шолохова «Наука ненависти»; А.Довженко «Сто ураганов в груди» и другие14.
В очерках подчеркивались огромные возможности советского общественного строя, сила и техническая оснащенность Красной Армии, успехи советских воинов, их умение вносить в месть «смекалку, даже хозяйственность» (И.Эренбург). Летчик Покрышкин, уничтожавший фашистских асов, танкист Чесноков, совершивший трехдневный рейд по тылам противника, комсомолец-партизан Куриленко, погибший в неравном бою — все они должны были стать образцами для советских людей, особенно молодежи. Акцент делался на всесокрушающую силу воли и ненависти советских героев: они могли отодвинуть смерть для выполнения долга, убивать врагов кулаками после того, как о них была разбита винтовка, стоять у станка две смены щупленькому мальчишке. Советская пропаганда рисовала облик советских воинов: простые и скромные люди, очень незлобивые в мирное время, настоящие друзья. Речь шла об «исключительном искусстве нового человека, нашего воина-рыцаря с новыми психотехническими качествами». Это был былинный герой, освобождающий Человечество от Всемирного Зла. Фашистские пропагандисты не прошли мимо кардинального поворота в советской пропаганде периода войны. В «Секретной информации для местных партийных руководителей за 1942— 1944 гг.» отмечалось: «Сталин мобилизовал в момент наибольшей для себя опасности (Москва, Сталинград) те духовные резервы, которые он до этого осуждал как реакционные и направленные против большевистской революции: любовь к родине, традиция (форма, ордена, звания, "матушка-Россия", дух народности, церковь), поощряя тем самым наивность, тщеславие, гордость и дух сопротивления. Этим изменением политической и идеологической линии и лозунгом "Изгоните немецких оккупантов с родной земли и спасите Отечество!" Сталин добился успеха»15.
Патриотизм сочетался с панславизмом. В начале войны А.А.Фадеев обращался к «братьям угнетенным славянам» с призывом объединиться для разгрома врага. Один из аргументов гласил: «с нами все демократические страны»16.
Отношения с союзниками
Отношения между союзниками в творчестве публицистов представали не идиллическими, но дружественными. В очерке К.Симонова «Американцы» янки изображались веселыми парнями, любителями сувениров и настоящими воинами, очень похожими на русских. Всемерно подчеркивалась непобедимость союзников. Б.Полевой в июле 1942 г. выразил эту мысль устами немецкого перебежчика: «Русские, англичане, американцы, это гора. Кто пытается головой разбить гору, тот разбивает голову...»17. В целом советская пропаганда формировала положительный образ США, Великобритании, сил Сопротивления во Франции во главе с де Голлем18. Укреплению дружественных чувств советских людей к союзникам служила не только духовная пища, но и материальные блага: американская тушенка, юмористически прозванная бойцами «второй фронт»; 400 тысяч «Студебеккеров»; знаменитые конвои; яичный порошок; английские летчики в Мурманске.
Пропаганда на союзников велась при помощи различных средств. Так, в августе 1942 г. УПА давало установки делегации, которая выезжала в США. Делегаты должны были подчеркивать при встрече с американцами важность поставок оружия, «в особенности танков и самолетов», выражать твердую уверенность народов СССР в прочности союза с Великобританией и США, желание молодежи СССР наладить тесный контакт с американской молодежью; убеждать собеседников в необходимости развертывания Второго фронта; пропагандировать советские ценности: морально-политическое единство народов СССР, объединившихся вокруг своего правительства для защиты Отечества, дружбу народов СССР, героизм советских людей, прочность связи между городом и деревней; разоблачать варварство немецких оккупантов19. Официально делегация называлась студенческой. Однако в ее составе был только один бывший — по причине призыва в армию, студент, Герой Советского Союза старший лейтенант В.Пчелинцев. Двое других — секретарь МГК ВЛКСМ, кандидат исторических наук Н.Красавченко и знаменитая снайпер, Герой Советского Союза старший лейтенант ЛЛавличенко, уже закончили высшие учебные заведения. Но для принимающей стороны это не имело никакого значения. Делегация в течение 130 дней посетила 43 города в США, Канаде, Великобритании и везде встретила самый радушный прием. Молодые советские люди — орденоносцы, представители державы, которая несла основную тяжесть войны с фашизмом, были авторитетны для западной публики20. Их авторитет работал на советскую пропаганду. Публицисты весьма часто использовали прием, с помощью которого пытались заставить зарубежных слушателей и читателей отождествить себя с советскими людьми. «Бой за Волгу — бой за Миссисипи. Все ли ты сделал, чтобы защитить свою родную, свою чудесную реку, американец», — взывал в августе 1942 г. К.Федин. В январе 1944 г. у И.Эренбурга это вылилось в апологетику общечеловеческих ценностей: «Забудем на час о границах, возьмем в обнаженном виде человеческие ценности и, глядя на наши прекрасные победы, с полным правом скажем: "Это прежде всего победа человека"»21.
Появление в пропаганде термина «космополит»
Однако правительства держав антигитлеровской коалиции не были склонны забывать «о границах». Об этом говорит реакция советского и американского правительств на конференцию сионистов, проходившую в два этапа — 10 мая 1942 г. и 29 августа 1943 г. в Нью-Йорке в отеле «Билтмор». Принятая программа предусматривала образование еврейского государства на территории Палестины, неограниченную иммиграцию на «землю обетованную»22. Подобные акции казались американскому правительству несвоевременными, с непредсказуемыми последствиями. В СССР, видимо, для запугивания евреев, профилактики от проникновения в аппарат власти чуждых элементов, были сняты ряд высокопоставленных работников еврейской национальности, гонениям подверглись евреи, работавшие в области искусства. Столь нервную реакцию советских руководителей невозможно объяснить только влиянием фашистской пропаганды и наличием антисемитов в ЦК ВКП(б)23.
В перерыве между этапами Билтморской конференции стихийно возник спор о содержании советского патриотизма. В июле 1942 г. И.Эренбург писал, что «подлинный патриот любит весь мир». А.А.Фадеев весной 1943 г. в письме к В.В.Вишневскому обвинял И.Эренбурга в непонимании советского патриотизма и относил оппонента к «известным» кругам интеллигенции, «понимающим интернационализм в пошло-космополитическом духе и не изжившим рабского преклонения перед всем заграничным»24. Исторически традиционно русские связывали термин «космополит» с евреями25.
Термин «космополит», ранее употреблявшийся в частных разговорах и переписке, с 1943 г. появляется в печати. Эренбург, который был в курсе обвинений в свой адрес со стороны Фадеева, продолжал защищать свою позицию, приводил все новые аргументы. 3 июля 1943 года в статье «Долг искусства» он писал: «Мы знаем... что вне национальной культуры нет искусства. Космополитизм — это мир, в котором вещи теряют цвет и форму, а слова лишаются их значимости. ... В дни глубокого духовного затемнения, которое принес миру фашизм, необходимо с особенной страстью говорить о всечеловеческом значении искусства»26. В ноябре 1943 г., после окончания конференции сионистов и в связи с коренным переломом в ходе войны, появилась статья А.А.Фадеева с характерным названием «О национальном патриотизме и национальной гордости народов СССР», в которой содержится косвенная критика сионистских решений. Автор использовал термин «космополит» в другом контексте и с иным содержанием. Речь уже шла не о космополитическом понимании патриотизма кем-либо, а об образе врага. «Конечно, — писал Фадеев, — в нашей стране существует еще незначительное охвостье людей, враждебных нашему строю. Кроме того, враг засылает к нам своих агентов, которые могут пытаться путем разжигания националистических предрассудков и пережитков среди отсталых людей вносить национальную рознь в братское содружество народов СССР или подрывать в наших народах чувство национальной чести и гордости раболепным преклонением перед всем, что носит заграничную марку, или ханжескими проповедями БЕСПОЧВЕННОГО "КОСМОПОЛИТИЗМА", исходящего из того, что все, дескать, "люди на свете", а нация, родина — это, мол, "отжившее понятие"»27 (выделено мною. — А. Ф.). В духе времени автор акцентировал внимание на том, что именно из этой среды в начале войны раздавались голоса о преимуществах немецкой техники и организации. Одновременно Фадеев обрушился на зарубежное искусство, некритическое его восприятие некоторыми советскими интеллигентами: «искусство для искусства», писал автор, ничего не дает искусству истинному, т.е. советскому. В высказываниях приближенного Сталина чувствуется не только естественная германофобия, но и жесткое отношение к любому западному — либеральному, влиянию вообще. Для нейтрализации этого влияния Фадеев немедленно прибегает к использованию образа внешнего и внутреннего врага в виде «космополита».
Коренной перелом в войне и пропаганда
Пристальное внимание советских руководителей к проблеме западного влияния было связано с началом коренного перелома в ходе войны. Ее результат был предопределен, возникла возможность заняться внутриполитическими проблемами в контексте планируемого послевоенного сотрудничества с западными демократиями.
Внешне отношения держав антигитлеровской коалиции выглядели благополучно. В ходе Тегеранской (ноябрь-декабрь 1943 г.), Ялтинской (февраль 1945 г.) и Потсдамской (июль-август 1945 г.) конференций И.В.Сталин, Ф.Рузвельт и У.Черчилль решили вопросы с послевоенным устройством границ, принципами управления Германией, долями репараций. Советский союз получил Курильские острова, Ю.Сахалин, Кенигсберг в обмен на обещание начать войну против Японии. В октябре 1944 г. Сталин и Черчилль распределили сферы влияния в Восточной, Центральной и Юго-Западной Европе: под преимущественно советским контролем оказались Румыния, Болгария, Венгрия, под совместным — Югославия, английским — Греция. В ходе Тегеранской конференции Сталин и Рузвельт определились в принципах решения колониального вопроса: подготовка народов к самоуправлению через 30—40-летнюю опеку международной союзнической комиссии. В целом управление миром, как отмечал У.Черчилль, «должно было осуществляться "четырьмя полицейскими", а именно СССР, Соединенными Штатами, Великобританией и Китаем»28. Вместе с тем, по мере приближения победы все острее давали себя знать и противоречия между союзниками, что порождало определенное недоверие и непонимание другой стороны. Так, в июле 1943 г. советские представители не были допущены в Контрольную комиссию по Италии и удовольствовались присутствием в межсоюзническом консультативном Совете. А.М.Шлезингер в работе «Истоки холодной войны» справедливо отмечает, что этот прецедент И.В.Сталин использовал в отношении стран Восточной Европы.
Антизападнические установки советского руководства подпитывались также антисоветизмом правых кругов Запада. На заключительном этапе войны пропагандисты вели полемику с американскими «обозревателями». Так, в январе 1945 г. И.Эренбург писал: «Почему обозреватели, уверявшие в 1939 г., что мы якобы хотим завоевать мир, в 1944 г. стали уверять, что мы из-за злостных побуждений не перейдем нашей государственной границы? Почему они обижаются, когда мы идем, обижаются, когда мы останавливаемся, и обижаются, когда мы снова идем? Можно подумать, что Красная Армия занята не разгромом Германии, а оскорблением некоторых американских обозревателей»29.
Опросы представителей зарубежных компаний советскими руководителями в апреле 1944 г. показали, что в США имеется много фашистских и профашистских организаций и лиц. В стране не чувствовалось, по словам одного из них, что идет война. Антисоветски настроены чиновники Госдепартамента. Самые решительные из них были готовы воевать с СССР30. В феврале 1944 г. неудовольствие чиновников из общества по развитию культурных связей с зарубежными странами (ВОКС) и ЦК ВКП(б) вызывали действия американского Комитета помощи России в войне, который, по их мнению, занимался «саморекламой и раздуванием помощи, оказываемой Америкой СССР», «бесцеремонным изображением крупных советских деятелей» западной печатью. С возмущением воспринимались препятствия, чинимые американскими чиновниками на пути советской пропаганды: с точки зрения председателя правления ВОКС В.С.Кеменова, исключение из выставки фотографий изображений детских трупов мешало американцам «узнать правду о борьбе и страданиях советских людей»31. В середине мая 1944 г. в ЦК ВКП(б) придирчиво анализировали методы работы «Британского союзника», еженедельника британского посольства в СССР. Их признали провокационными, усыпляющими бдительность советских людей32.
Неблагополучно, с точки зрения кремлевского руководства, было и внутри страны. Советское правительство, ЦК ВКП(б) беспокоили «ошибки националистического характера» в ряде регионов, например, Татарской АССР; неуважительное, якобы, отношение части интеллигенции к советским достижениям и рост влияния Запада в ее среде. Между тем, председатель Президиума Верховного Совета СССР М.И.Калинин и партийное руководство однозначно смотрели на советскую интеллигенцию всех национальностей: «она является проводником нашей идеологии в массах»33.
Развивая в годы войны национальное самосознание народов СССР, ЦК ВКП(б) одновременно стремился не допустить национализма, который считался порождением буржуазной идеологии. Крайние формы национализм принял в только что освобожденных регионах — Прибалтике, Западной Украине. На его волне выросло повстанческое движение. 1 марта 1944 г. остроту вопроса признал Н.С.Хрущев, первый секретарь ЦК КП(б)У. Совсем в духе А.А.Фадеева он заявил на сессии Верховного Совета Украины: «Украинских националистов мы называем украинско-немецкими потому, что они являются верными псами и помощниками немцев в порабощении украинского народа. Они не имеют ничего общего с украинским народом. Они являются агентами немцев в украинской среде...»34. Хрущев требовал сурового наказания для «врагов нашей Родины». Между тем, масштабы сопротивления не имели тенденции к снижению35.
Скрытый удар по либерализму
Накануне освободительного похода Красной Армии в Европу созрели предпосылки для принятия решений по идеологическим вопросам. Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О недостатках в научной работе в области философии» было проведено протоколом от 1 мая 1944 г.36 В апреле 1944 г. журнал «Большевик» опубликовал его изложение и комментарий под заголовком «О недостатках и ошибках в освещении истории немецкой философии конца XVIII и начала XIX вв.»37. Поводом стал выход в 1943 г. III тома «Истории философии» под руководством начальника УПА Г.Ф.Александрова.
Анализ документа позволяет еще раз взглянуть на универсальные приемы и метод пропагандистов всех стран, их умение «протаскивать» сквозь словесную мишуру нужные идеи. «Авторы III тома не учли, — говорилось в постановлении, — что противоположность идеалистической диалектики Гегеля и марксистского диалектического метода отражает противоположность буржуазного и пролетарского мировоззрения. Диалектика Гегеля была обращена исключительно к прошлому»; «...не подвергнуты критике такие реакционные социально-политические идеи немецкой философии, как восхваление прусского монархического государства, возвеличение немцев, как "избранного" народа, пренебрежительное отношение к славянским народам, апологетика войны, оправдание колониальной захватнической политики и т.д. Тем самым в томе замазывается тот факт, что идеологи немецкой империалистической буржуазии используют реакционные стороны философии Канта, Фихте и Гегеля».
В угоду политической целесообразности авторы постановления проигнорировали исторические особенности создания произведений, например, Гегеля, контекст его высказываний, не объяснили причины его иллюзий. Исторические заслуги классика мерились не тем, что он сделал по отношению к предшественникам, а масштабом предъявленных к нему претензий составителями постановления. Так, Гегель констатирует объективность войн и колониальных захватов в свою эпоху: они — «в природе вещей»; его объявляют апологетом войн. При этом умалчивалось, что освобождение колоний классик философии считал «величайшим благом». Философ действительно приветствовал войны, которые «предохраняют народы от гниения». Подобные идеи были навеяны влиянием наполеоновских войн на развитие феодальной Германии и находились в русле его концепции об источнике движения. Советские пропагандисты не желали вникать в подобные «мелочи», уподобляясь тем самым «идеологам немецкой империалистической буржуазии», которых они подвергали критике. Провозгласив советскую политическую систему высшим типом демократии, а себя — единственными истинными выразителями интересов народа, советские руководители и идеологи повторили реакционные черты системы гегелевской философии.
Гегель не принимал общественное устройство современной ему России, в которой была «крепостная масса и та, которая правит». Его идеалом было процветание среднего сословия, образующегося в гражданском обществе, «где существуют права относительно независимых особенных кругов и где произвол чиновного мира предотвращается сопротивлением подобных правомочных кругов»38. Данная либеральная установка полностью противоречила принципам организации власти в СССР и была важнейшей в выборе объекта критики в лице философии Гегеля.
Дискредитация немецкой классической философии при помощи подмены понятий, игнорирования контекста произведений критикуемого автора, исторических условий их создания, абстрактности, псевдонаучности и антифашистской формы понадобились составителям постановления для протаскивания антилиберальных идей, укрепления идеологической мощи советского правительства в условиях сотрудничества с либеральными державами — США и Великобританией. Кроме того, постановление нацеливало актив партии на усиление идеологической работы с «политическими недорослями», которых, как показали инспекции комиссий ЦК ВКП(б), оказалось немало среди руководящих работников в различных регионах СССР39.
Постановление Политбюро «О недостатках в научной работе в области философии» показало коренную противоположность идеологических и других интересов СССР и либеральных держав антигитлеровской коалиции, стало важной идеологической предпосылкой возникновения послевоенного образа внешнего врага. Однако до тех пор, пока общий враг — фашизм, не был разбит, пока существовали иллюзии руководителей держав о послевоенном сотрудничестве, возникающие противоречия в коалиции преодолевались.
Образ союзников на заключительном этапе войны не претерпел никаких изменений в советской печати, публицистике. По-прежнему прославлялась мощь Красной Армии, ее верность традициям Суворова, Румянцева, Кутузова; духовное, военное, экономическое превосходство связывалось с советским общественным строем, рожденным Октябрем40. Нацистов советские авторы называли не иначе как «выутюженные немецким шаблоном механические человеки»; И.Эренбург использовал для обозначения врага американизм: «гангстеры»41. В очерке Леонида Леонова «Утро победы», который датирован 30 апреля 1945 г., образ фашистского врага звучит в контексте сдержанного торжества победителей: «Мы победили потому, что добра мы хотели еще сильней, чем враги наши хотели зла. Германия расплачивается за черный грех алчности, в который вовлекли ее фюрер и его орава. Они сделали ее своим стойлом, харчевней для жратвы, притоном для демагогического блуда, станком для экзекуций, плац-парадом для маниакальных шествий... Тогда мы хлынули на эту страну, как море, — и вот она лежит на боку, битая, раскорякая, обезумевшая»42.
С ненавистью отзывались советские журналисты и писатели о всех, кто посмел замолвить слово за фашистов или просто не осудил их: о турецком журналисте Ялчине, лорде Брейлсфорде, папе Римском43. Фашистский враг был сокрушен, но уже возникали элементы, из которых в скором будущем сложится новый стереотип «образа врага».
Некоторые выводы
Таким образом, в борьбе против немецко-фашистских захватчиков советские пропагандисты приобрели уникальный опыт ведения современной психологической войны. Они успешно решали все задачи, поставленные перед ними правительством. Силу советской пропаганды признавали даже фашисты.
С началом войны стало ясно, что только социалистических ценностей в борьбе с врагом будет недостаточно. Одним из важнейших средств пропаганды стал советский патриотизм, фактически — великодержавность, игравшая в течение войны огромную роль: с ее помощью народы СССР были мобилизованы на отпор реальному страшному врагу.
Во время войны были отработаны газетные и публицистические штампы, приемы, ходы, при помощи которых создавался образ фашистского агрессора — «нелюдя», варвара, садиста, «автомата», полового извращенца, эксплуататора, рабовладельца, лицемера. Действенность подобной пропаганды усиливалась опытом десятков миллионов людей — солдат, жителей оккупированных территорий. В результате — доверие советских людей к тому, что писали газеты.
Великая Победа стала символом мощи и успеха СССР, позволила закрепить все стереотипы, которые насаждала советская пропаганда, советские ценности. Война способствовала выходу творчества многих писателей, журналистов на международную арену, приобретению опыта воздействия на людей с другим мировоззрением. Одновременно не прекращалась контрпропагандистская работа, с помощью которой советские руководители стремились не допустить влияния Запада на народы СССР. В период Второй мировой войны возникали элементы послевоенного образа врага: пропагандисты критиковали и дискредитировали зарубежных журналистов, выражавших интересы правых кругов Запада, папу Римского.
С 1943 г. советские пропагандисты — прежде всего А.А.Фадеев, стали использовать термин «космополит» для обозначения советских людей, которые попали под идеологическое влияние Запада. Однако в целом советский пропагандистский аппарат, пресса сделали немало для создания позитивного образа союзников по оружию — США, Великобритании. В результате среди значительной части народа, интеллигенции возникли иллюзии относительно возможностей длительного послевоенного сотрудничества с либеральными державами антигитлеровской коалиции.
Не было свободно от этих иллюзий и высшее руководство СССР. В конце войны советское правительство предпринимало конкретные шаги для получения у правительства США займа в 6 млрд. долларов на восстановление разрушенного хозяйства. Большую роль играл субъективный фактор — личное сотрудничество и даже приязнь И.В.Сталина и Ф.Рузвельта. Смена американского руководства в апреле 1945 г. изменила ситуацию. Вскоре выяснилось, что, по словам У.Черчилля, борьба против общего врага была «единственным звеном», которое связывало державы коалиции. Уже в мае 1945 г., глядя на ликующие толпы народа, премьер-министр Великобритании размышлял о создании антисоветского блока44.
§ 2. От Победы до Фултона: предпосылки послевоенного образа врага
Исчезновение образа врага
Победоносное окончание войны породило кратковременную эйфорию в умах действующих политиков и части журналистов о возможности достижения ненасильственного вечного мира посредством сотрудничества сверхдержав и создания ООН. Советские газеты публиковали материалы об обменах посланиями между руководителями супердержав, званых дипломатических обедах, на которых подчеркивалась «необходимость дружественных отношений между Соединенными Штатами и Советским Союзом для обеспечения будущего мира». «Правда» информировала читателей об ассигновании фондом Рокфеллера четверти миллиона долларов на создание русского института при Колумбийском Университете для лучшего понимания СССР американцами. Знамением времени были пышные парады войск союзников в Берлине, День союзника в Норвегии, сопровождавшиеся речами с тем же содержанием1. Уинстон Черчилль, казалось, был очарован личностью своего «боевого товарища» — И.В.Сталина, и при каждом удобном случае, даже в фултонской речи, подчеркивал его мудрость, военные способности и патернализм по отношению к народу2. Показателем дружественных отношений служили награждения: вручение ордена «Победы» Д.Эйзенхауэру и Б.Монттомери в июне 1945 г. в Москве и декабрьское чествование 190 американцев — участников северных конвоев, в вашингтонском посольстве СССР3.
Можно констатировать: после войны у советского государства не было ярко выраженного внешнего и внутреннего врага. Внешний — фашизм, был уничтожен; крупные капиталистические страны были союзниками; повстанческие движения в Прибалтике и Западной Украине воспринимались как профашистское движение, дни которого сочтены; отдельные деятели Запада и режимы, настроенные антисоветски, не представляли непосредственной угрозы.
Противоречивое единство супердержав
Вместе с тем, в Госдепартаменте США было немало представителей правых кругов, которых раздражал сам факт наличия СССР. До 2 сентября 1945 г. — дня окончания Второй мировой войны, они не могли заговорить в полный голос, так как нуждались в помощи СССР для разгрома Японии. Служащие Госдепартамента с тревогой следили за послевоенной политикой советского руководства. Держава-победительница, СССР предъявлял территориальные претензии к Турции, стремился добиться пересмотра соглашений Монтрё о черноморских проливах. Попытка закрепиться в Средиземноморье привела к требованиям создания советской базы в Дарданеллах и передачи мандата на управление Триполитанией. Важным стратегическим пунктом для СССР был Иран, в годы войны поделенный на зоны оккупации с Великобританией. Советские представители оказывали давление на иранские власти с целью создать совместную советско-иранскую кампанию по нефтедобыче. Между тем, иранской нефтью серьезно заинтересовались кампании США, которые надеялись быстро потеснить обессилевшую после войны «владычицу морей» — Великобританию. До осени 1945 г. советские намерения получали поддержку у ряда политиков Запада, не воспринимались как «экспансия». В результате, например, СССР и США быстро и успешно решили в июне 1945 г. польский вопрос. До осени 1945 г. правительство США поддерживало советские претензии на приоритет в странах Восточной Европы. Но с октября-ноября ситуация начала меняться. На Лондонском совещании министров иностранных дел в сентябре-октябре 1945 г. западные державы отказались подписать договоры с Румынией и Болгарией до проведения «свободных выборов». Вновь, как и в марте 1945 г., в затруднительное положение попало правительство Великобритании. С одной стороны, оно было связано «джентльменским соглашением» Сталина-Черчилля о разделе сфер влияния, подавляло коммунистическое и национальное движение в Греции при молчаливом согласии главного коммуниста мира; с другой — решения стали оковами для нового правительства К. Эттли. Путем взаимных уступок по ряду вопросов на Московском совещании в декабре 1945 г. союзники пришли к приемлемым решениям. Однако проблемы нарастали на главном — германском, направлении политики супердержав.
Советское правительство проявляло недовольство ходом выполнения Ялтинских и Потсдамских соглашений своими союзниками: ходом денацификации, декартеллизации, демилитаризации, демократизации в западных зонах оккупации, мягкостью наказаний фашистским преступникам. Это задерживало подготовку мирных договоров с бывшими сателлитами фашистской Германии, а также мирного договора с Германией. В 1946 г. эти вопросы стали объектом острой дипломатической борьбы на совещаниях министров иностранных дел (СМИД) и Мирной конференции.
Конфронтация супердержав обострялась вследствие сознательной политики правительства США, направленной на слом ялтинско-потсдамских соглашений. Так, в документе Объединенного Комитета начальников штабов (ОКНШ) США от 19 сентября 1945 г. американские военные ставили задачу нанести превентивный удар по неназванному противнику, если он будет угрожать безопасности США. 9 октября 1945 г. документ ОКНШ уже называл противника — СССР. С сентября объединенный разведывательный комитет (ОРК) планировал нанесение ядерных ударов по территории СССР. Слабость СССР американский истеблишмент решил использовать для глобального и тотального закрепления своих приоритетов. Одновременно официальному союзнику приписывалась способность захватить всю Европу «сейчас или к 1 января 1948 г.», включить в свою сферу влияние Турцию и Иран4. Таким образом, важнейшим источником возникновения идеологических и информационных предпосылок образа врага был кризис антигитлеровской коалиции, который углубился после окончания Второй мировой войны. Медленное, но верное накопление негативного материала о союзниках создавало информационную предпосылку возникновения будущего образа врага. Однако этот процесс не был прямолинейным. В течение двух лет после окончания войны все еще действовали факторы, которые тормозили конфликты между супердержавами. Так, политики Запада не могли сразу развернуть свою политику на 180 градусов: народы держав-победительниц были благожелательно настроены друг по отношению к другу5. В США первое время после войны сохранили посты дипломаты из бывшей администрации Ф.Рузвельта, настроенные на урегулирование конфликтов. До середины 1947 г. шла выработка основных положений политики США по отношению к западноевропейским странам, что создавало ситуацию неопределенности и в отношении СССР.
В свою очередь, правительство СССР нуждалось в американском кредите для восстановления разрушенного народного хозяйства. Первое предложение по данному вопросу было сделано еще в январе 1945 г. В.М.Молотов, министр иностранных дел, проводивший переговоры, намекал правительству США на обоюдную выгодность проекта: он, мол, мог помочь американцам преодолеть возможный послевоенный экономический кризис. Ответ администрации Рузвельта был неопределенным. Второе предложение поступило уже в августе 1945 г. Новое американское руководство обставило получение кредита неприемлемыми и унизительными условиями, а документы с предложением СССР «потеряло» до марта 1946 г. Уловка была связана с ростом антисоветских настроений в американском истеблишменте6. Однако советское правительство, надеясь на изменение ситуации, проявляло терпение. И.В.Сталин неоднократно публично высказывал заинтересованность СССР в сотрудничестве с американцами в экономической сфере.
Информационная политика «частичной идеологии»
Вместе с тем, пропагандисты СССР были вынуждены усилить пропагандистский отпор антисоветским выпадам, количество которых резко увеличилось осенью 1945 г. В сложившихся условиях советское правительство проводило информационную политику, для обозначения которой применим термин КМанхейма «частичная идеология»7. Пропагандисты обвиняли в антисоветизме только отдельных политических деятелей, журналистов, абстрактные «круги» реакционеров Запада, которые, по мнению пропагандистов, действовали по злой воле или недопониманию политики СССР. Одновременно советские газеты всячески подчеркивали сотрудничество держав антигитлеровской коалиции, вразрез с линией которых действовали недоброжелатели. Методу «частичной идеологии» соответствовали и приемы: для создания вида объективного подхода к освещению событий редакции газет составляли подборки цитат из западных газет с критикой отдельных лиц и явлений.
Так, весной-летом 1945 г. критика правых сил Запада была крайне абстрактной. Советская печать в основном цитировала просоветски настроенных политиков и общественных деятелей: Э.Рузвельт, вдову бывшего президента, которая осуждала людей, «движимых страхом» и боящихся России; министра торговли США Г.Уоллеса, предупреждавшего о наличии в стране «врагов мира», готовящих третью мировую войну. Сенатор-демократ Коффи относил к «элементам», готовящим войну с СССР, «представителей картелей и некоторые другие группировки, заинтересованные в земельной собственности видных польских эмигрантов»8. В том же духе разоблачалась и западная пресса антисоветской направленности. 25 июля в «Правде» И.Эренбург критиковал редакцию «большой парижской газеты» за инсинуации против СССР. С его точки зрения, редакцией двигали «невежество и злая воля»: статья называлась «Высокие каблуки и низкие души». Постоянно критиковалась печать Херста и Скриппс-Говарда в США за попытки исказить позицию советских делегаций на международных форумах.
Подобные публикации способствовали поддержанию недоверия к Западу у значительных слоев населения СССР.
Вместе с тем, противоречия во взаимоотношениях союзников летом-осенью 1945 г. не воспринимались трагически. Так, после провала Лондонского СМИД «Правда», выражая мнение советского правительства, немедленно процитировала слова Г.Трумэна: он считал сложившуюся ситуацию «временной», проблему — разрешимой. В подборках цитат из западных средств массовой информации (СМИ), помещенных в газете, говорилось в основном о логичной позиции делегации СССР, твердо стоявшей на базе Потсдамских соглашений. Критика позиции делегации США была сделана весьма искусно: цитировалось высказывание американского радиообозревателя Д.Стила, который признал американский подход к проблеме выборов в Румынии и Болгарии «дипломатическим идиотизмом»9. Но наибольшей критике подвергался Уинстон Черчилль. 10 июня «Правда» цитировала негативные высказывания о нем зарубежных политиков: парламентарий Пертинакс, например, осуждал премьера за попытки использовать германскую проблему с целью вызвать «раздражение в Москве». А 20 декабря воспроизводились слова греческого митрополита Иоакима, обвинявшего уже бывшего премьер-министра в создании в стране «ада», перед которым «бледнеет» фашистская оккупация Греции.
Рядом со статьями, заметками, в которых осуждались отдельные лица и антисоветские «круги» Запада, помещались материалы о сотрудничестве союзников. Так, значительный объем информации по германской проблеме включал в себя сведения о заседаниях Контрольного Совета по Германии и Союзнического по Австрии, союзных комендатур в Берлине. В целом подобные заметки несли положительную информацию о союзниках. В этом же контексте преподносились известия о задержании, судах и казнях фашистов в зарубежных странах10. В материалах Нюрнбергского процесса, которыми были переполнены советские газеты в конце 1945 — начале 1946 г., также систематически подчеркивался фактор союзничества великих держав.
В то время, когда на Западе с осени 1945 г. разворачивалась антисоветская истерия, общий тон советской прессы был сдержанным и лояльным в отношении политики правительств либеральных сверхдержав. Однако высказывания советских журналистов в адрес отдельных должностных лиц, по отдельным направлениям политики западных партнеров ужесточались. Не случайно в сентябре и ноябре 1945 г., после принятия ОКНШ и ОРК США антисоветских решений, советские газеты опубликовали материалы по Франции и США, в которых осуждалась политика создания «западного блока». «Правда» устами известного американского обозревателя Уолтера Липпмана предостерегала западных политиков, которые думали, что «благодаря атомной бомбе или огромным размерам нашей (т.е. США. — А. Ф.) промышленности мы можем в настоящее время проститься с нашими друзьями». С точки зрения Липпмана, блок был немыслим без России11.
Новые темы в пропаганде
Антисоветские решения и выступления западных руководителей медленно, но верно способствовали обострению международных отношений. В советской прессе появились новые темы, что способствовало накоплению негативной информации о союзниках — росту информационных предпосылок будущего образа врага.
Так, 13 сентября 1945 г. в «Правде» появилась одна из первых заметок о связях через подставных лиц американских и германских фирм во время войны. В октябре ряд высокопоставленных чиновников — «помощник военного министра Макклой, заместитель Эйзенхауэра генерал-лейтенант Клей, политический советник Мэрфи» — обвинялись в том, что вразрез с линией Госдепартамента планировали восстановление экспорта химикатов и удобрений, производимых «И.Г.Фарбениндустри», мощности которого было легко перестроить на выпуск военной продукции. Дело концерна разрасталось и систематически освещалось прессой12.
С октября 1945 г. в советских газетах начинают публиковаться заметки о решениях комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, направленных против американцев и общественных организаций — антиизоляционистов радиообозревателей Кингдона, Уолина, Стила, Серджио, конгрессменов Коффи, Паттерсона, «Национальной федерации борьбы за конституционные свободы», «Объединенного комитета помощи антифашистам эмигрантам», «Совета американо-советской дружбы», которые вели борьбу за соблюдение демократических прав в США. Комиссию обвиняли в преследовании журналистов, фактическом попустительстве профашистской и антисемитской пропаганде, попытках помешать деятельности перечисленных организаций. До апреля 1946 г. в «Правде» появилось не менее семи подобных материалов13. В сентябре 1945 г. после трехмесячного перерыва появилась первая перепечатка из зарубежных источников, имевшая антиватиканскую направленность. С декабря «Правда» публиковала по 1-2 таких заметки в месяц. В декабре 1945 — январе 1946 г. папу Римского критиковали особенно жестко за антисоветское радиовыступление против «тоталитаризма». В статье И.Борисова «Рождественские послания Пия XII» отмечалось, что «папа Пий XII во всех своих посланиях ни разу не осудил ни Гитлера, ни Муссолини, ни одного из фашистских убийц и поджигателей войны. Зато он осуждает тех, кто разгромил фашистские государства и их «новый порядок»14. Статья была опубликована на фоне репортажей о ходе Нюрнбергского трибунала, что придавало ей особую силу в глазах советских людей.
С декабря 1945 г. в «Правде» наблюдается скачкообразный рост количества материалов по колониальному вопросу15 — началось подавление выступлений народов Индонезии и Индокитая голландскими и французскими войсками, оснащенными американским оружием. Максимум сообщений приходится на январь 1946 г., когда проходила первая сессия Генеральной Ассамблеи ООН, обсуждавшая колониальный вопрос.
Не случайно освещение событий в Греции, Иране и Турции — зависимых странах, носило в советской прессе крайне односторонний характер: сводилось к показу преследований «демократических элементов» со стороны «фашистско-монархического режима» в Греции, к проискам «профашиста» Сеид Зия эд-Дина в Иране, разгулу «фашистского хулиганья» в Турции16. Руководители держав-союзниц понимали прием советских пропагандистов: на сессии Генассамблеи ООН министр иностранных дел Великобритании Э.Бевин заявлял, что «греческая ситуация... всегда использовалась в качестве метода контратаки против Англии», и, в противовес предложениям заместителя министра иностранных дел СССР А.Я.Вышинского, предлагал ввести в страну еще большее количество войск17.
Столь конфликтное поведение представителей западных держав было не выгодно СССР, но выгодно советским пропагандистам: союзники своими руками создавали образ захватчиков, колонизаторов, антидемократов.
В случае, если шло урегулирование конфликтов, советские власти и пресса действовали гибко. Так, информационный поток о событиях в Иранском Азербайджане возник в ноябре, достиг пика в декабре 1945 г., исчез в феврале-марте 1946 г.18 Это произошло после того, как иранские власти дали согласие на создание смешанной советско-иранской нефтяной кампании; под нажимом правительства Великобритании, направившего в Иран дополнительные контингенты войск. В результате СССР вывел войска из северной части Ирана — из самопровозглашенных при содействии СССР Автономной Республики Азербайджан и Курдской Народной Республики.
Несмотря на очевидные факты, говорившие о кризисе антигитлеровской коалиции, пропагандисты настойчиво подчеркивали единство держав. Никаких прямых обобщений о характере экономической и политической системы союзников из публикуемых материалов не делалось. Так, 20 января 1946 г. «Правда» сообщала о панических настроениях, охвативших ряд американских политиков: сенаторы-демократы Истленд и О'Даниэль заговорили о «руке Москвы», которая, мол, вызвала волну забастовок с целью установить контроль над американским правительством. Подчеркнув, что речь идет только о временных «внутренних затруднениях американской промышленности», советский «обозреватель» высмеял отдельных «людей, потерявших элементарное чувство душевного равновесия перед лицом послевоенных трудностей».
Советский читатель был информирован о трудностях, которые переживали народы держав-союзниц. Особый упор пресса делала на прогрессирующую динамику забастовочного движения в США. В качестве источника использовался, например, журнал министерства торговли США «Сервей оф Каррент бизнес», который сообщал о сокращении производства стали, грядущем пятимиллионном сокращении рабочих мест в оборонной промышленности, жилищной нужде простых американцев, росте преступности среди молодежи. В апреле 1946 г. в «Правде» появилась заметка о возрождении в США расистской организации «Ку-клукс-клан»19. Положение дел во Франции, Великобритании и Германии представало еще более мрачным: черный рынок, спекуляция, карточки, контрасты богатства и бедности, разорение, а также махинации американских военнослужащих на черном рынке20.
Подобная информация выполняла две функции: во-первых, внушала советским людям мысль о том, что после войны в западных странах живут еще хуже, чем в СССР; во-вторых, использовалась для изображения англо-американских и других противоречий, играя на которых правительство СССР пыталось сохранить антигитлеровскую коалицию.
С первой половины 1946 г. сообщения о противоречиях между либеральными державами стали систематическими. Так, в январе «Правда» цитировала оценки результатов переговоров США и Великобритании по вопросу о финансовой помощи: «Тайме» назвала соглашение «экономическим Дюнкерком»; в феврале газета информировала о требовании США навести «твердый порядок» как условии предоставления займа Франции; в марте — о предоставлении займа с целью «удержать Италию вне русской орбиты»21.
Сообщения об американском диктате в отношении союзников сопровождались другими: о размещении американских военных баз и аэродромов в Саудовской Аравии, Исландии, Иране. С октября 1945 по март 1946 г. в «Правде» появилось не менее 5 таких заметок без комментариев22.
Рост внешнеполитической, экономической и идеологической экспансии США, внутрикоалиционных противоречий советское правительство не могло не оценивать как угрозу интересам СССР. Пропагандистский метод «частичной идеологии» все менее подходил для сложившейся к марту 1946 г. ситуации: «цитатничество», косвенная критика союзников входили в противоречие с «партийностью» советской идеологии и пропаганды. Размывая границы метода, с февраля-марта 1946 г. вынуждено расширилась сфера разоблачительной деятельности советской прессы.
Усиление антисоветизма на Западе и ответ Москвы
На начало февраля 1946 г. приходится пик антисоветской кампании в США и Канаде, которая была детерминирована внутренними экономическими и политическими процессами: стремлением правых кругов затушевать послевоенные противоречия и объяснить рост забастовочного движения действиями Москвы; действиями военных, которые не желали допустить гражданских до контроля над ядерными исследованиями, производством. В развернувшейся кампании шпиономании использовались показания перебежчика Гузенко — бывшего шифровальщика посольства СССР в Канаде, рассказавшего о советской разведке ядерных секретов Запада23.
Практически три недели советское правительство ничего не предпринимало против антисоветской кампании. Только 21 февраля в передовой «Правды» появилась советская трактовка событий: М.Кинг, премьер-министр Канады, поспешил на помощь Э.Бевину, который потерпел провал на первой сессии Генассамблеи ООН по колониальному вопросу. В «Заявлении советского правительства», опубликованном рядом, была сделана неуклюжая попытка подменить суть событий: угроза безопасности Канаде отрицалась на том основании, что полученные разведкой сведения не имели «большого интереса для советских органов». На следующий день, 22 февраля, Дж. Кеннан, временный поверенный в делах США в СССР, послал из Москвы так называемую «длинную телеграмму», в которой обвинял СССР в стремлении «разрушить гармонию нашего общества». Его предложения сводились к сворачиванию отношений с СССР и превращению коммунизма в пугало. Как предполагает А.М.Филитов, кампания шпиономании в США имела еще одно серьезное последствие. В статье «Как начиналась "холодная война"» он пишет, что «определенный контраст между "мягким", подчеркивающим возможности послевоенного сотрудничества предвыборным обращением ЦК ВКП(б) от 2 февраля и более жестким, не упоминающим о таких возможностях сталинским выступлением 9 февраля, как раз тем и объясняется, что в промежутке (3 февраля) начались "шпионские страсти" в США»24.
В предвыборной речи И.В.Сталин призывал оказать помощь ученым, которые должны были помочь быстрее восстановить разрушенное хозяйство. Апологетика всей предвоенной политики, которой изобиловала речь, привела к констатации: советский общественный строй — «лучшая форма организации общества, чем любой несоветский общественный строй». Не случайно наиболее дальновидные публицисты Запада, например У.Липпман, с беспокойством восприняли заявление советского руководителя. В связи с этим советские пропагандисты, ранее считавшие американского обозревателя объективным, теперь навесили ему ярлык «глашатая гонки вооружений, направленной против СССР». В международном обозрении «Правды» за 17 февраля 1946 г. отмечалось: «Уолтер Липпман исказил и извратил речь товарища Сталина. Он заявил, что в СССР не будет якобы принято мер к повышению жизненного уровня населения и что программа промышленного строительства СССР не что иное, как... "программа перевооружения"».
Жесткие заявления советских пропагандистов, как в случае с У.Липпманом, приводили к тому, что доброжелательно настроенная по отношению к СССР часть интеллигенции Запада начала переходить на антисоветские позиции.
Максимум политической выгоды из создавшейся ситуации извлекли правые силы либеральных супердержав и У.Черчилль. 5 марта 1946 г. он выступил со знаменитой фултонской речью. Дискредитацией выступления Черчилля — отставного политического деятеля — занялся лично И.В.Сталин. В интервью газете «Правда» он расценил демарш Черчилля как «опасный акт, рассчитанный на то, чтобы посеять семена раздора между союзными государствами». Подразумевалось, что Черчилль не выражает позиции и «простых людей из небольших домов», и правительств держав. Призывы отставного премьера к военному сотрудничеству «братской ассоциации народов, говорящих на английском языке» были оценены как «расовая теория», сравнивались с гитлеровскими. На обвинение в создании «везде» пятых колонн коммунизма Сталин ответил панегириком международному коммунистическому движению25. Советские газеты немедленно поместили сообщения об осуждении позиции Черчилля английскими и американскими парламентариями, заявление Г.Трумэна о перспективах развития мирового сообщества: «...работать вместе так же, как и сражались вместе»26. В речи перед избирателями и интервью «Правде» И.В.Сталин сформулировал основные постулаты советской пропаганды, которые уходили своими корнями в решения XVIII съезда ВКП(б). В феврале-марте 1946 г., в отличие от прошедшего после окончания Второй мировой войны периода, в них более четко выражено противопоставление советской и капиталистической систем. Пропагандисты должны были прославлять мирный труд советского народа, который восстанавливает разрушенное войной хозяйство; показывать прогрессивность и демократизм советского строя, возглавляемого ВКП(б) и лично И.В.Сталиным; доказывая миролюбие СССР, убеждать, что необходимо держать «порох сухим»; показывать коммунистов защитниками демократии во всех странах мира; призывать к сохранению единства держав антигитлеровской коалиции — гаранта сохранения мира на планете; разоблачать реакционных политиков Запада — «поджигателей войны», действия которых идут вразрез с политикой коалиции.
Чрезвычайно острая реакция советского правительства на выступление У.Черчилля, использованная в выступлении И.В.Сталина лексика и обороты — «поджигатель войны», «будет бит, как они были биты в прошлом, 26 лет тому назад», говорят о том, что отставной премьер-министр превратился в персонального врага номер один для советских пропагандистов. То же произошло и с социалистами западной Европы. Если летом и осенью 1945 г. победы социалистов на выборах во Франции и Великобритании воспринимались как триумф, то в феврале 1946 г. «Правда» констатировала разрыв социалистами Франции блока с коммунистами, их антикоммунизм; лейбористы Великобритании резко осуждались за их линию внешней политики, которую поддержали даже консерваторы-оппозиционеры во главе с Черчиллем27.
Таким образом, кризис антигитлеровской коалиции привел к становлению идеологических предпосылок, которые со временем станут признаками западного образа врага: пропагандисты систематически информировали советских людей об отсутствии на Западе демократии, колониальной политике европейских держав, противоречиях между США и европейскими странами, тяжелом положении трудящихся Запада, нежелании США и Великобритании выполнять Потсдамские соглашения, окружении территории СССР американскими военными базами, антисоветской пропаганде правых кругов Запада.
Однако весной 1946 г. газеты все еще продолжали публиковать позитивную информацию о США: об испытаниях цветного телевидения, обеде в американо-русском институте, посвященном памяти Рузвельта, заявление Г.Трумэна в связи с Днем Победы, в котором подчеркивалась необходимость сохранения коалиции28.
Одновременно по личному указанию И.В.Сталина ЦК ВКП(б) предпринял меры по значительному улучшению работы пропагандистского аппарата29.
§ 3. Первый этап реорганизации пропагандистского аппарата — период кризиса антигитлеровской коалиции
Кадры агитпропа и сущность реформы
Пресса была главным инструментом идеологического влияния государства в дотелевизионную эпоху. Радиоточки и приемники еще не стали обиходными для значительной части населения СССР. В апреле 1946 г. в стране насчитывалось: 21 центральная газета, 5610 газет республиканского, городского и районного подчинения. Разовый тираж был недостаточен — 90 экземпляров на тысячу человек1. Напрямую или опосредованно, через ведомства, редакции газет подчинялись Управлению пропаганды и агитации (УПА), которое включало секретариат и 19 отделов, в том числе отдел центральных и отдел местных газет. В июне 1946 г. в УПА работали 259 человек, не считая технического персонала. Почти все — 239 человек — имели высшее образование, как правило, гуманитарное — 224 человека. 215 человек работали в ЦК не более пяти лет2. Это были новые кадры, выдвинутые после 1939 г., руководившие психологической войной в годы Второй мировой войны. Они стали исполнителями решений ЦК партии по реформированию газет.
Сущность реформы состояла в мобилизации аппарата на отпор антисоветизму Запада, содержание — в подборе кадров, изменении публикаций в духе партийности.
Санация советских газет и журналов
Ряд изданий подвергся реорганизации еще раньше. В мае 1945 г. это коснулось журнала «Большевик», редакцию которого обвиняли в том, что журнал перестал быть «подлинно боевым теоретическим органом партии». Журнал «Под знаменем марксизма» ликвидировался как не выполняющий свои функции3. В феврале 1946 г. В.М.Молотов предложил поддержать инициативу руководителя ВОКС В.С.Кеменова по созданию журнала, который бы «марксистски» освещал явления зарубежной культуры4. С июня 1946 г. начал выходить орган Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) «Культура и жизнь», ставший компасом идеологических кадров в период перестройки работы пропагандистского аппарата. В записке УПА «О мерах улучшения работы в области пропаганды, литературы, культуры и искусства», которую Г.Ф.Александров 14 апреля 1946 г. направил А.А.Жданову, констатировалось, что «основным недостатком большинства местных газет является низкий культурный уровень этих газет». Те же замечания были сделаны и в адрес центральной печати. Среди предложенных мер были: укрепление редакций квалифицированными кадрами, 20-30% увеличение тиражей местных газет, 17-22% сокращение штатов редакций газет5. С апреля по август 1946 г. рассматривался вопрос о реорганизации газеты «Правда». Оргбюро, секретариат ЦК ВКП(б) потребовали от редколлегии прекращения публикаций «серых материалов», возвращения ее ведущей роли в печати, углубленного анализа и смелости в освещении прежде всего международных вопросов. Редакция должна была направить своих корреспондентов в крупнейшие страны Запада и Восточной Европы. Вопросам международной жизни и внешней политики СССР редколлегия должна была отводить не менее полутора-двух газетных полос. Важнейшими задачами газеты были: «вести борьбу с происками международной реакции, разоблачая экспансионистские и антисоветские тенденции империалистических кругов и их враждебную СССР пропаганду»; «систематически публиковать материалы о развитии и упрочении демократического строя в странах, освобожденных Красной Армией», освещать деятельность рабочего и демократического движения в странах Запада. Главным редактором «Правды» предлагалось вновь назначить П.Н.Поспелова, редактором отдела партийной жизни — Л.А.Слепова, пропаганды — Д.Т.Шепилова, критики и библиографии — Д.И.Заславского. Обозревателями по международным вопросам были назначены О.В.Куусинен, Д.И.Заславский, Е.М.Жуков, Б.Н.Пономарев6.2 августа 1946 г. Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило постановление «О мероприятиях по улучшению газеты "Правда"».
Вскоре П.Н.Поспелов представил в ЦК ВКП(б) план работы газеты на октябрь-декабрь. План отразил заметное изменение масштаба и глубины критики держав-союзниц. Так, главный редактор предлагал разоблачать заграничную «шумиху» о новой войне, американскую политику в Китае и английскую на Ближнем Востоке, продажность «свободной печати». Серия статей должна была быть посвящена англо-американским противоречиям. Предполагалось подвергнуть критике «англо-американскую помощь Франко» и «экономическую экспансию США»7. Серьезные замечания получили и другие центральные газеты. Так, в апреле 1946 г. редколлегии «Известий» вменялось в виду механическое копирование «Правды», грубые ошибки, наносившие СССР серьезный идеологический ущерб. 20 сентября 1946 г. критику газеты повел орган УПА «Культура и жизнь». В статье «О некоторых недостатках газеты "Известия"» отмечалось, что редакция не имеет собственной позиции — «излагается лишь точка зрения иностранных газет»; высказывалось недовольство тем, что «читателю предоставляется самому разобраться в высказываниях зарубежной печати», а также отсутствием боевитости и конкретности в изложении материала — «газета уклончиво и полунамеками говорит о "всех тех", кто "пытается" мешать успешному разрешению проблемы демилитаризации и денацификации Германии». Отсутствие инициативы и плановости, считали работники ЦК ВКП(б), привело редакцию «Известий» к тому, что из поля ее внимания выпали проблемы развития послевоенной мировой экономики, внутриполитического положения в США и Великобритании. Санация газеты министерства обороны «Красная Звезда» должна была быть еще более радикальной: в апреле 1946 г. газета просто не имела редколлегии9.
Решения ЦК ВКП(б) по вопросам ведения пропагандистской работы популяризировала газета «Культура и жизнь». В июне-сентябре 1946 г. на ее страницах были подвергнуты критике журналы «Новый мир», «Крокодил», «Звезда», «Огонек», газеты «Советское искусство», «Известия», а также владимирская областная газета «Призыв». Одновременно повышался статус и материальный уровень журналистов и редакторов партийных издании. Цензура осуществлялась руководителями УПА, отделом печати МИДа, Уполномоченным Совета министров СССР по охране военных и государственных тайн в печати (Главлит). В угоду политическим интересам СССР они сдерживали чрезмерное рвение пропагандистов. Так, в августе 1946 г. руководство УПА не считало возможным освободить журнал «Крокодил» от МИДовской цензуры и отклонило ряд материалов на международные темы, имевшие антиамериканскую направленность. Недовольный Д.Заславский, ответственный редактор, пенял отделу печати министерства, что он «толкает "Крокодил" на осужденный в газете "Культура и жизнь" ложный путь беззлобного и мелкого юмора»11.
Причины, следствия, причины
Таким образом, весной-осенью 1946 г. Политбюро, Оргбюро, Секретариат ЦК ВКП(б) приняли ряд решений, направленных на улучшение пропагандистской работы советской печати — «самого острого орудия большевистской партии»12. Не подвергая сомнению важность сохранения антифашистской коалиции, кремлевские руководители одновременно пытались дать отпор идеологической экспансии Вашингтона и Лондона. Антисоветские выступления по-прежнему приписывались отдельным лицам и реакционным «кругам». Вместе с тем, изменился масштаб и глубина критики Запада, действия «поджигателей войны» все чаще сравнивались с фашистскими. Следствие — подобные действия были ответом на антисоветизм Запада, советская пропаганда по мере обострения международных отношений превращалась в причину «холодной войны».
§ 4. Возникновение образа врага
Двойные стандарты политики и пропаганда
С начала лета 1946 г. в советской прессе появляется все больше статей и заметок, в которых «поджигателями войны» предстают лидеры США и западноевропейских государств. Так, 2 июня 1946 г. «Правда» цитировала следующее высказывание американского комментатора Стила: «Бирнс заявил Трумэну, что он не способен проводить "твердую политику" по отношению к Советскому Союзу, если Соединенные Штаты не смогут достичь высокого уровня производства путем прекращения забастовок, мобилизации рабочих и обеспечения внутреннего единства в Соединенных Штатах». Подобные высказывания соседствовали с призывами обеих сторон сохранить антигитлеровскую коалицию, что отражало реальную противоречивость международной обстановки: обострение конфронтации сочеталось с компромиссами по ряду вопросов. Но объективно действия держав способствовали углублению кризиса коалиции. «Лето и осень 1946 г. были временем острой полемики на многочисленных международных форумах, на разных уровнях, — писал А.М.Филитов1, — в ООН, где начал обсуждаться вопрос о контроле над атомной энергией; на Парижской мирной конференции, где обсуждался вопрос о мирных договорах со странами — бывшими союзницами гитлеровской Германии; на сессиях СМИД, где помимо этих договоров начали обсуждаться и германские дела (в том числе и "договор Бирнса"). Все больше разгорался конфликт в самой Германии: шла речь о сепаратном объединении американской и английской зон (создании "Бизоний"); была закрыта граница между этими зонами и советской; Бирнс выступил с речью в Штудгарте (6 сентября 1946 г.), где поставил под сомнение незыблемость границы по Одеру-Нейсе, — это была явная апелляция к немецкому национализму и реваншизму».
В контексте международных отношений внутриполитические и идеологические меры советского правительства в 1946 г. объективно вели к возникновению в скором будущем образа врага.
Новым моментом в советской пропаганде в июле 1946 г. стала прямая критика советскими журналистами Б.Изаковым и М.Марининым (Я.С.Хавинсон) «атомной дипломатии» США. В статьях «Бикини», «Атомная дипломатия и ее маневры» подчеркивалось, что атомный шантаж дискредитирует американские «разговоры» об атомном разоружении, план Баруха; политика американцев направлена на сохранение атомной монополии. Причины милитаристской политики союзника советские журналисты видели, во-первых, в увлечении атомной бомбой, силой и, во-вторых, в стремлении США избежать послевоенного экономического кризиса за счет союзников и других суверенных государств2. Статьи появились накануне принятия конгрессом США законопроекта Мак-Магона, согласно которому правительство США не имело право предоставлять информацию об атомных секретах даже Англии. Вместе с тем, пропагандисты СССР использовали старый прием, перекладывали ответственность за сложности во взаимоотношениях с США на различные «темные силы». Однако и здесь появлялись новые моменты, которые вели к разрушению коалиции. Так, 24 июля Д.Заславский опубликовал в «Правде» статью «Черное дело американской охранки». В ней рассказывалось о неудачной попытке Управления стратегических служб (УСС) США обвинить в шпионаже офицера советской миссии в Америке Редина. С точки зрения журналиста, УСС стремилась обмануть американский народ, скрыть неблаговидные дела спецслужб и подорвать единство держав коалиции3.
Продолжая дискредитацию У.Черчилля, Заславский 1 августа 1946 г. в статье «Лобызание Геббельса» процитировал известные слова Геббельса и Черчилля о «железном занавесе» и резюмировал: «Совпадение полное: Черчилль повторил Геббельса... Перед своим издыханием Геббельс словно напутствовал будущих антисоветских клеветников... послал им последнее мерзостное лобызание».
Главным виновником кризиса коалиции советское руководство считало правительство Великобритании. Летом 1946 г. советская пресса не скупилась на критику министра иностранных дел Э.Бевина, а также колониальной политики Великобритании. 15 июля Б.Изаков, иронично передернув любимое выражение У.Черчилля, опубликовал в «Правде» статью «За бархатным занавесом». «Тяжелые складки бархатного занавеса скрывают звуки выстрелов, человеческие стоны, ропот недовольства, — скрывают, но не могут заглушить», — писал журналист.
Опубликованные в 70-е годы архивные документы действительно свидетельствовали, что правительство Великобритании, по выражению А.М.Шлезингера, «выдвигало упиравшиеся и нерешительные, по их мнению, Соединенные Штаты на передовую роль в "холодной войне"». Вместе с тем, американский историк явно преуменьшает роль США в развязывании «холодной войны»; пытается представить правительство своей страны защитницей демократии во всем мире, преуменьшает значение чисто американских интересов в проведении послевоенной экспансионистской политики4.
Для ее проведения правительству США и потребовался образ советского врага. Президент США Гарри Трумэн настолько поверил в пропагандистскую идею о стремлении СССР подчинить Западную Европу вплоть до Ла-Манша, что игнорировал объективные факторы. 11 июня 1946 г. он отверг все аргументы начальника штаба армии США Д.Эйзенхауэра, который доказывал военно-техническую необоснованность разговоров о возможности русского наступления в Европе5. Но под воздействием пропаганды не устоял и Эйзенхауэр: к середине 1947 г., следуя за эволюцией общественного сознания в США, он перешел к черно-белой системе взглядов «холодной войны». Свою лепту в этот процесс внесли и друзья-миллионеры Эйзенхауэра, готовившие популярного человека к политической карьере. Боевого генерала «обволакивали роскошью». «Имея доход в пятнадцать тысяч долларов (всего лишь. — А. Ф.) в год, — пишет биограф Эйзенхауэра Стивен Амброз, — он регулярно отдыхал так, как могут себе позволить отдыхать только самые богатые люди»6. Вместе с новым образом жизни Эйзенхауэр впитывал в себя и новые идеи в духе «холодной войны».
Столь же нелогично, как и Г.Трумэн, вел себя и И.В.Сталин. Только в противоположном смысле: в ответах на вопросы президента американского агентства Юнайтед Пресс Хью Бейли, опубликованных 30 октября 1946 г. «Правдой» и другими газетами, он вопреки фактам и заявлениям Р.Бирнса полностью отрицал усиление напряженности во взаимоотношениях супердержав, по-прежнему считал «поджигателями войны» только «Черчилля и его единомышленников в Англии и США». Секрет алогизма раскрывался просто: на вопрос «Заинтересована ли все еще Россия в получении займа у Соединенных Штатов?» ответ был ясным и коротким: «Заинтересована». Сталин готовил предпосылки к сессии Генеральной Ассамблеи ООН, которая в конце 1946 года приступила к обсуждению вопросов международного сотрудничества.
Кремлевские руководители с недоверием и подозрительностью относились к интеграции европейских экономик в послевоенный период, к новым возможностям антикризисного государственного регулирования экономики в капиталистических странах. Прежде всего потому, что все иные виды интеграции обгоняла военная, а идея была высказана не кем иным, как У.Черчиллем. Надеясь на наличие непримиримых противоречий между капиталистическими странами, советские пропагандисты муссировали тезис о возможном распаде союза «англосаксонских держав».
Выдавая желаемое за действительное, ведущий советский специалист по мировой экономике академик Е.С.Варга опубликовал 27 ноября 1946 г. в «Правде» статью «Приближение экономического кризиса в капиталистическом мире». США, констатировал академик, находятся накануне кризиса, а его «разрушающее воздействие» не позволит европейским странам достигнуть «полосы экономического расцвета».
Представляется, что специфический термин «англо-саксонские державы», активно используемый именно весной 1946 — весной 1947 г., также выражал интересы советского руководства: не обращать внимание на идеологические разногласия с США, извлечь экономическую выгоду, а ответственность за кризис коалиции возложить на Великобританию. Вместе с тем, отрицая усиление международной напряженности, ЦК ВКП(б) предпринимал меры по консолидации идеологических кадров, воспитанию масс в духе советского патриотизма в условиях «жесткого курса» США. Идеологические постановления ЦК ВКП(б) августа-сентября 1946 г.7 в первую очередь предусматривали устранение «иностранного влияния» в искусстве. Увлечение театральных коллективов страны пьесами современных зарубежных авторов стало отождествляться с «пропагандой реакционной буржуазной идеологии и морали», «попыткой отравить сознание советских людей мировоззрением, враждебным советскому обществу, оживить пережитки капитализма в сознании и быту». С точки зрения руководства страны, причины ошибок лежали в области субъективного: проистекали из незнания предмета, легкомысленного отношения к делу работников культуры.
В свете партийных установок летом-осенью 1946 г. газета «Культура и жизнь» подвергла критике абстрактных «низкопоклонников». Одной из немногих статей, в которых называлось имя конкретного «эстета», была статья зав. отделом искусств УПА Б.С.Рюрикова «Против эстетства и равнодушия». «Это идейно убогая критика, — писал о творчестве критика А.С.Гурвича Рюриков, — она по сути дела ничему не учит и никуда не ведет»8. Аппарат УПА развивал основные положения постановлений партии. В конце ноября 1946 года Г.Ф.Александров направил секретарю ЦК А.А.Жданову проект тезисов «О партийности литературы». Четвертый пункт тезисов говорил о шовинистических настроениях номенклатуры: «Наша литература, отражая строй более высокий, чем любой буржуазно-демократический строй,.. .имеет право на то, чтобы учить писателей зарубежных стран новой общечеловеческой морали. Советским писателям не к лицу преклонение перед буржуазной литературой Запада, переживающей гниение и распад»9.
Вторым изданием, на страницах которого проводилась кампания, стал журнал «Крокодил». Немногочисленные карикатуры, рисунки обличали пошлость неких неназванных пьес советских авторов, требовали удалить «сор из театральной избы», подразумевая под сором пьесы современных зарубежных авторов; высмеивали беспринципных культработников, расточительство и кумовство в кинематографе10.
Подобные материалы не занимали много места в газетах и журналах. Судя по отчетливой направленности прессы второй половины 1946 — начала 1947 гг., ее гораздо больше волновали проблемы бюрократизма в советских учреждениях, «блат» — наличие черного рынка, нерасторопность хозяйственников, заформализованность культработы, «головотяпство», «ретуширование» проблем при движении бумаг вверх по бюрократической лестнице. Во многих статьях авторы призывали смело выдвигать новые кадры и улучшать управление народным хозяйством11.
Государственная тревога номенклатуры
Таким образом, ни в постановлениях ЦК ВКП(б), ни в прессе во второй половине 1946 г. не было ярко выраженного внешнего и внутреннего врага. Вместе с тем, профилактические мероприятия советского правительства в области идеологии в контексте международных отношений стали мощным импульсом для советской номенклатуры. Осенью 1946 — весной 1947 г. в УПА стали поступать официальные документы и письма, которые отражали обеспокоенность служащих разного ранга, видевших образ врага в соответствии со своим кругозором в разных людях, общественных движениях, государствах. Так, Главное политическое управление Вооруженных сил СССР и Совинформбюро в лице И.Шикина и В.Каблучко уведомляли ЦК ВКП(б) об ожесточенной идеологической борьбе за умы интеллигенции и народа в Германии, Польше, Чехословакии. Картина вырисовывалась угрожающая: союзников обвиняли в проповеди антисоветизма, западных ценностей, помощи «реакционерам» типа Миколайчика в Польше12. Советские представители за рубежом — военные, партработники, корреспонденты газет все чаще сообщали о провокационном поведении оккупационных английских и американских властей в Германии, антисоветских выступлениях немецкой социал-демократии, заявлявшей об отсутствии в СССР социализма, наличии эксплуатации граждан государством, низком жизненном уровне13. Политическое руководство СССР не было довольно и положением внутри и на окраинах страны. Инспекторы ЦК ВКП(б) и корреспонденты центральных газет сообщали о сильном националистическом и сепаратистской движении в западных областях СССР: распространении листовок и слухов, нелегальных газет, проведении террористических акций в городах, например, Риге. Число убитых «бандитами» доходило до 250-300 человек в месяц. Одним из гнезд национализма были признаны университеты Западной Украины, Латвии. Украинских писателей инспекторы ЦК ВКП(б) обвиняли в стремлении освободиться от партийного контроля и получить «свободу слова»14. Сообщая о фактах плохого ведения хозяйства в только что организованных колхозах и совхозах, МТС, о мародерстве работников госбезопасности, корреспонденты ЦК не связывали с ними радикализм части местного населения. Вину за происходившие эксцессы они возлагали на местные кадры, обвиняя их в низком политическом и культурном уровне, сочувствии националистам и «кулакам». Получая тревожные сигналы, А.А.Жданов, Г.Ф.Александров и соответствующие министерства разрабатывали планы устранения недостатков.
Сильное беспокойство работников Совета по делам религий и культов Узкова и Врачева, а также их руководителя И.В.Полянского, вызывал повсеместный рост религиозного движения. Важнейшим врагом в западных областях страны они считали католицизм — организацию с «ярко выраженным политическим направлением», «фанатиков-ксендзов»15. Представители местных обкомов и крайкомов партии, начальники управлений МТБ по Пензенской, Горьковской, Калининской, Воронежской, Рязанской, Смоленской, Молотовской областям, Алтайскому краю свидетельствовали, что в 1946-1947 гг. религиозность населения возрастала: религиозное движение набирало силу, церковь на местах вмешивалась в гражданские дела, религиозные обряды отправляли даже коммунисты-руководители и их родственники. Это объяснялось не по-марксистски — «саморазорванностью и самопротиворечивостью этой земной основы» (К.Маркс), т.е. не свойствами государственного и общественного строя, а исключительно «психологическими переживаниями населения» по поводу потерь в годы войны и ослаблением культурно-воспитательной работы. Особую опасность, с точки зрения местных начальников МТБ, представляли истинно-православные христиане, иоанниты, ряд других церквей, которые провозглашали необходимость борьбы с «безбожной советской властью и коммунистами», предвещали скорую войну с Америкой и гибель СССР16.
Сама советская действительность — послевоенный голод, контрасты жизни номенклатурных работников и нищеты основной массы народа, создавала питательную среду для неосмысленного протеста и возникновения инакомыслия. Вернувшиеся домой фронтовики выражали недовольство расхищением колхозного добра председателями и бригадирами, высокими налогами, неуважительным отношением администрации к семьям фронтовиков; офицеры — плохим питанием в воинских частях, низким качеством организации досуга, хищениями и рукоприкладством старших начальников, слабой боевой подготовкой. Согласно своему воспитанию, они видели главную причину в бездействии местного начальства, что излагали в письмах в «Красную Звезду», редакция которой переадресовывала их «выше». Поступающие в УПА сведения говорили об ослаблении после войны внутреннего социально-политического единства, начале девальвации советских ценностей у некоторых слоев населения. Социальное недовольство граждан порой прорывалось по незначительным поводам. Так, в сентябре 1946 г. демобилизованный Бушуев с горечью писал о процессе вручения наград в Куйбышевском областном военкомате: «Вместо торжественной обстановки — грязная, полутемная лестница, и чувствуешь себя не как достойный сын своей Родины, а как КАКОЙ-ТО ОТЩЕПЕНЕЦ»17 (выделено мною. -А.Ф.). Поиском «отщепенцев» среди интеллигенции занимались ортодоксальные коммунисты: профессор Ленинградского университета А.Я.Металлов в сентябре 1946 г. обратился в «Правду» с письмом, в котором разоблачал «формалистов» — руководителей кафедр и факультетов МГУ и ЛГУ. «...даже последние постановления ЦК не внесли каких-либо существенных улучшений», — сожалел он. Получив письмо, встревоженный А.А.Жданов адресовал вопрос «как поправить дело?» Г.Ф.Александрову18. Подавляющее большинство советских людей были уверены в справедливости и несокрушимости советского строя. Слишком сильным было доверие народа к «великому Сталину»; трудности быта списывались на последствия войны. Вместе с тем, поворот к «холодной войне» в 1947 году совпал с окончанием ожидания послевоенных перемен, ростом разочарования среди широких слоев населения19.
Советским руководителям, пропагандистам надо было дать свое объяснение причин тяжелой жизни, отсутствие каких бы то ни было улучшений в быте миллионов людей. Это было тем более актуально, что кардинального улучшения в ближайшие годы не предвиделось: огромное количество сил и средств тратилось на создание новейших вооружений, ядерной бомбы. Сместить фокус внимания людей с трудностей быта, консолидировать вокруг правительства можно было за счет образа врага, происками которого было легко и просто объяснить отсутствие ожидаемых перемен.
В ноябре-декабре 1946 г., одновременно с заявлениями Сталина об отсутствии напряженности во взаимоотношениях супердержав и борьбой с «низкопоклонством» внутри страны, Управление пропаганды и агитации начало анализировать степень агрессивности Запада. В справках «К вопросу о поводах для нашей подозрительности» и «Антисоветские вымыслы капиталистической печати» были собраны многочисленные высказывания официальных лиц и журналистов Запада антисоветской направленности. Особо подчеркивалась негативная роль американской печати и «интриганская» — правительства Великобритании, в расколе коалиции20. Резкими критиками политики США стали писатели, побывавшие за границей. Так, в ноябре 1946 г. И.Эренбург выступил перед коллегами из ССП. Ссылаясь на разговор с бывшим министром торговли США Г.Уоллесом, он рассказал о росте антисоветских настроений в правительственных кругах США, о расправах над защитниками рузвельтовской политики сотрудничества с СССР; обращал внимание на не понятный европейцу стиль американского мышления. Вместе с тем, писатель в разгар борьбы с низкопоклонством не стесняясь восхищался американским бытом, техникой, особенно полиграфической: «Быстрота информации невероятная. Вот что значит пропаганда»21.
Новая информационная реальность и политика
В первой половине 1947 г. советские пропагандисты, пресса последовательно освещали факты, которые свидетельствовали об ухудшении международной обстановки: создание Бизоний в январе 1947 г.; заключение в марте 1947 г. франко-английского договора, справедливо воспринятого как основу Западного блока; нежелание западных держав считаться с советскими интересами во время Московского СМИД; окружение СССР системой военных баз США и Великобритании; дипломатию канонерок со стороны США в отношении западноевропейских и азиатских государств22.
Несмотря на очевидные факты, советское правительство по-прежнему пыталось вести сдержанную политику в отношении США. Так, И.В.Сталин весьма спокойно воспринял провозглашенную 12 марта 1947 г. «доктрину Трумэна», хотя она имела явную антисоветскую направленность: Трумэн призывал к оказанию экономической и военной помощи Греции и Турции с целью остановить наступление «тоталитаризма»23.
Не менее сдержанным было поведение И.В.Сталина во время и сразу после потерпевшей крах московской сессии СМИД, на которой обсуждался германский вопрос. Делегации западных держав не пожелали считаться со стремлением Кремля получить германские репарации. Однако во время встречи с Д.Маршаллом 15 апреля 1947 г. Сталин охарактеризовал конференцию как «только первые перестрелки и стычки передовых сил в этом вопросе» и выразил надежду на достижение со временем компромисса24.
Вместе с тем, «первые перестрелки и стычки» принимали все более ожесточенный политический и идеологический характер и больший масштаб. На Московском СМИД в марте 1947 г. развернулась дискуссия В.М.Молотова и Э.Бевина о Динкельбахе, состоявшем ранее в нацистской партии. Советский министр усмотрел в его нахождении на одном из постов в английской зоне оккупации нарушение Потсдамских соглашений. В пылу полемики представители обеих держав использовали двойные стандарты: отрицая у себя какие-либо недостатки, приписывали их наличие противнику.
В связи с этим конфликтом УПА, по словам одного из сотрудников, «организовало» письмо в редакцию «Манчестер Гардиен», подписанное «А.Леонидовым». Апеллируя к потерям, которые СССР имел в годы войны, автор письма обвинял англичан и американцев в использовании немецких специалистов, состоявших ранее в нацистской партии и помогавших Гитлеру производить вооружения. Редакция английской газеты вернула советской стороне ее же обвинения, констатировав, что в советской зоне также работают бывшие нацисты, а в виде госпредприятий на немецкую землю вернулся «монополистический капитализм». «В то время, как многие из наших друзей в США и Англии трепещут при мысли о "красной сети" и о развращении невинных людей коммунизмом, — несколько иронично характеризовала ситуацию газета, — сон г-на Леонидова, по-видимому, также рядовых русских людей, нарушается мыслями о такой же зловещей сети, которую плетет западный капитализм». Что касается Динкельбаха, то «Манчестер Гардиен» сообщала, что, «прочищенный» оккупационными властями, он занимает пост, на котором все решения принимаются с санкции этих властей. Обвинения советской стороны были признаны дымовой завесой, создаваемой с целью более успешной эксплуатации своей зоны оккупации25.
За идеологическими схватками стояли реальные проблемы. Немецкие специалисты работали не только во всех оккупационных зонах, но и на территории СССР, США. Так, на опытном заводе № 2 министерства авиапромышленности работало около 700 инженеров и техников, не считая членов семей, среди которых были главные конструкторы, награжденные ранее гитлеровскими орденами26. Используя специалистов, бывшие союзники в идеологических целях эксплуатировали проблему, направляя стрелы друг против друга.
В итоге советская администрация в Германии пошла по пути союзников. 28 августа 1947 г. «Правда» сообщила о приказе главноначальствующего маршала Соколовского, разделившего бывших членов НСДАП на «бывших активными фашистами» и неактивных фашистов. Заметка называлась «Два подхода к задаче денацификации» и подразумевала, что в западных зонах все не так. Как правило, подобные публикации заканчивались призывами к бдительности советских людей.
Повышению бдительности служили также сообщения в советских газетах о связях различного рода шпионских групп и целых оппозиционных партий с фашистами и американской разведкой в Польше, Венгрии, Югославии27.
Таким образом, конфронтация держав по различным аспектам взаимоотношений — германской проблеме, «атомным» вопросам, положению дел в Восточной Европе, вела к созданию новой информационной реальности, накоплению недоверия и подозрительности союзников друг по отношению к другу, принятию новых идеолого-пропагандистских решений, углубляющих конфронтацию.
В марте-апреле 1947 г., после публикации «Доктрины Трумэна», во время проведения сессии СМИД советские пропагандисты провели еще один анализ сложившейся в Европе и США ситуации. Источником информации служили зарубежные журналисты. В беседах с ними руководителя Совинформбюро С.А.Лозовского, зам. председателя ВОКС А.А.Караганова интересовало состояние общественного мнения во Франции, США, Бельгии, отношение европейской интеллигенции к политике США, планам создания «западного блока», восприятие различных политических сил и лидеров массами. Из бесед с Женевьевой Табуи, Пертинаксом из Франции, Вивье из Бельгии были сделаны выводы об их идейной растерянности после войны, тяготению к Америке (скорее — буржуазности. —А.Ф.) при словесных утверждениях о нелюбви к «американизму» и советскому коммунизму. Все представляли социалистов как «проституток», которых подкупают американцы, и негативно относились к попыткам создать Западный блок. Коммунистически настроенный писатель Луи Арагон резко отрицательно относился к американской идеологической экспансии; коммунист Маньен из «Юманите» заявил, что национальные интересы во Франции защищают только коммунисты.
Известный радиожурналист Джоханнес Стил отметил, что «единственное, что сейчас пугает американцев, — это возможный кризис», а многочисленные разговоры о мировом господстве США опираются на высокий жизненный уровень населения. Журналист низко оценил широко разрекламированную в СССР пьесу К.Симонова «Русский вопрос», которая, с точки зрения пропагандистов, верно отражала американскую действительность. «Ее было бы невозможно поставить в Нью-Йорке, — заявил Стил, — зрители просто бы хохотали». Искушение журналистов Запада антисоветизмом, чему посвящена пьеса, поставлена более тонко, продолжал он. Журналисту не открыто предлагают взятку, а «обволакивают роскошью» для того, чтобы он поступился своими убеждениями28.
Нарастание американской экспансии заставляло советское руководство разрабатывать дополнительные меры по обеспечению внутреннего морально-политического и идеологического единства общества. В середине апреля 1947 г. УПА разработало «План мероприятий по пропаганде среди населения идей советского патриотизма». Генеральной идеей плана было противопоставление «передового» советского буржуазному. «В основу работы по воспитанию советского патриотизма, — отмечалось в документе, — должно быть положено указание товарища Сталина, что даже «последний советский гражданин, свободный от цепей капитализма, стоит головой выше любого зарубежного высокопоставленного чинуши, влачащего на плечах ярмо капиталистического рабства». Главной внутриполитической опасностью составители плана считали «проявление низкопоклонства и раболепия перед буржуазной наукой и культурой со стороны отдельных неустойчивых граждан СССР». Вместе с тем, комплексный план не определял четко очерченной цели — государства-лидера на Западе, на котором необходимо было сосредоточить пропагандистский огонь: источником опасности предстал абстрактный «капиталистический Запад». В осуществлении плана должны были быть задействованы УПА, центральные газеты, Союз советских писателей, министерство кинематографии, комитет по делам искусств, президиум Академии наук СССР, министерство высшего образования. Предусматривалось создание фильмов, пьес «о советском патриотизме, о национальной гордости советских людей», а также «о нравах и быте буржуазного общества»29. Уже в апреле-мае 1947 г. газета УПА «Культура и жизнь» поместила серию пропагандистских статей: «Ответ господину Дэвиду Лоуренсу», «Разоблаченная легенда», «О советской культуре», «Непреоборимая сила советского патриотизма», «Патриотический долг советских ученых», «Идеи патриотизма в художественной литературе» и другие30. В статьях четко реализовывались установки плана по пропаганде советского патриотизма, появились обобщения, не характерные ранее для советской прессы. Одна из статей называлась «Капитализм и его культура».
Между тем, И.В.Сталин в беседе с видным деятелем республиканской партии США Г.Стассеном, отчет о которой был опубликован «Правдой» 8 мая, еще раз подтвердил необходимость американской помощи СССР («У русских имеется желание сотрудничать»), а также продемонстрировал лояльность к социально-политическому и экономическому строю США («Нужно уважать системы, одобренные народом»).
Прорыв
К середине 1947 г. система межгосударственных отношений накопила огромное количество противоречий и предпосылок для качественного скачка: перехода к «холодной войне». Сдержанность советского руководства по-прежнему объяснялась только стремлением получить от союзников экономическую помощь. 5 июня 1947 г. Д.Маршалл выступил с планом оказания помощи европейским странам, который и послужил поводом к началу открытой конфронтации. Первая реакция кремлевского руководства на «план Маршалла» была сдержанной и осторожной, но в целом заинтересованной. Желая получить кредит и поставки товаров от США, руководители СССР одновременно не могли допустить покушения на советское влияние в Чехословакии и Польше, которые были приглашены на Парижскую конференцию. Инструкции советской делегации, возглавляемой лично В.М.Молотовым, предусматривали выражение протеста «против любых условий такой помощи, которые связаны с нарушением суверенитета европейских стран или их экономическим порабощением»31. Правительство негативно относилось к созданию наднациональных координирующих комитетов по реализации плана, поэтому делегация должна была настаивать на выработке планов оказания помощи на двусторонней основе. И.В.Сталин и МИД были в курсе того, что союзники составляли план с расчетом на отказ СССР от участия в нем32.
По мере роста разочарования в «плане Маршалла» все более жесткими становились оценки политики США советскими пропагандистами. 12 июня 1947 г. Ю.Семенов опубликовал в «Правде» статью «Фашистская «теория» геополитики на американской почве». Исходя из советских представлений о мотивах американских политиков, журналист цитировал «некоего Флауэрса», заявлявшего, что «геополитические соображения» требуют «выбирать своих временных друзей, глядя на их сырье, ...которое должно дополнять экономику США». 29 июня в «Правде» была изложена советская позиция по отношению к «плану Маршалла»: план «неизбежно поведет к вмешательству одних государств в дела других государств». В заключительной речи В.М.Молотова на Парижской конференции 2 июля западные державы обвинялись в стремлении расколоть Европу на два враждебных лагеря, а через несколько дней — в стремлении «создать блок с участием западной Германии». Под давлением советских руководителей от участия в Парижской конференции отказались правительства Польши и Чехословакии33.
К середине лета 1947 г. процесс переосмысления отношений «двух миров» завершился у обеих сторон. Так, голливудская газета «Сценарист» в июле-октябре 1947 г. поместила серию репортажей о визитах президента Лиги кинопродюсеров Америки Эрика Джонстона на все основные киностудии. В студии «РКО» Джонстон «рассказал своим слушателям, что после беседы с государственным секретарем Маршаллом, сенатором Ванденбергом и другими он пришел к совершенно твердому пониманию того, что необходимо было немедленно начинать официальную политику противопоставления своей мощи советской экспансии, подчеркнув, что эта политика должна встретить поддержку в кинофильмах, выпускаемых в США». В студии «Уорнер Бразерс» Джонстон назвал американских коммунистов «предателями», заявив, что его идеал — свобода личности34.
Советская пропаганда откликнулась почти мгновенно: борьба против «голливудской стряпни» стала формой противостояния супердержав. 20 августа 1947 г. «Крокодил» констатировал: «По примеру некоторых американских торговцев политикой торговцы кино начали запугивать Европу "красной опасностью". Брошен лозунг: "Лучшей зашитой против коммунизма является распространение американских фильмов"»35.
Еще накануне открытия Парижской конференции, в июне 1947 г. началась кампания с осуждением «сомнительных граждан СССР» — микробиолога Н.Г.Клюевой и иммунолога Г.И.Роскина, «выдающееся открытие» которых было разрекламировано 11 марта 1947 года газетой «Культура и жизнь». Впервые в послевоенные годы в ходе идеологической кампании пропагандистами был использован образ врага. Внешнего, так как ученые обвинялись в том, что не устояли «перед домогательствами американских разведчиков» и передали им открытие, «являющееся собственностью Советского государства, советского народа»; внутреннего, так как академик В .В Ларин, передавший рукопись книги Клюевой и Роскина американцам, был осужден за «шпионаж». Сами Клюева и Роскин не только не пострадали, но неожиданно получили в распоряжение лучшую лабораторию36. Руководство страны, прекрасно осведомленное о сути происшествия — официальном научном обмене, берегло ценные кадры, а кампанию использовало для разжигания изрядно подзабытой шпиономании, обеспечения режима секретности, разрыва прежних научных связей с США и Великобританией. Обобщая 9 августа ход партийных собраний по данному «делу», работники ЦК ВКП(б) Н.Пегов и И.Поздняк писали: «Многие члены партии в своих выступлениях резко критиковали ротозейство и притупление бдительности среди некоторых работников, в результате чего иностранной разведке облегчается возможность проникновения в советские научные учреждения»37.
«Образ врага» стал средством внедрения в общественное сознание идей «советского патриотизма». Важным аспектом державного патриотического мышления была идея о морально-политическом единстве советского общества. Все негативные явления, с точки зрения организаторов кампании, были результатом влияния Запада. Так, во время философской дискуссии 24 июня секретарь ЦК ВКП(б) А.А.Жданов заявил: «Причина отставания на философском фронте не связана ни с какими объективными условиями... Причины отставания на философском фронте надо искать в области субъективного»38. Под «субъективным» подразумевалось «раболепие и низкопоклонство перед буржуазной философией» начальника УПА Г.Ф.Александрова, вскоре снятого со своего поста.
Проработка столь крупного чиновника должна была усилить эффект от патриотической кампании. Подобная практика воспитания служащих быстро распространяется и на другие их категории: в министерствах заработали «суды чести».
Активным поиском внутренних врагов — «низкопоклонников» перед заграничной культурой, занимался генеральный секретарь ССП А.А.Фадеев. Учитывая, что часть советских литературоведов изучала или хотя бы цитировала творчество русского литературоведа конца ХГХ века А.Н.Веселовского, Фадеев на XI пленуме правления ССП 28 июня выдвинул «творческую точку зрения», согласно которой Веселовский был родоначальником «низкопоклонства перед западом» в России в литературной среде. Удар по «идеологу» «низкопоклонников» был нужен для того, чтобы объявить, например, И.М.Нусинова, написавшего неверную, с точки зрения Фадеева, книгу о Пушкине, «космополитическим последователем» Веселовского, а также заявить, что его последователи «подвизаются в наших университетах». С протестом против подобного мракобесия в ЦК ВКП(б) обратились академики И.Ю.Крачковский, А.Е.Алексеев, И.И.Мещанинов, зам. начальника УПА А.М.Еголин39. Но их выступления уже не могли изменить ситуацию.
В июле-сентябре 1947 г. к формированию у населения патриотизма были подключены председатель правления Союза СП УССР А.Е.Корнейчук, министр просвещения РСФСР А.Калашников, биолог профессор ИЛаптев, президент Академии художеств СССР А.М.Герасимов, зав. отделом пропаганды газеты «Правда» Д.Т.Шепилов и другие'40. В их статьях были подвергнуты критике «формалисты» и антипатриоты, которые, с точки зрения авторов, подрывали передовое советское искусство и науку.
Дискредитация «формалистов» осуществлялась при помощи подтасовки фактов, подмены критикуемого тезиса ссылками на личные качества человека. Характерный пример — статья И.Лаптева «Антипатриотические поступки под флагом "научной критики"», опубликованная «Правдой» 2 сентября 1947 г.
Статья Лаптева была отголоском дискуссии в области генетики. Еще в апреле 1944 г. Т.Д.Лысенко был подвергнут критике со стороны американского генетика Сакса, который утверждал, что к подавлению генетики в СССР привели три причины: наличие националистической позиции, отвергающей чужеродную науку; реакция на искажение принципов генетики со стороны гитлеровцев в их расовых теориях; давление советской политической философии. Генетик академик АН Белорусской ССР А.Р.Жебрак подверг критике политические воззрения Сакса, заявив еще в начале 1945 г. Г.М.Маленкову, что в развале генетики виноват только академик Лысенко. Однако он согласился с научной критикой взглядов Лысенко Саксом41.
Весной 1947 года положение президента ВАСХНИЛ и директора Института генетики АН СССР Лысенко пошатнулось: теперь с критикой его взглядов выступили многие советские ученые. Опасаясь падения, Лысенко активизировал деятельность по дискредитации оппонентов. К счастью для него, международные отношения резко ухудшились, и советское правительство развернуло борьбу с «низкопоклонством» перед заграничной наукой. Используя услуги профессора Лаптева, Лысенко нанес удар по Жебраку, который в 1930-1931 гг. проходил стажировку в Америке, печатался в зарубежных журналах и был активнейшим критиком «главного агронома Наркомзема». Лаптев инкриминировал Жебраку выступление против «выдающегося» представителя биологической науки Лысенко, сходство взглядов Жебрака и Сакса. Патриотическую гордость Жебрака, выраженную в словах: «Вместе с американскими учеными мы, работающие в этой же научной области в России, строим общую биологию мирового масштаба», Лаптев выдал за преклонение перед «мировой наукой», за низкопоклонство, за антипатриотизм.
Программная статья Д.Т.Шепилова «Советский патриотизм», опубликованная «Правдой» 11 августа 1947 года, была последовательным изложением идей, изложенных в преамбуле «Плана по пропаганде среди населения идей советского патриотизма», и делала акцент на унижении русских людей в начале XX века иностранцами: «В холуйском раболепии перед иностранщиной правящие классы царской России широко открыли двери иностранному капиталу». Таким образом, летом 1947 г. в связи с началом «холодной войны» советские пропагандисты начали активно внедрять в общественное сознание образ внешнего врага в лице США, Великобритании, Запада в целом, а также начали поиск людей, которые могли бы олицетворять образ внутреннего врага.
