Николай Бердяев

Ибо Иисус повелел нечистому духу выйти из сего человека, потому что он долгое время мучил его, так что его связывали цепями и узами, сберегая его, но он разрывал узы, и был гоним бесом в пустыни. Иисус спросил его: как тебе имя? Он сказал: «легион», потому что много бесов вошло в него. И они просили Иисуса, чтобы не повелел им идти в бездну. Тут же на горе паслось большое стадо свиней, и бесы просили Его, чтобы позволил им войти в них. Он позволил им. Бесы, вышедши из человека, вошли в свиней, и бросилось стадо с крутизны в озеро, и потонуло.

От Луки гл. VIII, 29-33.

Беснование революции кончилось, революция не удалась, дело её проиграно и начинается по всем признакам новое беснование, беснование реакции Неудавшаяся революция всегда имеет тяжелые последствия, за нее мстят те, которые хотя бы на одну минуту пережили чувство потери своего положения в жизни. Бесы вселились в больное тело и больную душу России и переселяются они из реакции в революцию, из революции в реакцию. Это — все те же бесы, принимающие то обличие реакционное, то обличие революционное. Во второй Думе было беснование левых, в третьей Думе началось беснование правых. И там, и здесь одинаковая одержимость точно люди находятся во власти какой-то внечеловеческой силы, искажающей их человеческие черты. Власть и борющееся против власти общество, реакционная часть народа и революционная его часть — одержимы нечистым духом, который мучит и связывает.

Порочный круг реакций и революций — вот кошмар человеческой жизни, вот расплата за тяжелые грехи прошлого. И реакции, и революции посылаются свыше в

наказание за совершенные преступления, за грехи власти и грехи народа. Над недостойной, грешной, изменившей своей задаче властью разражается гром революции, над недостойным, грешным, изменившим своему достоинству обществом разражается грязный дождь реакции. Здоровый органический рост заслуживается лишь чистотой сердца народного и кристаллическим сознанием различия между добром и злом. Раз нечистый дух нашел себе доступ в тело и душу России, то терзания реакций и революций неизбежны и неизбежно всенародное покаяние. Для предотвращения беснований революции власть и господствующие классы общества должны были бы покаяться в своих грехах; для предотвращения беснований реакции должны были бы покаяться в своих грехах интеллигенция и общество.

Русская революция не долго продолжалась и окончилась трагически. Дорогой ценой купились эти дни опьянения и революционного разгула. Слишком скоро началась реакция не только в правительстве, что ещё полбеды, а и в самом обществе, в самих клетках народного организма, что уже настоящая беда. Были дни, когда многое можно было отвоевать, когда казалось, что почти что можно опередить Европу, а теперь с легкостью отнимаются даже полученные крохи, быстрыми шагами мы идем назад, теперь трудно достигнуть даже самого малого, самого несомненного и необходимого. Были сделаны чудовищные ошибки, погубившие дело русской свободы, но ошибки эти связаны не только с ложным сознанием, они лежат в глубине стихии, оскверненной нечистым духом. Революция потому потерпела такую неудачу, что в ней не оказалось органических созидательных сил. В русском обществе длинный ряд десятилетий нарастало болезненное отщепенство, разрыв с мистическими первоосновами народного организма, накапливались чувства отрицательные, вражда и раздор вдохновляли борцов, а не любовь, не творческая идея. Историческая власть совершила великие преступления, отдалась идолу империализма и служила инстинктам господских классов, за редкими исключениями была ненародна. Русское интеллигентное общество потеряло чувство русского гражданства, в отщепенстве видело свою честь и достоинство. Народ же остался и по сю пору загадкой. Русский интел-

лигент почувствовал себя гражданином планеты Марс, а никак не России, он лишен консервативного чувства по отношению к русскому народному организму. В самом отсталом обществе привык этот интеллигент исповедовать самые крайние социалистические и анархические идеалы, совершенно отвлеченные, лишенные исторической плоти и крови. Обязательный разрыв с отцами, со всяким прошлым, с историей, стал нормой жизни русского интеллигента. И русская интеллигенция сделалась отщепенской не только по отношению к власти, в чем была её правда, но и по отношению к русской литературе, русской философской мысли, к народной вере, к национальному чувству, в чем была уже великая ложь. Много у нас писали и говорили на тему о разрыве между интеллигенцией и народом, но, рассматривая эту тему исключительно с социологической точки зрения, ничего нельзя в ней понять и решить; тема эта несоизмеримо глубже.

У нас столетием накапливалось отрицательное сознание, укреплялись идеи атеистические и нигилистические. Последние результаты европейского развития отражались в России в самой крайней, предельной форме. Уж если русский — социалист, то он не такой социалист, как на Западе, он социалист самый крайний, фанатический, социализм его вне времени и пространства, социализм его есть религия. Уж если русский — анархист, то самый предельный, бунтующий против первооснов бытия. Уж если русский — материалист, то материализм для него — богословие, если он атеист, то атеизм его — религиозен. Если — декадент, то распадается на составные части. Радикализм — наша национальная черта, черта эта породила много плохого, но она же может стать источником величайшего добра, черта эта предохраняет от мещанства.

Славянофилы чуяли беду, хотели органическими идеями остановить рост идей отрицательных и отщепенских, но оказались бессильны. Консерватизм славянофилов, с одной стороны, был романтическим, а с другой стороны, делал слишком много уступок официальной России в учении о власти и национальности и заключает в себе зачатки реакционного национализма и насильничества. Разрыв поколения 60-х годов с поколениемч

40-х годов знаменовал собою большой шаг вперёд в росте отщепенства и укрепления отрицательного сознания. Если в 40-е годы западники и славянофилы все ещё принадлежали к одной семье, представляли цвет русской культуры, то в 60-е годы начинается окончательный разрыв и раздор: западничество в радикальной своей части превращается в революционное отщепенство, в нигилизм, понижающий уровень культуры, а славянофильство постепенно вырождается в реакционерство чистой воды, в человеконенавистничество и национальное самодовольство. Восточная дикость чувствуется и там, и здесь. Раздор и вражда растут с каждым годом, теряется общий язык и всякая возможность взаимного понимания. Революционному отщепенству все люди другого, враждебного им круга представляются иной расой, низшей породой, относительно которой существует другая этика, чем та, которая действует в их кругу. Совершенно так же реакционному отщепенству все люди другого, враждебного им круга представляются иной расой, относительно которой все дозволено. Теряется не только сознание национального единства, но и сознание единства человеческого. Пропасти, которая все более и более разделяет две идеологии, революционную и реакционную, соответствует пропасть, которая отделяет общество от власти.

У Герцена было ещё чувство русского гражданства, инстинкт всенародности, у Чернышевского уже нет этого; Герцен был носителем высшей, утонченной культуры, Чернышевский уже носитель культуры низшей, культуры пониженных качеств. У Хомякова был всечеловеческий идеализм, сознание вселенских идей; у последующих реакционных националистов вселенские и общечеловеческие идеи исчезают и господствуют инстинкты и интересы, имеющие своим пределом черносотенные погромы. Идеалистический консерватизм и либерализм пытались поддержать у нас человеческое и национальное единство, отстаивать высшую культуру, но не обладали тем воодушевлением и энтузиазмом, который мог бы определить ход истории. Чичерин был носителем высшей культуры и сознания вселенского, но он был рационалист, лишенный огня, боялся всего нового и ничего не мог изменить в фатальном ходе русской жизни. Разрыв,

отщепенство, взаимное непонимание и ненависть росли. Власть и общество ненавидели друг друга. Успех имело все реакционное, с одной стороны, и все революционное — с другой. Интеллигенция была оторвана от народа, от жизни всенародной и жила жизнью кружковой, удушливой, принимая свои тесные комнаты за целые миры. Вместе с тем интеллигенция рвалась к народу, жаждала с ним соединиться, но соединялась лишь на почве народных инстинктов и интересов, а не народной души и заложенной в ней великой идеи. Интеллигенция стала поклоняться народу как идолу, а под народом понимала исключительно простонародье, крестьян и рабочих. Вместе с тем интеллигенция оторвалась от традиций мировой культуры, от мирового и национального развития веры, литературы, искусства, философии, науки. Величайшие результаты национального творчества ей оказались почти столь же чуждыми, как и историческая власть. Великих русских писателей она не считает своими, а имеет каких-то своих кружковых писателей. С мировым знанием наша интеллигенция тоже мало имеет общего. Народническая интеллигенция в 70-е годы стала даже утверждать, что не нужно учиться и читать книги, так как это грех перед народом, и эта закваска осталась у них и до сих пор. А из «научности» создали себе кумира, научному познанию поклонились как идолу. Власть и реакционная часть общества преследовала интеллигенцию с безграничной жестокостью, загнала в подполье, укрепила чувство отщепенства и сознание своей оторванности от единой нации.

Болезнь России глубже всех писателей русских понял Достоевский, хотя не всегда верные предписывал средства лечения. В «Бесах», наименее оцененном и понятом из романов Достоевского, он с пророческим даром постиг религиозную драму русской интеллигенции и пределы революционной стихии. Достоевский гениальным чутьем почуял бесноватость, одержимость революционной интеллигенции, и то, о чем он писал в «Бесах», в своё время мало соответствовало действительности, но оправдалось через много лет, когда разразилась русская революция Недостаточно только понял Достоевский, что революционное беснование есть лишь обратная сторона беснования реакционного, что в реакционности нашей сказался

тот же тяжкий недуг, что и в революционности. Стихия революции обнаруживает крайние пределы, стихия реакции лишь укрепляет эти крайние пределы. И приходится задуматься над тем, не суждено ли России испытать ужас самого крайнего зла. Хроническая болезнь русского национального развития, в котором все усиливался разрыв всех частей народного организма, сказалась на ходе русской революции, привела ко всем её неудачам.

Только теперь обнаружилось банкротство всего интеллигентского мировоззрения, внутренняя несостоятельность и пустота первооснов наших традиционных радикальных идей. Это интеллигентское мировоззрение питалось реакцией и питает реакцию, оно зачалось в тяжкой болезни нашего национального организма и болезнь лишь усиливает. Россия — страна такая огромная, такая таинственная в своих недрах, что всего менее она может быть объектом экспериментов. Это не Франция, в которой жизнь идет по приказу из Парижа и которой суждено было стать объектом духа социального экспериментализма и наглядно показать болезненность некоторых сторон европейского развития. Если бы все силы направить на внутреннее преодоление у нас раздора, то можно было бы ослабить последствия болезни, но для этого прежде всего должны быть сломаны и сметены все основы традиционного интеллигентского мировоззрения, должен произойти радикальный идейный переворот И такой переворот у нас уже готовится, незаметно назревает на разных концах жизни. Русская революция и реакция раскрыли глубокую антиномичность человеческого существования и готовят переворот духа. Россия господская и Россия интеллигентская, — эти исконные враги пошатнулись в своих первоосновах, рушится власть первой в жизни и власть второй в идеях. Господское бытие и интеллигентское мышление тесно связаны между собою, и пасть им предназначено одновременно. Нигилизм сверху и нигилизм снизу, нигилизм барский и бюрократический и нигилизм интеллигентский и народный дали свои жизненные плоды, и идейный кризис может ныне заключаться лишь в окончательном преодолении всякого нигилизма. Идейный кризис, который будет иметь и свои социальные последствия, ведет к ново-

му сознанию идеи народа как высшей реальности. С другой стороны, кризис этот должен пошатнуть в основе языческий культ силы, который вдохновляет и правящую власть, и революцию, и бюрократию, и интеллигенцию.

Давно уже у нас в России ищут народа как некоей реальности, и с его волей, его духом хотели бы согласовать общественное устройство. Но эмпирически нам не дано народа как реальности, такой факт не воспринимается в опыте, это факт умопостигаемый. Народ — мистическая реальность, реальность эта — предмет веры, «вещей обличение невидимых, уповающих извещение». Номиналистический позитивизм не верит в реальность общего и потому отрицает реальность народа, упраздняет самую идею народа как таинственного организма. Но тот же номиналистический позитивизм контрабандным путем проводит целый ряд общих реальностей под разными соусами. Русская интеллигенция, отравленная позитивизмом, отреклась от идеи народа как идеи мистической, но верит в реальность своего собственного народа как простонародья, угнетенных классов общества, крестьянства или пролетариата. Марксизм вполне номиналистичен по своему философскому мировоззрению; а в народ-пролетариат верит как в реальность. Но ведь этот пролетариат никогда и никем эмпирически не может быть воспринят, такого факта не существует, это реальность тоже мистического порядка, и восприятие её есть вера, обличение вещи невидимой. Социал-демократы верят в умопостигаемый пролетариат, так как эмпирический пролетариат или совсем не существует, или существует в очень разнообразных формах, имеющих мало общего с «идеей» четвертого сословия. Где «пролетариат» в Англии, эмпирический, опытный? Социал-демократы верят в пролетариат вопреки опыту Англии, и будут верить вопреки всякой эмпирии. А если так, то почему же нелепа вера в народ, подлинный народ, в эту таинственную реальность, в этот умопостигаемый факт? Если вера в народ есть суеверие, то суеверие и вера в пролетариат, и вера в народ как трудящийся класс, и всякое контрабандное допущение общих реальностей.

Воля русского народа и идея русского народа не нашли себе адекватного отражения ни в нашей власти,

ни в нашей интеллигенции. Бюрократия калечила народную жизнь, а интеллигенция калечила народную мысль. И все с новой и новой остротой ставится вопрос об отношении между интеллигенцией и народом, об источниках болезненного разрыва и о путях излечения. У нас интеллигенция стала особой социальной группой, кружковщиной, и принадлежность к ней определяется не качествами интеллекта и не дарованиями, а особой социально-моральной настроенностью. Посредственность и бездарность причисляется к интеллигенции, в то время как Пушкин и Лев Толстой из нее исключаются. Но творит историю и создает культуру народ и гений, народ и дар, народ и интеллигенция высшего интеллекта и высшего сознания. Тот слой, который у нас принято называть интеллигенцией, оторван от народа и противоположен ему, но вместе с тем это не есть среда гения и дарования, высшего интеллекта и высшего сознания Истинная интеллигенция есть дар выражения всенародной воли и всенародной идеи, гений народа, его интеллект. Если существует народ вообще и русский народ в частности как общая и таинственная реальность, то он должен иметь своё таинственное представительство, адекватное отражение своего духа. Мы верим, что дух русского народа отражался в великой русской литературе, в своеобразном характере нашего гения и дарования. Верим, что воля народа отражалась в таком титане, как Петр Великий. Народная душа сказалась в св. Сергии Радонежском, в русском народном благочестии и иных сторонах наших сектантских движений, полных мистической жажды. Если органический народный дух был виден в русской литературе, то зачатки органической общественности даны в земщине, но требуют развития на почве высшего сознания. Исторические тела создаются тысячелетиями и в несколько лет нельзя их ни разрушить, ни пересоздать в корне. Россия должна расти внутренним ростом, или ей грозит гибель от механических реакций и революций. Только органический характер развития ставит вне безвыходного круга реакционного и революционного беснования.

Но развитие никогда не протекает вполне безболезненно, и все народы проходят через реакции и революции. Всякая революция есть реакция на реакцию, после

которой наступает реакция на революцию. И те, и другие одинаково указывают на болезнь народного организма, изобличают бесов, вселившихся в народную душу. Народ распадается на «левых» и «правых», на две расы, из которых каждая считает все дозволенным относительно другой. «Левые» считают «правых» почти что не за людей, каждый «правый» представляется злодеем, и так же относятся «правые» к «левым». В действительности, и те, и другие в массе своей — средние люди, с недостатками, но и с качествами, и все человеческое доступно как тем, так и другим. Но стихия беснования мешает увидеть человека, все чудятся не обыкновенные люди, а враждебные расы. И весь этот ужас совершается в христианском обществе. Видно далеко отошло от Христа общество, в котором так крепко засел нечистый дух. Нечистый дух вдохновляет и власть и революцию, и «правых» и «левых». Но чтобы победить зло, нужно сознать источник

зла, в самой первооснове что-то изменить. А источник зла не вне нас, не в навязанной нам власти, не в том или ином общественном строе, не в насилиях тех или иных

классов общества, а внутри, в грехе, за который все мы ответственны. Победа над злом, реальная и радикальная победа, есть победа над грехом, искупление греха, рождение к новой жизни. Больная Россия должна сознать свои грехи и искупить их, тогда терзающие её бесы будут изгнаны. Основа же греха есть внутреннее богоотступничество. И «правые» и «левые» должны покаяться; первые должны сознать неизбежность радикальных изменений, глубокого переворота, обращающего к новой жизни, а вторые — сознать неизбежность консерватизма, глубокого охранения того, что приобрело вечную ценность в истории и является её абсолютной основой. Тогда только «правым» перестанут угрожать бесы революции, а «левым» — бесы реакции. Пока власть не сознает, что насильственно поддерживаемое ею теперешнее государство, право, хозяйство, семья, нравы — не христианские, до тех пор Божьей карой будет грозить ей революция. Пока революция не отречется от своего самодовольства и самоутверждения, до тех пор будет угрожать ей реакция. Причащению к высшему бытию всегда должно предшествовать покаяние, а покаяния до сих пор не видно ни с одной, ни с другой стороны, одно самодо-

вольство и разнуздание инстинктов. Кризис, который ныне переживает Россия, должен привести к окончательному разрыву с традициями реакционной власти и реакционного барства, равно как и с традициями революционной интеллигенции и революционного «народа» во имя всенародной идеи, идеи народа как мистического организма, имеющего великое назначение в мире.

Культу силы всегда будет противопоставлен культ силы же, и одна сила должна будет уступить другой силе. Навстречу одному зверю выходит другой зверь же. А где правда, побеждающая звериную силу, правда, более сильная, чем всякая сила? Правда рождается в победе над грехом и разгулом озверевших сил.

Неправда, что стихия революции может хоть кого-нибудь накормить, что разгул революции может дать хлеб. В этом отношении нам прежде всего нужно отрезвиться, сознать, что хлеб дается трудовым социальным развитием, созидательным экономическим процессом, всегда представляющимся слишком медленным для изголодавшегося. Питательное рабочее движение у нас пойдет от первичных социальных клеток и должно перейти от иллюзий политической алхимии к здоровому экономизму, к социально-культурному творчеству. Лишь культурная созидательная работа в силах обезоружить беса реакции и ослабить беса внутри самого освободительного движения.

Человек не может быть свободен, пока в нем бес, он скован цепями и узами. Порочный круг реакций и революций есть скованность, порабощенность. Из кошмарного круга этого можно выйти, лишь изгнав нечистого духа, лишь освободившись от бесов. Кто же может быть избавителем, кто имеет власть повелеть бесам выйти? Реакция не в силах изгнать бесов революции, и революция не в силах изгнать бесов реакции, одни бесы поддерживают и питают других, это одни и те же бесы. Правящая власть не имеет силы духа для победы над хаотической анархией, и нет силы духа у революционной интеллигенции и революционного народа для победы над беснованием реакционной власти и реакционной частью общества. Россия разрывает узы и гонится бесами в пустыни, в пустыни хаотической реакции и хаотической революции. Только Иисус может повелеть нечистому духу выйти из

тела России. Лишь Христос может быть избавителем. Но для этого нужно внутренне повернуться к Христу, в Нем искать утоления своей жажды и разрешения своих мук. Верим, что такой кризис ныне происходит в разбитых сердцах лучших из революционеров. Среди больных и одержимых есть много достойных лучшей и высшей участи. Тело многих из ныне беснующихся может быть вместилищем чистого духа. Сколько есть среди одержимых и беснующихся, среди революционеров правдоискателей и богоискателей. Быть может, они найдутся и среди реакционеров. Когда нечистый дух будет изгнан, тогда только выявится истинная природа людей, подлинная воля русского народа, тогда будет сознана идея России. А нечистый дух войдет туда, где ему пребывать надлежит, — в стадо свиней. Бесноваться станет свинство, хамство. А ряды его вербуются и из реакционеров, и из революционеров, и из умеренных. Евангельское стадо свиней — символ свинства, хамства, которое само притягивает к себе бесов, в которое бесы должны перейти из тела, предназначенного быть жилищем чистого духа. Как велико будет это стадо, мы знать не можем. В бесновании реакции сейчас чувствуется почти сплошное свинство. Что бы ни победило эмпирически, что бы ни преобладало количественно, мы знаем лишь один путь излечения, путь этот — Христос, внутреннее самоотречение во имя Его, внутренний к Нему поворот. Россию ждет разложение и гибель, если вопрос о её общественном бытии будет поставлен на почву безбожной силы. Только в правде Христовой — сила спасения.

Примечания

В 1910г. в С.-Петербурге Д.С. Мережковский издал сборник статей под тем же названием. См.: Мережковский Д. Больная Россия. Л., 1991, с. 111-206.