МАШИНА И ВИНТИКИ
К оглавлению
ЦЕЛЬ
Я подымаю тост за людей простых, обычных, скромных, за "винтики", которые держат в состоянии активности наш великий государственный механизм.
Сталин
Кто-то должен наблюдать за винтиками...
Хрущев
1. Начало опыта
Октябрьская революция, как справедливо утверждают советские идеологи, открыла новую эру, была феноменом неизвестным в прошлом. Продолжаются горячие споры относительно оценки Октября: одни считают, что это "шаг вперед", другие - "шаг назад", третьи - "шаг на месте". Все признают, что 25 октября 1917 г. следует отмечать в календаре красным: впервые была совершена революция, ставившая целью не только захват власти, "государственной машины" по выражению Ленина, но создание идеального общества, неиспытанной ранее человечеством политической. экономической и социальной системы. Октябрьский переворот был совершен с целью осуществления Проекта - плана достижения Цели. Захватив власть, проектанты уже знали, что цель может быть достигнута только при условии создания Нового человека. Они уже знали как это сделать: "Пролетарское принуждение во всех своих формах начиная от расстрелов... является методом выработки коммунистического человека из человеческого материала капиталистической эпохи".1
Задача была поставлена ясно и недвусмысленно. Герцен, изучая французскую революцию, сформулировал "великую основную мысль революции": "Желая восстановить свободу народа и признать его совершеннолетним с ним обращались как с материалом благосостояния, как с мясом освобождения (chair au bonheur publique) вроде наполеоновского пушечного мяса".2 Вожди Октябрьской революции презирали "свободу народа", не думали признавать его совершеннолетним и с первых же дней прихода к власти принялись за обработку "человеческого материала капиталистической эпохи", или, как выражался Герцен, "мяса освобождения".
Современник революционных событий Максим Горький не перестает повторять в Новой жизни, начиная со дня захвата власти большевиками до закрытия газеты в июле 1918 года: "Рабочий класс не может не понять, что Ленин на его шкуре, на его крови производит только некий опыт..."3; Ленин "работает как химик в лаборатории, с тою разницей, что химик пользуется мертвой материей... а Ленин работает над живым материалом"4; "народные комиссары относятся к России как к материалу для опыта, русский народ для них - та лошадь, которой ученые-бактериологи прививают тиф для того, чтобы лошадь выработала в своей крови противотифозную сыворотку"5; "с русским пролетариатом производят опыт"6; "большевики производят жесточайший научный опыт над живым телом России"7; "революционер относится к людям, как бездарный ученый к собакам и лягушкам, предназначенным для жестоких научных опытов..."8
Изо дня в день Горький повторяет в Несвоевременных мыслях: большевики во главе с Лениным производят жесточайший научный опыт над живым телом России, русского народа, русского пролетариата. Он подчеркивает "научность" опыта и его жестокость. Несомненна для Горького - свидетеля революции - цель "опыта": переделка живой человеческой материи. Десятилетия спустя опыт продолжается.
В 1917 г. для Горького не было сомнения: жестокий опыт над русским народом, который производят комиссары "заранее обречен на неудачу".9 Знаменитый писатель, пришедший в ужас от революции, для которой он столько сделал, полагал, что "измученная полуголодная лошадка может издохнуть".10 Десятилетия спустя мнения относительно результатов опыта расходятся.
Одно время казалось, что эксперимент великолепно удался. В 1949 г. Правда не сомневалась: "Черты коммунистического будущего, которые когда-то казались нам далекими, как свет дальних звезд, теперь существуют рядом с нами зримые, ощутимые, живые"." Газете вторил роман: "Владимир Ильич говорил, что в "основе коммунистической нравственности лежит борьба за укрепление и завершение коммунизма". Это говорилось в двадцатом году. Прошло почти три десятка лет, и мы создали новое общество и новых людей".12 Книга Советские люди, выпущенная Политиздатом в 1974 г., объявила, что Советский Союз - первое на земле царство свободы трудового человека, стал родиной "нового, высшего типа человека разумного - Хомо Советикус".13 Авторы книги с предельной ясностью подвели итоги блестяще завершенному эксперименту: миллионы лет эволюционировала клетка к Хомо Сапиенс - человеку разумному, на протяжении 60 лет шло его "очищение от скверны" и в Советском Союзе родился высший тип Хомо Сапиенс - Хомо Советикус, новая биологическая особь. В 1976 г. Брежнев рапортовал Двадцать Пятому съезду: советский человек - важнейший итог прошедшего шестидесятилетия.14
В восьмидесятые годы твердая уверенность стала подтачиваться сомнениями. В 1981 г. главный идеолог Суслов признал, что советский человек сформирован еще не окончательно, еще не удовлетворяет всем требованиям партии.15 В 1983 г. очередной главный идеолог Черненко настаивает на необходимости продолжать работу, подчеркивая, что "формирование нового человека не только важная цель, но и непременное условие коммунистического строительства".16
Расходятся мнения относительно степени завершенности "дела" и вне идеологических кругов. Эдуард Кузнецов, размышляя а камере смертников, записывал в дневник: "Духовная сфера становится объектом грубейшего манипулирования, конечная цель которого - выведение нового человека..."17 Для него - это проект и цель. Александр Зиновьев считает, что "дело" завершено: "... Мы первыми вывели этот новый тип человека..."18
Все согласны в главном - идет, с первых дней революции, процесс формирования нового человека. Мнения расходятся только о степени приближения к цели. На протяжении минувших десятилетий модель Советского человека менялась. В 20-е годы в ходу была модель революционера-разрушителя старого мира: железные комиссары, стальные чекисты. Ей на смену пришел созидатель Нового мира: "индустриальный человек", "научно-организованный человек" (НОЧ), "усовершенствованный коммунистический человек" (УСКОМЧЕЛ) - строитель утопии, от которого требовалась идейность, но также энергия, инициатива. Сталин провозгласил окончательный идеал - винтик: советский человек должен чувствовать себя винтиком гигантской машины государства. Хрущев объявил неизбежным создание к 1981 г. "винтика", "сочетающего в себе высокую идейность, широкую образованность, моральную чистоту и физическое совершенство"19.
Внешние различия модели скрывали единство содержания. Целью было и есть создание инструмента для строительства нового мира. Великий писатель Андрей Платонов, еще в 20-е годы, предупреждал о начавшемся процессе творения "государственного жителя". Каждая из моделей Советского человека содержит как основную черту - чувство принадлежности к государству, ощущение себя частицей, "винтиком" государственной машины, членом коллектива. Евгений Замятин через три года после революции описал государство будущего, в котором отношения между человеком и системой определены математически точно: "... Две чашки весов: на одной грамм, на другой - тонна, на одной "я", на другой - "Мы", Единое государство. Не ясно ли: допускать, что у "я" могут быть какие-то "права" по отношению к Государству и допускать, что грамм может уравновесить тонну - это совершенно одно и то-же. Отсюда распределение: тонне - права, грамму обязанности; и естественный путь от ничтожества к величию: забыть, что ты - грамм и почувствовать себя миллионной долей тонны".20
Замятин открывает необыкновенно важный закон формирования Нового человека: для достижения цели - создания инструмента строительства Нового мира - необходимо не только желание руководителей расплавить "граммы" в "тонну", но и желание руководимых - "граммов" - влиться в "тонну", врасти в коллектив. Успех операции по выведению нового типа человека зависит от степени готовности отказаться от "я", от интенсивности сопротивления процессу, который в 30-е годы обозначался в Советском Союзе металлургическим термином - "перековка".
Сомнения относительно степени завершенности операции после семи десятилетий советской власти порождены, в частности, тем, что Гомо Советикус в чистом виде встречается сравнительно очень редко. Сатин, произнося в пьесе Горького На дне знаменитые слова о человеке, который звучит гордо, разъясняет, что человек это не ты, я, он. Человек - декларирует Сатин - это ты, я, он, Магомет, Наполеон. Гомо советикус - комплекс качеств, черт характера, которые имеются - в разной пропорции - у всех людей, живущих в Советском Союзе, дышащих его атмосферой. Французский кинокритик, посмотрев советский фильм на фестивале в Венеции в 1982 г., был поражен: "Персонажи и режиссер пришли к нам как бы с другой планеты..." Его удивление понятно, но если бы он внимательно осмотрелся вокруг - на своей родине - во Франции, или в Италии, или в другой любой стране несоветского мира, он обнаружил бы в людях немало качеств Советского человека, готовность приобрести эти качества. Легко заметить, что во всех странах, где устанавливается система советского типа, немедленно ставится задача создать Нового человека. Едва армия Северного Вьетнама вступила в 1975 г. в Сайгон, началось формирование "нового человека, нового типа людей, нового менталитета".21 Устав Института культурных связей с Францией в Хо-Ши-Мине (быв. Сайгон) не оставляет сомнений: "могут ввозиться, храниться и распространяться только такие продукты культуры и пропаганды, которые... способствуют строительству нового человека во Вьетнаме".22 Президент Мозамбика провозглашает: "Мы ведем классовую борьбу за создание нового человека".23
Стремление "насильно переделать человеческую натуру", обнаруженное Бертраном Расселом в Москве в 1920 году,24 проявляется шестьдесят лет спустя в странах, в которых живет уже треть человечества. От Москвы до Сайгона, от Лоренсу-Маркиш до Тираны, от Праги до Пном-Пеня, от Варшавы до Пекина - кипит работа: строится новый человек, новый язык, новая цивилизация. Сооружается новый мир. Государство становится "школой социальной дрессировки", как выразился через 4 года после Октября лидер социалистов - революционеров.25
Строительство идет с переменными успехами - в разных странах идет по разному движение к Цели. Но один из результатов эксперимента бесспорен: черты Советского человека имеются у Гомо сапиенс - в разной пропорции, в разной степени выявленности. В условиях системы советского типа, в результате социальной дрессировки, эти качества, эти черты начинают развиваться, расти, становятся доминирующими. В организме каждого человека имеются туберкулезные бактерии - в определенных условиях они вызывают болезнь, овладевают организмом.
2. Эскиз портрета
Я предлагаю... рай, земной рай, и другого на земле быть не может.
Достоевский
Исследуя "социализм как явление мировой истории", Игорь Шафаревич обнаруживает поразительное сходство в структурах современного коммунизма, утопического коммунизма средних веков, первобытного коммунизма зари человечества. Он приходит к выводу, что существует не только "в индивидуальных переживаниях отдельных личностей", но "в психике всего человечества" стремление к смерти, к самоуничтожению. Для Шафаревича "социализм это один из аспектов стремления человечества к самоуничтожению, к Ничто".1 Даже признавая убедительность этих доводов, можно возразить - следовательно инстинкт смерти настолько могуч, что на протяжении тысяч лет был одним из моторов истории: утопии Платона, Томаса Мора, Кампанеллы, Мюнцера, Бабефа, Уинстенли, Фурье, Сен-Симона, Маркса привлекали фанатических сторонников. В разных частях земного шара люди не переставали сооружать рай на земле, который неизменно оборачивался адом. Но это никак не обескураживало других. В "золотой век" звали всегда те, кто считал себя Новым человеком, очищенным от скверны, обещая идущим за ними очищение и новое рождение.
На протяжении веков мечта о Новом человеке была связана с Богом - принятие Бога, Божья Благодать делала человека Новорожденным, Совершенным. В девятнадцатом веке мечта трансформируется. Сохраняется желание стать Новым, Совершенным, но воплощая уже не Божий замысел, а Научный Проект. Новорожденный должен стать Совершенным, соответствуя законам Науки, законам Истории.
В 20-е годы, когда советское государство искало своих предков в революционных движениях прошлого, в числе предшественников значились также анабаптисты, овладевшие в 1534 г. Мюнстером, и основавшие там "коммунистическое" государство "Новый Иерусалим".2 Советские идеологи обнаружили прямую преемственность между действиями Ленина после Октябрьского переворота и вождя анабаптистов Иоанна Боккельзона, после захвата Мюнстера: Боккельзон ввел "некоторые коммунистические начала" - трудовую повинность, экспроприацию части орудий и предметов потребления, "для защиты города внутри и извне применял террор".3.
Написаны сотни книг о "русской идее" большевизма, о русских предках Октябрьской революции, советской власти. Нет сомнения, что если бы революция "октябрьского типа" произошла во Франции, в Англии, в другой стране, было бы очень легко обнаружить ее предков в истории этой страны. Это и происходит во всех странах, в которых в последние 40 лет устанавливается система советского типа: в истории Китая и Польши, Албании и Кубы, Камбоджи и Чехословакии обнаруживаются предшественники, сотни лет готовившие социализм.
Русские предки большевизма, изученные гораздо лучше других, ибо генеалогия миллионеров всегда любопытнее генеалогии мелких служащих, интересны для историков, но также и для современников. Концепция Нового человека, которого станут после победы называть Советским человеком, в главных чертах рождается в 60-е годы девятнадцатого века. Набрасывается эскиз человека, который должен быть одновременно Целью и Инструментом достижения цели.
Первым ярким выражением новой идеи можно считать подпольную прокламацию Молодая Россия, ставшую известной в 1862 г. Она была подписана таинственным "Центральным Революционным Комитетом", ее автором был 20-летний революционер Петр Заичневский. Прокламация не скрывала своих предков: "Мы изучили историю Запада, и это изучение не прошло для нас даром: мы будем последовательнее не только жалких французских революционеров 1848 г., но и великих террористов 1792 г., мы не испугаемся, если увидим, что для ниспровержения современного порядка приходится пролить втрое больше крови, чем пролито французскими якобинцами..." Прокламация требовала "изменения современного деспотического правления в республиканский - федеративный союз областей", с переходом власти в руки Национального собрания и Областных собраний. Считая, что "императорская партия", то есть сторонники "деспотического правления" выступят в защиту царя. Молодая Россия провозглашала: "С полной верой в себя, в свои силы, в сочувствие к нам народа, в славное будущее России, которой выпало на долю первой осуществить великое дело социализма, мы издадим крик: "В топоры!" и тогда... тогда бей императорскую партию не жалея, как не жалеет она нас теперь, бей на площадях, бей в домах, бей в тесных переулках городов, бей на широких улицах столиц, бей по деревням и селам. Помни, что кто не будет с нами, тот будет против; кто против, тот наш враг, а врагов следует уничтожать всеми способами".3 Через пять лет после революции, еще при жизни Ленина, первый русский историк-марксист М. Покровский увидел в прокламации Петра Заичневского первый эскиз плана большевиков: "... То, что предвидели авторы Молодой России... стало... /после Октябрьской революции - М. Г./ обычным явлением".4
В прокламации Молодой России имеются первые важные элементы рождающейся идеологии. Названа Цель - Социализм, социальная и демократическая республика. Назван враг - те, кто выступает против Цели. Определен метод борьбы с врагом - уничтожение "всеми способами". Самая знаменитая мысль Горького - "Если враг не сдается - его уничтожают"5 - дословная цитата из прокламации Молодая Россия. Наконец, в прокламации четко сказано о движущих силах революции": "Наша главная надежда на молодежь... Помни же, молодежь, что из тебя должны выйти вожаки народа, что ты должна стать во главе движения..." Есть "вожаки", утверждает прокламация, ведущие, и есть "народ", ведомый, который пойдет, должен пойти, как уверен П. Заичневский, за "вожаками".
Теория "нового человека" и его места в революции была разработана Петром Ткачевым. Первый ее набросок был сделан им в 17-летнем возрасте: выйдя в 1861 г. из крепости, где он недолго сидел за участие в студенческих беспорядках, Ткачев объявил, что успех революции будет обеспечен, если всем жителям российской империи старше 25 лет отрубить головы.6 Ткачев очень скоро от этой простой и радикальной идеи отказался. (Через сто с лишним лет вожди коммунистической революции в Камбодже одержали немалые успехи в практическом осуществлении этого проекта Ткачева.) Петр Ткачев разрабатывает концепцию революции, которая ляжет в основу ленинского плана создания партии нового типа. Народ не может себя спасти, представленный сам себе, он не может устроить свою судьбу в соответствии со своими потребностями; он не может сам совершить социальную революцию, в которой, как утверждает Ткачев, народ нуждается. Следовательно, необходимо "революционное меньшинство", те, кого Заичневский называл "вожаками из молодежи". Только "революционное меньшинство" может положить "разумное основание новому разумному порядку общества". Революция - это захват власти. "Для захвата власти - нужен заговор. Для заговора - организация и дисциплина". Влияние идей Бланки здесь несомненно. Но это одновременно - развитие, углубление мысли П. Заичневского. Для Ткачева ясно: народ действует в качестве разрушительной силы под руководством революционного меньшинства. Народ, масса, толпа, - ожидающая искры, вождя.7 В 1868 г. Ткачев пишет статью Люди будущего и герои мещанства. Люди будущего, человек будущего - это Новый человек, высший человеческий тип - революционер, противопоставленный мещанину, низшему типу. Отличительная черта "человека будущего" в том, что "вся его деятельность, весь его образ жизни, определяются одним стремлением, одной страстной идеей: дать счастье большинству людей, призвать на пир жизни как можно больше участников. Осуществление этой идеи становится единственным императивом деятельности людей будущего, потому, что она полностью сливается с их концепцией собственного счастья".8
Цель, смысл жизни революционера, "человека будущего", - дать счастье, или, как Ткачев красиво выражается, "призвать на пир жизни" большинство людей - но не всех, исключая, как легко понять, врагов. Врагом же, как сказано в книге советского писателя, может быть всякий, кто "по физическим, психическим, социальным, моральным или каким-либо другим признакам" вызовет "чувство дезакорда с идеалом человеческого счастья".9
Идея дать счастье человечеству, которой одержимы "люди будущего", "революционное меньшинство", не имеет ничего общего с филантропией. "Люди будущего" хотят дать счастье другим, ибо таким образом они дают счастье себе. Ткачев справедливо добавляет, что нельзя даже говорить о жертве, которую приносят "люди будущего", потому что они - в конечном счете - делают это для себя.
Петр Ткачев формулирует важный принцип поведения "человека будущего": относительность нравственности. Провозгласив главной задачей "истребление гнезда существующей власти", признав революцию "историческим законом", Петр Ткачев утверждает, что для достижения Цели необходимо использовать все средства. Он объясняет: "Есть, например, правило, запрещающее обманывать. Но случаи обмана весьма разнообразны: в одном случае от обмана не страдает ничей интерес, в другом - страдает интерес одного лица, в третьем - интерес целой партии или сословия, в четвертом - целого народа и т. п. ... Мы должны признать за каждым человеком право относиться к предписаниям нравственного закона при каждом случае прямого применения, не догматически, а критически".10
В 1869 г., через год после статьи Ткачева Люди будущего и герои мещанства, создается текст, получивший мировую известность: самый яркий, самый страшный проект "нового человека" - Катехизис революционера. Программный документ тайного общества "Народная расправа" - Катехизис революционера был опубликован Правительственным вестником (№ 162) во время суда над членами общества. Вряд ли было у официального правительственного журнала много читателей, но документ, процесс, персонажи членов кружка привлекли внимание Достоевского и дали ему материал для романа Бесы.
Катехизис революционера тесно связан с именем Сергея Нечаева, руководителя "Народной расправы". До сегодняшнего дня идут споры об авторстве Катехизиса революционера: одни историки считали автором Нечаева, другие М. Бакунина, третьи полагали, что он написан двумя авторами совместно. После публикации в 1966 г. неизвестного ранее письма Бакунина Нечаеву (найденного в архиве дочери Герцена в Париже) можно считать установленным, что Бакунин не был автором Катехизиса революционера.11 В архиве в Москве был открыт дневник петербургского студента Георгия Енишерлова, участника студенческого движения 1868-69 гг. Им были сформулированы то, что можно назвать новыми принципами революционной деятельности, в частности ему принадлежит теория "партийной честности": "абсолютной честности нет, а есть лишь партийная". Среди членов кружка, в котором дебатировались новые взгляды, был никому еще неизвестный учитель Сергей Нечаев. Енишерлов вспоминает, как к нему подошел однажды "худой, с озлобленным лицом и сжатым судорогою ртом, безбородый юноша, горячо пожав руку, сказал: "С вами - навсегда, прямым путем ничего не поделаешь: руки свяжут... Именно иезуитчины-то нам до сих пор и недоставало; спасибо, вы додумались и сказали".12
Нечаев был в это время другом Ткачева и членом его кружка. Можно, следовательно, сказать, что во второй половине 60-х годов в России, в кругах прежде всего студенческой молодежи, складывается программа осуществления социальной революции путем заговора, совершенного группой революционеров, партией.13 Одновременно вырабатывается проект "революционера", "нового человека", которого Ленин назовет "профессиональным революционером". 26 параграфов Катехизиса революционера с предельной откровенностью содержали перечисление качеств, которыми должен был обладать "новый человек". Первый параграф гласил: "Революционер - человек обреченный: у него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, или даже имени. Все в нем поглощено единственным исключительным интересом, единой мыслью, единой страстью - революцией". Параграф четвертый: "Революционер презирает общественное мнение. Он презирает и ненавидит во всех ее побуждениях и проявлениях нынешнюю общественную нравственность. Нравственно для него все то, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все то, что мешает ему". Параграф шестой: "Суровый по отношению к себе, он должен быть суровым по отношению к другим. Все нежные и размягчающие чувства родства, дружбы, любви, признательности и даже чести должны быть в нем задушены единственной и холодной страстью к революционному делу".
Публицистические, теоретические статьи Ткачева, секретный Катехизис революционера, прокламация Молодая Россия по своему характеру не могли быть широко известны. Их хранение и распространение каралось законом. Но эти идеи, проект "нового человека" приобрели всероссийскую известность благодаря роману, бесспорно самому влиятельному в истории русской литературы, а быть может и в мировой литературе. В романе Н. Г. Чернышевского Что делать? - все удивительно. Он был написан в Петропавловской крепости, куда в 1862 г. заключили Чернышевского. Он был разрешен цензурой и опубликован в 1863 г. Цензор поступил логично: роман показался ему таким плохим, что он решил - читать его все равно никто не будет. Что делать? - роман действительно безнадежно плохой. Но это литература совершенно особого типа - литература идеологическая. Дж. К. Честертон ввел понятие "хорошей плохой книги". Орвелл, размышляя о книгах этого типа, спрашивая, например, кто лучше выдержал испытание временем, Конан-Дойль или Джордж Мередит, назвал лучшим примером "хорошей плохой книги" роман Бичер-Стоу Хижина дяди Тома.14 Орвелл был прав - влияние Хижины дяди Тома находится в обратной пропорции к литературным достоинствам романа, который многие современники считали причиной войны между Севером и Югом. Бесспорно, однако, что роман Чернышевского несравненно глубже повлиял на русское общество и на русскую историю, а тем самым - на мировую историю.
Название романа становится вопросом, который будет определять место человека в русском обществе до 1917 г. Ткачев ответит на вопрос "что делать?" - делать революцию. Ленин повторит в 1903 г. в книге, названной Что делать? - ответ Ткачева, добавив, надо прежде всего делать организацию профессиональных революционеров. Когда замечательный писатель В. Розанов, не желавший подчиняться моде, заявил, что на вопрос "что делать?" у него два ответа: летом собирать ягоды и варить варенье, а зимой - пить чай с этим вареньем, - он был подвергнут остракизму.
Самое поразительное в романе Чернышевского - причина его успеха и влияния - главный герой. Что делать? имеет в подзаголовке: "Из рассказов о новых людях". Сюжет романа - семейная история "новых людей". Но главный герой - Рахметов - к сюжету отношения не имеет. Автор вводит его в роман для того, чтобы представить новую революционную, а следовательно - человеческую - иерархию. Главные персонажи романа - "новые люди", ибо они обладают качествами, которые выделяют их среди русских людей того времени - они преданы революции, они отвергают буржуазную мораль. Но насколько "новые люди" выше окружающей их среды, настолько Рахметов - выше их. Он - супер-новый человек, Герой, Вождь. Еще до появления Рахметова на страницах романа Чернышевский предупреждает: "Таких людей, как Рахметов мало: я встретил до сих пор только восемь образцов этой породы".15 Рахметов - представитель высшей породы людей - первый Хомо Советикус. Об этой породе думали Ткачев и Нечаев, когда составляли свои проекты идеального революционера.
Рахметов живет только для революции - он отказался от родителей, от любви к женщине, от друзей. В жизни у него одна цель, одна страсть - революция. То, что отличает его от других - необычайно высокая самооценка. Он хорошо знает, что - нужен революции. Поэтому он тренирует себя - накапливает физическую силу (занимается спортом), интеллектуальную (читает, но только полезные книги), силу характера (спит на гвоздях - это особенно поразило поколения русской молодежи).
Быть может, наиболее поразительной чертой Рахметова была "диалектичность" его поведения. Среди принципов, которыми он руководствовался, был такой: в еде никакой роскоши, не тратить денег на то, без чего можно обойтись. Он, например, не покупал белого хлеба, сахара, фруктов. Но когда был в гостях, он "с удовольствием ел многие из блюд, от которых отказывал себе в своем столе". Это - можно понять: в гостях он ел, не тратя денег. Однако, некоторые блюда он не ел и за чужим столом. Ибо: "То, что ест, хотя по временам, простой народ, и я могу есть при случае. Того, что никогда не доступно простым людям, и я не должен есть!" Поэтому: "если подавались фрукты, он абсолютно ел яблоки, абсолютно не ел абрикосов; апельсины ел в Петербурге, не ел в провинции".16 Необычайно тонко и диалектически устанавливал для себя правила и законы Рахметов, идеальный герой русских революционеров, модель "нового человека", "соль соли земли", как называет его Чернышевский.
Через пятнадцать лет после выхода Что делать? (роман в это время был уже запрещен) Тургенев пишет стихотворение в прозе Порог, свидетельствующее о том, что образ Рахметова, "нового человека", стал достоянием широких кругов интеллигенции. Молодая девушка стоит на пороге: она решила посвятить себя революционной деятельности. Таинственный голос, перечисляя испытания, которые ее ждут, спрашивает, готова ли она к ним. Голос спрашивает: знаешь ли ты, что тебя ждут "холод, голод, ненависть, насмешки, презрение, обида, тюрьма, болезнь и самая смерть?" Знаю, - отвечает будущая революционерка. Она согласна перенести "отчуждение, полное одиночество", полный разрыв с семьей и друзьями. "Готова ли ты совершить преступление?" - спрашивает голос. "Да, даже преступление", - отвечает революционерка.
Стихотворение заканчивается так: "Дура! - говорят одни. Святая! - говорят другие".17
Большинство говорит: святая. Меньшинство говорит: дура. Достоевский пробует задать вопрос: "Но почему вы знаете, что человека не только можно, но и нужно так переделывать?"18
Русская интеллигенция уверовала, что необходимо дать народу счастье. "Основное моральное суждение интеллигенции укладывается в формулу, - писал Н. Бердяев, - да сгинет истина, если от гибели ее народу будет лучше житься, если люди будут счастливее..."19 Интеллигенция уверовала, что счастье народу дать может только социальная революция, что революцию эту народ сможет осуществить только под руководством "новых людей", обладающих уже сейчас теми качествами, какими все остальные будут обладать потом. Новые люди нужны, чтобы сделать революцию, цель которой превратить в новых людей всех, за исключением неспособных ими стать. Уверенность интеллигенции основывалась на Науке: ее божествами становятся материалисты-атеисты Фогт, Бюхнер, Молешотт. "Сила и материя Бюхнера, - рассказывает мемуарист, - в один прекрасный день разорвались среди нас, как настоящая бомба... Идеи Бюхнера, Фейербаха сразу овладели русским умом и никакие позднейшие усилия реакции не могли вернуть общество к наивным верованиям прошлого".20
Марксизм явился в Россию в конце девятнадцатого века на подготовленную почву. Ленин, наиболее полно воплощавший радикализм русской интеллигенции, верил в науку и в революцию еще до того, как он стал марксистом. Официальные биографы Ленина и ленинизма тщательно обработали генеалогию вождя партии и революции, оставив только "благородных" предков, прежде всего Чернышевского. В огромной роли, сыгранной Чернышевским, романом Что делать?, в формировании Ленина нет сомнений. Ленин говорил: "0н меня всего глубоко перепахал".21 Но не менее велико было и влияние на него революционеров, имена которых с середины 30-х годов были выведены из пантеона предков Октября, в первую очередь Ткачева и Нечаева.
В произведениях Ленина нет прямых упоминаний о вождях русской молодежи второй половины 60-х годов. Но первые историки большевизма не стеснялись говорить о предшественниках. "В пророческом предвидении Ткачева на нас глядит большевизм...", - писал М. Покровский.22 Близкий друг и сотрудник Ленина, Бонч-Бруевич, вспоминая, что Чернышевский был особенно близок Владимиру Ильичу, добавлял: "Вслед за Чернышевским Владимир Ильич придавал очень большое значение Ткачеву, которого он предлагал всем и каждому читать и изучать".23 Нет сомнения, что стратегический план Ткачева был использован вождем Октября: "... Революционное меньшинство, освободив народ из-под ига гнетущего его страха и ужаса перед властью предержащей, открывает ему возможность проявить свою разрушительную силу, искусно направляя ее к уничтожению врагов революции, оно разрушает охраняющие их твердыни и лишает их всяких средств к сопротивлению и противодействию. Затем, пользуясь своей силой и своим авторитетом, оно вводит новые прогрессивно коммунистические элементы в условиях народной жизни".24 Никто лучше не сформулировал программу, осуществленную Лениным после революции.
Сергей Нечаев внес в сокровищницу ленинских идей тактические открытия. Советский исследователь жизни и деятельности Нечаева настаивал в 1926 г.: "К торжеству социальной революции Нечаев шел верными средствами, и то, что в свое время не удалось ему, то удалось через много лет большевикам, сумевшим воплотить в жизнь не одно тактическое положение, выдвинутое Нечаевым".25 Бонч-Бруевич рассказывает, что Ленин "часто задумывался над листовками Нечаева" и очень возмущался ловким трюком, который "проделали реакционеры с Нечаевым с легкой руки Достоевского и его омерзительного, но гениального романа Бесы". Высоко ценил Ленин "особый талант организатора" Нечаева, "особые навыки конспиративной работы". Но, как подчеркивает Бонч-Бруевич, больше всего восхищало Ленина нечаевское умение "облачать мысли в такие потрясающие формулировки, которые оставались памятны на всю жизнь". Исследователи языка Ленина не обратили внимания на этот образец ленинского стиля, а он очень важен. Вождь революции пришел в восторг, например, от ответа, который Нечаев в одной из листовок дал на вопрос "кого же надо уничтожить из царствующего дома?" Нечаев, - подчеркивает Ленин, - "дает точный ответ: "всю большую ектению"." Большая ектения - молебен за здравие царствующего дома. Ответ Нечаева, следовательно, был - как восторгается Ленин - понятен "самому простому читателю": надо уничтожить весь дом Романовых!26 Лозунг, выдвинутый Лениным накануне Октябрьской революции, ставший - своей простотой и общедоступностью - самым популярным революционным призывом: грабь награбленное! - был составлен по нечаевскому образцу.
Встреча Ленина с марксизмом была открытием "науки наук", философии, требовавшей изменения мира и формулировавшей законы, регулировавшие трансформацию мира и человека. Формула "бытие определяет сознание" открывала путь к созданию Нового человека. Достаточно было изменить его бытие - построить социализм. На пути к этой цели следовало уничтожить не только "большую ектинию", не только нечто неопределенное - "императорскую партию", как ненаучно выражался Петр Заичневский. Необходимо было уничтожить враждебные классы - врага достаточно конкретного, и в то же время достаточно абстрактного, осужденного законами истории.
3. Homo sovieticus sum
КПСС исходила и исходит из того, что формирование нового человека - важнейшая составная часть всего дела коммунистического созидания.
М. Суслов
Советские студенты-медики, изучающие латынь, начинают занятия с фразы: Homo sovieticus sum - я советский человек. Будущие врачи на первом курсе, с первых же шагов в медицине узнают, что есть два вида человека: гомо сапиенс и гомо советикус.
Настойчивое утверждение фундаментального различия между видами Хомо составляет важнейшую особенность советской системы. Убеждение в своем превосходстве над другими свойственно всем нациям. Только советская система претендует на выведение нового вида человека. Нацисты, делившие человечество на людей-арийцев и не-людей, базировали свои взгляды на неподвижной концепции "расы". раса, с точки зрения нацистов, была категорией вечной: можно было быть арийцем или им не быть. С этого начинали большевики, с той лишь разницей, что в основу сортировки человеческого материала они брали - также неподвижный - критерий социального происхождения: рождение в пролетарской семье, от пролетарских родителей, обеспечивало привилегированное положение в послереволюционной социальной иерархии. Как "неарийцу" в нацистской Германии нельзя было избавиться от клейма, пятнавшего со дня рождения до смерти и после смерти его детей, так нельзя было уйти (можно было только сбежать, скрывая "социальное происхождение") в советской республике "непролетарскому элементу". Один из руководителей всемогущей политической полиции - ВЧК с простодушием фанатика, убежденного в своей правоте, объяснял своим подчиненным в 1918 г.: "Мы не ведем войны против отдельных личностей. Мы истребляем буржуазию, как класс".1 Еще в середине 20-х годов Маяковский, в стихотворении посвященном Пушкину, объясняет убитому на дуэли поэту, что в советское время с убийцей поступили бы очень просто: спросили бы, а чем вы занимались до 17 года, а ваши кто родители? "Только этого Дантеса бы и видели".
В ходе строительства советской системы, по мере ликвидации "нечистых", отменялись привилегии бывшего класса-гегемона: формировалась группа руководителей, обладающих качествами Советского Человека, и масса руководимых, равных своим несовершенством и своим стремлением избавиться от "скверны", еще мешающей им стать совершенными.
Ставшие банальными рефлексии о таинственности Советского Союза продолжают заполнять страницы исторических монографий и шпионских романов, политических меморандумов и экономических анализов. Как правило, из работ, посвященных Советскому Союзу, выпадает тема Советского человека, превращающего систему для него и им порожденную в феномен, неизвестный истории. Советский человек - причина того, что метод аналогии для изучения Советского Союза оказывается совершенно неудовлетворительным. Точно так же недостаточным оказывается анализ при помощи привычных категорий: императорская Россия - советская империя; западники - славянофилы; правые - левые; прогресс - регресс; экономический кризис - модернизация. Никто не изучает современную Великобританию, исходя из результатов войны Алой и Белой Розы. Редко встречается советолог, не вспоминающий в работах о Советском Союзе татарское иго или Ивана Грозного.
Первыми обратились к методу аналогии, восприняли Октябрьскую революцию, как естественное, хотя и бурное, продолжение русской истории - русские писатели, поэты, мыслители. Было совершенно естественно, что, оказавшись лицом к лицу с невиданным катаклизмом, русские мыслители начали искать его причины в прошлом народа, страны. Они искали русских предков революции и находили их без труда. Поэт Максимилиан Волошин отлично выразил чувство, широко распространенное, прежде всего в кругах интеллигенции - в страшном лике революции узнавались знакомые черты: "Что менялось? Знаки и возглавья? Тот же ураган на всех путях: В комиссарах - дух самодержавья, Взрывы революции - в царях".2
Образ революции, как явления чисто русского, исключал основное - активную деятельность по переделке человека. На нее прежде всего обратил внимание Бертран Рассел, с ужасом обнаруживший после приезда в советскую Россию в 1920 г., что он оказался в платоновской утопии. "Первоисточник всех зол, - зарегистрировал английский философ, - заключается в большевистских взглядах на жизнь: в ненавистническом догматизме и в убеждении, что человеческую натуру можно переделать..." Рассел предсказал: "это сулит миру века беспросветной тьмы и бесполезного насилия..."3 Николай Бердяев немало способствовал распространению убеждения о "русском коммунизме" в работах, написанных в 30-е и 40-е годы. В книге, написанной вскоре после изгнания из советской республики, по свежим впечатлениям жизни в строящемся новом мире, русский философ говорит о возникновении "нового антропологического типа", "нового молодого человека - не русского, а интернационального по своему типу". Бердяев предсказал: "Дети, внуки этих молодых людей будут уже производить впечатление солидных буржуа, господ жизни. Эти господа проберутся к первым местам в жизни через деятельность Чека, совершив неисчислимое количество расстрелов... Самая зловещая фигура в России - это не фигура старого коммуниста, обреченная на смерть, а фигура этого нового молодого человека..."4
Работа по созданию "этого нового молодого человека" продолжалась без перерыва. Через полвека после предвидения Бердяева, главный редактор Правды подчеркивает низменность задачи: "Воспитатель воздействует на чувства и интеллект человека, сообщая ему, доводя до его сознания информацию, содержанием которой является социалистическая идеология; стремится, чтобы она стала руководством в его практических делах и поступках".5 Главный редактор центрального органа ЦК КПСС, член-корреспондент Академии наук, один из генералов идеологического фронта совершенно серьезно говорит в 1975 г. то, что провозглашал в сатирической повести Андрея Платонова в 1926 г. идейный бюрократ, фанатический поклонник советской системы: "... Времени у человека для так называемой личной жизни не остается - она заменилась государственной и общеполезной деятельностью. Государство стало душою".6
Эскиз Нового человека был создан задолго до революции. Описание рождающегося (или - по мнению некоторых - родившегося) Советского человека можно найти в работах советских идеологов и в путевых записках знатных иностранцев, путешествовавших под руководством опытных гидов по первому в мире социалистическому государству. Американский журналист Альберт Рис Вильямс, посетивший Республику Советов в 1923 г., пришел к выводу, что Октябрьская революция "заменила второе пришествие Христа на землю" и обнаружил, что в основе этики советских людей "лежал принцип коллективизма. Они действовали коллективно и подчинялись коллективному разуму партии, но это ни на йоту не умаляло свободы их личности".7 Американский журналист великолепно пользуется острейшим оружием марксизма - диалектикой: подчинение коллективному разуму партии не умаляет свободы. Джордж Орвелл обнажит смысл этой "диалектики" в формуле: "Рабство - это свобода".
Каталог основных качеств Советского человека представлен в книге Советские люди, во вступлении, озаглавленном "Хомо Советикус": "Первым важнейшим качеством советского человека следует назвать его коммунистическую идейность, партийность... Независимо от того, является ли он членом КПСС или нет, партийность его проявляется во всем мироощущении, в ясном видении идеала и беззаветном служении ему". Коллектив авторов книги не жалеет сил, чтобы детально изобразить плод многолетней деятельности по обработке человеческого материала: "Мы задумываемся над нелегкой задачей: как охарактеризовать нового человека... Не хватит слов, не уляжется существо в формулы... Но кое-что мы расскажем о том, что это за человек - Хомо советикус..."
Прежде всего - это "человек труда... Он относится к труду как к главному в жизни... Это человек коллектива... Это человек, беспредельно преданный социалистической многонациональной отчизне... Это человек, который за все в ответе... Ему до всего есть дело, будь то явление масштаба глобального или жизнь соседей по лестничной площадке... Это человек высоких идеалов... Он активно исповедует идеи Великого Октября... Это человек гармонического развития... Это человек, о котором заботится государство. Он видит эту заботу повсюду и ощущает ее повсеместно. Его дети ходят в детский сад или в школу, его родители лечатся у лучших врачей; он сам недавно получил квартиру... Растут города, зеленеют парки, выпускаются новые товары, ученые заботятся о чистоте воздуха - все это для него, для советского человека, и все это либо ничего не стоит ему, либо стоит очень недорого; забота государства материальна и зрима. Его товарищи, им же избранные в органы власти, решают государственные дела, - он это знает, это делается во имя его, на его благо".8
Если очистить это определение от рекламных украшений, вроде того, что государство дает советскому человеку все бесплатно или почти даром, то окажется, что главные его черты полностью совпадают с качествами, перечисленными Александром Зиновьевым в сатирическом романе Гомо советикус. По официальному определению, для советского человека главное в жизни - труд; он беспредельно предан Родине; он член коллектива; его бесконечно интересует жизнь соседей по лестничной клетке и обитателей планеты; все заботы о нем взяло на себя государство. А. Зиновьев перечисляет: "гомосос приучен жить в сравнительно скверных условиях, готов встречать трудности, постоянно ждет еще худшего; одобряет действия властей; стремится помешать тем, кто нарушает привычные формы поведения, всецело поддерживает руководство; обладает стандартным идеологизированным сознанием; чувством ответственности за свою страну; готов к жертвам и готов обрекать других на жертвы".9
Советские пропагандисты и советский сатирик рисуют одинаковый портрет неслучайно - это портрет идеального Хомо советикус и перечисление качеств, имеющихся - в разной пропорции - в каждом обитателе мира "зрелого социализма" и выращиваемых в нем. В 1927 году физиолог проф. Савич определил революцию, как процесс растормаживания, процесс сбрасывания с себя человеком всего того, что ему было дано культурным развитием. Критикуя "буржуазного ученого, книга которого Основы поведении человека выдержала два издания", руководитель пролетарских писателей Л. Авербах признает, что проф. Савич "подходит к существу вопросов культурной революции", которая "служит одному делу: переделке человеческого материала, созданию нового типа своего человека". Именно в процессе революции, подтверждает Л. Авербах наблюдения физиолога, происходит "растормаживание", ликвидация старых чувств, "первоначальное накопление социалистических чувств".10 Влиятельнейший в 20-е годы философ-марксист А. Деборин подводит теоретический базис под программу создания нового типа человека: "Поскольку социалистические идеи овладевают нашей мыслью, они способны превратиться в чувства". Социалистические идеи, превращаясь в социалистические чувства, переделывают "все человеческое существо со всей его сложной психикой".11
Советская история, которая может рассматриваться с разных точек зрения, в конечном счете - история формирования советского человека, создания особых условий, в которых человек перестает вести себя так, как вел и кое-где ведет себя отживающий свое время Хомо сапиенс, начинает "накоплять социалистические чувства", думать и чувствовать иначе, по-новому. Каждое новое поколение принимает создаваемые в ходе советской истории условия как нормальные, будущие поколения станут их считать единственно нормальными. Польский писатель-фантаст Станислав Лем представил в одном из своих рассказов далекую планету, на которой обитатели неразличимо похожи на людей. Режим, господствующий на этой планете, требует от обитателей, чтобы они обязательно жили в воде, еще лучше - под водой. Булькание - единственный способ общения между жителями. Официальная пропаганда, не жалея усилий и средств, убеждает, что лучше всего на свете быть мокрым; дыхание воздухом, хотя это совершенно необходимо по физиологическим причинам, рассматривается почти как политическое преступление. Все жители планеты без исключения страдают ревматизмом и страстно мечтают хотя бы несколько минут пожить в сухом помещении. Пропаганда настаивает, что рыбий образ жизни, в особенности подводное дыхание - идеал. Цель, к которой все должны стремиться.
Среда обитания за долгие десятилетия советской истории изменилась и в новых условиях у обитателей "зрелого социализма" вырабатываются особые качества. Эмиграция из Советского Союза в 70-е годы привела к появлению на Западе питомцев Нового мира. В послереволюционные годы из России эмигрировали люди, покидавшие родину, но остававшиеся, после пересечения границы, в пределах той же цивилизации; волна советских эмигрантов (в годы войны) состояла из людей, дышавших советским воздухом примерно четверть века - срок значительный, но, видимо, недостаточный для окончательной "перековки"; третья волна эмигрантов не знала другой среды обитания, кроме советской. Герой советского плутовского романа был поражен, узнав однажды, что на каждого гражданина давит столб воздуха весом в 214 кг. "Вы только подумайте! - жаловался он, - 214 кило. Давят круглые сутки, в особенности по ночам".12 Днем советский воздух давил не менее тяжко. Это не значит, что эмигранты 70-х годов - идеальные советские люди: проявленное ими желание выехать, покинуть Родину, свидетельствует о дефектах в их советском воспитании. Тем не менее, столкновение бывших советских граждан с несоветским миром немедленно выявило различия в отношении к миру, особенности советского и несоветского менталитетов.
Немногим менее ста лет (1890) русский юмористический писатель Николай Лейкин написал книгу Наши за границей. В ней описывается поездка супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно. Молодой купец с женой, живущие в провинции, отправились на универсальную выставку в Париж. Наши за границей имели в России поразительный успех. Читатели смеялись над молодыми путешественниками, оказавшимися в чужой стране. Точно так же, как смеялись над Простаками за границей Марка Твена, послужившими Лейкину образцом.
Николай Лейкин и Марк Твен описали естественное состояние людей, попавших за границу, в незнакомую страну, с незнакомым или плохо знакомым языком, обычаями. Но и герои Твена, и герои Лейкина, пересекши границу, остаются в пределах той же самой цивилизации. Глафира Ивановна поражается, что в парижских гостиницах не подают поздно вечером самовара, Николай Иванович недоволен маленькими (по его аппетиту) порциями в парижских ресторанах. Возможность выезда за границу, свобода обмена рубля на франки, общедоступность товаров - для них естественны.
Советским людям непонятны, пугающе чужды возможность изобилия товаров и их выбора, возможность свободного передвижения, формы отношения между властью и гражданами, особые виды свободы и несвободы в несоветском мире.
Произошла встреча двух цивилизаций: земной и внеземной, провозгласившей себя идеальной, завершающей ход человеческой истории.
Трагическим примером цивилизационной несовместимости была судьба советских военнопленных. Многие из них, освобожденные из немецких лагерей союзными войсками, отказывались вернуться на родину. Более двух миллионов бывших пленных были насильно выданы англичанами и американцами советским властям. Союзники не могли понять, почему советские солдаты и офицеры, освобожденные из немецких лагерей, не хотят возвращаться домой. Бывшие военнопленные хорошо знали, что их в лучшем случае ждет новый лагерь, но это не укладывалось в представлении англичан и американцев. С другой стороны, советские власти, освободившие из немецких лагерей несколько десятков тысяч союзных солдат и офицеров, не понимали, почему бывших пленных принимают на родине - в Англии, Франции, США - как героев.13
Американский фильм, изобразивший появление в земной атмосфере космического корабля, с экипажем инопланетян, назывался Встреча третьего типа. Прибытие на Запад в семидесятые годы большой группы советских эмигрантов можно назвать "встречей третьего типа". Особую актуальность приобрели вопросы: как переделывается человек, как формируется Новый человек, Гомо советикус, насколько процесс обработки человеческого материала, происходивший семь десятилетий в СССР, носит универсальный характер, возможно ли его повторение в иных странах, на других континентах?
ВЕКТОРЫ
Наш паровоз вперед лети,
в коммуне остановка
(из песни)
История еще не знала эксперимента по ускоренному массовому выращиванию "новых людей" на "строго научно! основе". Партия Ленина, захватив власть, имеет только общее представление о предстоящей деятельности. Не было тщательно разработанного плана, его подменяли Цель и средства, необходимые для ее достижения . Изучение советской истории позволяет обнаружить систему в действиях, которые современникам могли казаться случайными, разрозненными, хаотичными.
Система формирования Советского человека складывается из векторов - основных направлений обработки человеческого материала и инструментов, производящих эту работу. Может показаться, что векторы менялись: иначе выглядят модели Нового человека в послереволюционную эпоху, в 40-е годы, в 80-е годы. Внимательнейшая наблюдательница советского мира Надежда Мандельштам отметила изменение внешнего облика, "физического типа деятеля"1 руководителя, т. е. модели - в ходе десятилетий. Но как стрелка компаса всегда возвращается к норду, так все изменения векторов в конечном счете были только вариантами генеральной линии, основного направления. Цель оставалась неизменной: строился государственный житель, формировался человек, чувствующий себя клеточкой государственного организма.
Два главных вектора: бытие и сознание. В соответствии с формулой Маркса изменение бытия должно было повлечь за собой изменение сознания автоматически, при небольшом, в случае необходимости, давлении. "Ученые-марксисты обнаруживают, - пишет один из марксистов, - гораздо большую пластичность человеческого существа, чем предполагалось раньше..."2 Изменение "бытия" означало, прежде всего, слом старой государственной, экономической, социальной системы. Один из наиболее мощных ударов наносится обществу.
Мишенью становятся все человеческие связи, которые составляли общественную ткань: религия, семья, историческая память, язык. Идет систематическая, планомерная атомизация общества, лишение индивида выбранных им связей, замена их связями, выбранными для него, одобренными государством. Человек остается лицом к лицу, один на день с государственным левиафаном. Только "влившись в коллектив", став каплей "массы" можно спастись от пугающего одиночества.
Одним из главных направлений обработки сознания становится инфантилизация советского человека.
1. Инфантилизация
Докажем им, что они слабосильны, что они только жалкие дети, но что детское счастье слаще всякого.
Ф. Достоевский
Разногласия относительно степени завершенности процесса создания Советского человека составляют часть оживленной дискуссии о степени воздействия идеологии, как инструмента обработки сознания, в странах "реального социализма". Схоластичность споров на тему "верит или не верит" в "идеологию" обитатель "реально-социалистической" зоны, в которой живет треть человечества, определяется двумя причинами: во-первых, неутолимой тоской многих западных экспертов и экс-коммунистических мемуаристов по времени революционного энтузиазма, "юности полета", по эпохе ничем (кроме миллионов жертв) неомраченных надежд на "поющее завтра"; во-вторых, полным отсутствием исследования воздействия на человеческий мозг многолетней (многих десятилетий) непрекращающейся интоксикации в условиях тотальной власти над средствами коммуникации.
Вряд ли можно считать случайным, что психологи, физиологи, врачи всех других специальностей изучали воздействие на человека пребывания в гитлеровских концентрационных лагерях, но никто не обследовал узников советских лагерей. Американские психиатры изучали воздействие "промывания мозгов" на солдат и офицеров, побывавших в северокорейских, китайских, вьетнамских лагерях. Результаты их исследований чрезвычайно поучительны. После обследования нескольких сот американских солдат и офицеров, вернувшихся на родину из корейских лагерей, др Роберт Лифтон заключил: "Промывание мозгов пленных в корейских лагерях было по своей сути стремлением разрушить прежнюю личность индивида и сформировать заново в соответствии с категориями коммунистической идеологии. Это процесс смерти и возрождения; и хотя лишь немногие выходят из лагеря убежденными коммунистами, на всех остаются следы пережитого".1 Др Лифтон отмечает факт исключительной важности: воздействие методов "промывания мозгов" ощущают даже те, кого психиатр называет "внешне сопротивляющимися", т. е. те, кто - казалось бы - не поддаются интоксикации. Исследование показало, что они воспринимают то, что им вбивали в мозг, спустя определенное время после освобождения - как взрыв бомбы замедленного действия.2
Нетрудно себе представить как действует "воспитание" и "перевоспитание" на советских граждан, находящихся в зоне "промывания мозгов" со дня рождения, бомбардируемых средствами массовой пропаганды и агитации3 круглосуточно, ежедневно. Воздействие этой интенсивнейшей обработки менталитета особенно эффективно, ибо она производится s закрытом пространстве страны, отделенной от иного мира строго охраняемой границей. Обитатели советской зоны (неслучайно заключенные называют лагерь "малой зоной", а советский мир за лагерным забором "большой зоной") подвергаются с первых дней революции жесточайшим стрессам. Еще нет исследований, которые позволили бы определить размеры разрушительного воздействия на человеческий организм постоянных стрессов: страха, хронического дефицита товаров, неизбежных очередей, тесных жилищ, отвратительного транспорта, бесчисленных запретов и необходимости нарушать их, чувства замкнутости.
В 70-е годы слово "стресс" стало модным в советской журналистике, настаивающей на вредности "стрессов" в условиях "социально-экономических противоречий капиталистического общества".4 Одновременно советские генетики, которым после многолетнего запрета, разрешено заниматься наукой, объявленной "буржуазной" в сталинские годы, отмечают положительное воздействие определенных стрессов, как фактора способствующего процессу одомашнивания и закрепления наследственных изменений5
Советский Союз представляет собой гигантское гетто, в котором у обитателей вырабатываются особые качества, позволяющие им приспособиться к жизни в гетто. Киевский психиатр Семен Глузман, осужденный на 7 лет лагерей и долгие годы ссылки за разоблачение преступных методов советской психиатрии, применяемой для репрессий, использовал пребывание в заключении для исследования психического состояния своих товарищей по лагерю. С. Глузман обнаружил, в частности, наличие у политических заключенных, просидевших в лагере 20-25 лет, особый феномен, который он назвал "страх свободы". Психиатр отмечает, что "страх свободы" ощущают политические заключенные, которые и в лагере остаются верными своим идеям, придерживаются нонконформистских взглядов. В то же время уголовники, даже находившиеся много лет в заключении, с вожделением ожидают выхода из лагеря. Семен Глузман объясняет это тем, что уголовники, занимающие в лагере глубоко конформистскую позицию, не ожидают за воротами лагеря других морально-психологических норм, нежели те, по которым они жили в лагере. Политические заключенные знают, что "на свободе, в сравнении с лагерем, происходит значительное снижение степени а) внутренней свободы, б) возможности защиты своего достоинства от посягательства социальных институтов".6
Семен Глузман делает вывод: политзаключенные в лагере живут в здоровом психологическом климате, в группе, где основными являются ценности нравственные, духовные. Ощущаемый ими страх свободы - страх здоровых людей, опасающихся выхода в больное общество.
Советская психиатрия официально объявила "инакомыслие" психической болезнью и считает общество здоровым, а всех, кто обвиняется в выражении сомнения относительно идеального характера советского общества, больными. С точки зрения специалистов по "промыванию мозгов" такое суждение логично: "инакомыслящие" представляют собой брак, отходы, это те, кто не поддался, кто сохранил свою индивидуальность. Это те, кто не сумел "полюбить рабство".
Критерии "здоровья" и "болезни" в создаваемом Новом мире выразительно сформулировал автор первой марксистской истории советской литературы: "Революции на долго приходится забывать о цели для средства, изгнать мечты о свободе, для того, чтобы не ослаблять дисциплины".7 Необходимо, - требовал критик-марксист, - "создать новый пафос для нового рабства", необходимо полюбить кандалы, так, чтобы они казались нежными объятиями матери.8
Орвелл заканчивает свой роман словами: "Он одержал победу над собой. Он любил Старшего Брата". В романе Замятина Мы, послужившим Орвеллу важнейшим источником для 1984, тот, кого полюбил герой, соблазненный свободой и понявший ее никчемность, называется Благодетель. В минуты отчаяния, прежде чем полюбить Благодетеля и предать любимую женщину, житель идеального Единого государства с болью мечтает: "Если бы у меня была мать - как у древних: моя - вот именно - мать".9 У гражданина Единого государства, имевшего вместо имени номер, не было ни матери, ни отца. У него, как у всех обитателей утопии - был Благодетель. Точно так же, как и в Океании Орвелла был - Большой брат. Государство заменило семью, Благодетель - Большой брат заменял родителей. Требовалось полюбить государство, как родителей, а кандалы рабства ощущать как "нежные объятия матери". Евгений Замятин развивает метафору до конца: Благодетель - Великий жрец, лично убивает нарушителей закона Единого государства, наказывая, как Отец, непослушных детей. Портрет Благодетеля не оставляет сомнений: "Передо мною сидел лысый, сократовско-лысый человек..." Это портрет Ленина.
Ленин в апреле 1918 г. намечает основные линии программы по переделке человека и общества: "Мы, партия большевиков, Россию убедили. Мы Россию отвоевали - у богатых для бедных, у эксплуататоров для трудящихся. Мы должны теперь Россией управлять".11 Программа проста: партия должна управлять Россией, управлять народом, управлять каждым человеком. Партия - их вождь - берет на себя роль всезнающего руководителя. Отца, который должен привести народ, Россию - в рай. Ленин четко разделяет: мы - они, мы, партия, должны управлять ими, массой. Мы - отцы, они - дети. Программа переделки человеческого материала требовала инфантилизации человека. В стране, шедшей к Высшей Цели, прыгавшей из "царства необходимости" в "царство свободы", возникает сложная иерархическая система, новая пирамида привилегий. Однако, главная разделительная черта проходит между руководителями, знающими направление движения, отцами, и руководимыми, невежественными, теми, кому нужно открывать глаза - детьми.
Человек превращается в ребенка, которому Государство заменяет родителей, близких. Во всяком случае - должна заменять. Идеальными образцами становятся литературные персонажи либо мифологизированные энтузиасты новой веры - типа Любови Яровой12 и Павлика Морозова13 - жертвующие кровными связями ради духовного Отца.
Психиатр и психолог Бруно Беттельгейм описал, используя собственный опыт узника Дахау и Бухенвальда, "поведение индивида и массы в экстремальных ситуациях". Его вывод: создание экстремальной ситуации - арест, избиения, пытки, заключение в лагерь - имеет целью "навязать заключенным детское поведение",14 ускорить трансформацию взрослых людей в послушных детей.15 Бруно Беттельгейм видимо не подозревал, что анализируя поведение палачей и жертв в германском концентрационном лагере, представлял одновременно основные этапы трансформации человека в Советском Союзе. Целью германских концлагерей, - пишет ученый, - была "модификация личности, ее приспособление к нуждам государства".16 С этой целью заключенных "ломали, трансформируя в послушную массу, не оказывающую ни индивидуального, ни коллективного сопротивления".17 Беттельгейм подчеркивает, что индивидуальность заключенных ломалась серией травматических шоков : их "заставляли проклинать своего Бога, обвинять друг друга в гнуснейших поступках..."18 В результате взрослые люди трансформировались в послушных детей, которые боялись охранников и выполняли все их приказы. Происходила адаптация к лагерной жизни. Иосиф Менделевич, осужденный в 1971 г. на 12 лет лагеря за попытку бежать из Советского Союза, отсидевший срок, воспоминает подобное: "...Представьте-ка себе, что вы помещены в некий детский сад для взрослых, где отрицается ваше право на собственное поведение, на собственную точку зрения и даже на собственное выражение лица. - Почему вы не участвуете в общих культурных мероприятиях? Почему вы так угрюмо смотрите? Почему на вас грязная одежда?... Вы будете лишены за это... неважно чего - посылки, письма, свидания..."19
Травматические шоки формируют советского человека: история СССР - серия мучительно болезненных ударов по бытию и сознанию. Первым шоком была - революция. Она сломала существовавшую социальную иерархию: удар был нанесен и тем, кто был наверху и оказался внизу, и тем, кто был внизу и попал наверх, В первом случае потерпевшие страдали от неожиданности падения, потери привилегий, обычного уклада жизни, гнева, часто бессильного. Вторые страдали от непривычности новой ситуации, от беспредельных возможностей, которые открывала безграничная власть, требовавшая взамен подчинения Идее. Следующим шоком был террор. Среди ленинских текстов, восхваляющих террор, требующих усиления террора, доказывающих его необходимость и пользу, выделяется откровенностью и четкостью изложения мысли "строго секретное" письмо, датированное 10 марта 1922 г. и адресованное членам Политбюро. Ленин дает детальные директивы, касающиеся очередного удара по духовенству и буржуазии. Письмо написано уже после завершения гражданской войны, после принятия новой экономической политики, которая будет временем (1921-1929) крайнего либерализма по советским меркам. Ленин требует арестовать и расстрелять "очень большое число" жителей маленького городка Шуя, в котором верующие воспротивились конфискации в церквах предметов богослужения. Ленин пишет: "Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать".20 Вождь советского государства не случайно выбирает слово "проучить". Массовые расстрелы должны выполнять прежде всего педагогическую функцию - учить. Для того, чтобы урок был действенным, важно, чтобы травма была как можно более глубокой.
Строители "нового человека" отдавали себе отчет в том, что инфантилизация граждан советской республики должна носить универсальный характер, что процесс должен охватить все население. Родившийся летом 1918 г.21 новый инструмент террора - концентрационный лагерь, несет не только карательную, но и воспитательную функцию. Председатель ВЧК Дзержинский объявляет концлагерь - "школой труда".22 ВЧК получает право заключать в концлагерь тех, "кто не может работать без известного принуждения", кто "недобросовестно относится к делу", кто плохо "нерадиво" работает, кто опаздывает на работу и т. д. В ноябре-декабре 1982 г. по указаниям Юрия Андропова, избранного генеральным секретарем ЦК, во всех городах Советского Союза милицейские патрули проверяли советских граждан, как школьников, сбежавших с урока: почему вы не на работе, что вы делаете на улице, в кино, в бане в рабочее время?
Террор был необходимейшим, но не единственным, инструментом инфантилизации советского населения. Сразу же после революции одновременно с другими фронтами - борьбы с контрреволюцией, экономическим - открывайся фронт "борьбы с неграмотностью". Применяются решительные меры по "ликвидации безграмотности". Неграмотность была бичом дореволюционной России, В 1897 г. число грамотных составляло 22,9% населения.23 Основной причиной неграмотности была слабая урбанизация России. Еще в 1926 г. более 80% населения страны жило в деревне.
Необходимость обучения грамоте не вызывала сомнения. Было два пути: естественный, самостоятельного приобретения знаний людьми, ощутившими их необходимость; насильственный, ленинский - ликвидации неграмотности по приказу. Выбирается для обозначения акции слово из военного и полицейского словаря - жестокое, не оставляющее надежды. Смысл кампании, организованной с широким рекламным размахом, ясно изложил Ленин: "Неграмотный человек стоит вне политики и поэтому должен выучить алфавит. Без этого не может быть политики".24 Ликвидация безграмотности видится Ленину прежде всего как мера "воспитания народа", включения его в ленинскую политику. "Только в России, - заметила Надежда Мандельштам, - стремление к образованию народа подменили лозунгом о его воспитании".25
Декрет Совета народных комиссаров "О ликвидации безграмотности среди населения РСФСР", подписанный Лениным 26.12.1919 г., излагал сначала цель: предоставление "всему народу возможности сознательного участия в политической жизни страны", а затем средства: "Все население республики в возрасте от 8 до 50 лет, не умеющее читать и писать, обязано обучаться грамоте..." Параграф 8 декрета предупреждал: "Уклоняющиеся от установленных настоящим декретом повинностей... привлекаются к уголовной ответственности".26
Нет другого документа, который так выразительно демонстрирует особенности строящегося нового мира: обучение грамоте становится повинностью, обязанностью, налогом. Власть сажает население страны за парту и как строгий отец следит за тем, чтобы "дети" приобретали нужные власти знания.
В 1926 г., во время первой переписи советского населения, выяснилось, что 5 млн. взрослых "ликвидировали безграмотность". И стало очевидным, что послереволюционные темпы обучения грамоте взрослых были такими же примерно, как и в последнее дореволюционное десятилетие. Но кампания по "ликвидации безграмотности" имела очень важное значение в дальнейшем процессе формирования советского человека. Она внедрила убеждение, что даже в области образования - не говоря уже о других областях жизни - лучшим средством является сила. Она внедрила убеждение, что советские граждане сами по себе никогда ничего - даже в собственных интересах - не сделают, если их не принудит государство. Следовательно - за все необходимо быть благодарным власти.
Государство оставляет за собой важнейшую из родительских прерогатив - заботу о воспитании детей - советских граждан. Наряду с системой начального, среднего и высшего образования постепенно строится система воспитания взрослого населения. Несмотря на то, что статистически советское население стало грамотным (в 1979 г. - 99,7% грамотных27), агитаторы и пропагандисты читают советским людям на предприятиях и учреждениях (в обеденный перерыв) газеты, гигантский размах приобрела система лекционной пропаганды - "важный метод пропаганды марксизма-ленинизма".28 В 1980 г. общество "Знание" насчитывало 3200 тыс. лекторов. В течение одного года (1979) было прочитано свыше 26 млн. лекций, на которых присутствовало 1 млрд 200 млн. человек.29 Лекторы готовятся на специальных курсах, в университетах марксизма-ленинизма. Лекции читаются на предприятиях, в учреждениях, по месту жительства.
Важнейшим этапом на пути к созданию "нового человека" был шок коллективизации, на десятилетия травмировавший сознание современников и потомков. Коллективизация была великой политической и психологической победой Сталина - осуществлением плана инфантилизации крестьянства. Подавляющее большинство населения было вырвано с корнями из древнего уклада жизни, лишено самостоятельности. Андрей Платонов, единственный из советских писателей, понял и представил процесс строительства социализма как процесс превращения жителей страны в детей: живущих в страхе, послушно выполняющих даже самые нелепые приказы старших, лишенных всех старых представлений и понятий, подвергающихся непрерывной бомбардировке радио, газетами, агитаторами. "Остановите этот звук! дайте мне ответить на него! - напрасно взывает герой повести Котлован "среди шума сознания, льющегося из рупора".30 Но "шум сознания" продолжает без перерыва литься из рупора: родители учат детей, делают из них "новых советских людей".
Коллективизация была сильнейшим шоком в советской истории, ибо она сопровождалась геноцидом крестьянства. По подсчетам Роберта Конквеста "коллективизация и связанный с ней голод непосредственно, впрямую, были причиной смерти около 15 миллионов крестьян".31 Геноцид был необходимым элементом строительства социалистической утопии: он подтвердил превращение человека в абстракцию, превращение его в номер, в статистику. Спустя полвека в советских историях коллективизации даются точные цифры потерь крупного и мелкого скота, но нет даже примерных данных о демографических потерях. Истребление крестьянства позволило превратить оставшихся в живых в послушную, инертную массу государственных жителей. Одновременно в советской иерархической системе определяется прочное "дно", основание пирамиды - крестьяне, превращенные в колхозников, лишенные всех прав, прикрепленные к государственной земле. Паспорта, введенные в Советском Союзе в 1932 г. для контроля внутреннего передвижения граждан, не выдавались жителям деревни. Только в 1976 г. началась выдача паспортов колхозникам.32 Она должна была завершиться в 1981 г., к середине 80-х годов еще не все колхозники получили паспорта.33
Вскоре после завершения коллективизации советское население переживает очередной страшный шок: 4 года страна живет в обличии террора, который уравнивает всех обитателей нового мира в полном бесправии. Тотальный террор проводится под лозунгом: невиновных нет. Все - снизу до самого верха - виновны в действии, бездействии, мыслях или их отсутствии. Окончательно складывается система, в которой все обитатели страны превращаются в детей, послушных воле грозного и беспощадного Отца. Одним из официальных титулов Сталина становится: Отец родной. В 1938 г. все советские люди - от младенцев до старцев - получают для изучения новый катехизис - Краткий курс истории ВКП (б) . Страна садится за парту усваивать текст, который дает ответы на все вопросы.
Чудовищные потери Советского Союза в людях во время войны - новый шок, новая травма - были результатом не только неожиданного нападения Гитлера на своего союзника Сталина, но также безжалостным отношением руководителей, "отцов" к "детям", как легко восполнимому человеческому сырью. Советские потери - их цифра никогда не была указана точно, разговоры о 20-ти млн. жертв носят "неофициальный" характер - стали после войны оправданием всех довоенных просчетов и преступлений власти. Одновременно военные потери стали оправданием хронических трудностей в экономике, эскпансионистской внешней политикой: "20 миллионов жертв" стали чеком, который советские руководители не перестают предъявлять своему народу и всему миру, требуя возмещения "цены победы". Военные потери служат алиби и пугалом, внедряя убеждение: все, что угодно, лишь бы не война.
Цель "инфантилизации" - превратить население социалистической страны в детей, но в детей послушных, напуганных, лишенных инициативы, во всех случаях жизни ожидающих указаний "сверху", от "родителей". В 60-е - 70-е годы советская литература, регулярно поставляющая очередную модель идеального героя, начала с нежностью изображать жителя деревни, колхозника, но сохранившего лучшие черты русского мужика - любовь к земле, чувство неразрывной связанности с природой, доброту и трудолюбие. Бурный расцвет "деревенской" литературы был связан с появлением плеяды талантливых писателей, знавших деревню, искавших в уничтоженном крестьянском быте национальные корни, корни культуры. Разрешение на существование "деревенской" литературы было дано идеологами, произведшими небольшую манипуляцию: советские писатели не имеют права изображать положительно верующего человека. Русский мужик сознательно или бессознательно был человеком религиозным. Героем советской литературы 60-х - 70-х годов стал Платон Каратаев, который вместо Бога поклоняется секретарю обкома. Идеальный герой - цель обработки человеческого материала - стал ребенком Партии.
Процесс инфантилизации в главном завершен. И советский человек 80-х годов начал ощущать тоску по сталинскому времени, как по годам детства и молодости. Александр Зиновьев со свойственной ему откровенностью выразил это чувство, назвав книгу о сталинизме - Нашей юности полет. Советский человек стал мечтать о юности, не сознавая того, что и в зрелые годы остается ребенком.
2. Национализация времени
Нельзя доверять такому, в сущности, простому механизму, как часы, такую драгоценную вещь, как время.
В. Катаев
Неслучайно советский писатель В. Катаев подверг сомнению пригодность часов для измерения времени в 1934 году. Убеждение, что время принадлежит им, поскольку им принадлежит будущее, было важной составной частью ленинского марксизма. Победа Октябрьской революции была для Ленина убедительнейшим подтверждением его пророческих способностей. Не имея сомнения, что он познал законы истории и видит Цель, вождь революции приступает в первые же месяцы после переворота к национализации времени, поставив ее в разряд обобществляемых средств производства.
Революция превращается в сознании Ленина в машину времени. Он ждет, что искра, брошенная Октябрьским переворотом, зажжет мировой пожар через несколько недель. 12 июля 1919 г. Ленин категоричен: "Мы с уверенностью говорим, что трудности преодолим, что этот июль - последний тяжелый июль, а следующий июль мы встретим победой международной Советской республики, - и эта победа будет полная и неотъемлемая".1 Оседлав машину времени, Ленин подгоняет ее, чтобы быстрее прибыть к цели. В беседе с руководителем американского Красного креста Раймондом Робинсом в первые послереволюционные дни Ленин излагает свою программу: "Я заставлю достаточное количество людей работать с достаточной скоростью, чтобы производить то, в чем нуждается Россия".2 Ключевые слова ленинской программы: заставлю; с достаточной скоростью.
В конце 1921 г. Ленин - уже не в частном разговоре, а публично - объяснил, как он понимал строительство коммунизма в кратчайший срок: "Мы решили, что крестьяне по разверстке дадут нужное нам количество хлеба, а мы разверстаем его по заводам и фабрикам, - и выйдет у нас коммунистическое производство и распределение".3 Мы решили, дадут нам, мы разверстаем - и в результате "у нас", т. е. у нас и у них "выйдет" коммунизм, машина времени прибудет в рай. Отцы приведут - если надо то под конвоем - детей в "лучшее будущее". Рождается знаменитая ленинская формула машины времени: социализм - это учет и контроль.
Форма решения политических, социальных, культурных проблем была давно уже открыта Лениным: партия всем Руководит, все направляет, все контролирует. Весной 1918 г. Ленин находит "ключ", позволяющий решить экономические проблемы, стоящие перед советской республикой, Советская власть, наиболее прогрессивная социальная система, должна использовать "наиболее прогрессивную", по выражению Ленина, экономическую систему - экономику кайзеровской Германии. Советское государство, "зародыш социализма" в политике, и германское хозяйство, полностью централизованное и поставленное на службу государству, "зародыш социализма" в экономике, позволяют решить все без исключения проблемы строительства нового мира. Через полгода Ленин составляет первую магическую формулу: коммунизм - это советская власть плюс кайзеровская строго регламентированная экономика.
А. Планификация
Впервые в истории плановое хозяйство рождается в СССР.
Малая советская энциклопедия, 1930
Подлинное овладение временем начинается после открытия волшебных свойств планирования. В 1919 г. Ленин патентует свое открытие: если бы мы могли дать 100 тысяч первоклассных тракторов, снабдить их горючим и механиками, крестьянин сказал бы: я за коммунию, т. е. за коммунизм,4 Самым поразительным в этом заявлении была не твердокаменная убежденность в том, что "мы" знаем, что "они" думают; не привычная послереволюционная формула: "мы" даем, "мы" берем. Гениальным открытием было установление прямой связи между цифрой и движением к коммунизму, между цифрой и мировоззрением: 100 тысяч тракторов и мужик становится коммунистом; 100 тысяч тракторов и Цель достигнута. В 1919 г. в России было всего несколько тысяч тракторов. Ленин знал, что в США в это время было не менее 200 тысяч тракторов. Этот аргумент для вождя революции значения не имел.
Ленин обнаружил возможность решительного ускорений хода времени. Составляется план: время дробится на короткие отрезки, преодоление каждого из них создает иллюзию быстрого продвижения вперед. Цифра выполнения плана становится знаком приближения к цели. В 1920 г. составляется первый государственный план: план строительства 30 районных электростанций (ГОЭЛРО) . Ленин объявляв его "второй программой партии". Магическая формула коммунизма звучит теперь: советская власть плюс электрификация. Она могла бы звучать: плюс тракторизация. Она будет гласить: плюс индустриализация, плюс коллективизация, плюс кукурузация или химизация...
Связь между цифрой и движение к Цели становится аксиомой, основой советской идеологии, как утверждение связи между базисом и надстройкой.
В эпоху НЭПа (1921-1929), в годы передышки, временного замедления гонки в коммунизм, ведутся политические споры между наследниками Ленина относительно дефиниции очередного этапа движения к Цели. Победа сталинской формулы - социализм в одной стране - становится сигналом начала тотальной планификации жизни страны.
Моделью становится первый пятилетний план, утвержденный в апреле-мае 1929 г. Отношение Сталина к плану раскрывало его отношение к цифрам, понимание значения, функции "планового хозяйства". Экономисты готовили "контрольные цифры" первой пятилетки около 3 лет. Они представили два варианта плана: исходный и оптимальный. Экономисты были специалистами старой, дореволюционной школы, считавшими, что цифры должны быть связаны с конкретной реальностью. Они не понимали характера строившейся системы. Первоначально был утвержден оптимальный план. Но очень скоро он был отброшен, как тормозящий стремительное движение вперед. Утверждаются супероптимальные контрольные цифры. Этого, однако, недостаточно. Вводится новое понятие: перевыполнение плана. Любая цифра должна быть превышена. Все те, кто возражает, объявляются "предельщиками", врагами, пытающимися помешать победе социализма. Первая пятилетка "выполняется" в 4 года, некоторые отрасли промышленности рапортуют о ее выполнении в 2 или 2,5 года.
Сталин утверждает закон плановой системы: темпы решают все! Это означало, что цифры решают все. "Пятилетка", определенный отрезок пути в Рай, становится единицей советского времени. Причем в отличие от других единиц времени, мер и весов эталона советского времени нет: оно определяется постановлением ЦК партии. Польский писатель Тадеуш Конвицкий изобразил в одном из своих романов Польшу 70-х годов, как страну, в которой изъяты все календари - единственный оставшийся хранится в сейфе в ЦК партии. В Советском Союзе были изъяты не только календари, но и часы - страна стала жить по времени, которое декретирует ЦК партии. Можно считать символом правило, по которому родственники, приезжающие в лагерь на свидание, должны перед визитом сдавать свои часы.
Споры о достоинствах и недостатках планирования не прекращаются. Пример советской пятилетки оказался заразительным. Гитлер первым понял преимущества планификации и ввел "шестилетку". После второй мировой войны, несмотря на острую критику немногих проницательных умов,5 идея "планируемой экономики" распространяется, завоевывая себе место не только в странах социалистического лагеря, но и в странах свободнорыночной экономики. В социалистических странах, по советской модели, планирование стремится к тотальному захвату жизни, в несоциалистических странах используются "элементы планификации". Количественные различия определяют качественную разницу между странами тотальной и частичной планификации. Широчайшие возможности, которые планификация дает власти, позволяют считать, что элементы планирования как микроб, внесенный в организм, станут причиной болезни - перерождения организма.
Стандартный упрек плановой экономике формулируется экономистами и с экономической точки зрения логичен: народное хозяйство система настолько сложная, что невозможно предусмотреть все ее связи, учесть все ее параметры, предвидеть все результаты. Экономисты справедливо отмечают очевидный факт непрерывного усложнения экономических связей в эпоху научно-технической революции второй половины двадцатого века. Это заметил даже Ленин, обнаруживший через несколько месяцев после революции, что кухарка не сможет одновременно готовить обеды и управлять государством, как он предвидел в августе 1917 г. Советский экономист Игорь Бирман в книге, написанной в эмиграции, указывает: неразрешимо сложно оказалось "выявление экономических целей страны"; невероятно тяжелым "выбор наилучших вариантов на разных уровнях хозяйствования".6
Критиковать советскую систему планирования приятно, ибо легко: низкий уровень жизни в социалистических странах ныне общепризнан. Такая критика по аналогии упускает главное: планирование советского типа не является техникой прогнозирования экономического развития, это могучее средство обработки человеческого сознания.
Создатели и хранители советской тотальной планификации никогда не скрывали функций "социалистического планирования". Наши планы, указывала в 1930 г. Малая советская энциклопедия - "планы продвижения к социализму". Полвека спустя задача остается прежней: "Государственные планы были и остаются огромной организующей и мобилизующей силой..."7
Планирование, власть над временем, соблазняли в эпоху энтузиазма и надежд на скорое прибытие к Цели, давать точные, научно обоснованные даты достижения конечной станции - коммунизма. Утверждение первого пятилетнего плана позволило теоретику-марксисту объявить, что ровно через 15 лет, в 1944 году, "наше поколение сможет увидеть социализм".8 В 1961 г. Хрущев торжественно, в докладе на Семнадцатом съезде, объявил, что коммунизм будет построен ровно через 20 лет - в 1982 году. Юрий Андропов, избранный генеральным секретарем ЦК в тот самый момент, когда очередное пророчество не сбылось, счел необходимым предупредить о задержке, о том, что "страна находится в начале... длительного исторического этапа".9 Но он сохранил за собой полное право определить момент достижения Цели, регулировать движение, власть над временем.
Власть над временем превращает "движение вперед", прогресс - планирование прогресса в этическую категорию. Первый народный комиссар просвещения Луначарский, узнав, что во время захвата власти в Москве в октябре 1917 года были разрушены кремлевские соборы (позднее выяснилось, что это был лишь слух), подал в отставку. Ленин убедил Луначарского взять отставку назад словами: "Как вы можете придавать такое значение тому или другому старому зданию, как бы оно ни было хорошо, когда дело идет об открытии дверей перед таким общественным строем, который способен создать красоту, безмерно превосходящую все, о чем могли только мечтать в прошлом".10
План, единица движения в будущее, становится этической категорией, объясняющей и оправдывающей поведение строителей нового мира. Положительный герой эпохи первой пятилетки категоричен: "Мораль? У меня нет времени, чтобы задуматься над этим словом. Я занят. Я строю социализм. Но, если бы мне пришлось выбирать между моралью и штанами, я бы выбрал штаны. Наша мораль - это мораль сотворения мира".11 Руководитель эпохи зрелого сталинизма объясняет своей супруге: "Мы бежим наперегонки с капиталистическим миром. Сперва надо построить дом, а потом уже вешать картинки". В ответ на упреки в жестоком отношении к людям, к рабочим, он заявляет: "Вот ты говорила о том, что у меня крайности. У того, кто работает на материальный базис, крайностей быть не может. Потому что материя первична".12 Таким образом движение вперед по плану становилось и философской категорией.
Планификация была, конечно, и категорией политической. Логичность идеи планирования, убедительность аргументе в пользу планового развития подтверждались в начале 30-х годов катастрофой мирового экономического кризиса, вызванного, как легко доказывали советские идеологи, капиталистической стихией. В ленинском словаре "стихия" -неуправляемое движение - всегда было словом с отрицательным значением. Партия всегда настаивала на необходимости борьбы со "стихией". Планирование - стало великолепным свидетельством неограниченных возможностей борьбы со злом. "Социализм, - убеждал пропагандист плана в 1934 г. - по своим возможностям более производителен, чем капитализм. Он базируется на плане, а не на анархии рынка. Через три-четыре года или, вернее, через пятнадцать-двадцать лет мы сможем обеспечить для всего населения более высокий уровень жизни, нежели его имеет сейчас рядовой буржуа Америки".13
Среди многообразных функций планирования значительную роль играло стремление к экономической интеграции страны, отвергая, пренебрегая особенностями национальных районов. В 1921 г. организуется Госплан (государственная общеплановая комиссия), поручивший И. Г. Александрову разработать концепцию рационального развития производительных сил. "Наша концепция создания автономных областей, - писал в обоснование плана автор. - базируется на совершенно новом принципе целесообразного разделения государства на основе рационально-экономической, а не на основе пережитков утерянных суверенных прав".14 Эта же концепция лежала в основе Совета экономической взаимопомощи, образованного в начале 1949 г. Интеграция экономических планов стран Восточной Европы, в которых коммунисты пришли к власти, должна была, по мысли Сталина, создать могучий блок, способный присоединить к себе - мирным или военным путем - Западную Европу. Как выразился Сталин - деятельность СЭВ "будет иметь большее значение, чем Коминтерн".15
Политика интеграции стран СЭВ, который значительно расширился после 1949 г., продолжается в 80-е годы. Образование единого монолитного блока, действующего по единому плану, остается неизменной целью.
Планификация - и это одна из главных ее задач - позволяет контролировать все стороны человеческой деятельности, формировать поведение человека. Через несколько лет после революции Виктор Шкловский заметил: искусство должно двигаться естественно, как сердце в груди, а его регулируют как движение поездов. Сплошная Планификация открыла возможности регулирования не только искусства, но всей жизни советских граждан.
План становится законом. Планируется все и план - всюду. Есть - это кажется совершенно естественным - пятилетний, годовой, ежемесячный план экономической деятельности: каждое предприятие, каждое учреждение имеет такой план. Планы получают также учебные заведения (планы успеваемости класса, школы, района, области, республики), больницы, рестораны, кафе, столовые, пожарные команды, милиция, научно-исследовательские институты.
Коллективизация советского крестьянства в 1929-32 гг., т. - е. объединение крестьян в колхозы, велась одновременно с "ликвидацией кулачества как класса".16 Казалось бы простая задача - ликвидация кулачества - осложнялась отсутствием юридического определения понятия "кулак". Планирование геноцида позволило бдительно контролировать "ликвидацию", регулировать ее темпы. Политбюро, например, определило в постановлении от 20 февраля 1930г., что в Средней Азии численность "кулацких и байских семей", подлежащих высылке, "не должна превышать 2-3% "крестьянского населения". В марте 1930 г. ЦК партии отмечал, что "в некоторых районах процент "раскулаченных" доходит до 15..."17 Милиция выполняет план ареста нарушителей закона, следователи - план признания преступников и т. п. Педагоги в школе не имеют возможности ставить ученикам низкие отметки, ибо это "снижает процент выполнения плана успеваемости". В советской печати появилось сообщение о пожарниках небольшого города, поджигавших здания, чтобы потом их гасить и выполнять план,
Советский опыт с успехом использовался и в других социалистических странах. Синолог Симон Лейс сообщает, что Мао, готовя "большую чистку" 50-х годов, заранее запланировал нормы расстрелов: 0,6% арестованных в деревне, 0,8 - в городе. С. Лейс ошибается, полагая, что только Мао действовал обдуманно и расчетливо, а Сталин "примитивно, по-варварски, хаотично".18 Сталин всегда заранее планировал свои действия. И, например, накануне "большого террора", определил норму "ненадежной" части населения в 5%. Несмотря на все достижения Мао Цзе-дуна в деле строительства "зрелого социализма", он, как и другие вожди в других странах "лагеря", шли по стопам Ленина и Сталина.
Система планификации и связанная с ней практика "социалистического соревнования", требующая обязательного перевыполнения плана, тесно увязывает мистическое чувство "движения вперед" и материальную выгоду: перевыполнение плана приносит премию, увеличение заработка. Проникновение плана всюду определяет поведение людей. Капитан траулера В. Лысенко, попросивший политического убежища в Швеции, рассказал, какие иррациональные формы принимает планификация. Советские траулеры должны выполнять план не только сдачи рыбы, но также сдачи металлолома (черного и цветного металлов). Чтобы выполнить первый план, ловятся мальки размером в 35 см, хотя по закону разрешается ловить треску не менее 70-80 см, чтобы выполнить второй план - рыболовы крадут металл на судоремонтном заводе.19 В. Лысенко приводит случаи, когда капитаны не подавали сигнала С.О.С., ибо авария - снижение плановых показателей, что влечет за собой лишение премии.20 Собственный корреспондент газеты Известия Леонид Левицкий, приехав в большой сибирский город Томск, обнаружил, что во всех столовых и кафе города кормят одинаково отвратительно. Расследование выяснило, что комбинат общественного питания, в который входят столовые и кафе, требует выполнения ежедневного плана сдачи пищевых отходов. В результате, сообщает журналист, "молочный суп отдает пригоревшим, рожки в гарнире слепились, являют собой малоаппетитный ком, творожная запеканка - словно из опилок".21 Клиенты не едят умышленно плохо приготовленную еду, но за то план сдачи пищевых отходов на свинофермы комбината выполняется и перевыполняется. Комбинат выращивает свиней, которые пойдут на приготовление несъедобной пищи, позволяющей выполнять план. Движение в социализм превращается в перпетуум мобиле.
Во второй половине двадцатого века социалистическое планирование встретило наиболее серьезного из всех известных ей ранее противников - рождение и поразительно быстрое развитие электронно-вычислительной техники. Компьютер навис страшной угрозой над системой тотальной планификации. Власть над временем оказалась в опасности. Появление компьютеров вызвало тревогу обитателей утопии по многим причинам. Правда сообщала о министерстве строительства Туркменской республики, которое, решив идти в ногу с научно-технической революцией, купило электронно-вычислительную машину "Минск-22". Выяснилось, однако, что для компьютера необходима "отдельная трансформаторная подстанция, линолеум на пол, обитые пластиком стены, лампы дневного дня..." Короче - удобства, примерно такие же, какие даются министру. Машина была отправлена в подвал. Правда заключала статью: "Нужно вывести электронно-вычислительную технику на свет божий".22 Компьютер требовал, однако, не только удобств - ему нужны были правдивые цифры. "Почему вы не устанавливаете электронно-счетные машины? - спрашивает студент-практикант главного инженера в советской повести. - Ведь она за секунду переварит вам тысячи фактов информации и выдаст оптимальное решение. - Бросьте вы мне, - с досадой отмахнулся главный инженер. - Да никакая машина не сможет учесть, предсказать, что Иванов-Петров завтра во время рабочего дня не перелезет через заводскую стену и сбегает в магазин за бутылкой портвейна..."23 Главный инженер объясняет ненужность компьютера непредсказуемостью поведения советских рабочих. И это совершенно верно. Но это лишь часть правды. Большая часть в том, что компьютер разоблачает фиктивность планов с экономической точки зрения. Игорь Бирман, хорошо знающий "секреты" советской экономики категоричен: "Основной секрет - почему почти все отрасли и республики выполняют годовые планы по валовой продукции - заключается в том, что в самом конце года план меняется под ожидаемое выполнение".24
Ненужность электронно-вычислительных машин в советской экономике - очевидна: питаемые фальшивыми цифрами, они будут давать фальшивые результаты, которые легко получить и без них. Но компьютеры не только бесполезны. Они вредны. Советские плановики, - пишет американский экономист Маршалл Гольдман, - "боятся, что использование компьютеров будет означать фактический переход власти принимать решения относительно того, какую и как выпускать продукцию в руки программистов..."25 Внедрение компьютерной техники превратило бы идеологические решения в экономические. Практически сделало бы ненужной партию - означало бы революцию.
Иллюстрацию компьютерной угрозы дает случай, произошедший в 1983 г. на Волжском автомобильном завод в г. Тольятти. Главный конвейер завода, управляемый электронно-вычислительной машиной, остановился: остановились машина, конвейер, завод, на котором работает более ста тысяч человек. Только через 6 часов работа возобновилась. Это была забастовка неизвестного еще в Советском, Союзе типа: программист, недовольный медленным продвижением по службе и зарплатой, совершил умышленную ошибку, остановившую компьютер и завод. Обратив внимание на свои требования, он сам исправил ошибку, и сам в своем поступке признался. Журналист, подробно описавший историю невиданной забастовки, особенно подчеркивает бесконтрольность деятельности программиста: "абсолютная проверка правильности программы другим программистом или невозможна, или требует трудоемкости, близкой к ее написанию". В советской системе появилась невиданная, опаснейшая профессия - индивидуальная и неподконтрольная: "На всем пути /программирования/, - с ужасом пишет журналист, - мы можем положиться лишь на самого специалиста".26 Особенно страшно, что вина программиста была обнаружена лишь потому, что он признался сам.
Компьютерная техника проникает в советскую систему, но только на узких участках, где ее использование способствует укреплению "зрелого социализма": в военной промышленности, в органах репрессии. Сфера действия новейшей техники строго лимитируется, ибо советская экономика превосходно обходится без нее. Отсутствие понятия цены продукта открывает неограниченные возможности, которых нельзя представить, рассматривая советскую систему по аналогии с несоветским миром. Полная власть не только над всеми материальными ресурсами, но и над временем позволяет советскому руководству расходовать безумные с точки зрения рациональной экономики средства для получения необходимых результатов, для производства абсолютно необходимой продукции.
Национализация времени значительно расширяет возможности советской дипломатии. Несвязанная календарем, не зависящая от периодических выборов (президентов, парламентов и т. п.), советская внешняя политика действует в пределах телеологического времени, находящегося целиком во власти тех, кто хранит в сейфе ЦК календарь.
3. Идеологизация: триада великого инквизитора
Есть три силы, единственные три силы, могущие навеки победить и пленить совесть этих слабосильных бунтовщиков, для их счастья, - эти силы: чудо, тайна, авторитет.
Ф. Достоевский
Великий инквизитор, объясняющий в Братьях Карамазовых Христу, каким образом следует дать людям счастье, с поразительной точностью и сжатостью сформулировал принципы советской идеологии. Советские идеологи, начиная с Ленина, так настойчиво и упорно повторяли о "научности" советской идеологии, официально именуемой "марксизм-ленинизм", что им поверили даже противники. Ведутся споры о степени "научности", об ошибках в прогнозах "единсвенной идеологии, дающей подлинно научный анализ действительности..."1 Величайшим успехом советской дезинформации было представление созданной в СССР (и других странах советского типа) системы, как системы "единственно научной", строго рациональной, основанной на точном знании всех "закономерностей" мирового развития.
Фридрих Хайек выразил убеждение, что будет наконец понято, что наиболее распространенные идеи двадцатого века (в т.ч. плановой экономики и справедливого распределения, замены рынка органом принуждения и т.д.) были основаны на предрассудках в прямом смысле этого слова. Век предрассудков, по определению Хайека, это время, когда люди воображают, что знают больше, чем они знают в действительности.2
А. Чудо
Разве это не чудо?
И. Сталин
Таинственный, иррациональный характер происходившего не ускользнул от руководителей Октябрьского переворота, в первую очередь от Ленина. Революция была чудом, - не скрывал Ленин. Выступая на последнем в своей жизни съезде партии (1922), Ленин находит только мистическое объяснение неожиданному для него характеру государства, которое он строил четыре года: "Вырывается машина из рук: как будто бы сидит человек, который ею правит, а машина едет не туда, куда ее направляют, а туда, куда направляет кто-то..."3 Таинственная рука повела советскую государственную машину не туда, куда должен был ее вести Ленин по научным законам, которые, как он верил, раскрыты ему до конца.
Чудо революции, чудо послереволюционного развития... Джордж Орвелл, подчеркивая превосходство романа Замятина Мы над романом Хаксли Новый прекрасный мир, отмечает в первую очередь "интуитивное понимание /русским писателем/ иррациональной стороны тоталитаризма".4 В другом месте Орвелл говорит о могущественнейшем воздействии на умы "мистики революции". Надежда Мандельштам подтверждает наблюдение автора 1984: "Слово "революция" обладало такой грандиозной силой, что в сущности непонятно, зачем властителям понадобились еще тюрьмы и казни".6
Мистическая цель - достижение Рая, повторение в гигантском масштабе эксперимента д-ра Франкенштейна и создание "по законам науки" Нового человека, превосходящего по всем статьям гомо сапиенс, созданного кустарным путем Богом - превратила "марксизм-ленинизм" в учение иррациональное, мистическое.
Цель, помещенная в будущее, непоколебимая убежденность в ее достижении (популярнейший лозунг "Коммунизм неизбежен!"), превращают чудо, перефразируя выражение Энгельса, в осознанную необходимость. Обещание чуда и ожидание чуда, необходимость чуда, становятся оборотной) стороной "научности" марксизма-ленинизма. Власть над материальными благами, власть над временем позволяют утверждать, что можно не только точно предсказать будущее, но и определить скорость прибытия к цели.
История советской системы становится историей обещания и ожидания чуда. Теория Ленина о слабом звене, которое позволяет разорвать цепь, превращается в учение об универсальном волшебном ключе, который открывает дверь в будущее. Октябрьский переворот был первым случаем использования "ключа": революция в России должна была зажечь мировой пожар. Дверь приоткрылась лишь частично. Но это не смутило чародеев.
Открытие Лениным прямой связи между движением к коммунизму и цифрой (100 тысяч тракторов и мужик за коммунизм) дает чуду "научную" базу. Реальность чуда подтверждается цифрой. С начала 30-х годов она будет выражаться в процентах и приобретет магическую власть. Герой Александра Галича - идеальный советский рабочий, убеждая западно-германских туристов в преимуществах социалистического мира, легко доказывает: "И по процентам, как раз, отстаете вы от нас лет на сто!"7
Идеология чуда строилась на двух элементах: спешке и гигантизме. Сталин открывает эру первых пятилеток лозунгом: темпы решают все! Гонку с капиталистическим миром под девизом "догнать и перегнать", вождь объявляет вопросом жизни и смерти: "Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет!"8 Сталин выбирает точное слово "пробежать" и дает ясное указание: 50-100 лет за 10 лет. Спешка одурманивает, не позволяет оглянуться, разобраться в происходящем, оценить средства и цели. Темпы - оправдывают все, становясь мощным психологическим средством принуждения, лишая одновременно воли к сопротивлению надеждой на близкое достижение Цели и передышку. Гигантизм - второй элемент идеологии чуда. Все работы, которые осуществляются в СССР, носят только колоссальные размеры. Во всяком случае так изображает пропаганда. В начале 30-х годов стали сооружаться совхозы-гиганты, получившие во владение десятки тысяч гектаров для производства невиданного количества зерна, мяса и других продуктов. Начинают сооружаться самые большие в мире гидроэлектростанции. Высаживаются лесные полосы, которые должны изменить климат страны. Строятся железные дороги, соединяющие континенты. Газопроводы, пересекающие Азию и Европу. Гигантские размеры работ изображаются, как чудо, возможное только в условиях социализма. Ироническое наблюдение - советские транзисторы самые большие в мире - хорошо выражает идеологическую потребность в гигантомании.
На протяжении семи десятилетий не прекращаются поиски универсального ключа: после мировой революции, тракторизации, электрификации, планификации, были "освоение целинных земель", превратившее миллионы гектаров земли в полупустыню и пустыню, посевы кукурузы на всей территории СССР, "химизация" и т. д. И каждый очередной волшебный ключ обещает решение всех вопросов. В сталинской магической формуле - "темпы решают все", меняется только первое слово: техника решает все, лесные полосы решают все, целина решает все, химия решает все, продовольственная программа (последний ключ Брежнева) решает все. Ю. Андропов начал новую эру старым лозунгом: дисциплина решает все.
Жажда чуда воспитывается во всех странах социалистического лагеря. Всюду ведутся поиски волшебного ключа, всюду магия цифр используется для одурманивания человека. "100 млн. тонн стали", которые потребовал Мао Цзе-дун, должны были "большим прыжком" перенести Китай в будущее; 100 млн. тонн сахара, которые во время "большой зафры" должны были произвести кубинцы в 1976 г., "вторая Польша", которую сооружал на западные кредиты Герек в 70-е годы - должны были открыть двери в рай.
Советский писатель В. Каверин говорит о том, что "ожидание чуда" получило "билет дальнего следования" в конце 20-х годов. В литературе ожидали чудесного появления -"шекспиров", которые не могли не появиться в советской литературе. Ожидание чуда, продолжает писатель, было перенесено "в лингвистику, в медицину, в физиологию. Т. Лысенко позаботился о том, чтобы в биологии оно получило поистине фантастическое развитие".9
Надежда на чудо, необходимость в нем открывали широчайшую возможность для проходимцев и шарлатанов, знавших магические "слова" из идеологического словаря, Всемирную известность приобрела деятельность Т. Лысенко. Биолог Раиса Берг сравнивает деятельность Академии сельскохозяйственных наук, которой руководил Лысенко, с трудами академиков Лапуты, описанных Свифтом. Ученые в Лапуте вырабатывали новые способы повышения урожая. Они ставили своей целью заставить все растения плодоносить в назначенное им время и давать урожай в сто раз превышающий нынешний. Такие же цели ставили академики, работавшие под управлением Лысенко. Ни в Лапуте, ни в Москве результатов не было. Но академики там и тут настаивали на осуществимости проектов. Неудачи они объясняли происками врагов. Последователи Лысенко знали совершенно точно, что генетики, не верившие в чудеса, "блокируются с международной реакционной силой буржуазных апологетов", что те, кто утверждает "неизменность генов", утверждает одновременно "неизбежность капиталистической системы".10
Привлекательность "учения Лысенко" для советских руководителей заключалась не столько в том, что он обещал вырастить сто колосьев там, где с трудом вырастал один, и таким образом подтвердить успех колхозного строительства. Деятельность Лысенко демонстрировала (должна была демонстрировать) , что изменения внешней среды приводят к внутренним изменениям организма, которые передаются по наследству. Лысенко давал (обещал дать) главный волшебный ключ, - открывавший возможности переделки человека, создания Нового человека. Один из подручных Лысенко, выступая на знаменитой сессии Всесоюзной сельскохозяйственной академии в августе 1948 г., предлагал использовать этот "ключ" по отношению к врагам, сомневавшимся в справедливости "единственно правильной теории Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина": "Пока мы не усилим наши "внешние воздействия" на умы наших противников и не создадим для них "соответствующие условия среды", нам их, конечно, не переделать".11 Наукоподобные выражения "внешние воздействия", "соответствующие условия среды" означали в данном случае требование ареста и заключения в лагерь биологов-генетиков.
Лысенко - наиболее яркий, принесший больше всего вреда - тип мошенника и проходимца, порождаемого ожиданием чуда. "Чудотворцы" появляются в советской ирреальности - и процветают до поры до времени - всюду. Широкую известность, например, получило "твердое обязательство" секретаря рязанского обкома партии А. Ларионова (в декабре 1959) увеличить за один год в три раза поставки мяса государству. Волшебное средство, найденное Ларионовым, поражало своей простотой: в области был забит весь скот, недостававшее мясо было куплено в соседних областях. Поняв, что на следующий год он не сможет повторить чуда, Ларионов застрелился.12 "Волшебное средство" секретаря рязанского обкома не было его изобретением - подобные методы практиковались в колхозном сельском хозяйстве постоянно. Колхозники Ленинградской области, например, от которых требовали сдачи богатого урожая кукурузы, очень плохо растущей на их почвах, но которая должна была расти, поскольку Хрущев нашел "ключ" кукурузации, ездили с картошкой на Украину, продавали там, покупали кукурузу и выполняли план.13
Подводя итоги первой пятилетки, выполненной "в четыре года", Сталин повторяет как заклинание: "У нас не было черной промышленности... У нас она есть теперь... У нас не было авиационной промышленности. У нас она есть теперь... У нас не было тракторной промышленности. У нас она есть теперь ..."14 Вождь представляет все эти достижения как чудо, как рождение на голом месте нового мира: достаточно было вождю махнуть волшебной палочкой. "Как могли произойти эти колоссальные изменения?... Не чудо ли это?"14 задает Сталин вопрос, зная, как всегда, ответ.
Чудом было изображение жизни - как чуда, придание реальности магического характера. Европейские принцы, нанимавшие алхимиков искать философский камень, искали чудесное средство, которое избавило бы их от материальных забот. Советский философский камень был действительно "философским", - от философии марксизма-ленинизма - но включал в сферу своего воздействия все население страны.
Чудом стала жизнь советских граждан. Надежда на завтра, ожидание чуда пронизывает бытие и быт советского человека. Илья Эренбург, на вопрос, почему он уцелел в годы террора, отвечал "не знаю", но добавлял: "Будь я человеком религиозным, я, наверное, сказал бы, что пути Господа Бога неисповедимы". Не будучи религиозным, Эренбург размышляет по-советски: "Я... жил в эпоху, когда судьба человека напоминала не шахматную партию, а лотерею".15 Писатель хочет сказать, что он спасся чудом, ибо выигрышный билет в лотерее - чудо, феномен необъяснимый рационально. Эренбург говорит: пути советской власти неисповедимы. С ним согласна Надежда Мандельштам: "То, что уцелели свидетели той эпохи и кучка рукописей, надо считать чудом".16 С ними совершенно согласен Никита Хрущев: "Вот это я и называю это лотерейным билетом, что я вытащил лотерейный билет, значит. И потому я остался в живых.. "17
Чудом становится спасение от ареста и получение после многочасового стояния в очереди мяса либо туалетной бумаги. Магический мир "реального социализма" отличается от магического мира первобытного человека только тем, что идол, которому все должны молиться, называется Планом, Наукой, познавшей точные законы природы и общества Партией. Чудо становится рациональной частью советской жизни. Слова Эренбурга и Хрущева о судьбе человека, напоминающей лотерею, верны не только для их времени, но и для следующих десятилетий - для советской системы. Особенность магического советского мира в том, что лотерея официально называется "шахматами".
После первых полетов спутников был выпущен антирелигиозный плакат, изображавший космонавта в небе, констатировавшего: "Бога нет'" Наука и техники убедительно опровергли предрассудки, веру в религиозные чудеса! Поощряется в связи с этим вера в "подлинные" научные чудеса, в магию науки и техники.
Вера в "научное чудо", в волшебные способности "партии и правительства", поощряются, как средства, подменяющие веру в Бога. Атмосфера магии и колдовства объясняет поразительную восприимчивость советских людей к наукоподобным чудесам.
В конце 60-х годов приобрела популярность попытка объяснить происхождение христианства на строго научной основе. Филолог В. Зайцев опубликовал в журнале Байкал статью Боги приходят из космоса.16 По его расчетам, около двух тысяч лет назад к западу или северо-западу от Египта приземлился космический корабль, с которого на землю сошел Иисус Христос. Все аргументы В. Зайцев черпал из Библии: Вифлеемская звезда - космический корабль, идущий на посадку; слова Христа: "Я сошел с неба", "царство мое не от мира сего", "царство мое на небесах" - объяснялись буквально: на небе, значит, в космосе.
Официальные идеологи сочли гипотезу Зайцева настолько опасной, что поручили ее опровержение сначала специалисту-астрофизику, который доказывал, что нет оснований предполагать будто Землю посетил космический корабль,19 а затем специалисту-пропагандисту, который обозвал В. Зайцева "объективным союзником богословов".
Необычайную популярность приобрела в СССР парапсихология. Советский писатель рассказывает о сеансе парапсихологии, организованном в театре: "И он вспомнил, где видел такие лица, - в церкви. И он понял, что эти люди собрались тут не познавать, а веровать".20 Жажда веры находит свое выражение в вере в "научное чудо": наука становится легитимацией веры. Посещение церкви может иметь неприятные последствия, посещение "научных" сеансов, где показываются чудеса, поощряется, как свидетельство прогрессивного мировоззрения. Легенды о чудесных способностях грузинской целительницы Джуны приобрели характер научных законов, когда стало известно, что Джуна лечила руководителей партии и правительства - жрецов Единственной и Самой Передовой Науки. И даже - Самого - Верховного Жреца.
В журнале Союза белорусских писателей публикуется стихотворение, в котором поэт утверждает право советского человека звонить Ленину: "Имеем право мы: Буди! Имеем право мы: Звони!... Не стерпишь ты, я не смолчу. Мы все позвоним Ильичу!"21 Телефонный звонок в мавзолей Ленину с точки зрения советского поэта совершенно реален, в нем нет ничего мистического, ибо со всех стен глядят на советских граждан слова партийной заповеди №1: Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить; Ленин - вечно живой. Телефонный звонок Ленину - одновременно обращение к мифу за помощью22 и твердая уверенность в возможности чуда. В замечательном рассказе Верую Василий Шукшин представляет трагическое состояние советского человека, у которого ампутирована душа, который физически страдает от метафизической пустоты. Пьяный герой рассказа вместе с пьяным священником кричат, убеждая себя: "Верую! В авиацию, в механизацию сельского хозяйства, в научную революцию! В космос и невесомость! Ибо это объективно!.. Верую!..."23
Мистицизм, непоколебимая вера в чудеса, в Чудо, неотделимы от "единственно верной" идеологии. Невозможность достижения обещанного рая, невозможность - повседневная - выполнения плана, невозможность удовлетворения бытовых нужд населения неизбежно ведет к мистическим объяснениям неудач и мистическим обещаниям Чуда. Неудачи на пути к неизбежной цели - результат препятствий, которые можно преодолеть "волевым усилием". Вожди, которых, как правило, и справедливо, обвиняют в цинизме, одновременно искренне верят в возможность чуда, устранения всех препятствий и сокращения дороги. Ален Безансон говорил, что они верят, что знают. Можно добавить: они твердо верят, что знают о неизбежности явления чуда.
В научно-фантастическом рассказе под выразительным заглавием Волевое усилие изложена - в сатирическом тоне - суть советской "научной мистики" или "мистической науки": пришелец из будущего, явившись в сегодняшнее советское конструкторское бюро, обнаруживает, что порядки, вернее, беспорядки в бюро таковы, что нужные ему детали в срок, по плану, сделаны быть не могут. Поскольку детали ему совершенно необходимы, он прибегает к "волевому усилию", к способу, освоенному в будущем - и чудесным образом выполняет план, обеспечивая всех сотрудников бюро квартальной премией.24 В рассказе осуществляется мечта каждого советского человека: мечта о чуде, которое помогло выполнить план.
Вера в чудо объединяет руководителей и руководимых, создает между ними мистическую связь, исключающую иностранцев, чужеземцев. Мистическая вера в чудо - и есть основа советской идеологии. Советская идеология научна, ибо - недоказуема. Верна - ибо чудо, которое не пришло сегодня, может прийти завтра. Она не требует "веры" в марксизм-ленинизм, в коммунизм, какую нередко требуют от советского человека на Западе. В рассказе Верую пьяный герой прямо спрашивает священника, проповедующего пантеизм: "В коммунизм веришь?" И слышит в ответ: "Мне не положено".25 Этот уклончивый ответ выражает кредо советских идеологов. Советским людям, новому Советскому Человеку "не положено" верить в коммунизм, в теорию, вызывающую, как все теории, споры, дискуссии, нуждающуюся в проверке. Советскому человеку "положено" верить в Чудо, ждать Чуда. Как говорит персонаж пьесы А. Арбузова Воспоминания, с успехом шедшей в 1982 г. на советских сценах: "Пока мы есть, мы ждем чудес..."
Необходимо только одно: соблюдение ритуала, использование ритуального языка, отказ от других верований.
Роль ожидания чуда, надежды на чудо в формировании менталитета была испытана в экстремальной ситуации - в лагере. Варлам Шаламов, принесший свидетельство о поведении человека перед лицом смерти на Колыме, в девятом кругу ада, категоричен: "Надежда для арестанта - всегда кандалы. Надежда - всегда несвобода. Человек, надеющийся на что-то, меняет свое поведение, чаще кривит душой, чем человек, не имеющий надежды".26 Тадеуш Боровский, переживший Освенцим, принес подобное свидетельство: "Никогда в истории человечества надежда не была такой сильной, но никогда она не причинила столько зла, сколько в этой войне, в этом лагере. Нас не научили отказываться от надежды и поэтому мы погибаем в газовых крематориях".27
Александр Солженицын подтверждает наблюдения Шаламова и Боровского. Заключенный инженер Бобынин, осужденный на 25 лет, вызванный к министру государственной безопасности Абакумову, заявляет, что его нельзя заставить работать, ибо у него нет ничего: "Вообще, поймите и передайте там, кому надо выше, что вы сильны лишь постольку, поскольку отбираете у людей все. Но человек у которого вы отобрали все - уже не подвластен вам, он снова свободен".28
Ожидание чуда, которое воспитывают в советском человеке, становится опиумом, позволяющим ему довольствоваться своим положением.
Б. Тайна
Советский Союз это тайна, обернутая в загадку и спрятанная в секрет.
Уинстон Черчилль
Фея, присутствовавшая при рождении партии большевиков, положила в колыбель подарок: разгадку тайны мировой истории. Марксизм был воспринят Лениным, как волшебный ключ, открывающий дверь в будущее. Хранитель ключа - Ленин - становится хранителем тайны, Верховным жрецом. Он немедленно устанавливает иерархию в зависимости от степени допуска к тайне.
Ленин начинает с начала: "Дайте нам организацию революционеров - и мы перевернем Россию".29 Загадочна эта знаменитая формула: к кому он обращается? кто должен дать организацию революционеров? кому "нам" следует эту организацию дать? Послереволюционная история коммунистической партии и созданного ею государства отвечает на эти вопросы. Для Ленина уже в 1902 г., когда он писал важнейшую из своих работ Что делать?, не было сомнений: есть руководители, те, кто знает тайну; они должны создать партию, "высшую форму организации", действующую под руководством тех, кто "знает"; партия должна вносить "социалистическое сознание в стихийное рабочее движение". Строится пирамида: руководители; партия, рабочий класс. Говоря "революция - это чудо", Ленин хотел сказать: я знал, что чудо осуществимо, я знал тайну чуда, я сделал чудо. Победа революции вносит совершенно новый элемент в концепцию Ленина: хранители тайны становятся обладателями власти. Степень посвящения в тайну одновременно определяет место в иерархии власти.
Революция означала не только переход власти в руки партии большевиков, она была переворотом, сместившим социальные слои, перемешавшим социальные группы. В соответствии с марксистской теорией пролетариат должен был составлять основу новой власти. Анализируя первую советскую конституцию (РСФСР, 1918), Ленин решительно отбрасывает "свободу и равенство вообще". Риторически вопросив: "Свобода, - но для какого класса и для какого употребления? Равенство, - но кого с кем?"30 - он утверждает новую форму государства: диктатура рабочих и беднейшего крестьянства для подавления буржуазии. В этом определении названы - друзья и враги. Ленин декларирует основу советской иерархии - разделение на друзей и врагов, на посвященных (разных степеней) и нечистых. Он подчеркивает первый парадокс революции: совершенная для блага большинства, революция получила поддержку очень немногих. "Новый диктатор, - признает редактор первой истории ВЧК, - явившийся на смену помещикам и буржуазии, принявшись за новое строительство, в первый момент оказался в блестящем одиночестве".31
Возникает проблема распознания своих, отделения чистых от нечистых, одевающих нередко маску. Первой задачей становится охрана тайны и раскрытие тех, кто пытается в нее проникнуть. Главный отдел ВЧК, "политической полиции Ленина",32 созданной 7/20 декабря 1917 г., получил название "секретно-оперативного". Бдительность - объявляется долгом всех и каждого. Двойником бдительности становится обязательная подозрительность. Метафизическая тайна оборачивается повседневным секретом. Тайна и секрет пронизывают все области советской жизни, выполняя воспитательную функцию, формируя менталитет советского человека.
Орвелл знал, что без тайны не может быть тоталитарного государства. Герой 1984 мучается невозможностью раскрыть тайну: "я понимаю как, но не понимаю зачем?"33 Стремление узнать то, что не положено рядовому обитателю Океании, приводит Уинстона Смита в министерство любви, в страшную 101 комнату. Советские граждане отделены от тайны множеством физических барьеров: анкетами, пропусками, строго дозированной - в зависимости от степени посвящения - информацией, статьями Уголовного кодекса. Они отделены от тайны психическими барьерами. Удвоить бдительность! - звали Ленин и Дзержинский в 1918 г., "Вредительская и диверсионно-шпионская работа агентов иностранных государств... задела... все или почти все наши организации, как хозяйственные, так и административные и партийные",34 утверждал Сталин в 1937 г. В начальной школе дети узнают, что герой чехословацкого народа Юлиус Фучик, уходя на казнь, завещал: "Будьте бдительны!" В 1981 г. первый заместитель председателя КГБ предупреждает о "происках империалистических разведок", которые пытаются выведать советские секреты".35
В Советском Союзе секретно все - от планов военного завода до личной жизни партийных вождей, от численности армии или числа заключенных до прошлогодней Правды и книг А. Солженицына. Пропуск необходим для входа во все учреждения и специальный "допуск" нужен для получения книг в библиотеке, хранящихся в "закрытом фонде" (в т. ч. сочинения Н. С. Хрущева). В 1981 г. на 4 года лагеря был осужден историк Арсений Рогинский по обвинению в "незаконном" проникновении в ленинградскую научную библиотеку.36 Члены партии собираются на "закрытые партийные собрания", ЦК партии извещает рядовых членов о важнейших линиях политической деятельности в "закрытых письмах". Не имеет значения, что никаких "секретов" не узнают члены партии ни на собраниях, ни в "письмах ЦК". Важен - ритуал секретности, его воспитательное значение.
Герб КГБ - щит и меч. "Органы" прикрывают щитом тайну и добывают мечом вражеские секреты. Плотнейшая паутина "спец-отделов" покрывает страну: глаза и уши КГБ охраняют тайну и ловят ее нарушителей во всех учреждениях, в научных институтах, в армии и на заводах. Первый закон, принятый Верховным Советом СССР после избрания Андропова, потребовал усиления охраны государственной границы СССР. В числе мер - "активное участие всех советских граждан" в охране границы.
Щит КГБ защищает тайну от тех, кто вольно или невольно выдает ее. Предателями родины были объявлены советские солдаты, попавшие в плен, пусть даже на несколько часов - они подозревались в выдаче тайны. В этом же подозревались миллионы советских граждан, оказавшихся на оккупированной территории.
Меч в гербе КГБ символизирует стремление к добыванию чужих тайн. Все разведки собирают информацию из двух источников - легального (военные и научные журналы, пресса, стенограммы парламентских дебатов и т. п.) и нелегального (тайные агенты). Советская разведка, - по свидетельству одного из ее руководителей в Западной Европе в 30-е годы - "рассматривает как подлинную разведку только информацию, полученную от тайных агентов в нарушение закона страны, в которой они действуют".37
Только тайное, добытое незаконным путем, вырванное мечом, представляется ценным. Советский разведчик изображается как идеал советского человека. Ибо это - как названа книга о Рихарде Зорге - "человек, для которого не было тайн".38
Атмосфера тотальной тайны, в которой рождаются, растут и умирают советские люди, стала важнейшим фактором идеологического воспитания. Присутствие тайны, стремление приблизиться к ней, отталкивание от нее - включают в магический круг советской системы. Один из выразительнейших примеров воздействия "фактора тайны" на советского человека дан в романе Чингиза Айтматова Буранный полустанок, награжденного Государственной премией в 1983 г. Роман Айтматова имел успех у официальной критики, но также у читателей. В одном из эпизодов Буранного полустанка рассказывается о встрече земного космического корабля, высланного совместно Советским Союзом и США, с иноземной цивилизацией. Где-то далеко-далеко от Земли есть еще один мир, обитаемый существами, внешне очень похожими на людей. Внеземная цивилизация, далеко опередившая Землю в своем развитии, предлагает помощь и сотрудничество. Советско-американская комиссия после недолгих размышлений принимает решение, которое советскому писателю кажется единственно возможным: объявить обитателям другой планеты "об отказе вступать с ними в какие бы то ни было виды контактов". Мало того, комиссия принимает другое единственно возможное для советского писателя решение: окружить Землю непроницаемым барьером из "боевых роботов-лазеров, рассчитанных на уничтожение ядерно-лазерным излучением любых предметов, приблизившихся в космосе к земному шару".39 Советский писатель реагирует на сигнал от иной цивилизации созданием космической "берлинской стены". Для советского писателя совершенно очевидно, что так должны реагировать все обитатели Земли: поэтому решение о строительстве "берлинской стены" в космосе принимает паритетная советско-американская комиссия.
Убежденность в наличии тайны, чувство сопричастности к тайне вызывает у советского человека ощущение своей особенности, своего превосходства. Эмиграция из Советского Союза в 70-е годы продемонстрировала эту особенность советского человека: независимо от его отношения к системе, он ощущал себя носителем тайны и ключа к ней. Степень воздействия идеологии проявляется не в степени "веры" либо "неверия" в "марксизм-ленинизм", но в степени убежденности в знании "тайны", в принадлежности к магическому кругу посвященных.
Виктор Шкловский через несколько лет после революции вспомнил известную легенду об ученике чародея. Чародей совершил чудо: разрезал старика на куски, бросил его в котел с кипящей водой - из котла вышел молодой человек. Ученик чародея проделал все по рецепту учителя: разрезал старика, бросил в кипяток. Чудо не удалось: убитый старик остался трупом.
Тайна, которая связывает советских людей в магический круг посвященных, которая питает чувство превосходства у советского человека, - это секрет неудавшегося чуда и неистребимая, как жизнь, надежда на его исполнение. Самая опасная антисоветская книга - сказка Андерсена Голый король.
В. Авторитет
Это настоящий вождь... одновременно хозяин и товарищ, родной брат, который действительно обнимает всех.
Анри Барбюс, Сталин
Трудно считать случайностью, что первую верноподданническую биографию Сталина, обожествлявшую Вождя - благодетеля, написал француз - картезианец и атеист, представитель свободного народа. Как нельзя считать случайностью и то, что другой француз - Борис Суварин - почти в то же время написал первую подлинную биографию Сталина. Последующие десятилетии стали свидетелями рождения и угасания культа коммунистического вождя в самых разных районах земного шара - в Китае и на Кубе, в Албании и Эфиопии... Любовь к Вождю-батюшке оказалась чувством, свойственным не только русскому народу, якобы предназначенному для рабства своей историей. Послеоктябрьская история мира засвидетельствовала, что коммунистическая система выделяет культ вождя, как змея яд. "Авторитет" вождя, воплощающего мудрость партии, знающей тайну истории и дорогу в рай, является неизбежным и необходимым элементом системы. Структура, основанная на "авторитете" генерального секретаря, воспроизводится и в коммунистических партиях, которые еще не пришли к власти: генеральный секретарь ЦК всегда значительно "равнее" других членов ЦК и Политбюро.
Проблема "авторитета" - проблема легитимности власти. Через две недели после Октябрьского переворота Горький констатировал: "Ленин, Троцкий и сопутствующие им уже отравились гнилым ядом власти, о чем свидетельствует их позорное отношение к свободе слова, личности и ко всей сумме тех прав, за торжество которых боролась демократия".40 Для Горького легитимацией революции было установление демократии. Ленин совершил революцию для установления диктатуры, которая дала бы ему власть. Власть, дающая возможность построить утопию, была для Ленина легитимацией революции. Горький хорошо знал вождя Октября: "...человек талантливый, он обладает всеми свойствами "вождя", а также и необходимым для этой роли отсутствием морали и чисто барским, безжалостным отношением к жизни народных масс".41 Ленин обладал качеством еще более необходимым "вождю": верой в то, что он знает отгадку "тайны", обладает магическим рецептом, позволяющим совершить чудо. В марте 1919 г. Ленин излагает свою философию власти: "В эпоху резкой борьбы... надо выдвигать принцип личного авторитета, морального авторитета отдельного человека, решениям которого все подчиняются без долгих обсуждений".42
История создания "культа личности" Сталина известна во многих деталях. Все те, кто осуждал или легко критиковал за неумеренность "культ Сталина", противопоставляли ему "скромность" Ленина, его стремление к "коллективному руководству". Факты свидетельствуют о том, что "культ вождя" рождается сразу же после захвата власти партией большевиков и является осуществлением ленинского "принципа личного авторитета".
Культ вождя революции необходимо было строить с самого начала - никто в России (кроме горстки революционеров и полицейских) Ленина не знал. Но строительство не начиналось на голом месте - в России верили в Бога. Начинается деификация Вождя. Религиозные ассоциации, символы, атрибуты используются для представления Ленина стране, в которой он захватил власть. Демьян Бедный пишет к первомайскому празднику (1918) стихотворение Вождю: "Ты был в далекой стране, но дух твой был всегда с нами. Страница за страницей росла Святая Библия Труда"43 6 сентября 1918 г. Зиновьев выступает с длинным докладом, который публикуется фантастическим для того времени тиражом в 200 тыс. экземпляров. Это первая официальная биография Ленина - и как все последующие - фальсифицированная.44 Эпитеты и образы, выбранные Зиновьевым - не оставляют сомнений в модели, которую он использовал: Ленин - апостол мирового коммунизма; Что делать? - евангелие; в тяжелые годы эмиграции (Зиновьев настаивает на аскетизме Ленина, его полуголодном существовании в Париже и Швейцарии)45 он не переставал верить в грядущую революцию и точно предсказал ее. "Он действительно избранный из миллионов. Он вождь божьей милостью. Это подлинная фигура вождя, какие рождаются раз в 500 лет".46
Ранение Ленина дает могучий толчок культу Вождя: он изображается мучеником, а его выздоровление - объявляется чудом. 50-летие Ленина (22 апреля 1920) празднуется с невиданным еще размахом. Троцкий изображает Ленина воплощением старой и новой России, подлинным национальным вождем, вооруженным "последним словом научной мысли".47 Зиновьев и Каменев изображают Ленина создателем и движущей силой коммунистической партии. Зиновьеву принадлежит формула - "говорить о Ленине, значит говорить о партии",48 - которая сделает карьеру в интерпретации Маяковского: "Мы говорим Ленин - подразумеваем партия, мы говорим партия - подразумеваем Ленин".49
Культ вождя строится в присутствии вождя и с его согласия. Возможно, Ленин не очень любил гиперболизированные похвалы, которыми засыпали его соратники, но соглашался на них, ибо считал - полезными. А. Луначарский подтверждает: "Я думаю, что Ленин, который не мог терпеть культа личности, который отвергал его всеми способами, в последние годы понял и простил нас".50
Спартанцы, получив предложение высказаться о желании Александра объявить себя богом, ответили со свойственной им лаконичностью: если Александр хочет быть богом - пусть им будет. Ленин на настоятельные пожелания своих соратников ответил: если партии надо, чтобы я стал богом - я согласен.
Смерть Ленина позволила завершить процедуру обожествления вождя, превращение его авторитета в феномен трансцендентный. В обращении К партии. Ко всем трудящимся ЦК не скрывал, что смерть Ленина не имеет ничего общего с исчезновением обыкновенного смертного: "Ленин живет в душе каждого члена нашей партии. Каждый член нашей партии частица Ленина... Ленин живет в сердце каждого честного рабочего. Ленин живет в сердце каждого бедного крестьянина".51 Маяковский сформулирует первую заповедь нового мира: "Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить". Через четверть века Орвелл только повторит заклинание: "Старший Брат умереть не может".
Физическим выражением бессмертия Вождя стал мавзолей, в который поместили забальзамированное тело Ленина. Историки обычно называют инициатором превращения организатора Октябрьского переворота в "мощи" Сталина. Он действительно горячо поддержал идею строительства мавзолея, но инициатором бальзамирования Ленина был один из старейших большевиков, народный комиссар внешней торговли, потом дипломат Л. Красин. Связанный с популярным среди русских социал-демократов в десятые годы двадцатого века движением "богостроительства", Л. Красин был последователем идей Николая Федорова. Удивительная философия "общего дела" Н. Федорова, сочетавшая горячую веру в Бога и убеждение в беспредельных возможностях науки, утверждала возможность - в результате объединения всего человечества - физического воскрешения умерших.52 На похоронах видного партийного деятеля и инженера Льва Карпова Красин изложил суть философии Федорова: "Я убежден, что придет время, когда наука станет всемогущей, что она сможет воспроизвести умерший организм. Я убежден, что придет время, когда можно будет использовать элементы индивидуальной жизни, чтобы воспроизвести физическую личность. И я убежден, что придет время, когда освобожденное человечество... будет способно воскрешать великие исторические фигуры..."53 Л. Красин в 1924 г. был назначен членом исполнительной тройки комиссии по похоронам В. И. Ленина. Американский историк Нина Тумаркин справедливо указывает на влияние, которое могло оказать на решение построить мавзолей и забальзамировать тело Ленина открытие в 1922 г. гроба Тутанхамона.54
Мавзолей был построен в виде пирамиды, в основании которой лежали три куба - как в египетских пирамидах. Казимир Малевич, составивший проект "культа Ленина" с церемониями, включающими музыку и пение, видел в кубе предмет "символизирующий точку зрения, что смерть Ленина это не смерть, что он жив и вечен". Малевич предлагал, чтобы каждый ленинец хранил у себя дома куб, как "напоминание о вечном уроке ленинизма".55
Важнейшим элементом культа Ленина стал "ленинизм" - высшая ступень марксизма, "творческое развитие марксизма", фундамент авторитета, легитимирующего власть партии. В феврале 1924 г. агитпроп ЦК собирает совещание, посвященное "пропаганде и изучению ленинизма". Ленинизм объявляется универсальной наукой, отвечающей на все вопросы: "Мы должны широко использовать труды Ленина при изучении всех проблем (независимо от "темы") для выработки нашей точки зрения".56 Ленинизм становится "единственно правильным" учением, получив свою противоположность, свое отрицание - антиленинизм - в форме "троцкизма". Наличие кривды и зла должно было подтверждать существование правды и добра.
Сталину понадобилось несколько лет и немало усилий для утверждения своего Авторитета. Но шел он по дороге, проторенной Лениным. Борьба за власть в 20-е годы была междоусобицей за "кафтан Ленина".57 Характер этой борьбы также определил Ленин: строжайшее запрещение фракций на Десятом съезде (1921) свело столкновения между партийными лидерами к персональной схватке.
Захватив наследство, Сталин значительно его увеличил. На базе "ленинского авторитета" была создана совершенная система тоталитарной власти. Особенность сталинской модели состояла не столько в существовании Вождя, обладающего неограниченной властью, сколько в репродуцировании схемы: абсолютная власть - абсолютное подчинение на всех ступенях аппарата. Каждый из партийных секретарей (в республике - области - районе) был мини-Сталиным в подчиненной ему зоне. Каждому из них Сталин делегировал частицу своего Авторитета, требуя взамен полного подчинения.
Достигнув вершины власти, Сталин точно и лаконично представил усовершенствованную им систему: "В составе нашей партии, если иметь в виду ее руководящие слои, имеется около 3-4 тысяч высших руководителей. Это, я бы сказал, - генералитет нашей партии. Далее идут 30-40 тыс. средних руководителей. Это наше партийное офицерство. Дальше идут около 100-150 тыс. низшего партийного комсостава. Это, так сказать, наше унтер-офицерство". Примерно 200 тысяч партийных генералов, офицеров и унтер-офицеров обладали полной властью в стране, но - по воле Сталина. Подчеркивая всевластие и бессилие носителей авторитета Сталина, вождь потребовал от них "подготовить двух партработников, способных быть действительными заместителями".58 В разгар террора это требование носило совершенно недвусмысленный характер и было встречено с восторгом будущими жертвами.
Создание института "мини-вождей" на всех ступенях партийного аппарата было лишь одной стороной сталинской модели. Другой стороной было создание "носителей авторитета" Сталина во всех областях советской жизни -прежде всего в науке и культуре. Неподчинение авторитету Константина Станиславского в театре, Максима Горького в литературе, Трофима Лысенко в биологии - становилось государственным преступлением, посягательством на Авторитет Сталина.
Обожествление Ленина завершается после его смерти. Обожествление Сталина происходит при его жизни. Только смерть Сталина позволяет советским людям осознать значение его жизни. В 1955 г. Борис Слуцкий в стихотворении Бог констатирует: "Мы все ходили под богом, У бога под самым боком. Он жил не в небесной дали. Его иногда видали Живого на мавзолее".59 Александр Твардовский в конце 50-х годов очень точно определил положение Сталина в советской системе: "И было попросту привычно. Что он сквозь трубочный дымок Все в мире видел самолично И всем заведовал как бог..."60 Было привычно, все привыкли - сознательно и бессознательно, что страной руководит всемогущий, всевидящий, всезнающий - бог.
После недолгого периода "разоблачения культа" попытка "свержения бога" была оставлена. Преемники Сталина быстро поняли, что разрушение "авторитета" Вождя-бога подрывает "авторитет" их собственный и партии. Дискуссия о роли и значении Сталина в советской системе идет, не прекращаясь. В то время, как роль Ленина определилась и потеряла интерес, Сталин не перестает возбуждать страсти. Спор о Сталине ведется прежде всего в литературе. Советские идеологи еще раз подтвердили свою неспособность произвести даже примитивный анализ места Сталина в советской истории. Еще раз обнаружилось, что они не имеют инструментов для подобного анализа. Единственный теоретический вклад "марксистов-ленинистов" - введение понятия "культ личности Сталина" для обозначения периода "ошибок", начавшегося в 1934 году.
В литературе сталинский период, личность Сталина вызывают живейший интерес, как у представителей официальной литературы, так и у писателей, свободно выражающих свои взгляды. На волне, вызванной "тайным" докладом Хрущева, советские писатели получают разрешение говорить об ошибках Сталина - полководца в годы войны, об истреблении им армейских кадров, одной из причин поражений первых лет войны (романы К. Симонова и Ю. Бондарева). Исчезновение из партийного языка понятия "культ личности" означало изменение политики по отношению к Сталину. Это нашло немедленный отклик в официальной литературе. Стало модой возвращение к периоду коллективизации и объяснение ее "излишеств" происками "левых"-троцкистов, поголовно изображаемых как евреи (М. Шолохов, П. Проскурин, А. Иванов, В. Белов). Троцкисты же, - по утверждению официальных литераторов, - организовали террор 30-х годов. В романе Вечный зов раскрывается "стратегический план" троцкистов, действующих в союзе с гестапо: "Будем физически уничтожать наиболее преданных большевистской идеологии людей".67 И только Сталин проникает в этот ужасный замысел! Стало модой изображение поражений первых лет войны, как гениальный стратегический маневр, обеспечивший победу в 1945 г. (А. Чаковский, И. Стаднюк, Ю. Бондарев).
Сталин изображается в современной советской литературе не столько как гениальный организатор строитель Светского государства, как гениальный полководец и дипломат, но - как и при жизни Вождя - божество, существо мифологическое. "Личность этого человека, - думает герой Романа Имя твое, - сосредоточившего в себе почти безграничные силы и возможности целой страны, будет долго, очень долго волновать умы, обрастет самыми невероятными, фантастическими подробностями и легендами..." И не может быть иначе, ибо был он "неустанен в решении сложнейших, подчас неразрешимых вопросов, и эта способность не уставать, когда другие, казалось, падали от усталости, сообщала его личности в глазах окружающих почти мистическую силу".63 Поэт С. Смирнов отвергает словцо "почти", выражающее некоторое сомнение в божественности Вождя. В 1970 г. он рисует портрет божества: "Это он в годину испытаний Не сходил с командного поста. Это мы, по-своему законно, чтили в нем могущество свое. Из живого делали икону И молились, глядя на него. А когда от смертного удара Он упал, вершинно-одинок, Нам, признаться, чудилось недаром. Что уходит почва из-под ног".
Нет ни одного крупного "неофициального" писателя, который не обращался бы к Сталину с целью раскрыть его "подлинный" облик. Александр Солженицын (В круге первом), Василий Гроссман (Жизнь и судьба), Юрий Домбровский (Факультет ненужных вещей), Владимир Максимов (Ковчег для незванных), Фазиль Искандер (Сандро из Чегема), Александр Бек (Новое назначение) - каждый по-своему стараются проникнуть в Сталина, понять способ его мышления, импульсы его поступков. Все они стремятся разрушить миф, свалить идола с пьедестала. Часто используется сатира во всех ее вариантах - от беспощадной насмешки у Солженицына, тонкой иронии у Домбровского и Искандера, юмора у Максимова до грубого издевательства у Юза Алешковского (Кенгуру). Смех должен принести освобождение от невыносимой тяжести поклонения "авторитету" вождя.
Несмотря на все усилия талантливейших писателей, "разоблачение" мифа средствами логики, разума, доказательством преступлений, перечнем жертв - не удалось до конца. Миф еще раз продемонстрировал свое могущество. Свидетельством непобедимости мифа стала книга Александра Зиновьева Нашей юности полет; философ, покинувший Советский Союз, утверждает необходимость и величие Сталина, "воплощения "Мы"."64 А. Зиновьев берет на себя "защиту эпохи"65 потому, что, по его мнению, не бывает "преступных эпох",66 потому, что Сталин "персонифицировал народную волю",67 потому наконец, что это было время "нашей юности": "Пусть мы творили злодейство. Но это была юность злодейства, а юность - это прекрасно".68 Александр Зиновьев обогатил сталинскую мифологию, превратив Вождя в символ молодости. Отличным эпиграфом для книги Зиновьева могли бы служить слова из фашистского гимна: "Молодость, молодость, сила, красота..."
Необъятность сталинской власти, созданный вокруг нее миф божественного авторитета Вождя - замечательное наследство, оставленное преемникам Сталина. "Авторитет" Сталина, размеры его власти - точка отсчета для последующих генеральных секретарей. Сталинская эпоха дает им возможность маневра в границах сталинской модели: нет необходимости возвращения к универсальному террору - он уже был и сделал свое дело: оставил неизгладимую печать в сознании советского человека; ретушь фасада может изображаться капитальным ремонтом. Юрий Андропов, придя к власти, немедленно сигнализировал возможность возвращения к некоторым мерам сталинского времени, пустив в оборот некоторые из лозунгов минувшей эры, наградив государственной премией старые романы о Сталине. Таким образом, он объявил о том, что помазание сталинским елеем свершилось - Авторитет Сталина должен теперь служить ему.
И он служил: смертельно больной генеральный секретарь, даже став человеком-невидимкой, продолжал управлять страной. Немощный старик Константин Черненко, избранный на магический пост после смерти Андропова, держит верховную власть в своих руках, ибо облачен мантией Авторитета.
Еще раз подтвердилась правота Орвелла: Старший Брат умереть не может, ибо власть партии - вечна. К этому можно добавить: пока власть партии вечна - Старший Брат будет жить, независимо от тела, в которое он воплощен. Авторитет Вождя излучает магическую силу, на которую опирается партия, источник силы Вождя. Взаимодействуя, они не могут обойтись друг без друга. Перипетии культа Мао в Китае повторили синусоиду культа Сталина после его смерти: инстинктивный рефлекс преемников уничтожить память о всемогущем предшественнике, а затем - Сталин и Мао возвращаются в пантеон вождей, без которых невозможна прямая связь очередного генсека с "божеством", законами истории.
Авторитет Вождя это авторитет партии, авторитет партии это авторитет Вождя. Власть генерального секретаря, оставаясь совершенно реальной, приобретает одновременно ритуальный характер. "Голос с Синая" - выступления генерального секретаря либо "постановления ЦК" - принимают характер магических заклинаний. Заклинания носят постоянную ритуальную форму: первая часть - констатация положения, сопровождаемая всегда перечислением достигнутых успехов; вторая - указания на имеющиеся (несмотря на успехи) недостатки (результат происков врагов, плохой работы предыдущего руководства или низших звенья аппарата, рабочих, колхозников, интеллигенции; третья - меры по улучшению, повышению, укреплению и развитию. Заклинания всегда - последнее окончательное слово по данному вопросу. Они объясняют, учат, поощряют, но прежде всего - исцеляют.
Достаточно Вождю назвать Зло, подписать постановление ЦК, в котором названы пути устранения, как Зло исчезает. Стоит Сталину через 12 дней после начала войны сказать, что Гитлер "нас обманул", как исчезают преступления Вождя, его вина в развязывании второй мировой войны, его слепая вера в фюрера. Стоит Брежневу объявить причиной глубочайшего кризиса советского сельского хозяйства плохое климат и недостаточно хорошую работу некоторых руководителей, подписывается Продовольственная программа, существование которой должно удовлетворить все нужды советского населения. Стоит Андропову назвать Зло - "слабая дисциплина", цифры производительности труда, выполнения производственных планов неудержимо идут вверх.
Вера в магическое действие слова Вождя находит красноречивое выражение в легендах, которыми обросли телефонные звонки Сталина некоторым писателям. Очевидно, что неограниченная власть генерального секретаря, от которой зависела жизнь или смерть, превращала его телефонный звонок в событие исключительной важности. Но современники и мемуаристы трактуют разговор с Вождем, как магический акт. В 1930 г. Сталин позвонил Булгакову, жаловавшемуся на преследования властей. Вождь ограничился предоставлением великому писателю право работать в должности помощника режиссера в театре. Десять лет спустя, когда автор Мастера и Маргариты умирал, трое его друзей написали письмо личному секретарю Сталина Поскребышеву, умоляя его попросить Вождя вновь позвонить писателю: "Только сильное радостное потрясение... может дать надежду на спасение".69 Друзья Булгакова хорошо знали, что первый звонок Сталина не принес ничего, кроме разрешения жить, но тем не менее они обращаются к Вождю за Чудом. Они верят, что голос генерального секретаря может исцелить умирающего. Биограф Булгакова, цитирующий письмо к Сталину, называет просьбу о чуде "кощунством, продиктованным сочувствием, сумасшествием, которое отражало состояние общественного сознания". Есть все основания называть кощунством обращение к массовому убийству за чудом милосердия. Нельзя, однако, называть веру советских людей во всемогущество Авторитета Вождя, в его способность совершать чудеса сумасшествием, как нельзя называть сумасшедшими тех, кто верит в магические способности шамана. К шаману обращаются, ибо он заявляет о наличии у него прямой связи с божеством. Прямая связь Вождя - Партии с божеством доказана "научным образом". Юрий Андропов или Константин Черненко могли спокойно исчезнуть из Кремля: послания, которые они подписывали, читаемые по радио и в телевидении, публикуемые в печати, делали их присутствие излишним. Оракул в Дельфах был невидим, но это не мешало верить его пророчествам.
Воспитание веры в чудо и авторитет, благоговения перед тайной - магические средства идеологического руководства. Идеологическое воспитание советского человека, "идеологическое воздействие", как его называют специалисты, осуществляется как форма силового воздействия армией агитаторов и пропагандистов. Приказ по идеологической армии формулирует задачу очень точно: "Идеологическая работа призвана способствовать превращению знаний в целостное научное мировоззрение, в основную потребность каждого мыслить и действовать по-коммунистически".70 Идеологическое воздействие направлено не на пропаганду идей, взглядов, а на воспитание поведения. Задача - создать систему безусловных рефлексов, которые будут вызывать у советского человека "потребность мыслить и действовать по-коммунистически", т. е. так, как требует это сегодня Вождь.
Для выполнения этой нелегкой задачи используется многомиллионная армия "идеологических кадров", превышающая численностью советскую армию. Солдаты идеологической армии - исполнители воли Верховного Жреца -тщательно готовятся "системой политической учебы". Эта система включает школы основ марксизма-ленинизма, состоящие из начальных политшкол и "высшего звена партийного образования". В 1975 г. в стране действовало 325 университетов марксизма-ленинизма и около 3 тысяч городских и районных школ партийного актива.71 Названия учебников, используемых в системе "партийной учебы" свидетельствуют о целях и объеме идеологической подготовки: марксистско-ленинской философии; политической экономии; научного коммунизма; научного атеизма; партийного строительства; основ марксизма-ленинизма; экономической политики КПСС; социальной политики КПСС; партийной учебы.72
"Идеологические кадры", подготовленные с помощью перечисленных выше учебников, для осуществления "идеологического воздействия" на массы имеют в своем распоряжении "политическую и социально-экономическую литературу", издаваемую гигантскими тиражами. Задача этой литературы "помогать воспитывать советских людей в духе высокой идейности и преданности своей родине".73 В 1980 г. тираж политической и социально-экономической литературы составлял 220 миллионов экземпляров. Это было больше, чем тираж естественнонаучной (50,9 млн.) и технической (160,7 млн.) литератур вместе взятых.74 Следует кроме того учесть, что как бюджет советской армии состоит не только из средств, названных в графе "военные расходы", но скрывается во многих других рубриках, так "политическая литература" содержится во всех книгах и журналах, издаваемых в СССР.
Идеологическое давление самой своей тяжестью, своей неизбежностью должно формировать нового человека, как кузнечный молот штамповать необходимое поведение. Создавать клетку мышления и действия по утвержденным идеологией образцам. Отпадает необходимость верить, если устранена возможность инакомыслия, вычеркнута из сознания способность критического отношения к миру. Авторитет, подкрепленный "наукой", становится - должен стать - непреодолимой силой.
В связи с тем, что отсутствуют исследования воздействия идеологического пресса на советских людей, сделанные психологами, психиатрами, социологами, задачу взяли на себя писатели. Те немногие из советских писателей, которые нашли в себе мужество, необходимое для правдивого рассказа о себе и окружающем мире, представили человека раздавленного тяжестью воздуха, которым он дышит. Василий Гроссман нашел точное слово для определения состояния советского человека, подвергнутого интенсивной идеологической обработке: околдован. Героиня Все течет... вспоминает коллективизацию, аресты крестьян: "... Одного ГПУ не хватало, актив мобилизовали, все свои же, люди знакомые, но они какие-то обалделые стали, как околдованные... А тут и на собрании, и специальный инструктаж, и по радио передают, и в кино показывают, и писатели пишут, и сам Сталин, все в одну точку: кулаки паразиты, хлеб жгут, детей убивают. И прямо объявили: поднимать ярость масс против них... И я стала околдовываться..."75 Юрий Домбровский, изображая город, охваченный ужасом, как во время чумы, также показывает околдованных людей: "Лекции читались о том, что органами наркомвнудела было обнаружено гигантское вредительство... Арестована масса ответственных работников, и с каждым днем арестованных становилось все больше и больше... Приговоры выносились самые суровые..." "Мы собирались после конца занятий, чтобы требовать расстрела... Как почти все, и я верил в очень многое".76 Пастернак говорит о политическом мистицизме русской интеллигенции, заболевшей "болезнью века - революционным помешательством". Юрий Живаго, обращаясь к своему другу, вернувшемуся из ссылки, упрекает: "Мне тяжело было слышать твой рассказ о ссылке, о том, как ты вырос в ней, как она тебя перевоспитала. Это как если бы лошадь рассказывала, как она сама себя объезжает в манеже".77
Эффект "околдованности", согласие "объезжать самого себя", а тем более - других, достигаются с помощью натуго затянутого идеологического корсета. Чем туже корсет затянут, чем радикальнее устранены возможности другой точки зрения, иных мыслей, тем его действие эффективнее. Идеал - тотальная власть над человеком.
4. Тоталитаризация
Свобода - это рабство. Два и два - пять. Бог - это сила.
Джордж Орвелл
История отношения к понятиям "тоталитаризм", "тоталитарное государство" позволяет понять смысл этих терминов и причины споров, которые не прекращаются вокруг них. Бенито Муссолини, объявивший себя в 1932 г. тоталитаристом, а Италию - тоталитарным государством, придавал этим понятиям как нельзя более положительное значение. После прихода к власти в Германии Гитлера, в годы войны "тоталитаризм" стал обвинением, синонимом бесчеловечности, преступлений против человечества. После победы над итальянским и немецким тоталитаризмами, обнаруживается существование еще одного тоталитаризма - советского. В годы "холодной войны" спор идет между теми, кто считает Советский Союз тоталитарным государством , и теми, кто ожесточенно оспаривает кощунственное приравнивание победителя - Сталина к побежденным - Гитлеру и Муссолини. После смерти Сталина западные ученые - советологи, историки, социологи, философы - в своем большинстве доказывают "ненаучность" отнесения к послесталинскому Советскому Союзу определения "тоталитарное государство".
В советских словарях и энциклопедиях 30-40 годов слово "тоталитаризм" не известно. Словарь русского языка в 1953 г. относит слово "тоталитарный" к числу "книжных", т. е. неупотребляемых в разговорной речи. Определение - короткое, исчерпывающее: "Тоталитарный - фашистский, применяющий методы фашизма". В Энциклопедическом словаре 1955 г. определение несколько расширяется: "Тоталитарное государство, буржуазное государство с фашистским режимом. Характеризуется сосредоточением государственной власти в руках клики фашистских главарей, полной ликвидацией демократических свобод, режимом кровавого террора против революционных и прогрессивных организаций и деятелей, бесправием трудящихся, агрессивной внешней политикой".
Второе издание Большой советской энциклопедии (1956) оставляет определение, добавляя лишь, что слово происходит от французского totalitaire и что тоталитарными государствами были гитлеровская Германия и фашистская Италия. Краткий политический словарь в 1969 г. включает дополнительно в список "тоталитарных государств" франкистскую Испанию. Наконец в третьем издании Большой советской энциклопедии (1977) появляется обвинение: "Реакционные буржуазные политики и идеологи и ныне пытаются использовать понятие тоталитаризма в антикоммунистических целях". Краткий политический словарь 1983 г. еще более конкретен: "Понятие тоталитаризма используется антикоммунистической пропагандой с целью создать фальшивую картину социалистической демократии".
Лешек Колаковский указывает, что концепция "тоталитаризма" часто оспаривается, ибо идеальная модель тоталитарного общества не существует, ибо никогда, даже в Советском Союзе при Сталине, в Китае при Мао, в Германии при Гитлере, "идеал абсолютного единства руководства и неограниченной власти не был достигнут".1 Польский философ справедливо отметает это препятствие, отмечая, что большинство концептов, употребляемых для описания социальных феноменов крупного масштаба не имеют идеального эмпирического эквивалента.
Идеал тоталитарного государства описан Евгением Замятиным: "Каждое утро, с шестиколесной точностью, в один и тот же час и в одну и ту же минуту, - мы, миллионы, встаем как один. В один и тот же час, единомиллионно, начинаем работу - единомиллионно кончаем. И сливаясь в единое, миллионнорукое тело, в одну и ту же, назначенную Скрижалью, секунду, - мы подносим ложки ко рту, - и в одну и ту же секунду выходим на прогулку и идем в аудиториум, в зал Тейлоровских экзерсисов, отходим ко сну..."2
Это Единое государство, мир в тридцатом веке. Это - идеал. Джордж Орвелл поместил "единое государство" гораздо ближе к нам - в 1984 г. Оно и похоже, и не похоже на чудовищный мир будущего. Не похоже, ибо - значительно более реально. Орвелл, наблюдавший как почти три десятилетия развивается тоталитарный мир, увиденный Замятиным в дни его рождения, открыл обязательный закон тоталитаризма: нищета является формой бытия, обязательным условием жизни при "ангсоце". В Едином государстве Замятина проблемы хронических недостатков одежды, еды, всего необходимого не существовало. У Орвелла - нищета является одним из могучих инструментов воспитания человека.
Орвелл, вслед за Замятиным, видит главную черту тоталитарного государства в ликвидации свободы: "Тоталитаризм ликвидировал свободу мысли в размерах неслыханных никогда раньше". В июне 1941 г. Орвелл формулирует фундаментальный принцип тоталитаризма: "Важно понять, что контроль мысли не только негативен, он и позитивен. Он не только запрещает выражать - или думать - некоторые мысли, он диктует что вы должны думать, он создает для вас идеологию, он стремится управлять вашей эмоциональной жизнью и устанавливает кодекс поведения".3
Семь лет спустя писатель в романе о будущем обозначает этапы человеческой истории: "Формулой прежнего деспотизма было: "Ты не смеешь!" Формулой тоталитаризма: "Ты обязан!" Наша формула: "Ты есть".4 Это высшая ступень тоталитаризма: ты есть, следовательно тебя нет. Ты есть только в той степени, в какой ты подчиняешься обязательному кодексу поведения, в какой ты стал молекулой "единого, миллионнорукого тела".
Идеал этот еще не был достигнут. И это привело, как выражается американский советолог Джерри Хаф к "нарастанию недовольства моделью тоталитаризма".5 Он имеет в виду экспертов по Советскому Союзу. Сам он в книге, выпущенной под маркой уважаемого Гарвардского университета и предназначенной быть руководством для американских студентов, излагает свой концепт следующим образом: "После смерти Сталина произошли фундаментальные изменения в природе советской политической системы... Идеология стала менее жесткой и менее оптимистической относительно возможности улучшить человека; диктатор больше не доминирует над своими подчиненными как во времена Сталина, а партия приобрела более массовый характер...; роль тайной полиции была резко ограничена и самовольный террор исчез...; контролируемые центром средства коммуникации стали более открыты для иконоборческих идей, а частично открытие железного занавеса позволило еще большему количеству неортодоксальных идей достичь большого количества граждан".6 Констатация всех этих фактов, существовавших лишь в воображении автора, позволила ему сделать вывод: Советский Союз продвинулся в направлении "институционального плюрализма".7
Рассуждения и выводы Джерри Хафа заслуживают внимания, поскольку отражают упорное нежелание многих западных экспертов считаться с советской реальностью, а также их категорический отказ пользоваться понятием "тоталитаризм". Тот же Хаф приводит примеры замены неприятного слова другими: "административное общество", "управляемое общество", монистическая система" и т. д. и т. п.8
Между тем, достаточно присмотреться к определению тоталитарного государства, данному Большой советской энциклопедией в 1977 г., чтобы исчезли сомнения и иллюзии, относительно модели советского государства: "Тоталитарным государствам и режимам свойственны огосударствление всех легальных организаций, дискреционные (законом не ограниченные) полномочия властей, запрещение демократических организаций, ликвидация конституционных прав и свобод, милитаризация общественной жизни, репрессии в отношении прогрессивных сил и инакомыслящих вообще".
Точность описания советской модели настолько очевидна для советских идеологов, что в очередном издании Краткого политического словаря, опубликованном в 1983 г. после избрания Андропова генеральным секретарем, определение БСЭ повторено дословно, с одной, однако, купюрой. Выброшено упоминание о преследовании инакомыслящих. Между 1977 и 1983 г. в перечне врагов советской власти появилось новое клеймо: диссидент. В Кратком политическом словаре имеется статья о диссидентах, которые называются также - инакомыслящими. Включение этой статьи заставило подвергнуть цензуре статью о тоталитарном государстве.
Проблема тоталитарного государства сводится к вопросу о власти: кто осуществляет тоталитарную власть? В годы, когда действовали Сталин, Гитлер, Мао, ответ казался простым. Многие историки отвечали: власть партии - условие тоталитаризма. Эту точку зрения высказывал и Орвелл. Известный историк КПСС Леонард Шапиро выражает сомнение. Он пишет: "Ведь Сталин уничтожил партию как институт и подорвал ее монопольную власть..."9
Леонард Шапиро, великолепно знавший советскую историю, ошибался: Сталин уничтожал членов партии, но не касался партии как института. Он мог бы это сделать лишь в том случае, если бы решился, как шопотом поговаривали в те времена, короноваться императором. Он не мог обойтись без партии, как партия - не могла обойтись без него.
В первой советской конституции (1918) партия не упоминается. Но Ленин не скрывал подлинного положения вещей и прямо говорил: "Мы должны знать и помнить, что вся юридическая и фактическая конституция Советской Республики строится на том, что партия все исправляет, назначает и строит по одному принципу". Принцип был прост: власть принадлежит партии. В конституцию 1936 г. Сталин вносит статью, гласящую, что партия является руководящей силой советского государства. Ленинский принцип четко изложен в сталинской конституции: "Партия - руководящее ядро всех организаций, как общественных, так и государственных".10
Сорок лет спустя новая конституция расширяет и дополняет определение места и роли партии в советской системе: тоталитарный характер управления страной становится законом. Не без значения тот факт, что в конституции 1936 г. партии была посвящена статья 126, в конституции 1977 г. - статья 6. Действующая конституция провозглашает: "Руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы, всех государственных и общественных организаций является Коммунистическая Партия Советского Союза. КПСС существует для народа и служит народу. Вооруженная марксистско-ленинским учением, Коммунистическая Партия определяет генеральную перспективу развития общества, линию внутренней и внешней политики СССР, руководит великой созидательной деятельностью советского народа, придает планомерный, научно обоснованный характер его борьбе за победу коммунизма".11
В этом определении единственное возражение может вызывать только слово "партия". КПСС, продолжая говорить о себе "партия", т. е. часть чего-то большего, провозглашает себя Высшей Инстанцией, знающей Истину, Цель и Путь к Цели, На этом основании она присваивает себе тотальную власть, твердо обещая - ссылаясь на "учение", науку и план - привести тех, кто доверен ей Историей, в Рай. Каждая попытка ограничения тотальной власти Партии рассматривается как посягательство на Истину и Историю.
События 1980-1982 гг. продемонстрировали невозможность ограничения власти партии. "Солидарность" была обречена, ибо посягнула на некоторые прерогативы партии в управлении народным хозяйством. В 1956 г. В. Гомулка категорически отверг проект развития польской экономики, разработанный лучшими экономистами того времени, заявив: вы что же, хотите ограничить роль партии организацией первомайских демонстраций?
Только тоталитарная власть дает партии основание требовать для себя тоталитарной власти. Утрата даже молекулы полной и абсолютной власти лишит партию легитимности, превратит ее в организацию подобную другим. Потеряв власть быть "руководящим ядром", она станет скорлупой устаревших и опровергнутых идей и мифов.
Тоталитарная власть партии осуществляется путем принятия решений по всем вопросам государственной, социальной, культурной жизни и выполнения этих решений под контролем миллионов членов партии. Численность КПСС постоянно сохраняется на одном, сравнительно низком уровне: в 1952 г. партия насчитывала 5.883.000 человек на 181,6 млн. населения, в 1976 г. 15.058.017 членов партии приходилось на 255,6 млн., в 1981 г. (Двадцать шестой съезд) - 17.480.000 на 266 млн. жителей. Сталинская структура партии сохраняется без изменений: генеральный штаб (Политбюро, секретариат ЦК), генералитет и офицерский корпус (номенклатура) . Весь этот аппарат составляет примерно 3,2% численности партии. 96,8% членов партии работают на предприятиях, в учреждениях, колхозах и т. д.12 Сплоченные причастностью к тайне, чуду, авторитету, члены партии служат нейронами, по которым тело советского организма получает приказы от "головы" - центра партийной власти. Александр Яшин представил советскую структуру как систему рычагов: каждый из членов партии - рычаг, на которого давит вышестоящий рычаг и так до самого верха, где находится Рулевой.
Преимущества этой системы очевидны: личная воля "нейрона", "рычага" перестает иметь значение. Винтик в гигантском механизме - член партии выполняет свою роль, оставаясь членом партии, повторяя механически спущенные сверху лозунги и формулы. Сергей Пеликанов, атомный физик, член-корреспондент Академии Наук СССР, получивший в 1978 г. разрешение эмигрировать, говорит о своей принадлежности к партии: "... Подобно многим, я свое пребывание в партии воспринимал, как ношение некоего хомута, надетого добровольно. Хомут надет, и снять его без серьезных потерь нельзя".13 "Серьезные потери", о которых говорит С. Поликанов, это не только потеря работы, административные неприятности, это также потеря определенного места в системе, надежд и ожиданий.
Тоталитарный характер власти партии неумолимо меняет менталитет ее членов, что оказывает решающее влияние на менталитет всех жителей страны. Партия привлекает наиболее активных, предприимчивых, честолюбивых граждан. В дореволюционное и первое послереволюционное время в партию шли энтузиасты, верующие в новую религию, идейные. Столкновение высоких идей с практикой, необходимость выполнять грязную, кровавую работу, формировало характеры первого послереволюционного поколения коммунистов, отразилось на втором поколении. Александр Бек в романе Новое назначение, одной из редчайших в советской литературе книг, анализирующих психологию "руководителей", рисует портрет преданнейшего Сталину коммуниста, одного из организаторов советской экономики, министра, очень напоминающего по близости к вождю и инженерному таланту фон Шпеера. Герой Бека, сталинский министр Онисимов, заболевает: у него начинают сильно дрожать руки. Обследовавший министра врач рекомендует "избегать ошибок". И объясняет, что термин "ошибка" введен знаменитым русским физиологом Павловым: когда из коры головного мозга идут два противоположных импульса-приказа, когда внутреннее побуждение приказывает вам поступать так, а вы заставляете себя поступать иначе - возникает столкновение, "ошибка", рождается болезнь. Врач добавляет, что когда кибернетической машине дали два противоположных приказа, она "заболела", ее сотрясала дрожь.14
Восточно-германский писатель Стефан Гейм, не зная романа Бека, повторяет ситуацию, взяв в качестве героя знаменитого писателя ГДР, старого коммуниста, который вынужден - после установления коммунистической власти -лгать, лгать и лгать. Его "ошибка" приводит к тяжелой сердечной болезни.15
"Ошибка" может происходить только в том случае, если в сознании живут две системы норм, две точки зрения на мир. Два противоположных импульса-приказа могут возникнуть в головном мозгу даже в том случае, если одна из систем, одна из точек зрения считается неправильной, отвергается. Память о ней способна пробудить импульс.
Тоталитарная власть партии позволяет ликвидировать (во всяком случае, такова цель) не только другую систему взглядов", но также ностальгию по ней. Тщательный отбор выносит на верх партийной иерархии руководителей, иммунизированных к "ошибкам" - третье поколение советских руководителей, сделавших гигантский шаг по направлению к идеальному Советскому Человеку. Из "головного мозга" партии пойдет только один импульс-приказ. Маяковский с гордостью говорил: "Я себя советским чувствую заводом, вырабатывающим счастье". Поэт обманывал себя: завод не мог бы покончить самоубийством. В романе Мы Благодетель пришел к выводу, что только небольшая операция в мозгу - выжигание центра фантазии - сделает человека "совершенным, машиноравным" - откроет "путь к стопроцентному счастью".16 В 1984 Уинстон Смит становится счастлив после страшных пыток: его головной мозг дает лишь один импульс-приказ - любовь к Старшему Брату.
Цель тоталитарной власти сделать ненужными экстремальные меры, тщательно поддерживая память о них. Стремясь сделать непроходимой пропасть между зоной, на которую распространяется авторитет тоталитарной власти, и остальным миром, тоталитарная власть твердо рассчитывает окончательно разорвать связи (с дореволюционным прошлым, с "заграницей"), которые порождают раздвоение импульсов.
Тоталитарную систему возглавляет Вождь, обладающий тоталитарной властью. Объем власти генерального секретаря ЦК коммунистической партии не может быть меньше объема власти, которой располагает партия. Авторитет вождя должен быть воплощением авторитета партии. Юрий Андропов, аранжируя детали ритуала, чтобы создать впечатление перемен, вернулся к досталинской практике публикации раз в неделю порядка дня заседания Политбюро. Целью было не раскрытие "тайны-тайн", не "демократизация" процедуры, не демонстрация вездесущности партии и ее руководящего органа. Судя по коммюнике, для Политбюро нет мелких вопросов: часы работы магазинов и парикмахерских и стратегические проблемы, связанные с установкой новых ракет в Европе, идеологическая работа в театрах и трудности, встреченные строителями сибирского газопровода. Бесчисленное количество проблем и единственно правильный ответ на каждую.
Непрекращающиеся споры о характере советской системы осложняются появлением генерального секретаря нового типа. Абсолютный характер власти Сталина или Мао почти не вызывал сомнений, не считая тех западных экспертов, которые не переставали считать Сталина жертвой "твердых" членов Политбюро, заставлявших "чудесного грузина" совершать неприятные ему поступки.
Известно, что даже Сталин не мог делать абсолютно все, что ему хотелось: Хрущев вспоминает, что Сталину очень хотелось сослать после войны в Сибирь всех украинцев, как он это сделал с некоторыми народами Кавказа, Крыма. Технические трудности высылки 40 млн. человек помешали Отцу народов. Но мог Сталин очень много, как мог Мао. Даже Хрущев, казалось бы, значительно более ограниченный в своей власти, провел, например, - вопреки советам специалистов - "освоение целинных земель": катастрофические экологические последствия этого "волевого" решения еще не осознаны.
Абсолютная, тираническая власть "гениальных секретарей" позволяет, при определении характера советской системы, использовать классификацию Макса Вебера, различавшего три "чистых типа" власти (правовую, традиционную, харизматическую). Леонард Шапиро видел аналогию советской системе в традиционной власти, порою, в харизматической власти, подчеркивая, что решающим моментом для этих двух типов власти является личный авторитет руководителя.17 Исчезновение харизматических генеральных секретарей можно рассматривать, как свидетельство достижения системой зрелого возраста. Брежнев, Андропов, Черненко - вожди переходного периода - еще сохраняют отблеск харизмы "героических" предшественников. Новые генеральные секретари, обкатываемые как стальной слиток слябингом, будут штамповаться по мере продвижения по иерархической лестнице, лишаясь всех выразительных личных качеств. Зловещая фигура "нового молодого человека", которого Бердяев увидел в 1922 г., не знающего прошлого, не знающего других стран, не помнящего революции, войны, поражений, знающего только победы, обеспеченные могучей армией, стоит на пороге высшей власти.
Исчезнет харизматический генеральный секретарь. Останется харизматическая функция генерального секретаря. Ханна Арендт излагала в 1951 г. точку зрения нацистских лидеров: вождь "необходим, не как личность, но как функция, без этой функции движение обойтись не может".18 История дает примеры, позволяющие говорить, что "движение", радикальное, революционное - всегда нуждается в харизматическом лидере. Нет сомнения, что самое удивительное революционное движение последних лет - рождение "Солидарности" в Польше носило бы иной характер без Леха Валенсы. Остановившаяся система не только не нуждается в харизматическом лидере, он угрожает ее спокойствию, ее неподвижности. Но такая система обязательно нуждается в харизматической функции. Эта функция в советской системе дает ее исполнителю значительную власть, вытекающую только из функции.
Максим Горький, открывая 17 августа 1934 г. первый съезд советских писателей, точно определил характер советской системы: "Мы выступаем в стране, освещенной гением Владимира Ильича Ленина, в стране, где неутомимо и чудодейственно работает железная воля Иосифа Сталина".19 Никому из специалистов-политологов не удалось найти формулу, которая по ясности и выразительности могла бы сравниться с дефиницией Горького. Советская страна продолжает освещаться Солнцем - Гением вождя-основателя, в ней продолжает работать чудодейственно железная воля стального генерального секретаря.
Тоталитаризация - соединение всех векторов обработки человеческого материала в единое направление: воспитание Убеждения, что Партия (непосредственно или через управляемые ею органы) всюду, что она - все, что без нее - нет ничего. Ироническая песенка: прошла зима, настало лето - спасибо партии за это, - иронизирует, в конечном счете, над вбитой в сознание советского человека верой, что возможно и в самом деле - уход зимы и приход лета зависят (пусть даже в небольшой степени) от воли Партии. Тоталитаризация позволяет планировать полное подчинение человека нуждам власти путем контроля всех форм его жизнедеятельности. Она позволяет также заминировать все выходы из тоталитарной системы, подменяя идеи, желания, слова: патриотизм, национализм, религия, демократия, надежды, благородные стремления. Подмененные понятия приводят обратно - в тоталитаризм.
|
