Григорий Назианзин

Слово 42. Прощальное, произнесенное во время прибытия в Константинополь ста пятидесяти епископов

Какими находите дела мои, вы, любезные Пастыри и Сопастыри? Прекрасны ноги у вас, благовествующих мир и радость (Ис.52:7), с какими пришли вы; особенно прекрасны для меня, к которому пришли вы благовременно с намерением не заблудшую овцу обратить, но посетить Пастыря странника. Каким представляется вам мое странствование? Какой находите плод от него, или, лучше сказать, какой плод Духа, Которым всегда я был движим, и теперь подвигнут, не желая иметь, а может быть, и не имея ничего собственного? Сами ли собой понимаете и сознаете дело и готовы быть снисходительными ко мне ценителями; или как другие подвергаются отчетности в военачалии, или в народоправлении, или в распоряжении имениями, так и я всенародно должен представить вам отчет в моем управлении? Я не стыжусь быть судимым; потому что и сам сужу отчасти, и с одинаковой любовью приемлю то и другое. Это древний закон, потому что и Павел сообщал о своем благовествовании Апостолам не для того, чтобы его похвалили (Дух далек от всякого честолюбия), но для того, чтобы или сделанное было утверждено или недовершенное (если только было что-нибудь подобное в том, что сказано или сделано Павлом) было исправлено, как сам он показывает, пиша о себе (Гал.2:2). Ибо и духи пророческие послушны пророкам (1Кор.14:32), по благораспоряжению Духа, все прекрасно устраивающего и разделяющего. Если же Павел давал отчет наедине и немногим, а я — всенародно и всем — не дивитесь этому. Я больше Павла имею нужды воспользоваться свободой обличений, в чем только окажусь недовершившим должного, да не тщетно теку или тек. И невозможно иначе оправдаться, как дав отчет знающим дело. Итак, что у меня за оправдание? Если оно ложно, обличите; если же справедливо, засвидетельствуйте вы, для которых и перед которыми мое слово. Ибо вы для меня и оправдание, и свидетели, и (осмелюсь отважиться на Апостольское слово) венец похвалы (1Сол.2:19).

Некогда паства эта была мала и несовершенна, даже, судя по видимому, это была не паства, а малые следы или останки паствы; без порядка, без надзора, без точных пределов; она не имела ни свободной пажити, ни огражденного двора, скиталась в горах и пещерах, и ущельях земли (Евр.11:38), рассеянная и разбросанная там и здесь; всякий, кому как случилось, находил себе надзирателя и пастыря, промышлял о своем спасении. Она подобна была стаду, которое львы разогнали (Иер.50:17), погубила буря или рассеял мрак, что все оплакивают Пророки, уподобляя этому бедствия Израиля, преданного язычникам (Иез.34:12).

Плакали и мы, пока дела наши были достойны слез. Ибо действительно и мы были изгнаны, извержены, рассеяны по всем горам и холмам, как бывает с неимеющими Пастыря. Какое-то неблаговерие настало для церкви; на нее напали лютые звери, которые и сейчас даже, по возвращении ясных дней, не щадят нас и не стыдятся быть сильнее самого времени. Какая-то печальная мгла объяла и покрывала все, — гораздо тягостнее девятой Египетской казни (Исх.10:21), — имею в виду ту осязаемую тьму, при которой не могли мы почти видеть друг друга. И скажу нечто достойное еще большего сожаления, уповая на предавшего нас, как на Отца: Авраам не узнает нас, и Израиль не признает нас, только ты — Отец наш (Ис.63:16), и к Тебе взираем, кроме Тебя иного не знаем; имя Твое именуем (Ис.26:13). Поэтому отвечаю: однако же буду говорить с Тобою, говорит Иеремия (Иер.12:1). Мы сделались такими, над которыми Ты как бы никогда не владычествовал (Ис.63:19). Ты забыл святой завет Твой и заключил от нас милости Твои. Поэтому мы стали в поношение возлюбленному Твоему, — мы поклонники Троицы, совершенно преданные совершенному Божеству, не осмеливающиеся унижать Того, Что выше нас, и столько превозноситься, по примеру безбожных и богоборных людей, чтобы Господство именовать подобным нам рабством. Но без сомнения за другие грехи наши, за то, что вели себя недостойно заповедей Твоих и ходили вслед лукавого ума своего (ибо за что же иное?), преданы были мы мужам самым несправедливым и лукавым больше всех живущих на земле. Первый оскорбил нас Навуходоносор [1], который после пребывания Христова на земле восстал на Христа, за то возненавидев Христа, что был им спасен, и который священные книги заменил безбожными жертвами. Пожирал меня, грыз меня, поглощал меня (Иер.51:34) (и проливая слезы, не отступлю от Писания). Если Господь не помог бы мне, не предал бы его праведно в руки беззаконных, удалив к персам (таковы судьбы Божии!), и за кровь, пролитую беззаконно, не была бы пролита кровь правосудно (здесь только суд Божий не дал места долготерпению); вскоре вселилось бы душа моя в страну молчания (Пс.93:17). Другой [2] не человеколюбивее первого, если еще не жесточе его, нося имя Христово, был лжехристом и поношением для христиан, которым и действовать было богопротивно, и страдать бесславно потому что, по-видимому, и несправедливости не терпели, и не украшались благолепным именем мученичества, но и в этом утаивалась истина, и страдая, как христиане, они были наказываемы, как нечестивые. О как мы были богаты бедствиями! Огонь пожрал злачные пастбища (Иоил.1:19); оставшееся от гусениц ела саранча, оставшееся от саранчи ели черви (Иоил.1:4), а потом не знаю уже, что было дальше, и как одно зло рождалось из другого. Да и кто бы вполне изобразил все бедствия того времени, и постигшее нас тогда наказание, или испытание и огненное очищение? Разве сказать, что прошли сквозь огонь и воду (Пс.65:12) и по благоволению спасающего Бога вышли на свободу.

Но да обратится слово к сказанному в самом начале. Нива эта была некогда мала и скудна, не походила на ниву не только Бога, который благими семенами и учениями благочестия возделал и возделывает целый мир, но даже на ниву недостаточного и малоимущего бедняка. Это вовсе не была нива, не стоила, может быть, ни житниц, ни гумна, ни серпа, на ней не было ни копны, ни снопов, а разве малые и незрелые полосы травы, какие вырастают на кровлях, которыми не наполнит руки своей жнец, которые не призовут на себя благословения мимоходящих (Пс.128:6-8). Такова была наша нива, такова жатва! Хотя она велика, доброклассна и тучна перед видящим сокровенное, прилична таковому Земледелателю, и долины душ, хорошо возделываемых словом, умножают (Пс.64:14) ее, неизвестную для многих, не соединенную в одно место, но собираемую понемногу, как по собрании летних плодов, как по уборке винограда (Мих.7:1). Думаю же присовокупить это, даже весьма кстати: как виноград в пустыне, Я нашел Израиля (Ос.9:10), как одну или две зрелые ягоды на незрелой кисти винограда, которые сохранены, правда, как благословение Господне, и освящены, как первые плоды (Ис.65:8), но малочисленны и редки, не могут наполнить уста евшего, и как знамя на холме и как веха на горе (Ис.30:17), или что-нибудь другое, стоящее уединенно и немногими видимое. Такова была прежняя нищета и скорбь!

Но как скоро Бог, Который делает нищим и обогащет, умерщвляет и оживляет (1Цар.2:6.7), и единым хотением творит все и претворяет (Ам.5:8), творит из ночи день, из зимы весну, из бури тишину, из засухи обильный дождь, и все это часто после молитвы одного праведника весьма долго гонимого, — как скоро Бог смиренных возвышает, а нечестивых унижает до земли (Пс.146:6), изрек Сам в Себе это слово: я видел страдание Израиля (Исх.3:7), и его не будут изнурять работой над глиной и кирпичами (Исх.1:14), и изрекши посетил, и посетив спас, и вывел народ Свой рукой крепкой и мышцей высокой, рукой Моисея и Аарона, избранных Его; тогда что последует за этим, какие чудеса творятся? Они сохранены в книгах и памяти людей. Ибо, кроме чудесных событий на пути, и великой о том молвы (Нав.2:11), чтобы сказать, как можно короче, Иосиф один пришел в Египет, и через некоторое время шестьсот тысяч человек выходят из Египта. Что этого чудеснее? Нужно ли большое доказательство высокой премудрости, когда Бог из самых непроходимостей благоволит дать свободный выход? Через одного, которого возненавидели, земля обетованная разделяется по жребию; проданный переселяет народы, а сам воздвигается в великий народ, и малая эта отрасль делается виноградом ветвистым (Ос.10:1), столь обширным, что доходит до рек, простирается до моря, расширяется далее и далее за пределы, покрывает горы величием славы, превышает кедры, и даже горы и кедры Божии (какие бы горы и кедры ни надлежало здесь понимать (Пс.79:11.12).

Такова была некогда паства эта, и такой сделалась ныне — столь благоустроенной и расширенной! И если она несовершенна, то через постепенные приращения восходит к совершенству; а я предрекаю, что и будет восходить. Это предвещает мне Дух Святой, ежели и я имею сколько-нибудь пророческого дара, могу видеть вперед, по предшествовавшему надеяться о будущем, и знать его по умозаключению, как воспитанник Слова. Ибо гораздо было необычайнее из прежнего состояния прийти в настоящее, нежели из настоящего достигнуть верха славы. Если, по гласу Животворящего мертвых, стали уже сближаться кость с костью, и сустав с составом, и сухим костям дан дух жизни и возрождения (Иез.37:7), то хорошо знаю, должно совершиться и полное воскресение. Да не возносятся в мятежники (Пс.65:7), да не думают, что обладают чем-нибудь, ловя тень или сновидение по пробуждении (Пс.72:20), или мимолетный ветер, или след корабля на воде. Да рыдает кипарис, ибо упал кедр (Зах.11:2).Пусть вразумятся бедствиями других и узнают, как не забывает вопля угнетенных (Пс.9:13), и, как говорит Аввакум, во исступлении рассечь главы сильных (Авв.3:14) не замедлит Божество рассекаемое и худо разделяемое не начальственное и подначальное, причем особенно оскорбляется и Божество, низводимое до твари, подавляется и тварь равночестием с Божеством.

Слышу, кажется, и это слово Того, Кто собирает сокрушенных и приемлет угнетенных: Я топтал их во гневе Моем; кровь их брызгала на ризы Мои, и я запятнал все одеяние свое (Ис.63:2.3). Я предал тебя, Я и помогу тебе: в ярости малой поразил тебя и милостью вечной прославлю тебя (8). Мера человеколюбия превышает меру вразумления. То было за неправды, а это за поклонение Троице, — то для очищения, а это для славы Моей, ибо прославляю прославляющих и огорчаю огорчающих. Это запечатлено у Меня (Втор.32:34). Это ненарушимый закон возмездия. А ты захватил у Меня стены и доски, и украшенные камни, длинные ходы и обходы, блистал и озарял золотом, то расточал его, как воду, то собирал, как песок, не зная, что вера под открытым небом лучше великолепного нечестия, и что трое, собранные во имя Господне, перед Богом составляют большее число, нежели многие, отрицающиеся Божества. Ужели хананеев, сколько их ни есть, предпочтешь одному Аврааму, или Содомлян одному Лоту, или мадиамлян Моисею — этим пришельцам и странникам? Что ж? Кого предпочтешь? Триста ли человек, которые у Гедеона мужественно лакали воду, или тысячи обратившиеся в бегство (Суд.7:7.21)? Домочадцев ли Авраамовых, которых было немного более Гедеоновых воинов, или многих царей и тьмы воинства, которых однако же прогнали в обратили в бегство малочисленные? Как же ты понимаешь следующие слова: хотя бы сыны Израилевы были числом, как песок морской, только остаток спасется (Рим.9:27); или следующие: соблюл Себе семь тысяч человек, которые не преклонили колени перед Ваалом (Рим.11:4)? Нет, нет, не о многих из них благоволил Бог (1Кор.10:5). Ты исчисляешь десятки тысяч, а Бог — спасаемых, ты неизмеримую пыль, а я — сосуды избранные (Деян.9:15). Ибо для Бога ничто так не достолепно, как слово очищенное, и душа, совершенная учениями истины. Ничего не можем принести и дать Богу такого, что было бы достойно Того, Кто сотворил все, от Которого все и для Которого все, — не потому что приносимое есть дело одной руки, или избыток одного человека, но хотя бы восхотел кто почтить Бога, собрав воедино все богатства и труды рук человеческих. Не наполняю ли я небо и землю? говорит Господь (Иер.23:24). И где же построите дом для Меня, и где место покоя Моего (Ис.66:1)? Поскольку же неизбежен недостаток в достоинстве дара, то требую от вас того, что есть второе, — благочестия, этого общего и равночестного предо Мной богатства, которым иногда и самый бедный, если только высок духом, может превзойти самого знатного. Ибо здесь щедрость зависит от произволения, а не от богатства. И это приму из рук ваших, но знайте также, что вы не будете попирать двор Мой, но будут попирать его ноги кротких (Ис.26:6), которые здраво и искренно познали Меня и единородное Слово Мое и Духа Святого! Доколе будете владеть святою горою Моею (Ис.57:13)? Доколе будет ковчег у иноплеменников? Насладитесь теперь еще недолго чужим достоянием, увеселитесь исполненим ваших хотений. Как вы задумали свергнуть Меня (Пс.61:5), так и Я не понимаю вас (Иез.5:11), говорит Господь Вседержитель.

Мне казалось, что слышу, как говорит это Господь, и вижу, как приводит в исполнение, а кроме этого представлялось, что взывает Он и к народу этому, который из малочисленного сделался уже многочисленным, из рассеянного довольно собранным, и из жалкого возбуждающим, может быть, и зависть: проходите в вороты Мои (Ис.62:10) и расширяйтесь; не всегда вам страдать, живя в кущах, а оскорбляющим вас чрезмерно веселиться! Взывает Он и к ангелам-покровителям (ибо я уверен, что особенный ангел покровительствует каждой Церкви, как учит меня Иоанн в Откровении): «Приготовляйте путь народу! Ровняйте дорогу, убирайте камни (Ис.62:10), чтобы не было затруднения и препятствия народу Моему в божественном шествии и вхождении» — ныне в рукотворные храмы, а впоследствии в горний Иерусалим и в тамошнее Святая Святых, где, насколько знаю, будет конец здешнего злострадания и усилия для шествующих доблестно, в числе которых находитесь и вы — призванные святые (Рим.1:7), народ особенный (Тит.2:14), царственное священство (1Пет.2:8), достояние Господне державное (Пс.15:6), от капли целая река, от искры небесное светило, от горчичного зерна дерево, пристанище птиц.

Так шествующих приносим в дар вам, любезные Пастыри; их приводим, их предлагаем друзьям своим, странникам и таким же переселенцам, как и мы сами. У нас нет другого приношения прекраснее и блистательнее этого, хотя бы приискали самое лучшее из всего, что имеем, дабы вы знали, что мы, будучи странниками, не скудны, а напротив, мы нищи, но многих обогащаем (2Кор.6:10). Если же это маловажно и ничего не стоит, то желаю знать, что важнее и достойнее большего внимания?

Ибо если такой город — око Вселенной, могущественнейший на суше и на море, как бы взаимный узел Востока и Запада, куда отовсюду стекаются, и откуда, как с общего торжища, исходит все важнейшее в Вере, если этот город, и притом отовсюду возмущаемый таким множеством языков, утвердит и укрепит здоровым учением не важно, то окажется ли что другое великим и стоящим попечения? А если это заслуживает похвалы, дозвольте и мне похвалиться этим несколько, потому что и мной привнесена некоторая часть к видимому вами. Возведи окрест очи твои и виждь, кто бы ты ни был ценитель слов моих! Виждь соплетенный венец славы, вместо пьяных ефремлян и венка гордости (Ис.28:1). Виждь собор пресвитеров, украшенных сединой и мудростью, благочиние дьяконов, недалеких от того же Духа, скромность чтецов, любовь к учению в народе. Посмотри на мужей и на жен: все равночестны добродетелью; и из мужей — посмотри на любомудрых и на простых, — все умудрены в божественном; — на начальников и на подчиненных, — здесь все прекрасно управляются; — на воинов и на благородных, на ученых и любителей учености, — все воинствуют для Бога, и кроткие в другом — бранноносны за Духа, все чтут горний сонм, в который вводит не тихошественная буква, но Дух животворящий, все в подлинном смысле учены, все служители истинного Слова. И из жен посмотри на живущих в супружестве, — они сопряжены более с Богом, нежели с плотью; посмотри на несвязанных супружеством и свободных, — они все посвятили Богу; — на юных и старых, — одни доблестно приближаются к старости, другие усиливаются пребыть бессмертными, обновляясь лучшими надеждами. Сплетающим этот-то венец (что скажу, то скажу не в Господе (2Кор.11:17), однако же скажу) содействовал и я несколько. Иной из них есть дело моих слов, не тех, которые я отринул, но тех, которые возлюбил, — не слов любодейных (как сказал в поношение наше некто из любодейных и словом и нравами), но слов весьма целомудренных. Иной из них есть порождение и плод моего духа, как может порождать дух отрешившихся от тела. И я уверен, что об этом засвидетельствуют признательные из вас, или что даже все вы засвидетельствуете. Ибо я трудился над тем, чтобы все приносили плод, и моя награда — одно исповедание, иного не ищу и не искал, потому что добродетель должна быть бескорыстна, если хочет быть такой добродетелью, у которой в виду одно добро.

Хотите ли, чтобы я присовокупил нечто более отважное? Смотрите, языки противников стали кротки, и вооружавшиеся против Божества безмолвствуют передо мной. И это плоды Духа, и это плоды моего труда. Ибо учу, не как неученый, не поражаю противников укоризнами, как делают многие, сражающиеся не с учением, но с учащими, и укоризнами покрывающие иногда слабость своих умозаключений, подобно каракатице, которая, как сказывают, извергает перед собой черную влагу, чтобы избежать ловца или самой поймать, скрывшись. Но воинствование свое за Христа доказываем тем, что сражаемся, подражая Христу, Который мирен, кроток и понес на Себе наши немощи; не заключаем мира во вред учению истины, уступая что-нибудь ради славы именоваться снисходительными (мы не ловим добра худыми средствами), и блюдем мир, сражаясь законно, не выступая из своих пределов и правил Духа. Так это понимаю и вменяю это в закон всем строящим души и раздающим слово: ни строгостью не ожесточать, ни потворством не возносить, но соблюдать благоразумие в слове, и ни в том ни в другом не преступать меры.

Но может быть, по желанию вашему, должен я представить и учение самой Веры, какая нами содержится. Ибо и я освящусь постоянным напоминанием, и народ этот получит пользу, увеселяясь подобными речами больше, нежели чем другим, и вы узнаете, что не напрасно завидуют нам, которые в раскрытии истины с одними соревнуются, с другими идут наравне. Ибо как подземные воды, одни совершенно скрыты в глубине, другие от стеснения кипят и, как ощутительно для слуха, готовы, кажется, прорваться вверх, однако же еще медлят, а иные действительно прорываются, так и между любомудрствующими о Боге (не говорю о людях вовсе несознательных) одни содержат благочестие совершенно в тайне и скрывают его в самих себе, другие близки только к тому, чтобы разрешиться словом, и это люди, которые хотя избегают нечестия, однако же не осмеливаются говорить и благочестиво, руководствуясь ли какой-то осторожностью касательно слова, или прибегая к этому из робости, и хотя сами здравы умом, как говорят о себе, но не хотят сделать здравым народ, как будто возложена на них обязанность иметь попечение о себе только, а не о других; иные же всем открывают сокровище, не таят того, что болезнуют о благочестии — не почитают спасением, если спасаются они одни, а не изливается обильное благо это и на других. С последними желал бы стать и я, желали бы и те, которые со мной, чтобы, дерзая благим дерзновением, исповедать благочестие.

Начертание же нашего учения одно, и оно кратко; это как бы надпись на столпе, понятная всякому, эти люди — искренние поклонники Троицы. Иной из них скорее разлучится с жизнью, нежели Единое из Трех отлучит от Божества; все они единомудренны; все держатся единого исповедания, одним учением соединены друг с другом, со мной и с Троицею. Подробности же учения изложу сокращенно: Безначальное, Начало и Сущее с Началом — един Бог. Но безначальность или нерожденность не есть естество Безначального. Ибо всякое естество определяется не через то, чем оно не является, но через то, чем оно является; ибо оно есть положение, а не отрицание существующего. И Начало тем, что оно начало, не отделяется от Безначального, ибо для Него быть началом не составляет естества, как и для первого быть безначальным, потому что это относится только к естеству, а не есть само естество. И Сущее с Безначальным и с Началом есть не что иное, как то же, что и Они. Имя Безначальному Отец, Началу — Сын, Сущему вместе с Началом — Дух Святой; а естество в Трех единое — Бог, Единение же — Отец, из Которого Другие, и к Которому Они возводятся, не сливаясь, а сопребывая с Ним, и не разделяемые между Собой ни временем, ни хотением, ни могуществом. Ибо это нас делает чем-то многим, потому что каждый из нас не согласен и сам с собой, и с другими. Но Тем, у Которых естество просто и бытие тождественно, приличествует и единство.

Упорно же склонять учение в ту и другую сторону и уравнивать различные мнения мы не беремся, не хотим как Савеллиевым учением об Едином вооружаться против Трех и худым соединением уничтожать деление, так Ариевым учением о Трех ополчаться против Единого, и лукавым делением извращать единство. Ибо требуется не худое заменить худым, но не погрешить в добром, а первое есть забава лукавого, который неверно взвешивает наши учения. Сами же мы, идя средним и царским путем (в чем и совершенство, как рассуждают об этом знающие дело), веруем в Отца и Сына и Святого Духа, Которые единосущны и единославны. В этих именах и подлежащих и крещение (как известно это тебе, сподобившийся таинства) приемлет свое совершение, будучи отречением от безбожия и исповеданием Божества. А таким образом не противоречим мы, познавая Единого по сущности и по нераздельности поклонения, Трех по Ипостасям, или по Лицам, ибо некоторые предпочитают последнее выражение. И да не стыдят себя те, которые спорят об этих выражениях, как будто наше благочестие заключается в именах, а не в деле! Ибо что хотите сказать вы, которые вводят Три Ипостаси? Верно, говорите это не в предположение трех Существ? Знаю, что громко возопите против предполагающих это, ибо учите, что одна и та же сущность в Трех. И вы, употребляющие выражение: Лица, не составляете чего-то единого, но вместе и сложного, совершенно трехличного или человекообразного? Нимало; возопите и вы: да не узрит лица Божия (что ни было бы оно такое), кто так думает. Что же (продолжу спрашивать) означают у вас Ипостаси, или Лица? Трех разделяемых, не по естествам, но по личным свойствам. Превосходно! Можно ли думать более здраво и говорить согласнее утверждающих это, хотя и разнятся они в нескольких слогах? Смотрите, какой я у вас примиритель, возводящий от буквы к мысли, как будто примиряющий Ветхий и Новый Завет!

Но я должен возвратиться к прежнему слову. Кому угодно вновь творить имена, пусть говорит и представляет в уме Нерожденное, Рожденное и Исходящее: не побоимся, чтобы бестелесное могло быть понято телесно, как представляется это клевещущим на Божество. Говори и о твари, что она Божия (ибо и это для нас важно); но никак не называй твари Богом; тогда разве допущу что тварь Бог, когда сам, в собственном смысле, буду Богом. Дело в том: если Бог, то не тварь; потому что тварь в одном ряду с нами, а мы не Боги. Если же тварь, то — не Бог, ибо началась во времени; а если началась, то было, когда ее не было; а чему предшествовало небытие, то не в собственном смысле сущее; а что не в собственном смысле сущее, то может ли быть Богом? Итак, ни Единое из Трех [3] не есть тварь, и не произведено (что хуже и первого) ради меня, чтобы стать не только тварью, но даже тварью малочестнейшей, чем мы. Ибо, если я сотворен к славе Божией, а Оно ради меня, как клещи ради колесницы, или пила ради двери, то я выше по цели. Чем выше тварей Бог, тем малочестнее меня, сотворенного для Бога, сотворенное ради меня.

Кроме того, да не будет и входа в Церковь Божию моавитянам и аммонитянам, то есть диалектике, спорам и тем пытливым вопросам о неизреченном рождении и исхождении Бога, с которыми дерзко восстают против Божества, как будто необходимо, чтобы или им одним было постижимо превышающее разум, или не могло то и быть, чего они не поняли. А мы, следуя Божественным писаниям и устраняя препятствия, встречающиеся слепотствующим, будем держаться спасения, отважившись прежде на все, нежели дерзнем на что-нибудь против Бога. Собирать же сами свидетельства предоставим другим, так как многие неоднократно уже предавали их писанию, да и мы сами не мимоходом касались их. Притом, по мне, крайне стыдно — собирать теперь доказательства того, в чем издавна мы были уверены. Ибо не хорош порядок — сперва учить, а потом учиться, хотя бы шло дело не о Божественном и столь высоком предмете, но о чем-нибудь маловажном и ничего не стоящем. А разрушать и разъяснять затруднения, встречающиеся в Писании, не дело настоящего времени; это требует совершеннейшего и большего занятия, нежели какое сообразно с настоящим намерением слова. Таково наше учение касательно существенного, и я изложил его не для того, чтобы вступить в состязание с противомыслящими (ибо многократно уже, хотя и умеренно, состязался с ними), но чтобы вам показать свойство моих учений, точно ли я сподвижник ваших догматов, и стою с вами против одних врагов и за одни и те же истины.

Таково, достопочтенные, оправдание моего здесь пребывания. Если оно заслуживает похвалы, благодарение Богу и вам, призвавшим меня! Если и не соответствует надеждам, и в этом случае благодарение! Ибо хорошо знаю, что оно не вовсе укоризненно, и верю вам, подтверждающим это. Покорыстовался ли я чем-нибудь от этого народа? Приумножил ли сколько-нибудь свою собственность, чему вижу примеры многих? Огорчил ли чем-нибудь Церковь? Может быть, оскорбил я иных, которые думали, что понапрасну говорю, и которым противопоставил я свое слово. Но вас, насколько сознаю сам себя, ничем я не оскорблял. Ни вола не взял у вас, говорит великий Самуил, состязаясь с Израилем о царе, ни мзды за души ваши, свидетель на вас Господь (1Цар.12:5), не взял я ни того ни другого, продолжал он, и я не буду перечислять этого подробно. Напротив, соблюл я священство чистым и нескверным. Если же возлюбил я владычество или высоту престолов, или если возлюбил попирать дворы царей, то пусть не буду иметь никакой другой славы, а если и приобрету, то да лишусь ее.

Что же значат слова мои? Я не безвозмездно тружусь на ниве добродетели и не достиг еще такого совершенства. Вознаградите меня за труды. Чем же? Не тем, о чем подумали бы некоторые, способные подозревать всякого, но тем, чего мне безопасно желать. Успокойте меня от долговременных трудов, уважьте эту седину, почтите мое странничество и введите на мое место другого, за вас гонимого, у кого руки чисты, у кого слово не неразумно, кто мог бы во всем вас удовольствовать и нести с вами церковные попечения, ибо настоящее время особенно требует таких Пастырей. А у меня, видите, в каком состоянии тело, истощенное временем, болезнью, трудами. На что вам нужен старик робкий, ослабевший, умирающий, так сказать, ежедневно, не телом только, но и заботами, — старик, который и это с трудом выговаривает вам? Поверьте голосу учителя, так как никогда не отказывали ему в вере. Я устал, слушая обвинения моей кротости; устал, препираясь и со словом, и с завистью, с врагами и со своими: одни поражают в грудь, и меньше успевают, потому что нетрудно остеречься явного врага; другие имеют в виду спину и больше причиняют огорчений, потому что внезапное нападение губительнее. Если бы я был кормчим и даже самым знающим, но окружало нас обширное море, бурно волнующееся вокруг корабля, и в то же время плывущие начали сильный мятеж, все спорили бы о том и о другом, и заглушали друг друга и волны, то я, сидящий у кормила, долго ли бы мог бороться и с морем, и с пловцами, и безбедно спасать корабль от удвоенной бури? Где трудно спасение, когда все и всеми мерами трудятся над одним; там как не потонуть, когда все противоборствуют друг другу? Нужно ли говорить о чем другом? Но как мне вынести эту священную брань? Ибо пусть иная брань называется и священной, как есть брань варварская. Как совокуплю и приведу к единству этих, один против другого восседающих и пастырствующих, а с ними и народ, расторгнутый и приведенный в противоборство, подобно как во время землетрясений расседаются места соседствующие и близкие, или во время заразных болезней страждут слуги и домашние, потому что болезнь передается от одного другому? И не только народ этот, но целые части Вселенной увлекаются тем же мятежным духом, так что Восток и Запад разделились на две противные стороны, и есть опасность, что они, составляя разные уделы, настолько же будут противостоять и во мнениях.

Долго ли будут в употреблении слова: мой, твой, старый, новый, ученее или духовнее, благороднее или ниже родом, богаче или беднее людьми? Стыжусь старости, когда мне, спасенному Христом, дают имя от чего-нибудь другого. Несносны мне ристалища, зрелища и те издержки, и заботы, которым предаетесь с равным неистовством. И мы то впрягаем, то перепрягаем коней, предаемся восторгам, едва не бьем воздуха, как они, бросаем пыль к небу, как исступленные, споря за других, Удовлетворяем собственную страсть спорить, бываем худыми оценщиками соревнования, несправедливыми судьями дел. Ныне у нас один престол и одна Вера, если так внушают нам наши вожди, завтра подует противный ветер, и престолы, и Вера будут у нас разные. Вместе с враждой и приязнью меняются имена, а, что всего хуже, не стыдимся говорить противное при тех же слушателях и сами не стоим на одном, потому что любовь к спорам делает нас то такими, то иными, и в нас бывают такие же перемены, отливы и приливы, как в Еврипе. Когда дети играют и служат игрушкой для других на площади, стыдно и несвойственно было бы нам, оставив собственные дела, вмешаться в их игры, потому что детские забавы не приличны старости. Так, когда другие увлекают и увлекаются, я, который знаю иное лучше многих, не соглашусь стать лучше одним из них, нежели быть тем, что я теперь, то есть свободным, хотя и незнатным. Ибо кроме прочего есть во мне и то, что не во многом соглашаюсь со многими, и не люблю идти одним с ними путем. Может быть, это дерзко и невежественно, однако же я подвержен этому. На меня неприятно действует приятное для других, и увеселяюсь тем, что для иных огорчительно. Поэтому не удивился бы, если бы меня, как человека беспокойного, связали и многие признали сумасбродным, что, как сказывают, и случалось с одним из эллинских философов, которому целомудрие вменено было в безумие, потому что над всем смеялся, находя достойным смеха казавшееся для многих стоящим усиленных трудов, не удивился бы, если бы сочли меня исполненным вина, как впоследствии учеников Христовых за то, что стали говорить языками, сочли, не зная, что это сила Духа, а не исступление ума.

Рассмотрите же мои вины. Говорят: «Столько времени управляешь ты Церковью, обстоятельства тебе благоприятствуют, и Самодержец ревностен (что весьма важно); в чем же для нас видна перемена? Сколько перед нами наших оскорбителей? Каких бедствий не претерпели мы? Не видели ли мы обид, угроз, изгнаний, разграблений и описания имений, сожжения пресвитеров на море? Не видели ли храмов, обагренных кровью Святых, и из храмов сделавшихся кладбищами? Не видели ли всенародного заклания пресвитеров, епископов, точнее же сказать, патриархов? Не всякое ли место было непроходимо одним благочестивым? Не столько ли мы терпели, что невозможно и пересказать всех бедствий? А чем же мы воздали причинившим нам их? Между тем, что и хорошо, возможность действовать возвращена нам, и надобно было вразумить оскорбителей». Оставляю прочее, предложу же свое, чтоб не все говорить о твоем.

Разве и мы не были гонимы? Не терпели оскорблений? Разве не изгоняли нас из церквей, из домов и (что всего ужаснее) из самих пустынь? Разве не перенесли мы того, что и народ неистовствовал, и правители областей делали обиды, и цари, а равно и их указы, были презираемы? Что же потом? Мы стали сильны, а гонители разбежались. И это, по моему мнению, достаточное наказание обидчикам, то есть сама власть, какую имеем отомстить. Но эти люди думают иначе; они чрезмерно точны и правдивы, когда идет дело об отмщении, потому требуют не пропускать случая. Они говорят: «Какой начальник области наказан? Какой народ и кто из подучавших вразумлен? Воспользовались ли мы чем-нибудь для себя самих, чтобы внушить страх и на будущее время?»

Может быть, и за это будут порицать меня (ибо уже и порицали), что нет у меня ни богатого стола, ни соответственной сану одежды, ни торжественных выходов, ни величавости в обхождении. Не знал я, что мне должно входить в состязания с консулами, правителями областей, знатнейшими из военачальников, которые не знают, куда расточить свое богатство, — что и мне, роскошествуя из достояния бедных, надобно обременять свое чрево, необходимое употреблять на излишества, изрыгать на алтари. Не знал, что и мне надобно ездить на отличных конях, блистательно выситься на колеснице, — что и мне должны быть встречи, приемы с подобострастием, что все должны давать мне дорогу и расступаться предо мной, как перед диким зверем, как скоро даже издали увидят идущего.

Если это было для вас тяжело, то оно прошло. Простите мне эту обиду. Поставьте над собой другого, который будет угоден народу, а мне отдайте пустыню, сельскую жизнь и Бога. Ему одному угожу даже простотой жизни. Тяжело, если буду лишен бесед, собраний, торжеств и этих окрыляющих рукоплесканий, лишен ближних и друзей, почестей, красоты города, величия, блеска, повсюду поражающего тех, которые смотрят на это и не проникают внутрь. Но не так тяжело, как возмущаться и очерняться мятежами и волнениями, какие в обществе, и приноравливаться к обычаям народа. Они ищут не иереев, но риторов; не строителей душ, но хранителей имущества; не жрецов чистых, но сильных представителей. Скажу нечто и в их оправдание: я обучил их этому, я, который для всех был всем, не знаю только, спасу ли всех, или погублю (1Кор.9:22).

Что скажете? Убедил ли и победил ли я вас этими словами? Или для убеждения вашего нужны выражения более твердые? Так, ради самой Троицы, Которую я чту и вы чтите, ради общей нашей надежды, и ради совокупления в единый состав людей этих, окажите мне эту милость — отпустите меня с молитвами. Пусть это будет возвещать о моих подвигах! Дайте мне увольнительное писание, как цари дают воинам, и, если угодно, с добрым свидетельством, чтобы иметь мне награду; а если нет, как хотите; я не воспрекословлю, пока не узрит Бог, каковы дела наши. «Кого же поставим вместо тебя?» — Узрит Господь Себе пастыря для начальствования, как узрел овцу во всесожжение (Быт.28:8). Только этого одного требую, чтобы он был из числа возбуждающих зависть, а не сожаление, — из числа не всякому во всем уступающих, но умеющих в ином случае и воспротивиться для большего блага, ибо первое всего приятнее здесь, а второе всего полезнее там. И вы составьте слово на мое отшествие, а я воздам вам за него этим прощальным словом.

Прости, Анастасия, получившая от благочестия наименование, ибо ты воскресила нам учение, дотоле презираемое! Прости место общей победы, Силом, в котором сначала водрузили мы скинию, сорок лет носимую и блуждавшую по пустыне! Прости, великий и славный храм, новое наследие, храм, который прежде был Иевусом, а через меня сделан Иерусалимом! Простите и прочие храмы, близкие по красоте к Анастасии, храмы, подобно узам, связующие собой разные части города, и присвоенные той части, которая с каждым соседственна, храмы, которые наполнил не я, имеющий столько немощи, но наполнила благодать, со мной отчаянным! Простите, Апостолы, прекрасное селение, мои учителя в подвижничестве, хотя я и редко торжествовал в честь вашу, нося в теле, к собственной пользе, может быть, того же сатану, который был дан вашему Павлу (2Кор.12:7), ради которого и ныне от вас переселяюсь! Прости кафедра — эта завидная и опасная высота; прости собор архиереев и иереев, почтенных сановитостью и летами; простите все, служащие Богу при священной трапезе и приближающиеся к тому, кто приближается к Богу (Лев.10:3)! Простите ликостояния назореев, стройные псалмопения, всенощные стояния, честность дев, благопристойность жен, толпы вдов и сирот, очи нищих, устремленные к Богу и к нам! Простите страннолюбивые и христолюбивые дома, помощники моей немощи! Простите любители моих слов, простите и эти народные течения и стечения, и эти трости, пишущие явно и скрытно, и эта решетка, едва выдерживающая теснящихся к слушанию! Простите цари и царские дворцы, и царские служители, домочадцы [4], может быть и верные царю (не знаю этого), но по большей части неверные Богу! Плещите руками, восклицайте пронзительным голосом, поднимите вверх своего витию! Умолк язык для вас неприязненный и вещий. Хотя он не вовсе умолкнет и будет еще препираться рукой и чернилами; но в настоящее время мы умолкли. Прости град великий и христолюбивый! Ибо засвидетельствую истину, хотя и не по разуму эта ревность (Рим.10:2), разлука сделала нас более снисходительными. Приступите к истине, перемените жизнь свою, хотя поздно, чтите Бога более, нежели насколько привыкли! Перемена жизни нимало не постыдна; напротив, хранение зла гибельно. Простите Восток и Запад! За вас и от вас терпим мы нападение: свидетель этому Тот, Кто примирит нас, если не многие будут подражать моему удалению. Ибо не утратят Бога удалившиеся от престолов, но будут иметь горнюю кафедру, которая гораздо выше и безопаснее этих кафедр. А сверх всего и больше всего воскликну: простите ангелы, назиратели этой Церкви и также моего здесь пребывания и отшествия отсюда, если только и мои дела в руке Божией! Прости мне Троица — мое помышление и украшение! Да сохранишься у этого народа моего и да сохранишь его (ибо он мой, хотя и складывается жизнь моя иначе); да возмещается мне, что Ты всегда возвышаема и прославляема у него и словом и жизнью! Чада! Храните предания (1Тим.6:20), помните, как побивали меня камнями. Благодать Господа нашего Иисуса Христа со всеми вами. Аминь (Рим.16:24)!

Примечания:

1. То есть Юлиан Отступник.
2. Император Валент.
3. То есть Лиц Святой Троицы.
4. Царские евнухи, которые большей частью заражены были арианской и македониевой ересями.