Александр Мень

БЛАГОДАТЬ И СПАСЕНИЕ

Когда мы говорим о спасении человека, то нам кажется, речь идет просто о его эсхатологической судьбе: человек умер (каждый умирает) — либо он попадет в благое бытие, в рай, либо он попадет в дурное, тоже бытие, ад. Значит, тот, кто попал в дурное бытие, тот погиб, кто попал в благое — спасся.

Я думаю, что такое воззрение упрощает ситуацию. Во-первых, у нас нет никакого основания переносить саму тайну спасения в личную эсхатологию человека, потому что спасение — это нечто совершенно актуальное. Когда Господь пришел к Закхею, Он сказал: «Днесь спасение дому сему». Он же не сказал, что вот, Закхей умрет и тогда он спасется, — Он сказал «днесь», то есть сегодня, здесь. И неоднократно об этом сказано. Поэтому этот вопрос надо поставить во главу угла. Само по себе слово «спасение» носит негативный характер — спасение от чего-то, от какого-то бедствия, какого-то несчастья, мы можем говорить о спасении от мирового зла, — но на самом деле негативное определение является определением далеко не достаточным. Спасение есть подлинная жизнь человека. Подлинная жизнь человека в его общении с божественным, в его реализации себя. Поэтому это может прийти к человеку здесь и теперь. Вспомните, как говорит апостол — он говорит о спасенных как о ныне живущих. Это вовсе не значит, что эти люди не могут потом впасть в грех или что-то еще, — это люди, которые переживают жизнь в Боге сегодня.

Значит, когда Господь говорит о том, кто будет иметь жизнь вечную, Он опять-таки не имеет в виду только эсхатологию, то есть только посмертное бытие, а имеет в виду жизнь здесь: «Сия есть жизнь вечная, — Он говорит, — чтобы верили в Бога, и в Того, Кто послан Отцом, — в Иисуса Христа». Вот она есть жизнь вечная, то есть вера и спасение оказываются тождественными. По существу, настоящая вера — это такое состояние человеческого бытия, когда мы близки к Богу, Не наши убеждения религиозные — это не то, — а это вот то состояние, которое и человек религиозно убежденный, исповедующий религиозное мировоззрение, может переживать, — состояние неверия и состояние веры. Состояние неверия будет заключаться во внутреннем удалении от Бога, состояние веры — во внутреннем приближении. И, по существу, за это мы боремся, к этому стремимся, и это неразделимые вещи. Поэтому Господь говорит: «Кто будет веровать, будет спасен». Это не последовательный акт — сначала наступает вера, потом за это через 20, 30, 60 лет он получает спасение на том свете, — а это то, что мы получаем сразу в результате веры.

Когда Господь говорит о спасении в плане спасения от болезни, это на самом деле знаменует то, что человек, имеющий веру, какой-то частью своего существа уже принадлежит другому миру, где нет болезни, где нет сатаны. Всякое нарушение природной гармонии есть сатанинское действие. Поэтому Христос, когда говорил о женщине больной, говорил, что это дочь Авраама, которую связал сатана. Значит, Он имел в виду это природное зло. Так вот, кто хоть на миг вырывается из него, он уже принадлежит к другому миру. И наша задача — жить таким образом.

Но вы скажете: так может жить только мечтатель, отрешенный человек и человек не от мира сего. Да, в общем, да.

Что же, тогда спасение для нас невозможно? Возможно, потому что кроме наших усилий жить в Боге, есть еще Его усилия привлечь нас к Себе. И поэтому на вопрос учеников — испуганный вопрос! — «Кто же может спастись тогда?» Христос отвечает: «Для человека невозможно, а для Бога всё возможно».

 Он говорит, что легче верблюду пройти в игольное ушко, а они ужасаются. Можно подумать, что у них были большие богатства. Нет, но они поняли Его, они прекрасно поняли, о чем идет речь, — о любой страсти, которая является препятствием. Они поняли, что они могут иметь это богатство, даже будучи бедными людьми. И поняли, что расстаться с этим человеку очень трудно и, следовательно, пути нет вперед. И тогда они задали этот вопрос, и Он ответил, что Богу это возможно.

Значит, спасение является не актом самовозвышения человека на уровень жизни с Богом, а это есть акт спасения, идущего от Бога, Который отвечает человеку и поднимает его. Это есть богочеловеческий процесс, ради которого всё, собственно, и создано, потому что это есть единственная настоящая живая жизнь. Иначе это жизнь насекомого, жизнь гусеницы, жизнь бессознательного существа, жизнь человека, который вечно гоняется за призраками. Поэтому я еще раз подчеркиваю, что вера — это совсем не мировоззрение и не убеждение, хотя мы иногда так говорим, (ну, речи я беру, книги), — но вот подлинно, что имеется в Писании. Это совсем иное, и оно тождественно уже со спасением.

Поэтому мы говорим, что вера — это дар. Не мы достигли христианского мировоззрения размышлением зрелым, диалогом с людьми, с самими собой и так далее, — это совсем другое, — а вот дар Божий, то состояние души, которое нас делает ясным и твердым. Вот это есть уже благодать. Это благо, которое дано нам даром. Благо — дано.

Некий монах Пелагий, искушенный в аскезе, сказал, что благодать только как бы созерцает наши усилия (а усилия все наши целиком). Как аскет он так мог говорить, ориентируясь на свою практику. Блаженный Августин, исходя из своего опыта, когда Бог его за уши буквально вытянул из болота, сказал: наше ничего уже не стоит — всё благодать Его. Но Церковь склонилась к мысли Иоанна Кассиана Римлянина, который около того же времени предложил как бы среднюю, богочеловеческую модель: действуют оба фактора — и усилия человека, и божественная благодать. Сама модель их взаимопроникновения установлена быть не может, потому что мы всегда индивидуальны, всегда это очень тонко. Мы не можем так, грубо это построить — что столько процентов божественного, столько процентов человеческого: это было бы невозможно.

1986 год

Cм. Хрестоматия по катехизису.