Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая историяПомощь
 

Анри Каффарель

В присутствии Бога.

Сто писем о молитве

К оглавлению


70. Молиться - значит действовать совместно

Читая ваше письмо, я сказал себе: "Почему бы не ответить на вопросы протестанта... с помощью протестанта?" И я достал со своей книжной полки томик, много раз мною перечитанный. Всякий раз, читая его, я черпал новый порыв к молитве. Эта книга - "Проблема молитвы" Фернана Менегоса. Разумеется, я далек от того, чтобы разделять все положения автора. Но какова его пламенная убежденность, какова вера в первостепенное значение молитвы! То значение, которое, как вы пишете, ускользает от вас.

Основная тема его книги восходит к самой чистой библейской традиции. Вот ее суть, выраженная в одном из многочисленных определений молитвы, которыми богата его книга: "Христианская молитва - это крик сердца, которое, будучи охвачено благодатью Бога Всевышнего, знает теперь одну только высшую радость - сотрудничать с Богом и видеть торжество божественного спасительного дела в человеческом обществе".

Существует опасность принять это определение, не осознав всего его значения. Автор же использовал свои обширные познания, чтобы обосновать свое определение на протяжении пятисот страниц своей книги. Прежде всего, он выступает против заблуждения, которое считает самым опасным и которое состоит в том, чтобы говорить о христианской молитве только с человеческой точки зрения, как если бы она была только простой человеческой деятельностью среди многих других; как если бы человек, предоставленный самому себе, был способен ее производить; как если бы Бог был равным партнером и собеседником, к которому обращаются с просьбами, но который остается вне нас, как и мы вне его, каждый со своей стороны, хотя бы мы и были с ним в наилучших отношениях.

Фернан Менегос принуждает нас изменить нашу точку зрения. Чтобы понять молитву, - повторяет он нам на все лады, - нужно исходить не из человека, но от Бога. От Бога, действующего в мире и в каждом из нас, от Бога, Который совершает Свое дело, дело спасения, то которое св. ап. Павел в волнующем синтезе представляет нам в послании к Ефесянам: собирание в Своем Воскресшем Сыне всех тех людей, которые через веру открываются Его благодати.

Сей Бог, непрестанно прощающий, возрождающий и спасающий, предлагает верующим работать вместе с ним. Молитва именно и есть сотрудничество с Богом. Прежде всего в том, чтобы в каждом из нас осуществилось дело Божие, чтобы святилось имя Его, чтобы наступило Царствие Его, чтобы осуществилась воля Его. Подобная молитва по сути своей бескорыстна, "она противопоставляет принципу, который стремится превратить Божество в слугу человека, принцип противоположный, который делает из человека служителя, полностью зависимого от Бога; она изо всех сил стремится сделать очевидной славу "Господа неба и земли" и не просит для человека ничего, кроме того, чтобы способствовать сиянию этой славы".

Но не только действию Бога в самом себе помогает христианин в своей молитве, но также действию Бога Всевышнего и Всесвятого во всем мире. Молитва больше, чем труд, она - духовная борьба. Христианин, однако, не остается без поддержки в этом труде и в этом сражении: Дух Христов одушевляет его, ведет, поддерживает, влечет.

И когда Фернан Менегос вглядывается в будущее христианства и человечества, эрудит в нем обретает пафос пророков, чтобы возвестить нам, что если теология закоснеет в непризнании важности молитвы, если христиане замкнутся в эгоцентрической молитве, направленной на удовлетворение их собственных интересов - будь то материальных или духовных, - и, более того, если, под влиянием философских учений, враждебных молитве, они от нее откажутся, - наш век погрузится в духовную ночь, в ученое варварство. "Или христианство осуществит покорение мира через молитву, или оно погибнет". "В этом вопрос жизни и смерти для христианства."

Зато если подлинная христианская молитва, та, что исходит исключительно из славы Божией и дела Божия, будет вновь обретена христианами, то христианство познает новую чистоту и новый расцвет. Благодаря ей человечество поднимется на новую ступень цивилизации. "Христианство побеждает только в общинах, в которых продолжает распространять свое действие дерзновенный первохристианский дух евангельской молитвы". "Молитва - апостольский феномен по преимуществу". "Единственная подлинная цивилизующая сила - Церковь молящаяся". "Ecclesia orans - Церковь молящаяся - является единственным источником подлинного, глубокого и длительного прогресса, возрождающего вместе с индивидуальной личностью также и общество".

Но почему же молитва обладает такой великой силой? Потому что, повторяю еще раз, она не просто действие человека, но действие Бога в человеке, к которому человек присоединяется. Христос говорил: "Отец Мой доныне делает, и Я делаю" (Ин 5,17). Человек, который молится, соединяется в себе самом со всемогуществом Божиим, вверяется Ему, сотрудничает с Ним, предоставляет Всемогуществу Божию средства проникнуть в мир, который иначе был бы для него закрыт.

БЛАЖЕННЫ АЛЧУЩИЕ И ЖАЖДУЩИЕ

Долог путь, ведущий к совершенному единению с Богом. Молитва шаг за шагом превращается в желание и мольбу, борьбу и верность. Понемногу она очищается в терпении и бескорыстии, до тех пор, пока не превратится в чистое желание одной только славы Божией.

Жажда счастья, так глубоко укорененная в человеческом сердце, есть одна из самых могучих движущих сил нашего духовного роста. Поэтому нужно, чтобы, отнюдь не угашая этой жажды, мы позволяли ей укрепляться в молитве (1. Счастье). — Тоска по абсолюту, близкая жажде счастья, сочетается с ней, чтобы привлечь нас к Богу, и уже свидетельствует о действии Святого Духа в нас (2. Жажда абсолюта). — Но на земле наша потребность в счастье и в абсолюте не может быть полностью удовлетворена. Поэтому наша молитва, по сути, есть мольба изгнанника (3. Воздыхания Духа). — Трепетная мольба надежды: ведь Бога, разумеется, нельзя видеть в настоящем, безотлагательным вступить в тесную, все более усиливающуюся связь с Ним (4. «Надежда не постыжает»). — Необходимо, чтобы наше желание Бога очищалось в терпении, т. к. в нем еще много «вожделения» (5. Пусть молитва будет постом прежде, чем станет пиршеством).

— Побережемся, чтобы нам не привязаться более к дарам Господним, нежели к Господу (6. Дары или Дарующий?). — «Духовная сухость», «духовная ночь» допускаются Богом именно для того, чтобы надежда наша освободилась от всяких примесей (7. Даром ли?).

— Это очищение желания Бога ни в малой мере не есть его подавление. Чем чище это желание, тем более оно становится неутолимой жаждой живого Бога, пылкое

202

выражение которой мы находим в псалмах и в писаниях великих мистиков (8. «Как жаждущая земля…»). — Единение с Богом в свое время будет нам даровано, ибо мы искали его. Оно будет делом любви. Но нам следует смиренно испрашивать дара любви, ведь она имеет свой источник не в сердце человека, но в сердце Бога (9. Попрошайка Божий). — Если желание славы Господней станет единственной движущей силой всей нашей духовной жизни, то по этому знаку мы узнаем о присутствии и о возрастании любви в нас (10. Слава Божия прежде всего).



71. Желание счастья




Ваше отношение к счастью напомнило мне настроение одной студенческой аудитории, перед которой мне пришлось однажды затронуть такую тему: великое благодеяние молитвы состоит в том, что она пробуждает нашу жажду счастья, если та уснула, и усиливает ее, если она в нас жива. Их реакция во время последовавшего затем обмена мненями меня удивила. Не следует ли прежде всего, - спрашивал один из них, - ожидать от молитвы, чтобы она гасила в нас эту потребность? Не в том ли состояла цель всех духовных учителей, - замечал другой, - чтобы достичь святого безразличия? Не к нему ли стремятся и буддисты, и христиане, как к высочайшей мудрости? И не тогда ли, когда жажда счастья, наконец, укрощена, достигают того внутреннего покоя, который необходим для духовного прогресса?
Диспут был оживленным и продолжительным. Они защищались так, словно бы я угрожал какому-то покою, которого они достигли не без труда, и причем именно путем подавления этого желания счастья. Тем не менее, я надеюсь, мне удалось их убедить, что это самое желание способно быть лучшим побудителем их духовного развития. Сумею ли я достичь того же с вами? Существа, в которых угасло желание счастья, очень скоро умирают от истощения. Те же, кто не боятся его, но поддерживают, бывают обязаны ему самыми возвышенными радостями, но также и самыми горькими разочарованиями. Однако, по меньшей мере, они живут, и живут насыщенно. Опасность заключается в том, чтобы в один прекрасный день они не разочаровались в творении. Но эта опасность на самом деле - величайший шанс, точнее, величайшая благодать, если она все-таки приведет их к пониманию того, что их жажда счастья не может быть удовлетворена ничем иным, как только Богом! Им остается только надеяться на то, чтобы молитва, фильтруя, если можно так выразиться, эту жажду, смогла уберечь ее от заблуждений и ошибок. Великие молитвенники скоро становятся великими искателями счастья, и теперь им нужно счастье абсолютное. Таким образом, Бог отрешает их от всего. Но это отрешение - не безразличие, напротив, скорее, - участие; оно заставляет их соединиться со всею тварью в ее тайном желании счастья и постараться увлечь ее к Богу, к Которому она стремится всем своим существом, жадно и с упованием. Бог не только предстает пред ними способным удовлетворить всецело их человеческую потребность в счастье, но Он производит в них также и совершенно новые способности. Эта работа по обогащению их сути одновременно причиняет им скорбь и увеличивает их надежду, ибо, как им хорошо известно, Бог опустошает лишь для того, чтобы полнее наполнить. Итак, я настоятельно рекомендую вам, когда вы приступаете к молитве, искать, помимо изменчивых пожеланий, возникающих на периферии вашего существа, самое глубокое желание - желание счастья. Освободите его от всего, что его сковывает и опутывает, обратите его к Тому, к Кому оно, возможно, устремляется в самом своем зародыше, и оно не замедлит пробудиться, начать жить, сделаться в вас гостем, весьма беспокойным, несомненно, но благодаря которому отныне вы будете неспособны более удовлетвориться простыми отблесками счастья, и который непрестанно будет побуждать вас к познанию и обладанию дарующим блаженство Богом.

 

72. Жажда абсолюта


Вчера, когда я слушал вас, мне показалось, что о том, что вы говорите мне уже приходилось слышать. Но, как я ни рылся в архивах своей памяти, там ничего не удалось обнаружить. Однако сегодня воспоминание, пробужденное вами, всплыло из темноты с неожиданными подробностями. Возможно, оно поможет вам кое в чем разобраться.

Один молодой священник из числа моих друзей чувствовал, что ему становится все труднее сосредоточиться, и это делало для него все более трудными, чтобы не сказать, невозможными, его занятия. Он проконсультировался у психиатра и затем поделился со мной полученными советами. По правде говоря, все советы сводились к одному единственному: "Age quod agis" - "Делай, что делаешь". "Присутствуйте в том, что вы делаете, совершайте ваши действия сознательно, и начните с того, чтобы попросту отмечать ваши самые обычные ощущения; вы моете руки: ощутите прохладу воды; вы едите персик: вникните в его вкус... Ваша беда в том, что вы раздвоены: ваше сознание, привлеченное чем-то посторонним, только наполовину занято тем, что вы делаете в данный момент".

Помню, что я отреагировал очень живо, потому что ощутил опасение, как бы эти советы не сбили моего друга с толку. "Я очень сомневаюсь, - сказал я, - чтобы тебе удалось всецело погрузиться в свои ощущения". И, в свою очередь, я стал его расспрашивать, чтобы убедиться, обоснована ли моя реакция. "Ты говоришь, что неспособен сосредоточиться, но это, несомненно, не единственный симптом того, что с тобой происходит. Когда ты ведешь автомобиль, то разве ты не ведешь его всегда чуть быстрее, чем полагалось бы, так, как если бы ты спешил поскорее прибыть на место, как если бы тебе предстояло, наконец, в конце поездки обрести благо, за которым ты уже долго гоняешься? И разве не верно, что ты совершенно не способен слоняться без дела? И что ты всегда бываешь разочарован людьми и предметами, и прежде всего, самим собой"? Он согласился. "Что ж, - добавил я тогда, - вот мой диагноз: в тебе обитает потребность в абсолюте, которая, не будучи никогда насыщена, причиняет тебе постоянное беспокойство. Она есть не что иное, как потребность в Боге, которая возрастала в тебе во все годы учения в семинарии, заполненные трудом и рвением. И сегодня ты, по словам псалмопевца, "как лань, желающая к потокам воды", как "земля сухая и безводная" (Пс 41,1; 62,2). Трудность сосредоточиться, а также те симптомы, которые я указал и которые ты признал точными, суть только проявления глубокой потребности, в которой вплоть до настоящего момента ты не отдавал себе отчета. Ты найдешь исцеление не в погоне за убогими удовольствиями, которые могут нам доставить творения, но только осознав, что твоя жажда может быть утолена Одним лишь Богом".

Наутро я, как обычно, ожидал моего друга к завтраку. Но поскольку он не приходил, я решил позавтракать один. Часа через полтора он вошел в мой кабинет и объяснил свое опоздание: "Отслужив утром мессу, в начале акта благодарения я вдруг осознал в себе жажду абсолюта, которой я прежде никогда не мог распознать, тогда я направил ее к Богу. Это было, как если бы я освободил молитву, долгое время связанную. Время протекало незаметно: вопреки тому, что обычно мне досаждает - рассеянность и, должен признаться, нетерпение закончить все поскорее, на этот раз я два часа пребывал в молитве". Чтобы дать мне лучше понять, что произошло, мой друг прибегнул к забавной иллюстрации: "В течение этих двух часов, когда великий мир воцарился в моей душе, мне достаточно было словно бы возложить мое поклонение, мои прошения, мою хвалу, мои пожелания на ковер-самолет, и он возносил их к Богу".

Позвольте мне высказать предположение, что и в вас, как и в моем друге, обитает неосознанная потребность в абсолюте, которая вносит нетерпение и беспокойство во всю вашу жизнь. Научитесь же осознавать ее, не позволяйте ей блуждать среди творений, которые способны только разочаровать и раздразнить ее, и решительно обратите ее Богу, к единственной подлинной цели. Не знаю, придется ли и вам пережить опыт, подобный опыту моего друга, результатом которого была замечательная жизнь, но, по меньшей мере, я убежден, что вы избавитесь от смутной изводящей вас тоски, от постоянного разочарования.

Эта тоска по абсолюту - не одно из многих желаний, но - основная потребность человека. Ее можно отрицать, сбивать с толку, отвергать, но невозможно погасить; она сращена с нашим духовным существом, она - его суть. На земле, на небе, в аду никто не сможет избавиться от нее, как от сброшенного с плеч плаща. В аду она присутствует как бы в чистом виде - грешник осужден на свою потребность абсолюта, но потребность, окончательно лишенную своего объекта - глад пожирающий, которому нечего поглощать, огонь неугасающий, которому некого испепелять, кроме того, в ком он пылает. На небе же эта потребность достигает своего разрешения в то самое мгновение, когда она удовлетворяется и насыщается благодаря блаженному созерцанию и обладанию Богом живым: "Буду насыщаться образом Твоим" (Пс 16,15).

Пока мы пребываем на земле, молитва - это время, особенно благоприятное для того, чтобы очистить эту жажду от всех пожеланий, которые на ней паразитируют, от всех развлечений, которые ее рассеивают, и дать ей возможность достичь своей цели - Бога. И действительно, здесь, на земле, наша жажда не может быть полностью утолена; более того, в определенном смысле, молитва еще более оживляет и укрепляет ее: но, опознанная, она больше не причиняет скорби. И тот, в ком она пребывает и возрастает, с радостью вспоминает слова, которые Паскаль услышал от Христа: "Утешься! Ты не искал бы Меня, если бы уже не нашел".

73. Воздыхания Духа


Мой дорогой Этьен, я должен отметить одну фразу из твоего письма: "Мне тяжело слышать, как постоянно повторяют, что Дух Святой молится в нас ¦воздыханиями неизреченными¦. Это выражение кажется мне ужасно мелодраматичным". Думаю, ты едва не добавил, что испытываешь страх перед всяческими "воздыханиями"! По твоему мнению, Духу Святому следовало бы скорее внушать нам триумфальные осанны, не так ли?

Но знаешь ли ты, кому принадлежит это выражение, против которого ты восстаешь? Апостолу Павлу! Ты согласишься, что это не какая-нибудь хлипкая душонка, но душа мужественная, боевая, устремленная к победе. Если он употребил слова, которые вызывают твое неудовольствие, то это потому, несомненно, что он не нашел других, которые бы лучше передавали ту молитву Духа Святого, которую он находил в самом себе, как только сосредоточивался. Да, из его пламенной и мужественной души поднималось непрестанное воздыхание - основной тон его молитвы.

Обратись к контексту, т. е. к 8-й главе Послания к Римлянам: ты тотчас же убедишься, что слово "воздыхание" было выбрано неслучайно. Оно трижды повторяется в трех следующих один за другим абзацах, оно находится там в тесной связи со словом "ожидание", также употребленном трижды, и со словом "надежда" (употребленном пять раз).

Чего же ожидают, на что надеются с воздыханиями? Нашего освобождения, нашего избавления. Действительно, в то время, как мы изо всех сил стремимся воссоединиться с Богом, Rоторый нас зовет и дарует нам вечную жизнь в Своей любви и в Своем счастье, нас продолжают удерживать в плену земля, век, тело. И чем более живой становится наша любовь к Отцу, тем более пламенной делается наша надежда, тем более трогательными - наши воздыхания.

Как видишь, согласно св. ап. Павлу, не только христианская душа, но вся природа, вся вселенная охвачена этими воздыханиями: звезды и земля, леса и пустыни, поля и животные. Глухое, неустранимое, непрестанное воздыхание, как бесконечная огромная волна, вздымается к Богу от этого мира, который томится, сам того не зная, по "свободе славы сынов Божиих".

То, чего не знает вся тварь, знает христианин. И ее воздыхания, и воздыхания всех людей, - которые зачастую знают не больше, чем вещи, то, о чем они томятся, - соединяется в нем с воздыханиями его собственного сердца чада Божия, нетерпеливо ожидающего столь желанной встречи со своим Отцом.

Как видишь, мы далеки от слезливых воздыханий и причитаний слабой души. На самом деле, воздыхания эти - рвущийся из глубины души метафизический порыв, космическое томление. Но этот порыв оставался бы тщетным, если бы Дух не присоединял Свои "воздыхания неизреченные" (неизреченные, значит, непередаваемые человеческими словами), к воздыханиям всей твари, чтобы преобразить их в неодолимую молитву, к которой Бог не может оставаться безучастным.

Одним словом, это всеобщее воздыхание, согласно впечатляющему образу, данному св. Павлом, есть стон всего творения, охваченного муками мистического и грандиозного рождения - рождения Царства Божия.

 

74. Надежда не постыжает

Минуты отчаяния? — Но ведь это минуты надежды!

Вам пришлось пережить жестокий опыт духовной слабости, неспособности служить Богу; ваши неудачи вас гнетут, ваша косность вас обескураживает: но все это вместо того, чтобы тревожить меня, говорит мне о Боге, трудящемся над вашей жизнью. Христос сперва очаровал, покорил вас, и вы ответили Ему с энтузиазмом. Теперь же Он взялся вас формировать. Он начал с того, что открыл вам вашу изначальную нищету. Понадобится, безусловно, чтобы вы продвинулись еще дальше в этом открытии, чтобы вы прониклись сознанием своего убожества, чтобы вы поистине его приняли.

Когда вы уже не будете восставать против этого убожества, но, подобно св. ап. Павлу, не постыдитесь им хвалиться (ср. 2 Кор 12.5), тогда действие благодати ускорится в вас. Какое значение имеет человеческая

211

немощь, если достаточно благодати Божией! (ср. 2 Кор 12.9).

Как видите, это предполагает перемену точки зрения, перемену нашего внутреннего настроения. Вы отправились на завоевание собственного спасения, а вам нужно на него уповать. Вспомните иной ваш, теперь уже далекий, опыт. Когда вы познакомились с Надин, у вас не было сомнений, что ей следует быть вашей женой, но она не разделяла ваших убеждений. Я помню ваше нетерпение, вашу напористость. Юноша, привыкший к успеху, каким вы были, приплясывал от нетерпения, рыл, так сказать, землю копытом. Но существуют победы, которых не стяжаешь в жаркой схватке, а вы тогда этого не знали. Как много молодых людей воображают, что с помощью силы, интеллекта и денег можно достичь всего! Но вам пришлось открыть мир бескорыстных даров, ибо таков мир любви. К этой девушке нужно было приступать не как завоеватель, но как «воздыхатель» — слово это кажется смешным, но, тем не менее, оно точно выражает суть дела. Точно так же и с дарами Божиими: кто на них претендует, тому Он в них отказывает; зато Он дарует их тем, кто о них воздыхает, я хочу сказать: кто уповает на них, кто ожидает их от одной только щедрости Божией.

Так и ваша нищета, вопреки тому, что вы о ней думаете, есть ваше величайшее право на благодеяния Божий: нищета порождает нищету, а «надежда не по-стыжает» (Рим 5.5), т. е. не может быть обманута. Это богатых Бог отпускает ни с чем, и как раз потому, что, владея многим, они уже ни на что не надеются. А вот алчущий исполняется благ. Перечитайте Блаженства. Кто назван блаженным? — Нищий! А почему? Пото-

212

му, что, лишенный благ земных, он готов к принятию благодеяний Божиих.

Верно, что одной только нищеты не достаточно, чтобы породить надежду, если она не опирается на обетования Господни, но в таких обетованиях у человечества не было недостатка с самого дня грехопадения! (Быт 3.15). И потому человечество никогда не погружалось целиком в отчаяние. Раскройте Библию и проследите тему надежды. Посмотрите на Авраама, нищего самой жестокой нищетой, состоящей в отсутствии детей: Бог обещает ему потомство неисчислимое, как звезды, которые на Востоке так густо усеивают небо летними ночами. Но необходимо, чтобы он надеялся надеждой чистой, основанной только на всемогуществе Божием. Отсюда нескончаемые отсрочки. Авраама называют отцом верующих, но не меньше он заслуживает именоваться отцом надеющихся. Идет ли речь о евреях в Египте или о иудеях, переселенных в Вавилон, Бог вступается за них тогда, когда, исчерпав все человеческие основания для надежды, они, наконец, обращаются к Нему. Все время один и тот же способ воспитания: Бог может дать Свои дары только тому, кто надеется, и, чтобы пробудить в человеке эту надежду, у Него нет часто лучшего средства, чем погрузить человека в нищету.

И вот еще, что следует отметить. Авраам надеялся попросту на человеческое потомство; иудеи — на национального освободителя. Но Бог желал им дать гораздо больше: Авраму — духовное потомство, иудеям — освобождение от рабства греха. Так же Он поступает и с вами. Он ведет вас к надежде на Его силу, которая позволит вам следовать добродетели; но даст Он

213

вам неизмеримо больше: Свою любовь, Свою близость. Он даст вам Самого Себя. Богу важно, чтобы человек, обнаружив собственную нищету, открылся для надежды. Тогда Он исполняет эту надежду, и даже неизмеримо превышает ее. Откройтесь же надежде!

Но знайте, что надежда не есть пассивность. Она выражается в усилии. Она заставила Авраама порвать со своей страной, со своим домом, с удобствами; она заставила его пуститься в путь; она поддерживала евреев в их долгой сорокалетней одиссее в песках пустыни; и опять-таки она воодушевляла толпы бедных иудеев, поющих и веселящихся, когда они пустынными тропами возвращались в разрушенный Иерусалим. Тот, кто надеется, освобождается от всего, и поскольку он надеется, постольку отказывается остановиться. Тот, кто надеется, идет вперед, и пока он надеется, продолжает идти смело, не оборачиваясь, т. к. его благо находится впереди. Вступите же на путь надежды.

С течением времени ваша надежда изменит свой облик. Вначале она, несомненно, будет делом вашей воли, воли, опирающейся на веру в обетования Господни. Но, будучи живой, она разовьется, возрастет вместе с сознанием вашей нищеты и особенно вместе с вашей любовью к Богу. Любовь и надежда, действительно, очень связаны. Может ли любовь, обнаружив некое благо, не стремиться к полному обладанию им? Так бывает с тем, кто встретил Господа. Понемногу надежда овладевает всем его существом: разум стремится ко все более совершенному познанию Бога; сердцу не терпится достичь тесной близости с Ним; вся глубина существа кричит о своей потребности об-

214

ладать Им и принадлежать Ему. Я ничего не выдумываю: стоит только прочесть писания великих духовных писателей. На определенной стадии своей эволюции их надежда непременно становится неутолимой жаждой, жаждой Бога живого. И надежда их не бывает напрасна. Иисус Христос дает им ту воду живую, о которой Он говорит: «Кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек» (Ин 4.14).

И, делаясь все крепче, ваша надежда будет очищаться точно так же, как и любовь, из которой она проистекает. Надежда ради себя в начале (ибо испытывают нужду в помощи, или стремятся к ощутимому присутствию Божию) становится постепенно надеждой ради Бога: уже не для себя надеются, но ради Бога. Это для Него мы теперь желаем быть с Ним соединенными, ради Его славы, а не для нашей собственной радости прежде всего.

На пути этого очищения находится опыт некоторых мистиков, у которых надежда утрачивает свойство жгучего голода, жажды, тревоги и становится спокойным преданием себя в руки Божий. Им открывается, что Он их ищет куда больше, чем они Его. Вот послушайте, как говорит один мусульманин: «Некий голос закричал мне: «О Абу-Язид, чего ты желаешь?» — Я отвечал: «Я желаю ничего не желать, ибо я желанный, а Ты Тот, Кто желает».

Итак, я говорил вам о христианине, живущем надеждой так, как если бы он был совершенно одинок; но он погружен в безмерное творение, и он это сознает, и он желает быть единым со всею тварью. Он ощущает глухое воздыхание всей твари, о которой ап. Павел говорит нам, что она стенает совокупно о свободе сла-

215

вы сынов Божиих; и он предоставляет ей свое сердце и свой голос, чтобы в нем воздыхание ее превратилось в надежду.

Но более всего он чувствует себя соединенным с людьми, своими братьями — со всеми бедняками на земле, ищущими хлеба, крова, Родины, сколько-нибудь любви и уважения, и часто, не отдавая себе в том отчета, — Бога. Но также един Он и со всеми богатыми, для которых их могущество, богатство, удовольствия не имели бы такого привкуса разочарования, если бы они не стремились к некоему абсолютному счастью. И среди всех тех, кому не хватает истинной надежды, находится их брат, в котором их желания, их отчаяние, их разочарование претворяются в молитву надежды.

Его мужество, его постоянство в надежде даны ему в силу его принадлежности к народу надежды, к Церкви. Он сознает это и желает быть причастником надежды всех детей Божиих. Надежды, которая, несомненно, есть ожидание помощи Божией, но прежде всего, — желание Дня Господня, того дня, когда Христос вернется во славе, чтобы воскресить мертвых, сотворить новое небо и новую землю и принять поцелуй Отца вместе с неисчислимым народом спасенных. Тогда «Бог будет все во всех» и безнадежности уже не будет: все творение станет причастным бесконечному счастью Бога.

Может показаться, что я мало говорил с вами о молитве. Но на самом деле она постоянно присутствовала в моих мыслях в то время, как я писал вам. Ибо время молитвы наиболее благоприятно для обновления и выражения надежды. В молитве она обретает новую силу в воспоминании об обетованиях Господних; в сухости молитвы надежда делается более жаждущей, и 216

когда Господь в какой-то мере открывает наконец Себя, она с великим рвением устремляется к Нему. «Надежда не постыжает» (Рим 5.5).


75. Молитва и нетерпение


Терпение и нетерпение - две из многих добродетелей, которые требуются для молитвы. Я правильно выразился: нетерпение, хотя его и невозможно отыскать в официальном каталоге добродетелей. А между тем, разве оно не дитя, порожденное любовью? Как, любя, переносить разлуку с тем, кого любишь? Как не гореть нетерпеливым и властным желанием встретиться, обладать тем, кого любишь, соединиться с ним? Но ты, безусловно, не нуждаешься в том, чтобы тебя призывали к этому нетерпению, оно и так тебе свойственно. Зато, как мне кажется, терпение куда меньше для тебя привычно. Поэтому именно о нем я хочу с тобой побеседовать, ибо оно относится к тем свойствам, которые наиболее необходимы для желающих идти все дальше и выше по пути молитвенной жизни.

Ты едва полгода в семинарии, и вот уже грустишь, что тебе пока не удалось достичь вершин молитвенного делания! Прошу тебя, будь терпеливым или, если предпочитаешь, нетерпеливо терпеливым. Это значит горячо желать единения с Богом, но дорога длинна, или, скорее, тропинка крута: нужно идти по ней спокойным шагом, с размеренным дыханием, как надлежит тому, кто хочет подняться высоко.

Терпение, терпение, мой дорогой Франсис, и не забывай, чему нас учит сама этимология этого слова: "терпеть" значит "страдать", "переносить". Если ты решился снести и стерпеть, пересечь пустыню и ночь, тогда рассчитывай на успех. Но укрепляйся почаще в своей решимости: оно часто будет подвергаться угрозе, особенно в час молитвы.

Старые духовные писатели, говоря об испытаниях молитвы, употребляют весьма сильное выражение: нужно, говорят они, выстрадать Бога, согласиться на долгую, безжалостную, искусную работу в нас Духа Святого, Который понемногу убивает в нас цепляющегося за жизнь "ветхого человека", чтобы возник "новый человек", освобожденный от шлака и окалины, как сверкающий металл при выходе из горна.

Терпение, отважное терпение, такое, как у Иакова, когда он боролся с ангелом всю ночь напролет, и даже раненый не отпускал его, пока не получил благословения от своего грозного противника (Быт 32,25-30).

Давнее воспоминание пробуждается во мне, пока я тебе пишу, - призыв к терпению одного старого монаха к послушнику, из "Мигеля Маньяры", "мистерии" великого польского поэта Милоша. Прежде, чем с тобой расстаться, я приведу тебе оттуда несколько строк для размышления: "Любовь и поспешность - плохая пара, Маньяра. Любовь измеряется терпением. Размеренный и твердый шаг - такова походка любви, шествует ли она среди цветущих изгородей под руку с девушкой или в одиночестве среди могил. Терпение... Слишком сильный голод - тоже искушение. Нужно пережевывать дурную траву и вялый корень с безразличием животного, перед которым расстилаются прекрасные долины в долгие, долгие летние часы... Ибо нужно, чтобы молитва была постом прежде, чем станет пиршеством, и обнаженностью сердца прежде, чем станет мантией небес, шелестящей мирами. Быть может, настанет день, когда Господь тебе позволит грубо вонзиться, как топор в плоть дерева, стремительно, как камень, пасть во тьму вод, и проникнуть, распевая, как огонь, в сердце металла".

76. Дары или Дарующий?


Франсуаза, благодарите Господа, Который помогает вам молиться. Это желание и вкус к молитве, это внимание к Богу, легко дающееся в течение всей молитвы, это радостное рвение, которое часто возникает у вас, подобно живому источнику - это тоже драгоценные дары. Так, Бог часто становится учителем молитвы для Своих детей; чтобы побудить их вступить на путь молитвы, Он ощутимо приходит к ним на помощь. Но нужно хорошо знать, что через некоторое время Он заберет назад эти начальные дары, чтобы душа, отнятая от груди, возрастала в чистой вере: сейчас вы это переживаете светло и радостно, но наступит час, и, быть может, очень скоро, когда вам придется в это только верить в душевной ночи и сухости. Приготовьтесь к этой новой фазе. Порой я начинаю опасаться, как бы вы не привязались больше к дарам, чем к Дарующему. Важно угодить Богу, а не вкушать дары Его благодати. С ощутимой благодатью в молитве дело обстоит так же, как и со всякими дарами Божиими: или человек находит в них путь к близости со своим Господом, или же они становятся его идолами. Но вижу, что я говорю с вами на языке слишком абстрактном для юной лицеистки: картинка, заимствованная из одного фильма, наверное, позволит вам лучше уловить мою мысль.

В убогой хижине живет очень бедная молодая крестьянская семья. В день рождения жены муж отправляется в город со своими скудными сбережениями... Тратить их - безумие, но если любишь... Он приносит красивый пакет, который сразу же протягивает жене. Та, восхищенная, обнаруживает пару прекрасных чулок, каких она, бедная крестьянка, никогда еще в жизни не носила. Она любуется ими, не переставая вертит их в руках, ласково их поглаживает, не замечая, что муж ее, погрустнев, отходит в сторонку, как будто он здесь лишний. Потом он снова приближается к ней, но она по-прежнему видит только свои чулки, и, наконец, не выдержав, он обнаруживает свою досаду... В одно мгновение молодая женщина все поняла. Она хватает ножницы и режет, терзает на кусочки свои чулки: она не может им простить, что, пусть только на одно мгновение, они отвратили ее глаза от возлюбленного. И бросается в объятия своего мужа.

Франсуаза, пусть дары Божии будут для вас приглашением броситься в Его объятия, а не искушением удовольствоваться ими.

77. Даром ли?


Известен ли вам весьма любопытный рассказ в начале Книги Иова? "Был день, когда пришли сыны Божий предстать пред Господа; между ними пришел и сатана. И сказал Господь сатане: откуда ты пришел? И отвечал сатана Господу, и сказал: я ходил по земле, и обошел ее. И сказал Господь сатане: обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова? ибо нет такого, как он, на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла. И отвечал сатана Господу, и сказал: разве даром богобоязнен Иов? Не ты ли кругом оградил его, и дом его, и все, что у него? Дело рук его Ты благословил, и стада его распространяются по земле. Но простри руку Твою, и коснись всего, что у него, - благословит ли он Тебя?" (Иов 1,6-11).

"Разве даром любит Тебя Иов?" - ухмыляется сатана. К Тебе ли Самому он привязан, или же к дарам, столь изобильно им полученным из рук Твоих? Обвинение коварно и серьезно. Любовь Иова к Богу не есть ли просто низкая любовь к самому себе, ловко замаскированная? И Иов подвергается испытанию, и дает свидетельство того, что любовь его к Богу - подлинная.

В вашем последнем письме меня встревожила одна фраза: "Я не могу избавиться, - пишете вы мне, от некоторой грусти из-за того, что я больше не испытываю во время молитвы того чувства близости ко Христу, которое все эти последние годы так помогало мне в моих семейных испытаниях, о которых вам известно". Я задаю себе вопрос, достаточно ли вы бдительны, чтобы различить в вашей молитве элемент самоудовлетворения? Да хранит меня Бог отвращать вас от вашего желания близости ко Христу: я совершенно убежден, что оно есть дар благодати. Но достаточно ли оно очищено? Бескорыстно ли вы любите Христа?

Со времени знаменательных каникул 1949 г. Бог, чтобы ободрить вас в молитвенной жизни, часто дарил вам живое ощущение Своего присутствия и Своей любви; ваша молитва часто бывала радостной и горячей; так не слишком ли вы привыкли к этому? Не оказалось ли так, что вы бессознательно позволили себе упражняться в молитве более ради отрады присутствия Божия, чем ради одной только славы Его? Вам стоит, на мой взгляд, по меньшей мере, задать себе такой вопрос. Когда Господь дает нам ощутимую благодать, то, действительно, бывает очень трудно не позволить примешаться к нашей любви к Нему незаметной любви к самим себе, чтобы не вкралось в нашу волю прославлять его некое эгоистическое желание наслаждаться Им.

Поэтому возникает необходимость в очищении. И, несомненно, та "духовная сухость", которую вы теперь переживаете, не имеет иного объяснения. Имейте доверие к благодати, действующей в вас, но не забывайте оказывать ей свое содействие.

Вот что я вам посоветую. Как только вы приступите к молитве, заверьте Бога, что вы это делаете только потому, что такова Его воля, и, чтобы угодить Ему, вы предоставляете себя в полное Его распоряжение, безо всяких условий; что вы заранее согласны не обрести никакой ощутимой благодати, вы далее просите его не давать ее вам, если это может послужить пришествию Царствия Его, доставить Ему вящую славу. О, мне хорошо известно, что, говоря с Богом подобным образом, невозможно удержаться от инстинктивного понятного движения. Но такая молитва чудесным образом очищает сердце.

Очищение молитвенных душ происходило бы куда быстрее, если бы они предоставляли себя таким образом в руки Бога, Который стремится очистить Свою лозу, чтобы она принесла более обильный и сладкий плод. Но если они робеют или, как избалованные дети, требуют все новых благодатных даров, как они смогут преуспевать в духовной жизни?

Вступите же отважно на этот путь. Я говорю "отважно" не для красного словца, но потому, что вам потребуется именно отвага. Эта стадия очищения тяжела. Потребуется много мужества, чтобы устоять в ней, чтобы принять кажущуюся смерть чувств, разума и сердца. Ибо это поистине так: чувства наши, лишенные отрады, кажутся умершими; наш разум, лишенный света, утративший способность к духовным размышлениям, также кажется умершим, и сердце наше становится бесчувственным и как бы неспособным любить. Делаются понятными слова древнего автора о "жертвоприношении молитвы".

Необходима большая вера, чтобы не позволять себе думать, будто время, отданное молитве - потерянное время, чтобы убедить себя, что эта смерть подготовляет воскресение, что "если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода" (Ин 12,24).

Молитва, вместе с испытаниями, которые она нам готовит, есть поистине горнило, где наша любовь к Богу очищается и делается сияющей.

78. "Как жаждущая земля"


Дорогой отче, почему вы спрашиваете, возможно ли во время молитвы без укоров совести предаваться желанию единения с Богом? Ведь ответ содержится в вашем Бревиарии! Нам нужно только отнести и к себе то желание Бога, которое жгло сердце псалмопевца и находило для своего выражения потрясающие слова: "душа моя - к Тебе, как жаждущая земля" (Пс 143(142),6); "Боже! Ты Бог мой, Тебя от ранней зари ищу я; Тебя жаждет душа моя, по Тебе томится плоть моя в земле пустой, иссохшей и безводной, чтобы видеть силу Твою и славу Твою, как я видел Тебя во святилище" (Пс 63(62),1-3); "как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже! Жаждет душа моя к Богу крепкому, живому: когда приду и явлюсь пред лице Божие!" (Пс 42(41),1-3)

Теология так же отвечает на ваш вопрос, указывая, что таков, можно сказать, биологический закон богословских добродетелей, укорененных посредством крещения в сердце человека, - устремляться всем своим существом к своей цели, которая есть Бог. Вера стремится ко все более совершенному познанию Господа, а любовь - ко все более тесному единению с Ним. Также и благодать, коснувшись человека, делает из него существо жаждущее, стремящееся, алчущее; и чем более она возрастает, тем настойчивей становятся его голод и жажда.

Но я вспоминаю, что эти свидетельства Писания и теологии известны вам не хуже, чем мне. Стало быть, от меня вы ждете чего-то другого. Позволю себе предположить, что вас мучит сомнение: следует ли уступить желанию Бога, обитающему в вас, или же было бы более совершенным желать только чистой славы Божией?

С этой альтернативой сталкивается рано или поздно всякий человек, продвигающийся по пути молитвы, и то, что он не решается попросту последовать желанию единения с Богом, объясняется опасением, что желание это не является всецело чистым. Он желает всем своим существом, чтобы Бог, Который в минуты благодати позволяет ему смутно разглядеть Себя, являлся ему снова и снова; но не есть ли это желание скорее жадность, чем щедрость, скорее любовь к себе, чем отдача себя?.. Он спрашивает себя, не следовало ли ему отвергнуть это желание, чтобы служить Богу с любовью бескорыстной, свободной ото всяких поисков самоудовлетворения? Но тем временем это желание, напряженное и живое, возрождается снова и снова.

Не следует его бояться. Скорее - радоваться ему, как достоверному признаку присутствия в душе Бога живого. Дело не в том, чтобы погасить его, но чтобы его очистить. Впрочем, этим займется Сам Бог. Переход через пустыню и духовную ночь будет столь долгим, что никакое себялюбие не устоит, и в душе, совершенно опустевшей, станет возрастать желание, на сей раз полностью духовное и очищенное, желание Бога, порожденное Богом и устремленное к Богу, единственно ради славы Божией.

Значит ли это, что надо дожидаться того времени, когда мы достигнем такого уровня очищения, что осмелимся поверить Богу наше непреодолимое желание знать Его, любить Его, быть с Ним едино? Нет, безусловно, нет! Пусть ребенок будет простым и искренним со своим Отцом. Надо только освобождаться от двусмысленности в наших устремлениях.

Тем свободнее мы сможем выражать Богу в молитве наше желание быть с Ним едино, что в остальной нашей жизни мы будем по отношению к Нему не сентиментальными воздыхателями, пренебрегающими действием, но - ревностными служителями Царствия Небесного.

Позвольте мне в заключение привести вам фрагмент из сочинений блаж. Анджелы Фолиньосской. Имея в виду уточнения, о которых говорилось выше, уже нельзя будет ошибиться в истинном значении ее слов: "Мудрая душа не удовлетворяется познанием Бога извне, посредством поверхностных размышлений: она желает знать Его поистине, вкусить Его вышнего блага, познать Его ценность. Он для нее не просто благо, но Благо по преимуществу. Она любит Его именно по причине этой благости, а любя, она желает обладать Им. И Он, всеблагой, дает Себя ей; она ощущает это, вкушая Его отраду с безмерным наслаждением. Так, делаясь причастной Тому, Кто есть высшая любовь, она преисполняется любовью, она становится с Ним одно... Но душа не может достичь столь высокого познания ни сама по себе, ни посредством Писания, ни через знание, ни при помощи тварных средств, хотя все эти вещи и способны оказать ей помощь и расположить ее к этому; но сверх всего необходим свет Божий и благодать. Итак, чтобы достичь скоро и надежно этой милости, и удостоиться ее от Бога, Который есть высшее Благо, высший свет, высшая любовь, я не знаю ничего лучшего, чем прошение благоговейное, чистое, постоянное, смиренное и настойчивое; прошение, совершаемое не устами только, но которое истекает из духа, из сердца, из всех наших духовных и телесных способностей; прошение, которое овладевает благодатью посредством безмерного желания".

79. Попрошайка Божий


Вы как будто стыдитесь обращаться к Богу с просительными молитвами. Не есть ли это утонченная гордыня? Просить - это свойство нищего, попрошайки; давать - свойство существ щедрых и бескорыстных, и, разумеется, вы бы хотели принадлежать к последним?

А между тем, Христос непрестанно призывает нас просить у Бога: "Просите, и дано будет вам" (см. Мф 7,7); "Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него" (см. Мф 7,11); "Чего ни попросит у Отца во имя Мое, Я то сделаю" (см. Ин 14,13); "Если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного" (Мф 18,19).

Как можно перед лицом такой настойчивости Христа сомневаться в том, что просительная молитва имеет первостепенную важность? К тому же легко понять, что мы не можем принести Богу ничего, кроме того, что мы от Него же и получили. А как получить, если не протянуть руки? Вы мечтаете любить Бога бескорыстно; но как бы вы могли Его любить, если бы Он не дал вам этой способности? Предоставленные самим себе, вы будете неспособны любить Бога "всем сердцем, всею душею и всем разумением" (ср. Ин ), если у вас не будет "сердца нового", которое обещает пророк Иезекииль от имени Бога: "Дам вам сердце новое, и дух новый дам вам; и возьму из плоти вашей сердце каменное, и дам вам сердце плотяное. Вложу внутрь вас дух Мой" (Иез 36,26-27).

Как раз это и должно быть предметом нашей молитвы: просить у Бога, чтобы Он научил нас любить Его, чтобы Он дал нам ту любовь, которой бы мы Его любили. Не какую угодно любовь, но именно ту, которую Евангелисты называют греческим словом "agape". Это любовь, на которую человек сам по себе неспособен, она божественная по происхождению и по природе. Это любовь, которою от века любят друг друга Отец и Сын в ликовании Святого Духа. Та любовь, которою Они также любят и людей, которая дивно проявилась в даровании нам Отцом Своего Сына и в пожертвовании нам Христом собственной жизни.

"Бог есть любовь", любовь есть сама природа Божия. Вне Бога невозможно ее встретить, кроме как в тех, кого Он порождает, т.е. кому Он сообщает Свое существо и Свою жизнь. Но таковые поистине любят Бога так, как Он Сам Себя любит, и становятся Его близкими, Его друзьями.

Если вы понимаете это дивное учение, провозвестником которого был св. Иоанн, после того, как размышлял о нем всю свою долгую жизнь, то как вы можете не стать пламенным приверженцем просительной молитвы? Поддержанные верой и нерушимой надеждой, вы станете молить Отца о даровании вам "agape".

Я вам желаю быть всю вашу жизнь попрошайкой. Попрошайкой "agape". Попрошайкой Божиим, Чьи сокровища тогда станут вашим уделом.

80. Слава Божия прежде всего


Я никогда не говорил вам, что для достижения совершенной молитвы нужно изгнать молитву просительную. Если мое недавнее письмо навело вас на подобную мысль, то, видимо, потому, что я очень неудачно выразился.

По поводу ощущений радости, подъема, любви, которые приходят порой во время молитвы и которые вы так часто испытывали, я призывал вас не просить о них, и даже отказываться от них в той мере, в какой это угодно Богу. Действительно, нужно уметь отказываться от ощутимого присутствия Божия, чтобы достичь более совершенной близости с Ним. Нужно принять тьму, чтобы достичь истинного света. Разве не встречаемся мы с чем-то подобным и в человеческой любви? "Беата, пригаси лампу, чтобы мне видеть только твое лицо". Но если я вам советую не желать и не просить ощутимых даров благодати, то из этого вообще не следует, что нужно совершенно оставить просительную молитву.

Сам Христос учил нас просить у Бога то, в чем мы нуждаемся: хлеб насущный, прощение, защиту. Но, разумеется, прежде всего Он научил нас молиться о том, чтобы Имя Отчее святилось, чтобы наступило Царствие Его, чтобы осуществилась воля Его. Ибо самое главное - это слава Божия. Здесь не простое первенство во времени - как если бы, помолившись сперва о Царствии Божием, мы получили бы затем право ходатайствовать о наших личных интересах, - но первенство абсолютное. Даже сами наши прошения о хлебе, о прощении, о благодатях должны быть связаны с Богом, Его славой, обращены к Нему прежде всего не ради нашего счастья или даже спасения, но чтобы святилось имя Его во всей нашей жизни, чтобы в нас и через нас наступило Царствие Его и осуществилась воля Его. Правильно понятая, просительная молитва есть нечто совершенно чистое и великое.

Я возвращаюсь к вопросу об ощутимой благодати. Не думайте после сказанного мною, что вам следует ее бояться. Важно не приступать к молитве ради нее, а также не воображать, будто бы воодушевление лучше чистой веры. Зная это, умейте принимать простым и благодарным сердцем дары Божий. Умейте сообразовываться с изобилием, как и с недостатком. "Во всем да будет прославлен Бог!" - как говорил св. Бернар своим монахам.

ДВИЖИМЫЙ ДУХОМ БОЖИИМ

Дух Святой есть наш наставник в молитве. Он стремится помочь нам почувствовать наше недостоинство и нашу немощь, Он учит нас принимать их, и таким образом понемногу приготовляет нас принять те дары благодати, которые Он Сам раздает.

Молитвы, во время которых мы чувствуем, что нами ничего не сделано, так сказать, «загубленные минуты» — на самом ли деле они потеряны? — Ни в коем случае! Ибо это — время, принесенное в жертву, «жертвоприношение молитвы» (1. Положи приношение твое на камень). — Когда кажется, что Господь далеко, это значит, что для нас настало время крепить нашу веру в Его любовь всегда близкую и действенную. И вот наше желание углубляется, наша любовь становится пламенной и чистой (2. Пустынная молитва). — Кто обладает всем, но не Богом, не имеет ничего; но ни в чем нет недостатка у того, кто лишен всего, но не Бога. Нет иной нищеты, как только быть лишенным Бога (3. В тот день он сможет молиться). — Собственно говоря, Бог никогда не отсутствует; Он пребывает в нас. Поэтому следует искать Его там, где Он есть. И прислушаться к Тому, расслышать Которого можно только в безмолвии (4. Легенда о мускусном бычке). — Воздержимся от слов, когда мы ощутим из глубины души призыв умолкнуть и замереть, внимательно и преданно (5. Царство безмолвия). — Это безмолвие и эта внутренняя неподвижность на деле являются необычайно напряженной активностью. Не следует в этом сомневаться (6. Призыв к безмолвию). — В наших безмолвных молитвах в нас понемногу будет пробуждаться сердце ребенка, — то самое сердце ребенка, которое только и способно войти в Царствие

231

Божие, по слову Христову (7. Плененный ребенок). — Душа очищенная и молчаливая не замедлит обнаружить, что в глубине ее существа излучается свет, который проницает весь ее разум, источает любовь, укрепляющую ее сердце (8. Молитвенные порывы). — Ее желание обрести Бога предельно возрастает. Но в духовной сфере «желание души исполняется через то, что она делается ненасытимой» (9. Найти означает искать). — Это желание становится непреодолимой потребностью отдать всю душу Богу, предать Ему все наше существо, как дерево огню, чтобы он поглотил его (10. «Поклоняющийся в духе и истине»).



81. Положи приношение твое на камень


"У меня такое чувство, - пишете вы мне, - что я зря теряю время на молитве". Но не думаете ли вы, что терять свое время совсем не важно, если вы действительно теряете его ради Бога? "Кто потеряет жизнь свою, - читаем мы в Евангелии, - тот спасет ее". Ведь наше время - это самая ткань нашей жизни; "терять" какую-либо часть ее ради Бога, это, собственно говоря, значит приносить жертву. Авель заколол одного ягненка из своего стада, и его жертва была угодна Богу, потому что он признавал таким образом верховную власть Господа над всем его достоянием. Вы же жертвуете этот час из вашего дня, вы возлагаете его на огонь, вы его посвящаете в религиозном смысле слова. Как же это "жертвоприношение молитвы" может не быть угодным в очах Господних, если таким образом вы стремитесь утвердить Его верховную власть над всею вашей жизнью? Потерянное время?

Нет, время, посвященное Богу. Вы бы, несомненно, предпочли возвышенные мысли, воодушевление или, по меньшей мере, подлинную сосредоточенность. Но можете ли вы быть уверены, что тогда вы не были заняты самоугождением, настолько, что время молитвы, вместо того, чтобы быть посвященным Богу, оказалось бы поиском вашего личного удовлетворения?

Когда во время молитвы размышление, воодушевление, безмолвие оказываются вам совершенно недоступны, вопреки вашей доброй воле, что же, согласитесь от всего сердца на такое пожертвование частицы вашей жизни. И гоните прочь сожаления: это значило бы забирать одной рукою то, что вы отдали другой.

Ваша молитва ничего вам не приносит? Но тогда, вот прекрасная жертва, - жертва по преимуществу, всесожжение, в котором огонь пожирает приношение без остатка, в отличие от "жертвы приобщения", когда тот, кто предлагал приношение, заранее отделял от него часть для собственного пропитания.

Ваше письмо застало меня в тот момент, когда я заканчивал чтение Священного Писания, а именно того места, имеющего глубокий религиозный смысл, где говорится о жертвоприношении Гедеона: "Сказал ему Ангел Божий: возьми мясо и опресноки, и положи на сей камень. и вылей похлебку. Он так и сделал. Ангел Господень простер конец жезла, который был в руке его, прикоснулся к мясу и опреснокам: и вышел огонь из камня, и поел мясо и опресноки: и Ангел Господень скрылся от глаз его" (Суд 6,20-21). Когда вы приступаете к молитве, возложите ваше приношение, эту частицу вашего времени, на камень (ап. Павел учит нас, что камень - это Христос), а затем просите Ангела Господня коснуться его кончиком своего жезла. И радуйтесь, если огонь поглотит его, ничего не оставив для вас.

Значит ли это, что следует отворачиваться от тех даров благодати, которые Господь дает во время молитвы: от безмолвия, от мира, от радости, от мыслей, имеющих привкус божественного? Безусловно, нет. Если мы будем внимательнее к Дарующему, нежели к дарам, то, несомненно, мы гораздо чаще удостоимся посещений Святого Духа. Но слишком часто дары Божии отвращают нас от Него Самого. Стоит ли еще удивляться, что из любви к нам Он дает нам скорее недостаток, чем изобилие? Он не желает, чтобы мы могли удовлетвориться меньшим, чем Он Сам. И вместе с тем, как велико его нетерпение насытить нас Самим Собою!

82. Пустынная молитва


Веронике 13 лет. Мать очень рано научила ее молитвенному размышлению, и она ежедневно посвящает теперь этому 10-15 минут. Минувшим воскресеньем бедная Вероника, расстроенная, поделилась со мной своей бедой: "Вот уже неделя, как я не чувствую больше присутствия Иисуса в моей молитве".

Моя дорогая Вероника, я подумал, что вам доставит радость получить в письменном виде те советы, которые я дал вам позавчера, особенно если вам опять не удалось ощутить присутствие Христа в вашей ежедневной молитве. Многие месяцы Он дарил вам чувство Своего присутствия, и это было очень хорошо. Но теперь, когда вы лишились этого ощущения, вы растеряны. Я понимаю вас, но не тревожьтесь. Не утомляйте себя тщетными поисками причин подобной перемены. Не заставляйте себя думать, что это случилось по вашей вине. Постарайтесь лучше принять от всего сердца, в добром расположении и с большим терпением то, что является испытанием. Понемногу вы обнаружите, что эти молитвы, по виду бесплодные, на самом деле приносят большую пользу. И для вас тоже оправдаются слова Христовы: "Лучше для вас, чтобы Я пошел" (см. Ин 16,7).

Ваша вера выйдет более чистой и более сильной из этого похода через пустыню, где ничего не растет, где не встретить ни души. Пока Господь вам позволял ощущать Свое присутствие и Свою любовь, вам было очень легко быть к Нему привязанной, как апостолам, когда их Воскресший Учитель появлялся среди них. Но если ничто ощутимое не приходит на помощь, должна утвердиться и укрепиться ваша вера. Вспомните слова Христа, обращенные к Фоме: "Блаженны не видевшие, и уверовавшие" (Ин 20,29). Приучите же себя очень осторожно, очень спокойно, когда вы испытываете сухость в молитве, верить, что Иисус здесь, что Он любит Свою маленькую дочь великою любовью. Ничто не может прославить Его более, чем такая непоколебимая вера.

Ваша внутренняя жизнь извлечет также и другую существенную пользу из этих трудных молитв. Когда вы живете в школе, то разве ваше желание увидеться с родителями, с братьями и сестрами, не возрастает по мере того, как проходят дни? И не бывает ли возвращение домой тем более радостным, чем более желанным оно было? Точно так же в ваших молитвах без радости ваше желание вновь обрести Христа, войти в Его любовь, будет все время усиливаться. Это главное, ибо, усиливаясь, это желание будет углублять вашу душу, и, таким образом, вы сможете предоставить жизни Христовой бесконечно более обширное место. Вам будет дана благодать Его тем изобильнее, чем более пустой и алчущей будет ваша душа. И это алкание есть добродетель надежды.

Третье преимущество: как металл в огне, так и ваша любовь ко Христу очистится в этих молитвах, напоминающих чистилище. Не замечали ли вы, что часто приступали к молитве с огромным желанием вновь испытать ту же великую радость, что и накануне? Это свидетельствует о том, что вы приступали к молитве не единственно из желания угодить Богу, но также и из себялюбия. Когда мы замечаем это за собою, мы должны первыми сказать Господу: "Чтобы избавиться от этой ветхой любви к самому себе, чтобы отныне я приступал к молитве не ради радости, какую я во время нее испытываю, но единственно ради Твоей славы, я прошу Тебя, чтобы я отныне не испытывал в молитве радости больше, чем это необходимо". Но если даже мы сами не сумеем так поступить, то, по меньшей мере, тогда, когда нам будет в этих радостях отказано, сумеем примириться с этим в мире и покое. А прежде всего, не уподобляйтесь тем, кто во все время молитвы только и дожидается возвращения радости; они напоминают мне детей, которые во всю рождественскую ночь спят только одним глазом, другим же высматривают, когда появятся игрушки в их чулочках. Настанет, я надеюсь, день, когда вы достигнете такого состояния, что вы будете довольны, если молитва ваша будет протекать без чувства радости: тогда вы будете знать, что любите Иисуса несколько больше, чем себя.

Так разве я не прав, Вероника, говоря, что ваша сухость в молитве весьма полезна? Три великих добродетели в ней очищаются и совершенствуются: вера, надежда и любовь, именно те добродетели, которые приводят нас к общению с Богом и вводят нас в Его внутреннюю жизнь.

83. В тот день он сможет молиться


Одна мать написала мне: "Я вошла в спальню моего маленького сына, чтобы поцеловать его перед сном. Выходя оттуда, я погасила свет, но вдруг жалобный голосок попросил меня: "Мама, не уходи!" Я повернулась, склонилась к нему: "Почему, мой хороший?" "Потому что, когда тебя нет, я такой... такой... бедный".

"Сударыня, - отвечал я ей, - я не помню, чтобы когда-либо слова, сказанные ребенком, производили на меня подобное впечатление. Эти слова вашего маленького Филиппа не выходят у меня из головы с тех самых пор, как я их услышал. Ведь он мог бы сказать: "Мне грустно", или еще: "Мне страшно". И это было бы вполне обычно. К тому же, грусть, как и страх, скоро рассеивается. Но он сказал, помедлив несколько мгновений, чтобы подобрать выражение, способное как можно точнее выразить его ощущение: "Я бедный". Насколько больше это значит! Бедный - значит, тот, кому недостает необходимого, хлеба насущного, который, в конце концов, умрет, если не восполнить этого недостатка. Это как раз то, что чувствовал ваш мальчик в тот вечер: что его мама для него хлеб насущный, основа жизни, что без нее он был бы поистине бедным, бедным до скорби..

Так пусть же он сможет однажды сказать и Богу с тем же порывом и с той же силой убеждения: "Господи, не уходи. Ибо когда Тебя нет со мной, я беден". В тот день он сможет хорошо молиться.

84. Легенда о мускусном бычке


Для чего истомлять себя бесконечной погоней за Богом, как если бы Он был вне вас? Он внутри вас. Там Он назначил вам встречу, там Он вас ждет; и там Он позволит найти Себя, когда сочтет это за благо.

Чтобы дать осознать эту великую истину своим детям, индийские матери рассказывают им легенду о мускусном бычке.

"Однажды, очень давно, горный мускусный бычок почувствовал, что его преследует неотступный запах мускуса. Он помчался по джунглям вдогонку за этим запахом. Бедное животное отказалось от пищи и питья, от сна. Бычок не знал, откуда доносится мускусный зов, он преследовал его через овраги, леса и холмы, пока, наконец, изголодавшийся, изнуренный, он не сорвался с вершины одной скалы и не разбился насмерть. Последним его движением перед смертью была жалость к самому себе, и он лизнул себя в грудь. И оказалось, что его мускусный клапан лопнул от удара и источил свое благовоние. Бычок глубоко вздохнул, пытаясь вдохнуть благовоние, но было уже слишком поздно. О! Мой любимый сыночек, не ищи вовне аромата Божия, чтобы тебе не погибнуть в жизненных джунглях, но ищи свою душу, и смотри, Он будет там".

Бог обитающий в вас - не безмолвный Бог. Он говорит; но чтобы Его услышать, нужно установить тишину. "Отец изрек Слово, и Слово Это - Его Сын. Он изрек Его в извечном безмолвии, и в безмолвии слышит Его душа" (св. Иоанн Креста).

Установить тишину очень трудно в нашем ужасно шумном мире. Я говорю не только о физических шумах, но и о всяких происшествиях, сенсационных новостях, разнообразных угрозах, которые реклама, "чародейка новых времен", выкрикивает на всех крышах, нашептывает нам в уши. Все это тревожит и будоражит наши чувства, наше воображение, нашу мысль, наше сердце; все это непрестанно отплясывает в нас бешеную кадриль и возмущает нашу молитву. Тем не менее, внутренняя тишина возможна.

Чтобы достичь ее, нужно упражняться в ней с кротостью и терпением. Насильственные меры никогда не годятся для умиротворения. А речь идет как раз об умиротворении, об умиротворении всех способностей нашей души и восприятия, чтобы они обратились к Богу и были неподвижны, внимательны. Иными словами, чтобы мы достигли тишины и сосредоточенности. Сосредоточенность - это напряженное внимание, готовое воспринять внутренний голос. "Многие мудрецы нам уже говорили, - пишет Клодель, - что для того, чтобы услышать, нам было бы довольно, может быть, только послушать: как это верно! Но теперь мы станем прислушиваться не с помощью нашего слухового аппарата, не с помощью даже напряженного интеллекта, но всем нашим существом будем слушать мы сущее Существо".

Вы, конечно, опять скажете мне, что уже отчаялись достичь внутренней тишины, этой священной сосредоточенности. Одних ваших усилий, действительно, не хватит: нужно, чтобы на помощь пришла божественная благодать. Но разве Бог откажет в этой благодати? Он ведь того только и хочет, чтобы тишина установилась в вашей душе, и сделался возможным диалог между Отцом и Его чадом. Храните доверие, будьте постоянны в молитве, и Христос успокоит и привлечет к Себе разбредшиеся во все стороны способности вашей души, как тот пастух, о котором говорит св. Тереза Авильская, что перед наступлением ночи он играет на свирели, чтобы собрать овечек, рассеявшихся по лугу.


85. Царство тишины


Куда скорее вам, нежели мне, следует решать, надо ли оставить активную форму молитвы, в которой вы доселе упражнялись, для формы более пассивной. Но вот, тем не менее, кое-какие темы для размышления.

Если во время молитвы вы чувствуете влечение оставаться с безмолвной и неподвижной душой перед Богом, Которого вы не видите, но о Котором вы точно знаете, что Он здесь; если любые слова кажутся вам излишними, куда менее выразительными и подлинными, чем безмолвие вашего существа, предстоящего пред лицом Божиим; если, завершив молитву, вы чувствуете мир и обновление, то не ищите ничего больше: это Дух Святой вас приобщает к царству тишины.

Но не ждите, что это царство окажется земным раем. В иные часы от вас потребуется великое мужество, чтобы удержаться от искушения убежать из пустынного и сурового отечества. Пусть же обетование Господне, заключенное в маленькой книге пророка Осии, придаст вам силы: "Приведу ее в пустыню, и там буду говорить к сердцу ее" (Ос 2,14).

Остерегайтесь также и другого искушения, а именно: цепляться за эту новую форму молитвы, боясь, как бы вы не пали с достигнутых высот, вернувшись назад. Ибо настанут и такие дни, когда тишина будет совершенно пустой, когда не быть активным будет означать попросту тратить зря свое время. Вернитесь в таком случае к той молитве, которую вы хорошо знаете и которая состоит в том, чтобы думать о Боге, говорить с Ним, представлять Ему тех, с кем вы встретились в течение дня, чтобы Он благословил их, а также ваши заботы и обязанности, чтобы Он помог вам их исполнить.

Порой вам случится засомневаться в том, как вам поступить. Это будет так, словно душа в самой глубине пробуждена и внимательна к Богу в некоей сфере, недоступной никакому шуму, тогда как на периферии воображение, чувства, страсти, мысли, ощущения словно сорвались с цепи. Не тревожьтесь, будьте согласны с вашей глубинной душой. Что до всего остального, отнеситесь ко всему, что стремится привлечь ваше участие, как к чему-то совершенно неинтересному, отрекитесь от него: отречься значит сделать безвредным.

86. Приглашение к безмолвию


Не стану от вас скрывать, что меня несколько озадачил ваш вопрос в последнем письме: "Как убедиться, когда во время молитвы ничего не делаешь, что именно этого хочет Бог?" Я мог бы вам ответить, что воля Божия никогда не состоит в том, чтобы мы ничего не делали во время молитвы, ибо всякая истинная молитва есть самая активная деятельность. Но, поскольку я не привык получать от вас непродуманных вопросов, я стал искать, каков мог быть точный смысл ваших слов? Поправьте меня, если я окажусь неправ.

Бывает, что совершают молитву, не молясь. По прошествии нескольких минут, человек с удивлением обнаруживает, что стоит на коленях, тогда как внутренняя цепочка мыслей не прерывалась ни на мгновение. Внутренний фильм продолжает раскручиваться. Другой раз, после хорошего начала, вдруг ловят себя на том, что думают о вещах совершенно посторонних, а то и вовсе дух погружен в некую сладостную летаргию, Такие ли состояния имеете вы в виду? Если да (но я думаю, что нет), то совершенно очевидно, что тогда следует собраться, возвратить свой дух к Богу, найти какую-либо мысль о вере, чтобы, задержавшись на ней, учиться любить.

Но я думаю, что вы скорее имеете в виду те моменты, когда во время молитвы больше не чувствуешь ни потребности размышлять об определенных темах, ни совершать определенные акты поклонения, хвалы, любви; когда охотно довольствуются неподвижностью и внутренним безмолвием, к которым ощущают склонность. И лишь некое беспокойство мешает предаться этому безмолвию всецело - беспокойство о том, настоящая ли это молитва?

Так вот вам мой совет: если у вас такое впечатление, что внутренняя тишина более подлинна, более реальна, более глубоко вас затрагивает, нежели слова, тогда, не колеблясь, изберите тишину. И всячески отвергайте искушение считать себя бездеятельным из-за этого: в самой глубине вашего существа возникнет тогда тонкая, возвышенная, очень чистая, почти неразличимая, чисто духовная активность. Это - попросту направленность к Богу вашего глубинного существа, активность намного более реальная и истинная, чем суматоха ощущений или воображения, чем самые возвышенные чувства или мысли. Она божественная, она возбуждена в вас Духом Господним. Эти моменты наполненной тишины (есть также тишина пустая) - лучшие моменты молитвы.

Но будьте внимательны, не старайтесь вызывать эти моменты искусственно. От вас не зависит - привести в такое состояние свою душу и поддерживать ее в нем. Это дело благодати. Так что, когда вы не обнаружите в себе этой склонности к безмолвию, возвращайтесь к вашей прежней форме молитвы: думайте о Боге, говорите с Ним, любите Его, предоставляйте Ему себя. Но будьте готовы оставить все эти действия, как только Дух Святой снова призовет вас к тишине.

87. Пленённый ребенок

Один кюре из горного селения пригласил меня проповедовать на Страстной Неделе в его приходе. Исповедуя его прихожан, я обнаружил у многих из них редкостную духовность. Она носила черты некоей семейности: их отношения с Богом строились на основе сыновнего доверия, мира, радостной самоотверженности. Я сделал из этого вывод, что под внешностью грубого горца мой кюре скрывал исключительную внутреннюю жизнь и был подлинным воспитателем душ.

Однако наши беседы за столом и перед сном могли ввести в заблуждение на этот счет, поскольку они касались только весьма общих вопросов теологии и пастырства. Я этим не удовольствовался и упорно старался разыскать источник среди кустарников. Я не начинал никаких расспросов, сдерживая свое желание ломиться силой через заросли.

В день Пасхи во время литургии и после нее, во время вечерни сдерживаемое трепетное воодушевление ясно отражалось на лицах всех прихожан. Вечером за ужином суровое лицо пастыря светилось затаенной радостью. А между тем и эта наша беседа поначалу протекала так же, как и остальные, но вдруг одно мое замечание отклонило ее в неожиданную сторону, и это позволило мне заглянуть в исключительно глубокую душу священника. Затем, вернувшись в свою комнату, я спешно нацарапал заметки о нашей беседе; они верно, хотя и в общих чертах, передают слова кюре:

"Для многих людей христианская жизнь - синоним усилия, напряжения, тяжбы, спортивных достижений, рекордов, - кюре, чтобы подчеркнуть и оттенить свою мысль, громоздил слова одно на другое. - Между тем, это вовсе не так уж связано с напряжением, с чем-то зримым, внешним. Это есть нечто в самой глубине души, нечто тонкое, нежное, неуловимое, легкое, некое движение души, некий ответ нашей внутренней свободы.

Глубже, куда глубже наших религиозных жестов, нашего тяжеловесного великодушия, наших благих порывов, наших пылких желаний, наших затаенных воздыханий, существует в нас область свежести, невинности, девственности. Суровость, скорбь, зло и нечистота существования не могут ее достичь, осквернить, заразить. Здесь обитает наша детская душа, юная, свежая, чистая, неповрежденная, непорочная. Но почти у всех человеческих существ эта "маленькая девочка" находится в заточении.

Быть христианом - это прежде всего освободить пленного ребенка, вывести его на свет, снять с него оковы. И вот она дышит, она поет чистую серебристую песнь. О, так и хочется закричать всем благомыслящим: "Нет, не с вашим важным видом, не с вашими солидными рассуждениями, не с вашими чопорными и благопристойными добродетелями, не с вашей духовной бухгалтерией и рентой войдете вы в рай! От всего этого вам нужно непременно избавиться. И только с вашей детской душой, да, ведомые этой "маленькой девочкой", если вы согласитесь протянуть ей руку, войдете вы в Царство Небесное, предназначенное для младенцев и для тех, кто им уподобится". Вас всегда удивляло и, несомненно, втайне соблазняло то, как Христос обещал столь великую награду публичной женщине, супруге-прелюбодейке, разбойнику на кресте: но это было потому, что при встрече с Ним их детская душа, внезапно освободившись, шептала простое слово, слово любви: "да", и этим "да" определялась их судьба.

Действительно, ведь это так просто - быть спасенным, - но для этого как раз и нужно принять, что это очень просто. Наша вечная участь решается не на уровне назидательных поступков, благообразных добродетелей, великих свершений, но на самом острие души. Это кажется чем-то незначительным, но на деле ничего нет более могучего, более действенного; некая улыбка нашей души, детская, наивная, чистая, доверчивая, отважно доверчивая, вот что решает нашу вечность. Я думаю, улыбка именно такого свойства, именно она оторвала Сына Божия от жизни в лоне Пресвятой Троицы и непреодолимо привлекла Его в лоно юной Девы Марии".

- Но как же, - спросил я его, - отыскать нашу детскую душу и возвратить ей вкус к жизни, к песне, к улыбке?

- Я не знаю ничего лучшего для этого, чем молитва, - сказал он мне. - И при непременном условии, чтобы важная взрослая особа в нас умолкла и стала учиться у маленькой освобожденной девочки. Но если мы начнем искать гарантии...

И он внезапно оборвал нашу беседу, хотя мне так хотелось, чтобы она продолжилась!

88. Молитвенные порывы


Не думайте, что ваш случай - единственный в своем роде. Многим другим приходится переживать подобное. Недавно один мой друг-медик говорил мне: "Часто бывает, что когда я мчусь в автомобиле, или между двумя визитами больных, то испытываю влечение к молитве; и я тогда откладываю это до того момента, когда смогу пойти в церковь. Но когда я наконец Туда вхожу, я больше не нахожу в себе этой молитвы, которая перед тем, казалось, готова была забить ключом". И как часто матери семей мне жаловались, что их молитва остается удручающе сухой, но во время домашних дел, готовя обед, они молятся без затруднений.

Этому явлению может быть предложен множество объяснений. Прежде чем изложить вам одно из них, я приглашаю вас разбежаться для высокого прыжка.

Пресвятая Троица живет в нас, согласно обетованию Христову, данному апостолам: "Кто любит Меня, того возлюбит Отец Мой, и Мы придем к нему и обитель у него сотворим" (Ин 14,23). Она не заключена в нас так, как содержимое в сосуде, например, как Святые Дары в дарохранительнице, но скорее, как огонь в полене, которое он пожирает, как свет в куске кристалла, как душа в теле. С помощью подобных сравнений я хочу вам дать понять, что Пресвятая Троица приобщает нас к Своей собственной жизни. Самая глубина нашего существа приобщена к ней таким образом, самая внутренняя и вместе самая неведомая область нас самих. При этом, как мы ни поверхностны обычно, но порой из этого центра нашей души до нас как бы доходит некая весть, таинственное предупреждение, призыв к сосредоточению. Сосредоточиться - значит собрать наше внимание, столь рассеянное и обращенное на существа, нас окружающие, столь захваченное нашими внешними впечатлениями, чтобы сделать его восприимчивым ко внутренним реальностям.

Если, откликаясь на этот призыв, мы оставляем все и обращаемся в слух, то часто наша внутренняя жизнь всплывает на поверхность нашего сознания или, точнее, мы проникаем сами в этот внутренний мир, который мы, всегда рассеянные, забываем посещать.

Но, скажете вы мне, именно тогда, когда в ответ на то, что я считаю призывом Божиим, я приступаю к молитве, я больше ничего не ощущаю и больше не испытываю никакой потребности в молитве, мне становится скучно.

Но не потому ли это происходит в тот момент, когда вам следовало бы застыть в полной неподвижности, ваш разум силится порождать идеи, а ваше сердце - чувства? Поймите же, что для того, чтобы лучше познать и лучше полюбить Бога, часто более необходимо воспринимать, чем действовать. Подумайте об озерах, которые питаются внутренними ключами. Точно так же обстоит дело и с вашей душой. Ваш разум - то в вас, что способно воспринять свет Слова: пусть же он будет открыт, и в самом центре его прольется свет, которому только и нужно распространиться. Пусть ваше сердце точно так же будет расположено воспринять изнутри любовь Пресвятой Троицы, - любовь, которая стремится наполнить его и расширить, чтобы затем излиться вокруг.

Я не говорю, что в молитве всегда следует придерживаться такой пассивной установки. И я бы не стал рекомендвать ее начинающим. Им надлежит наполнять водоем, черпая снаружи, питать свою мысль и свое сердце Словом Божиим. Отсюда - следует начинать и так продолжать, возможно, в течение долгих лет, покуда созерцание "по наитию" ("contemplation infuse", "глубинное созерцание"), как называют его богословы, не появится в них изнутри.

Но нужно также быть настороже. Это созерцание по наитию, не предлагая нашему разуму определенных идей, не внушая нам четких чувств, грозит остаться незамеченным.

Именно потому, что оно божественного происхождения, это созерцание, как бы переливаясь через край нашей души, нарушает человеческие способы мыслить и любить.

Удалился ли я от темы? Нисколько. Эти "молитвенные порывы", как вы говорите, которые приходят в течение дня в те моменты, когда вы не стараетесь молиться, есть, по всей вероятности, призывы к большей пассивности перед Богом, к большей внутренней мягкости и податливости, чтобы вашей умиротворенной и восприимчивой душе Дух Святой мог сообщить божественные импульсы и, несомненно, приобщить вас уже к созерцанию по наитию.

Научитесь же не искать вовне того, что пребывает в вас, и не стремитесь совершить то, что следует принять.

89. Найти - значит искать


Я задаюсь вопросом, нет ли в вашем желании познать Бога и быть в единении с Ним излишнего напряжения, которое грозит вас обессилить? Путь к святости долог и тяжел; он потребует от вас упорства: духовная брань жестока, и вам едва ли хватит сил, чтобы довести ее до победы.

Безусловно, ваше желание единения с Богом, влекущее вас к уединению, - великая благодать. Вам нужно ценить это желание и осуществить его. Но не менее важно направить его в должное русло и очищать его. Бог ответит не столько на его пылкость, сколько на его чистоту.

Часто к такому желанию примешиваются иллюзии и духовные соблазны. Ибо случается человеку возмечтать о том дне, когда это желание исполнится, и он сумеет обрести покой в обладании Богом уже на этой земле. На деле же нет ничего более химерического, чем такая надежда.

С Богом не так, как с временными благами. Обладание ими ipso facto ("тем самым") гасит желание. В то время, как чем больше вы обладаете Богом, тем больше Его желаете, и с тем большей настойчивостью Его ищете.

Земные вещи ограничены, и потому ими можно обладать всецело: столом, домом..., и тогда они удовлетворяют наше желание. Но Бог - Бесконечное - превосходит нас во всем. Поэтому чем больше мы будем Его познавать, Его любить, Им обладать, тем более явным для нас будет, что Он может быть познан, любим, обладаем еще гораздо больше. И наше желание вспыхивает вновь и множится.

Пусть радует нас это желание, ибо оно есть импульс в самой глубине нашего существа, исходящий от Бога, Чья мысль, проникая в наш разум, побуждает его расшириться, чтобы соединиться с Ним более полно, Чья любовь вторгается в наше сердце, чтобы отдавать себя Ему более совершенным образом. Так Бог пребывает в нас, и Сам в нас познает Себя и любит, и нас Он также желает приобщить, присоединить к Своему живому познанию Себя, к Своей живой любви Себя. Таково есть, в конечном счете, объяснение этого желания познавать и любить Бога, которое возделывает души Его друзей.

Стремясь нетерпеливо к еще более совершенному единению с Богом, можете ли вы не быть одним из них? Но будьте терпеливы в нетерпении, поймите, что ваше желание мало того, что никогда не может быть удовлетворено на земле, но будет все более полно исполняться, и в то же время возрастать по мере того, как вы все больше будете обретать Бога. Св. Григорий Нисский основал всю свою духовность на таком утверждении: "Найти Бога и есть непрестанно искать Его". И он объясняет: "Действительно, "искать" не означает здесь одно, а "найти" - другое; но результат поиска тут - сам поиск. Желание души исполняется в том, что оно остается ненасыщенным, ибо именно это и есть - видеть Бога, т. е. никогда не насыщаться желанием Его".

Вы скажете: "Но если так, когда же можно обрести упокоение?" - никогда; и чем дальше, тем меньше. Подобно тому, как скорость падающего камня все время возрастает, так и полет души убыстряется по мере того, как она приближается к Богу.

Нет худшей нелепицы, чем рассматривать совершенство в наших земных категориях, как исполнение желания постоянно обладать Богом: совсем наоборот, оно есть активный поиск, движение, устремленное к Нему. "По причине запредельности тех благ, которые открываются ей, душа, - пишет также св. Григорий Нисский, - по мере того, как она продвигается все дальше, все время как бы пребывает в самом начале восхождения. Вот почему Слово повторяет: "Поднимись!" тому, кто уже поднялся, и "Приди!" тому, кто уже пришел. Действительно, тому, кто уже поистине поднялся, надо будет подниматься всегда, и перед тем, кто бежит по направлению к Господу, всегда будет обширное пространство. И так тот, кто поднимается, никогда не останавливается, следуя от начала к началу через начала, которым никогда не будет конца".

90. "Поклоняющийся в духе и истине"


Мой дорогой Жорж, поскольку ты хочешь молиться, начни с того, чтобы идти к Богу, созерцать Его. Все те люди, которые утверждают, что они не способны молиться, если бы они отказались от претензии исторгнуть молитву из собственных своих глубин, если бы они согласились стать внимательными к Господу, то весьма возможно, что тогда в них ключом забила бы молитва, кажущаяся сейчас им невозможной.

Отец де Кондрен, священник, живший подлинно духовной жизнью, "поклоняющийся в духе и истине", рассказал однажды своему ученику Амелоту, как зародилась в нем та молитва поклонения, которая затем никогда в нем не иссякала... Прочитав это, ты мне, возможно, скажешь, что здесь мы имеем дело с избранником, что Бог не являет Себя подобным образом каждому человеку. Но не значит ли это скорее, что мы сами не умеем ни видеть, ни слышать? Ибо Бог неустанно являет нам Себя и говорит нам: через творение, через историю Иудейского народа, через поступки и слова Христовы, яркие знамения Его нерушимой любви, через Священное Писание, которые находятся в нашем распоряжении. Но мы слепы и глухи, мы продолжаем не ведать Бога, тогда как Его откровения здесь, перед нашими глазами.

Я предлагаю поразмышлять нам вместе с тобой над этой великой страницей. Она красноречиво показывает то, в чем я хотел бы тебя убедить, а именно, что молитва есть ответ человека на явление Бога: "Когда он достиг этого возраста (12-ти лет), случилось, что, будучи занят однажды учением... он вдруг, в одно мгновение увидел, что дух его окружен дивным светом, в сиянии которого Божественное величие представилось ему столь безмерным и бесконечным, что, казалось, ничто больше не должно существовать, как только это чистое Бытие, и что всей Вселенной надлежит разрушиться ради Его славы...

Он увидел, что Бог не испытывает нужды ни в каком творении; что Его собственный Сын, в Котором Его благоволение, должен был принести Ему Свою жизнь; что единственно только желание предания себя и всех вещей вместе с Иисусом-Жертвой было достойно Его величия, и не желать потерять самого себя вместе с Его Сыном ради любви к Нему, это значит недостаточно любить Его".

Он передает свою непосредственную реакцию с помощью четких понятий и тотчас находит подтверждение своим чувствам: Сам Иисус должен был принести Себя Богу, принести в полном смысле слова - принести Себя в жертву; отдать Себя, как дерево огню, чтобы быть им поглощенным. Любить, не доходя до такого предела, не соглашаясь потерять себя вместе с Иисусом Христом, оставив какую-то надежду на уклонение, - было бы насмешкой. Это первое впечатление Кондрена проясняется в дальнейшем, когда ему открылось Величие Божие.

"Этот свет был столь чистым, столь могущественным, что произвел на его душу впечатление смерти, которое никогда затем не изгладилось... Он предал себя от всего сердца Богу, чтобы быть обращенным в ничто в Его честь и чтобы никогда не жить иначе, как только в таком расположении духа".

Вся Вселенная, все то, что до сих пор привлекало, очаровывало, притягивало взгляды, разум, сердце юного Кондрена, внезапно оказалось обесцвеченным, лишенным всякой соблазнительности, всякой привлекательности, всякого интереса...

"Чтобы быть обращенным в ничто". Рассмотрим внимательно, что это значит. Существует известный вкус к небытию, бесовский, который есть отвращение к существованию, отказ от него, страсть разрушать и разрушаться. Но здесь совсем иное, Божественное стремление самоуничтожения, рожденное любовью не для того, чтобы стать ничем, но чтобы стать другим. Так дерево стремится стать огнем, так приношение на алтаре ожидает, когда оно лишится собственной природы через проникновение в него Христа...

"Тогда он познал, что весь этот мир должен сгореть из-за греха людей, что Божественная чистота, святость и справедливость испытывает ко греху крайнее отвращение, и только на Иисуса Христа взирает она с благоволением, и на то, что проникнуто Его духом".

И вот в его мыслях возникает новый образ. Сопоставление Бога и мира приводит не только к обнаружению контраста между Творцом и тварью, между "Тем, кто есть", "Сущим", и тем, что существует только благодаря Богу, но также и противопоставления, непримиримого противоречия, вопиющей несовместимости между Божественной святостью, потрясающей чистотой и гнусным грехом мира.

Но во тьме этого грешного мира - одна сияющая точка: Иисус Христос, на Коем взгляд Отца покоится с благоволением. "Ибо, поскольку он пребывал в бездне своего ничтожества перед Божественною святостью и в пламенном желании пожертвовать собой для Его славы, ему дана была исключительная радость увидеть Сына Божия, Который есть постоянная Жертва для Своего Отца... Он познал, что жертва Иисуса Христа была осуществлением горячего стремления всех тех, кто желал сам быть закланным, но кто видел свою неспособность воздать должную честь Богу своею жертвой. И что принести Отцу вечному Его убитого Сына, исповедуя Ему, что не только вся Вселенная, но даже Самый Сын Сей должен был быть уничтожен в Его присутствии, означает бесконечно славить Божественную святость, праведность, самодостаточность, одним словом, всю бесконечность Вечного Отца. Он видел, что нет ничего, достойного Бога, кроме этой единственной жертвы Иисуса Христа".

Иисус Христос есть не только Отрада для Отчего взгляда, но и Надежда для юного Кондрена. Он понял, что и уничтожение себя, о каком он мечтал, и даже заклание всего мира было бы недостаточно и неспособно воздать Богу то поклонение, которого Он достоин. Недостаточно, чтобы жертва была заклана, надо, чтобы она была достойна Бога! И Кондрен, при виде всеобщей неспособности достойно почтить Бога, Чье сияние ему только что открылось, погрузился бы в отчаяние, если бы мысль об Иисусе Христе, "Жертве чистой, Жертве святой, Жертве непорочной", не вернула ему надежды. Он понял, что следует только включиться в эту жертву Христа, и принести ее, присоединив себя к ней, чтобы Отец был почтен бесконечной честью, как Он того достоин...

Это дивное видение пробудило в Кондрене исключительное почитание мессы, в которой в распоряжение тех, кто стремится почтить Бога так, как Он того достоин, предоставлена жертва Самого Иисуса Христа. И в то же время он понял, что настанет день, когда и он станет священником, станет человеком, совершающим мессу.

«КТО ПРИЛЕПЛЯЕТСЯ К БОГУ, СОСТАВЛЯЕТ С НИМ ОДИН ДУХ»

Желание обрести Бога, которое нас направило на путь молитвы, не обмануло нас. Столь желанное единение становится очень близкой, внутренней реальностью.

Обрести Бога — вот чего следует ожидать от молитвы, вот что она нам готовит (1. Я хочу научиться молитве.) — Действительно, молитва есть святое место, где Бог принимает человека, чтобы говорить с ним от сердца к сердцу и заключить его в объятия с нежной и сильной любовью (2. Размышление перед портретом). — Бог обнаруживает Свое деятельное присутствие не только в конце нашей молитвенной жизни, но порой и очень рано. Мистический опыт не предназначен для одних только святых подвижников. Достойны сожаления те, кто Его хулят, но еще больше те, кому Он дарован, но кто Им пренебрегает (3. Мистика). — Тот, кому Он дан, ясно видит, что творить молитву означает не столько «творить», сколько «быть», быть с Богом, быть для Бога, живущего в душе (4. Быть или действовать?). — Несомненно, чтобы достичь такого опыта нужна аскеза, но еще более верно и обратное: мистические дары есть мощная поддержка в добродетельной жизни, с их помощью наша любовь к Богу понемногу очищается от любви к самим себе (5. Сайд). — Они дают проявиться в нас таинственному познанию Господа, но при том условии, что разум наш смирится перед «высшей непостижимостью Божией» (6. Ты увидишь Меня со спины»). — Они трудятся, чтобы соединить нас с Богом, каковое единение состоит, по сути, в том, чтобы воля наша глубоко прониклась волей Божией (7. Молитва смиренной

257

женщины). — Этапы на пути этого единения с Богом не обязательно одни и те же для всех, но развитие всегда происходит в направлении любви, любви все более безоглядной и все более бескорыстной (8. Вехи на дороге). — Однако, единение завершится лишь тогда, когда мы вполне предадим себя Богу (9. Это Ты). — В этот день мы обнаружим, что мы введены в общение любви с Отцом и Сыном, приведены на то пиршество, певец и свидетель которого Дух Святой на небе и на земле (10. «Покой Божий»).



91. Я хочу научиться молитве


"Я хочу научиться молиться Богу" - говорите вы мне. Возблагодарите Его! Это желание могло прийти только от Него. Но нужно еще, чтобы вы осознали его мотивы.

Один краткий старинный рассказ лучше долгих обсуждений поможет вам понять мою мысль.

В Вогезских лесах в давние времена жило множество отшельников. Один из них пользовался славой великого святого. Охотники утверждали, что видели диких зверей, медведей, кабанов, косуль, собиравшихся у входа в его пещеру, пока он воспевал хвалу Господу и словно бы сосредоточенно внимавших. И обитатели долины уже не удивлялись, когда видели по ночам свет, исходивший с вершины той горы, где жил человек Божий. Довольно часто молодые люди из окрестностей приходили к нему и просили взять их к себе: ведь другие отшельники жили в обществе одного, двух, а то и трех учеников, которых они приготовляли к созерцанию? Но все получали один и тот же отрицательный ответ. Все, кроме одного.

Причину такого предпочтения узнали от самого избранника, немного времени спустя после смерти его учителя.

"Я явился к нему, когда мне было 18 лет, испрашивая милости остаться возле него. На его вопрос: "Зачем?" - я отвечал: "Потому, что я хочу научиться молитве". Эти слова зажгли свет радости во взоре старого отшельника. И он спросил меня тогда: "Но почему, малыш, ты хочешь научиться молитве?" - "Потому что это самая высшая наука". - "Я бы охотно принял тебя, но я не могу", - ответил он мне не без печали.

Я вернулся к нему три года спустя. Он отечески принял меня и снова задал мне вопрос: "Почему ты хочешь научиться молитве?" - "Чтобы стать святым". Я был убежден, что на этот раз он меня примет: разве не был мой мотив самым высоким, какой только можно себе представить? Но он снова отказал мне, и я ушел, удрученный.

Я снова вернулся в свою деревню. Но, однако, более, чем всегда, с утра до вечера, желание молитвы снедало меня. Мне случалось даже плакать при мысли о том, кто высоко в горах жил в тесной близости с Богом.

Однажды в Рождественскую ночь я внезапно вскочил с постели: я вдруг ощутил уверенность, что на этот раз он меня примет. Когда я к нему пришел, он молился и не заметил меня. Я ждал долго: нетерпение мое понемногу улеглось. Когда он обернулся ко мне, то не выказал ни малейшего удивления. Я заговорил, опережая его вопрос: "Я хочу научиться молитве, потому что я хочу обрести Бога". И тогда он раскрыл мне объятия".

Обрести Бога - такова цель истинной молитвы. Она делает ее неодолимой: Отец не может скрыться от ребенка, который Его ищет. И ребенок понял, наконец, что он не должен более скрываться от Отца, Который Сам его ищет.

В чем состоит стремление обрести Бога, которое под действием благодати постепенно созревает в сердце христианина? Те, кто обрели Его, хотели бы раскрыть нам свой секрет, но они наталкиваются на невозможность передать свой опыт: ни слова, ни понятия не способны выразить единение души с Богом. Им приходится только заверять нас, что путь молитвы - не тупик: он выводит на простор, приводит к божественному опыту, который невыразим.

92. Размышление перед портретом


Вспомните то место из Библии, где Моисей, пасущий своих овец на высоких склонах горы Хорив, внезапно замирает перед кустом, который пылает, не сгорая. Он трепещет от священного ужаса. Он делает шаг вперед, чтобы рассмотреть чудо, но его останавливает голос: "Сними обувь твою с ног твоих; ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая." (Исх 3,6).

Молитва есть священное место, земля святая, где пребывает Бог. Там Он ожидает человека, там Он будет говорить с ним и, возможно, заключит его в объятья Своей нежной и могущественной любви.

Молитва, будучи деятельностью гораздо больше Божией, нежели человеческой, ускользает от рационального анализа: она есть тайна. Но, тем не менее, вполне допустимо попытаться лучше ее осмыслить, более того, именно здесь - один из самых высоких объектов, предложенных человеческому разуму; но, чтобы этого достичь, следует, отказавшись от намерений вырвать у нее последнюю ее тайну, подчиниться руководству Духа Святого и приближаться смиренно, босым.

Однако я не стану множить аргументы в пользу молитвы, поскольку, старый рационалист, вы тогда останетесь только в области философии.

Но при ближайшей встрече я окажу вам портрет Бенедикта Лабра, святого нищего. Возможно, это изображение окажется более убедительным, чем мои рассуждения. На меня оно всегда производит большое впечатление: я нахожу его исключительно красноречивым. На нем виден святой во время молитвы, со скрещенными руками, со слегка склоненной головой, с опущенным взором. От него исходит ощущение глубокой сосредоточенности, чувствуется, что св. Бенедикт Лабр совершенно отрешен от окружающего мира, полностью, двери его чувств тщательно заперты. Что происходит в этом потаенном святилище? Это, несомненно, ускользает от нашего взгляда. Но можно, тем не мене, прочувствовать тайну по неописуемому ореолу смирения, окружающего личность святого, по его лицу, как бы освященному изнутри. Невозможно усомниться, что сердце этого человека зрит нечто весьма важное, весьма желанное. Хочется стать на колени перед молящимся св. Бенедиктом, поскольку чувствуешь уверенность, что Бог, Который живет в его душе, обращает к нему слова, которые так отрадно слышать.

Этот портрет поведал мне о молитве больше, чем многие книги: кто знает, не окажется ли он красноречивым также и для вас...

93. Подлинная мистика чувствует действенное присутствие Бога...


Дорогой господин аббат, не стану скрывать от вас, что в среду вечером я был поражен, чтобы не сказать больше, тем развязным, граничащим с насмешкой тоном, с каким вы говорили о мистике и мистиках. У меня возникло ощущение кощунства. Я подумал о наших великих католических святых, каких мы знаем, которые все были мистиками. И, глядя на студентов, слушавших с таким доверием своего молодого проповедника, я говорил себе, что вы рискуете сбить с толку тех среди них, которые, стремясь к встрече с Богом, потеряют надежду обрести Его в католической религии, где все, похоже, сведено к рациональным объяснениям и практической морали. Увлечение индийскими религиями среди молодежи, среди знаменитых писателей, успехи всевозможных сект, невероятное почтение, каким пользуется в Париже некий прибывший с Востока маг, часто не имеют иных объяснений, как умаление мистической жизни столькими священниками и католиками-мирянами. Не возражайте мне, что всякому исповеднику приходится рано или поздно столкнуться со лжемистиками: мне это хорошо известно; но разве поддельные Рембрандты должны умалить наше восхищение подлинными творениями голландского мастера?

Несомненно, нужно различать между собой лже- и подлинных мистиков, и важно хорошо определить это слово, смысл которого столь часто выворачивают наизнанку! Оставляя в стороне тонкости, я буду говорить о подлинной мистике, которая чувствует в "центре души" действенное присутствие Бога и воспринимает от Него различные импульсы: к молитве, к любви, к действию, самопожертвованию... Можно сказать, как св. ап. Павел: "Дух свидетельствует духу нашему, что мы - дети Божии" (Рим 8,16). Тот же св. Павел на всех страницах своих посланий являет себя великим мистиком: у него есть сознание, что он находится во власти Божией, движим Его Духом. И он возвещает нам, что таково свойство детей Божиих: "Все, водимые Духом Божиим, суть сыны Божии" (Рим 8,14). Вы видите, что я не включаю в определение мистического опыта "чрезвычайных" явлений: экстазов, видений, откровений; они могут встречаться в подлинной мистической жизни, но они не составляют ее сути. Вы скажете: "Мистика - удел святых; для чего же говорить о ней тем, кто едва влачится по равнинам?" - Нет, мистический опыт не есть прерогатива одних только святых; подобный, хотя нередко кратковременный опыт лежит в основе многих обращений, а также встречается у христиан, еще недалеко продвинувшихся по пути святости. Но, я согласен, вершины мистического опыта доступны только весьма духовно развитым личностям: таковые живут с Богом, Богом и в Боге. Св. Иоанн от Креста в "Живом Огне Любви" так описывает их глубокую жизнь: "Душа достигает состояния, когда она вся наполнена лучами божества, и вся преображается, подобно своему Создателю. Ибо Бог сообщает ей сверхъестественным образом Свое существо, так, что она становится как бы Самим Богом, ибо она имеет то, что имеет Бог, и все, что присуще каждому из них, кажется составляющим одно благодаря такому преображению. Можно даже сказать, что благодаря такому приобщению душа становится как бы более Богом, чем душой, хотя при этом она и сохраняет свое существо, и это существо отличается от существа Божия, как стекло остается отличным от луча света, который его освещает и пронизывает". Начинающий христианин, несомненно, далек от такого опыта, но случается порой, что Господь позволяет ему разглядеть эти вершины, чтобы побудить его желать и следовать к единению с Богом, что является целью всякой христианской жизни. Св. Тереза Авильская, св. Иоанна де Шанталь сообщают нам, что их молодые монахини очень часто достигали мистической молитвы в течение полугода или года новициата.

Мистический опыт, как это явствует из определения, данного мною выше, посещает нас не только в часы молитвы. В повседневной жизни мистик также ощущает, что им движет Бог, движет, чтобы он действовал, движет, чтобы он молился в процессе действия. Однако именно в час молитвы душа, ибо тогда она полностью от всего освобождается, становится податливой, вверяется Богу "как посох в руке странника", - более легко обнаруживает, что находится в ней, в ней действует. И снова я заимствую у св. Иоанна Креста описание такого опыта:

После напоминания, что в первый период молитва состоит из размышления, он показывает, что очень скоро молитвенные души, особенно те, которые оставили все, чтобы отдать себя Богу в монашеской жизни, получают благодать "созерцания по наитию" или, иными словами, благодать мистической молитвы. И вот как он описывает эту новую форму молитвы

"Господь изливает тогда в тайне и мире в душу мудрость и свет, без того, чтобы совершать в ней множество действий, различимых, определимых или повторяемых. В другой раз, однако, Бог производит в душе какое-либо из таких действий в продолжении некоторого времени; душа должна в таком случае, со своей стороны, ограничиться тем, чтобы с великой любовью устремить свое внимание на Бога, не совершая никаких иных действий, кроме тех, к которым, как она чувствует, Бог ее склоняет. Она должна оставаться пассивной, не совершая ни малейшего движения, не отвлекаясь ни на что другое, кроме этого любовного внимания, простого и устремленного только на свой объект, так, как если бы кто раскрыл глаза, чтобы смотреть с любовью. Бог тогда может общаться с душой через простое и исполненное любви познание; душа же должна принимать Его просто и с великой любовью, чтобы и с той, и с другой стороны познание отвечало на познание, и любовь на любовь. Не подобает ли, чтобы тот, кто принимает дар, вел себя в соответствии с тем, что получает, чтобы получить его таким, как он ему дан, и сохранить его таким, каким он его получил?"

Не следует думать, что подобное времяпрепровождение есть роскошь; во время такой молитвы Бог совершает в душе и, как следствие, в Церкви, великие вещи. "Малейшее из чудес благодати, какое Бог совершает в душе через это сверхприродное уединение и через этот совершенный Божественный покой, есть неоценимое сокровище, более драгоценное, нежели сама душа и ее духовный руководитель могут себе представить".

Отвращать душу от такого способа молитвы, от этого "сверхъестественного сосредоточения", заставлять ее "выйти из потока глубоких вод", как это делают некоторые духовные руководители, это, - строго заявляет св. Иоанн от Креста, - ошибка с неисчислимыми последствиями.

"Будет ли простой неосторожностью, легкой ошибкой заставить душу утратить эти неоценимые блага, предлагая ей ложное руководство и позволяя ей только жалким образом ползать по земле? Если есть на свете дела, которым следует предаваться с наибольшей осмотрительностью, то это, несомненно, дела Божии; нельзя ими заниматься иначе, как только с широко раскрытыми глазами, особенно когда речь идет о самых возвышенных, самых тонких вещах, которые влекут за собой благо или зло почти что бесконечное, согласно доброму или дурному духовному руководству".

Значит ли это, что подобная молитвенная жизнь протекает всегда только спокойно, без испытаний, без опасностей, без иллюзий? Разумеется, нет. Именно поэтому св. Иоанн от Креста, св. Тереза и многие другие решили посредством своих произведений быть проводниками душ, которые Бог выводит на этот путь.

Не следует опасаться, что подобная молитвенная жизнь затрудняет апостольство. Примера одной св. Терезы Авильской довольно, чтобы удалить такое возражение. Чем больше душа предается молитве, тем больше укрепляется и усиливается в ней потребность познавать и просвещать к познанию, любить и учить любви, служить и научить, как служить Господу.

"Она (душа) получает сильнейший импульс, - пишет Бергсон, - который толкает ее на осуществление самых обширных замыслов. Спокойная экзальтация позволяет ей видеть масштабно, и, какой бы слабой она ни была, она достигает великого. Главное, она смотрит просто, и эта простота, которая бросается в глаза так же сильно в ее словах, как и в поступках, проводит ее через все затруднения, которые она как будто даже не замечает. Врожденное знание или, скорее, приобретенная невинность подсказывает ей сразу нужный поступок, решительное действие, слово, на которое невозможно возразить. Но, тем не менее, для нее сохраняется необходимость усилий, а также твердости и постоянства. Но они приходят к ней сами, они сами появляются в душе одновременно действующей и испытывающей воздействие, чья свобода согласуется с действием Божиим.

Простите меня, дорогой господин аббат, за то, что пишу вам столь длинно. Но тема эта особенно близка моему сердцу. Ибо, действительно, я замечаю, что христианская жизнь тех душ, которые предают себя воздействию Духа Божия, намного более исполнена полета! Души эти ликуют даже в испытаниях, им свойственно постоянство в восхождении к Богу, даже если порой они теряют силы на пути, а действия такой души приобретают исключительную силу и плодотворность.

Я прошу вас, дорогой господин аббат, рассматривать это письмо как выражение моего величайшего уважения к вашему самоотверженному священническому служению и пожелание, чтобы вы вели к наивысшей близости с Богом множество душ, которые оказывают вам доверие.

94. Быть или действовать?


Христианская молитва - не просто человеческое действие, она проистекает из глубин нашего "христианского существа", того существа, которое "сделалось причастником Божеского естества" (2Петр 1,4). И, как вы, несомненно, это помните, я прибавил: "Молитесь не только всем вашим разумением или всеми вашими человеческими чувствами, но всею глубиной вашего существа". И вот я вдруг нахожу любопытное упоминание этой "молитвы всего существа" в одном недавно мною полученном письме. Я привожу оттуда фрагмент. Как вы сами убедитесь, атмосферу здесь нельзя назвать христианской, ибо в приводимых высказываниях сквозит некий пантеистический склад ума; но, с известными оговорками, эти советы могут быть выслушаны не без пользы и христианином.

"Во время одной деловой поездки по всему миру у меня была возможность провести несколько дней в Индии. Весь исполненный впечатлений от того, что я прежде читал об этой чарующей стране, я стал расспрашивать моих французских друзей, которые, живя там уже на протяжении многих лет, предложили мне гостеприимство, существуют ли доныне те "святые люди", исполненные мудрости и молитвы, чье влияние в течение веков было столь велико.

По правде говоря, это не был тот мир, в котором вращались мои друзья. Тем не менее, желая доставить мне удовольствие, они навели справки. И в один прекрасный день они отвезли меня в маленькую уединенную деревушку и оставили у одного "святого человека", о котором им сказали, что он пользуется огромным уважением во всей этой местности.

Тому, кто принял меня в своей хижине, было примерно семьдесят лет. Бледный, худой, в одной только набедренной повязке, он производил впечатление большой нравственной силы и великой чистоты души.

Я сказал ему, на моем скверном английском языке, что я католик, но что я не хочу покидать Индию, не получив советов какого-либо мудреца, богатого религиозными преданиями страны. Каково же было мое изумление, когда я узнал, что он англичанин! Долгие годы он занимался медициной в этой отдаленной стране. И вот уже пятнадцать лет, как он проводит свою жизнь в молитве и наставляет на путь молитвы тех, кто к нему приходит. Его духовные установки показались мне довольно причудливыми, но глубоко религиозными.

Он долго смотрел на меня; я даже усомнился, хорошо ли он меня понял? Мне было почти неловко под этим ясным, настойчивым, проницательным, но одновременно и весьма благожелательным взглядом.

Наконец, он задал мне вопрос: "Молитесь ли вы каждый день?" - "Да, - отвечал я, - но недолго". - "И как же вы молитесь?" Я описал ему свой способ творить молитву: акт поклонения, размышления над текстом из Писания, затем хвала, и прошения для себя и для других.

Слушая меня, он улыбнулся улыбкой, исполненной расположения, но не лишенной в то же время, как мне показалось, определенной снисходительности.

"Люди Запада, - заговорили он, - думают всегда, что молиться - это значит что-то делать. Здесь же, все мудрецы нас учат, что это значит- быть. Если имеется бытие, для чего прибавлять к нему действие? Если же нет бытия, действие ничего не стоит". И, видя, что я не ухватил с первого раза его мысль, он уточнил: "Молиться - это значит быть. Я не говорю о поведении или расположении духа. Быть - это сущность человека. Вот что нужно принести Богу. Быть, быть здесь, быть для Бога, быть с Богом, быть ради Бога, в присутствии Бога, очищенным от всякого обладания и от всякого действия. Быть - единственное истинное действие, интенсивное, бьющее ключом, неудержимое, эффективное и могущественное.

Быть - это не легко. Наше бытие покрыто наносами не-бытия. Нужно сперва его от них освободить. Нужно его возродить. А затем, обнаженное, представить под излучение Божества. Тогда, возможно, в один прекрасный день, после многих лет, ваше бытие будет втянуто Великим Бытием, как капелька росы, которая испаряется под солнцем и возносится, чтобы воссоединиться с облаком. Тогда "быть" для вас станет быть в Том, Кто ЕСТЬ, быть в Боге, быть Богом.

"Давайте помолимся вместе", - сказал он мне также. И вот, мой хозяин, сидя на голой земле в позе Будды, сосредоточился, или, скорее, был как бы охвачен сосредоточением. Я внезапно ощутил его так далеко от себя! Я не мог молиться; я не мог оторвать взгляда от его лица, которое с каждым мгновением становилось все прекраснее, и как бы излучало внутренний свет.

Прошло много времени, спустилась ночь, я решил удалиться и направился к выходу, избегая произвести малейший шум. Но он открыл глаза и, полный любви, задержал меня: "Отныне, когда вы будете молиться Богу, мы будем вместе с вами рядом, вдвоем, как сегодня, лучше, чем сегодня".

95. Спокойствие Саида


Мой дорогой Жак, ты прав, считая, что для того, чтобы стать человеком молитвы, необходимо дисциплинировать свои инстинкты, упорядочить свои наклонности, установить внутреннее единство. Но значит ли это, что следовало бы подождать, когда мы сделаемся полными хозяевами самих себя, чтобы начать творить молитву? Я не так в этом уверен, как ты. Но прежде, чем изложить тебе мою точку зрения, я желал бы, чтобы ты прочел письмо, которое прислал мне один мой друг добрых двадцать лет тому назад и которое я вновь обнаружил у себя недавно. Вот оно:

"И вот я снова, после долгих лет отсутствия, в этом городе на севере Африки, который я так люблю. Радость вновь обретенных родных, от возрожденной дружбы, от улыбающихся лиц. Я взираю широко раскрытыми глазами на пальмы, раскачиваемые ветром, на камни, как бы позолоченные солнцем, и пожимаю тысячи рук.

Посреди суматохи встречи, сюрприз: Саид, старина Саид подходит ко мне и обращается с классическим приветствием: "А'лан оуа са'лан". То, что он вновь оказался в нашей семье, где служил в течение 25-ти лет, само по себе не было удивительно. Меня поразило другое: я помнил его постоянно ссорящимся, обидчивым, грубым, волокитой и неисправимым пьянчугой, выпивохой. Ныне же это существо кроткое и терпеливое, смиренное, не позволяющее себе возвысить голос, чьи движения скупы и сдержаны. Он источает некое непередаваемое спокойствие.

Чтобы прояснить тайну, несколько дней спустя я стал расспрашивать Сайда, с которым был достаточно дружен. "Бог того пожелал, - отвечал Саид, - Бог пожелал того". И все. Он не стал объясняться. Саид знал мою веру, искренне уважал ее, но не позволил мне проникнуть в его внутреннюю жизнь.

Я не мог удовлетвориться столь уклончивым объяснением, и потому однажды утром отправился к нему. Он жил в центре арабского квартала, в одном из тех домов со стенами, выбеленными известкой, которые обыкновенно представляют собой подлинный Двор чудес. Он жил там со своей супругой, по имени Зора, и с маленьким подкидышем, которого он усыновил. Это был удивительный оазис мира и порядка посреди сумятицы во всех соседних домах. Было восемь часов. Я проник в комнату Саида, но, вопреки всем законам восточного гостеприимства, сей последний не побеспокоился о том, чтобы меня встретить: он молился. И я заметил, что помимо пяти ритуальных молитв, Саид молился еще или, скорее, еще долго размышлял. Стало быть, таков был его секрет, объяснение происшедшей с ним метаморфозы?

Пока я ждал, мне рассказали, что каждый день он начинает молиться на заре, а затем отправляется на свою работу, которая продолжается за полдень. Вернувшись к себе, он вновь принимается за молитву, и в это время весь дом хранит тишину. Затем, и только затем, к нему начинают приходить посетители, ибо Саид хорошо известен в своем квартале, и соседи ходят к нему за советом: он гасит тысячи ежедневных ссор, за разрешением которых обращаются к нему. Он не позволяет, чтобы его публично именовали титулом "шейх", на который он имеет право, но он пользуется единодушным уважением и окружен подлинным почетом. Он охотно вступает в разговор, и слова его исполнены мудрости и кротости, особенно удивительной для того, кто знал прежнего Саида. Вечером он снова подолгу молится перед сном. Таким образом, он проводит с Богом не менее пяти часов в течение дня.

Закончив свою молитву, Саид вышел ко мне, устроил меня в миниатюрном салоне, предложил мне традиционную чашку кофе; словом, принял меня по всем законам восточного гостеприимства.

А затем, когда я его покинул и медленным шагом возвращался к себе, настал мой черед поразмыслить..."

Ты понял, почему я захотел дать прочитать тебе это письмо? Из него ясно видно, что молитва Саида явилась источником преображения его характера и его нравственной жизни, а не наоборот. Мой друг определил это верно. Я согласен с тобой, что владеть собой необходимо тому, кто желает продвигаться по пути молитвы, но еще более необходима молитва, чтобы научиться владеть собой. Вот почему я очень опасаюсь, как бы ты не стал ожидать того времени, когда достигнешь самообладания, чтобы начать молитвенную жизнь. В этом случае ты не достигнешь ни того, ни другого.

К тому же выражение "владеть собой", которое ты так часто употребляешь, кажется мне спорным. У христиан есть занятие получше, чем мечтать о власти над собой. Прежде всего, добивайся власти Бога над собою. Посмотри на Саида: не думаешь ли ты, что если бы он был попросту хозяином самого себя, от него исходило бы подобное сияние и он был бы таким полюсом притяжения? Нет, как раз вопреки его характеру, преображенному и умиротворенному, ощущается в нем присутствие Того, Кто сияет и притягивает.

Ищи же Бога, предоставь свой дух возрастающей власти Его любви, и ты не замедлишь убедиться, что порядок и мир со все большей силой воцаряются в тебе. Послушай св. Августина, который с большой силой и ясностью излагает этот великий закон духовной жизни: "Подобает, чтобы низшее было подчинено высшему. Тот, кто желает господствовать над низшим, должен подчинить себя тому, что есть высшее. Ты должен подчиниться Богу, а тебе должна подчиниться плоть (с ее влечениями). Что более справедливо! Что более прекрасно! Ты подчинен тому, что больше тебя, то же, что меньше тебя, подчинено тебе. Если ты нарушишь первый закон - "Ты должен подчиниться Богу", - то никогда не добъешься, чтобы исполнился второй закон - "Тебе должна подчиниться плоть".

А чтобы достичь этого подчинения всего нашего существа Богу, есть особое средство: молитва. Тому свидетелем Саид, но еще также множество христиан на протяжении веков.

96. "Ты увидишь меня со спины"


Ваше письмо напомнило мне об одной смиренной женщине, которую я встретил вот уже более тридцати лет назад. Будучи молодым священником, я жил тогда у одного моего собрата, который сдавал мне комнату, неподалеку от Монмартрской базилики.

За хозяйством смотрела жившая по соседству женщина, и мне случалось с нею разговаривать, пока она подметала мою комнату. Она казалась мне очень пожилой - сегодня моя оценка была бы несколько иная. Маленькая, проворная, скромная, как тень, она, казалось, постоянно извиняется за то, что существует.

Ее достоинства - быть может, мне бы следовало сказать: ее святость была, несомненно, велика. Чтобы об этом догадаться, достаточно было обратить внимание на ее взгляд, единственная брешь в ее внутренний мир, - излучавший интенсивное и чистое сияние.

Часто ее можно было видеть в базилике молящейся очень подолгу, с глазами, устремленными на дарохранительницу. Шептались, что она отдает людям, еще более бедным, чем она сама, половину своего скудного заработка.

Мне потребовалось описать вам ее, чтобы вы поняли содержание диалога, который я собираюсь вам пересказать, диалога одновременно немногословного и богатого духовным значением.

Однажды, желая, чтобы она упомянула в своих молитвах группу совершавших духовные упражнения, которой я должен был проповедовать, я попросил ее: "Помолитесь, чтобы я смог хорошо им говорить о Боге!" И тогда у нее вдруг вырвалось: "Только ни в коем случае не говорите им о Боге!" Но тут же, смутившись от того, что она сказала, она стала извиняться: "Я такая глупая! Я не знаю, почему я вам это сказала". Я не смог добиться от нее ничего другого.

Я был весьма заинтригован ее любопытной и краткой фразой, произнесенной с таким убеждением. И с этого момента я стал внимателен к ее внутренней жизни.

Другое наблюдение, - когда она однажды вернулась с проповеди, позволило мне сделать еще шаг вперед в познании ее мысли: "Я была так довольна, - поведала она мне, - проповедник сказал, что Бог непостижим". - "Я думаю, что у вас огромное желание познать Бога?" - "Да, но не понять Его. Всякий раз, как я думаю о том, что невозможно ничего понять в Боге, я чувствую, что меня окружает исполненный покоя свет".

Ошибаюсь ли я, думая, что вы найдете в этих простых словах смиренной женщины ответы на вопросы, которые вы себе ставите?

Если мы не откажемся от познания Бога с помощью наших собственных средств, мы никогда не приблизимся к Нему поистине. Нужно превзойти не только чувственное познание, но и познание рациональное. Сколько молитвенных душ остаются ни с чем в своих поисках Бога, потому что они не соглашаются умерщвлять воображение и чувства или еще потому, что они держатся за понятия о Боге, не понимая, что Бога так же невозможно уловить нашими определениями, как невозможно уловить океан рыболовной сетью!

Она знала, эта смиренная женщина, что все самые прекрасные идеи могут, самое большее, дать нам пройти отрезок пути к Богу, но они нам помешают, если мы на них застрянем, проникнуть в тайну Божию. Она по-своему говорила о том, что Боссюэ выразил более красноречиво, если не более проникновенно, - о "вышней непостижимости Божией": "Чем больше продвигаются в познании Бога, тем более убеждаются, что, если можно так выразиться, не знают о Нем ничего, что было бы Его достойно; и, возносясь надо всем, что когда-либо думали или только могли бы о Нем подумать в течение всей вечности, хвалят Его в Его непостижимой истине, и растворяются в этой хвале".

Нужно прежде всего отказаться от претензий познать Бога здесь на земле таким, каков Он есть, чтобы Бог влил в центр нашей души познание Себя, которое есть одновременно ясная убежденность в Его существовании и Его присутствии и полное неведение того, кто Он есть в Себе Самом. Это "Бог, видимый со спины", как это было с Моисеем (Исх 33,18-23). Ибо, пока мы находимся на земле, мы не сможем созерцать Его лика. У св. Фомы Аквинского есть на эту тему несколько изумительно проникновенных строк: "Достигнув предела нашего познания, мы познаем Бога как неведомого. И дух наш проникает самым совершенным образом в познание Бога именно тогда, когда он познает, что божественная сущность превосходит все, что только он мог бы постичь во время земной жизни".

Одним из лучших свидетельств присутствия и действия в нас самого высокого из даров Святого Духа - дара мудрости, является это ощущение непостижимости Божией, радость слышать о ней, неловкость, когда мы слышим утверждения тех, кто претендует открыть нам Бога, и еще эта потребность забыть себя в молитве, позволить поглотить себя бездне божественной непостижимости, как искатель жемчуга погружается в прозрачные воды.

Но, разумеется, прежде, чем достичь такого состояния, необходимо долго познавать Бога разумом через размышления над Его Словом, или через созерцание Его свойств, отраженных в зеркале творения. Было бы самонадеянно желать продвигаться быстрее благодати.

Желайте изо всех сил познать Бога, ищите Его. И в конце концов, в совершенной самоотдаче, позвольте Ему ввести вас в область, безмерно превосходящую то, что могут постичь человеческие способности. Будьте в ожидании совершенно бедными и малыми, и Он вам явится весьма великим. Возлюбите Его Тьму, и Он вас примет в Свой Свет.

"Продолжая речь, Иисус сказал: славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам. Ей, Отче! ибо таково было Твое благоволение" (Мф 11,25-26).

 

97. Молитва смиренной женщины

Если бы она услышала, что я говорю о ее «методе молитвы», она бы улыбнулась своей улыбкой, одновременно сияющей и скромной, которая была ей свойственна. Она была бы права. И я понимаю, что к ее улыбке примешивался бы оттенок кроткой иронии.

Сколь бедны те из нас, кто так часто прибегает к различным ухищрениям и приемам. Она же всегда была естественна: как в жизни, так и в молитве.

Почти каждый день она присутствовала на ранней Мессе. Когда я раздавал причастие, я отмечал ее среди всех — не скажу: по глубине, но — по качеству ее сосредоточенности. Качеству, не поддающемуся, впрочем, определению: это было, как если бы в глубине своего существа она переживала нечто столь радостное, что от него излучался таинственный свет, отражавшийся на ее лице. Та же сосредоточенность бросалась мне в глаза, когда я видел ее молящейся на коленях в часовне Пресвятой Девы, прямую, с руками, сложенными на полочке молитвенной скамейки.

Однажды, когда мы разговаривали, я спросил ее, как она молится? Она сперва удивилась. Но поскольку вопрос, заданный священником, был для нее тем, к чему следует относиться весьма серьезно, она задумалась на мгновение и ответила: «В начале моей молитвы, я думаю, что у Бога есть Свое представление и что Он чего-то ждет от этого времени, какое я собираюсь провести перед Ним. Затем, я желаю того, чего Он желает, и не ищу ничего больше. Вот и вся моя молитва».

Так вот, я уверяю вас, что это и есть способ молиться самый истинный, самый возвышенный, самый совершенный. Разложите через призму чистый свет этих скромных фраз, только что прочитанных вами, и вы найдете в них самые высокие добродетели, и в весьма редкостной степени: веру, самоотречение, самоотдачу, любовь…

Веру в Бога живого, Который находится здесь, полный внимания к Своему чаду, и Который, несомненно, воспользуется этой молитвой к Своей славе. Самоотречение: ни интересов, ни личных пожеланий, единственно только самое чистое желание — отвечать воле Божией, и этого вполне достаточно. Предание себя тому, что сделает Господь, чего бы это ни потребовало. Наконец, любовь, всецело преданная Богу, всецело сроднившуюся с молитвой.

В другой раз она мне открыла, как она достигла такого способа молитвы. Я не смогу воспроизвести точных ее слов, ибо ее речь женщины из народа была простой, конкретной, сочной. Но вот суть того, что она мне сказала: «Я пережила очень трудный период: в молитве мое желание знать и любить Бога становилось таким нетерпеливым, что я в конце концов оставалась полностью опустошенной, измученной. Считая, что это не нормально, я подумала, что следовало бы преодолеть это желание, которое, к тому же, могло быть поиском самоуслаждения, и предстать пред Господом свободной ото всех желаний. Но я не обрела мира. Тогда я стала искать какие молитвы были бы угодны Богу: об обращении неверных, об объединении Церквей, об окончании войны… Но я никогда не

279

была уверена, что выбранная мою молитва угодна Богу. Проходили недели, у меня было чувство, что моя молитва по-прежнему не отвечает ожиданиям Господним.

Наконец, однажды мне пришла настолько простая мысль, что я удивилась, как я не додумалась до нее раньше: поскольку я никогда не бываю уверена, что действую в соответствии с Божией волей, то почему бы мне не ограничиться тем, чтобы попросту желать со всею силой того, чего желает Бог во глубине меня, сообразовываться всей своею волей с волей Божией или, еще лучше, позволить воле Божией заполнить мою волю? Тогда я буду уверена, что не ошибаюсь, что не прохожу мимо желаний Бога как в том, что касается других, так и в том, что касается меня самой; буду уверена, что приношу Ему именно ту молитву, какую Он ожидает от меня. И тогда я ощутила мир, глубокий мир. И когда, с тех пор, я вдруг не нахожу Его в себе, это для меня знак, что я позволила себе удалиться от воли Божией, и я тут же к ней возвращаюсь».

98. Вехи на пути

Сударыня, исполняя ваше пожелание, я постараюсь описать духовную эволюцию вашего мужа, но сделать это нелегко. Как, через какие этапы достиг он той сияющей внутренней жизни, производившей на всех столь глубокое впечатление? Это тайна Божия. Правда, на протяжении многих лет я был свидетелем и наперсником его духовных усилий, но самое важное происходило в нем, в глубине его души, куда я не имел доступа. Попытаюсь, однако, проследить решающие этапы его молитвенной жизни так, как я их себе представляю.

280

Когда мы с ним познакомились, почти двенадцать лет тому назад, он был, как это вам известно лучше, чем мне, человеком глубокой веры. Почти всегда и во всем он вел себя как верующий человек: когда заболевал кто-либо из его детей, когда нужно было принять важное деловое решение, в то время, когда вы попали в серьезную аварию, первым его движением было прибегнуть к Богу. Вспомните, с какою верой в Отеческое попечение Божие любил он повторять слова Христовы: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам» (Мф 7.7).

Однажды у меня создалось впечатление, что он вступил в новую фазу духовного развития. Во время одной нашей беседы мне стало ясно, что за последние месяцы его молитва преобразилась: он испрашивал у Бога уже не блага временные, но блага Царствия Его, и с какой настойчивостью! Когда я ему сказал, что просить Бога о наших временных нуждах совершенно законно, он не стал возражать, но тоном, привел слова Христа произведшим на меня большое впечатление: «Не ищите, что вам есть, или что пить, и не беспокойтесь. Потому что всего этого ищут люди мира сего; ваш же Отец знает, что вы имеете нужду в том. Наипаче ищите Царствия Божия, и это все приложится вам» (Лк 12.29—31).

В нем обитала живая жажда благодати, действие которой он все более и более ощущал в жизни; благодати, которая вела его к исправлению недостатков и влекла к более глубокой молитве; благодати радости и мира; благодати, которая, при его посредстве, касалась и тех, кто приходил к нему за советом — ведь именно в то время, как вы помните, он занялся одним юным правонарушителем.

Несколько лет спустя я понял, что и этот этап уже пройден. Однажды, когда мы говорили о молитве, он привел мне такую фразу одного мистика: «Как велика разница между тем, кто приходит на праздник ради праздника, и тем, кто приходит туда, чтобы встретить Возлюбленного!» Сколько раз в последующие месяцы вновь и вновь встречались в его разговорах и письмах стихи псалмов, открывающих состояние его души: «Боже! Ты Бог мой, Тебя от ранней зари ищу я; Тебя жаждет душа моя, по Тебе томится плоть моя в земле пустой, иссохшей и безводной» (Пс 62.2); «Жаждет душа моя к Богу крепкому, живому: когда приду и явлюсь пред лице Божие!» (Пс 41.3); «простираю к Тебе руки мои; душа моя — к Тебе, как жаждущая земля» (Пс 142.6). Общаясь с ним, я понял, что уже не блага мира сего, и даже, в некотором смысле, не блага Царствия желал он, ни также даров Божиих, но дара Бога, дара Самого Бога.

Проходили годы; это желание его снедало: он жадно читал великих духовных авторов, знакомился с людьми, которые бы говорили с ним о Боге. Это было, как если бы он постоянно надеялся раскрыть некую тайну: средство встретить Бога, Который пленил его, и больше с Ним не расставаться. Было нечто волнующее в этой потребности Бога, нетерпеливой и мирной одновременно, исходившей из самой глубины его существа, которая выдавала себя в его беседах со мной, и которая, несомненно, должна была выражаться в его молитве через проникновенные призывы. Я думаю, что ваш муж достиг тогда подлинной евангельской отрешенности: не через презрение к земным благам, но благодаря очарованию, какое оказывало на него Благо, несравненно более желанное.

Затем пришло время, когда я был сбит с толку: я спрашивал себя, не затухает ли его рвение; я не ощущал больше биений его сердца, пылающего любовью к Богу. Тем не менее, я не беспокоился, ибо мир, радость, я бы даже сказал: Дух Святой, исходили от него. И свидетельством тому для меня было все возраставшее сияние. Именно в ту пору он приготовил ко крещению того учителя-еврея, которого вы приняли столь гостеприимно. Но я плохо различал, что именно совершала в нем благодать, до того дня, когда он сам, по собственной инициативе, дал мне к тому ключ, заговорив со мной о том, «что превосходит желание». Я стал его расспрашивать об этом И вот почти дословно то, что он мне ответил: «На протяжении многих лет вся моя внутренняя жизнь поистине была ненасытным желанием Бога. Затем однажды случилось так, как если бы это желание совершенно во мне умерло. Я очень испугался, я был убежден, что я утратил Бога. За ощущением напряженной жизни, какое производило во мне неудержимое желание встретить Господа, утратить себя в Нем, последовала пустота, духовная расслабленность, я уже больше не знал, верую ли я еще, и я был уверен, что больше не люблю, ибо я не находил в себе ни малейшего желания Бога. Вас тогда не было здесь, чтобы помочь мне понять волю Божию. У меня было ощущение, словно я вышел из затянувшегося самообмана. Я был в одно и то же время спокоен и опустошен, в том смысле, в каком говорят об опустошенной земле. Свет пришел ко мне тогда, когда я вспоминал с чувством ностальгии одну молитву, которая на протяжении предыдущих лет так часто вырывалась у меня: «Господи, я алчу и жажду Тебя!» Тут я впервые понял, что эта молитва не была достаточно смиренной. «Я алчу… я жажду…», это «я» было еще слишком выпячено и слишком живо, тогда как оно должно было быть распято. Я постепенно отказался от благ земных, затем от благ небесных, теперь же мне следовало отказаться даже от самого желания Бога. В том смысле, что я не должен был больше желать единения с Богом ради себя, но ради Бога, что оно уже не должно было быть моим желанием, но желанием Бога во мне». Мы долго в тот день проговорили об этом новом этапе его молитвенной жизни.

Когда несколько месяцев спустя вы сообщили мне, что он погиб в катастрофе, мне пришло на память одно место из «Жизни мусульманских святых» Эмиля Дерменгема, которое ваш муж мне приводил с глубокой радостью во время нашей с ним последней встречи: «Некий голос закричал мне: «О, Абу-Язид, чего ты желаешь?» — Я отвечал: «Я желаю ничего не желать, ибо я желанный, а Ты Тот, Кто желает».

99. Это Ты

Ко мне пришел один студент-мусульманин: чтение «Заметок о молитве» вызывало в нем желание встречи со мной. В конце нашей беседы, уже перед уходом, он мне сказал с исключительной любезностью, что желал бы оставить мне на память о своем визите и в знак признательности одну мусульманскую легенду, «которая, несомненно, вам понравится», — прибавил он и рассказал ее мне.

Действительно, она настолько мне понравилась, что мое сегодняшнее письмо есть только пересказ ее вам.

Однажды ночью один влюбленный, полный отваги и настроенный победоносно, явился к дверям своей возлюбленной. «Кто там?» — спросила она. «Это я!» — Но она отказалась открыть ему и жестко сказала: «Уходи». Молодой человек, обезумев от ярости, удалился, клянясь, что он ее забудет, что он ее уже забыл. Он отправился в путешествие по всему свету. Но он не нашел забвения. И любовь снова с непреодолимой силой привела его к дверям его возлюбленной. Вновь состоялся тот же диалог, что и в первый раз. Но, отправляя его, она прибавила краткую таинственную фразу: «Ты не произносишь единственного слова, которое бы мне позволило открыть тебе». Возмущенный, заинтригованный, удрученный, он ушел, но теперь не в поисках забвения в далеком путешествии. Гнев и страсть постепенно уступили в нем место мудрости. Его любовь, утратив неистовство, приобрела глубину, и после многих лет вновь привела нашего влюбленного к дверям его возлюбленной, робкого, смиренного и более пылкого, чем когда либо раньше. Он скромно постучался. «Кто там?» Негромким голосом он отвечал: «Это ТЫ». И двери тотчас отворились.

Мой гость не стал комментировать эту легенду, да и незачем было, не так ли? Она прозрачна, как воды горного потока. Творить молитву, это стучаться в двери, за которыми пылает великая божественная жизнь, сияющая ослепительным светом любви и радости. Когда, освободившись от себя, сумев понемногу уступить место в своей душе Господу, тот, кто стучится, сможет поистине сказать: «Это Ты», тогда, наконец, откроется дверь для единения с Богом, столь, долго желанного.

100. «Покой Божий»

Итак, вы сбиты с толку, потому что чувствуете в молитве склонность к покою, тогда как до сих пор вы в ней испытывали чувство напряженной активности духа и сердца. Не есть ли это стремление к безделью? — спрашиваете вы себя.

Боюсь, что вы, подобно многим вашим современникам, недостаточно почитаете покой, относя все ваши симпатии к активности. Правда, необходимо различать: есть покой и покой. Но а priori подозрительно относиться ко всякому покою, какое заблуждение! Есть покой, в котором только лень, небрежность; есть и другой, достойный уважения покой тех, кто стремится восстановить свои силы, чтобы лучше действовать.

Но есть покой более возвышенный. Читайте послание к Евреям (гл. 4). Оно нам сообщает «благую весть», которая есть обетование, «обетование войти в покой Божий», относящееся к народу Божию, а значит, и к каждому его члену. И автор послания заключает: «Итак, постараемся войти в покой оный». Выражение «покой Божий» древнее. Оно обозначает в Библии Землю Обетованную; войти в нее значит достичь покоя Божия. Но Земля Обетованная была лишь образ, весьма несовершенный, истинного покоя Божия, к которому мы призваны: неба. Впрочем, и оно, подобно Земле Обетованной, должно быть приобретено в результате трудной борьбы. Значит ли это, что следует отказаться от обретения покоя Божия прежде, чем мы войдем в Отчизну? Нет. На пути нам приготовлены пристанища Божий, часы и места покоя. И не сказал ли Сам Христос: «Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас… И найдете покой душам вашим» (Мф 11.28—29).

Так что тем более мы можем, мы должны искать покоя Божия, силиться в него войти, как увещевает нас послание к Евреям. Но проникнем еще дальше в постижение этого библейского понятия покоя Божия. «Покой Божий» — в этом выражении не следует подразумевать только тот покой, который Бог предлагает нам, но и тот, какой вкушает Сам Бог. Объяснюсь.

Нам куда легче мыслить об интенсивной активности Божией, чем о Его покое. Мы меньше изумляемся, слыша слова Христа: «Отец Мой доныне действует, и Я действую» (Ин 5.17), нежели встречая выражение «Покой Божий». Размышление о любви может помочь нам постичь, что следует разуметь под этими словами. На первый взгляд, любовь, поскольку она есть порыв, поскольку она есть желание, противоположна покою. Но порывом и желанием любовь не исчерпывается; порыв и желание устремлены к пределу — соединению. В нем любовь становится покоем, не истощением порыва и желания, но их расцветом в радостном и мирном восторге.

Так это и происходит в лоне жизни Пресвятой Троицы. Отец и Сын любят друг друга бесконечной любовью, устремляются один к другому с безмерным, неодолимым порывом, и соединяются и покоются «в единении Духа Святого». Потому и Дух Святой именовался Отцами Церкви «Покоем». И действительно, сей Покой Отца и Сына не есть затухание их любви, но, напротив, предел, в котором любовь эта обретает свое завершение, осуществление, в безмерном и вечном восторге.

Если покой есть великое желание всякой любви, равно и то, в чем любовь умиротворяется, то как можем мы вступить в покой духовный, покой Божий, уже на этой земле? В этом я хотел бы помочь вам разобраться.

Любовь между христианином и Христом, как и всякая любовь, есть прежде всего устремление и желание, но она стремится к своему совершенству, к покою в близости с любимым существом. В Апокалипсисе говорится об этом так: «Се, стою у двери и стучу. Если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною» (Откр 3. 20). В Евангелии св. Иоанна Христос выражает ту же истину в словах менее образных, но более кратких и сильных: «Вы во Мне, и Я в вас» (Ин 14.20). Так, уже на земле, Христос желает дать нам предвкусить покой Божий, соединяясь с нами.

Тот, кто верен практике молитвы, непременно будет порой испытывать на опыте то, что духовные авторы именуют «молитвой душевной тишины», т. е. покой. Послушайте одного из них: «Когда душа приступает к молитве, случается, даже тогда, когда она приступала к ней с намерением заняться какой-либо частной темой, она вдруг обнаруживает, сама не зная как, что она сосредоточена внутри себя, испытывая сладостное чувство присутствия Господа. Правда, это чувство не имеет какого-либо определенного характера; но отрада, его сопровождающая, убеждает душу, что Тот, Кого она любит, близко, и Сам идет дать ей свидетельство любви Божией, и что она не должна сейчас думать ни о чём, а лишь наслаждаться дарованным ей счастьем» (о. де Клоривьер). И по мере того, как христианин будет достигать непрестанной молитвы согласно указанию Христову, он все лучше сумеет

288

постоянно жить, не покидая покоя Божия, даже и посреди самой напряженной внешней суеты.

Пойдем еще дальше. Христос, к Которому устремлены наши порывы и желания, не довольствуется тем, чтобы ввести нас в близость с Собою, Он желает привести нас к Отцу в неудержимом порыве любви.

Так душа, доверившаяся Ему, оказывается приведенной к тесной близости в общении любви с Отцом и Сыном и Святым Духом, тем, кого Традиция именует Покоем, Празднеством, Ликованием, вечным Восклицанием любви Отца и Сына.

Быть может, скажете вы мне: «От ваших слов у меня головокружение, я весьма далек от подобной святости». Пусть так. Но тот покой, который вы познали в вашей молитве, не есть ли он первая веха на пути к «Покою Божию»?
 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова