ВЕЛИКИЕ И УДЕЛЬНЫЕ КНЯЗЬЯ СЕВЕРНОЙ РУСИ В ТАТАРСКИЙ ПЕРИОД С 1238 ПО 1505 ГГ.
К оглавлению
РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ
УДЕЛЬНЫЕ ВЛАДЕТЕЛЬНЫЕ КНЯЗЬЯ ВЛАДИМИРО-МОСКОВСКИХ УДЕЛОВ
I
УДЕЛЬНОЕ КНЯЖЕСТВО ПЕРЕЯСЛАВСКОЕ
Переяславль-Залесский, теперь уездный город Владимирской губернии, расположен в неровной болотистой местности по берегам р. Трубежа при его впадении в озеро Плещеево, называвшееся в древнее время Клещиным или Клешниным1; последнее называлось и называется еще, по городу, Переяславским; название Залесского город получил от окружавших его в древности дремучих лесов2 и отличается им от Переяславля южного (в нынешней Полтавской губ.), называвшегося в древности Русским от положения своего в Руси или на Руси, как по преимуществу называлось Киевское княжество, или земля полян, даже и тогда, когда титул Великого Княжества перешел на княжество Владимирское; отличается и от Переяславля рязанского, что на р. Трубеже, основанного в 1095 г.3
Время основания Переяславля неизвестно; однако наши историки и географы относят основание его Юрием Долгоруким к 1152 г.4, хотя не совсем верно: он существовал и до указанного года. В летописях под 1152 г. говорится, что Юрий Долгорукий "град Переяславль от Клещина перенесе и созда больши стараго, и церковь в нем постави камену св. Спаса"5. Из этих летописных известий видно, что в 1152 г. уже существовавший город только перенесен Юрием Долгоруким с одного места на другое. Итак, город основан pанее 1152 г. Таким образом, указанные летописные известия еще не дают нам права считать основателем Переяславля Юрия Долгорукого. Правда, в пользу последнего, как основателя города, у наших историков есть и другой аргумент. Говорят, что постоянно стремясь на юг и не достигая своей цели - господства в Киевской Руси, сын Мономаха хотел, так сказать, повторить, воспроизвести южную Русь на севере, почему и давал основываемым им городам, а также и рекам, названия рек и городов южных: так, город, поставленный им при озере Клещине он назвал Переяславлем, а реку, на берегах которой расположен этот город - Трубежем... Русский Переяславль, как уже замечено выше, стоит также на р. Трубеже. Но у нас есть еще третий, рязанский Переяславль, стоящий также на р. Трубеже. Чтобы быть последовательным, надобно приписать основание и этого Переяславля также Юрию Долгорукому, а между тем рязанский Переяславль, как сказано выше, основан в 1095 г., когда Юpию Долгорукому было лет 7-8 и когда он, следовательно, не мог строить городов.
В Переяславле еще в начале настоящего столетия можно было видеть весьма заметные следы древних укреплений, слабые остатки которых можно распознать и теперь. Город окружен был земляным валом, вышиною от 5 до 8 саж.; в окружности этот вал имел 1037 саж. Одна сторона Переяславля имела природное укрепление - огибалась р. Трубежем, а с прочих сторон город окружен был большим рвом, наполненным водой. На валу в древности был деревянный, так называемый, рубленый город, была двойная стена и двенадцать деревянных башен, из которых в трех были ворота: Спасские, Никольские и Рождественские. Из города к р. Трубежу проведен был тайник или подземный ход, следы которого указывают и теперь. Этот вал в 1759 г. за ветхостью был срыт по указу сената. Внутри этого вала теперь находится, между прочим, соборная церковь Преображения Господня, построенная из белого камня в 1152 г. Юрием Долгоруким; внутри этого храма находятся, между прочим, гробницы последнего переяславского князя Ивана Димитриевича и отца его6. Таким образом, Переяславль-Залесский представлял весьма солидную для того времени и надежную крепость, которая часто в бурное время междукняжеских усобиц или неприятельских нашествий на северную Русь служила убежищем для великих князей, которые, поэтому, и дорожили ей: они часто возобновляли укрепления Переяславля: так, в 1194 г. "заложи великий князь Всеволод Переяславль у озера июля 29-го; того же лета и срублен"7, т. е. Всеволод Юрьевич сооружил укрепления. Последующие князья, как, например, Димитрий Иванович (Донской) (в 1369 г.) также возобновлял укрепления этого города8.
Теперь мы должны были бы приступить к передаче фактов, касающихся Переяславля, как княжеского города, из которого образовалось удельное княжество Переяславское. Но нам следует сказать предварительно хотя несколько слов о составе этого княжества.
Надобно заметить, что прямых указаний на этот предмет в летописях мы не находим, да и те косвенные указания, которые находим в источниках, чрезвычайно скудны. Вот они. В 1215 г. Ярослав Всеволодович прибыл в Новгород, по просьбе самих новгородцев, и вскоре приказал схватить новгородского тысяцкого Якуна Зуболомича, а также новоторжского посадника Фому Доброщинича, "и поточи я в Тверь" в оковах9. Очевидно, Тверь принадлежала ему. Затем, при нападении на Торжок и Бежецкий Верх литовцев, в 1245 г., хищников преследовали, между прочим, тверские воеводы, Явед и Кербет, с тверичами и дмитровцами10. Из этого известия можно с достоверностью заключить, что и Дмитров принадлежал переяславскому князю. Принадлежали ли переяславскому князю еще какие-либо волости, неизвестно. Профессор Сергеевич к Твери и Дмитрову прибавляет еще Нерехту11, но мы не знаем, упоминается ли даже Нерехта в летописях раньше XV века11а. Вот все, что можно сказать о составе Переяславского княжества. Остается добавить только, что Тверь и Дмитров принадлежали Переяславлю только до 1246 г., т. е. до смерти Ярослава, который назначил сыновьям своим уделы, и тогда из Твери образовался особый удел, а Дмитров примкнул к Галичу.
Нельзя не заметить, что Переяславль, по образовании Великого Княжества Владимирского, был как бы необходимой принадлежностью этого последнего: великие князья сажали в нем или сыновей своих, или самых близких родичей: так, в 1176 г. сын Юрия Долгорукого Михалко посадил там брата своего Всеволода, будущего великого князя12; затем, когда, по смерти Михалка (ум. 1177), владимирцы посадили Всеволода на великокняжеский стол13, Переяславль примкнул к личным владениям великого князя: в 1190 г., когда у Всеволода родился сын Ярослав, великий князь был "в Переяславли на полюдьи"14. В 1201 г. Ярослав послан был отцом в южный Переяславль, но в 1206 г. он был изгнан оттуда, а по возвращении в Суздальскую землю получил Переяславль-Залесский и владел им до самого занятия им, в 1238 г., великокняжеского стола. После того в Переяславле мы видим Ярославова сына Александра, который, в то же время, периодически занимал и стол новгородский15. Александр Ярославич занимал Переяславль до занятия им великокняжеского стола; после того в Переяславле мы видим сына его Димитрия. По занятии великокняжеского стола, по смерти Ярослава (в 1246 г.), Святославом Всеволодовичем, последний рассажал своих племянников - Ярославичей по городам, "яко же и брат уряди, Ярослав"16. Ясно отсюда, что Ярослав перед смертью назначил каждому из сыновей по уделу, и воля его приведена была в исполнение Святославом. Так как Александр Ярославич сидел в Переяславле не только при отце, но и при великих князьях - преемниках его, то, очевидно, он получил Переяславль в удел по завещанию отца. Несмотря, однако, на неоспоримое право его на Переяславль, младшие братья его, вел. кн. Андрей и князь тверской Ярослав Ярославичи, как можно с полной уверенностью заключать из летописных известий, покушались отнять у него, в 1252 г., его удел, рассчитывая, может быть, на то, что он удалится в данный ему, в 1249 г., Киев. Попытки их, однако, не оправдались, и Александр не только удержал за собой Переяславль, но и занял великое княжество17. По смерти Александра Невского Переяславль занимал сын его Димитрий. До 1293 г., будучи великим князем (он два раза занимал великокняжеский стол), Димитрий Александрович спокойно владел Переяславлем. Но в названном году против него составилась коалиция из удельных князей, во главе с братом его Андреем, и ему пришлось удалиться из Переяславля, который, вслед за тем, занят был союзником Андрея, Федором Ростиславичем, кн. ярославским. В 1294 г. Димитрий Александрович примирился с Андреем, которому он уступил великокняжеский стол, и на пути в свой Переяславль скончался18, где и погребен был.
Биографии всех вышеупомянутых князей, владевших Переяславлем, за исключением Всеволода Юрьевича, который, по времени жизни его, и не входит в круг наших очерков, помещены в первом томе, в числе великих князей владимирских, каковыми были и они. Но все ли они могут считаться удельными переяславскими князьями? Что касается Всеволода Юрьевича, то он, за короткое время пребывания своего в Переяславле (в 1175 г. сел там, а в 1176 избран на владимирский стол), не успел ознаменовать своей деятельности ничем. Следующий за ним переяславский князь, сын его Ярослав, действует уже вполне самостоятельно: так, он, "слушая некых льсти... мысляшеть противитися Юрью брату своему", великому князю; затем, во всей деятельности Ярослава, до занятия им великокняжеского стола, проявляется всегда и везде полная самостоятельность. Но можно ли и его назвать удельным владетельным князем? Да и вообще: с какого времени можно считать князей, сидевших в тех или других городах, владетельными? И на основании каких актов они становились самостоятельными, а следовательно и владетельными? Peшениe этих вопросов не входит в нашу программу, а потому вместо ответа на них заметим только, что мы будем считать владетельными князьями всех удельных князей, т. е. таких, в фактическом владении которых был тот или другой город, который дал название уделу и общее прозвище князьям этого удела. Таким образом, начиная со времени покорения Руси монголами, удельными переяславскими князьями были:
1. Александр Ярославич Невский с 1238 по 1252;
2. Димитрий Александрович с 1253 по 1294 г.;
3. и последним удельным князем переяславским с 1294 по 1302 г. был сын Димитрия Александровича Иван.
Иван Димитриевич 1276 ум. 130219
Иван Димитриевич, старший из троих сыновей Димитрия Александровича, великого князя владимирского, начинает упоминаться в летописях с 1293 г. В этом году Андрею Александровичу удалось оклеветать старшего брата, отца Ивана Димитриевича, перед ханом, который дал ему сильное войско во главе с Дуденем; кроме того, Андрей привлек на свою сторону Димитрия Борисовича ростовского с сыном, который был еще младенцем или отроком, брата его Константина углицкого, Михаила Глебовича белозерского и Федора Ростиславича ярославского. Димитрию Александровичу не под силу было бороться с соединенными князьями, которым помогали татары, и он бежал сперва на Волок, а потом - во Псков к зятю своему, псковскому князю Довмонту20. Андрей и пособник его Федор ярославский поделили волости так: первый взял ceбе Владимир и Новгород, а последний - Переяславль-Залесский. По уходе татар, Димитрий Александрович пытался пробраться в Переяславль, но не совсем удачно: сам он хотя и успел бежать в Тверь, но обоз его попался в руки Андрея. Старший брат принужден был, при посредстве тверского князя, просить мира, который и был заключен: Димитрий уступил Андрею великокняжеский стол, а сам удовольствовался своей отчиной Переяславлем. Примирившись с братом, Андрей "возвратися в Торжок, а Волок опять возврати к Новугороду, а князь Иван Дмитреевич сяде на Костроме"21.
Андрей из Торжка пошел в свой Городец, а Димитрий Александрович - к Волоку22, направляясь в Переяславль23... Дело было, кажется, так. Когда Димитрий Александрович бежал сначала в Волок (принадлежавший ему, см. ниже), а потом в Псков, соединенные князья сочли свое дело выигранным; Федор ярославский, в награду за пособничество Андрею, получил Переяславль, бывший в отчинном владении Димитрия. Но когда братья примирились и Димитрий вынужден был уступить великокняжеский стол младшему брату, последний возвратил ему отчину его Переяславль, из которого, следовательно, князь ярославский должен был удалиться. Удаляясь, Федор Ростиславич, конечно, с досады, выжег этот город. Надобно иметь в виду, что Волок, по некоторым известиям24, был уступлен новгородцами Димитрию еще в 1284 г., и в нем, надобно полагать, сидел сын Димитрия, Иван. Но по миру, заключенному братьями, Переяславль переходил к своему отчиннику, а Волок возвращался новгородцам. Потому-то, вероятно, Андрей и дал Кострому Ивану Димитриевичу25.
Со смертью Димитрия Александровича на Переяславль могли претендовать двое из князей: Иван Димитриевич, как на отчину, и Андрей Александрович в качестве великого князя. Первый, как это можно заключить из последующих событий, поспешил занять свою отчину. Владимирский сейм 1296 г. и поездка Ивана Димитриевича, в том же году, в Орду объясняются, кажется, именно спором дяди и племянника из-за Переяславля. Но перейдем к фактам.
По занятии Андреем Александровичем великокняжеского стола, князья Суздальской земли разделились на два лагеря: в одном мы видим самого великого князя, Федора Ростиславича ярославского и Константина Борисовича ростовского; в другом - Михаила Ярославича тверского, Даниила Александровича московского и Ивана переяславского. Летописи замечают, что в 1296 г. между великим князем и троими князьями противного ему лагеря произошло "нелюбие"; из Орды прибыл ханский посол, и князья собрались во Владимире для решения споров о распределении княжений: князья, как видно, сильно разгорячились в спорах, так что только "за малым Бог упасл кровопролития", и то благодаря не послу, который присутствовал на съезде, а владимирскому владыке Симеону и сарскому Измаилу26. Но съезд, как видно, кончился ничем. По крайней мере, в том же году Иван Димитриевич отправился, конечно, по тем же делам, в Орду, поручив блюсти отчину свою Михаилу Ярославичу тверскому27. Андрей хотел воспользоваться этим случаем и напасть на Переяславль, но сторонники Ивана Димитриевича, Даниил московский и Михаил тверской, выступили против него к Юрьеву и таким образом преградили ему путь к Переяславлю. Князья начали ссылаться между собою и, в конце концов, примирились28.
В 1301 г. князья опять съехались, на этот раз, в Дмитрове "о княжениях, и бысть молва велия". Здесь оказался раскол в лагере, противном Андрею: князья вообще поделились вотчиной и "взяша мир межю собою", а Иван Димитриевич и Михаил Ярославич почему-то "не докончали межи собою"29.
К тому же году относится известие о том, что Иван Димитриевич "заратися" с кн. Константином (ростовским, конечно), но "смири их владыка Семен"30. Не видно, из-за чего вышла эта распря, и не известно даже, до или после Дмитровского съезда произошла она, так как извecтиe о ней стоит одиноко среди других известий, не относящихся к этим князьям.
В следующем 1302 г. мая 15-го Иван Димитриевич "тих, и кроток, и смирен, и любовен, и милостив", скончался в Переяславле и положен в Спасо-преображенском соборе31.
Иван Димитриевич был женат (с 1292 г. по одним летописям, и с 1296 - по другим) на старшей дочери Димитрия Борисовича, князя ростовского, неизвестной нам по имени32. От этого брака детей он не имел, почему и завещал свою отчину младшему из дядей своих, Даниилу Александровичу московскому, которого любил "паче всех"33.
По смерти Ивана Димитриевича Переяславль уже не имел своих отдельных князей, а управлялся княжескими наместниками: так, Даниил Александрович, вскоре по кончине Ивана, послал туда своих наместников, которые выгнали оттуда наместников старшего брата его, вел. кн. Андрея. Правда, по смерти Даниила мы видим в Переяславле сына его Юрия, но он, конечно, был там только для защиты города от покушений на него великого князя. Иногда великие князья владимиро-московские отдавали его в кормление пришлым князьям: так, в 1379 г. Димитрий Иванович (Донской) дал Переяславль пришедшему к нему на службу князю трубчевскому Димитрию Ольгердовичу; Василий Димитриевич, в 1406 г., отдал его литовскому князю Александру Ивановичу Нелюбу, а в 1408 г. - также литовскому князю Свидригайлу и пр.34.
II
УДЕЛЬНОЕ КНЯЖЕСТВО РОСТОВСКОЕ
Ростов, в летописях называемый Великим35, теперь уездный город Ярославской губернии, расположенный на низменном, ровном берегу озера, по Нестору, Ростовского36, позднее называвшегося Неро, а у мордвы, в старину, Каово37, принадлежит к числу древнейших русских городов: с ним мы встречаемся на первых же страницах начальной летописи, где он упоминается наряду с другими древнейшими городами: Новгородом, Полотском, Белоозером, Муромом, Черниговом и Любечем38.
Известий о времени основания Ростова не сохранилось; знаем только, что он существовал уже до призвания Рюрика. Последний, по смерти братьев своих, "пpия власть" один и "раздая мужем своим грады"; одному из таких мужей он и дал Ростов39. Отсюда же видно, что Ростов сделался владением первых князей вскоре по их прибытии. Хотя из летописи и не видно, чтобы меря, а следовательно и Ростов, участвовали в призвании князей, тем не менее, краткость времени и легкость (так нужно предполагать по летописным сказаниям), при которых совершилось присоединение Ростовского края к Новгороду, заставляют думать, что меряне не чужды были, говоря вообще, того движения, которoe произошло в среде новгородских славян, а также и родственных мерянам племен финских - веси и чуди, в пользу призвания князей извне. Это тем более правдоподобно, что варяги, еще до призвания князей, брали дань не только с чуди и славян, но и с мери, которая, следовательно, давно уже была знакома с варягами40.
Не осталось и преданий или сказаний о происхождении Ростова. По нашему мнению, некоторые, указывая на это обстоятельство, как на признак глубокой, сравнительно, древности41 этого города, поступают нерезонно: древность Ростова засвидетельствована уже начальною летописью. Только позднейшие наши грамотеи, составители временников и отдельных сказаний XVII в., измыслили Росса - основателя Ростова42.
Что касается происхождения самого названия Ростова, то наши ученые, конечно, на основании аналогичных примеров, производят его от собственного личного имени Роста: Ростов - город Роста, как, по известному сказанию, Киев - город Kия43.
Так как Ростов при Рюрике является уже с своим славянским именем, то надобно полагать, что Ростовская область еще задолго до призвания Рюрика была колонизирована новгородскими славянами. Первоначальными же насельниками этого края, как и соседнего с ним, теперешней северо-западной части Владимирской губернии, были меряне - племя финское: "перьвии насельници... в Ростове - меря"44.
При Рюрике, по смерти братьев его и при первых его преемниках, Ростов управлялся княжими мужами или наместниками и, по важности своей, стоял на одной линии с другими древнейшими городами, о которых мы упоминали выше: так, Олег, по мирному договору 907 года, требовал с греков "укладов" и для Ростова наряду с упомянутыми выше городами45.
Управление Ростовом великокняжескими мужами продолжалось до конца Х века. Владимир Святой, в 988 г., раздавая города в уделы сыновьям своим, Ростов дал Ярославу. Когда же, в 1010 г.46, Ярослав перешел в Новгород на место сидевшего там до того времени старшего брата его, Вышеслава, Владимир посадил в Ростове Бориса47. В 1015 г. Борис убит был (сводным) братом своим Святополком48. По изгнании Святополка, в 1019 г., Ростов оставался за вел. кн. Ярославом Владимировичем, по смерти которого, по некоторым известиям, он вместе с Суздалем и Белоозером достался переяславскому князю (Переяславля киевского, иначе русского) Всеволоду Ярославичу49. Затем, есть указания на то, что Ростовская земля переходила к брату Всеволода, Святославу черниговскому: так, под 1071 г. в летописи есть извecтиe о голоде в Ростовской земле, где в то время Ян, сын Вышаты, собирал дань для кн. Святослава50. Далее, Ростовская область перешла к Владимиру Мономаху, который посадил там сыновей своих. В 1095 г., когда Новгород, где сидел сын Владимира Мстислав, нужно было отдать изгнанному из Смоленска Давиду Святославичу, Владимир Мономах послал Мстислава в Ростов, откуда последний, в том же году, опять ушел в Новгород, где Давида невзлюбили и показали ему путь51. В следующем, 1096 г., когда Олег Святославич подступал к Мурому, сидевший там сын Владимира Мономаха Изяслав, готовясь к обороне, послал "по вое Суздалю и Ростову, и по Белозерцы", а Олег, со своей стороны, послал сказать Изяславу: "иди в волость отца своего, Ростову, а то (т. е. Муром) есть волость отца моего". В происшедшей затем у города битве Изяслав был убит, а Олег, принятый муромцами, пошел на Суздаль и Ростов: и ростовцы, и суздальцы "вдашася ему". Вскоре из Новгорода прибыл в Ростовскую землю Мстислав Владимирович и выгнал Олега не только из Ростова и Суздаля, но и из Мурома, при помощи подошедшего с юга младшего брата, Вячеслава, с которым были половцы52.
Ростовская область, как наследственная в роде Всеволода, досталась потом внуку последнего, Юpию Владимировичу Долгорукому. Хотя этот князь много положил труда для гражданского устройства Ростовской области - ставил новые города и селения, строил в них церкви, монастыри и пр., тем не менее, он постоянно устремлял взор свой на любимый им юг, на киевскую Русь, на Киев. Попытка его удержать за собой южный Переяславль, в 1132 г., чтобы занять потом Киев, не удалась: его выгнал оттуда брат его, вел. кн. Ярополк53. В 1135 г. Юрий выпрашивает Переяславль у того же Ярополка, которому взамен отдает Суздаль и Ростов и "прочую волость свою, но не всю"54. Впрочем, через год Юрий опять возвращается в Суздальскую отчину, так как в Переяславле Ярополк посадил другого брата, Андрея55.
В 1149 г. Юpию удалось, наконец, занять Киев, где, однако, он не мог долго держаться без сильной рати, и в 1151 г. должен был целовать крест Изяславу Мстиславичу и Вячеславу Владимировичу на том, чтобы ему оставить в Переяславлe сына Андрея, а самому удалиться в Суздаль, который, по занятии Киева в 1149 г., он отдал сыну Васильку. Юрий ушел на Альту, откуда сын его Андрей отправился в Суздаль; сам же Юрий, вопреки условию, вскоре занял Переяславль, но вскоре же принужден был снова оставить его и удалиться в Суздаль, посадив в своем городце (недалеко от Вышгорода) сына Глеба. В следующем 1152 г. Юрий, будучи в Ростове и узнав, что Изяслав Мстиславич, Изяслав Давидович и Святослав Всеволодович сожгли его Городец (Городец Остерский, Въстерьский - на р. Остре), начал готовиться к походу на юг56. Поход этот был, однако, неудачен: Юрий возвратился из земли вятичей в Суздаль. В 1154 г. повторилось то же самое. Наконец, по смерти Изяслава Мстиславича, и по удалении из Киева Ростислава, брата его, в 1155 г., Юрий занял Киев и роздал уделы своим сыновьям57.
Сын Юрия Андрей, получивший в удел Вышгород, в том же 1155 г. тайно от отца уехал в Суздаль. По смерти Юpия, ростовцы и суздальцы выбрали Андрея в князья "и посадиша и в Ростове на отни столе и Суждали"58.
В первые годы, по объявлении его князем Ростовско-Суздальской области, Андрей жил в Ростовe: так, в 1159 г. к нему в Ростов присылал Изяслав Давидович просить помощи против врагов своих и руки дочери его для своего племянника, Святослава Владимировича, князя вщижского; в Ростов же возвратился в том же году из Вщижа Изяслав, сын Андрея59.
Выше упомянуто было, что в 1149 г. Юрий Владимирович, заняв Киев, отдал Суздаль сыну своему Васильку. Затем в Суздале же видим и других, младших братьев Андрея, для которых Юрием собственно и предназначалась Ростовско-Суздальская земля: Мстислава, Михалка и знаменитого впоследствии Всеволода. Андрей на примере южной Руси видел все пагубные последствия разделения власти между родичами и, конечно, потому стремился к единовластию. В 1162 г. он выгнал из Ростовско-Суздальской земли братьев своих, которые удалились в Царьград к императору Мануилу (мать их, ушедшая с ними, была гречанка); вместе с ними выгнал он и двух племянников, детей умершего Ростислава Юрьевича, и некоторых приближенных отца своего, которых считал своими тайными врагами. "Се же створи, замечает летописец, хотя самовластець быти всей Суждальской земли"60.
По убиении Андрея (ум. 1174), во Владимире состоялся съезд, на котором ростовцы, суздальцы и переяславцы, по проискам рязанских послов, избрали в князья племянников убитого князя, детей Ростислава Юрьевича, Ярополка и Мстислава, шурьев Глеба Ростиславича, князя рязанского, и послали за ними в Чернигов. Ростиславичи, из уважения к старейшинству, предложили дядьям своим, Михалке и Всеволоду Юрьевичам, княжить вместе с ними. Но тут произошло несогласие между ростовцами, не желавшими Михалка, и владимирцами, из которых одни присоединились к ростовцам, а другие стояли за Михалка и Всеволода. Начались междоусобия. Михалко выехал из Владимира, и Ярополк объявлен был владимирским князем, а Мстислав Ростиславич - ростовским и суздальским. Вскоре легкомысленный Ярополк, руководимый приближенными, возбудил к себе ненависть владимирцев, которые утесняемы были безмерными продажами и вирами и, вообще, лихоимством. Владимирцы стали звать к себе из Чернигова Михалка, который, вместе с братом Всеволодом, и явился к ним на зов. Братья-Ростиславичи, выступившие против дядей, проиграли битву, и Михалко вступил во Владимир: Ярополк бежал в Рязань, а Мстислав - в Новгород. Вскоре Михалке покорились и ростовцы с суздальцами. Всеволоду Михалко дал Переяславль, неизвестно - на правах ли самостоятельного князя, или только наместника. Но Михалко, любимый и уважаемый владимирцами, княжил недолго: в 1176 г. он скончался61.
По смерти Михалка владимирцы вызвали к себе из Переяславля брата его Всеволода и, объявив его князем, целовали крест как ему, так и детям его. Ростовцы воспользовались этим моментом, чтобы возвратить ceбе прежнюю самостоятельность, а городу - прежнее значение древнего города. Они, в 1177 г., вызвали к себе прежнего князя, Мстислава Ростиславича, и началась борьба между древним Ростовом и новым Владимиром, окончившаяся в пользу последнего62.
В 1207 г. Всеволод Юрьевич послал в Новгород, где до того времени сидел Константин, другого своего сына, Святослава, а Константину дал Ростов с другими пятью городами63.
После того, как Константин Всеволодович, будучи великим князем владимирским, разделил свой прежний Ростовский удел между своими сыновьями, из последнего образовалась совершенно отдельная Ростовская волость, земля или область, обособившаяся от Суздальской земли, составлявшей прежде часть Ростовской области.
У Константина Всеволодовича было три сына: Василько, Всеволод и Владимир. Незадолго до своей смерти Константин так разделил между ними Ростовскую область: старшему сыну Васильку он дал Ростов, среднему - Ярославль, а младшему предназначил Углич. От Ростова, по смерти Василька, отделилось Белоозеро, составившее отдельное княжество.
Таким образом, ряд ростовских самостоятельных князей начинается старшим сыном Константина Всеволодовича, Васильком. Самого Константина, когда он сидел в Ростове при жизни отца, а также и его предшественников, нельзя считать самостоятельными князьями, а скорее великокняжескими наместниками.
Василько Константинович р. 1209 ум. 1238
Первый самостоятельный ростовский князь Василько Константинович родился 7-го декабря 1209 г. в Ростове. Там же, в 1212 г. мая 23-го, совершены были над ним и братом его Всеволодом постриги64.
До девятилетнего возраста, т. е. до 1218 г., Василько жил в Ростове при отце; в начале же зимы этого года, незадолго до своей кончины (ум. 2-го февраля 1218 г.), Константин Всеволодович, призвав двух старших сыновей своих, назначил их на уделы, дав им при этом соответствующее случаю наставление65.
В своем колонизационно-стратегическом движении на восток великие князья владимирские неминуемо приходили во враждебные столкновения с финскими племенами и болгарами. Последние, в свою очередь, нападали на земли, прилегавшие и даже принадлежавшие к Великому и Ростовскому княжествам: так, в 1219 г., болгары напали на Устюг и взяли его; в следующем 1220 г. великий князь Юрий Всеволодович послал брата своего Святослава, кн. юрьевского, с воеводой Еремеем Глебовичем, на болгар; к ним присоединил свои полки из Переяславля и третий брат Ярослав. Ростовскому князю также приказано было послать полки, и Василько Константинович послал в верховья Камы один полк из Ростова, а другой - из Устюга. Святослав весьма успешно выполнил возложенное на него братом поручение: болгары так были устрашены владимирскими полками, что зимой прислали послов к великому князю для заключения мира; но Юрий мира не принял и не дал, а начал опять готовиться к походу: он приказал Васильку Константиновичу идти с полками своими в Городец, куда и сам пошел; на пути его встретило вновь отправленное к нему болгарское посольство, которое, однако, должно было вернуться домой с тем же, с чем и первое; наконец, уже третье посольство от болгар явилось в Городец; оно поднесло Юрию дары, усиленно просило о мире, и на этот раз великий князь принял дары "и управишася по прежнему миру", как было при его отце и деде66.
В 1223 г. по Руси впервые пронеслась весть о каком-то новом воинственном народе - татарах, которые подступали к пределам Руси. Южные князья на совете положили идти навстречу этому до тех пор неведомому народу, чтобы отразить его и не пустить в Русскую землю; они просили помощи и у великого князя владимирского; Юрий Всеволодович отправил к ним на помощь племянника своего Василька Константиновича ростовского; последний дошел только до Чернигова, откуда, узнав о постигшем южных русских князей несчастии на берегах р. Калки, возвратился, уже в 1224 г., обратно в Ростов67.
В том же 1224 г. Василько Константинович принимал участие в походе великого князя на землю Новгородскую. Отношения новгородцев к великому князю и юному сыну его Всеволоду, сидевшему тогда в Новгороде, были не совсем приязненными. В указанном году Всеволод, по тайному повелению отца, со всем двором своим незаметно выехал из Новгорода ночью и засел в Торжке, куда прибыл и отец его, а также и Василько Константинович со своею ратью. Великий князь, недовольный некоторыми новгородскими боярами, требовал от новгородцев выдачи последних, но новгородцы категорически заявили ему, что не поднимут рук на своих братьев. После долгих переговоров, новгородцы, наконец, по предложению Юpия, приняли к себе князем шурина великокняжеского, Михаила, князя черниговского68. Но Михаил недолго пробыл в Новгороде: он стремился к родному Чернигову, и в 1225 г. уехал туда. Встретив, по возвращении в Чернигов, врага в Олеге, князе курском, Михаил обратился к зятю своему, великому князю владимирскому, за помощью. Юрий в 1226 г. отправился в Чернигов вместе с племянниками своими, Васильком ростовским и Всеволодом ярославским. Впрочем, благодаря посредничеству кн. киевского Владимиpа Рюриковича, дело до кровопролития не дошло. Зимой же следующего 1227 г. Василько ростовский, по совету и желанию великого князя, женился на дочери князя Михаила черниговского, княжне Марии. Свадьба их состоялась в Москве, 10-го февраля, откуда с молодой супругой Василько прибыл в Ростов 12-го февраля 1227 г.69
В 1228 г. Юрий Всеволодович стал готовиться к войне с мордвой, к чему побудили его, вероятно, набеги последней на Суздальскую землю. В сентябре великий князь послал в Мордовскую землю Василька Константиновича с воеводой своим, Еремеем Глебовичем; полки владимиро-ростовские зашли уже за Нижний Новгород и вступали в землю Мордовскую, когда великий князь, ввиду шедших все время проливных дождей, приказал им воротиться обратно70. Впрочем, намерения своего обуздать несколько мордву великий князь все-таки не оставлял: в половине января того же года71 он выступил в поход в Мордовскую землю вместе с братом своим Ярославом и племянниками, Васильком и Всеволодом Константиновичами: много побито было мордвы в этом походе, край опустошен огнем и мечом, и князья возвратились домой с многочисленным полоном72.
До сих пор, как мы видели, Юрий и Василько жили дружелюбно. Но, вскоре после мордовского похода, согласие между ними, хотя и на короткое время, рушилось: Ярослав Всеволодович, рассорившись со старшим братом, привлек Константиновичей на свою сторону. Впрочем, на Суздальском съезде 1229 г. князья примирились: 7-го сентября они целовали крест Юрию, а на следующий день праздновали и веселились у епископа Митрофана73.
В это время Ярослав Всеволодович, по своим отношениям к Новгороду, находился во вражде с Михаилом Всеволодовичем черниговским. Одно время, впрочем, отношения их несколько улучшились, благодаря посольству от последнего и от киевского князя Владимира Рюриковича, прибывшему во Владимир в 1230 г., для примирения враждовавших князей, и имевшему в этом деле полный успех. Но последующее поведение Михаила, который явно нарушал мир, принимая к себе новгородских беглецов, врагов Ярослава, возбудило гнев на него не только в последнем, но и в брате Ярослава, великом князе Юрии: оба брата выступили в поход против Михаила; с ними были и Константиновичи. Юрий, однако, возвратился с пути к Чернигову, а Ярослав и Константиновичи пошли далее; они выжгли Серенск, осаждали Мосальск и, вообще, сделали много зла жителям того края74. Это было уже в 1232 г.
Затем, до появления на Руси татар, летописи умалчивают о Васильке Константиновиче.
В 1237 г. в пределах Рязанской земли, как известно, явились те неведомые люди, которые несколько лет тому назад так жестоко побили южных русских князей на берегах р. Калки. Рязанские князья просили, но не получили помощи от великого князя, и в битвe с татарами мнoгиe из рязанских князей пали от меча последних. При дальнейшем движении татар на Владимир, Юрий ушел за Волгу и остановился на берегу реки Сити; с ним были и братья - Константиновичи. В происшедшей, 4-го марта 1238 г., битве пал великий князь, а Василька ростовского татары взяли в плен и увели с собой. Став станом в Шеринском лесу76, татары начали принуждать Василька пристать к ним, т. е. принять их обычаи и веру и воевать вместе с ними против русских. С презрением отверг ростовский князь предложение татар, хуля скверные обычаи своих врагов, от которых, как от нечистых, он не хотел даже принимать ни пищи, ни питья. Вознося молитвы к Господу о том, чтобы Вседержитель избавил его от этих плотоядцев, Василько молился за детей своих и за отца своего духовного, епископа Кирилла. Татары, ввиду отказа ростовского князя принять их предложение, рассвирепели, убили Василька тут же в лесу и бросили там труп его. Спустя несколько дней, какая-то женщина, как передает предание, увидела труп князя и рассказала об этом некоему благочестивому поповичу Адриану, который, взяв тело Василька, скрыл его в укромном месте. Вскоре, по распоряжению епископа Кирилла и княгини Марии Михайловны, тело князя ростовского привезено было в Ростов и погребено в соборной Успенской церкви. Василько Константинович был любим как гражданами Ростова, так и приближенными к нему лицами: летописи чрезвычайно восхваляют его, говоря, что он был красив лицом76, имел ясный и грозный взор, был храбр на охоте и пр. Относительно своих бояр кн. Василько ростовский был чрезвычайно ласков: кто из бояр служил ему, кто ел хлеб его и пил с ним чашу, тот, по словам летописи, не мог уже служить другому князю77.
Василько Константинович, как мы уже сказали, был женат, с 1227 г., на Mаpии, дочери Михаила Всеволодовича, кн. черниговского. От этого брака у него, насколько мы знаем, было два сына: Борис, кн. ростовский, и Глеб, кн. белозерский78.
Борис Василькович р. 1231 ум. 1277 г.
Борис Василькович родился 24-го июля 1231 г. в Ростове79.
Спасшись от татарского меча, - это обстоятельство бытописатели наши сочли необходимым занести на страницы отечественных летописей80, - Борис, вмecте с младшим братом своим Глебом, сел на Ростовском княжении81.
С юных лет пришлось Борису Васильковичу совершать частые путешествия к поработителям Руси. В 1244 г., когда, следовательно, ему было еще только 13 лет, он ездил в Орду с дядей своим, Владимиром Константиновичем, кн. углицким, и братьями: родным - Глебом и двоюродным - Васильем Всеволодовичем ярославским. Поименованные нами князья ходили в Орду, как говорится в летописи, "про свою отчину", т. е. хлопотать об утверждении за ними их наследственных уделов, становясь, таким образом, улусниками хана. Батый, "разслушав их о сем и разсудив, даде им вотчину их и отпусти их с честию"82. В следующем 1245 г., в конце лета, Борис сопровождал в Орду деда своего, Михаила Всеволодовича черниговского, который обречен был там на смерть за то, что не хотел соблюсти татарских языческих обрядов: не хотел поклониться кусту, солнцу и идолам. Юный Борис умолял деда подчиниться необходимости, бояре настаивали на том же и брали грех этот на себя, но все было напрасно: Михаил и боярин его Федор остались непреклонны и были зверски убиты за то татарами; Бориса же Батый послал к сыну своему Сартаку, кочевавшему на границах Руси; последний, говорит летопись, "почтив его и отпусти во свояси"83.
В 1248 г. Борис Василькович женился на Марии, дочери муромского князя Ярослава, которого новейшие родословные считают Святославичем84. В следующем 1249 г. мы видим Бориса с его младшим братом и матерью во Владимире. Пребывание ростовской княжеской семьи во Владимире объясняется тем, что во Владимире в этом году скончался, не оставив мужского потомства, князь Василий Всеволодович ярославский. Тело скончавшегося ярославского князя провожал из Владимира вместе с Александром Невским и Борис Василькович85.
С 1250 г. снова начинаются частые поездки Бориса в Орду. Под названным годом в летописях отмечена поездка Бориса к Сартаку, но о причинах этой поездки ничего не говорится. Сартак, по летописным известиям, принял Бориса с честию и отпустил его, затем, домой в Ростов86.
Через 5 лет после того в Орде совершилась важная перемена: в 1255 г. Батый умер, и ханский престол достался сыну его, вероятно, Сартаку. Последний вскоре был убит дядей своим Беркой, который объявил себя ханом и при котором важную - по отношению к Руси - роль играл в Орде один из приближенных его, Улавчий. Улавчию, между прочим, хан поручил ведать дела Руси. Кажется, происшедшей переменой в Орде и следует объяснить поездку туда, в 1256 г., Бориса Васильковича, который поднес дары Улавчию и с честию отпущен был домой87. В следующем 1257 г. Борис опять ходил в Орду с дарами к тому же Улавчию, но уже не один, а с Александром Невским и братом его Андреем. Под тем же годом в летописях, за известием о поездке означенных выше князей в Орду, сказано, что зимой того же 1257 г. пришли на Русь татарские численники и изочли всю землю Суздальскую, Рязанскую и Муромскую88. Может быть, последняя поездка князей Бориса, Александра и Андрея в Орду была попыткой, хотя и неудачной, избавиться от татарской переписи населения Руси89.
В 1258 г. Борис Василькович снова вместе с Александром Невским, Андреем суздальским и еще Ярославом тверским посетил Орду. Борис возвратился в Ростов осенью того же года вместе с братом своим Глебом, который еще в 1257 г., отправившись в Орду, женился там и теперь возвращался в свою отчину с молодой женой. И эта поездка князей в Орду была, кажется, в связи с переписью населения Руси: по крайней мере, в том же году, зимой, во Владимир приехали татарские численники, и вcе вышеупомянутые князья должны были отправиться с ними для переписи Новгородской земли90. По уходе татар, новгородцы задержали Александра Невского у себя, а прочие князья разъехались по своим отчинам. В следующем 1259 г. Александр, по дороге из Новгорода во Владимир, заезжал в Ростов, где радушно был принят братьями-Васильковичами и матерью их, кн. Маpиею Михайловною91.
Затем до 1277 г., т. е. года кончины Бориса, летописи почти ничего о последнем не говорят: они отмечают только два-три факта из его жизни и притом более семейного характера, именно: назначение в 1261 г. Александром Невским вместе с братьями Васильковичами архимандрита Игнатия в помощники уже престарелому епископу Кириллу92; в 1268 г. - рождение у Бориса сына Василия93, - под 1271 г. - кончину матери его, княгини Марии94, а под 1276 - женитьбу сына его Димитрия95.
В 1277 г. хан Менгу-Тимур собирался в поход на кавказских ясов (алан), чтобы смирить их непокорность; на помощь к нему отправились князья: Андрей городецкий, Федор ярославский и братья Васильковичи, Борис и Глеб. Борис, по прибытии в Орду, заболел и, готовясь к смерти, хотел было принять иноческий образ, но супруга отговорила его от такого намерения, в надежде на благополучный исход болезни. Надежды ее, однако, не сбылись: 16-го сентября Борис Василькович скончался. Сын его Димитрий и супруга перевезли тело князя Бориса в Ростов и похоронили его 13-го ноября в соборной Успенской церкви, на левой стороне родовой усыпальницы князей ростовских96.
От брака с княжной Марией Ярославной муромской97 Борис Василькович имел трех сыновей: Димитрия, Василья и Константина.
Глеб Василькович р. 1237 ум. 1278 г.
По смерти Бориса Васильковича в Ростове сел брат его Глеб белозерский, помимо племянников своих Борисовичей, так что в руках Глеба соединились Ростовское и Белозерское княжества98. Но он вскоре, по занятии Ростова, а именно около половины июня (по другим известиям - июля) 1278 г., скончался. Подробно о нем мы будем говорить в главе о князьях белозерских.
Димитрий Борисович р. 1253 ум. 1294 г.
Димитрий Борисович родился 11-го сентября 1253 г.99 Отметив год его рождения, летописи, затем, умалчивают о нем в продолжение 23 лет, т. е. до 1276 г., под которым в летописях упоминается, что Димитрий Борисович женился зимою, но не известно, на ком100; в следующем же году, как мы уже говорили, он вместе с отцом, матерью и младшим братом Константином отправился в Орду, где 16-го сентября скончался Борис Василькович, тело которого привезено было в Ростов и похоронено 13-го ноября в Успенском соборе101.
По смерти Бориса, в Ростове сел младший брат его, Глеб белозерский. Неизвестно, были ли при нем чем-либо наделены Борисовичи, его племянники. Впрочем, Глеб занимал ростовский стол менее года, так как, заняв последний не ранее сентября 1277 г., он уже летом следующего 1278 г. скончался102. После Глеба Ростов заняли братья Борисовичи103.
Заняв в 1277 г. Ростов, Глеб Василькович отдал Белоозеро сыну своему Михаилу. Достоверных известий о том, какие волости получили братья Борисовичи, мы не имеем, но есть основание предполагать, что Глеб, по всему вероятию, обидел своих племянников относительно волостей, по крайней мере, на основании того факта, что между двоюродными братьями, внуками Василька, происходили какие-то раздоры: так, вскоре после смерти Глеба (в 1279 г.) Димитрий Борисович отнял у Михаила Глебовича волости его "со грехом и неправдою великою", как говорит летопись104. Впрочем, едва ли будет справедливо, на основании этого факта, выводить заключение, что Димитрий Борисович был обижен в чем-нибудь своим дядею Глебом, так как мы видим, что и с родным своим братом Константином Димитрий жил не в ладах: так, в 1281 г. братья сильно поссорились, но что было причиной ссоры, летописи не объясняют, говоря только, что "воздвиже дьявол вражду и крамолу межи братома", так что Константин уехал во Bладимир к великому князю, а Димитрий "нача рать съвокупляти в Ростове, блюдяся братьи, и город весь замяте". Принимая во внимание поступок Димитрия Борисовича с Михаилом Глебовичем, можно предположить, что причиною ссоры его и с родным братом были властолюбивые и корыстные стремления. Димитрий хорошо знал, что он шел в старшей линии потомков Всеволода Юрьевича и что великокняжеское достоинство зависело тогда не от родового старшинства, а от воли царя, ордынского хана, для приобретения благосклонности которого требовалось только обладать богатой казной. Не стремился ли, поэтому, и Димитрий сделаться побогаче на счет своих братьев, родного и двоюродного?.. Но возвратимся к прерванному рассказу. Константин уехал во Владимир к вел. кн. Димитрию Александровичу; владыка ростовский Игнатий также отправился во Владимир и упросил великого князя взяться за дело примирения братьев. Великий князь вместе с Игнатием и своими боярами прибыл в Ростов и уговорил братьев примириться105.
В 1285 г. скончался углицкий князь Роман Владимирович, не оставив потомства, и удел его был присоединен к Ростовскому княжеству. Потому-то, конечно, мы и встречаем в летописях под 1286, а в Никоновской - под 1287 г., известие о дележе между Борисовичами увеличившейся отчины их. О распределении городов между ними летописные известия показывают разноречиво, но более правдоподобны те летописные сведения, по которым Димитрию достался Углич, а Константину - Ростов106.
В 1288 г. великий князь Димитрий Александрович собрался в поход на тверского князя. Причина похода выставлена летописцем не совсем ясно: "не вьсхоте Михаил Тверскый поклонитися великому князю Дмитрию, и нача наряжати полки". Для этого похода великий князь созвал под свои стяги братьев своих, Андрея и Даниила, Димитрия Борисовича "и вся, я же суть под ним"; призвал и новгородцев, которые явились с посадником своим, Андреем. Враги встретились у Кашина: великий князь простоял под этим городом девять дней и, наконец, примирился с князем тверским107. Некоторые летописи, непосредственно за тверским походом, передают известие о том, что Димитрий Борисович в том же году сел в Ростове108. Надобно полагать, что Константин, в таком случае, сел в Угличе, и что эта мена уделами произошла добровольно, так как нет никаких летописных указаний на то, чтобы братья находились в это время в ccope. Под следующим 1289 г. в некоторых летописях (вслед за известием о том, что Борис сел в Ростове) говорится, что в этом городе в то время было чрезвычайно много татар и что граждане ростовские, по решению веча, ограбили и выгнали в этом году последних из Ростова. После этого известия в летописи занесен факт, что Константин ходил в том же году в Орду. Никоновская летопись последнее обстоятельство передает иначе, а именно, что в 1289 г. в Орду ходили оба брата и с женами своими, что царь держал их в чести и с честию же отпустил восвояси в том же году109.
Таким образом, на поездку в Орду - одного ли Константина, обоих ли братьев с их женами - надобно смотреть, кажется, как на попытку умилостивить хана за изгнание татар из Ростова110.
Конец своей жизни Димитрий Борисович омрачил участием своим в происках Андрея Александровича против старшего брата, великого князя Димитрия. В 1293 г. Димитрий вместе с Андреем Александровичем, братом своим Константином и Федором Ростиславичем ярославским, будучи в Орде, успели оклеветать Димитрия Александровича перед ханом; последний дал упомянутым князьям, когда они возвращались в свои отчины, отряд татар, под начальством Дуденя, для наказания великого князя111. В 1294 г. Димитрий Борисович скончался112.
От брака с неизвестной этот князь имел одного сына, Михаила113, и трех дочерей, из которых старшая, неизвестная нам по имени, в 1292 г. вышла за Ивана Димитриевича, кн. переяславского114; вторая, Анна, в 1294 г. вышла за Михаила Ярославича тверского и третья, Василиса, вышедшая в том же году за сына Александра Невского, Андрея115.
Примечание. Так как имя Михаила Димитриевича упоминается в летописях только один раз по поводу его рождения, а родословные все считают этого князя бездетным, то надобно предполагать, что он умер в младенчестве, и потому говорить о нем отдельно мы не будем.
Константин Борисович р. 1255 ум. 1307
Имя Константина Борисовича, родившегося 30-го июля 1255 г., начинает появляться на страницах летописей только с 1277 г.116 В этом году вместе с отцом своим, матерью и старшим братом этот князь отправился в Орду, чтобы принять участие в походе Мангу-Тимура на ясов. В Орде отец его заболел и скончался; мать и старший брат должны были с телом умершего князя отправиться в Ростов, а Константин вместе с другими князьями принимал участие в походе, из которого возвратился вместе с дядей своим, Глебом белозерским, в половине июня 1278 г. Через месяц Глеб Василькович пировал свадьбу сына своего Михаила; на этом пиру был и Константин Борисович117.
При обозрении княжения Димитрия Борисовича, мы уже говорили о степени участия Константина в обиде Михаила Глебовича в 1279 г., о ссоре самих Борисовичей в 1281 г. и о примирении их великим князем. Не повторяя здесь подробностей этих событий, заметим только, что Димитрий Александрович, к которому ездил сам Константин, примирил братьев, надобно полагать, весной или летом 1281 г., так как зимой мы видим Константина уже во враждебном великому князю лагере Андрея Александровича, который выхлопотал в Орде ярлык на великокняжеское достоинство в 1282 г.118
В продолжение последующих пяти лет летописи не сообщают никаких известий о том, как жили братья между собою и как владели Ростовом. Только под 1286 г. встречаем известие о том, что братья Борисовичи поделили свою отчину: Дмитрию достался, по жребию, Углич, присоединенный, как было уже сказано выше, к Ростовскому уделу вследствие бездетной смерти Романа Владимировича углицкого, а Константину - Ростов, который, впрочем, в 1289 г. Димитрий опять занял. Напомнив здесь об участии Константина в происках Андрея Александровича против великого князя (см. под Димитрием Борисовичем) в 1292-1293 гг., заметим, что вообще с 1288 г. мы встречаемся с темными, трудно объяснимыми, известиями летописей: видим, напр., что в 1288 г. Углич занимает какой-то князь Александр Федорович, умерший в 1294 г., встречаем в Троицкой летописи известие, что в 1293 г. Александр Константинович занял Углич, и в той же летописи, как и в других, под следующим 1294 г. встречаем известие о смерти Димитрия Борисовича и о занятии Ростова Константином; но в первой, т. е. Троицкой летописи, не находится, как в других, известия о занятии Углича Александром Константиновичем119. По естественному порядку, Константин должен был занять Ростов по смерти Димитрия, отдав Углич сыну своему Александру, как это, вероятно, и было на самом деле, и в таком случае хронологию Троицкой летописи, в настоящем случае, надобно считать неверной.
Итак, события небольшого промежутка времени между 1288-1294 годами крайне запутаны. Причину этой путанности надо искать, кажется, в характере событий того времени. Тогда происходила борьба между родными братьями, Димитрием и Андреем Александровичами, за великокняжеский стол. Мелкие князья группировались около этих двух лиц, руководимые личными интересами, а иногда и необходимостью. При таком смутном положении дел уделы могли на короткое время переходить из рук в руки. Помянутой борьбы не чужд был и Константин Борисович; он, как и старший брат его, ходил с Андреем Александровичем, в 1293 г., жаловаться хану на великого князя, благодаря стараниям которого состоялось, как известно, примирение его со старшим братом120.
Как выше сказано уже было, Димитрий Борисович скончался в 1294 г., и Константин, посадив в Угличе сына своего Александра, занял Ростов121.
На следующий год по занятии Ростова Константин Борисович, неизвестно по какой причине, рассорился с владыкой Тарасием, который, вероятно, вследствие этой ссоры и выехал из Ростова в Устюг. Константин Борисович пустился за ним в погоню "и ят владыку, и люди около его пойма"122.
В один год с Димитрием Борисовичем скончался великий князь Димитрий Александрович, и брат последнего Андрей уже законным порядком занял великокняжеский стол. Честолюбивый Андрей стремился, кажется, забрать в руки удельных князей, которые, в свою очередь, не хотели поступиться своими правами. Князья образовали два враждебных лагеря: в одном, с Андреем во главе, стояли прежние приверженцы его, Федор ярославский и Константин ростовский; в другом - Михаил тверской, Даниил московский и Иван переяславский. На бурном съезде во Владимире, в 1296 г., в присутствии ханского посла, споры уладились, но это примирение было только кажущимся123: Андрей вскоре все-таки пошел на Переяславль. В 1301 г., на Дмитровском съезде, князья опять рассуждали о спорных делах, и большая часть их примирилась, - не примирились только, почему-то, по известиям одних летописей, Иван переяславский и Михаил тверской, а по другим - Иван переяславский "заратися" еще с Константином ростовским; но "смири их владыка Семен"124.
После этого съезда летописи не заносят на свои страницы ничего из общественной деятельности Константина Борисовича ростовского: они отмечают только его семейные дела: смерть супруги его и вторичную его женитьбу. Константин Борисович скончался в Орде в 1307 г.125
Он женат был дважды. Первая супруга его, скончавшаяся в 1299 г., неизвестна нам ни по имени, ни по происхождению. Во второй раз Константин женился в Орде у какого-то, как сказано в летописи, - "Кутлукорткы"126. Дети у него были только от первого брака, а именно: Александр, кн. углицкий, Василий и, может быть, дочь, та княжна ростовская, на которой женился в 1297 г. Юpий Данилович127.
О третьем сыне Бориса Васильковича, Василии Борисовиче, в летописи отмечено только одно известие, что он родился в 1268 г. апреля 16-го. Отсюда можно предполагать, что он умер в младенчестве, а потому отдельно о нем мы говорить не будем.
Василий Константинович р. 1291 - 1316
Летописные известия о Василии Константиновиче чрезвычайно скудны; мы находим в летописях только два известия о нем: во-первых, летописи, под 1291 г., отмечают его рождение128; во-вторых, под 1316 г. встречаем известие о том, что он пришел из Орды с татарскими послами, Казанчием и Сабанчием, которые "много зла сотвориша в Ростове". Что же заставило Василия приводить в свою отчину татар, которыми последняя была разорена? Конечно, татары не обращали внимания на то, чью волость они разоряют: того ли князя, которому они помогают, или врага его; но опять-таки является вопрос: зачем Василий приводил в Ростов татар? В это время еще жив был племянник Василия, Юрий. Но могла ли быть между ними борьба? Не вызвано ли было это обстоятельство какими-нибудь событиями в других княжествах? В 1316 г., как известно, великий князь Михаил Ярославич тверской находился в борьбе с Новгородом, а московский князь Юрий Данилович готовился к борьбе с Михаилом за великокняжеское достоинство. В 1317 г. Юрий пришел из Орды с послом Кавгадыем и татарами. Михаил, с которым были все суздальские князья, встретил их у Костромы. Здесь враги примирились: Михаил уступил Юpию великокняжеское достоинство. Но зимой того же года Юрий и Кавгадый, с которыми были также и суздальские князья, пошли через Ростов, Переяславль, Дмитров и Клин к Твери. Очевидно, Юpию хотелось не только унизить, но и ослабить своего врага, чтобы тем более обеспечить за собой великокняжеский стол. С Михаилом, когда он подошел к Костроме, были все суздальские князья, о ростовских же князьях в летописях ничего не говорится. Но могли ли они оставаться в стороне, не быть задетыми таким движением, как борьба за великокняжеский стол? И если на стороне Михаила были князья суздальские, то неужели Юрий не постарался привлечь других князей на свою сторону? Нам думается, что именно ростовский князь и был на стороне Юрия, и в последнем случае два посла и татары, пришедшие с Василием Константиновичем из Орды, не были ли передовым отрядом главных татарских сил, которые должен был привести из Орды сам Юрий?129
До нас не дошло известий о том, на ком женат был князь Василий Константинович ростовский; знаем только, что он имел двух сыновей, Федора и Константина.
Юрий Александрович ум. 1320
Как мы видели, Василий Константинович в последний раз упоминается в летописи под 1316 г. Надобно думать, что в этом году он и умер. В таком случае бедствие, постигшее Ростов в 1318 г., было при его преемнике. Бедствие это состояло в том, что в этом году, неизвестно с какой целью, приходил на Русь из Орды "посол лют", именем Кочка. Около Костромы он убил 120 человек русских; потом пограбил Ростов, разграбил Успенскую церковь, пожег монастыри и окрестные села и ушел обратно в Орду130.
Но кто же сидел в это время в Ростове? Кроме детей Василия Константиновича, был еще в живых двоюродный брат их, Юрий Александрович, князь углицкий. По некоторым основаниям можно думать, что после Василия Константиновича Ростов занимал именно Юрий: во-первых, он был сын старшего брата; если его отец и не сидел в Ростове, то это не мешало ему самому занять Ростов, после двоюродного брата, так как Углич не составлял уже совершенно обособленного княжества, как Ярославское и Белозерское, а входил в состав Ростовской волости, как часть ее, хотя и представлял из себя отдельное удельное княжество. Таким образом, чтобы занять Ростов, углицкому князю нужно было только обладать старшинством по отношению к другим родичам, а в таком положении и был Юрий Александрович; во-вторых, говоря о смерти Юрия, все летописи единогласно называют его князем ростовским, а не углицким.
О Юрии Александровиче до нас дошло весьма мало известий: знаем только, что он был единственный сын Александра Константиновича углицкого131 и умер в 1320 г., не оставив потомства132.
При преемниках Юрия Александровича, детях Василия Константиновича, Ростовское княжество разделилось на две половины и притом так, что главный центр княжества - Ростов остался не в одних руках: по числу сыновей Василия, он разделился на две половины, между которыми разделены были, конечно, и все остальные земли с их селениями, составлявшие прежде вообще Ростовское княжество. Распределение этих земель и селений должно определяться теми владениями, которые были за потомками старшего сына Василия Константиновича, князьями: Голениными, Щепиными, Приимковыми и проч., и потомками младшего сына, князьями: Яновыми, Пужбольскими, Бычковыми-Бритыми и пр.
Мы не знаем, когда дети Василия Константиновича поделили между собою свою отчину; знаем только, по родословным, что старший, князь Федор, взял себе Сретенскую (Устретенскую) сторону Ростова, а младший, Константин - Борисоглебскую133. Дети и внуки их владели в известном порядке, по старшинству, каждый своим отчинным достоянием, а остальные родичи должны были довольствоваться весьма мелкими наделами, получая иногда от них свои прозвища, а иногда и сами давая им названия от своих прозвищ. С размножением рода и дальнейшим дроблением волости, потомки Василия Константиновича должны были представлять из себя самых мелких вотчинников, мелких помещиков нашего времени, а потому по необходимости должны были уходить на службу к другим князьям, не только великим, но и удельным, сильным материально. Все они, однако, до известного времени должны считаться удельными князьями с правами владетельных, хотя этих последних внешним образом, конечно, не могли проявлять, по бедности и мелкости своих владений.
Итак, с детей Василия Константиновича прежде единоцелое Ростовское княжество разделяется на две части, которые, в свою очередь, дробятся на более мелкие участки. Следуя этому делению, мы каждую половину Ростовского княжества будем рассматривать в отдельности.
А. Князья ростовские старшей линии рода Василия Константиновича
Федор Васильевич 1320 ум. 1331
Летописные известия о Федоре Васильевиче весьма скудны, и начинаются они только с 1326 г. Впрочем, были события ранее 1326 г., по источникам нелетописного характера, которые близко касались Ростова, но в них названный ростовский князь, однако, не играет выдающейся роли. В 1322 г., во время борьбы московского и тверского князей за великокняжеское достоинство, Иван Данилович пришел из Орды с ханским послом Ахмылом, который, вместо того, чтобы выполнить свою миccию - ввести благоустройство в областях великого княжения, - вел себя как разбойник: истреблял людей, взял Ярославль и, вообще, "много пакости чини по Низовской земли". Исполнив таким странным образом ханское поручение, Ахмыл ушел в Орду, чтобы дать отчет в своем посольстве. Так передается это событие в летописях. Но по другим источникам, как мы сказали, нелетописного характера, этот эпизод несколько расширяется. Взяв и предав огню Ярославль, Ахмыл, по помянутым источникам, хотел поступить точно так же и с Ростовом: ростовский владыка Прохор и ростовские князья бежали из города, и только благодаря находчивости Игнатия, правнука св. Петра, царевича ордынского134, Ростов не испытал на себе гнева ханского посла. По совету Игнатия, епископ Прохор возвратился в Ростов и встретил Ахмыла с крестным ходом, а Игнатий, сопровождаемый гражданами, поднес послу "тешь царскую: кречетов, соколов, шубы" и пр., и предложил угощение. Ахмыл укротился; в это же время до него дошла весть, что оставшийся в Ярославле сын его заболел глазами; узнав об этом, посол приказал привезти сына в Ростов, где епископ Прохор исцелил его. Ахмыл прославил Бога и блаженного святителя; хвалил и благодарил Игнатия - "цареву кость, татарское племя", одарил владыку и клир его и с торжеством отправился в Орду135.
Собственно летописные известия о Федоре Васильевиче ограничиваются только передачей двух фактов из его жизни, а именно: по летописям он в 1326 г. женился, но неизвестно на ком136; затем отмечено время его кончины - 28-го марта 1331 г.137 Князь Федор Васильевич ростовский оставил единственного сына Андрея.
При этом князе Ростов, можно сказать, был в полном распоряжении великого князя московского. В повести о преп. Сергии, помещенной в IV томе Никон. летописи под 1392 г., состояние Ростова изображается очень мрачными красками. "Наста, говорится там, насилование много, сиречь княжение великое Московское досталось князю великому Ивану Даниловичю, купно же досталось и княжение Ростовское к Москве. Увы, увы тогда граду Ростову, паче же и князем их, яко отъяся от них власть и княжение, и имение, и честь, и слава и вся прочая. И потегну к Москве его, а изыде повеление великого князя Ивана Даниловича, и послан бысть от Москвы на Ростов аки некии воевода един от велмож, именем Василей, прозвище Кочева и с ним Миняй. Внегда внидоста во град Ростов, тогда возложиста велику нужу на град". Наместники грабили и нещадно истязали жителей. Эту мрачную картину повесть заканчивает так: "И что подобает много глаголати! толико дерзновениа над Ростовом содеяша, яко и самого того епарха градскаго, стареишаго боярина ростовскаго, именем Аверкия, стремглав обесиша и возложиша на ня руце свои, и оставиша поругана точию жива, и бысть страх велик на всех слышащих. Сия не токмо во граде Ростове, но и во всех пределех его и во властех, и в селех".
Говоря о Юрии Александровиче, мы упоминали о том, что дети князя Василия Константиновича ростовского поделили между собою отчину пополам, заметив при этом, что до нас не дошло летописных известий о времени этого дележа; но считаем нелишним отметить, что, по некоторым родословным, дележ этот был произведен в 1328 г.138
Андрей Федорович 1331 ум. 1409
Сравнительно с продолжительностью жизни Андрея Федоровича, летописи очень мало дают о нем сведений. В первый раз они упоминают об этом князе по случаю женитьбы его в 1347 г.139 Между тем как о деятельности дяди Андрея Федоровича, Константина Васильевича, владетеля Борисоглебской стороны Ростова, неоднократно говорится в летописях (в 1340 г. этот князь идет с Товлубием на Смоленск; в 1342 г. - на поклон к новому хану; в 1348 г. - на помощь новгородцам против шведов), - об Андрее Федоровиче, напротив, в летописях ничего не говорится за этот период времени и далее, в продолжение более чем десяти лет.
Как уже было замечено, отец Андрея и дядя его Константин поделили между собою Ростовскую отчину пополам. Однако в 1360 г.140 Константин, пользуясь, вероятно, происходившей тогда во Владимиро-суздальской области борьбою московского и суздальского князей за великокняжеское достоинство, выхлопотал в Орде ярлык на все княжение Ростовское. Некоторое время племянник, как видно, молчал; но под 1362 г. встречаем в летописях известие о том, что между ростовскими князьями произошло "нелюбье", очевидно, из-за захвата дядею всей отчины. Андрей Федорович решился, как видно, хлопотать о своих отчинных правах и добиваться их с оружием в руках. Под 1363 г. мы встречаем известие о пребывании кн. Андрея в Переяславле, откуда он пошел в Ростов вместе с кн. Иваном Ржевским и большим войском. Ржевские, как известно, служили московским князьям, а потому можно предполагать с достоверностью, что с кн. Иваном шла также и московская рать на помощь Андрею Федоровичу против дяди его, Константина. Под тем же 1363 г. в летописях есть известие о том, что Димитрий Иванович московский, "взем волю свою" над Димитрием Константиновичем суздальским таковую же взял и над Константином ростовским. В то же время изгнаны были из своих уделов князья стародубский и галицкий, которые уехали в Нижний Новгород к Андрею Константиновичу; Константин же ростовский в 1364 г. уехал в Устюг141.
Очевидно, Константин Васильевич был неугоден Москве, конечно, потому, что не хотел подчиниться ей, не хотел быть под рукой вел. кн. московского, и его место занял племянник его, князь Андрей, не выходивший из воли московского князя. Последнее подтверждается и последующими событиями, указывающими на отношения кн. Андрея Федоровича к великому князю московскому: так, в 1371 г., когда Михаил Александрович тверской пришел из Орды с ярлыком на великое княжение, Димитрий Иванович московский, не пустив его во Владимир, сам 15-го июня отправился в Орду вместе с Андреем Федоровичем ростовским142. Через четыре года после того (1375 г.) Андрей вместе с двоюродными братьями Константиновичами принимал участие в походе Димитрия Ивановича на Тверь143. Есть известия, что он участвовал и в Куликовской битве 1380 г., находясь вместе с одноименным ему князем стародубским на правом крыле144.
После Куликовской битвы летописи не упоминают об Андрее Федоровиче до 1408 г. В этом году под Москву пришел Едигей и распустил отряды свои по окрестным городам; один из таких отрядов подошел к Ростову; князь, епископ и граждане бежали из города, а татары разграбили и сожгли его145.
Зимой следующего 1409 г. Андрей Федорович скончался, приняв иноческий образ с именем Афанасия146. У него от брака с неизвестной было шесть сыновей: Иван, Федор, Юрий, Константин, Михаил и Борис146а.
Нами уже было указано выше, что с Ивана Даниловича ростовские князья, не теряя прав князей владетельных, были в полном подчинении у московских князей. Сам Иван Данилович, а за ним и его преемники делали примыслы в Ростовском княжестве: Калита купил там село Богородицкое, которое впоследствии Донской, по духовному завещанию, отдал сыну своему Юрию; Димитрий Иванович, по тому же завещанию, дал сыну Василью, между прочими, и село Васильевское в Ростове; Василий Димитриевич, по первому своему духовному завещанию, отказал супруге своей, между прочими, "примысл в Ростове", не названный по имени, а по второму духовному завещанию - выше помянутое село Васильевское147.
Эти примыслы московских князей, конечно, ослабляли материально ростовское княжество, не те, впрочем, незначительные примыслы, о которых только что упомянуто, а, надобно полагать, более крупные, сведения о которых до нас не дошли. Если не предполагать этих последних, то трудно себе представить, каким образом ближайшие потомки Федора Васильевича дошли до того, что должны были продать свою часть владений московскому князю. Правда, эту часть Ростовского княжества ослабляла еще раздробленность ее между потомками Федора Васильевича. - Положительных известий о времени продажи этой части Ростова великому князю до нас не дошло, хотя некоторые родословные148 передают, что продал эту часть старший сын Андрея Федоровича, Иван (вел. кн. Василию Димитриевичу). Положительно, из официального документа, известно только, что вел. кн. Василий Васильевич (Темный) распоряжался Ростовом, как своей собственностью: "А княгине своей, говорит этот князь в своем духовном завещании149, даю Ростов и со всем, что к нему потягло и с селы своими, до ее живота". Не весь, впрочем, Ростов был в руках великого князя: нечто оставалось, конечно, по условию с великим князем, и за ростовскими князьями. Из слов, упоминаемых вел. кн. Василием Васильевичем в его завещании: "а князья pocтовскиe, что ведали при мне, при великом князе, ини по тому держат и при моей княгини, а княгини моя у них в то не вступается", надобно заключить, что покупку указанной части Ростова совершил не Василий Димитриевич, который, в случае купли, сделал бы относительно ее распоряжение в своем духовном завещании (между тем как в нем упоминается одно только село - Васильевское), а сын его Василий Васильевич. Если так, то факт этот совершился уже после 1425 г.150
Дети князя Андрея Федоровича, следовательно, а может быть и внуки, были еще владетельными князьями. Сообщим о них то, что было возможно нам собрать о них в пределах тех источников, которыми мы пользовались.
1. Иван Андреевич (XIV-XV в.) известен нам только по родословным, которые говорят, что он продал свою часть Ростова Василию Димитриевичу. Он имел двух сыновей: Юрия, по прозванию Немого, потомство которого пресеклось на единственном сыне его Семене, умершем бездетным, и Федора, по прозванию Голеню, родоначальника угасших князей Голениных-Ростовских. Правнуки Ивана Андреевича, дети Андрея Федоровича, служили у кн. волоцкого Федора Борисовича, а старший правнук (сын старшего внука Ивана) Василий Иванович служил при вел. кн. Иване III Васильевиче, по повелению которого, между прочим, отмежовывал города: Дмитров, Рузу и Звенигород, которые Иван III пожаловал сыну своему Юрию151. Род Голениных пресекся на праправнуках Ивана Андреевича, детях упомянутого выше князя Василия Ивановича.
2. Федор Андреевич известен нам также только по родословным. Он имел пятерых сыновей: Александра, прозванием Щепу, - Ивана большого, умершего бездетным, - Русана, который в некоторых родословных называется Федором-Русаном, - Димитрия, прозванием Приимка, и Ивана меньшого, умершего, как и Иван большой, бездетным. Из них первый был родоначальником угасших князей Щепиных-Ростовских, а четвертый - родоначальником угасших же князей: Приимковых-Ростовских, получивших свою фамилию от села Приимкова, в 16 верстах от Ростова, Гвоздевых-Ростовских и Бахтеяровых-Ростовских152.
Дети Федора Андреевича известны вообще только по родословным, но об Александре Федоровиче сохранились известия и в летописях.
Александр Федорович (1410-1434) начинает упоминаться в летописях с 1410 г. В этом году псковичи просили себе у Василия Димитриевича князя, указывая именно на Александра Федоровича. Псковичи приняли его честно и посадили на княжение 26-го сентября. Так по одним известиям, а по другим - князь Александр ростовский приехал во Псков "из рукы великаго князя Василия Димитриевича"153. Это последнее известие надобно считать более достоверным: мы видим, что Александр Федорович не ладил с псковичами, и последние, с небольшим через два года (15-го мая 1412 г.) "выпроводиша" его. Он выехал из Пскова, возложив "на Псков крестное целование" (т. е. что псковичи поступили против крестного целования), "а псковичи, - замечает летопись, - в крестном целовании прави"154. После того, в продолжение лет десяти, в Пскове побывали в качестве князей: брат великого князя московского, Константин Димитриевич, и Андрей и Федор Александровичи, князья pocтовскиe. Последний выехал из Пскова в 1420 г.155
В следующем 1421 г. псковичи выпросили к ceбе у великого князя опять Александра Федоровича, который и прибыл к ним 1-го апреля 1422 г., а в 1423 г. уже выехал из Пскова и "с челядью"156. В 1424 г. великий князь послал во Псков князя (из литовских) Федора Патрикеевича, но и этот в следующем 1425 г., убоявшись свирепствовавшего в Пскове мора, уехал в Москву157. Между тем, Пскову со стороны Витовта угрожала опасность, и вот, в 1428 г., псковичи снова обратились к великому князю с просьбой назначить к ним князя-наместника, указывая опять на кн. Александра Федоровича. Последний наперед себя послал во Псков сына своего Димитрия, который, пробыв там до половины зимы и не дождавшись отца, уехал в Москву. В 1429 г. псковичи опять просили к ceбе у великого князя наместником того же Александра Федоровича, и последний вместе с сыном приехал во Псков 20-го февраля. Говоря о последнем приезде этого князя во Псков, летописец счел нужным заметить, что князь Александр Федорович ростовский уже в третий раз был избираем во Псков на княжение. Деятельность его на этот раз выразилась в том, что он, вместе с посадником Сильвестром, заложил в октябре месяце 1431 г. на новом месте, "на реке над Ругодивом (Нарвой) в Залесьи" (по другой летописи "в Котеленском обрубе") новый городок Выбор, а весной того же года заложил другой город на р. Гдове. Спустя три года (28-го февраля 1434 г.), Александр Федорович выехал из Пскова со всей челядью. "А был тот князь, говорит летописец, во Пскове трижды, а жития его всего во Пскове (было) 12 год"158.
Так как летописи после 1434 г. не упоминают об Александре Федоровиче, то надобно полагать, что он скончался если не в том же 1434 г., то в ближайшее последующее время.
По родословным кн. Александр Федорович был женат на дочери Димитрия Константиновича Зернова, праправнука мурзы Чета, неизвестной нам по имени, и от этого брака имел сына Димитрия, не бывшего уже удельным князем, и неизвестную нам по имени дочь, бывшую за кн. литовским Владимиром Даниловичем159.
3. Юpий Андреевич (1397 ум. 1413). В летописях находим только два известия, касающиеся этого князя. Первый эпизод относится к 1396 г., когда Василий Димитриевич, совместно с Витовтом, потребовал от новгородцев разрыва дружбы с немцами. На требование названных князей новгородцы категорически заявили, что они не желают разрыва с немцами. Великий князь, в виду упорства новгородцев, в следующем 1397 г. послал в Двинскую землю сильную рать160. Поход этот был неудачен: новгородцы взяли верх и, между прочим, захватили одного из новгородских изменников, Анфала, которому, однако, удалось бежать с дороги опять в Двинскую землю. За ним погнался новгородский воевода Яков Прокофьев с 700 человек. Между тем, как новгородцы уже примирились с великим князем, Прокофьев подошел к Устюгу, где в то время был ростовский владыка Григорий с кн. Юрием Андреевичем. Получив на свой спрос, стоят ли владыка, князь и граждане за Анфала отрицательный ответ, Яков Прокофьев, оставив Устюг в покое, продолжал преследовать Анфала, к которому, в противность своим недавним заверениям, в то время пришли на помощь устюжане161.
Затем летописи отмечают еще только год смерти Юрия Андреевича, именно 1413 г. Поименованный князь умер беспотомственно, приняв перед кончиною иноческий образ с именем Герасима162.
4. Константин Андреевич (ум. 1407). Все cведeния об этом князе, находящиеся в летописях, ограничиваются только известием последних, что он скончался в 1407 г. апреля 27-го, постригшись в иноки с именем Kаccиана163. Потомства у него не осталось.
5 и 6. Михаил и Борис Андреевичи (XIV-XV ст.) известны нам только по родословным, в которых потомства от них не показано.
Б. Князья ростовские младшей линии рода Василия Константиновича
Константин Васильевич 1312 ум. 1365 г.
Имя Константина Васильевича, младшего из двух сыновей Василия Константиновича, в первый раз встречается в летописях под 1328 г.: в этом году он женился на Марии, дочери Ивана Даниловича Калиты164.
Подобные родственные связи, как известно, Калита завязывал, конечно, не без политических расчетов: посредством их он надеялся иметь влияние на тех князей, с которыми роднился. И действительно, со времени вступления в родство с ростовским княжеским домом, мы видим, что как Константином, так и Ростовом московские князья распоряжаются вполне. Мы уже говорили выше о том, что Иван Данилович, вскоре после того, как сделался великим князем, послал в Ростов, в качестве своего наместника, боярина Василия Кочеву, который распоряжался там, как полновластный господин. Других князей, - не только удельных, но и великих, - Иван Данилович тоже старался, так сказать, прибрать к своим рукам, нередко при посредстве Орды. Так, в 1339 году, "по его думе" позваны были в Орду Василий Грозный, кн. ярославский, и вел. кн. тверской Александр. О ростовских князьях в этом эпизоде в летописи не говорится ничего, и надобно полагать - потому, что они, ослабленные дроблением своей отчины и домашними раздорами, не могли уже оказывать сопротивления сильному князю московскому, и были в совершенном подчинении у последнего. Так, в 1340 г., когда татары, во главе с Товлубием, шли чрез Рязанскую землю наказать за что-то смоленских князей, Иван Данилович, по приказанию хана, должен был послать на помощь Товлубию свои войска. В числе других князей он послал и Константина Васильевича ростовского165. Далее, по смерти Ивана Калиты, когда Семен Гордый хотел наказать новгородцев; в том же 1340 г., то призвал в Москву, для участия в этом походе, князей: суздальского, ярославского, а также и Константина ростовского166.
Года через два после этого похода (в 1342 г.) Константин Васильевич, как и другие князья, ездил в Орду на поклон к новому хану Чанибеку167.
Затем летописи не передают никаких известий о Константине Васильевиче в продолжение шести лет, т. е. до 1348 г. (по другим - до 1347 г.). В упомянутом году шведы стали угрожать войной новгородцам; последние, не надеясь на одни собственные силы, обратились с просьбой о помощи к великому князю Семену Гордому. Семен сам пошел было в Новгород, но с дороги принужден был воротиться, так как хан через послов своих требовал его в Орду, и отправил в Новгород брата своего Ивана вместе с князем Константином ростовским168.
После этого похода, в продолжение 11 лет, летописи опять ничего не говорят о Константине Васильевиче. Только со времени кончины великого князя Ивана II Ивановича, оставившего двух малолетних сыновей, когда для северо-восточной Руси наступила смутная година, имя Константина ростовского снова появляется у летописцев. У наследника Ивана Ивановича, Димитрия (впоследствии Донского), великокняжеское достоинство стал оспаривать князь суздальский Димитрий Константинович. Удельные князья, испытавшие на себе гнет московских князей, подняли головы: они старались освободиться от опеки Москвы, и в спорах и раздорах московского и суздальского князей их сочувствие было на стороне последнего. Пользуясь этими раздорами, они ездили в Орду, где старались получше устроить свои дела и успевали в этом, хотя в Орде происходили тогда кровавые смуты и перевороты. Константин ростовский не отставал от других: в 1360 г. он выхлопотал в Орде ярлык на все княжение Ростовское169, а следовательно и на изгнание из Ростова племянника своего кн. Андрея Федоровича, владевшего Сретенскою стороною.
В том же году, зимой, в Орду жукотинские князья явились с жалобой на разбой новгородцев, или - лучше сказать - новгородских удальцов-ушкуйников, которые ограбили и побили в Жукотине множество татар. Хидырь, бывший в это время ханом, прислал троих послов к русским князьям с требованием, чтобы разбойники были доставлены в Орду. Князья, в числе которых был и Константин ростовский, съехались в Костроме и после совещаний решили исполнить волю хана170. В следующем 1361 г. князья опять ездили в Орду, где происходила тогда страшная "замятня". Димитрий Иванович московский прибыл в Орду раньше других князей, раньше и выехал оттуда, еще до замятни; прочие же князья: Андрей и Димитрий Константиновичи, Михаил Давидович ярославский (собственно, моложский) и Константин ростовский были свидетелями убиения Хидыря; естественно, что при такой сумятице pyccкиe князья не могли считать себя в безопасности и спешили удалиться из Орды. Но не все счастливо выбрались оттуда: есть известие, что татары тогда "ограбиша князей Ростовских в Орде и пустиша их нагих"171. Летописи не говорят, с какою целью князья ездили в Орду, но, судя по всему, что происходило в это время в княжествах, и по последующим событиям, кажется, они ездили для решения своих домашних споров и счетов.
В 1362 г. между ростовскими князьями, Константином и Андреем, "сътворися нелюбье", которое, кажется, объясняется тем, что Константин выхлопотал в Орде ярлык на все Ростовское княжение. Другим чем-нибудь весьма трудно объяснить события в Ростове последующих ближайших годов. В 1363 г., как мы видели, кн. Андрей ростовский был в Переяславле, где он, как кажется, искал помощи против дяди. Отсюда Андрею сопутствовал в Ростов кн. Иван Ржевский "с силою великою"172. Ржевские, как известно, служили московским князьям, следовательно, и "великая сила", шедшая с кн. Ржевским, была силою московскою, данною Андрею в помощь против его дяди. Затем, под 1364 г. встречаем в летописях известие об отъезде Константина в Устюг. Очевидно, племянник, поддерживаемый Москвой, взял верх над дядей. Москва, как известно, не благоволила к Константину: под 1363 г. есть, между прочим, известие в Ник. летописи, что великий князь, взяв "волю свою" над Димитрием Константиновичем суздальским, таковую же взял и над Константином ростовским. Все эти неблагоприятные для Константина обстоятельства заставили его уехать подальше от главного центра событий, не быть на виду у своих врагов, чтобы не накликать на свою голову еще горших неприятностей; иначе, нельзя объяснить отъезда его в Устюг.
В летописях нет известий о том, возвратился ли Константин из Устюга в Ростов и когда именно; известно только, что Константин скончался от моровой язвы, свирепствовавшей в 1365 г. в Твери и Ростове, и погребен в Ростовском Успенском Соборе173.
Как выше уже замечено было, Константин Васильевич был женат на Марии, дочери Ивана Калиты, умершей в один год с мужем. От этого брака у Константина были дети: Иван, Глеб, Василий, Александр, Владимир и дочь, по некоторым известиям, княжна Агафия, бывшая второю супругою Любарта Гедиминовича; во св. крещении Василия, князя волынского174.
Иван и Глеб Константиновичи ум. 1365
О двух старших сыновьях Константина Васильевича, Иване и Глебе, мы узнаем только из родословных, которые считают их бездетными. Летописи хотя и не упоминают о них, но мы за несомненное считаем, на основании одного летописного известия, что они скончались в 1365 г. В Никоновской летописи (IV, 8) под указанным годом сказано: "Того же лета князь Костянтин и з женою и з детьми преставись"... Так как после этого года следующие за Иваном и Глебом сыновья Константина еще упоминаются в летописях, то, естественно, в приведенном месте Никоновской летописи нужно разуметь под умершими детьми Константина именно двух старших его сыновей175.
Василий Константинович 1368-1375
О Василии Константиновиче летописи сохранили одно только известие, именно - об участии его в походе вел. кн. Димитрия Ивановича на Тверь в 1375 г. Никаких других известий об этом князе ни в летописях, ни в родословных не находим. Некоторые из последних, исключительно новейшие, или смешивают этого князя с младшим братом его, Владимиром, и, в таком случае, называют его двумя именами (Владимир-Василий), или же признают только одного Василия, ничего не говоря о Владимире, которого старые родословцы считают отдельно от Василия176.
Был ли женат Василий - неизвестно; сведений об его потомстве не встречаем ни в летописях, ни в родословных.
Александр Константинович 1365 ум. 1404 г.
Четвертый сын177 Константина Васильевича, Александр, известен нам не только по родословным, но и по летописям. Из известий, почерпаемых в летописях, мы узнаем, что в борьбе тверского князя Михаила Александровича с Димитрием Ивановичем московским (Донским), кн. Александр Константинович ростовский держал сторону последнего и вместе с ним, в 1375 г., ходил на Тверь, как и братья его, князья pocтовские: родной - Василий, и двоюродный - Андрей Федорович178. Затем летописи ничего не говорят об Александре Константиновиче до самой кончины его. Кончина этого князя последовала в июне (по одним лет. 9-го, по другим - 19-го) 1404 года; означенный князь скончался, приняв иноческий чин с именем Андрея179.
От брака с неизвестной Александр Константинович имел сыновей: Андрея, Федора и Ивана.
Владимир Константинович XIV-XV ст.
Владимир Константинович известен нам только по родословным, которые дают ему двух сыновей: Константина и Ивана, по прозванию Бычка180.
1. О старшем сыне Владимира Константиновича, Константине Владимировиче, известно только, что он умер бездетным в 1415 г.181
2. Младший брат Константина Иван, по прозванию Бычок, известен нам только по родословным, из которых видно, что он имел двух сыновей, Александра и Димитрия, по прозванию Бритого.
Александр Иванович, старший внук Владимира Константиновича, известен нам только по родословным, по которым за ним считается пять сыновей: Василий, по прозванию Ластка, род которого угас вместе с сыном его, Юpиeм Ласткиным-Ростовским, - Михаил Касатка, родоначальник и поныне существующих князей Касаткиных-Ростовских, - Иван Лобан, родоначальник и теперь существующего рода князей Лобановых-Ростовских, - бездетный Иван-Ян и, наконец, Федор Голубой, родоначальник угасших князей Голубых-Ростовских, потомство которого пресеклось (в конце княжения Ивана III) с внуком его, Петром Васильевичем Голубым-Ростовским.
Брат Александра Ивановича Димитрий, по прозванию Бритый, жил во второй половине XV в. Он известен только по родословным. Сыновья его: Василий, Юрий и Владимир, по прозванию Волох, уже не были удельными князьями и писались князьями Бритыми-Ростовскими. От одного из внуков кн. Димитрия Ивановича Бритого, князя Василия Юрьевича, по прозванию - как и дед его - Бычка, произошел давно уже угасший род князей Бычковых-Ростовских.
Андрей Александрович 1380-1417
Во второй половине XIV века ростовские князья до того ослабели и подчинились Москве, что в конце этого столетия и начале XV-го, сохраняя еще значение князей владетельных, являются как бы обыкновенными слугами великого князя московского. Так, в 1410 г., по просьбе псковичей, Василий Димитриевич посылает к ним князем Александра Федоровича ростовского182; в 1415 г. в Псков приезжает и Андрей Александрович (старший внук Константина Васильевича), конечно, по воле великого князя (хотя в летописях это и не оговаривается). Но ему, как и его предшественнику, не долго пришлось княжить во Пскове: 17-го июля 1417 г. псковичи выгнали его, вероятно, за слишком сильные притеснения183.
Только этими известиями и ограничиваются все наши сведения об Андрее Александровиче.
По родословным у Андрея Александровича было шесть сыновей: Иван, прозванием Брюхатый, - Димитрий, Федор, Владимир, Иван-Ян и, наконец, Петр184.
Из этих сыновей Димитрий, Федор и Петр известны нам только по родословным, которые считают их бездетными, почему в отдельности говорить о них мы не будем, а об остальных троих надобно заметить следующее:
1. Иван Андреевич Брюхатый (ум. до 1474 г.)185 считается родоначальником угасших князей: Хохолковых-Ростовских, Катыревых-Ростовских (через внука, именем также Ивана Андреевича, по прозванию Катыря) и Буйносовых-Ростовских (через другого внука, Ивана Александровича, по прозванию Буйноса). Дети его, Андрей и Александр, по прозванию Хохолки, были еще, хотя, может быть, и не до конца своей жизни, удельными князьями, так как только при них, в 1474 г., дядья их, Владимир и Иван Долгий, за себя и за них, продали отчину свою великому князю московскому.
2. Владимир Андреевич (1461-1474), четвертый сын Андрея Александровича, известен нам и по родословным, и по летописям. В 1461 г. из Пскова, где, вообще, князья не засиживались подолгу, выехал "в неделю Святых Отец 318", - с точностью не известно, по какой причине, - великокняжеский наместник, князь Иван Васильевич Оболенский-Стрига; псковичи отправили с ним послов своих, вручив им 50 рублей для подарка великому князю ("и послаша псковичи к князю великому 50 рублев на дарове"). Стрига выехал, кажется, по неудовольствиям, возникшим вследствие неприязненных отношений к Пскову немцев. По крайней мере, летописец, заметив, что псковские послы отправились со Стригой к великому князю, говорит далее, что от последнего они возвратились "все добры здоровы, а князь великой свою отчину жалует доброволных людей, врекается боронити и стояти за дом святыя Троица и за мужей псковичь"186. Вот потому-то в том же 1461 г. великий князь и послал "наместника своего во Псков на княжение князя Володимера Андреевича"187. - В своем месте мы говорили, к чему стремились великие князья московские в рассуждении Новгорода и Пскова... С Новгородом еще приходилось поступать осторожно, потому что он был сравнительно силен; но со Псковом можно было и не церемониться, говоря обыденным языком. Дело в том, что для Москвы единство Новгорода со Псковом, как нам кажется, не могло быть приятным уже по одному тому, что две соединенные силы во всяком случае опаснее, чем одна... А в программе московских князей было именно разъединение сил для того, чтобы образовалась в лице их единоцельная сила для всей Руси. Итак, со Псковом, как замечено выше, не церемонились. Действительно, занеся на свои страницы известие о назначении для Пскова преемника Стриги-Оболенского, т. е. наместника великого князя, летописец об этом наместнике, Bладимиpе Андреевиче, замечает, что он назначен великим князем "не по псковскому прошению, не по старине"188. Однако псковичи приняли с честью нового наместника и посадили его "на княжении в Пскове". Но недолго пришлось князю Владимиру Андреевичу сидеть на псковском столе: "тоя же осени (1462 г.), сказано в летописи, выгнаша псковичи месяца сентября, при посаднике степенном Максиме Ларивоновиче, князя Володимера, а он пpиеxа не по псковской старине, псковичи не зван, а на народ не благ, и изо Пскова с безчестием поеха на Москву, к великому князю Ивану Васильевичу жалитися на пскович; а был во Пскове с полтора года на столе"189. Великий князь до того разгневался за это на псковичей, что не допускал на свои очи псковских послов в продолжение трех дней. Затем еще только раз летопись упоминает этого князя по поводу продажи им, совместно с двоюродным братом его Иваном Ивановичем Долгим, а также и собственными детьми, половины Ростова, называвшейся Борисоглебской стороной, великому князю Ивану III Васильевичу190.
До нас не дошло известий, на ком женат был Владимир Андреевич, но знаем, что он имел двух сыновей, Димитрия и Александра, бывших в Москве в боярах.
3. Иван-Ян Андреевич (1425 ум. до 1474 г.)191 известен нам только по родословным. Он умер до 1474 г., т. е. до года продажи великому князю Борисоглебской стороны Ростова, а следовательно как он, так и дети его до 1474 г. должны считаться удельными князьями.
Сыновья Ивана Андреевича: Василий Губка, Иван Темка, Семен и Димитрий вообще известны нам только по родословным, почему мы и не будем говорить о каждом из них в отдельности. Впрочем, об Иване Темке заметим, что он упоминается и в летописи, как воевода, павший 8-го сентября 1514 г. в битве с литовцами под Оршей.
Иван-Ян Андреевич считается родоначальником угасших князей Яновых-Ростовских, а через сына Ивана Темку и Темкиных-Ростовских, также угасших192.
Федор Александрович 1380-1420
Федор Александрович, второй сын Александра Константиновича, выступает на сцену в то время, когда, с одной стороны, происходил разлад между Псковом и Новгородом, с другой - между Новгородом и Москвой.
В 1397 г. великий князь Василий Димитриевич совместно с Витовтом потребовал у новгородцев разрыва дружбы с немцами, бывшими во вражде с вел. кн. литовским. Новгород не исполнил этого требования, и в Двинскую землю была двинута московская рать. Утесняемые корыстолюбием Новгорода, двиняне, сами новгородские выходцы, охотно стали на сторону Москвы и приняли к себе великокняжеского наместника, ростовского князя Федора Александровича. Новгородцы, в свою очередь, также вооружились: опустошили и сожгли старый Белозерск, а с нового взяли окуп; разорили Кубенские волости и подступили к Гледену, безуспешно осаждали его три недели, сожгли, наконец, посады вокруг Устюга и соборную церковь последнего. Здесь новгородцы разделились на две партии, из которых одна пошла к Галичу, а другая - в Двинскую землю и там осадила крепость Орлец, где сидел великокняжеский наместник с новгородскими двинскими воеводами, приставшими к Москве. После упорной осады, продолжавшейся около месяца, новгородцы взяли эту крепость, а вместе с нею и сидевших там двинских воевод; князя же Федора ростовского, взяв у него "присуд и пошлины", отпустили восвояси со всеми ратными людьми193.
После этого события, в продолжение лет десяти, в летописях не встречается известий о Федоре Александровиче.
В 1408 г. Ростов постигло несчастие: он выгорел едва не весь. К довершению всего, в это же время Ростов, в числе других городов, взят был татарами, пришедшими к Москве с Едигеем. Епископ, князья и граждане ростовские бежали тогда из города194.
Около того же времени, несколько позднее, потомки суздальско-нижегородского князя Константина пытались возвратить свою отчину - Нижний Новгород, - на который вел. кн. Василий Димитриевич еще в 1390 г. купил в Орде ярлык, при посредстве которого он уже без особенного труда овладел Нижним. В 1411 г. дети Бориса Константиновича, Даниил и Иван, подошли к Нижнему Новгороду с князьями болгарскими, жукотинскими и мордовскими. Против них великий князь выслал брата своего Петра; с ним были и князья ростовские и ярославские (не названные, впрочем, поименно). Бой произошел при с. Лыскове (Макарьевского уезда) 15-го января195: сеча была злая, по словам летописца, так что с обеих сторон пало много народу; Борисовичи "стали на костях", т. е. одержали полную победу, - но эта победа была, кажется, не лучше поражения196: мы видим, что Борисовичи опять, и после этой победы, хлопочут в Орде о возвращении своей отчины197: в 1412 г. они вышли из Орды от Зелени-Салтана, пожалованные ярлыком на свою отчину. Но один ярлык теперь имел уже небольшое значение: нужно было подкрепить его силою. Василий Димитриевич, в 1414 г., выслал против них брата своего, Юрия Димитриевича, с которым были Андрей и Василий Владимировичи, дети Владимира Храброго, а также князья ярославские и ростовские (также и на этот раз не названные поименно)198.
Служа московским князьям как воин, Федор Александрович служил им и как администратор, говоря современным языком.
Побуждаемые дурными отношениями к соседям, немцам и новгородцам, псковичи постоянно обращались к великому князю с просьбой, чтобы он дал им князя. Просьбы эти удовлетворялись, но князья, кажется, более вследствие жадности к приобретению богатства, не уживались с псковичами. В 1415 г. они приняли к себе Андрея Александровича ростовского, а в 1417 г. выгнали его. В том же году через послов они выпросили себе у Василия Димитриевича в князья Федора Александровича ростовского, который и приехал к ним в декабре месяце. Этот князь, как кажется, пришелся по нраву псковичам199. На следующий год по приезде (1418 августа 28-го) Федор Александрович и псковскиe граждане отправили в Новгород послов, которым и удалось заключить мир с новгородцами200. Но недолго, однако, пришлось Федору Александровичу жить во Пскове: в 1420 г., во время открывшегося там мора, Федор Александрович заболел, постригся в монахи и уехал в Москву201. Надобно полагать, что в том же году он и скончался. Супруга его, неизвестная нам по происхождению и имени, скончалась в 1425 г.202
Что касается детей Федора Александровича, то как старые, так и новые родословные относительно этого предмета не согласны; несомненно, впрочем, что у него был сын Александр, известный нам только по родословным, почему о нем мы и не будем говорить в отдельности203.
Иван Александрович XIV-XV в.
Младший сын (третий) Александра Константиновича, Иван Александрович, известен нам только по родословным, которые дают ему пятерых сыновей: Андрея, Василия-Варсонофия, Константина (все трое бездетны), Ивана, по прозванию Долгого, и Александра204.
Относительно троих старших сыновей Ивана Александровича следует сказать только, что они известны нам исключительно по родословным, которые считают их бездетными. Что же касается до двух младших, то о них заметим следующее:
1. Иван Иванович Долгий и двоюродный брат его Владимир Андреевич, и их дети зимой 1474 г. "продаша великому князю Ивану Васильевичю... свою отчину половину Ростова со всем"205. Таким образом дети его: Владимир Волох, Иван Брюхо, Иван Верша и Михаил Шендан уже не были удельными князьями и писались Пужбольскими-Ростовскими. Род их пресекся на бездетном сыне Михаила Шендана, Иване, так что Пужбольских-Ростовских князей и с их родоначальником было только три поколения.
2. Александр Иванович, известный нам только по родословным, должен считаться еще удельным князем, так как, очевидно, он умер раньше старшего брата своего, Ивана, иначе последний должен был бы продавать отчину и с его согласия206.
Итак, более чем двухвековая самостоятельность Ростовского удельного княжества кончилась в 1474 году. С этого года великие князья московские, которые сначала владели только одной половиной Ростова, Сретенской, приобретенной ими раньше, стали распоряжаться всем Ростовом, как своею собственностью. Так, Василий Васильевич Темный в 1462 г. отдает половину Ростова супруге своей, по смерти которой эта половина переходит к сыну их Юрию207, Иван III Васильевич, по смерти брата своего Юрия, в 1472 г. берет бывшую за ним половину Ростова себе208, а в 1474 г. весь Ростов и уже навсегда входит в состав великого княжества Московского209.
III
ЯРОСЛАВСКОЕ УДЕЛЬНОЕ КНЯЖЕСТВО
О времени основания г. Ярославля, как и о личности его основателя, определенных и положительных известий до нас не дошло. В летописях Ярославль в первый раз упоминается под 1071 г. по случаю голода в Ростовской области, когда из этого города вышло двое волхвов, которые, обходя селения, указывали на лучших женщин, как на виновниц постигшего Ростовскую область зла. Не по мановению, однако, волшебного жезла вдруг явился Ярославль, и если он под 1071 г. уже упоминается, то основание его, конечно, должно быть отнесено к более раннему времени. Bсe наши крупные историки, а за ними и остальные думают, что Ярославль основан Ярославом Владимировичем Мудрым. Следуя общепринятому мнению о личности основателя города Ярославля, скажем, однако, что, если уж говорить об основателе, то нужно было бы решить, вместе с тем, хотя предположительно, еще следующие вопросы: назван ли Ярославль по имени основателя, или по чему-нибудь другому? Не назван ли он в честь (наприм., по случаю рождения) какого бы то ни было Ярослава? Наконец, не назван ли он в память Ярослава?
Несомненно только одно, что имя Ярославля тесно связано с именем Ярослава, и именно Владимировича: если бы Ярославль основан был даже и не ранее 1071 г., то и в таком случае кроме Ярослава Владимировича мы не нашли бы другого Ярослава, по имени которого мог бы быть назван этот город.
Принимая за несомненное, что Ярославль основан Ярославом, многие трудились над вопросом о времени его основания. На этот счет существует вообще два мнения: по одному из них Ярославль основан не тогда, когда Ярослав был удельным князем ростовским, так как ему, при назначении удела, было только около 11 лет и он вскоре получил другой удел - Великий Новгород, - а основан Ярославом уже в то время, когда последний был великим князем и притом во время мира его с братом Мстиславом, время, более удобное для внутреннего устройства государства. По мнению же других, Ярослав основал город своего имени, будучи удельным князем ростовским. Это последнее принадлежит г. Рогозинникову и состоит собственно в признании достоверности за древним свидетельством, приводимым у Татищева, по которому старший брат Ярослава, Вышеслав новгородский, скончался в 1010 г.
Ярослав, следственно, мог переехать в Новгород не ранее помянутого года. Таким образом, Ярослав пробыл на Ростовском уделе с 11 до 32-летнего возраста, и в этот период времени мог поставить город, хотя бы для защиты от нападений со стороны мери и черемисы210. Отвергать известия Татищева пока нет оснований, а потому за последним мнением надобно признать большую степень близости его к истине, если уж принимать, что Ярославль несомненно основан Ярославом.
Ярославль первоначально тесно примыкал к более древнему Ростову, и обязан обстройкой и многими зданиями, особенно же построением церквей, князю ростовскому и некоторое время великому князю владимирскому, Константину Всеволодовичу, который и считается родоначальником князей ярославских.
У Константина Всеволодовича, от брака его с дочерью великого князя киевского Мстислава Романовича, известной нам по иноческому ее имени (Агафия), было три сына: Василько - кн. ростовский, Всеволод - ярославский и Владимир - углицкий.
Таким образом, ряд владетельных ярославских князей начинается с среднего Константинова сына Всеволода.
А. Собственно ярославские владетельные князья
Всеволод Константинович р. 1210 ум. 1238
Всеволод Константинович, нареченный при крещении Иоанном (первое имя - княжеское), родился 18-го июня 1210 г. в Ростове. Здесь же, 23-го мая 1212 г., совершены были над ним и старшим братом его, Васильком, постриги - известный старинный обряд. "И бысть радость велика в граде Ростове", замечает по этому случаю летописец211.
Обряд постриг совершался над княжичами еще в младенческом их возрасте и знаменовал, скажем словами нашего историографа, вступление их в бытие гражданское, в чин благородных всадников212. Действительно, в старину дети не только обыкновенных граждан, но и княжеские рано выступали на путь практической, деятельной жизни. Если они и не были в раннем возрасте самостоятельными деятелями, то часто бывали свидетелями известных событий, в которых принимали иногда и участие, под присмотром других, с целью ознакомления с практической стороной жизни. Так было и с Всеволодом Константиновичем.
В 1215 г. у Ярослава Всеволодовича вышел раздор с новгородцами, и он выехал из Новгорода в Торжок, откуда хотел мстить новгородцам за причиненную ему обиду; на защиту последних явился Мстислав Удалой, а на помощь Ярославу пришел брат его Юрий и полки другого брата, Константина. При этих последних полках находился сын Константина Всеволод, пятилетний ребенок213.
В начале зимы 1218 г., незадолго до своей смерти, Константин Всеволодович, тогда великий князь владимирский, назначил двум старшим сыновьям, Васильку и Всеволоду, уделы: первому - Ростов, а второму - Ярославль. "Возлюбленеи мои чаде, говорил в напутствие своим детям Константин: будита межи собою в любви, Бога бойтася всею душею, заповеди Его во всем сблюдающа, и моя нравы вся вспримете, яже мя видеста творяща: нищих и вдовиц не презрита, церкви не отлучайтася, иерейскый и мнишьскый чин любита, и книжнаго поученья слушайта, и будита в любви межи собою, и Бог мира буди с нами; имийта послушанье к старейшим ваю, иже вас на добро учать, понеже еще еста в младеньстве; аз бо вем, сына моя, яко отшествие мое близь приближается от света сего, и се поручаю вас Богу и пречистей Его Матери и брату и господину Гюргю, да то вы будешь в мене место"214. Таким образом, Всеволод Константинович получил в удел Ярославль и, как покажет дальнейшая история Ярославского княжества, земли по р. Мологе и впадающей в нее р. Сити215.
Надобно думать, что уже при этом, первом своем князе, Ярославль был обширным городом. Так, по крайней мерe, можно заключить из известия Никоновской летописи о пожаре 1221 г., истребившем почти весь город, причем одних церквей сгорело 17216. Конечно, нужно было позаботиться о возобновлении города, которое, несомненно, началось при том же князе; по крайней меpе, есть известие, что в 1224 г. Всеволод Константинович достроил в Спасо-преображенском монастыре церковь, заложенную еще отцом его217.
Братья Константиновичи свято исполняли завет отца по отношению к дяде своему Юрию Всеволодовичу: они, за исключением временного союза с Ярославом Всеволодовичем, направленного против Юрия, постоянно находились на стороне старшего дяди и делили с ним труды боевой жизни. Так, под 1224 г. мы находим известие в одной летописи о том, что вел. кн. Юрий Всеволодович посылал брата своего Владимира и племянника, Всеволода Константиновича, с полками, но куда - в летописи не досказано218.
Через два года после того, - в 1226 г., - мы опять видим Всеволода в походе дяди его к Чернигову. В помянутом году Юрий Всеволодович, вместе с двумя старшими племянниками - Константиновичами ходил на помощь кн. черниговскому Михаилу Всеволодовичу, в борьбе его с Олегом, кн. курским. До кровопролития, впрочем, дело не дошло, так как присланный киевским князем, Владимиром Рюриковичем, митрополит Кирилл успел примирить враждовавших князей, и северные князья, оставив Михаила спокойно княжить в Чернигове, вместе с митрополитом ушли в Суздальскую землю219. Всеволод, немного спустя после этого похода, успел даже породниться с курским князем. В 1227 г. Юрий Всеволодович послал его на княжение в южный Переяславль, куда Всеволод прибыл в том же году 15-го сентября, а в следующем 1228 г. он женился на дочери Олега Марине220. Но Всеволод Константинович не долго жил на юге: в том же 1228 г. мы опять видим его на cевepе. Кроме того, есть известие, что в 1229 (по другим - в том же 1228 г.) Юрий Всеволодович послал в киевский Переяславль брата своего Святослава. Вероятно, Всеволоду неудобно было управлять столь отдаленными один от другого городами, как Ярославль и киевский Переяславль221.
В 1228 г., в половине января, Юрий Всеволодович ходил на мордву "в Пургасову волость". В походе, наряду с Ярославом Всеволодовичем, братом Юрия, и Юрием Давидовичем муромским, принимали участие братья - Константиновичи, Василько ростовский и Всеволод ярославский. Князья пожгли и потравили жито, били скот, - мордва разбежалась по лесам и трущобам. "Молодии" Ярослава Всеволодовича и Константиновичей, заметивши это, на следующий день тайно от предводителей углубились в лес; мордва давала им путь, а те обошли ее вокруг, многих из скрывавшихся избили, многих взяли живыми; некоторые из мордвы успели бежать в укрепленные места ("в тверди"), но и там были избиты, так что князьям некого было воевать. Один болгарский князь пришел в это время на Пурему, Юриева присяжника (ротника), но узнав, что Юрий с братьями жжет мордовские селения, ночью бежал. Князья русские, по выражению летописи, "возвратишася - из этого похода - всвояси добри здорови"222.
В 1229 г. между братьями, Ярославом и Юрием Всеволодовичами, обнаружилась вражда. Летописи делают только неясные для нас намеки на причину этой вражды: "Ярослав Всеволодич, слушая некых льсти.... мысляшет противитися Юрью брату своему". Он успел восстановить против последнего и всех троих племянников - Константиновичей. Но "благоразумный князь Юрги" призвал их на совещание по этому делу ("на снем", на сейм) в Суздаль и благоразумными речами склонил брата и племянников к примирению: эти последние "поклонишася Юрью все, имуще его отцем собе и господином". Сентября 7-го князья целовали крест, а следующий день (Рождество Богородицы) праздновали и веселились у епископа Митрофана и, богато одаренные, разъехались по своим отчинам223.
По своим отношениям к Новгороду, Ярослав Всеволодович находился в это время во вражде с Михаилом Всеволодовичем, кн. черниговским. В самом Новгороде происходила вражда между посадником Водовиком и сыном известного посадника Твердислава. К этим усобицам присоединились голод и мор. Народ с нетерпением ожидал в Новгород черниговского князя, но Михаил медлил, потому что хотел прежде примириться с Ярославом, собиравшимся на него войною. В 1230 г. к великому князю Юpию, к брату его Ярославу и племянникам их, Константиновичам, приходили: от киевского князя Владимира Рюриковича - митрополит Кирилл, и от Михаила черниговского - епископ Порфирий, "прося мира Михаилу с Ярославом". Посольство это достигло своей цели: враждующие князья примирились. Но черниговский князь явно нарушал мир, которого сам же так сильно добивался: он принимал к себе новгородских беглецов, врагов Ярослава. Сам великий князь, возмущенный таким поведением Михаила, выступил против него с войском. С дороги, впрочем, Юрий воротился, но Ярослав и Константиновичи выжгли Серенск, осаждали Мосальск и причинили много зла жителям224.
Прошло с этих пор 7 лет спокойно для Всеволода: по крайней мере, летописи за этот период времени ничего не говорят ни о Ярославле, ни о ярославском князе. Но в 1237 г. появляются вновь те неведомые пришельцы, которые 13 лет тому назад жестоко побили русских на р. Калке, и о которых почти забыто было на Руси. Это были татары... Разгромив Рязань, они, опустошая все по пути, подступили ко Владимиру, который взят был ими 7-го февраля. Великий князь, еще до прихода их, удалился в Ярославскую область и, вместе с тремя племянниками - Константиновичами, ожидал других князей, намереваясь дать здесь отпор татарам. Как известно, битва эта, происшедшая 4-го марта 1238 г., была несчастна как для участвовавших в ней князей, так и для всей Руси вообще: великий князь пал в этой битве; Василько ростовский был взят в плен, убит и брошен в Шеренском лесу; в этой же битве пал славною смертью и первый удельный князь ярославский, Всеволод Константинович225.
Всеволод Константинович, как замечено уже выше, был женат, с 1228 г., на Марине226, дочери Олега Святославича, кн. курского, от брака с которой имел двух сыновей: Василия и Константина.
Василий Всеволодович 1229 ум. 1249
О времени рождения Василия Всеволодовича в летописях не сохранилось известий. Впрочем, принимая в соображение, что отец его женился в 1228 г.; а сам Василий умер в 1249 г., оставив дочь, можно приблизительно сказать, что он родился не позднее 1229 г. и в брак вступил не ранее 1245 г.227
В первый раз Василий Всеволодович упоминается в летописях под 1238 г. при перечислении князей, оставшихся в живых после Батыева погрома228.
В 1239 г., в числе других князей, Василий Всеволодович ходил в Орду "про свою отчину", как выражается летопись, т. е. для своего утверждения волею хана на Ярославском княжении229. Батый милостиво принял князей, за каждым из них утвердил их "отчины" и отпустил их, как говорят летописи, "с честию"230. После того Василий Всеволодович еще два раза ходил в Орду: в 1244 г. с Владимиром Константиновичем углицким, так же, как и в 1239 г., "про свою отчину", и в следующем 1245 г. с великим князем Ярославом Всеволодовичем, неизвестно по какому случаю231.
Затем летописи отмечают только год и неопределенно день кончины Василия Всеволодовича во Владимире, а именно зиму 1249 г. "на память св. Феодора". Великий князь Александр Ярославич Невский, Борис и Глеб Васильковичи (ростовский и бeлoзepcкий князья) и мать их, княгиня Маpия, провожали тело своего родича, которое погребено было 8-го февраля епископом Кириллом в Ярославле, в Успенской Златоверхой церкви232.
Из родословных мы знаем, что Василий Всеволодович женат был на Ксении, о происхождении которой не сохранилось известий. От брака с нею он имел сына Василия и дочь Маpию. О последней мы скоро будем говорить; что же касается до кн. Василия, то теперь же заметим, что он упоминается только в Никоновской летописи под годом смерти его отца233. Больше мы ничего не знаем о нем; его не знают даже родословные, по крайней мepе, нам известные. Надобно полагать, поэтому, что если и верно известие Никоновской летописи, то Василий умер в младенчестве.
Константин Всеволодович 1238 ум. 1255 (1257)
Константин Всеволодович не упоминается ни в летописях, ни в родословных. Об его существовании известно только по местному преданию, по которому он был младшим сыном Всеволода, и по житию и сказаниям об обретении мощей святых благоверных князей ярославских, Василия и Константина Всеволодовичей.
Если не принимать некоторых нелетописных сказаний, сильно подверженных сомнению, по которым оба брата Всеволодовичи были убиты татарами, в битве с ними в 1255 или 1257 г., то следует полагать, что Константин Всеволодович занял ярославский стол в 1249 г., т. е. по смерти старшего брата. По преданию, Константин Всеволодович, добиваясь независимости от татар, был убит ими в битве на Туговой горе (за р. Которослью, где теперь кладбище) в 1255 или 1257 г. и погребен в Успенском соборе подле старшего своего брата234.
Федор Ростиславич Черный 1240 ум. 1299
Был или не был на ярославском столе св. Константин Всеволодович, утверждать, конечно, трудно235. Положительно же известно только, что, по прекращении мужского поколения в роде Всеволода Константиновича, Ярославское княжество осталось за внучкой его, Марией Васильевной.
Так как Ярославль вместе с Угличем и Белоозером выделился в особое княжество из прежде единого Ростовского, то ростовский князь, по существовавшему тогда, в случаях подобных настоящему, обычаю, мог бы оставить Ярославль в пожизненное только владение вдове Василия Всеволодовича, а по смерти последней, пристроив дочь ее, т. е. выдав ее замуж, присоединить Ярославль опять к Ростову. Но этого не случилось, и Ярославль перешел во владение Марии, внучки Всеволода. Чем же объясняется это обстоятельство? Мы видели, что во Владимире в 1249 г., когда там был кн. Василий Всеволодович, были также и двоюродные братья последнего, князья ростовский и белозерский, Борис и Глеб Васильковичи. Не был ли поэтому Василий Всеволодович у св. Александра Невского и брата его Андрея - тогда великого князя - именно для обсуждения вопроса о судьбе Ярославского княжения в случае неоставления им Василием мужского потомства? Не были ли тогда во Владимире с тою же целью и Васильковичи, как близко заинтересованные в этом деле? Конечно, это только предположение, - но тем не менee оно представляется, по нашему мнению, единственным близким к истине236.
Мария Васильевна, как это можно заключить из приблизительно выводимого года, в котором отец ее мог вступить в брак, имела от роду в 1249 г., в котором умер Василий Всеволодович, около трех лет. Делами княжества, следовательно, управляла ее мать и бояре237. Это продолжалось до ее замужества, после которого управление княжеством перешло в руки ее супруга, князя Федора Ростиславича, к обзору жизни и деятельности которого мы и перейдем теперь.
Федор Ростиславич, внук Мстислава Давидовича, был третьим сыном (из четверых) Ростислава, кн. смоленского. О времени его рождения сведений до нас не дошло, но по соображениям о приблизительном времени вступления его в брак, можно сказать, что родился он не позднее 1240 г.
Cтаpшие братья кн. Федора, Глеб и Михаил, "изобидеша его", как выражается летопись: они дали ему один только Можайск; когда именно это было, летописных известий, впрочем, не осталось238. Не дошло до нас известий и о времени вступления Федора Ростиславича в брак, который состоялся после сношений его но этому предмету с двоюродными дядьями Марии Васильевны, Борисом и Глебом Васильковичами. Впрочем, приблизительно можно указать на это время. Если принять в расчет то обстоятельство, что отец Василия женился в 1228 г. и что, следовательно, Василий Всеволодович мог родиться никак не ранее этого года, то и жениться он едва ли мог раньше 1245-1246 г., а так как Василий Всеволодович умер в 1249 г., то и дочь его Маpия могла родиться только в промежуток между помянутыми годами, т. е. 1245-1246 и 1249-1250. Если бы Мария родилась даже в первый год брака, т. е. 1245 или 1246 г., то и в таком случае она едва ли могла бы вступить в супружество раньше 1260 или 1261 г. Правда, в старину вступали в брак весьма рано, - но в данном случае надобно иметь в виду то обстоятельство, что Федор Ростиславич в 1278 г. выдал замуж уже вторую свою дочь от первого брака239.
Итак, приблизительно можно полагать, что Федор Ростиславич женился, а следовательно и сделался ярославским князем никак не ранее 1260 или 1261 г. Если принять этот год за год начала княжения Федора Ростиславича, то в таком случае уже при Федорe Ростиславиче последовало в 1262 г. изгнание бесерменских откупщиков (дани) из Ярославля, имевшее место в то же время и в других городах Суздальской земли, и был убит в том же году в Ярославле гражданами этого города некто Зосима, из иноков сделавшийся магометанином и, как это большею частью бывает с ренегатами, ярым хулителем и преследователем всего христианского240.
На страницах же летописей, - и, конечно, уже как кн. ярославский - Федор Ростиславич появляется только с 1276 г. В этом году он присутствовал на похоронах кн. костромского и великого князя владимиpcкого Василия Ярославича241. В следующем 1277 г., когда хан Мангу-Тимур собрался против непокорных ясов, то в его походе против этого племени принимали участие и некоторые русские князья, и в числе их Федор Ростиславич. По летописному сказанию, они взяли и сожгли (в южном Дагестане) город Дедяков или Тетяков (по Ник. лет. 8-го февраля), после чего хан, богато одарив князей, отпустил их с честью242.
Князья возвратились из Орды летом 1278 г. (по одним летописям - 13-го июня, по другим - 12-го июля). В том же году, в июле месяце, Федор Ростиславич выдал вторую дочь свою за Михаила Глебовича, сына Глеба Васильковича, в то время князя ростовского. Молодая чета венчана была в Ярославле ростовским епископом Игнатием. На свадьбе присутствовали многие князья и бояре, а также и муж старшей дочери Федора Ростиславича, Давид Константинович, князь галицкий. Отец новобрачного, как сказано в летописи, "сотвори у себя пир велик в Ярославле и почти свата своего Федора Ростиславича Чернаго и княгиню его и з детми его и зятя его, Давыда Костянтиновича галицкаго и дмитровскаго, и бояр его и слуг его"243.
Вскоре после этой свадьбы, а именно в начале октября, Федор Ростиславич, вместе с молодым зятем своим, отправился, - неизвестно, по приказу ли хана, или по собственному желанию, - опять в Орду, чтобы принять участие в войне татар, на этот раз, в Болгарии "с одним славным бродягою, свинопасом, известным в греческих летописях под именем Лахана: сей человек приманил к себе многих людей, уверив их, что Небо послало его освободить отечество от ига монгольского; имел сперва удачу, и женился на вдовствующей супруге царя Болгарского, им злодейски умерщвленного; но был, наконец, разбит татарами и лишен жизни в стане Ногаевом"244.
Этот поход был в 1278 г., а в следующем 1279 г. в Ярославле скончалась бабка Марии Васильевны, Марина Олеговна245. О присутствии Федора Ростиславича в это время в Ярославле летописи ничего не говорят. Если верить последовательности в передаче фактов Никоновской летописью, он был в это время в Смоленске245.
Старший брат Федора Ростиславича, Глеб смоленский, умер еще в 1277 г.; следующий брат Михаил - в 1279 г. В летописях сказано, что по смерти Михаила сел на смоленском столе его брат, Федор ярославский, но этот последний факт приурочивается и к 1279, и к 1280 г.246
В 1281 г. Федор Ростиславич возвратился из Смоленска и действовал уже в пределах Суздальской области. Зимой этого года Андрей Александрович, находившийся во вражде со своим братом, великим князем Димитрием, возвратился из Орды, где выпросил ceбе великое княжение; с ним прибыла татарская рать, во главе которой стояли Кавгадый и Алчедай. Дошедши до Мурома, Андрей послал за князьями: Федором Ростиславичем, Михаилом Ивановичем стародубским, Константином Борисовичем ростовским и др.; соединившись с ними, он пошел к Переяславлю: великий князь бежал, а татары начали опустошать Суздальскую землю247.
Вернувшись из Смоленска обратно в Ярославль, Федор Ростиславич оставил в родовой отчине своей наместника, о чем мы узнаем из дошедшего до нас, хотя и не подлинного, договора его с рижским епископом, мейстером и ратманами, касательно свободной торговли между Смоленском и Ригой. В этой грамоте, писанной 1284 г. "на Вознесенье" (пасха была в этом году 9-го апреля), между прочим, сказано: "а тоу был в Смоленьске на месте на княжи, на Федорове Андрей Михайлович князь Артемии наместъник" и пр.249
С 1281 по 1292 г. в летописях ни разу не упоминается имя Федора Ростиславича. Кажется, именно к этому-то времени всего безошибочнее и можно приурочить большую часть фактов известного сказания о пребывании ярославского князя в Орде и женитьбе его на дочери хана250. Это сказание хотя и отзывается (свойственной времени написания Степенной книги) риторикой и некоторыми преувеличениями, но в основе своей оно, несомненно, достоверно.
По этому сказанию, Ксения, жена Василия Всеволодовича, по совету кн. Бориса и Глеба Васильковичей, отдала, как мы видели, дочь свою в замужество за Федора Ростиславича Можайского: "и тако град Ярославль притяжа (Федор) в одержание". От брака с дочерью Василия Всеволодовича у Федора родился сын Михаил. - По пленении же Руси татарами, говорится в сказании, князья последней должны были ездить в Орду для утверждения (волей хана) на их княжениях. Так (однажды), вместе с другими князьями, отправился в Орду и Федор Ростиславич. От красоты его у царицы "уязвися сердце" и она не захотела опустить Федора обратно на Русь, а сам царь (хан) постоянно, в продолжение трех лет, держал его при себе. Наконец, царица задумала выдать за него свою дочь, но Федор заявил, что у него уже есть в Ярославле законная жена, и начал проситься обратно на Русь то лично, то через вельмож. Просьбы Федора, наконец, были уважены царем, и он отпустил ярославского князя в его отчину. Прибыв к Ярославлю, Федор Ростиславич узнал, что жена его умерла, а городом управляли сын и теща его вместе с боярами, Федор хотел было войти в город, но теща и бояре не пустили его251 "и нелепая словеса глаголаше из града женским умышлением: мы таковаго обычая не имамы, еже от инуду пришедша прияти; довлеет нам отечеству наследник князь наш Михаил, сын твой". Потерпев такую неудачу, ярославский князь возвратился в Орду и молил хана о возвращении наследия. Хан с угрозами отправил в Ярославль посла, но ярославцы и слушать его не хотели. В то же время царица, супруга хана, не переставала внушать своему мужу мысль о выдаче дочери их за Федора. "Может ли быть, отвечал хан, чтобы мы отдали нашу дочь за нашего улусника и служебника, тем более, что он не одной с нами вepы?" Однако женская настойчивость взяла верх, и брак, разрешенный самим патриархом, состоялся; невеста в св. крещении получила имя Анны. Царь приказал, через послание, всем улусникам и вельможам своим приносить почетные дары зятю и его супругe, отдал Федору Ростиславичу во владение 36 городов, в числе которых были: Чернигов, Болгары и др., а также и неизвестные нам: Гормир, Балыматы, и, наконец, дал новобрачным в услужение русских князей и бояр. Лично хан держал зятя в большой чести: надевал на его голову царский венец и приказал построить для него палаты. Во время пребывания в Орде, у Федора Ростиславича от брака с ханскою дочерью родилось два сына: Давид и Константин. Наконец, когда до царского зятя дошло извеcтиe, что сын его от первого брака умер, то Федор Ростиславич упросил своего тестя отпустить его в Ярославль. Просьба ярославского князя была исполнена ханом, который отправил с зятем отряд татар, дабы отомстить в Ярославле, кому следует, за оскорбления, причиненные зятю его.
Таким образом, как мы сейчас увидим, приезд Федора Ростиславича из Орды в Ярославль должен был совершиться в период времени между 1289 и 1291 или 1292 г. К этому периоду времени мы и перейдем.
Год смерти сына Федорова Михаила неизвестен; но, если принять во внимание уединенно стоящее известие Троицкой летописи (которое ниже приводится), то можно прийти к выводу, что Михаил скончался или в конце 1287, или в 1288 г. В упомянутой Троицкой летописи под 1288 г. занесено следующее: "Седе Андрей Александрович на Ярославле, а Олександр Федорович (?) на Угличе-поле"252. Федор Ростиславич был еще в это время в Орде, о чем, впрочем, мы говорили и выше. Затем до 1293 г. в летописях не встречается известий об Андрее Александровиче. Но под 1293 г. говорится о возвращении Андрея из Орды вместе с Федором Ростиславичем и другими князьями. Поездка в Орду была совершена Андреем по причине козней, веденных им еще в предшествовавшем году в Суздальской области против старшего брата его. На эти козни, на привлечение князей на свою сторону, на поездку в Орду и возвращение оттуда требовалось, разумеется, немало времени, так что становится поэтому очевидным, что Федор Ростиславич должен был занять Ярославль гораздо раньше 1293, даже 1292 г. и, может быть, занял его около конца 1289 или в 1290 г.
Возвратимся, однако, к изложению дальнейших после 1288 г. событий.
В 1292 г. Андрей Александрович, настойчиво преследуя свою цель - занятиe под своим братом Димитрием великокняжеского стола, успел привлечь на свою сторону братьев Борисовичей: Димитрия ростовского и Константина углицкого, а также и других князей, в том числe и Федора Ростиславича ярославского. Князья успели очернить Димитрия перед ханом, и этот последний дал им на помощь в борьбе с Димитрием татарские полчища во главе с Дюденем. Против князей, своих противников, соединившихся с татарами, Димитрий, конечно, не мог устоять, а потому через Волок бежал в Псков. Между тем, татары начали опустошать города и селения не только те, которые принадлежали Димитрию, но даже и принадлежащие князьям, бывшим в союзе с Андреем. По уходе татар, Андрей ушел в 1293 г. в Новгород. Федор Ростиславич, как главный после Андрея участник в борьбе с Димитрием, получил Переяславль-Залесский. Вскоре, впрочем, при посредстве тверского князя и тамошнего владыки, враждующие братья примирились: Димитрий, уступив младшему брату великокняжеский стол, хотел удовольствоваться Переяславлем, который, поэтому, должен был быть оставлен ярославским князем. Вероятно, в досаде на такой оборот дела, Федор Ростиславич, покидая Переяславль, предал его огню253.
Андрей Александрович не успокоился, однако, и после смерти Димитрия (ум. 1294): он имел, кажется, виды и на Переяславль. Как бы то ни было, но в 1296 г. "бысть нелюбие межи князей русских"; они разделились на два лагеря: в одном был великий князь Андрей Александрович с Федором Ростиславичем ярославским и Константином Борисовичем ростовским, в другом - Даниил Александрович московский, Михаил Ярославич тверской и Иван Димитриевич переяславский, племянник Андрея. Дело дошло до того, что в эту распрю вступился сам хан, который послал во Владимир посла - разобрать споры русских князей. На владимирском съезде князья разгорячились до того, что взялись было за мечи, и только благодаря посредничеству владимирского владыки Симеона и сарского Измаила, дело не дошло до кровопролития. Умиротворенные, хотя и временно, благодаря посредничеству владык, князья разъехались по своим отчинам254.
Выше уже сказано было, что Федор Ростиславич, после смерти последнего из старших своих братьев, Михаила (ум. 1279 г.), вступил во владение Смоленском. Но в 1281 г. Федор, как мы видели, был уже в Суздальской земле, оставив в Смоленске наместника. Не знаем, откуда почерпнули наши историки известие о том, что в 1285 г. Федор Ростиславич уступил или должен был уступить Смоленск своему племяннику Александру Глебовичу255; знаем только летописные известия, что в 1297 г. Александр Глебович "взя лестью княжение Смоленьское под отцем своим"256. Федор Ростиславич вооружился на племянника и в 1298 г. подступил к Смоленску: в продолжение многих дней происходили стычки под стенами города; ярославский князь не мог взять Смоленска, который сильно был укреплен, и возвратился в Ярославль257.
В следующем 1299 г. сентября 19-го Федор Ростиславич, чувствуя приближение смерти, постригся, и в ночь на 20-е сентября, облекшись в схиму, скончался258.
Федор Ростиславич был женат дважды: на Марии Васильевне, с рукою которой он получил Ярославль, и на дочери хана, нареченной в св. крещении Анной259. От первого брака он имел сына Михаила и двух, неизвестных нам по именам, дочерей, из которых старшая была за кн. галицким Давидом Константиновичем, а младшая - за Михаилом Глебовичем, кн. белозерским; от второго же брака у него осталось только два сына: Давид и Константин, по прозванию Улемец.
Давид и Константин Федоровичи 1289 ум. 1321
От первого брака у Федора Ростиславича, как известно, был сын Михаил, от имени которого, во время пребывания Федора в Орде, управляли бабка Михаила, Ксения, и бояре, которые, именем того же Михаила, не признали своим князем Федора Ростиславича, когда последний пришел в Ярославль из Орды. Время для Ярославля, очевидно, было смутное, тем не менее и в это смутное время ярославским князем, по крайней мере, de jure, должен считаться, все-таки, Федор Ростиславич.
Однако, нельзя пройти молчанием и Михаила Федоровича, хотя бы он и был выдвинут честолюбием или властолюбием своей бабки: так или иначе, он все-таки является, до некоторой степени, действующим лицом в истории княжения своего отца. Но что известно о Михаиле? - Летописных указаний о нем не дошло до нас, и мы знаем его только по сказанию или повести о житии Федора, отца его, находящейся в Степенной книге. Долго ли он был или, лучше сказать, считался ярославским князем?.. Когда он умер? - Ответов на эти вопросы мы не находим ни в летописях, ни в родословных, а потому в нашем распоряжении остаются одни только предположения, которые, вообще, мало помогают делу. Впрочем, в данном случае у нас может быть только одно предположение, опирающееся на - верное или сомнительное - известие Троицкой260 летописи под 1288 г. (оно было нами приведено уже выше), из которого можно заключить, что Михаил Федорович жил не долее 1288 г. Таким образом, следующим за Федором Ростиславичем действительным владетельным ярославским князем следует считать сына его Давида.
О Давиде Федоровиче мы знаем чрезвычайно мало, так как летописные известия о нем ограничиваются только указанием года его смерти: он умер зимой 1321 г.261
Неизвестно также, на ком он был женат, так как об этом не говорят ни летописи, ни родословные. После Давида Федоровича осталось два сына: Василий, по прозванью Грозный (по другим родословным - напр. "Временника" - Грозные очи), и Михаил, первый князь моложский. Что касается брата Давидова, Константина Федоровича, то о существовании его мы знаем единственно только из преданий и житий, составленных в позднейшее уже время. Владел ли он отдельно Ярославлем, или совместно с братом своим сидел на Ярославском престоле, был ли женат, имел ли детей, когда, наконец, умер, - никаких об этом сведений до нас не дошло.
Василий Давидович Грозный 1321 ум. 1345
Василий Давидович жил в то переходное, тяжелое время, когда Москва, как теперь кажется, тихо и почти незаметно, а на самом деле весьма энергично и сознательно стремилась к материальному своему усилению на счет своих же соседей; когда она - так сказать - начала впиваться в отдельные, раздробленные и, поэтому, сравнительно, маленькие организмы удельных княжеств262. Грубая по теперешним понятиям, но по тогдашним - верх дипломатического искусства, политика московских князей стремилась к известной цели, и ради ее никого и ничего не щадила. Нужно было, чтобы в северо-восточной Руси был один хозяин - все равно: для борьбы ли с татарами, со своим ли братом, наконец с Литвой, - во всяком случае, необходимо было, чтобы силы не были раздроблены. Представлялся вопрос не только об уничтожении татарского ига, но и о том, кому господствовать в восточной Европе: Литве ли (одной, или совместно с Польшей), - или Руси. Mocковские князья раньше других поняли это и неуклонно и сознательно начали стремиться к собиранию Руси воедино, начали теми или иными средствами присоединять к Москве мелкие русские княжества.
Василию Давидовичу на первых же порах его княжения пришлось также испытать на себе тяжелую руку московского князя.
В первый раз имя Василия Давидовича появляется на страницах летописей под 1339 г. Но одно событие, касающееся Ярославля, произошло и раньше показанного года, уже при Василии Давидовиче, который, впрочем, не упомянут летописцами при передаче ими этого факта. Именно: в 1322 г. Иван Данилович Калита, находившийся тогда в борьбе с князем тверским, пришел из Орды с послом Ахмылом, который "много сотвори пакости по Низовской земли" и, между прочим, взял тогда же Ярославль и ушел в Орду с большим полоном263.
Иван Данилович, настойчиво преследуя свою цель по отношению к удельным князьям - держать их в своих руках - стремился в особенности сломить князя тверского, как единственного серьезного соперника Москвы. В 1339 г. он отправился в Орду вместе со старшими сыновьями своими, чтобы задобрить хана и при его посредстве смирить непокорных князей. "По думе" Калиты в Орду позваны были Александр Михайлович тверской и Василий Давидович ярославский, зять Калиты.
Когда помянутые князья, к которым примкнул и кн. Романчук белозерский (Роман Михайлович), отправились на призыв хана, Иван Данилович выслал отряд в 500 человек, чтобы перехватить Василия Давидовича; но последний отбился от этого отряда и благополучно прибыл в Орду. Что же мог означать этот последний поступок Калиты? Хотел ли он на этот раз смирить только ярославского князя? Кажется, что одинаковое отношение московского князя к тверскому и ярославскому тесно соединило этих последних; и в данном случае не опасался ли Калита, чтобы совместные и одновременные действия обоих названных князей в Орде не повели к нежелательному для него обороту дела? Это предположение кажется нам единственным, близким к истине264.
В 1340 г. умер Иван Данилович Калита, и князья северо-восточной Руси отправились в Орду, чтобы выслушать волю хана относительно замещения великокняжеского стола265. В летописях есть указания на то, что кроме старшего сына Калиты Семена, были и другие претенденты на великокняжеский стол. По смерти Калиты, по известию летописи, "сопрошася князи русстии о великом княжении", именно: Константин Михайлович тверской, Василий Давидович ярославский и Константин Васильевич суздальский, которые, по словам летописцев, и "поидоста о великом княжении во орду"266.
Впрочем, все старания названных князей не увенчались успехом, так как Калита уже подготовил твердую почву в Орде для своих преемников, и Семен по воле ханской объявлен великим князем. В том же 1340 г. у Семена Ивановича, вследствие несправедливых действий его же чиновников в Торжке, при сборе дани, вышел раздор с Новгородом, так что великий князь вынужден был прибегнуть к оружию, и все три князя, его соперники: два Константина, суздальский и тверской, и Василий Давидович ярославский должны были принять с ним участие в этом походе267.
О дальнейшей деятельности кн. Василия Давидовича летописи умалчивают, отмечая только год его смерти, последовавшей зимой 1345 г.268
По некоторым известиям, Василий Давидович был женат на дочери князя московского Ивана Даниловича Калиты, Евдокии (ум. 1342), от брака с которой имел сыновей: Василия, Глеба и Романа269.
Василий Васильевич 1339-1380
По смерти Василия Давидовича в Ярославле сел старший сын его Василий. Летописные известия об этом князе весьма скудны270: так, есть известия, что в 1364 г. Ростовскую землю, а следовательно и Ярославль, посетила так называемая черная смерть, а в 1372 г. Ярославль взят был новгородцами (вероятно, новгородской вольницей271). Занося эти известия на страницы летописей, бытописатели ничего, однако, не говорят о самом князе ярославском.
Борьба между Москвой и Тверью, начавшаяся еще при внуках Невского, продолжалась и при праправнуках его. В 1375 г. великий князь московский Димитрий Иванович предпринял поход на Тверь; под его знаменами собрались вcе удельные князья, в числе их и Василий Васильевич ярославский с братом своим Романом272. У наших историков были под руками источники, по которым Василий Васильевич участвовал и в 1380 г. в знаменитой Куликовской битве, действуя на левом крыле273.
Неизвестно, когда умер Василий Васильевич, неизвестно и то, на ком он был женат. После него остались следующие сыновья: Иван и Федор - князья ярославские, - Семен и Димитрий, из которых первый начал собою ряд удельных князей новленских, а второй - заозерских, и Иван-Воин, называемый в родословных князем ярославским.
Глеб и Роман Васильевичи 1340-1380
До нас не дошло известий о времени кончины Василия Васильевича и его братьев, Глеба и Романа; не знаем даже, кто из них умер последним. Таким образом, сам собою является вопрос о том, кто же был непосредственным преемником Василия, кто после него занимал Ярославский стол? Старший ли сын его Иван или кто-нибудь из братьев? - Неизвестно, а потому мы и сообщим о последних все, что до нас дошло.
Глеб Васильевич известен нам только по родословным, из которых видно, что от брака с неизвестной он имел трех сыновей, князей ярославских: Ивана, Федора и Константина, по прозванию Шаха, родоначальника князей Шаховских274.
О Романе Васильевиче знаем несколько более. В летописях о нем сохранилось два известия, - именно, что он вместе с старшим братом своим участвовал в походе великого князя Димитрия Ивановича на Тверь в 1375 г.275, а в 1380 г. бился с татарами на Куликовом поле, кажется, вместе с младшим из своих сыновей, Андреем276.
По родословным у Романа Васильевича были сыновья: Иван (по прозванию Неблагословенный Свистун), Димитрий277, Василий, Даниил, Илья и Андрей; все они в родословных названы князьями ярославскими.
Владели ли какими-нибудь уделами Глеб и Роман в то время, когда старший брат их сидел в Ярославле? Относительно этого вопроса имеются некоторые указания. По родословным Роман "поставил город Романов во имя свое". Таким образом, можно почти утвердительно сказать, что Роман получил в удел земли вверх по Волге, по направлению к Шексне, а также земли и на самой Шексне. Заключить об этом можно из того, что внук его Афанасий-Андрей Иванович от удела своего, бывшего на Шексне, получил и прозвище Шехонского; наконец, потомки Романа владели и Кубеною; впрочем, неизвестно, самому ли Роману она досталась, при наделе его, или же приобретена впоследствии, напр., посредством какого-нибудь брака, как посредством брака она и отошла потом от князей Деевых к князьям Заозерским. Надобно полагать, что упомянутые кн. Деевы имели удел неподалеку от Ярославля, где и в настоящее время есть село Диевы городищи, бывшее, по существующему преданию, центром удела названных князей278. Если, таким образом, принять за положительное, что младший из братьев владел уделом, то уже само собой разумеется, что и средний из братьев, Глеб, должен был получить во владение какие-либо земли. Так, по некоторым указаниям, удел Глеба был также на реке Шексне. Кроме того, в Даниловском уезде и теперь еще есть село Шахово, которое прямо указывает своим названием на кн. Шаховских, происходящих от Глеба Васильевича279. Имея свои уделы или наделы, оба брата, тем не менее, именовались князьями ярославскими, а не по названиям своих уделов. Но значит ли это, что они в собственном смысле были ярославскими князьями, т. е. были владетельными князьями Ярославля? Нет, так как известно, что весьма многие из князей, именовавшихся ярославскими, никогда не занимали Ярославского стола, а назывались так только потому, что или не имели в своих уделах более или менее порядочных центров, по которым могли бы называться, или же по другим каким-нибудь причинам оставались с родовым княжеским прозвищем.
Впрочем, несмотря на то, что Глеб и Роман имели свои наделы, оба названные князя имели полную возможность быть на Ярославском столе по смерти своего старшего брата: это был бы естественный порядок наследования старшего стола в старшей линии потомков Всеволода. Таким образом, вопрос о том, кто после Василия Васильевича владел Ярославским княжением, зависит от решения другого вопроса: кто из братьев пережил Василия Васильевича? Но так как для решения последнего вопроса нет данных, то мы, по необходимости, должны оставить этот вопрос открытым.
Иван Васильевич 1373 ум. 1426
Этот ярославский князь появляется на страницах летописей с 1410 г. В это время Даниил и Иван Борисовичи нижегородские напрягали все свои силы, чтобы добиться отчины своей, Нижнего Новгорода.
В борьбе своей с великим князем московским, борьбе, бывшей названным князьям не под силу, они обращались то к татарам, то к другим инородцам: так, в 1410 г. Даниил Борисович и брат его явились в Нижегородскую область с князьями болгарскими, жукотинскими и мордовскими. Великий князь Василий Димитриевич выслал против них брата своего Петра, с которым были князья ярославские, ростовские и суздальские. Сеча была злая, по замечанию летописца, а Борисовичи "сташа на костех"280.
В следующем 1411 г., 17-гo января, Иван Васильевич справил свадьбу дочери своей Маpии, выданной им в замужество за кн. Александра Федоровича микулинского, а в 1412 г. ярославский князь был в Орде.
В начале XV в. в Орде произошли важные перемены. Булат свергнут был Темиром, который, прогнав известного Едигея, державшего в своих руках предшествовавших ханов, к Черному морю, в свою очередь должен был уступить власть сыну Тохтамыша Зелени-Салтану, другу Витовта, врага вел. кн. московского и друга исконного соперника московского властителя, князя тверского. Великий князь Василий Димитриевич, около 20-ти лет уже не бывавший в Орде и отказывавший даже в дани татарам, проведав о намерении тверского князя ехать в Орду, решился, в 1412 г., лично отправиться на поклон к хану с целью, конечно, заручиться благорасположением к себе последнего и устранить возможные наветы своих врагов282. В этой поездке московскому князю сопутствовал, между прочими, и ярославский князь Иван Васильевич.
После известия об этой поездке Ивана Васильевича в Орду, имя его не встречается на страницах летописей в продолжение целых 12-ти лет. Только за два последних года жизни Ивана Васильевича он два раза отмечен отечественными летописцами, и в первый раз в 1425 г. В этом году против только что занявшего великокняжеский московский стол Василия Васильевича выступил, как известно, дядя его, Юрий Димитриевич галицкий. Митрополиту Фотию выпал жребий примирить дядю с племянником и убедить первого не к перемирию, а к вечному миру. Отправившись с этою целью в Галич, митрополит 23-го июня прибыл в Ярославль и здесь ужинал у кн. Ивана Васильевича, вместе с присутствовавшими родичами последнего. Ярославские князья упрашивали владыку отслушать у них на следующий день (Рождество Иоанна Предтечи) литургию, но митрополит, вероятно, торопясь скорее выполнить возложенное на него поручение, немедленно отправился в Галич283. Во второй раз имя Ивана Васильевича занесено в летописи в 1426 г., когда на Руси, не в первый уже раз, появилась черная смерть. Хотя в летописях и не сказано, что Иван Васильевич умер именно от этой болезни, но едва ли можно сомневаться в том, что именно она была причиной его смерти284.
От брака с неизвестной285 Иван Васильевич имел следующих сыновей: Романа, Александра, Василия, Якова-Воина, Семена и дочь Маpию, бывшую в замужестве за кн. Александром Федоровичем микулинским286.
Федор Васильевич XIV-XV в.
После Ивана Васильевича ярославским княжеством владел следующий за ним брат его, Федор Васильевич.
Этот князь известен нам только по родословным, из которых видно, что - от брака с неизвестной - он имел единственного сына Александра, по прозванию Брюхатого, бывшего последним владетельным князем ярославским287.
Александр Федорович Брюхатый 1420 ум. 1471
В первый раз мы встречаем имя Александра Федоровича на страницах летописей под 1436 г. В это время шла упорная борьба между вел. кн. Васильем Васильевичем и двоюродным братом его, Васильем Юрьевичем Косым, кн. галицким. Еще раньше, в 1433 г., Василий Косой и брат его Димитрий Шемяка, оскорбленные на свадебном пиру великого князя Василия, мать которого, Софья Витовтовна, сорвала с Косого драгоценный пояс, бежали из Москвы в Галич и по пути зашли в Ярославль, разграбили город и похитили также "казны всех князей" (ярославских)288. Кто в это время был князем в Ярославле - Федор ли Васильевич, или же сын его Александр, - неизвестно289. Впрочем, через два года после описанного события в Ярославле уже сидел Александр Федорович.
Потерпев, в 1435 г., поражение под Ярославлем290, Василий Косой бежал в Кашин, отсюда - к Вологде и, наконец, в Кострому, где начал собирать войска, послав, между прочим, и за вятчанами, которые вскоре и явились на его зов. Между тем, великий князь также выступил в поход против Косого. Василий Юрьевич, готовясь к битве, послал на судах к Ярославлю отряд вятчан в числе 400 человек. Предупрежденный об этом движении врагов, Александр Федорович, согласно приказанию великого князя, стал в судах с ярославцами и угличанами, в количестве 7000 человек, у Ярославля, в устье р. Которосли. Вятчане, доплыв до устья р. Туношны (в 26 верстах от Ярославля), не решились далее идти, вероятно, узнав, что невдалеке стоит сильный противник. Оставив свои суда у Туношны, они пешими отправились на соединение с кн. галицким, но узнав на пути от бежавших с бою, что галицкие полки побиты, а сам кн. Василий Косой взят в плен, пустились в обратный путь, вниз по Которосли. Встретив по дороге одного монаха, плывшего вверх по реке, вятчане спросили его, где стоит князь Александр; монах, думая, что это - княжеские люди, сказал вятчанам место стоянки ярославского князя: тогда эти последние решились на отчаянное предприятие: схватить князя Александра Федоровича врасплох во время сна, чему немало способствовало туманное утро. Сорок смельчаков вятчан незаметно пробрались к княжескому шатру, схватили князя и княгиню и на княжеских же судах стали переправляться на противоположный берег Волги.
Воины кн. Александра, пробудившись, в беспорядке бросились к оружию, хватали копья, луки и стрелы и метали их в удалявшихся вятчан. Последние, подняв топоры и копья над головами пленников, угрожали, что, если хоть одна стрела будет пущена ярославцами, князь и княгиня будут убиты. Переправившись на другой берег Волги, вятчане согласились на выкуп в 400 рублей; но, получив этот выкуп, они не освободили пленников, а увезли их в Вятку. В мае месяце того же года вел. кн. Василий Васильевич, узнав о таком вероломном поступке союзников Косого, приказал ослепить последнего. Между тем, вятчане, видя, по последующим событиям, что сила остается на стороне великого князя и что им бесполезно и опасно держать у себя пленников, отпустили их домой291.
В 1463 г. случилось два важных события, касающихся исключительно Ярославля: во-первых, обретены мощи предков Александра Федоровича, Федора Ростиславича Черного и детей его, Давида и Константина292; во-вторых, благодаря хлопотам великокняжеского дьяка Алексия Полуектова, ярославские князья уступили вотчины свои, конечно, за соответственное вознаграждение, великому князю293.
Александр Федорович скончался в Ярославле 17-го апреля 1471 г. и погребен в Спасо-преображенском монастыре294. От брака с неизвестной он имел сына Даниила, по прозванию Пенко, бывшего уже московским боярином. Он был родоначальником угасшего рода князей Пенковых.
Нам остается сделать общее замечание относительно прочих князей ярославских, не занимавших Ярославского стола, но и не носивших прозвищ по своим уделам.
Ярославское княжение начало дробиться с детей Давида Федоровича. Давид Федорович, как мы видели, имел друх сыновей, из которых Василий Грозный (или Грозные очи), как старший, занял Ярославль, а младший, Михаил Давидович, получил в удел Моложскую область. Ярославль до конца своего самостоятельного существования оставался в потомстве старшего из братьев - Василия, а Молога - в потомстве младшего Михаила. Таким образом, из прежде единоцелого Ярославского княжества образовалось как бы два центра, из которых, в свою очередь, выделились более мелкие самостоятельные единицы. С образованием мелких уделов, князь Ярославля, как главного центра, по отношению к другим князьям, стал называться великим: уже Василий Давидович называется великим князем ярославским295. Василий Давидович занимал главный стол до своей смерти, т. е. до 1345 г.; затем Ярославский стол был занят старшим сыном его, Василием, у которого было два брата, Глеб и Роман. Несомненно, что эти последние имели также наделы, но по неизвестным причинам не приняли прозвищ по своими уделам, почему и считаются князьями ярославскими. Как уже нами было замечено, год смерти старшего из сыновей Василия Грозного, Василья Васильевича, неизвестен, как неизвестны также годы кончины и братьев его, а потому и нельзя с достоверностью сказать, кто после Василья Васильевича занимал главный стол Ярославского княжества: сын ли его, Иван большой Васильевич, или который-нибудь из его братьев. Кажется, можно принять за несомненное, что Глеб умер раньше обоих своих братьев, в виду того обстоятельства, что он не упоминается в числе князей, принимавших участие в походе на Тверь (1375 г.) и в Куликовской битве (1380 г.), между тем как старший и младший братья участвовали в этих походах. Если Роман и занимал Ярославский стол (чего, впрочем, ниоткуда не видно), то, во всяком случае, после него в Ярославле сидел сын Василья Васильевича, Иван большой, княживший до 1426 г. Затем в 10-летний промежуток времени, до 1436 г., летописцы ничего не говорят о ярославском князе. Можно, однако, считать за достоверное, что в указанный промежуток времени в Ярославле сидел Федор Васильевич, братья которого уже имели собственные уделы. Между прочим, доказательством этого может служить жалованная (на земли) грамота (1497 г. августа 9-го) внука Федорова, Даниила Александровича Пенка - Спасокаменному монастырю296, которая начинается следующими словами: "По деда своего грамотам, князя Федора Васильевича, и по отца своего грамотам, князя Александра Федоровича" и проч. Очевидно, что монастырю жаловались земли, принадлежавшие ярославским князьям, каковыми несомненно были Александр Федорович и отец его. Кроме того, в некоторых родословных (напр., в родословных "Временника") прямо говорится, что Федор "был после отца своего на княжении на Ярославле"297. - Вот в каком преемстве переходил главный стол Ярославского княжества в старшей линии потомства Давида Федоровича. Как выше уже было замечено, из семейства ярославских (великих) князей выделились более мелкие самостоятельные князья, как Новленские и др., о которых, впрочем, речь еще впереди. Но кроме таких князей, носивших прозвища по своим уделам, было еще много князей, не занимавших, как выражаются родословные, "большаго княжения", т. е. самого Ярославля, но не имевших прозвищ и по своим уделам, а остававшихся с родовым прозвищем вообще ярославских князей. В виду того, что эти князья известны нам исключительно по родословным, в которые, притом, занесено только известие об их существовании и продолжении от них потомства, о каждом из них в отдельности говорить мы не будем, а сделаем им только перечень, для того чтобы показать, от кого какие княжеские фамилии происходят. - Так как о всех внуках Давида Федоровича мы уже говорили выше, то начнем прямо с его правнуков. Заметим, что для порядка и наглядности мы будем перечислять всех детей его правнуков, не исключая и тех, которые занимали Ярославский стол, так как и от них непосредственно произошли некоторые княжеские фамилии.
У старшего сына Василия Давидовича Грозного, Василья Васильевича, было пять сыновей: 1) Иван большой и 2) Федор, один после другого занимавшие Ярославский стол; 3) Семен новленский; 4) Димитрий заозерский и 5) Иван-Воин ярославский, умерший бездетным.
У Ивана большого Васильевича было также пять сыновей: 1) Роман, 2) Александр (воевода, убитый в 1455 г. в битве с казанцами на Арском поле), не оставивший после себя потомства, 3) Василий (все три прозывались кн. ярославскими), 4) Яков-Воин (ум. 1455) и 5) Семен, кн. Курбские, о которых будем говорить ниже, и дочь Мария, бывшая за кн. Александром Федоровичем микулинским.
У Романа Ивановича было четыре сына: 1) Федор, 2) Лев, 3) Петр, умерший бездетным, и 4) Семен (боярин ум. 1502), князья ярославские.
Старший сын кн. Федора Романовича, Федор Федорович, по прозванию Алабыш, был родоначальником угасших князей Алабышевых; второй, Василий Мамон, умер бездетным; третий и последний, Александр, по прозванию Аленка, был родоначальником угасших князей Аленкиных.
Из детей Льва Романовича отметим одного Михаила, по прозванию Троекура, который был родоначальником угасших князей Троекуровых. Один из сыновей Михаила, Семен, носил прозвище Тюмень; от этого-то Семена Тюменя некоторые298 позднейшие родословные (самопроизвольно) производят князей Тюменских299.
У Семена Романовича было три сына: Константин, по прозванию Сисей, Петр Кривой и Иван Семейка (ум. 1514 под Оршей). Из них старший, Константин, был родоначальником угасших князей Сисеевых.
Некоторые родословные производят от внука кн. Давида Федоровича, Василья Васильевича, - одни от старшего сына его Ивана, другие - от второго сына, Федора, - князей Романовичей; позднейшие же родословные производят этих князей от кн. Романа Ивановича300.
У Василья Ивановича, Романова брата, было три сына (по некоторым родословным: 1) бездетный Юрий, 2) Даниил, отец Давыда Хромого, и 3) Василий, по прозванию Шастун (прибавляют еще бездетного Федора). Василий Васильевич Шастун (боярин, ум. 1495) был родоначальником угасших князей Гагиных и Шастуновых. Старший сын его Петр имел прозвище Великого, почему потомки его писались князьями или Гагиными, или Великогагиными.
У второго внука Василия Грозного, от второго его сына, у Федора Васильевича был единственный сын Александр Федорович Брюхатый, последний владетельный князь ярославский301. Единственный сын Александра Даниил, по прозванию Пенко (боярин, ум. 1520), был родоначальником угасших князей Пенковых302.
Остальные внуки Василия Грозного, сыновья Василия Васильевича - Семен и Димитрий - занимали самостоятельные уделы. Самый же младший из его внуков, Иван-Воин, известный под родовым прозвищем кн. ярославского, умер бездетным.
У брата Василья Васильевича, Глеба Васильевича ярославского, было три сына: Иван, Федор и Константин ярославские.
Дети Ивана Глебовича: Василий, Михаил, Федор и Роман известны под общим родовым прозвищем князей ярославских.
Федор Глебович имел троих сыновей: Семена, по прозванию Щетину, Ивана Засеку и бездетного Федора, князя ярославского303.
У Семена Щетины было два сына: Василий Щетинин, родоначальник князей Щетининых, и Владимир, по прозванию Темносиний.
У Владимира Семеновича было два сына: Василий Темносиний, младший сын которого, Петр, по прозванию Засека, был родоначальником старшей ветви угасших князей Засекиных, и Дмитрий, по прозванию Сандырь, родоначальник угасших же князей Сандыревых.
У второго сына Федора Глебовича, у Ивана Засеки, было четыре сына, из которых от каждого произошли княжеские роды: Иван старший Засекин, по прозванию Бородатый Дурак, был родоначальником второй угасшей ветви князей Засекиных; второй сын, Дмитрий Засекин-Солнце - родоначальник князей Солнцевых и Солнцевых-Засекиных; Иван младший Засекин-Жировой, родоначальник угасших князей Жировых-Засекиных, и, наконец, Давид, родоначальник младшей ветви князей Засекиных. От третьего сына Глеба Васильевича, Константина, по прозванию Шаха, происходят князья Шаховские.
Перейдем теперь к потомству третьего сына Василия Грозного, Романа Васильевича, у коего было шесть сыновей: Иван, по прозванию Неблагословенный Свистун, Димитрий, Василий, Даниил, Илья и Андрей, князья ярославские. Из них последние два не имели потомства.
У старшего сына Романа, у Ивана Романовича, было два сына: Федор, прозванием Мортка - родоначальник князей Морткиных и угасших князей Бельских (происшедших от его правнука, кн. Василия Ивановича), и Афанасий-Андрей Шехонский, родоначальник князей Шехонских (о которых будем говорить ниже).
У Димитрия Романовича было два сына: Иван и Василий, князья ярославские. Старший Иван, по прозванию Дей, был родоначальником угасших князей Деевых.
У четвертого Романова сына, у Даниила Романовича, было два сына: Лев, по прозванию Зубатый, и Василий Ухорский. Младший из братьев, Василий, занимал самостоятельный удел, и о нем будет сказано ниже; что же касается старшего брата, кн. Льва Зубатого, то он был родоначальником: а) князей Векошкиных, ныне старшей ветви рода князей Львовых; б) угасших князей Зубатых и в) князей Луговских, ныне младшей ветви рода князей Львовых.
В числе перечисленных князей, как мы видели, мнoгиe занимали самостоятельные уделы; но о большинстве из этих князей нам ничего неизвестно, что касается их уделов. Некоторые из этих последних князей, носивших родовое прозвище кн. ярославских, еще ранее полного падения самостоятельности Ярославского княжества, находились уже в службе у московских великих князей: так, Иван Федорович Засека, правнук Bаcилия Грозного, а также Александр и Яков-Воин Ивановичи, дети Ивана большого Васильевича, были воеводами московских полков в походе на Казань и пали на Арском поле в 1455 году304. - Мы уже имели случай заметить выше, что даже Александр Федорович Брюхатый назван у С. М. Соловьева московским воеводой еще в то время, когда он был самостоятельным князем Ярославля, причем историк ссылается на Разрядные книги Московского Архива Министерства Иностранных Дел. Если приведенное историком указание справедливо, то тем более надобно допустить, что и мелкие князья удельные, сохраняя свои уделы, могли в то же время находиться на московской службе. Но были ли в таком положении и упомянутые князья ярославские, Александр и Иван-Воин Ивановичи? Во всяком случае, это - вопрос любопытный, но, сколько нам известно, еще никем, кажется, не затронутый, - по крайней мере, не дал отдельного исследования.
Б. Уделы, выделившиеся из Ярославского княжества
Из Ярославского княжества, с начала XIV в., начали выделяться мелкие княжества, и прежде всех выделилось княжество Моложское.
Моложский край издавна принадлежал ростовским князьям, как это видно, между прочим, из эпизода борьбы великого князя киевского Изяслава Мстиславича с Юрием Долгоруким. В 1149 г. Изяслав Мстиславич с новгородцами, псковичами и корелами внес огонь и меч в Ростовскую землю: от устья р. Медведицы силы его направились к Угличу и далее, к устью р. Мологи, предавая огню и мечу города и селения, встречавшиеся на пути305. В 1149 г. Молога упоминается в первый раз, и если Изяслав опустошал этот край, то опустошал как принадлежность врага своего, Юpия. В 1218 г., как мы уже видели, Константин Всеволодович отдал этот край вместе с Ярославлем второму сыну своему, Всеволоду-Ивану. Правнук этого последнего (по женской линии), Давид Федорович (ум. 1321), оставил, как известно, двух сыновей, из которых старший занял Ярославль, - а младший, Михаил, получил в удел Моложский край. Таким образом, с Михаила и начался ряд удельных моложских князей.
О том, где Михаил Давидович, по получении удела, поселился, мы, собственно, ничего не знаем. Известно только, что в среднем и нижнем течении Мологи и далее, вверх по течению Волги, и в то уже время было немало поселений; в одном из этих селений, вероятно, и имел свое местопребывание первый удельный моложский князь. Только впоследствии, уже во второй половине XIV в., мы встречаем упоминание и о городе Мологе, - именно: в 1371 г., находившийся в сильной вражде с вел. кн. московским Димитрием Ивановичем, князь Михаил тверской, пользуясь отъездом своего соперника в Орду, бросился на Кострому, но "не дошед са, възвратися и взя город Мологу и огнем пожже"306, уже как главный город удела моложского князя, союзника кн. московского. Таким образом, по имеющимся данным можно предполагать, что на месте нынeшнего города Мологи, может быть еще много ранее XIV в., было селение, получившее потом название Мологи, и что в нем-то именно и поселился Михаил Давидович. Из Книги Большого Чертежа мы узнаем, что при ycтье Мологи был в XIV в. Холопий монастырь, получивший свое название от бывшего там же Холопьего городка, славившегося своей ярмаркой и известного нам из духовной вел. кн. Ивана III Васильевича307.
Перейдем теперь к небогатым фактами биографиям князей мелких ярославских уделов.
1. Моложский удел
а) Собственно Моложские князья
Михаил Давидович 1321-1362308
О годе рождения Михаила Давидовича известий до нас не дошло; не знаем также и о времени получения им в удел от отца Моложского края309. Только один факт из его жизни занесен в наши летописи. В 1361 г. в северо-восточной Руси шла упорная борьба за великокняжеский стол между наследником великого князя московского Ивана Ивановича Димитрием и суздальским князем Димитрием Константиновичем, около которых группировались тогдашние более мелкие удельные князья. В то же время в Орде происходили постоянные мятежи и убийства: так, один из татарских полководцев, Хидырь, кочевавший за Уралом, убив Навруса и царицу Тайдулу, сделался ханом; но, в свою очередь, и сам был убит сыном своим, Темирхожей. В седьмой день царствования Темирхожи "темник его Мамай замяте всем царством его". Последний провозгласил ханом какого-то Авдула и, по убиении Темирхожи, ушел на правый берег Волги, между тем как и в Cаpае явился, в свою очередь, хан Мурут, брат Хидыря. В этом-то году был в Орде Димитрий Иванович московский, который выехал оттуда до убиения Хидыря; другие же князья, как-то: Димитрий Константинович суздальский, тогда еще великий князь, старший брат его Андрей, кн. Константин ростовский и Михаил Давидович моложский310 поехали в Орду позднее и прибыли туда уже тогда, когда Хидырь был убит и в Орде поднялась всеобщая, как характерно выражаются летописи, "замятня". Князья поспешили удалиться от этой опасной бури; но некоторые все-таки дорого поплатились, напр., князья pocтовские, которые были совсем ограблены. Трудно объяснить, зачем Михаил Давидович ездил в Орду, и вместе ли с упомянутыми князьями, или только одновременно. Предположить, что он был на стороне князя суздальского, также невозможно, потому что еще с Ивана Калиты ярославские князья, волей-неволей, должны были стать под руку князя московского. Вероятнее всего, что Михаил моложский ездил к Хидырю с дарами, как к новому хану, и, вероятно, "про свою отчину", как выражаются летописи311, чего не успел, почему-либо, сделать раньше.
По родословным книгам Михаил Давидович имел, от брака с неизвестной, трех сыновей: Федора, Ивана и Льва, князей моложских.
Федор Михайлович 1355 ум. 1408 г.
После Михаила Давидовича на Моложском уделе сидел старший сын его Федор, который в первый раз упоминается в летописях под 1375 г. В этом году, вместе со своими двоюродными братьями, Василием и Романом Васильевичами, князьями ярославскими, Федор Михайлович принимал участие в походе вел. кн. Димитрия Ивановича на Тверь312. Затем, в 1380 г. он участвовал в Куликовской битве, занимая место на левом крыле313.
Федор Михайлович скончался в 1408 г. апреля 6-го, приняв перед смертью иноческий чин с именем Феодорита314, и погребен в Моложской соборной церкви.
От брака с неизвестной он имел сыновей: Василия, кн. моложского, род которого прекратился на сыне его Димитрии Слепом, - Семена, кн. сицкого (или ситского), родоначальника угасших князей Сицких, - Димитрия, прозванием Перину, князя моложского, родоначальника угасших князей Моложских, - Ивана, кн. Прозоровского, и дочь, неизвестную нам по имени, выданную в июне 1397 г. в замужество за кн. Александра Ивановича тверского315.
Димитрий Федорович Перина 1408...
Определить старшинство сыновей Федора Михайловича весьма трудно в виду того, что родословные не согласны между собою как относительно числа их, так и их порядка по старшинству. Постараемся, однако, насколько возможно, ориентироваться в этом темном вопросе.
В виду того, что Семен и Иван имели волости, а потому и не могли занимать Мологи, нам остается только решить вопрос, кто из остальных сыновей Федора Михайловича занимал после него Мологу, Василий или Димитрий? Если Василий был старшим, каковым он является в большинстве родословных, то после Федора Михайловича Моложским княжением владел он. Впрочем, pешeниe этого вопроса зависит от решения другого вопроса: когда умер Василий? А мы не знаем года смерти Василия. Таким образом, остается считать за несомненное, что Димитрий Федорович занимал Моложский стол или непосредственно после отца, или же после Василия; это тем более верно, что собственно по родословным он был родоначальником угасших князей Моложских.
Димитрий Федорович известен нам только по родословным; из этих же последних мы узнаем, что у него был единственный сын Петр, со смертью которого прекратилась самостоятельность Моложского удельного княжества, а со смертью детей его - и род князей Моложских.
По присоединении к Москве, Молога оставалась в составе великого княжества, до самых первых годов XVI века. Иван III Васильевич (ум. 1506), в своем духовном завещании, отдает одному из сыновей своих, Димитрию Жилке: Углич, Устюжну, Зубцов и другие города, в том числе и Мологу316. По смерти же князя Димитрия Ивановича Жилки, Молога уже навсегда вошла в состав великого княжества Московского.
аа) Удельные князья моложские, не занимавшие Мологи
Иван Михайлович ум. 1380
Прямых указаний на то, какие вотчины получили в удел младшие сыновья Михаила Давидовича, Иван и Лев, мы не имеем317. Впрочем, по имеющимся данным, можно утверждать, что они владели теми участками, которые потом передали своим сыновьям. Так, Глеб Иванович владел Шуморовым, которое несомненно перешло к нему от князя Ивана Михайловича. Об единственном сыне Льва Михайловича, Андрее, в родословных замечено, что он служил вел. кн. тверскому Борису, "потому, - прибавлено в некоторых родословных, - вотчины отстал"318, т. е. лишился, что совершенно верно, так как он ушел в землю совершенно отдельного самостоятельного князя, не бывшего под рукой великого князя московского. - Другой вопрос - считать ли этих князей владетельными? Со своей стороны, мы не видим никаких оснований, в виду которых нельзя было бы считать их за князей владетельных. Правда, они не носили прозвищ по своим уделам, не могли, вероятно, и чеканить монету (по бедности своих уделов), - но что ж из этого? Это значит только, что они, обладая правами князей владетельных, не могли только в достаточной мере проявить их.
Об Иване Михайловиче нам известно только то, что он участво-вал в Куликовской битве, в которой и пал319.
По родословным у князя Ивана Михайловича было три сына: Андрей, кн. моложский, поколение которого пресеклось сыном его Семеном, иноком Троице-Сергиева монастыря320, - Глеб, князь Шуморовский, и Федор, прозванием Ушатый, родоначальник угасших князей Ярославских-Ушатых. Андрей и Федор, известные нам только по родословным, должны считаться еще владетельными князьями; но дети их едва ли были владетельными. О сыне Андрея мы уже говорили, - что же касается князя Федора, то у него было шесть сыновей: Василий, прозванием также Ушатый, Константин, Иван Лапун, Иван Бородатый, Юрий и Петр. У старшего из них, у князя Василия, был, между прочим, сын, именовавшийся также Василием (по прозванию Чулок), который служил при царе Иване Васильевиче в окольничих.
Лев Михайлович ум. 1369
Говоря об Иване Михайловиче, мы говорили вместе с тем и о младшем его брате, кн. Льве Михайловиче. Здесь добавим только, что Лев Михайлович упоминается в летописи всего один раз под 1369 г., по случаю кончины его321.
У Льва Михайловича, по родословным, был единственный сын Андрей, прозванием Дуло, не бывший уже удельным князем322, родоначальник князей Дуловых.
б) Князья Сицкие XIV-XV в.
Как Ярославское княжество некогда выделило из себя княжество Моложское, так и это последнее, в свою очередь, выделяло из себя более мелкие удельные княжества. Прежде всех323 выделилось из Моложского княжества княжество Сицкое (или Ситское), так названное по волости на р. Сити, землями по которой владели названные князья Сицкие.
Первым князем сицким был сын второго удельного князя моложского Федора Михайловича, Семен.
Семен Федорович известен нам только по родословным, из которых видно, что он имел двух сыновей: бездетного Бориса, убитого в битве с казанцами в 1445 г., при Суздальском Спасо-Евфимьевом монастыре, и Петра. Потомство князей Сицких пошло от Петра, правнук которого, кн. Василий Андреевич, боярин и воевода (ум. 1578, под стенами Вендена), был женат на Анне Романовне Юрьевой-Захарьиной, сестре супруги царя Иоанна Грозного, царицы Анастасии Романовне324.
в) Князья Прозоровские XIV-XV в.
Вторым, по старшинству, выделившимся из Моложского княжества, было княжество Прозоровское, названное так по главному центру своему, селению Прозорову325.
Первым удельным князем Прозоровским был один из сыновей Федора Михайловича - Иван. Этот князь известен нам только по родословным, из которых видно, что он имел двух сыновей: Юрия и Андрея, бывших еще удельными князьями. Они известны также только по родословным326. Дети их уже не были удельными князьями. Юрий имел двух сыновей: Федора, родоначальника угасших князей Судцких, и Андрея, прозванием Баклашку. У брата Юрьева, Андрея, от которого пошли князья Прозоровские, было три сына: Михаил, прозванием Лугвица, Иван и Федор.
Потомство князей Прозоровских в мужском колене прекратилось в шестидесятых годах текущего cтoлетия. Дочь фельдмаршала кн. Александра Александровича Прозоровского (ум. 1809), княжна Анна Александровна, была в супружестве за егермейстером, кн. Федором Сергеевичем Голицыным. Сыну их, генерал-майору кн. Александру Федоровичу Голицыну, 10-го ноября 1854 г., высочайше дозволено принять фамилию деда по матери и потомственно именоваться князем Прозоровским-Голицыным327.
г) Князья Шуморовские XIV-XV в.
Третьим и последним уделом, выделившимся из Моложского княжества, был удел Шуморовский, так названный по селению Шуморову328.
Первым князем Шуморовским был Глеб Иванович, средний сын Ивана Михайловича, князя моложского (ум. 1380). Глеб известен нам только по родословным, из которых видно, что он имел четверых сыновей, едва ли бывших кн. удельными: Бориса, родоначальника угасших князей Шуморовских, - Семена, по прозванию Хромого, - Михаила, по прозванию Шамина, родоначальника угасших князей Шаминых, и Ивана, прозванием Голыгу, родоначальника угасших же князей Голыгиных. О двух внуках третьего Глебова сына, Михаила, Димитрии Ивановиче и Романе, в родословных ("Временника") замечено, что они "оба сбежали в Турки".
2. Новленский удел
Вторым, по времени, выделился из Ярославского княжества Новленский удел. Hазвание свое он получил, конечно, от одного из селений. Из истории основания Успенского на р. Куште монастыря видно, что уделы сыновей кн. Василия Васильевича лежали в бассейне р. Шексны и Кубенского озера. В Пошехонском уезде и теперь есть два селения, носящих названия "Новленское"329.
Первым новленским князем был третий сын кн. Василия Васильевича, Семен (1400-1440). О нем дошло до нас одно только нелетописное, впрочем, известие, именно, что он, вместе с братом своим Димитрием заозерским, помог препод. Александру, вполедствии игумену Куштскому, основать церковь и монастырь на pеке Kyште, при впадении ее в Кубенское озеро330.
От брака с неизвестной Семен Васильевич имел единственного сына Даниила и дочь Анну (ум. 1411), бывшую с 1408 (по другим с 1407 и 1409) в замужестве за Ярославом Владимировичем, кн. боровским, сыном Владимира Андреевича Храброго, отличившегося в битве Куликовской331.
Сын Семена Васильевича Даниил, известный нам только по родословным, был вторым и последним новленским князем. У него был единственный сын, Иван Юхотский, родоначальник угасших князей Юхотских332.
3. Заозерско-Кубенский удел
Димитрий Васильевич 1420-1440
Вероятно, одновременно с Новленским уделом выделился из Ярославского княжества и третий удел - Заозерский. Он получил свое название от Заозерья, под каковым названием были известны земли, прилегавшие с с.-в. и с.-з. к Кубенскому озеру, как это видно из договорной (19-го июня 1447 г.) грамоты кн. можайского Михаила Андреевича с Василием Васильевичем Темным333. Юго-восточная же часть Кубенского озера с областью р. Кубены называлась Кубенью, Кубеной, по имени помянутой реки.
По берегам Кубенского озера расположено много селений: Кубенское, Устье, Чириково и пр. Существует даже предание, что при названном озере был Кубенский-город, основанный задолго до построения Вологды334. Предание это весьма правдоподобно, если под городом разуметь городок, городец, т. е. хотя и небольшое, но укрепленное поселение. Резиденцию первого заозерского князя и видят в городке, близ устья р. Кубены, где ныне село Устье (в 50-ти верстах от Вологды). Против села Ила, при деревне Чириковой, доныне стоит часовня: здесь, по преданию, были дворы и терема князей заозерских335.
Первым удельным заозерским князем был внук Василия Грозного, четвертый сын кн. Василия Васильевича, Димитрий.
О Димитрии Васильевиче до нас дошло мало известий: так, известно, что он вместе с братом своим, Семеном новленским, помог препод. Александру основать монастырь на р. Куште. Впрочем, жития преподобного первенствующую роль в этом деле приписывают супруге Димитрия Васильевича, которую называют Маpиeй336. Затем, летописи упоминают о нем только раз, по поводу выхода его дочери за Димитрия Юрьевича Шемяку. Зимой 1436 г., готовясь вступить в брак с дочерью Димитрия Васильевича, которую новейшие родословные называют Софией337, Шемяка приехал в Москву звать на свою свадьбу (она должна была состояться в Угличе) вел. кн. Василия Васильевича. В это самое время Василий Васильевич готовился к походу против брата Шемяки, Василия Косого. Великий князь, не без некоторого основания подозревая участие своего двоюродного брата в замыслах Косого, приказал арестовать Юрьевича и до времени отправить его в Коломну338. Впрочем, брак Шемяки с княжной заозерской все же состоялся, спустя некоторое время339.
Как выше упоминалось, Димитрий Васильевич был женат на Марии, известной нам только по имени. От этого брака, по родословным, у него были сыновья: Андрей, называемый в родословных князем заозерским, - Семен, первый удельный князь кубенский, и дочь София, бывшая в замужестве за Димитрием Шемякой. По некоторым родословным (Временник) у кн. Димитрия Васильевича был еще один сын, Федор, которого считают старшим и бездетным, как и Андрея.
Так как о Федоре не вcе родословные упоминают, то надобно полагать, что он умер в младенчестве; что же касается Андрея, то о нем дошли до нас следующие, впрочем, нелетописные, известия: в 1452 г. Андрей, по одним известиям - 12-ти, по другим - 20-тилетний, пришел в Спасокаменный монастырь (на Кубенском озере) к игумену Kаccианy, постригся в монахи под именем Иоасафа и, спустя пять лет по пострижении, скончался; мощи его были положены в монастырской Успенской церкви. После пожара 1472 г. сентября 3-го, когда сгорел Спасокаменный монастырь, остатки мощей были вложены старцем Мартинианом в ковчег и положены под престол; впоследствии часть их заделана была в обложенный серебром трипядный крест, а в 1650 г. июня 1-го, по благословению архиепископа вологодского и великопермского Маркелла, мощи преподобного князя положены были в раку и поставлены в соборной Преображенской церкви у южных врат (на раке положен был и крест с мощами). После уничтожения монастыря пожаром в 1773 г., мощи св. кн. Иоасафа перенесены были в Вологду, в Духов монастырь, который с этого времени и стал именоваться, в память погоревшего, Спасокаменным340.
Мы с намерением подробно привели дошедшие до нас сведения об Андрее Димитриевиче, чтобы показать, насколько неосновательны те родословные, которые говорят, что Андрей был женат на дочери Ивана Дея, за которой в приданое получил Кубену341. Надобно полагать, что родословные смешали здесь Андрея с братом его, кн. Семеном.
Семен Димитриевич, кн. кубенский Первая половина XV в.
Мы не имеем никаких данных для определения годов кончины как Димитрия Васильевича, так и сына его Семена Димитриевича, - а потому не можем сказать, владел ли Семен Димитриевич Заозерьем преемственно после Димитрия Васильевича, или же обладал только одной Кубеной; равным образом не знаем и того, как присоединены были к Mocквe Заозерье и Кубена: в разное ли время, или же одновременно? Известно только одно, что как Заозерье, так и Кубена присоединены были к Московскому княжеству до 1447 г. Из договора Михаила Андреевича, кн. можайского, с Василием Темным видно, что великий князь еще до 1447 г. дал по половине Заозерья и Кубены кн. можайскому, оставив остальные двe половины за собой342. В частности же, относительно Кубены заметим, что она прежде была во владении потомков Романа Васильевича: по некоторым родословным, как мы уже заметили раньше, Семен Димитриевич получил Кубену вместе с рукой правнучки Романа, дочери кн. Ивана Димитриевича Дея343.
От брака с кн. Деевой Семен Димитриевич имел двух сыновей: Ивана большого и Ивана меньшого, прозванием Шолуху, умершего бездетным. Через старшего сына своего Семен Димитриевич был в свойстве с великокняжеским московским домом, так как Иван Семенович большой был женат на дочери Андрея Васильевича, князя углицкого. - Семен Димитриевич считается родоначальником угасших князей Кубенских. Дети его, конечно, не были уже удельными князьями: Иван большой Семенович был при Иване III Васильевиче в окольничих, а сыновья его - боярами при царе Иване Васильевиче Грозном344.
Выше мы сказали, что Заозерье и Кубена перешли к великому князю еще до 1447 г. Заключить это можно из того, что Василий Темный дал по половине Кубены и Заозерья кн. верейскому Михаилу Андреевичу; последний, в 1447 г., просил великого князя (чтобы избежать в своих владениях чересполосицы): вместо половины Кубены "отписати заозерьских деревень по пригожу... отписати... та сторона, которая пришла к моей (Михаила Андреевича) отчинe, к Белуозеру". В сентябре же 1448 г. Василий Темный заключил договор с братом Михаила, Иваном Андреевичем, кн. можайским; из договора видно, что Василий Васильевич дал можайскому князю Бежецкий Верх "да половину Заозерья Кубенских князей"345. Иван можайский владел половиной Заозерья до самого своего бегства в Литву, в 1454 г. Между тем, та половина Заозерья, которой владел брат его, Михаил верейский, перешла - неизвестно, каким путем - опять во владение великого князя московского. Переход Заозерья обратно к великому князю совершился до 1450 г., потому что в относящейся к этому году договорной грамоте346 Василия Темного с Михаилом Андреевичем верейским в числе волостей последнего Заозерье уже не упоминается. Впрочем, Василий Темный пожаловал в это время Михаила другими волостями: Плеском, Смоляными, Сохною, Зарыдальем и пр. Может быть, эти волости даны были Михаилу великим князем взамен Заозерья по особому договору, который не дошел до нас. В своей духовной грамоте347 Василий Васильевич дает (1462 г.) сыну своему, Андрею меньшому, Вологду с Кубеной и Заозерьем. Андрей, в свою очередь, по своей духовной348, писанной около 1481 г., отказал эти волости старшему своему брату, вел. кн. Ивану Васильевичу, за которым они и оставались до самой кончины его349. Иван Васильевич, в числе прочих многочисленных городов, завещал старшему сыну своему Василью и Кубену с Заозерьем350, и таким образом эта последняя уже навсегда слились с великим княжеством Московским.
4. Курбский удел
Яков-Воин и Семен Ивановичи ум. 1455
Позднее других из Ярославского княжества выделились уделы: Курбский, Шехонский и Ухорский.
Курбский удел получил название от главного селения своего - Курбы351.
Относительно того, кто был первым удельным князем курбским, родословные не согласны: большинство старых родословных (а новейшие, кажется, без исключения, все) считают первым курбским князем Семена Ивановича, сына Ивана большого Васильевича, кн. ярославского, внука Василия Грозного. Но некоторые из родословных считают курбским князем и брата Семенова, Якова-Воина, а так как последний был старше Семена, то по этим родословным и следует признавать Якова за первого удельного князя курбского352. Впрочем, эти противоречия родословных, нам кажется, можно легко примирить. Яков-Воин Иванович, павший, по родословным, в битве с казанцами на Арском поле в 1455 г., мог владеть Курбой прежде Семена, как старший. Но он умер бездетным; род же князей курбских продолжился через потомков Семена, а потому последний и должен считаться первым удельным князем курбским, т. е., первым в смысле родоначальника угасших князей Курбских.
Кн. Семена Ивановича мы знаем только по родословным, из которых видно, что он имел двух сыновей, не бывших уже удельными князьями, именно: Федора и Димитрия, из которых первый был нижегородским воеводой (1483 г.). Его сыновья: Михаил Kаpамыш (1497-1506), Семен (1515 ум. 1527) и Роман (1501-1506), были московскими воеводами; из них старший и младший были убиты под Казанью. Известный в нашей истории кн. Андрей Михайлович Курбский, бежавший от Ивана Грозного в Литву, был внук кн. Михаила Федоровича Карамыша. Дети Федорова брата, кн. Димитрия, Андрей (1470-1512) и Александр (1514 ум. 1522), были также воеводами; умерли они, не оставив потомства. Из них Андрей был женат на дочери Андрея Васильевича Горяя, кн. углицкого353.
5. Шехонский удел
Афанасий-Андрей Иванович Середина XV в.
В своем месте мы уже говорили, что Роман Васильевич, младший из сыновей Василия Грозного, получил во владение не только земли, лежащие в той части течения Волги, где им был основан Романов, но и земли на р. Шексне. Эти последние достались внуку его, младшему сыну Ивана Романовича, Афанасию-Андрею Ивановичу. По реке Шексне удел назывался Шехонским, а отсюда и князья, владевшие им, получили прозвание кн. Шехонских. Существующее и теперь в Моложском уезде при р. Шексне село Княжич-городок354 своим названием заставляет предполагать, что здесь была столица удельных князей шехонских.
Афанасий-Андрей Иванович известен нам только по родословным и по одному официальному документу, из которого видно, что он, будучи родоначальником князей Шехонских, был женат на Аграфене, известной только по имени, от брака с которой оставил сыновей Семена и Василия355.
Семен и Василий Афанасьевичи Середина XV в.
Семен и Василий Афанасьевичи, как кажется, сообща владели Шехонским уделом, сообща же они и продали его жене вел. кн. Василия Васильевича Темного, Маpьe Ярославне, еще до 1462 г. По крайней меpе Василий Темный уже говорит в своем духовном завещании356 об уделе Шехонском в таких выражениях: "А что eе (его жены) купля... усть Шокъстны, что coбе купила у князя у Семена и у князя у Василья у Шохонских, ино то eе и есть".
Таким образом, с детьми кн. Афанасия Ивановича прекратилось самостоятельное существование Шехонского удела, и князья его перестали быть владетельными удельными князьями.
6. Ухорский удел
Василий Данилович XV в.
Ухорский удел, а равно и удельные его князья получили название свое от владений, расположенных по течению реки Ухры357. Первым и последним ухорским князем был младший сын Даниила Романовича - Василий, правнук Василия Грозного, известный нам только по родословным. Из пятерых его сыновей двое были родоначальниками следующих княжеских родов: второй сын его Федор Охлябина был родоначальником князей Охлябининых, а младший, Михаил Хворостина - угасших князей Хворостининых.
IV
УГЛИЦКОЕ УДЕЛЬНОЕ КНЯЖЕСТВО
Углич, теперь уездный город Ярославской губернии, на правом берегу Волги, ниже Калязина, в древности имел два названия: Углич, Углеч и Угличе или Углече Поле.
Время основания и личность основателя его - неизвестны. В летописях в первый раз он упоминается под 1149 г., когда происходила борьба между дядей и племянником, между Юрием Владимировичем Долгоруким и вел. кн. киевским Изяславом Мстиславичем. Изяслав прибыл, в 1149 г., в Новгород, где княжил сын его Ярослав, и отсюда с новгородцами, псковичами и корелами пошел к устью Медведицы, где соединился с братом своим Ростиславом. Посол, еще раньше отправленный Мстиславичами к Юpию, не возвращался, так как задержан был последним. Братья-Мстиславичи вступили в Суздальскую область и начали жечь города и селения по Волге от устья Медведицы до Углича и Мологи358. Не знаем, от чего произошло самое название города. Впрочем, местные летописи (с которыми нужно, впрочем, обращаться весьма и весьма осторожно), а за ними и историк Углича Киссель, производят название Углича или от угла (реки), или от углей, которые здесь выжигали, или, наконец, от народца Угличей, жившего в низовьях Днепра и переселившегося будто бы на Волгу359. Эти объяснения, конечно, ни больше, ни меньше, как плод личной фантазии, и ни одного из них нельзя принять, пока не будет к тому достаточных оснований.
При Всеволоде III Юрьевиче Ростовско-Суздальская земля делится на две половины: в одной половине, собственно Суздальской области, сидит сам великий князь в своей столице, Владимире; вторая половина, древняя Ростовская область, в 1207 г., отдана Всеволодом старшему сыну его Константину. В летописях говорится, что Всеволод Юрьевич дал сыну своему Константину Ростов "и инех 5 городов да ему к Ростову"360. Эти города не названы поименно, а потому историки отдельных княжеских городов Ростовской земли совершенно произвольно в числе этих пяти городов считают такие, относительно которых являются coмнения, могли ли они даже существовать тогда, по крайней мepе, как города. Притом, часто такие историки, без проверки, основываются на трудах своих предшественников, предположения и догадки которых, правильные или неправильные, являются у первых уже положительными фактами. Так, Кострому и Галич они считают в числе этих пяти городов. Но известия летописей о борьбе (1213-1214 г.) Константина и Юрия не дозволяют принять это предположение; притом, Кострома и Галич не были во владении потомков Константина, между тем как Углич был в их владении, и уже по этому одному может считаться в числе помянутых пяти городов.
Таким образом, Углич при Константине Всеволодовиче был только, так сказать, пригородом Ростова. Когда же он получил самостоятельного князя? Родословные говорят, что когда Константин Всеволодович отнял у младшего брата своего великокняжеский стол в 1216 г., то старшего сына своего Василька посадил в Ростове, Владимира - в Угличе, а младшего, Всеволода - в Ярославле361. По некоторым летописным известиям, Владимира, как увидим ниже, действительно нужно считать углицким князем. Но первым ли углицким князем он был? Историк Углича362, на основании местных летописей (и в числе их Углицкой древней летописи), наполненных баснословными сказаниями, говорит, что Константин, по смерти отца (ум. 1212), начавши борьбу с братом своим Юрием за великокняжеский стол, для того чтобы yспешнее вести борьбу, а также - чтобы надежнее управлять и защищать свои волости от неприятеля, отдал старшему сыну Васильку Ярославль, а Всеволоду - Углич. Всеволод, в "Истории Углича", изображается как весьма деятельный князь, который, "взявши всю власть нового княжества в свои руки, устроивши порядок и набравши войско, устремился с мечом в руке на помощь отцу своему Константину. Он всегда и везде был правою рукою, много выдержал кровопролитных битв, помогал Константину завоевать и сжечь Кострому, воевал с ним против Москвы (курсив наш), бился вместе под стенами Переяславля-Залесского, силою и мужеством своим отражал несколько раз самые упорные нападения Георгиевы на Ростов" и пр. Кострому Константин сжег в 1213 г., когда, следовательно, Всеволоду было около трех лет (он родился в 1210 г. См. Лавр. и Воскр. лет.) и когда он не мог показать ни силы, ни мужества. Далее, автор "Истории Углича" за несомненное передает (конечно, на основании тех же местных летописей, как Супоневская, Серебрениковская и др.), что Константин, занявши, в 1216 г., великокняжеский стол и желая достойно наградить своих сыновей-сподвижников, дал старшему сыну Васильку княжество Ростовское, Всеволоду - Ярославль, а внуку Константину Всеволодовичу - достояние отца его Всеволода, т. е. княжество Углицкое. Таким образом, шестилетний Всеволод имел уже сына Константина. О третьем сыне Константина Всеволодовича, Владимире, ничего не говорится в данном случае; он считается третьим углицким князем и притом с 1222 г. Владимир Константинович княжил будто бы прежде в Галиче, а когда узнал, что углицкий стол упразднился, то просил отца своего о переводе из Галича в Углич. Выходит так, что вел. кн. Константин Всеволодович (ум. 1319) был жив еще в 1222 г. Далее, автор "Истории Углича", сказавши об удовлетворении просьбы Владимира отцом его, говорит что-то невообразимо странное: "Неизвестно, говорит он, почему Углич, завися прежде от Ростова и будучи его наследственною областью, вдруг поступил в распоряжение великого князя? Должно думать потому, что великий князь Константин Всеволодович был прежде сам ростовским князем". Теперь автор только думает, что Константин был, вероятно, ростовским князем, а несколькими страницами выше передавал как несомненный факт, что Константин получил Ростов, Углич и Ярославль. Кстати заметим, что историк Углича почему-то считает Константина младшим сыном Всеволода363. Надобно думать, что составитель истории Углича или не умел воспользоваться местным летописным материалом, или последний был, вообще, не иным чем, как плодом фантазии местных любителей старины, обусловливаемым ложно-сентиментальной любовью их к своей родной деревне. При настоящем состоянии науки Русской Истории, эти местные предания и летописи не должны служить для историка опорными пунктами, хотя, надобно заметить, и в наше время к ним прибегают, как к серьезным источникам, для пополнения пробелов, внутренне сознавая всю несостоятельность их и успокаивая, в таком случае, совесть свою общей фразой о том, что эти местные предания освящены давностью.
Не отвергая вполне этих освященных давностью местных преданий, мы, тем не менее, на основании более древних, более достоверных общерусских или областных летописей, можем считать самостоятельных удельных князей углицких только с Владимира Константиновича.
А. Углицкие владетельные князья из рода великих князей владимирских
Владимир-Димитрий Константинович р. 1214 ум. 1249
Первым углицким князем был внук Всеволода (Большое Гнездо), третий, самый младший сын кн. ростовского и некоторое время великого князя владимирского Константина. Прямых летописных указаний, когда он получил Углич, мы не находим. Некоторые родословные364 говорят, что он получил Углич от отца, когда последний занял великокняжеский стол, т. е. в 1216 г., когда ему было года два. Конечно, Константин мог назначить сыновьям своим уделы и посадить в них, за малолетством детей, наместников, но, во всяком случае, положительного мы ничего не знаем о времени назначения Углича в удел Владимиру. В 1218 г. Константин назначил Васильку Ростов, а Всеволоду - Ярославль; но о Владимире здесь ничего не говорится365. Так как жена Константина постриглась в год смерти своего мужа, то Константиновичи, еще малолетние, находились, вероятно, под чьим-нибудь надзором и жили в Ростове.
Но обратимся к биографии первого углицкого князя.
Владимир Константинович родился в 1214 г. и при крещении назван Димитрием366.
Самостоятельным князем Владимир Константинович выступает на сцену еще в раннем возрасте. В 1229 г., когда ему было только 15 лет, в pаcпpе Юрия и Ярослава Всеволодовичей он вместе с братьями своими держал сторону старшего дяди, вел. кн. Юрия Всеволодовича. Но Ярослав привлек Константиновичей на свою сторону. Вскоре, однако, на съезде в Суздале князья примирились и заключили дело примирения, 8-го сентября, пиром у суздальского епископа Митрофана367.
Около того же времени Ярослав Всеволодович был во вражде с Михаилом черниговским по делам новгородским. В 1230 г., при посредстве присланного Михаилом епископа Порфирия, враги примирились. Но черниговский князь не соблюдал мирного договора: он принимал к себе новгородских беглецов, недовольных Ярославом. Юрий и Ярослав Всеволодовичи и братья - Константиновичи решились силой оружия заставить Михаила соблюдать договор и пошли в Черниговскую волость. Впрочем, вел. кн. Юрий почему-то воротился с дороги, а Ярослав и Константиновичи дошли до Серенска, выжгли этот город, осаждали Мосальск и много зла причинили жителям той стороны368.
При нашествии татар Владимир Константинович вместе с братьями своими примкнул к вел. кн. Юpию и участвовал в бою на р. Сити 4-го марта 1238 г., под которым в некоторых летописях замечено, что в числе 15 князей Бог спас и его от меча татарского369. Затем в продолжение лет шести о Владимире Константиновиче мы не встречаем в летописях никаких известий.
В 1244 г. Батый потребовал к себе вел. кн. Ярослава. За Ярославом отправились в Орду и князья Ростовской области: Владимир Константинович и племянники его, Борис Василькович ростовский, родной брат последнего, Глеб, и двоюродный - Василий Всеволодович ярославский. Как сказано в летописях, князья ходили в Орду "про свою отчину", т. е. для утверждения волей хана в своих правах на наследственные уделы. Батый отпустил их, как передают некоторые летописи, "разсудив им, когождо в свою отчину, и приехаша с честью на свою землю"370.
В следующем 1245 г. Ярослав Всеволодович снова должен был отправиться в Орду; с ним поехали: Владимир Константинович и племянники его, Борис и Глеб Васильковичи, и Василий Всеволодович371. Но летопись ничего не говорит о цели этой поездки.
Затем летописи отмечают только время его смерти: он скончался во Владимире 27-го декабря 1249 г. Тело его провожали Александр Ярославич (Невский) и другие родичи. Владимир Константинович погребен в Углицкой Спасской церкви372.
Владимир Константинович был женат, с 1232 г., на Евдокии (ум. 1278 г.), которая известна нам только по имени. От этого брака он имел двух сыновей: Андрея и Романа, причтенного церковью к лику святых373.
Андрей Владимирович 1248 ум. 1261
Летописные известия о детях Владимира Константиновича чрезвычайно скудны. Так, что касается Андрея Владимировича, то летописи отмечают только год его смерти - 1261. Если предположить, что он родился даже в первый год супружества Владимира (1232 г.), то и в таком случае он умер еще очень молодым, лет 28-29. Был ли женат этот князь, неизвестно; во всяком случае, ни из летописей, ни из родословных не видно, чтобы он имел детей374.
Роман Владимирович 1248 ум. 1285
О Романе Владимировиче, причтенном православною церковью к лику святых, мы знаем не более, чем о брате его Андрее, - и о нем, как об Андрее, летописи упоминают только по случаю его кончины, последовавшей 3-го февраля 1285 г. Был ли он женат и имел ли детей, неизвестно; но потомства он не оставил, почему Углич, по смерти его, перешел во владение князей ростовских375.
Димитрий Борисович р. 1253 ум. 1294
Как уже сейчас замечено было, после бездетной кончины Романа Владимировича Углич поступил во владение ближайших родственников умершего князя, князей ростовских. В Ростове сидели тогда два брата, Димитрий и Константин Борисовичи. В 1286 г. они поделили между собою увеличившуюся отчину свою: Димитрий Борисович взял себе Углич, а Константин - Ростов. Но не долго сидел Димитрий в Угличе (1286-1288 гг.): года через два мы видим его опять в Ростове376.
Александр Федорович 1288 ум. 1294
Александр Федорович, если он верно назван в летописи по отчеству, пока должен считаться князем неизвестного происхождения. О нем есть два летописных известия и притом в одной только Троицкой летописи: "В лето 6796. Седе Андрей Александрович на Ярославле, а Олександр Федорович на Угличе поле". Конечно, Димитрий Борисович мог не весь 1288 г. просидеть в Угличе, и в том же году этот последний мог быть занят Александром Федоровичем, - но где же был Димитрий в промежуток времени от 1288 г. (середины или конца этого года) до 1289 г., когда, по летописям, он сел в Ростове? Где был брат его Константин? Наконец, долго ли сидел в Угличе Александр Федорович? Этот последний умер в один год с Димитрием Борисовичем, т. е. в 1294 г., по Троицкой летописи. А под 1293 г. в той же летописи встречаем следующее известие: "Того же лета седе на княжение в Ярославли князь Феодор (Ростиславич Черный), а Олександр Костянтинович на Угличе поле". Таким образом, или Александр Федорович с 1288 г. сидел в Угличе по 1293 г., или он сидел там только по 1289 г., когда Димитрий (это известно по летописям) занял Ростов, а Константин, надобно полагать, сел в Угличе. По Троицкой летописи события 1294 г. следуют в таком порядке: кончина вел. кн. Димитрия Александровича, занятие великокняжеского стола братом его Андреем, смерть Александра Федоровича и Димитрия Борисовича ростовского; вслед за этим говорится: "и по нем (Димитрии) седе брат его Костянтин Борисович". В других летописях прибавлено, что Константин, севши в Ростове, отдал Углич сыну своему Александру377. Константин мог отдавать сыну то, что имел; надобно полагать, следовательно, что он до 1294 года, т. е. года смерти Димитрия, сидел в Угличе, и вероятнее всего с 1289 г., так как в этом году произошла какая-то перемена в занятии городов князьями (мы подразумеваем, предположительно, удаление Александра Федоровича из Углича), перемена, вследстве которой Димитрий Борисович занял Ростов378.
Константин Борисович р. 1255 ум. 1307.
В предыдущей биографии мы уже высказали свои соображения относительно того, когда Константин Борисович мог занимать Углич (1289-1294 гг.); что же касается полной его биографии, то она помещена в главе о Ростовском удельном княжестве.
Александр Константинович р. 1286 - 1302
Об Александре Константиновиче до нас дошло весьма мало известий. Он родился в 1286 г.379 В 1294 г., по смерти Димитрия Борисовича, Ростов перешел к Константину Борисовичу. Константин отдал Углич, в котором сидел, в том же 1294 г., сыну своему Александру380. Наконец, мы встречаем еще только одно известие о нем, а именно - о женитьбе его, неизвестно на ком, в 1302 г.381
Юрий Александрович ум. 1320
Если Юрий Александрович пережил своего отца, то, естественно, он занимал после него Углич, но нельзя сказать, до какого года: есть основания думать, что он последние годы своей жизни занимал Ростов. Догадки об этом последнем обстоятельстве, как и о происхождении его от Константина Борисовича, а не от брата последнего, Димитрия, мы изложили в главе о Ростовском удельном княжестве382.
На Юрии Александровиче прерываются известия о князьях углицких из рода князей ростовских или владимирских. Затем, в дошедших до нас грамотах мы встречаем Углич только при Димитрии Ивановиче Донском. Этот князь уже распоряжается Угличем, Галичем и Белоозером, как своею собственностью, называя эти города куплею деда своего, Ивана Калиты, что, впрочем, некоторыми весьма компетентными учеными383 отвергается на том простом основании, что в своих духовных завещаниях ни Калита, ни его преемники до Димитрия Донского ничего не говорят не только о покупке помянутых городов, но и не упоминают их. Мы не знаем, как и кем управлялся Углич до Донского. Надобно думать, что - если только наши догадки верны - Юрий Александрович, занявши Ростов, удержал за собой и Углич, который и составлял, до присоединения к Москве, часть Ростовского удела. Так как Юрий Александрович умер бездетным, то Углич, собственно его отчина, становился выморочным; в противном случае он наверное отдал бы Углич сыну своему, если бы он имел его. Но так как мы ниоткуда не видим, чтобы он был после 1320 г. за князьями ростовскими, то - спрашивается - кто же владел им? Вопрос этот так и должен пока остаться вопросом.
Теперь перейдем ко второй группе углицких князей, из дома великих князей московских.
Б. Углицкие владетельные князья из рода великих князей московских
Петр Димитриевич р. 1385 ум. 1428
При князьях углицких, из семьи великих князей московских, Углич то сам составлял главный центр удела, то входил в состав другого удела и, в таком случае, стоял как будто на втором плане. Петр Димитриевич, шестой из восьми сыновей Димитрия Ивановича Донского (ум. 1389), по его духовному завещанию, получил Дмитров, Углич и др. волости, так что здесь на первом плане стоит не Углич, а Дмитров, почему и биографию Петра Димитриевича мы поместили в главе о князьях дмитровских, куда и отсылаем читателя.
Владимир Андреевич Храбрый р. 1353 ум. 1410
По договору вел. кн. Василия Димитриевича с Владимиром Андреевичем Храбрым, который относят ко времени около 1405 г., Владимир отступается в пользу великого князя от Волока и Ржевы, которые он получил по договору 1389 г.384 Вместо Волока он получил Городец, а вместо Ржевы великий князь дал ему "в удел и в вотчину" Углич с путями, пошлинами и селом Золоторусским. Владимир несомненно владел Угличем до своей смерти, потому что он распоряжается им в своем духовном завещании. Полную биографию этого князя см. в главе о князьях боровско-серпуховских.
Андрей Владимирович 1393 ум. 1426 и Василий Владимирович р. 1394 ум. 1427
Владимир Андреевич своим духовным завещанием назначил двум младшим сыновьям своим: Андрею - Радонеж, Василью - Перемышль, и обоим вместе или, по выражению духовной, "на полы" - Углич385. Биографии этих князей см. также в главе о князьях серпуховских.
Углич, до получения его Владимиром Андреевичем, принадлежал Петру Димитриевичу. Мы не находим известий ни в летописях, ни в грамотах, до какого времени последний владел этим городом. Если около 1405 г. великий князь распоряжается им - отдает его князю боровскому, то от Петра Димитриевича он должен был каким-либо путем перейти сначала к великому князю, а потом уже - к Владимиру Андреевичу. Так как в описываемое время чрезвычайно часто происходила мена городов и волостей, преимущественно между удельными князьями и великим князем, то не мудрено, что и относительно Углича такая мена произошла легко, и Петр Димитриевич мог быть чем-нибудь вознагражден, может быть даже, по договору, который не дошел до нас. Надобно, впрочем, заметить, что в относимой к 1405 г. копии договора Василия Димитриевича с братьями его, Андреем и Петром Димитриевичами, перечисляются только следующие города младших братьев: Можайск, Калуга, Дмитров и Белоозеро386.
Константин Димитриевич р. 1389 ум. 1433
Константин Димитриевич, самый младший из сыновей Димитрия Донского, остался по смери отца (ум. 19-го мая 1389 г.) четырехдневным младенцем, а потому в завещании отца он не упомянут. Таким образом, Константин Димитриевич остался без удела387. Впрочем, в завещании Димитрием Донским предусмотрено было возможное рождение у него сына от остававшейся беременною супруги его, а потому там сказано: "А даст ми Бог сына, и княгини моя поделит его, возмя по части у большие его братьи". Но мы нигде не находим указаний на то, как выполнена эта часть духовного завещания Донского, - по крайней мере, мы нигде не находим известий о том, чтобы именно мать распорядилась наделом Константина. Только в первом духовном завещании Василия Димитриевича мы находим, относительно надела Константину, следующее: "А брата своего и сына благословляю князя Костянтина, даю ему в удел Тошню да Устюжну, по душевной грамоте отца нашего"388. Но когда Константин получил Углич, об этом можно сказать только приблизительно. Владимир Андреевич, как видно из его духовного завещания, отдает Углич младшим сыновьям своим, Андрею и Василью, "на полы", в 1410 г., если только его духовная грамота писана в этом году. Затем ни в духовных, ни в договорных грамотах мы не встречаем Углича до 1434 г., когда вел. кн. Василий Васильевич, по договору389, отдал этот удел (перешедший к нему по смерти Константина, как выморочный) Димитрию Шемяке. В летописях мы встречаем Углич, как удел Константина, только под 1432 г., когда к нему пришел, как ниже увидим, бежавший от великого князя боярин Иван Всеволожский.
Более точно и определенно мы не могли говорить о переходе волостей от одного князя к другому вследствие надела Константина: в грамотах не говорится, большею частию, о том, когда и вследствие чего у того или другого князя является новая волость или не упоминаются одна-две из старых. Наш историк, С. М. Соловьев, поступил в данном случае хотя и смело - так как весьма категорично говорит о переходах волостей от одного князя к другому, - но нельзя сказать, чтобы не правдоподобно, а потому не лишне будет привести здесь изложенный им ход междукняжеской мены волостями390.
По завещанию Димитрия Донского, сын его Петр дмитровский получил Углич, Тошню и Сяму391. Впоследствии, по договору с вел. кн. Василием Димитриевичем, Углич перешел к Владимиру Андреевичу Храброму. Мена произошла потому, что нужно было дать удел Константину. По первому завещанию своему Василий Димитриевич дает Константину Тошню и Устюжну. Но мало этого: все князья должны были участвовать в составлении этого удела, и вот - бездетный Петр Димитриевич уступает Константину Углич, а взамен того получает от Юрия Димитриевича Шачебал и Ликурги. Но и эти волости он уступает Константину392; кроме того, тот же Юрий дает Константину еще несколько своих Звенигородских волостей. За это, а может быть и за что-нибудь другое, Юрий получает от великого князя часть его примысла, Вятку, принадлежавшую к Суздальско-Нижегородскому княжеству393. Но Василий Димитриевич взял у Константина Углич и поменялся им с Владимиром Андреевичем на Ржеву для Константина же, которому придал еще свои волости в Бежецком Верхе; Волок, вымененный тогда же у Владимира на Городец, остался за великим князем. Но такое распределение волостей недолго существовало после смерти Владимира Андреевича (ум. 1410 г.), так как великий князь отобрал у его детей все свои пожалования: Углич, Городец, Козельск, Гоголь, Алексин, Куплю Пересветову и Лисин394, из них Углич он опять отдал брату Константину. Владимировичи не могли противиться великому князю; Ярослав даже ушел в Литву395. Впрочем, великий князь несколько вознаградил их: он взял у Константина Тошню и отдал ее Владимировичам, наказавши сыну (в завещании) впоследствии выменять ее у них.
Но обратимся к биографии Константина Димитриевича.
Как уже замечено было выше, он родился за четыре дня до смерти отца своего (ум. 19-го мая 1389 г.), т. е. 14-го или 15-го мая 1389 г.396
В 1406 г. всегда почти неприязненные отношения немцев-соседей к Пскову и Новгороду несколько обострились, почему псковичи и обратились к великому князю с просьбой о помощи. Великий князь послал к ним брата своего Петра, который, пробыв в Новгороде полторы недели, возвратился в Москву. Псковичи через послов опять просили помощи у великого князя, и на этот раз Василий Димитриевич отправил к ним самого младшего из братьев - Константина, который, хотя и был "юн верстою" (возрастом), но был, в то же время, "совершен умом". Он приехал во Псков во вторник на Вербной неделе (в марте). Князь и псковичи отправили в Новгород послов просить помощи против немцев; но новгородцы "отрекошась". Псковичи одни пошли со своим князем на немцев: "на заутрие Петрова дни" они переправились через р. Нарову, взяли немецкий гор. Порх и возвратились домой с большим полоном. Но 20-го июля 1408 г. Константин Димитриевич уехал из Пскова в Москву397.
Уже несколько лет между Москвой и Новгородом продолжались натянутые отношения. Неудача, которую потерпели москвичи в Заволочье, в 1397 г., после того, как Новгород не согласился на требования Василия и Витовта разорвать дружбу с немцами, кажется, была причиной задержки, в 1401 г., новгородского владыки в Москве, где он пробыл в "наказании и смирении" более трех лет, - а потом нападение на Торжок, где москвичи взяли двоих из новгородских бояр, не нравившихся великому князю - все это должно было обострять натянутые отношения Новгорода к Москве. Но, кажется, неприязненные отношения Москвы к Литве, начавшиеся обнаруживаться в это же самое время, заставили великого князя несколько изменить свою тактику по отношению к Новгороду: владыка (в 1404 г.) и бояре (в 1402 г.) новгородские, взятые в Торжке, были освобождены; мало того, в декабре 1408 г. Василий Димитриевич прислал в Новгород, в качестве наместника, своего брата Константина. Ниоткуда, однако, не видно, принимал ли он какое-либо участие в происходивших в это время столкновениях новгородцев с немцами398.
В 1411 г. псковичи "выпровадиша" из Пскова недавно присланного к ним Василием Димитриевичем кн. Александра Федоровича ростовского и через послов просили у великого князя меньшого брата его, Константина. Константин Димитриевич приехал в Псков 11-го ноября 1412 г., но в следующем, 1413 г., он отъехал в Новгород, пробыл там год и опять возвратился в Псков399. Отъезд Константина в Новгород был, кажется, в связи с натянутыми отношениями Новгорода к Литве. В 1407 г. новгородцы приняли к себе литовского князя Лугвения-Семена, который в 1412 г., - вследствие того, что новгородцы отказали Ягайлу и Витовту в разрыве союза с немцами, - выехал из Новгорода. Bсe трое: Ягайло, Витовт и Лугвений, 2-го января 1412 г., прислали в Новгород разметную грамоту. Константин, - вероятно, потому, что до войны дело не дошло, - опять возвратился в Псков, а в 1414 г. уехал из Пскова в Москву400. Затем, до 1419 г. Константин Димитриевич как бы исчезает со страниц летописей; но под названным годом мы встречаем известия о ссоре его с великим князем. Василий Димитриевич недоверчиво относился к двоим из братьев, старшему по себе Юpию и Константину. Это недоверие резко выразилось в его духовных грамотах, из которых в первой и последней (третьей) Константин не упоминается в числе тех князей и лиц, которым Василий Димитриевич поручает в опеку своего малолетнего сына, будущего великого князя московского401. Ключ к разгадке таких отношений между родными братьями дошел до нас. В 1419 г. Василий Димитриевич "въсхоте подписати под сына своего Василиа" младшего из братьев своих, Константина. Но последний оказал сопротивление: "Этого от начала не бывало, сказал он, и зачем ты теперь хочешь учинить надо мной насилие?". Великий князь сильно разгневался на брата, лишил его удела, бояре его были арестованы, а села и пожитки их забраны в великокняжескую казну402. Очевидно, старинные понятия о старшинстве в наследовании великокняжеского стола хотя уже, так сказать, и выветрились в массе тогдашнего общества, стоявшего за новый порядок престолонаследия, но еще держались между самими князьями, хотя бы только как видимый законный предлог для достижения честолюбивых или властолюбивых целей.
Константин уехал в Новгород, где, 25-го февраля 1420 года, принят был с честью. Новгородцы дали ему те пригороды, которые были за Семеном-Лугвением, а также какой-то денежный сбор, называвшийся тогда коробейщиною (кажется, это - доходная статья от зернового хлеба, значение которой пока еще никем не объяснено)403. В том же 1420 г., осенью, в Новгород прибыли немецкие послы для того, чтобы условиться о съезде уполномоченных от немцев с одной стороны, от новгородцев и кн. Константина - с другой, для заключения мира. Из Новгорода посланы были наместник великого князя, кн. Федор Патрикеевич, посадники и другие знатные новгородцы, которые встретились с немецкими уполномоченными "на Нарове и заключили вечный мир по старине, как было, - говорит летопись, - при вел. кн. Александре Ярославиче"404.
Надобно полагать, что вскоре по приезде в Новгород отношения Константина к великому князю изменились к лучшему: в летописях сохранилось известие, что в 1421 г. он приехал из Новгорода в Москву. На прощанье его одарили и с честью провожали: владыка Симеон, посадники, тысяцкие и бояре405. Кроме того, о перемене отношений между братьями к лучшему говорит тот факт, что во втором духовном завещании Василия Димитриевича, которое нужно отнести к самым последним годам его жизни (1421-1424 г.), Константин значится в числе тех лиц, которым великий князь поручает своего сына-наследника406. В третьей духовной грамоте Василия Димитриевича, как уже было замечено выше, Константин не упоминается в числе опекунов будущего великого князя, каковое обстоятельство опять ведет к тому предположению, что в самые последние дни жизни Василия Димитриевича отношения его к Константину ухудшились.
27-го февраля 1425 г. Василий Димитриевич скончался, и великокняжеский стол, по его завещанию, занял сын его Василий. Но явился другой претендент на великокняжеский стол в лице старшего дяди Василия, Юрия Димитриевича, кн. галицкого и звенигородского. Впрочем, племянник и дядя заключили пока перемирие до Петрова дня. Это время Юрий употребил на собирание ратных сил. Великий князь или, лучше сказать, его бояре также собирали свои рати. На стороне великого князя были и младшие дядья его, в том числе и Константин Димитриевич. Узнав, что московское войско выступило против него и направилось к Переяславлю, Юрий Димитриевич бежал в Нижний Новгород; в погоню за ним послан был Константин, от которого Юрий ушел за р. Суру; Константин следовал за ним. Но братья, простоявши на берегах реки друг против друга несколько времени, разошлись без боя: за невозможностью переправиться через реку, Константин пошел обратно в Москву, а Юрий через Нижний Новгород - в Галич407.
Года через четыре пocле того (в 1429 г.) к Галичу приходили татары, города не взяли, а волости разорили. Потом, на Крещенье, они изгоном пришли на Кострому, взяли здесь много пленных ("поплениша ю"), взяли также Плесо и Лух и ушли вниз по р. Волге. Василий Димитриевич выслал против них Андрея и Константина Димитриевичей, которые дошли до Нижнего Новгорода, но догнать татар не могли408.
После этого налета татар, в летописях мы еще только раз встречаем имя Константина Димитриевича под 1433 г. Боярин Иван Димитриевич Всеволожский, за услуги, оказанные им великому князю в Орде, где дядя и племянник оспаривали друг у друга права на великокняжеский стол, надеялся выдать дочь свою за великого князя, но обманулся. Оскорбленный боярин ушел в Углич к кн. Константину Димитриевичу, а отсюда - в Тверь и потом в Галич к Юpию Димитриевичу409. Так как после того Константин Димитриевич в летописях не упоминается, а в 1434 г. мы видим Углич в руках Димитрия Юрьевича Шемяки, которому удел достался по договору с великим князем410, то с полной достоверностью можно сказать, что он скончался если не в 1433, то в начале 1434 года411.
Константин Димитриевич был женат на неизвестной нам по происхождению Анастасии, все наши сведения о которой ограничиваются только одним летописным известием, по которому она скончалась в октябре 1419 года412.
Некоторые родословные, как, наприм., родословная летописная (в VII т., стр. 238), дают Константину Димитриевичу сына Семена, о котором до нас не дошло никаких летописных известий, почему мы и не будем говорить о нем в отдельности.
Димитрий Юрьевич Шемяка 1420 ум. 1453
Димитрий Юрьевич, средний из троих сыновей Юрия Димитриевича, кн. галицкого, владел наследием, доставшимся ему вместе с братьями пo смерти отца (Галич, Руза и Вышегород), а Углич вместе со Ржевой был дан ему великим князем по договору413. Он владел Угличем до 1448 г., когда ему, по занятии Москвы приверженцами Василия Васильевича, пришлось бежать в Галич, Чухлому и далее, в Каргополь. Полную биографию этого князя см. в главе о Галицком удельном княжестве.
Андрей Васильевич Горяй р. 1446 ум. 1494
После бегства Димитрия Шемяки в 1448 г. (Cм. биографию этого последнего в главе о Галицком удельном княжестве), вел. кн. Василий Васильевич держал Углич за собой до самой смерти своей, т. е. до 1462 г., когда он назначил этот удел четвертому из семи сыновей своих, Андрею.
Андрей Васильевич родился в Угличе (куда отец его сослан был в заточение Шемякой) в августе 1446 г.414
По смерти отца своего, в 1462 г., в силу его духовного завещания, Андрей получил в удел Углич с Устюжной, Рожаловым, Велетовым и Кистьмой, Бежецкий Верх и Звенигород, а с 1481 г. к его уделу, пo договору с вел. кн. Иваном Васильевичем, присоединен еще Можайск415.
С 1467 г. вел. кн. Иван Васильевич начинает энергично налегать на Казань и Черемису. В этом и следующем годах не раз посылаемы были туда московские рати, но походы были не всегда удачны. Великий князь, наконец, сам принял личное участие в этом важном деле: в 1468 г. он выступил в поход с большими силами. Но во Владимире (куда он отправился за три недели до великого заговенья) он почему-то долго задержался, а между тем, в начале великого поста, в Москву прибыл литовский посол от короля Казимира416, каковое обстоятельство удержало великого князя от дальнейшего пути. Военные действия московских воевод в Казанской земле шли, между тем, с переменным счастьем. Казанцы, между прочим, заставили вятчан покориться Ибрагиму. Весной 1469 г. Иван Васильевич отправил еще огромную рать под Казань, но действовал нерешительно, как кажется, в надежде на то, что жена недавно умершего служилого татарского царевича Касима, Ибрагимова мать, своим посредничеством доведет дело до благоприятных для великого князя результатов. Но Иван Васильевич обманулся. В том же году, летом, он еще отправил к Казани рать, конную и судовую, с братьями Юрием и Андреем большим и с Андреем Михайловичем, князем верейским. Осенью 1470 г. (рать подошла к Казани 1-го сентября) Казань была обложена; Ибрагим смирился, выслал к Юрию с предложением мира и добил челом великому князю на всей его воле417.
Усмирение Казани и подчинение ее влиянию Москвы было одним из самых важных дел Ивана III, проложившего тем путь к дальнейшему слиянию Казани с Москвой. Не менее, если не более важным делом его было постепенное уничтожение самостоятельности Новгорода и полное подчинение его Москве. В походах Ивана III на Новгород принимал участие и Андрей Васильевич углицкий.
В конце июля 1471 г. Иван Васильевич выступил в поход; с ним шли братья его: Юрий, Андрей большой и Борис, а также Михаил Андреевич верейский со своим сыном. Впрочем, роли братьев великого князя были не из очень выдающихся. Победа князя Холмского, одержанная над новгородцами при р. Шелони, и казнь знатных новгородских пленников, и в числе их Димитрия, сына Марфы Борецкой, заставили новгородцев одуматься: в московский стан прибыли новгородские послы во главе с нареченным владыкою Феофилом; послы, по обычаю, сначала просили московских бояр и особенно братьев Ивана Васильевича, Юрия, Андрея и Бориса, ходатайствовать за Новгород перед великим князем. Когда послы были допущены к последнему, братья действительно били челом великому князю за Новгород, и Иван Васильевич "деля митрополича благословленья и братьи своее деля молодшие прошенья и челобитья, да и своих бояр и князей", пожаловал новгородцев, гнев свой сложил с них418.
Казимир, на помощь которого так надеялись новгородцы в борьбе их с великим князем, не дал им никакой помощи (он отвлечен был другими, более близкими ему делами) и вовремя не успел, как ему хотелось, поднять на Москву хана. Летом 1472 г. Ахмат подступил к Алексину (июль и август). Великий князь выслал против него своих воевод и братьев, а потом и сам выступил в поход. Андрею Васильевичу в этом походе, счастливо окончившемся для Москвы, не пришлось принять активного участия: он стоял с своими полками, в ожидании наступления неприятеля, в Серпухове... Хотя Орда явно клонилась к совершенному упадку, тем не менее, вести о татарских нашествиях производили сильное впечатление на русских, и - потому - кто мог, тот старался укрыться в безопасное место. Так поступила, при нашествии Ахмата, и мать великого князя: она уехала в Ростов. По возвращении из похода, братья-Васильевичи узнали, что мать их больна, а потому все, кроме Юрия, отправились в Ростов. Между тем, в Москве умер, 12-го сентября 1473 г., Юрий Васильевич, и братья, извещенные о том митрополитом, поспешили в столицу419.
До сих пор братья жили мирно. Но смерть Юрия нарушила эти мирные отношения между ними.
Юрий Васильевич не был женат, а потому удел его становился выморочным. В своем завещании он наделяет селами и некоторыми вещами из движимого имущества мать, братьев и сестру, бывшую за великим князем рязанским, но не делает никаких распоряжений относительно городов своих: Дмитрова, Можайска и Серпухова. Вероятно, он, не надеясь на то, что тем или другим разделом названных городов удовлетворит великого князя, не хотел ссорить между собою братьев и указанным пробелом завещания предоставлял дележ названных городов полюбовной сделке братьев. Но если предшественники Ивана III явно и сознательно стремились к уничтожению уделов, то тем свободнее и сильнее мог стремиться к этому Иван Васильевич, так как он яснее и отчетливее сознавал, что сила и стойкость государства зависят от сосредоточения власти над всей Русью в одних руках: великий князь присвоил удел Юрия себе и договорами заставил братьев, Андрея углицкого и Бориса волоцкого, признать выморочный удел собственностью его, великого князя, его сына-соправителя, Ивана Ивановича и всех детей, которых ему Бог даст420. Борис и Андрей разгневались на старшего брата, но до крайностей на этот раз дело не дошло: при посредстве матери они примирились, и великий князь дал Борису Вышгород, взятый им у Михаила верейского, и Шопкову слободу, Андрею меньшему - Тарусу, Андрея же углицкого, может быть, как более сильно проявлявшего свое негодование, не наделил ничем. Но мать, любившая князя углицкого более остальных детей, дала ему свой городок Романов. Это было уже в 1474 г., летом421.
Итак, братья примирились и жили в согласии почти до конца 1478 г. В этом последнем году великий князь предпринял известный поход на Новгород. В походе опять принимал участие вместе с другими братьями и Андрей углицкий. Ноября 19-го на стану Полинах, в 120 верстах от Новгорода, великий князь урядил полки; Андрею Васильевичу большому назначено было идти в правом крыле. Когда войска стянулись к Новгороду, Андрею углицкому (он подошел к Новгороду 3-го декабря) приказано было стать в Воскресенском монастыре на Деревянице. Декабря 5-го к великому князю, когда у него находились и все братья его, пришел владыка с посадниками и житьими людьми для переговоров. Вообще заметим, что переговоры тянулись месяца полтора, и только 20-го января великий князь послал в Москву с известием о покорении Новгорода, а через девять дней сам въехал в город вместе с братьями, слушал литургию, после которой пригласил к себе на обед владыку и других знатнейших новгородцев. На обеде присутствовали и великокняжеские братья422.
Как впоследствии оказалось, поход на Новгород возбудил в братьях великого князя неудовольствие, так как последний ничем не наградил их за этот поход, между тем как все вновь приобретенное при их помощи присвоил себе. Но младшие братья не могли явно выражать неудовольствия потому, что обязаны были помогать великому князю по договорам. Случай к ссоре представился с другой стороны: ссора вышла в 1479 г. из-за великолуцкого наместника, кн. Ивана Оболенского-Лыка, у которого великий князь, по жалобе жителей Великих Лук, отнял наместничество. Лыко оскорбился и отъехал от великого князя к брату его, Борису волоцкому. Незаконного в поступке Оболенского не было ничего, так как бояре сохраняли еще право отъезда от одного князя к другому. Но Иван Васильевич сильно опалился на бывшего великолуцкого наместника и послал в Волок схватить его. Борис Васильевич не допустил этого; великий князь требовал выдачи Лыка, но Борис отвечал отказом. Тогда, по приказу Ивана Васильевича, Оболенский взят был тайно, хитростью, и в оковах отправлен был в Москву. Борис возмутился таким поступком старшего брата и привлек на свою сторону Андрея углицкого, которому выставлял на вид совершенное неуважение старшим братом прав младших братьев. Борис и Андрей решились, по-видимому, силою оружия поддержать свои права: они вышли со своими семействами и людьми из уделов своих и направились к литовской границе, не слушая убеждений великого князя возвратиться в свои отчины; братья пошли в Новгородскую землю, куда приезжал и безуспешно увещевал их примириться с великим князем ростовский владыка Вассиан; остановившись в Великих Луках, они обратились к содействию и посредничеству Казимира, который, обрадовавшись такому случаю, дал семействам братьев г. Витебск в кормление. Напрасны были увещания великого князя опять через ростовского владыку и бояр, напрасно Иван Васильевич предлагал Андрею, к его наследственному уделу, Алексин и Калугу: братья не хотели на этом мириться. Вскоре, однако, почему-то уже сами младшие братья вступили в переговоры со старшим, но теперь последний отверг, в свою очередь, их предложения. В это время псковичи находились во вражде с немцами, против которых они надумали выставить силы братьев великого князя и приглашали их к себe с этою целью через посадника Дорофея Гавриловича. Братья прибыли в Псков, пробыли там десять дней, но на немцев не хотели идти: они пошли бы на немцев только в том случае, если бы их семьи были приняты в Пскове, на что псковичи не могли согласиться опасаясь мести великого князя. По выходе из Пскова войска, распущенные братьями, начали грабить окрестные селения. Чтобы избавиться от разорения, псковичи дали им от себя 200 рублей, а околицы - 15, и братья отошли в Новгородскую землю423. Между тем, нашествие Ахмата навело страх на Москву и великого князя. В это время Андрей и Борис присылали сказать старшему брату, что если он не будет притеснять их, то они придут к нему на помощь. Когда Иван Васильевич возвратился из Коломны в Москву, его мать, митрополит Геронтий, владыка Bаccиан, владыка пермский Филофей, троицкий игумен Паисий и кн. верейский Михаил Андреевич ходатайствовали перед великим князем за его младших братьев. На этот раз, при столь стесненных обстоятельствах, Иван Васильевич смягчился: он обещал исполнить просьбу братьев, и последние пришли к нему, когда он уже возвратился из Москвы к войскам и стоял в Каменце. После того, как Ахмат, 11-го ноября 1480 г., бежал от Угры, отряд татар с одним из татарских царевичей во главе хотел, по выражению летописи, "за рекою (Окою) имать украйну"; но великий князь выслал на них двоих из братьев своих, двух Андреев, и татары от них бежали424.
Братья возвратились в Москву, и 2-го февраля 1481 г. между великим князем и Андреем углицким заключен был договор, сходный с договором 14-го сентября 1473 г. В договоре 1481 г. нового есть только условие о пожаловании великим князем Андрею Можайска с волостями и селами в удел и в вотчину425.
Все, что до сих пор поселяло между великим князем и его младшими братьями несогласие и явную вражду, должно было ясно говорить младшим членам великокняжеской семьи, силою вещей поставленным в новые междуродственные и правонаследственные отношения, что права их стесняются, что - рано или поздно - они должны будут лишиться этих прав. Андрей, конечно, понимал это... Но до 1488 г. летописи ничего не сообщают об отношениях его к великому князю; отмечают только смерть его супруги, Елены, под 1483 г.426, и говорят, что он принимал участие, в 1485 г., в походе на Тверь и во взятии ее427.
Конечно, преследуя цели, говоря языком нашего века, государственной централизации, Иван Васильевич новые приобретения, как Тверское княжество, должен был всецело оставить за собой. И вот, по уничтожении самого сильного, после Москвы, самостоятельного Тверского княжества, Иван Васильевич заключает, 30-го ноября 1486 года, новый договор с Андреем, как незадолго перед тем заключил такой же договор с Борисом волоцким: в этом договоре великий князь, повторяя ycловие о невмешательстве младших братьев в удел Юрия, который, т. е. удел, должен быть за ним, великим князем, того же самого требует и относительно удела, принадлежавшего Андрею меньшому, умершему в 1481 г., вскоре после бегства Ахмата из-под Алексина, и отказавшему, - с условием уплаты долгов его Орде, - весь свой удел старшему брату, великому князю; требует также невмешательства во вновь сделанные им приобретения, Тверь и Кашин, а также в Верейский удел и в Новгородскую и Псковскую земли428.
Все это, повторяем, должно было показывать Андрею углицкому, что, особенно по смерти матери его (ум. 1484), несколько сдерживавшей острые отношения между ее сыновьями, - ему не ужиться с братом, великим князем, а главное - придется лишиться удела. Что Андрей Васильевич предчувствовал это и беспокоился о том, на то указывают последующие события.
В 1488 г. "скоромоли", по характерному выражению летописи, князю углицкому его же боярин Образец, что великий князь хочет арестовать Андрея Васильевича. Последний хотел тайно бежать из Москвы, но одумавшись послал к кн. Ивану Юрьевичу Патрикееву, бывшему тогда в силе при великокняжеском дворе, "веля явити то великому князю", почему он, т. е. великий князь, хочет задержать его, Андрея?.. Так как кн. Патрикеев не взялся за это щекотливое для него дело, то Андрей Васильевич решился сам явиться к брату, великому князю, для объяснения по этому делу. Великий князь разубедил своего младшего брата в его подозрениях и наказал тех, которые посеяли вражду между ними429. Обстоятельства этого дела заставляют думать, что Иван Васильевич в данную минуту не хотел предпринимать ничего решительного против брата.
Мы еще более убедимся в этом, когда обратим внимание на то, что до 1491 года между братьями не было никакой вражды, - по крайней меpе, в летописях нет на то никаких указаний. Но в 1491 г. Андрей Васильевич сам ускорил свой печальный конец. В этом году на Менгли-Гирея, крымского хана, союзника Ивана Васильевича, выступили ордынские татары; великий князь должен был помочь своему союзнику: он выслал свои полки против ордынских татар, приказал и братьям своим отправить их полки с воеводами для той же цели. Но Андрей углицкий не исполнил воли великого князя. Это было в мае 1491 г. Великий князь на время затаил свой гнев. Но в сентябре следующего 1492 г., когда Андрей приехал в Москву, Иван Васильевич решился свои тайные планы относительно Андрея привести в исполнение. Когда Андрей Васильевич пришел к великому князю, последний принял его по-братски. На следующий день после этого свидания великий князь через посла пригласил брата на обед. Андрей Васильевич поехал поблагодарить брата за честь и опять принят был ласково: великий князь посидел и побеседовал с ним в комнате, которая называлась "западней", потом вышел по какому-то делу, попросив брата подождать его. Боярам Андрея великий князь приказал идти в столовую гридню, где они были схвачены и разведены по разным местам под крепким присмотром. После того в "западню" к Андрею вошел кн. Семен Ряполовский в сопровождении других князей и бояр и со слезами сказал ему, что он поиман Богом и государем великим князем. Андрей отведен был на казенный двор под крепким присмотром многих князей и бояр. Великий князь сложил к нему крестное целование, причем перечислены были все вины его: что он "думал" на старейшего брата с кн. Юрием, Борисом и Андреем (меньшим), приводил к присяге - стоять заодно против великого князя, посылал грамоты к королю Казимиру, "одиноча с ним на великаго князя, отъезжал вместе с братом Борисом от него, великаго князя", ссылался с ханом Ахматом, поднимая его на Русь, и, наконец, не посылал своих полков на помощь к Менгли-Гирею. В то же время Иван Васильевич распорядился и относительно Андреевых детей, Ивана и Димитрия: он послал в Углич схватить и отправить их в Переяславль; но дочерей его не приказано было трогать430.
Есть известие, что митрополит просил великого князя об освобождении Андрея, но Иван Васильевич в ответ на эту просьбу изложил все крамолы брата и возможные дурные последствия их431.
Андрей Васильевич скончался в заточении в 1494 г. по одним известиям - 6-го ноября, а по другим - октября 7-го432.
Есть известие, что, узнав о смерти брата, Иван Васильевич сильно опечалился; тем не менее, сыновей умершего он все-таки держал в заточении433.
Андрей Васильевич, с 27-го мая 1470 г., был женат на Елене, дочери Романа Андреевича, кн. мезецкого, и венчан у "Пречистой" митр. Филиппом434. От этого брака он имел двух сыновей, Ивана и Димитрия, и двух дочерей, из которых одна была за кн. Андреем Димитриевичем Курбским, воеводой московским, а другая - за Иваном Семеновичем, кн. Кубенским435.
О сыновьях Андрея Васильевича известно только, что они сосланы были в заточение в Переяславль-Залесский, потом на Белоозеро и, наконец, вскоре после смерти отца, в Вологду, в Спасо-Прилуцкий монастырь. Здесь Иван Андреевич, нареченный в иночестве Игнатием, скончался в оковах схимником 19-го мая 1523 г. и погребен в вологодском Спасо-Прилуцком монастыре. Православная церковь причла его к лику святых. Димитрий Андреевич пережил своего брата. В 1540 году, следовательно после почти полувекового томления в оковах, он получил облегчение: приказано было "с него тягость (оковы) сняти". Неизвестно, когда он скончался; а погребен в том же монастыре в ногах у брата своего436. Само собою разумеется, что они женаты не были.
Очевидно, сыновей Андрея Васильевича нельзя считать удельными владетельными князьями, и если они называются углицкими, то только по рождению или происхождению. Фактически в 1492 г. Углич перешел в руки великого князя и был за ним до 1505 г., когда, по его духовному завещанию, он вместе с другими городами перешел к сыну Ивана Васильевича, Димитрию, который, как и его братья, не может считаться владетельным удельным князем, о чем мы уже говорили в своем месте437.
Итак, Димитрий Иванович был последним углицким князем с тенью прав князя удельного438.
По смерти его (ум. 1521 г.) Углич присоединен был к великому княжеству. Были, впрочем, и после него в Угличе князья: Юрий Васильевич, брат Ивана Грозного439, получивший этот город по завещанию отца, потом сын самого Грозного, Димитрий. Но первый из них получил Углич просто как доходную статью, а для второго этот город был, можно сказать, местом благовидной ссылки.
V
БЕЛОЗЕРСКОЕ УДЕЛЬНОЕ КНЯЖЕСТВО
Белозерск, ныне уездный город Новгородской губернии, стоит на южном берегу Белоозера. По древнему преданию местных жителей, едва ли, впрочем, правдоподобному, в IX в. он стоял на северном берегу того же озера. Но Владимир (святой?) перенес его на то место, где вытекает р. Шексна440. В древности, как можно судить по тем местам летописи, где упоминается Белоозеро, под последним разумелось не только селение, из которого возник Белозерск, но и окрестности его или даже все земли, прилегающие к берегам озера. Древнее селение (или город) Белоозеро стояло не на том месте южного берега озера, где теперь стоить Белозерск, а верстах в 17-ти к востоку от нынешнего города; там и теперь есть небольшие бугры, на которые указывают, как на остатки древнего Белоозера. Моровая язва 1352 г., известная под названием "черной смерти", в числе других городов совершенно опустошила и Белоозеро. С тех пор город был оставлен и срублен другой, на том месте, где стоит нынешний Белозерск.
Время основания Белоозера неизвестно; но мы знаем, что он существовал еще до призвания князей, в котором участвовала и Весь, населявшая тогда Белозерский край. Из призванных братьев-князей средний, Синеус, сел на Белоозере, где первыми насельниками, как сказано, была Весь441. Но Синеус вскоре умер, как и брат его младший, Трувор, и Рюрик, оставшись единовластителем, начал раздавать города мужам своим442.
Таким образом, Белоозеро, по смерти двух младших братьев, находилось в управлении княжего мужа или наместника443.
Значение Белоозера выясняется уже при первом преемнике Рюрика: в 907 г. Олег, по мирному договору, требует с греков "укладов" наряду с другими древними городами и на Белоозеро444.
Неизвестно, кто управлял Белоозером до смерти Ярослава Владимировича: наместники ли великого князя, или князья, которые сидели в Ростове. По смерти же Ярослава Владимировича (ум. 1054), по некоторым известиям, Ростов вмеcте с Суздалем и Белоозером достался Всеволоду Ярославичу, в роде которого постоянно и находился445. Мы сказали постоянно, если не принимать в расчет следующего летописного известия. Под 1071 г. в летописи есть известие о бывшем в Ростовской области голоде. В это время Ян, сын Вышаты, собирал в тамошнем крае дань для кн. Святослава (Ярославича черниговского), когда этот последний еще не был великим князем киевским446. Таким образом, временно Ростовская область переходила почему-то к брату Всеволода, Святославу. Затем Ростовская область, если не считать кратковременного и притом насильственного занятия ее Олегом Святославичем, постепенно переходила: к Владимиру Мономаху, Юрию Долгорукому, сыну его Андрею Боголюбскому (ум. 1174) и вообще к детям Юрия: Васильку, а потом - к Мстиславу, Михалке и Всеволоду вместе, у которых вышла распря из-за Ростовско-Суздальской земли с двоюродными братьями, детьми Ростислава Юрьевича, Ярополком и Мстиславом. Распря эта кончилась в пользу Михалки. Но Михалко вскоре (в 1176 г.) скончался. После него Ростовско-Суздальскую землю занимает брат его Всеволод, сидевший до того времени в Переяславле. Всеволоду еще раз пришлось вынести борьбу с двоюродным братом, Мстиславом Ростиславичем или, лучше сказать, с ростовцами, которые хотели возвратить себе прежнюю самостоятельность, а городу - прежнее значение древнего города. Борьба кончилась в пользу нового города, Владимира.
В 1207 г. Всеволод Юрьевич отдал Ростовскую область, а следовательно и Белоозеро, старшему сыну своему Константину.
Константин Всеволодович перед смертью (ум. 1219) разделил Ростовскую область между своими сыновьями: старшему Васильку он дал Ростов и Белоозеро, Всеволоду - Ярославль, Владимиру - Углич. По смерти Василька от Ростова отделилось Белоозеро и составило отдельное самостоятельное княжество, на котором сел младший брат Бориса Васильковича, Глеб447.
Итак, ряд самостоятельных белозерских князей начинается с младшего сына Василька Константиновича, Глеба.
А. Князья белозерские рода Константина Всеволодовича
а) Собственно белозерские князья
Глеб Василькович р. 1237 ум. 1278
Глеб Василькович, младший из двух сыновей Василька Константиновича, родился, по некоторым соображениям448, в 1237 г. Под 1238 г. в одной из летописей есть известие о том, что он сел на Белоозере449. Несомненно, это известие означает только то, что Белоозеро предназначено ему в удел, а сам он, еще младенец, жил пока в Ростове, при матери. Поэтому-то, конечно, другие летописи, упомянув о нем, как об одном из князей, избавившихся от Батыева меча, замечают, что вместе с братом, по уходе Батыя, он сел на Ростовское княжение450.
С самых ранних лет Глебу Васильковичу приходилось предпринимать неприятные путешествия в Орду. Так, уже в 1244 г., когда ему было еще только лет семь, он, вместе с братом своим Борисом, с Владимиром Константиновичем углицким и Василием Всеволодовичем ярославским, ходил в Орду "про свою отчину", т. е. для утверждения ханом в правах на отчину. "И пожалова их Батый", т. е. утвердил, замечают летописи451. Затем, в 1249 г. Глеб Василькович опять ездил в Орду к Сартаку, сыну Батыя, который по дряхлости уже мало занимался делами452. Сартак отпустил его с честью. В том же году во Владимире скончался приехавший туда на свидание с Александром Невским ярославский князь Василий Всеволодович. Глеб Василькович вместе с братом своим Борисом и матерью провожал тело своего родича453.
Под 1251 г. в летописях встречается известие, что Глеб Василькович поехал в свою отчину на Белоозеро454. Надобно полагать, что только с этого года поселился на Белоозере первый белозерский князь455. Впрочем, связей с Ростовом Глеб Василькович не разрывал: так, в 1253 г. он был в Ростове на освящении церкви во имя Бориса и Глеба456; затем, в 1257 г., побывавши у великого хана и женившись там, он отпущен был с великою честью и, вместе с молодой женой и старшим братом, возвратился в Ростов. "И бысть, замечает летописец, в Ростове радость велика о Глебове приезде"457. Наконец, в 1259 г. мы опять видим Глеба в Ростове, где он, вместе с братом и матерью, принимал и чествовал проезжавшего из Новгорода во Владимир Александра Невского458.
В 1268 г. Глеб Василькович возвратился из Орды (неизвестно, по какому делу он туда ездил) очень больным и довольно долго хворал459. Впрочем, в следующем 1269 г. мы видим его с матерью в Юрьеве-Польском при смертном одре кн. Димитрия Святославича460.
Года через два после того (в 1271 г.) Глеб Василькович опять был в Орде, неизвестно по каким делам. В его отсутствие в Ростове умерла мать его461, а года через три по смерти последней (в 1273) скончалась и жена его462.
В 1276 г. в Костроме умер вел. кн. Василий Ярославич (мизинный). Побывавши на его похоронах, Глеб Василькович, в следующем 1277 г., вместе с братом своим Борисом, Федором Ростиславичем ярославским, племянником Константином Борисовичем и Андреем Александровичем городецким, отправился в Орду. Хан Мангу-Тимур собирался тогда войной на непокорных кавказских ясов, и pyccкиe князья должны были принять участие в этом походе. Между прочим, они взяли и сожгли город Дедяков или Тетяков (в южном Дагестане), добыли много полону и добычи. Хан был очень доволен князьями, богато одарил их и отпустил с честью463.
В том же году, 16-го сентября, еще будучи в Орде, умер брат его Борис, и в руках Глеба Васильковича, помимо племянников его Борисовичей, соединились Ростов и Белоозеро464.
Глеб возвратился из похода в 1278 г. июня 13-го (по другим - июля 12-го). В том же году июля 15-го он справил свадьбу сына своего Михаила, женившегося на дочери Федора Ростиславича ярославского. После свадьбы, в начале октября, он отпустил новобрачного со сватом своим в Орду, где готовились к походу в Болгарию против явившегося там самозванца, который уверял народ, что он освободит его от ига монгольского465.
В том же году 13-го декабря, после семидневной болезни, Глеб Василькович "тихо и кротко испусти душю" в Ростове466.
Летописи изображают Глеба Васильковича князем богобоязненным, смиренным и щедрым, что видно уже из того, что Белавинская пустынь на острове Кубенского озера и белозерский Свято-Троицкий или Спасо-каменный монастырь, переведенный впоследствии в Вологду, основаны им. Все знавшие любили и почитали его. Тем более странным кажется поступок ростовского епископа Игнатия, который, похоронивши тело этого князя сначала обыкновенным порядком в ростовской соборной церкви Богоматери, через девять недель, в полночь, приказал взять тело его и просто закопать в монастыре св. Спаса. В 1280 г. митрополит Кирилл узнал об этом и отлучил Игнатия (хотя впоследствии и простил его) от священнослужения467.
Глеб Василькович, как уже выше об этом сказано, в 1257 г. женился на ордынке, вероятно, ханской родственнице, названной в св. крещении Федорой. Она скончалась раньше мужа, в 1273 г.468 От этого брака он имел сыновей Демьяна и Михаила, которые известны нам по летописям, а некоторые родословные дают ему еще двух сыновей: Василия и Романа; наконец, немногие родословные дают двух сыновей, из которых один носит два имени: Демьяна-Василия и Михаила, или еще: Василия и Михаила469.
Во всяком случае, если кроме Демьяна и Михаила были еще дети у Глеба Васильковича, то о них можно сказать только одно, что их мы знаем по некоторым родословным, что потомства от них не было и, главное, что они - лица сомнительные.
Демьян Глебович р. 1263
О Демьяне Глебовиче мы находим только одно летописное известие, что он родился в 1263 г. июля 1-го. Что касается родословных, то oни отмечают только, что он был бездетен. Вероятно, он умер в младенчестве470.
Михаил Глебович р. 1263 ум. 1293
По смерти Глеба Васильковича, Ростов перешел к его племянникам, детям Бориса Васильковича471. Единственный, оставшийся в живых, сын Глеба, Михаил, сел на Белоозере472.
Михаил Глебович родился в 1263 г., по некоторым соображениям, в ноябре месяце473. До 1277 г. летописи ничего не говорят о нем, - но под этим последним отмечают, что он вместе с отцом и другими князьями ходил в Орду и, надобно полагать, принимал участие в походе Менгу-Тимура на кавказских ясов, когда русские князья взяли и сожгли город Дедяков474.
Из этого похода князья возвратились на Русь в 1278 г. около половины июня, а через месяц с небольшим Глеб Василькович женил Михаила на неизвестной по имени дочери Федора Ростиславича ярославского. Свадьбу играли в Ярославле, куда по этому случаю собрались: один из племянников Глеба, Константин Борисович, - муж старшей дочери Федора Ростиславича, Давид Константинович галицкий и множество бояр475.
В начале октября того же 1278 г. отец отпустил своего новобрачного сына вместе с тестем его, Федором Ростиславичем, опять помогать татарам, которые в это время воевали в Болгарии с одним смелым бродягой, известным у греков под именем Лахана, который выдавал себя за посланника Божия, пришедшего освободить народ от ига монгольского476.
По смерти Глеба Васильковича, как уже было упомянуто о том выше, в Ростове сели его племянники, дети старшего брата его, Бориса, а Михаил Глебович должен был удовольствоваться Белоозером. Но в следующем 1279 г. Димитрий Борисович ростовский, двоюродный брат его, поотнимал у него волости "со грехом и неправдою великою". Как будто сочувствуя благодушному князю, которого несправедливо обижают, летописец, вместо упрека врагу Глеба, благодушно замечает относительно этого врага: "абы ему (Димитрию ростовскому) Бог пробавил" (простил)477. Не знаем, что затем было с Михаилом Глебовичем и где он был в продолжение лет восьми. В 1286 г., когда pocтовскиe Борисовичи поделили между собою свою отчину, и один из них сел в Ростове, а другой - в Угличе, Михаил Глебович сел на Белоозере478.
Злоба и интриги Андрея Александровича против брата его, вел. кн. Димитрия, у которого он хотел отнять великокняжеское достоинство, с особенною силою обозначились в 1292 г. Он успел привлечь на свою сторону многих князей, как Димитрия и Константина Борисовичей ростовских, Федора Ростиславича ярославского и др. К нему пристал и Михаил Глебович белозерский, ходил с ним, как и только что помянутые князья, в Орду, где Димитрий Александрович оклеветан был ими перед ханом. Но Михаилу Глебовичу, к его счастию, не суждено было видеть плодов этой клеветы: он скончался там же, в Орде, летом 1293 г., а погребен в Ростовском Успенском соборе479.
Как уже сказано было выше, Михаил Глебович был женат (1278 г.) на младшей дочери Федора Ростиславича ярославского, неизвестной нам по имени, от брака с которой имел двух сыновей: Федора и Романа.
Федор Михайлович 1293-1314
О Федоре Михайловиче мы знаем только следующее: в 1302 г. он женился на дочери, как сказано в летописи, Велъбласмыша, в Орде480; во второй раз он женился, в 1314 г., на дочери Димитрия Жидимирича, кажется, новгородского боярина481. Никаких других известий об этом князе до нас не дошло.
Родословные, хотя и не все, считают Федора Михайловича бездетным482.
Роман Михайлович 1293-1339
О Романе Михайловиче летопись упоминает только однажды, по случаю поездки его в Орду к хану Узбеку, в 1339 г. Иван Данилович Калита в это время уже совершенно обнаружил те стремления, для достижения которых, во что бы то ни стало, нужно было, так или иначе, подчинить себе удельных князей, а потом уничтожить и самые уделы. Главным соперником его был великий князь тверской, которого он и старался погубить. В 1338 г. Калита отправился в Орду вместе с сыновьями; сорил там деньгами, льстил хану и искусно возбуждал в нем подозрение на князя тверского, как на человека неблагонадежного. Хан "его (Калиты) думою" потребовал к себе тверского, ярославского и др. удельных князей, обещая им безопасность и милость. С князем ярославским в Орду ходил и кн. "Романчук" белозерский. Калита достиг своей цели: тверского князя он погубил, но что было с другими князьями, - неизвестно. Во всяком случае, после того мы еще встречаемся с ними на страницах летописей, исключая Романа Михайловича, которого, после этой поездки в Орду, уже не встречаем в летописях483.
Роман Михайлович от брака с неизвестной имел двух сыновей: Федора и Василия484.
Как известно, Димитрий Иванович Донской, в своем духовном завещании485, называет Белоозеро куплей деда своего, т. е. Ивана Калиты. Но мы видим самостоятельных белозерских князей как при Калите, так и при первых его преемниках, и не видим, напротив, чтобы сам Калита и его преемники до Димитрия Донского распоряжались Белоозером. Что же это значит? Наши историки (Соловьев) решают вопрос догадкой, что купля состоялась на таких условиях, которые до известного времени оставляли за князьями белозерскими права князей самостоятельных. Во всяком случае, какая бы ни была сделка у Ивана Калиты с князем белозерским относительно Белозерского удела, эта сделка - если только она была действительно - состоялась с Романом Михайловичем, так как из белозерских князей только он был современником Калиты.
Федор Романович 1375 ум. 1380
О Федоре Романовиче дошло до нас только два известия: в 1375 г. он принимал участие, в числе всех других удельных князей, в походе вел. кн. Димитрия Ивановича против Твери486; затем, в 1380 г. он участвовал в походе против Мамая и вместе с сыном своим пал на Куликовом поле487.
Не знаем, на ком был женат Федор Романович; знаем только, что он имел единственного сына Ивана.
Иван Федорович 1350 ум. 1380
По смерти вел. кн. Ивана II Ивановича явился соперник его юному преемнику в лице Димитрия Константиновича, кн. суздальского, который, пользуясь малолетством Димитрия Ивановича (Донской), хлопотал об ярлыке на великое княжение. С Ивана Калиты великие князья московские начинают сильно налегать на удельных князей, а потому симпатии последних, конечно, должны были клониться на сторону соперников московским князьям, с какой бы стороны они ни являлись. Естественно, что Иван Федорович, в борьбе будущего героя Донского и Димитрия суздальского, стал на сторону последнего.
В 1363 г. Иван Федорович пришел из Орды к Димитрию Константиновичу, во второй раз занявшему стольный город. Зачем ходил князь белозерский в Орду, неизвестно; но он воротился от хана Мурута (разгневанного на Димитрия московского за то, что этот последний, получив ярлык от Мурута, таковой же принял и от другого хана, Авдула) со свитой из тридцати человек татар и с ярлыком на великое княжение для Димитрия Константиновича488. Кажется, с достоверностью можно предполагать, что поездка Ивана Федоровича в Орду была в связи с делом Димитрия Константиновича, на стороне которого он и находился.
Но московский князь осилил суздальского, и Иван Федорович по необходимости должен был стать на сторону Димитрия Ивановича489. Мы уже говорили выше о том, что он, вместе с отцом, умер геройской смертью на Куликовом поле 8-го сентября 1380 г.490
По многим родословным, Иван Федорович, от брака с неизвестной, имел единственного бездетного сына Константина491.
Юрий Васильевич После 1380 г.
Федор Романович вместе с сыном своим Иваном пал в Куликовской битве, и Белозерское княжество должно было перейти к старшему сыну младшего брата Федорова, Василия Романовича, Юрию Васильевичу, как старшему в роде из остававшихся в живых князей белозерских.
Юрий Васильевич известен нам только по родословным, которые дают ему троих сыновей: бездетного Давида, Романа и Андрея, князей белозерских, но уже не удельных, так что Юрий был последним удельным князем белозерским. От среднего из них, Романа, пошел и теперь существующий род князей Белосельских (Белосельских-Белозерских - см. ниже), а от младшего, Андрея, пошел род угасших теперь князей Андомских или Андожских (через сына Михаила - см. ниже) и существующих и теперь князей Вадбольских (через другого сына, Ивана - см. ниже).
Юрий, как сказано выше, занял Белоозеро после Федора Романовича, т. е. в 1380 г. Но долго ли он владел Белоозером, неизвестно; время можно указать, но только приблизительно. Димитрий Иванович Донской, по второму духовному завещанию своему, относимому к 1389 г.492, дает одному из сыновей своих, Андрею Димитриевичу, в числе других городов и Белоозеро, куплю деда своего, т. е. Ивана Калиты. Таким образом, Белоозеро отошло к Москве в период времени от 1380 до 1389 года493.
Константин Иванович 1380-1408
О Константине Ивановиче, единственном бездетном сыне Ивана Федоровича, павшего в Куликовской битве, мы знаем следующее494.
В 1392 г. отношения Москвы к Новгороду были в высшей степени натянуты: Василий Димитриевич требовал черной дани, а митрополит - прежнего митрополичьего права относительно решения судных дел. Новгород не удовлетворил митрополита, и Василий Димитриевич чувствительно наказал Новгородские земли. Однако, новгородцы не хотели делать уступок и, со своей стороны, отвечали великому князю на его опустошение новгородских волостей взятием Кличена и Устюжны и сожжением Устюга и Белозерска в 1393 г. В этой ожесточенной войне новгородцами предводительствовали два князя: Роман, кн. литовский, и Константин белозерский. Не желая подчиняться Москве, Константин (в 1393 г.) ушел в Новгород. Велико должно было быть озлобление Константина, когда он поднял меч на свой бывший родной город!495 Года через три после того (1396 г.) на Корельскую землю напали немцы и взяли пять погостов корельских и колыванских (ревельских). Константин пустился за ними в погоню, но не нагнал их; поймал только одного языка и прислал его в Новгород496.
Впоследствии Константин Иванович перешел во Псков. Судя по приводимому ниже краткому летописному известию, псковичи просили его помочь им в бывшей тогда (в 1408 г.) войне их с немцами и литовцами. Рассказавши о нападении немцев и литовцев на псковские и новгородские волости, летописец как-то неожиданно замечает: "И тоя зимы князь Костянтин белозерский выеха вон из Пскова, а не учинив помощи никоея же"497. - Вот все, что мы знаем об этом князе.
Неизвестно, где сложил свою буйную голову Константин Иванович. Родословные считают его бездетным.
Самостоятельность белозерских князей уничтожается в пятом колене (XVI от Рюрика) рода Глеба Васильковича, к которому, т. е. колену, за исключением Ивана Федоровича, павшего в Куликовской битве, относятся дети Василия Романовича: старший Юрий, последний удельный князь белозерский, и братья его, князья: шелешпанский, сугорский и кемский, карголомский и ухтомский, бывшие еще удельными князьями. Только об этих последних князьях, как еще некоторое время самостоятельных, нам и оставалось бы поговорить; но для указания происхождения отдельных княжеских фамилий в роде князей белозерских, мы помещаем под особыми рубриками краткие сведения и о происхождении князей: Андомских или Андожских, Вадбольских и Белосельских, не бывших удельными.
б) Князья мелких белозерских уделов
С конца XIV в. в Белозерском уделе начинают появляться второстепенные самостоятельные уделы при посредстве надела младших членов рода князей белозерских. Так выделился удел Сугорский, из которого потом образовалось еще несколько уделов. Собственно разветвление второстепенных уделов начинается с детей Василия Романовича, и следовательно первым второстепенным уделом надобно считать удел Шелешпанский; Василий же Романович стоит как бы особняком, как родоначальник нескольких княжеских фамилий, - в том числе и фамилии князей Сугорских, - происшедших от него через его сыновей. Мы, поэтому, будем говорить о Василии Романовиче отдельно, не занося его под рубрику князей сугорских.
Василий Романович ум. до 1380 г.
Василий Романович, младший из двух сыновей Романа Михайловича, в родословных, по которым он только и известен нам, называется князем сугорским. Таким образом, Белозерский удел, очевидно, начал дробиться со смертью Романа Михайловича: старший из братьев, Федор Романович, занял Белозерск, а младший, Василий, занял Сугорье, восточную половину удела за р. Шексной. Уже одно то обстоятельство, что после Федора Романовича (ум. 1380) старший белозерский стол занят был сыном Василия Романовича, Юрием, говорит о том, что Василий Романович скончался до 1380 г. Иначе, надобно полагать, он занял бы Белозерск, предоставив Сугорье старшему сыну Юрию.
Василий Романович имел четверых, а по некоторым родословным пятерых сыновей: Юрия, Афанасия, Семена, Ивана и Константина498. От них-то и произошли отдельные княжеские фамилии, к которым мы и переходим.
1. Князья Шелешпанские
Афанасий Васильевич В конце XIV в.
Еще не угасший род князей Шелешпанских происходит от второго сына Василия Романовича, кн. сугорского Афанасия.
Афанасий Васильевич, первый и последний удельный князь шелешпанский, дал своему роду фамилию князей Шелешпанских по волости, которой он владел499.
У Афанаcия Васильевича был сын Иван, из четырех сыновей которого два старших, Юрий и Димитрий, были продолжателями рода князей Шелешпанских: от Юрия пошла старшая ветвь рода князей Шелешпанских, ветвь угасшая, а от Димитрия Ивановича, по прозванию Судницы - младшая, продолжающаяся и теперь500.
2. Князья кемско-сyгopскиe и кемские
Семен Васильевич XIV-XV в.
Третий сын Василия Романовича сугорского, Семен Васильевич, был первым и последним князем кемско-сугорским, т. е. обладателем и Сугорья, и Кемской волости.
Семен Васильевич, по родословным, имел пятерых сыновей: Владимира, Федора, по прозванию Дурака, Давида, Димитрия и Константина. Из них Владимир, Федор и Димитрий владели Сугорьем, а Давид и Константин - Кемской волостью. Константин, впрочем, рано оставил мирскую жизнь для монашеской кельи501.
Между тем как Владимир, Федор и Димитрий владели Сугорьем, Давид Семенович обладал Кемской волостью. От брака с Федосьей, известной нам только по имени, Давид Семенович имел сыновей: Александра, Ивана, Афанасия Фуника (Фуник, кажется, не прозвище, а уменьшительное имя от Афанаcия), Юрия и Федора, князей Кемских.
Давид Семенович считается родоначальником угасших князей собственно Кемских502.
3. Князья Карголомские
Иван Васильевич XIV-XV в.
Четвертый сын Василия Романовича сугорского, Иван Васильевич, первый и последний удельный князь карголомский, владел селом Карголомом, волость которого тянулась на восток по берегу Белого озера, выше впадения Шексны, не доходя Кубенского озера503, и Ухтомскою волостью, которая потом отделилась от Карголома.
По родословным Иван Васильевич имел двух сыновей, Ивана и Федора. Федор после отца владел Карголомом, а Иван Иванович получил от отца Ухтомскую волость.
4. Князья Уxтомские
Как сейчас замечено было, старший сын Ивана Васильевича карголомско-ухтомского, Иван Иванович, получил от отца Ухтомскую волость, между тем как младший брат его, Федор Иванович, владел Карголомом. У него был единственный, но бездетный сын Иван, а потому Карголом опять соединился с Ухтомской волостью в руках Ивана Ивановича.
По родословным у Ивана Ивановича, родоначальника и теперь существующих князей Ухтомских, было три сына: Василий большой, бывший воеводой в Казанском походе 1467 г., Иван Волк, участвовавший в покорении Вятки (1489-1490 г.), и Василий меньшой, по прозванию Капля504.
5. Князья Андожские
У Юрия Васильевича, последнего удельного князя белозерского, было три сына: Давид, Роман и Андрей. Старший сын Андрея, Михаил, владел землями по реке Андоге, которая берет начало в нынешнем Белозерском уезде, а в Череповецком впадает в р. Суду, изливающуюся в Шексну. По р. Андоге обладатели бассейна этой реки стали называться князьями Андожскими. Называются они как в родословных, так и у позднейших исторических писателей и князьями Андомскими, но здесь очевидно смешение Андоги с Андомой, впадающей в Онего и, следовательно, принадлежащей к бассейну Онежского озера, где не место было селиться князьям Белозерского удела505.
6. Князья Вадбольские
Второй сын Андрея Юрьевича, Иван Андреевич, правнук Василия Романовича сугорского, владел Вадбольской волостью (бывшей в первой и начале второй половин нынешнего столетия экономическою), назвался по этой волости Вадбольским и передал это название своему, еще не угасшему и теперь, потомству506.
7. Князья Белосельские
Белосельские князья, род которых не угас и по настоящее время, происходят от Федора Романовича, внука Юрия Васильевича, последнего удельного князя белозерского.
У второго сына Юрия Васильевича, Романа Юрьевича, было три сына: Федор, Иван и Василий. Иван и Василий были бездетны, а старший, Федор Романович, имел сына Гавриила, который владел Белым селом (в Пошехонском уезде), от которого принял фамилию Белосельский. Прозвание Белозерский прибавлено к фамилии князей Белосельских Павлом I для того, чтобы сохранить память об угасших князьях Белозерских, от которых происходят князья Белосельские. Таким образом и явилась фамилия князей Белосельских-Белозерских.
Б. Князья белозерские из рода Димитрия Ивановича Донского
Андрей Димитриевич р. 1382 ум. 1432
Мы уже говорили о том, что в завещании Димитрия Ивановича Донского Белоозеро названо куплей деда его, т. е. Ивана Даниловича Калиты. Подлинно мы не знаем, в каких размерах и условиях состоялась эта купля; не знаем и того, почему о ней ничего не говорят в своих духовных грамотах предшественники Донского, начиная с самого Ивана Калиты. Видим только, что князья белозерские, с правами князей владетельных (хотя, по Карамзину, уже при Федоре Васильевиче в Белозерске были московские наместники), существовали до самого конца XIV в.
В 1389 г. Белоозеро принадлежало уже великому князю московскому. В названном году, по духовному завещанию отца, Андрей Димитриевич получает Можайск и другие города, а из вновь пpиoбретенных предшественниками Донского - Белоозеро: "А сына своего, князя Андрея, сказано во второй духовной грамотe Димитрия Донского, благословляю куплею (же) деда своего, Белым озером со всеми волостьми..."507.
Андрей Димитриевич владел Белоозером до 1432 г., т. е. до своей смерти. Сведения о нем см. в главе о князьях можайских.
Михаил Андреевич 1430 ум. 1485
В 1432 г., т. е. в год смерти Андрея Димитриевича можайского, удел Можайский раздробился на две самостоятельных половины, составивших два удела: старший брат, Иван Андреевич, вступил во владение главным городом прежде единоцелого удела, Можайском, а Михаил получил Верею и Белоозеро, которыми владел до своей смерти и которые вынужден был завещать великому князю. Впрочем, белозерские волости не все принадлежали Михаилу Андреевичу: часть их принадлежала брату его Ивану, что видно из договора Василия Темного с Василием Ярославичем, князем боровским508. По этому договору князь боровский, между прочим, обязывается блюсти под великим князем, что ему "дал Бог вотчину брата... княжу Иванову Андреевича, Можаеск с волостми и Калугу с волостми... и за Волгою Белоозерьские волости и пол-Заозерья".
Со смертью Михаила Андреевича весь удел его, по договорам, присоединен к великому княжеству. Великий князь Иван III Васильевич в числе многочисленных городов дает старшему своему сыну-наследнику и Белоозеро, которое, таким образом, совершенно и навсегда входит в состав великого княжества Московского509.
VI
СТАРОДУБСКОЕ УДЕЛЬНОЕ КНЯЖЕСТВО
Стародуб, ныне село Кляземский городок, стоял на правом берегу р. Клязьмы, в 12 верстах от уездного города Владимирской губернии Коврова, а от самого Владимира, по Книге Большого Чертежа, в 60 верстах. По недавним описаниям этого уголка Ростовско-Суздальской области, на правом берегу Клязьмы высится колокольня Кляземского городка; близ села есть насыпь земляного вала на возвышенном утесе, над Клязьмой; этот вал представляет правильный четырехугольник. С этим уголком соединены некоторые, небезынтересные для нас предания.
Так, говорят, что там, где находится вал, был терем какого-то князя, столь высокий, что сверху его виднелись башни Суздаля. Когда этот терем рухнул, то верх башни ударился в землю на другом берегу Клязьмы, сделал в земле пробоину, вследствие чего образовалось озеро, место которого указывают между семью дубами. Таково предание о седой старине Стародуба... Многие местности села носят названия торговых рынков; церквей, говорят, было семь, но из них остались только следы фундамента церкви св. Георгия в полутора верстах от села, в овраге на пути к перевозу через Клязьму. При постройке нового храма на фундамент употреблено было много могильных камней, на которых высечены были имена местных князей и бояр510.
Время возникновения Стародуба неизвестно; но так как в начале XIII в. он был довольно видным городом, то основание его надобно отнести к более раннему времени. Судя по остаткам древнейшей стародубской церкви во имя св. Георгия, надобно думать, что основание ему положил Юрий Долгорукий, который построил и церковь во имя своего патрона.
Напрасно некоторые, указывая на свидание Юрия с Святославом Олеговичем у Радощи (Радогость) и на челобитье Святослава Всеволодовича Юpию в Стародубе, разумеют здесь Стародуб Суздальской земли, который будто бы назывался и Радогостем: здесь разумеется Стародуб северский, неподалеку от которого был и Радогость. Но об этом мы еще будем иметь случай говорить при изложении биографий князей стародубских.
В первый раз мы встречаемся в летописях с Стародубом под 1218 г. Димитрий-Владимир Всеволодович, внук Юрия Долгорукого, в ссоре старших братьев своих, Константина и Юрия, стоял на стороне первого. Кажется, из стратегических соображений Константин послал его в Москву. Но по примирении братьев Юрий выслал Владимира из Москвы в южный Переяславль в 1213 г. Там, в битве с половцами, он взят был в плен, но в 1218 г. освободился и ушел опять в Суздальскую землю, где братья дали ему Стародуб "и ину властьц"511.
В позднейшее время, при великих князьях московских, Стародуб назывался вотским512, а в меновой грамоте Ивана Грозного с его двоюродным братом, Владимиром Андреевичем старицким, он назван так: Городище Стародуб Ряполовский. Память о древнем названии Кляземского городка, по словам Щекатова, осталась в названии одной волости Стародубскою513.
Собственно Стародубский удел с самостоятельными князьями возник вскоре по уходе Батыя из северо-восточной Руси. Ярослав Всеволодович, явившись, по уходе татар, во Владимир, должен был употребить немало усилий, чтобы после татарского разгрома водворить как в столице, так и во всем княжестве некоторый порядок; в то же время он позаботился и о братьях своих, Святославе и Иване: первому он дал в удел Суздаль, а второму Стародуб514.
Таким образом, ряд удельных стародубских князей начинается с самого младшего сына Всеволода (Большое Гнездо), Ивана Всеволодовича.
А. Собственно стародубскиe князья
Иван Всеволодович р. 1198-1247
Иван Всеволодович, самый младший (восьмой) из сыновей вел. кн. Всеволода, внук Юpия Долгорукого, родился в августе (28-го) 1198 г. во Владимире, "и бысть радость велика в граде Володимери о роженьи его", замечает, по этому случаю, летопись515.
В древней Руси, как мы уже замечали об этом и в других местах настоящего труда, княжичи чрезвычайно рано выступали на поприще общественной деятельности. Так было и с Иваном Всеволодовичем: он принимает участие в серьезных событиях с 1212 г., когда ему было лет 15. Впрочем, летописи отмечают некоторые события из его жизни еще ранее помянутого года: марта 1-го 1206 г. Всеволод Юрьевич послал старшего сына своего Константина в Новгород на княжение; младшие братья: Юрий, Владимир и Иван, провожали Константина до р. Шедашки; но в том же году, февраля 28-го, и на той же pеке они уже встречали Константина, на пути его из Новгорода во Владимир: Константин, кажется, необходим был для Всеволода в виду неприязненных действий черниговского князя Всеволода Чермного, которого Всеволод Юрьевич хотел наказать516.
Апреля 15-го 1212 г. скончался вел. кн. Всеволод Юрьевич, и вскоре между двумя старшими его сыновьями, Константином, которого отец лишил великокняжеского стола, и Юрием, тогда великим князем, возгорелась борьба. Вместе с Юрием и младшими братьями, Ярославом и Владимиром, Иван Всеволодович ходил на Константина к Ростову. Хотя стаpшиe братья на этот раз и примирились, но затем изменилась группировка младших братьев около старших, и опять готова была вспыхнуть междоусобная война. Иван Всеволодович с братьями, Ярославом и Святославом, по-прежнему оставался на стороне Юрия, а Владимир перешел на сторону Константина, к которому вскоре перебежал и Святослав. Юpий с Ярославом и Иваном пошел к ним для переговоров ("на снем", на сейм, на съезд); братья сошлись у Юрьева и примирились. В то же время бывший у Константина брат его Святослав перешел опять к Юрию, который дал ему Юрьев Польский. Вскоре Константин опять начал замышлять рать на братьев. Юрий вместе с братьями: Ярославом, Святославом и Иваном, а также Давидом муромским, выступил к Ростову. Тогда Константин (в 1213 г.) отправил на Волгу рать свою, которая и пожгла великокняжеский город Кострому, а Юрий с братьями пустошил окрестности Ростова: противники встретились и бились на р. Идше (теперь Векса), постояли друг против друга несколько дней, причем воины Юрия пустошили окрестности Ростова, и, наконец, пришли в докончание и целовали друг к другу крест517.
После этого похода в продолжение лет 13-ти Иван Всеволодович не показывается на страницах летописей. В 1226 г. вел. кн. Юрий, одной из видных забот которого было обезопасить восточную границу от набегов инородцев, послал братьев, Святослава и Ивана, на Мордву. Поход был удачен: братья взяли несколько селений и возвратились домой с большим полоном518.
Затем опять в продолжение 12-ти лет, т. е. до 1238 г., летописи ничего не говорят о нем; под помянутым же годом они отмечают его в числе князей, которых Бог спас от татарского меча. Не можем не привести здесь известия Татищева, весьма правдоподобного, о степени участия Ивана Всеволодовича в готовившемся со стороны вел. кн. Юрия отпоре татарам. Татищев, сказавши, что великий князь, с племянниками своими, Васильком и Владимиром Константиновичами, отступили за Волгу и стали на берегу Сити, продолжает: "Брат его (вел. кн. Юрия), Иван Стародубский (очевидно, Татищев называет его стародубским, так сказать, передним числом) княгиню (жену) с детьми со всем имением, також из Юриева, что было оставшее Светославле, вывез в Городец (конечно, Волжский) за Волгу в леса, а в городех оставил токмо войска с воеводами и сам лесами хотел к Юрию с малым войском пройти, но не успел". Между тем, часть татар оставалась у Владимира и приготовлялась, говоря языком нынешнего века, к штурму, а другая часть пошла вниз по Клязьме и разорила Юрьев и Стародуб519.
Юрий Всеволодович, как известно, пал в битве с татарами на р. Сити, и великокняжеский стол занят был старшим из оставшихся братьев, Ярославом Всеволодовичем. Двух младших братьев своих, Святослава и Ивана, Ярослав наделил уделами: первому он дал Суздаль, а второму - Стародуб520.
С этих пор начинаются постоянные поездки русских князей на поклоны к ханам. В 1245 г. Ярослав уже не в первый раз отправился в Орду; с ним поехали братья его и племянники, которые в следующем 1246 г. возвратились оттуда521.
Мы не знаем, на ком был женат Иван Всеволодович, - знаем только, что он имел сына Михаила.
Михаил Иванович 1246-1281
О Михаиле Ивановиче, втором удельном князе стародубском, до нас дошли весьма скудные летописные известия. В первый раз он упоминается в летописях под 1276 г. по случаю присутствия его, в январе месяце, на похоронах вел. кн. Василия Ярославича мизинного в Костроме522. Затем летописи отмечают еще участие его в междоусобной борьбе братьев, вел. кн. Димитрия и Андрея Александровичей. Последний, получивши в Орде ярлык на великое княжение, подошел с татарами к Мурому и, как великий князь, требовал к себе князей удельных. Это было в 1281 г. К нему явились: Федор Ростиславич ярославский, Константин Борисович ростовский и другие князья, в числе которых был и Михаил Иванович стародубский. Соединенные князья, вмеcте с татарами, все по пути предававшими огню и мечу, пошли на великого князя к Переяславлю523. Каковы были результаты этого похода, мы говорили в обзоре княжения Димитрия Александровича, куда и отсылаем читателя (см. первый том).
После этого события летописи уже не упоминают о Михаиле Ивановиче, да и вообще они являются по отношению к князьям стародубским, по крайней мере, ближайшим потомкам Михаила, как бы краткими некрологами524.
От брака с неизвестною Михаил Иванович имел единственного сына - по крайней мере, только он нам известен - Ивана-Каллистрата.
Иван-Каллистрат Михайлович 1281 ум. 1315
Как мы видели, летописные известия об отце Ивана Михайловича весьма скудны. Что же касается самого Ивана Михайловича, то известия о нем еще скуднее. Именно, сохранилось только известие о годе кончины его: он скончался в 1315 году525.
От брака с неизвестной Иван Михайлович имел сына Федора, который и заступил место отца, как единственный его наследник.
Федор Иванович Благоверный 1315 ум. 1330
О Федоре Ивановиче дошло до нас известий столько же, сколько и об отце его: в летописи Никоновской кратко, без указания на обстоятельства и причины, замечено, что Федор Иванович убит в Орде в 1330 г.526
Судя по тому, что около этого времени Иван Калита начал сильно теснить удельных князей, позволительно предполагать, не "по его ли думе" погиб и этот князь стародубский, как по его думе погибли другие князья? Или, может быть, Федор Иванович погиб за веру, почему и назван Благоверным?..
Федор Иванович, от брака с неизвестной, имел троих сыновей: Димитрия, Ивана и Андрея.
Димитрий Федорович 1330 ум. 1354
О Димитрии Федоровиче летописи сохранили одно только известие, по которому он скончался в 1354 г. и положен, замечает летопись, в своей отчине, в Стародубе527.
Димитрий Федорович, от брака с неизвестной, имел единственного и притом бездетного сына, Семена, прозванием Кропиву, о котором в отдельности мы не будем говорить, так как он не занимал Стародубского удела. О нем из летописей мы узнаем только, что, при нашествии Ольгерда на Москву в 1368 г., он убит был литовцами "на стрече" (в стычке) "во власти" (волости) в Холхне (в нынешней Калужской губ.), где, вероятно, начальствовал заставой, т. е. гарнизоном528.
Иван Федорович 1330-1363
По смерти Димитрия Федоровича на Стародубском уделе приходилось сесть следующему за ним, по старшинству, брату, Ивану Федоровичу. По одному летописному сказанию, Иван Федорович, вскоре по смерти брата, пошел в Орду к царю. Кажется, нет никакого coмнения в том, что он пошел в Орду для утверждения его волей хана в правах на занятие наследственного удела529. Это было в 1355 г., а на княжение, по некоторым известиям, Иван Федорович сел зимой 1356 г., "с пожалованием" прибыв в свою отчину Стародуб530.
В 1359 г. скончался вел. кн. Иван II Иванович, и великокняжеский стол должен был перейти к малолетнему сыну его, Димитрию. Но последнему явился соперник в лице суздальского князя, Димитрия Константиновича. Борьба их кончилась победой московского князя. Удельные князья, давно уже теснимые князьями московскими, если не прямо стояли на стороне суздальского князя, то, конечно, сочувствовали ему. Но некоторые из них дорого поплатились за это сочувствие. Приведши в свою волю Димитрия суздальского и Константина ростовского, юный Димитрий (само собой разумеется, что действовали окружающие его бояре) выгнал из Галича тамошнего князя, именем также Димитрия, и из Стародуба Ивана Федоровича. Невольные изгнанники ушли, в 1363 г., к Андрею Константиновичу в Нижний Новгород и, конечно, сделались его служебными князьями531.
Дальнейшая судьба Ивана Федоровича неизвестна. Родословные считают его бездетным532.
Андрей Федорович 1330-1380
Принимая в соображение стремление московских князей - сделать князей удельных своими подручниками, оставляя за ними, до времени, тень князей владетельных, чтобы потом обратить их в князей служебных, надобно думать, что Иван Федорович изгнан был из Стародуба именно потому, что шел вразрез с помянутым стремлением московских князей. Весьма вероятно, что, при нежелании подчиняться московскому князю, он пристал к сопернику его, Димитрию суздальскому, который - так могли надеяться удельные князья - мог бы ограничиться в своих отношениях к младшим князьям признанием со стороны последних только старшинства его. Но верх взяла Москва, и удельные князья, волей-неволей, должны были мириться с ролью ее подручников, если не хотели лишиться своих уделов.
Андрей Федорович, должно быть, понял это и, как видно из немногих, оставшихся о нем в летописях, известий, был вполне послушен Москве533. Так, в числе других многочисленных удельных князей, он ходил с вел. кн. Димитрием Ивановичем на Тверь в 1375 г.534; затем, в 1380 г., он участвовал в Куликовской битве, распоряжаясь, вместе с соименным ему князем ростовским, на правом крыле535.
Не знаем, когда скончался Андрей Федорович536; знаем только, что по родословным он имел четверых сыновей: Василия, кн. пожарского, родоначальника угасших князей Пожарских, - Федора, князя стародубского, заступившего место отца, - Ивана, по прозванию Нагавицу-Ряполовского, родоначальника угасших князей Ряполовских, Хилковых и Татевых, - Давида, прозванием Палицу, родоначальника угасших князей Гундуровых, Тулуповых и Палицких537.
Федор Андреевич XIV-XV в.
Потомство Федора Ивановича Благоверного продолжилось через младшего сына его, Андрея. Средний из братьев Федоровичей, Иван, умер бездетным, а потомство старшего, Димитрия, прекратилось, как мы уже заметили выше, на сыне его, Семене, убитом в 1368 г. при нашествии Ольгерда538. Таким образом, после Андрея Федоровича на Стародубском княжении сел второй сын его, Федор.
До Андрея Федоровича Стародубское княжество еще не дробилось, т. е. не выделяло из себя более мелких княжеств; дети же Андрея Федоровича являются владетелями мелких уделов. Старший сын Андрея Федоровича, Василий, был князем пожарским539; он умер, кажется, раньше отца, так как Стародубское княжество после Андрея Федоровича перешло ко второму сыну его, Федору, который, впрочем, мог наследовать отцу потому, что старший брат его имел уже самостоятельный удел.
О Федоре Андреевиче, если только он жив был в 1410 г., можно сказать только то, что при нем Стародуб взят был татарами. В указанном году татары от Нижнего Новгорода изгоном подошли к Владимиру и, взяв его, разграбили Успенский собор ("съборную церковь святую Богородицу златоверхую"), сожгли двор великого князя и многие другиe; старых людей побили, а молодых повели в плен. Это было 6-го июля. На обратном пути от Владимира они взяли Стародуб и Муром540.
Федор Андреевич от брака с неизвестной имел пятерых сыновей: Федора, кн. стародубского, - Ивана, прозванием Морхиню, - Ивана меньшого, с прозванием Лапа-Голибесовский, князя голибесовского, - Петра и Василия, князя ромодановского, родоначальника угасшего рода князей Ромодановских.
Считаем необходимым и уместным сделать здесь общее замечание относительно последующих князей собственно стародубских. Большую часть детей и внуков Андрея Федоровича стародубского, праправнука первого стародубского князя и внука Ивана-Каллистрата Михайловича, мы знаем только по родословным книгам. Знаем также по родословным, а отчасти по летописям и некоторым официальным документам о большей части потомков Андрея Федоровича, кто из них и какие волости занимал; относительно же некоторых из его потомков нельзя сказать утвердительно, имели ли они волости и какие. Кроме того, только для немногих из потомков Андрея можно определить время их жизни; для большей же части из них время жизни может быть определено только приблизительно. Является еще вопрос, все ли потомки Андрея, - исключая, конечно, тех, о которых известно, что они имели особые уделы и образовали особые роды князей стародубских с особыми прозвищами, - все ли, говорим, потомки Андрея могут быть названы в тесном смысле князьями стародубскими, каковыми величают их родословные книги?.. Не называются ли они стародубскими только потому, что принадлежали к семье князей стародубских, а между тем не имели уделов, или потому, что умерли в младенческих годах, или - если и имели уделы - то весьма незначительные, по которым ни сами не приняли прозвищ, ни им не сообщили своих прозвищ?
Мы не можем утвердительно сказать даже и того, когда князья мелких стародубских уделов, выделившихся из прежде единого Стародубского княжества, вполне лишились самостоятельности и сделались или простыми поместными владельцами (вотчинниками), или, владея наследственными вотчинами, вместе с тем стали в ряды слуг московского государя. Например, Федор Давидович Пестрый, сын Давида Палицы, образовавший особую ветвь князей стародубских с собственным прозвищем, является, как увидим в своем месте, то будто самостоятельным князем, то воеводой вел. кн. московского... Говоря об Александре Федоровиче Брюхатом, последнем князе ярославском, мы указали на то, что он назван у С. М. Соловьева воеводой великого князя, и высказали мысль541, что таковыми могли быть разве мелкие князья, которые, по бедности их уделов, оставаясь владетельными, в то же время могли идти и в службу к великому князю. Здесь прибавим еще, что великие князья, вполне забравшие удельных под свою руку, могли прямо давать им то или другое назначение. Кажется, в таком же положении был и Федор Пестрый.
Воздерживаясь от предположений о времени жизни отдельных лиц из потомков Андрея Федоровича, по крайней мере - большей части их, как упоминаемых только в родословных, считаем, однако, необходимым перечислить их, не исключая и тех, которые образовали особые ветви княжеские. Как об этих последних, так и о тех немногих, о которых дошли до нас какие-либо известия, будем говорить и в отдельности.
Вот эти князья. Дети, внуки и правнуки Андрея Федоровича: Василий пожарский541а, сын его Данило и внук Федор Данилович (знаменитый Димитрий Михайлович Пожарский - праправнук этого Федора); Федор стародубский, дети его: Федор же стародубский, Иван большой Морхиня, Иван меньшой Лапа-голибесовский, Петр, Василий, родоначальник князей Ромодановских; внуки Федора Андреевича: Владимир Федорович стародубский, Иван Федорович Кривоборский, Константин Федорович Льяло, Андрей Федорович Ковер, Петр Осиповский, Семен Белая Гузица, Иван Федорович Овца (бездетный, умер иноком), Василий Иванович Голибесовский-Голица, Михаил Иванович Голибесовский-Гагара; дети Ивана Андреевича Нагавицы-Ряполовского: Иван Ряполовский, Семен Хрипун-Ряполовский, Димитрий Ряполовский и Андрей Ряполовский-Лобан, бездетный; внуки Ивана Нагавицы: Семен Иванович, Федор большой Семенович, Федор меньшой Семенович Стрига, Петр Семенович Лобан, Василий Семенович Мних; дети Давида Андреевича Палицы: Федор Пестрый, бездетный Александр, Димитрий Тулуп и Иван Палицкий, продолжатель рода князей Палицких.
Есть основание думать, что некоторые из князей - потомков Андрея Федоровича, не занимая главной волости, владели, тем не менее, селениями и пустошами, но почему-то не хотели принять прозвищ по своим волостям, как это сделали, например, князья Кривоборские, Голибисовские и др. Они-то, т. е. не принявшие прозвищ по своим наделам, и называются вообще стародубскими, но положительно неизвестно, в каком смысле: в том ли, что они занимали главную волость (Стародуб), или в том, что они только принадлежали к роду князей стародубских. Кажется, что этих князей надобно считать стародубскими только потому, что они почему-то не приняли прозвищ по своим наделам. Напротив, иногда они, нося личные прозвища, свои селения называли по этим последним, как это мы вскоре увидим.
Свои последние догадки мы основываем, между прочим, на одном, мало известном документе, а именно: на дарственной записи правнука Андрея Федоровича, по прозванию Ковра, кн. Ивана Семеновича Коврова, Спасо-Евфимьевскому (суздальскому) монастырю542. Приводим из этой дарственной, писанной в 1567 г., два отрывка: "...Се аз, князь Иван Семенович Ковров, дал семи к Спасу в Евфимиев монастырь архимандриту Соватее в Стародубском уезде Ряполовском (этот, как и следующий курсив - наш) отца моего благословение, князя Семена Васильевича, что меня благословил: после своего живота вотчину свою - село Рожественское (Ковров тожь), а в нем церковь Рожество Бога нашего..." (Далее перечисляются деревни и пустоши: Щекино, Никитино, Вершининское, Ванеево и пр.). Еще несколько слов из этой дарственной: "А роду моему тое вотчины у милосерднаго Спаса монастыря не выкупати". Кн. Иван Семенович дает указанные деревни и пустоши в вечное поминовение отца своего и матери своей Соломониды и всех "родителей" (родственников). Судя по этому примеру, можно положительно сказать, что те из рода стародубских князей, которые, по разделении княжества на мелкие уделы, не имели прозвищ по своим уделам, - тем не менее, были удельными князьями. Конечно, некоторые из них не имели прозвищ по своим уделам, может быть, потому, что умерли в малолетстве.
Федор Федорович XIV-XV в.
Старший сын Андрея Федоровича, Василий, еще при жизни отца, конечно, получивший удел, не мог, по этому самому, занимать собственно Стародуба, который, таким образом, переходил к следующему за Василием пожарским сыну Андрея Федоровича, Федору Андреевичу. Младшиe братья последнего, Иван Нагавица ряполовский и Давид Палица, как увидим, имели свои наделы, а потому Стародуб, естественно, от Федора Андреевича перешел к старшему сыну его, Федору Федоровичу.
Федор Федорович известен нам только по родословным, которые дают ему семерых сыновей: Владимира стародубского, Ивана Кривоборского, Константина Льяло, Андрея, родоначальника кн. Ковровых, Петра Осиповского, Семена Белую Гузицу и Ивана Овцу.
Владимир Федорович XV в.
Родные и двоюродные братья Федора Федоровича имели свои наделы, а потому Стародуб перешел к старшему сыну его, Владимиру Федоровичу.
Владимира мы знаем только по родословным, которые считают его бездетным.
Кажется, с этим князем, если не с отцом его, прекратилось самостоятельное существование Стародубского княжества.
Теперь перейдем к тем князьям из рода стародубских, которые имели самостоятельные уделы, выделившиеся из прежде единого Стародубского княжества.
Как мы уже говорили, Стародубское княжество начало делиться на более мелкие самостоятельные уделы с детей Андрея Федоровича, внука Ивана-Каллистрата, и старший сын Андрея, Василий, первый получил самостоятельный удел, по которому назвался пожарским.
Таким образом, обозрение мелких удельных князей Стародубского княжества мы начнем с князей пожарских.
Б. Удельные князья мелких стародубских уделов
1. Князья Пожарские
Родоначальником угасших в 1685 г. князей Пожарских был старший сын Андрея Федоровича, удельного князя стародубского (праправнук Ивана Всеволодовича, первого удельного князя стародубского), Василий Андреевич543. Прозвище Пожарских взято от главного селения в уделе, Погара, - селения в местности, когда-либо опустошенной пожарами544.
Как о самом родоначальнике князей Пожарских, так и о его потомках до второй половины XVI века почти нет никаких известий. Правда, родословные иногда делают кое-какие заметки о князьях этого удела, - но эти заметки чересчур кратки. Так, по родословным правнук Василия Андреевича, Иван Федорович, убит под Казанью. Затем, по некоторым известиям545 мы знаем, что в 1560 г. в Москве был пожар, начавшийся во дворе кн. Федора Пожарского (по приблизительному расчету - Федора Ивановича Немого.
Нельзя ничего сказать положительного и о том, когда пожарские князья перестали считаться удельными, и можно только сказать, что, судя по времени, сын Василия Андреевича был еще удельным пожарским князем.
Даниил Васильевич Вторая половина XIV в.
Даниил Васильевич, принадлежащий к VII колену князей стародубских вообще, может еще считаться самостоятельным князем, так как, по сравнению с другими представителями рода князей стародубских, можно указать только на VIII колено (Федор Данилович), с которым прекращается самостоятельность князей стародубских вообще и, в частности, пожарских: потомки Андрея Федоровича в VIII колене являются или вотчинниками со своими собственными прозвищами по вотчинам, как, например, князья Кривоборские, Льяловские и проч., или слугами московского государя, как внуки, например, Ивана Андреевича ряполовского.
Не лишним считаем указать здесь на родословие знаменитого в нашей истории кн. Димитрия Михайловича Пожарского. Он принадлежит к младшей ветви князей Пожарских, во главе которой стоит Иван меньшой Федорович, по прозванию Третьяк, пятый сын сейчас упомянутого Федора Даниловича. У Ивана Федоровича был внук Михаил Федорович, бывший стольником при Иване Грозном. Этот Михаил и есть отец Димитрия Михайловича546.
2. Князья Ряполовские
Иван Андреевич XIV-XV в.
Иван Андреевич, по прозванию Нагавица, третий сын Андрея Федоровича, кн. стародубского, был первым князем ряполовским, получившим прозвище свое от Ряполовского стана в Суздальском уезде, данного ему в удел547. Он известен нам только по родословным, из которых видно, что он имел четверых сыновей: Ивана, Семена, прозванием Хрипуна, Димитрия и Андрея, прозванием Лобана.
Передаем те известия, которые дошли до нас о детях Ивана Андреевича.
а) Иван Иванович. Когда Василий Васильевич Темный был схвачен в Троицком монастыре, в 1446 г., сторонником Димитрия Шемяки, Иваном можайским, приближенные великого князя скрылись с детьми его, Иваном и Юрием, а потом бежали к Ивану Ивановичу ряполовскому в его село Боярково, близ Юрьева. Иван Иванович, вместе с младшими братьями своими, Семеном и Димитрием, уехал с великокняжескими детьми в Муром. Шемяке хотелось и детей великого князя захватить в свои руки, но он боялся употребить силу, потому что "вси люди негодоваху о княжении его" и не только негодовали, "но и на самаго мысляху". Наконец, при посредстве будущего митрополита, рязанского владыки Ионы, Шемяка достиг своей цели: 6-го мая (1446 г.) дети великого князя доставлены были к нему в Переяславль, откуда он отправил их в заточение в Углич к отцу. Видя вероломство Шемяки, Ряполовские решились на попытку освободить великого князя; к ним примкнули: Иван Васильевич Стрига-Оболенский, Иван Ощера с братом Бобром и многие дети боярские. Они условились собраться под Угличем в Петров день. Некоторые явились в условленное время, но о планах Ряполовских Шемяка узнал, и они не могли идти к Угличу, а пошли за Волгу к Белоозеру. Посланные на них Шемякой, Василий Вепрев и Федор Михайлович, не могли одновременно, как условлено было, сойтись на устье Шексны, куда первым явился Вепрев. Узнав об этом, Ряполовские ударили на него, побили при устье Мологи и через Новгородскую землю пошли в Литву на соединение, для совместных действий против Шемяки, с Василием Ярославичем, кн. боровским548. О том, как князья Ряполовские явились потом из Литвы на выручку великого князя, мы уже говорили при обозрении княжения последнего.
б) Семен Хрипун, Димитрий и Андрей Лобан Ивановичи. О братьях Ивана Ивановича дошли следующие известия. Семен и Димитрий, как сейчас уже сказано было, вместе со старшим братом Иваном спасли детей Василия Темного. Кроме того, Димитрий упоминается еще в договоре Темного с Шемякой (1440 г. июня 24): Юрьевичи обязываются, между прочим, возвратить, что взяли "нынешним приходом" у великого князя, его матери, у его князей, бояр и детей боярских. "А что яз князь великий, говорится затем, взял на поручьнике на княже на Дмитриеве на Ряполовскаго на Петре пятьдесять рублев, и то ми отъдати"549. Кроме того, в числе воевод, которых великий князь в 1459 г. посылал на Вятку и которые взяли тогда два города, Орлов и Котельнич, упоминается кн. Ряполовский; но разные летописи называют разных братьев: одни - Семена, другие - Ивана, третьи - Димитрия550. Что касается младшего из братьев, Андрея, по прозванию Лобана, то в летописях сохранилось одно известие, что он убит 5-го декабря 1438 г. в бою под Белевом с татарами выгнанного из Орды хана Ахмата551.
Димитрий и Андрей Ивановичи не оставили потомства, а дети старших братьев стояли уже в рядах московского боярства. Внук Ивана Андреевича Нагавицы, второй сын Семена Хрипуна, Федор меньшой, по прозванию Стрига (ум. 1498), был основателем особой ветви князей Стригиных. Это - тот самый Федор Семенович, который побил казанских татар на берегу Волги 4-го июня 1469 г.552 Из детей старшего Федорова брата, именем также Федора, Иван большой, по прозванию Хилок, и Иван меньшой, по прозванию Тать, были образователями особых княжеских фамилий: князей Хилковых, еще существующих, и угасших князей Татевых.
3. Князья Палицкие
Давид Андреевич XIV-XV в.
Родоначальником князей Палицких был младший из четверых сыновей Андрея Федоровича, кн. стародубского, Давид, известный нам только по родословным книгам. Одни из этих последних дают ему прозвище Палица, другие называют его Палицким и Палецким. Более верным считают первое прозвище553. Некоторые, основываясь, кажется, только на собственных догадках, производят фамилию кн. Палецких от села Палеха (Вязниковского уезда, в 70 верстах от уездного города), что кажется еще более неосновательным554.
Давид Андреевич имел четверых сыновей: Федора, прозванием Пестрого, бездетного Александра, известного нам только по родословным, Димитрия, прозванием Тулуп, и Ивана, который и был продолжателем рода князей Палицких, между тем как от старшего, Федора Пестрого, и третьего, Димитрия Тулупа, пошли особые фамилии князей.
Федор Давидович Пестрый 1420-1472
Старший сын Давида Андреевича Палицы, Федор Пестрый, начинает появляться на страницах летописей с 1429 г. В декабре этого года татары подходили к Галичу, под которым стояли целый месяц, но, не могши взять его и разоривши окрестные волости, на Крещенье подошли к Костроме, взяли ее, а также Плес и Лух. Великий князь послал на них дядей своих, Андрея и Константина Димитриевичей, которые гнались за татарами до Нижнего Новгорода, но не настигли их. Тогда кн. Федор Пестрый и воевода Федор Константинович Добрынский, "съвокупяся с своими дворы", тайно от князей-братьев бросились Волгой за татарами, догнали задние отряды за Нижним Новгородом, разбили их наголову и отняли русский полон555. Через два года, а именно весной 1431, Федор Давидович, по приказанию великого князя, ходил на волжских и камских болгар, воевал их и, как говорят летописи, всю землю их пленил556.
В 1471 г. Федор Давидович принимал участие, в качестве воеводы, в походе Ивана III на Новгород557. Он отправлен был вместе с другим воеводой, кн. Даниилом Холмским, к Русе, откуда они направились к р. Шелони и т. д. В следующем 1472 г., зимой, великий князь послал Федора Давидовича воевать Великую Пермь, считавшуюся еще Новгородской волостью, а в июне того же года в Москве уже получено было известие о завоевании ее, причем присланы были и те лица, которые "грубили" великому князю (в Перми чем-то оскорблены были некоторые москвичи), из-за чего он и предпринял поход558. Есть еще одиноко стоящее известие о том, что Федор Давидович, в том же году, послан был с коломенцами к Алексину, к которому подходил тогда хан Ахмат559.
После 1472 г. мы уже не встречаем известий о Федоре Давидовиче.
Федор Давидович своим прозвищем дал фамилию угасшим уже теперь князьям Пестрым, а три старшие сына его: Иван большой, Андрей большой и Андрей меньшой, все прозвищем Гундоры, дали фамилию угасшим князьям Гундоровым.
Брат Федора Пестрого, бездетный Александр, не имевший особого прозвища, должен был считаться просто князем стародубским. Он известен нам только по родословным. Известия о Федоре Давидовиче, как мы видели, доходят до 1472 г. Если Александр Давидович умер не в младенчестве, то, конечно, он жил в самом конце XV века.
Третий сын Давида Палицы, Димитрий Тулуп, известный нам также только по родословным, имел двух сыновей, Василия и Ивана, князей Тулуповых, уже не удельных, род некоторых давно угас.
Четвертый сын Давида, Иван, был продолжателем рода князей собственно Палицких. Он имел четверых сыновей, не бывших уже удельными князьями: Федора большого, бывшего воеводой при Иване III, бездетного Василия, Ивана Хруля, казненного в 1498 г. по поводу вмешательства его в интриги по вопросу о престолонаследии (поднятому по смерти Ивана Младого, сына Ивана III560), и Федора меньшого.
Во второй половине XVI в. мы еще встречаемся с фамилией князей Палицких, как, например, Андреем Димитриевичем, убитым (1579 г.) в войне с Батоpиeм561, но далее мы уже не видим их; надо полагать, что в конце XVI в. князей Палицких уже не существовало562.
4. Князья Кривоборские, Льяловские, Ковровы, Осиповские и Неучкины
а) Князья Кривоборские. Род князей Кривоборских, теперь уже угасший, происходил от правнука Андрея Федоровича стародубского, от второго сына Федора Федоровича стародубского, Ивана. Фамильное прозвище свое они получили, конечно, от бывшего в их владении удела. Иван Федорович известен нам только по родословным; он жил, по сравнению с его родичами, в XV в. и оставил пятерых сыновей, из которых предпоследний, Иван, был боярином архиепископа Новгородского, в конце XV в. В XVI в. мы встречаем князей Кривоборских в должностях военно-административных563.
б) Князья Льяловские. Эти князья происходят от третьего сына Федора Федоровича стародубского, Константина Льяло. Род их пресекся в четвертом колене. Двое из внуков Константина, Борис и Василий Ивановичи, в битве под Оршей в 1514 г. взяты в плен в Литву, где и умерли беспотомственно564.
в) Князья Ковровы. Давно yгаcшиe князья Ковровы происходят от четвертого сына Федора Федоровича стародубского, Андрея. Будучи удельным князем, Андрей Федорович, не имея прозвища по волости, носил личное прозвище Ковра, которое дано было и одному из селений его волости. Мы уже видели565, что у князей Ковровых были, между прочим, во владении: село Рожденственское, деревни: Щекино, Никитино и др., но ни от одного из своих селений они не заимствовали прозвища566.
Андрей Федорович, известный нам только по родословным, имел единственного сына Василия, который уже не был удельным. Он был первым наместником Великой Перми, но скончался или, по крайней мере, погребен в Коврове в 1531 г., как на это указывает надпись, высеченная на одном из надгробных камней, находящихся в часовне Ковровского кладбища.
Князья Ковровы, как видно из копий с писем Василия Андреевича из Перми, были в родственных связях с князьями Ряполовскими и Ромодановскими567.
г) Князья Ocиповские, ныне не существующие, происходили от пятого сына Федора Федоровича стародубского, Петра. Род их пресекся в III колене, со смертью бездетного Василия, сына Ивана Петровича, по прозванию Слепого568.
д) Князья Неучкины. Род Неучкиных пошел от шестого сына Федора Федоровича, Семена, по прозванию Белой Гузицы, через сына его, Ивана Семеновича Неучку, но прекратился на бездетном сыне последнего, Андрее569.
5. Князья Голибесовские, Гагарины и Небогатые
Второй сын Федора Андреевича, Иван большой, по прозванию Морхиня, считается князем стародубским, но, вероятно, не занимавшим самого Стародуба, а имевшим особый надел. Он известен нам только по родословным, которые считают его бездетным.
а) Князья голибесовские. Следующий за Иваном большим, третий сын Федора Андреевича, Иван меньшой, по прозванию Лапа, был первым удельным князем голибесовским. Он известен нам также только по родословным, которые дают ему сыновей: Михаила и Василия (жена которого Анна упоминается во второй духовной грамоте Василия Темного. СГГиД, I, № 87), прозванием Голицу, князей голибесовских.
б) Князья Гагарины и Небогатые. Старший сын Ивана Федоровича, Михаил, имел троих сыновей (Василия, Юрия и Ивана), носивших прозвище Гагар; от них пошел многочисленный род князей Гагариных, существующих и по настоящее время, - а от младшего Михайлова брата, Василия Голицы, пошли давно угасшие князья Небогатые570.
6. Князья Ромодановские
Князья Ромодановские происходят от последнего, пятого сына Федора Андреевича стародубского, Василия Федоровича. Свое прозвище они получили от одного из своих селений, Ромоданова, вероятно, потому, что они считали его главным и почему-либо важным в своем уделе571.
О первом представителе этого рода, удельном князе Василии Федоровиче ромодановском, мы знаем только из родословных, которые дают ему семерых сыновей: Василия, Ивана Телеляша, Семена, Юрия, Федора, Михаила и Бориса, князей Ромодановских, но уже не удельных. Об этих последних, как князьях не владетельных, мы не будем говорить. Но по поводу их служебной карьеры нельзя не сказать два-три слова. Дело в том, что владетельные князья, лишаясь своих владетельных прав, - вследствие ли внешнего давления на них или вследствие добровольного побуждения, - предпочитали становиться и действительно становились под руку и физически и нравственно весьма сильного московского великого князя... Но можно ли это явление назвать, как то делает большая часть наших историков, явлением, так сказать, безисключительным? Конечно, нельзя, как это мы видим на князьях стародубских. Мы уже указывали, что один из князей Кривоборских служил боярином у новгородского архиепископа; знаем и об одном князе Ромодановском, что он служил у одного из московских удельных князей. Так, о Василии Ромодановском, судя по времени (конец XV стол.), сыне Василия Федоровича, первого и последнего удельного князя ромодановского, в духовной грамоте Михаила Андреевича, князя верейского (ум. 1485 г.), говорится, что он дает к Спасу в "Ондроников монастырь" на Москве село Лучинское "опрочь тое земли Можжоелники (а может быть "можжоелника", т. е. песчаного пространства, покрытого можжевельником); чем есми пожаловал своего боярина, князя Василья Ромодановскаго". Итак, этот Василий Ромодановский почему-то предпочел служить боярином удельного князя московского, а не великого, как и Кривоборский - боярином владыки новгородского... Какие к тому были побуждения, - нравственные, экономические, или какие-нибудь другие, - сказать трудно.
В заключение обозрения князей стародубских перечислим отдельные, самостоятельные фамилии их в том порядке, по времени, в каком они выделялись из своих главных центров, так как до сих пор мы перечисляли их только по старшинству потомков Андрея Федоровича стародубского, с которого единоцелое Стародубское княжество начало делиться на мелкие самостоятельные уделы.
Вот в каком порядке выделялись эти фамилии из Стародубского старшего княжества: 1. кн. Пожарские, 2. Ряполовские, 3. Палицкие, 4. Голибесовские, 5. Ромодановские, 6. Пестрые, 7. Тулуповы, 8. Кривобopскиe, 9. Льяловские, 10. Осиповские, 11. Стригины, 12. Гундоровы, 13. Ковровы, 14. Неучкины, 15. Гагарины, 16. Небогатые, 17. Хилковы, 18. Татевы.
VII
ГАЛИЦКОЕ УДЕЛЬНОЕ КНЯЖЕСТВО
Галич, теперь уездный город Костромской губернии, стоит на низменном юго-восточном берегу Галицкого озера у подножия амфитеатром возвышающихся холмов572. В XIII-XIV ст. он был центром Галицкого удельного княжества, имевшего, так сказать, самостоятельную династию князей из рода Юрия Владимировича Долгорукого. Но в начале второй половины XIV ст. Галич присоединен был к владениям Московского княжества, и с этого времени до конца существования своего, как удельного княжества, управлялся князьями из рода Ивана Даниловича Калиты, то составляя самостоятельный центр княжества, то сливаясь с другим каким-нибудь княжеством удельным в руках одного лица.
О времени основания Галича до нас не дошло никаких известий. Произвольные догадки по этому вопросу, конечно, так и остаются догадками, в некоторых случаях, впрочем, более или менее близкими к истине. Обыкновенно те города северо-восточной Руси, время основания которых неизвестно, с большими или меньшими натяжками считают основанными Юрием Долгоруким только потому, что многие древние города Ростовско-Суздальской области действительно основаны этим князем. Но при этом опускается из виду то обстоятельство, что последующие князья также основывали города на тех пунктах, на которых были уже поселки, явившиеся, всего вероятнее, вследствие свободной колонизации того или другого края славянами еще задолго до Юpия. Основание этих последних городов совпадает с началом порабощения Руси татарами, более крупным событием, которое отвлекало внимание летописцев от таких сравнительно незначительных явлений, как основание городов из каких-нибудь поселков, тем более, что эти города, незначительные в первое время по своем возникновении, росли медленно и, следовательно, только тогда могли обращать на себя внимание летописцев, когда с ними связывалось какое-нибудь более или менее видное, крупное событие.
С вопросом о времени основания Галича связывают вопрос о его, так сказать, национальности по происхождению, следовательно о финском или славянском его названии. Что Костромская область, в которой явственно обозначился Галич в XIII в., в седую старину была населена финским народом и именно Мерей, в этом, кажется, никто не сомневается; тем не менее некоторые исследователи старины стараются доказать это более осязательно, чем география начальной летописи, и делают по этому случаю более или менее остроумные заключения и сопоставления, которые, однако, только таковыми пока и должны, кажется, оставаться.
Протоиерей Диев, известный в местной ярославской литературе не очень крупными статьями по истории и археологии, разрешая вопрос о том, какой народ в древние времена населял костромскую сторону, приходит к тому выводу, что последнюю населяла Меря573. Но к тому же выводу, имея в виду даже одну только этнографию начальной летописи, приходят и другие лица, касавшиеся того же вопроса. Впрочем, о. Диев необыкновенным сравнительно с другими решением этого вопроса, хочет, кажется, устранить некоторые факты, подрывающие мерянское происхождение Галича. Распространенное мнение об основании и неизвестных нам по происхождению городов северо-восточной Руси Юрием, который давал им названия городов любимой им южной Руси, само собой указывало на то, что и костромской Галич получил свое название от Галича южного. Но последователи мнения о мерянском происхождении Галича должны решить в свою пользу еще другой вопрос, чтобы остаться при своем мнении: если название костромского Галича - финское, то какого же происхождения название южного Галича, несомненно старейшего, чем Галич костромской?
Не сомневаясь в том, что Геродот, за пять веков до Р. Хр. проживая в Ольвии, мог точно разузнать, какие народы обитали к северу от Эвксинского понта, прот. Диев в сказаниях отца истории находит разрешение поставленного вопроса. Геродот говорит, что за сто лет до похода Дария на Скифов, следовательно около половины VI ст. до Р. Хр., народ Невры, живший в верховьях Днестра по направлению к Днепру, от множества змей, оставил свои жилища и соединился за Доном с Будинами574. Татищев, неизвестно на чем основываясь, утверждает, что во время Дариева похода Невры с Меланхленами и Антропофагами от рек Дона ушли далее на север575. Указавши на эти известия, о. Диев говорит: "Что народ Меря то же, что и Невры, в этом нельзя сомневаться, потому что Ростовское озеро называется (называвшееся?) Меря, от народа сего имени, называлось и Неро; город Нерехта, в старину Нерохть, получивший наименование от Мери, в простонародии доселе называется Мерехтою". Таким образом, одноплеменностью Мери и Невров о. Диев объясняет одноименность обоих Галичей, т. е. тому и другому городу, по его мнению, имя дано одним и тем же народом. Не говоря уже о том, что слово Галич не заключает в себе ничего такого, по чему нельзя было бы признать его славянским, трудно себе представить, чтобы Невры, находившиеся в состоянии полубродячего народа, могли оставить по себе прочные названия известных мест и урочищ. Самый вопрос о Геродотовых южно-русских народах еще не настолько выяснен, чтобы из неопределенного и неизвестно откуда взятого Татищевым известия о движении Невров от Дона к северу заключать о тождестве Невров и Мери, опираясь только на случайное, может быть, сходство, в измененном виде, слов: Невры, Неро, Меря, Нерехта, Нерохть, Мерехта. Но желая еще более доказать мерянское происхождение Галича, указывают на существующее и теперь в Нерехте какое-то таинственное элтонское наpeчиe (элтыш этого наречия - безмен; значит, элтонский язык - язык безменников), как остаток мерянского языка, - кажется, то же наречие, которое другие называют эмманским576. Гр. Уваров говорит, что этому таинственному языку мнoгиe города Костромской стороны одолжены своим названием. На элтонском наречии галь значит многолюдный, и вот готово происхождение названия Галича: Галич означает "многолюдный город". Но почему же нельзя тут видеть случайного сходства? Наверное, во многих, нисколько не родственных с финским, языках найдутся слова, сходные со словом Галич хоть одной своей частью, которую можно принимать за корень слова. В Испании есть провинция Галиция, в Малой Азии - река Галис (ныне Кизил-Ирмак); сюда же можно присоединить и Галилею Палестины; может быть, и в Африке у какого-нибудь народца, наприм. у Кафров, найдутся подобные же слова. Но из этого еще не следует, чтобы мы должны были искать происхождения названия Галича где-нибудь в Испании или Африке: в противном случае мы рискуем впасть в филологическое "чаромутие" Лукашевича и Вельтмана. Повторяем, в слове Галич нет ни одного элемента, не позволяющего считать его за чисто славянское слово, как и все другие прилагательные слова на ич. (Отчего, например, не производить Галич от галка, прилагат. - галичий, в краткой форме галич?).
Галич скорее всего можно считать такой же славянской колонией среди Мери, как Ростов. Еще не называясь, может быть, Галичем, эта колония существовала еще до Юрия, даже, может быть, до призвания князей. Мы видим, что Меря наравне со славянами (т. е. новгородцами) и кривичами платит дань варягам; вместе с ними же и чудью восстает на тех же варягов и изгоняет их; вместе с теми же, опять, славянами, кривичами, чудью и др., участвует, в 907 г., в походе Олега на греков. Но везде она выставляется как народ отдельный, отличный от славянского, хотя и находящийся под рукой великого князя, но управляющийся самостоятельно577. После же 907 г. мы уже не встречаем отдельных известий о народе Мери. Может быть, это обстоятельство подало повод некоторым утверждать, что Меря куда-то ушла, а Ходаковский даже думает, что Меря - славянское племя578. Но всего вероятнее будет признать, что Меря, в продолжение длительного периода сожительства со славянскими колонистами, смешалась с ними и ославянилась, и в таком случае надобно признать, что славянское поселение, которое впоследствии стало известно под именем Галича, появилось еще задолго до призвания князей.
Сколько известно, в первый раз мы встречаем Галич в летописях под 1238 г.579, где говорится, что татары, по взятии Владимиpа, разделились на отряды, из которых одни пошли к Ростову, другиe - к Ярославлю, третьи - к Городцу на Волге, и все по Волге попленили "даже и до Галича Мерьскаго". Совершенно неверно, следовательно, некоторые положительно заявляют, что этот Галич упоминается в летописях под 1208 г.580, под которым действительно находим Галич, но южный. Равным образом совершенно без всякого основания некоторые (наприм. Крживоблоцкий) утверждают, что Константин Всеволодович дал в удел старшему сыну своему Васильку Ростов и Кострому, а Димитрию-Владимиру - Углич и Галич. Мы знаем источник этой ошибки. В летописях сказано под 1207 г., что Всеволод дал старшему сыну своему Константину Ростов с другими пятью городами, которые ни в одной из летописей не поименованы581. Остроумные историки решили (не разыскиваем, кто первый, хотя этого и можно добиться), что в числе этих пяти городов были Кострома и Галич. С легкой руки первого, выдавшего свою личную догадку в положительной форме за несомненный факт, стали считать и последующие историки (не крупные) Кострому и Галич в числе городов, данных в удел Константину.
Вновь явившийся недавно историк Костромы582, не довольствуясь простым указанием на ошибку своих предшественников, доказываемую фактической историей Галича и Костромы, доказывает принадлежность названных городов - до образования из них удельных княжеств - к великому княжеству Владимирскому, указанием, между прочим, на то, что Константин Всеволодович не мог распоряжаться теми городами, которые принадлежали ему, как великому князю, что он мог делить между своими сыновьями только свой удел. Но когда и кем установлено правило, что известные города должны считаться принадлежностью Великого княжества, а не личности великого князя? Почему же Ярослав Всеволодович, будучи великим князем, мог распорядиться Галичем, а Константин, будучи таковым же, не мог? Очевидно, принадлежность тех или других городов к великому княжеству обусловливалась удовлетворением всех членов княжеского рода наделами. В этом случае известный великий князь мог свободно распоряжаться теми городами, которые принадлежали к великому княжеству: мог назначать эти города в уделы вновь народившимся сыновьям своим; мог из некоторых населенных пунктов образовывать города с тем, чтобы составить удел для нового члена своей семьи. Так поступали и позднее даже удельные князья. Таким путем явился, например, Малоярославец; таким же путем, надобно думать, появились и Кострома с Галичем, на что указывает в своем "Очерке истории Костромы" и сам г. Миловидов. Напрасно, нам кажется, выставляет г. Миловидов еще за аргумент принадлежности Галича великому княжеству, а не Ростову, по нашему мнению, ошибку Троицкой летописи (а не Воскресенской, как он говорит). В этой летописи583 под 1238 г. говорится, что татары, по взятии Владимира, разными путями пошли к северу и все опустошили по Волге "и до Галича Володимерьскаго". Нам сдается, что составитель этой летописи заменой слова "мерьскаго" других летописей словом "Володимерьскаго" нисколько не хотел, как думает г. Миловидов, более точно и определенно указать на принадлежность Галича Владимиру, а, может быть, не желая того, обнаружил этим только некоторое свое невежество: забыв о некогда составлявшей отдельный народец Мери, по которой более старые составители летописных сводов назвали костромской Галич мерьским в отличие от Червенского, Троицкий летописец считает, очевидно, слово "мерьский" бессмысленным, концом слова "Володимерьский". Сообразно с таким личным пониманием дела он и позволил себе сделать поправку.
Повторяем: принадлежность Галича и Костромы, до образования из них уделов, к великому княжеству доказывается историей как этих городов, так и тех, которые ясно обозначились, как принадлежащие к Ростовскому уделу, при первых князьях Ростовской области, вскоре после нашествия Батыя.
Ошибочное предположение, принятое за несомненный факт, что в числе пяти городов, приданных Всеволодом к уделу старшего его сына Константина, к Ростову, были Кострома и Галич, породило, естественно, другую ошибку, касающуюся начала Галицкого княжества и ряда галицких князей. Те, которые приняли помянутую ошибку за положительный факт, по необходимости должны начинать ряд галицких князей с Константина Всеволодовича, которого они считают первым галицким князем; затем последовательно идут: Василько и брат его Димитрий-Владимир Константиновичи; четвертым галицким князем считают Василия Квашню, названного великим584. По некоторым преданиям, этот Василий был сын какого-то Юрия Ярославича; в 1241 г. (год рождения Василия Ярославича костромского) этот Василий, в двух верстах от Костромы, разбил татар около небольшого озера, которое, по этому случаю, названо Святым. Эта победа приписывается Федоровской иконе Богоматери, явившейся перед тем Василию Юрьевичу585. Все это - прозвание Василия Квашней и явление ему иконы Богоматери - приписывается, по другим сказаниям, Василию Ярославичу костромскому: предание, естественно, могло перепутать и хронологию и генеалогию князя586. Такими преданиями пользовались местные летописцы, из-под пера которых, с прибавлением их собственных измышлений, выходили такие произведения, как "Летописец Воскресенскаго монастыря, что у Соли", который, за время занятия Галицкого княжества детьми и внуками Константина Ярославича, перечисляет таких галицких князей, каких, кроме этого "Летописца" и ему подобных произведений, мы нигде не находим.
Из несомненных источников мы знаем, что Галицкое княжество образовалось в самом конце первой половины XIII ст. и что ряд галицких князей начинается Константином Ярославичем.
А. Галицкие владетельные князья из рода великого князя Ярослава Всеволодовича
Константин Ярославич 1238 ум. 1255
В летописях мы не находим точных и определенных указаний на время получения Константином Галича в удел. Некоторые, основываясь на оглавлениях и статьях, помещенных перед летописью по Воскресенскому списку, относят образование Суздальского, Галицкого, Тверского и Костромского княжеств к 1246 г., когда еще жив был Ярослав Всеволодович587, потому что там дети Ярослава названы: Андрей - кн. суздальским, Константин - галицким и пр. Но в Никоновской летописи588 еще под 1238 г. в перечне князей, спасшихся от меча татарского, Андрей назван суздальским, Ярослав тверским и, кроме того, в этом же перечне упоминается Василий Ярославич, родившийся в 1241 г. Что же это значит? Только то, что составитель летописного свода, живший много позднее описываемого им события, на которое он смотрел уже глазами историка, а не современника, - составитель, в голове которого с понятием об Андрее и Ярославе Ярославичах соединялось понятие о князьях суздальском и тверском, каковыми они и были, и называет их таковыми даже ранее того времени, с которого они получили уделы, или, так сказать, передним числом.
Напротив, есть основание думать, что дети Ярослава Всеволодовича получили уделы уже по смерти отца, при брате и преемнике последнего, Святославе Всеволодовиче. В летописях мы находим такое известие: "Того же лета (6755) Святослав князь, сын Всеволожь, седе в Володимери на столе отца своего, а сыновци свои посади по городом, якоже бе им отец урядил Ярослав"589.
Таким образом, по этому известию, назначением уделов для своих сыновей распорядился еще сам Ярослав Всеволодович, а в исполнение приведено это распоряжение уже братом его, Святославом. Так как Святослав сидел на Владимирском великокняжеском столе только один год, то отсюда надобно заключить, что Ярославичи получили от него уделы в 1247 г. (Ярослав скончался 30-го сентября 1246 г.).
Как о Константине Ярославиче, так и о потомках его, в летописях весьма мало находим известий. В первый раз Константин упоминается под 1238 г. в перечне князей, спасшихся от меча Батыя590.
В 1243 г. Батый потребовал к себе великого князя. Отъезжая в Орду, Ярослав Всеволодович послал Константина в Великую Татаpию, на берега Амура, к великому хану Октаю. Он возвратился оттуда уже в 1245 г.591 В его отсутствие умерла его мать, в 1244 г.592, а спустя года два вместе с дядей Святославом и братьями Константин оплакал и отца, умершего 30-го сентября 1246 г. на обратном пути из Орды593.
Затем летописи отмечают еще только год смерти Константина Ярославича: он умер весной 1255 г.594
До нас не дошло известий о том, на ком женат был Константин Ярославич; знаем только, что у него было два сына: Давид и Василий595. Из краткого обзора княжения Константина Ярославича не видно, как велик был его удел. Хотя некоторые полагают, что Галицкий удел заключал в себе всю территорию теперешней Костромской губернии596, но полагают, конечно, потому, что забывают об одновременном (приблизительно) существовании на этой территории Костромского удела. Мы нигде не находим известий о том, чтобы галицкие князья первой династии входили в столкновения с другими князьями из-за территориальных приобретений, заключали договоры и т. п., по чему можно было бы, хотя приблизительно, определить объем Галицкого княжества. Но на основании некоторых летописных известий, касающихся князей галицких, заключаем, что галицкие князья владели кроме Галича еще Дмитровом. Когда и по какому случаю вошел Дмитров в состав Галицкого княжества: одновременно ли с получением Константином Галича, или в последующее время до 1255 г., или, наконец, при Давиде Константиновиче, - мы не знаем, так как никаких известий об этом до нас не дошло. Но что Дмитров вошел в состав Галицкого княжества не позднее, как при первом преемнике Константина Ярославича, это видно из того, что Давид Константинович называется в летописях уже князем галицким и дмитровским597. Из дальнейшей истории князей галицких мы увидим, что один из потомков Константина даже умирает в Дмитрове.
Давид Константинович 1255 ум. 1280
Летописных известий о Давиде Константиновиче дошло до нас еще менее, чем об его отце. Все наши сведения о нем ограничиваются следующим: в июле 1278 г. он праздновал в Ярославле, вместе с другими князьями и своими боярами, свадьбу сына Глеба Васильковича, тогда князя ростовского, Михаила Глебовича, недавно возвратившегося из Орды от Менгу-Тимура, с которым он ходил на ясов598.
Давид Константинович скончался весной 1280 г.599 От брака с неизвестной нам по имени дочерью (старшей) Федора Ростиславича Черного он имел, по одним родословным, сына Ивана, по другим - Ивана и Федора; по некоторым соображениям его же сыном надобно считать упоминаемого в летописях кн. дмитровского Бориса, о котором речь впереди600.
Василий Константинович 1255 - 1310
Этот князь, только однажды упоминаемый в летописях, по случаю рождения у него в 1310 г. сына Федора, весьма определенно называется внуком Ярослава и князем галицким, а потому совершенно неосновательно, нам кажется, его смешивают с его соименником, Василием Константиновичем, кн. ростовским, сыном Константина Борисовича.
Как уже видно из сказанного сейчас, Василий Константинович имел сына Федора601.
Иван Давидович Половина ХIII в.
Этого князя мы знаем только по некоторым родословным. Не знаем ни времени рождения и смерти его, ни того, занимал ли он Галицкое княжение, и если занимал, то один ли, или совместно с братьями.
Родословные приписывают ему сына Димитрия, будто бы того самого, которого в 1362 или 1363 г. Донской выгнал из Галича. Но по нашему мнению этот Димитрий был его двоюродным внуком602. Конечно, если предположить, что Федор Давидович занял стол по смерти отца непосредственно, то период его княжения будет продолжителен, так как Федор Давидович скончался в 1335 г. Но мы не можем утверждать, что после Давида княжил Иван Давидович, так как не имеем на то никаких указаний и, следовательно, оснований.
Борис Давидович 1280 ум. 1334
Бориса Давидовича мы знаем только по Никоновской летописи, в которой отмечен год его смерти в Орде - 1334603. Он назван здесь князем дмитровским, что указывает на раздел Галицкого княжества, совершенный или самим Давидом Константиновичем незадолго до его смерти (сам Давид под 1280 г. называется еще галицким и дмитровским), или уже самими детьми его604.
Собственно говоря, Бориса Давидовича нужно было бы отнести к князьям дмитровским. Но так как он, в числе дмитровских князей, стоит одиноко и притом мы не знаем, когда и при каких обстоятельствах Дмитров перешел во владение московских князей, то сочли за лучшее здесь сообщить о нем те скудные сведения, какие дает летопись, предоставляя ceбе только упомянуть о нем в главе о князьях дмитровских или галицко-дмитровских.
Федор Давидович 1280 ум. 1335
Федор Давидович упоминается только в некоторых родословных. Карамзин нигде не упоминает ни о Федоре Давидовиче, ни о его двоюродном брате Федоре Васильевиче. Что касается С. М. Соловьева, то упоминаемого в Никоновской летописи Федора галицкого (без отчества), умершего в 1335 г. (у Солов. 1334 г.), он считает Васильевичем605, но, смеем думать, неосновательно. Федор галицкий, умерший в 1335 г., не назван по отчеству, следовательно, происхождение от того или другого отца должно было представляться нашему историку по меньшей мере сомнительным. Между тем, по некоторым родословным, по нашему мнению, более достоверным606, у Давида был сын Федор, и этого-то Федора мы считаем за умершего в 1335 г. Заметим, что под 1334 г. говорится о смерти в Орде Бориса, которого мы считаем младшим Давидовичем и который называется князем дмитровским. Почти одновременно с ним умирает Федор галицкий. Если этот последний был Васильевич, то трудно представить себe, каким образом Борис дмитровский, сын старшего Константиновича (Давида), мог уступить старший стол княжества сыну младшего Константиновича (Василия). Нам могут возразить, что Борис умер в 1334 г. и следовательно после него галицкий стол мог занять Федор (Васильевич), умерший в 1335 г. Положим, бывают такие фатальные стечения обстоятельств, но трудно себе представить, чтобы летописец не оговорил их.
Как известно, Димитрй Иванович Донской, в своей духовной грамоте, называет Галич куплей деда своего, т. е. Ивана Калиты. Вероятно, на этом основании новейшие родословные607 говорят, что Федор Давидович продал половину Галича Калите608. Федор Давидович, как некоторое время и сын его Иван, должен быть современником Калите, но продавал ли Галич он, а не сын его Иван, не знаем; сомневаемся даже в действительности этого факта. Если Калита купил половину Галича, то почему не распорядился этой половиной в своем духовном завещании? Семен Гордый не церемонился ни с князьями, ни с чужими волостями, и однако ни он, ни, тем более, его преемник не только не предъявляют никаких прав на Галич, но и не говорят о нем в своих завещаниях. Почему непременно на долю Донского выпала забота присоединения к Москве купли Калиты? Карамзин безусловно верит в то, что Калита купил Галич, но причина, по которой об этом городе не говорят в своих духовных завещаниях сам Калита и первые преемники его до Димитрия Донского, выставляется им совершенно неожиданная: он говорит, что Галич, а также Углич и Белозерск, купленные Калитой, до Димитрия Донского считались великокняжескими, а не московскими. Значит, Калита и первые его преемники не распоряжаются помянутыми уделами потому, что вместе с великокняжеским достоинством они могли перейти в руки неизвестного будущего великого князя, каковым мог быть, например, князь тверской... Но с какой стати Калита, этот князь-скопидом, стал бы увеличивать материальные средства своего врага? Да, наконец, разве он покупал уделы как великий, а не московский князь?.. Значит, была какая-то специальная великокняжеская казна, которую он тратил на покупку городов? Ничего такого не было, и если Калита покупал какие села и города, то покупал на свои деньги, и, следовательно, эти прикупки не могли считаться великокняжескими. Соловьев в этом вопросе несколько иначе оговаривается: он говорит, что Галич куплен Калитой, вероятно, на известных условиях и до Донского оставался за прежними князьями609. Но эти известные условия - понятие весьма растяжимое, так сказать, бесформенное и неуловимое, так что о степени убедительности или неубедительности их не может быть и речи.
Федор Васильевич р. 1310 г.
Этого князя, единственного сына Василия Константиновича, мы уже касались, говоря о Федоре Давидовиче. Здесь отметим только, что кроме родословных он упоминается только один раз Никоновской летописью, которая под 1310 г. отмечает его рождение610. Никаких других известий о нем нигде не находим.
Иван Федорович 1335
Ивана Федоровича мы знаем только по некоторым родословным, считающим его единственным сыном Федора Давидовича. Те же родословные дают ему единственного сына Димитрия, того самого, которого Донской выгнал из Галича, и которого другие родословные, а за ними и некоторые историки, во главе с Карамзиным, считают сыном Ивана Давидовича611.
Димитрий Иванович 1354 - 1363...
Этого князя, называемого во всех родословных Ивановичем, в Никоновской летописи - Борисовичем, а во всех других летописях упоминаемого без отчества, мы считаем, на некоторых основаниях, сыном не Бориса612 и не Ивана Давидовича, а Ивана Федоровича, племянника Ивана Давидовича613.
Во всяком случае, чей бы сын ни был этот Димитрий, мы знаем о нем следующее. В 1359 г. умер хан Бердибек, и ордынский престол занял родственник его Кульпа, который, через пять месяцев по его воцарении, вместе с детьми убит был Наврусом, потомком Тушихана, сына Чингисханова. Князья северо-восточной Руси отправились в Орду с дарами к новому хану, который отдал великое княжество Димитрию Константиновичу суздальскому, а удельных князей утвердил на их отчинах. В то же время и Димитрий Иванович галицкий "пожалован на княжении в Галичь"614. Но вскоре юный московский князь, руководимый умными помощниками своими, отнял великое княжество у своего соперника и начал приводить удельных князей в свою волю, или изгонять их из их уделов: так, в 1362 г. (а по некоторым летописям - в 1363) он выгнал кн. Ивана стародубского из его удела. Участи князя стародубского одновременно подвергся и Димитрий галицкий615: он изгнан был из Галича, а его супруга взята была победителями. Невольные изгнанники отъехали к нижегородскому князю, "скорбяще о княжениях своих", по выражению летописи616.
Неизвестно, на ком женат был Димитрий Иванович; знаем только, по родословным, что у него был сын Василий. У внука этого последнего, у Бориса Васильевича, было три сына: Димитрий, по прозванию Береза, Семен Осина и Иван Ива; от них произошли дворянские фамилии Березиных, Осининых и Ивиных. Один из Осининых, внук Семена Борисовича, Ляпун Осинин, бывший у новгородского архиепископа Пимена боярином, оставил своим потомкам прозвище Ляпуновых. Один из внуков его перешел на службу к рязанскому князю, и таким образом мы видим впоследствии в Рязанской области известную фамилию дворян Ляпуновых617.
Б. Галицкие владетельные князья из рода Ивана Калиты
В 1363 г., как мы видели, Галицкий удел присоединен был к Московскому княжеству. В летописях говорится собственно об отнятии московским князем у Димитрия, последнего удельного галицкого князя из рода Ярослава Всеволодовича, только Галича; о Дмитрове же ничего не говорится. Но так как Димитрий Иванович Донской распоряжается этим городом наравне с Галичем и другими городами, при раздаче их своим детям, то Дмитров, надобно полагать, присоединен к Московскому княжеству одновременно с Галичем. Так полагают и наши историки618. В грамотах первых преемников Ивана Даниловича Калиты Дмитров упоминается только в духовной Семена Гордого, который отказывает своей супруге, между прочими, село в Дмитрове, а Галич начинает упоминаться только с договорной грамоты Димитрия Донского и Владимира Андреевича. Эту грамоту относят к 1371 г., несмотря на то, что даты на ней не выставлено и что в ней есть одно место, которое, по отношению ко времени ее написания, возбуждает сомнение. Надобно заметить, что эта грамота619 от ветхости истлела и дошла до нас не в целом виде, почему некоторые места ее представляются неясными, между тем как историки трактуют ее как совершенно ясную и понятную, не возбуждающую никаких сомнений. Не лишним будет, поэтому, привести здесь начало ее, особенно важное для нас по вопросу о судьбе Галича и Дмитрова в первые годы по присоединении их к Москве. Вот начало ее с теми пропусками, какие явились в ней от ветхости: "... своим братом с молотшим, со князем с Володимером с Андреевичем ... тобе брата своего старейшего Князя Великого собе отцем, а сына твоего ... жити ны по сей грамоте. Вотчины ми, Господине, твоее и Великого княженья ... ми под тобою не искати и под твоими детьми, ни моим ... ем и до живота, и твоим детем; тако же и тобе Князю Великому ... Господине, дал в удел Галич, Дмитров с волостьми и с селы ... и твоим детем под моими детьми и до живота; а добра ... до живота; а блюсти ти, Господине, вотчины моее и Московское ... блюсти, а не обидети, и твоим детем. А рубеж Галичю и Дмитрову ... при Иване и при наших отцех при великих князех ... е княженье, а от мене мой удел, чем мя еси, Господине, по ... ю, Вышегород, Рудь с Кропивною, Сушев, Гордошевичи ... до ее живота, а по ее животе Заячков мне. А ци от ... четыре волости, Гордошевичи, Сушев, Гремичи, Заячков, а жда ... пожалует нас Бог, найдем тобе, князю Великому великое ... князю великому, брату моему старейшему" и т. д. Если бы издатели государственных грамот и договоров определили пропуски, хоть приблизительно, по количеству слов, тогда можно было бы до некоторой степени точно восстановить содержание этой грамоты. Издатели и историки говорят, что этой грамотой великий князь обязывает, между прочим, Владимира Андреевича не вступаться в Галич и Дмитров. Но верно ли это? Первые, подчеркнутые нами, слова, очевидно, принадлежат Владимиру Андреевичу, и если до и после этих слов пропуски небольшие, то, по контексту, надобно и слова "и твоим детем под моими детьми" и т. д. считать исходящими также от Владимира Андреевича. А в таком случае приходится признать, что в рассматриваемом нами месте грамоты Владимир Андреевич выставляет от себя одну из статей договора, по которой, как по последствию их личных условий, предшествовавших договору письменному, великий князь блюдет под ним (Владимиром Андреевичем) и под его детьми, данные ему великим князем города, Галич и Дмитров. Галич и Дмитров в последующих грамотах и договорах уже не встречаются в связи с именем Владимиpа Андреевича, - это правда. Но если мы и не находим видимого оправдания своему предположению в наличных официальных актах, то это еще не значит, что наше предположение неосновательно. В данном случае мы указываем на то обстоятельство, что династические стремления московских князей заставляли потомков Калиты весьма часто заключать договоры с князьями, близко стоявшими, по родству, к великому князю, с тем, чтобы потом изменить эти договоры, сообразно с личными практическими целями. Так, мы знаем, что как Димитрий Донской, так и его преемник - сын, весьма часто менялись с Владимиром Андреевичем волостями. Это видно из их договорных грамот. Но эти договорные грамоты не удовлетворяют нас, коль скоро мы будем подвергать их таким испытаниям, которые указали бы нам на хронологическую последовательность и притом непрерывную. Другими словами: до нас не дошло много таких официальных документов, отсутствие которых рождает множество вопросов. Великий князь мог дать Владимиру Андреевичу Галич и Дмитров, а потом мог заменить их другими волостями. Но договоры, заключенные между ними по случаю таких перемен, могли и не дойти до нас. Другой спорный вопрос, являющийся даже только при беглом рассмотрении этой грамоты, касается времени заключения договора. Как выше уже замечено было, издатели государственных грамот и договоров, а за ними и историки почему-то относят этот договор к 1371 г. А между тем в этом договоре есть место, которое заставляет отнести этот договор к более раннему времени. Мы читаем в договоре: "... пожалует нас (конечно, договаривающихся) Бог, найдем тобе, великому князю, великое...". Чего-нибудь другого великого, кроме княжения, договаривающиеся не могли искать. Когда же, во всю свою жизнь, Димитрий Иванович был в таком положении, в котором только и мыслимо такое условие договора, как сейчас приведенное? Только в период времени от 1359 до 1363 г. К этому времени и должен, по нашему мнению, относиться рассматриваемый договор.
Положительные известия о князьях галицких из рода Ивана Даниловича Калиты начиняются с конца XIV в. По духовному завещанию Димитрия Донского620 Дмитров отделяется от Галича и один становится самостоятельным уделом, доставшись одному из младших сыновей Донского, Петру, - а Галич вместе со Звенигородом и Рузой достается старшему, после Василия, Дмитриевичу, Юрию. В конце княжения Василия Дмитриевича удел Юрия увеличивается еще присоединением к нему Вятки, как это видно из договорной грамоты с ним Василия Темного; но, с другой стороны, он несколько и уменьшается, как видно из той же грамоты, так как Юрий наравне с другим своим братом Петром должен был уступить несколько Звенигородских волостей, чтобы составился удел для самого младшего из его братьев, Константина, родившегося только за несколько дней до смерти своего отца, а следовательно и не получившего удела, так как завещание написано было раньше его рождения621.
Таким образом, хотя и есть некоторое основание думать, что Галич и Дмитров непродолжительное время были во владении Владимира Андреевича Храброго, тем не менее - пока не подтвердится наша догадка более очевидными доказательствами - ряд галицких князей из рода Ивана Калиты мы должны начинать с Юрия Димитриевича.
Юрий Димитриевич р. 1374 ум. 1434
Юрий Димитриевич родился 26-го ноября 1374 г. в Переяславле и крещен был преп. Сергием радонежским622. В старину не только малолетние княжичи, но и княжичи-младенцы участвовали в более или менее важных делах и событиях, то как представители своих отцов, руководимые опытными боярами, то как еще неопытные юноши, для которых нужно практическое знакомство с того рода деятельностью, которая ожидала их в будущем, то, наконец, просто как свидетели более важных событий. Так было и с Юрием Димитриевичем: в 1377 г., когда ему было еще только года три, он присутствовал при погребении митрополита Алексия623; точно так же в 1380 г., когда Димитрий Иванович шел против Мамая, Юрий вместе с другими членами своего семейства оставлен был в Москве под присмотром боярина Федора Андреевича Свиблова, как бы блюстителем столицы624. После Куликовской битвы имя Юрия Димитриевича не встречается в летописях до 1388 г., а под этим последним годом в одной из летописей замечено, что после Пасхи ему приключилась какая-то тяжкая болезнь, но что "Бог помилова его". В том же году, по договорной грамоте Донского с Владимиром Андреевичем Храбрым, Юрий Димитриевич признан был равным братом своему двоюродному дяде625.
В 1389 г. Димитрий Донской скончался. В своем духовном завещании он назначил в удел Юрию Звенигород со всеми пошлинами, селами и волостями, между которыми упоминает: Рузу-городок, Суходол, Вышегород и др., а также и Галич, "куплю деда своего", Ивана Калиты626.
Более или менее самостоятельная деятельность Юрия Димитриевича начинается с 1392 г., когда новгородцы поссорились с великим князем из-за "черного бора" и митрополичьего суда. Василий Димитриевич послал дядю своего Владимира Андреевича боровско-серпуховского и брата Юрия на Торжок, который и взят был ими; затем, попустошивши новгородские волости, князья возвратились восвояси. Между тем, в Торжке поднялся мятеж: народ убил "доброхота" великого князя, новоторжца Максима. Опять в Торжок посланы были московские полки с целью переловить убийц Максима, которые потом публично были казнены в Москве: им постепенно отсекали руки, ноги и пр., и при этом приговаривали, что так гибнут враги великого князя627.
Вскоре по вступлении своем на великокняжеский стол, Василий Димитриевич купил в Орде ярлык на Нижегородское княжество. В 1394 г., по смерти Бориса Константиновича нижегородского, племянники его, Василий и Семен Димитриевичи, дядья великого князя по матери, бежали в Орду, а осенью следующего 1395 г., при помощи какого-то татарского царевича Ейтяка (по всей вероятности, казанского), Семен Димитриевич овладел, 25-го октября, Нижним Новгородом, причем татары, вопреки данной клятве, убивали и грабили всех русских донага. Василий Димитриевич послал против татар брата своего Юрия Димитриевича и с ним воевод и старейших бояр. Московские полки взяли города: Болгары Великие, Жукотин, Казань, Кременчук; три месяца пустошили они неприятельскую землю и с большою добычей возвратились домой628.
Вскоре после того великий князь совместно с своим тестем Витовтом потребовал от новгородцев разрыва дружбы их с немцами, бывшими во вражде с литовским князем. Следствием неисполнения новгородцами требования великого князя было занятие последним Двинской области. Новгородцы встали за обиду св. Софии и Господина Великого Новгорода и, во главе с посадниками своими, двинулись за Волок. Много зла причинили они, между прочим, и волостям Юрия Димитриевича: белозерские, кубенские и галицкие волости взяты ими на щит629. Это было в 1398 г. Великий князь, однако, опасаясь сближения Новгорода с Литвой, отказался от Двинской земли. Между тем, Семен Димитриевич суздальский, кажется, хлопотал опять о том, чтобы при помощи татар занять Нижний Новгород. По крайней меpе, в летописях встречаем известие о том, что в 1399 г. осенью великий князь посылал брата своего Юрия на Казань изловить суздальского князя, что, однако, не удалось630.
После этого похода, в продолжение лет 15, мы почти никаких известий не встречаем о Юpии Димитриевиче. Знаем только, что в 1400 г. он сыграл свою свадьбу в Москве, женившись на Анастасии, дочери смоленского князя Юрия Святославича, а в 1402 г., по договору Василия Димитриевича с Федором Олеговичем рязанским, признан по отношению к последнему равным братом, как и в 1389 г. он признан таковым же по отношению к двоюродному дяде своему, Владимиру Андреевичу Храброму631.
Князья суздальско-нижегородские не переставали добиваться своей отчины - Нижнего Новгорода. В половине января 1410 г. произошел бой при селе Лыскове (Нижегородской губ., Макарьевского уезда) между братом великого князя, Петром Димитриевичем, и детьми Бориса Константиновича, Иваном и Даниилом, которым помогали князья болгарские, жукотинские и мордовские. Борисовичи одержали верх. В том же году Даниил Борисович послал какого-то татарского царевича Талыча и боярина своего Семена Карамышева ко Владимиру, который был разграблен и сожжен ими. В следующем году Борисовичи выхлопотали даже в Орде ярлыки на свою отчину632. Этого великий князь уже никак не мог допустить, имея сам ханский ярлык на Нижний Новгород, и вот, в 1414 г., зимой, Юрий Димитриевич с князьями боровско-серпуховскими, Андреем и Василием Владимировичами, с князьями ростовскими и костромскими ратями, соединившись в Костроме, 11-го января пошли к Нижнему. В последнем находились: Даниил и Иван Борисовичи, Иван Васильевич, сын Василия Димитриевича Кирдяпы, и Василий Семенович, сын Семена Димитриевича. Они, по выражению летописи, "разумев свое неуправление к великому князю", бежали за р. Суру, между тем как нижегородские бояре и черные люди с крестным ходом вышли навстречу Юpию Димитриевичу и его соратникам. Юрий, не сделавши никакого зла городу, "изгоном" пошел за нижегородскими князьями, доходил до Суры, но, не могши настичь их, возвратился опять в Нижний Новгород, откуда соединенные князья - одни по Оке, а другие по Волге - пошли по своим волостям633.
Мы уже видели, что Василий Димитриевич пытался овладеть Заволочьем, принадлежавшим Новгороду, причем, во враждебных столкновениях с последним, - от новгородцев много зла потерпели и галицкие волости Юрия Димитриевича. Это было в 1398 г. Были и впоследствии набеги на Заволочье, к которым, хотя, так сказать, пассивно, примешивается и имя Юрия Димитриевича. Первые два десятка лет XV в. новгородцы то ссорились, то мирились с великим князем. Последнее враждебное столкновение Москвы с Новгородом при Василии Димитриевиче относится к 1417 г. Боярин Юрия Димитриевича, Глеб Семенович, с новгородскими беглецами, Жадовским и Рассохиным, вятчанами и устюжанами, из Вятки, отчины великого князя634, неожиданно напали на Заволочье, повоевали Борок, Емцу и Холмогоры и захватили в полон двух новгородских бояр. Впрочем, этот полон был отбит у них другими новгородскими боярами635.
В 1425 г. февраля 27-го умер великий князь Василий Димитриевич. До нас дошло три духовных грамоты его, из которых первая писана еще при жизни сына его, Ивана (ум. 1417), которого, в этой грамоте, он благословляет, но еще только предположительно, великим княжением636. Но не это последнее обстоятельство - неуверенность, что великое княжение достанется именно этому, а не другому сыну - останавливает наше внимание при рассмотрении трех помянутых духовных грамот Василия Димитриевича: здесь мы обращаем внимание на взаимные отношения близких родичей, - отношения, которые, со смертью Донского, должны были мало-помалу вести уделы к их уничтожению и к сосредоточению власти в руках одного из князей, т. е. московского. Во всех духовных Василий Димитриевич поручает наследника-сына тестю своему Витовту, братьям родным и троюродным (сыновьям Владимира Андреевича Храброго). Здесь замечательно то обстоятельство, что великий князь не во всех грамотах и не всем наличным братьям поручает своего сына, будущего великого князя. В третьей духовной грамоте637 нет Константина Димитриевича, и это понятно: еще в 1419 г. он отказался признать старейшинство пятилетнего Василиева сына, Василия Васильевича, почему, лишенный удела, вынужден был бежать в Новгород638. Но замечательнее всего то, что Юрий Димитриевич, не выражавший - по крайней мере явно - того, что, как видно, резко выразил Константин, ни в одной духовной не упоминается в числе князей, которым Василий Димитриевич поручает своего сына. Очевидно, с этой стороны великий князь предвидел большую опасность, что и оправдалось тотчас же по смерти его.
В ночь с 27-го на 28-е февраля митрополит Фотий послал в Звенигород боярина своего, Акинфа Аслебятева - звать Юрия Димитриевича в Москву, конечно, как на похороны, так и для присяги новому великому князю. Теперь-то и обнаружились честолюбивые замыслы Юрия: не желая признать племянника великим князем, напротив - сам желая занять великокняжеский стол, он не поехал в Москву и отправился из Звенигорода в более отдаленный от Москвы и, следовательно, более безопасный Галич. В искании великокняжеского стола Юрий Димитриевич мог опираться не столько на старинные, теперь совершенно расшатанные, понятия о престолонаследии, сколько на завещание своего отца. Димитрий Донской, в своем духовном завещании639, благословляет сына своего Василия, нисколько не думая о ханской санкции, "своею отчиною - великим княженьем". Такая форма передачи наследства указывает на то, что завещатель утверждает великое княжение только за своим родом и притом в нисходящей линии по праву первородства. Но так как Василий, во время составления отцом его духовной, еще не был женат и можно было, во всяком случае, опасаться внезапной его кончины, то Димитрию Ивановичу естественно было сделать следующую оговорку: "А по грехом отымет Бог сына моего князя Василья, а хто будет под тем сын мой, ино тому сыну моему княжь Васильев удел, а того уделом поделить моя княгиня". Подчеркнутые слова определенно указывают на волю завещателя, по которой только в случае бездетной смерти Василия следующий за ним брат занимает великокняжеский стол; в противном же случае Василий передает стол старшему сыну своему. Очевидно, Юрий мог оспаривать у племянника великокняжеский стол, опираясь только на внешний, а не на внутренний смысл оговорки завещателя.
Итак, Юрий не поехал в Москву, а удалился в Галич, откуда посылал к племяннику посла "з грозами". Впрочем, вскоре между дядей и племянником состоялось перемирие до Петрова дня640. Этим временем Юрий Димитриевич воспользовался для того, чтобы собрать войска со всей своей отчины. Великий князь (конечно, его бояре) также собирал свои рати; с ним были и дядья его: Андрей, Петр и Константин Димитриевичи. Узнав, что московское войско, а с ним и братья его идут к Переяславлю, Юрий Димитриевнич, вероятно, потому что не успел приготовиться к надлежащему отпору, бежал в Нижний Новгород. В погоню за ним послан был Константин Димитриевич, от которого Юрий ушел за р. Суру. Сюда же подошел и Константин. Несколько времени братья постояли друг против друга на противоположных берегах реки, и разошлись без боя: за невозможностью переправиться через реку, Константин пошел обратно в Москву, а Юрий - в Нижний Новгород и отсюда - в Галич641. По возвращении в последний, Юрий предлагал великому князю перемирие на год. Василий Васильевич, посоветовавшись с матерью, митрополитом и дядьями, обославшись о том же с дедом своим Витовтом, отправил в Галич митрополита Фотия, чтобы добиться от Юрия вечного мира. Юрий, к пpиезду митрополита, старался собрать со всей отчины своей как можно более народу; этому последнему приказано было занять пригородную гору, так чтобы быть на виду у митрополита, которого галицкий князь хотел поразить многочисленностью своих подданных. Фотий, встреченный самим князем, детьми его, боярами и лучшими людьми, отправился прямо в Преображенский собор для молитвы. Вышедши из храма и увидевши на горе множество народа, он сказал Юрию: "Сыну! не видах столко народа в овчих шерстех" (ибо, замечает летописец, все были в сермягах, т. е. народ простой, неспособный к ратному делу). Князь, как сказано, хотел похвалиться множеством народа, конечно, имея в виду борьбу с племянником, "а святитель в глум си вмених ceбе". При переговорах Юрий и слышать не хотел о мире; он требовал только перемирия. Фотий в гневе выехал из Галича, не давши благословения ни князю, ни городу. По некоторым сказаниям, тотчас по выезде митрополита Бог ниспослал на город кару, в виде мора на людей. Юрий устрашился Божия гнева и поспешил вслед за митрополитом, которого догнал за озером в селе Пасынкове642, бил ему челом и со слезами просил возвратиться в город. Митрополит воротился, благословил князя и город "и преста великий мор". Юрий дал обещание послать к великому князю послов для заключения мира. Вскоре по отбытии Фотия, он отправил в Москву боярина Бориса Галицкого и Данила Чешка; мир докончали на том, что "кн. Юрию не искати княжениа великаго собою, но царемь": кого хан признает великим князем, тот и будет таковым643.
Но долго и тот и другой откладывали поездку в Орду потому ли, что решения хана мало уже имели силы, или потому, что Юрий, не надеясь одержать верх в борьбе с великим князем, решился выжидать более счастливого для себя стечения обстоятельств - неизвестно. Трудно было оставаться в неопределенном положении, и вот, между Василием Васильевичем, Андреем и Константином Димитриевичами - с одной стороны, и Юрием Димитриевичем - с другой, был заключен, 11-го марта 1428 г., договор, по которому Юрий признал себя по отношению к племяннику младшим братом644. Этот договор, впрочем, вскоре был нарушен. В 1429 г. на Галич внезапно напали татары; города они не взяли, но волости опустошили. Через год после того Юрий прислал к великому князю помянутый договор вместе с складною грамотой645. Соперники порешили отправиться в Орду и отдать дело на суд хана. Василий поехал 15-го августа 1431 г., а Юрий - 8-го сентября. В Орде князей взял к ceбе московский дорога (дарага или даруга), князь Минбулат646. Василию оказываема была в Орде великая честь, а Юpию - "безчестие и истома велика". Но и у Юрия нашелся доброхот, князь Ширин-Тягиня, который силой взял его от московского дороги и ушел с ним в Крым на зимовку, обещаясь выхлопотать ему великое княжение. Между тем, благодаря хитрой лести бывшего с великим князем в Орде боярина Ивана Димитриевича Всеволожского, с которою он при переговорах обращался к приближенным хана, возбуждая в них честолюбие и зависть к могуществу Тягини, обстоятельства складывались в пользу Василия Васильевича. Хан настроен был против Тягини. Последний, с наступлением весны, возвратился с Юрием в Орду. Но Тягиня, узнавши, что хан отдал приказ убить его, если он решится ходатайствовать о Юрии, не мог помочь последнему. Наконец, назначен был суд, и из этого суда племянник Юрия вышел победителем, благодаря бывшим на его стороне князьям и мурзам, и не менее их тому же боярину Всеволожскому. Юрий основывался на старинных понятиях о правах престолонаследия и на ложно истолкованном им завещании отца своего, а Всеволожский представлял хану, что Василий ищет великого княжения, основываясь не на каких бы то ни было правах, а на его ханской милости. Великое княжение отдано было Василию. Мало того: хан хотел будто бы заставить Юрия вести коня под Василием - унизительный обряд, - но Василий не хотел подвергать дядю такому позору. По ходатайству Тягини Юрий, однако, получил, в придаток к своему уделу, выморочный удел брата своего, Петра (ум. 1428) - Дмитров. Из Орды Юрий приехал в Звенигород, а отсюда отправился в Дмитров. Но жить поблизости к Москве он опасался, а потому в том же 1432 г. переехал в Галич, чем не преминул воспользоваться Василий Васильевич: он выгнал из Дмитрова Юрьевых наместников и взял город себе647.
Суд в Орде и отнятие великим князем Дмитрова, конечно, должны были усилить вражду между дядей и племянником. К этому присоединилось еще одно обстоятельство, еще более усилившее вражду между ними.
Боярин Всеволожский, оказавший большие услуги Василию в Орде, надеялся породниться с великим князем, в чем будто бы Василий обнадеживал его: Всеволожский прочил за Василия дочь свою. Но по приезде из Орды в Москву планы Всеволожского рушились. Хотя браки князей с дочерьми бояр были в то время явлением обычным, тем не менее, Софья Витовтовна не соглашалась на этот брак, и Василий обручен был с Марьей Ярославной, внучкой Владимира Андреевича Храброго. Тогда оскорбленный Всеволожский отъехал от великого князя к дяде его Константину Димитриевичу в Углич, отсюда - в Тверь, а из Твери - в Галич. Здесь Всеволожский начал подговаривать Юрия идти на великого князя. При тех натянутых отношениях, в каких находились дядя и племянник, первого не трудно было поднять на последнего, и Юрий, не медля, приступил к делу. "По думе" Всеволожского он послал в Москву за сыновьями, которые пировали на свадьбе великого князя. Известная история с поясом, снятым с Василия Косого Софьей Витовтовной на свадебном пиру, озлобила Юрьевичей до крайности, и они немедленно уехали в Галич. Это было в начале февраля 1433 г.648 Между тем Юрий уже собрал свои полки и готовился к походу. Великий князь узнал о замыслах Юрия только тогда, когда последний с детьми и Всеволожским привели полки свои к Переяславлю; его извещал о том ростовский наместник Петр Константинович. Не имея времени изготовиться к бою, великий князь послал к Юрию, бывшему в это время уже в Троицком монастыре, с предложением мира, но дядя не хотел дать мира, а особенно на этом настаивал Всеволожский, между которым и посланцами великого князя произошла даже перебранка, были "слова неподобныя". Враги-родичи встретились 25-го апреля на р. Клязьме, в 20 верстах от Москвы, и здесь произошел бой. Бой был неравный: Василий в короткое время не мог собрать достаточного количества войск; при торопливости набирали много народу из простых московских обывателей, пьянствовавших во время похода. Проигравши сражение, Василий бежал через Москву, откуда захватил с собой мать и жену, в Тверь, а оттуда - в Кострому. Юрий занял Москву и поспешил заключить договоры с Иваном Андреевичем, кн. можайским, и братом его Михаилом Андреевичем, кн. верейским, которых, не задолго перед тем, Василий обещал, если добудет свою отчину, наградить прибавками к их уделам новых волостей. Они целовали к Юрию крест на том, что им "не канчивати без него, ни ссылатися с его братаничем, со князем с Васильем, ни с иным ни с кем, а целование к нему (Василью) сложити и быти с ним (Юрием) на него за один и блюсти под ним и под его детьми всего его великаго княженья и чем благословил его отец и чем пожаловал Бог и царь". Подобный же договор Юрий заключил и с рязанским князем Иваном Федоровичем. Последний обязывается не ссылаться с Василием, не принимать в свою вотчину ни его, ни бояр, которые ему служат, и сложить к нему крестное целование и пр.649
Итак, Юрий занял Москву. В погоню за Василием, к Костроме, он послал детей своих, а потом и сам выступил. Василий добил дяде челом. Юpию нельзя было оставить племянника без удела, а так как у Василия, как великого князя, особого удела не было, то нужно было выделить ему какой-нибудь город из великого княжества. По совету любимца своего, боярина Семена Морозова, Юрий назначил племяннику в удел Коломну, которая постоянно отдавалась великими князьями старшему из их сыновей. Дети Юрия и боярин Всеволожский восставали против такого назначения, но Юрий привел его в исполнение. Давши Василию прощальный пир, Юрий отпустил его, богато одаривши, в данный ему город со всеми его боярами. По прибытии в Коломну, Василий Васильевич начал созывать к себе людей, и к нему, оставляя Юрия, отовсюду стекались князья, бояре, дворяне и простые люди, потому что, как замечает одна из летописей, "не повыкли галичьскым князем служити". Видя, что отца все оставляют, что дело их проигрывается, и считая виновником такого оборота дел боярина Морозова, старшие сыновья Юрия убили отцовского любимца и бежали в Кострому. Оставленный всеми, Юрий должен был чувствовать всю непрочность своего положения, а потому сам предложил Василию возвратиться на великое княжение. По состоявшемуся между ними мирному договору, Юрий обязывался за себя и за младшего сына, Димитрия Красного, не принимать к себе старших сыновей своих и не оказывать им помощи, отдать ханский ярлык на Дмитров, вместо которого Василий уступал ему Сурожик, Лучинское, Шепкову, Шачебал и Ликурги, некоторые костромские волости и Бежецкий Верх кроме тех мест последнего, которые отданы были Константину Димитриевичу. Признав старшинство Василия, Юрий выговорил, однако, ycловиe не садиться на коня, когда племянник сам поведет полки, и не давать Василию помощи против Литвы, где княжил побратим его, Свидригайло650. Из Москвы Юрий ушел в Звенигород, а отсюда - в Галич.
В том же 1433 г. Василий Васильевич послал к Костроме рать свою на старших сыновей Юрия с воеводой Юрием Патрикеевичем: Василий Косой и Димитрий Шемяка вышли с вятчанами и галичанами; бой произошел на берегу р. Куси: Юрьевичи одержали верх и даже взяли в плен московского воеводу651. Великий князь узнал, что в битвe при р. Куси участвовали воеводы Юрия со многими людьми его, а потому решился наказать вероломство дяди: зимой 1434 г. он пошел на Галич; Юрий бежал на Белоозеро, и в его отсутствие Галич был взят и сожжен. Василий возвратился домой с большим полоном. По уходе великого князя, Юрий возвратился в Галич и послал за детьми и за вятчанами: он готовился к походу на племянника. Весной полки московские и галицкие встретились между Ростовом и Переяславлем, у Николы на горе. На стороне Юрия были все три сына его, на стороне Василия - Иван Андреевич можайский, перешедший потом на сторону врагов великого князя. Дядя выиграл битву (16-го марта), и племянник бежал в Новгород Великий, а отсюда - через Мологу и Кострому - в Нижний. Юpий, между тем, подвигался к Москве; когда он был в Троицком монастыре, к нему присоединился Иван можайский, отступивший от великого князя в виду опасности потерять свою отчину. Москва сдалась Юрию 1-го апреля, в четверг на святой неделе (в 1434 г. Пасха была 28-го марта): Юрий забрал казну Василия, пленил мать и жену его, которых выслал в Звенигород и Рузу. Василия нельзя было оставить без внимания, и Юрий послал на него двух младших сыновей своих, двух Димитриев. Василий, ниоткуда не видя помощи, хотел уже бежать в Орду, как неожиданное обстоятельство изменило весь ход дел: 5-го июня, когда Шемяка и Красный были еще только во Владимире, Юрий Димитриевич скоропостижно скончался652.
Юрий Димитриевич, как мы видели, был женат (1400 г.) на Анастасии, дочери Юрия Святославича смоленского, умершей в Звенигороде в 1422 г.653 От этого брака нам известны три сына его: Василий Косой, Димитрий Шемяка и Димитрий Красный.
Своим духовным завещанием, писанным, по предположению Карамзина, еще задолго до своей смерти, Юрий так распределил свои волости между сыновьями: "вотчину свою в Москве, свой жеребей" со всеми пошлинами он отдает всем троим "на трое"; в частности, старшему Василию дает Звенигород с волостями, Димитрию Шемяке - Рузу с волостями, Димитрию Красному - Вышегород со всеми пошлинами, селами и деревнями и пр.; кроме того, каждому дал по нескольку или из московских и других сел, или из каких-либо московских доходных статей, разделив между ними Дмитровские волости, а Дмитров и Вятку, двор свой (на Москве), сад за городом на посаде "да садец меньшей" отдает всем троим с тем, чтобы они разделили их поровну. Галич со всеми волостьми отдан был Димитрию Красному. Затем в завещании определено количество дани с Звенигорода и Галича, которую потребуется давать великому князю для ордынского выхода, и распределено между детьми движимое имущество654.
Наши историки совершенно справедливо предполагают, что дошедшая до нас духовная Юрия Димитриевича писана им задолго до его смерти. В этом убеждают нас последующие договоры великого князя с Юрьевичами. Так, в договоре Василия Васильевича с Шемякой, заключенном вскоре после бегства Василия Косого из Москвы, великий князь говорит: "И жаловати ми тобя (Шемяку) и печаловатися тобою и твоею отчиною, чем благословил тобя твой отец князь Юрьи Дмитреевич своею отчиною, городы и волостыми, и селы, Галичем, и Рузою и Вышегородом" и пр. Мы видели, что по вышеприведенной духовной Юрия Галич и Вышегород давались Димитрию Красному655. Таким образом, надобно признать, что более поздняя духовная Юрия Димитриевича до нас не дошла. Мало того: мы не можем совершенно ясно и определенно сказать, кто - по смерти Юрия Димитриевича - из сыновей его владел какими волостями?.. Дело в том, что - как видно из договорных грамот - дети Юрия (младшие - два Димитрия), получая уделы по завещанию отца, получали еще пожалования от великого князя, которые они по своим деловым грамотам делили между собою. Эти "деловые" грамоты до нас не дошли656, а потому весьма трудно определить - по крайней мере, относительно младших сыновей Юрия - кто из них и чем владел после бегства Василия Косого из Москвы? Притом, в одних договорах, при перечислении принадлежащих или пожалованных Юрьевичам волостей, выступает на сцену один Шемяка, в других - он же вместе с младшим братом. В одной из договорных грамот говорится: "жаловати ми (великому князю) тебя (Шемяку)... чем благословил тобя твой отец князь Юрьи Дмитриевичь своею отчиною... Галичем и Рузою и Вышегородом... так же и тем, чем, брате, яз тобя пожаловал, дал ти семи... Ржеву и Углече" (удел Константина Димитриевича). В другой, позднейшей грамоте, говорится: "дал еси нам (Юрьевичам) в вотчину удел дяди нашего княжь Костянтинов Дмитриевича, Ржеву и Угличе" и пр. Таким образом, у младших Юрьевичей, по договорам, заключенным с ними великим князем после бегства Василия Косого из Москвы, были во владении: Галич, Руза, Вышегород, Ржева и Углич с волостями. Звенигород, принадлежавший Bаcилию Косому, великий князь взял за себя; Вятку - также. Кроме того, великий князь дал Юрьевичам в Московском уезде села: Зарыдалье, Сохну и др. "опричь году московьского и пошлин московьскых"; но в последующих договорах и эти доходные статьи опять получают Юрьевичи. В 1440 г. великий князь подтверждает за Юрьевичами часть Бежецкого Верха, которая принадлежала ему: "а Бежицький вы верх держати по старине с Новым городом"657. Но, повторим опять, мы определенно не можем сказать, кто из младших Юрьевичей и чем именно владел по их "деловым грамотам".
Обратимся к последующим за Юрием Димитриевичем галицким князьям.
Димитрий Юрьевич Шемяка 1420 ум. 1453
Димитрий Юрьевич, как и старший брат его Василий Косой, начинает упоминаться в летописях только с 1433 г. В этом году Димитрий пировал в Москве на свадьбе великого князя и был свидетелем известной сцены, происшедшей между старшим братом его и матерью великого князя, Софьей Витовтовной, из-за драгоценного пояса. Оскорбленные Юрьевичи бежали из Москвы в Галич, по пути заехали в Ярославль, разграбили город и похитили "казны всех князей" ярославских. В последующих враждебных столкновениях отца своего с великим князем он также принимал деятельное участие: ходил с иим на Василия Васильевича; по занятии Юрием Москвы, участвовал в договоре последнего с князьями: можайским, верейским и рязанским; участвовал в битве на р. Куси, где Юрьевичи одержали верх над московскими полками658.
Когда Василий Васильевич (после того как Юрий уступил ему великокняжеский стол и обязался не принимать к себе старших сыновей своих и не помогать им) узнал, что, в противность договору, воеводы и многиe люди Юрия участвовали в битве при р. Куси, он выступил в поход против дяди. Галич был взят и сожжен Василием. В следующих затем неприязненных действиях, происшедших между дядей и племянником, Юрьевичи принимали деятельное участие: Димитрий, по поручению отца, ходил за вятчанами, участвовал в поражении великого князя в Ростовской области; потом, когда великий князь из Новгорода Великого перебрался в Нижний, Шемяка, по поручению отца, повел на него из Москвы рати вместе с младшим братом. Юрьевичи еще были только во Владимире, как до них дошла весть о внезапной кончине отца их и занятии великокняжеского стола братом их, Василием Косым. Вскоре последний и сам послал к своим братьям известие о кончине отца, о своем здоровье и вокняжении. Младшиe братья отвечали старшему: "Если Бог не захотел, чтобы княжил наш отец, то тебя-то мы и сами не хотим". Затем младшие Юрьевичи пригласили Василия Васильевича на великокняжеский стол и вместе с ним заставили Косого бежать из Москвы659.
По занятии великокняжеского стола, Василий Васильевич заключил с Шемякой договор, по которому Юрьевич обязывается держать под великим князем его великое княжение честно и грозно, не вступаться в удел Петра Димитриевича, в г. Дмитров, в Звенигород, взятый великим князем у Василия Косого, а также в Вятку. Со своей стороны великий князь обещается держать Димитрия в братстве и чести без обиды, как держал отец его, Василий Димитриевич, своего младшего брата, Юрия Димитриевича; печаловаться отчиною его, чем благословил его отец его, Юрий Димитриевич: "городы и волостми и селы, Галичем и Рузою и Вышегородом и с волостми и с путми и с селы"; печалуется и тем, что сам пожаловал Шемяке, а пожаловал он: "Ржеву и Углече и с волостми и с селы, и со всем с тем, как было за князем за Костянтином за Дмитреевичем; так же и в Московском уезде села: Зарыдалье, Сохна, Раменейцо, Осташевьскые деревни, Щукиньское, опроче году московьского и пошлин московьскых; так же, брате, и Сурожык и Шопкова и Лучиньское и костромьскых волостей Корега, по деловым по вашым грамотам, как ся есте поделили с своим братом со князем с Дмитрием с меншым..."660.
Выше мы говорили, что трудно определенно сказать, как Юрьевичи поделили между собою отчину свою и пожалования великого князя, так как их "деловыя грамоты" (грамоты о дележе) не дошли до нас. Поэтому не лишним считаем привести из того же договора одно место, проливающее некоторый свет на занимающий нас вопрос. Вот это место: "А что, брате, еще в целовании будучи со мною, не додал ми еси в выходы серебра и в ординьскые проторы, и што есмь посылал киличеев своих ко царем хъ Кичим-Ахметю и къ Сиди-Ахметю, а то ти мне, брате, отдати по розочту, по сему нашему докончанью. А что есмь, брате, на твоей отчине на Рузе и на Вышегороде взял дань, и меня тое дани дошло четыре ста рублев и дватцать рублев, а то ми тебе, своему брату, завести по розочту, а досталь ти мне отдати". Несомненно, здесь говорится о времени, предшествовавшем смерти Юрия Димитриевича. Таким образом, отсюда мы заключаем, что Юрьевичи, еще при жизни отца, владели известными волостями, и, между прочим, Шемяка владел Рузой и Вышегородом.
Василий Косой бежал из Москвы в Новгород. Но вскоре он выехал оттуда с намерением идти войной на великого князя. Проиграв битву на берегу р. Которосли, Косой бежал в Кашин, а отсюда устремился на Вологду. Во второй раз враги встретились у Ипатьевского монастыря между pp. Волгой и Костромой. Река мешала им вступить в бой, и они примирились: по договору Василий Косой получил в удел Дмитров. Проживши месяц в Дмитрове, он ушел в Кострому, пославши великому князю разметные грамоты. Дождавшись в Костроме установки зимнего пути, Василий Юрьевич перебрался к брату, в Галич, а отсюда пошел к Устюгу. Сюда пришли к нему и вятчане. Устюжскую крепость Косой взял на известных условиях (силой не мог взять), но не соблюл их: убил московского воеводу кн. Оболенского, повесил десятильника ростовского владыки, перебил и перевешал многих граждан. В это время Шемяка приехал в Москву звать великого князя на свою свадьбу: Юрьевич собирался жениться на дочери Димитрия Васильевича, князя заозерского. Великий князь подозревал Шемяку, как соучастника в замыслах Косого. Действительно, двор Шемяки находился в то время при Косом, и подозрения Василия Васильевича, таким образом, имели некоторое основание. Василий Васильевич приказал схватить Шемяку и в оковах отправить в Коломну; но при выступлении навстречу Косому великий князь приказал освободить его от оков и "быти ему простому на Коломне", конечно, безвыездно и под надзором приставов. Возвратившись из похода, Василий Васильевич послал в Коломну за Шемякой и "пожаловал его". Тогда же между двоюродными братьями был заключен договор, или - лучше сказать - подтвержден был прежний договор, по которому великий князь удерживает за собой Дмитров и Звенигород, а Шемяка, кроме Галицкого удела, владеет Ржевом и Угличем661.
В 1437 г. хан Улу-Махмет выгнан был из улусов своих братом своим, Кичи-Махметом. Изгнанник, ища убежища, поселился на русской границе, в г. Белеве. Василий требовал, чтобы хан удалился от границы; но так как последний не хотел исполнить этого требования, то великий князь решился прогнать его силой. В поход против хана назначены были Юрьевичи, Шемяка и Красный. Но эти князья прошли до Белева не как вожди, а скорее как грабители: по пути они все предавали огню и мечу, забирая добычу, не щадя ни своих, ни чужих, - словом, по выражению летописи: "все пограбиша и неподобнаа и сквернаа деяху". Самонадеянность вождей была причиной того, что они с позором бежали от Улу-Махмета, преследуемые его немногочисленным войском662. Это было уже в 1438 г.
События следующих двух годов представляются несколько неясными и неопределенными. В начале июля 1439 г. на Москву напал хан Улу-Махмет663. Как видно из послания духовенства к Шемяке664, великий князь требовал от последнего, но не получил помощи. К следующему 1440 г. к 24-му июня относится договор великого князя с Шемякой; в этом договоре, между прочим, говорится: "также и нынеча что будете взяли (Юрьевичи) на Москве нынешним приходом у меня и у моее матери, и у моих князей, и у бояр моих, и у детей у боярских, и что будет у вас, и вам то отдати". Этот "приход" Юрьевичей (конечно, под Москву), само собою разумеется, был ранее 24-го июня 1440 г. и следовательно состоялся вскоре после похода Юрьевичей на Улу-Махмета. Далее: под 1442 г. встречаем в летописях известие о походе Василия Васильевича на Шемяку, который бежал в Новгород, не надеясь на свои силы, а потом сам наступает на Москву и, при посредстве троицкого игумена Зиновия, примиряется с великим князем. Таким образом, о приходе Юрьевичей под Москву в 1440 г. мы не имеем летописных сведений, и некоторые665 ставят, по этому случаю, вопрос: не есть ли неприятельский приход Юрьевичей под Москву в 1440 г., известный нам по официальному документу, тот же самый, о котором летописи говорят под 1442 г.? В таком случае порядок событий будет следующий: в 1439 г. Улу-Махмет осаждал Москву; Василий требовал, но не получил помощи от Шемяки; за это великий князь пошел ратью на Юрьевича, который бежал в Новгород, а потом сам явился под Москвой и заключил мир. Как бы то ни было, а поход Василия Васильевича на Димитрия Юрьевича передается в летописях так. Великий князь "взверже нелюбие" на Шемяку, или - как в другой летописи говорится - "роскынул с Шемякою" - и выступил против него к Угличу. Юрьевич бежал в Бежецкий Верх "и много волостям пакости сътвори"; потом отправил в Новгород посла сказать новгородцам: "что бы мя есте прияли на своей воле". Новгородцы отвечали: "хоть, княже, и ты к нам поеди; а не въсхошь, ино как тебе любо"666. После или до помянутого посольства Шемяки в Новгород (в летописях это не довольно ясно передается) Юрьевич с кн. Александром Черторижским доходил едва не до самой Москвы; но (двоюродных) братьев примирил троицкий игумен Зиновий667. Это примирение, как показывают последующие события, было неискренне со стороны Шемяки: он ждал только удобного случая, чтобы занять великокняжеский стол, и такой случай года через три представился.
В 1445 г. Улу-Махмет напал на Нижний Новгород и занял старый город. Отсюда он направился к Мурому. В начале января великий князь выступил в поход; с ним шли также князья: Димитрий Шемяка, Иван Андреевич можайский, брат его Михаил Андреевич верейский и Василий Ярославич боровско-серпуховской. Махмет бежал, но в том же году весной послал на Суздальскую область сыновей своих, Мамутека и Ягуба. В июне великий князь выступил против них; с ним пошли опять князья: можайский, верейский и Василий Ярославич боровско-серпуховской; но Шемяка, в противность договору, ни сам не пошел, ни полков своих не послал, несмотря на то, что за ним посылали несколько раз. Бой под Суздалем, близ Евфимиева монастыря, кончился полным поражением русских; сам великий князь взят был в плен. Татары, мимо Владимира и Мурома, прошли к Нижнему Новгороду, откуда Махмет со всей ордой своей пошел к Курмышу, отправив к Шемяке посла Бегича. Юрьевич принял ханского посла с великим почетом, так как видел, что благоприятное время для достижения намеченной им цели наступило. Он отпустил Бегича "с всем лихом на великаго князя" и вместе с ним отправил к Улу-Махмету своего посла, дьяка Федора Дубенского, которому поручено было всеми мерами стараться о том, чтобы великий князь не был выпущен из плена. Кажется, Махмет отправлял посла к Шемяке с тем, чтобы разузнать, от кого можно более получить за великокняжеский стол, который в это время находился, можно сказать, в полном его распоряжении. Но, должно быть, Махмет нетерпеливо желал поскорее покончить это дело: между тем как его и Шемякин послы были уже в Муроме, ему вообразилось, что Бегич убит Шемякой и что ждать возвращения его не приходится, а потому вступил в сделку с Василием и на известных условиях отпустил его668.
Между тем, Бегич и посол Шемяки, выехавши из Мурома, узнали на дороге, что великий князь выпущен из плена и той же дорогой идет в Москву. Послы вернулись назад, в Муром, где кн. Василий Иванович Оболенский схватил Бегича и заковал его. Услышав об этом, Шемяка бежал в Углич. Это было уже в 1446 г. Теперь Шемяка, для достижения своей цели, пустил ложный слух о том, что Василий выпущен из плена с условием, чтобы ему княжить в Твери, а на великом и других русских княжениях - хану. Этому слуху могли придавать вepy тем более, что многие были недовольны приходом множества татар, вышедших из Улу-Махметовой орды вместе с Василием; кроме того, народ мог быть недоволен от тягости податей, усиленных для уплаты хану окупа. При помощи этого ложного слуха Шемяка втягивал в свои интересы Бориса тверского и Ивана можайского. У последнего прежде были неудовольствия с великим князем, но в 1445 г. июля 17-го669 между можайскими князьями и Василием Васильевичем состоялся договор, по которому великий князь давал Ивану можайскому Козельск с волостями, и кн. Иван не имел причин жаловаться на великого князя. Но выдумка Шемяки удалась: верили или нет этой выдумке тверской и можайский князья, но они стали на сторону Шемяки. В Москве также много было недовольных великим князем; в числе их были бояре, гости и даже чернецы. Главным из московских недовольных был какой-то Иван Старков. Около Шемяки, более важными помощниками его, были какие-то Константиновичи, из которых особенно выдается Никита Константинович670. Врагам Василия нужно было выжидать благоприятного случая для приведения своих замыслов в исполнение, и случай такой скоро представился.
В начале февраля 1446 г. Василий Васильевич собрался со своими детьми, Иваном и Юрием, в Троицкий монастырь на богомолье. Московскиe единомышленники Шемяки давали последнему и его сообщникам знать "по вся дни", что делается в Москве. Узнавши этим путем об отъезде великого князя к Троице, Шемяка и Иван можайский соединились в Рузе и 12-го февраля подступили к Москве, в которую вошли при помощи тех же единомышленников своих. Василий схвачен был у Троицы кн. можайским, привезен в Москву и 16-го февраля ослеплен. При этом, по некоторым известиям, Василию ставилось в вину, зачем он привел татар на Русь и отдал им в кормление города и волости; обвиняли также в том, что он чрезмерно любит татар и речь их, а христиан томит без милости; золото, серебро отдает татарам; спрашивали, наконец, зачем он ослепил кн. Василия Юрьевича. Затем, ослепленный великий князь вместе с женой сослан был в Углич, а мать его, Софья Витовтовна, отправлена в Чухлому. Итак, Шемяка достиг своей цели: сел на великокняжеском столе. Но положение его было непрочно. Хотя в Москве и много было недоброжелателей Василия, но это было, сравнительно, меньшинство: симпатии большинства были на стороне князя-слепца, как законного государя. Бесправно занявши великокняжеский стол, Шемяка и держаться должен был на нем средствами бесправными, уступками своим пособникам, потачкой чиновникам и пр. Может быть, к этому-то времени и относится появление в народе пословицы о неправом суде, как о суде Шемякином. Если своим пособникам Шемяка делал уступки, то тем более он должен был уступать перед большей силой. Вскоре по занятии Москвы, он "присла поклоньщики в Новгород"; новгородцы отправили к нему посадников Федора и Василия, "и князь Дмитрий крест целова на всех старинах". Московские жители хотя и целовали к нему крест, но не все, и притом многие на Шемяку не только "негодоваху о княжении его", но и "на самого мысляху". Шурин великого князя, Василий Ярославич, и кн. Семен Иванович Оболенский бежали в Литву; кроме того, дети Василия спаслись от плена и с князьями Ряполовскими засели и укрепились в Муроме; Борис тверской как будто также подозрительно относился к Шемяке: новгородских посадников, ходивших к Шемяке, он держал "на опасе" четыре месяца и тогда только отпустил их. Все это должно было сильно тревожить Шемяку, особенно дети Василия, против которых, в виду заметного в народе ропота, он не мог употребить силу. Но так или иначе ему нужно было отделаться от этих претендентов, и он нашел средство. Призвав рязанского епископа Иону, которому обещал дать митрополию, он поручил ему отправиться в Муром и взять "на свой патрахель" детей Василия, обещая дать им и отцу их удел. Владыка успешно исполнил поручение; но Шемяка, ласково принявши и одаривши племянников, все-таки отправил их с тем же владыкой в Углич, в заточение. Этот поступок Шемяки вооружил против него многих и в особенности князей Ряполовских, сдавших детей Василия владыке Ионе, также кн. Ивана Стригу-Оболенского, брата его Бобра и др., которые, поэтому, решились высвободить Василия из Углича. Но о заговоре их Шемяка узнал, и они вынуждены были удалиться в Литву. Это было уже в 1447 г.
Шемяка чувствовал, что почва под ним сильно колеблется, и на совете с Иваном можайским и владыками, из которых Иона постоянно напоминал ему о коварном поступке его с детьми Василия, pешился освободить царственного узника и дать ему удел671. В том же 1447 г., в сопровождении епископов, игуменов и пресвитеров, Шемяка поехал в Углич. Освобожденный Василий, присягнув Димитрию, от которого получил в удел Вологду, дал проклятые (клятвенные) грамоты - не искать под Шемякой великого княжения. В заключение Юрьевич дал Василию прощальный пир, одарил его и его семейство и отпустил в данный ему удел. Кажется, Василий и его приверженцы только и ждали этой свободы, чтобы возвратить великокняжеский стол; по крайней меpе, последующие обстоятельства и некоторые на этот счет намеки летописей утверждают нас в этом предположении, особенно по отношению к самому Василию: приверженцы последнего еще раньше хлопотали об освобождении великого князя. Говоря о том, что Василий, недолго побывши в Вологде, надумал отправиться в Кириллов-Белозерский монастырь, летописец так иллюстрирует это желание великого князя: "творяся тамо сущую братью накормити и милостыню дати".
Для успокоения столько же своей, сколько и народной совести, Василию нужно было, так сказать, санкционировать клятвопреступление, так как он хотел избавиться от бремени данных им Шемяке проклятых грамот. Кирилло-Белозерский игумен Трифон успокоил его совесть, взяв тот грех на себя и на монастырскую братию, вследствие чего на сторону Василия стало переходить множество народу. Василий снесся с тверским князем Борисом, который обещал дать ему помощь под условием, что сын его, Василий, женится на его, Борисовой, дочери. Из Твери Василий пошел к Москве. Шемяка с Иваном можайским вышел навстречу своему сопернику к Волоку, а Москва, в его отсутствие, занята была боярином Василия, Михаилом Борисовичем Плещеевым, который, подступив к столице в ночь на Рождество Христово, воспользовался тем обстоятельством, что Никольские ворота, после проезда в них вдовы Василия Владимировича углицкого, Ульяны, к заутрене, остались незапертыми. Плещеев с небольшим отрядом ворвался через эти ворота в Кремль; приверженцы Шемяки были переловлены и ограблены, а жители целовали крест Василию. Шемяка, видя, что, с одной стороны, на него идет Василий, с другой - его приверженцы из Литвы; видя, наконец, что Москва взята, бежал в Галич, потом в Чухлому, а отсюда, захвативши здесь Софью Витовтовну, пустился в Каргополь. Преследуя Шемяку, Василий взял Углич, где соединился с пришедшим из Литвы Василием Ярославичем боровско-серпуховским и вместе с ним пошел к Ярославлю, откуда послал к Шемаке с предложением отпустить мать его, Софью Витовтовну. Находя бесполезным держать при себe тетку, Шемяка отпустил ее с боярином своим Сабуровым, который со всеми товарищами своими добил челом великому князю о принятии их в службу672.
Кажется, около этого времени Шемяка заключил договор с князьями суздальскими, Василием и Федором Юрьевичами, внуками Василия Кирдяпы. По приобретении великокняжеского стола, Димитрий Юрьевич отдал главному пособнику своему, кн. Ивану можайскому, Суздаль673. Но когда Василий опять возвратил свое наследие, Шемяка все-таки рассчитывал на великое княжение. По помянутому договору он обязался, когда Бог даст ему достать свою отчину, великое княжение, возвратить князьям суздальским Суздаль, отобрав его у Ивана Андреевича можайского, также Нижний Новгород, Городец и даже Вятку. Василий Юрьевич, по договору, становился по отношению к Шемяке сыном, а к сыну Шемяки братом равным, следовательно, по смерти последнего, имел одинаковое право с Шемячичем на великокняжеский стол. Братья выговорили себе право непосредственного сношения с Ордой; oбе стороны обязались, без обоюдного согласия, не сноситься с Василием Васильевичем; в остальных пунктах этот договор почти ничем не отличается от других такого же рода договоров674.
Мы сказали, что Василий Васильевич отправил посла к Шемяке с предложением - отпустить Софью Витовтовну, после чего возвратился в Москву (17-го февраля 1448 г.). Шемяка на думе с своими боярами нашел бесполезным держать в плену мать великого князя и отпустил ее. Но что ему оставалось делать? Или бесприютно скитаться, или примириться с великим князем, хотя бы и наружно только. Шемяка, а с ним и кн. можайский, решились на последнее. Они обратились к посредничеству Михаила Андреевича верейского и Василия Ярославича серпуховского, находившихся в хороших отношениях с великим князем, и заключили с ними, так сказать, в счет будущего договора с великим князем, перемиpиe: "уговев Петрова говенья неделю", как сказано в перемирном договоре, они целовали к меньшей братии своей крест на том, что будут бить челом великому князю, а последний должен будет пожаловать их - принять в любовь и дать им отчины их. Шемяка отказывался в пользу великого князя от Звенигорода и Вятки, от Углича, Ржева и Бежецкого Верха, а кн. можайский - от Козельска, Алексина и Лисина. Кромe того, Шемяка и кн. можайский должны были помириться с Борисом тверским, так как последний был с великим князем "один человек". Наконец, они должны были возвратить взятые в великокняжеской казне договорные грамоты, ярлыки и дефтери, возвратить полон и вообще все, пограбленное ими у великого князя, его жены и матери, а также сделанные на людей великого князя кабалы. Мы видели уже, как нарушались подобные обязательства не только по отношению к таким предметам, как полон, ярлыки и т. п., но и по отношению к самим договаривающимся лицам, к их личной безопасности. Неудивительно, поэтому, что Шемяка и кн. можайский выговаривают ceбe в перемирной грамоте право не ездить лично к великому князю, пока на Mocквe не будет митрополита, духовная власть которого представляла более ручательств в безопасности, чем договоры675.
Но Шемяка и после мира не успокоился: везде он заводил крамолы, стараясь поселить в народе нерасположение к великому князю. В сношениях с Новгородом он называл себя великим князем; сносился с прежним союзником своим, Иваном можайским, который, со своей стороны, не старался даже скрывать этого от великого князя: его послы говорили Василию, что если он не пожалует Димитрия Юрьевича, то это будет значить, что он не жалует и его, кн. Ивана. Шемяка, кажется, просил у великого князя через Ивана можайского возврата потерянных им волостей. Вятку Василий, как мы видели, оставил за собой, а между тем Юрьевич возбуждал тамошнее население против Москвы; по договору он не должен был сноситься с Ордой, доставлять великому князю ордынский выход, возвратить все пограбленное у великого князя и других членов его семейства, не препятствовать переходу от одного князя к другому боярам, детям боярским и слугам вольным, т. е. не лишать их, при переходе, отчин их. Ни одного из этих условий договора Шемяка не соблюдал. Наконец, владея в Москве жребием отца своего, он держал там своего тиуна Ватазина, к которому посылал грамоты, а в этих грамотах, которые были перехвачены и доставлены великому князю, он приказывал Ватазину отклонять граждан от Василия. Последний отдал это дело на суд духовенства. Ростовский, суздальский, рязанский, коломенский и пермский владыки отправили к Шемяке в высшей степени искусно для того времени составленное, убедительное и красноречивое, но грозное послание. Между прочим, они указывают на пример отца Шемяки, который как ни старался, "а княжения великого никако же не досягл, что ему Богом не дано, ни земскою из начяльства пошлиною". Правда, Юрий добился великокняжеского стола, но сколько посидел на нем? И Василий (Косой) захотел великого княжения "не от Божия же помощи, но от своей ему гордости и высокомысльства... И попустил ли ему всесильный Бог? Ей, не попусти..."
Затем послание переходит к личным действиям Шемяки, ставит ему в вину поражение и взятие Василия в плен под Суздалем. Когда великий князь возвратился из плена, Шемяку "диявол на него вооружил желанием самоначальства, разбойнически, нощетатством изгонити его, на крестном целовании", и Шемяка "сотворил над ним не менши прежнего братоубийцы Каина и окааннаго Святополка... и колико... погосподарьствовал и в которой тишине пожил...? Не все ли в суете и в прескаканьи от места до места, во дни от помышления томим, а в нощи от мечтаний сновидения?"
Затем послание приводит подлинные статьи договора, из которых Шемяка не соблюл ни одной, о чем мы только что упоминали. В заключение пастыри церкви заявляют, что они, по своему долгу, били за Шемяку челом великому князю, который, вследствие того, изъявил согласие на примирение и назначил срок для исполнения договора. Если Шемяка не исполнит последнего, пастыри отлучат его от церкви Божией, предав проклятию676.
Но, несмотря на всю убедительность послания и угрозы духовенства об отлучении от церкви, Шемяка не смирился, и Василий Васильевич выступил в поход к Галичу. Он стоял еще в Костроме, как Шемяка, не испугавшийся перед тем церковного проклятия, теперь, "убоявся начать миру прошати, и крест на том целовал и грамоты на себя проклятые дал": не хотеть никоего лиха великому князю, его детям и всему великому княжению; в случае неисполнения им этого договора, на нем не будет милости Божией и Богородицы, не будет молитвы чудотворцев Русской земли, митрополитов Петра и Алексия, епископа Леонтия, ростовского чудотворца, преп. Сергия и пр. Великий князь, дав мир Шемяке, на Фоминой неделе возвратился в Москву677.
В конце 1448 г. митрополит через окружное послание уведомлял свою паству о примирении великого князя с Шемякой, не однажды изменявшим крестному целованию; он приглашает князей, бояр и панов пощадить себя телесно и особенно духовно: бить челом великому князю о жалованьи, как ему Бог положит на сердце, - а в противном случае лишает их благословения и за их окаменение и неразумие затворяет Божие церкви. Но весной 1449 г. Шемяка "преступил крестное целованиe и проклятые грамоты на себе"; на Светлое Воскресенье он подступил к Костроме со многою силой, долго бился под городом, но взять пoследнего не мог, потому что в Костроме была сильная застава (гарнизон): кн. Иван Васильевич Стрига и Федор Басенок, а с ними много детей боярских - двор великого князя. Вскоре и сам великий князь выступил в поход; его сопровождали: митрополит, епископы, некоторые князья ("братия его") и татарские царевичи. Подошедши к Волге, Василий отпустил вперед "братию свою" и царевичей; те пришли в село Рудино, близ Ярославля, куда прибыл потом и сам великий князь; Шемяка переправился на их сторону "и вмале не бысть межи има кровопролития"; едва дело не дошло до бою, но все-таки его не было, может быть, потому, что Иван можайский, бывший и теперь с Шемякой, помирился с великим князем, и на этот раз получил от него Бежецкий Верх, который еще в 1447 г. был ему дан, но который потом, надобно полагать, был отобран у него, может быть, вследствие каких-нибудь крамол его. Шемяка ушел в Галич678.
Димитрий Юрьевич, несмотря на последние свои неудачи, все-таки не хотел еще отказаться от своих мечтаний на счет великокняжеского достоинства, и, как видно, готовился к военным дейcтвиям. В 1450 г., по некоторым сказаниям, отчасти подтверждаемым и летописями679, в рождественские праздники, Шемяка напал на Вологду, город, который, как сказано в житии преп. Григория Пельшемского, из которого (жития) мы почерпаем это известие, "не силен тогда бяше людьми... и воеводы тогда не бяше в нем". Юрьевич свирепствовал здесь, как зверь. Услыхавши об этом, преп. Григорий пришел в Вологду и начал обличать Шемяку в пролитии невинной крови; Юрьевич рассвирепел и приказал столкнуть преподобного с моста в городской ров. Григорий встал невредимым и опять продолжал свою обличительную речь. Тогда Шемяка, беспокоимый каким-то безотчетным страхом, ушел обратно в Галич. В летописях под 1450 г. находим известие, что великий князь пошел на Димитрия Шемяку к Галичу; но узнавши, что последний пошел к Вологде, Василий и сам направился к этому городу. Когда он был у Николы на Обнори, к нему пришло известие, что Шемяка воротился в Галич, куда направился и великий князь. Шемяка расположился около города на горе; город был укреплен и снабжен пушками. Великий князь послал вперед бывших с ним князей и воевод под начальством большего воеводы, кн. Василия Оболенского; за ними шли и татарские подручные Москве царевичи со всеми их князьями. Московские рати пришли к Галичу 27-го января. Оврагами, со стороны озера, стараясь быть незамеченными, московские полки шли к крутой, трудной для подъема гope, на которой, не трогаясь с места, стоял со своими полками Шемяка. Как только москвичи стали подниматься на гору, с городских стен загудели пушки, тюфяки, пищали и самострелы. "Но ни во что же бысть се им!" Москвичи множество галичан положили на месте; пешая рать Шемяки едва не вся истреблена; лучших людей брали живьем; сам Шемяка едва спасся бегством, а город затворился. Узнавши о благополучном для него исходе боя, Василий подошел к Галичу, который и сдался ему. "Град омирив и наместники своя посажав по всей отчине той", Василий пошел в обратный путь и прибыл в Москву на Масляной неделе. Между тем, Шемяка пробрался в Новгород680.
Года два после этой битвы о Шемяке ничего не было слышно. Но зимой 1452 г. Василий Васильевич получил весть, что он идет к Устюгу. Отпраздновавши день Рождества Христова в Москве, Василий 1-го января выступил с ратью к Ярославлю, откуда послал против Шемяки на р. Кокшенгу (впадающую в Вагу) сына своего Ивана, а сам продолжал путь на Кострому. Отсюда он послал на помощь сыну своему царевича Ягуба, а еще раньше того послал к Устюгу кн. Василия Ярославича боровского, кн. Семена Ивановича Оболенского и Федора Басенка. Шемяка, пожегши Устюжский посад, бежал от приближавшихся московских полков. Так как на Кокшенгу еще прежде посланы были московские полки с сыном великого князя, а потом царевич Ягуб, то Шемяка, вероятно, не будучи в состоянии удержаться здесь, бежал опять в Новгород681.
Митрополит Иона писал новгородскому владыке Евфимию о том, чтобы он убедил Шемяку покориться великому князю, который, со своей стороны, готов простить Юрьевича. Новгородцы, в свою очередь, просили митрополита бить челом великому князю, чтобы он дал опасные грамоты для их послов. Просьба их была уважена с тем, чтобы они отправили в Москву своих послов по своим делам, а Шемяка чтобы прислал своего посла с раскаянием в своих крамолах. Юрьевич, действительно, прислал боярина, но с такими предложениями, на которые в Москве никак не могли согласиться. Митрополит жаловался новгородскому владыке, что Шемяка присылает свои грамоты "с великою высостию", между тем, как о раскаянии в своей вине ничего не говорит. Владыка Евфимий оправдывал новгородское гостеприимство по отношению к Шемяке старым обычаем, а митрополит доказывал, что в Новгород ни один князь не приезжал с таким бременем преступлений, как Шемяка. Эта переписка владык не привела ни к чему. Но скоро дело само собой разрешилось, июня 23-го 1453 г., накануне дня князей-мучеников Бориса и Глеба, великий князь слушал вечерню в Борисоглебской церкви, что ныне у Арбатских ворот. В эту пору в Москву пригнал из Новгорода подъячий Василий Беда с известием, что Димитрий Юрьевич, 17-го июля (по другим 18-го), скончался и погребен в Юрьевом монастыре. Великий князь так обрадовался этому известию, что пожаловал гонца чином выше: "и бысть оттоле дьяк Василий Беда". Есть весьма веские основания думать, что Василий Васильевич был не безгрешен в смерти Юрьевича: передавая о кончине последнего, одни из летописей говорят, что он умер "напрасно" (т. е. не естественною смертию), другие прямо передают, что он умер от отравы; есть даже известие, что из Москвы в Новгород послан был дьяк Степан Бородатый, известный в то время знаток летописей, который подговорил боярина Шемяки, Ивана Котова, а последний княжеского повара - дать Шемяке в чем-нибудь отраву. Повар подал к обеду напитанную ядом курицу, поевши которой Шемяка вскоре и скончался682.
Димитрий Юрьевич, как мы видели, еще в 1436 г. собирался жениться на дочери Димитрия Васильевича, князя заозерского, которую некоторые родословные называют Софией. В помянутом году он приезжал в Москву звать великого князя на свою свадьбу, но был схвачен, по приказанию Василия, и в оковах отправлен в Коломну. Кроме этого известия, летописи ничего не говорят о его семейных делах. Он имел, кажется, единственного сына, Ивана Шемячича, который в первый раз упоминается (в 1446 г.) в договорной грамоте его отца с Василием и Федором Юрьевичами, внуками Василия Кирдяпы, кн. суздальско-шуйского. На другой год по смерти отца, т. е. в 1454 г., он с матерью переехал из Новгорода в Псков, где его приняли с честию и подарили ему 20 рублей. Проживши в Пскове три недели, 1-го мая того же года он отъехал в Литву, где получил от короля Казимира в кормление Рыльск и Новгород-Северский. Родословные дают Ивану Димитриевичу четверых сыновей: Семена, Владимира, Ивана и Василия Шемячича, из которых по нашим летописям более известен последний. Он, вследствие поднятого в Литве гонения на православных, обратился к великому князю московскому с просьбой принять его в подданство вместе с вотчинами, и в 1500 г. был принят Иваном III, при преемнике которого умер в заточении, в 1529 г.683
Димитрий Юрьевич Красный 1421 ум. 1441
Младший сын Юрия Димитриевича начинает появляться на страницах летописей одновременно с средним братом своим, Шемякой. Так, в первый раз он упоминается под 1433 г.: он участвовал в походе отца и старших братьев к Москве против великого князя; ходил потом к Костроме отыскивать бежавшего с бою Василия Васильевича. Когда Юрий Димитриевич занял великокняжеский стол, но увидел, что ему не усидеть на нем, он решился отказаться от великокняжеского достоинства. По этому случаю между дядей и племянником состоялся договор, в котором на одной стороне были братья Юрия, а на другой - только сам Юрий с меньшим сыном своим, за которого он ручался в соблюдении статей договора. Затем, в последующих военных действиях (1434 г.) отца и старших братьев своих против великого князя он также принимал участие. Когда Василий Васильевич находился в Нижнем Новгороде, Юрий послал против него вместе с Шемякой и Красного. Мы уже видели, что братья были еще только во Владимире, как к ним пришло известие о смерти отца их и занятии великокняжеского стола старшим братом их, Василием Косым; видели также, что младшие Юрьевичи взяли сторону великого князя Василия Васильевича и этим заставили Косого бежать из Москвы. В вознаграждение за такую услугу Василий дал Красному Бежецкий Верх684.
С этих пор Димитрий Красный не отставал от великого князя; напротив, в 1436 г. он участвовал в походе Василия к Костроме на брата своего Василия Косого, а в следующем 1437 г., по приказанию великого князя, был вместе с братом своим Шемякой в неудачном походе к Белеву на хана Улу-Махмета685. Затем, до 1441 г., т. е. года смерти его, в летописях ничего не говорится о младшем Юрьевиче. Димитрий Юрьевич скончался 22-го сентября какою-то странною смертью: на него напала глухота "и болячка в нем движеся"; боль до того была тяжела, что он по нескольку дней н ночей оставался без сна и без пищи. Сентября 18-го он захотел приобщиться св. тайн, но священник долго дожидался в сенях со св. дарами удобного, для совершения таинства, времени: у больного открылось сильное кровотечение из носу, "яко прутки течаху", как образно выражается летопись; наконец, духовник заткнул ему ноздри бумажкой, и священник совершил таинство. Больной лег в постель, поел мясной и рыбной ухи, выпил вина и просил присутствующих оставить его, так как ему захотелось спать. Все присутствовавшие тут пошли к какому-то Дионисию Фомину "ясти и пити у него". Вечером один из оставшихся при князе известил духовника о предсмертной агонии больного; духовник пришел и начал петь канон на исход души, во время которого князь скончался. Многие, напившись меду, легли спать в той же горнице, в которой лежал покойник; не спал только диакон, не пивший меду и прилегший против покойника на лавке. В полночь покойник своими руками скинул с головы своей покрывало и начал читать одно место из свящ. писания: "Петр же, познав сего, яко Господин" и пр. Диакон оцепенел от ужаса, но, оправившись, разбудил спящих. Между тем, князь продолжал петь разные церковные песни. К утру он стих и закрыл глаза. Явился духовник с запасными дарами; но так как князь не открывал глаз, то духовник коснулся лжицей уст его, и князь открыл глаза и опять приобщился св. тайн. Следующие два дня больной не переставал петь церковные песни; узнавал тех, которые обращались к нему, и если последние о чем-нибудь спрашивали его, он давал совершенно здравые ответы. На третий день, после последнего принятия св. тайн, Димитрий Юрьевич скончался. Это было, как уже сказано, 22-го сентября, в самую обедню. Бояре послали в Углич за Шемякой, который прибыл уже на восьмой день по смерти брата. Отпевши тело покойника, положили его в колоду, осмолили и на носилках понесли в Москву (дорогой два раза роняли с носилок), куда прибыли 14-го октября и, по совершении обычных церковных церемоний, похоронили у Архангела Михаила. Когда, после отпевания, вскрыли колоду, чтобы переложить тело покойника в гроб, то нашли, что внешний вид тела покойного совсем не отличается от вида спящего человека686.
Димитрий Юрьевич Красный женат не был.
Мы уже говорили, что по духовному завещанию Юрия, писанному задолго до смерти последнего, Галич предназначался Димитрию Красному; но из договорных грамот Василия Васильевича с Шемякой видим, что было другое духовное завещание Юрия, по которому Галич дан был Шемяке. Из тех же договорных грамот узнаем, что младшие Юрьевичи сами делили между собой отчину, но их "деловыя грамоты" до нас не дошли, - а между тем на деле мы видим, что Красный постоянно живет в Галиче, в нем же и умирает; Шемяка же живет в Угличе. Отсюда мы за несомненное полагаем, что - по крайней мере, после того, как Косой устранен был от отчины - Галич был в руках Димитрия Красного до самой его смерти, т. е. до 1441 г., а потом перешел к Димитрию Шемяке.
После битвы 1450 г. под Галичем, после которой Шемяка бежал в Новгород, Василий оставил в Галиче своих наместников, и с тех пор Галич уже не отделялся от непосредственных владений великого князя московского: из договоров Василия Темного с Василием Ярославичем боровско-серпуховским видно, что он был за великим князем; Василий Темный, как видно из его духовного завещания, в числе других многочисленных городов, отдает Галич старшему сыну Ивану, будущему великому князю, а этот последний, в свою очередь, отдает его своему наследнику, Василию687.
Таким образом, существование Галицкого княжества прекратилось в самой середине XV века.
VIII
УДЕЛЬНОЕ КНЯЖЕСТВО ЮРЬЕВО-ПОЛЬСКОЕ
Юрьев Польский, теперь уездный город Владимирской губернии, назван Польским от окружающих его полей в отличие от Юрьева Ливонского или Дорпата (Дерпта), как его назвали немцы, в Лифляндской губернии; он расположен по обоим берегам р. Колокши, в которую, огибая город с восточной стороны, в самом центре последнего, впадает речка Гза или Кза688.
Своим названием и основанием город обязан Юрию Владимировичу Долгорукому, князю Ростовско-Суздальской области; в летописях под 1152 г. говорится, что этот князь "во свое имя град Юрьев заложи, нарицаемый Полский, и церковь в нем камену св. Георгия созда"689.
До 1212 г. Юрьев принадлежал великому князю владимирскому, а в этом году достался в удел одному из младших сыновей Всеволода Юрьевича, Святославу. В борьбе старших братьев, Константина и Юрия, за великокняжеский стол, начавшейся в самый год смерти отца их (ум. 15 апреля 1212 г.), Святослав сначала был на стороне второго брата, потом перешел к Константину, - но вскоре опять пристал к Юpию, от которого и получил Юрьев Польский690.
Таким образом, первым удельным князем Юрьева Польского был691 Святослав Всеволодович.
Святослав Всеволодович р. 1196 ум. 1253
Мы уже сообщили в своем месте692 биографию Святослава-Гавриила Всеволодовича, и здесь, следовательно, нам не придется говорить о нем много.
Прежде всего заметим, что в 1238 г., по уходе из северной Руси Батыя, Святослав получил Суздаль от старшего брата своего Ярослава, только что занявшего великокняжеский стол. Тем не менее, Святослав предпочитал, почему-то, более древнему и богатому Суздалю Юрьев. Мы видели, что он заботился об украшении этого последнего: в 1230 г. он разобрал обветшавшую юрьевскую церковь св. Георгия, построенную дедом его, Юрием Долгоруким, а в 1234 г. окончил постройку ее. Это было, конечно, до получения им Суздаля; но и после получения последнего он заботится о своем Юрьеве: в 1242 г. он украшает ту же Георгиевскую церковь693, а между тем во все время владения Суздалем мы не встречаем в летописях имени Святослава Всеволодовича в связи с этим городом; он даже погребен в Юрьеве.
Несомненно, за время пребывания на великокняжеском столе (1246-1248 г.) Святослав владел и Суздалем; но владел ли он им и после того, как у него отнял великое княжение Михаил Хоробрит? Вопрос этот не должен считаться излишним в виду того, что после 1238 г., как сейчас уже замечено, имя Святослава в связи с Суздалем в летописях не встречается. Нам остается, таким образом, прибегнуть, для решения этого вопроса, к аналогичным примерам. Великие князья Димитрий и Андрей Александровичи по два раза занимали великокняжеский стол и каждый из них, когда приходилось расстаться с последним, уходил в свой удел. Таким образом, надобно признать, что и Святослав, лишившись великокняжеского стола, продолжал владеть Суздалем и Юрьевом до самой смерти, т. е. до 1253 г., а потом, как выморочный удел, Суздаль присоединен был к великому княжеству, - между тем как сыну Святослава Димитрию оставался уделом Юрьев. Что Суздаль действительно присоединен был к великому княжеству, - это видно уже из того, что через три года по смерти Святослава (в 1256 г.) вел. кн. Александр Невский хотел отдать его бежавшему в 1252 г. в Швецию брату своему Андрею694.
Димитрий Святославич р. до 1228 ум. 1269
До нас не дошло известий о времени рождения Димитрия Святославича, и мы можем сказать только вообще, что он родился раньше 1228 г., в котором мать его, дочь муромского князя Давида Юрьевича, по некоторым сказаниям - Евдокия, с соизволения мужа своего, оставила свет для монашеской кельи. Впрочем, и вообще об этом князе до нас мало дошло известий.
В первый раз Димитрий Святославич упоминается в летописях под 1238 г. в перечне князей, которых Бог спас от меча Ба¬тыева695.
Как мы видели, отец Димитрия Святославича согнан был с великокняжеского стола в 1248, - а года через два, именно осенью 1250 г. Святослав Всеволодович отправился в Орду, вероятно, хлопотать о возврате великокняжеского стола, который занят был послe Михаила Хоробрита другим племянником Святослава, Андреем Ярославичем. В этой поездке старику-отцу сопутствовал и сын его Димитрий696.
После того Димитрий Святославич еще только два раза упоминается в летописях.
В 1255 г. новгородцы надумали послать владыку своего Далмата к вел. кн. Александру Ярославичу "с грамотами яко о миру". Владыка почему-то медлил отправкой во Владимир, а между тем "встави дьявол вражду искони ненавидяй добра роду человечьскому, и бысть крамола в Новегороде, выгнаша Василья князя", сына Александра Невского. Последний отправился в Торжок, где засел сын его Василий, а отсюда пошел на Новгород. Новгородцы смирились: вышли навстречу великому князю с крестным ходом и били ему челом. Посадив опять Василия в Новгороде, Алек¬сандр оставил новгородцев в покое, "мир дав им". В этом походе участвовал и двоюродный брат Александра, Димитрий Святославич697.
В 1267 г. Димитрий Святославич принял пострижение в иноческий образ от ростовского епископа Игнатия, а в 1269 г. скончался; он погребен в Юрьеве, в монастыре св. Михаила698. От брака с неизвестной он имел единственного сына Ярослава.
Ярослав Димитриевич XIII - XIV в.
Ярослав Димитриевич упоминается только в родословных, и то не во всех. Впрочем, о существовании его можно вывести безошибочное заключение из одного летописного известия. В летописях под 1340 г. упоминается Иван Ярославич, князь юрьевский. Принимая в соображение то обстоятельство, что между Димитрием Святославичем и Иваном Ярославичем могло быть только одно колено юрьевских князей, приходится по необходимости признать отца Ивана Ярославича сыном Димитрия Святославича699.
Отсюда прямой вывод тот, что у Димитрия был сын Ярослав, а у Ярослава - Иван.
Иван Ярославич 1340 г.
Об Иване Ярославиче, единственном, известном нам, сыне Ярослава Димитриевича, до нас дошло одно только известие.
В 1340 г. хан Узбек решился наказать смоленского князя Ивана Александровича за то, что он не доставлял в Орду "выхода" (дани), как говорят наши историки, хотя в летописях, известных нам, и не выставляется причина наказания. Исполнение ханской воли возложено было на князя-темника Товлубия, к которому должен был присоединиться рязанский князь Иван Коротопол, бывший тогда в Орде по делам Рязанского княжества. Кроме того, Иван Данилович Калита должен был, по требованию хана, присоединить к Товлубию свои военные силы, какими он располагал. Таким образом, вместе с Константином Васильевичем суздальским, Константином Васильевичем ростовским и другими подручными Москве князьями должен был идти к Смоленску и князь юрьевский Иван Ярославич700.
Более об этом князе ничего не известно ни из летописей, ни из родословных.
После Ивана Ярославича мы уже не встречаем в летописях юрьевских князей, конечно, потому, что Иван Ярославич был бездетным и его удел, как выморочный, присоединен к великому княжеству. Там сидели, само собою разумеется, великокняжеские наместники, - но однажды, именно в 1408 г., Юрьев, в числе других городов, отдан был великим князем Василием Димитриевичем пришлому литовскому князю Свидригайлу701.
IX
УДЕЛЬНОЕ КНЯЖЕСТВО КОСТРОМСКОЕ
О времени основания г. Костромы летописных известий не сохранилось, а наши историки не делали попыток решить этот вопрос хотя приблизительно. Некоторые, впрочем, как Татищев, готовы приписывать основание его Юpию Долгорукому (в 1152 г.), как кажется, только на том основании, что этот князь, действительно, был основателем, сравнительно, многих городов северо-восточной Руси. Что Кострома существовала уже в XII в., в этом нет никакого сомнения, так как она в летописях начинает упоминаться с 1214 г., как значительный город, на который обращается месть Константина ростовского в борьбе его за великокняжеский стол с родным братом (младшим), вел. кн. владимирским Юpиeм. Так, например, летописец Переяславля суздальского говорит: "Того же лета (6722 г.) паки зача Константин рать, отьят у Гюрга Соль Великую, а Кострому пожже, а у Ярослава отья Нерохть"702.
Самое название Костромы толкуют различно. Кн. Козловский, местный землевладелец, в своей истории г. Костромы, говорит, что всего вероятнее наименование Костромы произвести от города Костра703, бывшего в Ливонии, недалеко от Юрьева (Дерпт), или замка Кострума, где впоследствии построен Ревель; затем он указывает на "молву старожилов", будто р. Кострома получила свое название от заготовляемого зимой на берегах ее, в Солигалицком и Костромском уездах, величайшими кострами леса, сплавляемого весною в Кострому; кроме того, и перед самым городом левые берега Волги и Костромы заваливаются огромными кострами бревен704. Вновь появившийся историк гор. Костромы, г. Миловидов, склонен думать, что название Костромы происходит от известного мифического божка, имя которого сходно с словом Кострома705.
Таким образом, вопрос о происхождении названия города остается и, кажется, долго должен оставаться в области бесплодных предположений и фантазий. Будем пока довольствоваться и теми известиями, которые, не говоря о его происхождении и времени основания, указывают на то, что в XII в. он уже существовал.
Представляется еще вопрос, кому принадлежал он до времени образования из него удельного княжества.
Отдельные историки, или лица, касавшиеся почему-либо истории Костромы, считают последнюю в числе тех пяти городов, которые Всеволод в 1207 или 1208 г. дал сыну Константину в придачу к Ростову. Посмотрим, верно ли это предположение относительно Костромы.
Пять городов, данных Константину в придачу к Ростову, в летописях не поименованы. В последних говорится: "и да ему (Константину) Ростов и инех пять городов да ему к Ростову"706. Конечно, здесь является обширное поле для самопроизвольных догадок и даже положительных решений относительно занимающего нас вопроса: насчитайте пять городов - и вопрос решен. Так многие и делали, - а Щекатов - труд которого во всяком случае должен считаться в высшей степени почтенным, хотя и не чуждым погрешностей - положительно говорит, что в 1208 г. Всеволод Юрьевич отдал Кострому и Галич в удел сыну своему, Константину ростовскому. Не говоря уже о том, что мы не видим Костромы и Галича во владении потомков Константина, укажем на следующий факт. В 1213 г. (по другим в 1214), во время распрей между братьями, Константином и Юрием Всеволодовичами, первый, заслышав, что брат его идет на него к Ростову, послал свой полк к Костроме, которая и была сожжена, а жители взяты в плен. Константин сжег Кострому, конечно, как город, принадлежавший его сопернику. Но тe, которые считают Кострому в числе пяти городов, данных Всеволодом Константину, объясняют этот факт иначе: со слов Щекатова, они говорят, что Константин выжег Кострому (принадлежавшую ему) за измену, за то, что костромичи пристали к Юрию. Чтобы быть последовательными, помянутые историки говорят, что Константин дал в удел Васильку Ростов и Кострому707.
Как уже замечено, мы не видим Костромы во владении потомков Константина, и это одно уже говорит о том, что она принадлежала не Ростову. Затем, мы видим, что этим городом распоряжается великий князь владимирский: так, в 1270 г. новгородцы договором обязывают Ярослава Ярославича освободить задержанных им в Костроме новгородских купцов708. Почему же новгородцы в данном случае обращаются к великому князю владимирскому, а не к Борису и Глебу Васильковичам, сидевшим тогда в Ростове?
Таким образом, надобно признать несомненным, что Кострома была за великим князем владимирским, т. е. примыкала к территории Владимирского, а не Ростовского княжества.
Кострома становится удельным княжеством с половины XIII в. Первым удельным князем костромским был мезинный или мизинный, т. е. самый младший из сыновей Ярослава Всеволодовича, Василий, бывший четыре года и великим князем владимирским (1272-1276 г.).
В летописях не говорится, когда именно Василий Ярославич получил Кострому; но - надобно полагать - не раньше 1246 г., т. е. года смерти Ярослава Всеволодовича, когда Василию был шестой год от рождения.
Впрочем, есть сказания, по которым в Костроме еще до Василия был князь. По этим сказаниям, передаваемым, между прочим, Щекатовым709, кажется, со слов местных позднейших летописцев, по уходе татар Ростовско-Суздальская земля была разделена князьями: в Костроме сел сын какого-то Юрия Ярославича, Василий, по прозванию Квашня. При этом князе в 1241 г. татары, по пути от Ярославля, откуда они шли с полоном и богатой добычей, хотели разграбить и Кострому, - но встретивший их Василий Квашня сразился с ними, одержал верх и отнял у них добычу и полон. Полная победа, одержанная Василием, приписывается заступничеству Федоровской Богоматери, явившейся тогда князю. Озеро, при котором произошла битва, как и селение при этом озере, в память заступничества Богоматери, и по cиe время называется Святым. Здесь, очевидно, спутана хронология, и то, что должно быть приписано Василию Ярославичу, приписывается какому-то небывалому Василию Юрьевичу, без всяких справок с хронологией.
Василий Ярославич скончался в 1276 г. Полная биография его помещена в первом томе.
Неизвестно, имел ли Василий Ярославич детей: ни в летописях, ни в родословных мы не встречаем его потомков, а потому надо за несомненное считать, что Кострома, по смерти его, перешла к Димитрию Александровичу, как великому князю.
В 1283 г. Димитрий Александрович, примирившись с братом Андреем, послал своих приближенных в Кострому с поручением убить Андреева боярина, любимца, Семена Тониглиевича, сеявшего между братьями раздор. Не следует ли отсюда заключить, что Кострома была за Андреем? Наш историограф710, как бы предупреждая подобный вопрос, говорит, что Семен Тониглиевич "жил (в Костроме) спокойно, надеясь на заключенный между братьями мир". Опять повторим, что до 1293 г. Кострому нужно считать за Димитрием Александровичем.
В 1293 г., когда Димитрий Александрович уступил великокняжеский стол Андрею, этот последний дал старшему брату Переяславль, а сыну его Ивану - Кострому. Но вскоре, по смерти Димитрия Александровича, мы видим Ивана Димитриевича в Переяславле. Кострома, следовательно, опять осталась за великим князем, т. е. за Андреем Александровичем, а Иван Димитриевич занял Переяславль, как наследственный удел711.
По смерти Димитрия Александровича (в 1294 г.), Андрей уже по праву занял великокняжеский стол, следовательно, располагал и Костромой, которую отдал сыну своему Борису, но не ранее 1299 или 1300 г. Так, по крайней мере, следует заключать из летописных известий: под 1299 г. князь Борис упоминается в летописях еще как наместник великого князя в Великом Новгороде; под 1302 г. в Воскресенской летописи находим известие о кончине кн. Ивана Димитриевича в Переяславле, а в известии, относящемся к февралю месяцу следующего 1303 г., находим заметку о кончине Бориса Андреевича на Костроме712.
Что обладание Костромой соединялось с великокняжеским достоинством, об этом всего лучше, кажется, говорят виды на нее двух претендентов на великокняжеский стол: Юрия московского и Михаила тверского. В 1304 г., по смерти Андрея Александровича, великокняжеский стол должен был перейти, по старшинству, к Михаилу Ярославичу тверскому; но ему явился соперник в лице Юрия Даниловича московского. Отправляясь в Орду для решения спора, каждый из соперников, еще до отъезда, стремится занять Кострому: Юрий послал туда брата своего Бориса, а Михаил - бояр своих, которые схватили Бориса и отправили его в Тверь713.
Такой взгляд на Кострому, как на принадлежность великокняжеской короны, существовал, как видно из официальных документов, до Василия Димитриевича включительно: ни Иван Калита, ни его сыновья-преемники, ни знаменитый внук, ни правнук не распоряжаются в своих духовных завещаниях Костромой, как личной собственностью: они распоряжаются только некоторыми селами и деревнями, приобретенными ими или посредством купли, или иными способами714. Только Василий Васильевич, в своем духовном завещании, отдает Кострому, как бы личную собственность, старшему сыну своему Ивану, и опять, все-таки, будущему великому князю715.
Итак, удельными костромскими князьями можно считать только трех лиц: а) Василия Ярославича мизинного, б) Ивана Димитриевича переяславского и в) с некоторой вероятностью Бориса Андреевича. Надобно заметить, что они княжили не непосредственно один за другим: после первых двух из них Кострома оставалась, каждый раз, некоторое время во власти великого князя, а после Бориса она уже окончательно становится городом великокняжеским.
Василий Ярославич р. 1241 ум. 1276
Первым удельным князем костромским, как уже несколько выше замечено, был мезинный или мизинный, т. е. самый младший из сыновей Ярослава Всеволодовича Василий, по прозванию Квашня. Из летописей не видно, когда он получил Кострому, - но надобно полагать, что не раньше 1246 г., т. е. года смерти Ярослава Всеволодовича, когда Василию был шестой год. Некоторые, не обращая большого внимания на хронологию, говорят, что Ярослав, перед отъездом в Орду 1240 г., назначил уделы каждому из сыновей, между прочим, Константину - Галич, а Василию - Кострому. Но все летописи единогласно свидетельствуют о том, что Василий родился в 1241 г.716 Будучи удельным князем костромским, он был в то же время, с 1272 г. до самой кончины в 1276 г., и великим князем владимирским, а жил, все-таки, в Костроме.
Как уже выше замечено было, полная биография его помещена в первом томе.
Иван Димитриевич Переяславский 1270 ум. 1302
Ни из летописей, ни из официальных документов не видно, чтобы Василию Ярославичу был непосредственный преемник на Костроме. Но в 1293 г. видим на костромском уделе сына Димитрия Александровича, Ивана, так что надобно полагать, что с 1276 г., т. е. года кончины Василия Ярославича, до 1293 г. Кострома была за великим князем владимирским. В 1293 г. Андрей вместе с Федором Ростиславичем Черным, Димитрием ростовским и Константином углицким пришли из Орды с татарами, данными им ханом, и пошли на Димитрия. Последний бежал во Псков, между тем как Андрей, попустошив с татарами Суздальскую землю, ушел, отпустивши татар, в Великий Новгород, а Федор Ростиславич, как главный помощник Андрея, занял оставленный Димитрем Переяславль. Как сказано выше, по летописным известиям, Иван Димитриевич сел на Костроме в 1293 г. Это значит, по нашему мнению, что противники Димитрия, заняв Переяславль, должны были дать сыну бежавшего великого князя удел, в данном случае - Кострому717. Но в 1294 г., по примирении братьев, когда Димитрий уступил великокняжеский стол Андрею, изъявив желание удовольствоваться наследственным Переяславлем, и умер в том же году на пути в свой удел, мы видим Ивана Димитриевича в Переяславле. Иван и перешел, следовательно, из Костромы в Переяславль, как наследственный, по смерти его отца, удел, а Кострома опять осталась за великим князем.
Так как Иван Димитриевич, можно сказать, только случайно был непродолжительное время удельным князем костромским, а остальное, болee продолжительное время, сидел в Переяславле, то полную биографию его мы и поместили в первой главе о князьях переяславских.
Борис Андреевич 1299 ум. 1303
Как по некоторым древнейшим летописям, так и по родословным, хотя и не всем, известным нам, у Андрея Александровича не было сыновей. Однако мы находим известия позднейших летописцев, которые дают ему сына Бориса718, но не находим Юрия и Михаила, которых некоторые719 считают детьми Андрея Александровича и, вместе с тем, противоречат сами себе, так как считают Бориса, "по-видимому", единственным сыном Андрея720. Очевидно, Юрий и Михаил, дети Андрея Ярославича, ошибочно считаются детьми Андрея Александровича, как об этом будем еще говорить в главе о князьях суздальских.
Только два летописных известия дошло до нас о Борисе Андреевиче. В 1299 г. мы видим его в Новгороде, где он, вместе с новгородцами, вводит на владычний двор вновь избранного в архиепископы благовещенского игумена Феоктиста721. Затем летописи отмечают день и год его смерти в Костроме, а именно 25-ое февраля 1303 г.722
В летописях мы находим известие, что Андрей Александрович женился на Василисе, дочери Димитрия Борисовича, кн. ростовского, в 1294 г., и ниоткуда не видим, чтобы это был второй брак. Таким образом, нужно признать, что Борис родился в первый год брака Андрея, иначе он был бы чересчур мал, хотя бы и для того только, чтобы, под руководством бояр, представлять собою лицо великого князя при церемонии, подобной той, на которой он присутствовал в Новгороде в 1299 г.723
С 1303 г. Кострома становится достоянием великокняжеского сана. Мы уже выше заметили, что преемники Димитрия Александровича до Ивана Калиты, сам Калита и его преемники до Василия Димитриевича включительно не распоряжаются Костромою по личному усмотрению; Калита и его ближайшие преемники распоряжаются только селами костромскими, которые приобретены ими посредством купли. Так, Калита во второй духовной, между прочим, говорит об одном селении: "Олександр святой (т. е. село Александровское), что есмь купил на Костромы, то даю княгини своей"724.
В одной летописи Синодальной библиотеки находим неправдоподобное известие, будто бы царь Узбек разделил великое княжество между Иваном Калитой и Александром Васильевичем суздальским: первому дал Новгород и Кострому, а последнему - Владимир и Поволжье725, и только по смерти Александра Васильевича (ум. 1333 г.) Калита начал свободно господствовать, как глава Руси.
В критические минуты Кострома служила убежищем для великих князей: так, Димитрий Иванович ушел в Кострому при нашествии Тохтамыша, а Василий Димитриевич бежал туда от Едигея.
Выше мы уже заметили, что великие князья включительно до Василия Димитриевича не распоряжаются Костромой, как личной собственностью; только Василий Васильевич, по его духовному завещанию, отдает Кострому старшему сыну Ивану, как собственность личную, каковой она с этого времени и становится для потомков Калиты726.
X
УДЕЛЬНОЕ КНЯЖЕСТВО МОСКОВСКОЕ
Москва раскинулась по обоим берегам реки того же имени при впадении в последнюю речек Яузы и Неглинной, которая, впрочем, теперь уже засыпана землей. Как и всякий другой древний город, ставший замечательным в истории своего государства, Москва подала повод к составлению о начале и начальной истории ее разных догадок, сказаний и легенд.
Некоторые основание ее приписывают Олегу, указывая как на доказательство этого мнения на слова Нестора: "Се же Олег (882 г.) нача городы ставити и устави дань словеном, кривичем и мери". Проезжая из Новгорода в Киев, Олег остановился на р. Неглинной, при впадении ее в р. Москву, и поставил тут городок, который впоследствии достался суздальскому вельможе Кучку727. Предание об этом Кучке известно. Юрий Долгорукий, по пути из Киева во Владимир (Залесский), проезжая теми местами, где по Москве-pекe раскинуты были прекрасные селения Степана Ивановича Кучка, остановился там. Владелец этой вотчины не оказал князю должного почтения и даже отзывался о нем с некоторым презрением, почему Юрий приказал казнить его и бросить в пруд, а двух сыновей его, Петра и Якима, и дочь Улиту отправить в Суздаль, где последняя насильно выдана была в замужество за Юpьева сына Андрея (Боголюбского). Юpию понравилась вотчина Кучка, и он приказал на горе, где ныне Кремль, поставить небольшую ограду или городок, который и назвал по реке Москвой; другой городок приказал поставить за первым, там, где потом сооружен был Знаменский монастырь, и назвал его, будто бы по прозвищу сына своего Андрея, Китаем. Москва одновременно называлась и Кучковым: так, в летописи про Михалка и Всеволода Юрьевичей под 1176 г., когда они приглашены были в Суздальскую землю племянниками своими Ростиславичами на совместное княжение, говорится: "Уя (схватила) и болезнь велика на Свине, и идоша с ним до Куцкова, рекше до Москвы"728. - Фантазии составителей сказаний о происхождении Москвы углубляются даже в более седую, библейскую древность, и производят название города от Мосоха; некоторые - от бывшей там деревни Мскотовы, иные - от множества мостов, наконец - считают название Москвы финским729.
Как бы то ни было, но в летописях Москва в первый раз упоминается под 1147 г. Здесь, 28-го марта этого года, состоялось свидание Юрия Долгорукого с Святославом Олеговичем, ведшим тогда войну с Изяславом Давидовичем в Смоленской области. "И прислав, говорит летопись, Гюрги к Святославу, рече: приди ко мне, брате, в Москов. Святослав же иxа к нему с дитятем своим Олегом в мале дружине, пойма с собою Владимира Святославича; Олег же еха наперед к Гюргю и да ему пардус. И пpиеxа по нем отец его Святослав, и тако любезно целовастася и быша весели. На другой же день повеле Гюрги устроити обед силен, и створи честь велику им, и да Святославу дары многи с любовию, и сынови его Ольгови и Владимиру Святославичу, и муже Святославле учреди, и тако отпусти и"730. Москва несомненно принадлежала тогда суздальскому князю, а потом великому князю владимирскому. Что касается характера отношений собственно московских князей, как удельных, так и великих, к своей отчине, то на этот предмет есть меткий, верный взгляд одного из наших знатоков как русской истоpии вообще, так и московской старины в частности731. Указывая на вотчинный тип московских князей, он указывает и на самое устройство их стольного города, как на помещичью усадьбу, двор вотчинника, стоявший среди деревень и слобод, из которых все почти имели какое-либо служебное назначение в хозяйстве вотчинника, в потребностях его дома и домашнего обихода. Недаром иностранцы, бывавшие в Москве в XVI и XVII ст., весь Кремль принимали за царский дворец, говоря, что он обнесен каменною стеною.
Надобно еще заметить, что обилие лесов вокруг Москвы представляло заманчивые места для охоты, которая, конечно, имела характер не только развлечения, но и известных выгод. Таким образом, первоначально Москва могла служить становищем для охоты со всеми удобствами для жилья, чем-то вроде дачи, даже поместья, а раньше могла представлять вообще простое становище для князей при их проездах с юга в Суздальскую землю. Выше уже приведено было одно место из летописи, где говорится о проезде Михалка и Всеволода Юрьевичей из Черниговской области в Суздальскую через Москву. Глеб Ростиславич рязанский, в 1177 г., выступил на защиту шурьев своих Ростиславичей против дяди их Всеволода III и шел в Суздальскую землю также через Москву, и "пожже Московь всю, город и села"732. Как увидим ниже, через Москву же к Владимиру шел и Батый. Позднее, когда Москва стала центром удельного княжества, а потом великого и, наконец, всея Руси, она стала разрастаться и расширяться, вбирая в себя окрестные селения и слободы.
Когда, по смерти Всеволода Юрьевича (Большое Гнездо, ум. 1212 г.), между его двумя старшими сыновьями возгоралась борьба за обладание великим княжением вcледcтвиe того, что отец отдал последнее не старшему Константину, а следующему за ним Юpию, младшие братья разделились: одни стали на сторону Константина, другие - на сторону Юрия; некоторые перебегали потом от одного к другому. Так поступил Владимир Всеволодович, перебежавший от Юрия к Константину. По известиям летописей, хотя и не совсем ясным, можно с вероятностью заключать, что младшие братья хлопотали о более выгодных уделах. Владимир, может быть и занимавший незначительный Юрьев, но в таком случае самое короткое время, вскоре после похода (1212 г.) с Юрием на Константина, перебежал к этому последнему и занял Волоколамск; посланный, затем, Константином, затворился в Москве. Но в следующем году стаpшиe братья заключили, хотя и непрочный, мир, и Владимир выведен был Юрием из Москвы в южный Переяславль. Таким образом, Москва опять присоединилась к великому княжеству. В 1237 г., при нашествии Батыя, Москва сожжена была татарами, которые захватили здесь, в битве, и сына великого князя, Владимира Юрьевича. Но в качестве кого он находился в Москве: в качестве ли удельного князя, или в качестве временного защитника Москвы от татар, из летописей не видно. Затем до конца первой половины XIII в. мы не находим указаний на то, чтобы в Москве сидел князь, а в это время, т. е. в конце XIII в., встречаем определенное название московский князь, которое летописи дают четвертому сыну Ярослава Всеволодовича, Михаилу Хоробриту (Храброму). Таким образом, Михаил Ярославич и должен считаться первым удельным московским князем, если и не вообще, то, во всяком случае, в татарский период нашей истории.
Михаил Ярославич Храбрый 1238 ум. 1248
Ярослав Всеволодович перед смертью (ум. 1246 г.) сделал распоряжение о наделе сыновей своих волостями, которое приведено было в исполнение братом его Святославом, занявшим после него великое княжение. Таким образом, Михаил, о котором мы уже говорили в своем месте733, владел доставшеюся ему Москвой с половины, приблизительно, 1246 г. по 1248 г.
Даниил Александрович р. 1261 ум. 1303
По смерти бездетного Михаила Ярославича Московский удел, как выморочный, присоединен был, конечно, к великому княжеству. Удельных князей он не имел с 1248 г., кажется, до 1276, в котором умер бездетный великий князь Василий Ярославич костромской и великое княжение перешло к его племяннику Димитрию, сыну Александра Невского. Естественно было именно теперь новому великому князю назначить уделы младшим братьям своим, Андрею и Даниилу. Во всяком случае, Даниил Александрович получил в удел Москву не позднее 1283 г., так как в этом году он выступает на историческую сцену уже в качестве удельного князя.
Даниил Александрович, самый младший, четвертый сын Александра Невского, родился в 1261 г. Как уже замечено сейчас, общественно-политическая деятельность его начинается с 1283 г., когда у старшего брата его Димитрия отнял великокняжеский стол средний (из живых) брат Андрей. На стороне последнего были новгородцы, тверичи и москвичи, которые в названном году и выступили к Переяславлю против Димитрия, только что возвратившегося из-за моря, куда он бежал от Андрея. Но у Дмитрова обе стороны заключили мир и разошлись734.
Андрей, в 1296 г., по смерти Димитрия (ум. 1294 г.), когда уже по праву занимал великокняжеский стол, начал, как выражаются летописи, "посягать" на некоторые уделы, так что от него отвернулись некоторые и из тех даже князей, которые прежде были на его стороне. В указанном году произошло "нелюбие" между дядей и племянником, т. е. вел. кн. Андреем и Иваном Димитриевичем переяславским, кажется, из-за Переяславля. На стороне переяславского князя стояли Даниил московский и Михаил Ярославич тверской. Дело дошло до того, что на состоявшемся во Владимире съезде, в присутствии ханского посла, князья взялись было за мечи, но их "сведоша в любовь" епископ владимирский Симеон и сарский Измаил, и князья, так или иначе распределив между собою княжения, разъехались735. Недовольный решением съезда, Андрей Александрович в том же или следующем году собрал большое войско с намерением идти на Переяславль, а также на Москву и Тверь. Но Даниил московский и Михаил тверской, которым отправившийся в Орду Иван Димитриевич поручил блюсти свою отчину, сами выступили с войсками. У Юрьева, где противники встретились, едва не произошло боя736. Наконец, в 1301 г. князья "учиниша снем" у Дмитрова "и взяша мир межи собою"737.
Осенью того же года, неизвестно, по какой причине, Даниил Александрович пошел на рязанского князя и бился с ним около Переяславля. Говоря о победе московского князя над рязанцами и о том, что он "некакою хитростью ял" и самого рязанского князя Константина Романовича и привел его в Москву, летописец замечает, что у Переяславля "много и татар избито бысть"738.
В 1302 г. скончался племянник Даниила, Иван Димитриевич, кн. переяславский, который, за неимением детей, отдал отчину свою князю московскому, которого, как говорит летопись, "паче всех любляше". Великий князь Андрей Александрович, старший дядя умершего, уже давно добивавшийся Переяславля, поторопился послать в последний своих бояр и тиунов, но Даниил выгнал их оттуда и посадил там своих наместников739.
В следующем 1303 г. марта 4-го Даниил Александрович скончался740.
От брака с неизвестной он имел сыновей: Юрия, Александра, Бориса, Афанасия и Ивана, которые известны нам по летописям741.
Юрий Данилович 1281 ум. 1325
Юрий Данилович владел московским уделом с 1303 по 1319 г., а с 1319 по 1322 г. был вместе и великим князем владимирским; с 1322 г. по день смерти - опять владел только московским уделом. Полную биографию его мы сообщили в своем месте742.
Иван Данилович Калита 1304 ум. 1341
Иван Калита владел одним московским уделом с 1325 по 1328 г., а с этого последнего до конца жизни был и великим князем владимирским. Великокняжеское достоинство он окончательно упрочил и за своим потомством743.
XI
УДЕЛЬНОЕ КНЯЖЕСТВО ЗВЕНИГОРОДСКОЕ
Звенигород, ныне уездный город Московской губернии, на левом, крутом и обрывистом берегу р. Москвы, был некоторое время главным центром Звенигородского удельного княжества. Впрочем, чаще он соединялся с другим каким-нибудь уделом и находился вместе с последним во владении одного князя.
Положительных известий о времени основания Звенигорода до нас не дошло. Одни относят основание его к концу XI века, смешивая его с Звенигородом южным; другие - к половине или концу XII в., считая основателем его Юрия Долгорукого, конечно, только потому, что этот князь действительно был основателем многих городов северо-восточной Руси; третьи, наконец, относят основание его к началу XIV века744.
Звенигород начинает упоминаться в летописях только с конца первой половины XIV века; но несомненно, что на месте его и до XIV века было какое-нибудь поселение: думают, что здесь был сторожевой пост, охранительный пункт от набегов со стороны враждебных соседей. Бывшая постоянная сторожа на левом берегу р. Москвы и речки Розварни посредством вестового колокола извещала о близкой опасности местную рать, жившую в особой слободе, и до сих пор удержавшей название "Стрелецкой". Об ней и теперь напоминает доселе существующая "Сторожевая башня" в Саввине монастыре, в двух верстах от Звенигорода. От вестового колокола, т. е. от звона его, думают, город и получил свое название745.
В первый раз мы встречаемся с Звенигородом в духовных грамотах Ивана Даниловича Калиты, который дает его в удел третьему сыну своему, Ивану, занимавшему после Семена Гордого великокняжеский стол. "А се даю, одинаково сказано в двух духовных грамотах Калиты, сыну своему Ивану: Звенигород, Кремичну, Рузу, Фоминьское, Суходол, Великую свободу, Замошьскую свободу, Угожь, Ростовци, Окатьева свобода, Скорминовьское, Тросна, Негуча; а села: село Рюховское, село Каминьское, село Рузьское, село Белжиньское, село Максимовское, село Андреевское, село Вяземское, село Домонтовское, село в Замошьской свободе, село Семциньское"746.
Таким образом, ряд звенигородских князей начинается третьим сыном Ивана Калиты, Иваном Ивановичем.
Иван Иванович р. 1326 ум. 1359
Отправляясь в 1331 г. в Орду, Иван Данилович Калита написал духовное завещание, в котором назначает в удел третьему сыну своему Ивану Звенигород и те волости и села, которые перечислены выше. Во втором завещании, писанном, вероятно, незадолго до смерти Калиты, Ивану Ивановичу назначается то же самое. Мы не встречаем никаких известий о том, вступал или не вступал Иван Иванович во владение Звенигородом при жизни отца; но по смерти отца (ум. 1341 г.) и по занятии великокняжеского стола братом его Семеном он несомненно владел уделом, хотя и жил, кажется, постоянно в Москве.
Со смертью Семена, дети которого умерли или раньше отца, или в один год с ним, великокняжеский стол перешел к брату его, Ивану Ивановичу. Звенигород, таким образом, должен был примкнуть к великому княжению, как отчина; как личное отчинное владение Ивана Ивановича.
Подробные биографические сведения об Иване Ивановиче помещены в первом томе.
Иван Иванович Малый р. после 1350 ум. 1364
Иван Иванович, в некоторых летописях называемый Малым, младший из двух сыновей вел. кн. Ивана II Ивановича, родился после 1350 г. (старший брат его Димитрий, впоследствии Донской, род. 1350 г.) и не позднее 1356 г., к которому относят духовную грамоту отца его; в этой грамоте он уже упоминается747.
По духовному завещанию отца своего, Иван Иванович получал: "Звенигород со всеми волостми и с мытом, и с селы, и з бортью, и с оброчники и с пошлинами, Кремична, Руза, Фоминское, Суходол, Истерва свободка, свобода Замошьская, Ростовци, Кремична (еще?), Тросна, Негуча, село Рюховское, село Михалевское, село Каменьское, село на Репне в Боровьсце, сельце Мельницское, село Максимовское, село в Замошьской свободе, село Выславское, село Кузьминское, село Домонтовское, село Ондреевское, село Каринское, село Козловское"748. Таким образом, не достает, против того, что завещано его отцу, нескольких волостей и сел, - но на место их видим новые села. Это произошло от того, что у обоих братьев отец взял по нескольку сел для матери их Александры, по смерти которой эти села отходит каждое к своему князю.
Летописных известий об Иване Ивановиче до нас дошло чрезвычайно мало, конечно, потому, что князь-отрок не мог заявить себя какой-нибудь деятельностью. Он упоминается в двух походах на князя суздальского, но какое участие в походе мог принимать князь-младенец?
Оба брата-малолетки были, так сказать, знаменем в руках московских бояр, за которое московские полки бились с суздальскими. Эти военные действия относятся к 1362 и 1363 гг., когда у малолетнего Димитрия московского оспаривал великокняжеский стол Димитрий Константинович суздальский749.
Иван Иванович скончался в отроческих годах, 23-го октября 1364 г., и погребен у Михаила Архангела750.
По смерти Ивана Ивановича, Звенигородский удел, как выморочный, присоединен был к великому княжеству и находился за Димитрием Ивановичем до самой его кончины, т. е. до 1389 г., а затем, по духовному завещанию Донского, достался второму сыну его Юрию Димитриевичу.
Юрий Димитриевич р. 1374 ум. 1434
По духовному завещанию Димитрия Ивановича Донского, второй из наличных сыновей его, Юрий Димитриевич, получил в удел: Звенигород с волостями, с тамгой, мытами, бортью, с селами и со всеми пошлинами, а также Галич, который завещатель называет куплею деда своего751. Впоследствии Юрий Димитриевич, в силу духовного завещания отца своего, уступил несколько волостей звенигородских в пользу самого младшего из братьев своих, Константина752.
По духовному завещанию Юрия Димитриевича Звенигород достался старшему сыну его, Василию Косому753.
Василий Юрьевич Косой 1421 ум. 1448
Летописи начинают упоминать о Василии Юрьевиче только с 1433 г.754
В названном году он вместе с братом своим Димитрием Шемякой пировал в Москве на свадьбе великого князя, на которой разыгралась известная сцена из-за пояса. Косой явился на свадьбу в золотом, унизанном драгоценными каменьями поясе. Этот пояс дан был Димитрием Константиновичем суздальским в приданое дочери, выходившей за Димитрия Ивановича Донского. Тысяцкий Василий Вельяминов на свадьбе подменил этот пояс другим, менее ценным, и отдал его сыну своему Николаю, за которым была также дочь Димитрия Константиновича, Мария. Знаменитый пояс, как приданое, прошел через руки дочери Николая Вельяминова, бывшей за боярином Иваном Димитриевичем Всеволожским, и дошел до Василия Косого вместе с рукой внучки Владимира Храброго, дочери Андрея Владимировича, который был женат на дочери помянутого боярина Всеволожского. Иcтopию этого пояса рассказал матери великого князя старый боярин, Петр Константинович (кажется, ростовский наместник). Софья Витовтовна при гостях сняла с Косого этот пояс, как похищенное достояние великокняжеской семьи. Оскорбленные Юрьевичи ушли к отцу в Галич и по дороге "пограбиша Ярославль и казны всех князей разграбиша"755.
В том же 1433 г. Василий Косой участвовал в походе отца своего на великого князя и в битве на берегу р. Клязьмы; после одержанной здесь победы, Юрий послал его к Костроме в погоню за Василием Васильевичем. По занятии Москвы Юрием и примирении его с племянником, стаpшиe Юрьевичи недовольны были назначением Василию в удел Коломны: они видели в таком близком соседстве Василия опасность, угрожавшую их поползновениям закрепить великое княжение за своим родом. Неудовольствие их на ход дел еще более возросло, когда знать и простой народ со стороны Юрия стали переходить к Василию Васильевичу. Считая виновником такого невыгодного для их честолюбивых стремлений оборота дел отцовского любимца, боярина Морозова, по совету которого дана Василию Коломна, Юрьевичи убили его и бежали в Кострому756.
Оказавшись в таких критических обстоятельствах, Юрий Димитриевич возвратил великое княжение племяннику и заключил с ним договор, по которому он обязался, между прочим, не принимать к себе двух старших сыновей своих и не помогать им757. Великий князь, обнадеженный этим договором в безопасности со стороны Юрия, послал против старших Юрьевичей к Костроме свои полки с воеводой Юрием Патрикеевичем. Битва произошла на берегу р. Куси: Юрьевичи одержали верх, взяли в плен московского воеводу и воротились в Кострому758.
В битве при р. Куси, как дошло до сведения великого князя, участвовали воеводы Юрия со многими его людьми. Василий Васильевич не хотел оставить вероломства дяди безнаказанным и начал готовиться к войне с ним. Это обстоятельство уже открыто опять соединило отца с детьми.
В 1434 г. великий князь разорил Галич, в то время как галицкий князь должен был спасаться бегством на Белоозеро. По уходе Василия Васильевича, Юрий воротился домой. Теперь уже он стал готовиться к походу на племянника: начал собирать свои полки; послал Василия Косого и за вятчанами. Бой произошел в Ростовской области: Юрий одержал верх и, между тем как Василий бежал в Новгород, занял Москву и великокняжеский стол. Великий князь из Новгорода Великого перебрался в Нижний, откуда хотел ехать в Орду, как внезапная смерть Юpия Димитриевича совершенно изменила положение и ход дел759.
5-го июня 1434 г. Юрий Димитриевич скончался, и старший сын его, Василий Косой, поспешил объявить себя великим князем. Младшие братья его, еще Юрием отправленные на Василия Васильевича, находились в это время во Владимире. Косой извещал их о смерти отца, о своем здоровье и о занятии им великокняжеского стола. "Если Богу не угодно было, чтобы княжил наш отец, то тебя-то мы и сами не хотим", отвечали ему братья. Так они говорили, может быть, под влиянием зависти, или потому, что видели всю непрочность положения брата, видели, что рано или поздно он должен будет уступить Василию Васильевичу, и открыто перешли на сторону последнего, пославши к нему в Нижний Новгород приглашение - идти на великокняжеский стол. Василий Косой, месяц просидевши в Москве, при приближении к столице соединенных князей, забрал золото и серебро, казну отца своего и городской запас, и вместе с каким-то князем Романом переяславским бежал в Великий Новгород. Князь Роман из Новгорода бежал от Косого, но его поймали и по приказанию Юрьевича отсекли у него одну руку и одну ногу, и несчастный Роман умер. Пробывши в Новгороде месяца полтора, Косой пошел в Заволочье. По дороге он разграбил берега Мсты, Бежецкий Верх и самое Заволочье. Между тем, Василий Васильевич, занявши Москву, наградил младших Юрьевичей так: Димитрию Шемяке он дал удел дяди своего, Константина Димитриевича (Ржеву и Углич), а Димитрию Красному - Бежецкий Верх. Но Дмитров, удел дяди Петра, бывший некоторое время и за Юрием Димитриевичем, а также удел Василия Косого, Звенигород, великий князь удерживал за собой... Из Заволочья Василий Косой перебрался в Кострому и начал готовиться к походу на великого князя. Января 6-го они встретились неподалеку от Ярославля, на берегу р. Которосли, между селами Кузьмодемьянским и Великим. Косой был побит и бежал в Кашин, откуда, собравшись с силами, изгоном пошел к Вологде на заставу (гарнизон) великого князя, перехватал там великокняжеских воевод и ушел к Костроме. Отсюда он послал за вятчанами. Это было уже в 1435 г. Вятчане явились. В следующем 1436 г. великий князь опять выступил к Костроме против Косого; они встретились около теперешнего Ипатьевского монастыря, в углу, образуемом впадением Которосли в Волгу. Река помешала им вступить в бой, и последовало примирение: Василий Васильевич дал в удел Косому г. Дмитров760.
Пробывши в Дмитрове месяц, Юрьевич пошел в Кострому, а к великому князю послал розметные грамоты. Как только установился зимний путь, Косой пошел из Костромы в Галич, а отсюда - к Устюгу вместе с вятчанами. Под Устюгом он стоял 9 недель и, наконец, взял город, убил тамошнего наместника кн. Оболенского, повесил десятильника ростовского владыки, перебил и перевешал многих устюжан. В то же время Шемяка прибыл в Москву приглашать на свою свадьбу великого князя, но последний приказал схватить Юрьевича и за приставом отправить в Коломну: великий князь подозревал Шемяку в сговоре с Косым. Действительно, мы знаем, что от Устюга Косой пошел на великого князя с вятчанами и двором Шемяки. Василий Васильевич выступил навстречу Косому с братом последнего, Димитpиeм Красным, Иваном можайским и недавно пришедшим из Литвы кн. Иваном Бабой-Друцким. Враги сошлись у села Скорятина, в Ростовской области. Рати великого князя были многочисленные, и Косой, не надеясь на свои силы, пустился на хитрости: желая, как выражается летопись, "искрасти великаго князя", он предложил последнему перемиpиe до утра, что и было принято. Но тот и другой неодинаково воспользовались этим перемирием: Василий распустил своих воинов "кормов деля" (на фуражировку), а Косой, пользуясь этим, хотел напасть на великого князя. Последний вовремя извещен был стражей о грозившей опасности. Полки московские успели собраться благовременно: Косой был разбит и обращен в бегство. Какой-то Борис Тоболин нагнал Косого, схватил его и начал кричать о помощи; на крик прискакал кн. Иван Друцкий, и Юрьевича отвели к великому князю, который отправил его в Москву. После этой битвы, часть вятчан, не успевшая вовремя поспеть на помощь к Косому, бежала обратно к устью р. Туношны и, по дороге, взяла в плен ярославского кн. Александра Федоровича Брюхатого, ожидавшего вятчан, по приказу великого князя, у устья р. Которосли, чтобы не допустить их до соединения с Косым. Взявши за пленника окуп, вятчане не выполнили условия окупа: не отпустили Брюхатого. Узнавши об этом вероломстве сподвижников Косого, великий князь приказал ослепить последнего, что и было сделано 21-го мая761.
Какова была, после ослепления, судьба Косого, по летописям не видно. Впрочем, из одного места послания русского духовенства к Шемяке можно догадываться, что он томился в заключении до самой смерти. Говоря о том, что Василий Юрьевич добивался великого княжения "не от Божия помощи, но от своей ему гордости и высокомысльства", духовенство, обращаясь к Шемяке, спрашивает: "И попустил ли ему самому (т. е. Косому) всесильный Бог? Ей, не попусти, яко же и сам веси, каково его ныне житие и пребывание". Василий Юрьевич скончался в 1448 г.762
Косой женат был на дочери Андрея Владимировича, кн. серпуховско-радонежского, внучке Владимира Храброго, неизвестной нам по имени. Но ни из летописей, ни из родословных не видно, чтобы от этого брака было потомство763.
Василий Ярославич 1426 ум. 1483
В борьбе Василия Васильевича с Димитрием Шемякой принимали деятельное участие два князя: Иван Андреевич можайский - на стороне последнего, и Василий Ярославич боровско-серпуховской - на стороне первого. Великий князь часто жаловал Василия Ярославича волостями: так, вскоре после последнего примирения великого князя с Димитрием Шемякой (около 1451 г.), Василий Васильевич заключил с Василием Ярославичем договор, по которому князь боровско-серпуховской получил Звенигород. Но уже из договора, относимого ко времени "около 1456 г.", мы видим, что Звенигород был за великим князем764.
Андрей Васильевич Горяй р. 1446 ум. 1494
Звенигород, по переходе его от Василия Ярославича боровско-серпуховского к великому князю, был за последним до его кончины, т. е. до 1462 г., а затем, по духовной грамоте Василия Васильевича765, удел этот перешел к сыну его Андрею большому вместе с Угличем, Устюжной, Рожаловым, Велетовым и Кистьмой. Звенигородом Андрей владел до 1492 г., т. е. до его ареста и заточения, в котором он и умер766.
Таким образом, Звенигород опять присоединен был к великому княжеству. Впоследствии он хотя и имел князей, как Юрия Ивановича, сына Ивана III, и Владимира Андреевича, двоюродного брата Ивана Грозного, но князья эти хотя и могут считаться удельными, но не владетельными. Царь Грозный жаловал Звенигородом татарских царей и царевичей, как Дербыша-Алея, царя астраханского, Симеона, царя казанского, астраханского царевича Михаила Кейбуловича и пр. |
