Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы: История ХХ века.

Уильям Ширер

БЕРЛИНСКИЙ ДНЕВНИК

К оглавлению

 

1940

Берлин, 1 января 1940 года

Что-то принесет этот год? Будет решающим, как хвастался вчера Гитлер? Я еще не встречал немца, который не был бы абсолютно уверен в том, что эта липовая война не может продолжаться долго. Гитлеру придется обеспечивать новые победы, иначе его система даст трещину.

Вчера вечером на Курфюрстендамм было столько пьяных, сколько я никогда не видел в Берлине. Гиммлер наводнил город тысячами полицейских, обязав их следить за тем, чтобы никто не пользовался личными автомобилями, а все кафе закрылись точно в час ночи. Я проводил старый год у Зигрид Шульц, потом около часа провел с немцами на радио, потом с Расселом Хиллом в "Вирджинии". Около двух ночи на Курфюрстендамм прыгнули в такси. В другую дверцу втиснулись немец с женой и дочерью лет двенадцати, и мы договорились ехать вместе, потому что других машин практически не было. Позже на место рядом с водителем забрались еще солдат со своей девушкой. Мы недалеко отъехали, как нас остановил полицейский и велел всем вылезать на том основании, что мы не имели права пользоваться такси, если едем не по государственным делам. Я согласился, что в новогоднюю ночь, в два часа, государственных дел у меня нет, но с нами ребенок, и он болен. В конце концов он разрешил нам забиться обратно в машину. Проехали пару кварталов, и тут солдат начал буянить - то ли спьяну, то ли он был контужен, не могу сказать. Во всяком случае, он заорал водителю, чтобы тот выпустил его. Девица тоже начала орать, сначала на него, потом на шофера, требуя что-то сделать. Шофер, не знаю, то ли спьяну, то ли из-за своего характера, ничего делать не собирался. Мы продолжали ехать. Потом нервная атмосфера с переднего сиденья начала распространяться на заднее, где теснились мы впятером. Девочка неожиданно заплакала, то ли от клаустрофобии, то ли испугалась орущего солдата, а может, и от того, и от другого, мы с Расселом не поняли. Она, рыдая, тоже просилась наружу. За ней ее отец. От такого бедлама водитель наконец пробудился и решил остановиться. Выйдя на тротуар, отец с солдатом затеяли яростный спор, кто кому испортил Новый год. Мы с Расселом и таксистом потихоньку удрали, оставив их выяснять отношения. Нервы сдают от этой войны, решили мы.

Берлин, 3 января

Сегодня узнал, что русские пообещали поставить Германии в этом году:

1 000 000 тонн фуража и зерна;

500 000 тонн семян масличных культур;

500 000 тонн соевых бобов;

900 000 тонн нефти;

150 000 тонн хлопка (больше, чем Россия поставила в прошлом году во все остальные страны);

на три миллиона золотых марок кожи и невыделанных шкур.

На бумаге смотрится красиво, но я готов поспорить, что русские поставят лишь малую долю того, что пообещали.

В официальном заявлении говорится, что Геринг назначается единовластным хозяином военной промышленности, - он уже выполнял эту работу в течение длительного времени. Пресса начинает раздувать тему "агрессивные устремления англичан в Скандинавии". Мы слышали, что Гитлер отдал приказ сухопутным войскам, флоту и авиации срочно разработать планы по разгрому союзников в Скандинавии, если те вздумают отправиться помогать Финляндии в войне с Россией. Армия и флот очень неплохо относятся к финнам, но понимают, что обязаны защищать торговые пути, ведущие к шведским месторождениям железной руды. Если Германия лишится их, она погибла.

Берлин, 8 января

Вечером сделал интервью на радио с генералом Эрнстом Удетом, но Гесс, его начальник, так искромсал текст, что оно получилось неинтересным. Я почти целый день потратил на то, чтобы натаскать генерала в английском, в котором он был не силен. Этот Удет, симпатичный малый, которого я иногда встречал у Доддов, - что-то вроде феномена. Будучи профессиональным пилотом, он был несколько лет назад настолько беден, что разъезжал по всей Америке с демонстрационными полетами, часто выступая в парадном вечернем костюме и в цилиндре. Сейчас он отвечает за проектирование и производство военных самолетов в Германии. Несмотря на отсутствие опыта в бизнесе, он показал себя на этой работе блестяще. В узких кругах его ставят на третье место, после Геринга и генерала Мильха, в ряду создателей современных военно-воздушных сил Германии. Сегодня я поймал себя на мысли, что человеку вроде Удета в Америке никогда бы не доверили такую работу. Посчитали бы, что у него "недостаточно делового опыта". К тому же бизнесмены, узнав о его несколько богемном образе жизни, не решились бы возложить на него такую ответственность. А при этой безумной нацистской системе он проделал феноменальную работу. Любопытная деталь: вчера ночью Удет устроил у себя маленькую вечеринку, где три генерала, с переброшенными через плечо салфетками, сидели за стойкой его весьма внушительного бара. Там были красивые девушки и достаточно шалостей. Тем не менее эти люди создали самое страшное авиационное оружие в мире.

Берлин, 9 января

Сегодня здесь проездом был Гарри С., наверное, самый информированный человек в нашем посольстве в Москве, со своей женой, которая собирается рожать в Америке. Гарри, не враг большевизма, рассказывает странные вещи. Он говорит, что сейчас русский человек руководствуется одним-единственным соображением - строго придерживаться сталинского курса, лишь бы не лишиться работы, а то и жизни. Русские, по его словам, безнадежно увязли в Финляндии. Потери уже составили сотню тысяч. Госпитали в Ленинграде и в северных районах забиты ранеными. Но им еще повезло, потому что тысячи людей с легкими ранениями погибли от холода и обморожения. Гарри говорит, в Москве все, от Сталина до простых людей, думали, что Красная армия окажется в Хельсинки через неделю после начала войны. Они настолько были уверены в этом, что на 6 декабря назначили вторжение в Бессарабию и отложили его в последнюю минуту.

Сегодня был самый холодный день из всех, что я пережил в Европе за четырнадцать лет. Десятки тысяч домов и учреждений лишены угля. Многие по-настоящему страдают. Поскольку реки и каналы, по которым доставляется большая часть угля, замерзли, немцы не могут обеспечить его завоз. Узнал, что недавно в лагере для военнопленных восемнадцать поляков было убито и тридцать ранено. СС заявляет, что имел место "мятеж". Военные выражают Гитлеру протест против бессмысленной жестокости гестапо в Польше, но сомневаюсь, что это изменит положение.

Необходимо отметить новую пропагандистскую кампанию, цель которой убедить немецкий народ в том, что эта война не только против английской и французской "плутократии", но и священная борьба против евреев. Вот что говорит в сегодняшнем вечернем выпуске "Angriff" доктор Лей: "Мы знаем, эта война есть идеологическая борьба против мирового еврейства. Англия объединилась с евреями против Германии... Англия духовно, политически и идеологически заодно с евреями... Для нас Англия и евреи остаются общим врагом..."

Берлин, 11 января

Холодно. За окном пятнадцать градусов ниже нуля. Половина населения замерзает в своих домах, конторах, мастерских, потому что нет угля. Жалко было видеть вчера на улицах людей, тащивших пакеты с углем в детских колясках или на собственных плечах. Удивительно, как нацисты допустили, чтобы положение оказалось настолько серьезным. Все ворчат. Ничто так не снижает моральный дух, как постоянный холод.

Гитлер вернулся в город и вчера, я слышал, устроил вместе с Герингом в рейхсканцелярии разнос за нерадивость крупным промышленникам, спешно вызванным из Рейнской области. Как мне рассказали, эти магнаты, своими деньгами проложившие Гитлеру путь к власти, сидели с красными физиономиями и пикнуть не смели. Вчера и сегодня Гитлер встречался также с военными, и идут разговоры о крупном весеннем наступлении. По данным моих источников, армия все еще против наступления на линию Мажино, несмотря на давление со стороны партии. Попытаются ли немцы пройти через Голландию, как считают многие? Они хотят иметь авиабазы на голландском побережье, чтобы начать боевые действия против Британии. Кроме того, здесь идут фантастические разговоры о вторжении в Англию, о вторжении Германии в Швецию, чтобы взять под контроль ее рудники. Оправданием послужит то, что Швеция замышляет пропустить армии союзников воевать в Финляндии.

От одного коммивояжера, вернувшегося из Праги, я узнал сегодня, что производители масла, муки и других продуктов в Словакии и Богемии ставят на своих товарах, предназначенных для Германии: "Сделано в России". Таков приказ из Берлина, и смысл его в том, чтобы показать, какая большая "помощь" уже поступает от Советов.

Чиновник с Вильгельмштрассе признал сегодня, что немцы ввели принудительный труд для всех евреев в Польше. Он сказал, что срок принудительного труда "всего два года"{27}. Вот что рассказал мне один немец, школьный учитель: преподаватели начинают день с такого приветствия учеников: "Gott, strafe England!"{28}, а дети должны ответить: "Да будет так".

Амстердам, 18 января

Мы с Эдом Марроу приехали сюда на несколько дней, чтобы обсудить освещение событий в Европе, по крайней мере, таков был предлог. На самом деле, опьяненные яркими огнями в .ночное время, отличной едой и переменой обстановки, мы резвились, как парочка юнцов, сбежавших вдруг от строгой старой тетушки или из исправительной школы. Вчера ночью мы возвращались в развеселом настроении с обильного обеда. Как конфетти, падал снег, и мы остановились под уличным фонарем, чтобы устроить грандиозное сражение снежками. Я потерял очки и шляпу, и в отель мы притащились совершенно изможденные, но счастливые. Сегодня утрам катались на коньках по каналам с Мэри Марвин Брекинридж, которая оставила спокойную и скучную жизнь в американском обществе, чтобы представлять нас здесь. Голландцы все еще ведут правильный образ жизни. Пища, которую они едят, - и по качеству, и по количеству (устрицы, дичь, мясо, овощи, апельсины, бананы, кофе - то, чего никогда не видят воюющие народы) просто фантастическая. Они обедают, танцуют, ходят в церковь, катаются по каналам на коньках и занимаются своим бизнесом. И они не замечают - как же они слепы! - тех опасностей, которые им угрожают. Мы с Эдом попробовали провести небольшую миссионерскую работу, но боюсь, что без толку. Голландцы, как и все остальные, хотят иметь и то и другое. Они хотят мира и комфортной жизни, но не желают ничем жертвовать или просто принимать жесткие решения, чтобы обеспечить свой образ жизни надолго. Королева, по слухам, отказывается от серьезных переговоров не только с союзниками, но и с бельгийцами. Пересекая границу, я заметил, что немцы тем временем сосредоточивают силы и средства на голландской границе. Если только и как только все это придет в движение, времени на дипломатические переговоры не будет. Голландцы говорят, что если они даже шепотом заговорят с союзниками о совместных оборонительных планах, то для Гитлера это станет предлогом для вторжения. Можно подумать, Гитлер когда-нибудь нуждался в поводе, чтобы начать действовать!

Эд немного встревожен, судя по его рассказам о британской неразберихе и самоуверенности англичан относительно того, что союзники выиграют войну без больших человеческих потерь и многочисленных сражений, просто поддерживая блокаду и ожидая, пока Германия не рухнет. Сегодня вечером у нас была совместная передача из Хиль-версуна.

Амстердам, 20 января

Сегодня Эд уезжает в Париж, я, увы, должен возвращаться вечером в Берлин. Пригласил Марвин приехать в следующем месяце и сделать передачу "с точки зрения женщины". Днем встретил случайно в баре отеля "Карлтон" Тома Р., американского бизнесмена. От него наконец узнал, что произошло с Элеанор К. Он сам в этом замешан. Передал ей пару деловых писем для определенных компаний в Германии, в которых, как он считал, не было ничего компрометирующего, но, очевидно, все-таки было. Именно эти письма чуть не привели ее к гибели. Элеанор, даже не взглянув, бросила их в сумочку. В Бентхайме, на голландско-германской границе, их обнаружили гестаповцы. Они арестовали ее, но смилостивились содержать в местном отеле, потому что подходящей тюрьмы там не нашлось. Каждый день ее подолгу допрашивали. Гестаповские инквизиторы пытались ее сломить и заставить признаться в том, в чем она признаться не могла, а именно - что знала содержание этих писем и была фактически курьером на службе теневого бизнеса, занимающегося как внутри страны, так и за ее пределами нелегальной финансовой деятельностью. Дело осложнялось тем, что одно из писем было адресовано еврею, живущему в Берлине. Однажды вечером Элеанор впала в состояние глубокой депрессии. Весь день гестаповцы продержали ее на допросе и угрожали ей. Она представила себе, как получит длительный тюремный срок, а ведь она намеревалась через несколько недель вернуться насовсем в Америку! Что же, теперь придется провести годы в нацистском концентрационном лагере или в сырой тюремной камере? Она решила сделать все, чтобы этого не случилось. Покончить жизнь самоубийством. Решившись, она хладнокровно подготовилась. Раздобыла веревку, привязала один конец к радиатору, другой обвязала вокруг шеи, открыла окно, села на подоконник и начала глотать сильнодействующее снотворное. Она знала, что скоро потеряет сознание и вывалится из окна, а петля сделает все остальное. Почему это не произошло, она никогда не узнает, сказал Том. Вероятно, веревка соскользнула с радиатора. Все, что ей известно, это то, что ей рассказали несколько дней спустя в больнице. Что снег на улице смягчил падение, что она пролежала там пять часов, пока на рассвете кто-то не наткнулся на ее почти окоченевшее тело. Что у нее переломаны почти все кости, но, вероятно, она поправится. В конечном счете, ее отвезли в тюремную больницу в Берлин, где американский консул тайно добился ее освобождения и тихо вывез из страны. Том говорит, что сейчас она в Америке.

Берлин, 22 января

Вчера я понял, насколько суровая зима и потребности армии парализовали немецкий транспорт, по крайней мере, как страдают железнодорожные пассажиры. На границе с Германией нам сказали, что регулярный экспресс на Берлин больше не ходит. С пятью десятками других пассажиров я укрылся от метели в здании вокзала в Бентхайме, и мы прождали несколько часов, пока железнодорожное начальство не организовало местный состав, который, по их словам, должен был провезти нас двадцать пять миль из двухсот пятидесяти остававшихся до Берлина. Этот состав, оказавшийся неотапливаемым, вскоре остановился. Мы, кто как мог, вывалились всей толпой в метель вместе со всем своим багажом, носильщиков в эту пору в Германии уже не осталось.

К тому времени как стемнело, мы на разных местных поездах продвинулись на семьдесят пять миль, и на одной маленькой станции получили известие, что вскоре здесь пройдет экспресс из Кельна и он заберет нас в Берлин. Но когда он подошел, оказалось, что он полностью забит, а на платформе по крайней мере человек пятьсот народу, и все хотели в него попасть. Образовалась свалка. Я применил школьную футбольную тактику, и таким образом мне удалось втиснуться, держа багаж перед собой, в открытый тамбур сидячего вагона третьего класса под вопли и проклятия уже набившихся туда пассажиров. Следующие восемь часов, почти до самого Берлина, я простоял на этом холодном пятачке. Сотни раздраженных людей большую часть ночи простояли в проходах, а на платформах, где мы останавливались, их было тысячи, и они вообще не могли сесть на поезд. Я еще ни разу не слышал, чтобы немцы так роптали, с тех пор как началась война.

Берлин, 24 января

Я думаю, что Персиваль У., отошедший от дел американский бизнесмен немецкого происхождения и проживший в этой стране большую часть жизни, понимает что-то такое, что все время пытался уловить я. Мы никогда прежде не встречались, но сегодня утром он неожиданно зашел ко мне поговорить о том о сем. Мы говорили о немецком понимании этики, чести, правил поведения. Вот что он сказал: "Для немцев правильно, этично, благородно то, что согласуется с традиционными немецкими понятиями о том, что должен делать немец, или то, что служит интересам германизма или Германии. Но у немцев отсутствует абстрактное понятие этики, или чести, или правильного поведения". Он замечательно это проиллюстрировал. Один его немецкий приятель сказал ему: "Разве не ужасно то, что финны борются с Россией? Это совершенно неправильно". Когда мистер У. возразил, что финны, в конце концов, делают только то, чего вы бы ожидали от всех честных немцев, попади они в такую же переделку, а именно - если бы им пришлось защищать свою свободу и независимость, столкнувшись с необоснованной агрессией, его приятель резко ответил: "Но ведь Россия - друг Германии".

Другими словами, для немца защищать свободу и независимость своей страны - это справедливо. Для финна делать то же самое - неправильно, потому что это вредит германским отношениям с Россией. Абстрактное понимание справедливости в германском менталитете отсутствует.

Возможно, этим объясняется полнейшее отсутствие у немцев понимания или сочувствия к бедственному положению поляков или чехов. То, что немцы делают с этими людьми, - убивают, например, - это справедливо, потому что делают это немцы, а жертвы, с точки зрения немцев, - низшая раса, которая должна считать правильным все, что немцы пожелают с ними делать. Как говорит д-р Лей: "Справедливо то, что делает фюрер". Все это подтверждает мнение, которое сложилось у меня давно: немецкое понятие чести, о котором немцы не перестают твердить, - нонсенс.

Мистер У. рассказывает, что находился в Германии почти до нашего вступления в войну в 1917 году, и до самой зимы 1916-1917 года гражданское население вообще не испытывало никаких лишений. Такие пайки и нехватка продуктов, как сейчас, появились у немцев только на третий год прошлой мировой войны. Он уверен, что дальше так продолжаться не может - чтобы на фронте все было спокойно, а трудности ограничивались холодом. "Что сейчас Германии необходимо, так это много стремительных побед".

Вчера забежал Джо Харш. Рассказывал, что у него в квартире настолько холодно, что, печатая свое сообщение, он вынужден был все время держать на плите кастрюлю с горячей водой и каждые пять минут греть в ней руки, чтобы пальцы могли ударять по клавишам пишущей машинки. Бургомистр сегодня предупредил население, что пользоваться газом для согревания комнат или воды нельзя. Пользоваться горячей водой, даже если у вас есть уголь, можно теперь только по субботам. Поэтому я опять начал отращивать бороду.

Берлин, 25 января (полночь)

Обедал в одиночестве у Хабеля. Полбутылки красного бордо 1923 года, но, несмотря на заверения официанта, оно оказалось не больно-то хорошим для такой выдержки. Для ординарных вин сейчас самый хороший 1934 год. Я уже собирался уходить, когда за мой столик уселся какой-то седовласый болван. Так как у него не было карточки на жиры для мясного блюда, которое он заказал, я предложил ему одну свою. Мы разговорились.

Он спросил: "Кто выиграет войну?"

"Не знаю", - ответил я.

"Почему? Само собой разумеется, Германия", - рассмеялся он. Он утверждал, что в 1914 году против Германии был весь мир, а теперь только Великобритания и Франция, а Россия - дружественная страна.

"Каждая сторона думает, что победит она, - сказал я. - Во всех войнах".

Он взглянул на меня своими старческими глазками с явным сожалением. "Германия победит, - произнес он. - Это точно. Так сказал фюрер".

Продолжая беседовать, я почувствовал, что мои замечания его раздражают. Он становился агрессивным и раздраженным. Заявил, что это Британия и Франция начали войну.

"Но вы напали на Польшу, и кое-кто полагает, что с этого началась война", - вставил я. Он аж подскочил от удивления.

"Прошу прощения", - прохрипел он и потом минут десять пересказывал мне вранье о причинах войны, названных Гитлером. (Значит, немецкий народ действительно верит Гитлеру, размышлял я.) "Документы, опубликованные нашим министерством иностранных дел, - продолжал он, - не оставляют и тени сомнения в том, что войну начали Британия и Франция, и они действительно готовили ее больше года".

"Они для меня не убедительны", - сказал я.

Он чуть не задохнулся от этих слов и, придя в себя, продолжил: "Говорю вам, что документами доказано..."

Я заметил, что мои кислые замечания привлекают внимание остальной части зала, а два типа с вытянутыми физиономиями и партийными значками, сидящие за соседним столиком, похоже, не прочь были героически вмешаться. Поэтому я встал и ушел, пожелав старому джентльмену спокойной ночи.

В шесть вечера заезжала за продуктами, которые я привез ей от родственников из-за границы, фрейлейн X. Она оказалась самой умной немкой из всех, с которыми мне доводилось общаться. Мы говорили о немецком театре и кино, у нее глубокие познания в этой области. Интересны ее мысли и о немецком характере, истории, нормах поведения. Беда немцев в том, сказала она, что они "geborene Untertanen" - прирожденные подчиненные субъекты, хотя слово Untertan имеет дополнительный оттенок - покорные субъекты. Власть и указание вышестоящего начальника - вот и все, что немцу нужно больше всего в жизни.

"Немец, - сказала она, - будет считать, что умрет добропорядочным немцем, если стоит на тротуаре, пока горит красный свет, а потом переходит улицу на зеленый, хотя прекрасно видит, что на него, нарушая правила, несется грузовик, который собьет его насмерть".

Для нее особенно горько, и эта горечь сквозила в ее словах, что Германия сделала ставку на войну, пожертвовав всем, на войну, которая может закончиться крахом западной цивилизации, определенные элементы которой не просто были привнесены в Германию, но и стремились создать единое целое с германской культурой. Она полагала, что нынешнему режиму западная цивилизация совершенно безразлична и он представляет собой элемент варварства, который во все времена таился в глубине немецкой истории и для которого жизнь имеет смысл только тогда, когда подразумевает победоносную войну, применение силы, завоевание, жестокость, уничтожение более слабого противника, особенно если он славянин. Она негодовала по поводу полного отсутствия у немцев здравомыслия в политике, их рабской покорности власти, трусливого отказа думать или действовать самостоятельно.

Сейчас в Германии взял верх неевропейский, антизападный элемент цивилизации, как она это назвала, и единственным способом спасти западноевропейскую природу немца, по ее мнению, было бы новое поражение, даже новый Вестфальский мир (разделивший Германию в 1648 году на три сотни мелких государств). Я в общем-то склонен согласиться с ней.

Берлин, 27 января

Кое-какие факты. С выходом карманного издания "Майн кампф" для солдат, находящихся на фронте, общий тираж этой гитлеровской библии, как стало известно сегодня, составил 5 950 000 экземпляров... В Польше в настоящее время подходит к концу самая большая организованная миграция населения со времен обмена населением между Грецией и Турцией после прошлой войны. Около 135 000 немцев из оккупированной русскими Восточной Польши селятся сейчас в районах, аннексированных Германией... Д-р Франк, генерал-губернатор Польши, утвердил своим указом смертную казнь для поляков, которые укрывают свои товары от продажи или отказываются продавать свою продукцию, когда им предлагают "разумную" цену. Это позволит немцам завершить разграбление Польши. Если поляки возражают, головы им долой. Германский суд в Позене (Познани) приговорил восьмерых поляков, в том числе трех женщин, к смерти за плохое обращение с немецкими летчиками - вероятно, парашютистами. Даже немцы признают, что ни один из этих летчиков не был убит.

Странная война. Сегодняшние сводки с фронта сообщают исключительно о том, как немецкие пулеметы борются с французскими громкоговорителями. Вроде бы французы передают вдоль рейнского фронта какие-то записи, которые, по словам немцев, носят характер личного оскорбления фюрера.

"Французы не понимают, - говорится в сводке без тени юмора, и это так удивляет в немцах, - что любые нападки на фюрера получат незамедлительный отпор со стороны германских войск". Итак, немцы открыли огонь по французским громкоговорителям в Альтенхайме и Брейзахе. Военные рассказывали мне, что на самом деле французы транслировали записи старых речей Гитлера, в которых он поносил большевиков и Советы.

Берлин, 28 января

В это воскресенье в Берлине с трудом верилось, что идет большая война. На улицах и в парках лежит глубокий снег, и на прудах и озерах Тиргартена тысячи людей катаются днем на коньках. Сотни детей, катающихся на санках. Думают ли дети о войне? Не знаю. В этот день в Тиргартене они, похоже, были заняты только санками, коньками, снежными горками и катком.

Берлин, 30 января

Марвин Брекинридж уже здесь, а завтра я еду на увеселительную прогулку в Гармиш, которую организует пресс-секретарь и доверенное лицо Гитлера д-р Диттрих (чтобы поддержать в нас дружественные чувства). Оттуда я надеюсь удрать на две недели в Швейцарские Альпы вместе с Тэсс и Эйлин. Сегодня вечером Гитлер произнес в Спортпаласе незапланированную речь по случаю седьмой годовщины прихода нацистов к власти. У меня не было жгучего желания присутствовать там, и вместо меня пошла Марвин. Она испытала сильный шок, увидев этого человека.

Гармиш-Партенкирхен, 3 февраля

Как-то нелепо вести отсюда передачи. Здесь проходят соревнования по зимним видам спорта, в которых участвуют страны - сателлиты Германии, а для нас они не представляют интереса. Я предполагаю ограничиться в своих репортажах более серьезной темой - темой войны. Беда в том, что единственный в городе микрофон находится на ледовом стадионе. Вчера во время эфира в два десять, как только я пустился в глубокие рассуждения о перспективах, которые ожидают этот несчастный воюющий народ, на льду прямо подо мной кто-то забил гол, на стадионе началось сумасшествие, и мне уже трудно было сосредоточиться на последующих шагах Гитлера. Ночная передача начиналась без десяти час, когда хоккейные матчи закончились и стадион настолько опустел, что мне пришлось провести под снегопадом уйму времени, прежде чем удалось разбудить сторожа, чтобы он меня впустил. В маленькой студии над стадионом было так холодно, что я громко стучал зубами и постоянно согревал дыханием пальцы, чтобы они оставались подвижными и можно было перелистывать страницы. Подозреваю, что слушатели Си-би-эс отнеслись к этим странным звукам неодобрительно.

Жаль мне Боба X., приехавшего вместе с нами молодого американского корреспондента. С тех пор как началась война, он просто не выдерживал общения с немцами, что вполне объяснимо. Здесь, на нервной почве, он начал пить сильнее обычного, честно высказывать свои мысли, чему алкоголь иногда способствует, но, к сожалению, и порядочно всем надоел. Думаю, по возвращении в Берлин немцы предложат ему покинуть страну. Сегодня два наших ведущих американских корреспондента отказались сесть с ним за один стол в обеденном зале, что мне показалось неуместным. Эти двое слишком уж добиваются расположения нацистов. Сегодня Гитлер установил декретом, что отныне вводятся карточки на одежду для младенцев. Плохо дело, если страна вынуждена экономить на пеленках.

В поезде Мюнхен - Лозанна, 4 февраля

Три сюжета, которые обязательно надо записать:

1. В Германии слушать зарубежные радиостанции - серьезное уголовное преступление. На днях мать одного немецкого летчика получила от люфтваффе извещение, что ее сын пропал без вести и его следует считать погибшим. Пару дней спустя Би-би-си, ежедневно передающая из Лондона списки немецких военнопленных, сообщила, что ее сын в плену. На следующий день она получила восемь писем от друзей и знакомых, которые слышали, что ее сын жив и находится в плену. После этого история приобретает дурной поворот. Мать заявила на всех восьмерых в полицию, сообщив, что они слушают английское радио, и их арестовали.

(Когда я попытался рассказать эту историю по радио, нацистский цензор вырезал ее на том основании, что американские слушатели не оценят героизм этой женщины, которая донесла на восьмерых друзей!)

2. Родителям офицера-подводника официально сообщили о смерти сына. Лодка не вернулась в назначенный срок, и германское Адмиралтейство признало ее погибшей. Родители заказали в церкви заупокойную службу. Утром в день службы к ним зашел мясник и попросил хозяина дома на пару слов. Потом пришел бакалейщик. Наконец, стали собираться друзья. Все они слышали сообщение Би-би-си, что молодой человек находится среди тех, кто взят в плен с подводной лодки. Но как отменить заупокойную службу, чтобы власти не узнали, что кто-то из близких этой семьи слушает зарубежную радиостанцию? А если родители не расскажут, то их самих арестуют. Собрали семейный совет. Решили службу не отменять. Когда она закончилась, участники церемонии собрались в доме родителей, где и поведали правду всем тем, кто еще не знал, и выпили шампанского.

3. Прошлым летом одна большая немецкая кинокомпания, затратив несколько миллионов марок, сняла фильм о подвигах германского легиона "Кондор" в Испании. Это был супербоевик о том, как проливались потоки немецкой крови в святой борьбе против большевизма в Испании. Его смотрели, его хвалили Гитлер, Геринг, Геббельс, Гиммлер. Затем в августе появился нацистско-советский пакт. Фильм теперь лежит на полке. Публике его ни разу не показывали.

Виллар-сюр-Оллон, Швейцария, 20 февраля

Из окна на той стороне долины видны крутые склоны альпийских вершин Ден-дю-Миди. Ближе к вечеру в лучах заходящего солнца заснеженные склоны гор приобретают фантастический розовый оттенок. Десять дней я провалялся в постели со своим ежегодным гриппом. Завтра надо возвращаться в Берлин. Здесь скоро наступит весна. Боевые действия, наступление, война - все кажется здесь таким далеким. Тэсс появляется в сумерках с раскрасневшимися щеками после четырехмильного лыжного спуска со склона, расположенного позади отеля. Эйлин приходит с еще более красными щечками, провозившись весь день в снегу. Вечером, до моей болезни, великолепный ненормированный обед, а потом разговоры и танцы в баре, с людьми, не потерявшими здравый смысл. В первый день и в последние три после болезни катались на катке с Веллингтоном Ку, китайским послом в Париже, который сам выздоравливал после гриппа и только учился кататься на коньках. Ку (выглядит он на тридцать, но ему, вероятно, за пятьдесят) пытается привить мне широту взглядов, которой обладают китайцы, но у меня не хватает ни терпения, ни мудрости воспринимать все это. Он рассматривает войну в Китае и эту войну просто как главы длинной истории, как места, где люди останавливаются и делают паузу на долгом и длинном пути. И говорит он тихо, и еле передвигается на разъезжающихся в разные стороны коньках.

Берлин, 23 февраля

День моего рождения. Размышляю о том, что мне уже тридцать шесть, и что ничего еще не сделано, и как быстро пролетает этот средний возраст.

Вчера был неприятный момент на швейцарской границе: швейцарцы освободили меня от всех моих запасов - шоколада, мыла, консервов, кофе и бутылки виски, подаренной Уайнантом. Я их понимаю. Они отрезаны от внешнего мира, хотят сохранить то, что имеют, и не желают, чтобы что-то попало в руки немцев. Но я расстроился. На германской стороне границы гестаповцы обыскали две трети пассажиров, включая женщин. По какой-то причине, может, потому, что я последний получил штамп в паспорт, а поезд опоздал, меня отпустили с миром.

Возвратившись в пятницу утром, узнал, что сегодня день без мяса. Еда отвратительная. Рыбы, из-за холодного сезона, нет. Даже в "Адлоне" смог поесть только картошки и немного консервированных овощей, а знакомые сказали, что мне еще повезло, - несколько дней не было даже картошки, из-за морозов снабжение ухудшилось. После швейцарских немецкие газеты кажутся пустыми. Но немцы глотают и эту пищу, и эту ложь. После ужасной прошедшей зимы их моральный дух снизился, но, похоже, они пребывают все в том же состоянии коровьей покорности. Трудно предугадать, сколько они выдержат еще.

Здесь много говорят о весеннем наступлении. Но где?

Берлин, 25 февраля

Сегодня X. рассказал мне фантастическую историю. Он утверждает, что существует план спрятать ударные части СС в трюмах грузовых судов, доставить в порты Скандинавии, Бельгии и Африки и захватить их. Я не понял смысла. Даже если они проникнут в порты, что сомнительно, как они их смогут удержать? Подозреваю, что вся эта история - выдумка и нацисты хотят, чтобы мы ее распространяли, помогая им в войне нервов. Я не буду.

Берлин, 27 января

Марвин раскопала некоторые подробности из жизни Германии в военное время. Она побывала в одной из девяти школ нацистских невест, где жены и невесты эсэсовцев учатся быть хорошими домохозяйками и плодовитыми производительницами пушечного мяса для следующей войны{29}. Их учат также, как читать нацистские газеты и слушать радио. В спальнях девушек Марвин заметила только две книжки: "Вера в нордическое государство" и "Мужчины"... Из-за нехватки мыла некоторые священники, как выяснила Марвин, стали носить бумажные воротнички. Стоят они восемь центов, на второй день их можно перевернуть наизнанку, а потом выбросить... Марвин говорит, что многие общественные учреждения тихо прикрыли из-за нехватки угля, включая Инженерный колледж университета, Государственную библиотеку и большинство школ. Церквям не разрешено отапливаться углем до дальнейших указаний. Марвин вспомнила об этом, когда зашла на днях к одной престарелой немке, а пожилая леди была одета в два свитера и меховое пальто, на ногах боты. Температура в гостиной была около семи-восьми градусов... Хотя иммиграционная квота для немецких граждан, желающих выехать в Америку, составляет 27 000 человек в год, Марвин увидела в американском консульстве список ожидающих выезда из 248 000 фамилий. Девяносто восемь процентов - евреи, это почти половина всего еврейского населения, оставшегося в Германии.

Берлин, 1 марта

Сегодня утром прибыл Сэмнер Уэллес{30}. Предположительно, он находится здесь со специальным заданием президента прозондировать взгляды европейских лидеров.

Сегодня он встретился с Риббентропом и статс-секретарем Вайцзекером, а завтра встречается с Гитлером. В городе много разговоров о том, что нацисты его обманут и предложат мир, что звучит убедительно. Возможно, но невероятно, потому что наступление кажется неизбежным.

Каждый день через Берлин в западном направлении потоком идут воинские эшелоны. Много мужчин в последние несколько дней призвано на действительную воинскую службу. Все уполномоченные по гражданской обороне были предупреждены о готовности к выполнению своих обязанностей после 15 марта. Ходят слухи, - здесь никогда ничего не знаешь точно, - о большой концентрации войск рядом с Голландией. Судя по тому, что я видел в Нидерландах, голландцы будут для немцев легкой добычей. У них ничтожная армия. Их знаменитая оборонительная береговая линия едва ли чего стоит. Швейцарию сломить труднее, и я сомневаюсь, что немцы пойдут на это.

Уэллес принял нас в посольстве после ланча. Неразговорчивый парень, признался, что ничего не может сказать, Из того немногого, что он все-таки сообщил, я сделал вывод, что он заинтересован во встрече с Герингом. Не думает ли он, в конце концов, что Геринг может возглавить консервативное правительство?

Берлин, 3 марта

Уэллес так и уехал сегодня вечером с печатью на устах. В отличие от людей на Вильгельмштрассе. Они выдали нам, американским корреспондентам, материал на первую полосу, сообщив, что Гитлер прямо заявил Уэллесу:

1. Что нет шансов на немедленный, заключенный в результате переговоров мир. Война должна продолжаться до победного конца. Германия убеждена, что выиграет ее.

2. Что у Германии должны быть развязаны руки в отношении того, что она считает своим жизненным пространством в Восточной Европе. Она никогда не согласится на воссоздание Чехословакии, Польши и Австрии.

3. Условием любого мира должно быть прекращение британского господства на море, включая не только разоружение ее военно-морского флота, но и ликвидацию ее военно-морских баз в Гибралтаре, на Мальте и в Сингапуре.

Сомневаюсь, что это хвастовство произвело впечатление на Уэллеса, который показался мне достаточно циничным. В любом случае, немцы не сделали, как ожидали некоторые, звучащего красиво, но бессмысленного мирного предложения. Мои источники сообщают, что Гитлер чувствует себя в эти дни уверенно и считает, что сможет выиграть полностью и быстро.

Трогательно, до чего же наивно немцы надеялись на то, что визит Уэллеса проложит путь к миру. Сегодня несколько немцев заходили, чтобы узнать, не "удалось ли что-нибудь Уэллесу".

Берлин, 4 марта

Прошлой ночью я передавал по просьбе начальства сюжет о том, как обычно происходит отсюда вещание в военное время. До того не переставал размышлять на эту тему. Несколько выдержек на память. Ежедневный выход в эфир в восемнадцать сорок пять по нью-йоркскому времени означает, что мы начинаем вещание без четверти час следующего утра. Если я достану бензин, то могу добраться до студии за двенадцать минут. На самом деле я десять минут иду пешком по совершенно темной Вильгельмштрассе до станции подземки. Редко мне удается не наткнуться на фонарный столб, или пожарный гидрант, или выступающую на тротуар лестницу, или не свалиться в сугроб. Благополучно добравшись до подземки, еду полчаса до Дома радио. Пройдя полпути поверху, поезд ныряет на пятнадцать минут в темноту. Карманы мои набиты пропусками. Если не найду красный, то, придя на станцию, должен оставаться в вестибюле и заполнять бумагу, чтобы получить разрешение войти. Добравшись наконец, иду в офис и пишу текст. Я слышу, как двумя офисами ниже лорд Хау-Хау смачно ругается со своей машинисткой или орет гнусавым голосом что-то по поводу "этого плутократа Чемберлена". За полчаса до эфира я должен передать свой текст в руки цензоров. Далее следует получасовая борьба с ними. Если они оставят достаточно текста, чтобы было что передавать (обычно они так и делают), я должен добраться до студии и микрофона. Для этого надо мчаться по извилистым коридорам Дома радио, потом долго спускаться по лестнице, выйти в темноте на пустынную стоянку, в центре которой есть скрытые ступеньки, стоянка устроена террасами, - при этом надо быть очень осторожным, чтобы не наткнуться на возникающие на моем пути навесы или не угодить в сугроб. Пробираясь через автостоянку, я должен пройти по крайней мере трех эсэсовских охранников в стальных касках, разглядеть которых в темноте невозможно, но я знаю, что они вооружены короткими автоматами и имеют приказ стрелять в любого, кто не отзовется на их оклик. Они должны проверить мой пропуск. Нащупываю его окоченевшими пальцами, и если мне везет и удается его найти, то прихожу в студию вовремя и не слишком запыхавшись, хотя и не всегда в лучшем настроении. Если меня задерживают цензоры или часовые, я опаздываю, прибегаю запаленно дыша, раздраженный и недовольный. Наверное, слушатели недоумевают, почему мы так часто и тяжело дышим во время эфира...

Берлину 8 марта

Дипломатические круги взбудоражены слухами о тайных мирных переговорах в Стокгольме по прекращению русско-финской войны. Сегодняшний указ обязывает всех лиц и все фирмы, имеющих старые изделия из металла или железный металлолом, сдать их государству. Нехватка металла может стоить Германии поражения в войне.

Берлин, 10 марта

Сегодня в Германии День памяти, день поминовения погибших во всех войнах. В прежние годы немцы поминали два миллиона человек, убитых с 1914-го по 1917 год. Сегодня нацисты требуют, чтобы люди не особенно думали о тех, кто погиб в прошлую войну, а сосредоточили свои мысли на тех, кто уже погиб или погибнет в этой. Как могут люди упорствовать в своей неправоте! Вот выдержки из передовицы в газете "Local Anzeiger": "Сейчас не время быть сентиментальным, солдаты умирают за Германию днем и ночью...", "Чья-то личная судьба ныне не имеет значения...", "Не задавайтесь вопросом "почему?", если кто-то пал или убит горем".

В этом все дело. Если бы немцы спрашивали: "Почему?", то цвет их молодежи не всегда был бы обречен на жестокое и бессмысленное убийство на поле брани. Генерал фон Рунштедт, одна из главных военных фигур в завоевании Польши, пишет в "Volkische Beobachter": "День памяти - 1940: Конечно, мы искренне думаем о павших, но мы не скорбим". А на первой полосе этой газеты красными буквами призыв: "ЧЕРЕЗ МОГИЛЫ - !"

Сегодня Гитлер выступал во дворе Цейхгауза, Военного музея. Там, среди музейных экспонатов - оружия и боевых средств, которые использовали европейцы для уничтожения друг друга во всех прошлых войнах, он и ораторствовал. Речь его была полна ненависти, которой, казалось бы, следовало избегать в День памяти. Неужели у этого человека нет других эмоций? Он пообещал своему народу, что окончание этой войны принесет Германии величайший в истории военный триумф. Понимает ли он роль экономики в этой войне?

Риббентроп отбыл в Рим, чтобы выяснить, что будет делать Муссолини, когда начнется германское наступление, а заодно увидеться с папой. Ходят разговоры о новом конкордате. Монсеньор Чезаре Орсениго, папский нунций, еженедельно наносит визит на Вильгельмштрассе. Германия не соблюдает последний конкордат и преследует церковь всякий раз, как ей вздумается. Но вероятно, они подпишут новый. Это поднимет авторитет Гитлера в стране и за рубежом.

Все немцы, с которыми я общался, боятся, что в этом месяце разверзнется преисподняя.

Берлин, 11 марта

Сегодня беседовал с генералом фон Шеллом, отвечающим за горючее и автомобильный транспорт. Он уверяет, что горючего у него хватит на десять лет войны. По его словам, заводы производят сейчас всего 20 типов грузовиков, а в прошлом году производили 120.

Начиная с 20 апреля все немецкие юноши в возрасте от десяти до восемнадцати лет обязаны вступить в Гитлерюгенд. Мобилизация молодежи была утверждена еще законом 1936 года, но вступает в силу только сейчас. Юноши, которым от семнадцати до восемнадцати лет, пройдут начальную военную подготовку.

Прошлой ночью в Москве был заключен мир между Россией и Финляндией. Это очень тяжелый мир для Финляндии, и, по сообщению Би-би-си, в Хельсинки сегодня приспущены флаги. Берлин тем не менее доволен. По двум причинам: 1) это освобождает Россию от бремени войны, поэтому она сможет теперь поставлять рейху сырье, в котором он так остро нуждается; 2) это устраняет опасность для Германии вести войну на протяженном северном фронте, а значит, осуществлять его снабжение по морю и распылять военные силы, сосредоточенные сейчас на западе для решающего удара, который теперь можно начать в любой день.

Думаю, что Норвегия и Швеция в конце концов поплатятся за отказ пропустить союзные войска через свою территорию на помощь Финляндии. Конечно, они оказались в неприятном положении. Браун фон Штумм из МИДа подтвердил сегодня, что Гитлер предупреждал Стокгольм и Осло, что, как только нога союзников вступит в Скандинавию, Германия немедленно вторгнется на север, чтобы отрезать их. Беда в том, что сто лет мирной жизни сделали скандинавов мягкотелыми сторонниками мира любой ценой. И у них не хватает смелости заглянуть в будущее. К тому времени, когда они решатся встать на чью-то сторону, будет уже слишком поздно, как это произошло с Польшей. Сандлер, министр иностранных дел Швеции, кажется, был единственным, кто правильно оценил ситуацию, и его вынудили уйти в отставку.

Теперь Финляндия отдана на милость России. Впредь Советы могут под любым надуманным предлогом ее захватить, поскольку финны обязаны теперь уничтожить свои укрепления, как и чехи после Мюнхена. (Чехословакии удалось тогда продержаться пять с половиной месяцев.) Неужели настал такой исторический этап, когда ни одна малая нация не может чувствовать себя в безопасности, когда их существование зависит от милости диктаторов? Прошли те приятные времена девятнадцатого столетия, когда любая страна могла оставаться нейтральной и жить мирной жизнью, просто объявив об этом своем желании.

После заключения мира в Финляндии здесь сразу стало больше разговоров о германском наступлении. Один немец постоянно твердит мне, что оно ужаснет всех: отравляющие газы, бактериологическое оружие и т. п. Он, как и все немцы, хотя ему следовало бы знать лучше, считает, что наступление будет настолько замечательным, что принесет Германии скорую победу. Ему не приходит в голову, что у противника тоже есть отравляющие газы и бактериологическое оружие.

Для памяти: письмо от Кларка Брандта, отправленное из Нью-Йорка 7 октября прошлого года, пришло только позавчера. Его вскрывали и английские, и немецкие цензоры.

Берлин, 14 марта

Прошлой ночью в Лондоне некто Мохаммед Сингх застрелил сэра Майкла О'Дуайтера. Не Ганди, но большинство индийцев, которых я знаю, воспримут это как Божью кару. О'Дуайтер был когда-то вице-губернатором Пенджаба и частично несет ответственность за бойню в Амритсаре в 1919 году, когда генерал Дайер хладнокровно расстрелял тысячу пятьсот индийцев. Когда одиннадцать лет спустя, в 1930 году, я приехал в Пенджаб, в людях еще жива была горечь. Геббельс использовал это покушение по максимуму. Заголовок в сегодняшнем вечернем выпуске "Nachtausgabe": "ПОДВИГ ИНДИЙСКОГО БОРЦА ЗА СВОБОДУ - ОН СТРЕЛЯЕТ В УГНЕТАТЕЛЯ". И это пишут немцы, которые совершают массовые убийства в Богемии и Польше!

Заметки: еще два немца обезглавлены сегодня за "нанесение ущерба интересам народа". Третий приговорен к смерти, обвинение то же... Немцы гордятся, что цены здесь не выросли. Сегодня в "Адлоне" я заплатил доллар за тарелку вареной моркови... Геринг объявил, что немцы должны сдать изделия из меди, бронзы, латуни, олова, свинца и никеля. Как может Германия вести войну, если у нее всего этого не хватает? В 1938 году Германия импортировала около миллиона тонн меди, 200 000 тонн свинца, 18 000 тонн олова и 4000 тонн никеля.

Берлин, 15 марта

Год назад Гитлер вызвал в свою канцелярию Гаху, бывшего в то время президентом того, что осталось от Чехословакии после Мюнхена и устроенного нацистами "отделения" Словакии. После продолжавшихся до четырех часов утра угроз уничтожить с помощью люфтваффе всю Прагу с ее миллионным населением он заставил несчастного старика "просить" у Германии "защиты". (Странно, как мало немцев знают пока, что произошло той ночью.) Сегодня Гитлер вынуждает Гаху прислать ему "поздравительную" телеграмму с дифирамбами по поводу уничтожения Чехословакии и пожеланиями победы в войне. Цинизм Гитлера просто высший класс, но миллионы немцев верят, что сегодняшний обмен телеграммами был абсолютно искренним. Гитлер отвечает, что он "глубоко тронут" телеграммой Гахи, и добавляет: "Германия не имеет намерений угрожать существованию чехов как нации". Когда он уже уничтожил ее! Нейрат, типичный образец немецких аристократов, продавших свою душу (ума у них нет) Гитлеру, угодливо шлет ему телеграмму с благодарностями за "исторический подвиг" и заверениями в "нерушимой преданности Богемии и Моравии". В интервью немецкой прессе Нейрат говорит, что чехи в массе своей лояльны, за исключением "немногочисленных интеллектуалов и подрывных элементов, подавленных нами с помощью мер, строгость которых не вызвала непонимания". Он имеет в виду массовые расстрелы чешских студентов прошлой осенью.

Мой хороший приятель, капитан военно-морского флота, который служит в верховном командовании, всю неделю не появлялся в форме. Сегодня он объяснил мне причину. "У меня больше нет белых рубашек. Восемь недель не мог сдать их в прачечную. Самому постирать - мыла нет, в прачечной то же самое. Остались только цветные рубашки. Вот и хожу в гражданской одежде". В хорошеньком положении находится флот!

Сегодня, в Вербное воскресенье, официальные учреждения сильно взбудоражены военной сводкой, которая сообщает, что самолеты люфтваффе атаковали и подбили три британских линкора в Скапа-Флоу. Для меня более важным показалось то, что немцы впервые признали факт бомбардировки их авиацией британских баз Стромнесс и Керкуолл. В нынешней вялотекущей войне это первый случай, когда одна из сторон целенаправленно сбрасывала бомбы на территорию противника. Думаю, что весной война начинается всерьез. Кирхер, автор статьи в сегодняшнем утреннем выпуске "Frankfurter Zeitung", пытается ответить на вопрос, который долгое время волновал умы военных в нейтральных странах. Почему немцы до сих пор не использовали свое знаменитое превосходство над союзниками - Англией и Францией - в воздухе? Почему они ждут, пока союзники с американской помощью сравняются с ними? Кирхер отвечает, что союзникам никогда их не догнать, что относительное превосходство Германии значительно выросло за последние семь месяцев.

Весна наконец грозится наступить. Миллионы немцев начинают оттаивать после самой суровой на их памяти зимы. Сегодня, несмотря на воскресенье, в большинстве квартир не было горячей воды. Несколько друзей выстроилось в очередь помыться в моем номере.

Берлин, 18 марта

Утром, пока бушевала поздняя вьюга; Гитлер и Муссолини два с половиной часа совещались в Бреннере. Мы полагаем, Гитлер хотел удостовериться насчет дуче, прежде чем приступить к осуществлению своих весенних планов, каковы бы они ни были. По данным, якобы просочившимся с Вильгельмштрассе, Гитлеру удалось склонить Муссолини к мысли присоединиться к тройственному союзу с Германией и Советской Россией, который установит новый порядок в Европе. Может быть, и так.

Берлин, 19 марта

Заходил ко мне Джон Чэпмен, которого я не видел со времен учебы в школе в Сидер Рэпидс, в Айове. Он заведует международным отделом в "Business Week" и только что вернулся из поездки на Балканы и в Италию. Привез кое-какую секретную информацию. Он сомневается, что Италия вступит в войну. Я тоже. Италия может оказаться в блокаде. Джон заметил, что накал фашизма ослабевает.

Люди немного расслабились. Дуче не так уже давит на них. Он стареет, полнеет и много времени проводит со своей юной любовницей-блондинкой, от которой, как слышал Джон в Риме, у него только что родился ребенок. Джон виделся в Мадриде с Петэном. Старик сказал: "Молюсь, чтобы немцы попытались прорваться через линию Мажино. Ее можно прорвать - ценой некоторых усилий. Но пусть они просочатся. Я хотел бы тогда быть во главе союзной армии".

Сегодня встречался с майором X. из посольства одной страны. Он видит три возможности, которые открываются перед Гитлером:

1. Германия может заключить мир. Он считает, что Германия хочет мира и может позволить себе заключить его на таких условиях, которые будут выглядеть справедливыми и устроят всех, кроме англичан, и этот мир обеспечит ему возможность достичь большинства поставленных целей. Такой мир, утверждает он, будет равнозначен победе Германии.

2. Германия может продлить существующее ныне положение, сохраняя нейтралитет Скандинавии и Италии и экономическое сотрудничество с ними, осваивая при этом Юго-Восточную Европу и, особенно, Россию. На это уйдет время, по крайней мере три года, но, как только это произойдет, блокада союзников окажется относительно неэффективной. Майор отметил, что ни одно государство, потерявшее контроль над морями, никогда в истории не выигрывало большую войну. Но он считает, что сейчас это осуществимо, если Германия будет держать свои северные, южные и юго-восточные ворота открытыми и эффективно осваивать Россию. Связку с Россией он рассматривает как сильный ход Гитлера, но говорит, что на него надавил Генеральный штаб, просто объяснив, что воевать с Западом невозможно, если Россия присоединится к союзникам или даже останется абсолютно нейтральной, не недружественной по отношению к Германии.

3. Германия может попытаться форсировать события на западном фронте. Этот вариант он рассматривает как неправдоподобный. Германский Генеральный штаб с большим уважением относится к линии Мажино и французской армии. Он признает, что линию Мажино пробить стоит только дорогой ценой, но не факт, что это принесет победу в войне.

Берлин, 20 марта

Прошлой ночью англичане ответили на бомбардировку Скапа-Флоу, атакуя с воздуха германскую базу гидросамолетов на острове Сюльт в течение семи часов. Верховное командование заявляет, как обычно, что никакого ущерба не нанесено. По сообщениям ВВС, англичанам удалось сделать немало. В полдень правительство предложило нам слетать и самим посмотреть, но потом приглашение отменили. В тексте передачи я упомянул об этом приглашении. Сообщение о его отмене пришло, когда я уже вел передачу, поэтому сказал об этом в самом конце. Вечером, ожидая выхода в эфир, я настроился на ВВС. К моему удивлению (и замешательству, так как рядом сидел представитель германского радио), британский диктор передал мой дневной текст полностью. Он очень точно имитировал мой голос, особенно последнее сообщение - об отмене поездки на Сюльт, что возможно только в том случае, если он получил его с записи моей передачи, сделанной Би-би-си. Вероятно, я еще услышу об этом.

Все берлинские газеты, по приказу Геббельса, вынесли в заголовки сообщение о налете на германскую базу на острове Сюльт: "БРИТАНЦЫ БОМБЯТ ДАНИЮ!" Похоже, что пара бомб действительно упала на датскую территорию. Но это типичная фальсификация.

Заголовок в "12-Uhr Blalt" сообщает о вчерашней речи Чемберлена в палате общин: "ПРАЗДНИК ЛЖИ В НИЖНЕЙ ПАЛАТЕ - ПИРАТЫ ПРИЗНАЮТСЯ В СВОЕМ ПРЕСТУПЛЕНИИ ПРОТИВ НЕЙТРАЛОВ!"

Берлин, 21 марта

Сегодня американских корреспондентов наконец повезли на Сюльт, но меня не пригласили. Вечером они позвонили в Берлин и сообщили, что не увидели больших разрушений на главной базе гидросамолетов в Хёрнуме - единственной, которую им показали. Я отметил это в своей вечерней передаче. По сообщению этих американских корреспондентов, завтра утром нацистской прессе приказано разыграть потрясающий спектакль.

Сегодня в Познани приговорены к смерти еще трое поляков якобы за убийство немца во время войны. Я слышал, что в берлинской тюрьме ожидают казни шестнадцать польских женщин, по приговору суда они должны быть обезглавлены.

Берлин, 22 марта

Убедил Ирвина с Эн-би-си тоже отметить, что американским корреспондентам показали не весь Сюльт. Верховное командование очень злилось на меня за то, что я упомянул об этом.

Сегодня Страстная пятница. На тротуарах толпится народ. Особой пасхальной радости на лицах не заметно. В последние дни длинные очереди у кондитерских магазинов. До чего же терпеливы немцы, что готовы стоять четыре часа под дождем за крошечной порцией праздничных сладостей! На прошлой неделе вместо одного яйца по норме давали три, на этой неделе еще на одно яйцо больше.

Позднее. Позвонили с радио. Завтра они самолетом отправят нас с Ирвином на Сюльт для осмотра северной части острова.

Берлин, 23 марта

В полночь позвонили с радио и сообщили, что наша поездка на Сюльт все-таки не состоится. Что же такое англичане натворили на северной части острова, что люфтваффе не хотят нам с Ирвином показывать?

В полдень большие неприятности на радио. Офицер из верховного командования обвинил меня и Ирвина в саботаже по отношению к нашим американским коллегам-журналистам. Он заявил, что после наших вчерашних передач ни одна американская газета не опубликует материал о Сюльте, который получили информационные агентства от своих берлинских корреспондентов. Однако немцы наверняка напечатают все, что написали американские репортеры. Из этого получится отличная пропаганда.

Сегодня объявлено, что все церковные колокола, сделанные из бронзы, будут сняты и переплавлены для производства орудий. На следующей неделе начинается общенациональный сбор по домам всего имеющегося в наличии лома олова, никеля, бронзы и меди - металлов, которых Германии не хватает. Армия приказала сегодня всем владельцам грузовых автомобилей, которые находятся в бездействии в соответствии с запретом военного времени, а таких девяносто процентов, сдать аккумуляторы.

Завтра Пасха. Власти объявили людям, что они должны оставаться дома и не разъезжать, как в прежние годы, потому что дополнительных поездов не будет. На завтра запрещаются и поездки на частных автомобилях. Хорошо бы побыть дома. В прошлом году я тоже был в отъезде, ехал через этот город из Варшавы в Париж, а Европа бурлила по поводу вторжения Муссолини в Албанию, и ходили слухи, что Гитлер вступит в Польшу. Кажется, как давно это было...

Берлин, 24 марта

Светлое воскресенье, мрачное и холодное, но дождь прекратился. Я отказался от приглашения на ланч и на чай к нескольким моим немецким знакомым. Не мог сегодня общаться с немцами, даже если среди них нет друзей Гитлера. Хотелось побыть одному. Проснулся около полудня и послушал передачу из Вены. Классическая музыка, небольшая милая вещица Гайдна.

После обеда прогулка. Унтер-ден-Линден заполнена народом. Все-таки немцы самые некрасивые люди в Европе. Ни одной симпатичной женщины на всей Линден. Вероятно, их ужасная одежда усиливает это впечатление. На улицах относительно мало солдат. Мало увольнительных? Почему? Наступление скоро?

Я удивился, до чего обветшал дворец Кайзерпалас, расположенный в конце Линден. Штукатурка везде обваливается. Вид очень неряшливый. Разваливается на части каменная ограда балкона, на который Вильгельм II совершил свой знаменитый выход в 1914 году, чтобы объявить беснующейся у его ног толпе о начале войны. Что ж, когда началась эта война, они не бесновались под балконом Гитлера.

Я пытался прочесть на лицах людей, о чем они думают в этот пасхальный день. Но лица их выглядели пустыми. Война им явно не нравится, но они будут делать то, что им прикажут. Например, умирать.

Берлин, 25 марта

Немецкое национальное агентство сообщает сегодня: "На некоторых участках фронта вдоль Верхнего Рейна с французской стороны прошли пасхальные демонстрации против войны, которую ведут англичане, что ясно показывает, какой глупостью считают французские войска то, что Германия и Франция из-за происков Британии оказались врагами".

Берлин, 28 марта

Германия не может продолжать войну без поставок шведской железной руды. Большая часть этой руды отгружается в порту Нарвик на германские суда, которые ускользают от блокады, проходя вдоль побережья Норвегии в трехмильной зоне, где им не угрожает британский флот. Мы тут гадали, почему Черчилль никогда не мог с этим ничего поделать. Теперь начинает казаться, что может. На Вильгельмштрассе заявляют, что будут за ним следить. Для Германии это вопрос жизни и смерти. X. уверяет меня: если британские эсминцы войдут в норвежские территориальные воды, Германия начнет действовать. Неясно только, каким образом. Германский флот уступает британскому.

Надеюсь, что не поставил себя в щекотливое положение, написав, исходя из того что услышал на этой неделе, в тексте своего сегодняшнего ночного эфира следующее: "Кое-кто здесь считает, что война может распространиться на Скандинавию. Сегодня в Берлине прошло сообщение, что на прошлой неделе эскадра, состоящая по крайней мере из девяти британских эсминцев, сосредоточилась у норвежского побережья и немецкие суда, перевозящие руду, несколько раз получали предупредительные выстрелы... Отсюда дело выглядит так, что нейтральные страны, особенно Скандинавские, могут в конце концов оказаться втянутыми в конфликт".

Я частенько вставляю подобные абзацы, чтобы проверить реакцию военного цензора. Он ни разу не возражал, что весьма интересно.

Берлин, 30 марта

Вчера вечером нацисты громогласно объявили о том, что, по их мнению, должно было произвести в Америке эффект разорвавшейся бомбы. Сегодня это больше напоминает бумеранг. И прекрасный образчик грубой дипломатической ошибки Германии.

Министерство иностранных дел опубликовало новую "Белую книгу", содержащую шестнадцать документов, якобы обнаруженных нацистами в польском МИДе. Риббентроп говорит, что это секретные донесения польских дипломатов. Наиболее важные - от польских послов в Лондоне, Париже и Вашингтоне. В них упомянуты американские послы Кеннеди, Буллит и Биддл, и суть их в том, что эти дипломаты, за спиной которых стоял Рузвельт, были главными участниками преступного сговора навязать нынешнюю войну Германии!

Хотя кажется невероятным, что немцы способны на такую глупость, но мои знакомые из министерства иностранных дел говорят, что Риббентроп всерьез полагает, будто эти "разоблачения" сделают позицию Рузвельта настолько несостоятельной, что его поражение, или поражение его кандидата, если он не будет баллотироваться, обеспечено. Почуяв, что в Америке сильны настроения остаться в стороне от войны, Риббентроп решил, что такие "документы" будут отличным подспорьем для американских изоляционистов. Они убедят американский народ, что Рузвельт и назначенные им послы не только приложили руку к развязыванию войны, но и сделали все, чтобы втянуть в нее нас. К счастью, первые отклики американцев нормальные, и нью-йоркская пресса предполагает, что эти документы являются фальшивкой. Их невозможно было сфабриковать, вероятно, их только подправили.

Позднее. - В вечерней прессе появилась одна из самых забавных нацистских газетных "уток", которые я когда-либо видел. В ней немецкому народу сообщается, что публикация польских "документов" как громом поразила Америку. Смысл в том, что Рузвельт получил сокрушительный удар. Госсекретарь Халл официально опроверг измышления, содержащиеся в "документах". Национальное агентство исказило смысл его заявления и дало под таким заголовком: "Халл дезавуирует послов США!" Грубейшая фальсификация!

Беда только в том, что люди вроде Хэма Фиша и сенатора Раша Холта могут ухватиться за подобную нацистскую пропаганду и использовать ее в борьбе против Рузвельта. Национальное агентство прямо телеграфирует, что сенатор Холт "с германской "Белой книгой" согласен".

Берлин, 2 апреля

Сегодня в ночном эфире я сказал: "Сейчас Германия выжидает, что предпримут союзники для прекращения доставки шведской железной руды вдоль норвежского побережья в рейх. Здесь приняли как неизбежное, что англичане войдут в территориальные воды Скандинавских стран, чтобы остановить перевозку. Предрешенным считают здесь и то, что немцы на это отреагируют.;. Германия импортирует десять миллионов тонн шведской руды в год. Германия не может позволить себе остановить поставки руды без борьбы, и она будет бороться, чтобы этому помешать".

Но как? С. сообщает по секрету о концентрации нацистских войск в балтийских портах. Но что может сделать Германия против британского флота?

Берлин, 7 апреля

В сегодняшней газете: "Германия готова. Восемьдесят миллионов пар глаз обращены к фюреру..."

Берлин, 8 апреля

Англичане объявили, что заминировали территориальные воды Норвегии, чтобы остановить прохождение германских судов с рудой из порта Нарвик. На Вильгельмштрассе заявляют: "Германия сумеет ответить". Но как? Сегодня вечером ходили два слуха, но мы ни один подтвердить не можем. Первый о том, что германский флот вошел в Каттегат, прошел север Дании, западную часть Швеции и юг Норвегии и направляется в Скагеррак. Второй - что в балтийских портах формируются германские экспедиционные силы и в спешном порядке собираются десятки пассажирских судов, чтобы переправить их в Скандинавию.

Берлин, 9 апреля

В этот весенний день Гитлер оккупировал еще две страны. На рассвете вооруженные силы нацистов вторглись в две нейтральные страны - Данию и Норвегию, для того чтобы, как лицемерно говорится в официальном заявлении, "защитить их свободу и независимость". После молниеносно пролетевших двенадцати часов почти все было кончено. Дания, с которой всего год назад подписан пакт о ненападении сроком на десять лет, полностью повержена, и в Норвегии все важные стратегические объекты, включая столицу, в руках нацистов. Новости ошеломляющие. Сегодня утром оккупирован Копенгаген, после полудня - Осло, вечером - Кристиансанд. Захвачены все важные норвежские порты: Нарвик, Тронхейм, Берген, Ставангер. Как нацисты пробрались туда под носом британского флота - тайна для всех. Очевидно, что эта операция готовилась давно, еще дольше планировалась, и начали ее, конечно, до того, как британцы заминировали позавчера норвежские территориальные воды. Чтобы дойти от германских баз до Нарвика, требуется как минимум трое суток.

Сегодня в десять двадцать утра нас срочно вызвали на пресс-конференцию в МИД, назначенную на десять тридцать. Мы прождали полчаса. В одиннадцать с напыщенным видом вошел Риббентроп в безвкусной серой форме министерства иностранных дел. Выглядел он так, как будто весь мир был у его ног. Его пресс-секретарь Шмидт сообщил новости и зачитал текст меморандума, направленного сегодня рано утром Норвегии и Дании. В меморандуме содержался призыв принять "защиту" и предупреждение о том, что "любое сопротивление будет сломлено любыми имеющимися в распоряжении германских вооруженных сил средствами и поэтому приведет лишь к ненужному кровопролитию".

"Правительство рейха, - продолжал монотонно читать Шмидт, полный, рыхлый на вид молодой человек, - предполагает поэтому, что правительство Норвегии и норвежский народ проявят полное понимание действий Германии и не окажут какого-либо сопротивления... В духе существующих с давних пор добрых отношений между Германией и Норвегией правительство рейха заявляет королевскому правительству Норвегии, что у Германии нет и не будет в будущем намерений посягать на территориальную целостность и политическую независимость Королевства Норвегии".

Риббентроп как-то по-змеиному взвился и сказал: "Джентльмены, вчерашнее вторжение союзников в норвежские территориальные воды является самым вопиющим нарушением прав нейтральной страны. Это сравнимо с британским обстрелом Копенгагена в 1807 году. Однако, - и он оскалился в самодовольной улыбке, - Германию это не застало врасплох... Британия намеревалась создать базу в Скандинавии, используя которую можно было бы атаковать Германию с фланга. Мы располагаем, джентльмены, неоспоримыми доказательствами. Их план включал оккупацию всей Скандинавии: Дании, Норвегии, Швеции. У германского правительства есть доказательства, что офицеры французского и британского Генеральных штабов уже находятся на скандинавской земле и готовят высадку союзников.

Теперь весь мир может видеть, - продолжал он, как-то извиваясь и напоминая червяка, - цинизм и жестокость, с которыми союзники пытались создать новый театр военных действий. Сейчас провозглашено новое международное право, которое разрешает одной воюющей стране принимать противозаконные меры в ответ на противозаконные действия другой стороны. Германия воспользовалась этим правом. Фюрер дал свой ответ... Германия оккупировала территорию Дании и Норвегии, чтобы защитить эти страны от союзников, и будет защищать их подлинный нейтралитет до конца войны. Таким образом была спасена от верной гибели достойная часть Европы", - так закончило свою речь это ничтожество, когда-то удачливый торговец шампанским, который женился на дочери своего босса, который самым мерзким образом пресмыкался перед Гитлером, который украл замок под Зальцбургом, отправив его законного владельца в концлагерь. Оглядев помещение, он изобразил еще одну улыбку - глупую и бесцветную. "Джентльмены, я еще раз благодарю вас и желаю вам всего доброго", - громко произнес он и удалился в сопровождении своих лакеев в униформе.

Меня это ошеломило, хотя и не должно было - после стольких лет, проведенных в стране гитлеризма, но тем не менее. Прошелся по Вильгельмштрассе, а потом через Тиргартен, чтобы немного остыть. В полдень отправился на радио делать очередную передачу. Люди на улицах, как я отметил, реагировали на новости спокойно. Даже не особенно покупали экстренные выпуски газет, о которых начали кричать мальчишки-разносчики. Из десятка комнат на радио доносился через динамики неприятный голос Геббельса. Он зачитывал разные меморандумы, воззвания, сводки новостей - сплошная ложь - с обычной для него истеричностью. Первое, что я заметил, - толпу цензоров. Они предупредили меня, чтобы я был "осторожен". Просмотрел последние немецкие сводки. Верховное командование сообщало в специальном коммюнике, что Копенгаген был полностью оккупирован к восьми часам утра. Германские войска, говорилось в коммюнике, в течение ночи были переброшены на судах из балтийских портов, на рассвете высадились в Копенгагене и в первую очередь заняли крепость и радиостанцию{31}. Стало ясно, что датчане вообще не оказали сопротивления. Норвежцы, как выяснилось, сопротивляются, но немцы уверены, что к вечеру все закончится. Я позвонил двум знакомым. Датский посланник заявил рано утром протест на Вильгельмштрассе, но вскоре добавил, что Дания не в том положении, чтобы воевать с Германией. Норвежский посланник, человек, насколько я помню, пронацистских взглядов, тоже заявил протест, но сказал, что Норвегия будет сражаться. Я написал небольшое печальное сообщение и зачитал его в эфире.

Позднее. С Норвегией в этом деле явно получилось что-то не так. От норвежцев сопротивления не ожидали, но очевидно, что оно было, - по крайней мере, на одном или двух участках. Есть сообщения о потерях германского военного флота, но адмиралтейство хранит молчание. Всех датских и норвежских корреспондентов вытащили на рассвете из постели и упрятали в "Кайзерхоф". Первое, что они узнали, - их страны обрели защиту.

Вечерние нацистские газеты выдают просто-таки редкие "перлы". "Angriff": "Молодая германская армия завоевала новую славу своим знаменам... Это один из самых блестящих подвигов всех времен". Конечно, подвиг, а как же. "Borsen Zeitung": "Англия хладнокровно ступает по трупам малых народов. Германия защитит слабые страны от английских бандитов с большой дороги... Норвегия должна понять справедливость действий Германии, предпринятых для обеспечения свободы норвежского народа".

Завтра "Volkische Beobachter", предмет личной гордости (и источник дохода) Гитлера, выйдет с красным заголовком: "ГЕРМАНИЯ СПАСАЕТ СКАНДИНАВИЮ!" Восклицательный знак не мой.

В третий раз выходил в эфир в два утра, с коликами в желудке, потому что ничего не ел, ложусь в постель.

Берлин, 10 апреля

Из всего услышанного сегодня стало ясно, что Гитлер и верховное командование предполагали, что Норвегия сдастся вся без остатка. Сейчас, когда получилось не так, вчерашняя уверенность испаряется. В сегодняшнем инспирированном заявлении говорится: "Вчера было только начало отважного предприятия. С ответными действиями союзников пока приходится считаться". Дело в том, что в общении с представителями армии и флота у меня сложилось впечатление: направь Англия свой флот и поддержи его мощным десантом, и Германия попадет в гораздо более серьезную переделку, чем она ожидала. Ее слабое место - недостаток военных кораблей. Гарнизоны в западных портах Норвегии можно снабжать только по морю. Севернее Ставангера нет и подходящих аэродромов.

Сегодня верховное командование после краткого отчета о сражении германских и английских эсминцев у Нарвика упоминает нечто такое, что нас слегка озадачило. Оно отмечает, что 8 апреля, то есть за день до захвата немцами норвежских портов, "в другой стычке был потоплен британский эсминец". Кое-кто из наших считает, что если мы сумеем разузнать что-нибудь про эту "другую стычку", то сможем разгадать тайну, как немецкому флоту удалось провести боевые корабли и десантные части в такое количество норвежских портов и настолько быстро, что британский флот оказался не в состоянии что-либо сделать{32}. Пока это необъяснимо.

Берлин, 11 апреля

Из Лондона сообщают, что союзники отбили Берген и Тронхейм. Германское верховное командование категорически это отрицает. Оно так же решительно отрицает сообщения из Лондона о крупном морском сражении в проливе Скагеррак - между прочим, эпизод Ютландского сражения времен прошлой мировой войны. Только потери флота, признанные на сегодняшний день, составили затопленные норвежской береговой артиллерией утром 9 апреля 10 000-тонный крейсер "Блюхер" во фьорде Осло и 6000-тонный крейсер "Карлсруэ" у Кристиансанда.

Узнал, что Гитлер предупреждал Швецию об ужасных последствиях нарушения нейтралитета в этот критический момент. Насколько я понимаю, шведы напуганы и не придут на помощь своим норвежским братьям, и потом поплатятся за это. Странно, почему эти маленькие страны предпочитают быть проглоченными Гитлером поодиночке.

Представитель МИДа сообщил нам сегодня, что господин Хамбро, председатель норвежского парламента, был "не джентльменом и евреем". Человеком нацистов в Норвегии оказался бывший министр обороны, некто Квислинг, и, похоже, у него была мощная организация, сыгравшая роль "пятой колонны". Один чиновник с Вильгельмштрассе сказал мне, что он будет норвежским премьером. "Borsen Zeitung" сетует на "неясную позицию короля Хаакона... Своей негибкой позицией он показал, что находится под дурным влиянием и не является подлинным защитником интересов своего народа".

Би-би-си цитирует вечером слова Черчилля, сказанные им сегодня в палате общин: "Гитлер совершил убийственную стратегическую ошибку", а также то, что британский флот берет отныне на прицел норвежское побережье и будет топить все корабли в проливах Скагеррак и Каттегат. О Боже, надеюсь, что он все делает как надо.

Берлин, 14 апреля

Выяснил наконец, каким образом немцам удалось при нехватке кораблей оккупировать главные порты Норвегии вдоль тысячемильного побережья под самым носом у британского флота. Германские войска со всем вооружением и боеприпасами были доставлены к месту назначения на грузовых судах, якобы идущих в Нарвик за шведской железной рудой. Эти суда прошли в границах норвежской трехмильной зоны, как они все время делали с начала войны, и таким образом избежали встречи с британским военным флотом. По иронии судьбы, их даже сопровождали в пункты назначения норвежские боевые корабли, которые получили приказ защищать их от англичан!

Но это не объясняет, как британцы оставили на всем пути до Норвегии незамеченными почти половину кораблей германского флота - семь эсминцев, один тяжелый крейсер и один линкор.

В германских военно-морских кругах признают, что семь их эсминцев были вчера уничтожены в результате нападения превосходящих британских сил, но говорят, что город они продолжают удерживать. Завтрашние газеты сообщают: "МОЩНАЯ АТАКА АНГЛИЧАН НА НАРВИК ОТБИТА!" Когда я показал утренний выпуск одной из газет капитану ВМФ, он покраснел и выругался на Геббельса.

Узнал, что генерал фон Фалькенхорст расклеил в Осло такое воззвание: "Норвежское правительство отвергло несколько предложений о сотрудничестве. Сейчас норвежский народ должен решать будущее своего отечества. Если это воззвание будет послушно исполнено, как это с большим пониманием сделали в Дании, Норвегия окажется избавленной от ужасов войны. Но если сопротивление продолжится и рука, протянутая с дружескими намерениями, будет отвергнута, германскому верховному командованию придется действовать самым решительным образом, чтобы это сопротивление сломить".

Гитлер сеет в Европе такие семена, которые однажды уничтожат не только его, но и его народ.

Берлин, 17 апреля

Сегодня Гитлер направил поздравление королевскому семейству Дании по случаю рождения дочери у кронпринцессы!

Сегодня же германская пресса направила свои орудия против Голландии. Вот заявление, инспирированное министерством иностранных дел: "В отличие от Германии союзники не желают препятствовать втягиванию малых стран в войну".

Берлин, 18 апреля

Джо Харш привез из Копенгагена интересную историю. Он сообщает, что вечером 8 апреля датский король, несколько обеспокоенный донесениями этого дня, вызвал германского посланника и попросил объяснений. Посланник поклялся его величеству, что у Гитлера нет намерения вторгнуться в Данию и что эти глупые слухи - просто "вымыслы союзников". В действительности же в этот момент, и посланник об этом знал, несколько немецких сухогрузов стояли пришвартованные в копенгагенском порту, куда они прибыли двумя днями ранее. Под крышками люков, и это тоже было ему известно, находились немецкие солдаты.

На рассвете люки открылись, и немецкие солдаты вышли наружу. Королевский дворец расположен почти рядом с причалами. Нацистские войска промаршировали по улицам к дворцу. Удивленные датчане, едущие на велосипедах на работу, не могли доверить своим глазам. Многие потом говорили, что подумали, будто идут съемки какого-то фильма. Однако, когда немцы подошли к дворцу, королевские гвардейцы открыли огонь. Немцы ответили. Когда король услышал стрельбу, рассказывает Джо, он послал адъютанта сказать гвардейцам, чтобы они ради всего святого прекратили стрельбу. Адъютант вышел из дворца, размахивая белым носовым платком, и отдал приказ прекратить огонь. Немцы, благодарные за такое сотрудничество, окружили дворец. Рабочим, едущим на велосипедах на работу, немцы приказали ехать по боковой улице и объезжать дворец стороной. Некоторые из них понимали по-немецки недостаточно быстро. Немцы открыли огонь, убив около десяти человек. X., американский бизнесмен, который оказался в это время в Копенгагене, считает, что немцы преуменьшают свои потери на море. Например, он говорит, что видел мачты затопленного малого линкора в шестидесяти милях от Копенгагена.

Сегодня, правда, германское Адмиралтейство призвало население проявлять больше терпения и не осаждать больше его чиновников, чтобы узнать о судьбе родных. Оно пообещало, что родственников непременно известят. Тем временем я узнал, что гестапо запретило родственникам погибших печатать в газетах извещения о смерти. Только двум или трем семьям высокопоставленных морских офицеров разрешили обнародовать этот факт.

Раненые матросы и солдаты, спасшиеся с "Блюхера", прибывают с ужасными ожогами на лице и шее. Похоже, когда крейсер затонул, на поверхности воды он оставил большое количество горящей нефти. Множество людей, державшихся на воде, сгорело заживо. Полагаю, что половина из них утонула в воде, половина сгорела в огне - ничего себе комбинация.

В прессе об этом ни слова. Немецких людей кормят с ложечки только более приятными известиями, а лучше - победными реляциями с войны. Сомневаюсь, что в их нынешнем положении они могли бы вынести много плохих новостей.

Заметим, что немецкая оккупация привела датчан к краху. Три миллиона датских коров, три миллиона свиней и двадцать пять миллионов кур-несушек живут на импортных кормах, главным образом из Северной и Южной Америки и из Маньчжоу-Го. Теперь эти поставки прерваны. Дании придется отправить на убой большую часть поголовья скота, одного из главных источников своего существования.

Берлин, 19 апреля

Сегодняшнее официальное коммюнике: "Ввиду враждебного отношения норвежского короля и бывшего норвежского правительства, норвежскому посланнику и персоналу норвежской миссии сегодня предложено покинуть территорию Германии". Что они и сделали.

Завтра Гитлеру исполняется пятьдесят один год, и народу велено вывесить флаги. Вечером Геббельс сказал по радио: "Германский народ нашел в фюрере воплощение своей силы и наиболее яркое выражение своих национальных целей". Проходя вечером мимо рейхсканцелярии, видел человек семьдесят пять, ожидающих снаружи возможность хоть мельком увидеть своего вождя. В прежние годы накануне его дня рождения здесь их собиралось десять тысяч.

Берлин, 21 апреля

Сегодня верховное командование приоткрыло завесу секретности, под которой союзники скрывали место высадки своих войск в Норвегии. Они высадились в Намсусе и Ондалснесе, двух железнодорожных станциях соответственно севернее и южнее Тронхейма, ключевого порта в центре побережья Норвегии, оккупированного немцами. Один мой знакомый, который служит в верховном командовании, сказал, что в Норвегии все зависит от исхода сражения за Тронхейм. Если союзники его возьмут, то они спасут Норвегию, по крайней мере северную ее часть. Если же немцы, продвигаясь в северном направлении вдоль двух железнодорожных линий, идущих от Осло, доберутся туда первыми, тогда британцы должны эвакуироваться. Сегодня немцы заняли Лиллехаммер, в восьмидесяти милях к северу от Осло, но им надо пройти еще сто пятьдесят миль. Я думаю, что немцы больше всего боятся, что британский флот войдет в Тронхеймский фьорд и уничтожит стоящий в городе немецкий гарнизон раньше, чем туда доберутся нацистские войска. В этом случае немцы проигрывают игру.

Вечером, обдумав все это, чувствую себя значительно лучше, чем когда-либо *с начала войны.

Противодействие немецким войскам, продвигающимся на север, становится ожесточеннее. Сегодня вечером германское верховное командование сообщает об упорном сопротивлении в этом районе. Однако люфтваффе наносит чудовищные удары по британским базам в Намсусе, Ондалснесе и Домбосе. Генерал Мильх, правая рука Геринга, отправился в Норвегию руководить военно-воздушными силами. Сейчас Германия возлагает на них самые большие надежды.

Берлин, 23 апреля

Йозеф Тербовен, строгий молодой гауляйтер Кельна, который на этом посту значительно превзошел Фрица Тиссена, назначен рейхскомиссаром Норвегии. Иными словами, если Германия победит, Норвегия станет всего лишь еще одной нацистской провинцией.

Уезжаю в Лозанну на совещание Международного радиовещательного союза. Весна на берегу озера у подножия Альп - это здорово.

Берлин, 29 апреля

Утром вернулся из Швейцарии. На этой неделе, по всей вероятности, произойдет решающее сражение за Тронхейм. Я заметил, что немцы сейчас гораздо более уверены в своих силах, чем неделю назад, когда я уезжал. Очевидно, британские экспедиционные части не так сильны, как ожидалось. Из того, что слышал в Швейцарии и сегодня здесь, становится ясно, что британские части, брошенные в бой под Лиллехаммером неделю назад, были малочисленны и слабо вооружены - ни танков, ни артиллерии, мало противотанковых орудий.

Фред Н., самый информированный относительно этой военной кампании человек в посольстве, шокировал меня сегодня, сказав, что до сих пор сомневается, принимает ли Британия в действительности норвежскую кампанию всерьез. Чтобы как-то приободрить себя, я напомнил ему, что в прошлую войну у британцев два года ушло на то, чтобы оказаться в пределах досягаемости Багдада, а потом их основная армия и ее главнокомандующий были захвачены турками в плен. Тем не менее год или два спустя британцы взяли Багдад и выгнали турок и немцев из Месопотамии. Что нужно британской армии или британскому флоту, так это одно-два поражения. Тогда они, возможно, станут серьезными.

Только что узнал, что высадившиеся первоначально в Центральной Норвегии британские части уничтожены.

Берлин, 1 мая

Два дня назад я в четвертый или пятый раз с начала войны проехал вдоль Рейна из Базеля во Франкфурт. Первые двадцать миль или около того от Базеля едешь вдоль Рейна в том месте, где он разделяет Францию и Германию. Фактически, едешь как бы по ничейной земле, поскольку основные позиции немцев расположены за железнодорожной колеей на склонах возвышенности Шварцвальд. Две громадные армии стоят разделенные этой рекой. До сих пор все тихо. В одной из деревень на спортплощадке (это было воскресенье) немецкие дети играли на виду у французских солдат, слоняющихся без дела по другую сторону реки. На открытом лугу не далее двухсот ярдов от Рейна резвятся несколько немецких солдат, гоняя старый футбольный мяч на виду у французского блокгауза. По обоим берегам Рейна беспрепятственно пыхтели поезда, причем некоторые с тем самым грузом, который производит сейчас такие ужасные разрушения в Норвегии. Ни одного выстрела. В небе ни одного самолета.

Во вчерашней вечерней передаче я вопрошал: "Что же это за война, что за игра? Почему самолеты бомбят тыловые коммуникации в Норвегии, как это было в Польше, как это было везде во время прошлой мировой войны, а здесь, на западном фронте, где две самые большие армии в мире стоят лицом к лицу, полностью воздерживаются от убийства?"

Начинается нехватка бензина? В Берлине сегодня прекратили работу 300 из 1600 такси и приказом неожиданно запрещено движение двадцати пяти процентов частных легковых и грузовых машин, которые до сегодняшнего дня имели на это разрешение.

Ясно, что немцы со своими авиабазами на севере имеют абсолютное превосходство в небе над Норвегией. Будет ли одного этого достаточно, чтобы победоносно продвигаться к Тронхейму? Боюсь, что да. Именно угроза со стороны люфтваффе заставляет британский флот держаться подальше. Иначе чем объяснить неудачную попытку англичан атаковать Тронхейм с моря, как они атаковали Нарвик, который находится за пределами досягаемости для большинства немецких самолетов? Но если британцы не зайдут с моря, они, вероятно, никогда его не возьмут. Это гонка, и немцы продвигаются быстрее.

Позднее. - Сегодня, в германский День труда и выходной день для всех, кроме рабочих оборонных заводов, Гитлер издал по этому поводу грандиозный приказ своим войскам в Норвегии. Вчера вечером верховное командование объявило, что германские войска, идущие от Осло на север, и немецкая группировка, продвигающаяся на юг от Тронхейма, соединились южнее последнего. Сражение за Тронхейм Гитлером выиграно. Где находятся союзники и что они делают - неясно. Но это не имеет большого значения. У них была прекрасная возможность остановить Гитлера, и они ее прошляпили. Похоже, подтверждается чье-то худшее подозрение, а именно - англичане никогда не вступали в сражение за Тронхейм (читай Норвегию) всерьез.

"Намерение союзников поставить нас на колени запоздалой оккупацией Норвегии, - торжествующе вопит Гитлер, - осуществить не удалось". Гитлер адресовал свой приказ "солдатам норвежского театра военных действий". Три недели назад Риббентроп уверял нас, что Гитлер не допустит превращения Норвегии в "театр военных действий".

Таким образом, этот Первомайский праздник оказывается для немцев днем победы. Впервые с тех пор, как пришел к власти, Гитлер не выступил и не появился на публике. Его заместитель Рудольф Гесс выступил от его имени на военных заводах Крупна в Эссене. Он постоянно упоминал господина Хамбро не иначе, как "этот еврей, господин Гамбургер".

Судя по виду добропорядочных бюргеров, заполонивших сегодня Тиргартен, их единственным сокровенным желанием является мир, и к черту эти победы. Но я думаю, что такой триумф в Норвегии поднимет моральный дух людей, переживших ужасную зиму. Некто С., ветеран здешнего корреспондентского корпуса, считает, что в этой стране каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок - прирожденный убийца. Может быть. Но сегодня в Тиргартене я видел, как многие из них кормили белок и уток своим пайковым хлебом.

Берлин, 2 мая

День скорби для союзников. В номере Джо мы слушали печальные новости в вечерней шестичасовой передаче Би-би-си. Чемберлен только что объявил об ужасном поражении в палате общин. Британские войска, которые высадились южнее Тронхейма и в течение десяти дней оказывали сопротивление немцам, наступающим на Тронхейм от Осло, эвакуированы через Ондалснес - их береговую базу. Таким образом, англичане потеряли Южную и Центральную Норвегию наиболее важные ее части. Живущие на этой обширной территории норвежцы, которые вели героическую борьбу, брошены на произвол судьбы. Чемберлен признал, что именно германская авиация помешала англичанам выгрузить танки и артиллерию в Ондалснесе. Ну а как насчет хвастливого заявления Черчилля 11 апреля? Как насчет британского флота?

То, что германская армия успешно продвинулась более чем на двести миль на север по долинам Эстердаль и Гудбрандсдаль от Осло до Тронхейма и в то же время легко удерживала последний малыми силами под натиском союзников одновременно и с севера и с юга, действительно впечатляет. Весь захват Норвегии, хотя и с помощью самого подлого предательства, это, несомненно, блестящее военное достижение. Англичане со всей их военно-морской мощью не смогли за три недели взять даже Нарвик.

Чемберлен хвалился, что в результате частичного уничтожения германского флота союзникам удалось укрепить свои военно-морские силы в Средиземном море. Таким образом, блеф Муссолини, что он может ввязаться в войну вслед за Гитлером, старик воспринял всерьез. Дело, конечно, не в этом. Нам здесь кажется невероятным, чтобы Британия вывела свой флот, который мог бы обеспечить ей взятие Тронхейма и разгром Гитлера в Норвегии, чтобы укрепить свои позиции против мощи итальянских жестяных корыт в Средиземном море.

Берлин, 4 мая

Британцы в беспорядке бежали из Намсуса, что севернее Тронхейма, завершив тем самым провал союзной помощи жителям Центральной Норвегии.

Где же был британский флот, который, как с гордостью заявлял Черчилль всего две недели назад, прогонит немцев из норвежских вод? Смотрел сегодня немецкую кинохронику. В ней показано, как немцы выгружают танки и тяжелые орудия в Осло. Кроме того, что союзники использовали подлодки, да и то, очевидно, не в большом количестве, они не делали серьезных попыток прекратить снабжение германских войск в Норвегии через Осло. Они не рискнули даже эсминцами в Скагерраке и Каттегате, не говоря уж о крейсерах и линкорах.

Не означает ли это, что во время короткой норвежской кампании авиация доказала, что она вытеснила флот? По крайней мере, в пределах досягаемости ваших наземных баз? В 1914-1918 годах такая уверенность немцев, как сейчас, была бы немыслимой. Когда же у люфтваффе появились полевые аэродромы в Дании и Норвегии, флот союзников не только не предпринял рейд в пролив Каттегат, чтобы остановить переброску германских войск и вооружения в Осло, но даже не попытался действовать в Тронхейме, Бергене или Ставангере, за исключением единственного обстрела аэродрома в Ставангере в течение восьмидесяти пяти минут в первую неделю войны. Теперь немцы похваляются, что военно-воздушные силы доказали свое превосходство над мощью флота.

Что получается в итоге? Самолеты Геринга выполнили в Норвегии четыре жизненно важных задачи: 1) сохранили морской путь через Каттегат в Осло свободным от британских кораблей и обеспечили таким образом основным сухопутным силам Германии беспрепятственную переброску личного состава, танков и артиллерии; 2) предотвратили (или успешно отбили охоту) нападение британского флота на жизненно важные занятые немцами порты Ставангер, Берген и Тронхейм; 3) постоянно нанося бомбовые удары по тем портам, где разгружались суда союзников, они сделали почти невозможной для англичан доставку тяжелой артиллерии и танков, как это признал мистер Чемберлен; 4) сбрасывая бомбы и обстреливая из пулеметов позиции противника с воздуха, они значительно облегчили германским сухопутным частям продвижение по труднопроходимой территории. Иными словами, они круто изменили войну в Северном море и вокруг него.

Сегодня я разговаривал с одним знакомым из полиции. Он считает, что через несколько недель война перерастет в бомбардировку больших городов, и даже с применением газов. Я согласен с ним. Гитлер хочет закончить войну этим летом, если может. Если не может, то, несмотря на все германские победы, он, вероятно, проиграл.

Вышедший сегодня декрет разъясняет, что хотя топлива и много, но потребление его и дальше будет сокращаться. Изымается из эксплуатации много легковых и грузовых автомобилей. Возникает два вопроса: 1) запасы не настолько велики? 2) теперь, когда британский флот вытеснен из Намсуса и Германия выиграла войну в Норвегии, имеющиеся запасы топлива понадобятся для будущих широкомасштабных военных действий?

В сегодняшних немецких газетах полно обвинений Британии в том, что она намеревается "распространить войну" в Средиземное море, на Балканы и кое-куда еще. Я так понимаю, имеется в виду Голландия.

Видимо, чтобы немного отвлечься, читал после обеда некоторые письма Гёте. Напоминания о бедствиях, причиненных Германии Наполеоном, приободрили. По всей видимости, с Йеной, расположенной вблизи гётевского Веймара, французские войска обошлись совсем плохо. Но, несмотря на все это, великий поэт никогда не теряет надежды. Он не устает повторять, что Человеческий Дух восторжествует, европейский дух. Но где сегодня европейский дух в Германии? Мертв... Мертв...

Гёте без конца толкует о том, что писатель может осуществить задуманное только отойдя от дел мирских, когда он должен работать. Он жалуется на то, что мир лишь берет, но не дает. Некоторые письма великого поэта, касающиеся местных административных проблем в Веймаре, забавны. В нем есть немного ворчливости. И - удивительно - он весьма подобострастно относится к своему правителю-принцу!

Берлин, 6 мая

Бернгард Руст, нацистский министр образования, в сегодняшней передаче для школьников очень хорошо формулирует образ мышления немцев в нынешнем, 1940 году. Он говорит: "Бог создал мир как место для труда и битвы. Тому, кто не понимает законов жизненных битв, будет объявлено поражение, как на боксерском ринге. Все, что есть хорошего на этой земле, - это призовые кубки. Их завоевывает сильный. Слабый их теряет... Немцы под руководством Гитлера не использовали оружие, чтобы вторгаться в чужие земли и заставлять другие народы служить им. Их заставили взяться за оружие те государства, которые преграждают им путь к хлебу и единству".

Мне начинает казаться, что неотложная проблема Европы не коммунизм или фашизм - и следовательно, она не является социальной. Эта проблема германизм, образ мышления, так ясно выраженный Рустом. Пока она не будет решена, мира в Европе не будет.

Сегодня немецких школьниц попросили приносить в школу остающиеся на расческах волосы. Их будут собирать, чтобы делать из них войлок.

Берлин, 7 мая

Уже дня три или четыре германские газеты проводят чудовищную кампанию, чтобы кого-то убедить, будто союзники, потерпев неудачу в Норвегии, готовы стать "агрессорами" в некой другой части Европы. Шесть недель назад мы наблюдали подобную кампанию, призванную убедить кое-кого, что союзники собираются стать "агрессорами" в Скандинавии. Потом Германия под предлогом агрессивных намерений союзников вторглась туда сама.

Куда Германия войдет в следующий раз? Подозреваю, что в Голландию, отчасти потому, что это единственное место, не упоминаемое особо в этой пропагандистской кампании. Или не собираются ли союзники, оттянув немецкую армию далеко от родных баз в Норвегию, заманить ее теперь далеко на Балканы?

Занятно читать сегодняшние заголовки: "ЧЕМБЕРЛЕН, АГРЕССОР", "ПЛАНЫ НОВОЙ АГРЕССИИ СОЮЗНИКОВ!". Если бы немцы настолько не истощили себя умственно или не были бы настолько бестолковы, то смогли бы уловить в этом юмор.

Мое предположение: через несколько недель война будет идти во всей Европе. И в конце концов, с применением всех видов средств: бомбардировки городов, газ и все остальное.

Берлин, 8 мая

Невозможно было не заметить сегодня ощущения напряженности на Вильгельмштрассе. Что-то назревает, но что - мы не знаем. Ральф Барнес, только что вернувшийся из Амстердама, рассказывает, что охранники в поезде, в котором он ехал, зашторили окна на первые двадцать пять миль пути от голландско-германской границы к Берлину. Я слышу, что голландцы и бельгийцы нервничают. Надеюсь, что это так. Им следовало бы нервничать. Сегодня телеграфировал в Нью-Йорк, чтобы они задержали пока Эдвина Хартрича в Амстердаме. Его хотели отправить в Скандинавию, а там война закончилась.

Сегодня прямо перед моим выходом в эфир позвонил Фред Экснер и сообщил, что Уэбба Миллера нашли мертвым на рельсах у железнодорожного узла Клэпхэм, недалеко от Лондона. Это известие глубоко потрясло меня. Я знал его двенадцать лет, любил его, восхищался им. В первые годы моего репортерства здесь он опекал меня и всячески помогал. За последние десять лет наши пути часто пересекались: в Индии, на Ближнем Востоке, на Балканах, в Германии, в Женеве, Италии и, конечно, в Лондоне, где он работал ведущим корреспондентом и возглавлял европейский отдел. Уэбб был чрезвычайно скромным человеком, несмотря на свою выдающуюся - как ни у кого из американцев в те времена журналистскую карьеру. Успех никогда не кружил ему голову. Я помню, как во время многих важных событий он бывал нервным и возбужденным, но во время интервью - таким застенчивым, будто он самый молодой и неопытный из нас. Застенчив он был необычайно и так от этого и не избавился. Что же явилось причиной смерти? Усталость? Сонное состояние? Я знаю, что это не было самоубийство.

Вчера вечером ездил за город посмотреть фильм о разрушениях, нанесенных германской авиацией в Польше. Он назывался "Крещение огнем". С бесстыдством показано бессмысленное уничтожение польских городов и деревень, особенно Варшавы. Немецкая аудитория смотрела фильм в гробовом молчании.

Позднее. Сегодня мои цензоры отнеслись ко мне благосклонно. Позволили очень прозрачно намекнуть, что следующий удар Германия нанесет на западе Голландия, Бельгия, линия Мажино, Швейцария. Вечером город полнился слухами. На Вильгельмштрассе особенно злятся на сообщение АР о том, что две германские армии, одна из Бремена, другая из Дюссельдорфа, движутся по направлению к голландской границе.

Берлин, 9 мая

Какая жуткая ирония в том, что Уэбб Миллер, который большую часть жизни из последних двадцати четырех лет провел освещая различные войны, и часто под огнем, благополучно пережил все это лишь для того, чтобы погибнуть, выпав из вагона вдали от поля боя! В германской прессе сегодня много абсурдных статей насчет того, что Уэбб был убит британской секретной службой. Это не просто чушь. Это подло. (Что происходит в душе людей, которых ежедневно пичкают подобной ложью?)

Сегодня Гитлер, отдавая приказ освободить часть норвежских пленных, заявляет: "Против воли германского народа и его правительства король Норвегии Хаакон и его военщина привели свою страну к войне с Германией!"

Позднее. Кричащие заголовки в сегодняшних вечерних газетах увеличились в размерах, все мечут громы и молнии, обвиняя Англию в том, что она планирует крупный акт агрессии - где-то. "БРИТАНИЯ ЗАМЫШЛЯЕТ РАСШИРЕНИЕ ВОЙНЫ", - вопят они.

Что и заставило меня сказать в вечернем эфире: "Не важно, кто ее расширяет, но почти не остается сомнений в том, что она будет расширена. И вполне возможно, как многие здесь полагают, что эта война завершится до конца лета. Люди каким-то образом чувствуют, что Духов день в конце этой недели будет последним праздником, который увидит Европа в ближайшее время".

Цензорам этот абзац не понравился, но после долгих пререканий они разрешили его оставить. Для них главное было, чтобы вопрос не ставился так, будто Германия расширяет войну.

Берлин, 10 мая

Удар на западе нанесен. Сегодня на рассвете немцы вошли в Голландию, Бельгию, Люксембург. Это заявка Гитлера на победу сейчас или никогда. Очевидно, это правда, что Германия не сможет долго продержаться в экономической войне. Поэтому он и нанес удар, пока еще его армия имеет все необходимое, а военно-воздушные силы превосходят авиацию союзников. Кажется, он понимает, что рискует всем. Приказ по войскам он начинает так: "Час решающего сражения за будущее германской нации настал". И заканчивает словами: "Сражение, которое начинается сегодня, решит будущее германской нации на тысячу лет". Если он проиграет, то так и будет.

Насколько я понимаю, у Гитлера было три пути: ждать и вести войну на экономическом фронте, как он делал это всю зиму; драться с союзниками где-нибудь в удобном месте, например на Балканах; искать решения на западе, прорываясь через нейтральные Голландию и Бельгию. Он выбрал третий путь, самый рискованный.

Не могу сказать, что я был готов к этому. На самом деле после обычного ночного эфира, начинавшегося без четверти час, я крепко спал, пока в семь утра не зазвонил телефон. Звонила одна из девушек с радио. Она и сообщила мне эти новости.

"Когда вы хотите выйти в эфир?" - поинтересовалась она.

"Как только смогу добраться до студии".

"В восемь Риббентроп проводит пресс-конференцию в МИДе", - выдает девушка.

"Я ее пропущу, - отвечаю я. - Сообщите в Нью-Йорк, - пошлите им срочную телеграмму, - что я выйду в эфир через час".

На самом деле прошло два часа или около того, прежде чем я смог выйти в эфир. Пока оделся, пока добрался до Дома радио, пока все выяснил. На радио все были сильно возбуждены, и мне не сразу удалось вырвать из рук немецких дикторов различные коммюнике. К счастью, цензоры, которые получили секретную информацию, видимо еще ночью, были на работе и задержали меня не надолго. Единственное, чего было нельзя, так это называть действия немцев в Голландии и Бельгии "вторжением". Они это отрицали. Я вспылил, но в конце концов решил, что может оказаться еще хуже, если не заменить его в сообщении на слово "вступление", Дав хоть таким образом радиослушателям в Америке узнать новости из Берлина. Я был не в восторге от такого компромисса. Но вопрос стоял так, что пришлось бы ради одного слова пожертвовать всем сообщением. И во всяком случае, Америка узнала о вторжении, как только оно состоялось.

Позднее. Должен сказать, что люди в Берлине восприняли известия о сражении, которое, по словам Гитлера, определит их будущее на ближайшую тысячу лет, с обычным спокойствием. Никто не толпился у рейхсканцелярии, как это обычно бывает в дни великих событий. Немногие побеспокоились приобрести дневные газеты с этими новостями. Экстренные выпуски Геббельс почему-то запретил.

Германский меморандум, "оправдывающий" эту последнюю агрессию Гитлера, был вручен посланникам Голландии и Бельгии в шесть часов утра, примерно через полтора часа после нарушения немецкими войсками их нейтралитета. Этим они установили, я считаю, новый рекорд цинизма и откровенной наглости - даже для Гитлера. Он требует от правительства обеих стран отдать приказ не оказывать сопротивления германским войскам. "Если германские войска встретят сопротивление в Бельгии или Голландии, - продолжает он, - оно будет подавлено всеми возможными средствами. Ответственность за последствия и кровопролитие, которые в этом случае неизбежны, будут нести только бельгийское и голландское правительства".

В меморандуме, зачитанном Риббентропом на пресс-конференции в восемь утра, утверждается, что Британия и Франция готовились напасть на Германию через Нидерланды и рейх счел необходимым направить туда собственные войска, чтобы "защитить нейтралитет Бельгии и Голландии". Это бессмысленное лицемерие "подкреплено" фальшивым "документом" от верховного командования, которое утверждает, что у него есть доказательства готовности союзных войск вступить в Бельгию и Голландию и попытаться захватить Рур.

Очевидно, что германская армия нанесла удар всеми имеющимися в ее распоряжении средствами. Авиация постаралась изо всех сил и, видимо, собирается в полной мере использовать свое превосходство над союзниками. Верховное командование сообщает, что на рассвете люфтваффе бомбили множество аэродромов в Голландии, Бельгии и Франции, в южном направлении до самого Лиона. И еще одна новость: в коммюнике говорится, что германские войска осуществили воздушный десант во многие аэропорты Бельгии и Нидерландов. Немцы заявляют, что они захватили летные поля и оккупировали прилегающие территории. Видимо, они сбросили тысячи парашютистов, хотя цензор верховного командования и запретил мне рассказать об этом в сегодняшнем эфире. Сообщения о том, что немецкие парашютисты уже оккупировали часть Роттердама, не подтверждаются. Это немыслимо, но после Норвегии всякое может случиться.

Первые германские сводки сообщают, что немцы форсировали реку Маас (Мейзе) и захватили Маастрихт, а также прошли через Люксембург в Бельгию. Вечером германская армия расположилась перед Льежем, который в 1914 году был захвачен ею в течение нескольких дней. Там Людендорф впервые привлек к себе внимание.

Началась также война с мирным населением. Противоположная сторона сообщает, что многие погибли при налете немецкой авиации. Вечером немцы заявили, что три самолета союзников сбросили бомбы в центре Фрайбурга, убито двадцать четыре мирных жителя. Чтобы дать представление о том, каковой будет нынешняя фаза войны, в вечернем германском коммюнике говорится, что "отныне в ответ на каждую бомбардировку мирного германского населения в пять раз большее количество немецких самолетов будут бомбить английские и французские города". (Обратим внимание на прием, используемый нацистской пропагандой: 1. Такое заявление является частью психологической войны с противником. 2. Цель его - заставить немецких граждан терпеть бомбежки, заверив их, что англичанам и французам живется в пять раз хуже.)

Это один образчик. Вот другой: когда бельгийский и голландский посланники обратились за своими паспортами на Вильгельмштрассе и одновременно выразили решительный протест против грубого нарушения нейтралитета их стран, тут же было опубликовано официальное заявление. В нем говорится, что "ответственный сотрудник (МИДа), ознакомившись с содержанием нот, которое отличало высокомерие и глупость, отказался принять их и предложил обоим посланникам обратиться за паспортами в обычном порядке"! Немцы сошли с ума.

Устал после целого дня, проведенного в эфире, и под ложечкой сосет.

Берлин, 11 мая

Германский паровой каток утюжит Голландию и Бельгию. Сегодня вечером немцы заявляют, что захватили важнейший, по словам верховного командования, форт Льежа Эбен-Эмаэль, который возвышается над местом слияния Мааса и Альберт-канала. Верховное командование под руководством Гитлера не упускает возможности для пропаганды и, создавая некоторую таинственность, сообщает, что форт был взят с помощью "нового способа атаки". История повторяется? В 1914-м, когда немцы захватили Льеж за двенадцать дней, германская армия тоже преподнесла сюрприз - новую 420-миллиметровую гаубицу, которая разнесла бельгийские форты, как будто они были построены из дерева.

Немцы хранят молчание по поводу своих войск, высадившихся в голландском тылу в Гааге и Роттердаме на парашютах и планерах. Но верховное командование, уязвленное сообщениями союзников, опровергло сегодня, что голландцы захватили аэродромы в Гааге и Роттердаме. Значит, у парашютистов тоже есть переносные радиостанции!

Странным выглядит безразличие людей перед лицом этого решительного поворота в войне. Большинство немцев, с которыми я сегодня встречался, не считая официальных лиц, погрузились от полученных новостей в глубокую депрессию. Вопрос: сколько немцев поддерживают эту последнюю, отчаянную попытку Гитлера? Когда мы говорили на эту тему сегодня в "Адлоне", большинство корреспондентов согласились: много, очень много. И все же я не мог найти ни одного немца, который действительно верит объяснениям Гитлера, будто тот вошел в нейтральные страны, территориальную целостность которых он гарантировал, чтобы воспрепятствовать аналогичному шагу, якобы планируемому союзниками. Даже для немцев это очевидная ложь.

Геббельсовская пропагандистская машина, набирая обороты, обнаруживает сегодня, спустя сутки после официального сообщения о гибели двадцати четырех человек в результате бомбежки во Фрайбурге, что тринадцать из них были дети, мирно резвившиеся на городской площадке для игр. Что делает орава детишек на игровой площадке в разгар воздушного налета? Это специальная фальшивка Геббельса, сфабрикованная, видимо, для того, чтобы оправдать убийства мирных граждан противника.

Сегодняшние берлинские газеты вышли с огромными заголовками о "позорных" протестах Нидерландов, Бельгии и Люксембурга против вторжения на их территорию.

Вчера нацисты заперли в "Кайзерхоф" всех голландских журналистов, которые не поддерживают нацистов, включая Гарри Масдайка, не очень верившего, что такое произойдет, когда уже происходило. Голландка-репортер из нацистской голландской газеты со вчерашнего утра сидит на радио и передает голландцам лживые сообщения на их родном языке. Своего рода леди Хау-Хау.

У меня еще один эфир в четыре тридцать утра, когда в Нью-Йорке всего десять тридцать прошлого вечера. На работе я с восьми утра.

Берлин, 12 мая

Воскресенье, я немного поспал. Дневную передачу взял на себя Хилл.

Всего лишь после двух дней боев верховное командование заявляет: немцы оккупировали всю северо-восточную часть Голландии к востоку от Зюйдер-Зее, прорвались через первую и вторую линии обороны в центр Голландии и проникли в восточный фланг бельгийской линии обороны вдоль Альберт-канала. Примерно год назад я видел этот канал, бельгийцы укрепили его рвами, которые выглядят как глубокие, труднопреодолимые противотанковые ловушки с очень крутыми каменными стенками. Неужели бельгийцы не взорвали мосты?

Сегодня в Берлине обычный воскресный день, никаких признаков, что берлинцы сильно озабочены битвой за свое тысячелетнее существование. Кафе приказано закрыть в одиннадцать вечера, вместо часа ночи. Это вынудит людей разойтись по домам до начала воздушных тревог, хотя у нас их пока и не было. Заодно на время запрещены и танцы. Вечером радио предупредило, что если с немцами в Голландии будут дурно обращаться, то есть "богатые возможности ответить тем же многочисленным голландцам, проживающим в Германии".

Берлин, 13 мая

Ошеломляющие новости. Заголовки газет в пять часов вечера: "ЛЬЕЖ ПАЛ!", "ГЕРМАНСКИЕ СУХОПУТНЫЕ ЧАСТИ СОВЕРШАЮТ ПРОРЫВ И УСТАНАВЛИВАЮТ КОНТАКТ С АВИАДЕСАНТНЫМИ ЧАСТЯМИ ВБЛИЗИ РОТТЕРДАМА!".

Неудивительно, что один немецкий офицер сказал мне сегодня, что даже верховное командование слегка озадачено темпами.

Авиадесантные части - это парашютисты и те, кто приземлился на планерах на пляже около Гааги в первый же день кампании. Именно они захватили часть Роттердама (!), включая аэропорт, хотя у них не было артиллерии, а у голландцев ее должно было быть немало, ведь они народ богатый: Каким образом германские сухопутные части смогли свободно пройти через южную часть Голландии к морю, для всех здесь остается загадкой. Это могли быть только моторизованные войска, а в Голландии на их пути множество рек и каналов. Предполагается, что голландцы должны были взорвать мосты.

"СВАСТИКА РЕЕТ НАД ЦИТАДЕЛЬЮ ЛЬЕЖА", сообщают заголовки нынешним вечером. Очевидно, германская армия, форсировав Альберт-канал, окружила Льеж с северо-запада, где оборона была слабее всего, потому что бельгийцы ожидали удара с противоположной стороны. В 1914 году Льеж продержался двенадцать дней. Сейчас пал через четыре, что печально для союзников.

Зарубежные радиостанции продолжают сообщать о немецких парашютистах, сбрасываемых на всю территорию Бельгии и Голландии, которые захватывают аэропорты и города. (Мы пока не можем получить здесь никакой информации на эту тему.) Это новый вид боевых действий, и нам интересно узнать, какова их действенность, если она есть, в длительной и трудной кампании, не окажется ли она еще одной легкой победой Германии.

Вчера вечером премьер-министр Франции Рейно объявил, что немецкие парашютисты, которых обнаружат в тылу одетыми во что угодно, но не в германскую форму, будут расстреляны на месте. Сегодня вечером на Вильгельмштрассе нас проинформировали, что за каждого расстрелянного германского парашютиста немцы казнят десятерых французских военнопленных! До чего же немцы приятные люди! Это возвращает нас на тысячу или две тысячи лет назад. Но учтем, что это только часть нового гитлеровского способа террора.

Сегодня провел некоторое время в нашем посольстве. Все подавлены известиями, и большинство считает, что - на четвертый день наступления! - с союзниками покончено. Я пытался вспомнить, каким черным показался август 1914 года Парижу и Лондону, когда немцы обстреливали столицу и французское правительство сбежало в Бордо. Прошлой ночью Тэсс сказала по телефону, что швейцарцы призвали в армию всех годных к службе мужчин. Когда придет очередь Швейцарии? Я попросил ее забронировать билет на ближайший пароход и уехать с ребенком домой. Она не хочет. Ее аргументы: она должна вести дела в нашем женевском офисе, она не любит, когда семья так разбросана, и теперь, когда война становится настоящей, она хочет ее увидеть.

Берлин, 14 мая

Сегодня вечером все мы были потрясены новостями.

Голландская армия капитулировала - после всего-навсего пяти дней боев. Что случилось с их знаменитыми каналами, которые считались непреодолимыми? С их более чем полумиллионной армией?

За час до того, как мы узнали об этом из специального коммюнике, нам сказали, что пал Роттердам. "Под ужасным впечатлением от германских пикирующих бомбардировщиков и неминуемой атаки немецких танков город Роттердам капитулировал и тем самым спас себя от разрушения", - говорится в сообщении немцев. Так мы впервые узнали, что Роттердам подвергался бомбардировкам и его собирались разрушить. Сколько же мирных граждан было убито там, на этой войне, которую Гитлер "обещал" не вести против гражданских лиц? Что, этот город с населением около полумиллиона человек был военным объектом, подлежащим уничтожению?

Совершив прорыв у Льежа, немцы, как они заявили сегодня вечером, проникли во вторую линию бельгийской обороны северо-западнее Намюра. Они должны быть совсем близко от Брюсселя. На немцев работают танки и авиация, особенно авиация. Как же преступно было со стороны англичан и французов пренебречь своими военно-воздушными силами!

Уже надоело слушать, как обставляет германское радио каждое сообщение о новой победе. Программа прерывается, звучат фанфары, потом зачитывают коммюнике, а после этого хор исполняет хит сезона: "Мы идем вперед на Англию". В случае больших побед дополнительно звучат два национальных гимна.

Берлин, 15 мая

Сегодня у иностранных корреспондентов и дипломатов лица сильно вытянуты от удивления. Верховное командование заявило, что прорвана линия Мажино в районе Седана и германские войска форсировали реку Маас и у Седана, и севернее - между Намюром и Живе. Тому, кто видел эту глубокую, заросшую густыми лесами долину Мааса, кажется просто невероятным, что немцам удалось пройти через flee так быстро, если хоть какая-нибудь вообще армия защищала правый берег. Но обе воюющие стороны говорят о крупных танковых сражениях западнее Мааса.

Почти все мои друзья потеряли всякую надежду, но не я, пока. В августе 1914-го в Париже, когда ничто не могло преградить путь германской армии к столице, все, должно быть, выглядело еще мрачнее. Наши военные напоминают нам, что главное сражение еще не началось, что немцы еще не столкнулись с основными силами французских и британских армий. И у бельгийцев еще полмиллиона человек в строю. Сегодня линия обороны, занимаемая союзниками, проходит приблизительно через Антверпен, Лувен, Намюр, далее вниз по Маасу к Седану, но немцы форсировали реку в нескольких местах.

Сегодня из Рима хлынули слухи, что Италия - теперь, когда Германия, кажется, побеждает, - может в конце этой недели ввязаться в войну. Утром из Женевы позвонила Тэсс и сообщила мне эти новости. Я снова умолял ее уехать с ребенком, и она наконец решилась. Вместе с миссис В. и двумя ее детьми они будут пробираться через Францию в Испанию. Из Лиссабона они могут улететь в Нью-Йорк. Весь день переживал по этому поводу. Если Италия нападет на Францию, поездка транзитом из Женевы в Испанию окажется малоприятной, а то и невозможной.

Похоже, что причиной вчерашней капитуляции Голландии были жуткие немецкие бомбардировки Роттердама и угрозы сделать то же самое с Утрехтом и Амстердамом. Гитлеровский метод оказания поддержки своим войскам с помощью террора или запугивания настолько же совершенный, насколько и дьявольский.

Верховное командование, например, вечером пригрозило бомбить Брюссель, если в нем немедленно не прекратятся все замеченные немецкими самолетами-разведчиками передвижения войск. "Если бельгийское правительство, - говорится в коммюнике, - хочет спасти Брюссель от ужасов войны, оно должно немедленно прекратить все передвижения войск в городе и строительство укреплений".

Славная война...

Берлин, 16 мая

Беспокоюсь за Тэсс и ребенка. Если, как некоторые считают, Италия через день-два вступит в войну, то бегство в этом направлении для них исключено. Сегодня появились сообщения о нарастании активности немцев вдоль швейцарской границы. Теперь нацисты могут в любой момент вторгнуться в Швейцарию. Американское правительство уже порекомендовало находящимся в Швейцарии согражданам немедленно выехать в Бордо, где их посадят на американские суда. Большинство сотрудников нашего консульства в Женеве уже отправили жен и детей с дипломатическими паспортами через Францию. Я полагаю, Гитлер разбомбит Женеву до основания просто из личной ненависти к Лиге Наций и к тому, что Женева символизирует собой.

Будут ли бомбить Брюссель - после вчерашней угрозы немцев? П., всегда хорошо информированный о намерениях Германии, считает, что в ближайшие сорок восемь часов Гитлер, - это ясно как день, - будет бомбить Париж и Лондон.

Я только что просмотрел на пресс-конференции в министерстве пропаганды не порезанный цензурой ролик кинохроники. Кадры прорыва германской армии через Бельгию и Голландию. Были показаны некоторые из самых разрушительных последствий работы немецких бомб и снарядов. Города безлюдны, кругом трупы убитых солдат и лошадей, от бомб и снарядов в воздухе столбы земли и известковой пыли. Немецкий диктор вопит: "Вот так мы несем смерть и разрушение нашим врагам!" Этот фильм, пожалуй, подвел итог моему представлению о немцах.

На закате дня мы гуляли с Джо Харшем по Тиргартену и пришли к выводу: безжалостное уничтожение противника с помощью взрывчатки и меча - вещь приятная и является осуществлением высокой жизненной цели германского народа; надо разрушить дом врага, убить его жену и его детей. Но пусть он попробует сделать то же самое с немцем - тогда он варвар, убивающий невинных жертв. Мы вспомнили, что фильм возвращал нас к событиям во Фрайбурге, где, как заявляют сейчас немцы, под бомбами союзников погибло около тридцати пяти человек, включая тринадцать детей (хотя Геббельс вспомнил про детей только через сутки после сообщения о бомбардировке и количестве жертв). Вот что с гневом произнес диктор: "Так наши жестокие и бессовестные враги бомбят и убивают, зверски убивают невинных немецких детей".

"Старая история, - сказал я Джо. - Немцы всегда не желают выбирать одно из двух".

Как бы я выдержал эту войну без Тиргартена, одного из прекраснейших, божественных парков! Мы отметили, какая сегодня ярко-зеленая трава, поспорили о достоинствах подстриженных газонов, как у нас дома, и нестриженой травы, выращиваемой, как здесь, на сено. Любопытно, что газонокосилка в Европе практически неизвестна. У небольшого ручья в центре парка листва была сегодня настолько великолепна, что напомнила мне пейзажи Барбизонской школы. Или "Нормандский пруд с лилиями" Моне. Не хватало только статной дамы, сидящей неестественно прямо в деревенской лодке посреди пруда.

Поймал на коротких волнах Рузвельта, зачитывающего специальное послание конгрессу. Он очень легко справился со своей задачей. "В отличной форме", подумал я. Президент предложил строить по 50 000 (!) самолетов в год и выполнять заказы союзников незамедлительно. Он сказал, что Германия имеет сейчас 20 000 самолетов, против 10 000 у союзников, и продолжает строить их быстрее. Для всех нас здесь это очевидная истина, но обычно, когда мы сообщали об этом, нас обвиняли в том, что мы ведем нацистскую пропаганду. Рузвельта наградили самыми громкими аплодисментами, какие я слышал когда-либо в радиорепортажах из конгресса. То, что они там дома начинают наконец просыпаться, улучшает настроение.

Сколько еще времени пройдет, пока мы не вступим в войну, по крайней мере, не начнем осуществлять крупные поставки союзникам, если еще есть время? Немцы утверждают, что мы уже опоздали. По сообщению Би-би-си, сегодня "Herald Tribune" выступила за объявление войны Германии. В связи с этим некоторые американские корреспонденты рассуждали за обедом, каковы у нас, работающих здесь, шансы выбраться отсюда, если произойдет разрыв дипломатических отношений. Большинство считает, что нас интернируют. Никого такая перспектива не устраивает.

Сегодня мы накануне великого сражения, возможно, решающего, которое должно произойти на линии фронта протяженностью 125 миль - от Антверпена через Намюр до точки южнее Седана. Похоже, немцы собираются бросить в бой все силы, какие у них есть, а их много. Бросок немцев через Бельгию, кажется, вчера был остановлен на реке Маас и чуть севернее реки Диль. Но это только пауза перед заключительной решающей атакой. Гитлер должен победить в ней и во всех сражениях в ближайшие недели или месяцы, иначе он пропал. Его шансы, видимо, очень высоки. Но решающие битвы в истории не всегда выигрывали фавориты.

Берлин, 17 мая

Что за день! Что за новости! В три часа дня верховное командование выступило с ежедневной сводкой. Я бы ни за что не поверил ей, но с первых дней войны в Польше германская армия редко обманывала нас относительно своих достижений. Ее заявления часто звучали неправдоподобно, но в конечном итоге оказывались правдой.

Сегодня верховное командование заявляет, что его армии прорвали бельгийскую оборонительную линию вдоль реки Диль южнее Вавра и захватили "северо-восточный фасад" крепости Намюр. Но еще важнее в его заявлении то, что линия Мажино прорвана на стокилометровом (!) участке фронта - от Мобежа до Кариньяна, к юго-востоку от Седана. Для союзников это действительно ужасно. И теперь похоже, что обещанная вчера Рузвельтом помощь союзникам, особенно самолетами, которые им так необходимы (немцы ведь выигрывают войну главным образом за счет превосходства в воздухе), придет, когда уже будет поздно. Если, конечно, немцы не замедлили или не остановили наступление. Пока они этого не сделали, - признала вечером Би-би-си. Она сообщила, что бои идут в Ретеле - на полпути от Реймса до Седана, Мы и не предполагали, что немцы прорвались так далеко. Вечером в Доме радио я заметил, что военные впервые заговорили о "французском разгроме".

Я вышел в эфир с экстренной сводкой новостей, как только удалось перевести коммюнике, в три тридцать пополудни. Вернувшись в посольство, заметил, что все ошеломлены этими новостями. Мало кого приободрила и газетная статья, заявляющая, что великий, решающий момент еще не наступил и что впереди у немцев еще трудный путь. Но, черт возьми, это наступление началось всего восемь дней назад. А немцы уже захватили Голландию, половину Бельгии и теперь находятся на полпути от французской границы к Реймсу!

Беспокоюсь за Тэсс. Днем позвонил ей и умолял сегодня же уехать с ребенком через Францию в Испанию. Сейчас, ночью, надеюсь, что она этого не сделала, особенно если французы заставят их ехать сначала на север в Париж, чтобы добраться в Бордо. После сегодняшних известий Париж не то место, куда надо направляться. Немцы могут обойти ее и там. Нервничаю, потому что вечером не смог дозвониться до нее еще раз, и терзаюсь мыслью, что она уже выехала во Францию. Думаю, лучше всего для нее укрыться в какой-нибудь горной швейцарской деревушке. Может, Гитлер не станет бомбить маленькое горное селение.

Сегодня выдался теплый и солнечный день, и по апатичному, почти ленивому состоянию берлинцев, загорающих в Тиргартене, невозможно было представить, что идет решающая битва, может быть, самая главная в этой войне. С начала нового наступления здесь не было ни одной воздушной тревоги, хотя мы слышали, что в городах Рура и Рейнской области они случаются по ночам.

Позднее. Поздно вечером верховное командование сообщило, что на закате германские войска вошли в Брюссель. В течение дня они прорвали оборону союзников севернее и южнее Лувена. События развиваются стремительно. В 1914 году немцам понадобилось шестнадцать дней, чтобы дойти до Брюсселя. На этот раз восемь.

Берлин, 18 мая

Завтра еду на фронт. Наконец у меня будет шанс увидеть, - может быть, как германский военный колосс проделывал это - с легкостью проходил по Бельгии, Голландии и теперь северу Франции так быстро.

Я колебался в отношении поездки, опасаясь, что во Франции все решится, пока я буду в отъезде, и все основные события в таком случае будут здесь, а я их пропущу. Кроме того, с начала войны в сентябре нам устраивали столько бесполезных поездок, что, скорее всего, мы не увидим ничего действительно интересного.

В конце концов решил все-таки воспользоваться этой возможностью. Выезжаем завтра в десять утра и едем сначала в Аахен. В группе девять человек: четверо американцев, три итальянца, один испанец и один японец.

Сегодня пал Антверпен. И пока германская армия в Бельгии оттесняет союзные войска к морю, южная армия, прорвавшаяся через линию Мажино между Мобежем и Седаном, быстро продвигается к Парижу. Статья в вечернем выпуске хорошо информированной (по военным вопросам) газеты "Borsen Zeitung" намекает, что стягивающиеся к Парижу с северо-востока немецкие войска не обязательно будут пытаться взять Париж сразу, как в 1914 году, а направятся на северо-запад, к портам Ла-Манша, чтобы отрезать Англию от Франции. Вторая группировка, намекает газета, может действовать в другом направлении и попытается взять линию Мажино на востоке с тыла.

Германские сводки признают, что союзники оказывают в Бельгии и во Франции упорное сопротивление, но ударная мощь немецкого металла, особенно танков и самолетов, "оставляет их далеко позади". Возможно, в ближайшие несколько дней я смогу в этом убедиться.

Аахен, отель "Интернейшнл", 19 мая (полночь)

Самое удивительное, что в этом районе Рура, промышленном сердце Германии, которое самолеты союзников должны были (и мы считаем, могли) разнести в считанные дни, ночные бомбардировки англичан нанесли очень незначительный ущерб.

Я думал, что ночные бомбардировки территории Западной Германии, об ужасных последствиях которых хвастливо трубила Би-би-си с самого начала большого наступления, сказались на моральном состоянии людей. Но, проезжая всю вторую половину дня через Рур, мы увидели их, особенно женщин, стоящими на мостах над магистралями и приветствующими войска, которые направлялись в Бельгию и во Францию.

Мы проезжали через многие центры Рура, которые, как предполагалось, союзники должны были сильно бомбить в последние ночи. Естественно, мы не смогли увидеть все заводы, мосты и железнодорожные узлы Рура, но некоторые мы видели, и с ними ничего не произошло. Мощные сети железнодорожных путей и мостов в районе Эссена и Дуйсбурга, о бомбардировках которых сообщали из Лондона, были целы. В Кельне мосты через Рейн, стоят на своих местах. Заводы по всему Руру дымят как обычно.

За несколько часов до нашего приезда был ночной налет английской авиации восточнее Ганновера. Местные жители рассказали, что было убито двадцать гражданских лиц, все в одном доме. В пятнадцати милях от Ганновера мы заметили в двухстах ярдах от автобана лежащий на поле подбитый тяжелый бомбардировщик "хэндли-пейдж". Жандармы рассказали нам, что он был сбит огнем зенитной артиллерии. Экипаж, состоявший из пяти человек, выбросился на парашютах. Четверо сами сдались бургомистру, одного до сих пор ищут, крестьяне и жандармы прочесывают местность. Мы осмотрели самолет. Задняя кабина бортстрелка очень маленькая и не защищена. Передние двигатели и кабина пилота сильно разбиты и обгорели. Странно: стекло в кабине бортстрелка не повреждено. Немецкие авиамеханики занимаются тем, что снимают приборы и детали из ценных металлов. Немцам все нужно, что ни подвернется. Вокруг стоят сотни крестьян и рассматривают обломки. Они вовсе не выглядят испуганными.

Весь день мы плутали. Нашу колонну из четырех машин вел молчаливый шофер. Наш водитель заметил: "Он такси водил в мирное время. Вечно плутал и всегда выбирал самый длинный кружной путь". Мы уже совсем проехали Кельн, когда за зеленеющими полями заметили башни собора, и повернули назад, только когда проехали полпути к Франкфурту и уже начинало темнеть. К концу путешествия светила почти полная луна, и было очень красиво, когда мы въезжали в Аахен по дороге, укрытой сводами деревьев. На дороге бесконечные колонны войск, на грузовиках и в пешем строю, двигались в сторону фронта, с песнями и в отличном настроении.

(Пример необычайного внимания германской армии к мелочам. На автобане на протяжении трехсот миль от Берлина до Кельна через каждые двести ярдов свален старый сельскохозяйственный инвентарь таким образом, чтобы с любой высоты это смотрелось, как зенитные орудия. Плуги с задранными вверх оглоблями похожи на пушки; бороны, тачки, сеялки - весь этот хлам старательно установлен таким образом, чтобы выглядеть как деталь зенитного орудия. Пусть пилот союзников, пролетающий над дорогой, проникнется мыслью, что атаковать ее - самоубийство. На карте, найденной в английском самолете, вблизи Гамбурга красным цветом отмечено большое скопление немецкой зенитной артиллерии. Другая задача этой сельхозтехники - конечно, помешать посадке самолетов союзников на шоссе. Этой же цели служат телефонные кабины, установленные на узкой полоске земли между двойными полосами движения.)

Не считая нескольких немецких бомбардировщиков, взлетавших в окрестностях Ганновера, мы за целый день не увидели в небе ни одного самолета, даже когда подъезжали близко к бельгийской границе. Проехали мимо кельнского аэродрома. Он забит самолетами, но ангары не тронуты. Они прекрасно закамуфлированы маскировочными сетями. Очевидно, что ночные налеты британцев не только не вывели Рур из строя, но даже не повредили ни одного аэродрома. Кажется, союзники до сих пор ведут странную войну.

Мой номер в отеле "Интернейшнл" находится на самом верхнем этаже, почти на чердаке. Неприятное место, если ночью налетят английские бомбардировщики. Но вот уже два часа, как стемнело (сейчас час ночи), а их пока нет.

Позднее. Три тридцать ночи. Они прилетели без десяти три. Я проснулся от грохота зенитных орудий и треска пулеметов на крыше дома на противоположной стороне улицы. Судя по звуку моторов и по тому, как непрерывно стреляло зенитное орудие на вокзале в сотне ярдов, от моего окна, англичане бомбили железнодорожный узел Аахена. Никакого сигнала воздушной тревоги не было. Первый сигнал мы получили от внезапного грохота зениток. Я вышел в холл посмотреть, что люди делают в таких случаях, как они реагируют. Шесть испуганных женщин в ночных халатах бешено неслись вниз по лестнице с застывшими от ужаса лицами. Несколько мужчин, мне показалось офицеры, спускались не спеша. Но ни одного из девяти журналистов нашей компании. Бравада? Просто никто не рисковал напрасно, поскольку военные не были напуганы. Налет продолжался двадцать пять минут, потом все затихло. Очень хочется спать, но в пять часов надо вставать.

Аахен, 20 мая (полночь)

Это был знаменательный день в моей жизни. Мне суждено было увидеть разрушения, которые несет война, увидеть то, что пушки и бомбы делают с домами и живущими в них людьми, с городами, мостами, железнодорожными вокзалами, рельсами и поездами, университетами и старинными зданиями, с солдатами противника, грузовиками, танками и лошадьми, попавшими под огонь.

Зрелище не привлекательное. Нет, его не назовешь приятным. Например, Лувен, старинный университетский город, в ярости сожженный немцами в 1914 году и заново отстроенный - частично с американской помощью. Сейчас большая его часть в развалинах. Огромная университетская библиотека, восстановленная на пожертвования американских школ и колледжей, полностью разрушена. Я спросил у немецкого офицера, что сделалось с книгами.

"Сгорели", - ответил он.

Должно быть, я выглядел довольно-таки шокированным, наблюдая все это разорение и размышляя над тем, какой удар нанесен образованию и культуре и всему прекрасному, что есть в европейской жизни.

Офицер добавил: "Очень плохо. Жаль. Но, дружище, это же война. Поймите".

Я понял. Но это больно.

В передаче, которую мне придется вести из Кельна, если до него доберемся, я подведу итог всему, что сегодня увидел.

Вот почти хронологический отчет.

Сразу, как рассвело, мы выехали из Аахена (Аи-ля-Шапель) и направились через голландскую провинцию Лимбург в Маастрихт. Не похоже, что голландцы оказали здесь сильное сопротивление. Дома целы, окна не разбиты. На редких и нарядных, как игрушечные, голландских домиках следы пулеметных очередей, но не более того. Видно, что голландцы не предпринимали попыток задержать продвижение немцев, взорвав дорогу на Маастрихт. Поврежден лишь один мост через реку. Больше ничего.

Мы пересекали Маас (Мейзе) у Маастрихта. Река в этом месте широкая и представляет собой естественный оборонительный рубеж, но голландцы им не очень-то воспользовались. Мосты взрывали неохотно. Взорван один из семи или восьми пролетов на двух мостах, которые я видел. У немцев, очевидно, были в тылу запасные пролеты, сделанные из стальных рам, и, как только в пределах нескольких часов их доставляли, мосты выглядели как новые. Когда мы проезжали, по обоим мостам грохотали немецкие тыловые части.

7.30 утра. Прибыли на Альберт-канал. С его крутыми берегами высотой по тридцать футов, которые бельгийцы зацементировали, чтобы по ним невозможно было взобраться, он был отличным оборонительным рубежом, особенно против танков. Вот только мост бельгийцы не взорвали. Я поинтересовался у немецкого офицера почему.

"Мы слишком быстро наступали", - ответил он. Очевидно, здесь произошло то же самое, что и на большинстве других важных мостов через Альберт-канал в направлении к Льежу. Немецкие парашютисты-десантники ударили по мостам с тыла, уничтожили защищающие их пулеметные расчеты, подавили все огневые точки и перерезали провода, ведущие к заложенным в мостах взрывным устройствам, еще до того, как бельгийцы успели их взорвать. Конкретно этот мост через канал на бельгийской стороне защищала долговременная огневая точка на самом мосту и по одной в ста ярдах справа и слева от него. Бункер на мосту, скорее всего, был взят тем же таинственным способом, что и форт Эбен-Эмаэль у Льежа, парашютистами, оснащенными каким-то современным оружием.

Немецкий офицер предупредил нас, чтобы мы не заходили в бункер, потому что там остались мины, но двое все-таки рискнули. Я сразу же заметил, что внутри бункера был пожар. Из чего сделал вывод, хотя и с некоторыми оговорками: у парашютистов, бравших бункер с тыла, наверное, был огнемет, и они огнем уничтожили тех, кто находился внутри. Неподалеку заметил свежие могилы. Над ними высились колья с бельгийскими касками. Возможно, это личный состав дота.

Скорость тоже играла свою роль, создавая эффект неожиданности. Моторизованные германские части пересекли голландскую границу в двадцати милях отсюда в пять часов утра и перебрались через этот канал в Бельгию (минуя Маастрихт, который должен был хорошо обороняться, но не оборонялся) в десять, то есть за пять часов.

Разница между Голландией и Бельгией сразу же бросается в глаза. Как только мы пересекли границу Бельгии, вдоль дороги потянулись кварталы домов, буквально превращенных в пыль. Очевидно, бельгийцы были сделаны не из того теста, что голландцы. Вначале они дрались как львы. За каждый дом.

7.45. Тонгр. Здесь мы в первый раз неожиданно столкнулись с настоящим опустошением. Значительная часть города, там, где мы проезжали, разнесена вдребезги. Железнодорожный вокзал в руинах - видимо, работа пикирующих бомбардировщиков. Все рельсы вокруг покорежены, вагоны и локомотивы сброшены с путей. Мы представили себе, если вообще это можно было представить, ужас местных жителей. Когда в четверг (9 мая) они легли спать, Бельгия пребывала в мире со всем миром, включая Германию. В пятницу на рассвете немецкие бомбардировщики уже нацеливались на вокзал и город, на те самые дома, в которых люди так мирно заснули, чтобы превратить их дома в обугленную кучу руин. Сам город полностью опустошен. Две-три голодные собаки печально обнюхивают развалины в поисках воды, пищи и своих хозяев.

8.10. Тронд. Этот город находится примерно в двенадцати милях от Тонгра. Пока мы медленно пробирались через развалины на улицах, я сделал несколько черновых заметок: "Дома снесены... хаос... горестные лица бельгийцев... они только сейчас начинают возвращаться... рыдающие женщины... а их мужчины?., где они?., дома здесь бомбили наугад... небрежность летчиков?., или специально?., война на дорогах... германская армия на колесах... немцы просто заполонили все дороги... танки, самолеты, артиллерия, противотанковые орудия, все, что угодно... все утро дороги забиты грузами, марширующими войсками... и, странно, ни одного самолета союзников... эти бесконечные колонны войск, орудий, боеприпасов на всем пути от германской границы... отличная цель!.. Вдоль дороги под палящим солнцем в пыли потоки беженцев... сердце разрывается..."

Беженцы устало плетутся по дороге, на руках у старух дети, их матери тащат семейные пожитки. Кому повезло, везут их на велосипедах. Настоящие счастливчики - на тележках. Их лица - изумленные, испуганные, застывшие от горя и страдания, но полны достоинства. Что только не вынесет человеческое существо! И выживает, и движется вперед! Через несколько часов они будут рыться в обугленных обломках того, что еще позавчера было их домами.

8.30. Тирлемон. Здесь немецкий офицер сказал: "Нам потребовалось пять дней, чтобы дойти до Тирлемона". От Аахена мы проехали уже около ста километров - значит, двадцать километров в день. Неплохо. Кстати, на всем пути я не видел на дороге ни одной воронки от бомбы. Из этого следует, что немецкие летчики, выводя из строя бельгийские железные дороги, старались не трогать дороги или мосты. Очевидно, немецкое командование решило заранее не пытаться использовать бельгийские железные дороги, только автомобильные. Их армия предназначена для передвижения на машинах с бензиновым двигателем.

Мы подъехали к громадной яме, образовавшейся в том месте, где дорога пересекала небольшую речку на въезде в город. Яма тридцать ярдов в диаметре и двадцать пять футов в глубину. Офицер объяснил, что это сделали французы.

"Опытные французские подрывники, - сказал он. - Кое-где они отлично сработали. Но наши танки они не остановили. Танки прошли через завод, который вы видите слева, пробили заводские стены, как будто они из папиросной бумаги сделаны, форсировали речку в двухстах ярдах выше по течению и атаковали врага. Мы немного времени потеряли, - добавил он, - хотя французы здесь неплохо справились".

Его восхищение французскими подрывниками производило впечатление.

В Тирлемоне множество следов уличных боев. Дома изрешечены автоматными пулями, многие из них артиллерия и штурмовики сровняли с землей.

9.15. Лувен. Старинный университетский город, который немцы в порыве гнева сожгли в 1914 году, теперь снова в значительной степени разрушен. Таково первое впечатление, и оно просто ошеломляет. Квартал за кварталом сплошные развалины. Все еще дымящиеся. Ведь город был взят только два или три дня назад.

Пробираемся через руины к университету, к университетской библиотеке. Она тоже была сожжена немцами в 1914 году и восстановлена (и вновь заполнена книгами?) на пожертвования американских учебных заведений.

"Что случилось с библиотекой?" - спросил я у местного коменданта, пожилого полковника с одутловатым лицом, который определенно не относился к "несочувствующим".

"Через минуту будем там. Сами увидите, - ответил он. Немного помолчал и добавил: - В самом городе была жестокая схватка. Тяжелые уличные бои. Город несколько раз переходил из рук в руки. Только войдем, нас выбивают. Разрушения были неизбежны, майн герр".

Значит, она уничтожена, решил я. Вскоре мы оказались около нее, подъехав через изрытую рядами окопов площадь перед библиотекой. Выходим из машин и смотрим...

Величественное здание библиотеки полностью выгорело. Руины все еще дымятся. Некоторые балки, на которых держится крыша, еще на месте. Фасад в тюдоровском стиле, почерневший от копоти, держится горделиво, но немецкий солдат подбежал предупредить меня, чтобы я слишком близко не подходил, потому что стены могут в любую минуту обрушиться. Но мы все-таки подошли вплотную.

Меня заворожили надписи на камнях. Некоторые я записал на клочке бумаги: "ШКОЛА ФИННА"; "УНИВЕРСИТЕТ РОЧЕСТЕРА"; "АКАДЕМИЯ ФИЛИПСА", "ЭНДОВЕР"; "УНИВЕРСИТЕТ ИЛЛИНОЙСА"; "АМЕРИКАНСКАЯ АССОЦИАЦИЯ ЖЕЩИН-ПРЕПОДАВАТЕЛЕЙ УНИВЕРСИТЕТОВ"; "СРЕДНИЕ ШКОЛЫ ГОРОДА ФИЛАДЕЛЬФИЯ В ПЕНСИЛЬВАНИИ". И так далее. Эти заведения и многие другие передали деньги на восстановление библиотеки. Я ищу знаменитую надпись, вокруг которой велось так много глупых споров (сегодня они уже не кажутся такими глупыми) между некоторыми американскими жертвователями и бельгийскими властями в ту пору, когда в 1925 году я впервые приехал в Европу. Тогда здание только что отстроили. Не могу ее найти. Пытаюсь вспомнить точный текст и тоже не могу. Кажется, там было что-то вроде: "Разрушено германской яростью; восстановлено американским великодушием".

"А книги?" - спросил я у коменданта, который все больше производил на меня впечатление порядочного человека.

"Сгорели, - ответил он, - видимо, все".

Ко мне подходит немецкий рабочий с грубой жуликоватой физиономией. Желтая повязка на рукаве говорит о его принадлежности к организации, которая следует за германской армией и расчищает завалы. Он заявляет: "Это сделали англичане. Подожгли перед уходом. Типично для них, не так ли?"

Я ничего не ответил, но потом, оставшись с полковником наедине, рассказываю ему об этом. Он смотрит на меня, пожимает плечами и говорит: "Майн герр, я сказал вам: в городе шло сражение. Тяжелые уличные бои. Артиллерия и бомбы. Вы же видите, как много разрушено. Сам не знаю, почему одно пострадало больше, другое меньше. Рухнула ли библиотека, как другие здания, то ли по иной причине".

Перед нашим отъездом из Берлина к нам на Вильгельм-плац приехал один офицер германской армии, чтобы сообщить: "Джентльмены, мы только что получили сообщение. Из Лувена. Англичане разорили этот прекрасный город. Разорили самым постыдным образом".

Мы провели утро в Лувене, осматривая руины, заглядывая в уцелевшие дома, разговаривая с первыми вернувшимися жителями, а также со священниками и монахинями, некоторые из них пережили уличные бои, забившись в кельи близлежащих монастырей. Мы не видели и не слышали ни одного свидетельства, что город разорен англичанами. И, честно говоря, никто из боевых офицеров такого не говорил.

Когда в девять пятнадцать утра мы въезжали в город, разрушенные улицы были пустынны. Ни одного гражданского лица вокруг, только немногочисленные войска и люди из тыловых частей в чешской военной форме (немецкой не хватает?) или вспомогательных отрядов в невзрачной рабочей одежде и с желтыми нарукавными повязками.

Сорок одна тысяча человек проживали в Лувене до того утра, когда Гитлер двинулся на запад. Неделю спустя, когда нацистская армия вошла в город, ни осталось никого. Мы так и не смогли выяснить, сколько гражданских лиц было убито. Возможно, что очень немного. Может, и ни одного. Произошло вот что: население, охваченное страхом перед нацистскими ордами и наверняка не забывшее, как входили немцы прошлый раз, в 1914 году, когда в качестве ответной меры якобы против снайперов было расстреляно двести взятых в заложники самых выдающихся граждан города, - покинуло Лувен до прихода германских войск.

Уезжая около полудня, видим первых возвращающихся жителей. Надо видеть их лица! Изумленные, охваченные ужасом, горестные и возмущенные... И все же - преисполненные достоинства! Я понимаю: в такие минуты за маской достоинства на человеческих лицах прячется страдание - это благородно и даже прекрасно. Нашим суперумникам, вроде Олдоса Хаксли, необходимо побольше такого увидеть - во плоти, среди руин.

Наш комендант везет нас в кафедральный собор и ратушу. Они не повреждены, не считая пары окон. В 1914 году они, видимо, избежали пожара, потому что здания не новые. Один немецкий офицер замечает: "У пикирующих есть одно преимущество перед обычными бомбардировщиками".

"Какое?" - спрашиваю я.

"Они более точные. Обратите внимание, как сохранились ратуша и собор. Обычные бомбардировщики, атакуя город, угодили бы в них тоже. Но не наши. Они бьют точно в цель".

Мы зашли в ратушу. В длинном средневековом зале, - возможно, это помещение для приемов, так как находится в передней части здания, - мы сразу видим, что здесь был британский штаб. На большом столе из некрашеного дерева - карты, бумага для записей, бутылки из-под виски и пива, коробки из-под печенья с причудливыми английскими наклейками. Все говорит о том, что англичане были здесь совсем недавно.

Коридор ведет во внутренние помещения поменьше, в которых, видимо, размещались британские офицеры. На столах тоже карты, англо-французские словари. На одном я заметил артиллерийское наставление. В одной из комнат пятна крови на полу. Комендант отважился сообщить, что здесь умерли от потери крови два раненых бельгийца. В каждой комнате под огромными картинами эпохи Возрождения - растерзанные матрасы, на которых спали англичане. Большинство из них в пятнах крови, словно в последние дни на них не столько спали, сколько умирали.

Когда мы покидали ратушу, проходя через зал приемов, я заметил большую бронзовую доску, стоящую у задней стены. Она была испорчена, половина надписи отбита и снята.

"А с ней что?" - спросил я офицера.

Он промямлил что-то насчет чести германских вооруженных сил и что на этой доске была увековечена память о мучениках Лувена - двухстах граждан, расстрелянных в качестве заложников немецкой армией в 1914 году. И всему миру известно, что расстреляли их из-за бельгийских снайперов, убивавших немецких солдат, и что на этой доске было написано что-то о варварстве немцев, и что надо было поддержать честь германской армии, и вследствие этого та часть надписи, где говорилось о "героических жертвах и немецких варварах", была удалена, но зато другая половина, увековечившая героические подвиги бельгийской армии, защищавшей родину в 1914 году, осталась, потому что немцы ничего против нее не имеют - даже наоборот.

Среди развалин на площади железнодорожного вокзала уцелел каменный монумент, у которого немцы и англичане дрались три дня. Он тоже напоминает добропорядочным бюргерам о расстрелянных в 1914 году. На нем даже перечислены их имена. Однако немцы его не взорвали.

На этой площади мы остановились, чтобы перевести дух. Пробираясь через развалины, начинают стекаться испуганные и потрясенные беженцы. Они молчаливы, печальны и полны достоинства. Хотя это и тяжело, но мы останавливаем некоторых из них и задаем вопросы. Наши пытаются докопаться до истины по поводу того, что немцы обвиняют англичан в обстреле библиотеки Лувена, надеясь услышать, что виноваты немцы, и восстановить таким образом против нацистов американское общественное мнение. Но, завидев стоящих рядом с нами немецких офицеров, люди молчали, смущались и ничего не рассказывали. Все утверждали, что ничего не видели. Во время боев их не было в городе. Все бежали в горы.

"Как я мог что-нибудь увидеть?" - возражает старик, со злостью поглядывая на немцев. Бельгийский священник столь же скрытен. "Я находился в келье монастыря, - говорит он. - Молился за свою паству". Немецкая монахиня рассказывает, как три дня пряталась с пятьюдесятью шестью детьми в кельях женского монастыря. Она помнит, что бомбы начали падать утром в пятницу, десятого числа. Что воздушной тревоги не было. Никто не ожидал бомбежки. Бельгия не участвовала в войне. Бельгия никому ничего не сделала... Она замолкает и видит, что на нее смотрят немецкие офицеры.

"Вы ведь немка, не так ли?" - спрашивает один из них.

"Да, - отвечает она и испуганно добавляет: - Конечно, как немка я была рада, когда все закончилось и пришли немецкие войска".

Комендант, приободрившись, хочет свозить нас в монастырь, чтобы поговорить там с другими немецкими монахинями, но мы догадываемся, - что все это в целях пропаганды, и требуем у офицеров двигаться дальше. Выезжаем в Брюссель.

Когда около полудня мы мчимся по пыльной дороге в Брюссель, кто-то из нас замечает Штеенокерзеель и старинный, похожий на средневековый замок, где живет Отто фон Габсбург со своей матерью Зитой, бывшей императрицей Австро-Венгрии. Остановились посмотреть. Здесь бомбили.

Замок Отто представляет собой величественное сооружение, изуродованное многочисленными башнями и сложным очертанием. Вокруг него заболоченный ров. Подойдя поближе, мы увидели, что часть крыши сорвана и одна стена кажется шаткой. Наверняка это последствия взрывной волны от мощного взрыва. Подойдя еще ближе, ви-д4ш две громадные воронки, ставшие фактически частью рва и расширившие его. Здание уцелело только потому, что обе бомбы, минимум пятисотфунтовые, упали в ров, где вода и грязь смягчили силу взрыва. Ров отделяют от замка всего лишь шестьдесят футов, бомбы сбрасывали прицельно. Несомненно, это работа пикирующих бомбардировщиков.

Но зачем бомбить замок Отто Габсбурга? Я задаю этот вопрос одному офицеру. Он не может найти подходящий ответ. В конце концов выдвигает такое предположение: "Наверняка англичане использовали его как штаб. Поэтому он представлял собой настоящий военный объект".

Позже, когда мы обошли весь замок снизу доверху, мы не нашли никаких следов пребывания там англичан. Попав внутрь замка, мы вскоре обнаружили, что он разграблен, но не так уж сильно. Заметно, что обитатели покидали его в большой спешке. На верхнем этаже на полу, на стульях и кроватях разбросана женская одежда, как будто те, кто там находился, не могли решить, что надеть, и у них не было ни времени, ни места для багажа, чтобы взять больше. Все шкафы забиты платьями и парадной одеждой, аккуратно развешенной на плечиках. В одной из комнат, которую занимал мужчина, разбросаны книги, свитера, костюмы, клюшки для гольфа, пластинки и блокноты. Внизу в гостиной, большой комнате, обставленной в ужасном буржуазном вкусе, громадный стол загроможден лежащими в беспорядке книгами, блокнотами и фарфором. Огромная книга про жуков, которую явно кто-то часто листал, возможно Отто. В помещении наверху, которое, как мне показалось, было его кабинетом, мне попалась на глаза книга на французском языке под названием "Грядущая война". Я просмотрел его книги. Несколько очень хороших на французском, немецком и английском языках. Несомненно, у него был отличный литературный вкус. Много, конечно, его университетских учебников по политике, экономике и пр.

Полчаса мы слонялись по комнатам. Обставлены они в основном небогато. Ванные весьма примитивны. Помню великолепие, виденное мною в Хофбурге, Вене, где так долго царствовали Габсбурги. Совсем не то. Некоторые из нашей компании нагрузились сувенирами, саблями, старинными пистолетами, различными безделушками. Я подобрал страницу из какого-то сочинения на английском языке, которое Отто писал, видимо, когда зубрил английский перед недавним визитом в Америку. Чувствую себя грабителем. Немецкий офицер протягивает мне студенческую фуражку Отто. Я ее безропотно принимаю. Кто-то находит личные визитные карточки Зиты и сует мне одну. На ней написано: L'lmperatrice d'Autriche et Reine de Hongrie{33}. Кладу ее в карман, мародер - вот кто я. Печальная, голодная, недоумевающая собака бродит по комнатам среди разбросанных вещей и провожает нас до машины. Вокруг ни одного человеческого существа.

От Штеенокерзееля до Брюсселя дороги разбиты немецкими военными грузовиками и самоходными орудиями, стремительно движущимися на запад - с правой стороны, а с левой - нескончаемая колонна усталых беженцев, возвращающихся по жаре и в пыли в свои разрушенные города. Перед ланчем в Брюсселе у меня было разыгрался аппетит. Это зрелище отбило его.

2 часа дня. Брюссель. Брюссель уцелел, единственный город в Бельгии, который полностью или частично не лежит в руинах. Гитлер угрожал бомбить или уничтожить его за то, что через него бельгийцы перебрасывали войска, и отныне он не является открытым городом. Возможно, быстрое падение спасло его.

Когда едешь по городу, то там, то здесь попадаются разрушенные дома, на которые упали случайные немецкие бомбы (просто чтобы попугать людей?). А все мосты через канал в центре города, их было более десяти, взорваны англичанами.

Теплый день поздней весны, и на улицах толпятся местные жители. Те же горестные, но полные достоинства лица, что мы видели в других городах. Немецкий офицер, который отвечает за наши четыре машины, останавливается, чтобы спросить у прохожего дорогу к ресторану, где нам заказана еда. Джентльмен, профессорского вида, с бородкой и в широкополой шляпе, указывает направление. Он холодно вежлив. Офицер благодарит его, отдав честь. Профессор чуть приподнимает шляпу.

Вскоре мы уже в центре города, перед Восточным вокзалом, и быстро несемся, немилосердно и без необходимости сигналя, по улице к площади перед отелем "Метрополь". Как много дней и ночей бродил я по этой улице в мирное время, наблюдая добропорядочных бюргеров Брюсселя, размалеванных шлюх, витрины, заполненные товарами, которых не увидишь в Германии: апельсины, бананы, масло, кофе, мясо; фасады кинотеатров с афишами новинок Голливуда и.Парижа, открытые кафе, никогда не пустующие на этой площади.

Обедаем в таверне "Руайаль", где я часто бывал, приезжая в Брюссель: Мне несколько неловко показываться здесь с немецкими офицерами. К счастью, метрдотель и его персонал меня не узнают или делают вид, что не узнают. Ресторан, как и отель "Метрополь", занят армейскими, хотя во время обеда заходят два или три случайных гражданских посетителя, и их обслуживают, видимо, в порядке исключения. Едим мы хорошо. Немцы из министерства иностранных дел и министерства пропаганды и офицеры - особенно. Такая еда в Берлине уже давно недоступна.

Некоторые из нашей компании за несколько минут скупают ресторанные запасы американских табачных изделий. Я беру три пачки "Лаки страйк". Трудно удержаться после года курения гадких сигар в Германии. Приберегу их для завтрака, по одной в день, на потом. Большинство покупают блоками, это успокаивает мою совесть. Расплачиваемся марками по абсурдному курсу - десять франков за одну марку. После ланча большинство наших отправляются мародерствовать со своими бумажными марками, стоящими теперь целого состояния. Покупают обувь, сорочки, дождевики, женские чулки, всё. Один итальянец, помимо обуви и одежды, берет кофе, чай и два галлона растительного масла.

Мы с Ф. отправляемся на поиски магазина, в котором я был постоянным покупателем, не за покупками, а просто поговорить. Магазином управляет жена хозяина. Она еле вспоминает меня. Женщина удивлена, испугана, но храбрится. Она еще не осознает, что произошло. Говорит: "Это случилось так неожиданно. Я все еще не могу прийти в себя. Сначала немцы напали, потом правительство сбежало. Мы не знали, что происходит. Потом в пятницу (сегодня понедельник следующей недели) около восьми вечера вошли немцы". Она признает, что немецкие солдаты ведут себя "корректно".

"А где ваш муж?" - спрашиваю я.

"Не знаю. Он был мобилизован. Ушел на фронт. Больше ничего не слышала. Продолжаю только надеяться, что он жив".

Ввалились два немецких солдата и купили по полдюжины пачек американских сигарет. В Германии им разрешили бы купить, самое большее, по десятку плохих немецких. Когда они ушли, она сказала:

"Держу магазин открытым. Но надолго ли? Наши товары поступали из Англии и Америки. А еще ребенок. Где взять молоко? У меня есть консервированное месяца на два. А потом..."

Она помолчала. И в заключение высказалась:

"В конце концов, как все будет? Я имею в виду, как вы думаете, будет Бельгия опять такой, как прежде, - независимой, с нашим королем?"

"Ну конечно, если союзники победят, все будет как прежде", - дали мы очевидный ответ.

"Если... Но почему же они так быстро отступают? Вместе с англичанами и французами у нас в Бельгии было больше полумиллиона солдат. И они не продержались столько, сколько горстка бельгийцев в 1914 году. Я этого не понимаю".

Мы тоже не понимали, и мы ушли. В ресторан, подле которого нас ожидали машины, возвращался народ из нашей компании, нагруженный трофеями. Многие еще не вернулись, поэтому мы с Ф. бродили по Ратхаузплац. Над ратушей в солнечном небе развевался флаг со свастикой. В остальном, если не считать толпящихся вокруг немецких солдат, площадь выглядела как обычно. Мы заметили контору американского банка. Зашли и спросили управляющего. До того, за обедом, мы просили немецких офицеров отвезти нас в американское посольство, но они отказались. Персонал американского посольства сбежал вместе с бельгийским правительством, сказали нам. Я возразил, что хотя бы секретарь посольства должен был остаться и исполнять свои обязанности. Нет, уверяли они, остался один привратник. Это была явная ложь, но мы с Ф. сдались. Идти туда пешком слишком далеко, а времени у нас мало.

Двое управляющих банком, один из них приехал из Нью-Йорка за два дня до захвата Бельгии, были рады нас видеть. Они сообщили, что наш посол Кьюдэхай и весь его персонал остались в Брюсселе. Но их лишили возможности связываться с внешним миром. Насколько им известно, все американцы в безопасности. Некоторые пытались с группой еврейских беженцев уехать за пару дней до прихода немцев. Но в двадцати милях от столицы немцы разбомбили железнодорожный мост, и составу пришлось остановиться. Была паника, особенно среди евреев, что вполне понятно. Евреи и пять-шесть американцев решили двигаться пешком в сторону побережья. Остальные, в том числе и один из этих управляющих, вернулись в Брюссель. Никто не знает, что произошло с теми, кто пробивался к побережью.

Некоторые заметки о Брюсселе. Трамваи ходят, но движение частного автотранспорта запрещено. Большинство личных автомобилей немцы реквизировали. Нельзя пользоваться телефоном. Кинотеатры закрыты, а афиши все еще рекламируют французские и американские фильмы. Военные запретили населению слушать зарубежные радиостанции. Повсюду щиты с обращением бургомистра на французском и фламандском языках, призывающим население сохранять спокойствие и с уважением относиться к германским войскам. На американских учреждениях развешаны написанные на бланках посольства уведомления: "Это американская собственность, которая находится под защитой правительства США".

Из Брюсселя выехали далеко за полдень, наши машины забиты трофеями, практически каждый что-то купил. В Аахен вернулись примерно в половине десятого. Мне почти повезло. Договорился с немецкими инженерами о передаче из Кельна в четыре тридцать утра.

Только что закончил подготовку сообщения. Пришлось вытаскивать из постели цензоров из министерства пропаганды и верховного командования, чтобы они его прочитали. Хотя давно уже мало сплю, усталости и сонливости я не ощущаю. Нанял машину с водителем, чтобы добраться до Кельна, это около сорока миль. Он настаивает на том, чтобы выехать сейчас - в час ночи. Говорит, нас будут задерживать войска на дороге, а возможно, и английские бомбардировщики. Однако сегодня ночью их не было видно, несмотря на полную луну.

21 мая, 6.15 утра. Эфир прошел нормально. Никаких английских бомбардировщиков. Из-за светомаскировки трудно было найти радиостанцию. Пока толстая блондинка, стоявшая на крыльце с солдатом, не показала нам, как проехать по Кельну, и это помогло. В студии удалось полчаса поспать, и еще полтора часа подремал на обратном пути в Аахен. Короче, проспал всю дорогу. Был чудный рассвет, и я наконец проснулся, чтобы полюбоваться на него. Теперь позавтракать, и в половине седьмого утра мы снова едем на фронт. Нет времени переодеться, но успел кое-как побриться.

Дополнение к 20 мая. Возвращаясь из Брюсселя в Аахен, мы проезжали мимо группы британских военнопленных. Это было где-то в голландской провинции Лимбург, думаю, в окрестностях Маастрихта. Их согнали на выложенный кирпичом двор недействующего завода. Мы остановились, подошли и поговорили с ними. Вид у них жалкий. Все пленные так выглядят, особенно сразу после боя. У некоторых явные контузии, некоторые ранены, и все смертельно уставшие. Но больше всего меня поразило их физическое состояние, все с впалой грудью, тощие и узкоплечие. Примерно у трети плохо со зрением, они в очках. Характерно, заключил я, для молодежи, которой Англия столь преступно пренебрегала все двадцать два послевоенных года, в то время как Германия, несмотря на поражение, изоляцию и шесть миллионов безработных, вытаскивала свою молодежь на солнце и свежий воздух. Я спросил у ребят, откуда они родом и чем занимались дома. Примерно половина - из офисов Ливерпуля, остальные служащие из Лондона. Они сказали, что их военная подготовка началась девять месяцев назад, когда объявили войну. Но она, как видно, не помогла наверстать упущенное из-за плохого питания, недостатка солнца, свежего воздуха и физических тренировок в послевоенные годы. В тридцати ярдах от нас в. сторону фронта маршировали немецкие пехотинцы. Невольно сравнивал их с этими английскими парнями. Все немцы загорелые, крепко сложены, на вид здоровые, как львы, грудь колесом и т. д. Это один из аспектов неравной схватки.

Я знал, что английские юноши дрались храбро, как настоящие мужчины. Но храбрость - это не все, этого недостаточно в войне машинного века. Нужно обладать телом, способным выдержать чудовищные нагрузки. А еще, именно в этой войне, необходимо иметь всю боевую технику. Я поговорил об этом с англичанами. Шестеро из них, стоявшие немного в стороне, - это все, что осталось, как они мне рассказали, от роты, вступившей в бой под Лувеном.

"У нас не было никаких шансов, - сказал один из них. - Нас просто давили. Особенно пикирующие бомбардировщики и танки".

"А где же ваши бомбардировщики и танки?" - спросил я ребят.

"Ни одного не видели", - ответили они хором.

У троих солдат грязные окровавленные повязки через глаз. Один из них в особенно тяжелом состоянии, он стоял и скрипел зубами от боли.

"Жаль его, - шепнул мне его товарищ, - остался без глаза. Очень переживает из-за этого".

"Скажите ему, что это не так страшно, - сказал я, пытаясь неловко успокоить его, - я сам потерял один глаз, а вы этого никогда и не заметите". Хотя не думаю, что он мне поверил.

Но в целом, несмотря на контузию, мрачное будущее в качестве военнопленных, они не унывали. Один невысокий парнишка из Ливерпуля улыбнулся глазами сквозь толстые очки.

"Знаете, вы первый американец, которого я вижу. Забавное место для первой встречи, правда?"

Остальные тоже в этом признались, и мы хорошо посмеялись. Но в душе мне не было так хорошо. Мы с Ф. отдали им все сигареты, что у нас были, и уехали.

Аахен, 21 мая

Сегодня наконец попал на настоящий фронт и воочию увидел мой первый бой. Он шел на берегу реки Шельды в западной части Бельгии. Это был первый настоящий бой, который я видел со времени сражения за Гдыню в прошлом сентябре.

По пути на фронт мы опять проезжали Лувен. Поразительно, сколько людей вернулось. Крестьяне привезли продукты. К нашему удивлению, на разбитой улице работал небольшой овощной рынок.

Направляясь на юго-запад от Брюсселя, мы ехали по дороге на Турнэй, который все еще находится в руках союзников. В Тюбизе, в нескольких милях юго-западнее Ватерлоо, знакомые следы недавних боев: дома вдоль улиц разрушены, кругом полусгоревшие обломки. До сих пор, подумал я, эта война велась вдоль дорог, двумя армиями, передвигающимися на колесах. Почти каждый город частично или полностью разрушен. Но поля по соседству не тронуты. Возвратившиеся крестьяне уже их обрабатывают.

Около полудня мы добрались до Энгиена и поехали в штаб генерала фон Рейхенау, командующего 6-й армией. Штаб расположился в замке неподалеку от города. В парке, ведущем в замок, повсюду стоят зенитные орудия. Это один из прелестных замков эпохи Возрождения, которых так много в сельской местности Бельгии и Франции. Парк и ведущая к нему лужайка были прохладными и зелеными.

Генерал Рейхенау, которого я как-то случайно видел в Берлине перед войной, встретил нас у подъезда. Он, как всегда, загорелый и подтянутый, с неизменным моноклем в глазу. С типично немецкой скрупулезностью и видимой откровенностью, удивившей меня, он рассказывал о боевых действиях, то и дело прерываясь, чтобы ответить на наши вопросы. В короткой телеграмме на Си-би-эс, наспех составленной позже по записям, сделанным во время интервью, я написал:

"Несмотря на успех немцев до настоящего времени, Рейхенау подчеркнул, что до сих пор бои велись только с целью окружения противника, а решающее сражение еще впереди.

- Когда и где? - спросил я у него.

- Где, - засмеялся он, - частично зависит от того, что предпримет противник. Когда и как долго оно продлится - это вопрос будущего. Оно может быть коротким или длительным. Вспомните, предварительное сражение у Ватерлоо продолжалось несколько дней. Решающая битва при Ватерлоо завершилась за восемь часов.

Рейхенау признался: "Возможно, наше продвижение теперь замедлится, если Вейган решит оказать серьезное сопротивление. Мы начали это сражение, будучи абсолютно уверены в своих силах. Но мы не питаем иллюзий. Мы знаем, что великая битва еще впереди".

Рейхенау сказал, что германские потери относительно невелики, они составляют примерно десятую часть от числа военнопленных противника. Последние официальные данные о численности военнопленных - 110 000 человек, не считая полумиллиона сдавшихся голландцев.

Кто-то поинтересовался, каким образом немецкая пехота так быстро переправилась через реки и каналы, с учетом того, что союзники разрушили все мосты.

- В основном на надувных лодках, - ответил он".

Еще несколько цитат из Рейхенау, которые я записал кратко:

"Гитлер фактически управляет армией из своей ставки. Большинство подрывов мостов и дорог в Бельгии осуществили при отступлении французские специалисты... Я проезжаю в день по 150 миль вдоль фронта и до сих пор не видел ни одного воздушного боя. Нас, конечно, удивило, что союзники не пытались хотя бы бомбить наши переправы на реке Маас и на Альберт-канале. Англичане попытались сделать это только однажды в дневное время. Мы сбили восемнадцать их самолетов. Но нет сомнения, что англичане придерживают свою авиацию. По крайней мере, у меня такое впечатление".

А у меня сложилось впечатление, что это его беспокоит!

Еще несколько записей разговора с Рейхенау:

"У англичан в Бельгии два армейских корпуса, в основном моторизованных. Бельгийцы удерживают северный сектор, англичане - центр и южные фланги... Мы столкнулись с одной марокканской дивизией. Она хорошо сражалась, но им не хватало сил, и долго продержаться они не смогли. В первые дни самый трудный бой шел у Альберт-канала. Затем, позднее, вдоль реки Диль, особенно вокруг Жембло, к северо-западу от Намюра".

Далее несколько вопросов и ответов. Генерал просто-таки в веселом настроении. Он раскован, спокоен, нетороплив. Возникает вопрос: "Есть ли вообще нервы у этих немецких генералов?" Ведь, в конце концов, он управляет огромной армией в важном сражении. В нескольких милях отсюда два миллиона человек пытаются уничтожить друг друга. Он командует почти миллионом из них. Генерал улыбается и весело прощается с нами.

- Я только что дал разрешение повезти вас на фронт, - говорит он. Его глаза загораются. - Вы можете попасть под огонь. Но вы должны использовать свой шанс. Мы все должны.

Он передает нас на попечение своему адъютанту, который угощает всех великолепным бордо, наверняка из подвалов замка. Потом мы выезжаем на фронт.

Вскоре слышится далекий гул артиллерии. Мы движемся по дороге в Ат, который, я вижу на карте, находится на равном расстоянии от Лилля, все еще удерживаемого французами, и Брюсселя. Все больше признаков того, что бои идут прямо перед нами. Все чаще мимо проезжают машины с красными крестами. Зловоние конских трупов на деревенских улицах. На пастбищах вдоль дороги лежит неподвижный скот, убитый бомбами или снарядами.

Вблизи Ата делаем небольшой объезд и попадаем на чудесную сельскую дорогу. Обер-лейтенант, в недавнем прошлом чиновник министерства на Вильгельмштрассе, а сейчас один из наших сопровождающих, встает, подобно Наполеону, на переднем сиденье своей машины и, отчаянно жестикулируя, подает нам сигналы: сейчас повернуть, сейчас остановиться и т. д. Наши водители, все они солдаты, говорят, что его взволнованные жесты ровным счетом ничего не значат. Ребята, сидящие за рулем в наших машинах, смеются. Но обер-лейтенант явно чует запах сражения, хотя мы еще находимся на некотором расстоянии от него.

Вдруг мы чувствуем жуткий запах. Все, что осталось от небольшой смешанной французской колонны после налета немецкой авиации. Вдоль узкой дороги лежат больше десятка мертвых лошадей, смердя на жаре; два французских танка с разорванной, как папиросная бумага, броней; оставленные шестидюймовое орудие, 75-миллиметровая пушка и несколько грузовиков, брошенных в большой спешке, потому что вокруг них разбросаны котелки, шинели, рубашки, каски, консервные банки и - письма домой женам, девушкам и матерям.

Я замечаю свежие могилы прямо у дороги, каждая отмечена столбиком с надетой на него французской каской. Подобрал несколько писем в надежде, что когда-нибудь смогу отправить их или доставить по назначению и, может быть, объяснить, как выглядит место гибели. Но ни конвертов, ни адресов, ни фамилий не было. Просто написанные наспех строчки: "Моя любимая... дорогая мама..." и т. д. Одно-два просмотрел. Они были написаны, скорее всего, перед началом наступления. В них рассказывается о скуке армейской жизни, о том, как ждут очередного увольнения в Париж...

Зловоние, исходящее от конских трупов на весеннем солнцепеке, трудно выдержать, хотя кто-то уже присыпал их известью. Поэтому двигаемся дальше. Проезжаем крохотную деревушку. Пять или шесть сельских домиков на пересечении дороги с тропой. На выгонах пасется рогатый скот. На скотных дворах визжат свиньи. Все хотят пить, но фермерские дома безлюдны. Коров не доили несколько дней, и вымя у них болезненно распухло.

Теперь мы очень ясно слышим раскаты орудий. Едем по пыльной дороге мимо нескончаемых колонн немецких грузовиков, везущих солдат, боеприпасы, всем нужное топливо, тянущих за собой пушки, большие и малые. Мост через реку или канал в Лейзе взорван, но немецкие инженеры уже соорудили временный, по которому мы и едем.

Лейзе забит машинами и войсками. Кварталы домов разрушены вдребезги. Некоторые еще дымятся. Мы сделали получасовую остановку на симпатичной маленькой площади, вокруг которой стоят церковь, школа и ратуша или какое-то другое административное здание. В школе расположился пункт Красного Креста. Зашел туда. Семь-восемь санитарных машин стоят в очереди, ожидая, когда разгрузят раненых. Даже в обращении с ранеными здесь такая же механическая обезличенная организация. Ни волнения, ни напряженности. Кажется, что даже раненые играют свою роль в этом гигантском деловитом механизме. Они не стонут. Они не ропщут. Не жалуются.

В ожидании удается слегка перекусить - куском черного хлеба, намазанным каким-то консервированным рыбным рагу. Потом выезжаем на фронт. Перед отъездом дежурный армейский офицер предупреждает нас об опасности. Говорит, что мы должны неукоснительно следовать его инструкциям. Объясняет, что в случае появления самолетов союзников или удара французской артиллерии надо бежать на соседнее ноле и залечь ничком. Теперь, когда мы продвигаемся вперед, наша компания немного нервничает. Едем на север, параллельно линии фронта, примерно в пяти милях от него, в Ренэ, быстро пересекаем город, затем опять на север к реке Шельде, где идет бой. На многочисленных подходах к реке в пешем строю разворачивается пехота, первый раз мы видим ее пешей. Тяжелую артиллерию, шестидюймовые орудия на резиновых колесах, тащат вверх по склону холма тягачи на гусеничном ходу со скоростью сорок миль в час удивительное зрелище. (Может быть, в этом и состоит один из военных секретов немцев, что такие большие орудия передвигаются так быстро?) Наконец мы останавливаемся. Скрытая в саду под деревьями справа от дороги батарея шестидюймовых орудий палит вовсю. Теперь мы видим долину Шельды и склоны на противоположном берегу. Грохочет артиллерия, и секунду спустя видишь на далеких склонах дым от разрыва снарядов. Офицер поясняет, что ведется обстрел дороги в тылу противника. По дыму от каждого разрыва можно проследить изгибы этой дороги на противоположной стороне. Мы выбираемся из машин, но тут же кто-то приказывает вернуться назад. Кто-то объясняет, что мы слишком на виду. Здесь нас может достать авиация или артиллерия противника. И мы быстро разворачиваемся назад, потом поворачиваем на запад и взбираемся на холм, расположенный за пределами артиллерийских позиций, теперь они находятся позади нас и стреляют через наши головы. Здесь в лесу, на самой вершине холма, артиллерийский наблюдательный пункт. Мы сидим на склоне и смотрим сквозь деревья на линию фронта.

Но испытываем разочарование. На самом деле мало что видно. Невозможно узреть пехоту и то, чем она занимается. Офицер поясняет, что бой идет внизу у реки. Союзники удерживают пока оба берега, но отходят вдоль Шельды. Единственным свидетельством участия в бою пехоты является продвижение вперед заградительного огня артиллерии. Потом он прекращается. Потом начинается снова, уже ближе к нам. Из чего следует вывод, что противник контратакует и после заградительного вала огня собственной артиллерии снова должна начаться атака немцев. Офицер, дилетант с Вильгельмштрассе, утверждает, что он видит пехоту. Я хватаю свой бинокль. Но пехота не видна.

По дыму от разрывов снарядов на склонах за Шельдой можно понять, что немцы подвергают жесточайшему обстрелу тыловые коммуникации противника. В бинокль видно, как немцы обстреливают дорогу, точно следуя всем ее изгибам. Спустя некоторое время на той стороне расплывается огромное облако дыма. До сих пор мы не особенно много знали о германской артиллерии как факторе их поразительного успеха. Наше внимание привлекали, главным образом, пикирующие бомбардировщики. Но ясно, что германская моторизованная артиллерия, доставляемая на позиции сразу вслед за наступающими танками со скоростью сорок миль в час, является мощнейшим фактором. Вероятно, союзники не предполагали, что артиллерия может передвигаться столь быстро. Теперь немцы ведут вокруг нас огонь из шестидюймовых орудий и 105-миллиметровых гаубиц. Грохот не такой оглушительный, как я предполагал. Возможно, уши к нему привыкают.

Молодой солдат подходит к нам и пытается вести какую-то пропаганду. Ни с того ни с сего заявляет, что вчера вечером англичане провели контратаку, дошли как раз до этого леса, где мы находимся, и угнали с собой все гражданское население. На большинство из нас это не произвело впечатления. Я думаю, что если они на самом деле контратаковали и вернулись сюда на один вечер, то большинство мирных жителей ушли с ними по доброй воле, лишь бы не попасть в лапы к немцам. Даже итальянцы смеются вместе с нами.

Я замечаю, что над линией фронта весь день кружатся два-три немецких самолета-разведчика, очевидно корректирующих огонь артиллерии. Они крутятся над полем боя беспрепятственно. Но нет самолетов, корректирующих огонь артиллерии союзников, который нацелен, кажется, исключительно на передовые позиции немцев, а не на их артиллерию, и это странно. Отсутствие разведывательных самолетов само по себе ставит союзников в трудное положение. За весь день мы не увидели практически ни одного их самолета. Пару раз объявляли воздушную тревогу, но они не появились. Как же расплачиваются теперь Англия и Франция за свое преступное невнимание к авиации!

На исходе дня, прошедшего под грохот орудий, артиллерийские части, расположенные рядом с нами, получают приказ продвинуться вперед на новые позиции. Можно предположить, что наступление развивается по плану. Тотчас вокруг нас в зарослях леса начинается движение людей и машин, которых мы даже до этого не заметили, солдаты стряхивают ветки деревьев, так здорово их маскировавшие, и исчезают. Мы бросаем последний взгляд на долину Шельды, на дым, поднимающийся при разрыве снарядов на противоположном берегу реки. Наверное, для немецких офицеров, стоящих рядом с нами, все это имеет смысл. У каждого просвистевшего снаряда свое задание. Каждое орудие и каждый грузовик, который мчится по дороге, следуют в какое-то предписанное им место. Каждый из многих, многих тысяч. На самом деле весь этот хаос (для меня) на поле боя представляет собой картину приведенной в действие хорошо смазанной машины уничтожения.

Мы возвращаемся в Брюссель. Над головой проносятся немецкие пикирующие бомбардировщики, направляющиеся на небольшие вечерние задания. Над Брюсселем демонстративно летают немецкие истребители и бомбардировщики. Это германская идея, как произвести впечатление на население...

До Аахена мы добираемся после полуночи. В Маастрихте немцы ожидают налета британских бомбардировщиков. За четверть мили от восстановленного моста нас останавливает солдат. Все огни следует потушить. Едем по мосту при свете луны, сегодня почти полнолуние, очень красиво. Через четверть мили за мостом нас опять останавливает солдат, говорит, что фары можно включить. Четкая работа.

Многие ребята из нашей компании вторично ограбили Брюссель и теперь беспокоятся, как бы немцы (которые все еще держат таможенную будку на прежней голландско-германской границе!) не отобрали их трофеи. Но они и не отбирают.

Для эфира уже слишком поздно, поэтому я запишу текст, чтобы передать его по телефону в Берлин, оттуда телеграммой в Нью-Йорк, а там его зачитают по радио. Только уселся писать, как на Аахен налетают англичане. Покидаю свой номер, который расположен выше последнего этажа (на перестроенном чердаке), и пишу сообщение в столовой на первом этаже. Зенитный огонь из орудий всех калибров продолжается. То и дело чувствуешь толчки от бомб и слышишь их взрывы. Наша маленькая гостиница расположена в ста ярдах от вокзала. Англичане, видно, стараются попасть в него и в сортировочную станцию. Доносится рев их больших самолетов, иногда вой немецких ночных истребителей...

Мой заказ на телефонный разговор выполняют в час двадцать утра. Слышно с трудом из-за грохота орудий и разрывов бомб.

Пока готовлю свой материал, все время делаю пометки, как проходит налет авиации.

12.20 ночи - звук зениток.

12.40 - раздается сигнал воздушной тревоги.

12.45 - неожиданно где-то поблизости ударило большое зенитное орудие.

12.50 - звуки авиационных пушек с немецких истребителей.

1.00 - открывают огонь легкие зенитные орудия у вокзала.

1.15 - все продолжается.

Продолжался налет ровно до четырех утра. Но после разговора с Берлином я, почувствовав сонливость, забрался в кровать и тут же уснул.

Берлин, 24 мая

Две недели назад Гитлер начал свой блицкриг на западе. С тех пор произошли следующие события: захвачена Голландия; оккупировано четыре пятых территории Бельгии; французская армия отброшена к Парижу; армия союзников, которая, как предполагалось, насчитывала миллион человек и представляла собой элиту франко-британских вооруженных сил, попала в ловушку и окружена у Ла-Манша.

Надо было увидеть германскую армию в действии, чтобы поверить в это. Вот несколько особенностей, которые, насколько я понимаю, делают ее сильной.

Она обладает абсолютным превосходством в воздухе. Это может показаться неправдоподобным, но на фронте в дневное время я не видел ни одного самолета союзников. Пикирующие бомбардировщики ослабляют оборонительные позиции союзников, и их становится легче атаковать. Они также крушат коммуникации в тылу союзников, сбрасывая бомбы на дороги, забитые грузовиками, танками и орудиями, разрушая стратегически важные железнодорожные вокзалы и узлы. Кроме того, разведывательные самолеты дают германскому командованию полную картину всего того, что происходит. Союзники по сравнению с ними слепы, их самолеты-разведчики появляются редко. И бомбардировщикам союзников своими дневными ударами совершенно не удалось нарушить немецкие коммуникации. Одно из впечатлений, особо поразивших на фронте, это огромные масштабы переброски германских войск, техники и боеприпасов, которая не встречает препятствий. Так как бельгийцы и французы самым тщательным образом разрушали свои железнодорожные мосты, немецкое командование решило использовать исключительно автомобильный транспорт. На фронте целый день, двигаясь со скоростью сорок - пятьдесят миль в час, едешь мимо нескончаемых механизированных колонн. Они тянутся через всю Бельгию без единого просвета. И они быстро продвигаются - тридцать или сорок миль в час. Удивляешься, как им хватает бензина и смазочных материалов. Но они ими обеспечены. Запасы горючего следуют вперед вместе со всем остальным. Каждый водитель знает, где он может заправиться, когда кончается горючее.

Какими отличными целями служили бы эти нескончаемые колонны, если у союзников были бы хоть какие-то самолеты!

И до чего же великолепна эта машина, которая обеспечивает их бесперебойную работу! Вот фактически главное впечатление, которое остается от наблюдения за германской армией в действии. Это гигантская, бесстрастная военная машина, работающая так же спокойно и эффективно, как, например, наша автомобильная промышленность в Детройте. Непосредственно за линией фронта, где ничего не слышно и не видно от орудийной стрельбы, над головой ревут самолеты, а по пыльным дорогам грохочут тысячи моторов, солдаты и офицеры сохраняют спокойствие и деловитость. Абсолютно никакого волнения, никакой нервозности. Офицер, который управляет артиллерийским огнем, прерывается на полчаса, чтобы объяснить вам, чем он занимается. Генерал фон Рейхенау, управляющий громадной армией в решающем сражении, тратит целый час на то, чтобы разъяснить дилетантам свою задачу.

Моральный дух германских войск фантастически высок. Вспоминаю инженерно-саперную роту, которая готовилась к выдвижению к реке Шельде для установки понтонного моста под огнем противника. Солдаты сидели на опушке леса и читали свежий номер ежедневной армейской газеты "Western Front". Никогда еще я не видел, чтобы солдаты, идущие в бой, из которого кто-то наверняка не вернется живым, были такие - ну, беззаботные, что ли. Утверждение Би-би-си, что эти летучие германские колонны, вроде той, что прорвалась к морю у Аббевиля, являются слабыми силами и едва ли смогут удержать то, что они захватили, - это миф. Немцы пробиваются не только с помощью танков и немногочисленной пехоты, а используя все, что у них есть. За танками и пехотой сразу идет легкая и тяжелая артиллерия на механизированной тяге.

Берлин, 25 мая

Сегодня вечером германские военные высказались вполне определенно. Они заявили, что судьба огромной союзной армии, окруженной во Фландрии, окончательно решена.

Берлин, 26 мая

Пал Кале. Теперь Англия отрезана от континента.

Берлин, 28 мая

Король Леопольд предал союзников. На рассвете бельгийская армия, которая вместе с британской и французской за неделю оказалась загнанной в постоянно сужающийся мешок во Фландрии и Артуа, сложила оружие. Ночью король Леопольд направил в расположение немецких войск эмиссара с предложением о перемирии. Немцы потребовали безоговорочной капитуляции. Это поставило англичан и французов в затруднительное положение. Верховное командование заявляет, что теперь оно "безнадежно". Утром поймал по радио речь Рейно, обвиняющего Леопольда в измене союзникам. Черчилль, если верить Би-би-си, более осторожен. В коротком обращении к палате общин он сказал, что не будет давать оценки.

В здешней прессе большое ликование по поводу капитуляции Бельгии. Через восемнадцать дней, - напоминают нам берлинские газеты. Именно восемнадцать дней потребовалось немцам, чтобы уничтожить поляков. Вероятно, до конца этой недели остатки союзной армии окажутся у них в "котле". Как сообщает Би-би-си, Черчилль предупредил палату общин, что вскоре ожидаются плохие вести.

Сегодня впервые дневные сводки поступали из "штаб-квартиры фюрера". Все они звучали так, как будто были продиктованы самим Гитлером. Например, эта типичная попытка выглядеть великодушным: "Штаб-квартира фюрера, 28 мая. Фюрер приказал, чтобы обхождение с королем бельгийцев и его армией было достойным храбрых боевых солдат, каковыми они себя проявили. Поскольку король бельгийцев не высказал пожеланий для себя лично, ему будет предоставлен замок в Бельгии, до тех пор пока его местожительство не будет окончательно определено".

Кем определено?

Нацистская пропаганда изо всех сил старается показать, что Леопольд сделал честный и разумный шаг. Вот слова специального коммюнике, которые, как заявило Германское радио своим слушателям, "наполнят германскую нацию гордостью и восторгом":

"Из штаб-квартиры фюрера сообщается: под впечатлением разрушительного воздействия германской армии король бельгийцев решил положить конец бессмысленному сопротивлению и просить перемирия. Он принял требования Германии о безоговорочной капитуляции. Сегодня бельгийская армия сложила оружие и после этого прекратила свое существование. В этот час мы думаем о наших храбрых солдатах... Вся германская нация с чувством глубокой благодарности и безграничной гордости смотрит на свою армию... которая добилась этой капитуляции... Король бельгийцев, дабы положить конец дальнейшему кровопролитию и абсолютно бессмысленному разорению своей страны, принял решение сложить оружие против желания большинства членов своего кабинета. Этот кабинет, который в основном несет ответственность за обрушившуюся на Бельгию катастрофу, кажется, даже сейчас желает по-прежнему следовать примеру своих английских и французских хозяев".

Заголовки сегодняшних вечерних газет: "ЧЕРЧИЛЛЬ И РЕЙНО ОСКОРБЛЯЮТ КОРОЛЯ ЛЕОПОЛЬДА!", "ТРУСЫ В ЛОНДОНЕ И ПАРИЖЕ ОТДАЮТ ПРИКАЗ ПРОДОЛЖАТЬ САМОУБИЙСТВО ВО ФЛАНДРИИ". Германское радио заявило вечером: "Леопольд действовал как солдат и как человек".

На прошлой неделе я видел на фронте, какому ужасному обстрелу подвергалась бельгийская армия; видел всю Бельгию за пределами Брюсселя, опустошенную германской артиллерией и бомбардировщиками. То, что Леопольд захотел сдаться, в известном смысле можно понять. Но англичане и французы говорят, что он сделал это без консультации с ними, предав их таким образом и оставив в ужасном положении, без всякой надежды вызволить свои армии из западни. Три армии, будучи вместе, имели небольшой шанс вырваться из нее. С уходом со сцены полумиллионной армии прекрасных бельгийских солдат судьба французской и британской армий, кажется, предрешена.

До чего же красивая, цивилизованная война. Сегодня вечером Геринг сообщает, что в ответ на полученную им информацию о плохом обращении французов с захваченными в плен немецкими летчиками все находящиеся в немецком плену французские летчики немедленно будут закованы в кандалы. Далее Геринг заявляет, что, если он услышит, что французы расстреляли хоть одного немецкого летчика, он прикажет расстрелять пятерых французских пленных. И еще: если он узнает, что немецкий летчик убит "при спуске на парашюте", то прикажет расстрелять пятьдесят французских военнопленных.

Насколько мне известно, союзники расстреливают парашютистов, которые отказываются сдаваться, потому что эти ребята во многом ответственны за падение Голландии и устроенный ими ад в тылу. Возможно, обычных немецких летчиков, выбросившихся на парашютах с подбитых самолетов, приняли за таких наводящих ужас десантников. Тем не менее приказ Геринга - это явно часть гитлеровского способа завоевания с помощью террора. Б., который был на прошлой неделе в Роттердаме, рассказывает, что город был сильно разрушен после капитуляции. Немцы объясняют это тем, что известие о капитуляции пришло, когда бомбардировщики уже взлетели и их невозможно было отозвать! Звучит неубедительно, потому что со всеми самолетами есть радиосвязь и они постоянно имеют контакт с землей.

Геринг добавил, что правило о расстреле пятерых за одного или пятидесяти за одного не будет применяться к англичанам, "поскольку они пока не дали повода для подобных ответных мер".

Вечером министерство пропаганды показало нам полнометражную кинохронику, со звуковыми эффектами, о разрушениях в Бельгии и Франции. Малые и большие города, один за другим, взрываются в огне. Крупные планы потрескивающего пламени, уничтожающего дома, вырывающегося из окон, из-под крыш и стен, где всего несколько дней назад люди вели мирную, если не счастливую, жизнь.

Энтузиазм немецкого комментатора по поводу разрушений, казалось, возрастал по мере появления все новых и новых сожженных городов. Голос у него был безжалостный, скрипучий, а в конце, казалось, выявил настоящий приступ садизма. "Посмотрите на это разрушение, дома объяты пламенем! - орал он. - Вот что бывает с теми, кто противостоит германской мощи!"

Неужели в Европе вскоре будут править и господствовать такие люди, такие садисты?

Берлин, 29 мая

Сегодня владелец одной из крупных американских радиовещательных сетей (не Си-би-эс) прислал в Германскую радиовещательную компанию телеграмму: "ПОЖАЛУЙСТА ОРГАНИЗУЙТЕ РАДИОВЫСТУПЛЕНИЕ КОРОЛЯ ЛЕОПОЛЬДА".

Захвачены Лилль, Брюгге, Остенде! Штурм Ипра! Бомбардировки Дюнкерка! Судьба окруженных союзных войск предрешена!.. Невероятные заголовки следуют сегодня один за другим. Кажется (во всяком случае, в Берлине), что нынешним вечером близится к своему завершению еще один этап этой гигантской, беспрецедентной в истории битвы.

Германское верховное командование так поведало о происходящем в самом начале сегодняшней сводки: "Французская армия в Артуа обречена! Ее сопротивление южнее Лилля потерпело крах. В настоящее время массированной атакой мы уничтожаем также английскую армию, зажатую западнее Дюнкерка в районе вокруг Диксмюде, Арментьера, Бойле и Берже".

А затем вечером германское командование объявило, что в ходе стремительного наступления, задача которого - разбить британскую армию, идет штурм Ипра и Кеммеля.

Действительно, немцы рассказывают, что со вчерашнего дня французская и британская армии изолированы друг от друга и каждая армия загнана в свой крошечный "котел". Меньший, в форме квадрата со сторонами примерно двенадцать миль, оказался южнее Лилля - до Дуа. На этом маленьком пятачке зажаты остатки трех французских армий, и вечером немцы атакуют их с четырех сторон. Больший "котел", грубо говоря, представляет собой полукруг у порта Дюнкерка радиусом миль двадцать пять. В нем заперты англичане.

Что же будет дальше, если британская и французская армии капитулируют или будут уничтожены в своих "котлах", как заявляют немцы? Первое вторжение в Британию с 1066 года? Если в последнюю минуту не произойдет чуда, английские базы на континенте пропали. Южные соседи, расположенные сразу за Ла-Маншем и за узкой южной частью Северного моря, которые всегда были важнейшей составляющей британской оборонительной системы, находятся теперь в руках противника. Утеряны и французские порты на Ла-Манше, связывавшие Британию с союзной Францией.

Большинство людей здесь предполагают, что теперь Гитлер попытается завоевать Англию. Вероятно. Я в этом не уверен. Может быть, сначала он постарается покончить с Францией.

Один загадочный момент во вчерашнем сражении: когда немцы захватили французские позиции восточнее Касселя, они фактически разрушили фортификационные сооружения вдоль франко-бельгийской границы с тыла, с обратной стороны.

Принц Вильгельм Прусский, погибший в бою на западном фронте, был сегодня погребен с воинскими почестями в Потсдаме. Если бы у немцев все шло гладко после 1914 года, то, вероятно, он стал бы германским императором. На похоронах присутствовали кронпринц и принцесса, Макензен и много офицеров времен мировой войны в своих причудливых остроконечных касках. Бывший кайзер прислал соболезнование.

Война нервов продолжается: в сегодняшнем официальном заявлении говорится, что за каждого убитого мирного немца и за каждый камень, поврежденный в Германии во время налетов британской авиации, возмездие будет многократным.

Берлин, 30 мая

Наш День поминовения. Вспомнил об этом, когда мне позвонил один из консулов и напомнил о назначенной месяц назад игре в гольф. Сколько человек погибло в Гражданской войне?

Сегодня заходил один немец. Он спрашивал: "Сколько лет продлится эта война?" Вопрос удивил меня в свете последних новостей. На прошлой неделе трое немцев с Вильгельмштрассе уверяли, что через три недели немцы будут в Лондоне. Значит, осталось две недели.

Этот немец упомянул также о том, что меня волновало: потери немцев и как люди реагируют на запрет Гитлера сообщать их размеры и имена убитых (Гитлер не разрешает публиковать списки потерь). Он сказал, что люди сравнивают нынешнюю ситуацию с тем, что было в 1914-1918 годах, когда газеты ежедневно печатали имена погибших, а каждые несколько месяцев публиковали сводку общих потерь к этому дню - убитых и раненых. А сегодня никто из немцев не имеет ни малейшего понятия, во сколько немецких жизней обошлось наступление на западе, никто не знает также, чего стоила норвежская кампания. Последние цифры, которыми он располагает, относятся к польской кампании, но даже и тогда он скептически воспринимал то, что сообщал Гитлер.

Сегодня великая битва во Фландрии и Артуа подошла к концу. Эта победа Германии ужасает. Вчера, по данным германского верховного командования, англичане предприняли отчаянную попытку спасти с моря то, что осталось от британских экспедиционных сил. Они направили более пятидесяти транспортных судов, чтобы забрать свои войска с побережья вокруг Дюнкерка. Немцы говорят, что направили бомбить их свыше двух авиационных корпусов. Сообщают, что потопили шестнадцать транспортных судов и три "военных корабля" (наверняка преувеличивают), подожгли и повредили двадцать одно транспортное судно и десять боевых кораблей (вероятно, еще большее преувеличение). На защиту своего флота англичане направили сотни самолетов. Немцы заявляют, что сбили 68 британских самолетов. Англичане заявляют, что сбили 70 немецких.

Из немецких сводок можно понять, что постепенно ликвидируется все, что осталось от трех французских армий, оказавшихся отрезанными во Фландрии и Артуа. Сегодня немцы заявили, что взяли в плен командующего 1-й французской армией генерала Прие. До этого они уже захватили генерала Жиро, командующего одной из двух других армий, в день его вступления в должность. Видимо, французы окружены полностью. Англичане имеют пока выход к морю и, несомненно, вывозят своих людей по мере возможности. Лондон сказал вчера, что англичане ведут "величайшие арьергардные боевые действия в истории". Но они вели их слишком долго.

Здесь много говорят о том, что Гитлер собирается разбомбить до основания Лондон и Париж. Пресса и радио уже ведут кампанию по подготовке к этому собственного населения. Сегодня нападки в основном на французов. "Volkische Beobachter" назвала их "выродившимися, негроидизированными, испорченными" и обвинила в пытках немецких летчиков, захваченных в плен. Газета заявляет, что вскоре французов заставят заплатить за все это.

На сегодняшней пресс-конференции германский посол в Бельгии длинно разглагольствовал о том, как плохо обращались с ним французы на пути в Швейцарию. Как сказал мне после этого один немец, кажется, немцы не способны понять, что ненависть к ним во Франции и Бельгии вызвана фактом вторжения Германии в эти страны (причем в Бельгию - без малейшего повода или какого-либо оправдывающего обстоятельства), разрушением городов и деревень, смертью тысяч мирных жителей под бомбежками и обстрелами. Это еще один пример неспособности немцев хоть на секунду увидеть что-то глазами другого человека. Отсюда и возмущение по поводу плохого обращения с их летчиками. Противник суров с летчиками, выбрасывающимися на парашютах, потому что знает, как с помощью высадившегося в тыл десанта Гитлер захватил Голландию. Но немцы считают, что противник не должен защищать себя от этих спускающихся с неба людей. Если он так делает, то Германия будет жестоко казнить пленных, находящихся в ее руках.

Берлин, 31 мая

Кажется, Италия уже близка к тому, чтобы принять решение о вступлении в войну на стороне Германии. Сегодня Гитлера в его штаб-квартире посетил итальянский посол Альфиери.

Три недели прошло с того дня, как Гитлер бросил свои армии на Голландию, Бельгию, Люксембург и Францию, сделав отчаянную .попытку разбить союзников одним ударом. Итак, три недели спустя - сплошной успех. Каких потерь в живой силе и технике ему это стоило, мы до сих пор не знаем. Вот что ему удалось сделать за три недели:

1. Завоевать Голландию, заставить голландскую армию капитулировать.

2. Завоевать Бельгию, заставить бельгийскую армию капитулировать.

3. Продвинуться далеко на юг от линии Мажино на участке фронта протяженностью более двухсот миль, от Монмеди до Дюнкерка.

4. Разбить 1-ю, 7-ю и 9-ю французские армии, которые в результате прорыва одной германской армии к морю остались отрезанными от остальных сил.

5. Разбить британские экспедиционные силы и так же окружить их. По крайней мере, некоторая часть их личного состава эвакуируется на кораблях из Дюнкерка. Но эта часть уже перестала быть армией. Они не могут вывести свои орудия, танки и боеприпасы.

6. Заполучить голландское, бельгийское и французское побережье Ла-Манша в качестве трамплина для вторжения в Англию.

7. Занять крупные угольные шахты и промышленные центры Бельгии и Северной Франции.

В сегодняшней вечерней передаче я сказал: "Немцы, конечно, выиграли жуткий первый раунд. Но удара в нокаут не было - пока. Бой продолжается".

Некоторым моим знакомым это показалось немного оптимистичным - с точки зрения союзников. Может быть. Не уверен.

Первый захваченный немцами в плен американский водитель санитарной машины - некто мистер Гарибальди Хилл. Немцы пообещали сразу его освободить. Вот только найти его не могут.

По сведениям наших людей в Брюсселе, запасов продуктов в Бельгии осталось лишь на пятьдесят дней.

Встретил одного человека из нашего консульства в Гамбурге. Рассказывает, что ночью город очень жестоко бомбили англичане. Похоже, что пытались поджечь нефтехранилища. Но он думает, что они были сухими. Немцы, кажется, забрали из Гамбурга на фронт все зенитные орудия. Следовательно, англичане подлетели без всяких затруднений и могли сбрасывать бомбы точно в цель с достаточно небольшой высоты. Население настолько напугано, что власти вынуждены вернуть часть орудий назад.

Хотя публика взволнована великими победами на Ла-Манше не более, чем всем остальным в этой войне, сегодняшние газетные заголовки изо всех сил стараются подогреть к ним интерес. Типичные заголовки: "КАТАСТРОФА У ВОРОТ ПАРИЖА И ЛОНДОНА", "ПЯТЬ АРМИЙ ОКРУЖЕНО И РАЗГРОМЛЕНО", "АНГЛИЙСКИЙ ЭКСПЕДИЦИОННЫЙ КОРПУС БОЛЬШЕ НЕ СУЩЕСТВУЕТ -1-я, 7-я, 9-я ФРАНЦИИ УНИЧТОЖЕНЫ!".

Основные силы германских войск, которые ликвидировали союзные войска во Фландрии, готовы теперь к выполнению новых задач. Германскому верховному командованию открыты два пути. Оно может ударить через Ла-Манш по Англии или отбросить французов к Парижу и попытаться вывести Францию из войны. Судя по тому, что я узнал от представителей военных кругов здесь, нет сомнений, что германское командование уже выбрало второй путь и действительно перебросило большую часть своих войск непосредственно к позициям остатков французской армии на реках Сомма и Эн. У генерала Вейгана было десять дней, чтобы разместить свои армии вдоль этой линии, однако тот факт, что он чувствовал себя достаточно сильным, чтобы попытаться напасть севернее Соммы на очень слабые позиции немцев, - такой маневр в случае успеха мог спасти французские, британские и бельгийские армии во Фландрии, - убедил немецких генералов, если, конечно, их нужно было убеждать, что они могут легко сломить его силы и быстро прорваться к Парижу, к портам Нормандии и Бретани.

От одного офицера из верховного командования я узнал, что Бог даровал наконец англичанам передышку. Два дня в Дюнкерке стоял густой туман и моросило, поэтому люфтваффе не могли сильно бомбить транспортные суда, энергично вывозившие британские войска. Сегодня погода прояснилась, и бомбардировщики Геринга вернулись к своей работе над пляжами Дюнкерка. Вечером верховное командование сообщает в специальном коммюнике: "Остатки разгромленных британских экспедиционных сил попытались сегодня бежать на различных малых плавсредствах к транспортным судам и боевым кораблям, стоящим на рейде Дюнкерка. Германские военно-воздушные силы сорвали эту попытку посредством непрерывных налетов главным образом пикирующих бомбардировщиков "юнкере" на британские корабли. Согласно полученным до сих пор сообщениям, три боевых корабля и восемь транспортных судов общим водоизмещением 40 000 тонн потоплены, а четыре боевых корабля и четырнадцать транспортных судов - подожжены или получили повреждения. Сорок английских истребителей, защищавших эти корабли, сбиты".

Ни одного упоминания о немецких потерях в воздухе, из чего я делаю вывод, что они были больше британских, иначе Геринг сказал бы о них. Пикирующий бомбардировщик "Юнкерс-87" является легкой добычей для английского истребителя.

Немцы заявляют сегодня, что потоплен линкор "Нельсон", флагманский корабль британского флота, потери экипажа составили 700 человек из 1350 находившихся на борту. Насколько я могу судить, единственным источником такой информации является сомнительное сообщение, распространенное Ассошиэйтед Пресс в Нью-Йорке. Но один морской офицер утверждал вечером, что это правда. Он сказал, что этот корабль был потоплен 11 мая.

Берлин, 2 июня

Эти английские "томми" еще дерутся в Дюнкерке, как бульдоги. Германское верховное командование признает это. Вот его сегодняшнее официальное коммюнике: "В результате тяжелых боев полоса побережья по обе стороны от Дюнкерка, которую вчера британцы защищали так же упорно, сузилась еще больше. Ньюпор и берег к северо-западу от него находятся в руках немцев. Взяты Адинкерк, западнее Фюрне, и Гивель, в шести с четвертью милях восточнее Дюнкерка". Шесть с четвертью миль - это уже близко.

В воздухе немцы снова громко заявляют о себе. Официальное коммюнике: "Нашими бомбардировщиками потоплено четыре боевых корабля и одиннадцать транспортных судов общим водоизмещением 54 000 тонн. Получили повреждения от наших бомб четырнадцать боевых кораблей, включая два крейсера, два легких крейсера, крейсер ПВО, шесть эсминцев и два торпедных катера, а также тридцать восемь транспортных судов общим водоизмещением 160 000 тонн. Перевернуто бесчисленное множество шлюпок, плотов, буксиров..."{34}

Несмотря на отсутствие народного энтузиазма по поводу такой колоссальной победы Германии во Фландрии, я прихожу к выводу, что довольно много немцев начинают думать, будто все лишения, которым их подвергал Гитлер в течение пяти лет, были не напрасны. Вот что сказал мне утром коридорный в нашем отеле: "Наверное, теперь англичане и французы хотят, чтобы у них было меньше масла и больше пушек".

И все же картина, которую представляет столица в такой великий в истории Германии момент, продолжает меня удивлять. Вчера вечером я проходил в сумерках по Курфюрстендамм. На ней полно гуляющих в свое удовольствие людей. Большие уличные кафе на этом широком проспекте с тремя полосами движения заполнены тысячами посетителей, спокойно беседующих за своим эрзац-кофе или мороженым. Заметил даже нескольких модно одетых женщин. Сегодня выходной день, теплый, солнечный, и десятки тысяч горожан, в основном семьями, отправились за город в леса и на берега озер. Тиргар-тен, я заметил, тоже переполнен. Везде царит ленивая, беззаботная, воскресно-праздничная атмосфера.

Одной из причин такого странного положения вещей, думаю, является то, что война еще не вошла в дома этих людей в Берлине. Они читают о ней в газетах или узнают по радио, слышат даже грохот больших орудий. Но это и все. Париж и Лондон, возможно, ощущают опасность. Берлин - нет. Последняя воздушная тревога, которую я могу вспомнить, была в начале сентября. А потом ничего не было.

Берлин, 3 июня

Би-би-си только что сообщила, что сегодня днем немцы бомбили Париж. Может быть, нынче ночью союзники тоже сбросят несколько бомб на Берлин.

Сегодня наш поверенный в делах Дональд Хит был приглашен на Вильгельмштрассе, где ему вручили пресс-релиз, в котором германское правительство утверждает, что из конфиденциальных источников ему известно о якобы существующих планах британской секретной службы потопить три американских лайнера: "Президент Рузвельт" и "Манхэттен", находящиеся сейчас с американскими гражданами на борту на пути в Нью-Йорк, и "Вашингтон", следующий в Бордо за очередной партией американских беженцев. Немцы информировали американское правительство посредством этого пресс-релиза, странная для дипломатического общения процедура, - что командирам всех немецких военных кораблей отдан строгий приказ не нападать ни на один их этих трех американских пароходов.

В официальном заявлении говорится: "Правительство рейха ожидает, что американское правительство примет все необходимые меры, чтобы помешать этому планируемому англичанами преступлению".

Немецкая "теория" такова: если эти пароходы окажутся потопленными, американцы обвинят Германию. Что-то есть во всем этом подозрительное. Что могло бы помешать немцам самим торпедировать эти американские суда, а потом поднять шум, будто это сделали англичане, а Берлин якобы даже отступил от своих правил и заранее предупредил Вашингтон об их намерениях? Идентифицировать подводную лодку по перископу весьма сложно.

Берлин, 4 июня

Большое сражение во Фландрии и Артуа завершилось. Сегодня германская армия вступила в Дюнкерк, и оставшиеся союзные войска, около 40 тысяч, сдались. Германское верховное командование заявляет в официальном коммюнике, что это сражение войдет в историю как "величайшее сражение всех времен по своей разрушительной силе". Потери Германии во время наступления на западе, как сообщили сегодня вечером, составляют: убитыми - 10 252 человека, пропавшими без вести - 8467, ранеными - 42 523 человека, сбитых самолетов 432. Все это довольно странно. Только три дня назад военные сообщали по секрету, что скоро будут объявлены потери, и они составят примерно от 35 до 40 тысяч убитыми, от 150 до 160 тысяч ранеными. Но большинство немцев поверят любым предъявленным цифрам.

В коммюнике говорится и о потерях союзников: 1 200 000 пленных, включая бельгийцев и голландцев. И уничтожен весь флот: потоплено пять крейсеров и семь эсминцев, повреждено десять крейсеров и двадцать четыре эсминца. В нем утверждается также, что германский флот не потерял ни одного корабля.

Из Парижа сообщают, что во время вчерашнего авиационного налета погибло 50 человек и 150 ранено. Би-би-си говорит, что парижане требуют реванша. Но вчерашней ночью сюда не прилетел ни один самолет, сегодня тоже...

Беспокоюсь о Тэсс и ребенке. Она звонила сегодня днем и сказала, что получила наконец пропуск на "Вашингтон", но он не заходит в Геную. Она должна сесть на него в Бордо. Но ей не советуют ехать сейчас через Францию, когда французы находятся в таком паническом настроении. Железную дорогу под Лионом, по которой ей придется проезжать, немцы бомбили на этой неделе дважды. И она по-прежнему предпочитает оставаться в Европе.

Берлин, 6 июня

Сегодня звонили все колокола и по приказу Гитлера в честь победы во Фландрии вывешены все флаги. Явного энтузиазма по поводу победы в народе не заметно. Никаких эмоций. В высокопарных воззваниях к армии и народу Гитлер объявил, что сегодня на западе начато новое наступление. Никаких подробностей здесь пока нет, однако Би-би-си сообщает, что наступление идет на двухсоткилометровом фронте от Абвиля до Суасона, наибольшее давление немцы оказывают на линии вдоль канала, соединяющего Сомму и Эн.

Я слышал, что несколько последних ночей союзники бомбили Мюнхен и Франкфурт. Но Берлин ни разу не сказал об этих налетах вражеской авиации. Здесь еще никто не ощущает войны.

Берлин, 7 июня

Немцы по-прежнему очень немногословны по поводу нового наступления на Сомме. Верховное командование просто сообщает, что так называемая линия Вейгана прорвана по всему фронту, хотя никаких деталей не дает и никаких географических названий. Сегодня вечером не было специального военного коммюнике. Не означает ли это, что наступление проходит не так гладко?

Сегодня сюда приехал наш посол в Бельгии Кьюдэхай. Он подтвердил то, что мне^ говорили несколько дней назад: у бельгийцев запасов продуктов осталось на пятьдесят дней.

Вчера я устроил себе выходной от войны. Несколько часов бродил в Грюнвальде, искупался в Гавеле и нашел в лесу маленький чистенький ресторанчик, где готовили удивительно хорошие бифштексы. После ланча опять гулял, загорал, купался.

Берлин, 8 июня

Все еще никаких известий о наступлении, хотя уже кончается четвертый день. Верховное командование 'сообщает только, что оно развивается успешно, но деталей не приводит и не дает названий населенных пунктов. Кое-кто смеет думать, что...

Берлин, 9 июня

Сегодня верховное командование сенсационным заявлением нарушило свое молчание в отношении великого наступления. В нем говорится, что французы разбиты южнее Соммы и в районе Уазы по всей линии фронта. Германские войска продвигаются к низовьям Сены, а это черт знает как далеко от Соммы, где они начинали наступление четыре дня назад. В шесть вечера это подтвердила Би-би-си. Вейган передал еще один приказ по войскам: держаться. Но в этом есть что-то тревожное.

Немцы сообщают также: "Сегодня утром началось новое наступление на следующем участке фронта во Франции". Вейган разъясняет, что это на отрезке от Реймса до Аргонны. Сейчас немцы прорываются на линии фронта протяженностью двести миль от моря до Аргонны. Таких масштабов не имело ни одно наступление в Первую мировую войну!

Верховное командование сообщает также, что только два немецких линкора, "Гнейзенау" и "Шарнхорст", вышли в море и отправились на помощь германским войскам, выбитым пару недель назад из Нарвика. В чем немцам не откажешь, так это в способности к сюрпризам. Как мог британский флот позволить двум линкорам подойти к Нарвику? Верховное командование заявляет, что они уже потопили британский авианосец "Глориэс", транспортное судно "Орама" водоизмещением 21 000 тонн и танкер водоизмещением 9100 тонн. Еще один пример того, как немцы используют возможность - проявляют инициативу. Союзники, похоже, не делают ни того ни другого.

Берлин, 10 июня

Италия вступила в войну.

Она ударила Францию ножом в спину в то время, когда немцы стоят у ворот Парижа и Франция близка к поражению.

В шесть вечера, когда люди настраивали свои приемники, чтобы послушать последние известия о наступлении германской армии на Париж, диктор объявил: "Через час дуче выступит с обращением к итальянскому народу и ко всему миру. Все германские радиостанции будут передавать его речь".

Час спустя они и передали, с помощью немецкого радиокомментатора, очень кстати оказавшегося на площади Венеции (его для этого отправили в Рим в прошлую субботу, 8 июня), чтобы описать этот взрыв чувств.

Мы поняли, откуда ветер дует, еще около полудня, когда нас на семь вечера пригласили на специальную пресс-конференцию в министерство иностранных дел, чтобы прослушать заявление Риббентропа. В половине пятого в министерстве пропаганды нам показали английский агитационный фильм "У льва есть крылья". Даже с учетом того, что он был снят осенью, мне он показался очень плохим. Высокомерным. Глупым. На шестичасовой пресс-конференции нам преподнесли очередную порцию еженедельной немецкой кинохроники. Снова разрушенные города, мертвые человеческие тела, гниющие конские трупы. Один кадр показывает обугленные останки английского пилота и обломки его сгоревшего самолета. Большинство немцев получают, кажется, садистское удовольствие от этих картин смерти и разрушения. Но я знаю и тех, кто его не испытывает. Некоторые реагируют как обычные человеческие существа.

Я отправился в МИД около семи и вскоре оказался в зале в спрессованной толпе. Это было нечто! В зал, рассчитанный на пятьдесят человек, набилось уже пятьсот. День был жаркий, окна плотно закрыты, и включены горячие прожектора, чтобы Риббентропа можно было хорошо сфотографировать. В одном углу самый мощный из всех радиоприемников, который я когда-либо слышал, извергал речь Муссолини в Риме на площади Венеции. Я уловил достаточно, чтобы понять, что он объявляет о решении Италии вступить в войну на стороне Германии. Я был сыт этим грохотом, спертым жарким воздухом, потасовкой фотографов, и в большинстве своем стоящими там и потеющими газетчиками, и всем остальным. Мы с С. протолкнулись к выходу еще до прибытия Риббентропа. Я вернулся в номер Джо, настроил приемник и поймал из Рима довольно комичный английский перевод речи дуче.

Примерно в то же время перед зданием итальянского посольства разыгрывалась комедия, о которой мне рассказал Ральф. Две-три сотни итальянских фашистов, проживающих в Берлине, орали во всю глотку на маленькой улочке, проходящей от Тиргартена мимо посольства. Немцы вывесили громкоговорители, чтобы толпа могла слушать речь дуче. Потом на балконе появились Риббентроп и Альфиери, новый итальянский посол. Улыбаясь, они произнесли, по словам Ральфа, краткие бессмысленные речи. Тем временем германская армия приближается к Парижу. Похоже, что дела союзников сегодня плохи. В час пятнадцать ночи Рузвельт выступил по радио.

Прошедшей ночью Рузвельта было слышно по радио очень хорошо. Он пообещал оказать немедленную материальную помощь союзникам. Резко критиковал Муссолини за предательство. В здешней прессе и по радио об этой речи ни слова.

На Вильгельмштрассе продолжают считать, что американская помощь придет слишком поздно. Один человек, вернувшийся с аудиенции у фюрера, рассказал мне: фюрер уверен, что с Францией будет покончено к 15 июня, значит, через четыре дня, а с Великобританией - самое позднее к 15 августа! Он говорит, что Гитлер ведет себя так, словно весь мир у его ног, но некоторые генералы, хотя и весьма довольные военными успехами, все же слегка тревожатся за будущее с таким необузданным и фанатичным человеком.

Здесь поговаривают, что французское правительство покинуло Париж. Сегодня вечером немцы подошли к Парижу так же близко, как 1 сентября 1914 года. Это позволило верховному командованию напомнить нам, что сейчас положение немцев гораздо лучше, чем тогда. Во-первых, потому, что их правый фланг сильнее и наступление продолжается западнее Парижа, в то время как в 1914-м оно развернулось восточнее столицы. Во-вторых, там нет действующей британской армии, которая могла бы прийти на помощь французам. В-третьих, нет восточного фронта, поэтому, в отличие от 1914 года, вся германская армия может быть брошена на Париж. (В 1914 году два армейских корпуса были спешно переброшены из Франции, чтобы остановить на востоке русских. Теперь Париж и Лондон расплачиваются за свою недальновидную антирусскую политику! Еще до Мюнхена, даже после Мюнхена, даже год назад они могли направить русских против Германии.)

Сегодня после моего выхода в эфир в ноль сорок шесть мы сидели в кабинете у Д., и он поймал передачу из Нью-Йорка. В ней сообщалось, что лайнер "Вашингтон", набитый американскими беженцами, в основном женщинами с детьми, через день после выхода из Лиссабона на пути в Тэлуэй (Ирландия) на рассвете был остановлен неизвестной субмариной. Ему дали десять минут, чтобы спустить на воду шлюпки, перед тем как он будет отправлен на дно. У Тэсс с дочкой были забронированы места на этот рейс "Вашингтона", но, после того как лайнер отменил запланированный заход в Геную, у нее не было возможности добраться вовремя до Бордо. В итоге, когда десять минут истекли, командир подлодки просигналил: "Извините. Ошибка. Следуйте дальше". Немецкий морской офицер, служивший в прошлую войну командиром подводной лодки, случайно слушал это вместе со мной. Он ужасно разозлился. "Британская подлодка! Никаких сомнений! - воскликнул он. - Эти англичане ни перед чем не остановятся!" Когда я предположил, что лодка могла быть немецкой, капитан сердито добавил: "Не может быть. Да как же! Ведь немецкий командир, совершивший такое, был бы отправлен под трибунал и расстрелян".

Берлин, 12 июня

И все-таки это была германская субмарина - та, что остановила "Вашингтон".

В Берлине официально признали это после целого дня молчания на Вильгельмштрассе. Немцы возлагают вину за происшедшее на госдепартамент и наше посольство. Они утверждают, что наше посольство не проинформировало германское правительство о том, что "Вашингтон" следовал в Ирландию из Лиссабона.

Если правительство об этом не знало, то германская пресса и радио точно знали. Они сообщили об этом за несколько дней до отплытия.

Я пошел в посольство, чтобы все проверить, но там все были расстроены и попросили нас дождаться ответа из госдепартамента, что вполне резонно. Если они и в самом деле не проинформировали немцев, то это была чудовищная ошибка.

Официальное заявление дает здесь еще одно курьезное объяснение. В нем говорится, что "ошибка" произошла из-за того, что командир германской субмарины принял "Вашингтон" за греческий (!) пароход, который они останавливали ранее и которому было приказано изменить курс. Когда на горизонте появилось американское судно, он подумал, что это греческий пароход, не подчинившийся его приказу, и решил его остановить.

Можно задать вопросы: 1. Есть ли у греков хоть одно судно, приближающееся по размерам к "Вашингтону", который является 24-тонным лайнером? Ответ: нет. 2. Почему командир подводной лодки приказал пассажирам и экипажу перейти в шлюпки, прежде чем правильно идентифицировал пароход? 3. Если командир подумал, что это греческий пароход, почему он выжидает десять минут после того, как "Вашингтон" просигналил, что это американское судно? Эти моменты никак не отражены в официальном заявлении. Цензоры разрешили мне упомянуть в эфире только первый вопрос. По их мнению, последние два вопроса были некорректны.

Ввиду подозрительного немецкого предупреждения от 3 июня, когда Берлин заявил, что знает о намерении англичан торпедировать "Вашингтон", я убежден, что Берлин сам отдал приказ потопить этот корабль. Затем они собирались запустить жуткую пропагандистскую кампанию, обвинив в этом преступлении англичан и указав, что германское правительство еще 3 июня предупреждало Вашингтон. Думаю, Риббентроп наивно полагал, что таким образом сможет отравить англо-американские отношения и поставить заслон на пути наших поставок в Британию. Немецкие военные моряки рассказали мне, что подлодка задержала "Вашингтон" точно на рассвете. В сообщениях из Вашингтона говорится, что лайнер немного отставал от расписания. Тогда вполне возможно, что командир немецкой субмарины планировал торпедировать судно, пока темно и его подлодку трудно опознать. Но "Вашингтон" пришел на место не до рассвета, а на два часа позже, чем ожидалось, и командир воздержался от пуска торпеды только из опасения, что при свете дня его лодку опознают как германскую. Она находилась в надводном положении, и поэтому узнать ее было несложно.

После обеда я был в жуткой панике. В три пятнадцать слушал Би-би-си, и там сообщили, что прошлой ночью Женева подверглась бомбардировке, бомбы упали на жилой пригород, есть убитые и раненые. На мгновение я потерял дар речи. Наш дом находится в одном из жилых пригородов.

Чтобы дозвониться до Женевы по срочному вызову, понадобилось несколько часов. Но около восьми я услышал голос Тэсс. Бомбы действительно упали в нашем районе, сказала она, дом задрожал, они угодили в отель на той улице, где мы жили прежде, убито пять или шесть человек, ранено гораздо больше. У них было две воздушные тревоги, и она пряталась с ребенком в подвале. Я сказал, что ей надо приехать с ребенком в Германию, как бы ни ненавистна была нам эта мысль. Сейчас это самое безопасное место. Все пути вернуться домой для них отрезаны.

Одна из газет рекламирует прощальную программу парижского корреспондента Си-би-эс, которая состоится в понедельник ночью. Вероятно, это Эрик Севарейд. Газета цитирует его заключительные слова: "Если в ближайшие дни кто-то будет вещать на Америку из Парижа, это будет уже не под контролем французского правительства". Полагаю, речь идет обо мне. Это моя работа. Это будет самая печальная командировка в моей жизни.

Хотя германское верховное командование об этом и не говорит, но немцы и действительно стоят сейчас у ворот Парижа. Слава богу, Париж не будет разрушен. Французы благоразумно объявили его открытым городом и не станут его защищать. Возникал вопрос, признают ли немцы его открытым городом, но к полуночи выяснилось, что признают.

Взятие Парижа будет страшным ударом для французов и союзников. Восточнее Парижа союзникам удалось прорваться к Шалону.

Берлин, 14 июня

Париж пал. Гитлеровский флаг со свастикой развевается на Эйфелевой башне над Сеной, в том Париже, который я так хорошо знал и любил.

Сегодня утром немецкие войска вступили в город. Мы узнали эти новости по радио в час дня, перед этим четверть часа трубили фанфары, призывая правоверных слушать последние известия. Новостью оказалась военная сводка верховного командования. В ней говорится: "Полный крах всего французского фронта от Ла-Манша до линии Мажино у Монмеди расстроил первоначальный план французского руководства защищать столицу Франции.

Поэтому Париж был объявлен открытым городом. Победоносные войска только что начали вхождение в Париж".

Я завтракал во дворике своего отеля. Большинство посетителей столпилось у громкоговорителя в баре, чтобы послушать новости. Они возвращались к своим столикам, широко улыбаясь, но особого веселья не было, и все продолжили еду.

Фактически Берлин воспринял взятие Парижа так же бесстрастно, как и все остальное на этой войне. Позднее я поехал искупаться в Галензее, было тепло, и я чувствовал необходимость немного расслабиться. Там было полно народу, но я не слышал, чтобы кто-то обсуждал эти новости. Когда прибежали орущие мальчишки-газетчики, из пятисот человек только трое купили экстренные выпуски.

Тем не менее было бы неверным делать вывод, что взятие Парижа ничего не всколыхнуло где-то очень глубоко в сердцах большинства немцев. Здесь он всегда оставался заветной мечтой миллионов. И это помогает стереть горькие воспоминания о 1918 годе, которые так долго, двадцать два года, отягощали немецкую душу.

Несчастный Париж! Я оплакиваю его. Сколько лет он был моим домом, и я любил его, как любят женщину. "Volkische Beobachter" пишет сегодня утром: "Париж был городом фривольности и коррупции, демократии и капитализма, где евреев допускали ко двору, а ниггеров - в салоны. Такой Париж никогда больше не возродится". А верховное командование обещает, что поведение его солдат "будет отличаться от поведения французов в Рейнской области и в Руре, как день от ночи".

Верховное командование сообщает также сегодня: "Второй этап кампании завершился взятием Парижа. Начался третий этап. Это преследование и окончательное уничтожение врага".

Вечером я на полном ходу врезался в дверь "Herald Tribune". Первый раз с тех пор, как ввели светомаскировку, она оказалась закрытой. Здорово порезал нос, но мне залепили его пластырем в ближайшем пункте первой помощи и почти привели меня в чувство, так что я могу отправляться и вести полуночную передачу.

Завтра я, вероятно, поеду в Париж. Ехать мне не хочется. Не хочется видеть, как кованые немецкие сапоги грохочут по улицам, которые я любил.

Берлин, 15 июня

Сегодня я уезжаю в Париж.

У Магдебурга, 15 июня (позднее)

Ночь провели в гостинице у автобана, очень хорошей и современной, и еда лучше, чем в Берлине. Через шесть миль от Берлина по дороге в Потсдам у нас сломалась машина. Задержались на два часа в ожидании другой машины. Чувствую, завтра мы в Париж не попадем. В десять вечера в придорожном ресторане услыхали новость. Верден взят! Тот самый Верден, который стоил немцам шестисот тысяч убитых, когда они пытались взять его в прошлый раз. А на этот раз взяли за один день. В условиях, когда французская армия находится в тупике, а падение Парижа еще больше деморализовало ее. И все-таки задаешься вопросом: что случилось с французами? Немцы заявляют также, что прорвана линия Мажино.

Мобёж, 16 июня

Поднялись в три часа ночи, в четыре из маленькой придорожной гостиницы выехали в Аахен. В Руре мало свидетельств английских ночных бомбардировок. В Аахен приехали в одиннадцать утра. Потом двинулись через Лимбург на Льеж и Намюр. Удивился, что на этой дороге мы видели так мало разрушений. Совсем не похоже на дорогу из Аахена в Брюссель, где большинство городов лежит в руинах. Целый день ехали по долине Мааса. Поразительно мало следов войны. Обед в Шарлеруа. Горестные лица на улицах. В городе нет хлеба, вода - только для питья. Но в маленьком бистро нам дали какое-то мясо и салат.

Купил местную газету "Journal de Charleroi". Она публикует и немецкие, и французские военные сводки. Приказ в газете гласит, что немецкие войска и бельгийская жандармерия будут без предупреждения открывать огонь по любым освещенным окнам. Другое объявление немецкой "Feldkommandatur" требует прекратить все забавы с почтовыми голубями. Еще одно, за подписью главного армейского врача, предписывает всём местным медикам пройти регистрацию. Каждый нарушивший приказ будет наказан. "Никакие объяснения приниматься не будут", - добавляет он.

Сам Мобёж сильно разрушен. Центральная часть города превращена в груды камня, скрученных балок и золы. Один немецкий офицер рассказал нам, что произошло. Немецкие танки попытались пройти через город. Спрятанные в домах французские противотанковые орудия пять или шесть из них подбили. Немцам пришлось отступить. Вызвали самолеты. Они прилетели и сделали свое дело с обычной убийственной эффективностью. Под церковью, рассказал нам комендант, находилось самое большое в городе бомбоубежище. Одна из бомб угодила точно в него. Результат: пятьсот мирных жителей остались лежать погребенными под обломками. Погребены они наглухо, потому что, несмотря на теплый звездный летний вечер, запаха не чувствуется.

Один солдат, родом из Южной Германии, шепнул мне потом: "Да, это пруссаки, они разрушили город". Он, простой немецкий солдат, возмущен таким разгромом. "Всегда страдают простые люди", - говорит он.

Местный комендант, призванный из запаса немецкий бизнесмен, принимает нас в одном из немногих уцелевших в городе зданий. Несколько полученных от него фактов: десять из двадцати четырех тысяч жителей возвратились или благополучно избежали бомбежки и обстрела. Германская армия и вот уже несколько дней немецкие спасатели помогают им не умереть от голода. Они привозят хлеб из Германии. Но вчера, говорит комендант, ему удалось найти немного зерна, и теперь он мелет муку. "Один бизнес, кажется, не сворачивался здесь ни на минуту, ни во время боев, ни после. Местный бордель. Я в конце концов прикрыл его, но мадам пришла ко мне и была очень настырна. "Обычный бизнес, не так ли?" - сказала она. А вчера верховное командование приказало открыть все дома терпимости в той части Франции, которая оккупирована немецкими войсками. Теперь надо посылать за мадам. Она будет рада услышать это", - усмехнулся он.

Мы выпиваем несколько бутылок отличного вина и закусываем крошечными бисквитами, а комендант продолжает с энтузиазмом рассказывать о своих проблемах. Ему явно нравится его работа, и он определенно не похож на старого жестокого прусского хозяина из сказок. В целом весьма гуманная личность. Наверное, скучает по дому. Надеется, что война долго не продлится. Он считает, что это как-то страшнее того, что он пережил за четыре года прошлой мировой войны в этих же местах. Но может быть, это оттого, что все произошло недавно, а старые воспоминания большей частью стерлись из памяти. Как бы то ни было, он рассказывает о своей собаке, своей жене и своей семье.

Наконец мы расстаемся. Ординарец показывает нам наши квартиры в заброшенном доме с уродливой псевдовосточной обстановкой. Этот дом, как мы вскоре установили по гобеленам и разбросанным повсюду бумагам, занимал один из крупных местных банкиров. Французский буржуазный вкус находится на самой низшей ступени развития. Я выбрал для себя одну из семейных спален. Матрас все еще лежит на старомодной двуспальной кровати. Одежда банкира аккуратно развешана в шкафах. Даже его длинное черное пальто висит здесь, можно представить себе его хозяина, толстого, важного, шествующего в нем в церковь по воскресеньям. Он явно покидал дом в большой спешке. Не было времени уложить свой гардероб. Мы заметили внизу на столе остатки завтрака. Трапеза, которая никогда не закончится.

Какой же, должно быть, внезапной переменой в его уютной буржуазной жизни было это поспешное бегство, пока не разрушили город! Здесь, в этом доме, до прошлого месяца царили уверенность, определенный комфорт, респектабельность; безделушки для этого дома собирались всю жизнь. Этот дом и есть чья-то жизнь. А потом - бабах! Бомбардировщики, снаряды. И эта жизнь, подобно домам вокруг, разлетается вдребезги. Уверенность, респектабельность, надежды испарились в один миг. И вы со своей женой, а может быть, и с детьми бредете вдоль дороги, жаждущие глотка воды, словно животные или, в лучшем случае, кто бы мог представить это месяц назад, - словно пещерные люди.

В сумерках трое солдат повели нас на прогулку среди развалин. Прямо у городских ворот неряшливого вида женщина роется в куче кирпичей. Солдаты кричат ей, чтобы прекратила. Уже наступил комендантский час. Она продолжает копаться. Один солдат, сжимая винтовку, идет ее прогнать. Мы слышим ее приглашающий возглас. Она просит его лечь с ней в постель. Ей-богу, здесь не все погибло. Солдат смеется и слегка подталкивает ее, чтобы она ушла прочь. Видимо, она живет в подвале по соседству - как крыса. Мы идем по городу дальше и очень скоро видим ее на развалинах того, что прежде было переулком. Она кричит: "Coucher" - и убегает. Мы бредем по городу и задерживаемся у того, что осталось от церкви. Трудно представить себе, что под этими обуглившимися кирпичами и щебенкой погребены пятьсот женщин и детей.

Возвращаемся в дом нашего банкира с наступлением темноты. Всю ночь мимо дома едут армейские грузовики. Один раз за ночь я слышу, как где-то дальше по дороге стреляют зенитные орудия. Поднимаемся на рассвете, самочувствие неплохое, и едем в направлении Парижа.

Париж, 17 июня

Мне было не до смеха. Когда мы въезжали по знакомым улицам в Париж, у меня внутри все сжималось. Лучше бы мне было не приезжать. У моих немецких спутников при виде города поднялось настроение.

Приехали мы около полудня, и был один из тех очаровательных июньских дней, которыми в это время всегда славился Париж. В мирное время люди ехали бы сейчас на скачки в Лоншамп, или на теннис в Роллан-Гаррос, или беспечно бродили по бульварам под сенью деревьев, или сидели бы в прохладной тени летних кафе.

Первый шок: улицы абсолютно пустынны, магазины закрыты, жалюзи на всех витринах опущены. Именно пустота поражала больше всего. Въехав со стороны Ле-Бурже (я с грустью вспомнил ту ночь, когда бежал оттуда до города, чтобы написать материал о приземлении Линдберга), мы поехали по улице Лафайет. По ней с грохотом неслись немецкие армейские машины и мотоциклы. А на тротуарах ни души. Многочисленные кафе на углу улиц, которые мне были так хорошо знакомы. Столики унесли внутрь, ставни закрыли. И все исчезли - хозяева, гарсоны, посетители. Наши две машины с шумом катили по Лафайет, сигналя на каждом перекрестке, пока я не попросил нашего водителя прекратить.

Вот на углу здание редакции "Petit Journal", где я работал на чикагскую "Tribune", когда в 1925 году первый раз приехал в Париж. Через дорогу от него кафе "Trois Fortes", как много приятных часов провел я там, когда Париж для меня был прекрасным и цветущим; и мой дом!

Мы свернули налево на улицу Пеллетье к Большим Бульварам. Вокруг было пустынно, если не считать нескольких немецких солдат, глазевших на витрины немногих открытых магазинов. Теперь площадь Оперы. Впервые в моей жизни там не было автомобильной пробки, не было и французских полицейских, без толку орущих на водителей застрявших в пробке машин. Фасад здания Оперы закрыт мешками с песком. "Cafe de la Paix", похоже, только открывалось. Одинокий гарсон вытаскивал наружу столы и стулья. Их подхватывали стоявшие на веранде немецкие солдаты. Потом мы свернули к Мадлен, - ее фасад тоже закрыт мешками с песком, - и помчались по улице Рояль. "Ларусс" и "Вебер", я заметил, тоже закрыты. Теперь перед нами знакомый вид. Площадь Согласия, Сена, здание Народного собрания, над которым развевается гигантский флаг со свастикой, а в отдалении купол Дома инвалидов. Минуя министерство морского флота, охраняемого немецким танком, въезжаем на площадь Согласия. Подъехали к отелю "Крийон", где теперь размещается главный немецкий штаб. Наш офицер зашел туда, чтобы узнать, где нас поселят. Я, к неудовольствию сопровождающих нас немецких чиновников, пошел навестить американское посольство, которое находится по соседству. Все, кого я знал, - Буллит, Мэрфи, - ушли на ланч. Я оставил Мэрфи записку.

Нам дали номера в отеле "Скриб", где я часто останавливался в лучшие времена. К моему удивлению и удовольствию, в вестибюле я встретил Демари Бесс и Уолтера Керра, которые продолжали работу после того, как почти все их коллеги уехали. Они поднялись ко мне в номер, и мы поговорили. Уолтер казался еще более нервным, чем прежде, но все таким же славным. Демари невозмутим как обычно. Они с Дороти жили в отеле "Элизи Парк" у Рон-Пуа. За день до взятия Парижа к ним прибежал запыхавшийся хозяин отеля и уговаривал их тоже бежать; все равно он смывается и закрывает отель. Они убедили его оставить отель на них!.. Я расспросил о своих знакомых. Большинство из них покинули Париж.

Демари говорит, что паника в Париже была невообразимая. Все голову потеряли. Правительство не давало никаких распоряжений. Людям велели бежать, и по меньшей мере три из пяти миллионов человек бежали, бежали без вещей, бежали в буквальном смысле слова, на своих ногах, на юг. Кажется, парижане действительно поверили, что немцы будут насиловать женщин и еще хуже обойдутся с мужчинами. Они слышали фантастические истории о том, что происходило, когда немцы оккупировали какой-либо город. Те, кто остался, весьма удивлены корректным поведением армии - пока.

Жители в обиде на свое правительство, которое в последние дни, насколько я понимаю, совершенно пало духом. Оно даже забыло сообщить людям, пока не поздно, что Париж не будет обороняться. Остались французская полиция и пожарные команды. Странно видеть ажанов без их пистолетов. Они регулируют дорожное движение, причем на дорогах - исключительно немецкие армейские машины, или патрулируют улицы. У меня такое ощущение, будто то, что мы наблюдаем сейчас в Париже, - это полное крушение французского общества: коллапс армии, правительства, морального состояния народа. Это слишком страшно, чтобы в это поверить.

Париж, 18 июня

Маршал Петэн попросил о перемирии! Парижане, уже потрясенные всем случившимся, с трудом могут в это поверить. Так же, как и все мы. Что французская армия должна капитулировать, это ясно. Но большинство из нас ожидали, что она сделает, как датская и бельгийская армии, а правительство, как хвастался Рейно, уедет в Африку, где Франция с ее флотом и африканскими армиями сможет продержаться длительное время.

Горожане узнали о поступке Петэна из громкоговорителей, для удобства установленных немцами почти на каждой площади города. Когда поступило первое сообщение, я стоял в толпе французов и француженок на площади Согласия. Для них это был почти смертельный удар. К отелю "Крийон", в котором останавливался Вудро Вильсон во время Мирной конференции, когда разрабатывались условия для Германии, подъехали машины и высадили группу высокопоставленных офицеров. Было много пристальных взглядов через монокли, щелканья каблуками, козыряния. А на площади, равной которой нет в Европе, откуда с одного пятачка вы можете видеть Мадлен, Лувр, чуть ниже по Сене Нотр-Дам, Народное собрание, золотой купол Дома инвалидов, где похоронен Наполеон, потом Эйфелеву башню, над которой сегодня плывет огромная свастика, и, наконец, Елисейские Поля, Триумфальную арку, - люди на площади Согласия не замечают суеты перед главным германским штабом в "Крийоне". Они уставились в землю, потом друг на друга. Они говорили: "Петэн капитулирует! Что это значит? Кто нам объяснит?" И не было никого, у кого хватило сил ответить.

Вечерний Париж странный и неузнаваемый. Комендантский час с девяти вечера - за час до наступления темноты. Действует светомаскировка. Улицы ночью темные и пустынные. Париж с яркими огнями, смехом, музыкой, женщинами на улицах - где все это? И что это?

Заметил сегодня что-то вроде открытого братания между немецкими солдатами и местными жителями. Большинство солдат, кажется, австрийцы, они хорошо воспитаны и немного говорят по-французски. Большинство немецких военных ведут себя как наивные туристы, и это приятный сюрприз для парижан. Это покажется смешным, но у каждого немецкого солдата в руках фотоаппарат. Я их тысячами видел сегодня, фотографирующих Нотр-Дам, Триумфальную арку, Дом инвалидов. Тысячи немецких солдат толпятся у могилы Неизвестного солдата, где под аркой до сих пор горит огонь. Они обнажают свои блондинистые головы и стоят там, созерцая.

Вчера в Париже появились две газеты: "La Victoire" (т. е. "Победа", вот ведь насмешка судьбы!) и "Le Maten". Вчера в посольстве я видел Бюйо-Варийа, издателя "Le Maten". Мне сказали, что он горит желанием ублажить немцев и считает, что его газета стартует в благоприятных условиях. Она уже начала нападать на Англию и обвиняет ее в том, что Франция оказалась в таком тяжелом положении! "La Victoire", издаваемая каким-то маньяком, призывает парижан никогда больше не называть немцев "бошами". Ее вчерашняя редакционная статья заканчивалась приветственными словами: "Vive Paris! Vive la France!"

Париж, 19 июня

Перемирие будет подписано в Компьене! В том самом спальном вагоне маршала Фоша, который присутствовал при подписании другого перемирия - 11 ноября 1918 года в Компьенском лесу. Французы ничего пока не знают. Немцы держат это в секрете. Я узнал сегодня по чьему-то недосмотру.

В шестнадцать тридцать военные потащили меня в Компьен. То была ошибка. Им не следовало этого делать. Но перепутали приказы, и еще до того, как успели разобраться, я уже был там. Вчера Гитлер и Муссолини встречались в Мюнхене, чтобы выработать условия перемирия для Франции. Когда мы выезжали, я вспомнил, как вчера полушутя спросил у одного чиновника из германского МИДа, не собирается ли Гитлер (слухи об этом ходили) настаивать, чтобы перемирие было подписано в Компьене. Ему не понравился мой вопрос, и он сухо ответил: "Конечно нет".

Но когда мы в шесть вечера прибыли на место, немецкие саперы яростно крушили стену музея, где решено было хранить личный вагон Фоша, в котором в 1918 году было подписано перемирие. Это здание было построено на деньги Артура Генри Флеминга из Пасадены, штат Калифорния. До нашего отъезда саперы, действуя пневматическими отбойными молотками, разрушили стену и вытащили вагон из укрытия.

План заключается в том, рассказывают мне нацисты, чтобы поставить вагон точно на то место на маленькой полянке в Компьенском лесу, на котором он стоял в пять часов утра 11 ноября 1918 года, и заставить французов подписать это перемирие здесь... Мы обсудили технические детали проведения радиопередачи с разными военными и чиновниками. Программа будет впечатляющая, но трагичная для американцев. Какой-то полковник провел меня в вагон перемирия. Разложенные на столе карточки показывают, где кто сидел во время исторической встречи в 1918 году.

Возвращаясь под вечер в Париж, мы остановились у дороги, огибающей лесистые холмы между Компьеном и Сенли. На этой дороге разбомбили небольшую французскую колонну. На четверть мили вдоль дороги разбросано двадцать торопливо вырытых могил. Чуть присыпанные землей лошадиные трупы все еще воняют. У дороги стояло 75-миллиметровое орудие и валялись разные предметы одеяла, шинели, башмаки, носки, винтовки, боеприпасы и т. п., - судя по всему, были брошены в большой спешке. Я взглянул на дату изготовления орудия. 1918-й! Французы защищали здесь самую важную дорогу к столице с помощью артиллерии времен прошлой мировой войны!

Для меня все еще остается загадкой, как Гитлеру удалось так легко выиграть эту кампанию. Признано, что французы сражались в городах. Но в городах не могло сражаться много солдат из подготовленных миллионов, им там негде было развернуться! Но они не воевали и на полях сражений, как во всех других войнах. На двадцать футов от дороги колосья не тронуты солдатскими башмаками или колесами десятков тысяч машин. Это не значит, что французы не сражались доблестно во множестве других мест. Наверняка сражались. Но не было организованного, хорошо продуманного сопротивления, как в прошлой войне. Судя по тому, что я видел, французы позволили немцам навязать новый тип ведения боевых действий. Они велись в основном вдоль главных дорог, редко - по какой-то линии, пересекающей эту страну. А на дорогах у немцев было все, что нужно для успеха: подавляющее превосходство в танках и авиации - главных средствах ведения войны на коммуникациях. Вчера вечером один солдат-австриец пояснил мне, что все было неправдоподобно просто. Они шли по дорогам с танками при поддержке артиллерии с тыла. Какое-либо серьезное сопротивление встречали редко. Огонь вели из траншей или с укрепленных позиций. Немецкие танки с прочной броней обычно не обращали на это внимания, просто продолжали движение по дороге. Подразделения пехоты, едущие следом на грузовиках, и легкая артиллерия уничтожали огневые точки и пулеметные гнезда. Время от времени, если сопротивление было чуть посильнее, они по телефонной связи, либо по радио, либо с помощью сигнальной связи запрашивали поддержку артиллерии из тыла. Если и большие орудия не могли его преодолеть, вызывали самолеты, которым это неизменно удавалось. Так и шло, сказал он, день за днем.

Продолжаю задаваться вопросом: если французы собирались обороняться всерьез, почему они не взорвали главные дороги? Почему осталось в целости так много стратегически важных мостов? Вдоль дорог то здесь, то там попадаются противотанковые заграждения, это несколько бревен, или камней, или груда обломков, но никакого серьезного препятствия для танков. Ни одного настоящего противотанкового рва, которые швейцарцы строили тысячами.

Это была война машин, которая велась по магистральным дорогам, и оказалось, что французы к ней не были готовы, они не смогли ее осмыслить и не имели средств, чтобы ее остановить. Это невероятно!

Прошлой ночью генерал Глайзе фон Хорстенау (австриец, бессовестно предавший Шушнига и назначенный теперь Гитлером главным официальным историографом этой войны) изложил ситуацию иначе. Его идея заключается в том, что Германия захватила союзников в один из тех редких исторических моментов, когда в течение нескольких недель, месяцев или лет наступательное оружие превосходит оборонительное. Он поясняет, что такая фантастическая кампания могла, видимо, осуществиться только летом 1940 года. Если бы ее отложили до следующего лета, союзники уже имели бы оборонительное оружие противотанковые, зенитные орудия, истребители, - способное вывести из строя наступательные средства Германии. Результатом, по его мнению, было бы нечто вроде такой же тупиковой ситуации, которая сложилась на западном фронте в 1914-1918 годах, когда оборонительные и наступательные силы были примерно равны.

И еще: я не думаю, что потери с обеих сторон были велики. Так мало видишь могил.

Париж, 20 июня

Те, кто ездил вчера в Орлеан и Блуа, рассказывают жуткие вещи. Вдоль дороги они видели, по их оценкам, около 200 000 беженцев - люди всех сословий, бедные и богатые, лежат на обочинах дорог или на опушках леса, умирая от голода, - без пищи, без воды, без крова, лишенные всего.

Это только малая часть того множества тех миллионов людей, которые покинули Париж и другие города перед приходом немцев. Они бежали по дорогам страшно напуганные, со своими пожитками на спине, или на велосипедах, или в детских колясках, с детьми на руках. Дороги быстро оказались запруженными. Войска тоже пытались воспользоваться ими. Прилетели немцы и начали бомбить эти дороги. Появились убитые и умирающие от ран. И нет пищи, нет воды, негде укрыться, некому позаботиться. Буллит оценивает число беженцев между Парижем и Бордо в семь миллионов. Если срочно не будут приняты какие-то меры, все они окажутся перед лицом голодной смерти. Германская армия немного помогает, но не так уж сильно. Она сама вынуждена привозить для себя продовольствие из Германии. Красный Крест делает что может, но этого явно недостаточно.

Гуманитарная катастрофа, какой не было даже в Китае. (А сердца скольких французов или других европейцев были тронуты, когда наводнение, эпидемия голода или война уносили жизни миллионов китайцев?)

Завтракал с Буллитом в его резиденции. Он все еще потрясен случившимся. Он рассказал, что, хотя Гитлер, Риббентроп и Геббельс ненавидят его так же сильно, как проклинают Рузвельта, германские военные власти оказали ему необходимые почести. Нацисты потребовали от представителей трех американских пресс-ассоциаций обещания не встречаться с Буллитом и даже не заходить в американское посольство (это обещание они твердо держали, однако Фред Ошер имел мужество позвонить по телефону в посольство и засвидетельствовать свое почтение). Я считаю, что, несмотря на давление нацистов, у меня нет никаких обязательств и я не могу не быть здесь свободным американским гражданином, и с радостью принял приглашение посла, которого я знаю много лет. Самым болтливым гостем на ланче был М. Анри-Эй{35}, сенатор и мэр Версаля. Он один из немногих политиков, удержавшихся на своей должности. Его обида на англичан, высказанная в беседе за ланчем, сопоставима только с его обидой на немцев. Не знаю, кого он больше осуждал за крах Франции, он поливал грязью и тех и других. Он был сильно возмущен. Вчера, по его словам, один молодой немецкий офицер ворвался в его кабинет в мэрии Версаля и бесцеремонно приказал отремонтировать его машину. Если через час машина не будет готова, сказал немец, М. Анри-Эй будет арестован. Для мэра-сенатора это было слишком.

"Сэр, - сказал он, по его словам, немцу, - вы разговариваете с французским сенатором и мэром Версаля. Я немедленно доложу о вашем поведении вашему начальству в Париже".

После этого он сразу, хотя у него и плохо с бензином, помчался в Париж, чтобы выполнить свое обещание.

Париж, 21 июня

В том же самом месте, на небольшой поляне в Компьенском лесу, где 11 ноября 1918 года в пять часов утра было подписано перемирие, положившее конец мировой войне, Адольф Гитлер вручил сегодня свои условия перемирия Франции. Чтобы германский реванш был полным, встреча немецкого и французского уполномоченных состоялась в личном вагоне маршала Фоша, где тот предъявлял условия перемирия Германии двадцать два года назад. Использовали даже тот самый стол в ветхом старинном вагоне. А сквозь окна мы видели Гитлера, восседающего на том самом месте, где сидел Фош, когда диктовал условия того договора.

Унижение Франции и французов было полным. И все же в преамбуле к условиям перемирия Гитлер заявил, что выбрал это место не из мести, а только для того, чтобы исправить старую ошибку. По поведению французских делегатов я понял, что разницы они не почувствовали.

Германские условия нам пока неизвестны. В преамбуле говорится, что генеральная линия их такова: 1) предотвратить возобновление боевых действий; 2) предоставить полные гарантии нейтралитета Франции, необходимые Германии для продолжения ее войны против Англии; 3) заложить фундамент для мирного сосуществования, основой которого должны стать репарации за несправедливость, причиненную Германии силой. Последний пункт, видимо, означает: реванш за поражение 1918 года.

Вечером Керкер для Эн-би-си и я для Си-би-эс в совместной получасовой передаче постарались, как смогли, описать сегодняшнее потрясающее представление. Думаю, передача получилась хорошая.

Мирные переговоры начались в три пятнадцать дня. Теплое июньское солнце освещало громадные вязы и сосны, отбрасывавшие приятную тень на лесные аллеи, когда появился Гитлер в сопровождении германских полномочных представителей. Он вышел из машины перед французским монументом Эльзас-Лотарингии, стоящим в конце аллеи, примерно в двухстах ярдах от поляны, где на том же самом месте, что и двадцать два года назад, их ожидал вагон перемирия.

Монумент Эльзас-Лотарингии, я заметил, был покрыт немецкими боевыми знаменами так, чтобы невозможно было ни разглядеть его, ни прочитать на нем надпись. Но я видел его несколько лет назад. Огромный меч, представляющий собой меч союзников, вонзается своим острием в большого жалкого орла, олицетворяющего бывшую империю кайзера. Внизу надпись на французском языке гласит: "Героическим солдатам Франции... Защитникам страны и справедливости... Доблестным освободителям Эльзас-Лотарингии".

Я вижу в бинокль, что фюрер останавливается, бросает взгляд на монумент и изучает флаги рейха с большими свастиками посередине. Затем он медленно направился в нашу сторону, к маленькой поляне в лесу. Я наблюдал за выражением его лица. Оно было важным, серьезным, но все-таки отражало жажду мести. Его пружинистая походка символизировала триумфатора-завоевателя, покорителя мира. Было в выражении его лица и еще нечто такое, что трудно описать. Какое-то мелочное внутреннее удовольствие от присутствия при этом великом повороте судьбы - повороте, который он сам и совершил.

Теперь он подходит к маленькой лесной поляне. Останавливается и неторопливо осматривается вокруг. Поляна эта круглая, диаметром около двухсот ярдов, и спланирована как парк. Ее окружают кипарисы, за ними высятся огромные лесные вязы и дубы. В течение двадцати двух лет это место было одной из национальных святынь Франции. Мы ведем наблюдение, стоя на почтительном расстоянии по периметру поляны.

Гитлер задерживается и пристально смотрит вокруг. В стоящей за его спиной группе другие полномочные представители Германии. Геринг, сжимающий в руке свой маршальский жезл, он одет в небесно-голубую форму военно-воздушных сил. Все немцы в форме. Гитлер в двубортном сером кителе с Железным крестом на левом нагрудном кармане. Рядом с Герингом два немецких военачальника: генерал Кейтель, глава верховного командования, и генерал фон Браухич, главнокомандующий сухопутными войсками. Возраст обоих приближается к шестидесяти, но выглядят они моложе, особенно Кейтель, который имеет щеголеватый вид в своей чуть сдвинутой набок фуражке.

Еще там находится Эрих Рёдер, гросс-адмирал германского флота, в синей морской форме с неизменным стоячим воротником, который носят обычно все немецкие морские офицеры. В гитлеровской свите двое гражданских - министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп, в мышино-сером мундире министерства иностранных дел, и Рудольф Гесс, заместитель Гитлера, в серой партийной униформе.

Сейчас три часа восемнадцать минут. На небольшом флагштоке посередине поляны поднимается личный штандарт Гитлера.

Там же, в центре, стоит, возвышаясь примерно на три фута над землей, большая гранитная глыба. Гитлер, в сопровождении остальных, медленно подходит к ней, делает шаг вперед и читает надпись, выбитую крупными буквами на камне. Она гласит: "ЗДЕСЬ 11 НОЯБРЯ 1918 ГОДА НЕ УСТОЯЛА ПРЕСТУПНАЯ ГЕРМАНСКАЯ ГОРДЫНЯ ГЕРМАНСКОЙ ИМПЕРИИ... ПОБЕЖДЕННАЯ СВОБОДНЫМИ НАРОДАМИ, КОТОРЫЕ ОНА ПЫТАЛАСЬ ПОРАБОТИТЬ".

Гитлер читает ее, и Геринг читает ее. Все они читают надпись, стоя в тишине под июньским солнцем. Пытаюсь уловить выражение лица Гитлера. Я нахожусь всего лишь в пятнадцати ярдах от него и в бинокль вижу его так, словно он стоит прямо передо мной. Много раз наблюдал я это лицо в великие моменты жизни Гитлера. Но сегодня! Оно источает презрение, гнев, ненависть, жажду мести, триумф. Он отходит от монумента и ухитряется даже этим шагом мастерски изобразить презрение. Он пренебрежительно и злобно оглядывается на камень, злобно, это чувствуется, потому что не может стереть эту ненавистную, раздражающую надпись одним взмахом своего высокого прусского сапога. Он медленно обводит взглядом поляну, и теперь, когда его глаза встречаются с нашими, осознаешь всю глубину его ненависти. Но и его торжество тоже - реваншистская торжествующая ненависть. Неожиданно, будто оттого, что лицо не дает полную картину его эмоций, он принимает и соответствующую его настроению позу. Резко хлопает себя руками по бедрам, расправляет плечи, широко расставляет ноги. Великолепная поза для выражения полного пренебрежения и испепеляющего презрения к этому месту и ко всему тому, что в течение двадцати двух лет оно символизировало, ибо оно было свидетелем унижения Германской империи.

Наконец Гитлер ведет свою компанию к другому гранитному камню, поменьше, стоящему в пятидесяти ярдах от первого. На этом месте размещался железнодорожный вагон, в котором во время переговоров о перемирии жили с 8-го по И ноября 1918 года германские представители. Гитлер бросает взгляд на надпись: "Германские представители". Мне видно, что камень установлен между старыми проржавевшими рельсами, теми самыми, на которых стоял двадцать два года назад немецкий вагон. Недалеко от края поляны высится большая статуя маршала Фоша из белого камня. Он изображен таким, каким вышел утром 11 ноября 1918 года из вагона перемирия. Гитлер проходит мимо, похоже, не видит.

Время пятнадцать двадцать три, и немцы направляются к вагону перемирия. Минуту-другую стоят, беседуя, на солнышке около вагона. Затем Гитлер поднимается в вагон, за ним все остальные. Сквозь окна вагона нам все отлично видно. Гитлер занимает то место, где сидел во время подписания условий перемирия в 1918 году маршал Фош. Остальные рассаживаются вокруг него. Четыре стула напротив Гитлера остаются свободными. Французы еще не появились. Но ждать приходится недолго. Точно в три тридцать они выходят из машины. Они прилетели из Бордо на ближайший аэродром. Они тоже бросают взгляд на мемориал Эльзас-Лотарингии, но мельком. Затем в сопровождении трех немецких офицеров идут по аллее. Теперь, когда они вышли на освещенную солнцем поляну, мы видим их.

Генерал Хюнтцигер, в выцветшей форме цвета хаки, генерал ВВС Бержере и вице-адмирал Ле Люк, оба в темно-синих мундирах, М. Ноэль, посол Франции в Польше. Немецкий почетный караул, выставленный у входа на поляну, встает по стойке "смирно", но "на караул" не берет.

Это черный час в истории Франции. Французы смотрят только прямо перед собой. Лица мрачные, напряженные. Они - олицетворение трагического величия.

Французы чопорно шествуют к вагону, где их встречают два немецких офицера, генерал-лейтенант Типпельскирх, начальник интендантской службы, и полковник Томас, начальник личного штаба Гитлера. Немцы отдают честь. Французы отдают честь. Обстановка, как говорят европейцы, "корректная". Честь отдают, но никаких рукопожатий.

Дальше мы наблюдаем за происходящим через пыльные окна старого спального вагона. Гитлер и остальные германские руководители встают, когда французы входят в кабинет. Гитлер вскидывает руку в нацистском приветствии. Риббентроп и Гесс тоже. Мне не видно, отвечает М. Ноэль на приветствие или нет.

Гитлер, насколько мы можем видеть сквозь стекла, не говорит ни слова ни французам, ни кому бы то ни было. Он кивает сидящему рядом с ним генералу Кейтелю. Нам видно, что генерал Кейтель раскладывает документы. Затем начинает читать. Он читает преамбулу к германским условиям перемирия. Французы сидят с каменными лицами и внимательно слушают. Гитлер и Геринг сидят, уставившись в зеленую крышку стола.

Чтение преамбулы занимает всего несколько минут. Гитлер, как мы наблюдаем вскоре, не намерен задерживаться надолго. В пятнадцать часов сорок две минуты, то есть через двенадцать минут после прибытия французов, Гитлер встает, чопорно отдает честь и выходит из кабинета в сопровождении Геринга, Браухича, Рёдера, Гесса и Риббентропа. Французы, как каменные изваяния, остаются за зеленым столом. С ними остается генерал Кейтель. Он начинает зачитывать подробное изложение условий перемирия...

Гитлер и его помощники направляются по аллее к монументу Эльзас-Лотарингии, где их ожидают машины. Когда они проходят мимо почетного караула, немецкий оркестр начинает играть два национальных гимна: "Deutschland uber Alles" и "Horst Vessel". Вся церемония, в ходе которой Гитлер достиг новой вершины своей головокружительной карьеры, а Германия отомстила за поражение 1918 года, длится четверть часа.

Париж, 22 июня

Слишком устал, чтобы описывать сегодняшний день. Вот что я передал в эфир: "Перемирие подписано. Перемирие между Францией и Германией было подписано ровно в восемнадцать пятнадцать по летнему германскому времени, то есть час двадцать пять минут назад... Подписано оно было здесь, в старом железнодорожном вагоне посреди Компьенского леса, где было заключено перемирие 11 ноября 1918 года... Сейчас это перемирие, хотя оно и подписано французами и немцами, еще не вступило в силу. Нам сообщили, что французская делегация вылетает на специальном самолете в Италию. Когда она прибудет туда, Италия выдвинет условия прекращения своей войны с Францией... Как только французы и итальянцы подпишут перемирие, немцам будет передано сообщение. Те немедленно проинформируют французское правительство в Бордо. И тогда по истечении шести часов останавливаются боевые действия, прекращается огонь, приземляются самолеты и заканчивается кровопролитие. Это означает: между Германией и Италией, с одной стороны, и Францией - с другой. Война с Британией, конечно, продолжается...

Мирные переговоры прошли гораздо быстрее, чем ожидалось. Было множество телефонных переговоров и многократный обмен телеграммами между французами, находящимися здесь, и теми, кто в Бордо. Одним из маленьких чудес этой войны была линия телеграфной связи с Бордо, которая шла прямиком через обе линии фронта, где до сих пор ведутся бои.

А вчера поздно ночью немцам и французам удалось установить и телефонную связь между полномочными представителями здесь в Компьене и французским правительством в Бордо. Несколько минут назад я слушал запись первого, после того как была установлена связь, разговора. Это интересная, если не печальная, запись для истории.

Немцы протянули телефонную линию до Тура на реке Луаре. Там немецкие инженеры перебросили провода по мосту через реку, где линию подключили каким-то хитрым образом к французской телефонной станции, которая соединила ее с Бордо. Слышно, как немецкий телефонист говорит: "Привет, Бордо! Привет, французское правительство в Бордо!" Он сказал это и по-французски, и по-немецки. Жутко прозвучало, и для французов, должно быть, тоже, когда он сказал по-французски: "Говорит штаб германской армии в Компьене, вызываем французское правительство в Бордо". Связь была отличная, и мы очень хорошо слышали телефониста. Потом линию предоставили французскому правительству и его представителям здесь.

Так и продолжались переговоры о прекращении войны всю прошлую ночь и сегодняшний день. Французская делегация периодически возвращалась из своей палатки в вагон для дальнейших переговоров с генералом Кейтелем. Около полуночи переговоры прервали, и немцы отвезли французских делегатов, хотя у них и были приготовлены койки в палатке, в Париж, расстояние до которого примерно пятьдесят миль, где они и провели ночь. Наверное, город показался им чужим.

Утром французские представители вернулись в Компьенский лес. Около половины одиннадцатого мы увидели, как они заполняют старый пульмановский вагон маршала Фоша. Они сидели около получаса, потом приехал генерал Кейтель. Мы видели сквозь стекла, что они беседуют и просматривают разные документы. В половине второго устроили перерыв, чтобы французы смогли в последний раз связаться со своим правительством в Бордо.

И вот наступил великий момент. В восемнадцать пятьдесят находящиеся в вагоне джентльмены начинают ставить свои подписи под германскими условиями перемирия. Генерал Кейтель поставил подпись от имени Германии, генерал Хюнтцигер - от имени Франции.

Через несколько секунд все было кончено".

А потом я ухожу из эфира, чтобы предоставить слово Керкеру, который должен провести свою часть передачи. Мне известно, что у немцев в вагоне перемирия есть скрытые микрофоны. Разыскиваю в лесу машину с громкоговорителем. Меня никто не останавливает, поэтому задерживаюсь, чтобы послушать. Как раз момент перед подписанием перемирия. Слышу утомленный, дрожащий голос генерала Хюнтцигера. Записываю его точные слова по-французски. Они произносятся медленно, с большим усилием, по одному. Он говорит: "Я объявляю, что французское правительство приказало мне подписать эти условия перемирия. Я желаю зачитать личное заявление. Вынужденная силой оружия прекратить борьбу, в которой мы участвовали на стороне союзников, Франция осознает навязанные ей весьма жесткие условия. Франция имеет право рассчитывать, что на будущих переговорах Германия проявит дух, который позволит двум великим соседним странам мирно жить и трудиться".

Затем я слышу скрипение перьев, несколько приглушенных замечаний на французском. Позднее кто-то из наблюдавших через окно рассказывал мне, что, когда подписывали документ, адмирал Ле Люк с трудом сдерживал слезы. Потом звучит низкий голос Кейтеля: "Прошу всех членов германской и французской делегаций встать, чтобы выполнить долг перед храбрыми немецкими и французскими солдатами, которые это заслужили. Давайте почтим вставанием память всех, кто пролил кровь за свое отечество, и всех тех, кто погиб за свою страну". Все встают, и наступает минута молчания.

Как только я закончил говорить в микрофон, мне на лоб упала капля дождя. Сквозь деревья я видел на дороге беженцев, медленно и устало тянувшихся мимо - пешком, на велосипедах, в повозках, немногие на грузовиках - нескончаемой вереницей. Они были измождены и находились в каком-то оцепенении, у тех, кто шел пешком, сбиты ноги, и они не знали еще, что теперь война очень скоро закончится.

Я вышел на поляну. Небо затянуло, начинался дождь. Целая армия немецких саперов с веселыми криками уже начала двигать вагон перемирия.

- Куда? - спросил я.

- В Берлин, - ответили они.

Париж, 23 июня

Кажется, мы вчера всех опередили. Раньше всех сообщили о заключении перемирия, не говоря уж о том, что подробно его описали. Некоторые из тех, кто нам помогал, получают нагоняй. До сегодняшнего утра я понятия не имел, что мы были первыми. Утром Уолтер Керр рассказал мне, что прошлой ночью поймал несколько американских радиопередач. Часа два-три, говорит он, мы были единственными с этими новостями. Кое-кто из наших комментаторов уже начал нервничать, когда время шло, а подтверждения все не было. Они, наверное, вспоминали преждевременное сообщение UP о подписании перемирия 7 ноября 1918 года.

Первый раз за неделю ночью поспал и чувствую себя немного лучше. Позавтракал в полдень в "Cafe de la Paix" с Джо Харшем и Уолтером. Пили кофе со сливками и бриошами, солнце на террасе было теплым и ласковым. В час дня отправились к "Филиппу", где у нас был приятный ланч, первый приличный ланч со дня приезда.

Потом мы с Джо совершили небольшое "сентиментальное путешествие". Пешком, потому что ни машин, ни автобусов, ни такси нет. Мы шли по Вандомской площади и рассуждали о Наполеоне. Потом продолжили свой путь через Тюильри. Мне стало как-то легче, когда увидел, как много там детей. Они качались на качелях. Крутилась заполненная детьми карусель, пока какой-то разгневанный ажан не закрыл ее неизвестно почему (выслуживался перед немцами?).

Был великолепный июньский день, и мы остановились, чтобы полюбоваться из Тюильри (я - точно в миллионный раз) видом на Елисейские Поля с силуэтом Триумфальной арки на горизонте. Вид был хорош как всегда. Потом пошли через Лувр и пересекли Сену. Рыболовы, кал обычно, свесили с берега свои удочки. Я подумал: "Наверняка так будет до скончания Парижа, до скончания мира... люди с удочками на Сене". Остановился, чтобы в тысячный раз посмотреть, - после всех пережитых лет, - может, удастся стать свидетелем хоть небольшой поклевки у кого-нибудь из них. Однако, хотя они без конца дергали свои удочки, никто ничего не поймал. Я никогда не видел рыбы, пойманной в Сене.

Дальше вдоль Сены к Нотр-Дам. От главного портала мешки с песком уже убраны. Мы остановились, чтобы осмотреть собор. Внутри него было слишком много света - из оригинального окна в виде розы и двух окон в поперечных нефах. А со стороны реки, откуда мы подходили, фасад выглядел грандиозно, готика во всем ее великолепии. Мы обошли собор вокруг.

Потом я стал гидом для Джо. Повел его в соседнюю церковь Сен Жюльен ле Повр, самую старую в Париже, потом по маленькой улочке мимо "Отель-дю-Каво", в винных погребах которого провел в молодые годы столько вечеров. Немного дальше я показал ему бордель на другой стороне улочки шириной восемнадцать футов напротив полицейского участка. Шлюхи, очевидно, сбежали, как почти все приличные люди Франции. Затем миновали Музей Клюни, который был закрыт, задержавшись у памятника Монтеню с его крылатой фразой о том, что Париж это "слава Франций". Рядом с Сорбонной выпили пива в пивной "У Бальзара", где я провел множество ночей в первые мои годы жизни в Париже. Затем, поскольку это было "сентиментальное путешествие", явное и бесстыдное, мы очутились на бульваре Сен-Мишель, потом по улице Вожирар дошли до "Отель-де-Лис-бон", где я прожил два года во время первого приезда в Париж. "Лисбон" был таким же грязным и ветхим, как тогда. Но, судя по объявлению, у них появилась ванная комната. Когда я здесь жил, таких признаков цивилизации у них не было.

Дальше с Сен-Мишель свернули к Пантеону, а потом прошлись по Люксембургскому саду, как всегда прекрасному и как всегда заполненному детьми, при виде которых я опять повеселел, и были статуи французских королев вокруг главного пруда, где детвора пускала кораблики, и в стороне стоял дворец, и прелестная девушка сидела под статуей королевы такой-то, правившей, как я успел заметить, когда мы оторвали взгляд от красотки, в тысяча сто каком-то году.

Потом был Монпарнас с аперитивами на тротуаре возле "Ротонды", и на другой стороне улицы "Дом", как обычно заполненный сумасшедшими, а за большим столом общество француженок, буржуа средних лет, явно выходящих из оцепенения, судя по тому, как они раздражались при виде девиц (они ведь прежде всего француженки!), пытавшихся "подцепить" немецких солдат.

А затем двинулись в обратный путь, выпили в "Маго" напротив Сен-Жермен-де-Пре, массивная башня которого, казалось, сегодня, как никогда, излучала покой, дальше вниз по улице Бонапарта мимо книжных и художественных лавочек, таких цивильных, мимо дома, где мы с Тэсс жили в 1934 году. Опять перешли через Сену, и Джо захотелось прогуляться по саду Пале-Руайаль, что мы и сделали, в нем было так же спокойно, как всегда, не считая гудящих немецких самолетов над головой.

И оттуда - в наш отель, забитый немецкими солдатами, с движущейся по бульвару перед ним длинной колонной немецкой артиллерии. Вернулся из Парижа. Выехали оттуда в семь утра и двинулись по "полям сражений" (точнее, по разрушенным городам, где в эту войну велись сражения) в Брюссель. Немецкие офицеры и чиновники сказали, что не прочь еще разок как следует пообедать перед возвращением в фатерлянд, поэтому я отвез их в таверну "Руайаль". Мы навалились на закуски, бифштексы, горы овощей и свежую клубнику со сливками и запили все это двумя бутылками отличного "Шато Марго".

По пути в Брюссель мы проезжали через Компьен, Нуайон, Валенсьен и Мо все сильно разрушены. Но, кроме как в городах, я нигде не видел следов тяжелых боев. То там, то здесь брошенные танки и грузовики союзников, но вдоль дорог никаких признаков серьезного сопротивления французов. В городах французы и бельгийцы все еще выглядят подавленными, но не слишком озлобленными, как можно было бы ожидать. Так же, как везде, они исключительно корректны по отношению к немцам.

Атташе германского посольства в Брюсселе провожал нас до самого Лувена, и причина этого вскоре прояснилась. В Лувене нас подвезли прямо к обугленным руинам библиотеки. Только мы вышли из машин, как к нам, якобы случайно, подъехал на велосипеде местный священник и поприветствовал нас. Так получилось, что он вроде бы был в хороших отношениях с чиновником германского посольства. И затем они оба изложили историю, которую пропагандисты преподнесли мне пару недель назад на этом же самом месте, а именно - что библиотеку подожгли перед отступлением англичане.

Признаюсь, было несколько моментов, которые меня смущали. Абсолютно не пострадало ни одно из соседних зданий, а некоторые находятся в каких-то пятидесяти футах отсюда. В них даже окна целы. Немцы с бельгийским священником без конца твердили об этом в доказательство того, что немецкие бомбы в библиотеку не попадали. В то же время я замечаю две небольшие пробоины в башне, которая все еще держится. Сброшенные на библиотеку зажигательные бомбы не повредили бы соседние дома. Правда, если бы их сбросили много, то некоторые могли не попасть в цель и поджечь дома по соседству.

Священник, сказавший, что он был одним из библиотекарей, разъяснил, что бесценные манускрипты хранились в подвале в огнеупорных сейфах. Потом он утверждал, что англичане начали поджог с подвала и огонь проник в хранилище. И он, и немцы без конца подчеркивали, что по виду обугленных обломков, перекрытий и всего прочего ясно, что пожар начался с подвала. Но мне это не показалось очевидным.

Добравшись к заходу солнца до германской столицы, мы не поехали по дороге Маастрихт - Аахен, так как наших немцев предупредили в германском посольстве в Брюсселе, что таможенники рейха будут с нами очень строги. А обе наши машины были доверху нагружены трофеями, приобретенными за марки, которые французам навязали по грабительскому курсу: двадцать франков за одну марку. Немецкие офицеры и чиновники совершили налет на Париж, скупив костюмы, отрезы шотландской шерсти, дамские сумочки, шелковые чулки, духи, нижнее белье и т. п. Несколько часов мы колесили по дорогам, пытаясь найти одинокий таможенный пункт. Чем ближе мы подъезжали к границе, тем больше нервничали немцы. Офицер из верховного командования, один из самых порядочных из всех, кого я знаю, без конца повторял, какой это будет для него позор, если его в форме задержат с поличным при провозе такого количества барахла. Он рассказал, что его коллеги офицеры так оскандалились, злоупотребив своими возможностям, что несколько дней назад Гитлер дал строгое указание таможенникам отбирать у возвращающихся солдат и офицеров все, что найдут. В конце концов я предложил взять все на себя, если дело дойдет до досмотра, и сказать таможенникам, что вся добыча моя.

Небольшая долина восточнее Льежа была к вечеру зеленой и прохладной, и там почти не было следов войны, не считая одной разрушенной деревни и взорванных мостов на железной дороге в Аахен. Наконец мы прибыли на германскую границу. Наш водитель, рядовой солдат, тоже, конечно, накупивший немало товаров, так нервничал, что готов был выскочить и убить таможенника. Но наш офицер из верховного командования говорил твердо и убедительно, и мы проехали со всей своей добычей.

В Аахен приехали как раз вовремя, чтобы успеть на ночной поезд до Берлина. Продрогший и измученный от недосыпания, я забрался на верхнюю полку и сразу же провалился в глубокий сон. Это было около десяти вечера. Примерно в половине двенадцатого меня разбудил дикий вой сирен. По шуму я понял, что мы стоим на станции (потом я узнал, что в Дуйсбурге). Едва смолкла сирена, поезд резко дернулся и так быстро начал набирать скорость, что я боялся, как бы он не сошел с рельсов на каком-нибудь повороте. Я уже совсем проснулся и, если честно,, ничуть не был напуган. Сквозь грохотание поезда услышал звук низколетящих английских бомбардировщиков, потом они нырнули еще ниже, видимо пытаясь нас достать (Керкер утром рассказал, что видел их из окна вагона). В конце концов англичане, видимо, махнули на наш поезд рукой, как на мелюзгу, каковой он и был. По крайней мере, я не слышал разрывов бомб. Гул британских самолетов затих вдали. Наш машинист умерил скорость до нормальной, и я снова уснул.

Берлин, 27 июня

Подведем итоги.

С некоторыми оговорками. В том плане, что пока еще слишком рано, чтобы знать все. Что всего не увидишь в любом случае. Вот так.

Но из того, что я увидел в Бельгии и Франции, из разговоров с немцами и французами в обеих странах, с французскими, бельгийскими и английскими военнопленными на дорогах, мне абсолютно ясно следующее.

Франция не воевала.

Если воевала, то свидетельств этому мало. Не я один, несколько моих знакомых проехали от германской границы до Парижа и обратно, по всем основным дорогам. Никто из нас не видел никаких признаков ожесточенных боев.

Поля во Франции не тронуты. Боев не было ни на одной укрепленной линии. Германская армия продвигалась вперед по дорогам. Но даже на дорогах мало следов того, что французы делали что-то большее, чем просто подгоняли противника. И это-то делалось только в городах и деревнях. И они их только поторапливали или задерживали ненадолго. Не было ни одной попытки занять жесткую оборону и провести хорошо организованную контратаку.

А если немцы избрали войну на дорогах, то почему французы их не остановили? Дороги - отличные цели для артиллерии. И тем не менее я не видел в Северной Франции ни одного ярда дороги, пострадавшего от артиллерийского огня. На пути в Париж, когда мы проезжали район, где началось второе германское наступление, офицер верховного командования, не принимавший участия в этой кампании, не переставал твердить, что вот на той высоте, господствующей над дорогой и прекрасно укрытой густым лесом, французы могли бы догадаться поставить несколько орудий. Всего несколько орудий, и дорога оказалась бы непроходимой, повторял он, и даже велел нам остановиться, чтобы изучить обстановку. Но на тех лесистых высотках никаких орудий не было, как и воронок от снарядов - ни на дороге, ни рядом с ней. Немцы прошли здесь мощной армией, едва ли сделав хоть один выстрел.

Французы взорвали много мостов. Но и оставили множество стратегически важных, особенно через Маас - крупную естественную преграду, глубокую, с крутыми берегами, заросшими лесом. Не один французский солдат из тех, с кем я беседовал, считает это откровенным предательством.

Ни в одном месте во Франции и только в двух-трех местах в Бельгии видел я грамотно заминированные дороги. В деревнях и городах французы набросали наспех противотанковые заграждения, обычно груды камней и хлама. Немцы разметали их в считанные минуты. Громадную воронку от разорвавшейся мины невозможно было бы не заметить.

В Париже Д.Б., наблюдавший войну с другой стороны, приходит к выводу, что предательство во французской армии было сверху донизу: сверху - фашисты, снизу - коммунисты. Я слышал из немецких и французских источников множество историй о том, как коммунисты получали от своей партии приказ не воевать, и не воевали...

Многие французские военнопленные говорят, что ни разу не видели боя. Когда казалось, что он неминуем, они получали приказ отступить. Именно этот неизменный приказ отступать еще до вступления в схватку или, по крайней мере, не доведя ее до конца разрушил сопротивление бельгийцев.

Сами немцы рассказывают, как в одном танковом бою, когда у них кончались боеприпасы, их атаковала большая группа французских танков. Немецкий командир приказал отступать. Когда немецкие танки, очень осторожно преследуемые французами, отошли на некоторое расстояние, немцы получили приказ развернуться и симулировать атаку, стреляя из автоматов и из всего, что найдется в танках, и выполнять при этом запутанные маневры. Они так и сделали, а французы, завидев армаду надвигающихся на них танков, хотя те и были без боеприпасов, повернулись и ушли.

Один немецкий офицер-танкист, с которым я беседовал в Компьене, сказал: "Французские танки в некотором отношении превосходили наши. У них более надежная броня. И временами, скажем в течение нескольких часов, французские танковые корпуса здорово и храбро дрались. Но вскоре мы начинали явно чувствовать, что у них пропал энтузиазм. Как только мы это понимали и начинали действовать уверенно, все заканчивалось". Месяц назад я счел бы такие рассказы нацистской пропагандой. Теперь я им верю.

Другая загадка. После того как немцы прорвались через франко-бельгийскую границу от Мобёжа до Седана, они рассказывают, что двигались прямо через Северную Францию к морю без единого выстрела. Когда они вышли к морю, то Булонь и Кале обороняли в основном англичане. Вся французская армия казалась парализованной, не способной ни на малейшее действие, ни на какое сопротивление.

Да, у немцев было превосходство в воздухе. Да, англичане не обеспечивали той воздушной поддержки, которую могли и должны были обеспечивать. И все-таки даже это не объясняет поражение французов. Насколько можно понять, эффективность военно-воздушных сил в этой войне преувеличена. Читаешь о массированных авиационных налетах по колоннам союзников на дорогах. Но напрасно искать там следы этих налетов. Воронок от бомб нет. Да, германская тактика состояла в том, чтобы сначала обстрелять войска из пулеметов, а потом, когда они рассредоточатся по обочинам дороги, бомбить эти обочины (сохранив таким образом дорогу, которой они захотят воспользоваться в будущем). Но и по ним едешь плавно. Редкие воронки вдоль обочин или на прилегающих полях - этого недостаточно, чтобы уничтожить армию. Самая смертоносная работа была проделана германской авиацией у Дюнкерка, где англичане сдерживали немцев ровно десять дней.

Тогда выходит, что в целом, хотя французы и сражались храбро то в одном, то в другом месте, их армия оказалась парализованной сразу же после первого прорыва немцев. А потом она прекратила свое существование, практически без борьбы. Во-первых, у французов, словно их кто одурманил, не оказалось воли к борьбе даже тогда, когда на их землю вступил самый ненавистный враг. Это был полнейший коллапс всего французского общества и французского духа. Во-вторых, имели место предательство или преступная халатность в верховном командовании и среди старших офицеров в войсках. А в широких солдатских массах победу одержала коммунистическая пропаганда. Ее идея была: "Не воевать". Никогда еще этот народ так не предавали.

Еще два соображения.

Первое. Профессионализм союзного и германского командования. Всего несколько недель назад генерал сэр Эдмунд Айронсайд, начальник британского имперского Генерального штаба, хвастливо говорил американским корреспондентам в Лондоне о своем главном преимуществе, которое заключалось в том, что во Франции в его распоряжении было несколько генералов, командовавших во время прошлой мировой войны дивизиями, а немецкие генералы гораздо моложе, и в прошлую войну они командовали разве что ротами. Сэр Эдмунд всерьез полагал, что имеющийся у его престарелых генералов опыт в конце концов окажется решающим фактором.

Это было глупое хвастовство, и наверняка сейчас, в свете происшедших событий, генерал о нем сожалеет. Да, командный состав германской армии по большей части просто юнцы по сравнению с теми французскими генералами, которых мы видели. Последние производят впечатление культурных, интеллигентных, дряхлых и болезненных стариков, у которых новые идеи перестали возникать лет двадцать назад, а больших физических нагрузок не было уже лет десять. Немецкие генералы - полная противоположность. Многим нет и сорока лет, большинству - от сорока до пятидесяти, немногим, среди высших чинов, - от пятидесяти до шестидесяти. И у них есть все свойства молодости: энергия, смелость, воображение, инициативность и хорошее физическое здоровье. Генерал фон Рейхенау, командовавший в Польше Целой армией, первым форсировал Вислу. Он ее переплыл. Командиром нескольких сот германских парашютистов в Роттердаме был генерал, который рисковал наравне с лейтенантами и рядовыми, его тяжело ранило. Во главе всех крупных танковых атак шли боевые генералы. Они не сидели в специально вырытых за десять миль от линии фронта безопасных убежищах и не управляли войсками по радио. Они находились в своих танках в гуще сражения и командовали по радиосвязи или с помощью сигналов оттуда, откуда они могли видеть, как идет бой.

И, как полагается юным, эти молодые генералы не испытывали сомнений относительно нововведений, неординарных и рискованных действий.

Главная беда союзного, особенно французского, командования была в том, что в нем преобладали старики, которые совершили фатальную ошибку, полагая, что эта война будет вестись по тем же общим схемам, что и прошлая. Их негибкое военное мышление застряло где-то между 1914-м и 1918 годом, и эта матрица в их умах осталась неизменной. Я думаю, это объясняет, почему, столкнувшись с новым немецким типом ведения войны, французы не смогли настроить себя на противостояние ей.

Ничто не заставило этих дряхлых стариков заранее приспособиться к совершенно новому виду боевых действий. Непостижимым в нынешней военной кампании на западе является то, что союзное командование вообще, кажется, не позаботилось о том, чтобы учесть уроки польской кампании. Ведь в Польше германская армия применила ту же тактику, что и позднее в Нидерландах, Бельгии и Франции: парашютисты и пикирующие бомбардировщики для нарушения коммуникаций в тылу, стремительные, пронзающие, как игла, удары танковых дивизий по главным дорогам через линии обороны противника, чтобы оттеснить его поглубже и зажать в клещах, избегая таким образом фронтальных атак и не давая противнику возможности вести фронтальную оборону вдоль охраняемого рубежа, и выход в глубокий тыл противника еще до того, как он сумеет обустроить позиции. Восемь месяцев отделяют польскую кампанию от наступления на западе, и до сих пор мало что свидетельствует об использовании генералами Британии и Франции этого драгоценного времени для организации новой системы обороны, соответствующей тактике, примененной немцами в Польше. Видимо, они сильно недооценили сопротивление, оказанное польской армией. Возможно, решили, что она была просто плохо вооруженной толпой и что в столкновении с первоклассной армией, подобной французской, укрывшейся за линией Мажино, новый стиль боевых действий немцев не будет столь эффективен. Если бы линия Мажино простиралась от Седана до моря, такая точка зрения была бы оправданна. Но союзники знали, и немцы помнили, что линия Мажино заканчивалась как раз в нескольких милях восточнее Седана.

Второе обстоятельство - фантастически высокий моральный дух германской армии. Из тех, кто не видел ее в действии, мало кто понимает, насколько она отличается от той, которую кайзер бросил против Бельгии и Франции в 1914 году. Я вспоминаю, как удивил меня в прошлое Рождество совершенно новый дух в германском военно-морском флоте. Он основывался на товарищеских отношениях между офицерами и рядовыми. То же самое и в немецкой сухопутной армии. Это трудно объяснить. Старый прусский "гусиный шаг", щелканье каблуками, "Так точно!" рядового при ответе офицеру - все это еще есть. Но громадная пропасть между рядовыми и офицерами в эту войну исчезла. Немецкий офицер больше не представляет собой или, по крайней мере, не осознает себя представителем какого-то класса или касты. И солдаты в строю чувствуют это. Они чувствуют себя членами одной большой семьи. Даже отдание чести имеет новый смысл. Немецкие военнослужащие отдают честь друг другу, придавая этому жесту скорее товарищеский смысл, нежели просто признавая старшинство в чине. В кафе, ресторанах и закусочных солдаты и офицеры в неслужебное время сидят за одним столом и разговаривают как мужчины с мужчинами. Такое было бы немыслимо в прошлую войну и, вероятно, необычно для армий Запада, включая нашу. На фронте солдаты и офицеры обычно питаются с одной полевой кухни. В Компьене я обедал с одним молодым капитаном, который стоял в очереди к полевой кухне вместе с солдатами. Вспоминаю полковника в Париже, который устроил десятку своих солдат великолепный ланч в маленьком баскском ресторанчике на авеню Опера. Когда ланч закончился, он с заботливостью любящего отца составил им план осмотра достопримечательностей Парижа. Уважение этих простых солдат к своему полковнику трудно было бы преувеличить. Причем не как к старшему по званию, а как к человеку. Гитлер сам разработал для немецких офицеров подробные инструкции о том, как они должны проявлять интерес к личным проблемам своих подчиненных. Одним из самых эффективных подразделений германской армии на фронте является полевая почта, доставляющая солдатам письма и посылки из дома, независимо от места их расположения, и заботящаяся о своевременной отправке писем и посылок с фронта. В последние дни редкий солдат не отправил домой бесплатно по полевой почте шелковые чулки и духи.

Одна из причин высокого морального духа солдат заключается в том, что они осознают: все самое лучшее, что может, страна отдает им, а не гражданским лицам, находящимся дома. У них лучшая еда и одежда. Зимой в Германии могут не отапливаться жилые дома, но не казармы. Гражданские лица на своих безопасных работах могут не видеть апельсинов, кофе и свежих овощей, но войска получают их ежедневно. В прошлое Рождество солдаты отправляли домой продовольственные посылки, а не наоборот. Гитлер сказал однажды, что как бывший солдат мировой войны позаботится о том, чтобы солдаты новой армии извлекли пользу из полученного им опыта. И в этом, по крайней мере, случае он, кажется, сдержал свое обещание.

Берлин, 28 июня

Несколько слов о том, за что гестапо расстреляет меня, если гестаповцы или военная разведка обнаружат мои записи. (Я прячу их в своем гостиничном номере, но их легко сможет отыскать даже сыщик-любитель.)

Я был шокирован тем, как германская армия обманно использует знак Красного Креста в Бельгии и во Франции.

На днях мы остановились в сорока милях от Парижа у одного крупного армейского склада горючего, чтобы заправить наши машины. В саду под деревьями стояло сорок - пятьдесят армейских бензовозов. На некоторых из них были наклеены огромные знаки Красного Креста. Многие обычные грузовики с брезентовыми тентами, на которых перевозят бочки с горючим, имеют наверху и по бокам красные кресты и действительно выглядят как санитарные машины. Немецкий офицер, который заметил, что я заинтересовался бессовестным использованием этого знака, быстренько затолкал нас в машины и увез.

Этим можно объяснить, почему люфтваффе не считались со знаком Красного Креста на стороне союзников. Вероятно, Геринг рассудил, что союзники занимаются тем же самым. Это объясняет и кое-что из рассказов корреспондентов, побывавших на днях в Дюнкерке. Их больше всего поразила колонна обгоревших останков английских и французских санитарных машин, растянувшаяся вдоль берега. Видно было, что из них собирались перегружать раненых на какие-то суда, когда налетевшие бомбардировщики забросали их фугасными и зажигательными бомбами. Обугленные тела раненых все еще лежат в машинах. Ни один немецкий летчик, отметили корреспонденты, не мог не заметить больших красных крестов на крышах санитарных машин.

Я также заметил в Бельгии и во Франции, что многие немецкие штабные офицеры разъезжают на машинах с красными крестами.

Сегодня двадцать первая годовщина подписания Версальского договора. А созданный им мир, похоже, прохрипел сегодня свою лебединую песню, когда германские войска достигли испанской границы, а советские вошли в Бессарабию и Буковину. На прошлой неделе в Париже я узнал из одного авторитетного источника, что Гитлер планировал устроить еще одно унижение Франции, организовав парад победы перед Версальским дворцом в этот день двадцать первой годовщины. Он должен был произнести речь в Зеркальном зале, где был подписан договор, и официально объявить о его прекращении. По какой-то причине все это отменили. Я слышал, что парад будет проведен в Берлине.

Сегодняшний официальный комментарий из Румынии на захват Россией Бессарабии и Буковины: "Румыния выбрала разумный путь".

Выдвижение Уилки занимает в сегодняшних берлинских газетах три строки. Его называют там "General-Director" Уилки.

Один или два представителя американских пресс-ассоциаций так жестко разговаривали с доктором Бёмером, пресс-атташе министерства пропаганды, насчет того, как мы по радио опередили всех с сообщением о перемирии в Компьене, что он заверил их, будто я не имел разрешения использовать германский передатчик и, должно быть, передал свой материал через "какую-то французскую радиостанцию". В действительности мы воспользовались немецким передатчиком, находившимся под Берлином, и д-ру Бёмеру это наверняка известно.

Дело в том, что немцы провели грандиозную в техническом отношении работу, передав наши сообщения о перемирии. Приложив нечеловеческие усилия, военные связисты за пару дней проложили радиокабель из Брюсселя в Компьенский лес. Ранее, в ходе этой военной кампании, они связали бельгийскую столицу с Кёльном, ближайшим пунктом в радиотрансляционной сети рейха. Первый же день в Компьене показал, что необходимо было иметь радиокабель, а не простую воздушную телефонную линию. Если наши с Керком голоса, как нам сообщили, звучали в Нью-Йорке чисто, как колокольчики, то корреспонденты американских газет, передававшие свои сообщения по телефону не далее как в Берлин, жаловались, что, хотя и орали во всю глотку", в Берлине их еле слышали.

Получив прекрасную кабельную линию через Брюссель и Кёльн, мы решили девять десятых наших проблем. Германская радиовещательная система снабдила нас микрофонами, которые они установили в пятидесяти футах от вагона перемирия, и усилителем в машине. Это было все, что нам нужно. Кроме того, в Берлине был человек, который постоянно держал связь с Нью-Йорком на коротких волнах, чтобы сообщить им, когда мы выйдем в эфир. Пол Уайт телеграфировал, что в первый день они поймали нас всего за минуту, как мы начали говорить, поэтому у них было мало времени, чтобы отключить идущую в эфире программу и подключить нас.

Тем, что мы передали это сенсационное сообщение раньше всех, мы обязаны, как всегда бывает в таких случаях, благоприятному стечению обстоятельств. Во-первых, мы не знали, что до опубликования в Берлине официальное коммюнике о подписании перемирия должно быть утверждено Гитлером. Поскольку Гитлер находился в другом месте, на это ушло несколько часов. Предполагалось, что радио Германии распространит коммюнике в Берлине, как только в 18.50 о нем сообщат из Компьена, в ту же секунду, когда перемирие будет подписано. Мы не выходили в эфир до 20.15, то есть вышли на час и двадцать пять минут позже.

Фактически нас задержали на сорок пять минут, поскольку национальный радиокомитет, естественно, использовал линию для собственной передачи в Берлин. К счастью, немцы решили не транслировать ее немедленно, а записать в Берлине и попридержать, пока не будет получено одобрение верховного командования. А это, на нашу удачу, заняло несколько часов.

А за день до этого верховное командование заставило нас пройти такую же процедуру. То есть мы должны были передать по радио наше сообщение о первом дне переговоров в Берлин, где его записали и дали прослушать цензорам, и после того, как военные дали нам "добро", мы вышли в эфир напрямую в Нью-Йорк. Но на второй день я увидел, что можно воспользоваться взволнованным состоянием немцев по поводу подписания перемирия. Путем запугивания и с помощью троих немцев - Адамовски, главы германского радио, Дитриха, начальника коротковолнового вещания, и одного полковника из германского верховного командования - мы обошлись без записи и начали вещание прямо на Нью-Йорк. Никто от нас этого не ожидал. Позже три перечисленных выше джентльмена клялись, что не предполагали, что мы выйдем в эфир. Важно было то, что в царившем там возбуждении я заставил их отдать распоряжение просто переключить тумблер в аппаратной студии в Берлине, которая выводит нас в эфир, прямо на Нью-Йорк. Когда Гитлер, верховное командование и Геббельс узнали, что мы выдали американскому народу подробное тридцатиминутное описание церемонии заключения перемирия за несколько часов до того, как о нем даже официально было объявлено в Берлине, и до того, как германское радио объявило о нем своему народу, они пришли в ярость. Троим моим немецким помощникам грозил военный трибунал или кое-что похуже, и они пережили несколько неприятных дней, пока дело в конце концов не замяли.

Любопытная вещь: в этой стране только германская армия понимает положение американского радио как поставщика новостей и аналитических обзоров в Соединенные Штаты. Доктор Геббельс и его шеф отдела по связям с зарубежной прессой доктор Бёмер никогда этого не понимали, и только по настоянию военных нас с Керкером вообще взяли в Компьен. Бёмер, явный противник радио, фактически выпроводил Лохнера, Хасса и Ошнера из Компьена на самолете в Берлин утром того дня, когда было подписано перемирие, с тем чтобы из германской столицы они первыми смогли передать эту новость. Как оказалось, это было стратегической ошибкой, и в день подписания в Компьене не оказалось ни одного корреспондента газеты.

Так как пара американских репортеров часто жаловались нацистам по поводу моих поездок на фронт - на том основании, что моментальная радиосвязь ставит их в невыгодное положение, поскольку им приходится передавать свой материал менее быстрым способом - по телефону или телеграфу, я пытался сглаживать эту абсурдную идею о конкуренции, соглашаясь задерживать свои обычные радиопередачи до тех пор, пока их сообщения не попадут в Нью-Йорк. А так как Эн-би-си и Си-би-эс являются подписчиками всех американских пресс-ассоциаций, то для радио нет опасности, что газеты его когда-нибудь опередят. И я считаю, что мы проделываем здесь разную работу, просто дополняя в итоге друг друга. Здесь не должно быть никакой глупой конкуренции между американской прессой и радио.

Женева, 4 июля

Приехал сюда в отпуск на неделю. Смрад конских трупов и трупов солдат в Бельгии и во Франции кажется частью какого-то другого мира, в котором ты жил давным-давно. Восторженные крики Эйлин, когда я впервые в ее жизни, в солидном возрасте двух с половиной лет, взял ее купаться, мягкий голос Тэсс, читающей Эйлин перед сном сказку, - все это опять стало реальностью, и это здорово.

Здесь много говорят о "новой Европе", тема, которая у большинства людей вызывает дрожь. Швейцарцы, призвавшие на военную службу больше мужчин на душу населения, чем какая-либо другая страна в мире, начинают частичную демобилизацию. Они считают свое положение абсолютно безнадежным, окруженные победившими тоталитарными режимами, они вынуждены просить их о поставках продовольствия и других товаров. Ни у кого нет иллюзий по поводу будущего отношения к ним диктаторов. Газеты полны советов: готовьтесь к трудным временам. Прощай высокий уровень жизни, свобода личности, благопристойность в общественной жизни...

Возможно также, что швейцарцы не представляют, что диктаторы в действительности готовят для них. И теперь, когда Франция потерпела полный крах, а немцы и итальянцы окружили Швейцарию со всех сторон, военные усилия безнадежны.

Вид с набережной на Монблан был сегодня волшебным, снег на нем в лучах послеполуденного солнца казался розовым. Позже я поехал к консулу на празднование 4 июля. Чудный уютный домик в деревне, коровы, щиплющие траву на соседних лугах. Чересчур много разговоров.

Люди обсуждают вчерашнюю акцию англичан, затопивших в Оране три французских линкора, чтобы не допустить их захвата немцами. Французы, которые сами по себе потонули глубже некуда, заявляют, что разорвут отношения с Британией. Они говорят, что верят обещанию Гитлера не использовать французский флот против англичан. Достойно сожаления. И все же во Франции будет большой траур. Сердечное Согласие{36} умерло.

Мы обедали у озера, на альпийской стороне, под старым густым каштаном, ветви которого простирались над водой. Юрские горы казались такими синими, глубокого дымчато-синего цвета, какого я никогда не видел. Они выглядели одинокими и гордыми, и теперь их оккупировали немцы. Я оставил компанию и подошел к парапету, чтобы полюбоваться заходом солнца. Переполняющая синева Юрских гор отразилась в воде Женевского озера, которое напоминало стекло, аккуратно уложенное меж зеленых холмов и деревьев. На озере начали вспыхивать огоньки.

Женева, 5 июля

Авенол, генеральный секретарь Лиги Наций, вероятно, надеется, что получит работу в гитлеровских Соединенных Штатах Европы. Вчера он уволил всех британских помощников, посадил их в автобус и отправил во Францию, где они, скорее всего, будут арестованы немцами или французами.

Сегодня на закате сквозь деревья видно было здание Лиги Наций из белого мрамора. У него величественный вид, и в сознании многих людей Лига олицетворяла великую надежду. Но она не постаралась ее оправдать. Нынешней ночью это была только скорлупа: здание, организация, надежда - все мертво.

Берлин, 8 июля

Завтра Франция, еще несколько недель назад считавшаяся последним оплотом демократии на континенте, отбрасывает свою демократию и вступает в ряды тоталитарных государств. Лаваль, которого Гитлер выбрал для выполнения этой грязной работы во Франции (посредником выступает печально известный Отто Абец) заставит палату депутатов и сенат собраться и проголосовать за самороспуск, передав всю власть маршалу Петэну, а Лаваль за его спиной будет дергать за ниточки в качестве гитлеровского ставленника, хозяина марионеток. Нацисты смеются.

Сегодня сюда прибыл вагон перемирия.

Берлин, 9 июля

Нацисты все еще смеются. Вот что пишет "Dienst aus Deutschland", печатный орган министерства иностранных дел, комментируя сегодняшний вишистский роспуск французского парламента: "Замена прежнего режима во Франции на авторитарную форму правления никоим образом не повлияет на политические итоги войны. Дело в том, что Германия не считает пока, что все счеты между ней и Францией сведены. Они будут сведены позднее с учетом исторических реалий... не только двух десятилетий, прошедших после Версаля, но и гораздо более ранних времен".

На сегодняшней вечерней пресс-конференции Альфред Розенберг сообщил нам, что Швеция должна будет присоединиться к остальной Скандинавии и добровольно перейти под протекторат рейха. Присутствовавшие в зале эмиссары Геббельса и Риббентропа тут же помчались докладывать своим боссам о неосторожных высказываниях Розенберга и вернулись еще до того, как он закончил выступление (он был очень многословен). Оба передали председательствовавшему доктору Бёмеру записки. Как только Розенберг сел на место, Бёмер вскочил и взволнованно объявил, что выступавший говорил только от своего имени, а не от имени германского правительства.

Берлин, 10 июля

Ганс приходил меня навестить. Он только что приехал сюда на машине из Ируна, с франко-испанской границы. Говорил, что не может забыть Вердена, в который заезжал вчера. В нем ни на одном доме ни царапины. А в прошлую мировую войну там не осталось ни одного целого дома. Вот вам и разница между 1914-1918-м и 1940 годами.

Берлин, июль (без даты)

Ральф Барнес, корреспондент "Herald Tribune" (и один из моих самых старых друзей), приехавший сюда прямо перед началом большого наступления, сегодня покинул Берлин, по требованию властей. Вместе с ним уехал и Рассел Хилл, помогавший и мне, и ему. Их вышвырнули из-за статьи Ральфа, в которой говорилось, что русско-германские отношения сейчас не такие дружественные, как прежде. На Вильгельмштрассе весьма чувствительны к этой теме. Но я думаю, что истинная причина кроется в ненависти нацистов к издательской политике "Herald Tribune" и к той настойчивости, с которой она держит здесь ничего не боящихся независимых корреспондентов, единственная из всех нью-йоркских газет. Хотя Рассел и не имел отношения к той информации, нацисты не могли ему простить твердый отказ подчиняться им и использовали появившуюся возможность, чтобы заодно избавиться и от него. Мы с Ральфом совершили прощальную прогулку по Тиргартену. Он, естественно, подавлен и не очень-то понимает, что его отъезд есть доказательство того, что он был честнее многих из нас, кому позволено остаться{37}.

Сегодня немецкие газеты проинформировали своих читателей, что германские вооруженные силы всех родов войск "находятся в состоянии готовности к нападению на Англию. Дата наступления будет определена фюрером лично". Ходят слухи, что верховное командование от этого не в восторге, но Гитлер настаивает.

Берлин, 17 июля

В Берлине триста эсэсовцев начали изучать суахили. Суахили - это смешанный язык общения в бывшей германской колонии в Восточной Африке.

Берлин, 18 июля

Сегодня, впервые после 1871 года, германские войска устроили парад победы через Бранденбургские ворота. Они были представлены дивизией, сформированной в Берлине. Магазины и заводы закрыть, таков приказ, и весь город вышел веселиться. Ничто так не радует берлинцев, в целом наивных и простых людей, как хороший военный парад. И свободный от тупой работы и унылого дома день. Я смешался с толпой на Паризерплац. Повсеместно царило праздничное настроение. Никакой воинственности в людях. Они просто пришли хорошо провести время. Глядя на них, я задавался вопросом, понимает ли кто-нибудь из них, что происходит сейчас в Европе. Имеют они хотя бы отдаленное представление о том, что их веселье, победный парад "гусиным шагом" зиждятся на трагедии миллионов других людей, которых эти солдаты и их вожди поработили? Держу пари, что ни один из тысячи даже не подумал об этом. На площади было довольно душно, и десятка два женщин на площади упали в обморок. Опытные санитары из Красного Креста поднимали их с тротуаров на носилки и уносили в ближайшие пункты скорой помощи.

Все солдаты были крепкими и загорелыми, и они маршировали гусиным шагом, как автоматы. Лошадь под одним офицером, видимо не привыкшая к парадам победы, устроила небольшой цирк. Дико взбрыкнув, она ударилась задом о зрительскую трибуну, чуть не угодив в доктора Геббельса.

Последний раз германские войска маршировали через Бранденбургские ворота после войны, холодным пасмурным днем 16 декабря 1918 года. Это был день возвращения прусской гвардии. Память коротка.

Мы слышали, что завтра Гитлер будет выступать в рейхстаге. Но нас припугнули высылкой, если мы сообщим об этом в Америку. Гиммлер боится налета английских бомбардировщиков. Ходят разговоры, не будет ли это, как уже было однажды хмурым утром 1 сентября, подходящим моментом для объявления нового блицкрига, на этот раз против Британии, или для предложения мира. Моя гостиница заполнена высшим генералитетом, собравшимся на это представление.

Берлин, 19 июля

Это не будет блицкриг против Британии, по крайней мере пока. Сегодня вечером в рейхстаге Гитлер "предложил" мир. Он заявил, что не видит причин продолжать эту войну. Но разумеется, это мир с Гитлером, оседлавшим континент в качестве завоевателя. Покидая фантастическое шоу в рейхстаге, а оно было самым красочным из всех, что я видел, я размышлял, как расценят это англичане. Что касается немцев, то здесь сомнений нет. Это был мастерский ход, рассчитанный на то, чтобы сплотиться для войны с Англией. Потому что теперь немецкий народ скажет: "Гитлер предлагает Англии мир, и без всяких условий. Он заявляет, что не видит причин для продолжения войны. Если она продолжается, виновата Англия".

Меня интересовало, каков будет ответ Англии, и как только я приехал на радио, чтобы подготовиться к своей передаче, сразу поймал Би-би-си на немецком языке{38}. И ответ уже был! Внушительное громкое НЕТ. Чем больше я размышлял над этим, тем меньше удивлялся. Мир Англии с Германией, абсолютной хозяйкой на континенте, невозможен. Далее: у англичан, должно быть, есть какие-то основания для уверенности в том, что они смогут успешно защищать свой остров и в конце концов победить Гитлера. Потому что Гитлер предоставил легкий способ спасти для себя хоть что-то. Всего полтора года назад я видел в Мюнхене, как они ухватились за подобную соломинку. НЕТ на Би-би-си было весьма впечатляющим. Диктор осыпал насмешками каждое высказывание Гитлера. Сидевшие в комнате офицеры верховного командования и чиновники из различных министерств не могли поверить своим ушам. Один из них крикнул мне: "Вы что-нибудь понимаете? Вы в состоянии понять этих английских идиотов? Отвергать мир сейчас?" Я только хмыкнул неопределенно. "Они с ума сошли", сказал он.

Гитлер преподнес свое мирное "предложение" весьма красноречиво, по крайней мере для немцев. Он сказал: "В этот час я считаю своим долгом перед собственной совестью еще раз воззвать к разуму и здравому смыслу. Я не вижу причин для продолжения этой войны".

Не было ни аплодисментов, ни радостных возгласов, ни стука тяжелых башмаков. Была тишина. И она была напряженной. Потому что в глубине души немцы сейчас хотят мира. Гитлер продолжил в тишине: "Меня огорчает мысль о том, каких жертв она потребует. Я хотел бы предотвратить их, в том числе и для моего собственного народа".

Гитлер, которого мы видели сегодня вечером в рейхстаге, был победителем, и он осознавал это, и в то же время он был таким замечательным актером, так умело манипулировал умами немцев, что ему великолепно удавалось сочетать уверенность победителя с той скромностью, которая всегда хорошо действует на массы, когда они знают, что перед ними победитель. Сегодня его голос звучал тише. Он редко кричал, не как обычно. И ни разу не взвизгнул истерично с трибуны, чему я часто бывал свидетелем. Как оратор он был в прекрасной форме. Часто сидя на галерке Кролл-Опера-Хаус во время подобных заседаний рейхстага и наблюдая за выступлениями этого человека, я размышлял, насколько же он потрясающий актер, каковыми, собственно, и являются все хорошие ораторы. Меня всегда восхищало, как он играет своими руками, слегка женственными и очень артистичными. Сегодня он работал ими красиво, казалось, "говорил" руками, раскачиваясь при этом всем телом, - не меньше, чем словами и голосом. Я обратил также внимание на его умение использовать мимику, глаза (он их выпучивал), поворот головы для выражения иронии, которой в сегодняшней речи было предостаточно, особенно когда он упоминал мистера Черчилля.

Я снова заметил, что он может произносить ложь с честным лицом порядочного человека. Возможно, кое-что из его вранья ему самому таковым не кажется, потому что он фанатично верит всему, что говорит. Примером могут служить его неверная интерпретация прошедших двадцати двух лет и бесконечное повторение того, что Германия никогда не терпела поражения в прошлой войне, ее только предавали. А сегодня он говорил также, и это звучало в его устах в высшей степени правдоподобно, что все ночные бомбардировки англичан в последние недели не нанесли никакого военного ущерба. Интересно, что у него на уме, когда он рассказывает подобные сказки. Джо Харш был поражен, когда впервые увидел, как он выступает, и рассказывал, что не мог глаз оторвать от его рук, жестикуляция, по его мнению, была блестящая.

До сих пор мне нигде еще не приходилось видеть так много генералов в расшитых золотом мундирах. Собранные в кучу, увешанные крестами и прочими наградами, они заполняли треть первого яруса. Часть этого шоу предназначалась им. Неожиданно прервав свое выступление на середине, Гитлер поступил как Наполеон, одним жестом руки (в данном случае нацистским приветствием) присвоил двенадцать фельдмаршальских званий, а так как у Геринга оно уже было, то для него, в виде особой чести, ввел звание рейхсмаршала. Забавно было наблюдать за Герингом. Приподняв свою тушу с председательского места, он повел себя как счастливый ребенок, разбирающий подарки в рождественское утро. (Ужасно только, что некоторые игрушки, в которые он играет, помимо электрической железной дороги на чердаке Карин-Холл, оказываются бомбардировщиками!) Во время выступления Гитлера Геринг сидел склонившись над столом и, мусоля карандаш, записывал крупными каракулями, текст своей краткой речи, которую он должен был произнести после Гитлера. Он грыз карандаш, хмурился и быстро писал, напоминая школьника, которому до конца урока надо сдать сочинение. Но одним ухом он внимательно слушает слова вождя, чтобы в нужный момент отложить карандаш и от всей души поаплодировать и одобрительно улыбнуться от уха до уха. Для него было два великих момента, и он реагировал на них с непосредственностью большого ребенка. Первый - когда Гитлер произвел двух его генералов в фельдмаршалы. Геринг просиял и с гордостью старшего брата улыбкой выразил свое одобрение и свою радость сидевшим на балконе генералам, хлопая в ладоши с изяществом Гаргантюа и указывая своими громадными лапами на новых фельдмаршалов так, словно представлял боксеров на ринге. Кульминационным был момент, когда Гитлер произвел его в рейхсмаршалы. Гитлер развернулся и вручил ему коробочку со всеми знаками отличия, которые полагается носить рейхсмаршалу. Геринг принял коробочку, и его мальчишеская гордость и радость были бы почти трогательны, не будь он закоренелым убийцей. Он не смог удержаться, чтобы не заглянуть тайком под крышку. А затем снова принялся грызть карандаш и писать свою речь. Я размышлял о его популярности (в стране он второй по популярности человек после Гитлера) и пришел к выводу, что причина ее в том, что всегда в подобных ситуациях он выглядит очень человечным, эдаким большим добродушным малым. (Но этот добрый малый в июне 1934 года сотнями ставил людей к стенке.)

Граф Чиано, который примчался из Рима, чтобы одобрить от имени стран Оси гитлеровское мирное "предложение" Британии, выступал в этот вечер в роли клоуна. Он сидел в первом ряду дипломатической ложи в серой с черным форме фашистской милиции и каждый раз, когда Гитлер останавливался перевести дыхание, вскакивал, как черт из табакерки, с нацистским приветствием. Текст речи был у него в руках, но, видимо, на итальянском языке, поэтому он не мог следить за словами Гитлера и без малейшего повода подпрыгивал и вытягивал в приветствии руку. Невозможно было не заметить, как нервничал Чиано. У него все время двигался подбородок. Не жвачку же он жевал!

Самой печальной фигурой на этом заседании, я не беру в расчет деревянных истуканов, которые в качестве "депутатов" сидели в партере, был для меня генерал Гальдер, начальник германского Генерального штаба. Многие считают, что он является мозгом германской армии, что именно он разрабатывал окончательные планы польской кампании и большого наступления на запад и справился с этим на удивление успешно. Но он никогда не раболепствовал перед Гитлером. Широко известно, что иногда он говорил с "Великим Человеком" очень резко. И что поэтому Гитлер его ненавидит. Во всяком случае, фельдмаршалом он сегодня не стал, ему просто присвоили очередное звание (после польской кампании Гитлер тоже обошел его при раздаче почестей, но армия так возмутилась, что Гитлер с запозданием внес поправки). Сегодня вечером я наблюдал за ним, когда он тепло поздравлял своих молодых генералов, которые теперь обошли его, став фельдмаршалами, наблюдал за его лицом классического интеллектуала, и мне показалось, что за ним скрывались усталость и досада.

Наш поверенный в делах Александр Керр тоже присутствовал там. Нацисты усадили его в последнем ряду вместе с коллегами из малых стран, но он, кажется, не возражал. Просидел там весь вечер с лицом сфинкса, лишь изредка иронически усмехаясь, когда его коллеги-дипломаты с Балкан вскакивали с рабским приветствием. Квислинг, коротышка с поросячьими глазками, сжавшись на угловом сиденье первого яруса, впитывал в себя волнующую атмосферу.

Берлин, 20 июля

Никакой официальной реакции Британии на "мирное предложение" Гитлера нет, но сегодня вечером Геббельс заставил местную прессу осторожно сообщить немецкому народу, что англичанам, видимо, нечего сказать. Немцы, с которыми я общался, просто не могут ничего понять. Они хотят мира. Им не нужна еще одна зима, подобная прошлой. Они ничего не имеют против Англии, несмотря на всю провокационную пропаганду. (Подобно слишком большой дозе лекарства, она перестает действовать.) Немцы считают себя победителями. Они думают, что смогут одолеть и англичан тоже, если дело дойдет до выяснения отношений. Но они предпочитают мир.

Рузвельта выдвинули в Чикаго на третий срок. Это удар для Гитлера, и на Вильгельмштрассе этого почти не скрывали. Геббельс дал указание берлинским газетам не комментировать этот факт, но разрешил национальному агентству распространить краткое сообщение от его вашингтонского корреспондента, заявив, что способы, которыми достигнуто выдвижение Рузвельта, "сурово осуждены всеми присутствовавшими".

Теперь Гитлер будет надеяться, что Уилки победит Рузвельта на выборах. Ясно, что Гитлер Рузвельта боится. Он только сейчас начинает понимать, что поддержка Рузвельтом Великобритании - это одна из причин, по которой англичане отказываются принимать его псевдомир. Как пишет Рудольф Кирхер, редактор "Frankfurter Zeitung" в завтрашнем номере, "Рузвельт является отцом британских иллюзий по поводу этой войны. Возможно, бесчестная тактика Рузвельта надоела американцам, возможно, они не переизберут его, а если переизберут, то, может быть, он будет строго придерживаться курса своей партии на невмешательство. Но ясно и то, что до тех пор, пока ему не разрешено вмешиваться с помощью своей армии и флота, отбудет вмешиваться с помощью своих речей, интриг и мощной пропаганды, которую он предоставит в распоряжение англичан".

Берлин, 21 июля

Голландия начинает ощущать на себе нацистский хомут. Мы слышим о массовых арестах.

Берлин, 22 июля

Гитлер сделал Муссолини подарок ко дню рождения. Бронепоезд для противовоздушной обороны.

Галифакс передал по радио британский ответ на гитлеровское "мирное предложение". Это было категорическое "нет". Хотя речь показалась мне слабой. Она звучала чересчур благочестиво. Он слишком часто обращался к Богу. Я помню его по Индии как очень набожного человека. Но до сих пор Господь был милостив к Гитлеру...

Берлин, 23 июля

Кажется, жребий брошен, как пишут сегодняшние вечерние газеты. Речь Галифакса встряхнула официальные круги. В полдень на пресс-конференции у нацистов были злые лица. Вот что гневно прорычал оратор: "Лорд Галифакс отказался принять мирное предложение фюрера. Джентльмены, будет война".

Утром пресса стремительно начала кампанию, направленную на то, чтобы настроить народ на войну с Британией. Практически все газеты в Берлине вышли с одним и тем же заголовком: "ОТВЕТ ЧЕРЧИЛЛЯ - ТРУСЛИВОЕ УБИЙСТВО БЕЗЗАЩИТНОГО НАСЕЛЕНИЯ!"

В статье говорится, что, как только Гитлер выступил перед рейхстагом с "призывом к миру", англичане сразу ответили усилением ночных бомбардировок по беззащитным женщинам и детям. Нам вдруг раскрыли не публиковавшиеся прежде подробности о масштабах этих бомбардировок. Бомбили Бремен, Гамбург, Падерборн (где расположены крупные заводы по производству танков), Гааген и Бохум (набитый военными объектами). Но если верить геббельсовской лжи, пострадали только женщины и дети. Боюсь, немцы клюнут на это. Они сильно подавлены тем, что англичане не хотят мира. А теперь они связывают свои надежды с быстрой победой, которая будет достигнута к осени, и эта победа избавит их от еще одной военной зимы.

Берлин, 25 июля

Сегодня мы получили первое представление о том, как Гитлер намеревается поделить Францию. Для пяти французских департаментов, входящих в состав Бретани, специально назначен германский губернатор по имени Вайер и образован бретонский Национальный комитет, который заставили провозгласить Бретонское национальное государство.

Сегодня в Эльзасе убрали французские надписи и заменили их немецкими. От доктора Функа, президента Рейхсбанка и министра экономики, который выступил на нашей вечерней пресс-конференции, мы получили также первое впечатление о гитлеровском "новом порядке".

Этот Функ, изворотливый коротышка, который, говорят, много пьет, но неглуп и не лишен чувства юмора, совершенно откровенно признал, что цель "нового порядка" - сделать Германию богаче. Он изложил это так: "Новый порядок должен обеспечить Германии максимум экономической безопасности, а также максимальный уровень товарного потребления. Это задача новой европейской экономики". Позднее цензор вырезал этот кусок из моего сообщения.

Функ сказал также, что золото в качестве основы новой европейской валюты будет отменено, теперь его заменит ничего не стоящая рейхсмарка. Он заявил, что золото потеряет также свое значение в качестве средства международных платежей. Таким образом, огромный золотой запас Америки в основном потеряет свою ценность. Рейхсбанк, продолжал Функ, будет действовать как расчетная палата для новой европейской системы. Другими словами, любая сделка, которую, скажем, Америка захочет заключить с европейской страной, должна быть проведена через Берлин. С другой стороны, Функ был настроен воинственно по поводу американского "вмешательства" в торговлю Германии с Южной Америкой. "Или мы будем напрямую торговать с суверенными южноамериканскими государствами, или не будем торговать вообще", - орал он. Тем самым явил еще один пример того, что немцы для себя желают определенный уровень стандарта, а для других - более низкий.

Неприязнь Функа к д-ру Шахту, которого он изгнал из Рейхсбанка и министерства экономики, проявилась, когда мы спросили о распространившихся сообщениях, будто Шахт тоже разработал план "нового порядка". "Я о нем не слышал", - отрезал он. Секунду поразмыслив, добавил: "Я что-то читал об этом в зарубежной прессе, но и наполовину не верю в то, что пишут газеты". А потом добавил уже серьезно: "Фюрер доверил мне экономические планы "нового порядка".

Берлин, 28 июля

Кое-что еще о "новом порядке". Д-р Альфред Питцш, президент Экономической палаты рейха, заявил, что при "новом порядке" население континентальной Европы составит 320 000 000 человек, а площадь достигнет 1 500 000 квадратных миль. Она будет выращивать 160 000 000 тонн картофеля и 120 000 000 тонн зерна и практически полностью обеспечивать себя продовольствием. Д-р Питцш признает то, что не признают большинство нацистов. Он говорит, что находящийся под влиянием Гитлера континент будет далек от самообеспеченности сырьем. К примеру, на нем не произведешь много шерсти и практически не вырастишь хлопка. В настоящее время, говорит он, континент импортирует на полтора миллиарда долларов в год.

Гиммлер объявил сегодня, что польский сельскохозяйственный рабочий повешен за то, что спал с немкой. Загрязнение расы недопустимо.

Сегодня выслали еще одного американского корреспондента. Это капитан Корпенинг из чикагской "Tribune", по слухам, доверенное лицо полковника Маккормика. Он приехал вчера из Швейцарии и дал сообщение о германских условиях мира для Британии, которые, по его мнению, были переданы в Лондон через Швецию. Министерство пропаганды попыталось "повесить" эту статью на постоянного корреспондента "Tribune" Зигрид Шульц, которую они хотели бы выгнать за ее независимость и осведомленность в закулисных делах, но в конце концов решили выслать одного капитана.

Берлин, 31 июля

Сегодня кинохроника показала, как немецкие саперы взрывают французский монумент в честь перемирия в Компьене. На воздух взлетело все, кроме памятника маршалу Фошу. Месяц назад в Париже один немецкий чиновник приглашал меня в Компьен посмотреть на взрыв, но, когда я выразил удивление по поводу такого варварского акта со стороны немцев, он отозвал свое приглашение.

В сегодняшнем вечернем эфире я хотел отметить, что в данный момент немцы определенно получают пользу от того количества овощей, яиц и бекона, которое поставляют им голландцы и датчане. Цензоры заявили, что я не могу касаться этой темы.

Сегодня Геббельс заставил германское радио исказить заявление министра обороны США Стимсона. Оно процитировало Стимсона таким образом: "Британия будет вскоре побеждена, и британский флот перейдет под контроль противника". Это часть новой пропагандистской кампании, направленной на то, чтобы убедить немецкий народ, будто даже Соединенные Штаты распрощались с надеждой спасти Англию.

Всем не терпится узнать, когда начнется вторжение в Британию. Я слышал о двух новых пари, предложенных нацистами на Вильгельмштрассе. Первое, что свастика будет развеваться над Трафальгарской площадью к 15 августа. Второе - к 7 сентября. Нацисты говорят, что генерал Мильх, правая рука Геринга, поставил на последнюю дату как абсолютно точную.

Берлин, 3 августа

Сэр Ланселот Олифант, британский посол в Бельгии, которого нацисты держат в качеству пленника в школе подготовки гестапо, которая находится между Берлином и Потсдамом, очень зол. Накануне ночью у них была воздушная тревога и он заявил, что будь он проклят, если станет прятаться в подвале, когда его соотечественники прилетают бомбить. Эсэсовские охранники все-таки силой затолкали его в убежище. Сэр Ланселот поднял такой шум, что дело дошло до Гитлера. Решение Гитлера: черт с ним, пусть остается где хочет, когда прилетают его земляки, но он должен подписать бумагу, снимающую с немцев всякую ответственность.

Сильное волнение на нашей вчерашней двенадцатичасовой пресс-конференции в МИДе. Официальный докладчик что-то бубнил, как обычно, когда вдруг разом заговорили все зенитные орудия на крыше рейхсканцелярии и министерства авиации, которые расположены дальше по улице. Все присутствовавшие уже готовы были бежать в укрытие, но огонь прекратился. Кажется, немецкий пилот-курсант вошел в запретную воздушную зону над Берлином без соответствующего сигнала.

Вчера я вылетел в Гамбург на странном ветхом транспортном самолете, который немцы использовали прежде для перевозки трофейных лошадей из Парижа в Берлин. В нем не было сидений, поэтому мы сидели на полу, который здорово вибрировал. Немецкие власти позвонили мне и сообщили, что приглашают меня и еще двух человек лететь в Гамбург, где мы сможем увидеть все, что захотим. Англичане, по их словам, только что сообщили, будто Гамбург превращен в пыль королевскими ВВС.

Когда я приехал в аэропорт, там было еще двадцать приглашенных, а по прибытии в Гамбург я убедился, что немцы не собираются показывать мне "все", что я хочу увидеть. Перед отлетом я два часа изучал план Гамбурга и составил список военных объектов: нефтехранилища, авиационные заводы, судостроительные верфи и один секретный аэродром. После того как для нас провели двухчасовую экскурсию и показали среди прочего, как одна английская бомба разнесла крыло клиники для эпилептиков, я предъявил тем, кто сопровождал нашу группу, свой список.

"Конечно, - ответили они, - мы все вам покажем".

После этого они промчали нас на автобусе через доки со скоростью тридцать пять миль в час. Доки явно не были превращены в пыль, но увидеть, были ли в них попадания, оказалось невозможно. Потом мы поднялись на верхушку башни Святого Михеля высотой триста футов, откуда нам открылась панорама порта. Вынужден признаться, что даже с помощью бинокля я не смог ничего разглядеть. Нефтехранилища находились слишком далеко для детального осмотра. Но доки и верфь "Блом унд Фосс" поблизости казались нетронутыми. На одном участке реки затонуло два небольших судна, их мачты виднелись над водой. Вскоре начало темнеть, и нас повезли обратно к самолету.

Размышляя об увиденном на обратном пути в Берлин на содрогающемся полу самолета, я пришел в уныние. При том что немцы не сдержали своего обещания показать мне все, о чем я просил, очевидно, какой незначительный ущерб был нанесен. Я ожидал, что после двух месяцев почти еженощных бомбежек королевским ВВС удалось сделать гораздо больше. Порт, хотя, несомненно, в него и были попадания, не слишком пострадал от бомб. Два важнейших моста через Эльбу в центре порта целы, ближайшая к ним бомба упала в двухстах ярдах от них. Два самых больших пассажирских судна Германии, "Бремен" и "Европа", стоят невдалеке пришвартованные у Финкенвер-де, явно невредимые. В гавани производили разгрузку несколько воинских эшелонов, полагаю, это часть тех сил, которые будут осуществлять вторжение в Британию. Говорили, что их погрузят на два больших корабля.

Суть в том, что квадратная миля или более того в центре Роттердама было стерто с лица земли за одну получасовую бомбардировку немецкими самолетами. Почему же тогда англичане за два месяца бомбардировок не стерли с лица земли гамбургские портовые сооружения и верфи "Блум унд Фосс", которые энергично строят военные корабли, особенно субмарины? Важные цели сосредоточены в основном на двух островах на Эльбе, эти объекты трудно не заметить, если летишь от моря вверх по течению реки. Грустно и то, что британская пропаганда, вероятно, преувеличивает результаты своих налетов и в других районах Германии.

Главное, на что жаловались жители Гамбурга, с которыми я беседовал, это не ущерб, а то, что налеты англичан лишают их сна.

Сегодня после полудня гулял в Тиргартене, было тепло, ярко светило солнце. В шести самых разных местах собрались толпы, чтобы посмотреть, как кто-нибудь кормит белок. Даже солдаты в увольнении остановились понаблюдать. А ведь эти любители белочек - те самые люди, которые стремительно пронеслись по Норвегии до Нарвика и по Голландии, Бельгии и Франции до самого моря!

Берлин, 5 августа

Несмотря на все разговоры о том, что нападение на Британию начнется через несколько дней, здешние военные говорили мне, что люфтваффе предстоит еще очень большая работа, прежде чем встанет вопрос о высадке войск. Геринг так и заявил в статье за подписью Арминиус (латинский эквивалент его имени Герман) во вчерашнем номере газеты "Volkische Beobachter". Он объяснил, что главной задачей авиации будет завоевание полного господства в воздухе. Оно будет достигнуто путем уничтожения самолетов, аэродромов, ангаров, нефтехранилищ и противовоздушной обороны противника. Закончится этот этап, говорит он, - начнется другой, когда авиация сможет в основном посвятить себя поддержке наземных войск. Такой была стратегия Германии в Польше и на западе.

У меня вопрос: почему тогда люфтваффе не атакуют Британию в больших масштабах? Не потому ли, что Гитлер все еще надеется заставить Черчилля пойти на мировую? Или потому, что генералы наземных родов войск все еще не хотят попытаться совершить высадку? Или потому, что королевские ВВС достаточно сильны, чтоб рисковать всеми люфтваффе в одном мощном ударе?

Снова работают французские угольные шахты. На этот раз французская армия их не разрушила, как в 1914 году. Фотография в одной из газет демонстрирует, как французские шахтеры грузят уголь в забое. За ними надзирает немецкий солдат в каске и со штыком. Когда Франция была свободной, их коммунистическая партия, контролируемая из Москвы, и их профсоюзы велели им не работать и не воевать. Теперь они вынуждены работать под немецкими штыками.

Сегодня вечером в рейхстаге прошло большое совещание Гитлера с верховным командованием. Мои люди заметили входящих туда Кейтеля, фон Браухича, Йодля, Геринга, Рёдера и других высокопоставленных военных. Они должны решать вопрос о вторжении в Британию. Цензоры не позволят нам упомянуть об этом.

Берлин, 8 августа

Сегодня на Вильгельмштрассе нам сообщили, что Германия снимает с себя всякую ответственность за любые перебои с продуктами, которые могут возникнуть на территориях, оккупированных германской армией. Немцы надеются, что Америка будет кормить людей на оккупированных землях. Им бы хотелось видеть Гувера осуществляющим эту миссию.

Берлин, 10 августа

Сегодня министерство иностранных дел Германии официально заявило, что лояльные к де Голлю французские моряки будут считаться "пиратами" и в случае захвата их в плен им не будет пощады.

Берлин, 11 августа

Уже несколько дней рабочие заняты сооружением новых трибун перед моим отелем на Паризерплац. Сегодня они их покрасили и установили двух огромных золотых орлов. С каждой стороны водрузили также гигантские копии Железных крестов. В партийных кругах сейчас говорят, что Гитлер настолько уверен в окончании войны - либо после победы над Англией, либо в результате достижения мира путем "переговоров", - что приказал подготовить эти трибуны к концу месяца для большого парада победы через Бранденбургские ворота.

Функ, выступая утром в Кенигсберге, от всей души похвалил Линдберга за такое его замечание: "Если богатые слишком богаты, а бедные слишком бедны, то нужно что-то делать".

"Это именно то, что я сказал недавно", - отметил он.

Позднее. Сегодняшний день увидел над побережьем Англии величайшее воздушное сражение этой войны. Немецкие цифры британских потерь весь вечер росли. Сначала люфтваффе сообщили: 73 сбитых британских самолета против 17 германских, потом - 79 против 14, наконец, в полночь - 89 против 17. Сейчас, когда я подсчитал данные о потерях, поступавших время от времени в течения дня, получилось, что англичане потеряли 111 самолетов. Люфтваффе врут с такой скоростью, что цифры не совпадают даже с их собственными подсчетами.

Берлин, 13 августа

Сегодня третий день массированной воздушной атаки немцев на Британию. Вчерашний счет, по данным люфтваффе, составил 71 к 17. К исходу сегодняшнего, третьего дня его называют как 69 к 13. Каждый день британские цифры, которые давал Лондон, были почти обратными. Подозреваю, что лондонские данные более правдивы. Завтра вылетаю на Ла-Манш с несколькими другими корреспондентами. Мы не знаем, зачем нас везут: то ли для того, чтобы увидеть начало гитлеровского вторжения в Британию, то ли просто понаблюдать за воздушными атаками.

В немецком военно-транспортном самолете между Берлином и Гентом, 14 августа

Прошлой ночью у нас была первая за долгое время воздушная тревога. Началась она в два часа ночи, как только я вернулся с радиопередачи. Мы с Тэсс, приехавшей на несколько дней в Берлин, остались посмотреть фейерверк, но он не состоялся.

Из Штаахена мы взлетели в десять сорок пять утра, летели на небольшой высоте, футов пятьсот, чтобы германским зенитным батареям легче было нас распознать. Они уже слишком много своих самолетов сбили... Сейчас Антверпен на севере, и пилот снижается... Один неприятный момент. Из облаков на нас пикируют два истребителя, и мы думаем, что это могут оказаться "спитфайры" (на днях они сбили немецкого генерала, летевшего из Парижа в Брюссель). Но это "мессершмитты", и они уходят в сторону. Теперь пилот пытается найти свой аэродром, задача нелегкая из-за маскировки летного поля...

Гент, Бельгия, 14 августа

Маскировка этого летного поля стоит того, чтобы о ней упомянуть особо. Я заметил, что сверху оно выглядело как любая другая часть ландшафта, беспорядочно пересеченная тропинками, как будто это фермерская земля. У каждого самолета на земле свой собственный временный ангар, собранный из покрытых травой циновок. Циновки поддерживаются палаточными стойками. Задняя и боковые стороны этого шатра из циновок укрыты мешками с песком для защиты самолетов от осколков. Ангары сделаны настолько искусно, что едва ли их можно обнаружить с высоты более тысячи футов. Сам аэродром небольшой, но немцы лихорадочно его расширяют. Бригады бельгийских рабочих заняты тем, что сносят прилегающие к нему здания - особняки местной знати. Кстати, это пример того, как бельгийцы помогают немцам в войне против союзника Бельгии Англии. Я заметил один ловкий способ, которым немцы прячут свои самолеты. Это строительство "карманов" - небольших расчищенных участков земли на некотором расстоянии от аэродрома. От главного летного поля к ним ведут узкие дорожки. По бокам таких "карманов" стоят ряды самолетов, спрятанных под деревьями. С воздуха эти "карманы" заметить трудно, и можно долго бомбить аэродром, не задев ни одного самолета.

Гент представляет для меня некий романтический интерес, потому что я помню школьный курс истории, рассказывающий о подписании здесь в канун Рождества мирного договора, положившего конец нашей войне 1812 года. Если верить фламандским художникам, этот фламандский городок должен быть живописным местом в канун Рождества. Это здесь американские и британские делегаты не торопясь пришли к соглашению об окончании войны, которой не хотела ни одна сторона. В воздухе витало Рождество, на узких извилистых улочках снег, конькобежцы на каналах, и множество людей, которые пьют и едят от души. Но тогда не было ни радио, ни телеграфных линий через Атлантику, и Америка узнала о мире только три месяца спустя. Тем временем Джексон сражался в Пью-Орлеане.

Мы сидим в безвкусно обставленной гостиной в особняке торговца сахаром, который заняли немецкие летчики. Ждем машин, чтобы добраться до "фронта". Кто-то забыл заказать их заранее. Д-р Фрёлиг из министерства пропаганды, которого мы называем "этот болван", большой, неуклюжий, добродушный немец с гарвардским дипломом и женой-американкой, никак не может заставить себя принять решение. Мы ждем, а немецкие летчики угощают нас напитками из замечательного погреба сахароторговца. Машины не приходят, поэтому мы садимся в автобус и едем осматривать город. Не настолько Гент романтичен, как я себе представлял. На улицах много немецких солдат, скупающих в магазинах последние запасы товаров на свои бумажные марки. Заходим побеседовать с местным лавочником. Он говорит, что солдаты ведут себя вполне пристойно, но опустошают город своими закупками. Когда нынешние запасы кончатся, возобновить их будет неоткуда.

Остенде, Бельгия, 14 августа

Наконец к семи часа вечера пришли наши машины и мы выехали в Остенде, обогнули Брюгге, сказочный город, где я провел свою первую ночь на континенте пятнадцать лет назад. На пути в Остенде я во все глаза высматривал баржи и суда, которые должны переправить германские войска для вторжения в Британию, но мы видели очень мало каких бы то ни было судов и на каналах за городом лишь несколько барж. Немцы выбрали для нас отель "Пикадилли".

Позднее. 15 августа, 6 часов утра. Просидел всю ночь. Когда немцы ушли спать, хозяин с женой и чрезвычайно привлекательной, темноволосой и черноглазой дочерью лет семнадцати вынесли прекрасные выдержанные вина, и мы славно провели с ними вечер. К нам присоединились несколько местных бельгийцев, и мы (Фред Экснер, Дик Бойер и я) долго по-доброму беседовали. Как трогательно бельгийцы продолжают надеяться, что прилетят английские бомбардировщики! Они, кажется, не против, чтобы англичане их убивали, только при условии, что и немцам достанется от королевских ВВС. Одна бельгийская женщина, злость которой грела мне душу, объяснила, что почти весь ущерб в Остенде, где разрушено большинство домов, был нанесен немецкой артиллерией, которая еще долго продолжала вести огонь, после того как ушли англичане. Незадолго до рассвета мы отправились прогуляться по пляжу. Был легкий туман, смягчавший лунный свет, и даже руинам вдоль берега моря он придавал какую-то красоту. Запах морской воды и плеск волн способствовали хорошему настроению. Бельгийцы не переставая ругали англичан за то, что они не возвращаются.

Кале, 15 августа (полдень)

Проезжая вдоль берега, я был поражен оборонительными мерами немцев. Линии окопов, блиндажей, пулеметных гнезд, полностью укомплектованных личным составом, тянулись по песчаным дюнам в ста ярдах от воды на всем пути до Дюнкерка. Там множество зенитных орудий, а на расстоянии в четверть мили в глубь тыла - бессчетное количество артиллерийских батарей. До этого я не думал о возможном нападении англичан. Мы не увидели ни на одном участке побережья никаких признаков германских приготовлений к вторжению. Никаких значительных концентраций войск, танков или барж. Но они, конечно, могли там быть, а мы просто их не заметили.

Примерно в десяти милях от Дюнкерка мы почувствовали вдруг тошнотворный запах мертвой конской и человеческой плоти. Очевидно, не успели выловить трупы из многочисленных каналов. Сам Дюнкерк очищен, и те, кто побывал здесь два месяца назад, с трудом его узнают. Часовой не разрешает нам проехать в ту часть города, которая прилегает к порту, видимо потому, что мы можем узнать что-нибудь о силах вторжения. В самом Дюнкерке и вокруг него большие площади заняты грузовиками и военным снаряжением, оставленными британскими экспедиционными силами. Немецкие механики занимаются тем, что пытаются заставить эти грузовики по крайней мере двигаться. Другие снимают резиновые покрышки, качество которых неведомо в Германии. В городе стоят длинные очереди французов к суповым кухням за порцией еды. Удивительно, что после смертоносных бомбежек и артобстрелов в этом городе еще осталось гражданское население. Все мы недооцениваем способности человеческих существ к выживанию.

Едем на пляж, откуда эвакуировались четверть миллиона британских солдат. Что меня удивляет после хвастливых заявлений немцев о потоплении на этом берегу всех транспортных и других судов (в Берлину нам говорили, что в один день люфтваффе потопили пятьдесят единиц), так это то, что на протяжении двадцати пяти миль видишь обломки только двух грузовых судов. Кроме них, там есть еще останки двух эсминцев, один из которых, я уверен, разбомбили задолго до вывода войск из Дюнкерка, и одного торпедного катера. Всего пять небольших кораблей. А любое судно, затопленное на большом расстоянии от берега, было бы видно, потому что море в этом месте мелкое. Хотя, когда бомба попадает в корабль, она здорово его разрушает. Ближайший к нам эсминец, в двухстах ярдах от берега, получил прямое попадание в переднюю часть мостика. Огромная пробоина шириной около двадцати футов разорвала корабль до ватерлинии.

Позднее. Пока перекусываем в Кале, слышим рев первой волны немецких бомбардировщиков, направляющихся к Англии. Они летят так высоко, что их едва видно. Я насчитываю двадцать три бомбардировщика, а выше них рой истребителей "мессершмитт". Погода проясняется. День обещает быть прекрасным - для пилотов. Примерно в три часа дня отправляемся на машинах вдоль берега к Кап-Гри-Не. Проезжая гавань, я отмечаю, что здесь тоже нет сосредоточения кораблей, барж или даже небольших торпедных катеров. Только три катера пришвартованы в бухте. Может такое быть, что немцы блефовали насчет своего вторжения в Британию? Мы едем по прибрежному шоссе. Над нами сейчас гудят немецкие самолеты, там эскадрилья из двадцати семи бомбардировщиков, здесь им навстречу выходит полсотни "мессершмиттов". Все они разворачиваются и устремляются на очень большой высоте в сторону моря к Дувру. Вскоре становится ясно, что британцы не летят им навстречу, по крайней мере, не залетают далеко. Мы высматриваем британские самолеты над Ла-Маншем. Ни одного "спитфайра" не видно.

Едем по берегу в Кап-Гри-Не, где Гертруда Эдерле, а позднее какой-то толстый египтянин и множество других раскидывали обычно лагерь в те времена, - кажется, так давно! - когда мир еще интересовался юношами и девушками, плавающими в Ла-Манше. Сейчас воздух наполнен гулом самолетов, бомбардировщиков и истребителей, только немецких. Теперь от Дувра возвращается рой бомбардировщиков "хейнкель" (ни одного пикирующего мы пока не видели). Трем или четырем из них там досталось, а один, почти неуправляемый, еле дотягивает до узкой полоски земли за клифом. "Мессершмитты-109 и -110" - последние двухмоторные модели - проносятся со скоростью примерно 350 миль в час, напоминая множество наседок, защищающих свой выводок. Они остаются в воздухе, пока не приземлятся бомбардировщики, а потом взмывают вверх и направляются в сторону Англии. Мы останавливаем машины, чтобы понаблюдать. Один из наших офицеров клянется, что "хейнкель" был обстрелян "спитфайром" и что английский истребитель был сбит, но это все в его воображении, потому что видел он не больше нашего. Так будет весь день. Мы возобновляем движение. Крестьяне работают на сноповязалках, убирая созревшую пшеницу. Мы нервно крутим шеями, чтобы увидеть в небе смертоносные машины. Крестьяне шеями не крутят, вверх не смотрят. Они смотрят на пшеницу. Задумаешься, у кого сейчас больше выдержки. Сейчас мы проезжаем стоящее на платформе большое корабельное орудие, участвовавшее в обстреле Дувра. Оно тщательно закамуфлировано сетями, к которым немцы привязали снопы пшеницы. По всему берегу бригады французских рабочих строят под надзором немцев артиллерийские позиции. Наконец мы сворачиваем к морю на дорогу, ведущую к Кап-Гри-Не. Вокруг множество новых артиллерийских позиций и прожекторов, все тщательно замаскировано сетями. Насколько же больше немцы уделяют внимания искусству маскировки, чем союзники! Солдаты заняты камуфляжем всех оборонительных сооружений в Кап-Гри-Не, которые французы, кстати, оставили невредимыми и никогда не пытались скрыть. Бригады рабочих выкапывают дерн с соседнего пастбища и укладывают его поверх гравия вокруг орудийных позиций и наблюдательных пунктов. Это имеет большое значение, потому что светлый гравий - хороший ориентир на фоне зеленых полей.

Остаток дня мы проводим в Кап-Гри-Не, гуляя по траве на краю обрыва. Над нашими головами продолжает стоять гул немецких бомбардировщиков и истребителей, направляющихся в Дувр. В бинокль можно ясно разглядеть скалы Дувра и иногда даже пятнышко английского аэростата, защищающего гавань. Я замечаю, что немецкие бомбардировщики летят туда в правильном боевом порядке на очень большой высоте, обычно около пятнадцати тысяч футов, а возвращаются гораздо ниже, в расстроенном порядке или поодиночке. Мы продолжаем высматривать, нет ли где воздушного боя или "спитфайров", атакующих летящие назад немецкие бомбардировщики. Бесполезное дело. За весь день не видим ни одного британского самолета. Сегодня над Ла-Маншем у немцев полное превосходство в воздухе. С нашей стороны к берегу прижимаются небольшие патрульные корабли, в основном торпедные катера. Они могли бы стать легкой добычей для английских самолетов, если бы хоть один налетел. Море гладкое, как стеклышко, и немецкие гидропланы с большими красными крестами на крыльях непрерывно взлетают и садятся. Их задача - подобрать летчиков, сбитых над Ла-Маншем. Примерно в шесть вечера мы видим, как шестьдесят больших бомбардировщиков - "хейнкели" и "Юнкерсы-82" - пролетают на большой высоте в сопровождении сотни истребителей в сторону Дувра. Через три-четыре минуты ясно слышим, как в районе Дувра вступают в бой английские зенитные орудия. Судя по низкому гулу, у англичан есть несколько тяжелых зенитных орудий. Доносится другой глухой удар, еще более сильный, и один из наших офицеров предполагает, что это звук от разрывов бомб. Через час возвращается, как нам кажется, та самая эскадрилья. Из вылетевших туда шестидесяти бомбардировщиков мы насчитываем только восемнадцать. Остальных сбили англичане? Трудно сказать, мы знаем, что немцы часто получают приказ садиться не на те аэродромы, с которых взлетели. Очевидно, это делается в том числе и из тех соображений, чтобы немецкие летчики не узнали о своих потерях.

Мы с Бойером все еще надеемся, что покажутся "спитфайры". Но солнце уже низко. На море штиль. В небе тишина. День, проведенный на берегу, больше напоминает буколический пикник, чем фронтовой день войны в воздухе. Такая же неравная схватка, какую мы видели в Бельгии и во Франции. Ни одного английского самолета над головой, ни одной сброшенной бомбы. Маленький япошка крадется к орудийной позиции, чтобы сделать несколько снимков, пока его не схватывает часовой. Остальные лениво поднимаются с травы и со скалы швыряют в море камешки. Пора возвращаться в Кале и ужинать. Прибегает наш взволнованный офицер и сообщает, что сегодня над французским побережьем сбито три "спитфайра". Это удивляет. Мы просим показать.

Первый из показанных нам на обратном пути "спитфайров" пролежал там так долго, что немецкие механики уже успели снять с него роллс-ройсовский двигатель и приборную доску. Он уже покрывается ржавчиной, на что мы и указываем. Наш офицер предлагает продемонстрировать другой. Он находится на пляже у маленькой деревушки на полпути к Кале. Мотор пока на месте, приборная доска тоже, но меня отводит в сторону молодой лейтенант с расположенной по соседству зенитной батареи и по секрету сообщает мне интересную информацию: именно этот "спитфайр" был сбит несколько недель назад, а лейтенанту как раз сегодня удалось во время отлива вытащить его из моря. Когда наш сопровождающий предложил показать свой третий "спитфайр", мы сказали, что проголодались, и предложили возвращаться в Кале.

Позднее. Чего мне никогда не забыть, так это как молятся бельгийцы и французы в этих маленьких приморских городках о том, чтобы прилетели английские бомбардировщики. Несмотря на то что, когда их молитвы оказываются услышанными, это для них часто означает смерть, они благословляют бомбу, которая их же и убивает. Сейчас три часа ночи, немецкие зенитки стреляют без остановки с тех пор, как в половине двенадцатого мы услышали первый за сегодняшнюю ночь разрыв английской бомбы рядом с гаванью. К счастью, англичане целятся в порт, а здесь, в городе, поблизости от нас не падало ничего такого, что могло вызвать беспокойство. Воздушной тревоги не было. Для нас единственный признак происходящего - грохот зениток и разрывы бомб. В подвал никто не спускается. Когда немцы удалились, мы сидели с хозяином-французом, членами его семьи и двумя официантами и пили красное вино за каждую разорвавшуюся английскую бомбу. Теперь в постель, но боюсь, что в номере есть клопы.

Кале, 16 августа

Клопы были. За завтраком все почесывались и жаловались, что не могли уснуть. Можно проспать всю ночь под бомбежки, но не под натиском клогшв и блох. Мы торопливо завтракаем и в восемь тридцать выезжаем в Булонь.

Булонь, 16 августа

'o До чего же здорово немцы замаскировали свои временные аэродромы! От Кале до Булони мы проехали по крайней мере мимо трех. Они устроили их не на пастбищах, как я ожидал, а на пшеничных полях. В поле стоят копны, а между ними оставлены узкие дорожки через все поле для взлета и посадки самолетов. Каждый самолет спрятан в укрытии, сделанном из веревочной сетки, а поверх нее привязаны снопы пшеницы. Как и в Генте, задняя стенка укрытия и две боковые защищены мешками с песком. На одном большом пшеничном поле размещалась, должно быть, сотня подобных укрытий. Мастерские и склады горючего тоже спрятаны в таких укрытиях. Есть и система "карманов", которые я видел в Генте. Приземлившись, самолет заруливает по шоссе или дорожке в ближайший "карман", который может находиться на некотором удалении от поля. Там самолет либо укрывают сеткой, либо загоняют в лес.

Наши офицеры и чиновники очень внимательно следили за тем, чтобы мы не общались с возвращавшимися с задания пилотами. Но вчера и сегодня утром я говорил с несколькими моряками и армейскими офицерами, несущими службу на береговых батареях, и меня удивила их уверенность, что через несколько недель война закончится. Один морской капитан, командир большого орудия в Кап-Блон-Не (это на полпути от Кале до Кап-Гри-Не), отвел меня сегодня утром в свой блиндаж, вырытый в склоне холма, чтобы показать, как он его оборудовал. Там было очень уютно. Между стенами он подвесил гамак и поставил столик, который был завален немецкими книжками и журналами. Капитан был родом из пригорода Гамбурга, очень интеллигентный молодой человек с соломенного цвета аккуратно подстриженными волосами. Я его еще накануне заприметил.

- У вас здесь неплохое местечко, - сказал я, - только...

- Что - только? - засмеялся он.

- Ну, я знаю Нормандию зимой, с конца октября по апрель здесь чертовски холодно, каждый день дождь. Сейчас-то ваш блиндаж отличный, капитан, но зимой здесь будет не так уютно.

Он взглянул на меня с явным удивлением.

- А я вовсе и не собираюсь проводить здесь зиму, - продолжил он уже совершенно серьезным тоном. - Война-то закончится задолго до нее. Вы, наверное, пошутили, да?

- Нет, я не шутил, - ответил я, слегка оторопев от его железной уверенности. - Вы имеете в виду, что, без всякого сомнения, вторжение и захват Англии завершатся к Рождеству, капитан?

- В это Рождество я буду со своей семьей, - ответил он.

Второй завтрак у нас в Булони, отличная еда, бутылка великолепного "Шато Марго" 1929 года. После ланча наша группа опять отправляется грабить магазины на свои марки. В парфюмерном магазине я коротко побеседовал с очаровательной французской продавщицей, но только после того, как убедил ее своим акцентом, что я американец. Она говорит, немцы смели в городе все шелковые чулки, все нижнее белье, мыло, духи, кофе, чай, шоколад, табак и коньяк. Но больше всего ее волнует еда. "Как запастись продуктами, чтобы пережить эту зиму?" - спрашивает она. Около четырех дня выезжаем в Брюссель, проехав немного в глубь страны через Сен-Омер, Лилль, Турне.

Брюссель, 16 августа

Сегодня мы видели на двух полях по дороге нечто напоминающее под камуфляжем баржи и понтоны, нагруженные танками и артиллерией. Но для вторжения в Англию этого явно недостаточно. Тем не менее сопровождавшие нас офицеры заостряли на них наше внимание и намекали, что есть еще многое, чего мы не видели. Может быть. Но я человек недоверчивый. Мне кажется, немцы хотят, чтобы мы рассказали всем страшную историю о неизбежном вторжении в Британию.

Позднее, 2 часа ночи. Сейчас надо спать, а немецкие зенитки обстреливают британские бомбардировщики. Грохот начался вскоре после полуночи. Не слышу и не ощущаю разрыва бомб. Подозреваю, что англичане целятся в аэропорт.

Брюссель, 17 августа

Досадно, что мы возвращаемся в Берлин не сегодня. Ощущаю депрессию в этих оккупированных городах. К тому же немцы не разрешают мне вести передачи отсюда.

Пошел навестить мадам X., бельгийку русского происхождения, с которой знаком уже двенадцать лет. Она только что прошла через ужасные испытания, но по ее разговору никогда об этом не догадаешься. Она очаровательна, жизнерадостна и прекрасна, как всегда. Когда немцы подходили к Брюсселю, она с двумя маленькими детьми уехала из города на своей машине. Где-то под Дюнкерком оказалась между союзной и германской армиями. Нашла прибежище в сельском доме и несколько дней провела в кошмаре непрерывных обстрелов и бомбежек. К счастью, еды в доме было достаточно, так что они не голодали. Дети, по ее словам, вели себя прекрасно. Когда все закончилось, с легкостью говорит она, в сарае нашлось достаточно бензина, чтобы вернуться в Брюссель. Банки закрылись, денег у нее не было, но немцы, конфисковавшие машину, заплатили ей несколько тысяч франков наличными, и она смогла купить продукты.

Она говорит, что больше всего волновалась за своего мужа Пьера, но и с ним все оказалось лучше, чем можно было ожидать. Несмотря на то что он был ветераном мировой войны и депутатом парламента, Пьер в первый же день войны записался добровольцем и ушел воевать. Она ничего о нем не слышала до прошлой недели, когда пришла весть о том, что он в плену.

- Он жив, - тихо проговорила она. - Мне повезло... Мы оба запросто могли погибнуть. Но мы живы. И дети тоже. Я оказалась удачливой.

Она слышала, что Пьера отправили работать на картофельную ферму под Гамбургом.

- Но ведь Гитлер месяц назад объявил, что отпускает всех пленных бельгийцев, - сказал я.

- Надо быть терпеливым, - ответила она. - Он жив, он на ферме, он не голодает. Я могу подождать.

В моих беседах с бельгийцами и французами в течение последних нескольких дней меня ободряет то, что и те и другие связывают свои последние, отчаянные надежды с готовностью англичан держаться до конца. Потому что теперь они понимают: если победит Гитлер, им уготована судьба порабощенного народа. Несмотря на суровую тюремную кару, назначенную нацистами всем тем, кто слушает зарубежные радиостанции, приемники у всех настроены на Лондон, хотя вместе с новостями, которые они получают с Би-би-си, их надежды тают и улетучиваются. Все они взволнованно спрашивали меня: "Продержатся ли англичане? Есть ли у них шанс? Поможет ли Америка?" То обстоятельство, что все газеты на оккупированной территории вынуждены печатать германскую пропаганду, часто погружает их в депрессию, ведь Геббельс ежедневно пичкает их самой фантастической ложью.

На Ла-Манше немцы не дали нам поговорить с немецкими пилотами, а сегодня мы с Бойером, посиживая от нечего делать на террасе кафе, разговорились с молодым офицером германских ВВС.

Он рассказывает, что летает на "мессершмитте", который вчера и позавчера участвовал в массированной атаке на Лондон (это те самолеты, что мы видели летящими из Кале в сторону Лондона). Он не похож на хвастливого юнца, каких я встречал среди немецких пилотов.

Он спокойно заявляет: "Знаете, это дело двух недель - покончить с королевскими ВВС. Через две недели у англичан не останется самолетов. Поначалу, дней десять назад, они доставляли нам много хлопот. Но на этой неделе их сопротивление все слабее и слабее. Например, вчера я практически не видел в воздухе английских истребителей. Может, в целом штук десять, которые мы быстро сбили. Большинство из нас долетели до наших целей и вернулись без всяких помех. Англичанам конец, джентльмены. Я уже строю планы поехать в Южную Америку и заняться авиационным бизнесом. Это была приятная война".

Мы расспрашиваем его об английских самолетах.

"Спитфайры" так же хороши, как и наши "мессершмитты", - говорит он, "харрикейны" не очень, а "дефайенты" ужасны".

Он поднимается и объясняет, что должен навестить в госпитале товарища, который был ранен вчера и доставлен сюда на операцию. Мы с Диком Бойером поражены и подавлены. Дик только что приехал сюда и не очень хорошо знает немецкий.

"Я напишу статью о том, что он рассказывал, - говорит Дик и замечает: Кажется, обговорил искренне".

"Именно так. Но давай подождем. Ты же знаешь, какие у летчиков горизонты".

Позднее. Дик, Фред Экснер и я сидим в баре у отеля "Атлантис" и пьем "на посошок", вдруг на улице раздается неясный глухой звук.

"Бомба близко", - предполагает официант-бельгиец.

Выходим на улицу, но ничего не видно. Когда попозже Дик заходит ко мне, он сообщает, что бомба разнесла дом в соседнем квартале, все, кто в нем был, погибли.

По дороге на аэродром мы слышим стрельбу зениток.

На борту германского военно-транспортного самолета, Брюссель - Берлин, 18 августа

Интересны утренние брюссельские газеты. Вчера бельгийская газета вышла с таким заголовком над статьей, рассказывающей о бомбардировке, которую мы слышали прошлой ночью: "ПОДЛОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ АНГЛИЧАН ПРОТИВ БРЮССЕЛЯ!" Подобные заголовки бельгийцев заставляют сочинять немцы. Но меня в большей степени заинтересовало коммюнике верховного командования в "Brusseler Zeitung", выходящей на немецком языке. В коммюнике говорится, что в пятницу в ходе воздушных боев над Британией англичане потеряли 83 самолета, а немцы - 31. Зачем это нам рассказывал наш "искренний" молодой пилот "мессершмитта", будто практически не видел в пятницу английских самолетов?

В Брюссельском аэропорту я замечаю, что нас везут к самолету кружным путем таким образом, чтобы мы подъезжали к нему не со стороны ангаров. Но наш самолет еще не готов, и десяток немецких офицеров спорят возле него, кому достанутся два свободных места на Берлин. Я пользуюсь возможностью и отправляюсь прогуляться до ангаров. Два из них только что разбомбили, и за ними виднеются груды разбитых немецких самолетов. Значит, налеты англичан не настолько уж безрезультатны.

Надо записать слова с плаката, который я видел вчера расклеенным по всему Брюсселю: "В деревне Савантэм под Брюсселем совершен акт саботажа. Мною взяты пятьдесят заложников. Дополнительно, впредь до особого распоряжения, с 20.00 вводится комендантский час. До особого распоряжения закрываются также все кинотеатры и другие центры развлечений".

Подписано немецким комендантом. Неплохие новости. Они говорят о том, что бельгийцы сопротивляются. Сейчас полдень, мы прибываем в Берлин.

Берлин, 20 августа

Ночью была воздушная тревога, вторая за неделю, хотя за год с начала войны их и полдюжины не набралось. И берлинцы, в отличие от жителей Северной и Западной Германии, едва ли испытали хотя бы малейшее неудобство от этой войны.

Перед моим выходом в эфир вой сирен продолжался сорок пять секунд. Я сидел в студии вместе с немецким диктором (который, как я успел заметить, следит по копии моего текста, не мошенничаю ли я). Мы слышали сигнал тревоги, но не видели причин для того, чтобы прерывать нашу работу. В окно студии постучал испуганный мальчишка-англичанин, семнадцатилетний сын бывшего работника Би-би-си, оказавшийся вместе со своей матерью предателем и работающий на нацистов. Он крикнул: "Воздушная тревога!" Сидящий со мной немец, к счастью, не испугался и знаком велел ему убраться. Потом началась наша передача. После этого я был удивлен волнению в диспетчерской, так как в Бельгии и во Франции люди не особенно обращают внимание на ночные бомбардировки. Волнение отчасти было и потому, что диктор, передававший новости на испанском языке, умчался в убежище при первом же звуке сирены и пропустил свой эфир, который должен был начаться, как только закончится мой. Когда я вернулся в офис студии, один из курьеров, который ночью становится ответственным дежурным по гражданской обороне, попытался затолкать меня в подвал, но я отказался. Мы слушали пальбу зенитных орудий с балкона и следили за прожекторами, но им не удалось высветить британские самолеты, которые направлялись к заводским районам на севере.

Берлин, 24 августа

Немцы признают теперь акты саботажа в Голландии. Генерал Кристиансен, командующий там германскими войсками, предупредил, что, если саботаж будет продолжаться, на голландские общины наложат штраф и будут взяты заложники. О природе этого, саботажа можно судить по тому предупреждению, которое генерал сделал голландцам относительно "недонесения о приземлении вражеских летчиков на голландскую землю". Он добавляет: "Голландцы, которые предоставляют убежище вражеским солдатам, будут сурово наказаны, вплоть до смертной казни". Это подтверждают полученные мной от частных лиц сведения о том, что англичане по ночам сбрасывают своих агентов на парашютах.

Немцы отрицают, что вывозят продукты питания из оккупированных стран, но в одной голландской газете я видел официальное сообщение германских властей о том, что в период с 15 мая по 31 июля из Голландии в рейх отправлено 150 000 000 фунтов продовольствия и свежих овощей.

На этой неделе здесь введены новые карточки на одежду. В отличие от прошлогодних в них сто пятьдесят купонов вместо ста, хотя это обычное надувательство нацистов. Вы получаете больше купонов, но за каждый предмет одежды их и отдавать надо больше. За то, что прежде стоило 60 купонов, теперь требуется 80 и т. д. А пальто стоит 150 купонов. Один купон фактически дает вам право на приобретение шестнадцати граммов ткани, по стоимости вся карточка примерно на пять фунтов в год.

Германский МИД отверг просьбу американцев о безопасном проходе американских судов для эвакуации из зоны военных действий детей до шестнадцати лет.

Берлин, 26 августа

Прошлой ночью у нас был самый сильный авиационный налет за всю войну. Сирены прозвучали в ноль двадцать, а отбой воздушной тревоги в три двадцать три. Впервые британские бомбардировщики появились прямо над городом и сбросили бомбы. Сосредоточение огня зенитных орудий было мощнейшим. Он представлял собой жуткое и завораживающее зрелище. И огонь этот оказался удивительно неэффективным. Ни один самолет не был сбит, даже ни один не пойман прожекторами, которые всю ночь беспорядочно шарили по небу туда-сюда.

Берлинцы ошеломлены. Они не верили, что такое может случиться. Когда эта война началась, Геринг их заверил, что этого не будет. Он хвастливо заявлял, что ни один вражеский самолет никогда не прорвется сквозь внешнее и внутреннее кольцо противовоздушной обороны столицы. Берлинцы люди простые и наивные. Они ему поверили. Тем сильнее их сегодняшнее разочарование. Надо видеть их лица, чтобы оценить его. Геринг усугубил дело, три дня назад проинформировав жителей о том, что им не надо бежать в убежища при звуке сирен, они должны отправляться туда только тогда, когда услышат поблизости стрельбу зениток. Подразумевалось, что такому не бывать. Это внушило людям уверенность, будто английские бомбардировщики, даже прорвавшись к пригородам Берлина, никогда не появятся в небе над столицей. И вдруг прошлой ночью зенитки начали стрелять по всему городу и английские моторы загудели прямо над головой. По всем сообщениям, была паника, пять миллионов напуганных горожан бросились в подвалы.

Я сидел на радио и писал текст моего сообщения, когда раздался вой сирен и почти тотчас же залаяли зенитки. Как это ни странно, но за несколько минут до этого я спорил с цензором из министерства пропаганды насчет возможности бомбардировки Берлина. Только что бомбили Лондон. Вполне естественно, сказал я, что англичане попытаются отыграться. Он рассмеялся и заявил, что это невозможно. Вокруг Берлина слишком много зенитных орудий.

Я понял, что трудно сосредоточиться на сценарии. Зенитный огонь в районе Дома радио был особенно сильным, окно в моем кабинете дрожало при каждом залпе батареи или разрыве бомбы. Одетые в пожарную форму дежурные по гражданской обороне, усиливая панику, носились по этажам и приказывали всем идти в убежища. На германском радио это в основном привратники и рассыльные, и вскоре стало ясно, что они максимально используют свою временную власть. Большинство находившихся на рабочих местах немцев, однако, не теряя времени, отправились в подвал.

По расписанию я должен был выйти в эфир в час ночи. Как я уже ранее объяснял, чтобы добраться до студии, надо выйти из здания, где мы пишем текст и показываем его цензорам, и пробежать ярдов двести по неосвещенной пустынной стоянке до подземного помещения, где установлены микрофоны. Когда пять минут первого я вышел из основного здания, начали палить зенитки, защищающие радиостанцию. И в ту же секунду я услышал более тихий, но гораздо более зловещий звук. Как будто град бил по железной крыше. Можно было различить его падение сквозь кроны деревьев, на крыши гаражей... Это была шрапнель от зенитных орудий. Впервые в жизни я пожалел, что у меня нет стальной каски. В немецких стальных касках для меня всегда было что-то отталкивающее, символизирующее грубую германскую силу. Я и на фронте отказывался ее надевать. А теперь мог бы и преодолеть свое предубеждение. Я замешкался в дверях. Через две-три минуты должна была начаться передача. И я помчался туда, бежал с закрытыми глазами, испуганно пригибаясь к земле, спотыкаясь на деревянных ступенях там, где был помост. Зигрид одолжила мне свой карманный фонарик. Я включил его. Часовой у двери рявкнул, что надо выключить. От его крика я отпрянул, врезался в угол гаража и растянулся на песке. Звук падающей вокруг шрапнели заставил меня подняться на ноги. Последний бросок, и я влетел в дверь студии.

"С ума сошли, - прорычал охранник, - где ваш пропуск?"

"У меня эфир через минуту", - выпалил я, задыхаясь.

"А мне какое дело. Где ваш пропуск?"

Наконец я нашел его. В студийном отсеке инженер попросил меня говорить прямо в микрофон. Он не объяснил почему, но и так было ясно. Чем ближе к микрофону я говорю, тем меньше улавливаются посторонние звуки. Но мне хотелось, чтобы пушки были услышаны в Америке. Цензоры разрешили произнести только одну фразу о налете, просто упомянуть, что он продолжается.

Как ни странно, но, когда я начал говорить, не ко времени возникла заминка в стрельбе. Только издалека через дверь студии доносился слабый гул. В Америке, очевидно, орудия были слышны лучше, чем в моей студии, потому что спустя несколько минут я поймал на коротких волнах конец нашей программы и услышал, как Элмер Дэвис в Нью-Йорке говорит, что звуки орудий и бомб были весьма реалистическими. Это меня здорово обрадовало, но я заметил, как помрачнели лица немецких чиновников, тоже поймавших комментарий м-ра Дэвиса.

Зигрид, которая полчаса спустя вела передачу для "Мьючиал", смело бросила вызов падающей еще плотнее, чем прежде, шрапнели, несмотря на попытки некоторых отговорить ее от похода в студию. Случилось так, что, пытаясь увернуться от града осколков, она споткнулась, упала и сильно поранила при этом ногу. Передачу она вела, превозмогая ужасную боль. Но ей не повезло. Тот самый передатчик, который всего лишь несколько минут назад отлично работал для Си-би-эс и Эн-би-си, вдруг испортился, и ее выступление до Америки не дошло.

Почти до самого рассвета мы наблюдали это зрелище с балкона. Была низкая облачность, и немецкие прожектора тщетно пытались отыскать британские бомбардировщики. Лучи света вспыхивали на несколько секунд, бешено обшаривали небо и исчезали. Англичане бороздили воздушное пространство над центром города, как хотели, и, судя по реву двигателей, летали совсем низко. Немецкие зенитки вели сумасшедший огонь, ориентируясь исключительно на звук. По их стрельбе легко было проследить за маршрутом самолета над городом, по тому, как батареи одна за другой улавливали звук мотора и вслепую били в небо. Больше всего шума доносилось с севера, где находятся военные заводы.

Сегодня эта бомбардировка - единственная тема разговоров среди берлинцев. Поэтому особенно забавляет, что Геббельс разрешил местным газетам напечатать лишь сводку в шесть строк, содержание которой сводится к следующему: вражеские самолеты летали над столицей, сбросили несколько зажигательных бомб на пригороды и повредили один деревянный сарай в саду. Там нет ни строчки о фугасных бомбах, падение которых ясно слышалось. Не упомянуто и о трех улицах Берлина, перегороженных сегодня, чтобы помешать любопытным увидеть, что бомба может сделать с их домом. Интересно будет наблюдать реакцию берлинцев на усилия властей скрыть масштабы этого воздушного налета. Впервые у них появилась возможность сравнить то, что произошло в действительности, с тем, что сообщил д-р Геббельс. Англичане сбросили также ночью несколько листовок, обращенных к простому народу, в которых говорится, что "война, которую начал Гитлер, будет продолжаться, и она будет длиться столько, сколько Гитлер будет ее вести". Хорошая пропаганда, но, к сожалению, мало кому удалось эти листовки увидеть, их сбросили совсем немного.

Прошедшей ночью снова атаковали Берлин крупными силами, и впервые в столице рейха есть жертвы. По официальным сообщениям, в Берлине убито десять человек и ранено двадцать девять. На Коттбузерштрассе, ведущей в Темпельхоф (в который, вероятно, целились англичане), и неподалеку от железнодорожной станции Гёрлитцёр (туда они тоже могли целиться) на мостовую упали две стофунтовые бомбы. В результате оторвало ногу дежурному по гражданской обороне, который стоял у входа в свой дом, и убиты четверо мужчин и две женщины, по неосторожности наблюдавшие за фейерверком из дверного проема.

Думаю, на простых берлинцев больше, чем первые жертвы, подействовал тот факт, что английские самолеты смогли беспрепятственно прорваться к центру Берлина. В первый раз война пришла к ним в дом. Если англичане будут продолжать в том же духе, это окажет огромное влияние на моральный дух населения.

Геббельс неожиданно сменил тактику. После первой большой бомбежки он приказал замять эту историю в прессе. Сегодня он распорядился, чтобы все газеты кричали о "жестокости" английских летчиков, нападающих на беззащитных берлинских женщин и детей. Следует иметь в виду, что народ здесь пока не знает о смертоносных бомбардировках Лондона немецкой авиацией. Одинаковый для всех сегодняшних газет заголовок: "ТРУСЛИВОЕ БРИТАНСКОЕ НАПАДЕНИЕ". И коротышка-доктор заставляет прессу вбивать в головы людей, что немецкие самолеты бомбят в Англии только военные объекты, в то время как "британские бандиты" по личному приказу Черчилля "атакуют только невоенные цели". Германский народ, вне всякого сомнения, клюнет на эту ложь. Одна газета доходит до пика истерии: в ней говорится, что королевские ВВС получили приказ "истребить население Берлина".

Судя по тому, что мы наблюдали в последние ночи, ясно, что защиты от ночных бомбардировок здесь нет, и Герингу это должно быть известно. Ни в воскресную, ни в прошлую ночь средства противовоздушной обороны Берлина, возможно, лучшие в мире, - не смогли не то что сбить, а даже захватить лучом прожектора хотя бы один английский самолет. Официальное коммюнике, не решившись рассказывать населению, что прошлой ночью были сбиты какие-то самолеты над городом, потому что тысячи людей видели, что не был сбит ни один, сообщило сегодня об одном бомбардировщике, сбитом на пути в Берлин, и одном сбитом на пути из Берлина.

Прошедшей ночью у меня были еще собственные неприятности на радио. Во-первых, цензоры объявили, что в дальнейшем нам нельзя упоминать о налете в то время, когда он происходит (Эд Марроу в Лондоне не просто упоминает, но и описывает его). Во-вторых, я поссорился с сотрудниками германского радио. Я закончил передачу, и они приказали мне идти в подвал. Я пытался объяснить, что приехал сюда в качестве военного корреспондента и, отправляя меня в подвал, они препятствуют выполнению моих служебных обязанностей. Мы обменялись довольно резкими выражениями. Я заметил, что лорд Хау-Хау единственный человек, не считая самых смелых девушек-секретарш, кто не бросается в убежище при звуке сирен. Я целый год избегал общения с ним, но недавно подумал, что, может быть, полезно познакомиться с этим предателем. Во время воздушных тревог он проявил храбрость.

Берлин, 31 августа

Слег с гриппом. Когда вчера как раз перед началом бомбежки зашла горничная, я спросил: "Прилетят сегодня англичане?"

"Наверняка", - вздохнула она обреченно. Вся ее уверенность, как и уверенность пяти миллионов берлинцев в том, что столица защищена от нападения с воздуха, улетучилась.

"Зачем они это делают?" - спросила она.

"Потому что вы бомбите Лондон", - ответил я.

"Да, но мы наносим удары только по военным объектам, а англичане, они бьют по нашим домам".

Она представляла собой хороший продукт геббельсовской пропаганды.

"Может быть, вы тоже бомбите их дома", - сказал я.

"В наших газетах пишут, что нет", - возразила она. Она заявила, что немцы хотят мира, и хотела узнать, почему англичане не приняли мирное предложение Гитлера. Эта женщина из рабочей семьи. Ее муж рабочий, возможно, бывший коммунист или социалист. И все-таки она пала жертвой официальной пропаганды.

Англичане устроили прошедшей ночью хорошую атаку с бреющего полета, и даже германские официальные лица признали, что ущерб оказался значительнее, чем когда-либо прежде. Ко мне заходил один приятель и сообщил, что бомбы попали в заводы Сименса. Заголовок в сегодняшнем вечернем выпуске "Borsen Zeitung": "АНГЛИЙСКИЕ ВОЗДУШНЫЕ БАНДИТЫ НАД БЕРЛИНОМ".

Я отклонил предложение министерства пропаганды ездить каждое утро после налетов вместе с другими корреспондентами в организованные экскурсии по городу для осмотра последствий. Я знаю, что немецкие военные власти не намерены показывать нам пораженные ударами военные объекты. Чтобы провести настоящую ревизию, надо несколько часов колесить по огромной территории Берлина.

В полночь я лежал в ванне и не слышал воя сирен. Узнал о налете, только когда загрохотали зенитки. Так как мой грипп все еще при мне, то лег спать, но среди ночи меня разбудили грохот и сотрясения от разрывов двух бомб где-то очень близко от нашего отеля.

Сегодня верховное командование официально сообщает, что прошедшей ночью отличная работа столичной противовоздушной обороны "помешала" британским летчикам сбросить бомбы и поэтому бомбы упали только за пределами города.

Это странно, потому что сегодня закрыт Тиргартен, а вечерние газеты признают, что в парке после ночного налета обнаружено несколько воронок от бомб. Вечером я поплелся в Дом радио делать юбилейную передачу. Военный цензор, вполне приличный парень, был удивлен противоречивыми сообщениями немцев об этой бомбежке.

"Мои инструкции таковы, что вы не можете противоречить сообщениям верховного командования", - сказал он.

"Но им противоречит немецкая пресса, - возразил я. - Я сам слышал, как бомбы падали в Тиргартене, и берлинские газеты это признают".

Он был честный игрок и дал мне почитать эти противоречащие друг другу отчеты.

Главным результатом недели непрерывных ночных бомбардировок стало великое разочарование людей и посеянное в их умах сомнение. Кто-то сказал мне: "Никогда больше не поверю тому, что они говорят. Если они врали про налеты в других районах Германии, как врут про Берлин, то там, должно быть, дела совсем плохи".

На самом деле английские бомбардировки не были так уж ужасны. Англичане задействовали слишком мало самолетов, пятнадцать - двадцать за ночь, и им приходилось слишком далеко летать, чтобы донести по-настоящему эффективный боезапас. Главный аспект - моральный, и англичане умно поступают, что делают это каждую ночь. Сегодня еще один налет начался прямо перед моим эфиром, но шоу было так себе.

Год назад началось "великое наступление" на Польшу. За этот год германское оружие достигло таких побед, равных которым не было в блестящей военной истории этой агрессивной милитаристской нации. И все же война еще не окончена и не выиграна. И именно на этом, если я хоть что-то понимаю, сосредоточены сейчас мысли немцев. Они страстно желают мира. И они хотят его до наступления зимы.

Берлин, 2 сентября

Сегодня я узнал, что немцы, которые занимаются обезвреживанием бомб замедленного действия, это в основном заключенные концентрационных лагерей. Если они останутся живыми, им обещано освобождение. Фактически, для них такой выбор, возможно, самый легкий. Даже смерть - это желанное избавление от пыток гестапо. А здесь всегда есть шанс, что бомба не взорвется. Некоторые бомбы, упавшие в Тиргартене, оказались, как теперь стало известно, бомбами замедленного действия.

Уже в течение некоторого времени наши цензоры не позволяют нам произносить в эфире слово "нацисты". Говорят, его плохо воспринимают в Америке. Следует говорить "национал-социалисты" или вообще избегать этого термина, как это делаю я. Слово "вторжение" применительно к тому, что случилось в Скандинавии и на западе и что планируется в Англии, тоже под запретом.

Изучая немецкие цифры потерь в воздухе над Британией, которые заведомо неверны, я обнаружил, что почти ежедневно счет был 4 к 1 в пользу люфтваффе. Для кого-то из министерства авиации это соотношение, должно быть, обладает магической силой.

Берлин, 4-5 сентября (3 часа ночи)

Сегодня днем Гитлер произнес удивительную речь по случаю начала кампании зимней помощи. Подобно "фольксвагену", дешевому "народному автомобилю", за который немецкие рабочие ежемесячно платят миллионы марок в качестве паевых взносов, хотя завод, где их предполагалось делать, производит только оружие, кампания зимней помощи - тоже один из постыдных фактов нацистского режима, хотя этого не понимает ни один немец. Очевидно, что в стране, где нет безработицы, "зимняя помощь" не очень требуется. И все-таки каждую зиму нацисты продолжают выжимать из народа несколько сот миллионов марок на "зимнюю благотворительность". А на самом деле расходуют большую часть собранных денег на вооружение и партийные нужды.

Сегодняшнее появление Гитлера держалось в секрете до последней минуты. Министерство пропаганды в спешном порядке отправило корреспондентов с дневной пресс-конференции в Спортпалас. Непонятно, чего боится Гиммлер, если британские бомбардировщики не могут прилететь в светлое время суток. Боится "инцидента"?

Это собрание явилось еще одним прекрасным примером того, как Гитлер использует доверчивость своего народа. Например, он сказал, что если немецкая авиация атаковала Британию днем, то трусливые королевские ВВС прилетают только ночью. Но он не объяснил, почему так происходит. Не объяснил, что немцы могут летать над Англией днем, потому что она находится всего в двадцати милях от немецких баз и они могут прикрывать свои бомбардировщики истребителями. А Германия слишком далеко от Британии, чтобы англичане могли обеспечивать прикрытие своим бомбардировщикам.

С восхитительным лицемерием Гитлер заявил: "Три месяца я оставлял без ответа британские ночные бомбардировки в надежде, что они прекратят это безобразие. Но герр Черчилль увидел в этом признак слабости. Вы поймете, что теперь мы даем ответ, ночь за ночь. И если британские ВВС сбрасывают две, три или четыре тонны бомб, то мы сбросим за одну ночь 150, 230, 300 или 400 тонн".

Здесь он был вынужден сделать паузу для восторженных аплодисментов аудитории, состоявшей в основном из немецких женщин - медсестер и социальных работников.

"Раз они заявляют, - продолжал Гитлер, - что усилят атаки на наши города, то мы сровняем их города с землей". Здесь юные медсестры и социальные работники совсем с ума посходили и неистово зааплодировали. Когда они пришли в себя, он сказал:

"Мы прекратим художества этих воздушных пиратов, и да поможет нам Бог".

При этих словах молодые немки вскочили на ноги и, вздернув грудь, прокричали свое одобрение.

"Придет час, - продолжил Гитлер, - когда один из нас окажется сломленным, и это будет не национал-социалистическая Германия". В этом месте неистовым девам хватило ума прервать свои радостные вопли скандированием хором: "Никогда! Никогда!"

Хотя Гитлер почти весь вечер был беспощаден и источал ненависть, в его речи имели место и юмористические, шутливые высказывания. Слушателям показалось очень смешным, когда он сказал: "В Англии все полны любопытства и без конца спрашивают: "Почему он не приходит?" Спокойствие. Спокойствие. Он идет! Он идет!" И этот человек голосом выжимал каждую каплю юмора и сарказма. Речь не транслировали напрямую, а записали и передали спустя два часа после ее окончания.

Позднее. Сегодня ночью опять прилетели англичане, в свое обычное время, за пятнадцать минут до полуночи. Тот факт, что прожектора редко захватывают самолет своими лучами, породил среди берлинцев слухи, будто английские бомбардировщики покрыты невидимой краской. Нынешней ночью они кружили над городом с интервалом в два часа. Зенитки стреляли им вслед как сумасшедшие, но безрезультатно. Еще одна бомба упала в Тиргартен и убила полицейского.

Берлин, 5 сентября

По-прежнему раздражает, что чиновники германского радио не разрешают мне делать обзор ночных воздушных налетов, происходящих каждую ночь, когда я нахожусь в радиостудии. Нельзя упоминать о них, даже если они случаются во время нашего эфира. Когда приехал сегодня на передачу, обнаружил, что для нас установили переносной микрофон. Чтобы ваш голос был услышан, надо приложить его к губам. Но зато доносящиеся снаружи звуки зенитных орудий он не улавливает. Вот поэтому они его и поставили. Зато он находится в этом же здании, и нам не надо теперь мчаться под градом шрапнели, чтобы добраться до микрофона.

Соединенные Штаты готовы передать англичанам пятьдесят эсминцев в обмен на военно-морские и военно-воздушные базы в британских владениях нашего Восточного побережья. Немцы называют это нарушением нейтралитета, но не собираются ничего предпринимать и даже протестовать. Они надеются, что наши изоляционисты и наши пронацисты не дадут нам вступить в войну, и поэтому хотят воздержаться от каких бы то ни было действий, угрожающих их положению.

Берлин, 7 сентября

Прошедшей ночью была самая сильная и самая результативная бомбардировка за всю войну. В последние дни немцы установили еще несколько зенитных батарей, и ночью они устроили ужасающий шум, но не смогли сбить ни одного самолета.

На этот раз англичане целились точнее. Когда я после трех ночи вернулся с радио, небо над северной частью центра Берлина освещало пламя двух больших пожаров. Один был на товарном складе железнодорожной станции Лертер. Оказалась разрушенной также станция на Шуссендорфштрассе. Мне сказали, что был подожжен завод резиновых изделий.

Несмотря на это, верховное командование сообщает сегодня в своем коммюнике: "Прошедшей ночью враг снова напал на германскую столицу, причинив в результате беспорядочного сбрасывания бомб на гражданские объекты в центре города ущерб населению и городскому хозяйству. Отныне германские ВВС начинают ответные атаки на Лондон крупными силами".

Ни намека на то, что последние две недели немцы сбрасывали бомбы в самый центр Лондона (и люди в Германии об этом не знают). Мои цензоры предостерегали меня сегодня, чтобы я не углублялся в рассуждения на эту тему. У меня явно есть немецкие слушатели, которые могут ловить мою программу с коротковолновой германской радиостанции, передающей ее в Нью-Йорк. Так как это германская радиостанция, то наказание не полагается.

Заявление верховного командования, которое оно наверняка сделало по личному указанию Гитлера (он частенько прикладывает руку к написанию официальных военных сводок), умышленно лжет, что Германия приняла решение бомбить Лондон только после того, как англичане первыми начали бомбить Берлин. И немцы клюнут на это, как почти на все, что им в эти дни говорят. Определение, никогда в новейшей истории, с тех пор как пресса, а позднее и радио сделали теоретически возможным для большей части человечества узнавать обо всем, что происходит в мире, - ни один великий народ не был так оболванен, так бессовестно обманут, как немцы, живущие при этом режиме.

И вот сегодня верховное командование, которое, по мнению всех порядочных немцев, говорит одну святую правду, распространило специальное коммюнике. В нем говорится, что в ответ на британские налеты на Берлин сегодня вечером Лондон впервые был атакован крупными силами. В результате этой ответной атаки, сообщает оно, "одно огромное облако дыма простирается теперь от центра Лондона до устья Темзы".

Чтобы американцы имели представление о той пропаганде (хотя я и не имел права так ее называть), которой подвергается немецкий народ, я зачитал в вечернем эфире следующую цитату из вечернего выпуска берлинской газеты "Borsen Zeitung": "В то время как атаки германской авиации совершаются исключительно против военных объектов (этот факт признают и британская пресса, и британское радио), королевские ВВС не находят ничего лучше, как атаковать гражданские объекты в Германии. Отличным примером этому был преступный налет на центр Берлина прошлой ночью. Во время этого налета поражались только жилые дома и ни одного военного объекта".

Немецкий народ понятия не имеет (потому что нацистская пресса и радио замяли эту историю), что только в августе в результате налетов люфтваффе на британские "военные объекты" погибло более тысячи мирных английских жителей.

Еще одна разновидность здешнего вранья. В официальном заявлении о бомбардировке прошлой ночью сообщается, что первые две волны британских самолетов были отбиты силами ПВО столицы, а из третьей волны удалось проскользнуть всего нескольким самолетам. Сейчас любой берлинец знает, что английские самолеты гудели над головой с того самого момента, как прозвучала сирена. Волн было несколько, и каждый раз гул моторов был слышен. Но все равно, боюсь, что большинство поверит официальным объяснениям.

Газета вчера дошла до того, что сообщила своим доверчивым читателям, будто все военные объекты в Германии настолько надежно защищены зенитными орудиями, что у английских самолетов нет никакой возможности их бомбить, поэтому они и целятся в незащищенные гражданские здания. Интересно, скольким немцам придет в голову спросить: почему при таком сосредоточении зенитных орудий в Берлине и вокруг него, - какого мир еще никогда не видел, - до сих пор не был сбит ни один самолет?

А лично я уже просто устаю от цензурных ограничений на наши попытки донести в Америку хоть минимум правды об этой воздушной войне. Долго я этого не выдержу.

Берлин, 8 сентября

Во всех утренних воскресных газетах один и тот же заголовок: "БОЛЬШАЯ ОТВЕТНАЯ АТАКА НА ЛОНДОН".

Берлин, 9 сентября

Сегодня со мной сыграли типичную нацистскую шутку. Трое моих цензоров так долго воевали со мной по поводу текста моего вещания, которое должно было состояться в два часа дня, обвиняя меня в неуместной иронии насчет "ответных" бомбежек Лондона, что, когда они наконец утвердили текст, у меня уже не было времени, чтобы выйти в эфир. Мои пять минут эфирного времени истекли.

Крыть было нечем, поскольку цензоры имеют полное право задержать непонравившийся им текст, так же как я имею право не выходить в эфир, если сочту, что они выхолостили истинный смысл моего сообщения. Но вечером я узнал от Пола Уайта, получив от него телеграмму из Нью-Йорка по таким каналам, которые не позволяют немцам узнавать содержание нашей переписки, что начальник коротковолнового вещания Германской радиовещательной компании прислал ему по телеграфу объяснение, почему я не вышел в эфир в два часа дня. В нем говорится: "К сожалению, Ширер опоздал сегодня на передачу".

Ни прошлой, ни позапрошлой ночью британским бомбардировщикам прилететь не удалось. Официальное разъяснение германскому народу: две ночи подряд британские самолеты пытались прорваться к Берлину, но были обращены в бегство. Всякий раз, когда британцы решат не бомбить Берлин, я буду слышать теперь, как Геббельс приказывает сообщать народу, что они пытались это сделать, но были отброшены замечательной противовоздушной обороной столицы.

Теперь, как только английские самолеты появляются в небе над Германией, большинство немецких радиостанций спешно прекращают свою работу в эфире, чтобы не служить радиомаяками для британских пилотов. Сегодня вечером германское радио объявило, что его вещание, в последние две недели уже сильно сокращенное по "военным причинам", будет урезано еще больше. "Сейчас не время, - говорится в сообщении, - подробно объяснять причины этого".

Берлин, 10 сентября

Небольшой налет прошлой ночью, хотя несколько домов разрушено. Комментируя эту бомбардировку, газета "Local Anzeiger" говорит: "Пилоты Его Британского Величества нанесли тяжелый удар по законам, определяющим благородное и подобающее мужчинам ведение войны".

В министерстве пропаганды нам показали сегодня одно из британских "секретных орудий", новый вид зажигательного оружия. Оно выглядит как большая визитная карточка, площадью примерно два квадратных дюйма, и сделана из деллулоида. Два склеенных листа целлулоида, а между ними таблетка фосфора. Англичане сбрасывают их во влажном состоянии. Когда они высыхают, полежав несколько минут на солнце или десять минут на сухом дневном воздухе, то воспламеняются и слабо горят в течение двух-трех минут. На самом деле их первыми использовали ирландские республиканцы, которые подбрасывали их в почтовые ящики в Англии. Немцы признают, что англичане подожгли зерновые и сено на полях, а также несколько лесных массивов. Вероятно, начав разбрасывать эти зажигательные устройства в августе, англичане надеялись уничтожить значительные площади зерновых. К сожалению, август оказался слишком влажным, и лишь несколько этих устройств достаточно высохли, чтобы воспламениться.

Берлин, 11 сентября

Прошлой ночью была жесточайшая бомбежка. А немецкие газеты превзошли самих себя. "Borsen Zeitung" называет наших воздушных визитеров "варварами" и дает шапку на всю полосу: "ПРЕСТУПЛЕНИЕ БРИТАНЦЕВ НАД БЕРЛИНОМ". Если верить нацистам, убито только пять человек, но англичане впервые сбросили большое количество зажигательных бомб, и возникло несколько небольших пожаров. Три "зажигалки" упали во двор "Адлона", пять - в сад посольства по соседству, а еще полдюжины - в сад д-ра Геббельса, прямо за этим посольством. Попали также в офис министра военного снабжения, который расположен между "Адлоном" и посольством. Все "зажигалки" были потушены еще до того, как успели нанести хоть какой-то ущерб. На самом деле англичане целились в Потсдамский вокзал, но им не повезло. У них был почти точный заход на цель: первые бомбы поразили Рейхстаг, потом они падали по направлению к Потсдамскому вокзалу - на Бранденбургские ворота, посольство и сады за ним. Но последняя упала примерно в трехстах ярдах от вокзала.

Би-би-си заявляет сегодня, что было попадание в Потсдамский вокзал, но это неправда, и по крайней мере трое немцев из тех, кто слушал Би-би-си, жаловались мне сегодня, что разочарованы неполной достоверностью сообщений британского радио. Суть в том, что британцы плохо сработали - сообщили людям, находящимся здесь и на немецком языке, что подожжен важный вокзал, когда тот остался цел и невредим.

Прошлой ночью я чуть не распрощался с жизнью. Когда мчался на своей машине с радио после сигнала отбоя со скоростью пятьдесят миль в час, меня вдруг занесло на какие-то обломки, и я остановился в двадцати футах от свежей воронки. Это было на магистрали восток - запад, примерно в ста пятидесяти ярдах от Бранденбургских ворот. В темноте воронку не было видно, а дежурные гражданской обороны ее еще не обнаружили. Один из осколков бомбы, образовавшей эту воронку, пролетел двести ярдов до американского посольства и пробил двойные рамы в кабинете Дональда Хита, нашего первого секретаря. Осколок проделал аккуратную дырочку в двойных окнах, пролетел прямо над столом Дона и ушел на четыре дюйма в стену в дальнем конце кабинета. Дон должен был дежурить прошлой ночью и сидеть в это время за своим столом, но по какой-то причине Керк, наш поверенный в делах, велел ему идти домой и сам остался на ночное дежурство.

Берлин, 12 сентября

Уезжаю на несколько дней в Женеву, чтобы обсудить некоторые вопросы с Нью-Йорком по телефону и не быть при этом подслушанным нацистами. Немцы хотят выслать Хатрича, моего помощника, а я против этого.

Ходят слухи, что большое вторжение в Англию назначено на 15 сентября, когда начнется полнолуние и будет сильный отлив в Ла-Манше. Я в любом случае использую этот шанс уехать.

Женева, 16 сентября

Новость, дошедшая через близкую отсюда границу с Францией, состоит в том, что немцы попытались осуществить высадку в Британии, но получили отпор и понесли тяжелые потери. Это сообщение следует воспринимать скептически.

Ланч с Джоном Уайнэнтом, главой Международного бюро труда. Он мужественно борется за сохранение своей организации и всех принципов, которые она защищает, спасая ее от удара, который нанесла война. Он более, чем любой другой американский общественный деятель, из тех, с кем я знаком, разбирается в социальных процессах и изменениях, которые произошли за последнее десятилетие как у нас, так и в Европе и которые зарождаются сейчас в результате войны. Мы поговорили о том, какая работа предстоит по окончании войны, если Англия победит и если не повторятся ошибки 1919 года. Он высказывал свои мысли о восстановлении хозяйства и переходе с военной экономики на мирную без диспропорций, высокой безработицы, снижения цен и депрессии, последовавших за прошлой войной. Лично я не способен заглядывать так далеко. Я не в состоянии видеть будущее дальше разгрома Гитлера. Сделать это - настолько гигантская и настолько сверхважная задача, что все остальное кажется второстепенным, хотя, несомненно, хорошо, что есть и более дальновидные люди.

Уайнэнт - симпатичный, сухощавый, застенчивый человек, в нем есть что-то от Линкольна, и он показал себя достаточно толковым политиком и администратором, раз его дважды переизбирали губернатором Нью-Хэмпшира. Думаю, он мог бы стать достойным преемником Рузвельта в 1944 году, если тот откажется от третьего срока.

Берлин, 18 сентября

Прошлой ночью по дороге из Базеля, где-то в районе Франкфурта, проводник в вагоне вдруг заорал: "Воздушная тревога!" - и вдалеке раздался звук орудийной стрельбы, но в нас не попали. На Потсдамский вокзал прибыли вовремя, и я еще раз убедился, что он цел, несмотря на сообщения Би-би-си. Заметил, как несколько солдат с легкими ранениями, в основном из авиации, отцепляют от нашего поезда специальный дополнительный вагон. Судя по повязкам, раны у них были ожоговые. Заметил также длиннющий санитарный поезд, никогда таких не видел. Он растянулся на полмили, до самого моста через Ландвер-канал. Санитары драили вагоны швабрами. Раненых, вероятно, выгрузили ночью. Обычно немцы разгружают свои госпитальные поезда с наступлением темноты, чтобы не волновать население лицезрением одной из самых мрачных сторон этой победоносной войны. Меня заинтересовало, откуда так много раненых, ведь на западе боевые действия прекращены три месяца назад. Поскольку носильщиков на платформе было мало, мне пришлось немного подождать, и я успел переговорить с одним рабочим-железнодорожником. Он сказал, что большинство раненых из санитарного поезда пострадали от ожогов.

Может, в тех историях, которые я слышал в Женеве, есть доля правды? Говорили, что то ли во время попытки немцев высадить крупный десант на английском побережье, то ли во время маневров с участием катеров и барж у французских берегов англичане задали немцам хорошую трепку. Из Франции в Швейцарию доходят сведения, что уничтожено множество немецких судов и барж и много немцев утонуло. Рассказывали также, будто англичане использовали новый тип радиоуправляемой торпеды (швейцарцы говорят, что это их изобретение), выбрасывающей на воду горящую нефть и поджигающей баржи. Так что те ожоги, которые я наблюдал на вокзале, заслуживают внимания.

Сегодня вечером Риббентроп неожиданно выехал в Рим. Многие гадают зачем. Мое мнение: чтобы сообщить Муссолини, что этой осенью попыток вторжения в Англию не будет. Это поставит дуче в затруднительное положение, ведь он уже начал наступление в Египте и продвинулся на сто миль в пустыне Сиди-эль-Баррани. Но эти усилия итальянцев, похоже, были предприняты только для того, чтобы отвлечь внимание от германского вторжения в Англию. Сейчас создается впечатление (хотя я все-таки думаю, Гитлер может попытаться напасть на Англию), что нынешней зимой война переместится на Средиземное море, где державы Оси постараются отправить Англию в нокаут, захватив Египет, Суэцкий канал и Палестину. Наполеон уже проделал такое однажды, но его удар не свалил Британскую империю. (Планировал Наполеон напасть и на Британию, тоже собирал суда и баржи в том самом месте, где и Гитлер, но на вторжение так и не решился.) А теперь захват Суэцкого канала державами Оси может вывести Британскую империю из строя. Причина нахождения здесь, в Берлине, подручного Франко, Серрано Суньера, заключается в том, что Гитлер хочет, чтобы Франко либо сам взял Гибралтар, либо разрешил германской армии прийти из Франции и выполнить эту задачу. Здесь много говорят о дележе Африки между Германией и Италией, и, если Франко вступит в игру, ему достанется кусок пожирнее.

После моего отъезда здесь был только один авиационный налет, поэтому пять миллионов берлинцев отоспались и теперь снова полны спокойствия и уверенности. Они и вправду думают, что британским самолетам не удается прорваться. Черчилль совершает ошибку, не посылая больше самолеты на Берлин. Хватило бы полдюжины бомбардировщиков, чтобы среди ночи загнать людей в подвалы и лишить их сна. Когда англичане прилетали почти каждую ночь, моральный дух в Берлине сильно пошатнулся. Я слышал много жалоб на то, что из-за недосыпания и повышенной нервозности снизилась производительность труда рабочих на военных заводах и даже государственных служащих в учреждениях. Чтобы опустошить Берлин, у англичан самолетов не хватает, но чтобы сломить дух самого главного города страны, их достаточно - по пять-шесть каждую ночь. Уж не надеются ли англичане, оставив в покое Берлин, остановить страшные бомбардировки Лондона? Было бы глупо на это рассчитывать.

Берлин, 19 сентября

Сэкономив немного бензина из моей ежемесячной нормы в тридцать семь галлонов, я поехал сегодня с Джо Харшем и Эдом Хартричем в Сименштадт, чтобы посмотреть, нанесен ли бомбардировками какой-нибудь ущерб заводу Сименса. Это один из наиболее важных военно-промышленных объектов Германии. Любопытно было также узнать, каково настроение рабочих. Мы не спеша объехали вокруг завода, но никаких следов повреждений найти не смогли. Тысячи рабочих, выходящих после дневной смены, показались нам откормленными и вполне довольными. У некоторых вид был просто преуспевающий: выходя, они закуривали сигары. Когда англичане в течение двух недель прилетали практически каждую ночь, нагрузка десятичасовой рабочей смены после бессонной ночи, как рассказывали мне немцы, уже начинала сказываться на них. Но сегодня они выглядели бодрыми.

Когда мы, слегка разочарованные своими наблюдениями, возвращались в город, то заметили на мосту через железную дорогу большую толпу. Мы подумали, что там произошел какой-то несчастный случай. Но оказалось, что люди молча наблюдают за выгрузкой раненых из санитарного поезда. Это уже интересно! Только в течение двух недель в сентябре, когда громили поляков, и одного месяца весной, когда расправлялись с Западом, нам довелось повидать в Берлине столько санитарных поездов. Утром один дипломат рассказывал мне, что вчера члены его миссии отметили еще два больших санитарных поезда, выгружавших раненых на сортировочной станции Шарлоттенбург. Значит, мне известно о прибытии уже четырех больших составов с ранеными.

Никогда еще немецкая пресса не была так переполнена ненавистью к англичанам, как сегодня. Согласно ее сообщениям, прошлой ночью британские самолеты разбомбили в Бетхеле (Западная Германия) лечебницу Бодельшвинга для умственно отсталых детей, погибло девять и ранено двенадцать подростков.

Те же газеты, которые только что начали смаковать "атаки возмездия" на центр Лондона и, чтобы продемонстрировать успех "репрессивных мер", опубликовали английские данные о тысячах погибших под немецкими бомбами гражданских лиц, включая сотни детей, сегодня полны праведного негодования против англичан за то, что они якобы делают то же самое с немцами. Некоторые заголовки из вечерних выпусков: "НОЧНОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ АНГЛИЧАН ПРОТИВ 21 НЕМЕЦКОГО РЕБЕНКА. ЭТОТ КРОВАВЫЙ АКТ ВЗЫВАЕТ О ВОЗМЕЗДИИ" ( "Nachtausgabe"); "УБИЙСТВО ДЕТЕЙ В БЕТХЕЛЕ; ОТВРАТИТЕЛЬНОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ ( "Deutsche Allgemeine"); "УМЫШЛЕННОЕ УБИЙСТВО - ЭТО НЕ ВОЙНА, ГЕРР УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ!", "БРИТАНСКИЙ ОСТРОВ УБИЙЦ ОЩУТИТ ПОСЛЕДСТВИЯ СВИХ ПРЕСТУПНЫХ БОМБАРДИРОВОК" ( "B.Z. am Mittag").

Редакционные статьи комментируют в том же духе. "Borsen Zeitung" пишет: "Они хотят, по заказу Черчилля, просто убивать... Альбион показал себя кровожадным зверем, которого германский меч уничтожит в интересах не только своего народа, но и всего цивилизованного мира... Садистские угрозы британских апостолов ненависти сгинут в дыму своих городов".

Эта газета в той же самой редакционной статье сообщает, сколько магазинов на западе Лондона и сколько станций метро уничтожено германскими бомбами.

"Diplo", печатный орган германского МИДа, претендуя на непогрешимость, заявляет сегодня вечером: "Всем известно, что Германия ведет войну чистыми средствами и по-рыцарски". (А Лондон бомбят беспорядочно каждую ночь, дневным атакам люфтваффе мешают британские истребители.)

Следует иметь в виду, что газеты здесь не отражают общественное мнение. Истеричное негодование искусственно создается сверху. Несомненно, что истинной его причиной является желание оправдать в сознании немцев то, что люфтваффе творят в Лондоне.

Цензура наших радиопередач становится все более невыносимой. Вечером у меня была серьезная стычка с нацистским цензором. Он не разрешал мне зачитать процитированные выше заголовки газет. Заявил, что это даст Америке "неправильное представление". Говорил, что я слишком ироничен в подборе заголовков.

Берлин, 20 сентября

Сегодня имеем еще один замечательный пример лицемерия нацистов. В сценариях обеих моих сегодняшних передач я написал, что германская пресса и радио выжали максимум из нью-йоркского сообщения о том, что британская цензура запретила иностранным корреспондентам в Лондоне упоминать об авианалетах в тот момент, когда они происходят. Германское министерство пропаганды ухватилось за это сообщение и попыталось по каналам коротковолнового радиовещания и иностранной пресс-службы внушить всему миру, что Америка будет лишена таким образом достоверной информации из Лондона. Я, среди прочего, заметил, что нацисты некоторое время назад зажали нас в тисках точно такой же цензуры. Мои цензоры даже слышать не хотели о том, чтобы я говорил подобные вещи.

Все время задаюсь вопросом, зачем я здесь. Первые восемь месяцев войны цензура была вполне терпимой, более терпимой, чем контроль, с которым Севарейду и Грандену пришлось иметь дело в Париже. Но с тех пор, как война стала беспощадной и опасной, с началом вторжения в Скандинавию, цензуру постоянно ужесточали. Последние несколько месяцев я как мог изворачивался, чтобы эмоциональной окраской голоса, его модуляцией, затянувшейся более обычного паузой, с помощью американизмов ( которые большинство немцев, изучавших английский язык в Англии, не улавливают), извлекая из каждого слова, каждой фразы и каждого абзаца все, что только могло мне помочь, показать, где правда, а где ложь. Но нацисты меня раскусили. С недавних пор моими цензорами из министерства пропаганды стали два джентльмена, которые понимают американский английский не хуже меня. Это профессор Лессинг, проработавший долгое время в одном из американских университетов, и герр Краусс, двадцать лет состоявший партнером одного банка на Уолл-стрит. Очень часто мне не удается их надуть. В личном плане оба - приличные образованные люди, как и капитан Эрих Кунтци, бывший директор Австрийской радиовещательной системы, а ныне мой главный военный цензор. Но они должны делать то, что им велят. А министерство иностранных дел и министерство пропаганды продолжают получать послания из Соединенных Штатов - не только из своего посольства в Вашингтоне, но и от своей хорошо организованной на всей территории нашей страны разведывательной службы, - о том, что мне все сходит с рук (хотя это не так) и меня следует резко осадить. Д-р Курт Зель, нацистский агент в Вашингтоне, в чьи обязанности, помимо всего прочего, входит отчет о содержании наших передач, несколько раз неблагоприятно отозвался об их тоне. Если я не смогу передавать правдивую и точную информацию, у меня нет ни малейшего интереса в дальнейшем пребывании здесь. А цензура с каждым днем делает мои передачи все менее достоверными. Сегодня вечером я впервые заметил, как один молодой немец, который осуществлял для меня настройку (вызывал с помощью передатчика Нью-Йорк перед моим выходом в эфир) и по тексту следил, то ли я зачитываю, что одобрено цензурой, внимательно просматривая копию моего сценария во время эфира, ставил странные маленькие штришки под слогами, как мы обычно это делали в школе при разборе стихотворения. Я думаю, он пытался отмечать те слова, которые я выделял, которые произносил с ненужным сарказмом и т. д. Я был настолько поражен этим открытием, что даже замолк где-то на середине передачи, чтобы понаблюдать за ним.

Берлин, 21 сентября

Сегодня ко мне в номер в "Адлоне" заглянул X. После того как мы отключили телефон и убедились, что нас никто не подслушивает через щелку в двери соседнего номера, он рассказал мне невероятную историю. Он говорит, что гестапо систематически убивает умственно отсталых людей на территории рейха. Нацисты называют это "милосердной смертью". Рассказывает, что несколько дней назад пастора Бодельшвинга, который содержит большую лечебницу для детей с различными отклонениями, приказали арестовать за то, что он отказался передать нескольких наиболее тяжелых душевнобольных детей тайной полиции. Вскоре после этого в его лечебницу попадает бомба. Якобы английская. Надо заняться этой историей.

Берлин, 22 сентября

Нам известно, что по крайней мере одного поляка Гиммлер повесил без суда за интимную связь с немецкой женщиной. Известно также, что несколько немецких женщин получили длительные сроки заключения за то, что проявили благосклонность к польским военнопленным или к сельскохозяйственным рабочим. Несколько немцев рассказывали мне о плакатах, развешанных на видных местах в провинциальных городах и требующих не иметь никаких дел с польскими рабочими и обращаться с ними строго. На прошлой неделе каждая семья получила листовку от местного отделения "Союза немцев за рубежом" с предупреждением не общаться с поляками, работающими сейчас в Германии, или с военнопленными. Несколько выдержек из этого документа:

"Германский народ никогда не должен забывать, что именно зверства поляков заставили фюрера защищать наших немецких соотечественников с помощью оружия!.. Под рабской покорностью германским работодателям поляки скрывают свое коварство; под их дружелюбием таится подлость... Помните: между немцами и поляками не может быть ничего общего! Остерегайтесь каких-либо связей, исходящих из общих религиозных убеждений!.. Наши фермеры могут подумать, что каждый поляк, приветствующий их словами "Хвала Иисусу!", порядочный человек, и ответить словами "На веки вечные, аминь!". Немцы! Поляк никогда не должен стать вам товарищем! Для каждого немца поляк, работающий на ферме или на заводе, - подчиненный. Будьте справедливыми, какими всегда были немцы, но никогда не забывайте, что вы принадлежите к расе господ!"

Я обратил внимание, что работающие в Германии поляки обязаны теперь иметь нарукавную повязку или пришитую на груди эмблему с большой красной буквой "Р" на желтом фоне. В оккупированной немцами Польше евреи носят такую же эмблему с буквой "J".

Позднее. Риббентроп вернулся из Рима, и пресса намекает, что "заключительный этап войны" - дело решенное. Рудольф Кирхер, редактор "Frankfurter Zeitung", пишет из Рима, что военная обстановка для стран Оси настолько благоприятная, что на самом деле Риббентроп и дуче занимались большую часть времени планированием "нового порядка" для Европы и Америки. Возможно, это улучшит настроение немцев, но большинство из тех, с кем я говорил, впервые начинают задумываться, почему до сих пор не было вторжения в Англию. Они по-прежнему верят, что война закончится к Рождеству. Но две недели назад они верили, что все закончится до наступления зимы, а она начнется у нас через месяц. Я выиграл все пари с нацистскими чиновниками и газетчиками насчет даты, когда свастика появится на Трафальгарской площади, и получу - должен получить - столько шампанского, что хватит на всю зиму. Когда сегодня я предложил им еще одно небольшое пари, чтобы они смогли отыграть часть своего шампанского, им это не показалось забавным. И заключать его они не будут.

Немецкие корреспонденты в Риме сообщили сегодня, что Италия недовольна Грецией и что англичане нарушают нейтралитет греческих вод так же, как когда-то в Норвегии. Звучит дурно. Полагаю, следующей окажется Греция.

Берлин, 23 сентября

После недельного отсутствия прошлой ночью английские бомбардировщики прилетели вновь и продержали народ в убежищах два часа двадцать минут. Для большинства людей это оказалось просто шоком, так как им всю неделю твердили, что англичане пытались несколько раз прорваться, но силы противовоздушной обороны неизменно заставляли их повернуть назад. Из-за этой бомбардировки местные газеты опять беснуются по поводу "британских преступников". Заголовок на всю полосу в "Nachtausgabe": "НОВЫЙ АКТ НОЧНОГО ПИРАТСТВА". Эта же газета пишет в редакционной статье: "Вчера Уинстон Черчилль вновь отдал приказ английским летчикам сбросить бомбы на мирное население Германии и продолжить таким образом убийство стариков, женщин и детей". "Borsen Zeitung" утверждает, что "прошлой ночью Черчилль продолжил серию своих преступных ударов по мирному германскому населению". "Честно говоря, - продолжает газета, - Черчилль относится к такому типу преступников, которые в своей тупой жестокости не способны ничему научиться".

Конечно, пока Геббельс диктует подобного рода чушь немецкой прессе, немцы, я думаю, не смогут воспринимать ночные бомбардировки так, как британцы. Если бы Лондон был чуть-чуть решительнее, он бы это осознал. Стратегия британской авиации, видимо, заключается в том, чтобы сосредоточить удары на военных заводах и складах. Но несмотря на то, что им удалось поразить несколько важных объектов, например заводы Лейна, где уголь перерабатывают в бензин (бомбы в них попали, но окончательно не вывели из строя), ясно, что англичане не смогли нанести ощутимый урон германской военной промышленности и уничтожить большое количество складов. Все, что они должны делать, это держать немцев по ночам в их сырых холодных подвалах, не давать им спать и трепать им нервы. Их нервы и так уже порядком истощены за семь лет затягивания поясов в ходе нацистской мобилизации для тотальной войны.

Вчера вечером ко мне зашел один старый немецкий знакомый. Сейчас он служит в люфтваффе и последние три недели летал в составе экипажа ночного бомбардировщика на Лондон. Он рассказал любопытные подробности.

1. На него произвели впечатление размеры Лондона. Говорит, что они три недели бомбили город, а его еще на удивление много осталось! По его словам, перед вылетом им часто сообщали, что свою цель они обнаружат по квадратной миле, охваченной в городе пожарами. Однако вместо квадратной мили пожаров виднелись только разрозненные очаги.

2. Они подлетают к Лондону на высоте от 15 до 16 тысяч футов, пикируют до 10 тысяч и с этой высоты сбрасывают свои бомбы, что слишком высоко для точного ночного бомбометания. Они не решаются опускаться ниже 7 тысяч футов из-за аэростатов заграждения. Он характеризует зенитный огонь над Лондоном как "весьма ожесточенный".

3. Экипажи немецких ночных бомбардировщиков, по его словам, устали. Они постоянно перерабатывают. Люфтваффе рассчитывали уничтожить королевские ВВС в ходе дневных операций, как они уничтожали польскую, голландскую, бельгийскую и французскую авиацию, поэтому пренебрегли подготовкой достаточного количества личного состава для ночных боевых действий. Имеющиеся экипажи, признался он, летают четыре ночи в неделю. В отличие от д-ра Геббельса, пропагандистская машина которого внушает людям, что британские летчики трусы, если не грубые скоты, мой знакомый совершенно откровенно говорит, что немецкие пилоты в полном восхищении от своих британских противников, от их мастерства и храбрости. Особенно их восхищает один английский пилот истребителя, который вечно рвется в бой с окурком сигареты, щегольски зажатым в уголке губ. Если этого парня когда-нибудь собьют на германской стороне фронта, немецкие летчики поклялись, что спрячут его и не сдадут в качестве военнопленного.

4. Он подтверждает, что по ночам английские бомбардировщики устраивают сущий ад на французском и бельгийском побережье. И очень часто внезапно налетают ночью и расстреливают из пулеметов базы немецких бомбардировщиков именно в тот момент, когда те взлетают или совершают посадку.

5. Он подтверждает, что Геринг действительно летал над Лондоном. Эту новость сообщили здесь представителям иностранной прессы, но из немецких газет изъяли, что заставило нас усомниться в ней.

6. Он рассказывает, что англичане построили множество ложных аэродромов и забили их деревянными самолетами, однако немцы большинство из них уже распознали.

7. Он подтверждает, что из полета на Британию немецкие бомбардировщики возвращаются на разные базы, причем редко на те, откуда они взлетели. По его словам, бомбардировщики стартуют с аэродромов, разбросанных по Франции, Бельгии и Голландии, но sceifta по строгому графику, чтобы избежать в темноте столкновения. Точный обратный курс из Лондона они всегда получают заранее, чтобы самолеты, которые заходят в зону боевых действий, не столкнулись с теми, которые ее покидают. Он дал интересное объяснение большой трепке, которую немцы получили во время дневного налета в прошлое воскресенье, когда, по данным англичан, было сбито 185 немецких самолетов, в основном бомбардировщиков. По его мнению, у немцев произошла ошибка в расписании, и немецкие истребители, которые должны были прикрывать бомбардировщики, слишком рано прибыли в назначенный пункт встречи у британского побережья и бомбардировщиков там не обнаружили. Прождав двадцать минут, они вынуждены были вернуться домой, поскольку у них кончалось топливо. Бомбардировщики прилетели наконец со стороны Северного моря, но истребителей сопровождения там не оказалось, и британские перехватчики их сбили.

8. Он сообщил, что немецкие ночные бомбардировщики летают эскадрильями из семи самолетов. Он также настаивал на том, что каждая база люфтваффе докладывает точные цифры своих потерь, а их фальсификацией занимаются либо в штабе, либо в Берлине.

Он подтверждает, что люфтваффе не удалось пока заполучить превосходство над Англией в воздухе, хотя пять недель назад, когда я был на Ла-Манше, немцы уверяли, что это дело каких-нибудь двух недель.

Это достоверный факт, уже примерно две недели назад немцы отказались от широкомасштабных дневных воздушных атак на Англию и перешли главным образом на ночные бомбардировки, что само по себе - уже признание поражения.

Берлин, 24 сентября

Прошлой ночью англичане всерьез взялись за Берлин. Они бомбили сильно и очень метко на протяжении четырех часов. Им удалось поразить военные заводы на севере города, большой склад горючего и железнодорожную сортировочную станцию севернее остановок Штеттинер и Лертер.

Но нам не дают рассказать об этом. Власти заявляют, что никакого военного ущерба не нанесено, а министерство пропаганды, которое вдруг очень занервничало из-за разрушений прошлой ночи, предупредило всех корреспондентов, что мы можем сообщать только то, что говорят военные. Министерство Геббельса отменило даже традиционную экскурсию по городу после налета, объясняя это тем, что смотреть особо не на что, да и времени мало, чтобы рассмотреть все.

Никогда еще германскую прессу и радио не заставляли так здорово врать, как сегодня. Даже бесстрастных немцев, судя по их разговорам, расшевелила ложь собственных газет. В официальной сводке говорится: "Несмотря на мощный зенитный огонь, нескольким британским бомбардировщикам удалось прошлой ночью достичь северных и восточных пригородов Берлина и сбросить несколько бомб. Места падения бомб, удаленные от военных и промышленных объектов, являются еще одним свидетельством того факта, что английские летчики безжалостно атакуют жилые кварталы. Никакого военного ущерба не нанесено".

Даже верховное командование, в правдивость которого многие немцы до сих пор верят, повторило позднее эту ложь в своем ежедневном коммюнике. Сотни тысяч жителей северных пригородов, которым трижды приходилось выходить из своих поездов и проезжать на автобусах три участка главной железнодорожной магистрали, где рельсы были взорваны английскими бомбами, несколько удивились тому, что прочитали в своих газетах.

Англичанам дважды не удалось взорвать эстакаду городской железной дороги, пересекающей центр Берлина с востока на запад. Оба раза бомбы упали в нескольких ярдах от железнодорожных путей и повредили соседние дома. По этой магистрали идет не только основной поток пригородных электричек, но и большое количество пассажирских поездов. Это самая важная дорога -в пределах города. Обломки зданий, в которые вчера попали бомбы, задержали вчера движение по ней, но сегодня эта линия действует.

Серрано Суньер, зять Франко и министр внутренних дел, возвратился из поездки на западный фронт как раз вовремя, чтобы впервые испытать на себе английскую бомбардировку. Это может оказаться полезным. Мы, корреспонденты, живо представляем себе, как Суньер возвращается в Мадрид. Франко, на которого Берлин и Рим давят сильнейшим образом, чтобы заставить его примкнуть к победившей команде Оси, расспрашивает еще об этих британских налетах на Берлин, и Суньер отвечает: "Какие налеты? Я не видел никаких налетов. Я десять дней провел в Берлине. Британцам ни разу не удалось прорваться. С британцами покончено, генералиссимо, и Испании пришло время принять участие в дележе добычи стран Оси".

Когда прошлой ночью началась бомбежка, Геббельс и другие светила нацистской партии давали в "Адлоне" обед в честь Суньера. Банкет пришлось прервать незадолго до подачи десерта, и все присутствовавшие проследовали в просторное убежище "Адлона", которое находится по соседству с парикмахерской. Когда в четыре утра я возвращался с радио, они уже разъезжались.

Я узнал, что в четверг сюда приезжает Чиано. Между Римом и Берлином идут переговоры о завершении этой зимой войны в Африке и разделе "черного континента". Но прежде они должны быть уверены в Испании и настаивают, чтобы Франко либо сам захватил Гибралтар, либо дал это сделать немцам.

Вечером Берлин обрадовало, что французы, которые практически без боя сдали Индокитай японцам и каждый день безропотно идут на все новые уступки странам Оси, сегодня открыли огонь по де Голлю и англичанам, пытавшимся захватить Дакар.

Вчерашняя бомбежка напоминает мне, что лучшее бомбоубежище в Берлине принадлежит Адольфу Гитлеру. Специалисты сомневаются, что его когда-то там можно убить. Убежище находится глубоко, оно защищено металлическими балками и огромным количеством армированного бетона, имеет собственные энергетические и вентиляционные установки, кинозал и рабочий кабинет. Даже если английские бомбы вдребезги разнесут рейхсканцелярию, отрезав все обычные пути бегства из подземелья, фюрер со своими подручными смогут спокойно выйти на поверхность по одному из тоннелей, веером расходящихся на несколько сот ярдов. Гитлеровский бункер имеет также несколько спальных помещений - немаловажная деталь, почему-то не предусмотренная в большинстве убежищ. Ведь недосыпание приносит немцам больше вреда, чем английские бомбы.

Если у Гитлера самое лучшее убежище в Берлине, то у евреев самое плохое. Чаще всего у них вообще его нет. Там, где условия позволяют, у евреев есть специальные щели для укрытия, обычно маленькая комнатка в подвале по соседству с основным помещением, где собираются "арийцы". Но во многих берлинских подвалах есть только одно помещение. Оно предназначено для "арийцев". Евреи должны спасаться на нижнем этаже, обычно в холле, ведущем от двери квартиры до лифта или лестницы. Место это вполне безопасное, если бомба угодит в крышу, так как есть шанс, что она не пробьет здание до нижнего этажа. Но опыт показал, что это самое опасное место во всем здании, если бомба падает рядом на улице. Там, где толпятся евреи, сила взрыва ощущается максимально, туда же попадает и большая часть осколков.

Д-р Бёмер, пресс-секретарь министерства пропаганды, типичный нацист, за исключением того, что образован и много путешествовал, особенно по Америке, время от времени жалуется на "недостаточную признательность" за такое нацистское благодеяние, как выдача корреспондентам дополнительного пайка. Если путь к сердцу корреспондента лежит через желудок, то д-р Геббельс действительно очень старается. Во-первых, он классифицирует нас как "работающих на тяжелом производстве". Это означает, что мы получаем двойную норму мяса, хлеба и масла. Каждый второй четверг после пресс-конференции мы выстраиваемся в очередь за дополнительными продуктовыми карточками на следующие две недели. Более того, д-р Геббельс не только разрешает, но и поощряет, чтобы мы еженедельно закупали в Дании за свободную плату в долларах продовольственные наборы. Это наш спасательный круг. Он позволяет мне есть на завтрак яичницу с беконом четыре-пять раз в неделю. Обычно я не ем яйца с беконом на завтрак, но при нынешних скудных военных пайках я обнаружил, что это дает силы на целый день. До начала войны на западе я привез из Голландии столько кофе, что обеспечил себя им месяцев на шесть. Короче говоря, мы, корреспонденты, не очень страдаем от нормирования продуктов в военное время. Еды у нас много. А немцы заботятся о том, чтобы у нас всего хватало, не потому, что нас любят, а потому, что считают, - и, я полагаю, правильно, - что на сытый желудок мы будем к ним доброжелательнее, все мы люди, в конце концов. "

Более того, министерство пропаганды и министерство иностранных дел, во многом соперничающие друг с другом, повели жестокую борьбу за то, чтобы доказать, кто из них содержит лучший клуб-ресторан для представителей иностранной прессы. Заведение Риббентропа "Ausland Presse Club" на Курфюрстендамм роскошнее, чем "Ausland Club" Геббельса на Лейпцигплац. Но доктор, я слышал, только что выделил несколько миллионов марок на модернизацию своего клуба, чтобы тот стал пышнее риббентро-повского. Обычно пару вечеров в неделю я ужинал в "Ausland Club". Он удобно расположен, и перспектива съесть настоящий бифштекс и выпить настоящий кофе была весьма соблазнительна. Кроме того, это место, где можно было поболтать с нацистами и узнать, что у них на уме, если вообще там хоть что-то есть. После их неспровоцированного нападения на Бельгию и Голландию я туда не заходил, не в силах переваривать нацистов вместе с их обедом.

Если мы хорошо питаемся, это не значит, что немецкий народ тоже. Но зарубежные сообщения о том, что люди здесь голодают, сильно преувеличены. Они не голодают. После года блокады они имеют сейчас достаточно хлеба, картофеля и капусты, чтобы продержаться еще долгое время. Взрослые получают по фунту мяса и по четверти фунта масла в неделю. Американцы едва ли выжили на такой диете. Но немцы, организм которых веками приспосабливался к большому количеству картофеля, капусты и хлеба, кажется, прекрасно этим обходятся. Норма мяса и жиров, хотя и значительно ниже той, к которой они привыкли, все-таки достаточна, чтобы они чувствовали себя относительно сытыми.

Остро ощущается нехватка фруктов. Жестокие холода прошлой зимой привели к неурожаю немецких фруктовых садов. Прошедшей зимой мы не видели ни апельсинов, ни бананов и вряд ли увидим в эту зиму. Оккупация Дании и Голландии помогла на какое-то время пополнить запасы овощей и молочных продуктов, но неспособность Германии обеспечить эти страны кормом для скота в скором времени превратит их в обузу в проблеме обеспечения продовольствием. Никто не сомневается, что немцы разграбили все продовольствие в Скандинавии, Голландии, Бельгии и Франции, хотя, правда, заплатили за него - бумажными марками, которые не стоят ничего. Только здешний представитель м-ра Гувера сомневается.

Важно то, что в ближайшие, скажем, два-три года Британия не выиграет эту войну, уморив голодом немецкий народ. А Гитлер, который никогда не был сентиментальным по отношению к негерманцам, позаботится, чтобы умер от голода каждый из ста миллионов человек на оккупированной территории, прежде чем хоть один немец умрет. В этом мир может быть уверен.

Берлин, 26 сентября

Прошлой ночью у нас был рекордный по длительности налет за всю войну с одиннадцати вечера до четырех утра. Если надо было идти на работу к семи или восьми утра, как сотням тысяч людей, спать пришлось совсем немного. Англичанам следует делать это каждую ночь. Не важно, что разрушений будет немного. В прошлую ночь ущерб оказался невелик. Но психологический эффект огромный.

Никто не ожидал англичан столь рано, и тысячи людей были застигнуты в метро, в городских электричках, автобусах и трамваях. Они в спешке бросились в ближайшие общественные укрытия и провели там большую часть ночи. Первый результат вчерашнего налета англичан (теоретически они могли прилететь в десять вечера, через два часа после наступления темноты) - это то, что сегодня все театры объявили о новом времени начала спектаклей - в шесть вечера, вместо семи тридцати или восьми. А министерство образования разослало в начальные школы рекомендацию отменять занятия на следующее утро после налетов, продолжавшихся после полуночи, чтобы дети могли выспаться.

Меня злит, что я не могу упоминать в своей передаче о происходящем в этот момент налете. Прошлой ночью во время моего эфира зенитные орудия, защищающие Дом радио, устроили такой грохот, что я не слышал собственного голоса. Переносной микрофон, которым мы теперь вынуждены пользоваться по ночам, ограждает слушателей в Америке от этого аккомпанемента моим словам, это жаль. Я заметил также прошлой ночью, что перед началом моего эфира власти запустили в эфир громкую оркестровую музыку. Это было сделано для того, 4fb6bi заглушить залпы орудий.

Вот как "B.Z. am Mittag" начинает свой отчет о прошедшей бомбардировке: "Величайший в истории поджигатель войны Уинстон Черчилль прошлой ночью снова направил своих убийц на Берлин..."

Как только в час ночи я закончил свою передачу, дежурившие нацисты загнали меня в подвал. Я пытался читать прекрасную книгу Карла Кроу "Четыреста миллионов клиентов", но освещение было слабое. Мне стало ужасно скучно. Наконец, лорд Хау-Хау и его жена предложили смыться. Мы проскользнули мимо охранников и нашли редко посещаемый подземный тоннель, где начали распивать литровую бутылку шнапса, которую принесла с собой "леди" Хау-Хау. Пьет Хау-Хау не хуже, чем любой другой, и, если преодолеть изначальную неприязнь к нему как к предателю, он может показаться забавным и даже умным малым. Когда бутылка опустошилась, мы ощутили себя слишком свободными, чтобы возвращаться в убежище. Хау-Хау обнаружил потайную лестницу, мы поднялись в его кабинет, раздвинули шторы и стали наблюдать фейерверк. В южной части города грохотали орудия и освещали все небо.

Сидя в темноте кабинета, я долго беседовал с этим человеком. Хау-Хау, чье настоящее имя Уильям Джойс, но в Германии его зовут Фрёлих, что значит "веселый", свое предательство отрицает. Он утверждает, что просто отказался от британского гражданства и стал гражданином Германии, что он такой же "предатель", как и тысячи англичан и американцев, поменявших свое гражданство, чтобы стать товарищами в Советском Союзе, или как те немцы, которые отказались от своего гражданства после 1848 года и бежали в США. В отличие от него меня этим не убедишь. Он постоянно говорит "мы", "нам", и я спросил, какой народ он имеет в виду.

"Конечно же нас, немцев", - огрызнулся он.

Он человек плотного телосложения, ростом примерно пять футов девять дюймов, с ирландским огоньком в глазах и лицом в шрамах, не от драк в германском университете, а от фашистских побоищ на мостовых английских городов. Он отлично говорит по-немецки. Я бы сказал, что у него есть два комплекса, которые довели его до нынешней дурной славы. Он чудовищно ненавидит евреев и точно так же - капиталистов. Эти два вида ненависти и стали главной движущей силой в его сознательной жизни. Если бы не истерия по поводу евреев, он запросто мог бы стать преуспевающим коммунистическим агитатором. Как ни странно, он считает нацизм пролетарским движением, которое освободит мир от оков "плутократов-капиталистов". Он видит себя, в первую очередь, освободителем рабочего класса.

(Коллега Хау-Хау Джек Тревор, английский актер, который ведет антибританские программы для д-ра Геббельса, пролетариатом не интересуется. Единственная сжигающая его страсть - это ненависть к евреям. Прошлой зимой обычным делом было видеть его стоящим в сильную метель на снегу и бессвязно толкующим часовому перед входом в студию, что необходимо повсеместно истребить евреев. Часовой, который наверняка не испытывал особой любви к евреям, а думал только о том, сколько ему еще в эту мерзкую зимнюю ночь стоять на посту, притоптывал коченеющими ногами и, отворачиваясь от резкого ветра, бормотал "Ja. Ja. Ja. Ja", наверное удивляясь при этом, что за чудаки эти англичане).

История Хау-Хау, которая сложилась из наших с ним бесед и его брошюрки "Сумерки над Англией", только что вышедшей в Берлине (он вручил ее мне, после того как я презентовал ему провезенную контрабандой английскую книжку "Жизнь и смерть лорда Хау-Хау"), такова.

Он родился в Нью-Йорке в 1906 году, родители - ирландцы, потерявшие, по его словам, все деньги, что имели в Ирландии, "по причине своей преданности британской короне". Он изучал литературу, историю и психологию в Лондонском университете, а в 1923 году, после неудавшегося гитлеровского путча в Мюнхене, присоединился к британским фашистам. Говорит, что в те времена зарабатывал на жизнь репетиторством. В 1933 году вступил в Британский союз фашистов сэра Освальда Мосли и стал одним из его главных ораторов и публицистов. Три года он возглавлял у Мосли пропаганду. Утверждает, что покинул его движение в 1937 году из-за "разногласий по вопросам, носившим организационный характер". Сошелся с Джоном Бекеттом, бывшим депутатом парламента от социалистов, и они основали Национал-социалистическую лигу, но спустя несколько месяцев Бекетт вышел из нее, так как посчитал методы Джойса "слишком экстремистскими".

Джойс пишет об этих днях: "Мы жили национал-социализмом... Мы были достаточно бедны, чтобы познать все ужасы свободы при демократии... Одного из наших членов полтора года безработицы и голода свели с ума. Я месяцами жил с настоящими друзьями, которые любили Англию и не могли получить от нее на пропитание".

В год перед войной его дважды арестовывали по обвинению в оскорблении действием и нарушении общественного порядка. Потом сгустились военные тучи.

"Мне было легко, - пишет он, - принять решение. Утром 25 августа мне стало ясно, что величайшая в истории битва неизбежна. Возможно, самым правильным было бы остаться в Англии и неустанно трудиться на благо мира. Но у меня было приобретенное традицией или унаследованное предубеждение... Англия собиралась воевать. Я ощущал, что по своим истинным убеждениям не могу сражаться за нее и должен покинуть ее навсегда".

Так он и сделал. 25 августа вместе с женой, "которая вынуждена была уехать, даже не попрощавшись со своими родителями", он бежал в Германию, чтобы принять участие в том, что называет "священной борьбой за освобождение мира".

Любая точка зрения, рассматривающая хладнокровное уничтожение Гитлером свободных народов Европы как священную борьбу за освобождение мира, говорит сама за себя. Книжка Хау-Хау представляет собой сборную солянку из нацистских выдумок про Англию, сдобренную банальными истинами о худших и темных сторонах ее истории, известных всему миру.

Слишком гнусавый голос Хау-Хау сначала показался министерству пропаганды абсолютно неподходящим для радиовещания. Один радиоинженер, из нацистов, который обучался в Англии, первым заметил его способности, и ему устроили испытание. По радио этот молодой фашистский вожак толпы с тяжелыми кулаками и изуродованным лицом говорит как представитель вырождающейся британской аристократии голубых кровей - тип людей, знакомый нашему обществу. Прошлой зимой Эд Марроу рассказывал мне, что, как показали исследования, выступления Хау-Хау в эфире захватывали по крайней мере половину всех английских радиослушателей. Но это было в те времена, когда англичане устали от "странной войны" и находили эту войну и Джойса забавными. Думаю, он и сам понимает, что большую часть власти над слушателями в Англии он потерял. В последнее время его тоже начали раздражать глупости, которые заставляет произносить Геббельс.

Есть еще третий английский предатель, о котором стоит упомянуть. Это Бэйли Стюарт, бывший капитан Сифортского шотландского полка. Несколько лет назад он был приговорен к тюремному заключению за выдачу военных секретов одной иностранной державе. Девица, которая распотрошила его, была коварной немецкой соблазнительницей, и после освобождения он последовал за ней. Сначала Стюарт сделал несколько радиопрограмм, но его шотландский характер показался нацистским чиновникам из министерства пропаганды Германской радиовещательной системы слишком негибким. Сейчас он не выходит в эфир, а работает переводчиком в министерстве иностранных дел.

Раз уж я коснулся этой темы, надо упомянуть еще и трех американцев, ведущих нацистскую пропаганду на германском радио. Фред Кальтенбах из Ватерлоо, штат Айова, возможно, лучший из этой компании, действительно с искренним фанатизмом верит в национал-социализм и постоянно воюет с наемными писаками из нацистской партии, когда они не соглашаются с ним. Он неплохой радиоведущий. Я избегаю всех троих, и Кальтенбаха видел только однажды. Это было в Компьене во время его очередной схватки с нацистскими чиновниками с радио. Они распорядились, чтобы его не брали в Компьен, но Кальтенбах приехал тайком с какими-то армейскими офицерами и "зайцем" пробрался на церемонию. Военные постоянно его арестовывали и выдворяли из страны, но он всегда возвращался обратно. Большинство нацистов считают, что на их вкус он "слишком американец", но Кальтенбах готов умереть за нацизм.

Второй американский ведущий - некто Эдуард Леопольд Делани, который проходит здесь под именем Э.Д. Уард. Он актер-неудачник, перебивавшийся раньше случайной работой в бродячих труппах в Соединенных Штатах. У него патологическая неприязнь к евреям, а так он тихий малый, который выдает по радио самую грубую нацистскую пропаганду, не задавая лишних вопросов.

Третья личность - мисс Констанс Дреквель, много лет назад она писала для филадельфийской "Public Ledger". Как мне удалось узнать, нацисты нанимают ее главным образом за то, что она единственная в городе женщина, которая готова продавать им свой американский акцент. Странно, она постоянно надоедает мне насчет работы. Одна американская радиосеть наняла ее в начале войны, но почти сразу уволила.

Для вещания на других языках у нацистов нанят штат иностранцев: выходцы из Балканских стран, голландцы, скандинавы, испанцы, арабы и индусы. Редко, но случается, что кто-нибудь из этих дикторов оказывается "неблагонадежным". Так, один югослав однажды вечером начал свою передачу словами: "Дамы и господа, то, что вы приготовились услышать сегодня из Берлина, это вздор, сплошная ложь, и, если вы не лишены разума, поверните ручку настройки". Продолжить он не смог, потому что существуют специальные "контролеры", сидящие в министерстве пропаганды, на другом конце города, для прослушивания. Последний раз этого парня видели, когда эсэсовские охранники уводили его в тюрьму.

Вчера вечером нацистский комиссар в Осло, гауляйтер Тербовен, в резкой форме проинформировал норвежцев, что впереди их ждут тяжелые испытания. Гауляйтер объявил: 1) Норвежский королевский дом утратил свое политическое значение и никогда не вернется в Норвегию; 2) это относится и к находящемуся в эмиграции правительству Нюгаарсвольда; 3) поэтому любая деятельность в пользу Королевского дома или сбежавшего правительства запрещена; 4) согласно приказу Гитлера для выполнения функций правительства создан совет уполномоченных; 5) все старые политические партии немедленно должны быть распущены; 6) любые объединения с целью осуществления какой бы то ни было политической деятельности запрещены.

Таким образом, Норвегия, то есть все, что было в ней честного и демократического, уничтожена - на данный момент. А Германия явно демонстрирует свою неспособность править кем-нибудь еще. За короткий период времени, истекший с тех пор, как рейх впервые пришел в Норвегию, - то же самое можно сказать и о Голландии, - Германия могла бы успешно завоевать расположение местного населения, которое понимало, что безнадежно бороться против подавляющей военной мощи Гитлера. Но немцы сделали все возможное, чтобы лишиться их расположения, и в течение нескольких недель этот настрой переменился. Теперь во всех оккупированных странах гитлеровских правителей люто ненавидят. Ни один порядочный норвежец или голландец не будет иметь с ними дела.

Это выступление гауляйтера по радио явилось замечательным примером немецкой бестактности. Он сказал норвежскому народу, что безрезультатно пытался вести переговоры с прежними политическими партиями, но они настойчиво требовали власти и "не обращали внимания" на его предупреждения, поэтому он и решил их ликвидировать. В заключение он заявил норвежцам, что теперь ему стало ясно: только курс движения Квислинга всегда был единственно приемлемым для Норвегии, и эта партия останется единственной, к которой немцы будут терпимы в будущем. Таким образом, он фактически объявил норвежцам, что жалкий предатель, к которому питают отвращение девяносто девять с половиной процентов населения, не только устраивает нацистов, но и будет отныне единственным, кто сможет высказывать свое мнение, - насколько вообще это будет дозволено любому норвежцу, - о будущем их страны.

Не требуется большого ума, чтобы сделать вывод: власть грубой силы, применяемая сейчас немцами на оккупированных территориях, долго не продержится. Ибо, несмотря на абсолютное военное и полицейское могущество, которым, конечно, обладают немцы, невозможно вечно править другими европейскими народами, которые тебя ненавидят и презирают. Поэтому гитлеровский "новый порядок" в Европе заранее обречен. Разумеется, нацисты, которые никогда не утруждали себя изучением европейской истории, а руководствовались извечным германским стремлением завоевывать, не думая о последствиях, полагают, что, устанавливая "новый порядок" в Европе, находятся на правильном пути и что этот режим будет во власти Германии во благо Германии на все времена. Их долгосрочный план состоит не только в том, чтобы вечно держать подчиненные европейские народы безоружными, лишая их возможности восставать против своих немецких хозяев, но и в том, чтобы сделать их экономически зависимыми от Германии, чтобы они не могли существовать, не будь на то воля Берлина. Поэтому тяжелые и высокотехнологичные производства, которые пока действуют в порабощенных странах, будут сосредоточены в Германии. Порабощенные народы станут производить сырье и продовольствие для немецких хозяев. Это будут в основном сельскохозяйственные и шахтерские общины, роль которых во многом будет напоминать современную роль Балканских стран в хозяйстве Западной Европы. И они будут полностью зависимы от Германии.

Покоренные народы Европы будут спасены, только если Британия устоит и в конечном итоге выиграет войну. .Но даже если Германия победит в этой войне, она проиграет битву за устройство Европы. Немцы, в чем я глубоко убежден после многолетнего общения с ними, не способны обустроить Европу. Их неуравновешенность, пугающая жестокость, когда они дорываются до власти, прирожденная неспособность хоть немного разбираться в сердцах и умах других людей, заблуждение, что отношения между людьми могут строиться лишь как взаимоотношения хозяина и раба и никогда на принципах равенства, - все эти черты характера немцев делают их и всю нацию неспособными к лидерству в Европе, к чему они всегда стремились, и придают уверенности в том, что, как бы немцы ни старались, в будущем они все равно проиграют.

Завтра сюда приезжает из Рима Чиано. Многие полагают, что для объявления о вступлении Испании в войну на стороне Оси. Суньер, зять Франко, министр внутренних дел, находится здесь для участия в этой церемонии, если она состоится.

Берлин, 27 сентября

Гитлер и Муссолини устроили еще один сюрприз.

Сегодня в час дня в рейхсканцелярии Япония, Германия и Италия заключили военный союз, направленный против Соединенных Штатов. Я оказался застигнутым врасплох, полагая, что Чиано приехал втянуть в войну Испанию. Суньер даже не присутствовал на этом театральном представлении, поставленном сегодня фашистами Европы и Азии.

Я осознал свою ошибку сегодня утром, когда увидел школьников, маршировавших по Вильгельмштрассе, приветственно размахивая японскими флажками. Так как моя передача начиналась в два часа дня, а корреспондентов созывали на пресс-конференцию в рейхсканцелярию для "важного сообщения" в час, я попросил Хартрича сделать отчет о церемонии. Я следил за ней по радио.

Суть пакта содержится в статье III, где говорится: "Германия, Италия и Япония принимают на себя обязательство помогать друг другу всеми политическими, экономическими и военными средствами, когда одна из договаривающихся сторон подвергнется нападению державы, не вовлеченной в настоящее время в европейскую войну или в китайско-японский конфликт".

Ни в одну из этих войн не вовлечены пока две великие державы: Россия и Соединенные Штаты. Но статья III не относится к России. России касается статья V. В статье V говорится: "Германия, Италия и Япония подтверждают, что вышеперечисленные условия договора никоим образом не влияют на политический статус, существующий в настоящее время между каждой из трех договаривающихся сторон и Советской Россией".

Советский Союз вне игры. Тогда остаются США. Сегодня вечером в нацистских кругах даже не старались скрыть этот очевидный факт, хотя, как я и ожидал, цензоры пытались не дать мне рассказать об этом. Пришлось выкручиваться изо всех сил, чтобы протащить этот материал в эфир. Наверное, было бы правдивее и точнее прямо заявить: нацисты не скрывают того, что этот военный союз заключен против Соединенных Штатов. Но я вынужден был смягчить все до такого замечательного вступительного предложения: "Сегодня вечером в здешних информированных кругах не делалось никаких попыток скрыть тот факт, что военный союз, заключенный сегодня в Берлине... имеет в виду одну великую державу. Эта держава - Соединенные Штаты". Затем, чтобы положить конец спорам, я пустился в туманный анализ текста договора и его толкования немцами. Все это цензоры, после нескольких раздраженных замечаний, наконец пропустили.

Итак, почему Гитлер, инициатор этого альянса, поспешил состряпать его именно сейчас? У меня такая версия. Две недели назад Риббентроп совершил вдруг путешествие в Рим, чтобы сообщить Муссолини, что предполагаемое вторжение в Британию, которое, как пообещал Гитлер немецкому народу несколько дней назад в Спортпаласе, должно вот-вот произойти, не может быть осуществлено, как это было запланировано ранее. Муссолини уже начал вторжение в Египет, чтобы совместить его по времени с нападением на Британию, разделив, таким образом, силы Британской империи, и больше этой осенью ничего не предпринимать. Нам известно, что Риббентроп пробыл в Риме дольше, чем планировал. Дуче, несомненно, обеспокоила отмена Гитлером главного удара по Британии. Он был уверен, этот удар завершит войну. Италия и вступила-то в войну только потому, что посчитала ее почти законченной. Что было делать Оси? Казалось бы, ясно: посвятить эту зиму нападению на сердце Британской империи - Египет, захватить его, взять Суэцкий канал, завладеть Палестиной, Ираком, где под рукой окажется так необходимая нефть, и, может быть, продвинуться по Евфрату и захватить Персидский нефтяной регион или хотя бы порты на Персидском заливе, откуда нефть отправляется на экспорт. Германия могла бы предоставить тысячи самолетов, танков, несколько танковых дивизий, сосредоточенных для удара по Британии, Если потребуется, можно оккупировать Югославию и Грецию (Италия всегда хотела заполучить Далмацию) и использовать Южную Грецию в качестве стартовой площадки для немецких самолетов в войне против Египта и британского средиземноморского флота.

Чтобы обеспечить полный и своевременный успех этой кампании, Испания должна принять в ней участие и немедленно захватить Гибралтар, подорвав таким образом положение Британии на западе Средиземноморья. Суньер находился в Берлине. Лично он казался настроенным положительно. Однако Франко, неблагодарная личность, колебался. Англичане, думал Франко, еще не разбиты и...

Был и еще один фактор - Соединенные Штаты.

До недавнего времени Берлин не особенно принимал этот фактор в расчет. Прошлой осенью Геринг посмеялся перед нами по поводу того, что американская помощь союзникам может сыграть какую-то роль в этой войне. Все лето, пока германская армия ломилась на запад, Берлин был уверен, что война к осени закончится, поэтому американская помощь, которая могла стать реальной только к будущей весне, Германию не волновала. Похоже, в это здесь искренне верили до недавнего времени. В последние две-три недели что-то не заладилось с вторжением в Англию. Может, его отменили, может, нет, но, вероятно, отменили. Как бы то ни было, несколько дней назад до Берлина дошло, что Британию, возможно, и не удастся победить этой осенью, что придется воевать следующей весной и тогда американская помощь Британии, особенно самолетами, даст себя почувствовать. В конце концов, . надо что-то делать с Соединенными Штатами. Что? Что-нибудь такое, что их напугает и заставит американских изоляционистов снова поднять крик об угрозе войны.

В Японии несколько недель назад пришло к власти новое правительство во главе с принцем Коноэ. Оно провозгласило "новую жизнь" и "новый порядок" в Восточной Азии. Принц оказался тем человеком, с которым немцы могли иметь дело. Герр Штамер, доверенное лицо Риббентропа, которого обычно использовали для работы с британскими миротворцами, получил задание прозондировать почву. За этим последовал военный союз, который заключен для того, чтобы запугать Америку и удержать ее от вступления в войну. Насколько я могу судить об американском характере, никого из нас, за исключением таких, как Уиллер, Ной и Линдберг, этим не запугаешь. Эффект будет прямо противоположный тому, что ожидают Гитлер и Риббентроп, которые ни разу не ошиблись в оценке англо-саксонского характера - так они думают.

Кроме того, подписанный трехсторонний пакт - это то, вокруг чего державы Оси, особенно Германия, могут поднять грандиозную шумиху и отвлечь таким образом умы людей от того факта, что обещанное вторжение в Англию не удается и что война, которая должна через месяц-другой завершиться, чего каждый немец с уверенностью ждет с середины лета, до начала зимы все-таки не закончится.

Шумиха уже сегодня была колоссальной, она вытеснила с первых полос все остальные новости. Германскому народу говорят, что этот пакт является мировой сенсацией и что вскоре он принесет окончательный "мир во всем мире". Церемония подписания, по рассказам присутствовавшего на ней Хартрича, была проведена с присущей странам Оси театральностью. На первом месте - сам сюрприз произошедшего события. Затем - эффектное художественное оформление. Когда Риббентроп, Чиано и японский посол М. Курусу, маленький смущенный человечек, вошли в парадный зал рейхсканцелярии, вспыхнули прожектора, чтобы запечатлеть эту сцену для истории. Повсюду яркие разноцветные мундиры. Присутствует весь персонал итальянского и японского посольств. (Других дипломатов не было. Русского посла пригласили, но получили ответ, что его не будет в этот день в городе.) Троица усаживается за позолоченный стол. Риббентроп поднимается и дает знак одному из своих прислужников, д-ру Шмидту, зачитать текст договора. Затем они его подписывают, при этом усердно работают камеры. После этого наступает кульминационный момент, по крайней мере так считают нацисты. Раздаются три громких удара в гигантскую дверь. В огромном зале напряженная тишина. Японцы затаили дыхание. Медленно открываются двери, и входит Гитлер. Риббентроп вскакивает и официально извещает его о том, что договор подписан. "Великий человек" одобрительно кивает, но не удостаивает ответом. Он величаво занимает центральное место за столом, а два министра иностранных дел и японский посол торопятся занять свои места. Когда все устраиваются, они по очереди вскакивают и зачитывают заготовленные приветствия, которые радио передает на весь мир.

Остается добавить: статья I договора констатирует, что Япония признает лидерство Германии и Италии в создании "нового порядка" в Европе. В статье II говорится: "Германия и Италия признают лидерство Японии в создании нового порядка на большей части восточноазиатской территории".

Ни одна из двух сторон не может оказать ни малейшей экономической или военной помощи третьей стороне до тех пор, пока они разделены британским флотом. Что Япония получает от этого договора - неясно, так как если мы начнем с ней воевать, то ни Германия, ни Италия не причинят нам вреда, пока не одолеют британский флот. А если мы вступим в войну с Берлином и Римом, Япония вынуждена будет объявить войну нам, хотя это может противоречить ее собственным интересам. Однако в этом случае она наверняка сможет найти предлог, чтобы забыть об этом договоре.

Ясно одно: Гитлер не стал бы обнародовать этот трехсторонний пакт, если бы рассчитывал, что война закончится до наступления зимы. Тогда в нем не было бы нужды.

Берлин, 30 сентября

Прошлой ночью была двухчасовая воздушная тревога, но мы ничего не слышали. Видимо, англичане атаковали Бранденбург, который находится к западу от столицы. Хотя ущерб от британских бомбардировок пока незначительный, власти, как я узнал, приказали эвакуировать из Берлина всех детей до четырнадцати лет. Министр сельского хозяйства Дарре заявил сегодня, что запасы продовольствия на зиму обеспечены. Он оценивает урожай картофеля в шестьдесят миллионов тонн. Урожай зерновых на два миллиона тонн меньше, чем в прошлом году, но этого хватит. Нормы на мясо, жиры и хлеб не будут меняться всю зиму.

Берлин, 3 октября

Мне донесли, что Гитлер и Муссолини проведут завтра в Бреннере незапланированную встречу. Гитлер уже покинул Берлин, как всегда в обстановке секретности. Нам не разрешено упоминать об этом, поскольку все передвижения Гитлера считаются военной тайной. (Гиммлер оставляет штандарт фюрера развевающимся над рейхсканцелярией даже в отсутствие этого "Великого человека".) Мне удалось вставить в текст сегодняшней передачи заключительное предложение о том, что "завтра ожидается развитие событий, представляющее особый интерес".

Берлин, 4 октября

Встреча в Бреннере состоялась сегодня незадолго до полудня. Официальное коммюнике не дает никакой информации об этих переговорах, не считая того, что там присутствовал Кейтель. В МИДе нас предупредили, чтобы мы не строили предположений.

Я думаю, резонно сделать вывод, что между этими двумя державами Оси существуют настолько серьезные разногласия, что Гитлер посчитал нужным встретиться с дуче лично. Так как в прошедшем месяце Риббентроп ездил в Рим, а Чиано побывал здесь, то недостатка в контактах между номинальными главами внешнеполитических ведомств не было. Самое подходящее объяснение - что Муссолини огорчен явным отказом немцев от плана вторжения в Британию этой осенью, из-за чего ему придется расхлебывать кашу с наступлением в египетской пустыне, где его армия, углубившаяся в пески на семьдесят пять или сто миль, вынуждена возить за собой воду. Риббентропу, очевидно, не удалось успокоить итальянцев, поэтому надо было, чтобы подключился Гитлер. Но сделать вывод, что сегодняшняя встреча оказалась безрезультатной, означало бы принять желаемое за действительное. Наверняка рассматривались военные планы на будущее, и, возможно, было решено нанести Британской империи серьезный удар в уязвимое место, направив усилия на Египет и Суэцкий канал. Может быть, Германия согласилась создать военные базы на Балканах, чтобы помочь этому наступлению. Здесь много говорят о плане Германии осуществить через Турцию нападение на Ближний Восток.

Берлин, 5 октября

Любопытно читать сегодня в немецких газетах репортажи о встрече в Бреннере. Они разразились редакционными статьями о том, что это событие имеет потрясающее значение для всего мира, но не дают читателям ни малейшей информации, почему это так. Они вообще не дают какой бы то ни было информации. Но в этой тоталитарной системе, где слова потеряли свое значение, истиной становится все, что угодно, просто потому, что так говорит пресса. Сегодня я получил одно заслуживающее доверия сообщение о том, что встреча в Бреннере проходила довольно бурно. Муссолини иногда срывался на крик. Находящиеся здесь итальянцы передают одну историю, возможно выдуманную, но показательную для германо-итальянских дружественных отношений. Они рассказывают, что дуче спросил вчера фюрера, почему тот отверг план вторжения в Британию. Гитлер промолчал, а потом увильнул от ответа, задав свой вопрос:

"А почему вы, дуче, не смогли захватить такую маленькую территорию, как Мальта? Я этим очень огорчен".

Итальянцы говорят, что Муссолини скривился и ответил:

"Фюрер, не забывайте, что Мальта тоже остров".

Сегодня пошла пятая неделя великого германского наступления на Британию с воздуха. И немцы сильно призадумались, потому что англичане не хотят признавать себя побежденными. Немцы не могут скрыть свою ненависть к Черчиллю за то, что он по-прежнему поддерживает в своем народе надежду на победу, вместо того чтобы проявить покорность и сдаться, как до сего дня делали все противники Гитлера. Немцы не могут понять людей с характером и силой воли.

Берлин, 7 октября

Характерная журналистская фальшивка нацистов. Пресса цитирует Никербокера, которого они величают "известным на весь мир американским лжецом", якобы он заявил в Лиссабоне португальским журналистам, что сбежал из Лондона, потому что дальше там жить невозможно. Зная Ника, я уверен, что это выдумка чистейшей воды.

Берлин, 8 октября

Ланч с греческим посланником и мадам Рангабе. Присутствовала их дочь Эльмина, темноволосая балканская красавица, которую мы встречали обычно у Марты Додд. Посланник очень мрачен, все его ценные вещи упакованы, так как со дня на день ждет вторжения итальянцев. Не оставляет надежду, что Гитлер спасет Грецию, по причине того, что он называет фюреровским "восхищением перед славой Афин".

Несмотря на то что ночью я вещаю на Америку до без четверти двух, приходится быть в Доме радио в десять вечера, поскольку теоретически возможно, что к этому времени над городом появятся британские бомбардировщики. Когда они прилетают, немцы останавливают всякое движение, нельзя даже по улицам ходить. Значит, если тревога настигнет меня где-нибудь в другом месте, передача может не состояться. Прошлым вечером, когда пробило десять, я помогал отметить отъезд на родину "наглеца" Леверича, второго секретаря посольства, на вечеринке, устроенной ему Хитами. Я испытывал огромное искушение остаться. Все присутствовавшие были уверены, что англичане не прилетят. Однако я ушел и безнадежно заблудился в темноте где-то южнее Виттенбергплац, но в конце концов сориентировался и добрался на своем "форде" сквозь кромешную тьму до Дома радио. Только успел заглушить двигатель, как завыли сирены и, прежде чем я успел дойти до здания, градом посыпалась шрапнель от зенитных снарядов. Налет англичан продолжался до четырех утра и был самым интенсивным за все время. Снова бомбы разнесли железнодорожные пути севернее станций Лертер и Штеттинер. Одна молодая немка, которую я знаю, спасла себе жизнь тем, что не успела добежать до своего пригородного поезда каких-то двадцать футов. Села на следующий состав, уходивший на пятнадцать минут позже, но он уехал недалеко. В первый прямым попаданием угодила английская бомба и разнесла его на куски, пятнадцать пассажиров погибло!

Германская пресса без конца твердит о том, что атаки люфтваффе на Англию - это "репрессалии" в ответ на деяния того рода, как мы пережили прошлой ночью. Публику уже просто тошнит от этого термина, а тошноты немцам и так хватает. По городу ходит шутка, что, покупая вечернюю газету за десять пфеннигов, простой берлинец говорит теперь газетчику: "Дай-ка мне репрессалий на десять пфеннигов". Кстати, интересно, до чего же мало народу покупает вечерние газеты. В метро или в автобусе в вечерние часы ни один немец из десяти не читает газету.

Как бы туго они ни соображали и какими бы ни были терпеливыми, думаю, до них начинает доходить, что их газеты приводят мало новостей и даже эта малость сильно искажена пропагандой... Новости по радио не лучше, и в последнее время я часто замечал, что не один немец выключал приемник через пару минут после начала новостных выпусков с выразительным берлинским восклицанием "Oh, Quatschf", что посильнее, чем "чепуха". Точнее перевести как "бред".

Берлин, 15 октября

Я уже окончательно все решил относительно моих личных проблем. В течение некоторого времени я получал информацию из военных кругов о том, что Гитлер готовится вступить в Испанию с целью захвата-Гибралтара, - нравится это беспомощному Франко или нет. Тогда будет отрезан последний путь для бегства моей семьи из Женевы. Сейчас единственный путь, которым можно попасть из Европы в Америку, - это через Швейцарию, неоккупированную часть Франции, Испанию и Португалию добраться до Лиссабона, единственного сейчас на континенте порта, где можно сесть на пароход или самолет до Нью-Йорка. Если дела пойдут совсем плохо, я всегда смогу выбраться через Россию и Сибирь, но это приключение не для двухлетнего ребенка. Немцы, чтобы продемонстрировать, что в их власти наказать швейцарцев, упрямых сторонников демократии, отказываются отправлять предстоящей зимой в Швейцарию даже небольшое количество угля, необходимое людям для обогрева жилищ. Из тех же подлых соображений немцы пропускают в Швейцарию очень мало продовольствия. Этой зимой жизнь в Швейцарии будет тяжелой. Тэсс хотя и предпочла бы остаться, но в итоге согласилась в конце этого месяца уехать домой.

Я последую за ней в декабре. Думаю, пользы от моего пребывания здесь уже почти нет. До недавнего времени, несмотря на цензуру, я считал, что, сообщая новости из Германии, я могу делать свою работу честно. Но это становилось все труднее и труднее, а сейчас почти невозможно. Новые инструкции как для военных, так и для политических цензоров заключаются в том, что они не могут позволить мне говорить что-то такое, что может создать в США неблагоприятное впечатление о нацистской Германии. Кроме того, новые ограничения на освещение по радио авиационных налетов вынуждают либо давать абсолютно лживое их описание, либо не упоминать о них вообще. Обычно я выбираю последнее, но это почти так же нечестно, как и первое. Короче говоря, рассказывать о войне или условиях жизни в Германии все как есть больше нельзя. Нельзя называть нацистов нацистами, а вторжение вторжением. Ты разжалован до ретранслятора лживых официальных коммюнике, а это может делать любой автомат. Более интеллигентные и порядочные цензоры даже спрашивают меня в конфиденциальной обстановке, зачем я здесь. Оставаться в таких условиях у меня нет ни малейшего интереса. С моей глубокой и жгучей ненавистью ко всему, что олицетворяет собой нацизм, мне никогда не было приятно жить и работать здесь. Но все это отходило на второй план, пока была работа, которую нужно делать. Ничья личная жизнь в Европе больше не берется в расчет, и у меня не было ее с тех пор, как началась война. А теперь нет даже работы, которую стоит делать...

Цюрих, 18 октября

Удивительная вещь - облегчение, которое испытываешь всякий раз в ту минуту, когда выезжаешь из Германии. Сегодня днем вылетел из Берлина. От Мюнхена до Цюриха летели на "Дугласе" со швейцарскими пилотами, слева всю дорогу красовалась величественная панорама Альп, вершины и высокие хребты уже утопают в снегу. Когда солнце начало садиться, снег приобрел волшебный розоватый оттенок. От Мюнхена нас полчаса преследовали два немецких истребителя, пилоты-новички практиковались на нас в пикировании. Раза три-четыре, устремляясь на наш самолет, они едва не задели наши крылья. Я начал покрываться испариной... У них парашюты, у нас нет.

Вскоре землю под нами укрыла полоса густых облаков, и я слегка забеспокоился, как мы зайдем сквозь них на посадку в аэропорт Цюриха, окруженный высокими горами. И вот мы нырнули в эти облака. Потом оказалось, что мы заблудились, так как пилот, покружив минут пять, снова поднялся выше облаков и развернул самолет в сторону Мюнхена. Затем еще один нырок, на сей раз глубокий, и вдруг стало темно. Мысль, что мы, возможно, собираемся совершить вынужденную посадку в Германии, привела меня в уныние, ведь всего несколько минут назад я наконец почувствовал себя абсолютно свободным от рейха. Теперь мы снижались довольно круто. Пилот дал сигнал затянуть ремни безопасности. Я крепко вцепился в кресло. И вот из темноты показались красные противотуманные огни аэродрома, знакомые крыши и сияющие огни города. Это не мог быть никакой город затемненной Германии, это мог быть только Цюрих, и через минуту мы оказались на твердой земле. Пилот мастерски совершил в тумане посадку вслепую.

Сижу в Банхофе в ожидании женевского поезда. Хорошее красное вино "Дол", спешащие через зал свободные граждане Швейцарии - на все это стоит посмотреть! Ощущается облегчение и вместе с тем грусть, оттого что через неделю придется сказать Женеве "прощай" и от сознания того, что разрушен еще один дом, который мы пытались создать.

Женева, 23 октября

Сегодня утром на рассвете Тэсс и Эйлин выехали на швейцарском автобусе, который за два дня и две ночи напряженной езды по неоккупированной части Франции доставит их в Барселону, где они смогут сесть на поезд до Мадрида и Лиссабона, а из Лиссабона на пароходе отправиться домой. Через Францию поезда пока не ходят. Единственный путь - добраться автобусом, и нам, кажется, повезло, потому что тысячи беженцев томятся здесь в ожидании возможности уехать на этих двух автобусах, которые отправляются в Испанию один раз в неделю. Они не могли взять много багажа, поэтому нам придется оставить наши вещи здесь на хранение. "Америкэн экспресс" не прислала сегодня своего автобуса, потому что получила сообщение, что дождевыми потоками в Пиренеях размыты дороги между Францией и Испанией. Но наша компания заявила, что есть надежда прорваться, я разделяю эту надежду. Тэсс взяла с собой еду и воду для себя и ребенка, так как купить продукты по пути через Францию невозможно.

Когда автобус отъезжал, дочка была счастлива и взволнованна, а я радовался, что она слишком мала, чтобы заметить или почувствовать трагедию пассажиров, большинство из которых были евреи из Германии. Они нервничали и находились на грани истерики, потому что боялись, что французы высадят их и отправят Гиммлеру на расправу или не пропустят испанцы{39}. Если они доберутся до Лиссабона, то окажутся в безопасности, но Лиссабон далеко.

Бетти Сарджент рассказывает, что в Америке умер Роберт Делл, мэтр либеральной английской журналистики, чья любовь к справедливости, порядочности, миру, демократии, жизни, хорошей беседе, хорошей еде, хорошему вину и красивым женщинам не сравнима ни с чьей, кого я знаю. Мне будет его не хватать.

Берн, 24 октября

Сегодня днем грустный отъезд с Джо Харшем из Женевы. С тяжелым сердцем смотрел я из окна вагона, как исчезали швейцарцы, Женевское озеро, Монблан, зеленще холмы и мраморный дворец Лиги Наций.

Мюнхен, 25 октября

Приземлились вслепую в густом тумане, и из-за плохой видимости власти не разрешили нам продолжить полет в Берлин. Сяду в ночной поезд. Вечером все рестораны, кафе и пивные забиты дюжими баварцами. Замечаю, что они совсем перестали говорить: "Хайль Гитлер!"

Берлин, 27 октября

Эд Хартрич через пару дней уезжает домой, а я поеду в начале декабря. Принимать мои обязанности приезжает Гарри Флэннер из Сент-Луиса.

Берлин, 28 октября

Сегодня мы наблюдали классический пример того, как фашистская диктатура скрывает новости, если считает, что они могут шокировать людей. Утром итальянская армия вступила в Грецию. Утром же Гитлер неожиданно объявился во Флоренции и встретился с Муссолини по поводу этого последнего акта фашистской агрессии. Берлинские газеты вышли с огромными заголовками о встрече во Флоренции. Но ни строчки об итальянском вторжении в Грецию. Мои информаторы сообщают, что Геббельс попросил пару дней, чтобы подготовить к этому известию германское общественное мнение.

От Тэсс ни слова, с тех пор как она покинула Женеву. При нынешнем хаосе на неоккупированной территории Франции и в Испании все может случиться.

Берлин, 29 октября

Спустя двадцать четыре часа после начала ничем не оправданной итальянской агрессии против Греции немцы все еще лишены своими правителями какой-либо информации об этом. Ни одной строчки в утренних или дневных газетах. Однако Геббельс осторожно готовит свой народ к такому сообщению. Сегодня утром он распорядился, чтобы пресса опубликовала текст злобного итальянского ультиматума греческому правительству. Это почти точная копия ультиматумов, которые немцы посылали Дании и Норвегии, а позднее Голландии и Бельгии. А германская публика может поинтересоваться, что же произошло после этого ультиматума, ведь его срок истек вчера утром.

Позднее. Эту новость наконец преподнесли немецкому народу в дневных выпусках в виде итальянского военного коммюнике. И все. Однако в местной прессе напечатали тошнотворные передовицы, обвиняющие Грецию в том, что она не осознает "новый порядок" и находится в заговоре с англичанами против Италии. В какой нравственной выгребной яме барахтаются сейчас немецкие газетчики, отлично проиллюстрировали их сегодняшние статьи. Хотя это продолжается уже несколько лет, я все еще нахожу ситуацию возмутительной. Ко всему прочему прибавились еще и обычные геббельсовские фальшивки. Например, кто-то сообщает, что греки даже не ответили на ультиматум, хотя на самом деле они это сделали. Они отвергли его.

В народе определенно нет энтузиазма по поводу последнего бандитского шага Оси. Германские военные, которые всегда высокомерно относились к итальянцам, говорят, что Греция не станет для легионов Муссолини легкой победой. Горная местность представляет трудности для действия моторизованных частей, более того, считается, что у греков лучшая горная артиллерия в Европе. По их словам, генерал Метаксос, премьер-министр, и многие греческие офицеры прошли обучение в Потсдаме.

Берлин, 31 октября

Говорят, что Гитлер примчался из Франции, где встречался с Франко и Петэном (участники встречи рассказывают, что французский маршал произвел большое впечатление на фюрера, но не Франко), во Флоренцию, чтобы удержать Муссолини от вторжения в Грецию. Он опоздал на четыре часа, и к тому моменту, когда встретился с Муссолини, отступать было поздно. Дело в том, что Гитлер думает, будто может захватить Балканы без боя. Он не хочет войны там по двум причинам: во-первых, она нарушает и без того недостаточные коммуникации, необходимые для доставки продовольствия и сырья с Балкан в Германию; во-вторых, она заставляет его еще более распылять свои вооруженные силы, которые должны сейчас удерживать линию фронта, простирающуюся более чем на тысячу миль от Нарвика до Эндайе на западе, и протяженную границу с Россией, где он держит минимум тридцать пять дивизий и целый воздушный флот. Гитлер, говорят, обозлился на своего младшего партнера по Оси за его своеволие.

С приближением зимы становится очевидным, что этой осенью германской попытки вторгнуться в Британию не будет. Почему такая попытка не была предпринята? Что произошло с главными направлениями гитлеровской стратегии? Почему нет окончательной победы, нет до сих пор триумфального мира? Мы знаем, что в начале июня он был уверен, что все это случится к концу лета. Его уверенность вселила такое же чувство в вооруженные силы и весь германский народ. И он, и они в этом не сомневались. Разве не были установлены, покрашены и увенчаны сверкающими орлами, свастикой и черно-серебряными железными крестами трибуны для грандиозного парада победы через Бранденбургские ворота? Они были готовы в начале августа.

Что же, в самом деле, вышло не так?

Пока мы не знаем полного ответа. Кое-что можем собрать по кусочкам.

Во-первых, Гитлер колебался, и его колебания наверняка могли оказаться такой же колоссальной ошибкой, как нерешительность германского верховного командования под Парижем в 1914 году, и это есть поворотный момент в нынешней войне, который никто из нас не в состоянии пока осознать, хотя, конечно, еще слишком рано об этом говорить. Французская армия была уничтожена к 18 июля, когда Петэн запросил перемирия. Многие из тех, кто следил за германской армией во Франции, предполагали, что Гитлер немедленно развернется и ударит по Британии, - куй железо, пока горячо, пока ему и его великолепной военной машине еще приписывают обладание магической формулой непобедимости. Англичане, Гитлер знал это, содрогнулись от обрушившихся на них титанических ударов. Они лишились своего союзника Франции. Они только что принимали дома деморализованные остатки своих континентальных экспедиционных сил, дорогостоящие и невосполнимые вооружение и техника которых остались брошенными на пляже Дюнкерка. У них не было больше хорошо организованной и оснащенной сухопутной армии. Их береговая оборона была ничтожной. Их всемогущий флот не мог воевать в полную силу в тесных водах Ла-Манша, которые отныне контролировали геринговские бомбардировщики и "мессершмитты", действовавшие с приморских баз.

Такова была ситуация, когда 21 июня Гитлер вышел на маленькую поляну в Компьенском лесу, чтобы продиктовать Франции жесткие условия перемирия. Теперь я вспоминаю, хотя в то время этот факт не произвел на меня никакого впечатления, что в Компьене со стороны немецких военных не заметно было никакой спешки в том, чтобы покончить с Британией. Собирая по крупицам, когда прошло уже немало времени, отдельные обрывки разговоров, подслушанных то там, то здесь в Компьене и в Париже, я понимаю, что был намек Гитлера: хотя вторжение в Англию и должно быть быстро и тщательно подготовлено, необходимости в нем никогда не будет. Черчилль примет тот мир, который уже вынашивал в своей голове маленький австриец. Это будет мир по-нацистски, он отделит наконец-то Великобританию от континентальной Европы; это будет просто перемирие, передышка, во время которой Германия сможет сосредоточить на материке настолько превосходящие силы, что Британии придется в конце концов без боя склониться перед нацистским завоевателем, и такой мир поможет Черчиллю спасти свое лицо. И он его примет. Думаю, Гитлер действительно верил, что так будет. И эта его уверенность сдерживала и замедляла работу, которая была необходима для вторжения сокрушительной силы - строительство и сосредоточение барж, понтонов, погрузочных средств и тысяч видов различного снаряжения.

Позднее. 1941 год. Эта передышка могла быть использована и для того, чтобы свести счеты с Россией. В конце июня некоторые наблюдатели были уверены, что Гитлер искренне стремился заключить мир с Англией (разумеется, на своих условиях), чтобы заняться Советским Союзом - своей постоянной долгосрочной целью. Гитлер, по их мнению, был убежден, что англичане это поймут. Разве политика Чемберлена, министра иностранных дел, не подстрекала к тому, чтобы германская военная машина повернула на восток против России? Тот факт, что в последние дни июня и первые три недели июля германские дивизии одна за другой отзывались из Франции и спешно направлялись в то место, которое немцы обычно называли "русским фронтом", похоже, подтверждает это. Что, впрочем, не бесспорно. Россия, Гитлер знал, была слаба. С Россией можно было подождать. Что было действительно важно, так это убрать с пути Великобританию. Его помыслы еще были полны противоречий. Он очень ясно понимал, что гегемония на континенте, не говоря уж о прочном положении в Африке, никогда не будет в безопасности, пока Британия удерживает свое господство на морях и обладает растущими военно-воздушными силами. Но Гитлер должен был знать, что Британия, пусть даже побитая и нетвердо стоящая на ногах, после всего, что случилось во Франции, Бельгии и Нидерландах, никогда не примет мира, который лишит ее власти на морях и ослабит ее нарастающую мощь в воздухе. Но это единственный мир, который он в состоянии был предложить ей. Однако решающим фактором, по-видимому, оказалась его уверенность в том, что Черчилль скорее предпочтет принять такой мир, чем оказаться перед угрозой германского вторжения.

Гитлер, вполне возможно, ожидал, что Черчилль первым сделает шаг к миру. Разве англичанин не понял, что он проиграл? Гитлер готов был ждать, когда это дойдет до сознания твердолобого британца.

Он ждал месяц. Прождал всю чудную последнюю неделю июня и первые три недели июля. В Берлине до нас доходили слухи, будто в Стокгольме установлены контакты между Берлином и Лондоном и ведутся переговоры о мире, но подтверждения этому мы так и не получили. Скорее всего, их и не было.

19 июля Гитлер выступил в рейхстаге. Он публично предложил Британии мир, хотя и не раскрыл его условий. Но тот факт, что большую часть того заседания он посвятил присвоению званий фельдмаршалов своим генералам, как будто война уже победоносно завершилась, показал: Гитлер был твердо уверен в том, что Черчилль будет добиваться мира.

Люфтваффе тогда уже более месяца как прочно закрепились на Северном море и Ла-Манше, но немецкая авиация воздерживалась от каких-либо серьезных налетов на землю Британии. Гитлер выжидал.

Я думаю, что немедленная и резкая реакция в Англии на его "мирное предложение" оказалась для него шоком. Он не был готов к такому скорому и категорическому отказу. Видимо, он колебался до конца июля - двенадцать дней, прежде чем принял этот отказ как окончательный ответ Черчилля. Но к тому времени было в значительной степени потеряно полтора месяца драгоценного времени.

Есть основания полагать, что большинство генералов верховного командования, особенно генерал фон Браухич, главнокомандующий сухопутными войсками, и генерал Гальдер, начальник Генерального штаба, имели серьезные сомнения относительно шансов на успешное вторжение в Британию сухопутной армии, особенно к концу июля, когда англичане, как им стало известно, до некоторой степени оправились от майских и июньских ударов. Во-первых, их, видимо, озадачивала проблема участия военно-морского флота. Кроме того, хотя Геринг и заверял их, что за две недели разгромит королевские ВВС, как за три дня уничтожил польскую авиацию, у них были на этот счет некоторые сомнения, которые в результате полностью оправдались.

Весь июль немцы стягивали баржи и понтоны на каналы, реки и в гавани вдоль побережий Франции, Бельгии и Голландии, торговый флот - в Бремен, Гамбург, Киль и различные порты Дании и Норвегии. Стало привычным видеть на дорогах Западной Германии перевозимые на платформах аж с самого Дуная самоходные баржи, которые направлялись в сторону побережья. Мастерские и гаражи по всему рейху занимались изготовлением небольших самоходных понтонов, способных переправить через Ла-Манш, в штиль конечно, танк, тяжелое орудие или роту солдат. 16 августа я видел много таких за Кале и Булонью.

Вечером 5 августа, как записано в этом дневнике, Гитлер долго совещался в рейхсканцелярии со своими главными военными советниками. Присутствовали Геринг, адмирал фон Рёдер, Браухич, Кейтель и генерал Йодль, который был членом личного военного штаба Гитлера и с начала наступления на западе чрезвычайно влиятельной персоной в армии. На этом совещании Гитлер, видимо решив начать попытку вторжения как можно скорее, прорабатывал планы с командованием трех видов вооруженных сил.

Что же это были за планы? Вероятно, мы никогда этого не узнаем. Но из той скудной информации, которая все же просочилась, думаю, можно выявить основные направления принятой стратегии. Она оказалась осторожной и традиционной. Мощное наступление с воздуха должно было начаться 13 августа. К 1 сентября должны были быть разгромлены королевские ВВС. А затем при абсолютном господстве в воздухе над Ла-Маншем, что не допустит сосредоточения британского флота, и над Англией, что приведет к уничтожению британской береговой артиллерии, должно было начаться вторжение. Основные силы предполагалось переправить на баржах, понтонах и небольших судах. Другие корабли под прикрытием авиации вышли бы из Бремена, Гамбурга и норвежских портов и осуществили высадку войск в Шотландию, но это был бы второй шаг, который зависел от активности британского флота в этих водах. Еще одна небольшая экспедиция судов из Бреста готовилась для захвата Ирландии. И конечно же планировалась широкомасштабная десантная операция с воздуха для деморализации англичан и ирландцев в тылу.

Сухопутная армия не должна была выдвигаться, пока не будут уничтожены королевские ВВС. От выполнения этого пункта зависел ввод в действие других пунктов, связанных непосредственно с вторжением. Геринг обещал, что первый пункт будет выполнен быстро. Но, как и многие немцы до него, он серьезно просчитался с британским характером и, следовательно, с британской стратегией. Уверенность Геринга, - думаю, теперь это ясно, - была основана на весьма простом расчете. У него было в четыре раза больше самолетов, чем у англичан. Не важно, хороши или плохи английские самолеты и летчики, - он с уважением относился и к тем, и к другим, - ему нужно было просто атаковать превосходящими силами. Даже если он потерял бы столько же самолетов, сколько противник, в итоге у него остался бы значительный воздушный флот, а у англичан - никакого. Причем маловероятно потерять столько же самолетов, сколько противник, когда постоянно атакуешь превосходящими силами.

Чего Геринг и все прочие немцы не могли понять, так это того, что британцы готовы были скорее увидеть свои города разрушенными, чем рисковать в серьезных воздушных сражениях всеми своими самолетами, чтобы их защитить. Для англичан это было проявлением здравого смысла и единственной тактикой, которая могла их спасти. Для немецких военных это оказалось непостижимым. Я убежден, что именно из-за этой ошибки, такой типичной для немцев, был отменен план вторжения в Англию в этом году.

Чтобы уничтожить английскую авиацию, Герингу надо было оторвать ее от земли. Но как он ни пытался (когда в середине августа я был на Па-де-Кале, он посылал через него ни много ни мало тысячу самолетов в день, чтобы поднять англичан в воздух), ему это так и не удалось. Большую часть своих самолетов англичане держали в резерве. В результате какое-то время страдали их города. Но королевские ВВС оставались невредимы. А пока они невредимы, сосредоточившаяся на побережье сухопутная армия двинуться не могла.

Многие здешние немцы спрашивали, почему люфтваффе не могли уничтожить британскую авиацию на земле. Немцы уничтожили большую часть военно-воздушных сил Польши, Голландии, Бельгии и Франции на аэродромах раньше, чем их самолеты смогли взлететь. Ответ, который дают сами воздушные силы, наверняка правдив. Немецкие летчики рассказывали мне, что англичане рассредоточили свои самолеты на тысячах разбросанных по всей стране аэродромов. Никакая авиация в мире, даже в отсутствие какого бы то ни было сопротивления, не смогла бы выследить их в таком количестве, чтобы уничтожить значительную часть имеющихся у Британии самолетов.

Существует и еще одна причина неудач Геринга, которая нам здесь в Берлине не вполне понятна. В течение месяца - с середины августа до середины сентября - он пытался уничтожить военно-воздушные силы британской обороны. Эти попытки совершались во время дневных налетов, потому что невозможно уничтожить всю авиацию страны ночью. Но начиная с третьей недели сентября массированные атаки в дневное время прекратились. Я помню, что в тексте моей ночной передачи 23 сентября я написал: "Теперь, по прочтении немецких сводок, кажется, ясно, что массированные налеты на Британию, в отличие от того, что было месяц назад, происходят не днем, а ночью. Сейчас верховное командование называет дневные полеты "разведкой с применением оружия", а ночные полеты - "атаками возмездия". Военному цензору этот абзац не понравился, и он пропустил его, только когда я смягчил выражения, написав, что крупномасштабные налеты люфтваффе "с недавних пор происходят больше по ночам". По-английски это звучало плохо, но зато не помешало донести эту мысль до слушателя.

На первый взгляд может показаться, что есть некоторое противоречие между нашей верой здесь в то, что англичане скорее предпочтут увидеть свои города разрушенными, чем каждый раз, чтобы прогнать немцев, рисковать многими самолетами, и тем, что всего через месяц королевские ВВС нанесли такой тяжелый удар немецкой авиации, что Герингу пришлось прекратить свои грандиозные дневные налеты. Это противоречие беспокоило здесь военно-воздушных атташе нейтральных стран, которые, как и все мы, имели доступ к информации только с немецкой стороны.

Возможно, в этом вообще нет никакого противоречия. Судя по тому что рассказывали мне немецкие летчики, истина, видимо, заключается в том, что англичане хотя и не рисковали одновременно значительным количеством самолетов, но посылали их достаточно, чтобы сбивать больше немецких бомбардировщиков, чем Геринг мог себе позволить их потерять. Дело в том, что он посылал их крупными соединениями не просто бомбить, а в основном в качестве приманки для британских истребителей, заставляя тех подниматься в воздух. Таким образом "мессершмитты" получали возможность уничтожать воздушную оборону Британии. И здесь тактика англичан в воздухе сыграла важную роль. Немцы рассказывают, что британские истребители имели четкий приказ избегать, когда это возможно, схватки с немецкими истребителями. Взамен они получали инструкции целиться в бомбардировщики и сбивать как можно больше тяжелых машин, а потом удирать, пока их не перехватили немецкие истребители. Такая тактика привела к тому, что многие пилоты "мессершмиттов" выражали недовольство трусостью пилотов британских "спитфайров" и "харрикейнов", потому что те сбегали, едва завидев немецкий истребитель. Подозреваю, немецкие летчики понимали, что это была не трусость, а хитрость. Зная, что они в меньшинстве, что цель немцев - уничтожить всю авиацию противовоздушной обороны и что они потеряют Англию, когда будут уничтожены последние английские истребители, англичане выработали единственную стратегию, которая могла их спасти. Они охотились за немецкими бомбардировщиками, которые были легкой добычей для истребителей, и избегали "мессершмиттов". "Мессершмитты", в конце концов, не несли в себе бомбы, способные на серьезные разрушения. Только за три дня в конце августа и в начале сентября британские истребители сбили от 175 до 200 немецких самолетов, в основном бомбардировщиков, и примерно вдвое больше немецких машин получили повреждения. Это были удары, от которых люфтваффе сразу же стало не по себе. Несмотря на численное превосходство немцев, англичане теряли самолетов в три-четыре раза меньше, и это были в основном истребители.

Был и другой фактор". Поскольку большинство воздушных боев происходило над Англией, англичане спасали до крайней мере половину своих пилотов со сбитых машин. Те могли выброситься с парашютом и благополучно приземлиться. Но каждый раз, когда сбивали немецкий самолет, хотя экипаж и мог спасти себе жизнь с помощью парашютов, но для люфтваффе он был потерян до конца войны. В случаях с бомбардировщиками каждый сбитый самолет означал потерю четырех хорошо подготовленных людей.

И вот прошли две недели сентября, а немцам все еще не удалось уничтожить британские ВВС, а следовательно, и обеспечить себе полное господство в небе над Британией. А огромная сухопутная армия ждала, прохлаждаясь за скалами в Булони и Кале, а также на берегах ведущих к морю каналов. Она не была в полной безопасности. Ночью, как я уже записал в этом дневнике на основе личного опыта, прилетали британские бомбардировщики и наносили удары по портам, каналам и пляжам, куда стягивали и где загружали баржи. Германское верховное командование хранит полное молчание о том незначительном эпизоде войны. К каким потерям в людских и материальных средствах привели эти настойчивые атаки англичан, неизвестно. Я не смог получить достоверную информацию по этому вопросу. Но, судя по тому, что видел я сам и что рассказывали немецкие летчики, мне кажется, что немецкая армия не сможет когда-либо собрать в портах Булони, Кале, Дюнкерка и Остенде или на соседних пляжах столько барж или судов, чтобы их хватило для вторжения в Англию теми силами, которые для этого потребуются. Будет ли предпринята серьезная попытка вторжения, остается под сомнением.

Доходящие из Франции слухи, будто бы примерно в середине сентября была осуществлена попытка широкомасштабного вторжения, но англичане ее отбили, тоже, как мне кажется, лишена оснований, судя по тому, что известно здесь. Во-первых, англичане, чей моральный дух в последнее время не слишком высок, обязательно бы сообщили о том, что им удалось пресечь массированное наступление Германии с целью вторгнуться в их страну. Обнародование таких новостей не просто потрясло бы британскую и европейскую общественность, но имело бы неоценимое значение для активизации американской помощи.

Мне рассказали, что в августе Вашингтон едва не поверил, что Англия потеряна, и дрожал от страха, что британский флот попадет в руки Гитлера ведь тогда восточный морской фланг Америки окажется в большой опасности. Кроме того, англичане могли бы на коротких волнах без особых проблем сообщить германскому народу на немецком языке о том, как провалилась грандиозная попытка Гитлера покорить Британию. Психологический эффект в Германии оказался бы сокрушительным.

Насколько нам удалось выяснить, произошло, вероятно, вот что. В начале сентября немцы устроили довольно масштабную репетицию вторжения. Они вывели баржи и суда в море, погода оказалась неблагоприятной, британский флот и авиация их обнаружили, подожгли несколько барж, и было значительное число жертв. Необычно большое количество санитарных поездов, заполненных пострадавшими от ожогов, подтверждает эту версию, хотя никакой другой конкретной информации у нас нет.

Может быть, англичане уже предоставили всю информацию, и тогда мои рассуждения, почему не состоялось вторжение в Британию, излишни. Я записываю их как итог того, что известно в Берлине, а этого, конечно, недостаточно. Немцы сообщают достоверные факты в единственном случае - когда они побеждают или уже победили. О своих потерях под водой, например, они не упоминают почти год.

Берлин, 5 ноября

Если все будет нормально, через месяц я уеду отсюда, полечу сначала на самолете "Люфтганзы" до Лиссабона, а оттуда на трансатлантическом лайнере до Нью-Йорка. Сама перспектива уехать снимает ужасный груз забот и мыслей. Чувствую себя отлично. Это будет мое первое Рождество дома за шестнадцать лет, все другие краткие визиты случались летом или осенью. Сегодня вечером пошел на филармонический концерт. Концерт Баха для трех фортепьяно с оркестром под управлением Фуртвенглера, за роялем Вильгельм Кемпф и еще один известный пианист, был действительно хорош. После этого играл на аккордеоне, - святотатство после филармонии и Баха! - но мужчина с неприятным голосом, занимающий соседний номер, не оценил моих стараний и стучал в стену до тех пор, пока я не удалился со своим аккордеоном в ванную. Вероятно, он один из рейнских промышленников, который приехал сюда отоспаться, так как Западную Германию королевские ВВС навещают каждую ночь. Таких полно в отеле, и все они очень нервные.

Берлин, 6 ноября

Рузвельт переизбран на третий срок! Это громкая пощечина Гитлеру, Риббентропу и всему нацистскому режиму, так как, несмотря на то что Уилки почти превзошел президента в своих обещаниях потрудиться на победу Британии, нацисты страстно желали победы республиканцев. Нацистские "шишки" не делали из этого секрета в частных беседах, хотя Геббельс заставил прессу игнорировать эти выборы, чтобы у демократов не было преимущества из-за того, что Уилки поддерживают нацисты.

На прошлой неделе мне звонили по крайней мере трое взволнованных чиновников с Вильгельмштрассе и интересовались, можно ли доверять службе опросов Гэллапа. Они сказали, что только что получили телеграмму из Вашингтона о том, что по результатам опроса шансы Уилки пятьдесят на пятьдесят. Эта новость их чрезвычайно обрадовала.

Поскольку Рузвельт является одним из немногих реальных лидеров, проявивших себя в государствах с демократическим правлением после начала войны (посмотрите на Францию, посмотрите на Англию до победы Черчилля!), и он может быть жестким, Гитлер всегда испытывал к нему огромное уважение и даже немного побаивался его. (Он и Сталиным восхищается за его жесткость.) Своим успехом Гитлер частично обязан тому, что, на его счастье, за судьбы демократии отвечали такие серые личности, как Даладье и Чемберлен. Мне говорили, что, отказавшись от вторжения в Британию этой осенью, Гитлер все больше и больше видел в нем самого опасного врага на своем пути к мировому господству и даже к победе в Европе. И бесспорно, возлагал вместе со своими приспешниками большие надежды на поражение президента. Даже если бы Уилки превратился в заклятого врага Берлина, нацисты рассчитывали, что в случае его избрания в Вашингтоне будет двухмесячный переходный период, в течение которого не будет никаких шагов для оказания помощи союзникам. После этого еще несколько месяцев никакие решения приниматься не будут, до тех пор пока Уилки, не искушенный в политике и мировых проблемах, не войдет в нормальный режим. Нацистской Германии это пошло бы только на пользу.

Но теперь нацисты оказываются лицом к лицу с Рузвельтом еще на четыре года. Лицом к лицу с человеком, на которого Гитлер возлагал большую ответственность за упорное сопротивление британцев, чем на кого-либо другого, за исключением Уинстона Черчилля. Неудивительно, что, когда сегодня вечером стало ясно, что Рузвельт победил, у многих на Вильгельмштрассе вытянулись лица.

Берлин, 8 ноября

Мы слышим, что сегодня вечером англичане нанесли мощный удар по Мюнхену. Сегодня очередная годовщина "пивного путча", следовательно, подходящий вечер для бомбежки. Путч произошел вечером 8 ноября 1923 года в заведении "Бюргерброй Келлер" в Мюнхене, и все торжества по случаю его годовщин всегда проводятся там. В прошлом году в этот вечер взорвалась бомба в зале, откуда за несколько минут до этого ушли Гитлер и все нацистские руководители, погибла более мелкая рыбешка. Сегодня Гитлер не дал Гиммлеру шанс подложить под себя еще одну бомбу. Он произнес речь в другой пивной "Лёвенброй". Как всегда, с тех пор как стали прилетать англичане, он начал свое выступление до темноты, чтобы завершить сборище до прибытия бомбардировщиков королевских ВВС. С освещением его сегодняшнего обращения у американского радиовещания возникли проблемы. Ни Си-би-эс, ни Эн-би-си не разрешено передавать его в записи по своим сетям. Когда сегодня во второй половине дня мне позвонили из Германской радиовещательной компании, чтобы предложить трансляцию гитлеровской речи Си-би-эс, мне показалось несколько подозрительным назначенное для вещания время - восемь вечера. Я не предполагал, что фюрер решится выступать так поздно, так как темнеет сейчас рано и англичане вполне могут появиться в районе девяти. Поэтому я поинтересовался, не запись ли они нам предлагают. Высокопоставленный чиновник компании не ответил. Сказал, что это военная тайна.

"Вам не разрешено, - добавил он, - телеграфировать в ваш нью-йоркский офис о ваших сомнениях по поводу того, запись это или нет. Если будете отправлять телеграмму, то надо просто сообщить, что мы предлагаем передать речь Гитлера в Америке".

У меня была возможность очень быстро связаться с Полом Уайтом в Нью-Йорке без помощи частной немецкой радиослужбы, которая первым делом передает мои сообщения цензору. Но на самом деле сегодня вечером это было необязательно. Прежде чем я успел связаться с Нью-Йорком, пришло сообщение, что речь Гитлера вообще не будут передавать по радио сегодня вечером. Ее передадут только завтра. Передаче помешала британская бомбардировка. Позже я выяснил, что немцы знали, что предлагают мне передать в восемь часов запись выступления, так как речь была произнесена в пять вечера. Надо было сообщить об этом в Нью-Йорк.

Забавно замечать в последнее время на столах немецких чиновников, с которыми мне приходится иметь дело, копии моих телеграмм в Нью-Йорк и тех, что я получал оттуда. Разумеется, я давно знал, что они просматривают всю мою входящую и исходящую корреспонденцию, и немало повеселился, отправляя в Нью-Йорк бессмысленные послания с критикой в адрес каждого из них или какими-нибудь небылицами, заставляющими их строить догадки. К счастью, Пол Уайт был человек с юмором и присылал мне соответствующие ответы.

Берлин, 9 ноября

Надо записать несколько анекдотов, которые рассказывают сейчас немцы.

Начальник противовоздушной обороны Берлина недавно посоветовал жителям города ложиться спать пораньше, чтобы урвать часа два-три для сна до начала бомбежки. Кто-то следует этому совету, большинство же нет. Берлинцы говорят, что последовавшие этому совету приходят в убежище после объявления тревоги и приветствуют своих соседей словами: "Доброе утро!" Это значит, что они уже поспали. Другие приходят и здороваются: "Добрый вечер!" Эти еще не ложились. Некоторые входят и салютуют: "Хайль Гитлер!" Это означает, что они спят постоянно.

Другой анекдот. Самолет, на котором находятся Гитлер, Геринг и Геббельс, терпит крушение. Все трое погибли. Кто спасся?

Ответ: немецкий народ.

Один человек из Кельна рассказывает подлинную, по его словам, историю. На улицах сейчас видишь так много самой разной униформы, что разобраться в ней невозможно. И вот случилось так, что английский летчик, офицер, выбросившийся с парашютом недалеко от Кельна, пришел сдаваться. Он ожидал, что полиция или кто-то из военных тут же на улице его и арестуют. Но они щелкали каблуками и отдавали ему честь. У него был с собой банкнот в десять марок, как и, по словам моих знакомых, у всех английских летчиков, летающих над Германией. И он решил попытать счастье в кинотеатре. Попросил билет за две марки. Кассир дал ему девять марок сдачи, вежливо пояснив, что люди в военной форме проходят за полцены. После окончания сеанса он до полуночи бродил по улицам Кельна, пока не нашел полицейский участок и не сдался. Он поведал полицейским, как трудно британскому летчику в полной военной форме заставить себя арестовать в центре города. Полицейские не хотели в это верить, но на всякий случай решили допросить кассира из того кинотеатра.

"Вы продали этому человеку билет на сегодняшний вечерний сеанс?" спросили его.

"Конечно, - захныкал он, - за полцены, как всем людям в военной форме. - Затем, разглядев аббревиатуру RAF{40} на форме летчика, с гордостью добавил: - Не каждый день доводится принимать у нас Reichs Arbeits Fuhrer{41}. Уж мне-то известно, что означает RAF".

В Берлин приезжает Молотов. Более года, - с тех пор как в августе 1939 года Риббентроп летал в Москву и подписал там акт, который соединил двух самых заклятых врагов на этой земле, - ходили слухи, что большевик номер два нанесет ответный визит. Я точно знаю, что как-то летом, готовясь к визиту Молотова, в рейхсканцелярии уже доставали и отряхивали от пыли уйму красных советских флагов. Но визит не состоялся, главным образом потому, что Москва настаивала на приезде полка ГПУ в гражданской одежде, а Гиммлер соглашался только на роту. Потом Гитлер и Риббентроп оказывали всяческое давление, чтобы заставить Сталина послать сюда Молотова до выборов в Америке. Они почему-то считали, что, если поднять необходимую шумиху, это напугает американцев и приведет к поражению Рузвельта. Сталин, очевидно, понял причину и отказал. Но сегодня вечером уже есть официальное сообщение. Молотов прибудет на следующей неделе. Время визита все равно выбрано удачно. Он поможет смягчить удар от победы Рузвельта, что, как смутно догадывались немцы, не было для Гитлера хорошей новостью, и укрепить престиж стран Оси, пошатнувшийся из-за неудач итальянцев в Греции.

Берлин, 11 ноября

День перемирия, который воспринимается теперь как насмешка. В германской прессе ни одного упоминания о нем. В Бельгии и во Франции германские власти не разрешили его празднование. Речь Рузвельта по поводу перемирия была здесь полностью запрещена. Мы передаем за океан любое высказывание Гитлера, а германскому народу не позволено узнать ни слова из того, что сказал Рузвельт. Думаю, в этом одна из слабостей демократии, хотя некоторые считают, что в этом одна из сильных ее сторон.

Вечером пошел посмотреть, как танцует Харальд Кройцберг. Он немного постарел и уже не так грациозен и легок в движениях, хотя все еще очень хорош. Зал был полон.

Промозглый пасмурный день. Приехал Молотов, и его прием был чрезвычайно натянутым и формальным. Когда он проезжал по Унтер-ден-Линден в советское посольство, то показался мне похожим на обрюзгшего провинциального школьного учителя. Но чтобы выжить в этой беспощадной кремлевской конкуренции, он должен собой что-то представлять. Немцы убедительно говорят о том, что позволят Москве осуществить ее старую мечту - заполучить Босфор и Дарданеллы, а они возьмут себе остальные Балканы, Румынию, Югославию и Болгарию. Если итальянцам удастся захватить Грецию, что начинает казаться сомнительным, они смогут получить это.

Когда я поехал сегодня в наше посольство, чтобы забрать банку кофе из моих запасов, которые я там храню, то коробки с моим полугодовым запасом не оказалось. Она просто исчезла. Если бы мне не уезжать вскоре, это было бы ударом для меня. С тех пор как в Германии стало невозможно купить кофе, он приобрел какой-то судьбоносный смысл в жизни человека. То же самое и с табаком. Иногда посольство проявляло ко мне чувство жалости, но в основном я курил немецкий трубочный табак. В последнее время это было дрянное курево.

Берлин, 14 ноября

Мы думали, что англичане прилетят прошлой ночью, когда Риббентроп и Геринг давали официальный государственный банкет в честь Молотова. На Вильгельмштрассе очень нервничали по поводу такой перспективы, потому что им не хотелось вести своих высоких русских гостей в убежище. А англичане прилетели сегодня вечером, незадолго до девяти, раньше, чем когда-либо. В это время Молотов принимал немцев в советском посольстве. Говорят, он отказался идти в убежище и наблюдал разрывы сквозь затемненное окно. Англичане позаботились, чтобы не сбросить ничего поблизости.

По сообщениям германского радио и варшавской газеты "Zeitung", здешний американский представитель м-ра Гувера направил свои поздравления д-ру Франку, грубому и ничтожному нацистскому правителю Польши, по случаю годовщины его пребывания в этой должности. Он поздравляет его с тем, что тот сделал для поляков!

По моим данным, от польского народа ничего не останется, когда д-р Франк и его нацистские головорезы разберутся с ним. Конечно, они не смогут всех убить, но смогут превратить всех поляков в рабов.

Приятно пообедал и провел вечер в семье X. в Далеме. Было две очень известных в Германии личности, один - высокопоставленный нацистский чиновник, и они провели вечер, рассказывая анекдоты про нынешний режим, особенно про Геббельса, которого, похоже, оба ненавидят. Около десяти вечера прилетели англичане, и мы вышли на балкон полюбоваться фейерверком, довольно изрядным. Вдруг донесся знакомый свист падающей поблизости бомбы. Автоматически мы нырнули в дверь затемненной спальни и кучей повалились на пол. Бомба сотрясла дом, но осколки не долетели. Жалко, что англичане могут выделять так мало самолетов для работы над Берлином. Сегодня ночью их было не более дюжины. Пока они нанесли здесь сравнительно небольшой урон.

Берлин, 20 ноября

Сегодня был Бусстаг, какой-то немецкий протестантский праздник. Чувствуя себя неважно, поехал на концерт при свечах в Шарлоттенбургский замок и послушал струнный квартет, который прекрасно играл Баха. Я точно улетаю в Лиссабон 5 декабря, если вовремя получу все необходимые документы. Перед выездом мою выездную визу должны подтвердить министерство иностранных дел, полиция, тайная полиция и т. д. И получить испанскую и португальскую визу тоже непросто. Мне на замену приехал Гарри Флэннер из Сент-Луиса.

Берлин, 23 ноября

Был замечательный обед и интересная беседа за столом у дипломата Г., когда в восемь сорок пять дворецкий позвал меня к телефону. Звонила одна девушка с радио, она сказала, что английские бомбардировщики будут примерно через десять минут и мне лучше поторопиться, если я хочу провести вечернюю передачу. Я бросился к машине. Дежурный гражданской обороны, который тоже заранее получил предупреждение, пытался меня остановить, но я промчался мимо. Затемненные улицы в этом районе были мне незнакомы, и я дважды чуть не въехал на большой скорости в Ландвер-канал.

Добрался до Кни, что примерно в двух милях от Дома радио, и завыли сирены. Остановиться, сделать все как надо, выключить фары, припарковаться и бежать в убежище, как требовал закон? Это означало бы, что передача не состоится. Лучше было остаться в гостях и провести, для разнообразия, приятный вечер. До этого я ни одной передачи не пропустил из-за воздушных налетов. Я решил не подчиняться закону. Оставил прикрытые колпаками фары включенными и нажал на газ. На Кайзердамм полицейские выскакивали один за другим и размахивали маленькими красными фонариками. Я пролетел мимо них со скоростью пятьдесят миль в час. Это было глупостью, потому что несколько раз я слегка задел машины, которые, как предписывал закон, остановились в темноте и выключили фары. Их невозможно было разглядеть. Я чудом не врезался ни в одну из них, но примерно в трех кварталах от Дома радио решил, что мне уже достаточно везло до сих пор, поэтому оставил машину и добежал до студии раньше, чем полиция смогла загнать меня в убежище.

Из партийных кругов узнаю, что Юлиус Штрайхер, садист, юдофоб, наместник Франконии и пользующийся дурной славой издатель антисемитского еженедельника "Sturmer", арестован по приказу Гитлера. Никто слез лить не будет ни в партии, ни вне ее, потому что его ненавидели почти все. Я никогда не забуду, как он вышагивал, размахивая хлыстом для верховой езды, который всегда носил с собой, по улицам Нюрнберга, где чувствовал себя абсолютным хозяином. Люди из партии говорят, что он арестован и находится под следствием за какие-то финансовые дела. Если бы Гитлер захотел, он мог бы провести еще кое-какие расследования. Он мог бы заняться таким пустяком: как это получается, что многие партийные лидеры обзавелись огромными поместьями и замками?

Берлин, 25 ноября

Я наконец докопался до подноготной этих "милосердных убийств"{42}. История зловещая.

Гестапо, с ведома и одобрения германского правительства, систематически отправляет на смерть умственно неполноценных жителей рейха. Скольких людей лишили жизни, знают, вероятно, только Гиммлер и горстка нацистских заправил. Один консервативно настроенный и заслуживающий доверия немец оценивает это число в сто тысяч. Я думаю, эта цифра слишком высока. Но ясно, что счет идет на тысячи и растет с каждым днем.

Начало этой специфической нацистской практики было положено прошлым летом после падения Франции, тогда эту идею подбросили Гитлеру какие-то радикально настроенные нацисты. Сначала планировалось, что фюрер издаст указ, санкционирующий умерщвление определенных лиц, признанных умственно неполноценными. Но решили, что указ, попади он в прессу, может быть неверно истолкован и повредит лично Гитлеру. В конце концов Гитлер просто написал письмо руководству секретной полиции и. медицинским властям, санкционирующее смертельный удар, прекращающий страдания и нанесенный из милосердия в тех случаях, когда доказано, что люди страдают от неизлечимых умственных или нервных заболеваний. Говорят, что посредником между Гитлером и нацистскими экстремистами при выработке этого решения выступал Филипп Боулер, статс-секретарь рейхсканцелярии.

И здесь в этой истории появляется Бетхель, городок, который я уже упоминал в этих записях. Доктор Фридрих фон Бодельшвинг - протестантский пастор, одинаково любимый в Западной Германии и католиками, и протестантами. В Бетхеле, как я уже говорил, находится его приют для умственно отсталых детей. Немцы утверждают, что это образцовое учреждение такого рода и оно известно во всем мире. Кажется, в конце прошлого лета пастора фон Бодельшвинга попросили передать властям самых тяжелых больных. Очевидно, он понял, что их ждет, и отказался. Власти настаивали. Пастор фон Бодельшвинг поспешил в Берлин, чтобы выразить протест. Он связался со знаменитым берлинским хирургом, личным другом Гитлера. Хирург, не поверив в эту историю, бросился в рейхсканцелярию. Фюрер заявил, что сделать ничего нельзя. Тогда пастор с хирургом пошли к Францу Гюртнеру, министру юстиции. Гюртнера, похоже, больше взволновал тот факт, что убийства осуществлялись без соответствующего закона, чем то, что они осуществлялись. Тем не менее он согласился подать жалобу Гитлеру.

Пастор фон Бодельшвинг возвратился в Бетхель. Местный гауляйтер приказал ему отдать нескольких пациентов. Он опять отказался. Тогда Берлин приказал его арестовать. На этот раз запротестовал гауляйтер. Пастор был самым популярным человеком в его области. Его арест в разгар войны взволновал бы весь мир. Сам он отказался арестовывать этого человека. Пусть гестапо берет на себя такую ответственность, он не возьмет. Это было как раз накануне той ночи 18 сентября. Последовала бомбардировка бетхельского приюта. Теперь я понимаю, почему так много людей задавались вопросом, кто сбросил эти бомбы.

В последнее время мои информаторы из провинций обращали мое внимание на довольно странные извещения о смерти, появившиеся в местных газетах. - (В Германии среди людей всех сословий принято в случае смерти давать небольшие платные объявления в газету, в которых сообщаются дата и причина смерти, возраст усопшего, время и место погребения.) Однако эти извещения звучат как-то странно, а место смерти всегда указано одно из трех: 1) Графенек, уединенный замок, расположенный недалеко от Мюнцингена, в шестидесяти милях юго-восточнее Штутгарта; 2) Гартхейм, рядом с Линцем на Дунае; 3) Государственный институт медицины и санитарии имени Зонненшайна в Пирне, близ Дрездена.

Вот эти три места, которые немцы называли главными штабами "милосердных убийств".

Мне сообщили также, что, когда родственники несчастных жертв получали прах (тела им никогда не выдавали), тайная полиция строго предупреждала их, чтобы они не требовали объяснений и не "распространяли ложных слухов". Эти провинциальные некрологи приобретают, таким образом, гораздо большее значение, чем просто сообщения о смерти. Приведу здесь несколько самых типичных, заменив по понятным причинам имена, даты и названия.

"Leipziger Neueste Nachrichten", 26 октября: "Иоганн Дитрих, солдат-фронтовик 1914-1918, имеющий несколько воинских наград, родившийся 1 июня 1881 года, скончался 23 сентября 1940 года. После нескольких недель неизвестности я получила невероятное извещение о его внезапной смерти и кремации в Графенеке, Вюртемберг".

Из той же газеты в октябре: "После недель неизвестности погребение моего любимого сына Ганса, внезапно скончавшегося 17 сентября в Пирне, состоится 10 октября".

И снова: "Мы получили невероятное известие о том, что мой самый любимый сын, инженер Рудольф Мюллер, внезапно и неожиданно для нас скончался вблизи Линца-на-Дунае. Кремация состоялась там же".

Еще одно: "После того как состоялась кремация, мы получили из Графенека печальное известие о внезапной смерти нашего любимого сына и брата Оскара Рида. Захоронение урны состоится в узком кругу на кладбище X. по ее получении".

И еще: "После недель тревожной неизвестности 18 сентября мы получили шокирующее известие, что наша возлюбленная Марианна скончалась от гриппа 15 сентября в Пирне. Кремация состоялась там же. Теперь, когда урна получена, ее захоронение состоится в узком кругу на родной земле".

Последнее извещение датировано 5 октября. Это свидетельствует о том, что власти на три недели задержали отправку праха. По моим данным, в лейпцигских газетах за первые две недели этого месяца появилось двадцать четыре подобных сообщения.

В предпоследнем извещении меня поразила следующая фраза: "После того как состоялась кремация, мы получили печальное извести о внезапной смерти..." Поражают и фразы из первых двух: "после недель неизвестности" наступила "внезапная смерть", а также слова "невероятное известие".

Неудивительно, что для немцев, привыкших читать между строк в своих газетах, подвергающихся жесточайшей цензуре, эти некрологи казались в высшей степени o подозрительными. Наступает ли внезапная смерть естественным путем после "недель неизвестности"? И почему тела сначала кремируют, а потом извещают родственников о смерти? Почему их вообще кремируют? Почему тела не отправляют домой, как это делается обычно?

Несколько дней назад я видел форму письма, которое получают семьи жертв. В нем написано:

"С прискорбием сообщаем, что ваш - - , переведенный недавно в наше учреждение по распоряжению министерства, скоропостижно скончался - числа месяца. Все усилия наших врачей оказались тщетны.

Учитывая характер его серьезного неизлечимого заболевания, смерть, которая спасла его от пожизненного пребывания в клинике, следует рассматривать всего лишь как избавление.

В связи с существующей здесь опасностью инфекции, мы были вынуждены по распоряжению полиции сразу же кремировать усопшего".

Такое письмо едва ли убедит даже самого доверчивого немца, и некоторые, получив его, отправились в уединенный замок Графенек, чтобы что-нибудь разузнать. Они обнаружили, что замок охраняют эсэсовцы в черных мундирах, которые не разрешили им туда войти. Новенькие знаки со свежей краской на всех дорогах и тропинках, ведущих в это уединенное место, предупреждали: "Не подходить! Угроза эпидемии!" Перепуганные местные крестьяне рассказали им, как неожиданно появились эсэсовцы и расставили охрану вокруг поместья. Они говорили, что видят, как в ворота замка въезжают грузовики, но только по ночам. По их словам, никогда прежде Графенек не использовали в качестве больницы.

Другие родственники, как мне рассказывали, потребовали объяснений от учреждения в Гартхейме, что рядом с Линцем. Им велено было молчать, а если заговорят, их ждет суровое наказание. Некоторые из них, набравшись храбрости, напечатали эти извещения о смерти наверняка в надежде привлечь внимание общественности к этому кровавому делу. Я слышал, что сейчас гестапо запретило публикацию подобных объявлений, так же как Гитлер после тяжелых потерь у берегов Норвегии запретил делать это родственникам утонувших моряков.

X., немец, рассказывал мне вчера, что родственники торопятся забрать своих близких из частных психиатрических клиник и из лап властей. Он говорит, что гестапо умерщвляет даже лиц, страдающих временным помрачением рассудка или обычным нервным расстройством.

Что мне пока неясно, так это мотивы таких убийств. Сами немцы выдвигают три:

1. Они осуществляются для того, чтобы сэкономить продукты питания.

2. Это делается в целях испытания новых отравляющих газов или "лучей смерти".

3. Это результат деятельности радикальных нацистов, осуществляющих свои идеи в области евгеники и социологии.

Первый мотив - очевидно абсурдный, потому что смерть 100 000 человек не сэкономит много еды для 80-миллионного населения. Кроме того, в Германии нет острой нехватки продовольствия. Второй мотив возможен, хотя я в этом сомневаюсь. Для уничтожения этих несчастных могли использовать ядовитые газы, но если так, то проведение опытов было только второстепенной задачей. Многие немцы, с которыми я беседовал, считают, что там применяется какой-то новый газ, сильно уродующий тело, поэтому останки жертв кремируются. Но я не могу найти реальных подтверждений этому.

Третий мотив представляется мне наиболее вероятным. В течение многих лет группа радикально настроенных нацистских социологов, которые содействовали принятию в рейхе законов о стерилизации, настаивала на проведении национальной политики уничтожения умственно неполноценных. Говорят, у них есть последователи среди социологов в других странах, и это не исключено. Пункт второй официального письма, которое отправляют родственникам, явно несет на себе отпечаток подобного социологического мышления: "Учитывая характер его серьезного неизлечимого заболевания, смерть, спасающая его от пожизненного пребывания в клинике, следует рассматривать всего лишь как избавление".

Некоторые предполагают и четвертый мотив. Они говорят, нацисты подсчитали, что на каждые три-четыре клинических случая необходим один здоровый немец для ухода за такими больными. Это уводит несколько тысяч здоровых немцев из сферы производительного труда. Если сумасшедших будут убивать, доказывают нацисты, то освободятся громадные больничные площади для раненых на случай, если война будет продолжаться и повлечет за собой большие потери.

Вот они, грязные дела нацистов{43}.

Берлин, 27 ноября

Флэннер, хотя он только что приехал, должен ехать в Париж. Нацисты взяли с нас слово не разглашать тайну относительно важного события, которое, по их утверждению, состоится там на следующей неделе. На радио мы должны, по возможности, заблаговременно технически подготовиться. Но я уеду из этого города 5 декабря, в любом случае. Много разговоров о том, что в Голландии растет саботаж. Немцы взбешены тем, сколько их людей, военных и полицейских, утонуло в многочисленных голландских каналах, куда их просто спихнули в эти темные ночи. X. рассказывает мне кое-что смешное. Он говорит, что в Голландии прекрасно работает британская разведка. Обе воюющие стороны построили за время этой войны множество ложных аэродромов и заполнили их деревянными самолетами. По его словам, немцы закончили недавно строить один такой очень большой аэродром вблизи Амстердама. Они поставили на поле более сотни деревянных макетов и ждали, когда англичане прилетят и начнут их бомбить. Англичане прилетели на следующее утро. Они сбросили кучу бомб. Все бомбы были из дерева.

Берлин, 1 декабря

Поскольку сегодня воскресенье и нет дневного эфира, несколько слов, чтобы подытожить свои наблюдения перед отъездом.

Полтора года блокады причинили неудобства Германии, но не подвели германский народ к черте голода, равно как и не помешали всерьез нацистской военной машине. Люди в этой стране питаются еще вполне нормально. Диета не изысканная, и американцы ее вряд ли выдержали бы, но немцы, как я уже отмечал выше, организм которых привык за последнее столетие к огромным количествам картофеля, капусты и хлеба, до сих пор чувствуют себя замечательно - на картошке, капусте и хлебе. Им не хватает мяса, растительных жиров, масла и фруктов. Нынешняя норма - фунт мяса и четверть фунта масла или маргарина в неделю - это не так много, по сравнению с тем, что они имели в мирное время, но, вероятно, даст им возможность сколько-то продержаться.

Чего остро не хватает, так это богатых витаминами фруктов. Сильные морозы прошлой зимой привели к неурожаю фруктов в Германии. Сейчас единственные фрукты на рынке - это яблоки, и их берегут для детей, больных и беременных женщин. Прошлой зимой мы не видели ни апельсинов, ни бананов, не появились они и этой зимой. В войсках и детям тем временем выдают витамины в таблетках очень низкого качества. Действительно, немцы не имеют ни кофе, ни чая, ни шоколада, ни фруктов. Они получают одно яйцо в неделю и очень мало мяса и жиров. Но у них есть почти все остальное, и в обозримом будущем они не собираются голодать.

Если война будет долгой, остро встанет проблема одежды. Германии приходится ввозить практически весь хлопок и почти всю шерсть, и нынешняя система обеспечения одеждой базируется на том, что, пока война не кончится и не будет снята блокада, немецкий народ должен обходиться тем, что на нем или что хранится в шкафах. Нехватку тканей ощущают не только гражданские лица, но и в армии, которой недостает шинелей, чтобы одеть всех солдат этой зимой. Гитлеру пришлось уже одеть служащих своего Трудового фронта в украденную чешскую форму. Так называемая "Organisation Todt", включающая несколько сот тысяч человек, выполняющих работу, которую у нас обычно делают армейские строительные батальоны, вообще не имеет формы для своих служащих. Когда я видел их прошлым летом на фронте, они были одеты в рваную гражданскую одежду. Немцы изо всех сил стараются преодолеть недостаток сырья и разрабатывают эрзац-ткани, главным образом из целлюлозы. Но я не думаю, что можно одеть восемьдесят миллионов человек исключительно продукцией из древесины.

Что касается сырья, необходимого для продолжения войны, то ситуация такова. У Германии много железной руды. А из Югославии и Франции она получает достаточно бокситов, чтобы обеспечить себя алюминием для строительства громадного количества самолетов. Есть серьезная нехватка меди и олова, но она, вероятно, получает их с Балкан и из России достаточно, чтобы не испытывать острой нужды.

Что касается нефти, то "Дженерал Шелл", король нефтяного бизнеса, говорит, что причин для беспокойства нет. Даже если бы они были, никто, конечно, в этом не признался бы. Но следует учитывать следующие факты.

1. Германские военно-воздушные силы абсолютно не зависят от поставок импортного топлива. Двигатели немецких самолетов разработаны и изготовлены для работы на синтетическом бензине, который Германия сама производит из собственного угля. Ее нынешний объем производства - около четырех миллионов тонн в год, что вполне достаточно для нужд люфтваффе. Англичане могут поставить эти запасы под угрозу, сбрасывая бомбы на перегонные заводы, где уголь перерабатывают в бензин. Они пытаются делать это. Они нанесли удары по крупным заводам Леуна вблизи Лейпцига и по еще одному заводу в Штеттине. Но их атаки были слишком слабыми, чтобы вывести эти заводы из строя или даже серьезно повлиять на их производительность.

2. Германия имеет сейчас в своем распоряжении практически весь объем добычи на румынских нефтяных месторождениях и, во всяком случае на бумаге, получает ежегодно миллион тонн нефти из России, хотя я сомневаюсь, что Советы действительно поставляли им столько после начала войны.

3. Когда началась война, у Германии были большие запасы топлива и к тому же она получила как бы в подарок топливо от Норвегии, Голландии и Бельгии.

4. Потребление топлива на невоенные цели сведено к минимуму. Запрещена эксплуатация всех частных легковых машин и почти всех грузовиков. Запрещено использовать жидкое топливо для отопления.

Я предполагаю, что Германия имеет или получит достаточно нефти, чтобы удовлетворять свои военные нужды в течение по крайней мере двух лет.

Что касается британских воздушных налетов на Германию, то до сих пор они были важны в психологическом отношении тем, что несли войну в дом уставшего гражданского населения, трепали немцам и без того расстроенные нервы и лишали сна. Реальный физический ущерб, нанесенный этими бомбами, после шести месяцев ночных налетов в целом оказался невелик. Его истинные размеры нам, конечно, неизвестны. Вероятно, это знают только Гитлер, Геринг и верховное командование, а они не расскажут. Но я думаю, мы рассуждаем правильно. Наибольший урон в итоге нанесен Руру, где сосредоточена тяжелая промышленность Германии. Если бы этот регион действительно был разрушен, Германия была бы не в состоянии продолжать войну. Но до сих пор Рур получал только булавочные уколы. Боюсь, что пока германская военная промышленность фактически не пострадала от налетов королевских ВВС. Вероятно, наиболее серьезным их последствием в Руре стал не реальный физический ущерб заводам или транспорту, а кое-что другое. Два фактора: во-первых, были потеряны миллионы часов рабочего времени, так как часть вечернего времени рабочие вынуждены были проводить в убежищах; во-вторых, из-за недосыпания рабочих снизилась производительность труда.

Вслед за Руром жесточайшим бомбежкам подверглись германские порты в Гамбурге и Бремене, а также военно-морские базы Вильгельмсхафен и Киль. Но до сих пор они не выведены из строя. Несомненно, самые сильные бомбардировки англичане приберегли для оккупированных немцами портов на Ла-Манше. Туда английским ВВС лететь ближе, и они могут нести более тяжелые бомбы и в большем количестве. Мало что осталось от доков в Остенде, Дюнкерке, Кале и Булони.

Сам Берлин мало пострадал от ночных налетов. Думаю, иностранец, приехавший сюда впервые, может часами бродить по деловой и жилой части города и не встретить ни одного поврежденного здания. Возможно, было поражено не более пятисот зданий, и так как англичане использовали небольшие бомбы, то большинство этих зданий было отремонтировано и заселено в течение месяца. Большая часть британских ударов была направлена на заводы в пригородах. Некоторые из них точно получили повреждения, но, насколько мне известно, за исключением двух-трех небольших, ни один не был разрушен. Были попадания в огромные электрические заводы Сименса на северо-западной окраине Берлина, где-то пострадал цех, где-то складское помещение. Но очень сомнительно, что производство вооружения на них снизилось более чем на пять процентов в день. Когда я недавно объезжал их, станки гудели, и никаких внешних повреждений я не обнаружил.

В последние полтора месяца англичане по какой-то причине значительно сократили свои налеты на Берлин. Это большая ошибка. Потому что, когда они прилетали каждую ночь, моральный дух этого нервного центра, объединяющего всю Германию, заметно ослаб. Я убежден, что немцы просто не в состоянии выносить бомбардировки, подобные тем, что люфтваффе устраивают в Лондоне. Конечно, англичане такого устроить не могут, но могут же они пять-шесть раз в неделю присылать небольшое количество самолетов, чтобы держать берлинцев в их подвалах. Это здорово бы воздействовало на их моральное состояние.

Почему королевские ВВС не нанесли большего ущерба? Потому что атаковали слишком малыми силами и бомбовая нагрузка у них была небольшая. Военно-воздушные атташе нейтральных стран расходятся в своих оценках количества самолетов, которые британцы задействовали для бомбардировок Берлина. По самым смелым оценкам - максимум тридцать самолетов за одну ночь, в среднем - примерно пятнадцать. Всего в удачную ночь над Германией бывает от шестидесяти до восьмидесяти самолетов.

Бомбовая нагрузка у британцев сравнительно мала, потому что им приходится летать на большое расстояние, поэтому они вынуждены брать большой запас топлива. До Берлина и обратно они должны проделать путь в 1100 миль. "Летающие крепости" американского производства способны донести до Берлина бомбовую нагрузку большой разрушительной силы и благополучно вернуться в Англию. Но их мы до сих пор не видели и не слышали. У британских летчиков, действительно самых смелых людей в мире, и так очень небольшой запас времени, чтобы найти свои цели в Берлине. Вероятно, не более пятнадцати минут. Люди из люфтваффе говорят, что некоторые самолеты не возвращаются, падают в Северное море из-за нехватки горючего.

Сколько самолетов имеет Германия? Не знаю. Не уверен, что в мире наберется десятка два человек, которые это знают. Но мне известно кое-что о германском самолетостроении. Сейчас они производят от 1500 до 1600 самолетов в месяц. Максимальные германские мощности рассчитаны на 3000 самолетов в месяц. Это означает, что Геринг мог бы довести выпуск самолетов до этой цифры, если бы имел все необходимые материалы и отдал всем действующим заводам приказ работать на полную мощность двадцать четыре часа в сутки семь суток в неделю. Между прочим, с начала войны Германия не нарастила ни одного квадратного фута производственных площадей авиационных заводов. В настоящее время Геринг, Мильх и Удет лихорадочно ищут новый тип истребителя, нечто такое, что действительно превзойдет новые "спитфайры" и "аэрокобры", которые Англия заказывает в Америке.

После полутора лет по-настоящему тотальной войны моральный дух немцев еще высок. Надо это признать. Нет народного энтузиазма по поводу этой войны. Его никогда не было. А после восьми лет лишений, связанных с подготовкой нацистов к войне, люди устали и потеряли терпение. Они жаждут мира. Они разочарованы, подавлены, огорчены тем, что мир не наступил этой осенью, как того обещали. И все же на пороге второй длительной и темной зимы моральное состояние нации весьма приличное. Как объяснить такое противоречие? Надо иметь в виду три следующих момента.

Во-первых, длившееся тысячелетие политическое объединение немцев достигнуто. Гитлер достиг этого там, где его предшественники - Габсбурги, Гогенцоллерны, Бисмарк - потерпели неудачу. Мало кто за пределами этой страны понимает, насколько это объединение связало германскую на-цию, дав людям уверенность в себе и ощущение своей исторической миссии, заставив забыть о личной неприязни к нацистскому режиму, его лидерам и варварским деяниям, которые они совершили. Кроме того, вместе с возрождением армии и военно-воздушных сил, с тотальной реорганизацией промышленности, торговли и сельского хозяйства в масштабах, никогда ранее в мире не виданных, это заставляет немцев ощущать себя сильными. Для большинства немцев это само по себе цель, ведь в соответствии с их жизненными принципами быть сильным - это все, что нужно в жизни. Это проявление примитивного племенного инстинкта древних германских язычников, живших в обширных северных лесах, для которых грубая сила была не только средством выживания, но и целью жизни. Это примитивный расовый инстинкт "крови и земли", который нацисты разбудили в германской душе гораздо успешнее, чем кто-либо из их предшественников в новой истории, и он показал, что влияние христианства и западной цивилизации на германскую жизнь и культуру было лишь видимостью.

Во-вторых, моральный дух немцев высок, потому что немецкий народ считает, что летом он отомстил за свое ужасное поражение в 1918 году и одержал одну за другой военные победы, которые наконец обеспечили ему место под солнцем - сегодня господство в Европе, а завтра, возможно, и в мире. А немецкий характер таков: немец должен либо подчинять, либо подчиняться. Других отношений между людьми на земле он не понимает. Золотая середина греков, которой в какой-то степени достиг западный мир, - это концепция, которая выходит за пределы их понимания. Более того, огромная армия рабочих, крестьян и мелких торговцев, равно как и крупных промышленников, убеждена, что, если Гитлер преуспеет со своим "новым порядком", в чем они сейчас не сомневаются, это будет означать, что в мире больше будет молока и меда для них. То, что это неизбежно будет получено за счет других народов - чехов, поляков, скандинавов, французов, - немцев нисколько не волнует. На этот счет у них никаких угрызений совести нет.

В-третьих, одна из главных пружин, толкающих немецкий народ на полную поддержку войны, по поводу которой у них нет ни малейшего энтузиазма и которую, была б их воля, они закончили бы хоть завтра, это нарастающий страх перед последствиями поражения. Медленно, но верно они начинают осознавать ужасную мощь тех семян гнева, которые их солдаты и гестаповцы посеяли в Европе с момента захвата Австрии. Они начинают соображать, что победа при нацистском режиме, как бы большинству из них он ни был неприятен, лучше, чем еще одно поражение Германии. Случись такое на этот раз, и Версаль покажется миром по доброму согласию, и это будет уничтожение не только их государства, но и немцев как народа. В последнее время многие немцы признавались мне в своих страхах. Они представляют себе, как в случае поражения Германии озлобленные народы Европы, которых они жестоко порабощали, чьи города безжалостно разрушали, чьих женщин и детей тысячами хладнокровно убивали в Варшаве, Роттердаме и Лондоне, разъяренными ордами катятся по их прекрасной и опрятной стране, разрушая ее до основания и оставляя тех, кого не убьют, умирать от голода на опустошенной земле.

Нет, эти люди, как бы они ни были задавлены и обмануты самой бессовестной бандой правителей из всех, что знала современная Европа, пройдут очень, очень долгий путь в этой войне. Только отрезвляющее осознание в один прекрасный день того, что выиграть они не смогут, вкупе с гарантиями союзников, что прекращение войны не будет означать их полного уничтожения, заставит немцев засомневаться раньше, чем будет уничтожена та или другая сторона.

Нам, находившимся в Германии так близко к месту действия, видевшим своими глазами марширующие по Европе нацистские сапоги и слышавшим своими ушами истеричные, полные ненависти тирады Гитлера, трудно было исследовать происходящее в историческом аспекте. Я полагаю, что причины, по которым Германия вступила на путь необузданных завоеваний, лежат глубже, чем очевидный факт, что власть в этой стране захватила банда жестоких и беспринципных гангстеров, которая развратила народ и настроила его на нынешний курс. Корни, я думаю, уходят гораздо глубже, хотя я сильно сомневаюсь, что это растение расцвело бы так, не будь Гитлера.

Одним из таких корней является странный, противоречивый характер немецкого народа. Неправильно говорить, что, как заявили многие либералы у нас дома, нацизм - это форма правления и образ жизни, несвойственные немецкому народу, навязанные против его воли несколькими фанатичными изгоями прошлой войны. Это верно, что нацистская партия никогда не получала в Германии большинства голосов на свободных выборах, хотя и была очень близка к этому. Но за последние три-четыре года нацистский режим проявил что-то очень глубоко скрытое в германском характере, и в этом смысле он дал представление о том народе, которым управляет. Немцам как нации не хватает уравновешенности, достигнутой, скажем, греками, римлянами, французами, британцами и американцами. Их постоянно разрывают внутренние противоречия, делающие их неуверенными, неудовлетворенными, разочарованными и толкающие их из одной крайности в другую. Веймарская республика оказалась такой крайностью в своем либеральном демократизме, что немцы не смогли ее вынести. А теперь они обратились к другой крайности - к тирании, поскольку демократия и либерализм заставляли быть личностями, думать и принимать решения, как это делают все свободные люди, а в хаосе двадцатого столетия это оказалось им не под силу. Они чуть ли не с радостью мазохистов обратились к авторитарному режиму правления, который освобождает их от труда личного решения, личного выбора и индивидуального мышления и дает им то, что для немцев является роскошью: возможность, чтобы кто-то другой принимал решения и брал риск на себя. А они охотно платят за это своим послушанием. Средний немец страстно желает безопасности. Ему нравится, когда жизнь идет по привычному пути. И он пожертвует своей независимостью и свободой, - по крайней мере, на данном этапе своего развития, - если его правители обеспечат ему такую жизнь.

У немца есть две особенности характера. Как индивидуум он отдаст свою пайку хлеба, чтобы накормить белочек в Тиргартене. Он может быть добрым и тактичным человеком. Но как единица германского общества он может преследовать евреев, мучить и убивать своих соотечественников в концлагере, зверски убивать женщин и детей с помощью бомб и артобстрелов, без малейшего намека на оправдывающие обстоятельства захватывать земли других народов, порабощать их и, в случае протеста, истреблять.

Следует также отметить, что безумная страсть Гитлера к кровавым завоеваниям - отнюдь не исключение для Германии. Стремление к экспансии, завоеванию земель и пространства давно запало в душу этого народа. Некоторые лучшие умы Германии выразили это в своих трудах. Фихте, Гегель, Ницше и Трайчке воодушевляли на это немецкий народ в прошлом веке. Но и в нашем столетии не было недостатка в последователях, хотя их мало кто знает за пределами страны. Карл Хаусхофер выдал из-под печатного станка нескончаемый поток книжек, которые изо всех сил вдалбливали немцам, что если их нация хочет быть великой и существовать вечно, то для этого она должна иметь больше "жизненного пространства". Его книги, такие, как "Власть и земля", "Мировая политика сегодня", оказали сильное влияние не только на лидеров нацизма, но и на огромные народные массы. То же самое можно сказать о книге Ганса Гримма "Народ без пространства", романе, который разошелся в этой стране тиражом около полумиллиона экземпляров, несмотря на то что в нем почти тысяча страниц. Как и "Третий рейх" Мелера ван ден Брука, написанный за одиннадцать лет до того, как Гитлер основал свой Третий рейх.

Во всех этих произведениях упор делался на то, что Германии по законам природы и истории предназначено пространство, более соответствующее ее жизненной миссии. То, что это пространство придется отобрать у других народов, в основном у славян, которые обосновались на нем, когда германцы были еще грубыми дикарями, не имело значения. Главным почти для всех немцев является убежденность, что "малые народы" Европы не имеют таких же, как у немцев, неотъемлемых прав на кусок земли для жизни и пропитания, на города и селения, созданные их тяжким трудом, если всего этого жаждет Германия. Такая убежденность отчасти является причиной нынешней ситуации в Европе.

И именно злой гений Адольфа Гитлера пробудил в них это чувство и придал ему некое материальное выражение. Именно благодаря этому выдающемуся и внушающему ужас человеку германская мечта имеет ныне шанс осуществиться. Вначале немцы, а потом и весь мир сильно его недооценили. Это оказалось страшной ошибкой, и немцы первыми поняли это, а сейчас начинает понимать весь мир. В настоящее время, с точки зрения подавляющего большинства его соотечественников, он достиг такой вершины, какой в прошлом не достигал ни один правитель Германии. Он стал - еще при жизни - мифом, легендой, почти божеством, с такой же степенью святости, какую японцы приписывают своему императору. Для многих немцев он фигура далекая, нереальная - сверхчеловек. Он для них непогрешим. Они говорят так, как говорили многие народы о почитаемых ими богах: "Он всегда прав".

Вопреки многим зарубежным сообщениям, утверждающим обратное, сегодня он единственный и абсолютный хозяин Германии, который не терпит ничьих мнений, редко просит советов у своих запуганных заместителей и никогда им не следует. Все окружающие его люди преданы ему, все его боятся, и никто из них не является его другом. Друзей у него нет, и после убийства Рема никто из его последователей не обращается к нему фамильярно на "ты". Геринг, Геббельс, Гесс и все прочие обращаются к нему только "мой фюрер". Он ведет уединенную жизнь под строгой охраной, и с начала войны Гиммлер тщательно скрывает его местонахождение от публики и всего внешнего мира.

В эти дни он редко обедает со своими главными помощниками, предпочитая им более приятную компанию своих закадычных партийных друзей старых "боевых" времен, людей вроде Вильгельма Брюкнера, своего адъютанта, Гесса, личного секретаря, - единственного в мире человека, которому он полностью доверяет, и Макса Аммана, своего фельдфебеля времен прошлой мировой войны. Последнего он сделал владыкой высокоприбыльного нацистского издательства "Eher Verlag"{44}.

Действительно крупные шишки в нацистском мире, Геринг, Геббельс, Риббентроп, Лей и командующие разными видами вооруженных сил, встречаются с Гитлером либо в назначенное время в течение дня, либо вечером после обеда, когда он приглашает их на частный просмотр фильмов. Гитлер страстный любитель кино, включая и продукцию Голливуда (два его любимых фильма - "Это случилось однажды ночью" и "Унесенные ветром").

Герман Геринг определенно человек номер два в Германии и единственный нацист, который смог бы сохранить нынешний режим с уходом Гитлера. Тучный, весь увешанный наградами рейхсмаршал пользуется такой популярностью в массах, которая сравнима только с популярностью Гитлера, но по совершенно противоположным причинам. Если личность Гитлера - далекая, легендарная, неземная, загадочная, то Геринг - живой, земной и могучий человек из плоти и крови. Немцам он нравится, потому что он понятен для них. Как у любого простого человека, у него есть недостатки и добродетели, и народ восхищается им и за то, и за другое. Он по-детски любит военную форму и награды. И они тоже. Он питает страсть к хорошей еде и выпивке в гигантских количествах. Они тоже. Он любит выставлять напоказ дворцы, приемные в мраморе, большие банкетные залы, кричащие костюмы, слуг в ливреях. Им это тоже нравится. И несмотря на все старания Геббельса возбудить в народе критическое отношение к своему сопернику, они не испытывают к нему никакой зависти, не осуждают его за ту эксцентричную, средневековую и безумно расточительную жизнь, которую он ведет. Такой образ жизни они и сами не прочь вести, если бы была такая возможность.

Ни один другой сторонник Гитлера не обладает такой популярностью, силой и способностью, чтобы сохранить нацистский режим у власти.

Гитлер всегда надеялся, что его преемником сможет стать его протеже Гесс, и в своем завещании назвал его вторым после Геринга. Но Гессу не хватает силы, амбиций, динамичности и воображения для того, чтобы занять должность высшего руководителя. Геббельс, обычно стоявший под номером три, сдал свои позиции с началом войны, отчасти оттого, что его потеснили военные и тайная полиция, отчасти оттого, что провалил пропаганду в решающие моменты, приказав, например, прессе и радио праздновать победу "Графа Шпее" в тот день, когда его потопили.

Место Геббельса в качестве третьего человека в Германии занял Генрих Гиммлер, маленький человечек с мягкими манерами, напоминающий безобидного сельского учителя, но его безжалостность, жестокость и организаторские способности выдвинули его на ключевые позиции в Третьем рейхе. Он влиятельная личность, потому что превратил гестапо в учреждение, которое следит сейчас почти за всеми сферами жизни в стране и бдительно присматривает даже за армией. Гиммлер единственный из заместителей Гитлера, в чьей власти казнить или миловать любого гражданина Германии и оккупированных стран, и редкий день он не пользуется ею. Свидетельства этому можно отыскать в крошечных заметках, которые прячутся на последних страницах газет: "Глава СС Гиммлер извещает, что Ганс Шмидт, немец (или Ладислав Котовски, поляк), убит при оказании сопротивления полиции".

В окружении Гитлера есть еще два "больших человека": Иоахим фон Риббентроп и д-р Роберт Лей. Риббентроп, пустой и полный самомнения человек, абсолютно не любим ни в партии, ни в народе, но все еще в фаворе у Гитлера, потому что правильно угадал насчет Англии и Франции в Мюнхене (Геринг не угадал, и в результате его слава ненадолго померкла). Тот факт, что Риббентроп не угадал в сентябре 1939 года и заверил Гитлера, что англичане воевать не будут, почему-то не повлиял на его положение в рейхсканцелярии. С недавних пор Гитлер стал называть его "вторым Бисмарком", хотя люди вроде Геринга, презирающие его, не могут понять почему.

Д-р Роберт Лей, возглавляющий нацистский партийный аппарат и немецкие профсоюзы, человек грубый, неотесанный, сильно пьющий, обладает организаторскими способностями и фанатично предан своему шефу.

Эти люди - Геринг, Гиммлер, Гесс, Риббентроп и Лей - составляют "большую пятерку" гитлеровского окружения. Их приглашают для консультаций. Все, кроме Геринга, предлагают советы осторожно и с некоторой робостью. В любом случае решение всегда остается за Гитлером.

Есть в этой иерархии и люди помельче: кое-кто из нацистских начальников, которым доверена важная работа, люди, которые занимают свои посты, потому что Гитлер считает их толковыми исполнителями. Наиболее значимые из них: Вальтер Дарре, способный и предприимчивый министр сельского хозяйства, Бернгард Руст, который, будучи министром образования, произвел революцию в школах Германии и привел их в упадок, Вильгельм Фрик, вечный государственный служащий, который получил свою нынешнюю должность министра внутренних дел за измену баварскому правительству, где имел постоянное место чиновника, д-р Вальтер Функ, вытеснивший д-ра Шахта с поста президента Рейхсбанка и министра экономики, и д-р Тодт, блестяще одаренный инженер, построивший для Гитлера густую сеть высококлассных шоссе, а также укрепления Западного вала.

Альфред Розенберг, наставник Гитлера на заре его партийной деятельности и в прошлом один из главных людей в партии, сейчас совсем пропал из виду и не играет никакой роли ни в партии, ни в стране. Он был в большей степени мечтателем, чем практиком, и проиграл в жестокой борьбе за место под солнцем людям более безжалостным. Со времени заключения нацистами альянса с Москвой, против чего он в одиночестве протестовал, о нем почти не слышно. Чтобы смягчить его переживания, Гитлер присвоил ему великолепный титул: специальный уполномоченный вождя по надзору за национал-социалистическим движением. Ему удалось также удержаться на посту редактора ежедневной гитлеровской газеты "Volkische Beobachter", хотя он мало что может сказать о ее политике.

Юлиус Штрайхер, некогда зловещая сила в этой стране, человек, терроризировавший Франконию, гауляйтером которой он был, с помощью хлыста, был убран со сцены, как я уже говорил, за то, что не мог содержать в порядке свои финансовые дела.

Надо заметить, что, когда Гитлер принимает политические решения, он выслушивает и мнение армии. Иногда, но не часто, открыто высказывается генерал фон Браухич, способный, но не блестящий командующий сухопутными войсками. Кейтель не более чем связующее звено между Гитлером и Генеральным штабом. Генерал Гальдер, начальник Генштаба, возможно, самый умный человек в армии, но он не пользуется доверием у Гитлера, который поощряет разговоры о том, что он-де самостоятельно разрабатывает и тактику, и стратегию крупных кампаний. Генерал фон Рейхенау говорил лично мне, что это правда, но я сомневаюсь. С другой стороны, несомненно, Гитлер принимает главные решения где будет нанесен следующий удар и когда. Одним из его основных советников является очень влиятельный в армии, хотя и совершенно неизвестный германской публике генерал Альфред Йодль, начальник личного военного штаба Гитлера.

Остается последний вопрос, с которым надо разобраться в этих моих беспорядочных умозаключениях: предполагает ли Гитлер войну с Соединенными Штатами? Я часами обсуждал этот вопрос со многими немцами и многими находящимися здесь американцами и обдумывал его долго и тщательно. Я твердо убежден, что он ее предполагает, и если одержит победу в Европе и в Африке, то в конце концов начнет ее, если мы не будем готовы отказаться от своего образа жизни и приспособиться к положению подчиненных в его тоталитарной системе.

Потому что, по мнению Гитлера, в этом маленьком мире не будет места для двух великих систем жизни, управления и торговли{45}. Я думаю, по этой же причине, прежде чем взяться за Америку, он нападет на Россию.

Это не только проблема конфликта между тоталитарным и демократическим образом жизни, но и конфликта между пангерманским империализмом, цель которого мировое господство, и основополагающим стремлением большинства других народов земли жить так, как им хочется, то есть свободно и независимо.

И точно так же, как гитлеровская Германия никогда не сможет господствовать в Европе, пока держится Англия, она никогда не сможет властвовать над миром, пока Соединенные Штаты будут бесстрашно стоять на ее пути. Это длительный, принципиальный конфликт действующих в мире сил. Столкновение неизбежно, как неизбежно столкновение в космосе двух планет, неумолимо несущихся навстречу друг другу.

В действительности это может произойти раньше, чем представляет себе большинство американцев. На днях один офицер верховного командования слегка шокировал меня, когда мы обсуждали эту тему. Он сказал: "Вы думаете, что Рузвельт может выбрать наиболее выгодный для Америки и Британии момент, чтобы вступить в войну. А вы никогда не думали, что, со своей стороны, Гитлер, мастер точного расчета, может выбрать момент для начала войны с Америкой, момент, который, по его мнению, обеспечит эту выгоду ему?"

Я признался, что никогда об этом не думал.

Насколько мне удалось узнать, Гитлер и верховное командование не предпримут подобного шага в течение ближайших нескольких месяцев. Они все еще исходят из того, что смогут поставить Англию на колени раньше, чем американская помощь станет действительно эффективной. Теперь они заявляют, что выиграют войну самое позднее к середине следующего лета. Но есть люди, занимающие высокие посты, которые считают, что если Гитлер действительно объявит войну Америке (он еще ни одной войны не объявил), то получит бесспорные преимущества. Во-первых, это послужит сигналом к широкомасштабному саботажу тысячам нацистских агентов от одного побережья до другого, что не только деморализует Соединенные Штаты, но и приведет к сокращению поставок в Британию. Во-вторых, в случае действительного объявления войны, доказывают они, наша армия и особенно флот, встревоженные тем, что может предпринять Япония (согласно трехстороннему пакту, она должна будет вступить в войну против нас), будут держать все свои военные ресурсы дома, ресурсы, которые в противном случае могли быть отправлены в Британию. В-третьих, они считают, что усилится внутренняя борьба в Америке, изоляционисты станут обвинять в сложившейся ситуации Рузвельта, как они винили его за пакт трех держав Оси. Этот третий пункт, конечно, заблуждение, так как объявление Германией войны в один момент покончит с изоляционистскими настроениями в Америке.

Линдбергам и его друзьям смешна сама мысль, что Германия когда-либо сможет напасть на Соединенные Штаты. Немцы приветствуют их смех и хотят, чтобы смеялось еще больше американцев, точно так же, как они поощряли британских друзей Линдберга смеяться над мыслью, что Германия когда-нибудь выступит против Англии.

Каким же образом Германия нападет на Соединенные Штаты? У меня нет авторитетной информации о германских военных планах. Но я слышал, что немцы предполагают следующие варианты.

Если они получат весь британский флот или часть его или у них будет время построить на европейских верфях (суммарные производственные мощности которых намного превосходят наши) достаточно сильный флот, то смогут попытаться уничтожить в Атлантике ту часть нашего флота, которая не связана Японией на Тихом океане. Как только они это сделают, они могут начать поэтапно переправлять армию и военно-воздушные силы через Северную Атлантику, сначала базируясь в Исландии, потом ? Гренландии, далее на Лабрадоре, Ньюфаундленде, а затем двинуться на наше Атлантическое побережье. По мере продвижения баз на запад, воздушная армада будет проникать все дальше, сначала к границам, а затем и в глубь Соединенных Штатов. Может быть, это кажется фантастикой, но в настоящее время у нас нет таких мощных военно-воздушных сил, чтобы противостоять ее продвижению.

Большинство немцев гораздо убедительнее говорят о наступлении через Южную Атлантику. Они предполагают, что Германия получит французский порт Дакар, откуда сможет совершить прыжок в Южную Америку. Они предполагают также, что основной флот Соединенных Штатов будет занят на Тихом океане. Из Дакара путь до Бразилии гораздо короче, чем из Хэмптон-Роудз. Германскому военному флоту, базирующемуся в африканском порту, легко будет действовать в бразильских водах, а для американского флота эти районы слишком далеки, чтобы действовать там эффективно. Из Дакара суда доберутся туда скорее, чем из Америки. Действия "пятой колонны" - сотен тысяч немцев, живущих в Бразилии и в Аргентине, - парализовали бы любое сопротивление, которое захотели бы оказать эти страны. Таким образом, полагают эти немцы, Южную Америку захватить было бы очень легко. А как только они окажутся в Южной Америке, убеждают немцы, война выиграна.

Берлин, 2 декабря

Осталось всего три дня!

Берлин, 3 декабря

Серия прощальных вечеринок, которых я изо всех сил старался избежать, но не смог. Забавный инцидент на одной из них, когда один чиновник министерства иностранных дел, порядочнее многих, изрядно выпив, сказал, что давно хотел мне кое-что показать. И вытащил документ, удостоверяющий, что он работает на тайную полицию! Должен сказать, что его я не подозревал, хотя и знал, что некоторые его коллеги были оттуда.

МИД все еще тянет с моим паспортом и выездной визой, что меня беспокоит. Сегодня вечером провел свою последнюю передачу из Берлина и, боюсь, пару раз всхлипнул.

Перед моим выходом в эфир позвонил из Парижа Флэннер. Он очень взволнован по поводу сообщения, которое, по его словам, послезавтра всех потрясет. У него явно стоял за спиной какой-то немецкий чиновник, потому что мне не удалось вытянуть из него даже намека на то, что там произошло. Здесь ходят слухи, что Гитлер собирается предложить Франции своего рода временное мирное урегулирование, поставив у власти Лаваля и сделав Петэна просто номинальной фигурой в обмен на присоединение Франции к Оси и вступление ее в войну против Британии.

Берлин, 4 декабря

Получил паспорт и официальное разрешение на выезд. Теперь ничего, кроме сборов. Уолли Дьюэл, так же стремившийся уехать, как и я, отбыл сегодня. Он собирался лететь на самолете, но была плохая погода, и немцы, потерявшие за последние три недели три больших пассажирских самолета (на одном из которых погиб мой хороший знакомый), отправили его до Штутгарта на поезде. Надеюсь, мне больше повезет. Я вынужден бросить здесь все свои книги и большую часть одежды, так как провоз багажа на самолете ограничен. Эд Марроу обещает встретить меня в Лиссабоне. Последняя ночь при светомаскировке. Завтра ночью огни... и цивилизация!

В самолете Берлин - Штутгарт, 5 декабря

Было темно и мела метель, когда сегодня утром я выехал из "Адлона" в аэропорт Темпельхоф. Были некоторые сомнения, сможем ли мы взлететь, но в девять тридцать утра, несколько минут назад, нам это наконец удалось. Не люблю я летать в такую погоду...

Дрезденский аэропорт, позднее. Только что у нас была неприятная ситуация. Оставалась треть пути до Штутгарта, когда неожиданно началось обледенение нашего большого 32-местного пассажирского "юнкерса". Я видел сквозь окно, как образуется лед на крыле и двух двигателях. Стюардесса, хотя и храбро старалась это скрыть, все же испугалась, а когда в самолете пугается стюардесса, мне тоже становится страшно. По лбу сотрудника "Люфтганзы", который сидел напротив меня, заструился пот. Он выглядел очень обеспокоенным. Куски льда, отрываясь от двигателей, ударялись о борт салона с жутким треском. Пилот, которому с трудом удавалось вести самолет, попытался подняться повыше, но лед оказался слишком тяжелым. В конце концов он повернул назад и резко опустился с 2500 метров до 1000 (примерно с 8200 футов до 3200).

"Он не может спуститься ниже, иначе мы врежемся в гору", - объяснил мне сотрудник "Люфтганзы".

"Так, так..." - сказал я.

"Не может воспользоваться радиосвязью, потому что метель ее забивает", - продолжил он.

"Может, нам удастся где-нибудь приземлиться?" - предположил я.

"Здесь негде, - ответил он. - Видимость на земле нулевая".

"Так, так..." - произнес я.

Самолет подбрасывало и трясло. Очень скоро я увидел на приборе, что мы опустились ниже 1200 метров. Ледяная нагрузка была слишком велика. Следующие пятнадцать минут показались вечностью. А потом из тумана и снега мы вынырнули к дороге. Это был двухполосный автобан. Мы летели вдоль него на высоте пятьдесят футов, но иногда, когда попадали в снежный заряд или облако тумана, пилот моментально слеп и взмывал вверх, опасаясь врезаться в дерево или в гору. А потом в одиннадцать тридцать мы пошли на посадку. Это оказался аэропорт Дрездена, от которого до Штутгарта так же далеко, как от Берлина, если не дальше. Приятно было ощущать землю под ногами. Когда оба пилота вышли из кабины, их, похоже, трясло. Здесь за ланчем я подслушал, как один из них рассказывал начальнику аэропорта, что ему пришлось изо всех сил бороться за то, чтобы удержать машину в воздухе. Странно: не успели мы войти в буфет, как началась дневная радиопередача, и первое сообщение в новостях было о том, что вблизи аэропорта в Чикаго разбился американский самолет и несколько человек погибло. Просто день несчастливый, подумал я.

В самолете Штутгарт - Лион - Марсель - Барселона, 6 декабря

Легкое похмелье... прошлой ночью волнение при отъезде из Германии, рискованная ситуация в самолете, прекрасные бары в Штутгарте... В самолете появляется Хэллет Джонсон, советник нашей дипломатической миссии в Стокгольме. Говорит, что я проспал целый час - с момента вылета из Штутгарта, и что это его первый полет, и что мы летим вслепую в облаках, и... У нас дозаправка в Лионе. Германская авиация контролирует здешний аэродром, хотя это и не оккупированная территория Франции. По одну сторону летного поля свалено большое количество разобранных французских самолетов, по другую - выстроились в ряд сто французских самолетов в отличном состоянии, некоторые из них французы ни разу не использовали в бою... Чиновник министерства иностранных дел с довольным видом смотрит на разбитые самолеты и усмехается: "Прекрасная Франция! И как мы ее разделали! Лет на триста, не меньше!.." Приближаясь к Барселоне, мы огибаем побережье, и вдруг по правому борту я вижу небольшую испанскую деревушку Льорет-де-Мар, под полуденным солнцем белые домики на фоне зеленых холмов. Как давно...

Позднее. Барселона. Фашизм принес сюда хаос и голод. Это уже не та счастливая Барселона, которую я знал раньше. На Пасео, на Рамблас, на Пласа-де-Каталунья движутся в молчании изможденные, голодные, несчастные лица. В отеле "Ритц", в который мы добираемся с аэровокзала на разбитом деревенском фургоне, потому что там нет бензина для машин, я встречаю пару моих знакомых.

"Боже, что здесь случилось? - спрашиваю я. - Я знаю, что гражданская война оставила тяжелый след, но это..."

"Здесь нет продуктов, - отвечают они. - Нет порядка, тюрьмы переполнены. Если бы мы рассказали тебе о грязи, тесноте, нехватке еды в них, ты бы нам не поверил. Но теперь никто не питается нормально. Мы просто поддерживаем свое существование".

Испанские чиновники продержали нас в аэропорту полдня, загнав всех в служебное помещение, хотя нас было всего несколько человек. Они тоже как парализованные, не способны ничего организовать. Старший офицер полиции руки не мыл неделю. Его больше всего интересуют наши деньги. Мы без конца пересчитываем перед ним нашу мелочь, купюры, дорожные чеки. Наконец, когда начинает темнеть, он нас отпускает.

Примерно через час после нашего прибытия из Штутгарта прилетает на немецком самолете Уолли. Ему есть что рассказать о том, как он покидал Германию. Его самолет из Берлина не полетел в Штутгарт, и он проделал этот путь на поезде, потеряв, таким образом, целый день. Из-за этого его выездная виза закончилась до того, как он покинул территорию Германии. Ни один чиновник в Штутгарте не мог взять на себя ответственность и выдать новую. Он должен был возвращаться в Берлин. Возвращение в Берлин означало, что все надо начинать заново: ждать новой выездной визы, ждать испанскую и португальскую визы, несколько месяцев ждать места в самолете или на пароходе, которые отправляются из Лиссабона в Америку. Он понимал, что его отъезд в Америку откладывается на неопределенный срок, возможно - до конца войны. В последнюю минуту тайная полиция наконец разрешила ему выехать.

Эшторил, вблизи Лиссабона, 7 декабря

Лиссабон, и наконец-то свет и чистота! Мы летели из Барселоны при встречном ветре, скорость которого была сто километров в час. Пилот старого тихоходного "Юнкер-са-52" в какой-то момент решил, что придется возвращаться назад, потому что нам не хватит топлива, но все-таки долетел. Всю дорогу мы тряслись над горами, частенько лишь в нескольких футах от вершин. Были такие воздушные ямы, что двое пассажиров ударились о потолок и один из них от удара потерял сознание.

Хаос в мадридском аэропорту был еще ужаснее, чем в Барселоне. Офицеры-франкисты носились кругами как безумные. Из-за урагана власти решили не выпускать ни один самолет. Потом разрешили один из трех рейсов на Лиссабон. Мне сказали, что я могу вылететь, потом - что не могу, потом - что я могу успеть на поезд, который уходит в четыре дня, потом - что этот поезд уже ушел. Все это время вокруг теснилась толпа чиновников и пассажиров. Был там ресторан, но еды в нем не оказалось. Наконец пассажиров пригласили на лиссабонский рейс. Разрешили лететь только группе испанских чиновников и немецкому дипломату. Я потребовал свой багаж. Никто не знал, где он. Потом ко мне протиснулся какой-то служащий и потащил меня к самолету. Я даже не успел спросить, где мой багаж и куда летит этот самолет. Через минуту мы оторвались от земли, пролетели над развалинами университета Сите, затем до самых сумерек летели над долиной Тагуса, и внизу показался Лиссабон. Пару часов меня продержали в аэропорту португальские власти, потому что я не мог предъявить им билет до Нью-Йорка, но все-таки отпустили. Отели в Лиссабоне переполнены, свободных номеров нет, город забит беженцами, но мне удалось устроиться. Вечером хорошо пообедал и прогулялся по городу, чтобы полюбоваться огнями, а потом лег спать с ощущением, что избавился от тяжкого груза. Завтра из Лондона приедет Эд Марроу, и мы здорово отметим встречу.

Эшторил, 8 декабря

Не смог уснуть, внезапно разболелся зуб, впервые в жизни, и сейчас расплачиваюсь за свою беспечность, хотя в Германии невозможно было что-то сделать, потому что у них не хватает золота и других металлов и дантисты могли поставить пломбу только из какого-то оловянного сплава. Но светило прекрасное южное солнце, и я все утро бродил по городскому парку, радуясь, как много еще цветущих растений, потом по пляжу, на который накатываются огромные синие волны и яростно разбиваются в пену на залитом солнцем песке. Спокойствие, умиротворенность, мягкий шум моря - все это было великолепно. Благополучие в избытке, на это надо было настроиться, что трудновато с утра. Я сбежал, поймал такси и поехал в Лиссабон ждать самолета Эда. Подозрительные англичане из авиакомпании ни за что не хотели сообщать, когда прилетит самолет из Лондона и прилетит ли он вообще, явно опасаясь, что эта информация может каким-то загадочным образом попасть к немцам и они его собьют. Я прождал до темноты и вернулся в Эшторил.

Позднее. Наконец приехал Эд, и это здорово. С десяти вечера мы до изнеможения проговорили про этот год войны и в пять утра, приятно утомленные, легли спать. Учитывая пережитые Эдом бомбежки и сумасшедший режим работы, выглядит он лучше, чем я ожидал, действительно отлично.

Эшторил, 9 декабря

Бродили по солнечному пляжу. Эд говорит, что бомбежки в Англии были жестокие, но не такие, как хвастаются немцы. Кроме Лондона, ужасные разрушения в Ковентри, Бристоле/ Саутгемптоне и Бирмингеме, и самые тяжелые удары пришлись на центры этих городов - на церкви, общественные здания, жилые дома. Сокращение производства в военной промышленности, считает Эд, произошло не столько из-за нанесенного предприятиям физического ущерба, сколько из-за дезорганизации в тех городах, где живут рабочие и где сосредоточено все энерго-, водо - и газоснабжение. Англичане, говорит он, утверждают, что во время налетов самолеты люфтваффе не целятся в заводы, перед ними стоят две другие задачи: во-первых, посеять страх среди гражданского населения; во-вторых, вывести из строя основные коммунальные службы и парализовать таким образом жизнь городов. Я тоже так думаю.

Эд хорошо отзывается о моральном состоянии британцев, по поводу чего у нас в Берлине были некоторые сомнения. Он говорит, что оно на высоком уровне.

Эшторил, 10 декабря

Пэт Келли, добродушный и толковый менеджер компании "Пан-Америкэн-Эйруэйз", признается, что у меня мало шансов добраться до дома к Рождеству, если буду ждать скоростной трансатлантический лайнер. Рейсы задерживаются из-за резкой перемены погоды в Хорте, что мешает взлету больших самолетов. Он советует сесть на пароход. Поскольку это должно было быть мое первое Рождество дома, сегодня днем я пошел в контору "Экспорт Лайнз", чтобы взять билет на "Эксамбион", который отправляется в пятницу. Контора забита беженцами, все просят место, любое, на следующий пароход. Но, как объяснил мне один из сотрудников компании, в Лиссабоне их три тысячи, а пароходы берут только по сто пятьдесят пассажиров и в неделю бывает один рейс.

Он пообещал мне место на "Эксамбионе", отплывающем в пятницу, 13-го, хотя это может быть лишь койка в служебном помещении.

Вечером обследовали с Эдом казино. Игровые залы были заполнены какой-то странной публикой: немецкими и английскими агентами, мужчинами и женщинами, богатыми беженцами, которым чудом удалось вывезти много денег, и они сорили ими направо и налево, разорившимися беженцами, очевидно решившими попытать счастье, чтобы заработать себе на дорогу, и обычными мошенниками всех мастей, которых всегда можно встретить в подобных заведениях. Ни мне, ни Эду не повезло в рулетку, и мы отправились в танцевальный зал, где такого же рода публика пыталась утопить какие бы то ни было чувства в выпивке и джазе. Посетил лиссабонского дантиста. Он дал мне какие-то травы, чтобы полоскать мой воспаленный зуб, который мешал мне спать с самого момента приезда сюда.

Эда расстроила телеграмма, которую он получил днем из Лондона. В ней сообщалось, что немцы разбомбили его новый офис. К счастью, никто не погиб. Прежний его офис был разрушен немецкой бомбой пару месяцев назад.

Эшторил, 12 декабря

Мы просидели до четырех утра, готовя совместную передачу, назначенную на сегодняшнюю ночь. Вполне довольны проделанной работой.

Позднее. Передачи не будет. Эфир был назначен на два часа ночи, и мы отправили текст на местное радио в восемь вечера, в расчете, что у португальских цензоров будет уйма времени. В полночь позвонил цензор и очень вежливо сказал, что смог перевести только две из десяти страниц, но они показались ему очень интересными, и он наверняка закончит на следующей неделе, тогда мы и сможем сделать передачу, Мы проспорили с ним почти до самого выхода в эфир, но стало ясно, что португальцы не намерены рисковать, так как боятся задеть чувства как британцев, так и немцев. Мы уговорили Нью-Йорк отложить передачу до четырех утра, но к половине четвертого никакого успеха не добились и, потерпев поражение, отправились спать.

На борту "Эксамбиона", 13 декабря (полночь)

Весь день мы с Эдом пребывали в подавленном состоянии из-за расставания, ведь мы очень тесно были связаны работой в течение последних бурных трех лет, и это были очень искренние отношения, какие не часто могут случаться в жизни. К тому же у нас возникло предчувствие, конечно нелепое, может быть, сентиментальное, что превратности войны, даже небольшая бомба, могут сделать эту нашу встречу последней.

В сумерках, ожидая отплытия судна, бродили мы по причалу туда и обратно. Там был небольшой открытый бар для портовых грузчиков, за стойкой которого стояла грубоватая неряшливая португалка. Разливая напитки, она ни на минуту не умолкала. Вскоре стемнело, и начали поднимать трап. Я взошел на борт, и Эд исчез в ночи.

Над Тагусом светила полная луна, и ярко сверкали миллионы огней Лиссабона и еще больше на холмах за широкой рекой, пока наш пароход плавно выходил к морю. Но надолго ли это? За Лиссабоном почти по всей Европе эти огни погасли. Они продолжали сиять на этой крошечной полоске юго-западной оконечности континента. Цивилизация, какой бы она ни была, не растоптана пока здесь нацистским сапогом. А что будет через неделю? Через месяц? Или через два? Не захватят ли гитлеровские орды и ее и не погасят ли эти последние огни?

В маленьком судовом баре сидели пятеро других американских корреспондентов, возвращавшихся домой с войны, из Англии, Германии и Франции. Это был очень хороший способ смягчить расставание. Я присоединился к ним. Взял коктейль. Но алкоголь не всегда спасает. Я испытывал волнение и беспокойство. Поднялся на палубу. Постоял какое-то время, прислонившись к поручням и наблюдая, как тают огни над Европой, где я провел целых пятнадцать лет моей самостоятельной жизни, где приобрел опыт и все те, пусть не очень большие, знания, что имею сейчас. Это был большой период, но прожитые здесь годы оказались счастливыми - лично для меня, и для всех народов Европы они были полны смысла и вселяли надежду, пока не пришли эта война, и нацистская зараза, и ненависть, и ложь, и политический бандитизм, и убийства, и резня, и невероятная нетерпимость, и страдания, и голод, и холод, и грохотание бомб, разносящих людей в домах на куски, грохотание бомб, разрушающих человеческие надежды и достоинство.

Примечания

{1} Union Nationale des Combattants - правая организация, насчитывающая около восьмисот тысяч членов. Остальные четыре миллиона французских ветеранов Первой мировой войны состояли в Federation des Anciens Combattants. (Примеч. авт.)

{2} Американское агентство Ассошиэйтед Пресс. (Примеч. перев.)

{3} Союз защиты родины - вооруженная организация фашистского типа. (Примеч. перев.)

{4} Французское информационное агентство (Havas) в 1835 - 1940 гг. В 1944 г. на его базе основано агентство Франс Пресс. (Примеч. перев.)

{5} Вооруженные силы Германии в 1919 - 1935 гг., созданные на основе Версальского мирного договора. В 1935 г. Германия отвергла военные статьи этого договора и приступила к созданию вермахта на основе всеобщей воинской повинности. (Примеч. перев.)

{6} Вот этот текст: "Закон о воссоздании Национальных вооруженных сил.

Правительство рейха приняло следующий закон, который провозглашает:

1. Служба в вооруженных силах основывается на всеобщей воинской повинности.

2. Германская мирная армия, включая входящие в нее подразделения полиции, состоит из двенадцати корпусных соединений и тридцати шести дивизий.

3. Дополнительные законы по регулированию всеобщей воинской обязанности будут составлены и представлены кабинету министров рейха министром обороны". (Примеч. авт.)

{7} Аншлюс, т. е. присоединение Австрии к Германии, был провозглашен в марте 1938 г. (Примеч. перев.)

{8} UP, United Press - в те годы крупнейшее информационное агентство США. (Примеч. перев.)

{9} INS, International News Servise - информационное агентство США, в 1958 г. объединилось с UP, образовало агентство UPI. (Примеч. перев.)

{10} Титул императора в Эфиопии до упразднения монархии (март 1975 г.). (Примеч. перев.)

{11} Линдберг Ч. (1902 - 1974) - американский летчик, совершивший первый (1927 г.) беспосадочный перелет через Атлантику, известный своими пронацистскими настроениями. (Примеч. перев.)

{12} Сэр Невиль Гендерсон позднее рассказал в своей книге "Провал миссии", что во время первой встречи, после того как Чемберлен изложил свой план полной капитуляции перед Гитлером, фюрер посмотрел на него и сказал: "Очень сожалею, но меня это больше не устраивает". Чемберлен по словам Гендерсона, выразил свое "удивление и возмущение". (Примеч. авт.)

{13} В последующие дни он стал единственным средством связи между Прагой и внешним миром. (Примеч. авт.)

{14} Протекторат Богемии и Моравии просуществовал до 1945 г. (Примеч. перев.)

{15} Пэнтена арестовали в Копенгагене в апреле 1940 г., когда немцы вошли в Данию и изолировали ее. Французский посланник в Копенгагене настоял, чтобы всех захваченных немцами французских и польских корреспондентов выпустили из страны. Британский же представитель не предпринял никаких усилий, и четверо английских журналистов были арестованы и интернированы. (Примеч. авт.)

{16} Только в ночь на 31 августа, за девять часов до начала войны, мы узнали, что ответ содержал требование, чтобы Польша прислала представителя, наделенного неограниченными полномочиями, в среду 30 августа, то есть в течение двадцати четырех часов. Гендерсон заметил Гитлеру: "Это звучит как ультиматум", но "Великий человек" отверг обвинение. В течение этого периода корреспондентов держали в неведении по поводу переговоров, а на Вильгельмштрассе нам советовали (лживо) сохранять оптимизм. (Примеч. авт.)

{17} Даже это не правда. Позже Гендерсон рассказал, что Риббентроп, будучи в самом что ни на есть нахальном настроении, прочитал ему эти шестнадцать пунктов так быстро, что он не смог уловить их смысла. Когда же он попросил копию предложений, то германский министр иностранных дел отказался ее предоставить! (Примеч, авт.)

{18} От Schutzpolizist (нем.) - в нацистской Германии полиция общественного порядка. (Примеч. перев.)

{19} На самом деле Бонне заявлял после франко-германского перемирия, что он отверг требование Галифакса об одновременном объявлении войны. Он до самого конца ставил на мир любой ценой. (Примеч. авт.)

{20} Много месяцев спустя я узнал из достоверного источника, что Фрич действительно искал смерти, и это подтверждают три письма, написанные им незадолго до этого задания. В немецких военных кругах говорили, что хотя его ранение и было серьезным, но, скорее всего, оно не оказалось бы смертельным, если бы генерал не отверг предложения адъютантов вывезти его в тыл. Он не хотел их даже слушать и умер от потери крови. (Примеч. авт.)

{21} Позднее британское Адмиралтейство подтвердило его версию как эпизода с "Роял септе", так и с нахальным посланием Черчиллю, включая и тот факт, что Шультце никогда не был в плену. (Примеч. авт.)

{22} Густой суп, заменяющий первое и второе блюдо (нем.). (Примеч. перев.)

{23} Людендорф Эрих (1865 - 1937) - немецкий генерал, один из идеологов германского милитаризма, участник Первой мировой войны. При Гитлере депутат рейхстага, ярый нацист и антисемит. (Примеч. перев.)

{24} Мы четыре месяца подряд на каждой пресс-конференции задавали вопрос, когда же состоится суд над Эльзером. Сначала нам отвечали, что его будет судить Верховный суд в Лейпциге, как и "поджигателей" рейхстага, что вполне соответствует ситуации, поскольку в обоих случаях подозрение ложится на самих нацистов. Несколько недель спустя наш ежедневный вопрос "Когда будут судить Эльзера?" вызвал лишь сдержанный смешок корреспондентов и еще большее раздражение доктора Бёмера, пресс-секретаря министерства пропаганды, пресс-секретаря министерства иностранных дел и его заместителя Брауна фон Штумма. В конце концов нам дали понять, что с этим вопросом уже не до смеха, и, выжав из этой шутки все, что можно, мы про нее забыли. Насколько известно, Эльзера никогда не судили. Казнили ли его - тоже неизвестно. (Примеч. авт.)

{25} Его волнующий рождественский репортаж с финского фронта вдохновил Роберта Шервуда на создание пьесы "Ночь не наступит". (Примеч. авт.)

{26} На что Сталин ответил: "Дружба народов Германии и Советского Союза, скрепленная кровью, имеет все основания быть длительной и прочной". (Примеч. авт.)

{27} Официальный немецкий документ гласит: "Все евреи от четырнадцати до шестидесяти лет привлекаются к принудительному труду. Срок принудительного труда два года, но он может быть продлен, если его воспитательная цель не будет признана выполненной. Евреи, призванные на принудительные работы, должны явиться незамедлительно и иметь при себе двухдневный запас продуктов и постельные принадлежности. Квалифицированные еврейские рабочие должны явиться со своими инструментами. Те, кто не явится, будут приговорены к десяти годам тюремного заключения". (Примеч. авт.)

{28} Боже, покарай Англию (нем.). (Примеч. авт.)

{29} В браке или вне брака. 28 октября 1939 г. Генрих Гиммлер, шеф германской полиции и глава СС, приказал, "переступая через, возможно, необходимые буржуазные законы, традиции и взгляды, поставить великую задачу перед девушками и женщинами благородной крови, даже не связанными узами брака, не по легкомыслию, а по глубокой моральной убежденности становиться матерями детей солдат, уходящих на войну... На тех мужчин и женщин, которые по воле государства остаются дома, нынешнее время тоже накладывает большую, чем когда-либо, священную обязанность становиться отцами и матерями детей". Гиммлер пообещал, что СС позаботится обо всех законных и незаконных детях арийской крови, отцы которых погибнут на фронте. (Примеч. авт.)

{30} В то время заместитель государственного секретаря США. (Примеч. перев.)

{31} Дальнейшие записи покажут, что это было неправдой. (Примеч. авт.)

{32} Это был, как мы позже узнаем, эсминец "Глоу Уорм", единственный корабль из всего британского флота, наткнувшийся на десятки германских военных и транспортных судов, которые подкрались к побережью Норвегии, еще до 9 апреля. Эсминец заметил 10-тонный германский крейсер "Адмирал Хиппер" у норвежских берегов 8 апреля, но разлетелся на куски, не успев уйти. Окажись в тот день даже небольшое соединение британского военного флота, вроде того, что позднее вошло в Нарвик, в пределах досягаемости берега Норвегии, и гитлеровская авантюра провалилась бы. Единственный вывод, который можно сделать, - британский флот был застигнут врасплох. (Примеч. авт.)

{33} Императрица Австрии и королева Венгрии (фр.). (Примеч. перев.)

{34} Яркий пример геринговских преувеличений. Когда два с половиной месяца спустя я побывал на пляже Дюнкерка, то обнаружил обломки только двух грузовых судов, двух эсминцев и одного торпедного катера. (Примеч. авт.)

{35} Позднее был назначен маршалом Петэном послом Франции в Вашингтоне. (Примеч. авт.)

{36} Entente Cordiale (фр.), в просторечии Антанта военно-политический союз Англии и Франции (до 1917 г. и России). (Примеч. перев.)

{37} Менее чем через четыре месяца он погиб в британском бомбардировщике, возвращавшемся после налета на итальянские позиции в Албании. (Примеч. авт.)

{38} Надо честно признать, что чиновники Государственной радиовещательной компании, которые обращались со мной во время войны с величайшей учтивостью, никогда не возражали против того, чтобы я слушал, что говорил противник по Би-би-си. Для этих целей они обычно оставляли в моем распоряжении приемник. Для иностранных корреспондентов делали исключение по части закона, запрещающего слушать зарубежные радиостанции, при условии, что они не пересказывают услышанное немцам. В Берлине радио было для нас единственным средством узнать, что происходило во внешнем мире. Продажа иностранных газет, за исключением итальянских или из оккупированных городов, была запрещена. Иногда сюда попадали с почтой американские газеты и журналы, но к моменту доставки они были двух-шестимесячной давности. (Примеч. авт.)

{39} Большинство из них отправили назад с испанской границы. (Примеч. авт.)

{40} Royal Air Force - Королевские военно-воздушные силы (англ.). (Примеч. перев.)

{41} Фюрер Трудового фронта (нем.), этот титул носил Лей, один из сподвижников Гитлера. (Примеч. перев.)

{42} См. запись от 21 сентября. (Примеч. авт.)

{43} 6 декабря 1940 г. Ватикан осудил "милосердные убийства". Отвечая на вопрос, запрещается ли властям отдавать приказ убивать тех, кто хотя и не совершил преступления, заслуживающего смертной казни, тем не менее признан бесполезным для общества или государства из-за физической или умственной неполноценности, Высший совет Священной инквизиции заявил, что "подобные убийства противоречат естественным и Божественный законам". Сомнительно, что большая часть немецких католиков, даже если они узнали об этом заявлении из Рима, что само по себе невероятно, поняла, о чем идет речь. Об этих "милосердных убийствах" в Германии знает только меньшинство. (Примеч. авт.)

{44} Амман является также президентом Печатной палаты рейха и в этом качестве руководит германскими газетами. Через "Eher Verlag" и его филиалы Амман получил и финансовый контроль над большинством крупных газет в стране. (Примеч. авт.)

{45} Он публично признал это в своей речи 10 декабря 1940 г. Сопоставляя тоталитарный и демократический миры, он сказал: "Мы никогда не сможем согласиться с этим миром... Один из этих миров должен разломиться на куски... Это два мира, и я уверен, что один из этих миров должен развалиться". (Примеч. авт.)