Михаил Геллер

ИСТОРИЯ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ

К оглавлению

Cр. 18 век.

Том 2

Глава 6
ВЕК ИМПЕРАТРИЦ

26 января 1725 г. Петр Великий умирает, не успев распорядиться судьбой государства. Начинаются, можно бы сказать, традиционные хлопоты с наследством. XVIII век, во многих отношениях важный для русской истории, в одном отношении был уникальным. Из 75 лет, остававшихся до конца века после смерти Петра, 66 лет на троне Российской империи сидели женщины: две Екатерины, две Анны, одна Елизавета. Правление императриц, представительниц «слабого пола», как выражались в древние времена, было испытанием на прочность нововведений Петра, созданной им государственной структуры. Испытывалась идея абсолютной самодержавной власти — она оказалась на долгие годы в руках женщин, которые в русском обществе только начали выходить из теремов. Решался, наконец, вопрос возврата к прошлому: можно ли вернуться к «допетровскому» времени? Оппозиция Петру была достаточно сильной, чтобы не исключать такой возможности. Народ не принял реформ: одним из доказательств было отсутствие — после смерти императора — Лже-Петров. Лже-Алексеи появлялись в течение 20 лет после смерти наследника.

Петр Чаадаев писал: «Петр кинул нас на поприще всемирного прогресса». Оказалось, что — хотела этого Россия или нет — нужно было жить на «поприще прогресса», ибо обратно дороги не было.

[77/78]

«Птенцы гнезда Петрова»

В «Полтаве» Александр Пушкин называет тех, кто сопровождал царя в битве со шведами: «И Шереметев благородный, и Брюс, и Боур, и Репнин, И счастья баловень безродный. Полудержавный властелин». В списке два «высокородных» соратника Петра: боярин Шереметев и князь Репнин, два иностранца — Брюс и Боур, наконец, неизменный любимец Петра «счастья баловень безродный» — Александр Меньшиков. Поэт очень точно передал состав «гнезда Петрова», состав основных сотрудников царя, который сумел привлечь к реализации своих планов всех, в ком он нуждался, и всех, кто ему нравился. Он не боялся людей умных, талантливых, поощрял инициативу и, убедившись в своей неправоте или ошибке, мог изменить мнение. Ни национальность, ни происхождение не мешали царю при выборе сотрудников. Имели значение — способности и преданность. Эти качества, в частности, позволили Александру Меньшикову, торговавшему, как говорит предание, пирожками в Москве и встретившего в 12-летнем возрасте своего ровесника царя Петра, сделать головокружительную карьеру, стать фельдмаршалом, адмиралом, светлейшим князем Римской империи.

Политическая карьера при Петре приносила славу, знатность, богатство, но была сопряжена с опасностью внезапного и страшного падения. Гнев царя, его неудовольствие влекли опалу, случалось — смерть на эшафоте. В последние годы жизни император все чаще сердился на своих «птенцов». Прежде всего потому, что их корыстолюбие, жажда быстрого обогащения, казнокрадство, взяточничество приобрели гигантские размеры. Ссоры между ними, взаимные доносы не поделивших доходы высших сановников государства чрезвычайно раздражали царя. Только неизменная привязанность Петра к Меньшикову спасала светлейшего князя от опалы. Осужденный — по доносам Меньшикова и его сторонников — вице-канцлер и сенатор Петр Шафиров был за злоупотребления приговорен к смертной казни и помилован в последнюю минуту, когда голова его уже лежала на плахе.

[78/79]

Юрий Крижанич первым обстоятельно объяснил необходимость для государства ясного закона о престолонаследии. Влюбленный в Москву хорват основал свою точку зрения на уроках Смутного времени, последствия которого еще ощущались в царствование царя Алексея. «Синдром Крижанича» оставался русской болезнью и после смерти Петра. После Петра I на протяжении ста лет на русском троне сменилось 9 государынь и государей. И каждый раз смена царя (или царицы) носила конфликтный характер. Ровно век спустя после смерти первого русского императора, в 1825 г., восшествие на престол сына умершего царя вызвало восстание декабристов. Только последние три русских императора — Александр II, Александр III и Николай II — наследовали империю без сопротивления. Но и здесь следует помнить, что Александр II был убит террористами, а Николай II — большевиками.

Петр I готовил себе наследника. Но после смерти в 1719 г. четырехлетнего сына царя от брака с Екатериной император, судя по его действиям, готовил себе наследницу. История Екатерины Алексеевны, вступившей на престол после смерти Петра, одна из самых удивительных в русской истории. Дочь литовского крестьянина Самуила Скавронского Марта (родилась 5 апреля 1684 г.) переехала вместе с матерью в Лифляндию, где работала в услужении у пастора Глюка. Когда Мариенбург был взят русскими войсками, Марту взял к себе, в качестве добычи, победитель фельдмаршал Шереметев. У фельдмаршала ее заметил Меншиков и принял на свою службу. В 1705 г. Марту увидел Петр и с тех пор не расставался с ней. Психологи могут искать объяснение тому обстоятельству, что первую любовницу — Анну Монс — Петр получил из рук своего любимца Лефорта, жену — из рук другого любимца — Меньшикова. В 1712 г. Петр обвенчался с Екатериной (приняв православие, она выбрала это имя, ее крестным отцом был сын царя, давший ей отчество) и узаконил дочерей — Анну (род. в 1708) и Елизавету (1709).

В 1722 г. Екатерина была коронована императрицей, как супруга Петра. В 1724 г. она была удостоена короны и помазания вторично, за личные заслуги, как говорил совместный манифест сената и синода, за «к Российскому государству мужественные труды». Россия не знала ничего подобного после коронации Марины Мнишек.

Екатерина, не названная в последней воле Петра, не была единственной наследницей. Оставались дети царевича Алексея — Петр и Наталья и дочери брата Петра Иоанна — Екатерина, Анна и Прасковья. Тело императора еще не было погребено, как начался спор: кому принадлежит трон. Представители старой аристократии, знатнейших русских родов — Голицины, Долгорукие, Трубецкие, Баратынские стояли за сына казненного царевича — Петра. Меньшиков, вице-канцлер Андрей Остерман, генерал-полицмейстер Петербурга

[79/80]

Антон Дивьер, сын крещеного португальского еврея, привезенный Петром из Голландии — настаивали на избрании Екатерины. Компромисс, предложенный князем Дмитрием Голициным — малолетний Петр восходит на трон, Екатерина становится регентшей, был отвергнут. Главным оратором, утверждавшим права Екатерины на трон, был почти 80-летний граф Петр Толстой. Всем было понятно, что старый дипломат, активно содействовавший гибели царевича Алексея, не хотел воцарения его сына. Далекий потомок графа Толстого, рассказывая о спорах после смерти Петра, сообщает: «Не доверяя целиком разумным аргументам, Петр Андреевич принял меры дипломатической предосторожности»¹. «Дипломатическим» аргументом было приглашение в небольшую спальню, где решалась судьба трона, группы гвардейских офицеров. Барабанный бой пришедших на дворцовую площадь двух гвардейских полков окончательно убедил собравшихся, что необходимо провозгласить императрицей и самодержицею Екатерину.

Историки согласны с тем, что история России не знает военных переворотов. Это верно в том смысле, что никогда генерал не садился на русский трон. При желании можно сделать исключение для Лже-Дмитрия, захватившего Москву силой оружия, но царем он стал как законный наследник Ивана Грозного. Армия, не приобретая власти для себя, становится важным фактором процесса «делания царей». Начали стрельцы, вмешавшиеся в борьбу за трон после смерти Федора Алексеевича. Петр не забыл им этого и уничтожил стрелецкое войско. Созданные им «потешные» полки помогли будущему императору отобрать у сестры, правительницы Софьи, законное наследство. «Потешные» полки превратились в гвардию, отлично показавшую себя в долгие годы Северной войны. Сторонники Екатерины, воспользовавшись тем, что казна после смерти императора находилась под ее контролем, раздали деньги гвардейцам и гарнизону Петропавловской крепости, обеспечив себе победу. На протяжении последующих ста лет гвардия станет важнейшим фактором решения династических споров, возмещая отсутствие закона о престолонаследии.

Присяга императрице прошла спокойно, немногих отказавшихся присягать Екатерине I подвергали пытке кнутом и огнем. «Русский народ в продолжительное царствование покойного государя, — пишет Костомаров, — был так запуган его жестокими мерами, что не смел отзываться со своими чувствованиями, если они

¹ Tolstoy N. The Tolstoys. Twenty-four Generations of Russian History. London, 1983. P. 84.

[80/81]

шли вразрез с видами и приказаниями верховной власти»². Размышляя о природе власти, Макиавелли спрашивал, что лучше для князя: пробуждать любовь или страх? И отвечал: хорошо пробуждать у подданных оба чувства, но в случае невозможности, ибо это трудно, гораздо безопаснее вызывать страх, а не любовь. Политика Петра подтвердила правоту «умного флорентийского писателя», как называл автора «Князя» Ленин.

Власть в России перешла в руки императрицы только номинально — всем правили Александр Меньшиков и те, кто вместе с ним способствовали возведению на трон Екатерины. Против него действовала группа сторонников сына покойного царевича. Противники Меньшикова представляли, прежде всего, старинное родовитое дворянство, к ним примкнули и те из «птенцов гнезда Петрова», которых возмущало высокомерие и властность светлейшего князя. Заговоры, контр-заговоры, расправа Меньшикова с былыми союзниками — Петром Толстым и генералом Девиером, лишенных дворянства, имений и сосланных — один в Сибирь, другой — в Соловки, не смягчили напряжения. Учрежденный в феврале 1726 г. Верховный тайный совет под председательством императрицы был попыткой компромисса: в него входили как Меньшиков со своими сторонниками, так и его противники. Новый орган власти должен был соседствовать с прежними сенатом и синодом, но они быстро подчинились Верховному тайному совету, ибо в нем хозяйствовал князь Меньшиков. Его могущество значительно увеличивается, когда он получает согласие Екатерины на брак 11-летнего Петра — наследника престола со своей дочерью Марией. Власть Меньшикова длилась всего четыре месяца: его ближайший союзник вице-канцлер Остерман, которому поручено было воспитание Петра, переметнулся на сторону противников князя. Меньшиков был отправлен в ссылку в далекий сибирский город Березов. Известная картина В. Сурикова «Меньшиков в Березове» показывает свергнутого любимца Петра, сидящего в глубоком раздумье за столом в окружении двух дочерей и сына Александра. Светлейшему князю было о чем думать: у него было конфисковано 90 тыс. крепостных крестьян, б городов, 13 млн. рублей (в том числе 9 млн. на хранении в иностранных банках), на 1 млн. рублей движимости (более 200 пудов золотой и серебряной посуды, бриллианты).

Место опального Меньшикова заняли князья Долгорукие, обручившие наследника с 17-летней Екатериной Долгорукой. Смерть Екатерины I в 1727 г. открывала Петру Алексеевичу беспрепятственную дорогу к трону.

² Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях главнейших деятелей. СПб., Т. 3. С. 251.

[81/82]

В 1728 г. саксонский посланник сравнивал Россию после смерти императора с кораблем, который носится по воле ветров, а капитан и экипаж спят или пьянствуют. «Непостижимо, — писал посланник Лефорт, — как такой обширный механизм может действовать без всякой помощи и усилий со стороны. Всякий стремится только свалить с себя тяжесть, никто не хочет принять на себя ни малейшей ответственности, все жмутся в сторонке...». Заграничный наблюдатель резюмирует. «Огромная машина пущена наудачу; никто не думает о будущем; экипаж ждет, кажется, первого урагана, чтобы поделить между собой добычу после кораблекрушения».

Павел Милюков, комментируя наблюдение Лефорта, пишет, что иностранный дипломат, нарисовав яркую картину положения России после смерти императора, «забыл одну существенную черту это то могучее подводное течение, которое направило корабль Петра в определенный фарватер и которое теперь по тому же фарватеру продолжало нести покинутое капитаном судно, несмотря на всю панику, охватившую корабль, несмотря даже на явное желание части экипажа повернуть назад»³.

Значение петровских преобразований стало очевидным после смерти их инициатора, организатора и реализатора потому, что возвращение назад оказалось невозможным даже при желании. Это желание было очевидным. Оно проявлялось прежде всего в стремлении противников реформ вернуть себе власть, оттолкнуть «новых людей», то есть тех, кто независимо от происхождения выдвинулся в годы войны и реформ. Короткая борьба за власть позволила сначала выявить неспособность «птенцов», прежде всего Меньшикова, удержать правление в своих руках — петровские фавориты сначала уступили часть власти оппозиционерам, допустив их в Верховный совет, а затем потеряли ее.

При Екатерине I власть некоторое время находилась в руках Меньшикова, который в свободное от борьбы за увеличение и укрепление своего влияния время, провел лишь одно важное решение восстановил гетманство на Украине. Малороссийская коллегия, руководившая украинскими делами из Петербурга, возбуждала, как выражается Костомаров, «ненависть в малороссийском крае»⁴. Рассчитывая приобрести благодарность и расположение украинцев, светлейший князь ликвидировал малороссийскую коллегию, разрешил выбрать гетмана и старшину, как генеральную, так и полковую (голосовать имели право все жители, кроме евреев); сбор на-

³ Милюков П. Очерки по истории русской культуры. СПб., 1909. Ч. 3. С. 183—184.

⁴ Костомаров Н. Указ. соч. С. 252—253.

[82/83]

погон предписывалось осуществлять по нормам, установленным по Переяславскому договору 1654 г.

При Петре II власть переняли Долгорукие, занявшиеся прежде всего разграблением казны (включая и царские драгоценности, как отмечают современники). Решительным шагом по возвращению к прошлому стало перенесение столицы из Петербурга в Москву. Действия людей у трона были осуществлением оппозиционной программы, которая носила только отрицательный, буквально ретроградский характер. Важнейшим пунктом программы было прекращение деятельности в тех сферах государственного управления, которые больше всего интересовали Петра: армия, флот, внешняя политика.

Внезапно 15-летний Петр II умирает от оспы накануне бракосочетания с Екатериной Долгорукой. Вместе с ним прекращается мужская линия Романовых. Начинается очередная, повторявшаяся неоднократно в русской истории схватка родовитых семей за власть, т.е. за своего кандидата на трон. В Верховном совете доминировали две семьи — Долгорукие и Голицины, им принадлежало 5 мест из 8. Отец невесты Петра II предъявил поддельное завещание, якобы сделанное молодым царем перед смертью и отдающее трон Екатерине Долгорукой. У Ивана Долгорукого не было ни достаточной силы, ни достаточного числа сторонников, чтобы добиться своего. К тому же поддельность завещания была очевидна для всех. Дмитрий Голицин сделал неожиданное предложение — избрать императрицей Анну, вторую дочь Ивана, брата Петра I. Верховный совет, верховники, как их называли, согласились выбрать Анну, обойдя дочь Петра — Елизавету и его двухлетнего внука, сына другой дочери, умершей в 1728 г.

Дни русской «конституционно-аристократической» монархии

Аргументы в пользу кандидатуры Анны были, с точки зрения верховников, как нельзя более убедительными. Старшая дочь Ивана была замужем за иностранцем, мекленбургским принцем, следовательно,

[83/84]

приглашая ее на трон, нужно было звать и чужеземного принца, известного своим сумасбродством.

Анна, не получившая никакого образования, кроме некоторых познаний в немецком языке, была выдана в 1710 г., в 17-летнем возрасте, замуж за курляндского герцога, который в январе 1711 г. умер, как говорили современники, от злоупотребления горячительными напитками. Молодая вдова прожила 19 лет в Курляндии, на которую претендовали Россия, Швеция, Пруссия и Польша. О курляндском троне мечтал Меньшиков. Руку Анны просил Мориц Саксонский (незаконный сын Августа II), но Петербург помешал браку, который мог бы ограничить влияние России в Курляндии. Анна не прерывала связей с Россией, куда изредка приезжала, но своей «партии» у нее не было.

Отдаленность Анны от двора, отсутствие приверженцев и сторонников, показалось верховникам наиболее привлекательным качеством будущей императрицы. Дмитрий Голицин, получив согласие всех членов Верховного тайного совета на ее кандидатуру, добавил: «Надобно и себе полегчить». Князь Голицин разъяснял свою мысль: так полегчить, чтобы себе воли прибавить. Он предложил составить «пункты», условия, кондиции, как их назвали, которые ограничивали бы самодержавие монарха.

Кондиции были составлены быстро и немедленно отправлены в Митаву к Анне. Повез их князь Василий Долгорукий. Императрица должна была обещать: после принятия короны в брак не вступать, преемника не при себе, ни после себя не назначать. Императрица обязывалась сохранить Верховный тайный совет в числе восьми членов; без их согласия не начинать войны и не заключать мира, не вводить новых налогов; не производить ни в гражданской, ни в военной службе выше полковничьего чина; не жаловать вотчин, не отнимать без суда жизни, имущества и чести у шляхетства; не расходовать бесконтрольно государственных средств.

Условия не оставляли сомнений: после подписания их Анной Россия становилась ограниченной конституционной монархией. Менялась — должна была измениться — государственная система. У верховников была, несомненно, возможность руководить страной, возведя на трон императрицу, но не требуя от нее формального признания ограниченности самодержавной власти. Инициатор «кондиций» Дмитрий Голицин не хотел ограничиваться фактической властью. Ни он, ни другие члены Верховного совета не желали также ограничиться обещанием умерить самодержавие, клятвой на кресте, какую в прошлом иногда давали русские государи, вынужденные обстоятельствами.

Перед глазами верховников стояли два образца ограниченной королевской власти — Польша и Швеция. Особенно привлекателен был пример Швеции, где в конце XVII в. власть короля становится

[84/85]

абсолютной, рикстаг уступает ее королю Карлу XI, самодержавным государем был и его сын Карл XII. Поражение в Северной войне, а затем гибель Карла XII в 1718 г. дали возможность парламенту-рикстагу резко ограничить королевскую власть. Утвержденные в 1723 г. постановления о форме правления давали власть в Швеции сословиям, посылавшим своих представителей в рикстаг.

Русский политический словарь освоил иностранное слово «путч» только в начале 90-х годов XX в. Если бы его знали в Москве в 1730 г. то, возможно, употребили бы для определения происходивших событий. Верховный тайный совет держал всю власть в своих руках, но, опасаясь возможных возражений, отправил «кондиции» Анне под строгим секретом. Москва была окружена на расстоянии 30 верст солдатами, которые не выпускали никого без паспорта, выданного Верховным тайным советом. Верховный совет назывался тайным, ибо в него входили высшие государственные чины, занимавшие первое место в Табели о рангах. Они назывались действительными тайными советниками, ибо обсуждение государственных дел нуждалось в тайне. Но и выработка условий, и извещение Анны происходило в глубокой тайне от всех, кроме нескольких родовитых семей.

Анна, несмотря на все предосторожности, узнала о намерении «бояр» ограничить ее власть, но тем не менее подписала «кондиции» и выехала в Москву, сопровождаемая князем Василием Долгоруким. Императрица приехала 10 февраля и остановилась под Москвой, ожидая торжественного въезда, назначенного на 15. Но уже 1 февраля гонец из Митавы известил верховников, что императрица приняла условия. 2 февраля было созвано собрание Сената, генералитета и высоких гражданских чинов для ознакомления с «кондициями» и новой системой правления. Собралось более 500 человек. Выслушав «кондиции», все «содрогнулись», но все подписали, как зарегистрировал присутствовавший на собрании Феофан Прокопович. Верховики не ограничились согласием высших чинов. Датский посланник Вестфален, свидетель происходившего, сообщал своему правительству, что двери Верховного тайного совета были открыты целую неделю для всех желающих высказаться за или против изменения системы управления Россией. Право выражать свое мнение имели все военные и гражданские лица, имевшие чин не ниже полковника, т.е. первые шесть классов Табеля о Рангах. Свое мнение подавали и духовные сановники.

Английский историк Джон Ле Донн, исследовавший систему Управления в России в эпоху абсолютизма, насчитывал на верхней Лестнице правящей элиты группу в 15—20 человек. За ними следовала группа военных и гражданских чиновников первых трех классов, насчитывавшая 200-250 человек. Включив крупных землевладельцев, владевших не менее 100 душами, Ле Донн получил правящий

[85/86]

класс в широком смысле слова, насчитывавший примерно 8500 человек, что составляло 16% от 54 тыс. дворян (мужчин)⁵.

Эти подсчеты представляют интерес при знакомстве с обстоятельствами «путча» 1730 г. Одной из случайностей, повлиявшей на события, было присутствие в Москве большого числа провинциальных дворян, приехавших на свадьбу Петра II и оставшихся на его похороны. Решение верховников ограничить самодержавие встретило многочисленных противников. Против выступило дворянство, которое в эпоху Петра начинает называться также — шляхетство. Очевидным источником нового слова было — шляхта, польское обозначение дворянства. Слово приносят в Россию выходцы из Малороссии, недавние граждане Речи Посполитой, успешно делавшие карьеру при русском дворе.

Польша была шляхетской республикой, монархией, власть короля (избираемого) была резко ограничена в пользу шляхты. Историки не обнаружили у русского шляхетства — в эпоху появления этого термина — желания следовать примеру польской шляхты. За одним исключением. В Польше остро ощущалась разница между магнатами и рядовой шляхтой, очень часто эта разница принимала характер острой вражды. Русское шляхетство неприязненно относилось к родовитой аристократии и опасалось перехода власти в стране в руки «бояр».

План верховников встретил сопротивление шляхетства. Брожение умов в Москве, обсуждение положения и многочисленных проектов, выражавших взгляды на ситуацию, напоминало волнение, вызванное в Москве времен Алексея Михайловича, в эпоху споров вокруг реформы Никона. На этот раз споры носили политический характер. Феофан Прокопович рассказывает в своих воспоминаниях, что все жестоко порицали верховников: «все проклинали необычное их дерзновение, несытое лакомство и властолюбие». Автор анонимной записки, ходившей в шляхетских кругах, писал: «Слышно здесь, что делается или уже сделано, чтоб быть у нас республике... Боже сохрани, чтоб не сделалось вместо одного самодержавного царя десяти самовластных и сильных фамилий; и так мы, шляхетство, совсем пропадем и принуждены будем горше прежнего идолопоклонничать и милости у всех искать...».

Историки отмечают наличие у князя Дмитрия Голицина, главного идеолога ограничения монархии, проекта новой системы управления. Но этот проект не был сообщен шляхетству (он известен только по депешам иностранных послов), которое не знало.

⁵ Donne J.P., Ie. The Eighteenth Century Russian Nobility: Bureacracy or Ruling Class?// Cahiers du Monde Russe et Sovietique P. 1993. V. 34 (1/2). Janvier/Juin. P. 141 — 142.

[86/87]

что Голицин подумал и о них. Князь Голицин предлагал оставить императрице только власть над двором, на содержание которого казна выделяла бы ежегодно определенную сумму. Вся политическая власть передавалась в руки Верховного тайного совета, составленного из 10—12 представителей высшей аристократии. Совет ведал бы вопросами войны и мира, назначал командующих войсками и казначея, который отчитывается перед советом. Кроме Верховного совета предполагалось учредить: 1) сенат из 36 членов для предварительного рассмотрения дел, представляемых совету; 2) шляхетскую палату из 200 выборных для охраны прав шляхетства; 3) палату городских представителей (по два от каждого города), которая занималась бы торговыми делами и защищала интересы простого народа (о крестьянах, конечно, речи не было). Проект князя Голицина устанавливал олигархическую власть «знатнейших фамилий», ибо сословные палаты власти не имели, их функцией была охрана интересов соответствующих сословий.

Политические споры ведутся в многочисленных кружках, собиравших шляхетство, вырабатываются многочисленные проекты (не менее 12), под которыми подписываются их авторы и сторонники. Число «подписантов» дошло до 1100 человек. Проекты излагают два главных требования дворянства: политическое (оппозиция олигархии, расширение прав всего шляхетства) и социальное (сокращение сроков обязательной службы, установление служебных и землевладельческих привилегий). Как сообщают иностранные послы, в Москве шли разговоры об английской конституции и английском парламенте, о свободах, которых хотели все, споря о границах монаршей власти.

Только один из проектов представлял собой разработанную систему взглядов на форму правления в России. Его автором был Василий Татищев (1686—1750), активный деятель петровской эпохи, автор первой русской истории. Проект Татищева интересен тем. что он основан на анализе русского прошлого, но учитывал плоды европейской политической мысли, ссылался на труды Гуго Гроция и Пуффендорфа — теоретиков «естественного права», переведенных на русский по указаниям Петра. Идеальной формой правления Татищев считал демократию, которая, однако, по его мнению, была применима лишь в пределах небольшой территории, где можно в одном месте собрать всех жителей. Следующей предпочтительной формой он считал представительное (аристократическое) правление. Но только для защищенных от нападения государств (например, расположенных на острове) и при наличии просвещенного населения. Просвещенный народ выполняет законы без принуждения, следовательно, «острого смотрения и жестокого страха не требуется». Наконец — монархия. Она несет «жестокий страх»,

[87/88]

но географические и политические условия России делают ее неизбежной.

Каждая из форм правления пригодна в определенных обстоятельствах. Василий Татищев дает примеры: демократические республики Голландия, Швейцария, Генуя; аристократия успешно правит в Венеции, Германская империя и Польша управляются монархами и аристократией. Россия, так же, как Франция, Испания, Турция, Персия, Индия и Китай «яко великие государства, не могут иначе правиться, как самовластием». Первый русский историк обосновывает необходимость самодержавия историческим прошлым России, которое свидетельствовало, что сильные монархи успешно защищали страну и расширяли ее территорию, а их отсутствие — как, например, в период Смуты, — вело к несчастьям.

Советский биограф Татищева полагает, что его «соображения, очевидно, не лишены оснований». И в подтверждение приводит высказывание Маркса, который связывал «централизованный деспотизм» в России с условиями ее внутреннего социального строя, «обширным протяжением территории» и «политическими судьбами, пережитыми Россией со времен монгольского нашествия»⁶.

Василий Татищев, перейдя от историко-теоретического анализа к современности, предлагал ограничить самодержавное правление Анны. Аргументировал он тем, что императрица — «персона женская, к многим трудам неудобная», следовательно, ей необходима помощь. Эту помощь могли бы ей оказывать предложенные им выборные из дворянства органы.

После торжественного въезда в столицу императрица начала принимать челобитные, выражавшие мнения шляхетства. 25 февраля во дворец явилась группа дворян, в числе которых были князь Черкасский, фельдмаршал Трубецкой и Татищев. Поскольку старший по званию Трубецкой был дряхл, Татищев прочитал ясно и четко благодарность за подписание «кондиции» и просьбу созвать совещательное собрание, состоящее из представителей генералитета, офицерства и шляхетства для окончательного решения вопроса о форме государственного правления. Челобитная была подписана сторонниками избрания Анны, считавшими, однако, что решение, принятое верховниками, должно быть подтверждено представителями всего шляхетства. Анна подписала челобитную, но гвардейские офицеры, заполнявшие залу, потребовали восстановления полного самодержавия.

Вновь избранная императрица, подписав «кондиции», ограничивавшие ее власть, приехав в Москву, обнаружила волнующееся шляхетство, выражавшее разные, часто противоречивые взгляды.

⁶ Кузьмин А. Татищев. М., 1981. С. 155.

[88/89]

Наряду с верховниками и кружком, в который входили князь Черкасский, Трубецкой и Татищев, действовали в Москве сторонники абсолютной монархии. Советский историк, чутко, как и полагалось советскому человеку, относящийся к национальному вопросу, отмечает, что «во главе самодержавной партии оказались три обрусевших иноземца: Андрей Иванович Остерман, Феофан Прокопович и Антиох Кантемир»⁷. Иначе говоря: немец, украинец и сын молдавского господаря, изгнанного турками и нашедшего с семьей убежище в России.

Историки не обнаружили имени советника, порекомендовавшего Анне, остановившейся перед въездом в Москву в селе Всесвятском. объявить себя полковником Преображенского полка и капитаном кавалергардской роты. Этот акт нарушал «кондиции», в которых говорилось, что императрица не имеет права назначать без согласия Верховного тайного совета командующих в войске и гвардии, но давал в руки Анны гвардейские полки. Три фельдмаршала, входившие в состав Верховного совета, командовали армией, но она была далеко. Гвардейские офицеры, ждавшие милостей от государыни, присутствовали при чтении челобитных.

Под крики гвардейцев императрице была подана князем Никитой Трубецким другая челобитная. Ее подписало 166 человек, а читал князь Антиох Кантемир: «Всепокорно просим, — говорилось в челобитной, — всемилостивейше принять самодержавство таково, каково ваши славные и достохвальные предки имели, а присланные к вашему императорскому величеству от верховного тайного совета пункты и подписанные вашего величества рукой уничтожить»⁸.

Очевидец зарегистрировал реакцию императрицы. Прежде всего она спросила: «согласны ли члены верховного тайного совета, чтобы «я приняла то, что теперь предлагается народом?». Верховники молча склонили головы, выразив свое согласие. Ничего другого они сделать не могли, ибо, как замечает очевидец, если бы они выразили малейшее неодобрение приговору шляхетства, гвардейцы выбросили бы их за окно. Императрица продолжала: стало быть пункты, поднесенные мне в Митаве, были составлены не по желанию народа? И, услышав крики: Нет! — Анна обратилась к князю Долгорукому: «Стало быть, ты меня обманул, князь Василий Лукич?».

По приказу императрицы были принесены подписанные ею в Митаве кондиции, которые она собственноручно порвала.

⁷ Там же. С. 162.

⁸ Костомаров Н. Указ. соч. С. 365.

[89/90]

Шляхетство предпочло не ждать милостей от верховников-олигархов, а просить и получать их непосредственно от монарха Путч и контр-путч засвидетельствовали важный результат деятельности Петра: появление новой социальной силы — шляхетства и подтвердили окончательное поражение родовитой аристократии Соревнование политических теорий закончилось (не без помощи гвардии) победой идей, выраженных в «Правде воли монаршей» Феофана Прокоповича. Екатерина I нашла необходимым опубликовать трактат Прокоповича в 1726 г. (впервые был издан в 1722 г.) для защиты легитимности своей власти. Мысль ученого архиепископа, оправдавшего самодержавную власть монарха «естественным правом» — своеобразным социальным контрактом, который делал государя защитником мира и порядка в обществе, дала Анне основание порвать «кондиции».

«Так кончилась, — подводит итог Василий Ключевский, — десятидневная конституционно-аристократическая русская монархия XVIII в., сооруженная четырехнедельным временным правлением Верховного тайного совета»⁹. Результат был двойственным. Потерпела поражение родовитая знать, но многие из старинных аристократических фамилий были враждебны верховникам. Победило шляхетство, новый социальный слой, но его лидерами были сенаторы, генералы, князья. Не вполне ясными были цели, верховники хотели ограничить самодержавие, не меняя формы управления; их противники хотели изменить форму правления, сохраняя самодержавную власть монарха. Брожение — политическая борьба и идейные споры — шли в узком круге правящего слоя, не затрагивая населения.

Единственной твердой точкой, не менявшейся в основном, стоявшей на фундаменте самодержавности, оставалась власть монарха. Петр лишил ее божественной легитимности. Самодержавие приобрело светский характер, и Феофан Прокопович доказал необходимость и неизбежность «правды воли монаршей» научно. Шляхетство — новый социальный слой — признало неизбежность и необходимость неограниченного самодержавия.

⁹ Ключевский В. Курс русской истории. Пб., 1912. Т. 4. С. 382.

[90/91]

Императрица и фаворит

Вопрос о роли личности в истории многократно исследовался историками, философами, психологами. Роль фаворита (или фаворитки) в истории не менее часто рассматривалась на отдельных примерах. В работе, которая еще не написана, посвященной фаворитологии, как отдельной дисциплине, будут, видимо, главы, рассматривающие отдельно роль временщиц при монархах и временщиков при государынях.

Российская история — до 10 февраля 1730 г., когда Анна явилась в Москву, — хорошо знала деятельность фаворитов. Любимцы Ивана Грозного, Алексея и Петра I активно воздействовали на политику, помогая или мешая царю. Давнюю историю имела роль любимцев при женщинах, достигавших трона. Елена Глинская, мать Ивана Грозного, опиралась на князя Ивана Овчину-Телепнева-Оболенского, правительница Софья отдала бразды правления государством князю Василию Голицину, при Екатерине I власть принадлежала Александру Меньшикову. Императрица Анна привезла в Россию Эрнста-Иоганна Бирена (1690—1772), который, затем, изменив одну букву в фамилии, стал называть себя Бироном, утверждая тем самым свое родство с французскими герцогами Биронами.

Роковое знакомство произошло в Митаве. Герцогиня курляндская была владетельницей провинции только номинально — всем управлял от имени русского государя резидент Петра — Петр Бестужев, который был одновременно интимным другом Анны. Бестужев оказал покровительство молодому и ловкому красавцу, сыну конюха, как говорили в Митаве, Бирону. Уехав на некоторое время в Россию, Петр Бестужев, вернувшись, обнаружил, что его место при герцогине занято. Николай Костомаров, написавший биографию Анны, сообщает: «По известиям современников, привязанность Анны Ивановны к Бирону была необычная. Анна Ивановна думала и поступала сообразно тому, как влиял на нее любимец. Все, что ни делалось Анной, в сущности, исходило от Бирона. Все

[91/92]

так разумели и в Курляндии, когда она была герцогиней, и в России, когда она стала императрицей»¹⁰.

Страсть императрицы к сыну конюха, которого она делает герцогом и отдает в его руки власть в России, — отличный сюжет для исторического романа. Тем более, что характер фаворита оценивался современниками и потомками однозначно. Дочь Петра Бестужева княгиня Волконская называла в письмах Бирона «каналья курляндец». Знаменитый историк Василий Ключевский не именует его иначе, как «каналья Бирон». Только три некоронованных деятеля русской истории дали свои имена эпохам: в XVIII в. — бироновщина, в XIX в. — аракчеевщина, в XX в. — ежовшина. Фаворит императрицы Анны, любимый министр Александра I, верный нарком Сталина дали свои имена мрачным периодам русского прошлого. В кругу временщиков, записавших свое имя на страницах истории, Бирон занимает особое место. У него не было «проекта», желания изменить общество, как у Аракчеева, или мир, как у Ежова. «Каналья Бирон» хотел только богатства, славы, власти.

«Бироновщина» — эпоха, длившаяся с 1730 по 1740 г., т.е. со дня вступления Анны на престол и до дня ее смерти, время господства «немцев» в России. Сам Бирон, в отличие от Аракчеева и Ежова, ничем не занимался и не занимал никаких правительственных должностей. Главное же — не хотел ничем интересоваться и что-либо делать, если не считать забот о собственных интересах и накоплении богатств. Место фаворита, любимца императрицы, которая делала все, что он хотел, превратила Бирона в символ и синоним «немецкого» засилия. «Немцы, — пишет Василий Ключевский, — посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забирались на все доходные места в управлении»¹¹. И, прежде всего, историк имеет в виду «каналью курляндскую», интересовавшегося только породистыми собаками и «другого каналью», лифляндца, графа Левенвольда, «человека лживого, страстного игрока и взяточника», также фаворита императрицы.

Старший современник Ключевского Николай Костомаров не соглашался с тем. что «жестокий и крутой» характер царствования Анны можно приписывать «Бирону и группировавшимся вокруг него немцам»¹². Костомаров подчеркивает, что нельзя говорить о «немцах огулом, потому что немцы, стоявшие у руля государства, не составляли единой корпорации, не преследовали единых интересов. К тому же следует добавить, что наименование «немец» не

¹⁰ Костомаров Я. Указ. соч. С. 350—351.

¹¹ Ключевский В. Указ. соч. С. 391.

¹² Костомаров Н. Указ. соч. С. 412.

[92/93]

обязательно обозначало немца. Бирон и Левенвольд были латышами, как сказали бы сегодня, Андрей Остерман, практически возглавлявший правительство Анны, фельдмаршал Миних — крупнейший полководец этого времени — были этническими немцами, другой знаменитый полководец фельдмаршал Ласси — был шотландцем.

«Немецкое» засилье было засилием иностранцев. Начиная с Ивана III, женившегося на Софье Палеолог, и открывшего путь к великокняжескому двору иностранцам, прежде всего грекам, строго контролируемое присутствие чужеземцев в Московской Руси, а потом и в петербургской (при Петре), хотя и вызывало недовольство, терпелось, ибо воспринималось как необходимое. Чужеземцы были техниками (военными, инженерами, архитекторами), приносившими определенные знания и навыки, которых не хватало в России. При Петре иностранцы начали занимать и правительственные посты, но под бдительным контролем государя. «Бироновщина» была временем, когда чужеземцы взяли в свои руки бразды правления страной бесконтрольно. «Все издавалось от имени императрицы, — пишет Н. Костомаров, — но также точно, как если бы вместо нее сидел на престоле младенец».

Изменение положения иностранцев в России было связано не только с характером императрицы. Оно было вызвано прежде всего тем, что победа Петра в Прибалтике, присоединение к России бывших шведских провинций, открыло путь в столицу сильной, образованной, обладающей западноевропейскими знаниями и навыками группе иностранцев, ставших в результате расширения империи русскими. Феофан Прокопович придумывает в это время новое слово — россиянин. Этот неологизм станет очень модным в конце XX в. после распада советской империи. Власть «немцев» (среди них были датчане и пруссаки, вестфальцы, голштинцы, ливонцы, курляндцы) вызывала недовольство, которое будет нарастать. Опасаясь недовольства, помня, что самодержавный характер ее правления был обеспечен вмешательством гвардейских офицеров, Анна сразу же по воцарении создала третий гвардейский полк — Измайловский (по месту резиденции). Он должен был служить противовесом Преображенскому и Семеновскому. Командование полком было поручено графу Левенвольду, офицеров он набрал среди иностранцев (прежде всего из прибалтийских немцев), подполковником стал немец Яков Кейт, перешедший недавно на русскую службу. Его называют в числе первых организаторов масонских лож в России (он был связан с гамбургскими ложами). Рядовых в Измайловский полк набирали в Малороссии, «в таких слоях,

[93/94]

— подчеркивает советский историк, — где еще не исчезли противорусские настроения»¹³.

Опорой императрицы был, конечно, не Измайловский полк, но русское шляхетство, настоявшее на сохранении самодержавной власти государя. Вечером того дня, когда Анна разорвала «кондиции», где было сказано «а буде чего по сему обещанию не исполню и не додержу, то лишена буду короны российской», на московском небе появилось северное сияние — чрезвычайно редкое в этих широтах. В нем увидели плохое предзнаменование. В этот же вечер князь Дмитрий Голицин произнес знаменитые пророческие слова: «Пир был готов, но гости были его недостойны! Я знаю, что стану жертвой неудачи этого дела. Так и быть! Пострадаю за отечество... Но те, которые заставляют меня плакать, будут проливать слезы долее, чем я».

Время бироновщины было временем террора. Прежде всего пострадали верховники и их сторонники. Феофан Прокопович, один из наиболее образованных людей своего времени, был одновременно одним их первых русских пропагандистов. «Ученый регимент», в который он входил вместе с А. Кантемиром и В. Татищевым, много трудился над прославлением деяний Петра Великого. Затем «птенцы гнезда Петрова» активно поддерживали Екатерину I и активно содействовали борьбе с верховниками (В. Татищев занимал особую позицию). Архиепископ Феофан прославлял Анну стихами, которые свидетельствовали, что русская поэзия только готовится к взлету, но уже понимает необходимость верноподданнических чувств: «Ты наш ясный свет, ты красный цвет, ты доброта, ты веселие, велие». Об Анне можно сказать много, кроме одного — она не была доброй. Императрица была мстительной, злой государыней.

Едва заняв трон, Анна (в марте 1730) учредила тайных розыскных дел канцелярию вместо уничтоженного при Петре II Преображенского приказа. Во главе органа политического розыска был поставлен генерал Андрей Ушаков, служивший ранее в Преображенском приказе под началом Федора Ромодановского и не уступавший жестокостью любимцу Петра. Впрочем, современники отмечают, что глава Тайной канцелярии сочетал природную жестокость со светским лоском. Андрей Ушаков докладывал лично императрице и получал от нее инструкции. Центральная канцелярия, переехавшая в Петербург, который с 1732 г. окончательно стал столицей империи, насчитывала, кроме генерала Ушакова, двух секретарей и 21 чиновника. С таким небольшим штатом она проделала большую работу: было сослано в Сибирь больше 20 тыс. человек,

¹³ Кузьмин А. Указ. соч. С. 170.

[94/95]

широко применялись казни. «Шпионство, — комментирует В. Ключевский, — стало наиболее поощряемым государственным служением». Особый указ предусматривал смертную казнь за недонесение об услышанном неуважительном слове о царской особе.

Террор «бироновщины», как его традиционно называли историки, хотя он осуществлялся прежде всего русскими руками, произвел впечатление на современников Анны и на потомков прежде всего потому, что удар обрушился на знатнейшие русские фамилии: были сосланы, а затем казнены Долгорукие, умер в Шлиссельбургской крепости князь Дмитрий Голицин. Самым знаменитым политическим делом в царствование Анны был процесс кабинет-министра Артемия Волынского. Приближенный к трону, приобретший значительное влияние на императрицу, Волынский вступил в конфликт с Бироном и Остерманом и проиграл. «Правду говорят о женском поле, — делился он своими мыслями в кругу друзей, — что нрав имеют изменчив, и когда женщина веселое лицо показывает, тут-то и бойся! Вот и наша государыня: гневается иногда сам не знаю за что; резолюции от нее никакой не добьешься, герцог что захочет, то и делает». Преданный суду, признанный виновным — под пыткой признался, что дерзко отзывался об императрице — Волынский был приговорен к лишению языка и посажен на кол. В последнюю минуту Анна помиловала своего бывшего министра, смягчив казнь: Артемию Волынскому отрубили голову, предварительно вырвав язык.

Расправа со сторонниками ограничения самодержавия шла параллельно с удовлетворением некоторых требований дворянства, изложенных в проектах 1730 г. Едва вступив на трон, Анна отменила закон Петра о единонаследии, который давал право отцу передавать имущество кому он хочет. Новый закон требовал делить недвижимость «всем ровно», но прежде всего отменил различие между вотчиной (наследственным имением) и поместьем (землей, пожалованной за службу и на время службы). Поместные земли стали таким образом частной наследственной собственностью дворян-шляхетства. В 1731 г. был открыт шляхетский кадетский корпус — привилегированное общеобразовательное заведение для дворянских детей. О преподаваемых предметах и разном интересе к ним учащихся, которые могли их выбрать, свидетельствует программа 1733 г. В кадетском корпусе воспитывалось 245 кадет. Они обучались: немецкому языку — 237 чел., танцам — 110, французскому — 51, фехтованию — 47, музыке — 39, геометрии — 36, рисованию — 34, истории — 28, верховой езде — 20, русскому — 18, географии — 17, латыни — 15, юриспруденции — 11 человек¹⁴. Из

¹⁴ Милюков П. Указ. соч. Ч. 3. С. 206—207.

[95/96]

кадетского корпуса выпускники выходила на офицерскую или гражданскую службу.

В 1736 г. указ императрицы удовлетворил одно из главных дворянских требований — ограничил срок обязательной службы 25 годами (до этого она была бессрочной). К тому же отец мог из двух или более сыновей удержать одного дома для ведения хозяйства, но обязательно обучая его грамоте. Значение этого трудно переоценить: служба государству — военная или гражданская — перестала быть единственной возможной карьерой для дворян. Возник слой не служащих помещиков. Через четверть века все дворянство будет освобождено от обязательной службы — первый шаг в этом направлении был сделан указом 1736 г. Право выходить в отставку после 25 лет службы давало возможность дворянам, начинавшим служить в 20 лет, возвращаться в имение в цвете лет. Символическим актом, свидетельствовавшим о внимании императрицы к шляхетству, было уравнивание жалованья: русские стали получать столько же, сколько иностранцы, которым до этого платили значительно больше. Впрочем, символичность повышения жалованья проявлялась в том, что в царствование Анны его платили очень редко: с финансами было трудно — очень высокими были расходы двора, казна интенсивно раскрадывалась, дорого стоила внешняя политика.

Превращение шляхетства в привилегированный слой сопровождалось усиливавшимся на протяжении следующих десятилетий закабалением крестьянства, превращением крестьян в рабов. Процесс был неудержим: расширение прав дворян-помещиков шло за счет сокращения (до исчезновения) прав крепостных крестьян. XVIII век — век императриц и дворянства был одновременно веком полного закрепощения крестьян. Видимо, игрой исторического случая следует объяснить тот факт, что законодательство, лишившее в конце века крестьян всех человеческих прав, вводилось императрицами. В 1796 году, когда почила в бозе Екатерина II, любимица французских философов, образец просвещенного монарха, в России жило 36 миллионов человек: в частном владении находилось 9790000 мужских душ, в государственном владении — 7276 мужских душ. Считая с семьями, 90% населения России были помещичьими или государственными крепостными — рабами.

Императрица Анна внесла значительный вклад в процесс полного закабаления крестьян, возложив на помещиков фискальные обязанности, право взимать подушную подать с крепостных. Усиление крепостного права, но в еще большей степени два неурожайных года подряд (1734—1736) выбросили на дороги множество нищих и бродяг, бегство крепостных приобрело гигантские размеры. В качестве меры борьбы был испробован указ 1736 г., дававший помещикам право определять меру наказания крепостному за побег. Нищие и бродяги

[96/97]

сбивались в разбойничьи шайки, гулявшие по всей стране. Они хозяйничали в издавна опасных для купцов местах — на Волге и Оке, но также расплодились вокруг столицы. Отряды солдат вырубали леса вдоль дороги из Петербурга в Москву, чтобы лучше видеть разбойников. В 1740 г. незадолго до смерти Анны «гулящие люди» напали на Петропавловскую крепость, убили часового и похитили казенные деньги.

Толчок, данный Петром, был так силен, что русский корабль плыл в заданном направлении, несмотря на отсутствие настоящего капитана. Вступив на престол 37лет, Анна старалась наверстать тоскливые годы, проведенные в Митаве. Николай Костомаров, биограф императрицы, беспощаден: «Ленивая, неряшливая, с неповоротливым умом и, вместе с тем, надменная, чванная, злобная, не прощающая другим ни малейшего шага, который почему-либо ей был противен, — Анна Ивановна не развила в себе ни способности, ни привычки заниматься делом и особенно мыслить, что было так необходимо в ее сане»¹⁵. Анна любила наряды (предпочитая, по совету Бирона, яркие ткани), праздники, пригласила впервые в Россию (1736) итальянскую оперу, особое удовольствие доставляли ей шуты и шутихи. Десятилетнее царствие Анны занимает в русской истории небольшую главу, в которой наиболее запомнившимся эпизодом остался ледяной дом. По приказу императрицы в последний год ее жизни на Неве был построен дом из льда — стены, двери, окна, вся внутренняя мебель и посуда были из льда. В ледяном доме была отпразднована свадьба князя Михаила Голицина, принявшего католичество и за это превращенного в шута, с шутихой — калмычкой Анной Бужениновой, известной своим безобразием. Советский историк, видимо слегка преувеличивая, назвал ледяную свадьбу «позором России, куда более постыдным, чем Нарва или Аустерлиц»¹⁶. Иван Лажечников написал исторический роман «Ледяной дом» (1835), в котором, осуждая Анну, представил положительным героем Волынского, защитника России от иноземного фаворита Бирона.

Правительство Анны не задавалось вопросом отношения к ре-Формам Петра. Не желая упразднить их, не имея плана их продолжения, Анна (выбранные ею руководители внешней и внутренней политики) руководствовалась текущими нуждами, действовала по обстоятельствам, часто руководствуясь только личным интересом. Принимаются меры по «регулированию» государства: организуется постоянная почтовая связь — каждые 25 верст стояли станции, имевшие в военное время по 25 лошадей, в мирное — по 5. В 23

¹⁵ Костомаров Н. Указ. соч. С. 367.

¹⁶ Кузьмин А. Указ. соч. С. 175.

[97/98]

больших городах были заведены полицейские управления (до этого они существовали только в столицах). В 1737 г. городским властям было предписано иметь в городе врачей (из военных лекарей) и платить им ежемесячно по 12 рублей; одновременно были учреждены аптеки, где можно было за плату приобретать медикаменты.

Господствующей тенденцией в промышленности, о создании которой так заботился Петр I, была передача государственного контроля в частные руки. Горное дело, которое было казенным достоянием, открывается для частных лиц. Казенные горные заводы отдаются компаниям, составленным из русских и иностранцев. Часть заводов и рудников отдается на откуп. На откуп отдается также рыбный промысел, процветавший в низовьях Волги. Особое внимание уделяется конным заводам, число которых быстро растет. Это объясняется тем, что страстным любителем лошадей был Бирон. Большое внимание уделяет правительство Анны монетному делу. Русский червонец — золотая монета достоинством в 3 рубля, введенная при Петре I, — получает новую постоянную цену: 20 рублей 20 копеек. В 1731 г. уничтожаются мелкие серебряные деньги, вместо них чеканятся более крупные — рубли, полтинники и гривенники из серебра 77-й пробы. Одновременно изымается из обращения медная монета.

Быть может, наиболее последовательно Анна продолжала церковную политику Петра. Всеми церковными делами ведал Синод, все духовные владения (монастырские вотчины) находились в ведении правительственного органа. Отношение к другим религиям определялось, как и при Петре, государственным интересом. Старообрядцев преследовали не за то, что они верят по-своему, а за то, что они вносят раскол в государство, отходя от господствующей церкви. Старообрядцы платили двойную подушную подать, их монастыри разорялись, за «совращение» православных наказанием была вечная ссылка на галеры. Спасаясь от преследований, старообрядцы бежали из центральных районов на далекие окраины — в Сибирь, к подножьям Кавказа, за границу — в Польшу, Молдавию.

Особое положение занимали протестанты — это отражало не только политику Петра, но и настроение императрицы, окруженной фаворитами-протестантами. В Петербурге была построена лютеранская (и армянская) церковь, было разрешено иметь лютеранские церкви и в других городах, где было много рабочих-немцев. Василий Татищев в сочинении «Разговор о пользе наук и училищ» представил первую в России защиту «светского жития». Он не отвергал, конечно, «жития духовного», но защищал право светской жизни на совместное существование с духовной. Развивая свою программу, автор отмечает необходимость полной веротерпимости с позиции «светской жизни», с точки зрения государственных соображений. Россия, пишет В. Татищев, «от разности вер вреда не

[98/99]

имела, но еще пользу видела». Он делает исключение только для иезуитов, «по их коварству», и для евреев — «не для веры, но паче для их злой природы»¹⁷.

Веротерпимость, основанная на государственном интересе, не исключала жестоких наказаний за вероотступничество — за переход из православия в другую веру. В 1738 г. был сожжен заживо флотский офицер Возницын, перешедший в иудейство, с ним вместе сожгли и Боруха Лейбовича, совратившего православного. В 1740 г. был казнен сибирский казак Исаев, принявший магометанство. Подобные случаи были редки. Серьезным соблазном было католичество. Ему поддавались русские, подолгу жившие на Западе, католическая пропаганда шла главным образом из Польши. Опубликованные впервые в 1992 г. записки аббата Жака Жюбе, приехавшего в Россию в декабре 1728 г. и бежавшего из нее в марте 1732 г.. отлично демонстрируют трудности, с которыми встречался католический миссионер в Петербурге в царствование Анны (не только, впрочем). Аббат Жюбе поехал в Россию как духовник княгини Ирины Долгорукой, урожденной Голицыной, принявшей католичество за границей. Парижские теологи из Сорбонны поручили Жюбе выяснить возможности объединения церквей, о котором шла речь во время пребывания Петра I в Париже. Аббат Жюбе вынужден был довольствоваться раздачей книг, но и это навлекает на него преследования. К тому же он оказался связанным с опальными фамилиями — Долгоруких и Голицыных. Ко всему прочему никакого желания объединять церкви в России не было. В 1735 г., вернувшись на родину, Жак Жюбе написал о своих приключениях, но рукопись, озаглавленная «Религия, нравы и обычаи московитов»¹⁸, была обнаружена в муниципальной библиотеке Руана 250 лет спустя. Миссия аббата Жюбе не удалась.

Николай Костомаров, без особого расположения относившийся к императрице Анне и ее деятельности, тем не менее, как добросовестный историк, констатирует: «Как ни сурово относилось правительство Анны Ивановны к расколу и к религиозным заблуждениям (историк имеет в виду другие, кроме православной, религии. — М.Г.), но оно все-таки было мягче и снисходительнее, чем того Желали некоторые ревностные духовные сановники». Он заключает: «У правительства ранее, чем у русского народа, наступило сознание той простой истины, что недостаточно ограничиваться полицейскими способами устрашения, чтобы удержать народ в верности

¹⁷ Цит. по: Милюков П. Указ. соч. Ч. 3. С. 211—212.

^l8 Jube J. La religion, les moeurs et les usages des Moscovites/ Texte presente et annote par M. Mervaud. Oxford, 1992.

[99/100]

православной церкви»¹⁹. Результатом этого понимания было создание семинарий и училищ для подготовки священников — «умных, ученых и высоконравственных»²⁰.

Отсутствие последовательности в политике правительства Анны, использование отдельных элементов петровских реформ и отказ от других, объясняется отсутствием политических идей у императрицы, передачей ею реальной власти фаворитам, но также большому количеству фаворитов, каждый из которых имел свои взгляды, а прежде всего свои личные интересы. Английский историк Ле Донн пишет о России XVIII в., добавляя, что это касается не только этого века: «Процесс принятия решений в русском правительстве остается тайной»²¹. Это замечание целиком относится к царствованию Анны. Василий Ключевский, как подавляющее большинство историков, не жалеющий резких слов и красок для изображения «бироновщины», пишет о выдающемся государственном деятеле Анисиме Маслове, занимавшем пост обер-прокурора Сената и без устали обличавшем «недобросовестность и бездельничество сильных правителей и самих сенаторов». «Нравственному действию его нелицеприятной и мужественной настойчивости подчинялись даже такие нравственные сухари, как императрица и ее фаворит»²².

Русские историки чрезвычайно критически относятся к внешней политике Анны, к ее дорогостоящим войнам. Это вызвано тем, что примерно 100 тысяч русских солдат, погибших в битвах, не принесли государству значительных территориальных приобретений, но так же и тем, что руководители этой политики были хорошо известны. Василий Ключевский горько иронизирует по поводу «постыдно-смешного» договора 1739 г., закончившего «войну за польское наследство»: «Вся эта дорогая фанфарада была делом первоклассных талантов тогдашнего петербургского правительства, дипломатических дел мастера Остермана и такого же военных дел мастера Миниха с их единоплеменниками и русскими единомышленниками». Вице-канцлер Генрих-Иоганн (Андрей Иванович) Остерман и фельдмаршал Бурхард-Христофор Миних были «птенцами гнезда Петрова», карьеру сделали при первом императоре. Остерман начал службу молодым, занимался по поручению царя разными делами, но особенно часто Петр употреблял его способности в дипломатии. После смерти Петра Остерман играл важную роль, как «делатель царей», его репутация умнейшего человека в империи, во всяком случае при дворе, позволила ему принять активнейшее

¹⁹ Костомаров Н. Указ. соч. С. 97.

²⁰ Там же.

²¹ Donne J.P., le. Op. cit.

²² Ключевский В. Указ. соч. Т. 4. С. 398.

[100/101]

участие в выборах Екатерины I, Петра II и Анны. При Анне Остерман был подлинным руководителем правительства. Перед смертью императрица призвала к себе Бирона и Остермана. Вице-канцлеру она вручила документ о наследнике престола.

Миних приехал в Россию в 37-летнем возрасте. Он родился в одном из немецких княжеств — Ольденбургском графстве, которое с XV в. входило в датские владения. В 16-летнем возрасте он отправился служить во Францию, в инженерные войска. А затем 20 лет Миних воевал, кажется, во всех армиях Европы, служил под началом Евгения Савойского, герцога Мальборо, в польской армии Августа Сильного. В числе работ, выполненных в России, было руководство строительством Ладожского канала, получившее высокую оценку Петра.

В смутное пятилетие после смерти императора Миних сблизился с Остерманом и после восшествия на престол Анны возглавил в кабинете военные дела. Ему принадлежит инициатива военной реформы, которая включала формирование двух гвардейских полков (Измайловского и Конногвардейского), создание тяжелой кавалерии, выделение инженерной части в особый род войск, учреждение сухопутного кадетского корпуса. Он уравнял жалованье русских офицеров с иноземными. Под его наблюдением была создана система укреплений — Украинская линия между Днепром и Северным Донцом. В немалой степени под его влиянием двор переехал в Петербург, генерал-губернатором которого он был до того, как стал членом кабинета Анны.

Одна из причин, по которой русские историки критикуют внешнюю политику Анны, ее войны, хорошо изложена Н. Костомаровым: «Каждое государство надеялось обмануть русских и сделать их державу орудием своих целей... союз с ней давал всем большую приманку, чтоб иметь возможность располагать ее большими военными силами и вести, так сказать, ее на буксире за собой»²³. Прежде всего, Россией интересовались две крупнейшие европейские державы — Франция и Австрия (Германская империя немецкой нации). Их представители в Петербурге не жалели денег, чтобы привлечь руководителей русской политики на свою сторону.

В течение 18 лет (1723—1741) руководителем внешней политики России был граф Андрей Остерман, хотя номинальным канцлером был граф Гавриил Головкин. Дипломатический справочник, выпущенный в Москве в 1992 г., подчеркивает, что все деятели русской и иностранной политики руководствовались исключительно историческими интересами России, хотя случалось и так, что попутно,

²³ Похлебкин В.В. Внешняя политика Руси, России и СССР за 1000 лет в именах, датах, фактах: Справочник. М., 1992. С. 201.

[101/102]

но не нарушая государственных интересов, тот или иной канцлер решал и свои личные дела. В числе тех, кто умел сочетать интересы государства и личные, назван Андрей Остерман.

Выбор между Австрией и Францией стал неизбежным 1 февраля 1733 г. — после смерти короля Речи Посполитой саксонца Августа Сильного. Единственный законный сын покойного короля Фридрих-Август без хлопот занял саксонский трон, но с польским возникли серьезные трудности. Франция решительно поддержала кандидатуру Станислава Лещинского на польский трон. Изгнанный в свое время из Польши войсками Петра, поддерживавшего Августа II Сильного, Лещинский, неудачный ставленник Карла XII, нашел приют во Франции, выдал свою дочь Марию за юного Людовика XV и после смерти своего счастливого соперника предъявил права на корону Речи Посполитой. Франция обещала поддержать его в случае необходимости вооруженной силой. 12 сентября 1733 г. польская шляхта единогласно избрала Станислава Лешинского королем.

В декабре 1732 г., за два месяца до смерти Августа II, в Берлине был заключен договор, который вошел в историю, как «договор Левенвельда» (по имени русского дипломата, брата одного из фаворитов Анны), или «договор трех черных орлов». Его подписали Россия и Австрия, в гербе которых были черные двуглавые орлы, и Пруссия, гербом которой был орел черный, но одноглавый. Петербург, Прага и Берлин решили не допустить на польский трон сына Августа, а сделать польским королем португальского принца. Инициатором договора был австрийский император Карл VI, не имевший сыновей и заботившийся о том, чтобы ему наследовала одна из трех дочерей. Сын Августа II мог претендовать на австрийскую корону, и Карл VI хотел помешать ему стать польским королем, что значительно усилило бы его.

Появление Станислава Лещинского спутало карты «трех черных орлов». Союзники решают поддержать саксонского претендента, который подписывает «Прагматическую санкцию» — согласие на избрание после смерти Карла VI на венский престол его дочери. Русские войска под командованием фельдмаршала Ласси вступили в Польшу. За ними следуют корпусы генералов Загряжского, Измайлова, князя Репнина. Регулярной русской армии пробует безуспешно сопротивляться польское ополчение. Саксонского претендента поддерживает также часть шляхты, прежде всего литовские магнаты. 5 октября 1733 г. противники короля Станислава Лещинского выбирают королем саксонского электора Фридриха Августа, который принимает имя Августа III. Лещинский бежит в Данциг, надеясь дождаться там обещанной французской помощи. Русская армия осаждает могучую крепость, которая успешно сопротивляется. Положение меняется после того, как командование осадой переходит

[102/103]

в руки Миниха. После интенсивного артиллерийского обстрела города, начавшегося в марте 1734 г., потеряв надежду на помощь (французская эскадра появилась в виду города, но не решилась высадить десант), Данциг капитулировал 27 июня. Станислав Лещинский бежал в Пруссию, а затем во Францию. Побежденные заплатили миллион талеров контрибуции. Поставленный союзными государствами (прежде всего русской армией) король Август III мог спокойно править Польшей.

Польша интересовала Францию лишь как средство давления на Австрию. Убедившись в серьезности сопротивления Лещинскому и не желая посылать свои войска для войны с русскими армиями, Людовик XV соглашается на подписание мирного договора с Австрией: Станислав Лещинский отказывался от притязаний на польский трон, сохранял до смерти королевский титул и формально становился владельцем Лотарингии, недавно завоеванной Францией. Характер французско-польских отношений выражен в том, что Франция подписала соглашение с Австрией об отречении Лещинского ровно через пять дней после подписания с ним наступательного и оборонительного договора.

Для Франции Польша была третьестепенным объектом дипломатической игры. Для российской империи значение Польши было первостепенным. Кампания против короля Станислава и в защиту «прав» Августа III обошлась дорого русской армии. Только под Данцигом она потеряла 8 тыс. человек. Но подтвердила право России по своему желанию (при согласии других «Черных орлов») вмешиваться в польские дела, поддерживать свою кандидатуру на польский трон. После смерти Августа II, когда начались поиски кандидатов на варшавский трон, Польша не дала России никакого предлога для обиды, не нарушала границ, не вступила в антимосковский союз ни с одним из соседей империи. Это не имело значения. Анна и ее советники продолжали политику Петра и спешили воспользоваться развалом польской государственной и социальной системы. Царившей в Польше анархией, которую сами поляки называли свободой. Польский историк Павел Ясеница отмечает знаменательный факт: «Петербургом тогда правили немцы, это обстоятельство характерно для колорита эпохи, но лишено решающего значения. Было безразлично, как назывался человек, определявший политику России, — Остерман, Репнин или как-нибудь иначе. Каждый из них вел себя одинаково, ни один не выпустил бы из рук добычи Петра Великого»²⁴.

Союзники России — Австрия и Пруссия — имели свои планы, рассчитывали при возможности расширить свою территорию за

²⁴ Jasienica P. Rzeczpospolita obojga narodow. Warszawa, 1972. V. 3. S. 199.

[103/104]

счет Польши, но соглашались оставить Речь Посполитую под заботливым протекторатом Российской империи. Победа в Северной войне продолжала плодоносить.

Обеспечив прочную границу на северо-западе, Россия обращается на юго-восток. В сторону Оттоманской империи. Блистательная Порта, Оттоманская империя, просто Турция — все эти имена носил давний противник России. Турция преграждала Москве, а затем Петербургу дорогу к Черному морю, но, кроме того, владея частью Украины, она чрезвычайно интересовалась польскими делами, будучи одним из соседей Речи Посполитой. Причем законность этого интереса была подтверждена договором 1711 г., подписанным Петром после поражения на Пруте. Действия России и традиционного противника Оттоманской империи Австрии в Польше побудили Турцию поддержать своего вассала крымского хана, отправившегося в очередной набег на русские земли. Незабытая в России обида, связанная с неудачей на Пруте, не угасавшее желание проучить крымского хана, ослабление Турции, где в 1730 г. янычары снова свергли одного султана и посадили на трон другого, сложились в причину войны с Турцией, начавшейся в 1735 г.

В течение нескольких лет Турция вела войну с Персией, терпя поражение за поражением. Решив начать военные действия против Турции, дипломаты Анны установили добрые отношения с Персией и отдали завоеванные Петром провинции. Астрабадскую и Мазандаранскую по Рештскому договору 1732 г.; Баку, Дербент и уезды по Гянджийскому договору в 1735 г. Идея приобретения территорий на каспийском побережье была связана с давним интересом московских царей к Кавказу. В 1715 г. Петр, отправляя молодого Артемия Волынского, будущую жертву Бирона и Анны, послом в Персию, составил инструкцию, в которой предписывал тщательно изучать местность, порты, города, реки, впадающие в Каспийское море, выясняя, в частности, нет ли реки, которая течет в Индию, нет ли возможности для русской торговли в Персии и на Ближнем востоке. В 1717 г. Волынский представил план захвата значительной территории каспийского побережья, воспользовавшись междоусобицей, царившей в Персии. Петр вел в это время войну со шведами и не имел сил для столкновения с Персией. Он не отверг, но отложил выполнение плана Волынского, который был послан губернатором в Астрахань и продолжал убеждать императора в необходимости воспользоваться слабостью шаха. Военная экспедиция 1722 г. подтвердила правильность диагноза Артемия Волынского: русские войска одержали легкую победу и захватили персидские земли по западному и южному берегу Каспия, отрезав Персию от моря, создав «русский Иран».

Легкость завоевания не означала отсутствия жертв: в каспийскую экспедицию было послано 61090 солдат, погибло в боях, от

[104/105]

жары, болезней - 36664²⁵. Русские завоевания в Персии не оставили равнодушными турок, которые также вторглись во владения шаха. Россия и Оттоманская империя договорились о линии раздела своего влияния в Персии. Желание приобрести союзника в борьбе с Турцией побудило дипломатов Анны вернуть Персии завоеванные провинции, но в Гянджийском договоре имелся пункт, который открывал возможности на будущее: Персия обязывалась не отдавать ни под каким предлогом никому Баку и Дербент. Таким образом Турции преграждался путь к Каспийскому морю, которое становилось персидско-русским.

Формально война начиналась не с Турцией, но с крымскими татарами, которые постоянно совершали набеги и ходили воевать с Персией через русские владения на Кавказе. Подлинные намерения были грандиозными. Фельдмаршал Миних, которому было приказано идти из Польши на Украину и далее на татар, писал 14 августа 1736 г. Бирону, что в 1737 г. русские войска подчинят Крым, Кубань и Кабарду. В 1739 г. планировался захват Константинополя и коронация императрицы Анны в Святой Софии. «Какая слава! — заключал фельдмаршал свой план. — Какая государыня!»²⁶.

Ценой огромных жертв русские армии добиваются значительных успехов. После тяжелой осады фельдмаршал Ласси захватывает Азов, завоеванный Петром, возвращенный туркам после поражения на Пруте, и снова ставший русским (20 июня 1736). В это же время войска Миниха преодолевают перекопский перешеек, отделяющий полуостров Крым от континента, захватывают крепость Перекоп и впервые реализуют давнюю русскую мечту — вступают в Крым (22 мая 1736 г.). Русские берут и сжигают крымские города, в том числе столицу Бахчисарай (был обращен в пепел ханский дворец), но болезни, жара, отсутствие продовольствия вынуждают их отойти к Перекопу.

Весной 1737 г. Миних снова ведет армию против турок, на этот раз, имея целью турецкие владения в Молдавии и Валахии.

Успешные действия русских войск, трудные условия, нерешительность Австрии, с 1726 г. союзницы России против Оттоманской империи, поражения австрийцев побуждают русскую дипломатию начать поиски мира. В августе 1737 г. представители трех воюющих держав собрались в Немирове для мирных переговоров. Русские послы получили инструкции от Остермана, в которых была изложена программа завоеваний, намечена граница, которую Россия хотела получить в результате войны. Необходимость этой

²⁵ Nolde В. La formation de 1'Empire Russe: En. 2 v. P., 1952. V. 2. P. 335.

²⁶ Ibid. P. 341.

[105/106]

границы, — говорилось в инструкции, — диктуется требованиями безопасности империи и ее жителей. Максимальным требованием была передача России Крыма и Кубани. Остерман допускал, что при невозможности добиться этой границы следовало соглашаться на переход к России Таманского полуострова и побережья Азовского моря до впадения в него реки Берды (позднее там будет поставлен город Бердянск). Вся территория между Днепром и Днестром должна была отойти к России. Наконец, от Блистательной Порты потребовали, чтобы она согласилась на независимость Молдавии и Валахии, просивших протектората России, и ушла за Дунай.

План Миниха, видевшего коронацию Анны в Константинополе, мог казаться фантастическим. План Остермана был вполне реальным: одержанные победы позволяли России превратиться в черноморскую державу. Конгресс в Немирове закончился ничем: русские представили свои предложения, турки их отвергли. В 1738 г. возобновились военные действия. Фельдмаршал Миних продолжал одерживать победу за победой. Была взята крепость Очаков. В августе 1739 г. русская армия впервые наголову разбивает турок в открытом поле — в битве под деревней Ставучан терпят поражение отборные турецкие войска. Русские вступают в Хотин, переходят Прут, смывая поражение Петра, вступают в Ясы. Миних готовится продолжать наступление в направлении Бендер, а затем перейти Дунай и маршировать к Стамбулу. В это время фельдмаршал Ласcи во главе сорокатысячной армии совершил победоносный марш в Крым.

Победы оказались слишком значительными. Россия еще не могла их переварить. К тому же Австрия, разбитая турками на Балканах, внезапно вышла из войны, подписав сепаратный договор е Оттоманской империей. Даже вместе с Австрией Россия не могла вынудить Турцию к принятию немировских условий. В одиночку ей не оставалось ничего другого, как приступить к мирным переговорам. Граф Остерман поручил ведение переговоров французскому послу в Константинополе маркизу де Вильнев. Посредничество французского дипломата, представителя страны, бывшей традиционным противником Австрии, а, следовательно, традиционным союзником султана, дало Белградский мир. В сентябре 1739 г французский дипломат подписал его от имени России. Война, стоившая России около 100 тысяч солдат, принесла немного: Азов остается русским, но его нельзя было укреплять, Россия не могла держать кораблей на Черном море, но получила степь между Бугом и Днепром.

Историки подчеркивают несоразмерность затрат и результатов Темпераментный Василий Ключевский категоричен: «Россия не раз заключала тяжелые мирные договора; но такого постыдно-смешного договора,

[106/107]

как Белградский 1739 г., ей заключать еще не доводилось и авось не доведется»²⁷. Ключевский не мог, конечно, знать, что ровно через 200 лет будет подписан несравненно более постыдный, смешной и трагический пакт.

Василий Ключевский и другие историки были правы, настаивая на бездумности Остермана, доверившего заключение мира с Турцией французскому дипломату, подчеркивая огромное количество жертв во время войны, тяжелые последствия, которые агрессивная политика Анны принесла всему хозяйству России. Но, в конечном счете, обвинения в адрес правительства Анны сводятся к тому, что войны были неудачными, что завоевания были потеряны. Императрица виновна в неудаче своей политики. Эти упреки не совсем обоснованны. Они верны, если рассматривать результаты этой политики в пределах десятилетия, которое видело Анну на русском троне, окруженную «канальями-курляндцами». Если раздвинуть временные рамки, взглянуть в прошлое и будущее российской империи, станет очевидным постоянство русской политики и полное соответствие с ней действий и планов правительства Анны. Как их предшественники и преемники, дипломаты и военные деятели эпохи Анны не переставали стремиться к «безопасным границам». Миних и Ласси шли по дорогам — на Крым, к Азову, на Прут, — по которым ходили армии Василия Голицина и Петра, по которым будут ходить армии Потемкина, Румянцева, Суворова.

Настойчивость Московского государства, а затем Российской империи в желании «обезопасить» границы, постоянно их раздвигая, постоянство русской политики поразительны, тем более что дворянство, шляхетство, как его называют после Петра, правящий слой общества, поставляющий командный состав, не питал никакого интереса к войне, к военному делу. Главным желанием дворян, служивших в армии, было возвращение домой, в родные поместья. Прусский посол в Петербурге Фокеродт, оставивший интересные записки о русской жизни, рассказывает, что когда русской знати «приводят в пример дворянство европейских стран, считающее величайшей честью военные заслуги, она обыкновенно отвечает: это только доказывает, что на свете больше дураков, чем умных людей. Умный человек не станет подвергать опасности здоровье и жизнь, — разве только из нужды, за жалованье. Но русский дворянин с голоду не умрет, если только позволят ему жить дома и заниматься хозяйством. Даже тому, кто сам за сохой ходит, все-таки лучше, чем солдату»²⁸.

²⁷ Ключевский В. Указ. соч. Т. 4. С. 398.

²⁸ Цит. по: Милюков П. Указ. соч. Ч. 3, вып. 2. С. 185.

[107/108]

Умных людей было, наверное, не так уж мало. Например, в Польше, где шляхетство не хотело воевать. И по мере ослабления центральной власти шляхта воевала все меньше и меньше, если не считать ссор между соседями. При саксонских королях численность армии Речи Посполитой по сравнению с армиями соседей составляла: 1:11 для прусской армии, 1:17 — для австрийской, 1:28 — для русской. Польша — страна без армии — напрашивалась на гибель. Россия ощущала острую необходимость в сильной армии, ибо на ней строился «оборонительный империализм», составлявший суть государственной политики. Самодержавная власть государя была силой, вынуждавшей идти на войну не только крепостных крестьян, что было просто, но и шляхетство, которое предпочло бы спокойное существование в «дворянских гнездах».

В 1740 г., в год смерти Анны, прусский трон занял Фридрих II. Утверждается прусская модель, о которой остроумный современник Георг Гейнрих фон Беренгорст сказал: «Прусская монархия — это не страна, имеющая армию, но армия, имеющая страну, в которой она расквартирована». Эта модель покажется соблазнительной некоторым русским самодержцам, но иные масштабы территории и населения не позволят им превратить Россию в Пруссию, несмотря на страстное желание приблизиться к идеалу.

Россия расходовала огромные средства, не жалела солдатских жизней для расширения своей территории во всех направлениях. Там, где барьером были границы других государств, оружием «оборонительного империализма» была армия. На бескрайних просторах степи, тайги и тундры инструментом государственной политики становились беглецы от государства. Люди, искавшие свободы, бежавшие от помещиков, от власти, колонизировали территорию, на которую вслед за ними шло государство.

Десятилетие Анны отмечено активными действиями русских войск в Крыму, на Кавказе, в Молдавии, но в это же время открывается еще один фронт — на юго-востоке. Иван Кириллов, начавший карьеру при Петре и достигший в 1728 г. высокого чина обер-секретаря Сената, разработал план выхода России в Среднюю Азию. Опираясь на Башкирию, входившую в состав империи, Кириллов предложил построить крепость у впадения реки Ори в Яик, переименованный позднее в Урал; затем пристани на Сыр-Дарье при ее впадении в Аральское море, проложить охраняемый путь в Среднюю Азию, а затем и в Индию. Заложенный на Ори город был назван — Оренбург (немецкое окончание должно было понравиться в Петербурге), началось строительство и других крепостей.

Башкиры, территория которых стала базой русского продвижения в Среднюю Азию, опасаясь усиления власти петербургских чиновников,

[108/109]

подняли восстание, которое — пишет советский историк, — «носило явно выраженный феодальный характер»²⁹. Это определение должно означать отрицательную оценку выступления башкир против русской власти. Восстание продолжалось не менее пяти лет (1735—1740) и было подавлено уже после смерти Ивана Кириллова (1737). Его место во главе Оренбургской комиссии занял Василий Татищев, будущий автор первой «Истории Российской».

Татищев считал нецелесообразным излишне быстрое продвижение России на юго-восток, полагая, что она не обладает еще достаточными средствами. К тому же в желании различных племен принять российское подданство он видел стремление получить односторонние выгоды за счет государства. В этом он целиком расходился с Иваном Кирилловым, который мечтал принять в русское подданство народы и города «яко Ташкент и Арал... рассыпанных бухарских и самаркандских провинций и богатого места Бодокшана». Бодокшан — или Бадахшан — находился на афганской территории.

Дальнейшее продвижение, быстрое или замедленное, требовало усмирения башкир. Против них (общее число башкирского населения составляло примерно 100 тыс. человек) были направлены регулярные войска, широко использовалась традиционная колониальная политика натравливания одних народов на другие. В борьбе с башкирами использовались пришлые тюркские народы — мещеряки, татары. Донесение генерала князя Урусова, командовавшего на заключительном этапе подавления восстания, в Петербург в 1740 г. дает представление о мерах расправы с восставшими. «После прочтения приговора, — сообщал генерал Урусов, — преступники и главные сообщники бунтаря Карасакала (следуют имена. — М.Г.) были посажены на кол... 11 их товарищей, в том числе семь есаулов вышеназванного Карасакала, повешены за ребро и 85 за шею, 21 преступнику отрублена голова...». По подсчетам секретаря Оренбургской комиссии, позднее известного географа и историка Петра Рычкова, в 1735—1740 гг. было казнено 16634 человека, выслано 3236, отдано в крепостную зависимость 9182 человека³⁰.

Военное усмирение башкирских земель сопровождалось усилением контроля за вождями племен и льготами по отношению к пришлому населению, колонизировавшему владения башкир под Покровительством русских властей.

Начатое казаками Ермака, в царствование Ивана Грозного, русское продвижение на Дальний Восток продолжалось в царствование

²⁹ Кузьмин А. Указ. соч. С. 244.

³⁰ Nolde В. Op. cit. P. 228.

[109/110]

Анны. Первая экспедиция состоявшего на русской службе датского капитана Витуса Беринга была задумана при Петре 1, но состоялась после его смерти (1725—1730). Беринг прошел пролив, отделяющий материк Азии от Америки, подтвердив открытие, сделанное в 1648 г. казаком Семеном Дежневым. Не удовлетворившись географическим открытием, неутомимый Иван Кириллов составляет план второй Камчатской экспедиции (1733), предусматривая освоение Камчатки и строительство крепости в Охотске, изучение других территорий: «сыскивание новых земель и островов», чтобы «сколько можно в подданство приводить».

Расширение территории Российской империи традиционно объяснялось поисками безопасности, прежде всего поисками надежных, лучше всего естественных границ. Выход к Тихому океану, границе естественной и надежной, не остановил экспансии. Через полвека русские поселения появятся в Аляске и Калифорнии.

Поиски наследника

Царствование Анны — войны, с победами и поражениями, внутреннее развитие, расширение территории — остается в истории связанным с Бироном, «бироновщиной», засильем иностранцев. Василий Ключевский пишет, что с 1730 г. «переломилось настроение русского дворянского общества». Опомнившись от реформы Петра, сколько-нибудь мыслящие люди «сделали важное открытие: они почувствовали при чересчур обильном законодательстве полное отсутствие закона»³¹. Поиски закона, «правового государства», как стали говорить в конце XX в., были мучительными: «испытав при Меньшикове и Долгоруких русское беззаконие, при

³¹ Ключевский В. Указ. соч. С. 401.

[110/111]

Бироне и Левенвольдах испробовали беззаконие немецкое». Немецкое беззаконие ощущалось, само собой разумеется, значительно острее «своего», русского.

Накануне смерти Анна, оставаясь верной своей привязанности к Бирону. получившему титул герцога Курляндского, подписала последнюю волю: наследником трона становился двухмесячный Иван Антонович, его опекуном назначался Бирон. Выбор будущего императора казался еще более удивительным, чем выбор, сделанный в 1730 г., когда Дмитрий Голицин придумал кандидатуру Анны. Иван был сыном Анны Леопольдовны, дочери старшей сестры Анны Екатерины и герцога Мекленбург-Шверинского. Еще в 1732 г. Анна решила оставить трон мужскому потомству своей племянницы. В то время Анна Леопольдовна еще не была замужем. Ей начали приискивать мужа в неисчерпаемом садке немецких принцев. Счастливым избранником (поиски вел Левенвольд) оказался родственник императора Карла VI Антон-Ульрих Брауншвейг-Люнебургский. Великая княгиня, увидев приехавшего в Петербург жениха, не проявила к нему интереса. Но когда оказалось, что Бирон решил ее женить на своем сыне, Анна Леопольдовна согласилась на герцога Брауншвейгского. Плод их брака Иван Антонович и был выбран наследником престола.

Решение поручить регентство Бирону было принято в самый последний момент перед смертью императрицы. Фаворит Анны не только был синонимом самоуправства чужеземцев при русском дворе, но и пользовался репутацией жестокого, беспредельно самоуверенного, презиравшего всех нижестоящих человека. Инициатором предложения регентства Бирону стал русский дипломат, начавший карьеру при Петре, представлявший Россию в Дании, Голландии, Гамбурге, Лондоне — Алексей Бестужев-Рюмин. В 1740 г. он был отозван в Петербург и занял место кабинет-министра, освободившееся после казни Артемия Волынского. Бестужев-Рюмин составил «позитивную декларацию», в которой говорилось: вся нация желает, чтобы герцог курляндский в случае кончины императрицы стал регентом до совершеннолетия будущего императора. Декларация собрала 197 подписей особ первых четырех классов, в том числе канцлера князя Черкасского, фельдмаршала Миниха, адмирала графа Головкина.

Манифест 17 октября 1740 г., объявлявший о кончине императрицы Анны, извещал о назначении регентом Бирона, который получал «мочь и власть управлять всеми государственными делами как внутренними, так и иностранными». Регентство Бирона длилось ровно три недели. В ночь с 8 на 9 ноября фельдмаршал Миних со своим адъютантом подполковником Манштейном, захватив с собой несколько десятков солдат из дворцовой гвардии, получив согласие Анны Леопольдовны, отправились спасать Россию

[111/112]

от Бирона. Летний дворец, в котором находился герцог, охранялся тремястами гвардейцами Преображенского полка. При появлении Миниха, бывшего подполковника в Преображенском полку, гвардейцы немедленно перешли на его сторону. Бирон, его братья, его сторонники были арестованы. Анна, освобожденная от «тирании герцога курляндского», стала правительницей России до совершеннолетия сына. Быстрый суд приговорил Бирона к смертной казни, Бестужева — к четвертованию. Наказания были смягчены: Бирон сослан в Пелым, в Сибирь — за три тысячи верст от Петербурга, Бестужев — в отцовское поместье на житье без выезда.

Низвержение Бирона не было государственным переворотом, лишился власти регент, но заговорщики не думали посягать на завещание Анны Ивановны, назвавшей наследником малютку Ивана Антоновича. Действия Миниха и его гвардейцев были военным переворотом, шедшим значительно дальше, чем поддержка угрозой применения силы, которую получили от гвардейских офицеров Екатерина I и Анна Ивановна. На этот раз шпаги были вынуты из ножен — этого оказалось достаточно. Гвардия становилась важнейшим фактором решения вопроса о наследстве.

Миловидная блондинка, добродушная и кроткая, сонливая и ленивая, — так описывает Анну Леопольдовну Николай Костомаров. Правительнице Российской империи, как она была названа в манифесте, сообщавшем о свержении Бирона, было 22 года. Вокруг нее было много советников, охотно взявших на себя управление страной, — занятие, которое не интересовало Анну. Советников было слишком много и сразу же после ареста Бирона между ними началась ожесточенная схватка за власть. Назначенный первым министром фельдмаршал Миних претендовал на неограниченную власть. Барон Остерман, привыкший за долгие годы управления русскими делами, не иметь серьезных конкурентов, объединился против фельдмаршала с мужем правительницы Антоном-Ульрихом Брауншвейгским, который получил после переворота звание генералиссимуса, делавшее его главным лицом в империи. Значительное влияние на Анну Леопольдовну имел польский посол граф Линар. Молодой красавец представлял Августа III в Петербурге в царствование императрицы Анны и увлек юную Анну Леопольдовну. Императрица выслала посла, мешавшего браку будущей правительницы с принцем Брауншвейгским. В 1741 г. граф Линар вернулся представлять Польшу и Саксонию в Россию. Шесть лет разлуки не погасили любовного жара Анны Леопольдовны. Миссия графа носила, прежде всего, внешнеполитический характер. Историки, изучавшие недолгое правление Анны Леопольдовны, нашли лишь одно внутриполитическое распоряжение, достойное быть отмеченным. По инициативе Миниха был принят первый в русской истории «фабричный регламент», регулировавший отношения между

[112/113]

фабрикантами и рабочими. Рабочий день не должен был превышать 15 часов, жалованье полагалось от 18 до 50 рублей в год, при фабриках полагалось иметь госпиталь, фабриканты имели право наказывать рабочих, подвергая телесным наказаниям (за исключением кнута).

Главной заботой советников правительницы были внешние дела. 20 октября 1740 г. умер император Карл VI. На основании «прагматической санкции» трон заняла его дочь Мария Терезия. Европа пришла в движение. Началась «война за австрийское наследство». Положение было чрезвычайно запутанным. Франция и Англия не переставали воевать за колонии в Америке и Индии, за господство на морях. В Европе соперничали Франция и Австрия, король которой был императором Священной римской империи германской нации, состоявшей из многочисленных — разных по размерам — немецких княжеств. С начала XVIII в. на европейской сцене появилась и неожиданно превратилась в сильное государство Пруссия. В 1701 г. Пруссия стала королевством с полного согласия польского короля Августа Сильного, искавшего среди германских княжеств союзника против Австрии, и Петра I, поддерживавшего прусского короля Фидриха I с той же целью.

В мае 1740 г., за несколько месяцев до смерти Карла VI, прусский трон унаследовал Фридрих II, вошедший в германскую историю как Фридрих Великий. Его отец, которого звали король-капрал, не любил и презирал сына, увлекавшегося французской философией, любившего беседовать с Вольтером о свободах, излишне нежно относившегося к мужчинам. Редко отец так ошибался в сыне. Едва узнав о смерти императора Карла VI, молодой король Пруссии вторгся в Силезию, не объявляя войны, не имея на австрийскую провинцию никаких прав. «Главное — захватить территорию, — сформулировал свое кредо Фридрих II, — а юристы потом найдут основание».

Вторжение Фридриха II в Силезию поставило русское правительство в неловкое положение. По настоянию Миниха, помнившего вероломство Австрии во время русско-турецкой войны. Россия подписала союзный и оборонительный договор с Пруссией. В День подписания договора в Петербург пришло известие о действиях Фридриха II в Силезии. Неловкость была вызвана тем, что Россия уже имела (с 1726 г.) договор с Австрией, и оказалась таким образом союзницей двух враждующих государств.

Необходимость в союзе с Пруссией Миних объяснял опасностью со стороны Швеции, не перестававшей мечтать о пересмотре Результатов Северной войны. Он рассчитывал на помощь Пруссии, но Фридрих II интриговал в Швеции, надеясь, что конфликт на Балтике отвлечет внимание России. К войне с Россией подстрекали Швецию и французы, желавшие ослабить союзницу Австрии. В

[113/114]

июне 1741 г. Швеция объявила России войну. Единственная серьезная битва закончилась победой русских войск, которыми командовал фельдмаршал Ласси.

Дочь Петра Великого

Равнодушие Анны Леопольдовны к государственным делам, непрекращавшиеся раздоры между ее министрами, обилие немцев вокруг трона, ничуть не уменьшившееся после свержения Бирона, наконец, выраженное правительницей желание короноваться возбуждали сомнения в прочности режима. Три обстоятельства питали это чувство. Прежде всего имелась традиция путчей: Анна Леопольдовна была третьей государыней, пришедшей на трон с помощью гвардии. Вторым важным обстоятельством было наличие наследницы — младшей дочери Петра Елизаветы. Наконец, третьим обстоятельством был живой интерес европейских держав, искавших, каждая для себя, поддержки России. XVIII век знал войны за испанское, за польское, австрийское наследства. Франция, Австрия, Пруссия, Швеция были не против организации войны за русское наследство. Одной из официальных целей войны против России, объявленной Швецией, была поддержка — совершенно непрошенная — «законной наследницы» Елизаветы.

Русские историки единодушно отмечают нарастание антинемецких чувств в обществе и перенесение национальных чувств на дочь Петра Великого. Они верно зарегистрировали настроения в России эпохи трех государынь, подтверждая одновременно иррациональность национальных чувств. Елизавета Петровна была дочерью Петра, родившейся за три года до венчания родителей, что было предлогом для отстранения ее от трона. Русскость императора сомнений не вызывает, но мать Елизаветы Марта Скавронская, принявшая после перехода в православие имя Екатерины, не была русской. Отцом Анны Леопольдовны был немец, герцог Мекленбургско-Шверинский Карл-Леопольд, а матерью дочь брата Петри — Екатерина Ивановна. Кто из них более русский: Анна или Елизавета? Кто главнее при определении происхождения — мать или

[114/115]

отец? Окончательного ответа на эти вопросы нет. Зато имеются чувства, которые превратили Елизавету Петровну в символ России, в лидера борьбы с иноземцами.

Рассказывая о перевороте 25 ноября 1741 г., возведшего на престол дочь Петра Великого, В. Ключевский пишет: «Этот переворот сопровождался бурными патриотическими выходками, неистовым проявлением национального чувства, оскорбленного господством иноземцев: врывались в дома, где жили немцы, и порядочно помяли даже канцлера Остермана и самого фельдмаршала Миниха»³². Патриоты не могли знать в то время, что переворот против «немцев» подготовлен был «немцами», если обозначить этим словом иноземцев.

Современники оставили чрезвычайно лестные портреты Елизаветы. Жена английского посланника, часто видевшая великую княгиню, писала о чудесных каштановых волосах, выразительных голубых глазах, здоровых зубах, очаровательных устах. Высокая, стройная, в отца энергичная, Елизавета любила веселиться и посвящала веселью все годы, проведенные вдали от двора. Ее ближайшим советником был немец из Ганновера Лесток, врач, приехавший в Россию при Петре, отданный Екатериной I на службу дочери Елизавете.

Личный хирург Елизаветы убеждал ее предъявить свои права на престол в ночь смерти Петра II, обратившись за помощью к гвардейцам. Елизавета отказалась. Через десять лет положение переменилось. Надежды на то, что господство «немцев» после смерти Анны Ивановны кончится, — не оправдались. Правительство Анны Леопольдовны казалось шатким. Главное же, в Петербурге действовала «французская партия», возглавляемая послом Франции маркизом де ля Шетарди. Петр I, в бытность в Париже, предложил заключить брак между наследником французского престола будущим Людовиком XV и Елизаветой. Брак не состоялся, но Елизавета интересовалась Францией, хорошо знала французский язык и казалась склонной понять французские интересы.

Во «французскую партию», кроме Шетарди, входит шведский посол барон Нолькен, рассчитывавший, что Елизавета, вступив на престол, согласится на уступку территорий, завоеванных Петром I. Координатором деятельности «французов», прежде всего распределителем денег, передаваемых ему послами, был лейб-медик Лесток. Весь Петербург знал о готовящемся заговоре, в который никак не хотела поверить только Анна Леопольдовна. На 9 декабря 1741 г., в день именин, она назначила свою коронацию. В ночь с 8 на 9, побуждаемая Лестоком, взявшим на себя организацию переворота,

³² Там же. С. 399-400.

[115/116]

Елизавета явилась в Преображенский полк, напомнила гренадерам, чья она дочь и получила их полную поддержку. Заговорщики арестовали Миниха, Остермана, Левенвольда, канцлера Головкина. К фельдмаршалу Ласси Елизавета отправила посланца с вопросом: к какой партии вы принадлежите? «К ныне царствующей», — ответил старый полководец, не зная точно, кто же именно царствует Мудрый ответ, модель осторожности, спас его. Миних и Остерман, лояльно служившие свергнутой правительнице, были осуждены на жестокую кару: Остермана — колесовать, Миниха — четвертовать. На эшафоте было зачитано помилование. Государыня заменила смертную казнь ссылкой в Сибирь. Были не только наказания — восшествие на престол новой императрицы сопровождалось многочисленными помилованиями жертв предшествующих правителей. Меньшикова, Петра II, двух Анн.

Начинается двадцатилетнее царствование Елизаветы. Историки дают различную оценку деятельности императрицы. Н. Карамзин в 1811 г. пишет без снисхождения: «Лекарь француз³³ и несколько пьяных гренадеров возвели дочь Петрову на престол величайшей империи в мире с восклицаниями: «Гибель иноземцам! Честь россиянам», — и подводит суровый итог: «...царствование Елизаветы не прославилось никакими блестящими деяниями ума государственного»³⁴. Сто лет спустя В. Ключевский, который мог быть очень язвительным в своих оценках, считал: «Царствование Елизаветы было не без славы, даже не без пользы»³⁵. Карамзин пишет о Елизавете: «праздная, сластолюбивая». Ключевский находит, что императрица была «умная и добрая, но беспорядочная и своенравная русская барыня XVIII в.», добавляя: «...по русскому обычаю многие бранили ее при жизни и тоже по русскому обычаю все оплакали после смерти»³⁶.

Все историки пишут о любви дочери Петра к веселью, танцам, маскарадам. Ключевский считает даже, что «с правления царевны Софии никогда на Руси не жилось так легко и ни одно царствование до 1762 г. не оставляло по себе такого приятного воспоминания»³⁷.

«Легкость жизни», «приятные воспоминания», о которых говорит историк, относятся исключительно к жизни при дворе и касаются чрезвычайно узкого круга шляхетства. Поэт А.К. Толстой

³³ «Французом» Н. Карамзин называет лейб-врача Елизаветы — Лестока.

³⁴ Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России в ее политических и гражданских отношениях. М., 1991. С. 39, 40.

³⁵ Ключевский В. Указ. соч. Т. 4. С. 450.

³⁶ Там же. С. 434.

³⁷ Там же. С. 398.

[116/117]

(1817—1875) в иронической поэме «История государства Российского» сжато выразил главное противоречие эпохи: «Веселая царица была Елисавета: поет и веселится, порядка только нет». Впрочем, рефрен: «порядка только нет» касается русской истории в целом, как ее видит поэт. Раскол между двором и тонким слоем просвещенных дворян, который начал возникать при Петре и продолжал расти несмотря на трудности, был особенно заметен при Елизавете именно благодаря ее веселию, безудержному поиску наслаждений.

«Горючий материал негодования, обильно копившийся 10 лет», — как выражается Ключевский, говоря о недовольстве властью иноземцев, окружавших Анну, вспыхнул переворотом, приведшим на трон «истинно русскую» дочь Петра Великого. Ее главным советником на первых порах (до 1748 г.) оставался Лесток, получивший в награду титул графа, заметную роль начал играть французский посол маркиз де ля Шетарди. Но главным фаворитом императрицы был Алексей Разумовский («малороссийский певчий», как пренебрежительно говорит о нем Карамзин), ставший в 1742 г. ее мужем. Тайный брак с императрицей принес красавцу, обладавшему чудесным голосом, графский титул, звание генерал-фельдмаршала, колоссальное богатство. Граф Разумовский в государственные дела не вмешивался, но его влияние было очень велико в области церковного управления. 19-летний брат мужа Елизаветы Кирилл Разумовский был назначен президентом Академии, а затем — гетманом Малороссии. В 1747 г. «вошел в случай», как выражались в эпоху императриц, стал фаворитом Елизаветы Иван Шувалов, принадлежавший — в отличие от выходца из народа Алексея Разумовского — к родовитому дворянству. Вместе с фаворитом поднялась к трону большая семья Шуваловых, активно влиявшая на государственную политику. Петр Шувалов постепенно прибрал к рукам внутренние дела, его брат Александр возглавил Тайную канцелярию. Александр Шувалов, «оставивший по себе самую ненавистную память», как пишет биографа Елизаветы, превзошел своей жестокостью страшного предшественника генерала Ушакова и воспитал в своей канцелярии очередного начальника Тайной канцелярии еще более ненавистного Степана Шешковского.

Одним из первых государственных актов Елизаветы было «восстановление порядка государственного управления», нарушенного, по мнению императрицы, после смерти Петра I. Дочь Петра Великого ликвидировала «изобретенный происками некоторых лиц» верховный тайный совет, «сочиненный кабинет министров», и передала всю власть Сенату. Ни до, ни после Сенат такой силы не имел. Ему была передана законодательная власть. По требованию Елизаветы Сенат пересмотрел все указы, принятые после 1725

[117/118]

г. и отменил те, которые были сочтены противными государственной пользе. Сенат получил и высшую судебную власть: без его утверждения никто не мог быть приговорен к смерти по обвинению в политическом преступлении (им могло быть, например, оскорбление Разумовских).

Исчезновение кабинета министров ликвидировало инстанцию, которая соединяла Сенат и императрицу. Связь стала прямой и непосредственной: Елизавета — Сенат. Такая система власти могла существовать только в теории. На практике Елизавету всегда окружали близкие люди, которые имели постоянный доступ к ней, а в связи с этим оказывали влияние на политику. По мере того, как императрица теряла интерес к государственным делам (в первые годы царствования она регулярно посещала Сенат), власть близких ей людей возрастала.

Польский историк Владислав Конопчинский написал книгу, озаглавленную «Когда нами управляли женщины». На польском троне всегда восседали только мужчины, но их жены и (или) любовницы оказывали серьезное, нередко решающее влияние на государственные дела. В России в XVIII в. пять женщин правили государством: их фавориты оказывали на них и на государственные дела значительное влияние. Фридрих II сжато, но выразительно, представил ситуацию: «В Польше разум попал в зависимость от женщин, они интригуют и все решают, а в это время их мужья пьянствуют». В этом наблюдении выражена, может быть, присущая прусскому королю нелюбовь к женскому полу. (Пили в России, в том числе и при дворе, не меньше, чем в Польше). В результате Польша в конце XVIII в. переживает первый раздел, Россия выходит в первый ряд европейских держав. Историкам предстоит еще разобраться в значении прямой и косвенной власти женщин и мужчин. Выяснить, какое влияние оказывает, — если оказывает — пол на характер государственной власти.

Легитимность Елизаветы Петровны, дочери великого императора не могла, казалось, вызывать сомнений. Легкая тень омрачала, однако, престол Елизаветы. Накануне смерти Анна Ивановна, в полном согласии с русским законом о престолонаследии, объявила наследником короны сына Анны Леопольдовны — Ивана. После смерти Анны Ивановны Иван (род. 12 августа 1740) был провозглашен императором. Сын герцога Брауншвейгского Антона-Ульриха, Иван — по матери — был правнуком брата Петра Ивана, что давало ему права на престол. В первом, коротком, манифесте о вступлении на престол Елизаветы (25 ноября 1741) об Иване Антоновиче не говорится ни слова. Во втором манифесте — три дня спустя — категорически утверждается право Елизаветы на трон, который, якобы, полагался ей после смерти Петра II.

[118/119]

Хрупкость закона о престолонаследии, дававшего право государю назначать себе преемника, открывала путь интригам, заговорам, самозванцам. Елизавета приняла меры для устранения опасности ее трону, казавшиеся серьезными. Анна Леопольдовна с семьей (Брауншвейгская семья, как их называли) была заключена в Холмогорске до смерти свергнутой правительницы в 1746 г. 16-летний Иван Антонович был перевезен в Шлиссельбургскую крепость и содержался там под обозначением «известный арестант» до убийства стражником в 1764 г. во время безумной попытки освобождения. Не ограничившись заключением Брауншвейгской семьи, императрица выбрала себе наследника, «чтобы успокоить умы», как писал современник. Естественный выбор Елизаветы пал на сына покойной любимой сестры Анны Петровны и герцога Голштинского Карла-Ульриха. По воле династических союзов наследника русского престола приходилось выбирать либо в Брауншвейгской, либо в Голштинской семье.

Вызнанный ко двору Елизаветы 14-летний Карл-Ульрих перешел в православие и был наречен великим князем Петром Федоровичем. Наследник был внуком Петра I, но по отцовской линии он был родственником Карла XII. Будущий император Петр III не скрывал, что ему дорог только знаменитый шведский предок. Очень быстро была найдена и невеста для наследника — принцесса София-Августа-Фредерика Ангальт-Цербстская. Ее рекомендовал прусский король Фридрих II, в армии которого служил отец принцессы, владелец одного из бесчисленных малюсеньких немецких княжеств. Кандидатуру поддержал влиятельный Лесток. Приехав в Россию, принцесса перешла в православие и получила имя Екатерины.

Свадьба наследника престола состоялась в 1745 г. Голштинская ветвь дома Романовых одержала победу над Брауншвейгской.

Первые годы царствования Елизаветы прошли в поисках заговоров. Елизавета опасалась происков сторонников Брауншвейгской семьи, несмотря на то, что их число было ничтожно малым. Враждебные партии, возникшие среди близких к императрице придворных, интриговали, поощряли чувство страха и опасности. Активно участвовали в интригах иностранные дипломаты, пытавшиеся влиять на внешнюю политику России. Лесток, желая нанести удар вице-канцлеру Алексею Бестужеву-Рюмину, выдумал заговор, который вошел в историю как «дело Лопухиной».

Жертвой интриги пала семья знаменитой красавицы Натальи Лопухиной, о которой говорили, что в молодости она затмевала будущую императрицу. Обвиненные в разговорах, содержавших надежду на возвращение Брауншвейгов, Лопухина, ее муж и сын были приговорены к колесованию, но Елизавета решила отменить

[119/120]

смертную казнь, поэтому наказание ограничилось тем, что у осужденных были вырезаны языки, их били кнутом и сослали.

Историк, исследовавший быт и нравы русского дворянства в первой половине XVIII в., писал: «Вся социальная структура государства, сверху донизу, отмечена клеймом крепостного права. Все социальные классы были порабощены». В результате, по его словам, императорские дворы Анны или Елизаветы, подражавшие европейским образцам, поражавшие иностранцев роскошью и блеском, были в действительности не чем иным, как обширным крепостным поместьем³⁸. Свидетельства современников позволяют составить представление о жизни русского высшего общества. Голштинец Берхгольц, побывавший в Париже и Берлине, находил, что петербургские придворные дамы послепетровской эпохи не уступают ни француженкам, ни немкам в светских манерах, умении одеваться, краситься, причесываться. При Елизавете, когда Франция, французский язык и манеры приходят на место ненавистных немцев, великолепие костюмов, причесок, драгоценностей, украшавших как женщин, так и мужчин, стало еще ярче. Елизавета регулярно устраивала маскарады, на которые женщины обязаны были являться в мужском платье, а мужчины — в женском. Уже Петр I не хотел удовлетворяться «простой» домашней водкой, но требовал голландской анисовой или «гданской». Из-за границы начали выписывать «венгерское», потом «бургонское», наконец «шампанское». Прогрессировала и кухня: кабинет-министр Елизаветы Черкасов первым угостил своих друзей виноградом, граф Петр Шувалов поразил гостей ананасами и бананами. В записках Екатерины II отражен, как в зеркале, двор Елизаветы, увиденный глазами молоденькой немецкой принцессы, не подозревавшей о великолепии петербургской жизни.

«Золоченая нищета» — назвал время царствования Елизаветы Василий Ключевский. Историк имел в виду не только то, что императрица всегда нуждалась в деньгах, хотя забирала себе значительную часть доходов на личные расходы, но и то, что в нищете жило государство, которое не переставало увеличивать налоговый гнет, эксплуатируя основное богатство страны — податное население. Это хорошо понимал граф Петр Шувалов, руководитель внутренней политики, инициатор важнейших мер по увеличению доходов страны, писавший, что «главная государственная сила состоит в народе, положенном в подушный оклад». Подати не платило дворянство и духовенство, число городских жителей, плативших подать, не превышало 3% населения, крестьяне составляли 96%

³⁸ Богуславский М.М. Быт и нравы русского дворянства в первой половине XVIII в. М., 1904. С. 37—38.

[120/121]

населения. В конце царствования Елизаветы помещичьи крепостные составляли 46% сельского населения. Остальные крестьяне принадлежали казне — государству.

Основной источник прямого налога — крепостное крестьянство. Ответственность за уплату крепостным подати была возложена на помещика. Озабоченное потребностями в доходах правительство увеличивает власть помещиков над крестьянами, положение которых не перестает ухудшаться. Крестьяне отвечают на усиление гнета традиционным бегством. Владимир Вейдле, размышляя о русской культуре и русском характере, замечает особое, «отличное от западного понимание свободы, не как права строить свое и утверждать свое, а как право уйти, ничего не утверждая и ничего не строя»³⁹. Крестьяне убегают поодиночке, семьями, целыми деревнями. Бегство приняло такие размеры, что Сенат принимает решение организовать ревизию (перепись населения), требуя также, чтобы все беглые явились к своим законным владельцам не позже 1 июня 1744 г. Ревизия засвидетельствовала значительное уменьшение податного населения, но также показала, что, как подсчитал Ключевский, каждые 100 плательщиков подати должны были содержать 15 человек, не плативших налогов. Подчеркивая тяжесть податного пресса при Елизавете, Ключевский указывает, что 127 лет спустя, т.е. во второй половине XIX в., после освобождения крестьян, положение резко улучшилось. Историк приводит красноречивые данные. На сто налогоплательщиков мужского пола приходилось неподатных лиц обоего пола⁴⁰:

Бегство было давним, наиболее распространенным способом выражения недовольства положения. Не менее давним было и прямое сопротивление помещикам и властям. Бунты вспыхивают в Разных районах и легко подавляются местными властями, хотя время от времени воеводы и губернаторы вынуждены обращаться за военной помощью. Беглые крестьяне собираются в разбойничьи шайки, которые безнаказанно гуляют вдоль трех главных рек: Волги, Оки, Камы, они грабят и жгут помещиков и купцов в центральных районах страны, на больших дорогах близ Москвы, в Муромских лесах,

³⁹ Вейдле В. Задачи России. С. 76.

⁴⁰ Ключевский В. Указ. соч. Т. 4. С. 443.

[121/122]

в Сибири. Полицейские донесения отмечали связь между крестьянскими бунтами и разбойниками.

Пройдет всего несколько десятилетий, и небольшие очаги крестьянского недовольства вспыхнут крестьянской войной. Недовольство нарастало неумолимо по мере безудержной трансформации крепостного права в систему полного порабощения крестьян.

Прежде всего, шло непрерывное увеличение числа крепостных Василий Ключевский называет этот процесс «очисткой русского общества» или «расхищением общества высшим классом»⁴¹. При каждой очередной ревизии (переписи) в крепостное состояние попадали все те, кто не принадлежал к основным классам общества, бродяги, сироты, незаконнорожденные, пленные инородцы, заштатные церковнослужители, солдатские дети и т.д. Не было закона, превращавшего крепостных крестьян в рабов. Крепостной крестьянин был обязан платить подать и содержать помещика, хозяина земли, на которой крестьянин жил. Отсутствие ясной регламентации отношений между ними привели к тому, что постепенно помещик, землевладелец, не довольствуясь получением части крестьянского труда, превратил крепостного в свою полную собственность, переводя с места на место, продавая, меняя, завещая. Помещик имел право судить и наказывать крестьянина, но его юрисдикция ограничивалась первоначально только крестьянскими делами. Постепенно судебные права помещиков расширялись. В 1760 г. указом Елизаветы помещики получили право ссылать своих крестьян в Сибирь «за предерзостные поступки». Впрочем, указ отмечал, что такая ссылка имеет и «государственный интерес, так как в Сибири состоят к поселению и хлебопашеству удобные места». Жена по церковным законам следовала за мужем, но детей помещик мог оставить у себя. За высланного помещик получал рекрутскую квитанцию, т.е. освобождался от поставки солдата в армию.

Закона о превращении крепостных в рабов не было, но поведение государей и государынь, щедро даривших крепостных своим любимцам, создавало убедительный прецедент. Князь Меньшиков получил в подарок и в награду 100 тысяч крепостных душ. Примерно столько же получил от Елизаветы Кирилл Разумовский, брат Алексея, морганатического мужа императрицы.

Неясность законодательства, пробелы в нем, привели к тому, что существовало два крепостных права: законное и практическое. Первое требовало от крестьянина уплаты налога государству и части труда помещику, второе делало его рабом. Когда Екатерина II узаконит второе состояние, — исчезнет иллюзия и вспыхнет крестьянская война.

⁴¹ Там же. Т. 5. С. 81, 82.

[122/123]

Петр Шувалов, констатируя сокращение дохода от «основной государственной силы», вызванное сопротивлением крепостного крестьянства, искал новые источники пополнения государственной кассы. Деятель петровского типа, не боявшийся нововведений, граф Шувалов занял бы более достойное место в русских анналах, если бы он был менее жаден на деньги. Он использовал хорошо знакомые источники доходов — налог на соль и на вино. В 1747 г. началась добыча соли на озере Эльтон, расположенном неподалеку от Волги. Эльтонское месторождение было значительно ближе к центру России, чем зауральские, принадлежавшие Строгановым. К тому же эльтонская соль была лучше по вкусу. Тем не менее, цена на соль постоянно увеличивалась: память о соляных бунтах XVII в. как бы изгладилась. Василий Ключевский подсчитал, что при Елизавете соль стоила в 6 раз дороже, чем в начале XX в. Высокие цены на вино, менее нужного, чем соль, но для любителей спиртного совершенно необходимого, не отталкивали пьющих, давая казне доход. Термин «вино» обозначал, как всегда, водку, которую гнали чаще всего из зерна, что позволяло говорить о хлебном вине.

По предложению Шувалова стали чеканить медную монету вдвое легче бывшей в обращении, что дало государству значительную прибыль. Выгода для населения, объяснял автор проекта, заключалась в том, что новую монету легче возить.

Важнейшей реформой Шувалова была отмена внутренних таможенных пошлин (указ от 20 декабря 1753 г.). Историки царствования Елизаветы отмечают огромное значение этого акта для развития общероссийского рынка. Торговля резко активизируется, как внутренняя, так и внешняя. Иностранцам запрещается розничная торговля в России, но внешняя находится почти исключительно в иностранных руках. Только евреям было запрещено торговать на ярмарках — по личному решению императрицы, которая заявила, что не желает выгод от врагов Христовых.

Важное значение для оживления торговли было учреждение в 1754 г.— снова по инициативе Петра Шувалова — банков: Дворянского и Купеческого.

[123/124]

Новые земли

Постоянным, неизменным фактором русской истории, несмотря на временные неудачи, потери, отступления, было расширение государственной территории. Данные, приведенные Александром Кизеветтером в конце XIX в., иллюстрируют этот феномен. Накануне воцарения Петра I территория России составляла 256126 кв. миль. После смерти Петра: 275571 кв. м. После смерти Анны: 290802 кв. м. После смерти Елизаветы: 294497 кв. миль⁴².

Ни характер государя или государыни, ни советники, окружавшие трон, не оказывали влияния на процесс: он всегда шел в одну сторону: расширения территории, приобретения новых земель.

Петр I разделил империю на восемь военно-административных округов, получивших название губерний. Губернии делились на провинции, которыми правили воеводы. В год вступления Елизаветы на престол Россия насчитывала десять губерний. В 1749 г. были учреждены две новые. Финляндская включила земли, завоеванные у Швеции во время войны, закончившиеся миром в Або в 1743 г. В Оренбургскую губернию вошли провинции Исетская, Уфимская и Зауральская — земли, населенные многочисленными народами — татарами, мещеряками, башкирами, чувашами, черемисами, мордвой. Общим для всех этих народов был ислам.

Главными очагами волнений на окраинах империи были Малороссия и Башкирия — основная часть Оренбургской губернии.

Политика Петра I в последние годы его правления по отношению к Малороссии была ясно изложена в указе 1723 г., изданном в ответ на просьбы старшины о разрешении выбрать гетмана: с 1722 г. управление Украиной находилось в руках малороссийской коллегии. Указ отвергал просьбу, аргументируя тем, что, «как всем известно, что со времен первого гетмана Богдана Хмельницкого, даже до Скоропадского, все гетманы явились изменниками, и какое бедствие терпело от того наше государство, особливо Малая Россия, как еще свежая память есть о Мазепе...».

⁴² Кизеветтер А. Россия// Энциклопедический словарь/ Брокгауз и Эфрон. СПб., 1899. Т. 23. С. 473.

[124/125]

Указ не отвергал самой идеи выбора гетмана, но откладывал их до того времени, когда будет найден «верный человек».

Политика по отношению к Малороссии изменилась после вступления на трон Петра II. Малороссийские дела были переданы из Сената в иностранную коллегию. Это значило, что Малороссия рассматривалась как особая провинция империи. В 1728 г. было разрешено избрать гетмана и старшину, но при условии, что гетманом будет избран миргородский полковник Даниил Апостол. Две особенности отличали Малороссию: во-первых, самоуправление — казаки выбирали свою старшину, во-вторых — отсутствие крепостного права: крестьяне могли переходить от помещика к помещику. Особый статус Малороссии выражался и в том, что великороссы не могли приобретать землю на Украине.

После смерти гетмана Апостола в 1734 г. петербургское правительство вводит временное управление, которое сохраняет особое положение Малороссии. В 1750 г. Малороссия избирает гетмана — никто еще не знает, что он будет последним. Кандидата наметила Елизавета: гетманом стал брат мужа императрицы Кирилл Разумовский. Он был одновременно братом фаворита (сплетники говорили, что любвеобильная Елизавета и его дарила своим вниманием) и уроженцем Малороссии. Кирилла Разумовского сопровождал Григорий Теплов, определявший политику гетмана. Взгляды Г. Теплова были изложены в записке, подготовленной для Елизаветы. Автор записки доказывал, что народ Малороссии был с древнейших времен народом русским, а все непорядки, имеющие здесь место, связаны с особыми правами, которые население получило от русских царей, настаивая на них под влиянием поляков.

Источником основного конфликта в Малороссии были отношения между местной старшиной, стремившейся к порабощению крестьянства, имея перед глазами великорусский образец, и крестьянами, упорно сопротивлявшимися ограничению их свобод. Обе стороны — это можно назвать украинским парадоксом — искали помощи у петербургского правительства и его чиновников. В 1752 г. старшина обратилась к Разумовскому с «нижайшим подаянием», в котором просила о запрещении крестьянских переходов, как приносящих вред государству. Гетман не запретил переходов, но в универсале 1760 г. потребовал, чтобы крестьянин, покидающий помещика, оставлял все свое имущество. Историк Н. Василенко резюмирует положение: «Вообще управление Разумовского было тягостно для малороссиян. Он не знал больных мест своей родины и непосредственное заведование краем вверил той самой старшине, которую в стремлениях ее к окончательному порабощению народа

[125/126]

мог сдерживать только суровый надзор великороссийских чиновников»⁴³.

Трудно лучше сформулировать «украинский парадокс»: чиновники, присланные из Великороссии, где крестьянство целиком принадлежало помещикам, защищали малороссийских крестьян от порабощения малороссийской же старшиной, которая, в свою очередь, нуждалась в помощи петербургской администрации для борьбы с крестьянами.

Создание Оренбургской губернии, распространение Российской империи на восток, в бескрайние зауральские степи, было ответом на волнение башкир — наиболее многочисленной этнической группы региона (более 100 тыс. человек). Жестокое подавление восстания 1735—1740 гг. не успокоило башкир. Вспышки недовольства превратились в восстание, когда в 1755 г. появился лидер: татарин из семьи, поселившейся в Башкирии, мулла Абдулла Мягалдин, которого русские звали Батырша (уменьшительное от батыр — богатырь). В числе важных причин недовольства были насильственные методы обращения населения в православие. Николай Костомаров писал: «Давнее стремление распространить христианство делалось таким неумелым и притом таким нехристианским способом, что возбудило повсюду ненависть к русским»⁴⁴. Фанатичный мусульманин Батырша призвал к «джихаду»; в манифесте-программе он призывал «изгнать неверных из нашей страны, убивать их...» Правоверных мусульман он звал проливать кровь христиан, грабить их имущество, обращать их в рабство...

На призыв Батырши отозвались только башкиры, жившие по верхнему течению Яика, но, тем не менее, они представляли серьезную опасность для немногочисленных русских войск, находившихся в распоряжении оренбургского губернатора Неплюева. На жестокие репрессии восставшие отвечали жестокими убийствами всех русских, которые попадали им в руки. Губернатор прибег к извечному имперскому методу: вооружил враждебные башкирам племена, кочевавшие в киргизских степях. Киргиз-кайсаки начали уничтожение башкир, которые бежали от русских преследований. Объявленная губернатором Неплюевым амнистия окончательно погасила восстание. Абдулла Мягдалдин был выдан своим единоверцев, отправлен в Петербург, заключен в Шлиссельбургскую крепость и убит «при попытке к бегству».

Важным обстоятельством, способствовавшим сравнительно легкой победе войск губернатора Неплюева, была предусмотрительность

⁴³ Василенко Н. История Малороссии// Энциклопедический словарь/ Брокгауз и Эфрон. СПб., 1900. Т. 28. С. 507.

⁴⁴ Н. Костомаров, там же, с. 207

[126/127]

русской администрации, строившей в зауральских степях заводы, как крепости. Они были опорными пунктами борьбы с восставшими.

Недовольство русской администрацией выражали народы, жившие на далеком северо-востоке: чукчи и коряки. Строительство города-крепости Охотска, откуда можно было контролировать часть тихоокеанского побережья, вызвало бунт. Засевшие в деревянном остроге коряки предпочли сжечь себя, нежели сдаться русским.

Дух времени

В «Хронологии», приложенной к статье «Россия», опубликованной в 1899 г. в Энциклопедическом словаре, из 20-летнего царствования Елизаветы выбрано 10 дат: пять отмечают военные действия, кроме того, зарегистрированы гетманство Разумовского (1750— 1764), основание первого в России банка (1754) и три события, знаменовавшие новое время: основание московского университета (1755), основание публичного театра в Петербурге (1756), основание академии художеств (1757). Заключая биографию Елизаветы, Николай Костомаров отмечает «два важных дела этого царствования в области внутреннего управления: распространение просвещения... и уничтожение внутренних таможен».

«Распространение просвещения», о котором говорит историк, было строительством новой культуры. Россия обладала культурой с Древнейших времен: ею был создан очень богатый, разнообразный фольклор. Владимир Вейдле предложил назвать его горизонтальной культурой. Автор «Задач России», подчеркивая, что «богатством Русского фольклора нельзя не восхищаться», констатировал.

[127/128]

«Горизонтальная культура вертикальной ни при каких условиях не может заменить»⁴⁵.

Необходимость новой культуры, вертикальной, можно объяснять тем, что самый лучший лубок несравним с рублевской иконой, а былина об Илье Муромце — не «Божественная комедия», и даже не «Песня о Роланде»⁴⁶, но этого недостаточно. Петр I начал внедрять новую культуру в чисто практических целях — она была ему нужна для укрепления государственной мощи. Утилитарно-технический характер петровских заимствований вынуждал менять образ жизни, поведение. Горизонтальная культура имела своим фундаментом религиозное мировоззрение, вертикальная была светской.

В 1719 г. Иван Посошков (1652—1726), родившийся в семье ремесленников-ювелиров, автор книги «О скудости и богатстве» (1724), первом русском экономическом сочинении, купец и промышленник, изложил в «Завещании отеческом» правила добродетельной жизни, целью которой является спасение души. В 1733 г Василий Татищев, государственный чиновник, автор первой русской истории, пишет «Разговор двух приятелей о пользе наук и училищ». Он защищает «светское житие». Можно считать случайностью, что Иван Посошков, пользовавшийся благосклонностью Петра I, умер в 1726 г., через год после смерти императора, в Петропавловской крепости, а Василий Татищев, начавший карьеру при Петре, был отправлен в ссылку Елизаветой.

Защитники двух культур и двух образов жизни не полемизируют между собой, не только потому, что они не читали друг друга, но и потому, что обращались к разному читателю. В этом значение противопоставления двух авторов и двух взглядов. Оно демонстрирует социально-политический характер столкновения горизонтальной и вертикальной культур.

Иван Посошков ставит своего сына поочередно в различное социальное положение и преподает необходимые в каждом случае советы. Сын может стать купцом, крестьянином, работником, нищим, причетником, попом, может даже стать патриархом, попасть в приказные, стать судьей, поступить в солдаты и дослужиться до офицерского чина. Он не может только стать дворянином и помещиком. Василий Татищев обращается к шляхетству. Посошков признает лишь одну науку: «Как жить душеполезно», чтобы достигнуть вечного спасения. Татищев в основу своих взглядов ставит убеждение, что закон естественный один для всех. Решающими

⁴⁵ Вейдле В. Указ. соч. С. 78.

⁴⁶ Там же. С. 78.

[128/129]

моментами в истории человечества он считает, помимо пришествия Христа, изобретение письма и изобретение книгопечатания.

Расходясь во взглядах на смысл жизни, авторы диаметрально противоположны в своих советах относительно отношения к другим верам. Иван Посошков, признавшийся, что не был в молодости чужд «недугу раскольничьей болезни», и понимавший силу влияния раскола на умы, предлагал «истребить без промедления» плевелы, чтобы они и «остатков доброй пшеницы не подавили». Исходя из того, что раскольников «никогда добром не научить» и «наукой с ними и в двадцать лет нельзя сделать столько добра, сколько за один год жестокостью», он предложил тщательно искать раскольников, а по обнаружении отправлять на костер⁴⁷. Василий Татищев резко осуждает «Никона и его наследников», которые «над безумными раскольниками свирепость свою исполняя, многие тысячи пожгли и порубили или из государства выгнали»⁴⁸.

Спор о культурах, спор — конфликт между культурами имел сюжетом отношение к жизни, образ жизни. Он имел важнейшее значение для определения характера государства и его целей. Горизонтальная культура носила оборонительно-национальный характер, вертикальная культура была атрибутом империи, включавшей разные народы и культуры. Распространение просвещения было вызвано, в частности, расширением границ российской империи.

Национальная или имперская, народная или дворянская культура становится знаком различия, ведет к разрыву. Конфликтный характер, постоянная борьба двух культур нашли свое выражение в признании латыни языком преподавания в Академии наук. Латынь была средством общения между иностранными преподавателями и русскими студентами, позволяла выйти в мир европейской культуры и науки. Но это был язык католический, враждебный.

Владимир Вейдле нашел удачный образ, выражающий отношения между двумя культурами: «Россия всегда была похожа на огромную ватрушку из отличного теста, которую скаредная хозяйка едва прикрыла тонким слоем творога»⁴⁹. Освальд Шпенглер видит Русскую культуру как пример исторического псевдоморфоза. Немецкий философ берет термин из минералогии: в слой камня вкраплены минералы, они постепенно вымываются, пустоты заполняются вулканической лавой, которая кристаллизуется. Новые Кристаллы заполняют старую форму, их внутренняя структура противоречит внешней. Это — псевдоморфоз. Основание Петербурга, считает Шпенглер, «влившего примитивную русскую душу в чужую

⁴⁷ Цит. по: Милюков П. Указ. соч. Ч. 3. С. 199.

⁴⁸ Цит. по: Там же. С. 211.

⁴⁹ Вейдле В. Указ. соч. С. 80-81.

[129/130]

форму высокого барокко, потом просвещения», было примером исторического псевдоморфоза.

На переломе старого и нового появляется Михаил Ломоносов, «истинный основатель новой русской литературы и новой русской культуры... отец новой русской цивилизации», как называет его историк литературы. Он добавляет: «У Ломоносова было две страсти, патриотизм и любовь к науке»⁵⁰, — завершая портрет первого великого русского ученого. Если бы Ломоносова не было, его невозможно было бы придумать: так великолепно символизирует он обе русские культуры, их взаимоотношения. Сын рыбака, родившийся в Холмогорах, на берегу Белого моря, Михаил Ломоносов (1711— 1765), рано научившийся славянской грамоте, уходит пешком (как гласит легенда) в Москву зимой 1731 г., поступает в греко-латино-славянскую Академию. Учится, не получая помощи из дома. В 1736 г. в числе 12 лучших студентов командируется в Германию, где в Марбурге у знаменитого Христиана Вольфа изучает философию, физику и химию, а затем учится горному делу. Из Германии в 1739 г. он присылает в Петербург «Оду на победу над турками и татарами и на взятие Хотина». Содержанием оды было восхваление замечательной победы русского воинства и прославление императрицы Анны. Ода не заслуживала бы особого внимания, если бы не была первым русским стихотворением, написанным по законам нового стихосложения, ставшего классическим.

Выдающийся ученый, проявлявший интерес к многочисленным наукам, поэт, автор первой русской грамматики, историк, Михаил Ломоносов был страстным патриотом. Прожив несколько лет в Германии, получив там образование, женившись на немке, Ломоносов вернулся на родину борцом с «немецким засилием» в Академии наук, с немецким влиянием в только рождавшейся русской науке и культуре. Немногочисленные русские ученые, работавшие в Академии наук, имели основания быть недовольными обилием иностранцев в единственном научном учреждении России. Раздражало то, что среди чужеземцев, принятых на службу в Академию, было немало невежд, считавших свое иностранное происхождение лучшим из дипломов. Еще живое возмущение недавним всесилием «немецких» фаворитов двух Анн дополнительно питало патриотизм Михаила Ломоносова.

Национализм как доктрина был изобретен в Европе в начале XIX в. XVIII век, в особенности в Германии, хорошо знает понятие — отечество. Ломоносов несомненно был знаком с новыми идеями. В 1772 г. Гете рецензирует книгу «О любви к отечеству». В

⁵⁰ Мирский Д. С. История русской литературы с древнейших времен до 1925 г. Лондон, 1922. С. 75-76.

[130/131]

1779 г. Фридрих II пишет «Письма о любви к отечеству». И в России уходит в прошлое представление о том, что только вера, религия определяют связь людей, говорящих на одном языке и живущих на определенной территории (в государстве).

Патриотизм, любовь к отечеству Михаила Ломоносова вырабатывается в борьбе с иностранцами, в противостоянии иноземцам. Он твердо убежден, что «может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов Российская земля рождать». Не менее твердо он был уверен, что необходимо защищать отечественную историю от посягательств чужеземцев. Русское прошлое представляется великому ученому такой же нерушимой ценностью, какой представлялась вера Аввакума. Беспощадно критиковал Ломоносов результаты многолетнего изучения Сибири Герхардом Фридрихом Миллером, исследования, сделанные Миллером в русской истории. Немецкое происхождение члена российской Академии наук было, по мнению Ломоносова, причиной того, что Миллер позволил себе написать, будто Ермак до похода в Сибирь разбойничал, что «Нестор ошибся». Особенно возмущался Ломоносов «норманнской теорией» Миллера, полагавшего, что первые русские князья были варягами. Не ограничиваясь научной критикой, русский ученый написал жалобу императрице Елизавете. В первом русском научном журнале его основатель — Герхард Фридрих Миллер — признал ошибочными свои взгляды на Нестора, объяснив их недостаточным знанием русского языка.

Новое содержание трудно укладывалось в прокрустово ложе старых форм. Значение первого великого русского ученого, сыгравшего важную роль в создании Московского университета (1755), выходило далеко за пределы борьбы с немецкими учеными в Академии наук. Но его борьба отражала дух времени, была составной частью набиравшего силу русского патриотизма. «Немецкая» наука была необходима, но наплыв немцев был опасен. В оде Елизавете, написанной по поводу победы над шведами в войне 1741—1742 гг., Ломоносов пишет: «Стокгольм... целуй Елисаветин меч», он хочет, чтобы «Россов целый свет страшился. Чрез нас предел наш стал широк на север, запад и восток»⁵¹, но не хочет принять неизбежность присутствия иностранцев в России. Патриотизм Михаила Ломоносова носит агрессивно-оборонительный характер, определяющий его роль движущей силы елизаветинского времени — эпохи распространения просвещения.

Развитие просвещения в елизаветинскую эпоху шло толчками, не имело ни плана, подобного тому, какой воодушевлял Петра, ни лихорадочной поспешности, свойственной деятельности первого

⁵¹ Ломоносов М.В. Стихотворения. Л., 1954. С. 89, 79.

[131/132]

императора. Распространение строго утилитарных знаний, которые Петр считал необходимым дать своим подданным, строителям задуманного им государства, пугало меньше, чем появившийся после его смерти интерес к знаниям, не имевшим прямого практического значения. Страхи были разного характера. Василий Татищев, утверждавший пользу «светских наук», возражал в частности тем, кто утверждал, что «в государстве чем народ простее, тем покорнее и к правлению способнее, а от бунтов и смятений безопаснее», а следовательно, науки распространять не полезно. Татищев указывал, что в России, как и в Турции, бунтовала безграмотная «подлость», что обучение наукам полезно для государства.

Первый русский научный центр — Академия наук — делился на три класса. Первый — астрономия и география, второй — физика, включавшая физику, химию, ботанику, геологию, третий — физико-математический, включавший машиностроение, архитектуру, земледелие.

Академия наук была одновременно университетом, готовящим специалистов: географы и астрономы учили прежде всего мореплавателей, способных описывать земли, открывать неизвестные страны и подчинять их российской державе; ученые, работавшие во втором классе, готовили знатоков рудного дела, геологов и ботаников, которые могут принести пользу государству, отыскивая новые минералы и растения; в третьем классе обучали будущих строителей каналов, инженеров и т.д.

Правительство рассматривало Академию наук прежде всего с утилитарной точки зрения. Московский университет, основанный в 1755 г. стараниями Ивана Шувалова, предназначался для наук, которые имели иной профиль, сегодня мы сказали бы — гуманитарный. Университет состоял из трех факультетов, юридического (право и политика), медицинского (анатомия, фармацевтика, натуральная история), философского (логика, метафизика, красноречие, история — универсальная и российская). Лекции читались по-латыни или по-русски — в зависимости от возможностей профессора. Студенты, представители всех сословий, кроме крепостных, принимались после сдачи вступительного экзамена. Дворянин мог обучать своего крепостного, но предварительно его освободив. Образование давали также сухопутный кадетский корпус и морская академия. Академия художеств, составлявшая первоначально часть Академии наук, превратилась в самостоятельное учреждение в 1757г.

В 1708 г. русский читатель получил первую светскую книгу, напечатанную «новоизобретенными амстердамскими литерами», т.е. гражданским шрифтом. Петр I, настоявший на введении нового шрифта, сам указывал, что печатать: указы и переводные учебники по фортификациии, артиллерии, инженерному делу, архитектуре и

[132/133]

т.д. Число читателей этой литературы было очень невелико. К тому же царь лично наблюдал, чтобы переводилось только дело, а не разговоры. Имелись трудности с переводчиками: «которые умели языки — художеств не имели, а которые умели художества, языку не имели». В результате случалось, что перевод был совершено непонятен. Любители светской литературы продолжали читать рукописные книги. Читатели духовной литературы пользовались книгами, печатавшимися в синодальной типографии, — это были церковно-служебные книги и буквари.

Положение изменилось к середине века. В 1748 г. Елизавета предлагает Академии «стараться переводить и печатать на русском языке книги гражданские различного содержания, в которых бы польза и забава соединены были с пристойным к светскому житию нравоучением». Академия «постаралась» и предложила всем желающим переводить книги с иностранных языков, обещая в виде гонорара по 100 экземпляров переведенной книги. На призыв откликнулись студенты гимназий и университетов. Издательская деятельность оживилась настолько, что пришлось открыть вторую типографию.

В петровскую эпоху появляется оригинальная русская беллетристика и поэзия. У истоков современной русской поэзии — сатиры князя Антиоха Кантемира (1709—1744), сына молдавского господаря, перешедшего на русскую службу, последние восемь лет жизни проведшего на посту посла в Париже, и сочинения Василия Тредьяковского (1703—1768), сына бедного священника, получившего образование за границей, — в Париже. По возвращении из столицы Франции Тредьяковский был назначен секретарем Академии. За ними пришел Михаил Ломоносов, сделавший значительный шаг вперед в развитии русского литературного языка.

Жанр, в котором работали первые русские поэты — сатира, ода, панегирик, исключал — в значительной степени — лирику, которая стала важнейшим элементом прозы. В конце XVII в. значительную популярность у русского читателя приобретает рыцарский роман, приходивший через Польшу. Все меньшую роль играет в этой литературе мораль, все большую — сложная интрига, в которой рыцарские похождения героя тесно переплетаются с романтическими приключениями. Павел Милюков, обычно не склонный к лирическим излияниям, резюмирует: «Введение любовного элемента было первым завоеванием, сделанным литературой у жизни, и первым приобретением, заимствованным жизнью у литературы»⁵². Герой первых русских оригинальных повестей, как правило, русский, отправленный учиться за границу. Матрос Василий или храбрый кавалер

⁵² Милюков П. Указ. соч. Ч. 2. С. 299.

[133/134]

Александр, приехав в чужую страну, влюбляется в прекрасную девицу, нередко в принцессу, страдает от любви, пишет любовные стихи. После многочисленных приключений он либо соединяется с предметом страсти, либо трагически погибает.

Книгопечатание открывает возможности создания широкого читательского круга, но появление читателей влияет на книгопечатание, ибо диктует вкусы. Андрей Болотов (1738—1833), небогатый дворянин, помещик и писатель, оставил интереснейшие мемуары «Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные им самим для своих потомков». Страстный читатель, мемуарист до конца жизни великолепно помнил, что он читал, начиная с детских лет. Его воспоминания — каталог светской литературы, доступной русским образованным людям со второй половины XVIII в. Вкус к чтению пробудился у одиннадцатилетнего Андрея, когда он прочитал во французском пансионе «Похождения Телемаха». Роман Фенелона, переведенный Тредьяковским, на долгие годы стал любимым русским чтением несмотря на очень неуклюжий перевод. Молодой Болотов читал так же «Жиль Блаза» Лесажа, «Житие Клевеленда, философа английского» аббата Прево и оригинальные русские романы и трагедии Александра Сумарокова (1717—1777), знаменитейшего русского драматурга эпохи.

Потребность в драматургии была вызвана нараставшим интересом к театру. Театр царя Алексея был доступен только двору. Петр I задумал создать «общедоступный театр» и по его приказу на Красной площади в 1702 г. была построена «комедиальная храмина». Но зрителей было мало. Прежде всего, потому, что не было подходящего репертуара», немецкие трагедии или комедии Мольера переводились так вычурно и сложно, что понять смысл действия оказывалось почти невозможно. В 1749 г. кадеты шляхетского корпуса создают свой театр и ставят четыре пьесы Александра Сумарокова. Историк литературы называет его первым профессиональным писателем в русской литературе. Сумароков не был аристократом-дилетантом, как Кантемир, не был профессором, как Тредьяковский или Ломоносов. Он родился в зажиточной дворянской семье в Москве, учился в петербургском кадетском корпусе. В совершенстве владея французским языком, он, поддержанный Ломоносовым, установил в молодой русской литературе господстве классицизма, непререкаемый авторитет Буало.

Александр Сумароков, видевший себя русским Расином и Вольтером, писал пьесы, сатиры, любовные песни. Особым успехом пользовались его трагедии, среди которых был переделанный русским драматургом «Гамлет» «непросвещенного» Шекспира. Произведения Сумарокова составили основу репертуара первого публичного русского театра. «Первое представление для народа вольной трагедии русской за деньги» было дано 5 мая 1757 г. Вскоре репертуар

[134/135]

обогатился переводами. И, прежде всего — комедий Мольера. В 1757 г. поставлено шесть комедий Мольера, в следующем году — еще две. Трудно найти более убедительное свидетельство роли французской культуры и языка, отодвинувших на задний план еще недавно господствовавший немецкий язык.

В 1755 г. начинает выходить первый русский журнал. Его издателем была Академия наук, а главным редактором — историк Миллер, с которым активно дискутировал Ломоносов. «Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие» делались Миллером по образцу гамбургских, ганноверских, лейпцигских периодических изданий, которые, в свою очередь, подражали знаменитым английским журналам «Болтун», «Зритель», «Опекун», издаваемым Аддисоном и Стилем. Оригинальными в «Ежемесячных сочинениях» были стихи, которые щедро поставляют Сумароков, Михаил Херасков (1733—1807) и другие поэты — воспитанники шляхетского корпуса. В 1759 г. Александр Сумароков начинает издавать первый частный журнал — «Трудолюбивая пчела», в Москве Херасков выпускает с 1760 г. свой журнал «Полезное увеселение».

Тираж журналов был очень невелик («Ежемесячные сочинения» — наиболее популярные — имели от 500 до 700 подписчиков), но их значение, как центра, формировавшего русскую общественную мысль, как мастерской, где создавался, в частности, на переводах, новый русский язык, философский словарь, трудно переоценить.

Биограф Елизаветы осторожно констатирует: «Покровительствуя вообще книжному и письменному образованию в России, правительство, вместе с тем, ограждало свою власть от таких плодов книжного просвещения, какие для него были нежелательны». Это выражалось прежде всего в установлении строгой церковной цензуры: без разрешения Синода нельзя было издавать книги духовного содержания. Но, кроме того, без разрешения Синода нельзя было ввозить в Россию русские книги, изданные за границей, а также книги на иностранных языках, если в них упоминались имена лиц предшествующих царствований. Важная роль церковной цензуры была одним из знаков времени: императрица Елизавета была очень набожной государыней и, как пишет биограф, «все ее распоряжения клонились более или менее к расширению между се подданными православной веры и к уничтожению иноверства»⁵³.

Борьба с «иноверцами», их «унижение» включала беспощадные преследования старообрядцев. «В XVIII в., — замечает историк, — ни одно царствование в России не ознаменовывалась такой нетерпимостью к раскольникам... Религиозное настроение императрицы побуждало ее поддаваться известным влияниям, и она дошла в

⁵³ Костомаров В. Указ. соч. С. 225.

[135/136]

своей ненависти к расколу до полной нетерпимости. Со своей стороны, гонимые раскольники впали в такое безумие, что начади возводить самоубийство в религиозный догмат»⁵⁴. Н. Костомаров имеет в виду участившиеся самосожжения старообрядцев, уходивших таким образом от преследований.

Два слоя «ватрушки», если воспользоваться образом, предложенным Владимиром Вейдле, — «отличное тесто» народа и тонкий слой дворянского «творога», — все дальше расходятся в образе жизни. Существовали всегда различия в социальном положении, что, как правило, определяло и разницу в имущественном положении. В елизаветинское время углубляется разрыв в поведении, в кодексе жизни. Широкую популярность приобретают практические руководства, большей частью переводные. Самым большим успехом пользовалось «Юности честное зерцало, или показание к житейскому обхождению». Напечатанное в 1717 г., оно в первые два года разошлось огромным тиражом в 189 экземпляров, а затем регулярно переиздавалось. В 1767 г. «Зерцало» вышло пятым изданием. Трижды переиздавалось «Совершенное воспитание детей, содержавшее правила о благопристойном поведении молодых людей знатного рода и шляхетского достоинства» аббата Бельгарда (1747, 1759, 1778).

Руководства учили молодых дворян «не быть подобными деревенскому мужику»: ходить, кланяться, обходиться с ножом, вилкой, тарелкой, вести светский разговор (собеседнику резко не противоречить, мнение высказывать осторожно, правду говорить не всегда). Давались ценные советы, как вести себя при дворе (быть смелым, объявлять о своих заслугах и просить награды, ибо «даром служат только Богу»). Руководства подчеркивали, что признаком хорошего тона является знание иностранных языков.

Петербург, которому дочь основателя новой столицы уделяет много внимания, может служить символом царствования Елизаветы. По числу жителей он сравнялся с Москвой. По роскоши дворцов, монументов, красоте мостов, ширине проспектов далеко превосходит старую столицу. Историки русской архитектуры говорят о елизаветинском «барокко». Оно связано, прежде всего, с именем Бартоломео Растрелли (1700—1771), которого в России звали Варфоломей Варфоломеевич. Он был сыном итальянского скульптора Карло Растрелли, приехавшего в Россию при Петре (умер в 1741). Растрелли строил дворцы в Петербурге (в том числе Зимний, на который Елизавета потратила огромные средства, но не успела въехать, он был завершен через год после смерти императрицы),

⁵⁴ Там же. С. 229.

[136/137]

церкви, дворцы для вельмож (каждый богатый помещик хвалился усадьбой, построенной в стиле архитектора императрицы).

Ученик французских архитекторов, многое заимствовавший у немецких архитекторов (Мюнхен, Дрезден, Вена служили ему образцом), Растрелли сооружал великолепные, замечательные по благородству пропорций и искусству расчленения фасада выступами и колоннами дворцы, пышно и роскошно, с характерным для барокко обилием декоративных деталей, убранные внутри. Записки Екатерины II свидетельствуют, что в этих дворцах не было и следа комфорта и удобств, как правило, они были построены из дерева и сгорали мгновенно вместе с внутренними украшениями и драгоценной мебелью.

Записки иностранных послов, мемуары современников с любовью задерживаются на несообразном сочетании роскоши и убожества, изысканности и грубости во дворце императрицы. Екатерина поражается тому, что придворные ели на золотой посуде, поставленной на стол со сломанной ножкой. Будущей императрице принадлежит стишок о роскошном доме, к которому забыли пристроить лестницу, выражавший недоумение юной немецкой принцессы, оказавшейся в непонятной для нее обстановке. В нем Екатерина хорошо выразила впечатление, которое производил императорский двор, отражавший очевидный многим наблюдателям разрыв между декорацией и реальностью, между фасадом и внутренними помещениями, характерный для всей страны. Но это была лишь часть картины. Неумолимо шли изменения: начиналась петербургская глава в истории России. Происходила очередная смена поколений. На смену поколению, видевшему Смуту и восстановление Московского государства, на смену поколению, жившему в эпоху петровских потрясений, явились люди, сформировавшиеся в годы «переваривания» реформ, в годы первых шагов просвещения и военных побед, дававших чувство уверенности в силе державы.

Война в центре Европы

Положение в Европе, как всегда, было напряженным и запутанным. На континенте главной силой считалась Франция. Британия делала все, чтобы лишить Францию ее гегемонии. Основным ее союзником была Австрия. Возможными союзниками — Швеция, Речь Посполитая, Саксония. В 1740 г. король прусский Фридрих II нарушил европейское равновесие, вторгнувшись без объявления

[137/138]

войны, без всякого повода, кроме желания расширить свою территорию, в Силезию — провинцию Австрии.

Европейские державы, втянутые в войну за «австрийское наследство», предпринимают серьезные усилия для привлечения на свою сторону России. Новым в дипломатической игре, которая ведется при дворе Елизаветы, было активное участие Франции. В первой половине XVIII в. Франция — постоянный, можно сказать верный, противник России. Враги России — Оттоманская империя, Швеция, Польша — всегда находили активную поддержку версальского двора. Отношение Франции диктовалось как ее внешней политикой, нацеленной против Габсбургов, так и пренебрежительным взглядом на далекую варварскую страну, возможности которой не принимались всерьез.

Инициатором сближения с Россией был посол Франции при дворе Анны Ивановны маркиз де ля Шетарди. Потеряв надежду на изменение внешней политики, которую вела Анна, руководимая своими советниками, Шетарди выбрал объектом своего пристального внимания цесаревну Елизавету. Циники говорили позднее, что, желая разогреть франко-русские отношения, посол забрался в постель к принцессе. В Петербурге возникла «французская партия», в которую кроме посла Людовика XV входил любимый врач Елизаветы Лесток. Их заботами был подготовлен заговор, приведший дочь Петра на трон.

Внешняя политика занимает первое, главное, всепоглощающее место в политике русского двора. Послы и секретные агенты, фавориты и «молодой двор» наследника Петра и его супруги Екатерины — все занимаются внешней политикой, поддерживают Австрию или Францию, Пруссию или Англию, получая за свое старание «стипендии», как тогда говорилось, от послов или секретных агентов.

Елизавета унаследовала от свергнутой предшественницы войн>. В июне 1741 г. Швеция, подстрекаемая Францией, объявила войну России, надеясь вернуть себе провинции, потерянные по Ништадскому договору. Шведами командовал Левенгаупт, сын известного сподвижника Карла XII. В отличие от отца сын был полководцем бездарным. Неудачи шведской армии определялись и тем, что в стране шла междоусобная борьба между двумя претендентами на престол — сыном датского короля и голштинским принцем. Елизавета поддержала голштинца Адольфа-Фридриха, пообещав, в случае его избрания, вернуть Швеции часть Финляндии, захваченную русскими войсками. 27 июня 1743 г. русский кандидат был избран наследником шведской короны, в августе в Або был заключен мир со Швецией, оставлявший в неприкосновенности все статьи Ништадского договора и признававший права России на часть Финляндии. Поскольку датский претендент, имевший поддержку части

[138/139]

шведского населения, не отказывался от своих притязаний, русские войска высадились в Швеции и заняли Стокгольм. Шведская столица, как выразился Ломоносов, поцеловала «Елисаветин меч». В феврале 1744 г. Дания признала Адольфа-Фридриха. Война была выиграна — русские владения в Прибалтике упрочены и расширены.

В 1740 г. в Европе вспыхнул очередной конфликт. Вступление на австрийский престол дочери императора Карла VI Марии-Терезии показалось для врагов Габсбургов удобным случаем поживиться за счет империи. В 1741 г. Франция организует коалицию против Вены, но прусский король Фридрих II, не ожидая союзников, уже захватил австрийскую провинцию — Силезию. Любимец французских философов, почитатель Вольтера, Фридрих II, Великий, как его называют в Германии, получил в наследство от отца, вошедшего в историю под именем короля-капрала, небольшое государство. Пруссия была лоскутным королевством, насчитывавшим менее двух с половиной миллионов жителей, но имевшим огромную для такой маленькой страны армию (83 тыс. солдат и офицеров), состоявшую в значительной части из профессионалов-наемников.

Отец Фридриха II не возлагал особых надежд на своего наследника, изнеженного поэта, писавшего стихи по-французски, предпочитавшего женщинам мужчин, не любившего военной муштры. Как нередко случается, отец ошибся, не заметил государственных талантов сына. Вступив на трон, Фридрих II прежде всего вторгся в Силезию, продемонстрировав цинизм, редкий даже среди политических деятелей. Главной его заботой на протяжении долгого царствования (1740—1786) было усиление и территориальное расширение Пруссии. Фридрих II стал образцом «просвещенного монарха». Взгляды короля-философа на просвещенный абсолютизм, который он культивировал в своей стране, хорошо выражены в истории, которую рассказали биографы «старого Фрица». Проезжая по дороге, король увидел спрятавшихся в кусты при его приближении крестьян. Фридрих II остановил коляску, вылез, подошел к испуганным подданным и, узнав, что они спрятались, испугавшись короля, стал их бить палкой, приговаривая: «Любить надо монарха, а не бояться!».

Война за австрийское наследство касалась и России, ибо Австрия была ее союзницей. Их связывал договор 1726 г. Но в конце Декабря 1740 г. Россия заключила союзный и оборонительный договор с Пруссией, рассчитывая получить помощь в войне со Швецией. В момент подписания договора в Петербург пришло сообщение о вторжении прусских войск в Силезию. Россия оказалась в союзных отношениях с двумя государствами, которые вели войну между собой. Вступление на трон Елизаветы открыло, казалось,

[139/140]

неограниченные возможности влияния на императрицу для французского посла маркиза де ля Шетарди.

Главным противником «французской партии» был вице-канцлер, фактический руководитель русской внешней политики граф Алексей Бестужев-Рюмин (1693—1766). Он начал дипломатическую карьеру при Петре I, был послом в Дании и Голландии, представлял Россию в Гамбурге и Лондоне. Отозванный на родину в 1740 г., Бестужев-Рюмин оказался не у дел, ибо произошел переворот, в котором он не участвовал. Вскоре, тем не менее, он был возвращен на службу, заняв в 1742 г. пост вице-канцлера.

Удачное завершение конфликта со Швецией, нарушившее французские планы, враждебное отношение вице-канцлера к Пруссии, сделало Бестужева-Рюмина объектом интриг, организованных Шетарди. Настаивал на устранении руководителя русской внешней политики и Фридрих II. Он писал прусскому посланнику в Петербург А. Мардефельду: «Если мне придется иметь дело только с королевой венгерской (Марией-Терезией. — М.Г.), то перевес всегда будет на моей стороне. Главное условие в нашем деле — это погубить Бестужева, ибо иначе ничего не будет достигнуто. Нам нужно иметь такого министра при русском дворе, который заставил бы императрицу делать то, что мы хотим»⁵⁵. Дело Лопухиных, обвиненных в заговоре против императрицы в пользу Ивана Антоновича, в действительности заключавшееся в злокозненно интерпретированных разговорах, было в действительности направлено против вице-канцлера. Жена Михаила, брата Бестужева-Рюмина, участвовала в разговорах.

Вице-канцлер не выступил в защиту родственников, а императрица слишком высоко ценила трудолюбие графа Алексея, чтобы с ним расстаться. Бестужев-Рюмин рассчитался со своими врагами: перехваченные, дешифрованные письма Шетарди королю были представлены императрице. Возможно, Елизавета простила бы неосторожного французского дипломата за излишне откровенные высказывания о целях и задачах политики Франции по отношению к России, она не могла ему простить нелестных высказываний о ней. «Мы имеем, — писал между прочим маркиз, — дело с женщиной, на которую ни в чем нельзя положиться...». Представитель Людовика XV был выдворен из России тем более легко, что он еще не представил верительных грамот. Алексей Бестужев-Рюмин в 1744 г. был назначен на пост канцлера российской империи.

Историки, положительно оценивающие деятельность руководителя российской внешней политики, отмечают, что он брал деньги,

⁵⁵ Politische correspondenz Friedrichs des Grossen. Berlin, 1880. Bd. 2. S. 271.

[140/141]

сегодня мы говорим — взятки, от иностранных государств. Объясняя поведение графа Алексея, историки пишут: он был человек своего времени. Это верно: нравы блестящего XVIII в. были легкими. Но польский историк Владислав Конопчинский уверяет: «Бестужев-Рюмин брал взятки только от Англии, Австрии, Саксонии и не запачкал своих рук прусскими талерами». «География» получаемых канцлером «даров» точно отражала внешнеполитическую программу канцлера: он брал только у союзников.

Став канцлером. Алексей Бестужев-Рюмин в одном из первых писем вице-канцлеру графу Михаилу Воронцову, излагает свою внешнеполитическую концепцию, называя ее «системой Петра I». Учитывая некоторые изменения, произошедшие за четверть века, канцлер развивал идеи первого императора. Концепция объяснялась постоянством целей русской политики. Первой целью было решение «турецкого вопроса». В последней четверти XIX в. Василий Ключевский элементарно просто формулирует суть «турецкого вопроса»: «На южной границе государства жили полукочевые хищные татары, которые сами не пользовались почвой южных степей, но не допускали на нее и земледельческое население. России нужно было продвинуть свою южную границу до ее естественных пределов до Черноморской береговой линии...»⁵⁶. Можно отметить изменение аргументов: ранее продвижение на юг объяснялось необходимостью защиты границ московского государства, теперь объяснением была нужда в плодородной земле. Аргумент стратегический уступил место аргументу экономическому.

Вторая цель (впрочем, их очередность, конечно, условна) — лежала на Западе: балтийское побережье и Польша, т.е. Швеция и Речь Посполитая. Иван III в конце XV в. утверждал, что мир с Польшей невозможен, что московские государи будут вести с ней войну вечно, прерывая ее только на время, чтобы дать людям отдохнуть. Его внук, Иван IV, полвека спустя, отвергнул предложение польского короля Сигизмунда-Августа заключить вечный мир: «За королем наша вотчина извечная Киев, Волынская земля, Витебск, Полоцк и многие другие города русские: так пригоже ли с королем вечный мир заключить?»

В первой половине XVIII в. положение изменилось, но не окончательно. Русские войска уже доходили до Крыма, но еще не Могли закрепиться там. Прибалтийское побережье стало русским — После мира в Або и подписания в 1745 г. шведско-русского оборонительного договора — и положение его было прочным. Оставался «польский вопрос». «Значительная часть русского народа находилась в пределах польско-литовского государства... Необходимо было

⁵⁶ Ключевский В. Указ. соч. Т. 5. С. 23.

[141/142]

взять западную Русь у Польши», — резюмирует суть «польского вопроса» В. Ключевский⁵⁷.

А. Бестужев-Рюмин, излагая «систему Петра I», которую он положил в основу русской внешней политики, имеет в виду два «вопроса», две главные задачи империи. В связи с этим он видит необходимость в постоянном и неизменном сохранении союзнических отношений с теми государствами, с которыми у России совпадали стратегические интересы. Это, по мнению канцлера (так же думал и Петр I), морские державы: Англия и Голландия. Имел значение и союз с Саксонией, поскольку с конца XVII в. саксонский курфюрст был королем Польши. И здесь канцлер ссылался на Петра I, который в тесных отношениях с саксонским двором видел возможность совместно «Речь Посполитую польскую в узде держать».

Важнейшим союзником для России была в бестужевской системе империя Габсбургов. Традиционный противник Франции, Австрия была заинтересована в сохранении определенного равновесия в Центральной и Восточной Европе, которое мешало усилению влияния версальского двора. Основной целью русско-австрийского союза, по мнению Бестужева-Рюмина, было противодействие Оттоманской империи, угрожавшей южным границам как России, так и Австрии.

Врагов выбирать не приходилось: ими были Швеция, мечтавшая о реванше, и Франция — традиционный союзник Турции. Пристальное внимание Бестужева-Рюмина привлекал новый и опасный противник — Пруссия. Канцлер предупреждал об опасности для России агрессивной политики Фридриха II, называя его «сильным, легкомысленным и непостоянным соседом», союз с которым невозможен хотя бы потому, что ни одному слову прусского короля верить нельзя.

Программа Алексея Бестужева-Рюмина встречала сопротивление при дворе. Вице-канцлер Михаил Воронцов придерживался иной точки зрения и был предметом благожелательного внимания французского и прусского послов, усиленно интриговавших для замены Бестужева Воронцовым.

В августе 1744 г. Фридрих II вновь начал войну с Австрией, захватил часть Богемии и вторгся в Саксонию. Для России положение осложнилось, так как она имела оборонительный договор не только с Австрией, но и с Саксонией (возобновленный в феврале 1744 г.). В то же время она имела договор с Пруссией.

Россия втягивалась в войну, не ею начатую. Теоретически она могла выбирать сторону, которой следовало оказать поддержку.

⁵⁷ Там же.

[142/143]

Елизавета получила две записки о мерах, необходимых в связи с нападением Пруссии на Саксонию. Первую представил Бестужев-Рюмин. Для него не было сомнений: Пруссия напала на Австрию и Саксонию, две страны, связанные с Россией договорными обязательствами, а тем самым нарушила русско-прусский договор. Канцлер предлагал помочь Саксонии прежде всего дипломатическими средствами, но в случае их неудачи — направить вспомогательный корпус. Автором второй записки был Михаил Воронцов. Вице-канцлер видел опасность Пруссии, но возражал против военной помощи Саксонии, предлагая ограничиться финансовой субсидией.

Канцлер империи, всемогущий государственный деятель, никогда не был любовником Елизаветы. Это был уникальный случай в эпоху, когда влияние на государственные дела было прямо пропорционально температуре чувств императрицы. Государственные бумаги, подготовленные Бестужевым-Рюминым, попадали к Елизавете через Ивана Шувалова: канцлер доступа к императрице не имел. Тем не менее, она высоко ценила государственный ум графа Алексея, была ему благодарна, как сообщают современники, за то, что он старается избавить ее от скучных бумаг, беря их на себя. Равнодушие императрицы к государственным делам, лень, мешавшая подписывать необходимые бумаги месяцами, не мешала ей иметь личные взгляды, если не на внешнюю политику, то безусловно на иностранных монархов. Елизавета питала симпатию к Людовику XV, за которого более четверти века назад, в бытность будущего короля наследником, хотел выдать свою дочь Петр I. Она активно не любила Фридриха II. Не только потому, что, как она говорила, прусский король — «Бога не боится, в Бога не верит, в церковь не ходит и с женой по закону не живет». Но и потому, что Фридрих II пытался использовать слухи о возможности возвести на престол свергнутого императора Ивана Антоновича, посылая своих агентов действовать среди раскольников.

Елизавета поддержала план Бестужева-Рюмина. Было принято решение помочь Саксонии. Из Лифляндии и Эстляндии в декабре 1745 г. были передвинуты войска в Курляндию, их численность доведена до 50 тыс. человек. Наступательные операции в Германии планировались на весну 1746 г. Предупреждая вступление в войну русских войск, Фридрих II подписал в декабре 1745 г. в Дрездене мир с Австрией, сохранив за собой завоевания в Силезии. Прусская дипломатия, считая мирную передышку временной, вела активные действия по созданию антирусского союза. Фридрих II соблазнял Швецию возвращением ей Прибалтики, а Польшу — возвращением Киева и Смоленска.

В мае 1746 г. Россия и Австрия подписали союзный договор cроком на 25 лет. Он был продолжением и развитием договора

[143/144]

1726 г. Обе стороны договорились оказывать взаимную помощь войсками (20 тыс. пехоты, 10 тыс. конницы) в случае нападения третьей державы. Секретные статьи предусматривали взаимные обязанности в конкретных случаях военных действий с Турцией и Пруссией. В частности, союзники обязывались выставить не по 30 тыс., а по 60 тыс. войск в ответ на агрессивные действия Пруссии против Австрии, России или Польши.

Русско-австрийский договор 1746 г. зарегистрировал радикальное изменение положения России в Европе. Внешняя политика российской империи выходит из треугольника Турция—Польша— Швеция и появляется в центре Европы, как одна из сил, решающих судьбу континента. Союз Петербурга и Вены более чем столетие будет оставаться основой российской внешней политики. Отношения между империями будут переживать периоды охлаждения или тесного взаимодействия, омрачаться подозрительностью, подогреваться любовью, но союз между ними окажется полезным обеим сторонам.

В 1747 г. 30-тысячный корпус под командованием князя Репнина, в исполнение союзных обязательств, отправился из Лифляндии в Германию на помощь австрийской армии. Появление русских солдат на Рейне убедило участников войны за австрийское наследство, что пора подписывать мир. Он был заключен в 1748 г. в Аахене. Людовик XV отказался от Нидерландов, за которые Франция воевала десятки лет, Мария-Терезия признала потерю Силезии, захваченной Фридрихом II, отдала несколько провинций в Италии королю Сардинии и Испании, но императором был избран ее супруг. Россия не получила ничего, кроме возросшего престижа и уважения к ее военной силе. Русская армия набиралась из всех слоев населения. Регулярно проводились рекрутские наборы: в зависимости от нужд в войске различное число душ должно было представить по одному рекруту. Помещики могли сдавать в армию крепостных по своему произволу. После беспорочной восьмилетней службы рядовой солдат мог, если хотел, вернуться по месту жительства. Унтер-офицеры из дворян после десятилетней службы производились в прапорщики и определялись на службу в государственную администрацию. Для предупреждения побегов принятым на военную службу «брили лоб» — стригли волосы. Рекрутов набирали в возрасте 25—30 лет, ростом в 2 аршина 6 вершков (во флот — 2 вершками меньше)⁵⁸.

По ревизии 1742 г. (ее целью был подсчет податных душ) Россия насчитывала 14 млн. жителей. Резервуар для рекрутских наборов был значительным. Качество войска оставляло желать лучшего.

⁵⁸ 1 аршин =71,12 см; 1 вершок = 4,445 см.

[144/145]

Трудной, но эффективной школой для русской армии стала Семилетняя война. За несколько лет до нее Фридрих II писал в «Политическом завещании» (он сочинил их несколько): «Очевидно, что русские регулярные войска не страшны, необходимо опасаться только калмыков и татар, жестоких поджигателей, которые опустошают захваченные ими земли. Учитывая их качества, следует избегать военного конфликта с Россией, осужденной вероятнее всего на внутренние бунты и перевороты». Написано это было в 1752 г., через четыре года прусский король вторгается в Саксонию, начиная Семилетнюю войну, зная, что будет иметь своими противниками Россию и Австрию.

Аахенский мир не удовлетворил ни одну из сторон. Пруссия, добившаяся закрепления своих завоеваний договором, хотела новых земель, Австрия мечтала о реванше и окончательном устранении прусской угрозы, Франции, терпевшая поражение в войне с Англией за Канаду, нашла уязвимое место своего врага на европейском континенте — Ганновер. Немецкое княжество было родиной английского короля, который хотел любой ценой защитить Ганновер, тем более, что он мог стать обменной монетой в англо-французской колониальной войне.

Начинается интенсивная дипломатическая игра, одним из объектов которой была Россия. Англия предложила России выставить 55 тыс. солдат для обороны Ганновера, за что соглашалась уплатить 500 тыс. фунтов и ежегодно на содержание войск 50 тыс. фунтов. Россия настаивала на 200 тыс. фунтов ежегодно. Франция начинает тайные переговоры с наследственным противником — Австрией, которая ищет союзников для войны с Пруссией. Франко-австрийское сближение вынуждает Версаль обратиться в сторону России. Не имея дипломатических представителей в Петербурге, Людовик XV использует секретных агентов. В их числе был и прославленный шевалье д'Эон, о котором рассказывали, что он проник в близкое окружение Елизаветы и добился ее доверия, играя роль молодой девушки. Историки доказали, что это — легенда. Остается фактом, что д'Эон, в должности секретаря тайного представителя версальского двора шотландца Макензи Дугласа, имел доступ к императрице и способствовал русско-французскому сближению.

Франция, относившаяся к России недружелюбно и, как выражается современный французский писатель, «со спокойным презрением»⁵⁹, не знала ничего о положении дел в «северной империи». Об этом свидетельствует вопросник, данный Дугласу: ему предлагалось найти ответы на вопросы о состоянии армии и флота, об

⁵⁹ Perrauet G. Le secret du Roi. Paris, 1992. P. 305.

[145/146]

экономике, о настроении императрицы и т.д. В Петербурге хорошо знали Францию и некоторые советники Елизаветы давно убеждали ее в пользе союза с Людовиком XV. Французская партия, руководимая вице-канцлером Воронцовым, превратилась в могучую силу, когда к нему присоединились Шуваловы. Их противником был Бестужев, враг Пруссии, но сторонник союза с Англией.

Серия договоров закрепляет блоки, которые готовятся начать войну. 29 января 1757 г. Англия, уже договорившаяся с Россией (стороны согласились на 100 тыс. франков ежегодной субсидии русскому корпусу), меняет фронт и заключает союз с Пруссией, рассчитывая, что она обеспечит оборону Ганновера лучше русских. Дипломатический маневр «коварного Альбиона» был тяжелым ударом по политике Бестужева. 1 мая 1757 г. в Версале был подписан оборонительный договор между Францией, Австрией и Россией, затем к договору присоединились Швеция и ряд немецких княжеств.

Антипрусская коалиция официально оформилась, но война уже шла почти год. В августе 1756 г. Фридрих II, несмотря на единодушный совет своих генералов не начинать военных действий, вторгся в Саксонию и молниеносно овладел ею, пленил всю 18-тысячную армию и включил в свою армию. Началась Семилетняя война. Русская армия выступила против Пруссии под командованием фельдмаршала Апраксина летом 1757 г. Гавнокомандующий не обладал военными талантами, слыл щеголем — его обозы везли более 500 лошадей. Опасности, пугавшие фельдмаршала, вынуждавшие его вести военные действия чрезвычайно осторожно, находились не перед ним, в Пруссии, но позади, в Петербурге. Императрица ненавидела Пруссию и хотела войны, но «малый двор» думал иначе. Наследник, великий князь Петр, был без памяти влюблен в прусского короля и изо всех сил старался его копировать, великая княгиня Екатерина казалась более расположенной к Англии, чем к Франции.

Выполняя полученную в Петербурге инструкцию, русская армия вступила в Восточную Пруссию и в августе 1757 г. разбила прусскую армию генерала Левальда под Гросс-Эгерсдорфом. Перед фельдмаршалом открывалась дорога к Кенингсбергу. Помедлив, поколебавшись, он дал приказ возвращаться в Россию. Идти нужно было через Восточную Пруссию, разоренную русскими войсками, прежде всего казаками и калмыками, которых так опасался Фридрих П. Императрица потребовала Степана Апраксина в Петербург для расследования его поведения: не доехав до столицы, фельдмаршал умер от апоплексического удара.

В Париже и Вене говорили о том, что Апраксин был подкуплен англичанами. Его сообщником называли Бестужева-Рюмина. Слухи о подкупе подтверждения не нашли, но выяснилось, что Апраксин,

[146/147]

находясь в Восточной Пруссии, получил известие (возможно через Бестужева) о тяжелой болезни императрицы. Канцлер был арестован, обвинен в тайной переписке с Екатериной, в намерении настроить наследника против императрицы. После 14 месяцев следствия граф Алексей Бестужев-Рюмин был сослан в одну из своих деревень.

Война продолжалась. Окруженный тремя союзными армиями — русской, австрийской, французской — Фридрих II первоначально не ищет победы в решающем сражении, стараясь бить противников поодиночке. 14 августа 1758 г. произошла ожесточенная битва под Цорндорфом, — она не дала результата, на который рассчитывал прусский король. Русские остались на своих позициях, а затем отошли по собственной воле. Обе стороны приписывали победу себе, но подсчет погибших показал, что русская армия потеряла больше. Год спустя, в августе 1759 г., битва под Кунерсдорфом закончилась поражением прусской армии. Объединенные русско-австрийские войска одержали решительную победу. Русская армия продемонстрировала, что за годы войны она многому научилась. Солдаты показали примерное мужество и стойкость, ими умело руководил главнокомандующий Петр Салтыков. Русские так изучили манеру Фридриха II обходить их с тыла, что перед началом боя расположились тылом на запад, и когда прусский король их обошел, он оказался перед фронтом армии Салтыкова.

Немецкий военный историк Ганс Дельбрюк пишет, что основная проблема Семилетней войны заключалась в следующем: как могло случиться, что Фридрих II выдержал поражение при Кунерс дорфе?⁶⁰ Ответов на этот вопрос много. Разногласия между союзниками, перемена тактики Фридриха, отказавшегося от крупных сражений, неясность целей войны для России, тяжелые потери ее армии, нараставшая усталость. Елизавета твердо настаивала на продолжении войны, ее желание проучить прусского короля оставалось неизменным. Императрица была готова, по ее словам, продать половину своих бриллиантов, если не хватит средств на войну.

Усталость от войны наблюдалась во всех странах-участниках. Пруссия, отчаянно сопротивлявшаяся, была сильно ослаблена. Наступало время дележа добычи. Начинаются тайные дипломатические переговоры. Франция предложила России выступить посредницей между Австрией и Пруссией. Новым французским послом в Петербург, вместо пожилого и больного маркиза де Лопиталя, был Послан не имевший серьезного дипломатического опыта барон Луи-Огюст де Бретей, который, однако, имел свои достоинства.

⁶⁰ Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. М., 1938. Т. 4. С. 325.

[147/148]

Костомаров пишет о нем: «Красивый, любезный, годный для дамского общества...». Перед 29-летним французским послом была поставлена задача: склонить великую княгиню Екатерину на сторону Франции. Мужских прелестей барона де Бретей оказалось недостаточным, ибо императрица имела свои взгляды на желательный исход войны. Михаил Воронцов, заменивший на посту канцлера опального Бестужева-Рюмина, в двух записках изложил предложения России: Австрия возвращает себе Силезию, уступает Франции — за помощь в войне — часть Фландрии, а Россия получает в виде вознаграждения Восточную Пруссию, которая находилась в руках русских войск. Затем Россия передавала Восточную Пруссию Польше, от которой получала в обмен правобережную Украину. Людовик XV категорически отказался заплатить России такую цену за посредничество, опасаясь вызвать недовольство Оттоманской империи.

Война продолжалась, и положение Пруссии ухудшалось с каждым месяцем. В октябре 1760 г. русские войска заняли столицу Пруссии — Берлин. Фридрих II отказывается признать себя побежденным и вернуть захваченные земли. Во главе разношерстной армии, состоящей из мобилизованных пруссаков, насильно загнанных в шеренги саксонцев, пленных солдат, король сопротивляется, избегая сражений и успешно используя, как он выражался, «божественно-ослиную глупость» противников. В конце декабря 1761 г. корпус генерала Румянцева, действовавший в Померании, вынудил сдаться крепость Кольберг. Дважды за время войны русские безуспешно осаждали балтийский порт. Потеря Кольберга припечатывала поражение Пруссии.

Известие о победе генерала Румянцева пришло в Петербург, когда императрица Елизавета была уже мертва. Наследник — император Петр III — выслал главнокомандующему русской армии в Пруссии приказ немедленно прекратить войну с Фридрихом II. История знает очень мало примеров подобной мгновенной перемены союзов. Прусский король назвал свое спасение «чудом Бранденбургского дома»⁶¹. В апреле 1945 г. Гитлер, сидя в бункере, в осажденном Берлине, не верил в поражение и, вспоминая Фридриха, ждал чуда. Геббельс, принесший фюреру известие о смерти Рузвельта, объявил, что история повторяется: Германия снова спасена. Положение, однако, было несколько иным.

По воле императора Россия переменила фронт после семи лет войны, потеряв около 60 тысяч убитыми и ранеными (Пруссия потеряла

⁶¹ Урланис Б.Ц. Войны и народонаселение Европы: Людские потери вооруженных сил европейских стран в войнах XVII—XVIII вв. М., 1960. С. 56.

[148/149]

более 200 тыс. человек), ничего не приобретя и ничего, если не считать человеческих жертв, не потеряв. Русские историки настаивают на бесполезности войны для России, имея в виду отсутствие осязаемых результатов — территориальных завоеваний. Записки канцлера Воронцова свидетельствуют, что планы расширения русских владений имелись. — они не были реализованы прежде всего потому, что на трон вступил император, заботившийся единственно об интересах прусского короля.

Эксцентричный император

Оценка автора «Истории Российской» принадлежит к числу наименее резких. Николай Карамзин пишет о «жалких пороках несчастного Петра III», Василий Ключевский пришел к выводу, что «наследник престола — самое неприятное из всего неприятного, что оставила после себя императрица Елизавета». «Слабый физически и нравственно», — говорит о Петре III Павел Милюков. Внук одновременно Петра I (сын его дочери) и Карла XII, внук сестры шведского короля (Карла-Петра-Ульриха), будущий Петр III родился в 1728 г. в семье герцога голштейн-готорпского и первоначально готовился занять шведский трон. В 1742 г. тетка, императрица Елизавета, объявила его наследником русского престола. Не научившись как следует шведскому языку и лютеранскому катехизису, он был вынужден начать учиться (так и не научившись как следует) русскому языку и православному катехизису. Современники свидетельствуют, что он поражал своим невежеством даже Елизавету. «Природа, — замечает В. Ключевский, — не была к нему так благосклонна, как судьба». Впрочем, в конечном счете, и судьба не была к нему очень благосклонна. В четыре часа пополудни 25 декабря 1761 г. было объявлено: «Императрица Елисавета Петровна скончалась и господствует в Российской империи его величество император Петр III». 7 июля 1762 г. было сообщено, что отрекшийся от престола Петр III «скончался от колики».

Легкость, с какой Петр, единственный законный наследник, вступил на престол, сравнима только с легкостью переворота,

[149/150]

свергнувшего законного императора. Мемуаристы, а среди них супруга Петра III Екатерина и сестра его фаворитки Екатерина Дашкова, изображают человека, который делал все, чтобы восстановить против себя то, что можно назвать русским обществом. Заключив мир с Пруссией и вернув Фридриху все завоеванные русскими войсками территории, перечеркнув таким образом все усилия Семилетней войны, он немедленно начал готовиться к войне с Данией, желая расширить территорию родной Голштинии. Император высказывал явное пренебрежение православному духовенству, закрывал домашние церкви, главное — приступил к секуляризации церковного недвижимого имущества. Он переодел армию в прусские мундиры и окружил себя личной гвардией из иноземцев, в основном дезертиров из прусской армии.

Екатерина Дашкова настаивает в своих «Записках», что Петр III вызывал «всеобщее презрение». Участница заговора, свергшего императора, княгиня Дашкова пишет: «Явиться утром на вахт-парад главным капралом, хорошо пообедать, выпить доброго бургундского вина, провести вечер со своими шутами и несколькими женщинами, исполнять приказы прусского короля — вот что составляло счастье Петра III»⁶². Но она же признает, что император не был злым человеком. Этого нельзя будет сказать о его сыне Павле, который останется на троне не 6 месяцев, а 6 лет.

Поведение Петра III было нередко глупым, бессмысленным, выглядело, как проказы задержавшегося в развитии ребенка. Это казалось особенно странным, ибо император вступил на престол 33 лет. Современники не искали, не хотели искать смягчающих обстоятельств. Петр III приказал «всем попам бороды свои обрить» и «носить такое платье, какое носят иностранные пасторы». Полувеком раньше то же самое делал дед Петра III — Петр I. Петр III обожествлял Фридриха II, но почти так же восторгались прусским королем французские философы с Вольтером во главе. Правда, французские философы не отдавали королю завоеванных территорий, рассчитывая скорее на субсидии.

Гибель Петра III была вызвана двумя главными причинами: во-первых, русское общество восприняло его поведение как знак возвращения новой «бироновщины», как намеренное оскорбление национального достоинства. Второй причиной были амбиции супруги императора Екатерины, которая очень скоро после приезда в Россию начала мечтать о русском престоле и интенсивно готовиться к овладению им.

⁶² Дашкова Е.Р. Записки// Письма сестер М. и К. Вильмот из России. М., 1987. С. 64, 65.

[150/151]

Василий Ключевский элегически пишет о Петре III: «Случайный гость русского престола, он мелькнул падучей звездой на русском политическом небосклоне, оставив всех в недоумении, зачем он на нем появлялся»⁶³. Трудно согласиться с определением внука Петра I как «случайного гостя на русском престоле». Гораздо случайнее была Екатерина I, случайными были две Анны. Зато не трудно ответить на вопрос: зачем Петр III появился на русском небосклоне?

Есть странное противоречие между обликом Петра III, какой оставили потомкам современники внука Петра I, единодушно согласные с тем, что он был «обезображенный оспой, почти всегда пьяный, малоразвитый и чудаковатый»⁶⁴, и содержанием указов, которые он подписал за шесть месяцев своего коротенького царствования. Главный упрек, который современники и историки делали Петру III, заключался в отказе от войны с Фридрихом II и заключении в апреле 1762 г. мирного договора с Пруссией, в котором имелся параграф о предстоящем в скором времени подписании оборонительного и наступательного союза между двумя государствами. Но Петр III никогда не скрывал своего восхищения прусским королем, публично хвастался, что посылает в Берлин сведения о передвижении русских войск и не оставлял никаких сомнений относительно планов немедленного заключения мира после восхождения на престол. Любовь Петра III к Фридриху носила истерический характер, но идея союза с Пруссией была одним из постоянных вариантов русской внешней политики. Екатерина II, свергнув с трона супруга, не отказалась от союза с Фридрихом II.

Продолжением традиционной русской политики было решение петербургского правительства, принятое в начале 1762 г., начать новое продвижение вперед на Кавказе. На левом берегу среднего течения Терека была сооружена крепость — Моздок. Под покровительство русских войск перешли некоторые племена Малой Кабарды. Екатерина II использовала Моздок для развития наступления на Кавказ.

Биограф Екатерины II несколько иронически пишет: «Во внутренней политике Петр высказал себя тоже очень смелым реформатором. Указы следовали за указами: о секуляризации владений духовенства, об освобождении дворянства от обязательной службы, об упразднении «тайной канцелярии...» И задает вопрос: «Был ли

⁶³ Ключевский В. Указ. соч. Т. 4. С. 471.

⁶⁴ Сочинения Екатерины II// Сост. и автор вст. статьи О.Н. Михайлов. М.. 1990. С. 7.

[151/152]

Петр в самом деле либерален?»⁶⁵. Вопрос можно сформулировать иначе: почему император подписывал указы, которые, бесспорно, носят либеральный характер? Здесь есть загадка. Историки по-разному ее разгадывали. Некоторые объясняли реформистскую деятельность Петра III капризами, желанием одним росчерком пера все перевернуть, изменить. Другие видели влияние советников императора, в их числе был канцлер Михаил Воронцов, желавший повысить престиж государя, ибо он был связан с его судьбой.

Князь Петр Долгорукий, опубликовавший во второй половине XIX в. в Женеве разоблачительные «Мемуары», передает рассказ современника Петра III князя Михаила Щербатого о том, как появился указ о вольности дворянской. Вызвав к себе статс-секретаря Дмитрия Волкова, император объявил ему: «Я сказал Воронцовой (Елизавета Воронцова была любовницей Петра), что проработаю с тобой часть ночи над законом чрезвычайной важности. Мне нужен поэтому назавтра закон, о котором говорили бы при дворе и в городе». Волков поклонился, и на следующий день закон был готов. Возвращаясь к вопросу В. Ключевского о причинах появления Петра III на русском небосклоне, можно сказать — внук Петра I явился, чтобы подписать 18 февраля 1762 г. Манифест о даровании вольности и свободы всему российскому дворянству.

Нет сомнения, что этот документ, один из важнейших в истории России, был бы подписан кем-нибудь из царствовавших после Петра III государей: к этому шло, этого требовало развитие государства. Эксцентричный, нелюбимый современниками и потомками, император ускорил движение: отменил обязательную службу для дворянства. Борис Чичерин, рассматривавший историю России, как историю российского государства, составил очень простую схему: московские цари, строя государственное здание, лишили свободы все сословия: все должны были нести тяжелую службу государеву. Прежде всех «были укреплены» бояре, затем — посадские, наконец — крестьяне. Для того чтобы служилые люди могли служить, им давали землю, а поскольку пустая земля дохода не дает, к земле прикрепляли население. «Закрепощение одних, — резюмирует историк, — влекло за собой закрепощение других». Когда государство окрепло и могло довольствоваться уже не принудительной, а свободной службой, начался обратный процесс — освобождение: сначала были освобождены дворяне, затем городские сословия, а потом — крестьянство⁶⁶.

⁶⁵ Валишевский К. Роман императрицы// Екатерина Вторая — императрица всероссийская. СПб., 1908. С. 141.

⁶⁶ Чичерин Б. Собственность и государство. М., 1882. Ч. 1. С. 23.

[152/153]

Значение манифеста Петра III состояло, прежде всего, в том, что он дал толчок, начал обратное движение. Было замечено, что освобождение крестьян, необходимое условие существования свободной России, было провозглашено на следующий день — 19 февраля, но 1861 г. Опоздание на 100 лет сыграло зловещую роль в истории России.

Борис Чичерин нашел удачную формулу: закрепощение одних влекло за собой закрепощение других. Следовательно, освобождение одних должно было, по твердому убеждению крестьян, повлечь за собой освобождение других. Дворяне получали землю и крестьян за службу государю. Как только они освободились от службы, их власть над землей и крепостными перестала быть оправданной, легитимной. Несбывшиеся надежды, вызванные манифестом 1762 г., взорвались крестьянской войной под предводительством Емельяна Пугачева десять лет спустя.

Свержение Петра III не было вызвано его эксцентричностью, нелепыми выходками или разумными декретами. Он мог бы править до естественного конца своих дней, если бы не амбиции супруги. Заговор против Петра III — один из наиболее подробно описанных эпизодов русской истории. Имеются свидетельства участников и очевидцев. В их числе записи и письма Екатерины II, записки Екатерины Дашковой, видевшей себя — не совсем обоснованно — главной причиной заговора, подробные донесения послов, отлично знавших кулисы дворцовых интриг. На эту тему написаны исторические исследования, романы, сделаны фильмы. Тем не менее, многое из деталей «заговора императрицы» остается невыясненным.

Мысли о недопущении Петра на трон возникли в конце царствования Елизаветы, планы замены наследника составлялись Бестужевым-Рюминым, воспитателем Павла, сына Петра III и Екатерины, Никитой Паниным и другими. Выдвигалась идея отстранения Петра, замены его семилетним Павлом с назначением Екатерины Регентшей. Кое-кто помнил о том, что был еще жив (в Петропавловской крепости) император Иван Антонович. Все это были, однако, идеи, разговоры, неопределенные мечтания. Имелся также Испытанный инструмент переворота — гвардия. Нити заговора плелись вяло, неумело, в страхе — Петр III был законным государем. Два толчка, данные императором заговорщикам, двинули механизм переворота. Екатерина убедилась, что Петр собирается взять в жены Елизавету Воронцову, гвардия поверила слухам, что царь хочет ликвидировать ее, как в свое время Петр I ликвидировал стрельцов.

Заговорщиков было мало, у них не было ни подлинного руководителя, ни уверенности в успехе. В то же время на стороне Петра был фельдмаршал Миних, опытный военный, командовавший

[153/154]

голштинцами, преданными императору. После захвата заговорщиками Петербурга, фельдмаршал рекомендовал императору, жившему в Петергофе, сесть на корабль и отправиться в Померанию, где стояла русская армия. Петр III не мог ни на что решиться. Петр III, скажет историк, был сведен с трона, как ребенок, которого отправляют спать. Он попросил после ареста оставить ему четыре самые дорогие для него вещи: скрипку, любимую собаку, слугу арапчонка и Елизавету Воронцову. Ему дали все, что он просил, кроме Воронцовой, которую отослали в Москву и выдали замуж.

Можно признать полную правоту Василия Ключевского, назвавшего переворот «самой веселой и деликатной революцией из всех, нам известных, не стоившей ни одной капли крови». Это была — его выражение — «настоящая дамская революция». Историку показалось, что «веселая и деликатная революция» стоила слишком много вина: торжественно въехав в Петербург 30 июня 1762 г., Екатерина приказала открыть все питейные заведения. Но, как подсчитали владельцы, было выпито всего на 24 тыс. рублей с копейками. Даже по тогдашним ценам это было не слишком много.

[154/155]

Глава 7
ПРОСВЕЩЕННАЯ ГОСУДАРЫНЯ

Прямо противоположные мнения двух русских историков о царствовании Екатерины II, помимо различий во взглядах и характерах, объясняются и тем, что князь Щербатов, историограф и публицист, автор сочинения «О повреждении нравов в России», был современником Екатерины II, служил при ее дворе, а Николай Карамзин писал свою «Записку о древней и новой России» через 15 лет после смерти императрицы. Карамзин не скрывал, несмотря на свое восхищение, «некоторых пятен» блестящего царствования Екатерины. Перечисляя «пятна», он указывал на «повреждение нравов», на то, что «торговали правдою и чинами», признавал, что императрица «не видела или не хотела видеть многих злоупотреблений». Карамзин отметил важную особенность отношения к царствованию Екатерины II: в последние годы ее жизни «мы более осуждали, нежели хвалили». Потомки судили «Северную Семирамиду» значительно более благожелательно, чем современники. Выражается в этом приговор «суда истории»: отметается то, что имело лишь преходящее значение, остается — и положительно оценивается — то, что потомки признали важным, ценным.

Важность и ценность деяний государя — понятия относительные, оценка деятельности Екатерины II вызывала острые споры среди историков, как русских, так и нерусских. После Петра I только Екатерина II вызывала такие противоречивые мнения. Причем

[155/156]

оценка деятельности императрицы не диктовалась «партийными» взглядами. Князь Щербатов, убежденный консерватор, твердо веривший, что «повреждение нравов в России» началось с Петра I, критиковал екатерининское время так же беспощадно, как автор «Путешествия из Петербурга в Москву» Александр Радищев, убежденный либерал с заграничным университетским образованием. Точка зрения Николая Карамзина, певца самодержавия, верившего, что царствование Екатерины II было «счастливейшим временем», полностью совпадало с взглядами советского историка Евгения Тарле, написавшего в 1945 г. «Дипломатию Екатерины II», восхвалявшую сталинские победы.

Когда французская художница г-жа Виже-Лебрен приехала в Петербург, чтобы написать портрет великой государыни, любимицы французских философов, один из русских знакомых дал ей совет: «Возьмите вместо холста карту русской империи; как фон — мрак ее невежества; вместо драпировки — остатки истерзанной Польши; колоритом — человеческую кровь; рисунком на заднем плане — памятники царствования Екатерины...». Биограф Екатерины комментирует: «В этой мрачной картине есть своя доля правды. Но в ней нет оттенков»¹. К этому можно добавить, что французская художница навестила Россию в конце царствования Екатерины II.

Начало казалось радужным. В еще большей степени оно казалось удивительным. Свержение императора не было, конечно, неожиданным. После смерти Петра I перевороты шли один за другим. Более удивительным было восхождение на престол немецкой принцессы, не имевшей в себе ни капли крови Романовых. Этого нельзя было сказать ни об Аннах, ни о Елизавете, ни о Петре III, в жилах которых текло по 50% романовской крови. Но и здесь был прецедент: Екатерина I стала императрицей, поскольку была супругой Петра I. Екатерина II предъявила свои права на русский престол как супруга Петра III. В первом случае император умер. Во втором его убили (каким образом историки так и не выяснили). Если говорить о правах, то, возможно, принцесса Ангальт-Цербстская, ставшая Екатериной II, имела их не больше, чем литовская крестьянка, ставшая Екатериной I.

Впрочем, о правах речи не было. Произошел беззастенчивый захват власти, произведенный горсткой заговорщиков, главную силу которых составляли Орловы — четверо братьев, служивших в гвардии. Григорий Орлов был любовником Екатерины. Княгиня Дашкова, вспоминая много лет спустя о событиях решающей ночи с 27

¹ Валишевский К. Роман Императрицы// Екатерина Вторая — императрица всероссийская. СПб., 1908. С. 221.

[156/157]

на 28 июня 1762 г., рассказывает, что, узнав об аресте одного из гвардейцев-заговорщиков, выбежала на улицу, признала в проезжавшем всаднике одного из Орловых, велела ему «молнией мчаться в Петергоф и от моего имени сказать ее величеству, чтобы она не мешкая садилась в присланную за ней наемную карету и ехала в Измайловский полк, где ее тотчас провозгласят государыней»². Екатерина Дашкова сильно преувеличила в «Записках» свою роль в заговоре, но события развивались примерно так, как она описывает. Екатерина явилась в казарму Измайловского полка. Орловы с товарищами разбудили солдат, которым приказали кричать: «Да здравствует императрица». Приведенный под руки священник пробормотал слова присяги, поднял крест, и ждавшие раздачи водки гвардейцы присягнули императрице Екатерине П.

Французский свидетель «путча» Рюльер пишет о «революции 1762 г.»: «Чтобы сделаться самодержавной властительницей самого обширного государства в мире, прибыла Екатерина между семью и восьмью часами: она отправилась в дорогу, поверив на слово солдату, везли ее крестьяне, сопровождал любовник, и сзади следовали горничная и парикмахер»³. Столетие спустя безжалостный сатирик Салтыков-Щедрин, рассказывая «историю одного города», в которой нетрудно узнать насмешливую историю государства российского, не забывает об очередной претендентке на губернаторское место в городе Глупове, «ревельской уроженке Амалии Карловне Штокфиш, которая основывала свои претензии единственно на том, что она два месяца жила у какого-то градоначальника в помпадуршах». Захват власти сатирик изображает, основываясь на исторических источниках: «К толпе подъехала на белом коне девица Штокфиш, сопровождаемая шестью пьяными солдатами...»⁴. Не менее зло пишет о «веке императриц» Александр Герцен, демократ и эмигрант: «Тупоумные принцы, едва умевшие говорить по-русски, немки и дети садились на престол, сходили с престола... горсть интриганов и кондотьеров заведывала государством».

Екатерина II остановила ротацию на русском престоле. Она правила 34 года, замкнув век, начатый царствованием Петра. Уверенно она определила свое место в истории России, приказав выгравировать на памятнике основателю Петербурга, на знаменитом медном всаднике Фальконе: Петру I — Екатерина II. Заявив при первом императоре о своих притязаниях на участие в решении европейских

² Дашкова Е.Р. Записки// Письма сестер М. и К. Вильмот из России М., 1987. С. 68.

³ Rulhiere. Histoire ou anecdotes sur la Revolution de Russie en 1762. Paris, 1797. V. 1.

⁴ Салтыков-Щедрин М.Е. Избр. соч. М., 1946. С. 20.

[157/158]

дел, Российская империя при Екатерине II превратилась в великую державу.

В 1781 г., через 19 лет после восшествия на престол, Екатерина посылает в Париж постоянному корреспонденту Фридриху Гримму перечень совершенных ею славных дел:

Губерний, учрежденных по новому положению — 29

Выстроенных городов — 144

Заключенных договоров и трактатов — 30

Одержанных побед — 78

Достопамятных указов о законах или новых учреждениях — 88

Указов об облегчении участи народа — 123.

В общей сложности, как подсчитал составитель списка секретарь Екатерины Александр Безбородко, на счету императрицы было 492 замечательных дела. Ей оставалось, о чем она, конечно, не могла знать, царствовать еще 15 лет. Список деяний позволяет увидеть три главных направления активности императрицы, как она себе ее представляла: административные реформы, внешняя политика, действия на благо народа.

Историки, по разному оценивая результаты деятельности Екатерины II, единодушно признают, что она занималась всеми перечисленными в списке вопросами и многими другими. Все историки согласны, что, взойдя на трон, императрица встретила многочисленные трудности. Прежде всего, чрезвычайно сомнительными были права Екатерины на престол. Супруга свергнутого императора и мать наследника имела, в лучшем случае, основание быть регентшей до совершеннолетия Павла, которому в год переворота было 12 лет. Не говоря о том, что споры об отце наследника (в числе нескольких кандидатов никогда не было Петра III) продолжаются историками по сей день, Екатерина была чужестранкой.

Екатерина не хотела быть регентшей. Не только потому, что все регенты за минувшие 35 лет — от Меньшикова, Бирона до Анны Леопольдовны, плохо кончали. Но потому, что она хотела быть императрицей. Принцесса Ангальт-Цербстская, приехав 15-летней девочкой в Россию, став женой наследника, начала готовить себя к трону. Петр III, вступив на престол, не удосужился короноваться, как бы считая, что судьба безнадежно обидела его, лишив возможности стать прусским офицером. Екатерина не только сразу же (в сентябре 1762 г.) возложила на себя корону, но короновалась в Москве, строго соблюдая древние традиции.

Мало какой из периодов русской истории имеет такое количество источников, дающих возможность его всестороннего изучения. Прежде всего позаботилась о документации императрица: она оставила записки, чрезвычайно откровенную автобиографию, к сожалению,

[158/159]

доведенную только до последних месяцев жизни Елизаветы; сохранились тысячи написанных ею писем — к близким, министрам, иностранным корреспондентам. Екатерина II не могла, казалось, жить, если она не держала в руках пера. По ее примеру много писали современники. Подробные дневники вели секретари императрицы.

Техника власти

Екатерина II была значительно образованнее своих предшественников. Это значит, как она сама рассказывает в «Записках», что, оказавшись в чужой стране, рядом со странным, не любившим ее мужем, молодая принцесса прочитала множество книг, прежде всего на французском (а также немецком) языке. Некоторые из биографов упрекают императрицу в отсутствии у нее оригинальных мыслей, в связи с чем она в Наказе, который содержал проект реформ, широко использовала Монтескье, Беккария, Блекстоуна. Никто, однако, не сомневался в ее сильном практическом уме и в таланте государственного деятеля. О способностях Екатерины II свидетельствует не только то, что, несмотря на шаткость ее положения в первые годы царствования, она занимала трон 34 года. Ее государственные таланты проявились в том, прежде всего, что она сознательно разработала технику власти, технику управления Россией.

Екатерина начала с понимания важнейшего факта, чтобы управлять Россией, необходимо было быть русской. Родившись немкой, она стала русской: приняла православие, научилась языку, обычаям. Значительную помощь оказал ей супруг, подчеркивавший свою нелюбовь к стране, которой ему нужно было управлять. В первом манифесте, провозглашавшем низложение Петра III и воцарение Екатерины, говорилось, что правление Петра III грозило ниспровержением в России православной веры, поруганием отечественной славы через заключение мира с Пруссией, которая только что была побеждена русским оружием, и нарушением всех внутренних Порядков в государстве. Екатерина, объявляя манифест, вступала на престол, чтобы предотвратить перечисленные выше опасности,

[159/160]

«положившись на помощь Божью и видя тому желание всех своих верноподданных». Мотив «всеобщего желания» неизменно сопутствовал выборам московских царей, начиная с Бориса Годунова, но Екатерина, во-первых, никем не избиралась, во-вторых, в многочисленных манифестах, появившихся после первого, не переставала настаивать на желании верноподданных видеть ее на троне. Через неделю после первого манифеста вышел (5 июля 1762 г.) именной указ императрицы о снижении цены на соль, в нем говорилось так же о том, что Екатерина взошла на российский престол «по единодушному желанию верноподданных и истинных сынов России». На следующий день появился манифест о назначении коронации на сентябрь 1762 г.: он начинался объяснением, что к принятию престола императрицу побудили ревность к благочестию любовь к российскому отечеству и «усердное всех наших верноподданных желание видеть Нас на оном престоле». Через 11 дней в указе, который — не в первый и не в последний раз — говорил о необходимости положить конец лихоимству в России, Екатерина подробно разъясняет свои побуждения, приведшие ее к занятию престола. «Не властолюбие и не иная какая корысть, но истинная любовь к отечеству и всего народа, как мы видели, желание понудило нас принять сие бремя правительства». На следующий день, указ, приглашавший всех беглецов из России и дезертиров вернуться в отечество, начинался словами: «Как Мы по единодушному искреннему желанию и по неотступному прошению верных Наших подданных и отечество свое любящих сынов вступили на всероссийский престол...».

В неустанно повторявшихся заверениях императрицы о готовности подчиниться всеобщему желанию верноподданных сквозит прежде всего тревога, ощущение неуверенности, которое пройдет только много лет спустя. Основания для опасений были в избытке. Законным наследником был сын Павел. Но, кроме того, в Шлиссельбургской крепости томился Иван Антонович, правнук брата Петра I Ивана, назначенного наследником престола Анной Ивановной, свергнутого и заключенного в тюрьму Елизаветой. Через два года после воцарения Екатерины II (в ночь с 4 на 5 июля 1764 г.) подпоручик Василий Мирович, стоявший в гарнизоне крепости, попытался освободить «узника № 1», но охранники выполнили инструкцию, подписанную Петром III и подтвержденную Екатериной: в случае попытки освобождения, арестованного «умертвить, а живого никому его в руки не давать». Обстоятельства, связанные с «заговором Мировича», никогда не были полностью выяснены. Подпоручик, утверждавший, что действовал в одиночку, был казнен. Манифест Екатерины, объявлявший о предании Мировича суду, начинался словами: «Вступив на престол по желанию всех подданных, Мы хотели облегчить положение принца Иоанна, сына

[160/161]

Антона Брауншвейгского и Анны Мекленбургской, на краткое время незаконно введенного на престол». В одной фразе Екатерина трижды погрешила против истины: не было «желания подданных», императрица не собиралась менять положения узника Шлиссельбургской крепости, который был совершенно законным государем.

Страх побуждал Екатерину неустанно повторять о «всеобщем желании», обосновывающем ее право на трон. Расхождения с истиной ее не беспокоили. Поэт и министр Гаврила Державин, хорошо знавший императрицу, писал: «Она управляла государством и самим правосудием более по политике или своим видам, нежели по святой правде»⁵. Поэт и государственный деятель знал, конечно, что в истории было немного правителей, действовавших «по святой правде». Подчеркивая приоритет политики и личных интересов в действиях государыни, которую он воспевал под именем Фелицы, Державин подчеркивал обдуманность поведения Екатерины. Постоянно напоминая о своем «праве» на престол, она знала, что бесконечные повторения убедят верноподданных в законности ее пребывания на троне.

Василий Ключевский заметил, что «неудачное самодержавие перестает быть законным»⁶. Перефразируя его, можно сказать, что удачное самодержавие становится законным. Екатерина твердо верила в свою удачу. Прежде всего, она знала, чего хочет. В отличие от всех своих предшественников, кроме Петра I, она долго и старательно готовилась к должности, о которой мечтала со дня своего приезда в Россию. В отличие от Петра, который учился быть царем, строя корабли, обучаясь военному делу и путешествуя по заграницам, Екатерина готовилась стать императрицей, читая книги и оттачивая свое умение воздействовать на людей.

Екатерина хотела быть императрицей российской. Но ее привлекали не только и даже не столько аксессуары власти, сколько сама власть. Она хотела управлять постоянно и активно, она жаждала твердо держать в своих руках вожжи империи. Управление — древнейшее занятие человечества. Вопрос: как пользоваться властью? — возник, едва Бог создал второго человека — Еву. По мере расширения функций и размеров власти развивалась наука управления. Основные законы реализации власти использовались и используются всеми правителями, но каждый из них оттачивает свою личную технику управления подчиненными.

⁵ Записка из известных всем происшествием и подлинных дел, заключающая в себе жизнь Гаврилы Романовича Державина. СПб., Б. г. С. 339.

⁶ Ключевский В. О. Литературные портреты. М., 1991. С. 454.

[161/162]

Главное Екатерина хорошо знала. В обширном проекте нового законодательства — Наказе комиссии, которая должна была его разработать, императрица посвятила первые три главы доказательству того, что в России «пространное государство предполагает самодержавную власть в той особе, которая оным правит». Екатерина уверенно утверждала: «...всякое другое управление не только было бы России вредно, но вконец разорительно». Ни один из ее предшественников на русском троне в необходимости самодержавия не сомневался. Вкладом Екатерины была ссылка на Монтескье. Императрица буквально заимствовала в «Духе закона» мысль о деспотии: «Великая держава сама по себе предполагает деспотическую власть в том лице, которое ею управляет. Надобно, чтобы быстрота решительных мер возмещала расстояние тех мест, к которым они относятся».

Современники, знавшие Екатерину лично или по письмам, принимавшиеся разбирать ее характер, начинали обычно с ума. Василий Ключевский, отмечая этот факт, полагает, что ум императрицы не поражает ни глубиной, ни блеском. Зато, пишет историк, она обладала «умным умом», гибким, осторожным, сообразительным, который знал свое место и время и не колол глаз другим". Екатерина обладала важнейшим качеством государственного деятеля: она прекрасно понимала реальную ситуацию и свое место в ней. Составляя Наказ, она горстями брала идеи, формулы, рассуждения у Монтескье, итальянского камералиста Беккарии, английского правоведа Блекстоуна, не только не скрывая этого, но подчеркивая источники своего вдохновения. В бесчисленных письмах, обращенных к фаворитам, генералам, администраторам и просто знакомым. Екатерина объясняла свою политику, рассказывала о своих планах, говорила о себе. Обильную корреспонденцию вел Петр I, часто диктуя свои письма. Екатерина всегда писала сама, она расширила объем переписки, главное же, она не ограничивалась информированием корреспондента, как это делал первый русский император, она убеждала, пропагандировала, рекламировала свои идеи и себя.

Русские адресаты Екатерины II были лишь частью армии ее корреспондентов. Только прусский король Фридрих II может быть сравним с нею в умении создать сеть заграничных корреспондентов, которые распространяли ее облик просвещенной государыни в Европе. В русской истории никто до нее и никто после нее (пока не пришли к власти гениальные мастера пропаганды большевики) не умел так рекламировать российское государство, его подлинные или мнимые успехи, использовать похвалы, идущие из-за рубежа,

⁷ Там же. С. 361.

[162/163]

для укрепления власти в стране. Едва вступив на трон, Екатерина начинает (1763) переписку с Вольтером, которая продолжается до смерти влиятельнейшего писателя века. Питавший слабость к просвещенным монархам, Вольтер создал репутацию Фридриху II, а поссорившись с прусским королем, отдал сердце российской императрице. Не было пределов лести в оценке достоинств Екатерины. Французский философ писал, что она выше Солона и Ликурга, выше Петра 1, Людовика XIV и Ганнибала. Содержание писем «фернейского мудреца» быстро становилось известным в Западной Европе и России. Узнав о трудностях с публикацией «Энциклопедии». Екатерина немедленно предлагает свою помощь — типографию в Риге. Узнав о материальных заботах Дидро, императрица покупает его библиотеку за цену, им назначенную, и разрешает ему пользоваться книгами до конца его жизни, выплачивая ежегодно тысячу ливров, как библиотекарю. Особое место среди корреспондентов Екатерины занял Фридрих Мельхиор Гримм. Немецкий барон, поехавший делать карьеру в Париж, он сближается с Дидро и Руссо и принимает от аббата Райналя руководство журналом «Литературная корреспонденция». Это было элитарное издание, расходившееся в 15 экземплярах среди коронованных особ, желавших каждые две недели знать, что происходит в культурной жизни Парижа. Екатерина была подписчицей журнала и приняла издателя, когда он приехал в Петербург в 1773 г. Завязалась оживленная переписка. Сегодня барона Гримма назвали бы агентом влияния. Тем более что после второго визита в Петербург в 1776 г. Гримм начал получать ежегодную пенсию 2 тыс. рублей.

Для реализации власти императрица нуждалась в людях. Каждый правитель, придя к власти, обнаруживает, что вместе с ней он приобрел людей, которые остались от предшествующего правителя. Строительство своего аппарата — первая задача и первая трудность, с которой встречается новый правитель. Екатерина получила в наследство людей елизаветинского времени. Сначала потому, что она не чувствовала себя уверенной на троне, а потом потому, что убедилась в правильности такого подхода, Екатерина создавала свой аппарат власти медленно, используя как опытных деятелей, так и новых, молодых. В конце жизни в письмах Гримму она объясняла свою точку зрения: «По-моему, ни в одной стране нет недостатка в людях. Дело не в том, чтобы уметь найти, а в том, чтобы употребить то, что имеешь под рукой... Людей много, но надо уметь их подгонять: все будет хорошо, если найдется человек, Умеющий подгонять». Это умение она знала за собой. «Я никогда не искала, — писала императрица в Париж, — и всегда находила

[163/164]

под рукою людей, которые мне служили, а служили мне почти всегда хорошо»⁸.

Екатерина щедро одаривала тех, кто ей служил и кем она была довольна, делилась с ними своими мыслями, приглашая в свой круг. Она беззастенчиво пользовалась своим женским очарованием Невозможно, говоря о Екатерине II, не вспомнить ее любовников, фаворитов, как их называли современники. Тема эта обросла множеством легенд и мифов. Ни современники, ни историки не смогли договориться о числе любовников императрицы (наиболее спокойные говорят о десяти, наиболее возбужденные увеличивают эту цифру в несколько раз). Независимо от их темперамента биографы Северной Семирамиды согласны в одном: в жизни Екатерины любовь и политика были тесно связаны.

Множество портретов, скульптурных изображений передают меняющийся на протяжении 67 лет жизни и 34 годов царствования облик принцессы, а потом императрицы. Современники видели ее по-разному, даже независимо от возраста: одни говорят о голубых глазах, другие о карих, говорят о высоком росте, хотя она была очень невысокой. Лучше всех об этих разногласиях сказала сама Екатерина. «Говорили, — пишет она в «Записках», — что я прекрасна, как день и поразительно хороша; правду сказать, я никогда не считала себя чрезвычайно красивой, но я нравилась и полагаю, что в этом и была моя сила»⁹. Пушкин, иногда называвший Екатерину «Тартюфом в юбке», описал ее так: «Она была в белом утреннем платье, в ночном чепце и в душегрейке. Ей казалось лет сорок. Лицо ее, полное и румяное, выражало нежность и спокойствие, а голубые глаза и легкая улыбка имели прелесть неизъяснимую»¹⁰. Певец женщин и любви умело польстил императрице: в тот момент, когда она появилась на страницах «Капитанской дочки», ей было 45 лет.

Екатерина использовала своих любовников не только и, пожалуй, не столько «для телесной нужды», как выражался Иван Грозный, сколько для помощи в управлении государством. Каждый из ее фаворитов получал возможность проявить свои государственные способности (иногда они их обнаруживали, лучший пример — Григорий Потемкин).

⁸ Письма от 28 авгута 1794 г. и 7 апреля 1795 г.// Сборник Императорского Русского Исторического Общества. Т. 23. С. 607, 622.; см.: Валишевский К. Указ. соч. С. 306.

⁹ Сочинения Екатерины II/ Сост. и автор вст. статьи О.Н. Михайлов. М. 1990. С. 118.

¹⁰ Пушкин А.С. Капитанская дочка// Сочинения. В 3 т. М., 1954. Т. 3. С. 525.

[164/165]

Но если императрица принимала иногда своих любовников за полководцев и государственных деятелей, она, случалось, относилась к полководцам и государственным деятелям как к любовникам, используя свое умение нравиться.

Женское очарование было важным инструментом в руках Екатерины, которым она пользовалась сознательно и умело. В ее архиве сохранилась собственноручная записка — совет дипломатам: «Изучайте людей, старайтесь пользоваться ими, не вверяясь им без разбора»¹¹. Так она поступала всю жизнь. Один из лучших знатоков царствования Екатерины II — С.Д. Барсков считал главным оружием царицы ложь. «Всю жизнь, с раннего детства до глубокой старости, она пользовалась этим оружием, владела им, как виртуоз, и обманывала родителей, гувернантку, мужа, любовников, подданных, иностранцев, современников и потомков»¹².

Долгое царствование Екатерины, занявшее треть столетия, было полно войн, внешних и внутренних, страшных эпидемий, тяжелых испытаний, прежде всего для подавляющего большинства населения — крестьянства. Вступив на престол после смерти матери, Павел I разослал европейским дворам циркуляр, в котором называл Россию «единственною в свете державой, которая находилась 40 лет в несчастном положении истощать свое народонаселение». Преемник Екатерины хотел сказать, что, начиная с 1756 г., с Семилетней войны, Россия не переставала воевать, находиться в состоянии военного напряжения. По отношению к царствованию Екатерины это было не совсем точно: первые пять лет после вступления на престол положение в стране было сравнительно спокойным, если не считать многочисленных крестьянских бунтов. В первый год царствования в них участвовало до 200 тыс. крестьян. На их подавление посылались настоящие военные экспедиции.

После сравнительно спокойного первого пятилетия последовал семилетний период (1768—1774) внешних войн, эпидемии чумы, вызвавшей бунт в Москве и восстание Пугачева. После подписания мира с Оттоманской империей в Кучук-Кайнарджи (1774) Россия 12 лет отдыхала от внешних войн, переваривая завоеванные земли. Это эпоха «законобесия», как выражалась Екатерина, время активной законодательной деятельности, административных реформ. Последние 9 лет царствования Екатерины — опять войны — снова с Турцией, со Швецией, Польшей, Персией, подготовка к военным Действиям против революционной Франции. Эта схематическая

¹¹ Соболевский С. Нравственные идеалы императрицы Екатерины II// Русский архив. М., 1863. Т. 1.

¹² Цит. по: Российская дипломатия в портретах. С. 82.

[165/166]

периодизация позволяет констатировать: 34 года правления Екатерины делятся на 17 лет войны и 17 лет мирной передышки.

Екатерина меняла фаворитов, меняла законы, политику, взгляды, но оставалась неизменно верной основному принципу: все делать самой, стараться управлять Россией самодержавно, лично. Императрица собственноручно писала законы, и это казалось естественным для знатока Монтескье, Руссо и Вольтера, но во время войн командующие армиями получали от нее подробные указания относительно военных действий с пометками на географических картах. Внимательнейшим образом заботилась Екатерина о воспитании своих подданных, прежде всего тех, кого она называла в письмах французским философам «общественным мнением». В 1769 г. она приступила к изданию журнала «Всякая всячина», намереваясь воспитывать читателей, руководя ими. Развитие литературной и журнальной деятельности в России вынуждало императрицу отдавать много времени цензуре. Функцию цензоров исполняли различные чиновники, но высшим цензором была Екатерина. Московский губернатор запретил после первого представления 12 февраля 1785 г. трагедию «Сорена и Замир» знаменитого в то время писателя Николая Николева. Зрители плакали над судьбой супругов, разделенных коварным царем Мстиславом, но внимание главнокомандующего привлекли строчки: «Исчезни навсегда, сей пагубный устав, который заключен в одной монаршей воле: льзя ль ждать блаженства там, где гордость на престоле, где властью одного все скованы сердца? В монархе не всегда находим мы отца».

Задержав дальнейшие представления, губернатор отослал рукопись со своими пометками верховному цензору. И получил ответ Екатерины, который красноречиво свидетельствовал о понимании ею своей роли в государстве. «Удивляюсь, — писала императрица, — что вы остановили представления трагедии, как видно принятой с удовольствием всей публикой. Смысл таких стихов, которые вы заметили, никакого не имеют отношения к вашей государыне. Автор восстает против самовластия тиранов, а Екатерину вы называете матерью»¹³.

Мать народа — строгая, но справедливая. Такое впечатление о себе создавала Екатерина. Этот образ творили западные поклонники Северной Минервы: их стараниями он утверждался в Западной Европе и оттуда приходил в Россию. Репутация справедливой государыни, о чем Екатерина очень заботилась, поддерживалась и укреплялась репутацией строгости. Эту сторону императорской власти воплощал Степан Шешковский (1727—1793). Каждый великий

¹³ Цит. по: Милюков П. Очерки по истории русской культуры. СПб., 1909. Ч. 3, вып. 2. С. 53-54.

[166/167]

государь — после Ивана Грозного — имел своего палача, мастера тайных дел, в котором концентрировался страх — необходимый атрибут самодержавной власти. Малюта Скуратов при Иване IV, князь Ромодановский при Петре I. Менялись названия учреждения: опричнина, Преображенский приказ. При Елизавете «секретными делами» ведала Тайная канцелярия. Петр III успел опубликовать манифест, объявлявший о закрытии Тайной канцелярии. Все дела передавалась в опечатанном виде в Сенат и осуждались на «вечное забвение». Вместо Тайной канцелярии Петр III создал Тайную Экспедицию. Она не спасла его от переворота и смерти. Екатерина сохранила название учреждения, но вывела Тайную экспедицию из-под контроля Сената, подчинив себе лично. Степан Шешковский, начавший карьеру в Тайной канцелярии при Елизавете, был повышен в чине: из секретарей он стал оберсекретарем (1767) и главой тайной полиции Екатерины. Он прославился как «мастер сыскных дел», лично допрашивал крупнейших политических преступников эпохи — митрополита Арсения, Пугачева, Радищева, Новикова. Современники и русские историки называли Шешковского «кнутобойцом», имея в виду пристрастие главы Тайной экспедиции к кнуту, которым он пользовался для получения признаний. Относительность понятия прогресса отлично видна на движении вперед методов допроса: при Екатерине не применялись пытки, но только «пристрастие», т.е. кнут. Ходили слухи, что Шешковский пользовался кнутом при допросе дворян. Изабель де Мадарьяга, английская исследовательница эпохи Екатерины, пришла к выводу, что документами эти слухи не подтверждаются, что Шешковский использовал моральное, а не физическое давление, когда допрашивал именитых преступников¹⁴. Репутация Шешковского, как палача-кнутобойца, упрочилась, однако, в русской истории настолько, что поколебать ее не смогут никакие исследования.

Эффективность тайной полиции определяется, в частности, и тем, какие следы своей деятельности она оставила. Чем их меньше, тем ее репутация выше. Главную функцию полицейского — возбуждать страх — Степан Шешковский выполнял отлично. Поэтому его имя заняло видное место в списке героев русской тайной полиции.

¹⁴ См.: Madariaga I., de. Russia in the Age of Catherine the Great. London, 1981. P. 560.

[167/168]

Регулярное государство

Французский историк, писавший в XIX в., при всей трезвости своих оценок, сохранял несколько пристрастное отношение к Северной Семирамиде. Анатоль Леруа-Болье подчеркивает «чисто европейское»¹⁵ происхождение Екатерины, приписывая ему смягчающее влияние императрицы на реформы «московского царя». Несомненно, желание ангальт-цербстской принцессы, вступившей на императорский трон, осуществить реформы, регулирующие систему власти. Знакомство с государственными делами позволило Екатерине обнаружить неуклюжесть административной машины, поразительную медлительность прохождения дел в Сенате, пустую казну и падение русского кредита у иностранных банкиров. Она констатировала, что «лихоимство возросло до такой степени, что едва ли есть самое малое место правительства, в котором бы суд без заражения сей язвы отправлялся; ищет ли кто место — платит; защищается ли кто от клеветы — обороняется деньгами; клевещет кто на кого — все хитрые происки свои подкрепляет дарами». Императрица приходит к выводу, что существующие законы мало соответствуют положению империи».

Выразив желание провести реформы, Екатерина сразу же дает понять, что она не будет довольствоваться блеском короны, что она хочет управлять. Никита Панин (1718—1783), дипломат, представлявший Россию в Швеции, а затем получивший пост воспитателя наследника престола Павла, один из главных участников заговора, свергшего Петра III, награжденный Екатериной графским титулом и годовой пенсией в 5 тыс. рублей, сразу же после коронования императрицы представил ей доклад о необходимости учреждения «Императорского Государственного Совета».

¹⁵ Leroy-Beaulieu A. L'Empire des Tsars et les Russes. Pans, 1990. P. 200.

[168/169]

Граф Панин объяснял в докладе, что при существующем устройстве российского государства попечение об общей пользе и о подготовке новых законов сосредоточено «в одной персоне государевой». Для пользы дела Панин предлагал произвести «разумное разделение власти законодания между некоторым малым числом избранных к тому единственно персон». Императорский Совет, как назывался в докладе этот орган, должен был состоять из 6—8 персон, в число которых входили 4 статс-секретаря: внутренних дел, иностранных дел, военного и морского департаментов.

Подготовленный Паниным манифест объявлял, что введение Совета означает, что впредь государственной жизнью будет руководить «не сила персон, а власть мест государственных». Екатерина долго колебалась: в декабре 1762 г. она подписала и акт учреждения Совета, и манифест, назначила членов Совета. А потом надорвала указ, отказавшись от проекта Панина. Колебания Екатерины продолжались до тех пор, пока она не убедилась, что идея ограничения самодержавия — она хорошо понимала, что таков смысл существования Императорского Совета — не поддерживается значительным числом сановников. В секретном наставлении новому, выбранному ею генерал-прокурору князю Вяземскому, императрица писала, что среди высших сановников есть две партии: одни — честных правил, а другие — питают опасные замыслы. Она добавила: «Иной думает, что для того, что он долго был в той или иной земле, то везде по политике той его любимой земли все учреждать должно». Намек на привязанность Никиты Панина к Швеции был очевиден. Так же очевидно было выражено нежелание Екатерины согласиться на шведскую модель ограниченного самодержавия, которую Панин взял как образец.

Отвергнув план графа Панина, Екатерина поручила ему руководство коллегией иностранных дел. Императрица одновременно отстранила Никиту Панина от внутренних дел и использовала его незаурядные дипломатические способности. До 1781 г. императрица не предпринимала ни одной внешнеполитической акции без его участия. Вместе с тем он никогда не стал канцлером: проект ограничения самодержавия не был забыт.

Обнаружив несовершенство законов, придя к выводу о необходимости составления нового законодательства, которое должно было бы заменить действующее, составленное в 1649 г. при Алексее Михайловиче, Екатерина созывает комиссию из «добрых и знающих людей». Важнейшие законодательные своды древней Руси — Судебник 1550 г. и Уложение 1649 г. — составлялись земскими соборами. Комиссия, о созыве которой объявлял манифест 14 декабря 1766 г., продолжала старинную традицию.

Часть членов комиссии составляли представители правительственных учреждений, другую часть — депутаты, избранные от общественных

[169/170]

классов. Депутатов выбирали дворянство, города, оседлые инородцы. В комиссии не были представлены приходское духовенство и крестьяне, как крепостные, так и дворцовые. Депутаты явились в комиссию с наказами от своих избирателей.

Комиссия собралась в Москве, в Грановитой палате Кремля 30 июня 1767 г. и прежде всего ознакомилась с Большим Наказом, составленным императрицей. Екатерина начала работу над Наказом в январе 1765 г. и закончила ее год спустя. Затем она дала текст на прочтение людям из ближайшего окружения. Граф Панин заметил, выразив общее мнение: «Это суть положения, могущие разрушить стены». Первые читатели наказа сочли его чрезмерно либеральным, и императрица учла их замечания.

Основные положения наказа были заимствованы в «Духе законов» Монтескье (250 статей из 526). Более 100 статей (глава 10, излагающая основы уголовного законодательства и судопроизводства) Екатерина почерпнула в книге итальянца Беккариа «О преступлениях и наказаниях», вышедшей в 1764 г. и вызвавшей большой интерес в Европе. 20 лет спустя, в 1787 г., Екатерина писала Гримму: «Мое собрание депутатов было потому так удачно, что я им сказала: «Вот вам мои взгляды, а вы скажите мне свои жалобы: где башмак жмет вам ногу? Постараемся помочь делу; у меня нет никакой системы, я хочу только общего блага: оно составляет мое собственное».

Екатерина видела прошлое в розовом свете: собрание депутатов, как она назвала комиссию, не было удачным. Полтора года работы в Москве, а затем в Петербурге, 203 заседания не дали никаких конкретных результатов: в конце 1768 г. заседания были прекращены по случаю начавшейся войны с Турцией. Тем не менее, Наказ Екатерины, высказывания депутатов представляют значительный интерес. Прежде всего наказ выражал чувство неудовлетворенности положением в России, которое ощущала высшая власть, и демонстрировал возможности решения важнейших вопросов, которые стояли перед государством. Три основных вопроса ставит и решает Екатерина. Прежде всего, было определено географическое положение страны. Параграф 6 первой главы гласил: «Россия есть европейская держава». Ответ не был очевиден во второй половине XVIII в., не очевиден он и в конце XX в. Князь Михаил Щербатов (1733—1790), историк и публицист, автор «Истории российской от древнейших времен» в 15 томах, памфлетов «О повреждении нравов в России», «О пороках и самовластии Петра I», написал подробные замечания на наказ Екатерины. О параграфе 6 он пишет: «Не можно всю Россию европейскою державой назвать, ибо многие ее области в границах Азии вмещены, как, например, Астраханская

[170/171]

и Оренбургская губернии и вся Сибирь»¹⁶. В этом замечании легко обнаружить зародыш значительно более поздних (отражавших и дальнейшее расширение русских владений в Азии) евразийских концепций.

На второй вопрос — о системе управления в России — Екатерина дает не менее категорический ответ. Параграф 9 гласит: «Государь есть самодержавный; ибо никакая другая, как только соединенная в его особе власть не может действовать сходно с пространством столь великого государства». Екатерина заимствует формулу в «Духе законов»: «Великая держава сама по себе предполагает деспотическую власть в том лице, которое ею управляет. Надобно, чтобы быстрота решительных мер возмещала расстояние тех мест, к которым они относятся». Императрица лишь заменила «деспотическую власть» на «самодержавную власть». Михаил Щербатов, противник неограниченного самодержавия, считавший необходимым активное участие высшего дворянства в управлении, замечает по поводу параграфа 9: «Не могу согласиться в справедливости сего мнения», — добавляя, что деспотическая власть «малое разделение с гнусным тиранством имеет»¹⁷.

Оставался третий вопрос. Определив геополитическое положение России и форму правления, Екатерина должна была ввести в рамки закона крестьянский вопрос. Положение крестьян было неразрывно связано с положением помещиков — дворян. Освобождение дворянства от обязательной государственной службы Петром III сделало жгуче актуальным вопрос о крепостном праве. Будучи великой княгиней, Екатерина, начитавшись французских просветителей, написала для себя: «Противно христианской вере и справедливости делать невольниками людей: они рождаются свободными». Добавив, что она нашла простое, безболезненное средство упразднить крепостное право: при каждом переходе имения в руки нового владельца объявлять живущих там крестьян свободными. По подсчетам великой княгини, в течение ста лет крепостное право исчезнет.

Наказ Екатерины выражал ее взгляды и намерения после того, как она стала императрицей. Большинство историков представляет столкновение либеральной и свободолюбивой царицы с дворянством, которое было категорически против освобождения крестьян. Неуверенная еще в своих силах, ощущавшая непрочность трона, Екатерина отказалась от программы быстрого освобождения крестьян, т.е. от радикальной перемены социальной структуры России. Эта точка зрения имеет основания. Дворяне не хотели освобождать

¹⁶ Щербатов М.М., князь. Неизданные сочинения. М., 1935. С. 18.

¹⁷ Там же. С. 21.

[171/172]

крестьян. Екатерина предложила в 1766 г. Вольному Экономическому обществу, основанному в Петербурге, тему для размышления: «Что полезнее, — чтобы крестьянин имел в свою собственность землю или токмо движимое имущество?».

Екатерина вернулась к этому вопросу в Наказе, утверждая: «Не может земледельство процветать тут, где никто не имеет ничего собственного». Князь Щербатов, соглашаясь с этой формулой, говорит о двух видах рабства. «У римлян, ныне у турков и татар раб или невольник получает только нужное пропитание и одежду от своего господина, и все, что выработает, в пользу господина обращается, таковой, конечно, не может с таким тщанием работать, как бы имел собственность. Но в России рабство не на таком основании. Российские крестьяне хотя есть рабы своим господам, хотя земля, обработанная ими, принадлежит их помещикам, хотя они имеют права и на имение их, но собственной своей пользою побуждены, никто имение и земли своих крестьян не отнимает, и крестьяне до нынешних времен и не чувствовали, что сие не собственное их было...» Отличие русского рабства от римского или турецкого заключалось, по мнению Михаила Щербатова, в понимании помещиками их выгоды, что побуждало их оставлять крестьянам участок земли, но также отношением крестьян, «не чувствовавших», что все принадлежит помещику. Князь Щербатов писал свои замечания после крестьянской войны — пугачевщины, когда «такие мысли» вторглись в головы крестьян, что повлекло за собой «убивство великого числа помещиков». Это убедило дворянского публициста, что крестьяне «более никакой свободы недостойны, что всякое разрушение древней власти помещиков над крестьянами может великое разорение и гибель государству принести»¹⁸.

Историки частенько дают идеализированный портрет «просвещенной императрицы», которая думала, что «нормы и методы регулярного государства, дополненные программой активного, динамичного и производительного общества, одобряются всеми просвещенными кругами русского общества». Иначе говоря: «Она еще сохраняла иллюзии и не знала, что желает общество, которым правила уже пять лет»¹⁹.

Не все, конечно, историки. «Свобода, душа всех вещей! Без тебя все мертво» — приводя этот текст записи, сделанной Екатериной, едва вступившей на престол, Василий Ключевский безжалостно комментирует: «Это были, конечно, политические эксцессы, юношеские

¹⁸ Щербатов М.М., князь. Указ. соч. С. 56.

¹⁹ Раев М. Понять дореволюционную Россию: Государство и общество в Российской империи. Лондон, 1990. С. 117.

[172/173]

увлечения тридцатипятилетнего женского сердца»²⁰. Александр Кизеветтер, тщательно анализировавший деятельность Екатерины, приходит к выводу, что «распространенное представление о том, что до созыва Комиссии 1767 г. Екатерина царила на высотах радикализма, рискуя вступить в распрю с требованиями сословного эгоизма дворянства, пока во имя самосохранения не отвернулась от своих идеалов», при изучении документов «блекнет и испаряется». Историк доказывает, что Екатерина не имела намерения освобождать крестьян, с самого начала ее целью было ограничение законом размера крепостных повинностей. Долгое время ходило мнение, что императрица выразила свое желание отменить крепостное право в тех параграфах Наказа, которые она выбросила из окончательного текста, поняв настроения депутатов Комиссии. Публикация в конце XIX в. академического издания Наказа, включавшего все пропущенные места, подтвердили, что далее ограничения размера крепостных повинностей и признания за крепостными права собственности на движимое имущество, она не пошла.

Сравнение выписок, сделанных Екатериной из «Духа законов» с оригинальным текстом, сделанное русским историком Ф.В. Тарановским, позволило обнаружить тонкую ретушь мыслей Монтескье, проделанную императрицей. Она отнюдь не «воровала» чужие мысли, как сама утверждала, но умело и очень осторожно обрабатывала их, приспосабливая к своим нуждам. Например, добавив несколько слов, она заострила мысль Монтескье и значительно решительнее, чем это имел в виду французский философ, отделила от тирании не только регулярную монархию, но и самодержавие. Развивая мысль о необходимости закрепления привилегий за дворянством, Екатерина опирается на выписки из «Духа законов», не желая замечать, что Монтескье имел в виду регулярную, а не самодержавную систему.

Екатерина не желала замечать противоречия между мечтой о «регулярном европейском государстве» и реальным государством, которым она управляла. Логика императрицы была неопровержима: законы (на этом настаивал Монтескье) должны соответствовать положению народа; русский народ находится в Европе (это подтверждает параграф 6 Наказа); идеи Наказа заимствованы из европейских источников. Василий Ключевский, размышляя над силлогизмом, видит его слабость в том, что идеи Монтескье и Беккария не лежали тогда в основе ни одного западноевропейского государства. Утопичность Наказа Екатерины была в другом. Ее целью было создание регулярного рабовладельческого государства на основах просветительской философии, имевшей в виду совершенно

²⁰ Ключевский В. Курс русской истории. Пб., 1922. Т. 5. С. 44.

[173/174]

иной тип государства. Реальная программа Екатерины была прямым продолжением политики ее предшественников: неограниченное самодержавие, опирающееся на привилегированное дворянство, владеющее землей и крестьянами.

Вкладом Екатерины в традиционную политику были перья, которыми она украсила два важнейших принципа ее государственной политики: самодержавие и крепостное право, питавшее дворянство — опору государства.

Множество общих теорий объясняли характер русской истории, ее специфичность: от замысла Божьего сделать Москву Третьим Римом, до железной поступи исторического процесса, выведшего на авансцену пролетариат, а затем — русский пролетариат. В начале 90-х годов XX в., делая выводы из развала Советского Союза, очередного русского Смутного времени, социолог Александр Ахиезер предложил очередную теорию — раскола. Имеется в виду не церковный раскол XVII в., а значительно более важный, цивилизационный феномен. Отмечая характерное для истории России движение между традиционной и либеральной цивилизациями, которое выражается, в частности, в спорах о месте России на карте, Александр Ахиезер приходит к выводу, что Россия застряла между двумя основными цивилизациями. Граница между цивилизациями проходит через живое тело народа, создавая в нем состояние раскола²¹.

Не давая ответа на все вопросы, связанные со спецификой России, концепция раскола позволяет увидеть законодательную программу и практическую деятельность Екатерины в новом ракурсе. Раскол, как определяет его Александр Ахиезер, это, прежде всего, разрыв коммуникаций внутри общества, разрыв между обществом и государством, между духовной и властвующей элитой, между народом и властью, народом и интеллигенцией, внутри народа.

Во второй половине XVIII в. лишь рождалось общество, в конце века появятся предтечи русской интеллигенции, но разрыв коммуникации между властью и подвластными, внутри правящей элиты и внутри народа приобретает в эпоху Екатерины II демонстративный характер. Реформы Никона раскололи православную церковь, реформы Петра I раскололи культуру России, народ остался со своей, дворянство приняло западную. Екатерининский Наказ пытался перебросить мостик через главный раскол: между крепостным большинством и свободным меньшинством. Манифест Петра III обнаружил существование рабства, которое было до сих пор замаскировано равенством во всеобщем отсутствии свободы. Екатерина,

²¹ Ахиезер А. Специфика исторического пути России. Россия [Russia, Venezia]. 1993. № 8. С. 10.

[174/175]

не имея в виду освобождения крестьян, пыталась смягчить систему путем нормализации отношений между крепостными и помещиками. Екатерина II, так хорошо объяснявшая свои мечты и планы реформ иностранным корреспондентам, не могла найти «линий коммуникаций» не только с крестьянами (чего она и не хотела), но и с дворянами (что она пыталась сделать).

Александр Ахиезер видит яркое проявление раскола в том, что «смыслы, пересекающие его границы, коренным образом меняют свое содержание. Смысл может измениться на обратный. В обществе складываются две системы смысла, не находящиеся в состоянии взаимопроникновения, но в отношении взаиморазрушения»²².

Приспособление к расколу, существование в условиях раскола — важнейшая специфическая черта российской истории. Одной из форм приспособления к расколу на рабов и свободных было отрицание необходимости свободы. Денис Фонвизин (1744—1792), самый знамениты комедиограф своего времени, автор классической комедии «Недоросль», секретарь графа Никиты Панина, посетил в 1777—1778 гг. Францию. «Письма из Франции», как выражается историк литературы, «самая изящная проза той эпохи и одновременно — поразительный документ антифранцузского национализма, уживавшегося у русской элиты екатерининского времени с полнейшей зависимостью от французского литературного вкуса»²³. В особенности возмутили русского путешественника претензии французов на свободу. «Первое право всякого француза есть вольность: но истинное его состояние есть рабство, ибо бедный человек не может снискать своего пропитания иначе, как рабской работой, и если он захочет пользоваться драгоценной своей вольностью, должен будет умереть с голоду». Несчастным французам, которые считают себя свободными, но должны работать, Фонвизин противопоставляет русских. «Рассматривая состояние французской нации, научился я различать вольность по праву от действительной вольности. Наш народ не имеет первой, но последнею во многом наслаждается. Напротив того, французы, имея право вольности, живут в сущем рабстве». Во Франции, считает автор «Недоросля», жизнь гораздо хуже, чем «у нас»: «Сравнивая наших крестьян в лучших местах с тамошними, нахожу, беспристрастно судя, состояние наше несравненно счастливейшим... Люди, лошади, земля, изобилие в нужных съестных припасах — словом, у нас все лучше и мы больше люди»²⁴. В это же время историк Иван Болтин (1736—1792),

²² Там же. С. 10.

²³ Мирский Д.С. История русской литературы с древнейших времен до 1925 г. Лондон, 1992. С. 92.

²⁴ Фонвизин Д.И. Сочинения: В 2 т. М.; Л., 1959. Т. 2. С. 485-486, 466.

[175/176]

переводчик Вольтера, Руссо и «Энциклопедии» (остановился на букве «к»), утверждал, что русские крестьяне не рассматривают свое крепостное состояние как несчастливое. «Они не могут представить себе иного состояния, — писал генерал Болтин, — а потому не могут желать того, чего не знают: человеческое счастье это плод воображения»²⁵.

Фонвизин задумался о судьбе — счастливой, по его мнению, — русских крестьян, когда увидел французских. Болтин изложил свои мысли о счастье и рабстве в комментариях на остро критическую историю России, написанную французским хирургом Леклерком, опубликованную в Париже в 1783—1785 гг. (три тома)²⁶. Столкновение с иным взглядом, с иным состоянием заставляло отвергать реальность, приспосабливаться к расколу. Обращает на себя внимание тот факт, что Фонвизин и Болтин писали после «пугачевщины», крестьянской войны, возглавленной Емельяном Пугачевым, принявшим имя Петра III. Главным лозунгом Пугачева, его главным обещанием была «вся вольность» крепостным крестьянам. Екатерина II была сильно встревожена успехами «маркиза Пугачева», как она иронически называла в переписке с иностранцами вождя крестьянской войны. Но еще больше напугала ее книга Александра Радищева (1749—1802) «Путешествие из Петербурга в Москву». Она была издана за счет автора и вышла тиражом в 600 экземпляров в мае 1790 г. Не успели разойтись первые экземпляры, как прочитала книгу императрица. Реакция августейшей читательницы была молниеносной: 30 июня автор был арестован, 26 июля приговорен к смертной казни, которая 8 августа была заменена 10 годами каторги в Сибири.

Во второй половине XVIII в. по России путешествовало немало иностранцев. Как правило, вернувшись домой, они критиковали в своих путевых заметках нравы, политическое устройство российской империи. Иногда это вызывало гнев в Санкт-Петербурге. В 1770 г., после публикации в Париже «Путешествия в Сибирь», французского аббата, астронома, члена Академии наук Жана Шапп д'Отроша, Екатерина лично ответила на книгу памфлетом «Антидот». Она сочла себя оскорбленной замечаниями ученого аббата относительно помещиков, которые «продают своих рабов, как в других странах продают скот», и выраженной им надеждой на то, что императрица не ограничится предоставлением свободы дворянству,

²⁵ Болтин И. Примечания на историю древния и нынешняя России г. Леклерка. СПб., 1788. Т. 11. С. 383.

²⁶ Leclerc. Histoire physique, morale et politique de la Russie moderne: En 3 t. Paris, 1783—1785.

[176/177]

но даст возможность воспользоваться «этим благом всем своим подданным».

Наблюдения иностранцев, путешествовавших по России, могли повредить престижу империи, в первую очередь престижу императрицы. Наблюдения русского путешественника, ехавшего по своей стране, требовали «антидота», противоядия, значительно более эффективного, чем памфлет. Александр Радищев в начале книги объявил о своем желании увидеть мир таким, каким он есть: «Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человеческими уязвлена стала»²⁷. Чужеземец в родной стране, он обнаруживает рабство, в котором живет крестьянство, питающее рабовладельцев — помещиков. «Звери алчные, пиявицы ненасытные, — обращается он к дворянам-рабовладельцам, включая в их число и себя, — что крестьянину мы оставляем? То, чего отнять не можем, — воздух. Да, один воздух... Закон запрещает отъяти у него жизнь. Но разве мгновенно. Сколько способов отъяти ее у него постепенно! С одной стороны — почти всесилие; с другой — немощь беззащитная. Ибо помещик в отношении крестьянина есть законодатель, судия, исполнитель своего решения и, по желанию своему, истец, против которого ответчик ничего сказать не может. Се жребий заклепанного во узы, се жребий заключенного в смрадной темнице, се жребий вола в ярме»²⁸.

Реакция Екатерины была вызвана не «разоблачением» состояния крепостного крестьянства — серия указов императрицы завершила превращение крепостных в рабов. Американский историк Джеймс Биллингтон считает даже, что, критикуя рабство, Радищев всего лишь давал запоздалый ответ на вопросы, которые ставила Екатерина Вольному экономическому обществу, которое она создала в начале царствования²⁹. Время появления «Путешествия» — через год после начала Французской революции — могло напугать Екатерину, для которой не имело значения, что Радищев писал свою книгу до французских событий. Главной причиной гнева просвещенной государыни была дерзость автора «Путешествия», обнаружившего «раскол» и критиковавшего верховную власть за ее неспособность устранить его. Она восприняла книгу Радищева как личную атаку на себя. А между тем, в «Антидоте» она сжато, но точно определила причину невозможности освободить крестьян — этого не хотели помещики. Екатерина писала: «Нет ничего более трудного, чем отменить что-то, где общий интерес сталкивается с частным

²⁷ Радищев А.С. Избранное. М., 1959. С. 61.

²⁸ Там же. С. 219.

²⁹ Billington J.H. The icon and the Axe: An interpretative History of Russian Culture. N.-Y.. 1966. P. 241.

[177/178]

интересом большого количества индивидов»³⁰. Только государство, высказывала она свое убеждение, может найти способ сочетать общие и частные интересы. «Правительство, — подчеркивала она, — вот уже не менее ста лет поощряет, как может, общество». Примерно полвека спустя Пушкин признавал правоту Екатерины, соглашаясь с тем, что «Правительство все еще единственный европеец в России».

«Путешествие из Петербурга в Москву» появилось в конце царствования Екатерины II, в то время, когда основные административные реформы были завершены. Одинокий голос Радищева не был услышан и не мог быть услышан, ибо выражал взгляды ничтожного меньшинства. Книга Радищева стала известна только после ее публикации в 1858 г. Герценом в Лондоне. Но и здесь круг читателей был очень узким. Первое полное научное издание «Путешествия» появилось лишь в 1905 г. Но только когда большевикам понадобились благородные предки, Радищев был превращен в «революционера», «отца русской интеллигенции», стал иконой.

К 1790 г. Российская империя была приведена в порядок екатерининскими реформами. В конечном счете Александр Радищев был одним из плодов реформ, но в своих мечтаниях пошел дальше, чем считала необходимым императрица.

После смерти Петра I политическая жизнь, состоявшая в борьбе различных дворянских групп за влияние на верховную власть, проявлявшаяся в быстрой смене фаворитов и императриц, концентрировалась вокруг структуры высших государственных учреждений. Предложенный Паниным Екатерине проект «Императорского совета» был продолжением этой тенденции. Но Манифест Петра III, освободив дворян, позволил им вернуться в поместья и на первый план выдвигается областная административная реформа. Постоянные перестройки высшей администрации и полное пренебрежение провинциальным административным аппаратом, отдавшее всю власть на местах в руки воевод и губернаторов, расстроили управление страной. Вступив на трон, Екатерина нашла, что все части государственной власти «вышли из своих оснований».

В первое пятилетие царствования Екатерина начала административную реформу, обнаружив, что политическая реформа, т.е. изменение положения крестьянства, может встретить только сопротивление дворянства. Законодательная деятельность была прервана войной с Турцией и крестьянской войной, возглавляемой Емельяном Пугачевым, объявившим себя Петром III. Только в 1775 г. Екатерина подписала «Учреждение о губерниях» — обширную областную

³⁰ Цит. по: Venturi F. Preface// Radichtchev A. Voyage de Petersbourg a Moscou. Paris. 1988. P. 51.

[178/179]

административную реформу, которая придала местным учреждениям тот вид, который они сохраняли около ста лет — до реформ 60-х годов XIX в.

Прежде всего, было увеличено число административных единиц при сокращении их размеров; произошло разделение административно-полицейского, судебного и финансового ведомств; губернские и уездные учреждения частично избирались. Вместо 20 губерний стало 50. Каждая из них насчитывала 300—400 тыс. жителей. Губернии делились на уезды, имевшие по 20—30 тыс. жителей.

Губернские учреждения — административные и судебные — состояли из трех пластов. Верхний — включал учреждения, бывшие прямыми инструментами центральной власти: губернское правление и палаты. Они носили коллегиальный характер: председатель, советники, асессоры назначалась Петербургом. Второй слой составляли губернские сословные учреждения: сословные суды, совестной суд, приказ общественного призрения, (ведавший школами, сиротскими домами и другими благотворительными заведениями). Председатели этих учреждений назначались , а заседатели избирались сословиями на три года и утверждались губернатором. Екатерина желала превращения России в «сословное государство» и силой власти, в приказном порядке, создала сословия, считая их существование одним из условий «регулярной» государственной системы. Были регламентированы три сословия: дворянство; купцы (делившиеся в зависимости от размера капитала на три гильдии); мещане и вольные хлебопашцы (государственные, дворцовые и другие незакабаленные крестьяне).

Низший пласт губернских учреждений — уездные — избирались (как председатели, так и заседатели) сословиями.

Машина губернского управления была сложной, требовала многочисленного аппарата. Там, где прежде достаточно было 10— 15 чиновников, появилось сто. Тем не менее реформа была шагом к упорядочению государственной системы, способствовала возникновению зачатков местной автономии, ограждала права личности. Два фактора парализовали действие машины, построенной по лучшим образцам «просвещенного абсолютизма». Прежде всего, учреждения 1775 г. закрепили главенство в областной жизни одного сословия — дворянства — над другими. «Дворянин правил в столице и в губернии в качестве коронного чиновника: он же правил в губернии и в уезде в качестве выбранного представителя своего сословия»³¹. Вторым парализующим фактором была власть наместника, названного «хозяином губернии». Неопределенность компетенции наместника, призванного, по мысли законодателя, следить за

³¹ Ключевский В. Курс русской истории. Т. 5. С. 73.

[179/180]

точным соблюдением закона, за слаженностью работы машины губернского управления, давала ему практически неограниченную власть.

Американский историк Марк Раев, оценивающий административные реформы Екатерины II значительно более положительно, чем русские либеральные историки XIX в., считает важнейшей причиной, помешавшей укреплению «сословий» и автономных промежуточных инстанций, — отсутствие стабильной и цельной правовой системы. «Россия, конечно же, располагала органами правосудия, и екатерининское законодательство их улучшило, особенно ограничением процедуры дознания. Но органы правосудия и дознания были сведены воедино и являлись одной из составных частей имперской администрации; они не обладали ни автономией деятельности, ни независимыми критериями. Таким образом, правосудие было полностью отдано на произвол чиновников»³².

Совестные суды, созданные реформой, имели целью решения мелких конфликтов между частными лицами, прежде всего связанных со спорами о наследстве, с мелкими посягательствами на собственность. Существование совестного суда, учрежденного в интересах населения, задержало введение в России правового государства. Пьеса А. Островского «Горячее сердце» (1868) хорошо объясняет парадокс. Один из героев пьесы, судья, выходит на площадь решать конфликты и обращается к толпе, пришедшей посмотреть на суд, с вопросом: как судить: по совести или по закону. Показывая на стопку лежащих перед ним на столе книг, он добавляет: вот сколько законов. Он слышит в ответ: по совести суди, батюшка, по совести.

Суд по совести мешал суду по законам. В XIX в. славянофилы создадут стройную теорию, противопоставляющую моральное (внутреннее) право формальному, внешнему праву, закону.

Жалованная грамота дворянству, изданная 21 апреля 1785 г., развивала положения Манифеста 1762 г., точно формулируя сословные права — привилегированные — дворянства: дворяне признавались собственниками всего своего недвижимого имущества с крестьянами включительно, они не платили лично налогов, судились себе равными, наказывались только по суду, освобождались от телесных наказаний, приговор по преступлению дворянина получал силу только после утверждения императором. Дворяне получили сословный мундир — каждая губерния имела свой цвет и украшения.

В 1785 г. положение о городах определило характер самоуправления городского сословия. Однако «городское самоуправление

³² Раев М. Указ. соч. С. 127.

[180/181]

развивалось очень туго под тяжелой рукой губернского коронного чиновника, наместника или губернатора; зато бойко пошло в ход самоуправление дворянское»³³.

Французские путешественники, посетившие Россию в 1792 г., побывавшие на дворянских собраниях, пришли к выводу, что они могут подать сигнал к революции. Так виделось гостям, приехавшим из страны, где революция уже началась. Русское дворянство в революции еще не нуждалось, ибо получило от Екатерины все, о чем мечтало. В его руки были переданы полиция, суд, часть управления губернией. Дворянство издавна ощущало себя корпорацией, Екатерина дала ей организацию.

Законодательная деятельность Екатерины приобрела — после начальных опытов в первое пятилетие — бурный характер после турецкой войны и, прежде всего, после подавления крестьянского восстания, пугачевщины. Крестьянские войны начинались на окраинах. Первая — на юго-западе: восставшие во главе с Болотниковым подходили к Москве, поддерживаемый ими первый Самозванец занял (хотя очень ненадолго) московский трон. Бунты Степана Разина (возившего на «царских челнах» самозванцев «сына Алексея Михайловича» и «патриарха Никона»), Кондратия Булавина начинались на Дону. Очагом крестьянской войны, возглавленной Пугачевым, объявившим себя императором Петром III, была река Яик, составлявшая пограничную линию, охранявшую русские завоевания на востоке. Яицкое казачье войско волновалось, ибо после наведения «порядка» на Днепре, где Запорожская Сечь доживала последние дни, и на Дону правительство отнимало одно за другим привилегии на Яике. Ловля рыбы и добыча соли стали государственной монополией. Атамана назначал Петербург, судили казаков царские чиновники.

В 1772 г. на Яике появился донской казак Емельян Пугачев. Ему было 30 лет. После службы в армии, участия в Семилетней войне, дезертирства, различных приключений, Емельян Пугачев объявил себя чудом спасшимся от коварной жены Екатерины императором Петром III. Он немедленно нашел соратников среди яицких казаков³⁴.

Восстание с поразительной быстротой охватывает огромную территорию. К «Петру III» присоединяются раскольники, всегда готовые защитить свою веру, крестьяне Приволжъя, Прикамья, Приуралья, башкиры, помнившие прежние восстания против русской власти. Екатерина посылает против крестьян лучших полководцев. Летом 1774 г. повстанцы осадили Казань, намереваясь после

³³ Ключевский В. Курс русской истории. Т. 5. С. 74.

³⁴ См.: La revolte de Pougatchev/ Dresentee par P. Pascal. Paris, 1971.

[181/182]

взятия города пойти на Москву, чтобы посадить там на трон «Петра III».

Екатерина принимает все меры для подавления восстания, начавшего грозить ее власти. В распоряжение нового главнокомандующего генерал-аншефа Петра Панина передается огромная армия. «Итак, — писала императрица графу Панину, — кажется, противу воров столько наряжено войска, что едва не страшна ли такая армия и соседям была». В сентябре 1774 г. соратники Пугачева составляют против него заговор и выдают его знаменитейшему русскому полководцу своего времени Александру Суворову, также отправленному на войну против крестьян. 10 января 1775 г. Емельян Пугачев был казнен в Москве. Андрей Болотов, присутствовавший при казни, отметил в своих записках удовлетворение этим «истинным торжеством дворян над сим общим их врагом и злодеем».

Болотов имел все основания видеть в Пугачеве своего врага, ибо вождь крестьянской войны видел ее главную цель в истреблении дворянства. В многочисленных указах, манифестах и обращениях «Петр III» приказывал: «Кои дворяне в своих поместьях и вотчинах находятся, оных ловить, казнить и вешать, а по истреблении оных злодеев-дворян всякий может восчувствовать тишину и спокойную жизнь, кои до века продолжаться будут». Пушкин, начавший писать «Историю пугачевского бунта», после изучения архивных документов, поездки по местам сражений и разговоров с очевидцами, писал о русском бунте — «бессмысленном и беспощадном». Эти слова повторяются и в конце XX в., как они повторялись и в первое десятилетие этого века. Но пугачевщина, будучи, несомненно, «беспощадной», не была ни в коем случае «бессмысленной». Граф Сивере, один из советников Екатерины, при составлении «Учреждения о губерниях», писал императрице: «В основе смут оренбургских, казанских, поволжских лежало невыносимое иго рабства... приверженцы Пугачева состояли исключительно из крепостных, недовольных своими господами». Он добавлял: «Источник брожения всегда будет оставаться один и тот же, пока не будет издано закона о сельском хозяйстве»³⁵.

Екатерина знала это. Она знала также, что не может и не хочет освобождать крестьян, ибо этого не хотят дворяне. Екатерина сделала выбор еще в первое пятилетие своего царствования, она подтвердила его в годы пугачевщины. Когда казанское дворянство, видя угрозу городу со стороны крестьянского войска, решило сформировать особый конный корпус, императрица, объявив себя «казанской помещицей», приказала поставить в дворянский корпус

³⁵ См.: Милюков П. Указ. соч. С. 114.

[182/183]

рекрутов из императорских поместий. В ответе казанских дворян, написанном первым поэтом эпохи Державина, говорилось: «Признаем тебя своею помещицей; принимаем тебя в свое товарищество; когда угодно тебе, равняем тебя с собою».

Императрица формально подтвердила свой выбор, свою принадлежность к властвующему меньшинству, окончательно закрепила раскол общества на господ и рабов. Был нарушен принцип, на котором стояло московское государство: все равны, ибо все рабы. Освобождение дворянского сословия раскололо фундамент российской империи. Империя встала на расколотый фундамент.

Жалованная грамота дворянству 1785 г. стала хартией правящего сословия. В угоду ему Екатерина основывает на юге и востоке России колонии, приглашая иностранцев: немцев, сербов и т.д. Свободные и незаселенные земли привлекали крепостных крестьян, бежавших от помещиков. Передача этих земель колонистам должна была предотвратить бегство русских крестьян на окраины. Любвеобильная Екатерина была чрезвычайно щедра: она одаривала своих фаворитов деньгами и драгоценностями, но также тысячами крепостных, «душами», как это официально называлось. Императрица раздавала фаворитам государственных крестьян в крепостное право. По некоторым подсчетам, например, семейство Орловых за 20 лет фавора (1762—1783) получило 17 млн. рублей деньгами, дворцами, драгоценностями и 40—50 тыс. душ крестьян. Крепостное право было распространено на Малороссию. Алексей Толстой в своей иронической поэме «История государства Российского...» (1868) замечает, что Екатерина на советы Вольтера и Дидро дать народу, «которому вы мать» свободу, ответила «прикреплением украинцев к земле».

По-разному оценивая царствование Екатерины II, историки единодушно согласны с тем, что она была «дворянской императрицей», что при ней завершился «основной процесс XVIII в. — создание дворянской привилегии, утвержденной на порабощение народа»³⁶. Соглашаясь с тем, что одним из важнейших итогов деятельности Екатерины было упрочение дворянства как правящего слоя России, историки расходятся, нередко в противоположные стороны, при оценке характера русского дворянства. Екатерина дата им полную свободу, отдала в их полное распоряжение крестьян-рабов, одновременно введя в обиход новые понятия, такие, как «добронравие», «человечество», «человеколюбие», «отечество», «граждане», «чувствительность», «чувствования человеческого сердца». Поставила вопросы, которые будут обсуждаться следующими

³⁶ Кизеветтер А. Россия// Энциклопедический словарь/ Брокгауз и Эфрон. СПб., 1900. Т. 28. С. 477.

[183/184]

поколениями: Россия и Запад, новая Россия и древняя, национальный характер. Значительный толчок получила культура: в екатерининское время забрасываются в почву зерна, которые дадут через несколько десятилетий золотой век русской культуры.

Дворянин конца XVIII в., которому, как пишет Василий Ключевский, предстояло вести русское общество по пути прогресса, был странным существом. «Его общественное положение покоилось на политической несправедливости и венчалось жизненным бездельем. С рук сельского дьячка-учителя он переходил в руки француза-гувернера, завершал образование в итальянском театре или французском ресторане и доканчивал дни свои в московском или деревенском кабинете с книжкой Вольтера в руках... Все усвоенные им манеры, привычки, вкусы, симпатии, самый язык — все было чужое, привозное, а дома у него не было никаких живых органических связей с окружающим, никакого серьезного житейского дела». Мастер выразительных формул, Ключевский дает беспощадный портрет дворянина: «Чужой между своими, он старался стать своим между чужими, был в европейском обществе каким-то приемышем. В Европе на него смотрели как на переодетого татарина, а дома видели в нем родившегося в России француза»³⁷.

Семь десятилетий спустя, во второй половине 50-х годов XX в., Владимир Вейдле, свидетель большевистской революции и эмигрант, считал, что из всего того, что Петр I сделал для России, «дворянство едва ли не лучшее». Важнейшее качество русского дворянства, считает В. Вейдле, это то, что оно было одновременно правящим и культурным слоем: «Дворянство и создало культуру петербургской России». В. Ключевский, конечно, этого не отрицал, но подчеркивал чуждость этой культуры подавляющему большинству народа. В. Вейдле, восхваляя заслуги дворянства, признает, что имелась «непримиренность культурных традиций... несогласованность культуры вертикальной с культурой горизонтальной» и «неизменная безучастность народа и к тому, как живут верхи, и, что важнее, к тому, что они творят»³⁸.

В 1989 г., пытаясь понять смысл «перестройки», Натан Эйдельман, наиболее популярный историк своего времени, обратился к прошлому. О дворянах он писал: «Яркие, талантливые, оригинальные, очень способные, на все способные люди (от высот просвещения до низкого зверства включительно) русские дворяне поставляли России в XVIII в. почти всех активно действующих в государственном смысле лиц; они (как уже не раз говорилось) были особенно сильно отделены от народных «низов», в то время как

³⁷ Ключевский В. Курс русской истории. Т. 5. С. 147.

³⁸ Вейдле В. Задачи России. С. 88, 89.

[184/185]

Франция, по словам знаменитого историка Токвилля, «была страна, где люди стали наиболее похожи друг на друга»³⁹.

Оценки историков необыкновенно редко совпадают с представлениями современников событий. Русское дворянство екатерининской эпохи, упоенное, по выражению Ключевского, медовым месяцем свободы, не переживало раскола, как трагедии. Избавившись от страха, возбужденного «злодеем-Пугачевым», оно искало себе место между Россией и Западом. Западные путешественники не переставали удивляться российской отсталости. Уильям Кокс, побывавший в 1784 г. в Польше и России, подчеркивал «отсталость русского крестьянина», имея в виду как сельскохозяйственные орудия, которыми он пользовался, так и его экономическое и социальное положение. Россию конца XVIII в. он сравнивал с Европой XI и XII вв. Английский путешественник полагал, что «положение не улучшится до тех пор, пока большинство будет находиться в абсолютном рабстве»⁴⁰. С этой точкой зрения в России был согласен, может быть, только Радищев. То, что Коксу и другим западным наблюдателям казалось «отсталостью», т.е. недостатком, слабостью, дворянским идеологам представлялось преимуществом, силой. «Если здесь, — писал Фонвизин своему другу Я. Булгакову из Парижа, — прежде нас начали, то по крайне мере мы, начиная жить, можем дать себе такую форму, какую хотим, и избегнуть тех неудобств и зол, которые здесь вкоренились. Nous commensous etils finissent. Я думаю, что тот, кто родился, посчастливее того, кто умирает»⁴¹. Более двухсот лет спустя Лев Гумилев соглашался с мыслями Дениса Фонвизина: «Конечно, если мы сравниваем себя с современными западноевропейцами или американцами, то сравнение не в нашу пользу; мы огорчаемся и совершенно напрасно... Европейцы старше нас на 500 лет, и то, что переживаем мы сегодня, Западная Европа переживала в конце XV—начале XVI вв.». Русский историк напоминает, что «тихая и спокойная Франция при Миттеране, для которой террористический акт — событие, в XV в.. точно так же как Россия в XX, полыхала в огне гражданской войны, только сражались в ней не белые и красные, а сторонники герцога Орлеанского и герцога Бургундского. Повешенные на деревьях люди расценивались тогда французами, как привычный элемент родного пейзажа»⁴².

Молодость — народа, государства — была убедительным аргументом, опровергавшим все критические замечания относительно

³⁹ Эйдельман Н. «Революция сверху» в России. М., 1989. С. 73.

⁴⁰ Сохе W. Travels into Poland, Russia... London, 1784. V. I.

⁴¹ Фонвизин Д.И. Сочинения. Т. 1. С. 493.

⁴² Гумилев Л.Н. Ритмы Евразии. С. 184.

[185/186]

отсталости. Был еще аргумент, значительно более убедительный — военная мощь и военные успехи российской империи.

Внешняя политика Екатерины II

Было подсчитано, что за 300 лет царствования династии Романовых российская империя расширялась со скоростью 140 кв. км в день. По размерам территориальные завоевания Екатерины II превышают завоевания Петра. Еще важнее был прирост населения. В 1762 г. Россия насчитывала 19 млн. жителей, в 1796 г. — 36 млн. жителей.

Историки, политологи, психологи дают разнообразнейшие ответы на вопрос: почему Московское государство, а затем Российская империя не переставали расширяться, приобретая все новые и новые территории? Первый ответ — его давали многие русские историки XIX в.: необходимость собирания всех русских земель, всех территорий, когда-либо входивших в состав Киевской Руси и Московии. Второй ответ: необходимость обеспечения безопасности государственных границ, достижение естественных границ, которые закрывали бы Россию от врагов. Марксизм сделал популярным экономическое объяснение: развитие промышленности и торговли требовало новых территорий. Эти объяснения не были удовлетворительными, Россия продолжала расширяться и после того, как все русские земли вошли в государство. Устранение угрозы границам теряло свой смысл после приобретения новых территорий, на границах которых появлялись новые враги. Промышленность и торговля даже в XVIII в. не были развиты настолько, чтобы возникла потребность в новых территориях.

Были объяснения идеологические: Россия — Третий Рим — наследница Византии, имела миссию воссоздания великого православного царства. В 20-е годы XX в. евразийцы брали другую модель, объяснявшую неудержимое распространение Российской империи от Тихого океана до Каспийского моря, — империю Чингиз-хана. По их мнению, гигантская равнина, составляющая «континент-океан» Евразию, требует единого сильного государства.

[186/187]

Политическое объяснение исходит из того, что большая территория нуждается в сильном государстве, но сильное государство, в свою очередь, расширяет свою территорию.

Универсальные теории, давая ответы на некоторые вопросы, оставляли без объяснений многие стороны проблемы, универсальный ключ не открывал всех дверей. На помощь приходили ответы, не претендовавшие на создание стройной, логичной системы объяснений. Ряд историков говорят о роли личных интересов, порой определявших внешнюю политику, толкавших на завоевание новых земель. Имеются сторонники теории «благоприятных обстоятельств»: когда они возникали, когда появлялся удобный случай, Россия шла вперед, дальше, к новым границам.

Первая турецкая война, продолжавшаяся с 1769 по 1774 г., принесшая России блестящие победы и значительную территорию, дает возможность использовать все ответы на вопросы о причинах русской экспансии вообще. В числе официальных объяснений было желание объединить русские земли, принести свободу славянским народам, жившим под турецким игом, обеспечить границы на юге и западе. Она началась, когда «международная политика для России сложилась благоприятно и Екатерина сумела извлечь из этой дипломатической обстановки максимальную выгоду»⁴³. Наконец, чрезвычайно велика была роль личных интересов: каждый раздел Польши приносил фаворитам императрицы огромные поместья и тысячи крепостных душ. Платон Зубов, которого польские историки считают одним из главных инициаторов второго и третьего раздела, получил после третьего земли, на которых работало 13 тыс. крестьянских душ, в добавление к прежним пожалованиям. После первого раздела были щедро награждены Орловы. Григорий Потемкин, мечтавший в конце жизни о собственном королевстве, намеревался включить в него и юго-восточные провинции Польши. После второго раздела Екатерина, по свидетельству Александра Безбородко (1746—1815), личного секретаря императрицы, в один день раздала 110 тыс. душ — крестьян из присоединенных провинций, что при тогдашней стоимости души в 10 руб. давало 11 млн. рублей.

Личные интересы имелись, совершенно очевидно, у Екатерины. Ей нужна была слава, «нужны были громкие дела, крупные, для всех очевидные успехи, чтобы оправдать свое воцарение и заслужить любовь подданных, для приобретения которой она, по ее признанию, ничем не пренебрегала»⁴⁴. Сергей Соловьев, автор

⁴³ Тарле Е. Чесменский бой и первая русская экспедиция в Архипелаг (1769—1774)// Сочинения: В 12 т. М., 1959. Т. 10. С. 11.

⁴⁴ Ключевский Б. О. Литературные портреты. С. 379.

[187/188]

«Истории России с древнейших времен» в 29 томах, писал о совпадении личных интересов государя и государства, имеющем особый характер в самодержавном государстве. Русский царь не может не быть самодержцем, поскольку размеры государства навязывают этот образ правления. Проникновение идей свободы в западноевропейском смысле в русское общество сделало необходимым, по мнению историка, определить понятие свободы в самодержавном государстве. Сергей Соловьев рассуждает логично: цель и объект самодержавного государства — слава граждан, государства и государя; национальная гордость создает у народа, управляемого самодержавно, ощущение свободы, побуждающее к великим делам и благу подданных не меньше, чем сама свобода⁴⁵.

Национальная гордость, которая может подменить свободу, пробуждается особенно сильно во время войн, питается особенно обильно завоеваниями чужих земель. Одновременно, можно добавить к рассуждению русского историка, писавшего свой главный труд во второй половине XIX в., война позволяла перебросить мост через раскол, объединяя крепостных солдат и офицеров-помещиков в одной армии, имевшей одну цель — славу России.

«Внешняя политика, — резюмирует Василий Ключевский, — самая блестящая сторона политической деятельности Екатерины. Когда хотят сказать самое лучшее, что можно сказать о ее царствовании, то говорят о ее внешних деяниях...»⁴⁶. Мнение это разделяется всеми историками, оно было очевидно и для современников. После победы в войне с Германией в 1945 г. советские историки во главе с академиком Евгением Тарле начали представлять внешнюю политику Екатерины II как модель для сталинской внешней политики, а императрицу в качестве предшественницы «вождя народов». Военное звание, которое выбрал себе Сталин, — генералиссимус — восходило, как объясняли советские историки, к великим полководцам екатерининской эпохи — Румянцеву и Суворову.

Василий Ключевский полагает, что после первого пятилетия царствования, занятого прежде всего укреплением позиции императрицы на троне, Екатерина приступила к решению «обоих стоявших на очереди вопросов внешней политики, давних и трудных вопросов...». Один состоял «в необходимости продвинуть южную границу России до Черного моря, а другой в воссоединении Западной Руси»⁴⁷. Советский историк, через сто лет после Ключевского, вполне с ним согласен: «Центральными задачами внешней

⁴⁵ Соловьев С. История России с древнейших времен. СПб., Б. г. Т. 6. С. 338-339.

⁴⁶ Ключевский В. Курс русской истории. Т. 5. С. 26.

⁴⁷ Ключевский В. Указ. соч. С. 379.

[188/189]

политики страны в царствование Екатерины были: обеспечение выхода к Черному морю; воссоединение с Россией находившихся под властью Польши украинских и белорусских земель; укрепление позиций в Прибалтике»⁴⁸.

Обращает на себя внимание прежде всего наступательный характер «вопросов» и «задач», стоявших перед русской внешней политикой. Их решение находилось за существовавшими границами государства, требовало продвижения этих границ вперед. «Задачи» и «вопросы» не были новыми: они определялись неизменными геополитическими факторами. После выхода к Балтийскому морю, где оставалось лишь «укрепление позиций», на очереди стало Черное море. Противником России на южном направлении была Оттоманская империя. Но она же была важным препятствием на Западе. «Воссоединение Западной Руси» означало столкновение с Польшей, которая граничила с Турцией, владевшей частью украинских земель. Стамбул видел в русских притязаниях на территории, входившие в состав Речи Посполитой, прямую угрозу для себя. Турецкий и польский «вопросы» были тесно переплетены. Дополнительным элементом, связывавшим «вопросы», была Франция, враждебная России, активно поддерживавшая Турцию.

Страстная влюбленность Петра III в прусского короля завершила Семилетнюю войну неожиданным образом. После окончания войны союзы перевернулись: союзница Пруссии, противник России Англия сблизилась с Петербургом, союзница России против Фридриха II Австрия заняла недоброжелательную позицию по отношению к политике Екатерины; Франция, воевавшая вместе с русскими против Пруссии, стала главным противником России.

Хрупкость союзов подчеркивает неизменность интересов. Виднейшие русские дипломаты второй половины XVIII в. строили внешнюю политику империи на взаимоисключающих дипломатических комбинациях. Граф Алексей Бестужев-Рюмин, руководивший внешней политикой государства с 1744 г., считал необходимым укрепление союза с Англией, Голландией и Австрией против Франции, Пруссии и Турции. Поворот английской политики, взявшей курс на союз с Пруссией (в середине 50-х годов), привел к аресту канцлера в феврале 1758 г. Освобожденный Екатериной после захвата ею трона, он перестал оказывать влияние на политику. Канцлером стал Михаил Воронцов (1714—1767), сторонник союза с Францией. Близость к Петру III была причиной падения М. Воронцова. Руководителем внешней политики стал граф Никита Панин (1718—1783). «Это был красивый, статный царедворец; 23-х лет

⁴⁸ Герасимова Г.И. «Северный аккорд» графа Панина. Проект и реальность// Российская дипломатия в портретах. С. 69.

[189/190]

он был сделан камер-юнкером, 29-ти — камергером»⁴⁹. Замеченный императрицей Елизаветой, он был приглашен к императрице, но заснул, ожидая вызова в спальню. Это не помешало ему сделать успешную дипломатическую карьеру, а затем быть назначенным воспитателем великого князя Павла Петровича. Поддержав Екатерину в ее планах овладения престолом, Никита Панин первоначально был лишь неофициальным советником императрицы, но в 1763 г. возглавил Иностранную коллегию, став руководителем внешней политики России почти на два десятилетия.

С его именем связывается внешнеполитическая программа, известная под именем «Северного аккорда» или «Северной системы». Идея «Северного аккорда» состояла в создании союза Англии, Пруссии и России, в который предполагалось пригласить Данию. Союз России с протестантскими странами был нацелен против «бурбонского союза», т.е. Франции, Испании и католической Австрии. Евгений Тарле — в отличие об большинства историков — считает, что подлинным автором был Вильям Питт Старший (граф Чэтем), премьер-министр и министр иностранных дел Великобритании. Мысль о русско-прусско-английском союзе возникла у Питта еще до воцарения Екатерины. Идея северного союза вызвала большой интерес в Дании, привлекла русского посла барона Корфа, который предложил ее от своего имени в Петербург, где она была «усыновлена» Паниным.

Академик Тарле, опубликовавший статью, в которой назвал графа Чэтема автором идеи «Северного аккорда», хотел продемонстрировать в 1945 г. еще раз «английское коварство», которое вновь становилось актуальным после окончания второй мировой войны и начавшегося разлада среди недавних союзников. По мнению историка, целью английской внешней политики в XVIII в. было желание «втравить поскорее Россию в войну с Францией»⁵⁰.

По мнению биографа Екатерины II К. Валишевского, «Северная система — личное дело императрицы»⁵¹. Оставляя в стороне спор об авторе идеи (Петр I опирался на протестантские страны, так что сама идея не была нова), следует подчеркнуть ее смысл, как его понимал граф Панин: «Мы системы зависимости нашей от них (австрийского и французского дворов) переменим и вместо того установим другую, беспрепятственного нашего собою в делах действования». По его мнению, «Северная система» давала России возможность самостоятельной внешней политики. И с этим была

⁴⁹ Шильдер Н.К. Император Павел Первый: Историко-биографический очерк. СПб., 1901. С. 10.

⁵⁰ Тарле Е. Чесменский бой. С. 13.

⁵¹ Валишевский К. Указ. соч. С. 369.

[190/191]

вполне согласна Екатерина, объявившая в начале царствования: «Время покажет, что мы ни за кем хвостом не тащимся»⁵².

Самостоятельная внешняя политика — мечта дипломатов — в реальности осуществима только на бумаге. Василий Ключевский назвал Никиту Панина «дипломатом-идилликом»⁵³, т.е. фантазером, составителем «идиллических», нереальных планов. Пороками «Северного аккорда» были не различия государственных систем входивших в союз стран (это никогда не мешало альянсам) и не различные интересы. Важнейшим недостатком системы был разрыв с Австрией, граничившей одновременно с Польшей и Оттоманской империей — двумя направлениями российской внешней политики.

События в Польше обозначали конец мирного семилетия правления Екатерины. 5 октября 1763 г. умер король Речи Посполитой Август III. Как всегда, выборы нового короля возбудили аппетиты многочисленных претендентов внутри страны и за ее пределами. Страна представляла собой конгломерат феодальных владений, находившихся в руках могучих магнатских семей, преследовавших свои личные интересы, искавших союзников в Париже, Вене, Берлине, Стамбуле. Центральная власть потеряла возможности управления государством. Сейм был парализован необходимостью принятия только единогласных решений. «Либерум вето», право каждого шляхтича голосовать против любого законопроекта, открывало широчайшие возможности подкупа голосов, разрушало государство.

Речь Посполитая насчитывала во второй половине XV11I в. 11 млн. жителей, занимала обширную территорию, превышавшую территорию Франции и Испании, но королевская армия насчитывала 12 тыс. человек. Многие магнаты имели в своем распоряжении более многочисленные вооруженные отряды.

Со времен Петра 1 Россия играла важную роль в польской политике, опираясь на сильные прорусские группировки Живейшим образом интересовался Польшей Фридрих II: Пруссия состояла из разрозненных территорий, разделенных польскими землями. Проявляла интерес к польским делам — и территории — Австрия, третий сосед Речи Посполитой.

Кандидатом на опустевший польский трон был выдвинут Станислав Понятовский. Его кандидатуру поддержали Екатерина II и прусский король. Императрица хорошо знала кандидата. В 1755—1758 гг., когда будущая императрица была великой княгиней, несчастной супругой Петра III, Станислав Понятовский, молодой, привлекательный шляхтич, приехавший в свите английского посла,

⁵² Герасимов Г. И. Указ. соч. С. 69.

⁵³ Ключевский В. Курс истории. Т. 5. С. 27.

[191/192]

хорошо знавший парижские салоны, утешал Екатерину. Понятовский покинул Петербург, но переписка между императрицей и бывшим фаворитом продолжалась. Польский историк замечает по этому поводу: ко всем нашим несчастьям добавилась любовь Понятовского к Екатерине⁵⁴.

Когда появилась необходимость выбрать нового польского короля, кандидатура Станислава Понятовского возникла не потому, что императрица хранила нежные воспоминания о чувствах, которые испытывала в 26-летнем возрасте, а потому, что давний фаворит был родственником могущественного клана Чарторыжских, владельцев огромных территорий в Литве и издавна державшихся прорусской ориентации. Русские войска вступили в Польшу и в Литву в начале 1763 г., еще до смерти Августа III; когда началась «выборная кампания», они подошли к Варшаве. 6 сентября 1764 г. пять тысяч пятьсот восемьдесят четыре шляхтича выбрали королем Речи Посполитой Станислава Понятовского — Станислава-Августа. Русские войска из деликатности отошли на три мили от луга, на котором собрались избиратели. Порядок охраняла милиция Чарторыжских.

В марте 1764 г. Россия подписала договор с Пруссией. Многие историки возлагают на Фридриха II вину за политику усиливавшегося давления на Польшу и после того, как королем был избран ставленник Екатерины. Главные усилия могучих соседей Речи Посполитой были направлены на сохранение старой «анархической республики»: принимались все меры, которые мешали проведению реформ. Станислав-Август и Чарторыжские были готовы провести реформы, которые усилили бы центральную власть, причем готовы были это сделать под русским протекторатом. Шли, например, дискуссии (впрочем, с давних времен) об ограничении или отмене «либерум вето». Соседи не хотели реформ, они предпочитали слабое польское государство. Россия и Пруссия выступали защитниками свободы, защитниками прав шляхты, не желавшей отказаться от «либерум вето». Петербург и Берлин объявили себя защитниками прав «диссидентов». Слово, которое приобрело мировую известность в 70-е годы XX в., обозначая «врагов советской власти», во второй половине 70-х годов XVIII в. обозначало протестантов и православных — некатоликов — граждан Речи Посполитой. Они пользовались всеми гражданскими правами и религиозной свободой. Екатерина и Фридрих потребовали для них всех политических прав наравне с католиками. Этого не было, конечно, в России и Пруссии, не было этого также и в Англии, Франции, Испании.

⁵⁴ Jasienica P. Rzec/pospolita obojga narodow. Warszawa, 1972. S. 292.

[192/193]

Никита Панин объяснял русскому послу в Варшаве Николаю Репнину: вопрос диссидентов отнюдь не должен быть предлогом для распространения в Польше нашей веры или протестантских учений, он должен быть единственно инструментом приобретения для нас сторонников... Это было очевидно для Екатерины. Число беглецов из России в Польшу постоянно росло по мере ужесточения крепостного права. Расширение свобод для православных в Польше могло только привлечь новых беглецов. Вопрос о диссидентах вызывал обострение разногласий между магнатскими кланами в Польше, ослабляя страну. Кроме того, Екатерине чрезвычайно нравилась роль борца за «свободу», тем более что за это ее очень хвалили властители дум XVIII в. — французские философы. В 1768 г., например, Вольтер поздравлял Станислава-Августа с появлением русских войск в Польше: «Российская императрица не только утвердила универсальную терпимость на просторах своего государства, но послала армию в Польшу, первую такого рода в истории человечества, армию мира, которая служит только защите прав граждан и заставляет трястись от страха их врагов»⁵⁵. Как свидетельствует Шамфор в своих «Максимах», восторг Вольтера в связи с миссией «армии мира» не был совершенно бескорыстным: в ответ на упреки врача, вернувшегося из России, непохожей на идиллию, представляемую Вольтером, фернейский мудрец ответил, что ему прислали замечательные меха, а он очень мерзнет.

Русский историк Георгий Вернадский, приверженец евразийства, изложил в 1927 г. события, последовавшие за избранием Станислава-Августа, коротко и совершенно недвусмысленно: «Польский сейм отвергнул петицию о правах диссидентов... Русские войска были введены в Варшаву и вожди крайней латинской (т.е. антирусской. — М.Г.) партии были арестованы. Тогда сейм согласился издать закон об уравнении диссидентов в правах с католиками (1767). В ответ образовалась в г. Баре конфедерация крайней латинской партии»⁵⁶. В 1801 г. видный русский дипломат, многолетний посол в Лондоне Семен Воронцов объяснял в письме Александру I, что произошло в Польше: «Это Пруссия... склонила графа Панина уничтожить благотворные реформы конституции Польши, чтобы легче завладеть страной. Это она убедила того же министра потребовать, чтобы польские диссиденты получили право занимать все государственные должности, что было невозможно исполнить, не употребив против поляков мер крайнего насилия. Эти меры и были приняты, вследствие чего образовались конфедерации, число которых

⁵⁵ Euvres completes de Voltaire. Paris, 1879. Т. 26. P. 582.

⁵⁶ Вернадский Г. В. Начертание русской истории. Прага, 1927. С. 205— 206.

[193/194]

тщательно скрывали от императрицы. Епископов и сенаторов арестовывали прямо в сейме и отправляли в ссылку в Россию. Наши войска вошли в Польшу, разграбили все, преследовали конфедератов даже в турецких владениях, и это нарушение международного права вызвало войну, которую турки нам объявили...»⁵⁷.

Барская конфедерация начала войну с Россией. Это стало сигналом для восстания казаков и крестьян против польских помещиков и евреев. Прошел слух, что царица Екатерина прислала «золотую грамоту», в которой звала гайдамаков резать католиков и евреев. Восстание возглавил запорожец Максим Железняк. Иван Гонта, командовавший казаками, верными польскому королю, в городе Умани открыл ворота гайдамакам. Уманьская резня, во время которой было убито около 20 тыс. человек, вошла в историю еврейских погромов. Русские войска, воевавшие с конфедератами, использовали помощь гайдамаков, возбуждая православных против латинян, но Екатерина ни в коем случае не хотела возбуждать крестьян против помещиков, даже если крестьяне были украинцами, а помещики — поляками. Негласный союз между гайдамаками и русскими войсками распался очень быстро: совместными действиями царских и королевских сил восстание было жестоко подавлено. Но до этого гайдамаки напали на город Балту, где вырезали население. Балта находилась в Молдавии, следовательно, на турецкой территории. Султан Абдул-Гамид I предъявил России ультиматум: вывести войска из Польши, отказаться от покровительства православным (диссидентам). Россия отвергла ультиматум, Турция объявила войну. Франция изо всех сил подталкивала Турцию к этому решению. В популярнейшем французском учебнике истории говорится совершенно недвусмысленно: «Французский министр Шуазель, стараясь прийти на помощь польским патриотам, бросил турок против России»⁵⁸. Объяснялись ли действия герцога Шуазеля, который руководил французской внешней политикой с 1766 г., благородным желанием помочь польским патриотам или интересами Франции, как он их понимал, может быть предметом дискуссии. Роль французской дипломатии в турецкой политике бесспорна. Екатерина прекрасно знала об этом. Многолетний русский посол в Стамбуле Алексей Обрезков отлично разбирался в положении дел в Оттоманской империи, а императрица лично и внимательно читала все дипломатические депеши.

Инструкция Екатерины Обрезкову, высланная 26 марта 1768 г., не оставляет сомнения, что она приняла решение продолжать свою

⁵⁷ Письмо графа Воронцова Александру I. Лондон, 27 сент. (8 окт.) 1801 г.// Русский Архив. 1874. 11. С. 997.

⁵⁸ Maletet Isaak. L'Histoire. Paris, 1993. P. 504.

[194/195]

политику в Польше даже ценой войны с Турцией. Поставленная перед выбором: продолжать борьбу с Барской конфедерацией или отказаться от нее под угрозой войны с Турцией, императрица, подчеркивая, что войны не хочет, решила выбрать «меньшее зло». «Мы предпочитаем, — пишет Екатерина послу, — столкновение разрушению нашего дела... Ибо речь идет о чести, славе и достоинстве Ее Императорского Величества и подлинных непоколебимых принципов нашей политической системы»⁵⁹.

Началась очередная война с Турцией — в XVJII в. их будет четыре, до конца XIX в. — четырнадцать. В 1768 г. началась первая война екатерининского царствования. Это была война на два фронта — против барских конфедератов, собравших сильную армию, и против турецкой армии, насчитывавшей теоретически 600 тыс. бойцов, не считая вспомогательных татарских войск. Русская армия в 1767 г. насчитывала 187 тыс. человек, и том числе 150 тыс. пехоты. Кроме того, имелись нерегулярные казачьи отряды. Мобилизация после объявления войны дала 50 тыс. солдат.

Цели военных действий в Польше постепенно менялись: первоначальное желание укрепить русское влияние в польском государстве преобразилось в соучастие в ликвидации Речи Посполитой путем трех разделов. Цели войны с Турцией были определены Советом, который Екатерина сформировала из ближайших советников, чтобы он разделял с ней ответственность за руководство военными действиями: утвердиться на Черном море и обеспечить свободу судоходству для русского флота. Постепенно, поощряемая успехами русского оружия, Екатерина значительно увеличила аппетиты.

Столкнулись три государства, которые на протяжении веков воевали между собой за господство в той части света, в которой разместила их география. Исход войны, подтвержденный второй войной с Турцией и разделами Польши, ознаменовал упадок Оттоманской империи, растянувшийся на столетие, и исчезновение польского государства на сто пятьдесят лет. Первая турецкая война Екатерины имела много причин и поводов, но главными были ослабление Турции и Речи Посполитой, одновременное усиление России. Россия становилась сильнее потому, что слабели соседи, но их ослабление было одной из причин усиления петербургской империи.

Блистательная Порта вошла в XVIII в., потеряв по Карловацкому договору 1699 г. часть своих владений в Европе. Сигнал к упадку прозвучал. В числе объяснений — гигантские размеры империи, ослабление центральной власти, но также решительный отказ перенимать западный опыт. Ибрагим Мютеферрика, венгр, перешедший

⁵⁹ Цит.по: Nolde В. La formation de 1'Empire Russie: En 2 v. P., 1952. P. 54.

[195/196]

в мусульманство, писал в политическом трактате, озаглавленном «Рациональная база для порядка, необходимого народам»: «Причина нашей слабости не в неудовлетворительности наших традиционных законов и правил, нашей политической системы или шариата, но в нашем незнакомстве с новыми европейскими методами»⁶⁰. Книга Ибрагима Мютеферрика была напечатана в первой турецкой типографии в 1731 г.

Политическая система Речи Посполитой, позволявшая иностранцам на троне заботиться о своих личных интересах, а магнатам — о своих, привела к упадку государства. В отличие от Турции или России Польша была открыта западным влияниям, ощущала себя и во многих отношениях была Европой, ее культура переживала в XVII—XVIII вв. эпоху блистательного развития. Это не спасло страну.

Россия, развивавшаяся в условиях глубокого раскола общества, повернулась после Петра I лицом к Западу, вошла в концерн европейских держав, строя все на принципе нераздельной самодержавной власти государя. Несмелые попытки ограничить ее были отвергнуты. Екатерине принадлежит наблюдение, подтвердившееся и в последующие века. Отвечая Шапп д'Отрошу, критиковавшему деспотизм, царивший в России, Екатерина доказывала, что в России власть является двигателем прогресса. Императрица утверждала совершенно справедливо, что в России революции приводят к усилению власти, а не к ее ослаблению и что они вспыхивают, когда народ опасается безвластия, а не когда он страдает от деспотизма.

Самодержавная власть давала государю возможность мобилизовать все средства страны, не считаясь ни с жертвами, ни с расходами, для выполнения целей, которые он себе поставил. Турецкая война продемонстрировала способность Екатерины направить тяжелую, неповоротливую колымагу России, куда она хотела. Начав военные действия с Турцией, направив войска в традиционные походы на Азов, в Крым, но кроме того в Молдавию и Валахию, направив 40-летнего генерала Суворова, подававшего большие надежды, на подавление «польской смуты», Екатерина открывает третий фронт. Идея принадлежала братьям Орловым — Алексею и его брату Григорию, фавориту императрицы, члену Совета: напасть на Турцию с моря и суши на юге Оттоманской империи. План предполагал возбуждение православных народов Балканского полуострова (греков, черногорцев) и отправку для поддержки восстания и действий против турецкого флота русских военных кораблей в

⁶⁰ Цит. по: Klever U. Das Weltreich der Turken. Das Volk, das aus Steppe kam. Bayreuth, 1981.

[196/197]

Средиземное море — в греческий Архипелаг. Русский флот — три эскадры под командованием адмиралов Свиридова, англичанина Эльфинстона и датчанина Арфа — должны были идти из Балтики, через Скагеррак и Каттегат, Северное море, Атлантику, Гибралтар, Средиземное море к берегам Морей (Пелопоннеса) и островам Архипелага. Путь занимал полгода. По прибытии на место эскадры подчинялись главнокомандующему всеми морскими и сухопутными силами России в Средиземном море графу Орлову, который жил в Италии и в письмах Екатерине рисовал фантастические планы восстания христиан против турок. Один из самых удивительных персонажей в русской истории, богатырь, обезображенный сабельным шрамом, пересекавшим все лицо, человек, ни перед чем не останавливающийся, задушивший, не задумываясь, свергнутого Петра III. одержавший блистательную морскую победу, ничего не понимая в морских делах, увлек императрицу своими планами, ибо она хотела в них верить.

Екатерина II, маленькая немецкая принцесса из карманного княжества, заняв русский престол и возложив на себя шапку Мономаха, унаследовала все мечты и фантазии русских царей. В том числе мечту о Константинополе. Мысль о Москве — Третьем Риме — рождается после падения Византийской империи и женитьбы Ивана III на Софье Полеолог. Мечтатель Юрий Крижанич сформулировал в XVII в. проект превращения Москвы в столицу славянской империи, включающей византийские владения, принадлежавшие в то время Оттоманской империи. Петр I, начав войну против Турции в 1711 г., приступил к практической реализации проекта. Неудача Петра, Прутская катастрофа лишь задержала реализацию мечты. В 1763 г. фельдмаршал Миних писал Екатерине, только что занявшей трон: «Я могу доказать твердо обоснованными доводами, что в 1695 г., когда Петр Великий впервые осадил Азов, в течение 30 лет его главным намерением и желанием было завоевать Константинополь, изгнать неверных — турок и татар — из Европы и восстановить таким образом греческую монархию»⁶¹. Старый фельдмаршал рассчитывал, что молодая императрица поручит ему новый поход. Отказавшись от услуг Миниха, Екатерина приняла в наследство планы Петра. Фантастические, казалось бы, в момент их рождения совершенно нереальные планы всегда играли важную роль в русской внешней политике.

Война шла удачно. Был взят Азов, на этот раз навсегда. Русские войска вошли в Крым. Это были давние поля битв. Замечательные победы одерживали русские армии в Молдавии и Валахии, христианских княжествах — владениях Оттоманской империи. В 1769 г.

⁶¹ Валишевский К. Указ. соч. С. 409.

[197/198]

были взяты Яссы — столица Молдавии, а затем Бухарест — столица Валахии. 1770 г. принес победы над турецкой армией в битвах на Ларге и Кагуле, прославивших генералов Александра Румянцева и Петра Панина. Этот же год увидел разгром турецкого флота, сожженного в бухте Чесма. Русские корабли господствовали в Средиземном море: в 1772 г. Екатерина посылает к греческим островам четвертую эскадру под флагом адмирала Чичагова, в 1774 — пятую, под командованием героя Чесменского сражения шотландца Самуила Грейга.

Блестящие успехи на всех фронтах позволяли не придавать особого значения внутренним трудностям. В 1770 г. в Россию проникает чума. Весной 1771 г. она появляется в Москве. В начале лета умирало по 400 человек в день. Вспыхивает чумной бунт населения, считавшего себя обреченным. В сентябре Екатерина посылает в старую столицу для наведения порядка Григория Орлова. Но эпидемия слабела и в октябре прекратилась. Только в Москве погибло 130 тыс. человек.

Едва погасла эпидемия чумы, на востоке вспыхнул пугачевский бунт, потрясший империю. Война с мятежниками, в добавление к трем внешним фронтам, требовала колоссальных средств. Вступив на престол, Екатерина нашла пустую казну. Она записала в дневнике: «Я нашла сухопутную армию в Пруссии две трети жалования не получившею. В статс-конторе именные указы на выдачу 17 млн. рублей не выполненные... Почти все отрасли торговли были отданы частным лицам в монополии. Таможни всей империи сенатом были отданы на откуп за два миллиона... Елизавета Петровна во время Семилетней воины искала занять два миллиона рублей в Голландии, но охотников на тот заем не явилось, следовательно, кредита или доверия к России не существовало...»⁶².

Первые реформы, носившие косметический характер, положения не улучшили. Доходы не превышали 17 млн. рублей. Бюджет Франции составлял в это время полмиллиарда франков, бюджет Англии 12 млн. фунтов стерлингов. Екатерина хотела иметь не меньше, но больше. И это ей удалось. В 1796 г. российский бюджет достиг 80 млн. рублей. В 1787 г. австрийский император Иосиф II говорил: «Императрица единственный монарх в Европе действительно богатый. Она тратит много и везде и ничего не должна; ее бумажные деньги стоят, сколько она захочет»⁶³.

Источниками дохода были подушная подать, многочисленные налоги (в том числе на бороду), питейный откуп. Питейный доход, составлявший в 1765 г. немногим более 4 млн. рублей, достиг в

⁶² Там же. С. 349-350.

⁶³ Там же. С. 414.

[198/199]

1786 г. 10 млн. В середине XVIII в. в великороссийских губерниях появляется водка — до сих пор пили пиво и брагу: «начинается страшное пьянство», констатирует автор «Истории кабаков в России»⁶⁴. В. Ключевский подсчитал, что прямой налог в царствование Екатерины увеличился в 1,3 раза, а расходы каждой живой души на питье более, чем в три раза⁶⁵. Но традиционных источников государственного дохода было недостаточно.

Источником богатства Екатерины, которая платила за все и всем, кому хотела, были, как выразился Иосиф II, «бумажные деньги».

Петр III, вступив на трон, издал указ о выпуске бумажных денег. Екатерина отнеслась к идее свергнутого супруга без интереса, но вернулась к ней в 1768 г. Были упразднены Купеческий и Дворянский банки, но были учреждены Государственный заемный и Ассигнационный банки. Ассигнации, бумажные деньги, которые печатались в огромных количествах, дали императрице средства для ее политики. Бумажные деньги, ассигнации, не были изобретением ни Петра III, ни Екатерины, многие страны пользовались этим средством пополнить казну. Всюду, однако, ассигнации должны были обеспечиваться залогом: когда он иссякал, бумажные деньги теряли ценность, превращались в бумагу. Россия была случаем особым. Иван Посошков (ок. 1652—1726), крестьянин, винный откупщик, автор первого русского экономического трактата «Книги о скудости и богатстве», писал о деньгах: «Мы не иноземцы, не меди цену исчисляем, но имя Царя своего величаем... У нас столь сильно Его Пресветлого Величества слово, ащеб повелел на медной золотниковой цате положить рублевое начертание, то бы она за рубль и в торгах ходить стала на веки веков неизменно». Иван Посошков размышлял о русских финансах в царствование Петра I. Французский посол граф Сегюр в 1786 г., в царствование Екатерины II, писал, не зная книги Посошкова. «Приехав сюда, надо забыть представление, сложившееся о финансовых операциях в других странах. В государствах Европы монарх управляет только делами, но не общественным мнением; здесь же и общественное мнение подчинено императрице; масса банковых билетов, явная невозможность обеспечить их капиталом, подделка денег, вследствие чего золотые и серебряные монеты потеряли половину своей стоимости, одним словом все, что в другом государстве неминуемо вызвало бы банкротство и самую гибельную революцию, не возбуждает здесь даже тревоги и не подрывает доверия, и я убежден, что

⁶⁴ Пыжов И.Т. История кабаков в России. М., 1991. С. 221—223.

⁶⁵ Ключевский В. Курс русской истории. Т. 5. С. 113.

[199/200]

императрица могла бы заставить принимать в виде монет кусочки кожи, если бы она это приказала»⁶⁶.

Капиталом, обеспечивающим русские ассигнации, было доверие к государыне: чем дольше она оставалась на троне, чем более громкими были се победы и завоевания, тем выше становилась цена ее имени. Оборотной стороной волшебного средства добывать деньги, печатая ассигнации, был нараставший государственный дефицит. Императрица оставила сыну и наследнику долг, превышавший в три с половиной раза доход трех последних лет ее царствования.

Русские победы начинают беспокоить европейские страны. Это не касалось Англии, которая нейтрализовала враждебную России Францию и позволила русским эскадрам более четырех лет властвовать в Средиземном море. Только через несколько десятилетии англо-русские интересы приобретут конфликтный характер. Беспокойство начинают выражать союзник Екатерины Фридрих II и поддерживавшая Турцию Австрия. Происходит сближение врагов — Пруссии и Австрии, которые настоятельно предлагают свое посредничество для заключения мира между Россией и Турцией. Одновременно возникает проблема компенсаций. Австрия и Пруссия полагают, что равновесие требует компенсаций, которые они должны получить за русские победы и завоевания.

Мысль о разделе Польши не была новой. После 1772 г. об этом стали поговаривать при европейских дворах. Прогрессирующее ослабление Речи Посполитой оставляло вопрос на повестке дня. Избрание Станислава-Августа, поддержанного Россией и Пруссией, восстание против него Барской конфедерации, поддержанной Австрией, придало идее раздела больного государства жгучую актуальность. Русские победы стали поводом, дали странное алиби: три польских соседа решили искать компенсации на территории Речи Посполитой. До настоящего времени идут поиски инициатора, того, кто первый сказал: разделим Польшу!

Историки часто жалуются на отсутствие документов, закрытые архивы. Внешняя политика европейских держав, в том числе участников разделов Польши, документирована великолепно. Настолько хорошо, что каждая из точек зрения может быть доказана, опираясь на официальные документы, переписку, воспоминания. Многие историки называют инициатором первого раздела прусского короля Фридриха II. И для этого имеются полные основания: его высказывания и заинтересованность Пруссии в приобретении территории, которая позволила бы объединить в единый

⁶⁶ Письмо графа Сегюра графу Верженну от 5 мая 1786 г. Архив франц. министерства иностранных дел. Россия. См.: Валишевский К. С. 355—356.

[200/201]

организм разрозненные владения короля. Для Василия Ключевского нет сомнений: «Так возникла и пошла из Берлина мысль о польских разделах». И действительно, можно сослаться на «Записки» Фридриха II, где он рассказывает, что в 1769 г. послал в Петербург записку с проектом раздела Польши. Екатерина ответила на предложение отказом, у России достаточно земли, ей нет нужды думать о новых территориях. Для Казимира Валишевского нет сомнений: третий хищник — Австрия — «сделала первый шаг и первой подняла руку на чужие владения». Это бесспорно. Австрийская императрица Мария-Терезия была против захвата чужой территории, но ее сын император Иосиф II, правивший вместе с матерью, — был за. Еще более агрессивную политику проповедовал влиятельный министр иностранных дел Кауниц. В 1770 г. Австрия без всякого предлога передвинула пограничные столбы и захватила часть Вармии. В начале 1771 г. Петербург посетил брат прусского короля принц Генрих и услышал от Екатерины, узнавшей о «первом шаге Австрии»: «Если они берут, то почему же и всем не брать».

События развивались одновременно: Россия передала Австрии условия мира с Турцией; начались переговоры относительно раздела Речи Посполитой. Сначала договорились Россия и Пруссия, подписав соглашение в Петербурге 17 февраля 1772 г. А затем, 5 августа 1772 г., тоже в Петербурге, был подписан договор между Россией, Пруссией и Австрией. Россия приобрела белорусские земли (Полоцк, Витебск, Орша, Могилев) — территорию в 92 тыс. кв. км и 1,8 млн. новых подданных. Австрия захватила 83 тыс. кв. км и 2,65 млн. человек — поляков и украинцев. Пруссии досталось «всего» 36 тыс. кв. км и 580 тыс. поляков. Но таким образом Восточная Пруссия была соединена с Бранденбургом. Речь Посполитая потеряла 30% территории и 35% населения. Гибель государства была теперь только делом времени.

Второй раздел произошел в 1793 г. Россия присоединяла Минск, часть Волыни и Подолье. Пруссия захватила Познань. После третьего раздела (1796) польское государство исчезло. Это был первый в новой истории случай полной ликвидации крупного государства, с давней историей, христианскими европейскими традициями. Россия получила Курляндию (давний протекторат), Литву, западную часть Волыни, включив в империю все юго-западные русские земли, за исключением Холма, Галича, Угорской Руси и Буковины. На долю Пруссии пришлась Мазовия (с Варшавой), на долю Австрии — Малая Польша (с Краковом).

Екатерина приложила все усилия, чтобы окончательно решить польский вопрос в последний год своего царствования. Русские войска вошли в Польшу и заняли Варшаву в 1791 г., после того как сейм принял 3 мая конституцию, превращавшую Речь Посполитую

[201/202]

в централизованное государство, отменявшую «либерум вето», дававшую широкие демократические права гражданам. Поддержав прорусскую партию противников реформ, объединившуюся в Тарговицкую конфедерацию, Россия и Пруссия вынудили сейм отменить конституцию и в 1793 г. захватили новые польские провинции. В 1794 г. в Варшаве и Кракове вспыхнуло восстание против захватчиков, возглавленное Тадеушем Костюшко. Екатерина двинула против поляков отборные войска, возглавленные Суворовым. Знаменитый русский полководец вошел в историю Польши кровавой резней жителей Праги, предместья Варшавы, взятой штурмом. Последовал третий раздел, прекративший существование Польши до 1918 г. Россия получила остальную часть Литвы и Курляндию (свыше 120 тыс. кв. км).

Василий Ключевский остро критиковал польскую политику Екатерины не с абстрактных морально-гуманитарных позиций, но с точки зрения пользы для России. Убежденный, что все «русские земли», т.е. населенные православными, должны были войти в состав империи, историк перечислял отрицательные стороны разделов: исчезло промежуточное государство, расположенное между Россией, Пруссией, Австрией, в связи с чем конфликты между ними обострились; исчезло славянское государство, территория и население которого усилили два немецких государства. В. Ключевский добавляет, что «уничтожение самостоятельного польского государства не спасло нас от борьбы с польским народом: в XIX в. мы три раза боролись с поляками»⁶⁷. Василий Ключевский не знал, что «борьба с польским народом» будет продолжаться и в XX в.

Важнейший упрек историка: Екатерина отдала на «онемечение» Польшу и получила вместо слабого соседа, которого можно было держать в руках, двух хищников, традиционных врагов славянства.

В эти рассуждениях не учитывается, что первый раздел Польши, включивший механизм, приведший к ликвидации Речи Посполитой, был платой за согласие Австрии и Пруссии на победу России в войне с Турцией. Узнав о подписании после долгих переговоров 10 июля 1774 г. в деревушке Кучук-Кайнарджи на берегу Дуная мирного договора с Турцией, Екатерина поздравляла генерала Румянцева: «Такого договора Россия еще никогда не имела». Императрица была права. Более того, такого договора, так вознаграждавшего империю за военные усилия, Россия не будет иметь до 1945 г. В Ялте Сталин добьется от своих англо-саксонских союзников еще лучших условий, чем Екатерина в Кучук-Кайнарджи.

Россия получила по договору Азов, Керчь, Кинбурн: устья Дона, Буга, Днепра и Керченский пролив. Черноморское побережье объ-

⁶⁷ Ключевский В. Курс русской истории. Т. 5. С. 34.

[202/203]

являлось независимым от султана. Русский флот получил право свободного судоходства в Черном море. Степные земли между Днепром и Бугом стали русской территорией. Татары, жившие в Крыму, на Кубани и т.д., объявлялись «свободными и совершенно независимыми». Иначе говоря. Крым перестал быть вассалом Оттоманской империи — у России были развязаны руки. Согласие Стамбула на «независимость» Крыма — мера поражения турецкой армии. Крым был населен мусульманами: султан, калиф, меч ислама был обязан защищать мусульман. Потеря Крыма ощущалась Оттоманской империей тяжелее всех потерь в Европе, означала тяжелую болезнь Блистательной Порты. Россия получила право защищать православных обитателей турецких провинций — Молдавии, Валахии, Балканского полуострова.

Наконец, Турция признавала, что обе Кабарды, Большая и Малая, земли, расположенные на Северо-Кавказской равнине и в районе Главного Кавказского хребта, населенные горными независимыми племенами, принадлежат Российской империи. Горцы-мусульмане пользовались покровительством Турции и крымских ханов. Кучук-Кайнарджийский договор, подтвердив давние притязания России, отдавал ей всю территорию от реки Терек до Кавказского хребта. Была создана база для продвижения в Закавказье. Размеры русского успеха в этом регионе становятся очевидными, если взглянуть на условия Белградского договора 1739 г., констатировавшего, что «обе Кабарды остаются свободными, не подчиняются ни одной из двух империй и служат барьером между ними».

Екатерина не получила всего, что она хотела. Для этого у нее не было достаточно сил. Она заплатила за нейтралитет. В итоге результаты были замечательными. Россия стала одной из сильнейших держав Европы. Значительно раздвинула свои границы на запад, на юг, на восток. Следующее десятилетие было временем консолидации завоеваний.

Эпоха «переваривания добычи» теснейшим образом связана с именем Григория Потемкина (1736—1791). Недоучившийся студент Московского университета, устроившийся в Петербурге ординарцем принца Георга Голштинского, участник переворота, посадившего Екатерину на трон, Потемкин в течение десяти лет служит в Синоде, в Комиссии по составлению проекта Уложения (1767), воюет с турками в звании генерал-поручика, не проявляя чрезмерных военных талантов. Разрыв Екатерины с Орловым открывает дорогу Потемкину. 20 марта 1774 г. Фонвизин сообщает в Стамбул послу Обрезкову: «Генерал-поручик Потемкин пожалован генерал-адъютантом и в Преображенский полк полковником. Sapienti sat»⁶⁸.

⁶⁸ Кизеветтер А. Исторические силуэты// Там же. С. 99.

[203/204]

Для «посвященных» все было ясно. Начался Потемкинский период царствования Екатерины. Он делится на три фазы. Первая — 1774—1776 — два года интимной связи, время страстного увлечения Екатерины одноглазым богатырем, который оказался умным, надежным, преданным советником. Когда роман — как было и с Орловым — закончился не по вине императрицы, фавор Потемкина не прекратился. Вторая фаза длилась 13 лет (1776—1789 гг.). Все эти годы Григорий Потемкин, получивший титул Светлейшего князя, остается ближайшим другом императрицы, главным ее советником, второй персоной в государстве. В 1789 г. новый фаворит Екатерины юный Платон Зубов вытесняет Потемкина. Явившись в Петербург в 1791 г. и убедившись, что прошлого не вернуть, Потемкин возвращается на юг и умирает.

Потемкинский период можно назвать временем консолидации результатов Кучук-Кайнарджийского договора. Прежде всего на юге. Степи между Бугом и Днепром, от притязаний на которые отказалась Турция, были территорией Запорожской Сечи. До тех пор, пока помощь запорожцев была нужна в борьбе с крымскими татарами, Екатерина их терпела. Едва война кончилась, императрица решила от них избавиться. Член Российской академии наук историк Гергард Фридрих Мюллер, отвечая на запрос Никиты Панина, составил записку, доказывавшую, что запорожцы никаких политических привилегий не имеют и не имели. Запорожская Сечь обычно ссылалась на грамоты, выданные ей Стефаном Баторием и Богданом Хмельницким. Мюллер доказал, что грамоты были подделаны, что запорожцы — это часть украинских казаков, а потому их претензии на политические особые права не имеют никаких оснований. Екатерину заботили не исторические прецеденты. Она считала, что Запорожская Сечь мешает упрочению центральной власти в Новороссии — на огромной, увеличенной в результате новых завоеваний территории между Черным и Азовским морями. Манифест, подписанный 5 августа 1775 г., объявлял: «Мы хотим настоящим известить верноподданных нашей Империи, что Запорожская Сечь окончательно разрушена, на будущее запрещается даже имя запорожских казаков, ибо дерзкие действия этих казаков, нарушавшие наши Высокие приказы, оскорбили Наше Императорское Величество»⁶⁹. Запрещение имени было находкой Екатерины. После подавления восстания Пугачева река Яик переименована в реку Урал, ибо яицкие казаки первыми откликнулись на призыв Лже-Петра III.

Григорий Потемкин получает широчайшие полномочия — всю необходимую власть для превращения пустынных степей в Новороссию,

⁶⁹ Nolde В. Op. cit. P. 111.

[204/205]

для реализации фантастических планов расширения империи в южном направлении. Он строит города, порты, от имени императрицы заключает договора. Деятельность Григория Потемкина судят либо по его планам, либо по результатам. Генерал-губернатор Астраханский, Екатеринославский и Саратовский планировал, например, строительство в степи города, названного Екатеринославом, в котором предполагалось соорудить храмы, подобные римскому храму св. Петра, основать музыкальную академию, университет с обсерваторией, 12 фабрик шерстяных, шелковых и т.д. Эти мечты остались на бумаге, но город построен. И другие города — Николаев, Херсон. В 1783 г. Крым стал русским. Аннексия полуострова была также осуществлена по инициативе Потемкина, которого поддержал Александр Безбородко (1746—1815), личный секретарь Екатерины с 1775 г. и главный ее советник по внешнеполитическим вопросам после смерти Никиты Панина. 8 апреля 1783 г. императрица подписала акт, провозглашавший «подчинение российской державе Крымского полуострова, Тамани и всего берега Кубани». Потемкин начинает немедленно строить Севастополь и сооружать черноморский военный флот.

Под наблюдением Потемкина ведутся переговоры с Ираклием II, царем Картлии и Кахетии, расположенных в восточной Грузии. 5 августа 1783 г. был заключен Георгиевский трактат, признававший «на вечные времена» покровительство и верховную власть России в Картлии и Кахетии. Специальным указом Екатерина выразила свое удовольствие Григорию Потемкину: «Вслед за известиями о занятии Крыма и всех земель татарских под державу нашу, учиненном вами к нашей угодности, получили мы донесения ваши... о заключении под руководством вашим трактат с картлинским и кахетским царем... Удовольствие наше о совершении сего дела есть равное славе, из того приобретенной, и пользе, несомненно ожидаемой, и потому новую мы имеем причину засвидетельствовать вам как виновнику и руководителю сего дела наше монаршее признание»⁷⁰.

Противники Потемкина при дворе убеждали Екатерину в том, что ни Крым, ни Новороссия империи не нужны и расходы на них бессмысленны. Летом 1787 г. императрица отправилась на юг увидеть своими глазами плоды деятельности фаворита. В Каневе ее встретил Станислав-Август, затем к свите присоединился австрийский император Иосиф II. С легкой руки саксонского дипломата фон Гельбига сохранилось представление о путешествии Екатерины по придуманной Потемкиным стране, где императрице показывали нарисованные на картоне деревни. Рассказ фон Гельбига родил

⁷⁰ Вопросы истории. 1983. № 7. С. 116.

[205/206]

выражение «потемкинские деревни». Он ни в коей мере не соответствовал фактам, но был так хорошо придуман, что сохранился лучше истины. Екатерину можно было обмануть только в том случае, если она этого хотела.

Деятельность Потемкина на юге была важна для Екатерины, ибо представлялась ей шагом на пути к реализации «греческого проекта». В 1779 г., когда у Павла родился второй сын, его назвали, совершенно случайно, как утверждала Екатерина, Константином. В 1781 г. она приказала выбить медаль, на которой маленький Константин был изображен на берегу Босфора вместе с тремя христианскими добродетелями, причем Надежда указывала ему на звезду в восточной части неба. Ночуя в Бахчисарае, бывшей столице татарских ханов, императрица подсчитала, что отсюда до Константинополя морем было всего 48 часов. И сразу же сообщила об этом и письме внуку Константину.

Аннексия Крыма была явным нарушением договора с Оттоманской империей. Поездку Екатерины на юг Стамбул воспринял как провокацию.

Турция объявила войну России. Тем самым вступал в силу российско-австрийский договор о взаимопомощи. Иосиф II, поспешивший принять участие в кортеже Екатерины, отправившейся обозревать новые имперские провинции, не скрывал своих опасений. Графу Сепору император доверительно сообщил, что Австрия не будет поддерживать дальнейшей российской экспансии, в особенности оккупации Константинополя, и вообще Австрия считает «соседство тюрбанов менее опасным, чем соседство шапок». Союз с Россией был, однако, в тот момент необходим Австрии. Прежде всего, для противодействия Пруссии, близко заинтересовавшейся Баварией. Возникла опасность сближения Пруссии с Англией. Традиционная союзница России — за исключением периода Семилетней войны — Англия, закончив войну с Францией в Канаде, озабоченная положением Ганновера и обеспокоенная неудержимым движением Петербурга в сторону Константинополя, сблизилась с Пруссией.

Вторая турецкая война Екатерины началась в изменившейся международной обстановке. Лето 1787 г. было неурожайным в центральных губерниях России, начался голод. Екатерина предприняла меры, обеспечивавшие подвозку хлеба с юга России, и утвердила планы ведения войны. Она хотела сосредоточить основные силы для захвата крепости Очаков, господствовавшей в устье Днепра, и наступления на территории между Бугом и Днестром. План предполагал повторить попытку поднять православное население в турецких владениях и снова направить русские эскадры в Средиземное море. Эмиссары, несшие призыв к восстанию, отправились в Молдавию, Валахию, Грецию, на Балканы. Англия отказалась оказать

[206/207]

русскому флоту помощь, без которой экспедиция в Архипелаг становилась необычайно трудной. Тем не менее, Екатерина не хотела отказаться от выхода в Среднее море, но в мае 1788 г. Швеция начала войну против России. Вновь Екатерине пришлось воевать на два фронта. Причем отсутствие русских войск, отправленных на юг, создало угрозу столице империи. Секретарь Екатерины Александр Храповицкий, ведший подробный журнал событий, записал 10 июля 1788 г. размышление императрицы: «Правду сказать, Петр I близко сделал столицу». Шведский король Густав III, сменивший в 1772 г. старую конституцию, дававшую всю власть в стране магнатам, на новую, дававшую абсолютную власть королю, натолкнулся на сопротивление России, поддерживавшей «свободы» магнатов против короля. В ультиматуме России он требовал также отмены Ништадского и Кучук-Кайнарджийского договора. Медлительность шведов, победы русского флота в Балтике, выступление против Густава III Дании, антикоролевский бунт вынудили Швецию подписать в августе 1790 г. мир с Россией. Границы не менялись, но Екатерина признала новую конституцию, введенную Густавом III.

В 1790 г. умер Иосиф II. Вступивший на венский престол его младший брат Леопольд договорился с Пруссией и вышел из войны с Турцией. Первый год войны с Турцией не принес значительных побед России. Главнокомандующий Григорий Потемкин несколько раз терял надежды на удачу и предлагал Екатерине покинуть Крым и отдать его туркам, чтобы отвоевать потом, когда будет больше сил. Императрица наотрез отказалась, уговаривая, подбадривая, утешая своего главного советника. В 1788 г. был, наконец, взят Очаков. Русские войска под командованием Александра Суворова перешли Прут и разбили турецкие армии под Фокшанами и Рымником (1790). Черноморский флот под командованием адмирала Федора Ушакова разбил турецкую эскадру между Гаджибеем и островом Тендра, устранив опасность вражеского десанта в Кречи. 23 ноября 1790 г. армия Суворова осадила Измаил, самую сильную турецкую крепость на Дунае, одну из сильнейших в Европе. 7 декабря он послал коменданту крепости ультиматум, сформулированный в стиле Цезаря: «24 часа на размышления для сдачи и — воля, первые мои выстрелы — уже неволя; штурм — смерть»⁷¹. Комендант выбрал бой, и крепость была взята штурмом. Победоносный генерал отдал город на три дня солдатам.

9 января 1792 г. в Яссах был подписан мирный договор. Турция подтвердила свои потери, записанные в Кучук-Кайнарджийском договоре, окончательно отказалась от Крыма, признала присутствие России в Черноморском бассейне и установление протектората

⁷¹ Суворов А. С. Документы. М., 1951. Т. 2. С. 535.

[207/208]

над Грузией. Екатерина отказалась от намерения добиться независимости Дунайских княжеств. Россия расширила свои владения по Черноморскому и Азовскому побережьям (устья Днестра и Буга), приобрела обширный край между Азовским морем и Кубанью (сюда были переселены запорожские казаки). На месте, занимаемом незначительной турецкой крепостью Гаджибей, началось по предложению испанца на русской службе вице-адмирала де Рибаса сооружение порта. Позднее, после поселения там греческих поселенцев, Екатерина придумала ему новое имя (посоветовавшись с Академией наук), которое казалось ей греческим, — Одесса. Императрица никак не хотела отказываться от «греческого плана»

Городу предстояло большое будущее незамерзающего порта, способствовавшего развитию русской торговли и земледельческому подъему Новороссии.

Новые планы

Крупнейший поэт екатерининской эпохи, автор многочисленных од. прославлявших «Фелицу» (так он называл царицу), Гаврила Державин (1743—1816) занимал важные государственные посты и хорошо разбирался в политике. Свои «Записки» он писал уже после смерти императрицы, поэтому позволил себе легкую критику. «Сия мудрая и сильная Государыня, ежели в суждении строгого потомства не удержит по вечность имя великой, то потому только, что не всегда держалась священной справедливости, но угождала своим окружающим, а паче своим любимцам, как бы боясь раздражить их»⁷². У поэта были личные основания обижаться на «любимцев», которые очерняли его в глазах Екатерины. В особенности, когда появился новый фаворит.

Последний период жизни и деятельности Екатерины II начался в 1789 г., когда, отставив очередного фаворита Александра Мамонова,

⁷² Записки Державина. С. 387.

[208/209]

она немедленно выбрала нового — 22-летнего Платона Зубова. Императрице было тогда 66 лет. Станислав-Август, увидевший любимую женщину в 1787 г., после тридцатилетнего перерыва, нашел, что она сильно располнела, но сохранила свежий цвет лица и прежнее очарование. Портило ее отсутствие зубов.

Новый фаворит привел с собой, как некогда Григорий Орлов, братьев: Зубовых было четверо, кроме Платона, особенно близок был к Екатерине 19-летний Валериан. Попав «в случай», новые фавориты хотели немедленно обогатиться, получить титулы и ордена. Придворные шутники говорили, что на склоне дней императрица увлеклась «платонической» любовью. Потемкин, узнав о появлении фаворита, попавшего ко двору без его посредничества, явился в Петербург, покинув фронт, чтобы, как он выражался, «вырвать зуб». Ему это не удалось. Он уехал, поняв, что его время кончилось.

Перемены в окружении Екатерины совпали со значительными переменами во Франции, вызвавшими потрясения во всем мире. 27 июля 1789 г. Храповицкий записал в свой дневник: «Приехал курьер с известием, что в Париже... народ взволновался,.. разбил Бастилию... гвардейцы приступили к народу»⁷³. Для Екатерины это было полной неожиданностью. В апреле 1788 г. она писала Гримму: «Я не придерживаюсь мнения тех, которые полагают, что мы находимся накануне великой революции». Не прошло и года с небольшим, как революция пришла. Екатерина не любила Францию и французов (за исключением нескольких философов). Павел Милюков считает, что «по отношению к французской нации (она) всегда питала чувства истинной немки»⁷⁴. К этому следует, конечно, добавить постоянную враждебность Франции к России, что не могло вызывать ответных чувств. После воцарения Людовика XVI Екатерина изменила свое отношение к Франции, ибо начала искать с ней сближения. Развитие событий в Париже первоначально не слишком беспокоило ее, но вскоре императрицу начала раздражать бездеятельность короля, не принимавшего необходимых мер для устранения беспорядков. Ее удивляла «непрофессиональность» Людовика XVI, не понимавшего, что нужно делать. В частности, она была убеждена и писала об этом Гримму, что «надо спустить натянутые струны во вне страны». Иначе говоря, искать внутреннего успокоения путем внешних войн.

Внезапно «французская болезнь» была обнаружена в империи 30 июня 1790 г. Храповицкий регистрирует: арестован управляющий здешней таможней Александр Радищев за сочиненную им книгу

⁷³ Памятные записки А.В. Храповицкого. М.. 1862. С. 200.

⁷⁴ Милюков П. Указ. соч. С. 394.

[209/210]

«Путешествие из Петербурга в Москву». «Тут рассеивание французской заразы: отвращение от начальства»⁷⁵. Радищев утверждал и доказывал, что книгу свою писал «прежде, нежели во Франции было возмущение», но для Екатерины было очевидно, что теории, усвоенные им у Руссо и Рейналя, «совершенно те, от которых Франция вверх дном поставлена».

Революционная волна в Париже неудержимо нарастала. Одновременно усиливались тревоги императрицы. 24 апреля 1792 г. по подозрению в многочисленных государственных преступлениях был арестован «возглавитель московских мартинистов и известный типографщик» Николай Новиков (1744—1816).

Четыре категории преступлений вменялись подлинному отцу русского книгопечатания: тайные сборища; тайная переписка с иностранцами-врагами; тайное печатание антиправославных книг; тайный замысел в отношении наследника трона. Значительная часть тревог и страхов, начавших терзать Екатерину в последний период ее жизни, названы в указе, осуждавшем Новикова. В отличие от «дела Радищева», которому был придан публичный характер, «дело Новикова» осталось секретным, о его аресте не было объявлено, указ не был опубликован. Поскольку ни одно из обвинений не подтвердилось, можно видеть в осуждении деятельности Николая Новикова выражение личных чувств императрицы.

Проверка, произведенная духовными лицами, не обнаружила никаких антиправославных книг, изданных Новиковым. Но книг издавал он множество. История России знает выдающихся государственных деятелей, полководцев, писателей. Николай Новиков был, возможно, самым выдающимся издателем. Павел Милюков составил таблицу издания книг в XVIII в. На последнюю четверть века (1776—1800 гг.) приходится 69% всех изданий (не считая церковно-служебных книг, газет и журналов). Это прежде всего заслуга Новикова. Большая часть книг удовлетворяла деловые потребности, нужды школ, удовлетворяла также старинный вкус к душеспасительной литературе. Но 40% обращались к новому читателю, искавшему легкое, занимательное чтение: романы, повести, стихотворения, пьесы. В них открывался мир человеческих чувств, любви, счастья, нежности, благодарности. Андрей Болотов, страстный любитель романов, отрицает, что они «развращают ум или портят сердце». «Что касается моего сердца, — писал он, — то от многочтения преисполнилось оно столь нежными и особыми чувствованиями, что я приметно ощущал в себе великую перемену и самого себя точно как переродившегося»⁷⁶.

⁷⁵ Памятные записки А.В. Храповицкого. С. 226.

⁷⁶ Милюков П. Указ. соч. С. 333.

[210/211]

Пищу не только чувствам, но и уму новый читатель ищет в журналах. В 1769 г. Екатерина — неофициально — начинает выпускать журнал «Всякая всячина», взяв моделью английский «Спектейтор». Появляются и другие журналы, среди которых особое место принадлежит «Трутню» (1769—1770) и «Живописцу» (1772—1773), редактируемым Николаем Новиковым. Стремление просветить подданных не оставляет императрицу. Но ей обязательно хочется сделать это самой, во всяком случае, она настаивает на своей руководящей роли. Дав толчок развитию журналистики, Екатерина, придя к выводу, что журналисты не всегда пишут то, что ей бы хотелось, закрывает журналы.

В 1782 г. государыня разрешает учреждение частных типографий, а в 1791 г. Николай Новиков был арестован и его типография, в которой одно время печатались исторические труды Екатерины, закрыта. Императрица подписывает указ о запрещении частных типографий и введении строгой цензуры — он войдет в силу после ее смерти.

Аресты Радищева, потом Новикова, сожжение пьесы Якова Княжнина (1742—1791), представлявшей борьбу новгородского республиканца Вадима с монархом Руриком, обвинение Гаврилы Державина в том, что он пишет «якобинские стихи», поскольку он перевел 81 псалом Давида, где имелось обращение к Богу: «Приди, суди, карай лукавых, И будь един царем земли»⁷⁷, были продиктованы страхом перед событиями во Франции. Это несомненно, хотя опасения Екатерины имели и другие причины.

В 1786 г., за три года до Французской революции, по приказу императрицы были закрыты масонские ложи в Москве. В 1913 г. Павел Милюков писал: «Для нашего времени масонство кажется чем-то далеким, чуждым, немножко странным и смешным»⁷⁸. В конце XX в. в России широко распространено мнение, что «масонство» является тайной организацией, составившей заговор, принесший России революцию, коммунизм и готовящий ее гибель. Об отношении к «свободным каменщикам» свидетельствует язык. Франкмасон стало в русском языке — фармасоном. В «Толковом словаре» Даля, появившемся во второй половине XIX в., фармасон означает «вольнодумца и безбожника». На воровском языке фармазоном называют профессионального мошенника, сбывающего фальшивые бриллианты за настоящие.

Масонство, занесенное, по преданию, в Россию Петром I, достигает значительного развития в эпоху Екатерины II: «С 1774—1775 гг. членами лож стали лица всех сословий, званий и профессий,

⁷⁷ Записки Державина. С. 381—382.

⁷⁸ Милюков П. Указ. соч. С. 341.

[211/212]

вплоть до купцов и ремесленников. Тогда же гроссмейстерство в России перешло от иностранцев к русскому: И.П. Елагин занял это почетное место»⁷⁹.

В первую четверть XIX в. масоны в России будут заниматься политическими вопросами. В эпоху Екатерины масонство было «единственной школой нравственной философии», формой нравственного воспитания⁸⁰. Николай Новиков, объясняя причины, по которым он «попал в общество масонов», говорил: находясь на распутье между вольтерианством и религией, он не имел «точки опоры или краеугольного камня, на котором мог бы основать душевное спокойствие»⁸¹. Новиков точно определил выбор, который должны были сделать русские просвещенные люди, не находившие всех ответов на свои вопросы в религии, но не принимавшие ответы, которые давало «вольтерьянство», поощряемое Екатериной.

Особенностью русского масонства была его близость к христианству. На запрос немецких масонов московские братья формально заявили, что обряды греко-российской церкви так сходны с масонскими, что нельзя сомневаться в том, что они имеют один источник. Когда Екатерина затребовала у московского митрополита Платона отзыв о православии Новикова, она получила ответ, которого не ожидала. Познакомившись с книгами, печатавшимися в типографии Новикова, митрополит не нашел в них ничего, подрывающего религиозные чувства или развращающего нравы. Русские вольные каменщики увидели в масонстве веру, просветленную разумом. Идеям французских философов о перерождении человека путем рационального законодательства они противопоставили «моральное перерождение». Вместо борьбы за реформы масоны ставили перед человеком задачу самопознания и самосовершенствования, воспитания любви ко всем людям, поскольку все — братья. Павел Милюков назвал масонство екатерининской эпохи «толстовством своего времени». Общая цель стирала различия между сторонниками многочисленных «систем» ордена. «Три столпа масонства конца XVIII в. — Новиков, Шварц и Н. Трубецкой — принадлежали к различным «оттенкам», что не мешало им работать вместе»⁸². Одно принципиальное различие, однако, имелось. Петербургские и московские масоны не всегда совпадали во взглядах. Новая столица тяготела к Западу, древняя — к московской старине. Главный идейный спор XIX в., который возродится и в XX в. — между «западниками» и «славянофилами», находит свое первое

⁷⁹ Бакунина Т.А. Знаменитые русские масоны. М., 1991. С. 115.

⁸⁰ Там же. С. 98.

⁸¹ Милюков П. Указ. соч. С. 341.

⁸² Бакунина Т.А. Там же. С. 101.

[212/213]

выражение в различиях между московскими и петербургскими масонами. Вступив в орден в Петербурге, Новиков переезжает в 1779 г. в Москву, где встречает Ивана (Иоганна) Шварца (1751—1784), немца, приехавшего обучать языку и ставшего с 1780 г. профессором философии Московского университета.

Влияние Шварца имело важное значение для распространения просветительных идей масонства и для замены французского культурного влияния немецким. Популярнейшим французским мыслителем в кругу московских масонов был Анри де Сент-Мартен, ярый противник Вольтера. Его книга «Об ошибках и правде», которую американский историк назвал «Библией мистического контрнаступления на французское просвещение»⁸³, опубликованная в 1775 г., была сразу же переведена на русский язык и широко распространялась в высших масонских кругах. По-видимому, от его имени было произведено слово «мартинист», которым Екатерина обзывала Новикова и его друзей.

Екатерина, верная себе и уверенная в силе своего пера, начала борьбу с масонством, опубликовав в 1780 г. брошюру, высмеивавшую вольных каменщиков: «Тайна противонелепого общества». Брошюра была анонимной, но есть серьезные основания считать ее автором императрицу. Екатерина выбрала первым оружием сатиру. Еще во «Всякой всячине» она говорила о смехе как инструменте воздействия на общественное мнение. Масонство высмеивается как «болтанье и детская игрушка», как шарлатанство и игра в обряды. В январе, феврале и июле 1786 г. в придворном театре ставятся три комедии, написанные Екатериной, издевающиеся над «мартышками» (т.е. мартинистами) и обманщиком Калиостро, посетившим в 1779 г. Петербург. В письме Гримму автор комедий объясняет: «Надо было помять бока ясновидцам, которые очень уж стали задирать нос».

Комедии были написаны, когда масонство стало пугать. В 1784 г. в Баварии было раскрыто тайное общество «иллюминатов», которое ставило своей целью замену христианства деизмом, а монархии республикой. «Иллюминаты» не были масонами, хотя использовали некоторые обряды ордена. Но для Екатерины, как, впрочем, для всех непосвященных, не было разницы между вольными каменщиками, мартинистами, розенкрейцерами, иллюминатами. Ученица Вольтера, Екатерина не понимала и не хотела понять масонского мистицизма, видя в нем оскорбление философии и здравого смысла.

От критики «смехом» императрица переходит к репрессиям. В монументальной биографии Екатерины Изабель де Мадарьяга оспаривает

⁸³ Billington J.H. Op. cit. P. 255.

[213/214]

традиционный взгляд русских и советских историков, считавших, что реакционная императрица преследовала Новикова с начала его издательской и публицистической деятельности — с 1769 г. По мнению английского историка, первые столкновения с властями были вызваны не масонской или реформаторской деятельностью, но нарушением Новиковым авторских прав. В 1784 г. его обвинили в публикации двух школьных учебников, право на печатание которых имел другой издатель⁸⁴. Изабель де Мадарьяга несомненно права. Однако регулярное государство, которое Екатерина хотела создать, еще было в лесах. Николай Новиков хотел заработать деньги, публикуя школьные учебники или, затем, религиозные книги, монополия на публикацию которых была у Священного синода. Но претензии Екатерины к деятельности Новикова были достаточно велики, чтобы воспользоваться любым предлогом.

Претензий было предостаточно. В 1787 г., когда Екатерина отправилась в триумфальную поездку по завоеванной Новороссии, в центральной России вспыхнул голод. Масонский кружок Новикова, собрав частные средства, организовал помощь голодающим. Все более подозрительной становилась масонская деятельность, которая начала ассоциироваться с революцией. Наконец, обнаружились, как утверждали полицейские, связи масонства с наследником Павлом Петровичем. Выяснением этих связей занимался следователь после ареста Новикова. Доказательств не было. Нашли письмо архитектора Василия Баженова, которому Екатерина поручила сооружение русского Версаля под Москвой (в Царицино), предполагала доверить коренную перестройку Кремля. Архитектор-масон посылал наследнику религиозные книги, изданные Новиковым с намерением, как считали следователи, «установить связь».

В конце 80-х годов все, что было враждебно Екатерине, принимало форму масонства. С началом второй войны с Турцией в лагере противников оказались Пруссия и Швеция: короли обеих стран были тесно связаны с масонами, русские вольные каменщики переписывались с прусскими и шведскими братьями. Внутри страны масонство выступило как оппозиционная сила, не контролируемая государыней. Новикова и его сообщников обвиняют в «делании тайных сборов», в тайной переписке с прусской вражеской заграницей «в такое еще время, когда берлинский двор оказывал нам в полной мере свое недоброхотство», в тайном замысле уловления в свою секту «известной по их бумагам особы» (великого князя Павла) и в других преступлениях. Николаи Новиков был приговорен к смерти, но в указе Екатерины от 1 августа 1792 г. говорилось.

⁸⁴ Madariaga I., de. Op. cit. P. 525.

[214/215]

«Преступления столь важны, что по силе законов тягчайшей и нещадной подвергают его казни. Мы, однако же, и в сем случае следуя сродному нам человеколюбию... освободили его от оной и повелели запереть его на 15 лет в Шлиссельбургскую крепость». Сообщников — князя Николая Трубецкого, отставных бригадиров Ивана Лопухина и Ивана Тургенева — отправили в отдаленные от столицы деревни, им принадлежащие.

Секретарь Екатерины занес в свой дневник разговор двух крестьян: крепостного князя Трубецкого и казенного (принадлежащего короне). «За что вашего барина сослали?» — спросил казенный. «Сказывают, что искал другого Бога», — ответил крестьянин Трубецкого. — «Так он виноват, — определил казенный крестьянин. — На что лучше русского Бога?»⁸⁵.

Среди множества планов, которые занимали важное место в программе императрицы, особое место принадлежит проекту передачи трона не наследнику великому князю Павлу, а его старшему сыну, любимому внуку Екатерины — Александру. Она старательно готовила перераспределение престолонаследия. В августе 1792 г. Екатерина писала своему верному Гримму о предстоящем бракосочетании принцессы Баден-Дурлахской 13-летней Луизы-Марии-Августы с 15-летним Александром: «Мой Александр женится, а затем будет коронован — церемониально, торжественно».

Гаврила Державин, хорошо знавший Екатерину и неутомимо прославлявший ее в одах, писал после смерти императрицы: «...в последние годы, с князем Потемкиным упоена была славою своих побед, то уже ни о чем другом и не думала, как только о покорении скипетру своему новых царств»⁸⁶. Империя меняет свой характер: идеологическая концепция Третьего Рима становится политической, можно сказать — геополитической. Приобретение польских провинций, выпадающих на долю России по время разделов, становится шагом к объединению славянства, в котором Россия будет главой. Василий Петров в оде «Взятие Варшавы. 20 марта 1795г.» объявляет Екатерину «Торжественницей величайшей», которая и в гневе остается «мать сладчайшая», посланная «мир в целости держать нетленной».

Одописец восхвалял взятие Варшавы Суворовым. Лаконичный генерал отправил императрице краткое сообщение о победе: «Ура! Варшава наша! И получил в ответ еще более краткое поздравление: «Ура! Фельдмаршал!» Прославленный герой турецкой войны получил высшее воинское звание в российской армии за взятие столицы Польши. Участник штурма Праги полковник Лев Энгельгардт

⁸⁵ Памятные записки А.В. Храповицкого. С. 275.

⁸⁶ Указ. соч. С. 387.

[215/216]

вспоминал в конце жизни: «Чтобы вообразить картину ужаса штурма по окончании оного, надобного быть очевидным свидетелем. До самой Вислы на всяком шагу видны были всякого звания умерщвленные, а на берегу оной навалены были груды тел убитых и умирающих: воинов, жителей, монахов, женщин, ребят. При виде всего того сердце человека замирает, а взоры мерзятся таким позорищем»⁸⁷. В 1943 г. советский историк Е. Тарле настаивал на необходимости восхвалять штурм Праги, как «военный подвиг Суворова, одно из самых трудных и блестящих исторических дел»⁸⁸.

Подавление восстания, вспыхнувшего в Польше под командованием Тадеуша Костюшко, и окончательный раздел остатков королевства, обрушили на победителей невиданный поток наград. Екатерина II, подчеркивая значение события, раздарила самым заслуженным 120 тыс. крестьянских душ. Больше всего получил Платон Зубов — 13 тыс., фельдмаршалам Суворову и Румянцеву досталось по 7 тыс., остальным — меньше.

Расширение границ на Запад было приобретением соседних территорий в евразийском пространстве. «Греческий проект», отцом которого был Григорий Потемкин, смотрел дальше. Неутомимый Василий Петров в оде Потемкину восхвалял «материнские чувства» императрицы: «Молдавец, армянин, индеянин иль еллин, иль черный эфиоп, под коим бы кто небом на свет не произник, мать всем Екатерина, всем милости ея».

В перечне народов, которым Екатерина, по уверению поэта, была матерью, обращает внимание «индеянин». В 1795 г. Платон Зубов представляет документ, носивший название «Общие политические соображения». Историки называют эти «соображения» индийским проектом. Он состоял из двух частей. Первая — политическая — рисовала новую карту мира, на которой не было Швеции, Пруссии, Австрии, Дании и Турции. Российская империя располагала шестью столицами: Петербургом, Москвой, Астраханью, Веной, Константинополем и Берлином. В каждой столице имелся свой двор. Единым оставалось верховное управление империей. Вторая часть — военная — предусматривала поход 20-тысячной армии под командованием Валериана Зубова, младшего брата Платона, в Персию, затем русские войска завоевывали Анатолию и отрезали Константинополь от Азии. К этому времени Суворов, перейдя Балканы, соединялся с армией Зубова под Стамбулом, куда являлась Екатерина, лично командовавшая флотом.

⁸⁷ Энгельгард Л.Н. Записки. Русские мемуары. Избранные страницы. XVIII в./ Сост. И.И. Подольская. М., 1988. С. 294-295.

⁸⁸ Тарле Е. Сочинения: В 12 т. М., 1962. Т. 12. С. 80.

[216/217]

«Индийский проект» часто называют фантастическим, сочиненным Платоном Зубовым, желавшим военной славы, не меньшей, чем у Потемкина. Трудно себе представить, что последний фаворит Екатерины, не имевший представления о военном деле, не обладавший никакими политическими талантами, мог сочинить «Политические соображения». В них чувствуется рука дипломата, политика. Мечты поэтов екатерининской эпохи свидетельствуют, что «индийский проект» не родился на пустом месте. Он развивал «греческий проект». В 1782 г. Державин в знаменитой оде «Фелица», адресованной императрице, спрашивал: «Но где твой трон сияет в мире?.. В Багдаде, Смирне, Кашемире?» Век спустя Федор Тютчев, замечательный поэт, претендовавший на роль политического мыслителя, возвращался к мечтам Платона Зубова и Державина: «Москва и град Петров и Константинов град — вот царства русского столицы... Семь внутренних морей и семь великих рек... От Нила до Невы, от Эльбы до Китая, от Волги по Евфрат, от Ганга до Дуная... Вот царство русское...».

Поэтические фантазии порождали политические планы, которые, в свою очередь, поощряли мечты политиков. В апреле 1792 г. Екатерина, как сообщает Храповицкий, собственноручно написала завещание, в котором подробно объясняла, где следует ее похоронить, в каком платье (с золотой короной на голове), заключая: мое намерение дать Константину трон греческой империи. В апреле 1796 г. генерал граф Валериан Зубов получает приказ «с вверенною ему армией вступить в Персидские пределы». Предлогом было обращение свергнутого хана Муртазы Кулихана, явившегося в Петербург просить помощи для борьбы с узурпатором Агой Махмет Ханом. Императрица пришла к выводу, что «без военных мер невозможно было исторгнуть Персию из рук ее хищника, водворить там спокойствие, восстановить нашу торговлю и оградить от оскорблений, производящих оную российских подданных»⁸⁹. Было еще одно объяснение — необходимость защиты грузинских царств, отдавшихся под покровительство России. Начальнику штаба армии Зубова генералу Беннигсену Екатерина открыла подлинный мотив: желание создать торговую базу на южном берегу Каспия, чтобы повернуть в Петербург часть индейской торговли, которая притягивается к Лондону.

«Греческий проект» остался в мечтах, которые будут тревожить сны русских дипломатов и в XX в. Первый этап его реализации позволил России приобрести Крым, Кубанскую область, начать интенсивное освоение Новороссии. Смерть Екатерины прервала персидский

⁸⁹ Грибовский A.M. Записки о императрице Екатерине Великой. М., 1864.

[217/218]

поход генерала Зубова. Русская армия вернулась домой, но успела приобрести для империи Баку и Дербент, важные опорные пункты для дальнейшего продвижения на Кавказ и далее.

[218/219]

Глава 8
ГРОССМЕЙСТЕР МАЛЬТИЙСКОГО ОРДЕНА

Екатерина II умерла неожиданно 5 ноября 1796 г. — было ей 66 лет с половиной. Поскольку никаких формальных указаний о лишении наследника великого князя Павла Петровича трона не было, ночью 7 ноября был составлен манифест о кончине императрицы Екатерины и вступлении на престол императора Павла I. Новому императору полтора месяца назад исполнилось 42 года.

Происхождение Павла I было неясным. Одно было, как будто, известно: император Петр III не мог быть его отцом. В своих «Записках» Екатерина рассказывает, что императрица Елизавета, недовольная долгим отсутствием детей у Петра, объявила великой княгине: «...представляю вам выбрать между Сергеем Салтыковым и Львом Нарышкиным. Если не ошибаюсь, то избранник ваш последний». На это я воскликнула: «Нет, нет, отнюдь нет». Тогда она мне сказала: «Ну, если это не он, так другой наверно»¹. Казалось бы, Екатерина должна знать отца своего ребенка, но сомнения оставались. Прежде всего, Павел никак не походил на красавцев Салтыкова и Нарышкина, зато вызывающая курносость делала наследника похожим на Петра III. Ссылки современников на дядю Салтыкова, который был курнос, не убеждали. Рассказывают, что, вступив на престол, Павел I вызвал любовника матери и спросил:

¹ Сочинения Екатерины II/ Сост., автор вст. Статьи О.Н. Михайлова. М., 1990. С. 137.

[219/220]

ты мой отец? Салтыков ответил смущенно: нас у матушки было много... Ходили слухи, что первый ребенок Екатерины умер при родах и его подменили чухонцем, что тоже могло объяснять внешний облик будущего императора.

Павел твердо верил в то, что его отцом был Петр III и тяжело пережил убийство императора — ему было тогда семь лет. Когда Павел родился, Елизавета забрала мальчика к себе, лишив его матери, которая, впрочем, сыном не интересовалась и не любила его.

В 1760 г., когда Павлу не было еще шести лет, обер-гофмейстером при нем, т.е. главным воспитателем, был назначен Никита Панин, который, начиная с 1763 г., почти два десятилетия руководил российской внешней политикой. В 1773 г. Екатерина освободила графа Панина от обязанностей воспитателя наследника, «во избежание дальнейшего политического влияния». Никита Панин был высокообразованным человеком и составил для наследника обширный курс наук для изучения: история, география, математика, русский язык, немецкий, французский, немного латыни. В числе его учителей были Семен Порошин, один из просвещеннейших людей эпохи, автор известных записок о детстве Павла, академик-физик Франц Эпинус, архимандрит, впоследствии митрополит Платон. Павел много читал — русских поэтов Сумарокова, Ломоносова, Державина, западных писателей Расина, Корне-ля, Мольера, Вольтера, Сервантеса, который был впервые переведен на русский язык в 1769 г. (Павел, видимо, читал «Дон Кихота» по-французски).

Современный биограф Павла I резюмирует наблюдения Семена Порошина: «Павлу одиннадцать лет, а нрав и ум определены явственно резкими чертами... Многие из обстоятельств последующей жизни предугаданы — в дальнейшем они будут только уточняться — не более. Непомерное самолюбие. Обидчивость. Скорый гнев. Быстрая отходчивость. Подозрительность. Доверчивость к доносчикам. Порывы милостивости. Порывы истерик. Ум острый, но не сосредоточенный. Торопливость. Неспособность привязаться к кому-либо на долгое время. Потребность в конфиденте, доверенном лице. Страсть к военным играм... Сознание своего государственного значения. Потребность во внимании и любви... Игра в мальтийское рыцарство. Любопытство к тайнам масонства. Мечта соревновать великому прадеду — Петру I»².

В сентябре 1772 г., когда наследнику исполнилось 18 лет, Екатерина решила его женить. Немецкие княжества были неисчерпаемым источником невест: три принцессы Дармштадские, три —

² 7 ноября. Анекдоты и факты/ Публ. подготовил A.M. Песков// Дружба народов. 1993. № 11. С. 25.

[220/221]

Вюртембургские, три — Кобургские, две — Баден-Баденские и т.д. Для Павла императрица выбрала Вильгельмину Гессен-Дармштадскую, нареченную после принятия православия Натальей Алексеевной. Павел любил свою жену, которая умерла в 1776 г. После чего он узнал, что великая княгиня изменяла ему с ближайшим другом графом Разумовским. Екатерина показала сыну письма любовников, оказавшиеся в ее руках. Таким образом, она хотела утешить Павла, облегчить его горе. Траур не был объявлен. Павел на погребении не присутствовал. Через пять месяцев императрица подобрала наследнику новую жену — принцессу Вюртембургскую Софию-Доротею, нареченную Марией Федоровной.

Начинается ожидание трона. Под именем графа и графини Северных Павел с супругой путешествуют по Европе: Австрия, Италия, Франция. В Париже гостей принимают Людовик XVI и Мария-Антуанетта. Русский наследник произвел всюду, где он побывал, очень хорошее впечатление, хотя отмечалась некоторая его меланхолия. Моцарт, находившийся в Вене, когда ее посетил Павел, рассказал в письме отцу анекдот: в честь гостя хотели дать на сцене трагедию Шекспира «Гамлет», но актер, который исполнял эту роль, объявил, что считает неуместным играть ее в присутствии русского Гамлета. «Иосиф II подарил за то актеру 50 червонцев»³.

Фридрих II. познакомившийся с Павлом в Берлине, куда наследник приехал встретиться с принцессой Вюртембургской, писал о сыне Екатерины: «Он показался гордым, высокомерным и резким, что заставило тех, которые знают Россию, опасаться, чтобы ему не было трудно удержаться на престоле, на котором, будучи призван управлять народом грубым и свирепым, избалованным к тому же мягким управлением нескольких императриц, он может подвергнуться участи, одинаковой с участью его несчастного отца»⁴. Нельзя отказать прусскому королю в проницательности.

В своих поместьях — Каменный остров. Павловское, Гатчина — Павел создает свой двор и свою военную команду из солдат и офицеров караульной службы. Федор Ростопчин, которому Павел очень доверял, писал русскому послу в Лондон Семену Воронцову: «Великий князь находится в Павловске постоянно не в духе, с головой, наполненной призраками, и окруженный людьми, из которых наиболее честный заслуживает быть колесованным без суда». В числе самых необходимых людей в военной команде наследника был 23-летний поручик артиллерии Алексей Аракчеев (1769—1834). Приехав в Гатчину для проведения учебных артиллерийских

³ Шильдер Н.К. Император Павел Первый: Историко-биографический очерк. СПб., 1901. С. 158—159.

⁴ Чулков Г. Императоры. 2-е изд. М., 1993. С. 37.

[221/222]

стрельб, Аракчеев так понравился Павлу, что был оставлен в гатчинском гарнизоне. «Во всякое дело, — вспоминал современник, — он вносил строгий метод и порядок, которые он старался поддерживать строгостью, доходившей до тиранства... По наружности Аракчеев походил на большую обезьяну в мундире... глаза у него были впалые, серые и вся физиономия его представляла страшную смесь ума и злости»⁵. Основная деятельность Аракчеева приходится на царствование Александра I. Тогда он впишет свое имя в русскую историю, обозначив период аракчеевщины. Имя любимца Павла I и Александра I приобрело такую одиозность, что Сталин, критикуя ошибки в советском языкознании, объяснял их «аракчеевским режимом», созданным в этой отрасли науки⁶.

При малом дворе Павла Аракчеев был организатором прусской системы. В 1784 г. князь Потемкин одел русскую армию в новую, удобную форму: солдат остригли в кружок, как можно ниже, вместо долгополых мундиров ввели куртки. Павловская команда была в это же время одета в форму прусской армии. Это было сделано не только в пику Потемкину. Павел, по примеру своего отца Петра III, горячо любил Пруссию. В то время, когда Россия готовилась к войне с Пруссией, Павел писал Фридриху-Вильгельму II: «Неизменная моя привязанность к системе, связывающей меня с прусским королем и... я от всего сердца буду согласовываться с его намерениями»⁷.

Наследник имел собственные взгляды. Он очень интересовался масонством, масонами были его любимцы — князь Александр Куракин и Сергей Плещеев, сопровождавшие Павла в его путешествии по Европе. Нет достоверных сведений о посвящении Павла, о принадлежности его к Братству вольных каменщиков, но имеется множество свидетельств о его популярности среди масонов.

Услышанная Павлом в 12-летнем возрасте «История ордена Мальтийских рыцарей», прочитанная Семеном Порошиным, вызвала у него интерес к ордену Иоанна Иерусалимского, сохранившийся до конца жизни.

Наследник интересовался не только отвлеченными идеями. В 1788 г., достигнув 34-летнего возраста, Павел, готовясь ехать на войну с турками, составил проект государственного устройства. Он начинался декларацией, совершенно в духе просвещенного абсолютизма: «Предмет каждого общества — блаженство каждого и

⁵ Записки Н.А. Саблукова. Цареубийство 11 марта 1801 г. СПб., 1907. С. 35.

⁶ Сталин И.В. Марксизм и вопросы языкознания// Сочинения. Станфорд, 1967. Т. 3 (XVI). С. 145.

⁷ 7 ноября. Анекдоты и факты// Там же. С. 44.

[222/223]

всех. Общество не может существовать, если воля каждого не будет направлена к общей цели». Проект говорил, что «нет лучшего образа, как самодержавный», объясняя: «ибо он соединяет в себе силу законов и скорость власти одного». Прусская государственная система представляется наследнику русского престола идеалом гармонии. Павел до восшествия на престол высказывался против расширения пределов России, считая, что необходимо прежде всего привести в порядок имеющиеся территории. В частности, он был против разделов Польши.

Франц Эпинус, немецкий ученый, знаток магнетизма и электричества, один из учителей Павла, сказал о своем воспитаннике: «Голова у него умная, но в ней есть какая-то машинка, которая держится на ниточке. Порвется эта ниточка, машинка завернется, тут конец и уму и рассудку». Профессор Эпинус выехал из Петербурга в 1798 г., успев увидеть коронование своего бывшего ученика и убедиться, что наблюдения, сделанные в детстве императора, оказались верными.

В ночь на 7 ноября 1796 г. императрица Екатерина II скончалась и гвардейские полки присягнули законному — впервые за долгие годы — императору Павлу I. Немедленно новый государь развернул бурную деятельность. Мудрые перемены, справедливые кары, заслуженные милости, — записывает свидетель, — возвещались каждый час, каждый момент. 7 ноября был освобожден из Шлиссельбургской крепости Николай Новиков, ссыльным мартинистам было разрешено въезжать в столицы. 19 ноября был освобожден Костюшко, а затем все другие поляки, участвовавшие в восстании против России в 1794 г. Павел посетил князя Игнация Потоцкого и объяснил ему: «Я был всегда против разделов Польши, это был шаг постыдный и неполитический. Но — факт свершился. Разве Австрия и Пруссия согласятся восстановить Польшу? А я не могу отдать свою часть — их усилить, а себя ослабить. Не воевать же с ними? Наше государство вело столько войн, что время передохнуть. Поэтому примиритесь с неизбежным и живите спокойно». Чтобы успокоить свою совесть, Павел подарил Костюшке и Потоцкому по тысяче душ. Когда Костюшко сообщил, что предпочитает деньги, ему были выданы вексели на английский банк — 1 тыс. душ стоила 60 тыс. рублей⁸.

23 ноября император подписал указ об освобождении из Илимского острога Радищева.

Для современников было очевидно: первые действия нового императора диктовались прежде всего желанием переделать то, что было сделано матерью. Это касалось не только освобождения узников

⁸ Jasienica P. Rzeczpospolita obojga narodow. Warszawa, 1972. S. 575.

[223/224]

Екатерины. Петр III был убит, не успев короноваться. Павел приказал вынуть из могилы тело отца (уцелели только шляпа, перчатки, ботфорты), возложил корону на череп. Гроб Петра III стоял несколько дней в Зимнем дворце рядом с гробом Екатерины. Был издан указ о ношении только русского платья — французское было запрещено. Вся армия была одета в прусскую форму. Гатчинская команда, насчитывавшая в 1796 г. 128 офицеров и 2399 солдат, стала гвардейским полком. Комендантом Петербурга был назначен Аракчеев, произведенный в генералы. Его обязанность — установить новый порядок.

За 1586 дней правления — с 7 ноября 1796 г. по 11 марта 1801 г. — император Павел издал 2179 манифестов, указов, приказов и других законодательных актов. Екатерина издала вдвое больше, но за 34 года⁹.

Пытаясь найти общий знаменатель деятельности Павла I, Василий Ключевский называет императора «первым противодворянским царем», считая «чувство порядка, дисциплины и равенства» руководящим побуждением его деятельности, борьбу с сословными привилегиями — главной задачей¹⁰.

Равенство — по Павлу I — было равенством рабов. Все сословия в его империи были равны, ибо ни одно не имело никаких привилегий. В числе самых знаменитых высказываний в русской истории объяснение Павла I, данное шведскому посланнику: «В России велик только тот, с кем я говорю и пока я с ним говорю».

Павел действительно резко ограничил дворянские привилегии, в частности ввел телесные наказания для дворян, которые были освобождены от них законом Екатерины, ограничил дворянское самоуправление. Одновременно, нанося новый удар по дворянству, приостановил усиление крепостного права, сделав несколько шагов в сторону его ослабления. Дворянам рекомендовалось ограничить барщину тремя днями. Запрещено было продавать дворовых людей и крестьян без земли с молотка (как вещь). Крестьяне были приведены к присяге императору, чего ранее никогда не делалось. Одновременно при вступлении на трон Павел раздал любимцам 100 тыс. душ. Павел вступил на престол, одержимый одной мыслью: исправить все, что натворила его мать. Империя нуждалась, как всегда, в реформах. Любимый внук Екатерины II, будущий император Александр 1, писал своему другу в мае 1795 г.: «В наших делах господствует неимоверный беспорядок; грабят со всех сторон; все части управляются дурно; порядок, кажется, изгнан отовсюду, а империя,

⁹ Эйдельман Н.Я. Грань веков. Политическая борьба в России. Конец XVIII-начало XIX вв. М., 1982. С. 61.

¹⁰ Ключевский В. Курс русской истории. Пб., 1921. Т. 5. С. 154.

[224/225]

несмотря на то, стремится лишь к расширению своих пределов»¹¹. Александр, напуганный трудностями управления и зная, что бабушка намеревается посадить его на трон, отстранив отца, рассказывал другу, что хочет «отречься от трудного поприща... поселиться с женой на берегах Рейна» и жить счастливо в обществе друзей, изучая природу.

Павел I не боялся трудностей. Он немедленно приступил к исправлению дел в империи. Он был беспощаден, если узнавал о злоупотреблениях власти. Для того чтобы все знать, он приказал повесить на воротах дворца специальный ящик, в который каждый мог опустить прошение на имя императора. Было даже разрешено крепостным подавать жалобы на помещиков. Ежедневно в 7 утра он отправлялся собирать письма и читал их. Как заметил один из мемуаристов, страх внушал чиновникам человеколюбие. Император лично составил бюджет и приказал сжечь перед дворцом бумажных денег на 5316655 рублей, желая поднять их курс.

Василий Ключевский называет деятельность Павла не столько политической, сколько патологической¹². Под влиянием чувств, разумных импульсов, страха, который не покидал Павла I, он молниеносно менял свои решения, издавал взаимоисключающие приказы, впадал в гнев, совершенно теряя голову. Толстая книга анекдотов, составленная в 1901 г., передает атмосферу царствования Павла, когда все было возможно. Юрий Тынянов в рассказе «Подпоручик Киже» использовал два анекдота, которые, по всей вероятности, были фактами. Первый — о том, как ошибка писаря превращает неправильно написанное имя в живого человека. Замеченное императором имя делает молниеносную карьеру. Когда Павел желает познакомиться с офицером, которого он уже произвел в генералы, ему сообщают, что генерал Киже умер. Император грустно прокомментировал: у меня умирают лучшие люди. Второй анекдот рассказывает об ошибочном занесении живого офицера в список умерших. На прошении «умершего» восстановить его в списках император наложил резолюцию: «Бывшему поручику Синюхаеву, выключенному из списка за смертью, отказать по той же причине».

Император Павел I мог все: считать несуществующего живым, считать живого несуществующим. Павел I был тираном. Русские самодержавные государи в XVIII в. обладали огромной властью. Но она всегда была ограничена — законами, обычаями, нравами, теми силами, на которые самодержец опирался. Павел I не был ограничен ничем.

¹¹ 7 ноября. Анекдоты и факты. С. 54.

¹² Ключевский В. Указ. соч. С. 157.

[225/226]

Современный историк, отыскивая «рациональное зерно» в деятельности сына Екатерины, пишет, что Павел I «стремился к «консервативной утопии»; хотел вернуться к формам и методам Петра I век спустя»¹³. Современник Павла, Николай Карамзин, считал, что император «хотел быть Иоанном IV». Историк XIX в. называет годы правления Павла I «царствованием ужаса». Идеолог и певец монархического принципа, Карамзин упрекает Павла в том, что он нанес ущерб идее самодержавия: «заставил ненавидеть злоупотребления оного». И сравнивает императора российского с якобинцами, которые своими злоупотреблениями опорочили республиканский принцип¹⁴.

«Злоупотребления» Павла I трудно сравнить с жестокостями Ивана IV. Капризы сына Петра III задевали узкий круг придворной знати: гвардейских офицеров — на солдат они распространялись гораздо реже. Дворянство переживало сыпавшиеся на него молнии императорского гнева особенно тяжело, ибо успело привыкнуть к привилегиям Екатерининской эпохи. То, что могла себе позволить императрица, вызывало острое недовольство, если Павел хотел повторить то же самое. Екатерина готовилась лишить своего сына престола в пользу внука и, если бы не смерть, не встретила бы возражений. Павел вскоре после вступления на престол специальным актом установил порядок наследования престола, который носил неизвестную в России форму: он представлял собой договор с наследником престола и его супругой. Но поставив на договоре резолюции: «Верно. Павел», император немедленно начал говорить о своих планах возведения на престол юного принца Евгения Вюртембургского, племянника царицы Марии Федоровны.

В числе самых неприемлемых действий Павла, вызывавших особое негодование в дворянских кругах, было введение прусской формы и многих прусских обычаев, а также благожелательные жесты по отношению к католической церкви.

После запрещения ордена папой иезуиты нашли пристанище в прусской Польше и в России, куда их пригласила Екатерина. Павел считал себя, самодержца, выше соборов и епископов и принял титул Главы церкви, дав себе сам во время коронации причастие. При Екатерине завязались отношения с Мальтийским орденом. Павел идет значительно дальше, он возлагает на себя корону и регалии великого магистра Мальтийского ордена в 1798 г., не считаясь с тем, что рыцари Иоанна Иерусалимского признавали главой церкви папу. Борьба с французской революцией побуждает Павла,

¹³ Эйдельман Н. Революция сверху в России. М., 1989. С. 77.

¹⁴ Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России в ее политических и гражданских отношениях. М., 1991. С. 45.

[226/227]

обуреваемого рыцарскими чувствами, оказывать помощь католикам, которым объявили войну якобинцы. Император одобряет создание католического прихода в Петербурге, иезуитам разрешается открыть семинарию в Вильно. Гавриил Грубер (1740—1805) приехал в Россию вместе с другими иезуитами, когда Екатерина дала им убежище. При Павле он поселяется в Петербурге и становится доверенным лицом императора: только патер Грубер имел право входить к императору без доклада. Утром 11 марта 1801 г. он принес проект объединения церквей в последней редакции, которую Павел должен был утвердить. Занятый другими делами, император отложил свидание с иезуитом. В эту ночь Павел I был убит.

Увлечение католицизмом при дворе продолжается при сыне убитого императора Александре I. Но молодой либеральный монарх может себе позволить то, что не разрешалось тирану, антидворянскому царю.

Новые рубежи

Екатерина II оставила сыну империю, собравшую практически все земли, на которые предъявляла исторические претензии, дошедшую до исторических границ. Греческий и индийский проекты свидетельствовали, что Россия не думала задерживаться на достигнутом. Павлу I предстояло продемонстрировать новые возможности российской империи, появившиеся в результате перемен в международной политике. «Достижения XVIII в., — писал в 1992 г. советский историк, — вывели внешнюю политику России на новые рубежи. Перед Российской империей открылись перспективы укрепления влияния в Центральной Европе, утверждения на Ближнем Востоке и развития экспансии в Азии»¹⁵. Россия, констатирует историк, заняла место среди претендентов на европейскую гегемонию.

¹⁵ Российская дипломатия в портретах. С. 99.

[227/228]

1 октября 1800 г. руководитель российской внешней политики граф Ростопчин представил Павлу I проект новой политики. Он начинался утверждением: «Россия как положением своим, так равно и неистощимою силой есть и должна быть первая держава в мире». Федор Ростопчин представил ситуацию в Европе: «Пруссия ласкает нас», т.е. заискивает, желает получить поддержку России, «Австрия ползает перед нами» (она только что была разбита Наполеоном под Маренго. — М.Г.), «Англии тоже необходим мир». Граф Ростопчин констатирует далее: «Бонапарт старается всячески снискать наше благорасположение». На полях возле этой фразы Павел пишет: «И может успеть». Исходя из обрисованной ситуации, руководитель российской внешней политики предложил: заключить союз с Францией, Пруссией и Австрией, установить политику вооруженного нейтралитета против Англии, разделить Турцию, забрать у нее Константинополь, Болгарию, Молдавию и Румынию — для России, а Боснию, Сербию и Валахию отдать Австрии; образовать Греческую республику под протекторатом союзных держав, но при расчете перехода греков под российский скипетр. В этом месте император заметил на полях: «А можно и подвести». Пруссия, — великодушно заключал граф Ростопчин, — пусть берет себе Ганновер, Мюнстер и Падерборн, Франция — Египет. Резолюция Павла I была одобрительной: «Апробуя план Ваш, желаю, чтобы вы приступили к исполнению оного. Дай Бог, чтобы по сему было»¹⁶.

Павлу оставалось жить менее полугода, но одобренный им план российской внешнеполитической деятельности будет реализовываться наследниками. С одной стороны, план Ростопчина продолжал линию, начатую Екатериной, с другой — намечал новые задачи, определял новые рубежи. Экспансия, выходившая за пределы «естественных границ», требовала аргументов, оправдания. Василий Ключевский пишет, что «новая религиозно-племенная задача... была найдена Россией, так сказать, на дороге нечаянно...»

Нечаянное открытие новой внешнеполитической задачи произошло «на дороге» войн с Оттоманской империей. Славянские народы, в большинстве своем православные, порабощенные турками, нуждались в освобождении. Россия взяла на себя эту миссию. В России хорошо знали, что такое — свобода, и остро ощущали ее нехватку в других странах. Поэт петровского времени Карион Истомин разоблачал «вольнохищную Америку... где глупость скверн и грех дает»¹⁷. Полвека спустя Екатерина II в 1769 г. обратилась с

¹⁶ Русский архив. 1878. Кн. 1. С. 103.

¹⁷ Вирши: силлабическая поэзия XVII—XVIII вв./ Изд. П. Берков. Л., 1935. С. 151.

[228/229]

письмом к «Храбрым корсиканцам, защитникам родины и свободы и, в особенности, генералу Паоли». Российская императрица писала: «Господа! Восставать против угнетения, защищать и спасать родину от несправедливого захвата, сражаться за свободу, вот чему вы учите всю Европу в продолжение многих лет». Екатерина написала письмо корсиканцам собственноручно подписавшись. «Ваши искренние друзья, обитатели северного полюса»¹⁸.

Русская дипломатия, в случае необходимости поддерживаемая военной силой, выступала во второй половине XVIII в. за права православных в Польше, за свободу шведских феодалов, боровшихся с королем, пытавшимся ограничить их права. Ослабление Оттоманской империи поставило на повестку дня русской дипломатии национальное освобождение славянских и православных народов. Не имело значения, что во время разделов Польши часть славян попала под власть Австрии и Пруссии. Проект Ростопчина также предусматривал передачу славянских земель — Сербии и Боснии — Австрии. Освобождение славян стало важнейшим инструментом русской внешней политики, одной из ее главнейших задач. Истоки этого внешнеполитического направления можно обнаружить в XVI в., обратившись к проекту Юрия Крижанича. Вторая задача была совсем новой: Екатерина II, пораженная и до глубины души возмущенная революцией во Франции, много говорила о необходимости борьбы с ней, но ограничилась раскрытием российских границ для французских эмигрантов — роялистов — и призывами европейских монархий на борьбу с республикой. Павел I приступил к активной реализации второй задачи, которую можно назвать идеологической, отправив войска на борьбу с революционной Францией.

Две задачи, две цели — «религиозно-племенная», как выражается Ключевский, имевшая в виду свободу славянских народов, и идеологическая, антиреволюционная и антиреспубликанская — давали российской дипломатии широкие возможности для маневрирования и выбора союзников, необходимых в каждый данный момент.

Капризы, тиранство Павла I, пугавшие и возмущавшие петербургскую знать, давшие богатейший материал для анекдотов, страшных и смешных историй, не касались основных задач внешней политики. Историки отмечают ее резкие повороты по мановению руки императора. Но в каждом из этих поворотов была логика, диктуемая имперскими целями.

¹⁸ Валишевский К. Роман императрицы// Екатерина Вторая — императрица всероссийская. СПб., 1908. С. 266.

[229/230]

Георгий Вернадский называет внешнюю политику императора Павла «крупным явлением в истории русской дипломатии». Историк-евразиец, сторонник союза между Россией и мусульманскими странами высоко оценивает попытку «установления влияния России в восточной части Средиземного моря путем не войны с Турцией, а сближения с ней»¹⁹. Труднее было хвалить внешнюю политику Павла советскому историку Евгению Тарле: с одной стороны, император способствовал расширению пределов России, что было явлением прогрессивным, поскольку Россия впоследствии стала советской, с другой — Павел был «паладином монархического принципа» и установил «традицию европейского жандарма», роль которого так долго играл после него русский царизм при Александре I и Николае I²⁰. Советский историк находит хитроумный выход: осуждая Павла I за его приверженность монархическому принципу, он восхваляет героизм и военное мастерство фельдмаршала Суворова и адмирала Ушакова, которые во главе русских чудо-богатырей били французов на суше и на море.

Россия при Екатерине вела две тяжелые и долгие войны с Турцией. Русские воевали с турками и раньше. Поэтому показался совершенно неожиданным союз с Оттоманской империей, заключенный по инициативе Павла летом 1798 г. Его целью были «совместные действия против зловредных намерений Франции». Прямым толчком к сближению с Турцией был захват французами Мальты, любимого острова российского императора. Капитул ордена эмигрировал в Россию: 30 августа Павел объявил себя гроссмейстером Мальтийского Ордена рыцарей св. Иоанна Иерусалимского и протектором острова.

Россия и Турция присоединились к коалиции Англии, Австрии и Неаполитанского королевства.

Султан Селим III и его советники, напуганные высадкой Наполеона в Александрии (конец июля 1798 г.), соглашаются пропустить через Босфор русский флот, продолжая держать его закрытым для флотов других государств. Русско-турецкий флот под командованием адмирала Ушакова вошел в Адриатическое море. Французы были изгнаны с Ионических островов, где была основана республика под формальным покровительством Турции, но фактически под верховенством России. В 1799 г. Черногория просила о принятии ее в русское подданство. Георгий Вернадский подводит итог: «Таким образом, политика Павла привела к установлению прочной русской базы на Адриатическом море; теперь мог быть осуществлен и фактический контроль над положением всего православного

¹⁹ Вернадский Г. Начертание русской истории. Прага, 1927. С. 211.

²⁰ Тарле Е.В. Сочинения: В 12 т. М., 1959. Т. 12. С. 116—117.

[230/231]

и славянского населения Балкан»²¹. Историк-евразиец как бы выводит за скобки тот факт, что союз с Оттоманской империей не позволял России добиваться освобождения славянских народов от турецкого ига.

Успехи на море, как бы блистательны они не были, значительно уступали победам, одержанным фельдмаршалом Суворовым. Австрийский император Франц, обращаясь к Павлу с просьбой помочь в борьбе с французами, захватившими Северную Италию, особенно просил, чтобы русскую армию возглавил Суворов, бывший в то время в отставке. В апреле 1799 г. начинается шествие русских солдат по Италии: 10 апреля они берут штурмом крепость Брешиа, 16 апреля вступают в Милан, 27 мая — в Турин. 19 августа Суворов одерживает победу на правом берегу Треббии, 19 августа выигрывает сражение при Нови. 30 сентября (все даты по русскому стилю) русские войска вступили в Рим. Население с восторгом встречало армию-победительницу: «Виват Павле Примо! Виват московито!», — кричали римляне. Так описывал вступление в Рим командир отряда лейтенант Балабин в донесении адмиралу Ушакову²².

Северная Италия была очищена от французов, но русские победы начали сильно мешать Австрии и Англии. Начались серьезные нелады между австрийскими генералами и Суворовым. Русский корпус был направлен в Швейцарию, вписал в свой послужной список знаменитый переход через Альпы, но, оставленный союзниками, едва не был разбит. Император сделал Александра Суворова генералиссимусом, но полководец не был доволен: «Я бил французов, но не добил, — писал он, жалуясь на коварство австрийцев. — Париж — мой пункт».

В Париж придет следующий русский император. Павел I резко, по своему обыкновению, меняет фронт. Это было вызвано, с одной стороны, раздражением против союзников, обеспокоенных русскими победами в Италии и на Средиземном море, с другой — переменами, происходившими во Франции. Переворот 18 брюмера VIII года Республики (9 ноября 1799 г.), принятие Бонапартом титула первого консула, были для Павла знаком, возвещавшим конец революции. Император комментировал событие чрезвычайно одобрительно: «Во Франции перемена, которой оборота терпеливо и не изнуряя себя ожидать должно... Я проникнут уважением к первому консулу и его военным талантам... Он делает дела, и с ним можно иметь дело»²³. Трудно себе представить, чтобы Маргарет Тэтчер, заявившая после первой встречи с Михаилом Горбачевым, что «с

²¹ Вернадский Г. Указ. соч. С. 212.

²² Цит. по: Тарле Е.В. Указ. соч. С. 207.

²³ Цит. по: Эйдельман Н. Грань веков... С. 188.

[231/232]

ним можно делать дела», цитировала Павла I. Скорее, следует говорить о совпадении.

Начинается сближение с Францией. Главного врага Павел видит в Англии. Лорд Уитворд, английский посланник в Петербурге, пишет в марте 1800 г. в Лондон: «Мы должны быть приготовлены ко всему, чтобы ни случилось. Но факт... что император буквально не в своем уме... С тех пор как он вступил на престол, его умопомешательство постепенно усиливалось... Император не руководится в своих поступках никакими определенными правилами или принципами. Все его действия суть последствия каприза или расстроенной фантазии...» Депеша лорда Уитворда была перехвачена и прочитана. Английскому посланнику предписано покинуть Петербург. Захват англичанами Мальты в 1800 г. ускоряет процесс сближения Павла с Бонапартом. Одновременно антианглийские настроения императора принимают реальную форму. В октябре налагается секвестр на все английские торговые суда в российских портах, все английские шкиперы и моряки (1043 человека) подвергаются аресту и отсылаются в губернские и уездные города (по 10 человек). В конце декабря Павел получает письмо от первого консула Франции с предложением заключить союз. Павел немедленно (2 января 1801 г.) отвечает согласием. В доказательство искренности новых профранцузских чувств все французские эмигранты, в том числе будущий Людовик XVIII, высылаются из России.

Наращивая темпы подготовки войны с Англией, Павел I приказывает атаману войска Донского «идти и завоевать Индию». 27 февраля 1801 г. казаки отправились в поход. Казаки Платова шли нанести Англии удар там, где его не ожидали. Против английского флота должны были действовать объединенные флоты России, Швеции, Дании и Пруссии, заключившие союз против «коварного Альбиона».

Но дни Павла были сочтены.

[232/233]

Цареубийство

XVIII век закончился в России 11 марта 1801 г. убийством императора Павла I. В этот же день начался XIX век восхождением на престол законного наследника Александра. Династического кризиса не было — закон о престолонаследии, подписанный покойным государем, сработал.

Мадам де Сталь, определившая систему правления в России формулой, которой суждено остаться в истории, была права. Недовольство антидворянской политикой Павла росло с каждым днем. Николай Карамзин отмечает «черту, любопытную для наблюдателя»: в «сие царствование ужаса россияне... говорили и смело!... Какой-то дух искреннего братства господствовал в столицах: общее бедствие сближало сердца, и великодушное остервенение против злоупотреблений власти заглушало голос личной осторожности»²⁴. Почти дословно повторяет наблюдение Карамзина князь Адам Чарторыйский: «Еще в 1797 г. до моего отъезда из Петербурга среди придворной молодежи считалось признаком хорошего тона критиковать и высмеивать действия Павла, составлять на его счет эпиграммы, вообще допускать такие вольности, которые при этом говорились почти во всеуслышание. Это была государственная тайна, которая доверялась всем, даже женщинам и юным щеголям общества, и между тем никто не проговорился, никто эту тайну не выдал»²⁵.

 Против Павла было общество «в столицах», как выражается Карамзин, «придворная молодежь», по словам Чарторыйского. Наследник Александр становится, «отчасти сознавая это, а отчасти независимо от своей воли, центром притяжения антипавловских сил»²⁶. В кружке «молодых друзей», образовавшемся вокруг Александра, в который входили князь Чарторыйский, граф Николай Новосильцев и граф Павел Строганов, обсуждались различные проекты, имевшие в виду «даровать стране свободы», ввести конституцию. Канцлер Александр Безбородко, в свое время секретарь

²⁴ Карамзин Н.М. Указ. соч. С. 45.

²⁵ Эйдельман Н. Из потаенной истории России. С. 275.

²⁶ Там же. С. 274.

[233/234]

Екатерины, составил записку «О потребностях империи Российской». В конце 1798—1799 гг. записка нелегально была передана Александру. В ней излагался принцип просвещенного абсолютизма, самодержавного регулярного государства, близкий Екатерине, отвергнутый Павлом. «Малейшее ослабление самодержавия, — говорилось в записке, — повлекло бы за собой отторжение многих провинций, ослабление государства и бесчисленные народные бедствия. Но государь самодержавный, если он одарен качествами, сана его достойными, чувствовать должен, что власть дана ему беспредельная не для того, чтобы управлять делами по прихоти... Изрекши закон свой, он... сам первый его чтит и ему повинуется...»²⁷.

Никаких возможностей отстранить от власти «не одаренного достойными его сана качествами» не было. Кроме одной. Алексей Орлов, брат Григория, главного фаворита Екатерины, герой Чесмы, удивлялся в разговоре с влиятельной при дворе Натальей Загряжской, «как такого урода терпят». «А что же с ним делать? — спросила Загряжская. — Не задушить же его?» «А почему же нет, матушка?» — с искренним недоумением ответил Алексей Григорьевич. Недоумение графа Орлова было совершенно искренним: 36 лет назад он задушил Петра III. Разговор Загряжской и Орлова имел место на третьем году царствования Павла I. Мысль о лишении его престола принимала все более конкретные формы. Граф Никита Панин (1770—1837), вице-канцлер, один из руководителей внешней политики, составил тайный проект введения регентства в связи с душевной болезнью императора. Роль регента предназначалась наследнику великому князю Александру. Панин ссылался на два актуальных аналогичных случая: в Англии во время болезни Георга III управление делами неоднократно поручалось принцу Уэльскому, в Дании при больном Христиане VII с 1784 г. регентом был будущий король Фридрих VI.

Все, кто знал Павла, были убеждены, что он от престола не откажется. Была мысль получить согласие сената на реализацию плана Панина. «Но большинство сенаторов, — вспоминал граф Пален, — болваны, без души, без воодушевления»²⁸. Оставался единственный путь. Организацию заговора взял в свои руки граф фон дер Пален (1745—1826), уроженец Курляндии, сделавший карьеру в русской армии, человек решительный и беспощадный.

Заговор 1801 г., о котором много и подробно рассказали участники и свидетели, может считаться моделью переворота. Захват власти Екатериной II был путчем импровизированным, удача была случайной. Она потребовала личного участия будущей императрицы

²⁷ Там же. С. 279.

²⁸ Брикнер А.Г. Павел I. Париж, 1935. С. 43.

[234/235]

и безумного поведения Петра III. Захват власти Александром I был организован и тщательно продуман Паленом. В обоих случаях исполнителями были гвардейцы, в обоих случаях преемник был готов. С тем, что Александр личного участия в атаке на дворец не принимал, но дал на него согласие. Свергнуть Павла — теоретически — было труднее, ибо он правил не 6 месяцев, как его отец, а 4 года и гвардейские солдаты, в отличие от офицеров, были ему преданы. Пален рассказал об удивительном разговоре, который он имел с Павлом 7 марта 1801 г. Глава заговора был в этот момент губернатором Петербурга, главой тайной полиции и, назначенный на место Ростопчина, разгневавшего императора, руководил внешней политикой и почтовым ведомством. Явившись к императору, Пален услышал: «Вы были здесь в 1762 г.?». «Да, — ответил он, — но я был только свидетелем, а не участником переворота». «Почему вы об этом вспомнили?» — спросил Пален и услышал в ответ: «Потому, что хотят возобновить 1762 г.».

Глава заговора, проявив недюжинное хладнокровие, подтвердил: «Да, государь, это хотят сделать. Я это знаю, я сам принадлежу к заговору... Я держу все нити заговора в своих руках».

Пален убедительно объяснил императору, почему никакой опасности нет: «Ваш отец был иностранец; вы русский. Он ненавидел русских, открыто выражал презрение к ним и возбудил против себя народ. Вы же, наоборот, любите русских, уважаете и цените их... Он не был коронован, вы же коронованы. Он преследовал духовенство, вы же почитаете его. Он до крайности раздражил против себя гвардейские полки; вам же эти полки совершенно преданы...». Павел был успокоен, но предупредил петербургского губернатора: «Все это так, но не надо дремать»²⁹.

Пален имел план, имел исполнителей — гвардейских офицеров, имел согласие Александра, которого он заверил, что Павел будет пощажен, от него получат лишь согласие на отказ от трона. Имел власть, которая позволила ему не допустить в Петербург Аракчеева, высланного по капризу императора в провинцию, а затем призванного обратно. Не хватало только решительного человека, который мог бы руководить реализацией плана. Пален нашел его в лице графа Леонтия Беннигсена (1745—1826). Уроженец Ганновера, подполковник королевско-ганноверской армии, с 1773 г. на русской службе, в 1794 г. — генерал-майор, начальник штаба армии, отправленной под командованием Валерьяна Зубова завоевывать Персию. Наемник, профессиональный солдат, твердо выполнявший приказы. Наполеон вспомнит его на Святой Елене: «Генерал

²⁹ Из записок графа Ланжерона. Цареубийство 11 марта 1801 г. СПб., 1907. С. 138-139.

[235/236]

Беннигсен был тем, кто нанес последний удар: он наступил на труп». Наполеон помнил генерала Беннигсена и потому, что граф Леонтий командовал русскими войсками под Фридляндом, где они были разгромлены французами, но за полгода до этого русские под командованием Беннигсена устояли под Эйлау.

Нет сведений, подтверждающих впечатление Наполеона. Генерал Беннигсен на труп императора Павла I не наступал. Но он вел ночью И марта заговорщиков в Михайловский дворец, а затем в спальню Павла. Имеется около 40 рассказов о том, что произошло в ночь с 11 на 12 марта. Но все — записанные со слов участников или даже третьими лицами. Имеется только два исключения, записки одного из офицеров, Константина Полторацкого (не полностью опубликованные) и воспоминания Беннигсена. Тем не менее, как был убит император Павел, неясно: имеется несколько версий. Чаще всего говорят, что он был задушен, иногда рассказывают, что Николай Зубов (он был в спальне вместе со своим братом Платоном, последним фаворитом Екатерины), человек громадного роста и необыкновенной, силы ударил Павла в висок золотой табакеркой.

«Кто-то из офицеров сказал мне: «С ним покончили». Так рассказал генерал Беннигсен своему другу французскому эмигранту на русской службе генералу Александру Ланжерону.

Генерал Пален, по мнению современников, не пошел с заговорщиками, он ждал. Если бы Павел спасся, что могло случиться, губернатор Петербурга пришел бы ему на помощь. Узнав о смерти Павла I, о том, что гвардейцы, выстроенные командирами, участниками заговора, колеблются, а Александр предается отчаянию, Пален является к наследнику, «грубо хватает его за руку и говорит. «Будет ребячиться! Идите царствовать, покажитесь гвардии»³⁰.

Заговор удался. Законный наследник вступил на престол.

³⁰ Там же. С. 149.

[236/237]