Иоанн Мейендорф

ВИЗАНТИЯ И МОСКОВСКАЯ РУСЬ

К оглавлению.

Глава III: Татары, их западные соседи и русские данники

 В 1300 году монгольское Кипчакское ханство, столица которого находилась в Сарае, в низовьях Волги, и называлась также Золотой Ордой, крепко держало в своих руках всю теперешнюю Европейскую Россию. Распространение власти татар до берегов Черного моря заставило их впрямую соприкоснуться с Византией и с итальянскими городами-республиками Генуей и Венецией, а также основанными ими в Крыму богатыми торговыми городами. Крымский полуостров управлялся татарским эмиром, столица которого находилась в Солгате (или Крыму), к востоку от Кафы. Западные границы Монгольской империи не были строго очерчены: Болгария, Венгрия, Польша и Литва в разное время либо пережили монгольское завоевание, либо платили дань ханам. Однако сравнительное политическое спокойствие начала XIV века давало этим странам относительную независимость. Западные русские княжества, в качестве альтернативы татарскому игу, втягивались в орбиту Польши или Литвы. Контроль Тевтонского ордена над некоторыми прибалтийскими территориями был еще одним тревожным фактором, игравшим значительную роль в политических и религиозных отношениях Литвы, Польши и Руси. Мы кратко обсудим обстоятельства, наиболее существенные для каждого из этих районов в аспекте византийско-русских отношений.

1.  Черное море

В 1226 году власть в Орде перешла в руки внука Батыя Менгу-Темира. На  Руси он сопротивления не встретил и мог позволить себе некоторый либерализм,-  летописи говорят, что при нем "Руси было облегчение от гнета поганых". (1) Новый хан также предпринял ряд действенных мер для развития торговли, на которой в значительной степени покоилось экономическое процветание Золотой Орды. Получил гарантии своих свобод и привилегий связанный с Балтикой торговый город Новгород, который хоть и не подвергался никогда прямому захвату  со  стороны  татар,  но  управлялся  князьями, которых утверждали в княжении ханы. (2) Менгу-Темир позаботился и о торговом пути в Средиземноморье, который проходил через Черное море и Византию. В  марте 1261 года,  по  Нимфейскому  договору, генуэзцы  получили  преимущественное  право  торговли в Константинополе, которое вскоре подтвердил император Михаил VIII. (3) Несмотря на все перипетии отношений  с  византийцами  и  на  упорную  конкуренцию Венеции, Генуя  сумела  сохранить преимущество  в Черном  море  в  течение  большей  части  XIV  века.  В 1266 году Менгу-Темир разрешил генуэзцам основать в Крыму знаменитый торговый город  Кафу. (4) Однако главный путь, по которому шла торговля между итальянскими купцами, византийцами и Монгольской империей, проходил через соседний крымский торговый порт Сугдею (итальянское Солдая, русское Сурож, монгольское Судак) (5) древнее греческое поселение со смешанным греческим, русским и армянским населением, с 1223  года подвластное татарам.

 Господство Генуи в черноморской торговле рабами, шерстью и индийскими, персидскими и китайскими товарами, поступавшими караванами через Сарай, было обеспечено, с одной стороны, постоянным контролем генуэзцев над Галатой - районом Золотого Рога в Константинополе, который уступил им император Михаил VIII, а с другой - военным контролем татар над торговыми путями. Таким образом, власть генуэзцев основывалась на двойном союзе с Византией и татарами, который давал Генуе контроль над Черным морем, ставшим (после закрытия других торговых путей на восток) нервным центром европейской торгово-экономической системы.

В случае с Византией, союз выглядел скорее как односторонняя зависимость ослабевшей империи от всесильных итальянских купцов. Однако Михаил VIII, ведший изощренную и рискованную дипломатическую игру и вынужденный дать Генуе торговую монополию, чтобы заручиться ее поддержкой против Латинской империи, которую поддерживала Венеция, после освобождения Константинополя попытался избавиться от генуэзской хватки. В 1265 году он официальным договором открыл Черное море Венеции (хотя этот договор противоречил предыдущему, заключенному с Генуей). Венеция от этого договора выигрывала очень много, но была вовлечена в военное столкновение с Генуей. В 1296 году венецианцы сумели захватить Кафу и в течение трех лет удерживали ее. (6)  Венеция зорко охраняла свои интересы в  этом районе и в 1332 году смогла получить от хана Узбека особый квартал в торговом городе Тана (современный Азов), в устье реки Дон. В том же годуВенеции  был  уступлен  город  Воспоро  (на  "Босфоре Киммерийском", восточная  оконечность Крымского полуострова), который венецианцы превратили в форпост Таны. (7) Венеция и Генуя периодически сталкивались (в 1352-1355 и в 1376-1381 гг.), и эти столкновения немедленно отзывались  на внутренней политике Византии и в династической борьбе, потому что обе итальянские республики стремились получить  поддержку византийского двора. Зачастую византийская политика  заключалась преимущественно  в натравливании итальянцев  друг на  друга. На практике,  по крайней мере до Туринского мира (1381 год), генуэзцы одерживали верх, сохраняя укрепленные поселения в Галате до турецкого завоевания (1453 г.), а в Кафе до  1475 года. (8)

Отношение  татар  к  итальянским  поселениям не было последовательным. В конце XIII века могущественный  хан  Ногай,  который  номинально  зависел от кипчакских ханов в Сарае, а фактически возглавлял независимую  империю  на северных берегах  Черного моря и вел самостоятельную внешнюю политику, поддерживал  венецианцев в борьбе  против генуэзцев  - сторонников Сарая, пока не был разбит Тохтой (1299-1300). (9) Сарайский хан Тохта неожиданно возмутился торговлей рабами, которую вели генуэзцы и  в  результате  которой  его собственные  подданные попадали на ближневосточные  невольничьи рынки. Хан захватил  генуэзских  купцов, находившихся  в Сарае (1307 г.).  и сжег Кафу (1308 г.). Город был отстроен  генуэзцами  при  преемнике  Тохты  Узбеке. В  1343 году убийство татарского чиновника в Тане вызвало ярость хана Джанибека, изгнавшего итальянцев из Таны и осадившего Кафу. Осада, однако, не удалась. С  течением  времени  союз  татар  и генуэзцев, основанный на глубоких обших интересах, был  восстановлен, но потеря Таны имела длительные последствия для западноевропейской экономики. (10)

Возникновение на Черном море итальянских колоний повлекло за собой проникновение в этот район римских церковных чиновников и миссионеров. (11) Подобно тому, как многочисленные папские миссии к татарам преследовали одновременно политические и миссионерские цели, пребывание латинского духовенства в итальянских поселениях отвечало и насущным церковным нуждам, и потребности расширения церковной дипломатии. Хотя Сурож по-прежнему оставался местопребыванием греческого православного митрополита, буллой Иоанна XXII 1318 года в Кафу был назначен римский епископ, юрисдикции которого позднее (1322 год) была подчинена обширная территория от Сарая до Варны. Первым епископом стал францисканский монах Иеремия. (12) Тот же папа Иоанн XXII, в тот самый год, когда Венеция добивалась привилегий в восточном Крыму (1333 год), основал митрополию в Воспоро (современная Керчь). (13) Присутствие в том же году на границе с византийской митрополией Зихии и Алании англичанина Геральда в качестве епископа Себастополиса (восточное побережье Черного моря) (14) показывает, насколько перемешались друг с другом византийские и европейские поселения в этом районе. В 1357 и 1365 годах генуэзцы завладели городами Чембало и Сурож, и там также были учреждены римские епископаты.

В истории отношений Руси и Византии итальянские поселения на побережье Черного моря имели первостепенное значение в силу географических, экономических, политических и религиозных причин. В течение XIV века купцы, послы, церковные чиновники и паломники, направляющиеся из Константинополя на Русь и в обратном направлении, почти обязательно проходили через Сарай, Тану, Кафу и Сурож: их рассказы являются одним из важнейших источников по истории этой эпохи. С  другой стороны, экономические и политические связи между Кипчакским ханством и Генуей, которая к тому же практически держала в своих руках экономику Византийской империи, имели важные последствия для Византии и Руси, поскольку генуэзцы располагали большими средствами для защиты своих интересов как в Константинополе, так и в Сарае. Представители, направлявшиеся папой на восток,  служили  посредниками  в постоянно продолжавшихся переговорах  об унии между Византией и Римом. В то же время, поскольку с падением Латинской империи представители папы не имели прямой власти над восточными христианами, они стремились дать византийским иерархам и богословам более высокое представление о латинском западе. В частности, доминиканский орден, с его сильной томистской традицией, представлял латинскую сторону  в  богословских спорах  с  греками.  В 1334 году в Константинополе  остановился  доминиканец Франческо да Каммерино, назначенный папой Иоанном XXII главой вновь образованной Босфорской епархии,  который  вместе  с  другим доминиканцем, Ричардом Английским, епископом Херсонесским, (15) вел  длительные  диспуты  с Никифором  Григорой  и Варлаамом Калабрийцем,  успешно  выступавшими  в качестве  представителей  греческой стороны. (16) Доминиканский монастырь в Галате стал школой латинского  языка и  богословия  для  молодого византийского дипломата  и ученого  Дмитрия Кидониса, который вскоре выразил удивление по поводу того, что среди латинян можно найти не только безжалостных воинов (как франкские крестоносцы), не только ловких купцов (как итальянцы), но и образованных людей, способных лучше самих византийцев постигать премудрости древней философии. (17)Возникновение в Византии яркой и глубоко искренней партии "латино-фронов", выступавших за унию с Римом, было тесно связано с присутствием в империи итальянских купцов. Эта партия стала существенным элементом византийской истории, в частности, благодаря ей стало возможно обращение в католичество императора Иоанна V (1369 г.), а со временем - созыв Флорентийского собора, глубоко повлиявшего на русско-византийские отношения.

"Обращение к западу", которое происходило в Византии благодаря постоянным экономическим и культурным контактам с Италией, на Руси места не имело, потому что страна была отрезана от запада татарским владычеством. Ниже мы увидим, что в XIV веке генуэзцы, союзничавшие с Крымским ханством, были заинтересованы в укреплении татарской власти на Руси и, косвенно, в ослаблении прозападных тенденций.

2. Немецкие рыцари

Последними в Европе христианизировались народы, населявшие восточные берега Балтийского моря. По всей видимости, еще в XI веке восточное христианство проникало сюда, особенно в Карелию и Эстонию, из торгового Новгорода. (18) Однако в конце XII и особенно в XIII столетии здесь развернулось широкое наступление, религиозное и военное, латинского христианства, поддерживаемое папством, а также королевствами Швеции, Дании и Германии. Применение грубой военной силы в целях утверждения западного христианства - как это было при крестовых походах на Ближнем Востоке и при взятии Константинополя в 1204 году - спровоцировало длительное сопротивление языческого населения (которое оставалось таковым еще два века) и восточных христиан.

В Финляндии христианизация означала насильственное включение - и политическое, и культурное - в состав Шведского королевства. Это и было осуществлено военным  путем  в XIII веке.  К  югу от Финского  залива  инициатива  принадлежала  немцам. Центром миссионерской экспансии стала Рига, основанная  около 1198  года  бременскими  купцами. здесь высадился немецкий епископ Альберт (19) во главе армии немецких и датских крестоносцев; в 1207 году Гогенштауфены признали его феодальным владетелем Латвии. Чтобы расширить свою власть, Альберт основал новый монашеский и военный орден "рыцарей меченосцев", известных также под именем "ливонских рыцарей", задачей которого было обращение язычников. Обеспокоенный союзом Альберта с Гоген-штауфенами, папа Иннокентий III отделил Рижскую епархию  от  Бременской  митрополии  и  подчинил  ее непосредственно Риму. Он  же  установил прямой контроль  над  рыцарями  (в 1204  году). В  Эстонии исконно русский город Юрьев (Дорпат, Дерпт - современный Тарту) тоже стал резиденцией немецкого епископа.

Последующая деятельность Ливонского ордена, который вскоре получил в Прибалтике такую власть, что почти не зависел от местной римской церковной иерархии, и был бесконечно враждебен как коренному язычеству этих мест, так и восточному православию, также стала решающим фактором в политической и религиозной истории Руси. Ливонский орден, созданный в Риге, вскоре был усилен новым пополнением: тевтонскими рыцарями. Рыцари созданного в Германии Тевтонского ордена были участниками палестинского крестового похода (1191-1198 гг.), и в 1226 году Конрад Мазовецкий позвал орден для борьбы с пруссами - балтийским народом, соседствовавшим с католической Польшей. Рыцари приняли это приглашение и сумели покорить Пруссию. В 1249 году страна порабощенных пруссов стала собственностью ордена. В это время Тевтонский орден, при поощрении римской курии, объединился с рыцарями меченосцами, так что вся Прибалтика от Померании до Эстонии подпала под власть одного рыцарского ордена, за которым следовали немецкие колонисты. Рыцари засели в своих укрепленных городах и замках и оттуда управляли коренным, формально христианизированным населением и вели постоянную  войну против соседей, особенно против православных русских и язычников-литовцев. Выше мы говорили о том, как Александр Невский встретил крестовый поход на восток, остановив шведов на реке Неве (1240 г.) и одержав победу над рыцарями на Чудском озере (1242 г.). Будучи великим князем Владимирским, Александр не имел иной реальной политической альтернативы, кроме лояльности кипчакскому хану, сколь бы ни было ненавистно для Руси татарское иго. Дух крестовых походов, который несли с собой шведы и особенно немецкие рыцари, вызывал у русских такую же реакцию, как реакция греков на захват Константинополя: западное латинское христианство отождествляли с захватами крестоносцев и насильственным приобщением к чужой культуре. (20) Стоит отметить, что те православные страны, которые избежали прямого завоевания крестоносцами - Болгария, Сербия и Галицко-Волынское  княжество  -  были  гораздо более  открыты для контактов с западом и даже (пускай на короткий срок) принимали политическое главенство пап. (21) Здесь скрыт ключ к пониманию отношений Византии и Москвы XIV века в их противопоставленности более осторожной позиции  восточной церкви к  западным русским княжествам. Завоевание средневековым папством, одержавшим победу над империей, политического главенства в латинском христианстве, а также то, что папа  одобрил вооруженный захват как законный способ  христианизации  мусульман и язычников  и  латинскую экспансию среди  восточных христиан,  сгубило  существовавшие  для  сближения возможности.  Поэтому  призыв  папы  к  объединению христиан против татар, может быть и искренний, звучал неубедительно в Прибалтике, где, при поддержке и поощрении  папы, немецкие  рыцари  и колонисты ожесточенно добивались покорения местных язычников и  православных русских.

Агрессии рыцарей сопротивлялись не только северо-русские княжества, но и литовцы - последний европейский народ, остававшийся в XIII веке языческим.

3.  Возвышение Литвы

Двойное сопротивление татарским набегам с востока и немецкому натиску с запада преобразило раздробленные литовские племена в сильную, единую нацию с богатыми культурными традициями, так что в конце концов литовские князья стали покровительствовать русским землям, высвобождавшимся из-под власти татар. С самого начала проникновения немцев в Прибалтику литовцы были их самыми опасными врагами. Именно в результате разгрома ливонских рыцарей литовцами в 1236 году - в 1237-ом произошло слияние Ливонского и Тевтонского ордена. С другой стороны, борьба против рыцарей и их польских союзников часто вела к соглашениям между язычниками литовцами и православными русскими. (22) Объединил Литву в основном великий князь Миндовг (начало 1230-х - 1263 г.). В течение первых десятилетий его правления успех был на стороне западных крестоносцев. Натиск ордена, военные неудачи, непокорство литовских же племенных вождей заставили Миндовга искать примирения с немцами. В 1250 году он заключил соглашение с гроссмейстером ордена, послал ему "дары многие" и согласился "отправить к папе послов и креститься". (23) Крещение действительно состоялось - предположительно в 1253 году. Миндовг получил от папы королевскую корону и, оставив своих бывших союзников, выступил вместе с рыцарями против Галиции. В 1253 году, как мы видели ранее, королевскую корону получил от папы и Даниил Галицкий. Союз между Миндовгом и Даниилом - в рамках их общего подчинения папству - был скреплен браками между их детьми. В новых условиях Миндовг сумел захватить власть над русскими княжествами Полоцким и Смоленским, и даже предпринял поход на Киев.

Однако в 1258-1259 годах Литва вплотную столкнулась с татарами, и положение Миндовга изменилось. Только по чистой случайности, возможно, Батый опустошил земли к югу и востоку от Литвы, а не саму Литву. Растущие притязания Миндовга и его настойчивое стремление завладеть русскими княжествами вызвали гнев Золотой Орды.

Хан Берке послал своего полководца Бурундая против Литвы, приказав Даниилу Галипкому и другим западнорусским князьям к нему присоединиться. Новгородская летопись, по-видимому, не совсем точно говорит, что татары "всю землю литовскую взяли и людей убили". (24) В действительности удалось избежать окончательного разгрома, и поход Бурундая в основном имел следствием подчинение татарской власти Галича и Волыни, но не Литвы. Великий князь Литовский даже выиграл в новой ситуации, захватив еще кое-какие русские земли. (25) Но он был вынужден еще раз порвать со своими союзниками и окончательно разошелся с орденом. В 1260 году Миндовг нанес рыцарям сокрушительное поражение при Дурбе и заключил антинемецкий союз с Александром Невским. Он отрекся также от латинской веры. Ипатьевская летопись правильно, конечно, характеризует его обращение в 1251 году как акт политический и лицемерный. (26)

Миндовг был убит в 1263 году литовской знатью, выступавшей против политики объединения, но то, что он сделал, своего значения не утратило. В конце XIII столетия и в течение большей части XIV великое княжество Литовское оставалось единым и достаточно сильным, чтобы сопротивляться и немецкому завоеванию, и татарам. Правящая династия оставалась языческой, но это литовское язычество все более выглядело историческим анахронизмом на фоне контактов с западом и постепенно расширяющейся властью над русскими княжествами с православным населением. Все более чувствовалась неизбежность обращения в христианство, но это ставило литовских князей перед необходимостью выбора между востоком и западом. Стоявшая перед Литвой религиозная дилемма была также дилеммой культурной и политической. Поскольку Литва в течение XIV века играла большую роль в русской истории, религиозная политика ее князей влияла также на русско-византийские отношения.

Еше в XIII веке некоторые знатные литовцы приняли православное крещение: в 1255-1256 году князь Довмонт "с тремястами литовцами, и женщинами, и детьми" (27) прибыл в Псков, был крещен в православную веру и вскоре стал князем этого русского города-республики, возглавляя псковские дружины в походах против соседних немецких рыцарей и своих соплеменников литовцев. (28) В XIV веке и другие литовские князья вполне благосклонно относились к мысли о вступлении в "византийское содружество" через посредство православной церкви. Но если бы в православие крестилась вся Литва, то на практике это могло означать включение ее в орбиту Монгольской империи через Москву, где находилась резиденция митрополита Киевского и всея Руси. Именно поэтому литовские великие князья добивались от Византии учреждения особой литовской митрополии - главный вопрос XIV века, который будет обсуждаться ниже.

Обращение к западу было еще менее привлекательным, потому что означало подчинение немецким рыцарям, прямым врагам Литвы. Выше мы видели, что Миндовг под давлением ордена на некоторое время усвоил западно-латинскую ориентацию. Его преемники широко использовали политические возможности, открывавшиеся благодаря конфликту ордена с архиепископом Рижским и рижским магистратом. Тяжесть рыцарского правления испытывали на себе не только их литовские и православные русские соседи, но и европейские собратья. С другой стороны, экономические и политические права ордена и архиепископа Рижского - и орден, и архиепископ непосредственно подчинялись Риму - не были точно определены.

Литовцы активно поддерживали архиепископа и город, и в 1298 году послы великого князя Литовского Витена, прибывшие в Ригу, пожелали принять латинскую веру и заключить союз против рыцарей, причем они явно рассчитывали на поддержку папы. (29) На некоторое время эти планы были отодвинуты военной победой ордена, но ими не исчерпывалась возможность политических маневров, о чем свидетельствует документ, датируемый приблизительно 1309 годом. Наместник грека-митрополита Киевского, православный русский епископ Полоцка, находившегося под властью Литвы, обращается к членам рижского магистрата как к своим "детям", а к великому князю Витену как к своему "сыну"; он приветствует жителей Риги, благословляет их и просит их дружбы. (30)

Это послание, наравне с другими источниками, рисует атмосферу религиозной терпимости в Литве, в противоположность железному управлению ордена. Папа Климент V сам некоторое время поддерживал жалобы Риги против рыцарей, которые на короткое время (1312-1313гг.) были даже отлучены им от церкви, но окончательного разрешения этот конфликт не получил, и орден сохранил свои позиции на Балтике.

Преемник Витена Гедимин (1316-1341 гг.) в совершенстве обладал умением строить империю. Он не только усилил великое княжество, унаследованное им от Миндовга, но и значительно расширил свою власть над русскими землями, ранее контролировавшимися Кипчакским ханством: ему подчинились княжества Минское, Пинское, Туровское, Брестское и Витебское вся территория современной Белоруссии. Полоцк и "Черная Русь" были завоеваны еще Миндовгом. Гедимин активно поддерживал Псков в борьбе с рыцарями и сумел посадить своего сына Наримонта на княжеский престол в Новгороде. В 1340 году другой его сын, Любарт, стал князем Волынским. Несколько дочерей Гедимина вышли замуж за русских князей; наиболее важным был брак между его дочерью Марией и Дмитрием Алексеевичем Тверским. В своих посланиях Гедимин подписывался "королем литовским и русским" (Letho-winorum Ruthenorumque rex). Восточное православие постепенно становилось преобладающим вероисповеданием в его государстве: православие приняли сыновья Гедимина, которые женились на русских княжнах и получили княжества в русских землях, да и языческие подданные попадали под возрастающее влияние православного большинства.

Тем не менее, ничто не свидетельствует о сколько-нибудь серьезном намерении самого Гедимина принять православие, в то время как в 1322-1323 гг. обращение его в католичество казалось вполне реальным. Правитель Литвы мог чувствовать личное влечение к римскому католицизму и к Западной Европе и, как Миндовг и Витен, считать, что принятие католичества - вернейшее средство для предотвращения постоянной угрозы со стороны тевтонских рыцарей. Он находился фактически в том же положении, что и византийский император Михаил Палеолог, который искал у Рима защиты от крестоносной угрозы Карла Анжуйского.

В 1322 году Гедимин обратился к папе Иоанну XXII, находившемуся в Авиньоне, с гневными жалобами на орден, с выражением дружбы и лояльности по отношению к Риге, еще одной жертве рыцарей, и с изъявлением своей склонности к римскому католицизму. Гедимин извещал папу, что построил в своей новой столице Вильно две церкви, и, наконец, просил прислать в Литву папских легатов. Такие же письма были отправлены в германские города и орденам доминиканцев и францисканцев, миссионеры которых находились в Литве. (31) В результате действий Гедимина было заключено перемирие с немцами, но литовский князь все-таки не принял латинской веры: легатам, которые приехали в Вильно в 1324 году, сообщили, что Гедимин передумал. Согласно донесению легатов, князь даже уклонился от второй встречи с ними под предлогом, что "занят с татарами". (32)

Любопытное упоминание о татарах открывает всю глубину политической дилеммы, стоявшей перед Гедимином. Понятно, что постепенное втягивание Литвы в круг западноевропейских государств должно было вызывать сопротивление не только ее русских православных  подданных, но, что  важнее, Кипчакского  ханства. 

Литовские  интересы  в  подвластной татарам Руси были слишком велики, чтобы Гедимин поступился  ими  ради  религиозных  обязательств  по отношению к западу. Возможность укрепления и расширения политических, экономических и культурных связей Литвы с Псковом, Новгородом и особенно Тверью зависела от  дипломатических  сношений с Ордой; альтернативой было открытое военное столкновение  с  татарами.  Хан ревностно  оберегал  своих русских данников от дружественных контактов с западом. Это касается, в частности. Тверского княжества. Князь Михаил  I Тверской был казнен ханом Узбеком в Орде в 1319 г. Хотя обвинение Михаила в том, что он  будто  бы  "замышлял  бежать  к  немцам  со  своей казной и посылал деньги папе в Рим", ложно, (33) кровавое  утверждение  господства  татар  над  Тверью было связано с ее прозападными симпатиями. Так, в 1320 году последовал брак сына и преемника

Михаила Дмитрия и дочери Гедимина Марии. (34)  Но в 1321 году Дмитрий ездил в Орду и получил от Узбека великое княжение Владимирское, обойдя московского соперника: летопись подчеркивает, что Узбек в то время "почитал" Дмитрия, который постоянно бывал в Сарае. (35) С другой стороны, мы узнаем, что именно во время сношений Гедимина с папством и его переговоров с орденом (или чуть позже) хан Узбек посылал русских князей против литовцев, и они "много зла сотворили Литве и вернулись в Орду с многими пленниками". (36) Теперь ясно, почему литовский великий князь порвал переговоры с папскими легатами ("буду занят с татарами") и занялся утверждением своего зятя на владимирском великокняжеском престоле: контакты с папой и дипломатические отношения с Ордой взаимно исключали друг друга.

В течение XIV века Литва стояла перед гедиминовской дилеммой. Присоединение русских княжеств, постепенно перешедшее в замысел объединить все территории Киевской Руси в Литовском государстве, подразумевало религиозную и идеологическую ориентацию на Византию и требовало определенного подхода, военного или дипломатического, к господству татар. В то же время западное решение проблемы было по-прежнему непривлекательно, потому что неизбежно заставляло смириться перед немецким империализмом. Впрочем, с возвышением Польши, которая приняла латинское христианство и где существовала та же традиция феодальной децентрализации, что в Литве и Киевской Руси, появился другой выход.

4.  Польша поворачивается к востоку

Польша, разделенная между князьями династии Пястов, в течение XIII века видела возвышение сильных и подчас опасных соседей: Венгрии, алицкого княжества, языческих государств пруссов и  литовцев.

В 1241 году Субудай разгромил в Силезии польские войска, возглавлявшиеся Генриком Благочестивым. Генрик был убит  в сражении, но Польшу татарам удержать не удалось. В исторической перспективе это вторжение было даже выгодно полякам, поскольку  разорило  русские  княжества  - соперников  Польши  -  и  дало  полякам  чувство,  что они занимают аванпост европейской цивилизации против восточных варваров. В  1320 году закончился длительный период  раздробленности. При  активной поддержке папы, в Кракове был коронован Владислав Локеток, выразивший папе свою полную покорность. Иоанн XXII, ограждавший архиепископа Рижского и великого князя Литовского Гедимина  от захватов Тевтонского ордена, оказал такую же помошь Владиславу,  признав  его  правителем  Померании.  В 1325 году  сын  Владислава  Казимир  женился  на  дочери Гедимина Альдоне, и между Польшей и Литвой был заключен союз. (37) С 1328 по 1331 год немецкие рыцари и их союзник, король Богемии, вели успешную войну против Польши, которая потеряла значительные территории, включая Померанию. Общие интересы  Польши  и  Литвы  в  отражении  немецкого натиска вызвали длительное сближение двух стран. Последующая история показала,  что этот союз был выгоднее для западного  христианского мира, чем воинственный дух рыцарей. "Главное препятствие любому мирному обращению Литвы (в римское католичество) заключалось в Тевтонском ордене, который хотел совместить это обращение с политическим подчинением страны немецкому контролю, в то время как  правители  Литвы надеялись, что  с принятием христианства они будут вознаграждены возвращением земель, недавно завоеванных тевтонскими рыцарями". (38) Точно так же Польша надеялась на возвращение захваченной рыцарями Померании.

В правление Казимира Великого (1333-1370 гг.) Польша стала крупной европейской державой и централизованной монархией. Западные границы regnum Poloniae были установлены, с одной стороны, тем, что Казимир вынужденно признал права ордена в Померании (Калишский договор 1343 года), а с другой стороны, - рядом династических браков с венгерскими, богемскими и немецкими соседями. Венгерский король Людовик Великий был племянником Казимира, сыном его волевой сестры Елизаветы, которая и в правление Людовика продолжала влиять на венгерские дела. Карл IV, король Богемии и с 1346 года император Священной Римской империи, женился на внучке Казимира (1363 г.). Эти семейные узы позволили Польше избежать столкновений с западными соседями и добиться первенства в восточной политике, но они же принудили Казимира отдать немцам традиционно польские земли. Потеря территорий на западе была компенсирована экспансией на восток, которая стала возможна благодаря постепенному ослаблению татар и внутренним раздорам в Монгольской империи. С этого времени началось длительное соперничество Польши и Руси.

Западные русские княжества Галицкое и Волын-ское, которые при великих князьях Романе и Данииле в XIII веке переживали взлет исторической славы, все еще платили дань татарам, но ими интересовались также Венгрия и Литва. В XIV веке эти княжества стали полем экспансии католической Польши против византийской православной традиции, к которой они принадлежали исторически.

Когда в стране, которая все еше называлась regnum Russiae и объединяла княжества Галицкое и Волынское, угасла династия Романа и Даниила, на престол вступил Болеслав, сын польского князя Мазовепкого и внучки Юрия I Галицкого. В 1331 году Болеслав женился на дочери Гедимина Литовского Евфимии. Однако династических связей было недостаточно, чтобы утвердить его на престоле или освободить от татарского контроля. Местные русские бояре и народ потребовали, чтобы польский князь принял православие и русское имя Юрия. Кроме того, он, конечно, должен был получить ярлык у хана Узбека и платить ему дань.

Правление Юрия II закончилось трагедией, связанной с новыми набегами татар, предводительствуемых Узбеком.  Эти  набеги  лишили  его  княжество  роли буферного государства. Татары не только постоянно нападали  на Венгрию,  но  в 1337  году вторглись  в Польшу и осадили Люблин,- Узбек потребовал от Юрия войска для войны с поляками. (39) Казимир Польский и его  венгерские  союзники, вдохновляемые  папой  на крестовый поход против татар, стали собирать силы для вторжения  на  подвластный  татарам  запад  Руси. Болеслав-Юрий, скорее всего, просил у них помощи, но  тем  самым  не угодил  галицким  боярам,  которые его отравили (1340 год). Этот печальный исход был, конечно, обусловлен несколькими факторами: прота-тарскими, "реалистическими" настроениями галицких бояр, их страхом, что князь - бывший католик, поляк по рождению - отречется от православия, чтобы заручиться  поддержкой  запада  против  татар. Несколько католиков - скорее всего, поляков - были убиты во Львове сразу после убийства князя.

Казимир вторгся в Галицию, тем более, что у него было дополнительное оправдание - месть за смерть Юрия. Однако здесь он встретил яростное сопротивление, которое возглавил местный боярин Дмитрий-Детко, позвавший на помощь татар. Война (Узбек крупными силами обрушился на поляков) окончилась компромиссом: галипко-волынским князем был признан сын Гедимина Любарт, Детко же остался правителем Львова в качестве старосты, или capita-neus terrae Russiae, как его называют в папских посланиях. Он до известной степени признал зависимость от Казимира и определенные обязательства в отношении Любарта. (40) С 1340 года и до своей смерти в 1386 году Любарт противостоял притязаниям Казимира. Он принял православие под именем Дмитрия и много способствовал русско-литовскому сближению, стремясь восстановить былую Киевскую Русь, исходя из византийской идеи "ойкумены". Он вел переписку с Византией и в течение короткого времени сумел восстановить Галипкую митрополию, которая существовала при Юрии I. В 1347 году император Иоанн Кантакузин обращался к нему как к своему "племяннику". (41) Когда Казимир в 1349 году после успешной войны с литовцами занял большую часть прежнего княжества Даниила Галицкого и стал именоваться Dominus terrae Russiae, власть Любарта ограничилась волынскими землями. (42) Племянник Казимира Людовик Венгерский, также претендовавший на Галицию, принял существующее положение вешей в обмен на обещание передать ему в наследство польскую корону.

По всей вероятности, вслед за этим татары признали власть Казимира над русскими княжествами. Но это признание предполагало, что и польский король должен платить дань хану: папа Иннокентий VI (1357 г.) в своем послании осуждал зависимость от неверных, которую Польша признала ради политических выгод. (43)

В следующих главах мы обсудим прямые последствия проникновения Польши для культурных и церковных  отношений Византии  и  Руси.  Здесь, однако, следует задаться вопросом, было ли сопротивление  галицкого  населения польской  власти и литовских князей польской агрессии оправдано их национальными и религиозными интересами. Мы видели, что сближение Литвы и Польши было  вызвано  обшей заинтересованностью  обеих  в отражении  немецкой  угрозы. Но  постоянные  войны между  Казимиром  и  сыновьями  Гедимина,  происходившие  в 1349-1366 гг., показывают, что  обшие антинемецкие интересы, столь сильные в эпоху Владислава  Локетка, при Казимире  отступили на второй  план.  Русские  притязания  Казимира сделали его опасным противником потомков Гедимина, которые уже захватили обширные территории, прежде принадлежавшие Киевской Руси. Русские князья, бояре, духовенство и большинство населения, без сомнения, явно предпочитали литовское правление польскому. Важная причина, объясняющая такое недоверие к Польше, состоит в том, что единая и усилившаяся польская монархия Казимира - как и Венгерское  королевство  Людовика  Великого  -  проявляла в  значительной  степени  тот же  агрессивный дух крестовых походов, что и тевтонские рыцари, от которых  поляки  сами  так страдали  в прошлом. Для православных русских, как и для язычников литовцев, польское правление означало принятие католичества и,  вместе с  ним,  польской  культуры. (44)  В  переписке Казимира  с  Римом  наиболее  важным  пунктом  было его стремление распространять  латинское  христианство; это стремление усиливалось желанием лишить рыцарей монополии в этой области, и оно получило активную поддержку папы. В 1340 году папа Бенедикт XII, с одной стороны, использовал  свои  дипломатические  связи  с  Золотой Ордой, чтобы заставить хана Узбека признать законность польско-венгерского похода  в  Галицию для отмшения за смерть Болеслава-Юрия. (45) С другой стороны, он благословил крестовый поход Казимира против "схизматического русского народа" (gens scismatica Ruthenorum),  a после  того,  как  поляки заняли Галицию, разрешил архиепископу Краковскому аннулировать обещания, данные Казимиром Детко и  русским боярам. (46) В 1343 году папа  Климент VI уступил Казимиру значительную часть церковных доходов, чтобы способствовать его противоборству с "татарами, русскими и  литовцами", которые были огулом названы "язычниками и неверными". (47) Впрочем, в  1349 году  папа,  при  участии  Казимира, размышлял  о том, как добиться добровольного и мирного  обращения  в  католичество  сына  Гедимина Кейстута Литовского, (48) но вторжение поляков в Галицию и Волынь, которое было направлено против брата Кейстута Любарта, положило конец этим проектам. В 1357 году, после очередной военной неудачи, вновь начались переговоры о том, как устроить, чтобы литовская династия приняла латинскую веру  по  доброй  воле;  знаменательно,  что Казимир потребовал, чтобы новообращенные литовцы были подчинены польскому архиепископу в Гнезно. (49) Со  временем провалились и эти проекты, потому что рыцари отказывались возвращать завоеванные территории даже католической Литве. Перед началом окончательного завоевания большей части Волыни в  1366 году, Казимир получил от Урбана V полную индульгенцию для всех тех, кто примет участие в этой войне против "литовцев, татар и других неверных и схизматиков". (50)

Объединение русских "схизматиков" с "неверными" характеризует умонастроение папства и Польши, отразившееся в хорошо освещенной источниками практике: в землях, подвластных Венгрии и Польше, православных христиан перекрещивали в католичество. В 1366 году, когда византийский император Иоанн V Палеолог ездил в Буду, король Людовик и его мать Елизавета Польская потребовали, разумеется безуспешно, вторичного крещения и от него; венгры вторично крестили князя Страпимира  Болгарского  и многих  его  подданных. (51) Подобно этому, Казимир в 1370 году угрожал "крестить" русских в Галиче, пока не были приняты его условия, на которых местной православной церкви предоставлялась административная автономия. (52) Такая практика не одобрялась  Римом  официально,  и  папы XIV  и  XV  веков  всегда  принимали  православных  в католичество через простое исповедание веры, признавая  "действенность" православного  крещения. Однако в целом папство поддерживало крестоносный дух венгров и поляков, которые сменили тевтонских рыцарей в роли активных проводников римского христианства  в Восточной Европе, а  в документах папы постоянно употребляли терминологию, которая практически отождествляла "неверных" и "схизматиков" как врагов церкви. Поэтому не следует удивляться, что  католические  правители Восточной Европы забыли (или не знали) канонические тонкости и  крутыми  мерами  подкрепляли  свои  политические и  религиозные притязания.

Историки часто связывают правление Казимира Великого с возникновением нового польского мессианизма, который отводит Польше роль европейского аванпоста против варварского "востока". Можно только гадать, сознавал ли вполне сам Казимир, что играет именно эту роль, или просто использовал удобную возможность для расширения своей власти. (53) В любом случае, его война с "востоком" была в меньшей степени защитой страны от татар (в конце правления Казимира Кипчакское ханство перестало быть реальной угрозой для Европы), нежели орудием политического и религиозного проникновения в Литву и на Русь, и таким образом - началом многовековой русско-польской розни. Для Казимира "восток" начинался у границ латинского христианского мира и поэтому включал не только татар, но и византийско-русскую традицию.

5. Татары и их русские данники

Если оставить в стороне парадоксы политических интриг и временные союзы, в которые на протяжении XIII и XIV веков были втянуты западные княжества, то для Руси в целом господство татар было не просто разовым опустошением, но чем дальше, тем больше ощущалось как не имеющее конца бедствие. Летописи и жития согласно говорят о татарском иге как о Божьем наказании за грехи, за слабость и междоусобицы русских князей. (54)

Внутренние раздоры в Кипчакской империи иногда давали русским князьям возможность политических маневров, но - по крайней мере в XIII веке - это приводило лишь к худшим несчастьям. Великий князь Владимирский Дмитрий решился поддержать Ногая против законного хана Тохты, который дал великое княжение Михаилу Тверскому. В результате великое княжество Владимирское было опустошено ордами Тохты (1293 год), вслед за чем последовал полный разгром и смерть Ногая (1300 год).

Своего  апогея татарское владычество на  Руси достигло в правление Тохты (1291-1312  гг.) и Узбека (1313-1341 гг.). Золотая Орда требовала от русских князей дани, повиновения и, по мере необходимости, военной помощи против своих врагов. Воля хана передавалась непосредственно каждому  князю  или,  реже,  специальным  княжеским съездам, на которые приезжали ханские послы. При Тохте таких  съездов было  два: во Владимире, в 1296 году, на нем присутствовал ханский посол Олекса Невруй, и в 1304 году в Переяславле. (55) Переход  Узбека  в  ислам  часто  связывают  с  концом политики религиозной терпимости, которую проводили татары в начале своего господства на Руси. Однако мы не имеем никаких реальных сведений о том, что в его правление привилегированное положение церкви сколько-нибудь изменилось. Мы видели, однако, что Узбек энергично пресекал всякие сношения  русских  с  западом  и  утвердил  татарскую власть  в  Галицко-Волынском  княжестве, поддержав сопротивление  польской экспансии.

Прямая зависимость северо-русских княжеств от Орды выражалась в том, что все князья постоянно ездили в Сарай и смертельно враждовали между собой, добиваясь ханской милости. Среди средств, которые употреблялись для достижения заветной цели, были прислужничество, подкуп, междоусобные войны. Именно в эту эпоху расчетливая, последовательная, не перед чем не останавливающаяся политика московских князей, направленная в первую очередь против тверских соперников, положила начало возвышению Москвы.

Русские летописи и официальные документы, с самого начала татарского нашествия, называют ханов "царями". Когда в правление Дмитрия и Василия I Московское княжество возобновило чеканку денег (прекратившуюся в 1240 году), на монетах на аверсе ставилось имя правящего великого князя, а на реверсе - имя хана, написанное по-арабски. (56) Эта черта, наряду с другими, показывает, что в глазах русских татарские завоеватели заступили место христианского константинопольского императора ("царя"), ибо такова была воля Божья. Так что повиновение ханской власти по существу исходило из христианского ученья, но не исключало явной ненависти к татарам. Оно требовало, однако, чтобы слова Писания о повиновении императору относились к ханам (например, предписание "царя чтите" o I Петр. 2, 17, и другие тексты). Даже когда в 1246 году князь Михаил Черниговский отказался участвовать в языческом обряде поклонения огню и принял мученическую смерть, он, обращаясь к хану, вполне признавал законность его власти: "Я кланяюсь тебе, о царь, потому что Бог дал тебе царство и славу этого мира...". (57)

Сарай, откуда ханы управляли Русью, постепенно стал столицей империи. В правление хана Узбека его посетил арабский путешественник Ибн Батута, который описывал Сарай как "город прекраснейший, безграничных размеров, расположенный на людной равнине, с великолепными базарами и широкими улицами". Среди жителей, кроме монголов, Ибн Батута упоминает "аланов, которые являются мусульманами, куманов (кипчаков), черкесов, русских, греков (Rum) - это все христиане. Каждый народ живет в своем квартале с отдельным базаром". (58) Русские князья месяцами живали при ханском дворе, улаживая дела с татарскими правителями и, кроме того, используя многочисленные международные контакты, доступные в Сарае. Такие поездки нередко заканчивались кровавым финалом: казнь нескольких подряд тверских князей Узбеком показывает, что обладать властью на Руси было делом рискованным и что единственным критерием законности оставалась воля хана.

Отношения Золотой Орды и Византии все  это время  в  основном были дружественными. Между Восточной империей  и  монголами  никогда  не  было серьезных военных столкновений: наоборот, монгольские набеги уничтожили господство сельджуков в Малой Азии. С другой стороны, татары нападали на балканских соседей Византии - болгар и сербов, что тоже  было  на  руку  тогдашней  Византии. Наконец, присутствие генуэзцев  в Черном море зависело  от византийцев и татар, и итальянские купцы служили постоянными изаинтересованными посредниками между Константинополем и Сараем, причем Византия заботливо оберегала и укрепляла это посредничество. Примечательно, что  каждый из первых  трех  императоров династии Палеологов выдавал свою побочную дочь за  татарского хана: Евфросиния, дочь Михаила VIII, стала женой хана Ногая, (59) Мария, дочь Андроника II, вышла замуж за Тохту, (60) и Ибн Батута рассказывает, что около  1332 года в гареме Узбека находилась дочь константинопольского императора (возможно, еще одна побочная дочь Андроника), что в Сарае при ней были греческие слуги и что она ездила в Константинополь, чтобы родить там своего первого ребенка. (61)

Связь Константинополя и Золотой Орды имела непосредственный отклик на Руси. Русь подвергалась политическому и военному контролю ханов, а церковью ее управлял византийский патриархат, и они часто действовали согласованно. Выше мы говорили о дипломатической роли митрополита Киевского и епископа Саранского в более ранний период татарского господства. Источники свидетельствуют о продолжающейся активной дипломатической деятельности византийской церкви и в позднейшую эпоху. На съездах, где русским князьям диктовалась воля хана, присутствовали представители церкви и ханские послы: епископ Саранский Измаил посетил съезд во Владимире (1296 год), (62) а греческий митрополит Максим был с князьями на съезде в Переяславле в 1304 году. (63)

Более того, через Сарай проходили и официальные документы, такие, например, как русские рекомендации Константинополю относительно кандидатов на митрополичий престол. (64) Византийские чиновники, приезжавшие на Русь, были хорошо осведомлены о местных политических проблемах, касавшихся отношений русских князей и татар. Это мы можем видеть на примере переписки Мануила Гавалы, который впоследствии, под именем Матфея, стал митрополитом Эфесским. В 1331-1332 годах он был на Руси с дипломатической миссией и в письмах, адресованных константинопольскому "философу" (возможно, Никифору Григоре, который был знаком с митрополитом Киевским Феогностом), вспоминал о кровавой войне Ивана I Московского и Александра   Тверского - причем создается впечатление, что события хорошо знакомы его корреспонденту (65).

Связь Византии с Золотой Ордой помогает понять, почему в XIV веке константинопольский патриарх старался сохранить на Руси единую систему церковного управления, возглавляемую одним митрополитом, резиденция которого должна была находиться на территориях, подвластных татарам, а не в Литве, например. Это, конечно, не означает, что Византия или церковь не знали об ужасах монгольского владычества: именно потому, что митрополит, как представитель империи, в глазах хана занимал привилегированное  положение, его  вмешательство  могло оградить интересы церкви, он мог быть посредником в  княжеских  усобицах  и  использовать  свои  значительные полномочия в делах заступничества. Русские никогда не считали греческого митрополита, назначаемого  в Константинополе, союзником ненавистных татар; он был скорее ходатаем и потенциальной защитой  от  произвола  завоевателей. В культурном отношении церковь, находившаяся в постоянном контакте с Византией, открывала русскому обществу, изолированному от Европы, христианскую цивилизацию. Русские признавали хана царем de facto, но церковь  напоминала  им  о  существовании  христианской империи. Церковь  же  давала  "небесное  отечество", которое  помогало  забыть  земные  трагедии.  Церковь делала русских  членами  исторического содружества с центром в Константинополе, что стало  основой возрождения XIV века. Пока не было открытого конфликта  между  Золотой  Ордой  и  Византией,  мог поддерживаться определенный status quo и будущее выглядело обеспеченным. При таких обстоятельствах понятно недоверие византийцев к попыткам литовских князей  нарушить этот status quo и  подчинить Русь интересам и нуждам Западной Европы.

1. 246,  с. 329.

2. 186,  с.  170-171.

3. 31, I, 3, 1889, с. 36-38.

4. Об этом  разрешении  упоминает Никифор Григора (Historia, ed. Bonn, II, с.  683-684). О возможной дате см. 67, с.  158-163; также  126, с. 30-31.

5. Ср.  13, с. 200-205.  126, 29-40.

6. 67,  с.  168-170.

7. Там  же,  с. 184.

8. Е. Ч. Скжинская.  "Генуэзцы  в  Константинополе  в XIV  веке", 251, I (XXVI),  1947, с. 233.

9. 186,  с.  188-189.

10. 67,  с.  187-188.

11. См.,  прежде  всего,  96,  с. 88-134.

12. 67,  с.  172-173.

13. Raynaldi, Annales 1333,  №  17,  36- 37.

14. Там же,  1330, .№ 57.

15. Ср. 96, с.  128-130, а также 53, с.  189-201.

16. Об этих спорах см.: Gregoras (Historia, ed. Bonn, I, c. 501-504); 75;  ПО.

17. "Апология", 99, с. 365.

18. Ср. 77, с.  71. (Я очень признателен профессору Киркинену и  о.  Рауно  Пиетаринену  за это указание).

19. Ср.  57.

20. В  целом очень  подробное  исследование А. М. Аммана (3) обнаруживает  совершенную невосприимчивость к этому аспекту проблемы и подвергает  резкой критике  действия Александра.

21. Вернадский хорошо показал,  как  по-разному  относились к этому Александр Невский и Даниил Галицкий (186, с. 148-150).

22. См., в частности, их реакцию на вторжение рыцарей и поляков на Волынь в  1337-1338 годах (204, кол. 776).

23. 204, кол. 816-817.

24. 218, с. 310.

25. См. 220, с. 381-382.

26. "Крещение  его  было  ложным, потому что  он продолжал тайно  поклоняться своим  богам".  (204,  кол.  816-817).

27. 218, с. 85.

28. Довмонт был канонизирован православной церковью; см. его житие, составленное  в  XIV  веке,  у  Н.  И. Серебрянского, "Древнерусские княжеские жития" (Чтения в Обществе Истории и Древностей Российских при Московском университете, III), M.,  1915, с.  138-156.

29. Об этих  переговорах см.,  в  частности,  В. Г.  Василевский, "Обращение Гедимина в католичество", 253, № 159, СПб. 1872,  с.  148.

30. Там же,  с. 151.

31. Об этих событиях см.:  В.  Г. Василевский,  (см.  прим. 29), с.  152-161; также 220 и 160.

32. "Nam cum  tartaris erat  impeditus". Доклад легатов в: "Русско-литовские акты", изд. К.  Е.  Наперским. СПб., 1863 (цит.  по  Василевскому,  иит.  соч.,  с. 192).

33. 217, с. 183. Это намек на  "подать Петра", приводимый в Никоновской летописи,  отсутствует  в  тверских  источ- никах (см.:  В.  А.  Кучкин,  "Повести  о  Михаиле  Тверском", М., 1974, с.  146-148).

34. 237, кол. 41.

35. 217, с.  188-189. В конце концов, однако, Дмитрий, как и его отец,  был  казнен  татарами  (1325 г.).

36. 217, с.  189.

37. Об этом  союзе см.  78, с. 46-47.

38. 63, с.  181.

39. Ср.  78, с.  123.

40. Титул Детко упоминается в 176, № 566, с. 434. Благодаря браку, Любарт мог иметь личные династические претензии, однако  историки до  сих  пор  не решили, на  ком  он был женат: на дочери Болеслава-Юрия (203, с.  139-140;  186, с. 203), или на внучке Юрия  I Галицкого (И.  П. Филевич. "Борьба  Польши  и  Литвы-Руси за  Галицко-Владимирское наследие", 253,  XI, 1889,  с.  176;  78,  с.  128).  Но  более всего  он  опирался,  несомненно, на  своего  отца  Гедимина

и брата Ольгерда. который после смерти Гедимина в 1341 г.  стал  великим  князем Литовским.

41. 102, I, 265-266.

42. Филевич, иит. соч., I,  1890 г., с.  104; 78, с.  141.

43. 176, N 776, с. 581.

44. Факты и документы вряд  ли  дают  достаточно  оснований, чтобы изобразить Казимира просвещенным гуманистом, как это  сделал  Оскар  Галецкий:  "Король  заботился  обо  всех своих подданных, вне зависимости от класса или национальности; забота и широкая терпимость видны в его отношении к жителям русских областей". (63, с.  177).

45. 175, I, № 960.

46. 176,  566, с. 434.

47. 176, 604,  605,  468;  ср.  аналогичные  пожалования Иннокентия VI в  1355-1357 годах, там же,  № 742,  769, 776 (с. 558, 577-578, 581).

48. Ср.  документальные  свидетельства  и научную  дискуссию в 78, с.  139.

49. 1,  с. 368.

50. 176,с. 833.

51. Об этих фактах рассказывал экс-император Иоанн Кантакузин в своем "Диалоге" с папским легатом Павлом в 1367 году; ср. 111, с. 173. Джозеф Гилл (55, с. 216) выражает сомнение в достоверности сведений Кантакузина, но не упоминает многочисленных свидетельств о постоянной практике перекрещивания православных христиан в землях, вошедших в состав Польши и Венгрии.

Да и послание францисканского викария Боснии, написанное в 1379 голу, которое цитирует Гилл (55, с. 302, № 53), запрещает перекрещивания и тем самым подтверждает, что они в действительности имели место.

52. 102, I, 577; ср. Приложение 4.

53. Ср. превосходный обзор этого вопроса в 78, с.  172-173.

54. У нас нет возможности  подробно обсуждать политический и экономический режим, преобладавший в России в период татарского владычества, и мы советуем обратиться к нескольким прекрасным исследованиям  по  этому  вопросу: 216, 186. 167.

55. 246, с. 347, 351.

56. Ср.  17.

57. 215,  с.  138.

58. 54,  с. 515-516.

59. Pachymeres (Hist., ed. Bonn, I, c. 344).

60. Там же. И, 268.

61. Там же, с. 488, 498-499; ср.  152, с. 46-53.

62. 209,  с.  174.

63. 246,  с. 351.

64. Послание патриарха Филофея архиепископу Новгородскому (1354 год) -  102; 1, 347; о дипломатической роли сарайского епископа см. 216, с. 44-47.

65. 79, с.  248-252. Сама неясность текста, в котором содержится этот  намек, показывает  знакомство  автора  и адресата с  русскими  делами.

 Глава  IV: Митрополия Киевская  и всея Руси

Церковный титул "митрополита" был официально установлен в каноническом законодательстве IV века. Он обозначал епископа главного города каждой провинции Римской империи. Никейский собор, созванный императором Константином не только для разрешения богословских споров, но и для оформления нового, официального союза империи и вселенской церкви (325 г.), утвердил систему, при которой любое действие, требующее соборного участия нескольких епископов, - в частности, посвящение нового епископа, - должно было совершаться всеми епископами каждой "провинции" и утверждаться митрополитом. (1) Епископы провинций должны были дважды в год собираться на синод, чтобы разрешать назревшие недоумения и споры. Председательствовал в синоде митрополит. (2) Характернейшей чертой этой системы является параллелизм в структурах церкви и империи: "провинция", государственная административная единица, определяла сферу власти епископского синода, возглавляемого "митрополитом".

Этот параллелизм государственного и церковного правления утверждался и распространялся в последующие века. Халкидонский собор (451 г.) в 28-ом каноне даровал архиепископу Константинополя, получившего статус "Нового Рима", право совершать поставление митрополитов в государственные "диоцезы" Понта, Азии и Фракии; в каждый "диоцез" входило значительное число провинций. (3) Таким образом, возникала база для более крупного административного объединения - "патриархата". Впрочем, тенденция к централизации не имела пока характера всеобщности: император Юстиниан упоминает митрополитов, "поставленных либо своим синодом, либо святейшими патриархами". (4) Этот текст показывает, что в его время поставление митрополитов не стало еще исключительной прерогативой патриарха. Такая неопределенность, по крайней мере в некоторых областях, сохранялась на протяжении всего средневековья, что ниже будет обсуждаться в связи с историей русской церкви.

Параллелизм государственной и церковной власти, принятый в пределах империи, был, естественно, неприменим в "варварских странах", где не существовало "провинций" и потому не могло быть митрополита. Поэтому в упоминавшемся выше 28-ом каноне говорится о митрополитах в имперских диоцезах, но в "варварских странах" упоминаются только епископы: эти епископы, если они подчинялись юрисдикции диоцезов Понта, Фракии или Азии, должны были ставиться Константинопольским патриархом. И именно в этом смысле известные византийские канонисты Зонара и Вальсамон прямо относили 28-ой канон к Руси: "Русские, - писали они, - это варвары, подчиненные диоцезу Фракии, поэтому их епископы должны ставиться патриархом Константинопольским". (5)

Неясность, окружающая начальную пору существования русской церкви (до 1037 года нет упоминаний о наличии митрополита на Руси), может быть связана с тем фактом, что первая византийская иерархия в Киеве состояла из епископов-миссионеров, и поставления митрополита надо было дожидаться до тех пор, пока, при Ярославе, византийцы не сочли, что Русь прочно вошла в византийскую ойкумену. (6) Но даже и потом Вальсамон считал, что русские живут в "варварской" стране.

Существует и другой канонический текст, который, видимо, повлиял на статус церкви в славянских странах вообще и в России в частности: в нем об обязанностях митрополита говорится в выражениях, которые скорее имеют отношение к "варварским" странам. 34-й канон "Правил святых апостолов" - фактически отражающих церковные обычаи "восточного" (сирийского) диоцеза IV века - гласит: "Пусть епископы каждого народа выберут из своей среды первого и пусть считают его своим главой и не делают ничего без его ведома, но пусть каждый из них управляет делами своей общины и селений, которые зависят от него. Но он не должен предпринимать что-либо, не узнав общего мнения. Для этого должно быть согласие, дабы Бог прославился через Господа в Духе Святом: Отец, Сын и Святой Дух". (7) Византийские толкователи XII века - Аристин, Зонара и Вальсамон - считали, что этот текст относится к канонической структуре "провинции". С другой стороны, даже современные канонисты удивляются употреблению здесь слова "народ", некоторые из них предполагают, что речь идет о существовании национальных церквей в том виде, как они оформились в XIX веке. (8)

В любом случае, вне зависимости от первоначального значения слова, 34-е правило святых апостолов широко применялось за границами империи, где не существовало римского деления на провинции. В этих областях к имени епископа часто добавляются национальные определения, а не названия городов, как на территории империи. Так же было и в случае с назначенным на Русь греческим митрополитом: в византийских источниках его чаще всего называют митрополитом "России", а не более точно - "митрополитом Киевским". (9) Византийский историк Никифор Григора, писавший во второй половине XIV века, в своем хорошо известном пассаже о "многочисленном народе" Руси отмечает, что этим народом управляет "один первосвященник, который сам подчиняется Константинопольскому патриархату". (10) Сходно, и более казенно, в терминах общественно-политических, очерчивает устроение и функции русской митрополии послание патриарха Антония и его синода (1389 г.).

"Изначала установлено, чтобы вся русская церковь (11) была пасома и управляема одним митрополитом: [так пошло] с того времени, когда русские сподобились получить именование по Христу и подчинились нашей великой Христовой, кафолической и апостольской церкви. Конечно, не просто, как это сказал бы кто, и не случайно божественные оные мужи устроили, дабы многолюдный, тмочисленный, можно сказать, почти бесчисленный тот народ, имел одного предстоятеля и всеобщего учителя. (12) Но так как великая русская земля разделена на многие и различные мирские княжества и на столько гражданских областей, что имеет многих князей, еще более [мелких] владетелей, которые не менее разделены по своим стремлениям, как по делам и местам, так что многие восстают и нападают друг  на друга и поощряются к раздорам, войнам и к избиению своих единоплеменников: то божественные оные отцы, провидя сие божественным Духом, как ученики мирного и кроткого Христа,... принимая во внимание, что не на добро и не на пользу им будет, если и церковная область распадется на многие части, что напротив, единый для всех митрополит будет как бы связью, соединяющею их с ним и между собою, установили там одну власть духовную, за невозможностью привести к единству власть мирскую. Прекрасно рассудили они, что подчиненные одному [духовному] предстоятелю и вождю находились бы в мире между собою: ибо все почитали бы одну главу, (13) поставленную по образу истинно и перво-единой главы Христа, из которого, говоря словами божественного апостола, все тело церкви составляется и совокупляется и приводится к единству веры". (Еф. 4,15-1 б). (14)

Тексты Григоры и патриаршего синода отражают византийское видение Руси, определившее очень последовательную политику византийского правительства в этой стране, которую считали единым "народом", церковно объединенным одним пастырем. 34-ое апостольское правило расценивалось, естественно, как канонический авторитет, точно соответствующий ситуации и дающий терминологию, необходимую для описания русского церковного устройства. Правда, в XI веке на короткое время еще возникали отдельные митрополии в Переяславле и Чернигове, (15) но это были лишь нестойкие плоды колебаний византийской политики. Аналогичные попытки, предпринимавшиеся на Руси в XII и XIV веках, встречали твердое сопротивление патриархата. В широком смысле, именно Византия была прямым инициатором установления на Руси единой церковной ограничивалась этническими рамками русского народа, а не административными пределами римской "провинции", как в других митрополиях патриархата. "Национальный" характер русской митрополии первоначально призван был облегчать административный контроль над русской церковью и способствовать дипломатическому воздействию на русское государство, но благодаря ему на Руси сложилась также традиция церковной централизации, которая веками существовала в независимой русской церкви после крушения Византии.

1. Положение и власть митрополита

В византийских источниках сохранилось несколько официальных перечней митрополий и подчиненных им епархий (Notitiae episcopatum). Знакомясь с этими перечнями, особенно относящимися к XIV веку, исследователь поражается необычности статуса русской митрополии. Несмотря на огромные размеры и географическую протяженность, она числилась среди традиционных кафедр Малой Азии и Балкан, которые составляли исконную территорию патриархата и все еще считались  соответствующими  древним  римским провинциям.  В  начале  XIV  века в  юрисдикцию  патриарха входило 112 митрополий. При императорах Андронике II (1282-1328), Андронике III (1328-1341) и в первые годы правления Иоанна V (1341-1347) в митрополиты были  возведены еще двадцать шесть "автокефальных архиепископов" (16) и восемь епископов. По  мере сокращения империи и образования независимых  церквей  в  Болгарии  и  Сербии,  фактическая власть многих митрополитов становилась минимальной: они были митрополитами лишь по званию. Тем не менее, русский митрополит, с его огромной властью, занимал по старшинству лишь шестидесятое место. Более того, во время перетасовки митрополичьих кафедр при Андронике II русская кафедра отодвинулась с шестидесятого на семьдесят второе место. (17) Вряд ли это свидетельствует о нарочитом унижении русского митрополита, поскольку такие же перемещения коснулись и других кафедр, но определенно говорит о сугубо византийской способности настаивать на теоретической неизменности ойкумены, символически возглавляемой императором и патриархом, и при этом не принимать во внимание очевидную историческую реальность. Одновременно этот внешний идеологический консерватизм очень умело и реалистически использовался для поддержания престижа "имперской столицы" и для распространения ее влияния и контроля в областях, которые - как и Русь - иначе давно освободились бы от них. Лишь изредка митрополичье достоинство и русское национальное чувство поощрялись отличиями, полагавшимися им по византийскому протоколу: например, послания патриарха русскому митрополиту запечатывались свинцовыми печатями, тогда как для других была предусмотрена восковая. (18) На Руси число епархий значительно менялось в зависимости от исторических и политических обстоятельств. Греческие перечни XIV века всегда тщательно выделяют епархии, расположенные на территориях, подвластных великому князю Владимирскому. Эти области северо-восточной Руси обычно называли "Великой Русью", а "Малой Русью" обычно называли земли бывшего Галипко-Волынского княжества. (19) "Малороссийскую группу" составляли постоянно шесть епархий - Галич, Владимир-Волынский, Перемышль, Луцк, Туров и Холм; в то же время Чернигов (иногда объединяемый с Брянском), Полоцк и Смоленск по мере экспансии литовских князей перешли из северо-восточной в юго-западную группу. С перерывами существовали Переяславская и Белгородская епархии , а епархия Юрьевская упразднилась в XIV веке. В состав "Великой Руси" постоянно входили епархии Владимира на Клязьме, Новгорода, Ростова, Суздаля, Сарая, Рязани, Твери, Коломны и Перми (последние две были образованы в XIV веке). (20)

Хотя после разорения Киева татарами митрополит больше не жил там, он сохранял свой традиционный титул  и  продолжал  считаться  епископом  Киевским. Впрочем, фактические пределы его юрисдикции определялись политическими событиями XIII и XIV веков. В  1299 г. греческий митрополит Максим перенес  свою  постоянную  резиденцию  во  Владимир, столицу северного великого  княжения,  присоединив этот город к Киевской епархии. (21) Его преемник Петр перенес кафедру в новую столицу, Москву, где построил кафедральный собор, сохранив при этом в своей юрисдикции и Киев, и Владимир. В результате митрополит считал своими кафедральными соборами три храма: Святую Софию в Киеве, Успенский собор во Владимире и новопостроенный Успенский собор в московском Кремле. Кроме того, во время посещений своей паствы в великом княжестве Литовском, митрополит располагал официальной резиденцией в Ново-грудке;  ему  подчинялось православное  духовенство в  столице Литвы  Вильно  и  в  Гродно. (22) Фактически, митрополит возглавлял две епархии, Киевскую и Владимирскую, и, кроме того, ему принадлежала каноническая власть над церквами политических столиц  двух  "России":  Москвы  и  Вильно.  Исключительность полномочий и престижа митрополита как духовного главы "многочисленного народа" усугублялась необъятностью митрополии и ее символическим значением. Поскольку сам митрополит был, естественно, не в состоянии лично править церковными учреждениями, находящимися в разных, подчас враждующих, княжествах, то в Киеве, Вильно и Москве назначались его постоянные наместники. В отсутствие митрополита наместники распоряжались от его имени, пользуясь большой властью над духовенством и даже над епископами, хотя сами епископами могли и не быть. (23)

В качестве епископа Киевского и Владимирского, митрополит, конечно же, получал большие доходы от веками накопленных имуществ этих епархий. (24) В доход митрополита шли также несколько видов церковных налогов, в том числе судебная пошлина. Ниже мы будем говорить о долгом споре между митрополитом и Новгородом относительно судебных прав митрополита в других епархиях. Глава русской церкви получал также постоянный доход от других епископов, которые при поставлении обещали "исправно выплачивать все пошлины митрополичьему престолу". (25) Поскольку престол митрополита Киевского и всея Руси замешался из Константинополя и поскольку его часто занимали греки, огромные доходы митрополии очень привлекали обнищавшие византийские власти. Кроме того, митрополит легко мог склонить русских князей на дополнительные пожертвования для Константинополя. При поставлении нового митрополита патриархат получал крупные подношения (ниже мы укажем на такие случаи); можно предположить - хотя у нас нет прямых тому свидетельств - что митрополия регулярно платила патриарху налог, подобный тому, какой сама получала

от  своих епископов. Наконец, известно несколько случаев русской помощи в ответ на экстренные просьбы из Константинополя: в 1346 г., когда обрушилась апсида  Святой Софии, из России была прислана значительная сумма денег на ее восстановление, чему, несомненно,  способствовал  влиятельный  митрополит Феогност, грек, друг Никифора Григоры, который и рассказал об этом. (26) В  1398 г. вновь было послано пожертвование в Константинополь, осажденный турками. (27)  В 1400 г. патриарх Матфей обратился непосредственно к митрополиту Киприану, прося еще денег на защиту Константинополя. (28) Наконец, во время подготовки  Флорентийского  собора  предполагалось, что русский митрополит  внесет  около 100.000 гиперпир, в то время как другие "богатые" кафедры, например Грузии и Сербии, не могли внести более 20.000 каждая. (29) Одних этих фактов достаточно, чтобы  объяснить  упорство политики византийского патриархата, направленной на сохранение его власти над единой русской митрополией.

2.  Выборы епископов

Наиболее очевидные и традиционные обязанности митрополита состояли в контроле и утверждении выбора епископов. Эта процедура описывается в источниках того времени. Из рассказов видно, что некоторые предписания древних канонов соблюдались с полной точностью, хотя необычность условий управления русской "провинцией" патриархата - отдаленность от Константинополя, обширность страны, ее политическое разделение - мешала выполнению наиболее существенного и неизменного требования епархиальной жизни: созыву епископских съездов, которые, согласно 5-му канону Никейского собора, должны были посвящать епископов и дважды в год собираться для решения текущих вопросов. Для поставления епископа требовалось присутствие всех епископов "провинции" (Никейский собор, 4-й канон). Однако в России все епископы не собирались никогда. Только однажды, в 1274 г., митрополит Кирилл воспользовался поставлением нового епископа Владимирского, чтобы созвать совещательный собор для решения уставных и литургических вопросов. Но даже на этом соборе присутствовало только четыре епископа, кроме самого митрополита и только что посвященного Серапиона Владимирского. В сущности, не больше, чем на любом другом собрании, которое требовалось для поставления нового епископа, ибо митрополит не мог совершать посвящений один. (30)

Источники детально рассказывают о процедуре поставления при митрополите Феогносте в 1328-1347 гг., (31) и это описание подтверждается текстом сочинения "Устав како достоит избирать епископа" 1423 г. (32) Митрополит всем посылал приглашение участвовать в поставлении, но приезжали только некоторые: пятеро на посвящение Иоанна Брянского и Черниговского (19 ноября 1335 г.); четверо на посвящение Афанасия Владимирского (май 1328 г.), Феодора Галицкого (май 1328 г.), Павла Черниговского (апрель 1332 г.), Афанасия Сарайского (июнь 1334 г.), Василия Новгородского (август 1331 г.); трое на поставление Трифона Луцкого (6 дек. 1331 г.) и Даниила Луцкого (2 марта 1330 г.); и только двое - на рукоположение Антония Ростовского (октябрь 1329 г.), Исаака Сарайского (30 ноября 1343 г.), Евфимия Смоленского (август 1345 г.), На-фанаила Суздальского (7 августа 1347 г.) и Феодора Тверского (март 1330 г.). Чтобы не нарушить канон, все  отсутствующие  присылали  письменное  согласие на поставление,  которое совершалось  без  них. (33)

Согласно чину избрания, присутствующие епископы, после обсуждения, которым руководило доверенное лицо митрополита (но не сам митрополит), избрали трех кандидатов на вакантную кафедру. Из них митрополит сам выбирал одного, которого и посвящал. (34) При таком порядке епископы очень мало могли влиять на избрание кандидатов. В домонгольскую эпоху князья часто вмешивались в выборы, но татарское нашествие, зависимость от Орды, частые перемещения с одного княжения на другое, в соответствии с принципом родового старшинства, прихоти татарских ханов ограничили княжескую власть над поставлением епископов. С другой стороны, новые епископы при рукоположении давали обет не подчиняться никакому давлению гражданских властей и повиноваться только митрополиту Киевскому и всея Руси. (35)

Как порядок поставления епископов, так и другие исторические свидетельства говорят о том, что ни епископы, ни князья не могли тягаться с исключительной властью митрополита, которого ставили в Константинополе и который, особенно если он был греком, пользовался статусом иностранного дипломата, признаваемого татарами. В распоряжении митрополита находилось огромное недвижимое имущество в нескольких княжествах. Таким образом, для утверждения влияния и престижа церкви форма поставления митрополита имела большое значенье.

Существовала, однако, одна епархия, которая, будучи частью митрополии, сумела завоевать относительно независимое положение. Речь идет о Новгороде. Новгород вел торговлю с ганзейскими купцами, держал в подчинении огромные территории от Финляндии и Ледовитого океана до Урала. Новгород добился значительной политической независимости; завидное преимущество состояло в том, что это был единственный крупный русский город, избежавший татарских набегов. По внутреннему устройству Новгород был несколько схож с итальянскими городами-государствами, там существовала определенная демократия, наиболее существенным признаком которой было собрание горожан - вече. Было бы ошибкой отождествлять это устройство с современной демократией (право голоса на вече имели только землевладельцы, ведущую роль играла торговая верхушка); Новгород управлялся своеобразной коллегией: князем, чья власть была ограничена военной и судебной областями, двумя выборными чиновниками - посадником и тысяцким, которые представляли горожан и ведали внутренними делами. Четвертое по важности место в городском управлении занимал епископ. С XII века он носил титул "архиепископа". В византийской церкви этот титул обычно принадлежал "автокефальным" иерархам, которые подчинялись не митрополиту, а непосредственно патриарху. (36) Хотя новгородский архиерей никогда не назывался "автокефальным", его избирали совсем иначе, нежели других епископов: отчасти новгородский обычай совпадал с законодательством Юстиниана, согласно которому собрание местного духовенства и знатных горожан должно выбирать трех кандидатов на свободный престол. Однако Юстиниан даровал митрополиту право, если речь шла о подчиненных ему епископах, избирать и рукополагать одного из трех представленных кандидатов, а новгородский епископ избирался по жребию, так что митрополит практически не имел голоса при избрании, если не считать теоретического

права отказать в поставлении избранного кандидата. (37) Впрочем, новгородский архиепископ никогда не имел права добиваться поставления от константинопольского патриарха, а следовательно никогда не был истинно "автокефальным" архиереем.

В XIV веке между митрополитом и архиепископом часто возникали трения, особенно, когда Новгород мог к своей выгоде использовать угрозу раскола митрополии. Примером такого  скрытого  конфликта  могут служить противоречивые сведения относительно хиротонии Василия Калики (25 авг. 1331 г.), содержащиеся, с одной стороны, в официальном греческом реестре митрополита  Феогноста, а с другой - в Новгородской летописи. Согласно реестру, избрание и хиротония  совершались  так  же, как  и в  других случаях, когда собор епископов избирал трех кандидатов. (38)

Этот источник  позволяет предположить,  что митрополит не признавал привилегий новгородского архиепископа. Однако Новгородская летопись повествует о том, что после отречения архиепископа Моисея Новгород восемь месяцев оставался без епископа, "и много гадавше новгородцы, и возлюбиша весь Новгород  от  мала  и  до  велика,  игумени  и  Попове  Богом назнаменана Григория Калику, мужа добра, кротка и смирена... и пострижеся в святый ангельский образ, месяца  генваря,  и  наречен  был  именем  Василий,  и посадиша  и в  владычне  дворе, дондеже пошлют  к митрополиту". Затем летопись говорит о поставлении Василия Феогностом, совершившемся во Владимире-Волынском, где в тот год находился митрополит. (39) Феогност, очевидно, не нарушил обычной процедуры выборов, но реальной возможности посвятить или не посвятить Василия у него не было,  так  как  тот исполнял  функции  правящего  новгородского архиерея. Более того, Феогност подтвердил подчинение Пскова юрисдикции новгородского архиепископа. Он же сделал очень необычный жест, свидетельствующий о том, что русский митрополит пользовался некоторыми правами патриарха, - даровал Василию право носить "полиставрион", "ризы крещатые", (40) т. е. фелонь, украшенную четырьмя крестами, - этой привилегией пользовались только самые высокопоставленные византийские иерархи (1346 г.). (41)

Играя на новгородской гордости, Феогност энергично утверждал свою власть над архиепископством, что вызвало жалобы новгородцев, направленные непосредственно в Константинополь, а также не совсем лояльное поведение архиепископа, когда шла борьба за единство митрополии, - об этом мы будем говорить ниже.

3. Поставление патриархом Константинопольским как источник власти митрополита Киевского.

Если в бурную эпоху татарского нашествия и столкновений между разными политическими центрами Восточной Европы митрополит Киевский и всея Руси мог действовать в значительной степени независимо от местных обстоятельств и давлений, продолжая быть средоточием единства русских княжеств и дипломатическим посредником между Византией, Золотой Ордой, великими княжествами Московским и Литовским и королевством Польским, то преимущественно благодаря тому, что в XIII-XIV веках он продолжал оставаться ставленником императора и патриарха Константинопольского. Таким образом, традиционный престиж церкви (в XIV веке скорее возросший, чем уменьшившийся) поднимал политическое, культурное и религиозное влияние Византии в Восточной Европе на такую высоту, которой трудно было ожидать от слабой, обнищавшей и разгромленной империи.

Законодательство Юстиниана очень гибко трактовало вопрос об избрании митрополита. Оно допускало поставление епископов либо синодом, либо патриархами. Однако в позднейший период византийской истории усиление централизации привело к тому, что утвердилась практика поставления митрополитов константинопольским патриархом. (42) В XI и XII веках на Руси эта практика вызывала сомнения, а в XV от нее отказались в пользу более древнего обычая, который разрешал избрание и поставление митрополита совершать собору епископов его "провинции". Однако в течение XIII и XIV веков власть патриарха в этом вопросе была безусловной.

Конечно, сосредоточение церковной власти в Константинополе влекло за собой усиление влияния императора. Канонический запрет применяться духовенству к светской власти (43) в Византии всегда понимался очень формально и не исключал "совета" или "утверждения" императором кандидатов патриаршего синода. Это лицемерие особенно бросалось в глаза в период могущества империи, когда императоры оказывали решающее влияние на все церковные дела, включая выборы патриарха. Но в последующий период дело могло обстоять иначе. Хотя воля императора оставалась решающей при поставлении патриарха (он избирал одного из трех кандидатов синода), в целом в церковных делах контроль его далеко не был абсолютным. Как правило, патриарх и его синод были достаточно сильны, чтобы в нужных случаях противостоять императорскому нажиму. Например, патриархат успешно сопротивлялся планам унии с римской церковью. В актах патриархата об избрании епископов иногда, но далеко не всегда, упоминается формальное одобрение императора. (44) Однако в случае с русским митрополитом, положение которого в политическом отношении далеко не могло равняться с положением обычных "провинциальных" византийских иерархов, "симфония" была настоятельной необходимостью. Это хорошо заметно в актах избрания русских митрополитов XIV века: в 1354 году епископ Владимирский Алексий был поставлен на кафедру митрополита Киевского синодальным декретом, утвержденным императором.  (45) Те же формальности были соблюдены при избрании Пимена (1380 г.). (46) Кроме того, пользуясь одним из своих традиционнейших прав (подкрепленных Никейским собором 325 года, который принял идею согласованности управления церковью с государственным управлением), император обычно определял географические пределы церковной юрисдикции патриархов и митрополитов. (47) Иоанн VI Кантакузин использовал это право в хрисовуле 1347 г., запрещавшем выделение самостоятельной Галицкой митрополии; он сам сообщил русскому митрополиту и князьям об этом решении. (48) Синод post factum утвердил императорский хрисовул. (49) Аналогично этому, Иоанн V председательствовал на синоде, который установил границы новой Литовской митрополии (1361 г.). (50) Впрочем, в других подобных случаях о решениях императора не сообщается - например, при восстановлении Галицкой митрополии (1371г. (51) или при окончательном утверждении Киприана на митрополичьей кафедре (1389 г.). (52) Трудно сказать, почему это произошло: то ли императора не было в городе, когда принималось решение, то ли патриархат хотел проявить самостоятельность, то ли просто документы императорской канцелярии, относящиеся к этому событию, не сохранились.

Византийские власти с самого начала христианства на Руси крепко держали бразды правления русской митрополией и ставили митрополитами епископов-греков. Двое русских - Илларион (1051 г.) и Климент (1147-1155 гг.) стали митрополитами вследствие сознательного нарушения традиции, чему, по крайней мере в случае с Климентом, воспротивились не только греки, но и те русские, которые стремились сохранить канонический status quo. Только в XIII веке, когда ослабленное византийское правительство, укрывшееся в Никее, вынуждено было усвоить более гибкую политику относительно православных славян, русским князьям было позволено выдвигать своих кандидатов на митрополичью кафедру, но патриархат сохранял за собой право утверждения. Однако в XIII и XIV веках за власть на Руси боролось несколько политических центров, и каждый стремился поставить своего кандидата митрополитом Киевским, или, со временем, - выделиться в особую митрополию. В течение указанного периода столкновение местных интересов с централизаторскими тенденциями Византии было истинным стержнем исторического процесса в Восточной Европе.

Смягчение церковной политики Византии по отношению к Руси не означало, что от принципа назначения греков на кафедру далекой, но важной митрополии совершенно отказались. Перечень митрополитов XIII и XIV веков поражает этническим разнобоем: Иосиф (грек, 1237-1240 гг.), Кирилл (русский, 1242-1281 гг.), Максим (грек, 1283-1305 гг.), Петр (русский, 1308-1326 гг.), Феогност (грек, 1328- 1353 гг.), Алексий (русский, 1354-1378 гг.). Смута, последовавшая за смертью Алексия, привела к усилению византийского контроля при Киприане (из южных славян, 1389-1406 гг.), Фотии (грек, 1408-1431 гг.) и Исидоре (грек, 1436-1441 гг.).

Последовательное чередование русских и греков на кафедре в течение более чем столетия (1237-1378 гг.) можно было бы счесть случайностью. Однако византийский историк Никифор Григора в сочинении "История ромеев" дает пристрастный, но очень подробный обзор русских дел и описывает такое чередование как результат целенаправленной политики византийского правительства. Он пишет: "С тех пор, как этот народ воспринял истинную веру и святое крещение от христиан, было решено раз и навсегда, что им будет править один первосвященник  ... и что этот иерарх будет подчинен константинопольскому престолу ... он будет избираться поочередно из этого (русского) народа и из тех, кто рожден и воспитан здесь (т. е. в Византии), так, чтобы после смерти каждого следующего митрополита происходило чередование в наследовании церковного правления в этой стране; таким образом связь между двумя народами, укрепляясь и утверждаясь, послужит единству веры...". (53)

Предположение Григоры о том, что еще со времен Владимира существовала формальная договоренность о чередовании митрополитов, вряд ли соответствует истине и во всяком случае не подтверждается историческими данными: до XIII века киевскую кафедру постоянно занимали греческие иерархи. (54) Более того, в высшей степени официальный текст XIV века - акт избрания Алексия в 1354 году, утвержденный патриархом Филофеем, - описывает назначение митрополита из русских как исключение и снисхождение со стороны патриархата. Синодальный акт упоминает об особом благоволении  к  Алексию  со  стороны  его  предшественника, грека  Феогноста  (Феогност  неофициально назначил  Алексия  своим  преемником),  о  рекомендациях, полученных из Москвы от великого князя Ивана Калиты, и  характеризует  назначение  русского  как нечто "противное обычаю и крепости церкви", разрешая совершить подобное поставление "только для  Алексия  и для него одного". На  будущее  же выносится  безапелляционное решение: "Мы  никоим образом не разрешаем и не уступаем, чтобы кто-либо назначался  митрополитом  на Русь,  если  он  пришел оттуда, но только если (он уроженец) этого прославленного Богом, вознесенного Господом и благословенного города Константинополя, если он заслуживает того добродетелью и поведением, хорошо образован и наставлен в учении, проповеди и церковных законах и способен управлять каноническими делами для обшего блага и в соответствии с церковным и каноническим  порядком,  вести христианский  народ России к пастбищам спасения, совершенно независимо и без всякого  вмешательства  со  стороны. И мы  советуем патриархам, которые наследуют нам, действовать так же, поскольку это лучше всего и много способствует созиданию церкви  Божией". (55)

Нам представляется, что подобный пассаж в официальном документе патриархата исключает возможность существования формального соглашения в XIV веке о чередовании греков и русских на кафедре митрополии. Григора, близко знавший константинопольские высшие круги и митрополита Феогноста, (56) говорил, может быть, о политической практике, неофициально применявшейся в XIII веке и возведенной им -- в очень, правда, общих выражениях - к истокам христианства на Руси. Более того, можно утверждать, что к чередованию греков и русских благоприятно относился корреспондент и друг Григоры, влиятельный митрополит Феогност, который сменил русского митрополита Петра и назначил своим преемником русского же Алексия. Возможно, что оговорка, которую делает патриарх Филофей, говоря о поставлении Алексия, объясняется именно тем, что неофициальная линия на время возобладала: сам Филофей не разделял взгляда, излагаемого Григорой и проводимого Феогностом, и был против этой политики. Для правления "исихастских" патриархов, из которых сильнейшим был Филофей, было характерно стремление к централизации. Замешательство, последовавшее за смертью Алексия (1378 г.) и повлекшее за собой наречения и посвящения русских кандидатов на митрополию, в значительной степени помешало исполнению воли Филофея, усилиями которого в 1389 году (уже после его смерти) в качестве законного митрополита утвердился назначенный в Византии Киприан. Можно также сказать, что оба преемника Киприана, Фотий и Исидор, были "рождены и воспитаны" в Константинополе, как того требовало синодальное решение 1354 года, принятое по указу Филофея. Таким образом, между 1389 и 1441 годами преемники Филофея следовали его совету не поставлять митрополитов из кандидатов русских князей.

В любом случае, в XIV веке византийская политика на Руси была направлена на усиление административного контроля над церковью со стороны патриархата. Несмотря на некоторые отклонения, вызванные неблагополучием в самой Византии и противоборствующими усилиями иностранных держав, поставление русского митрополита столицей "византийского  содружества"  позволяло  ему уверенней проводить политику централизации в эпоху, когда значительно  усилились  центробежные тенденции и разные политические образования стремились овладеть наследием Киевской Руси. Возможно, самым крупным препятствием для патриархата было расстояние, отделявшее Византию от резиденции митрополита (с 1308 года в Москве). Путешествие занимало месяцы, так что с момента смерти митрополита до приезда его преемника проходило очень много времени. Однако патриархат  никогда не отказывался  от права  посвящать нового митрополита в Константинополе, был ли то грек или русский. Пока кафедра пустовала, между представителями разных  тенденций и направлений шла борьба за поставление своего кандидата,  и это мешало сохранению единства митрополии.

4. Начало разделений

Мы  говорили о том,  что "митрополит всея Руси" был для русских представителем византийского универсализма. Мы  видели также, что  митрополит Кирилл (1242-1281  гг.) - ставленник князя Галицкого, - занимая кафедру митрополита Киевского, большую  часть  времени проводил на  подвластном татарам северо-востоке, тем самым предвосхищая тенденции церковной политики следующего века. Его преемник, грек Максим (1283-1305  гг.), окончательно  перенес  свою  резиденцию  во  Владимирское княжество. Причины этой политики, с самого начала несомненно поддерживавшейся Константинополем, мы обсудим ниже. Но некоторые из них можно выявить на основе тех фактов, о которых уже шла речь: дружественные в целом отношения Византии и Золотой Орды, усиленные торговыми интересами Генуи; угроза со стороны тевтонских рыцарей, а вскоре и Польши, которая с запада угрожала самому существованию "византийского содружества" и православной веры; относительная ненадежность князей "Малой Руси", искушаемых союзом с западом, и литовских князей, все еше язычников, но также подчас склоняющихся к западному христианству. При этих обстоятельствах Монгольская империя, пусть и давившая тяжелым бременем на русский народ (но не на церковь и ее греческих предстоятелей!), казалась более надежной структурой для сохранения византийского наследия.

Однако перенесение митрополичьей кафедры из традиционного Киева и политика союза с северовосточными князьями, татарскими данниками, вызвала сепаратистские тенденции на юго-западе. Эти тенденции, направленные на создание отдельных митрополий в Галиче и Литве, были вызваны не противодействием византийскому православию, а стремлением к самостоятельности тех областей, которые как бы отошли на второй план в церковных делах митрополии и правители которых чувствовали себя обделенными в результате перемещения центра на север. Разве мог митрополит ставить в юго-западных областях епископов и действительно править ими, если помехой служили не только огромные расстояния, но и ревниво оберегаемые политические границы? Разве православная паства Галицко-Волынского княжества и Литвы не становилась беззащитной жертвой западного прозелитизма? Нет сомнения, что для Константинопольского патриархата именно эти аргументы говорили в пользу выделения западных митрополий.

Юрий Галицкий (1301-1308 гг.), внук Даниила, стремился вернуть своему  княжеству, разоренному татарами и натиском Польши  и  Литвы, положение буферного  государства  между  востоком и западом. Есть  основания  считать,  что  он,  как  и  дед,  принял королевский титул (rex Russiae). (57) Обычно подобный акт предполагал дипломатические сношения с папством, ибо оно было легальным источником королевских привилегий, а значит - разрыв с традиционной принадлежностью  Галича  к  византийской  ойкумене. Прямых сведений о том, что Юрий Галицкий всерьез намеревался изменить религиозную ориентацию, у нас нет, но пригрозить  этим Византии он мог, требуя довольно скромной уступки - создания независимой митрополии; Юрий как бы повторял дипломатический сценарий, разыгранный в XIII веке болгарами и сербами, получившими от Византии признание независимости их церквей. В любом случае, греческие источники  подтверждают, что  епископу  Галицкому был дарован статус митрополита с подчинением ему епископов Владимиро-Волынского, Холмского, Пере-мышльского, Луцкого и Туровского. Это произошло при императоре Андронике  II, в начале второго правления патриарха Афанасия (1303-1309 гг.). (58) Примечательно, что об этом событии не упоминается ни в русских летописях, ни в недавно  опубликованной переписке императора Андроника  II и патриарха Афанасия. (59) Однако известно, что Афанасий выдвинул программу церковной реформы, основанную на укреплении власти патриархата, так что создание нескольких  новых  митрополий, непосредственно  зависящих от Константинополя, (60) могло отражать его взгляд на Русь в целом. Итак, митрополит Галицкий, предположительно Нифонт, был назначен в 1303-1305 гг. (61) Но в отношении  Галиции взгляды  Афанасия быстро изменились. С помощью  поистине виртуозной дипломатии, которой владели и последующие византийские патриархи XIV века, Афанасий вскоре восстановил единство русской митрополии.

В 1305 году во Владимире умер митрополит-грек Максим; там же он был и похоронен. По-видимому, о назначении преемника из греков речи не было, что подтверждает выдвинутую выше гипотезу о неписаном соглашении относительно чередования греческих и русских кандидатов. Положение осложнялось существованием на Руси двух великих княжеств. В результате патриарх Афанасий и византийские власти имели дело с двумя кандидатами (о Нифонте, первоначально назначенном на Галицкую кафедру, в связи с событиями 1305-1308 года не упоминается; он либо умер, либо вынужден был отказаться от сана). Галицкий "король" Юрий I выдвинул своим кандидатом монастырского игумена и иконописца Петра, который должен был заменить Нифонта в качестве митрополита Галицкого. Владимирский же князь Михаил Тверской послал в Константинополь другого претендента, Геронтия, с тем чтобы тот поставлен был митрополитом "всея Руси".

Прошло три года, прежде чем решен был этот церковный спор. Столь долгое промедление нельзя объяснить лишь длительностью путешествия в Константинополь: совершенно очевидно, что нажим заинтересованных сторон и обсуждение условий заставляли патриархат долго колебаться. Наконец, в мае-июне 1308 года патриарх Афанасий и его синод утвердили галицкого кандидата Петра митрополитом "Киевским и всея Руси". (62) Этот удивительный дипломатический компромисс, временно положивший конец галицкому сепаратизму, но вместе с тем давший галицкому кандидату власть над всей русской церковью, ясно показывает, что с византийской точки зрения единство митрополии было важнее жалоб "Малой Руси" на церковную заброшенность.

Петр приехал во Владимир в  1309 году, посетив по  дороге Киев и, возможно, Галич  и Волынь.  Со временем он выбрал в качестве постоянной резиденции  скромную тогда Москву  и стал,  как  мы увидим, одним из первых поборников ее возвышения. Между 1325  и 1347  годами  в источниках  упоминаются  еще два "митрополита Галицких"  -  Гавриил и Феодор; оба, усилиями преемника Петра, митрополита-грека Феогноста, были со временем либо лишены кафедры, либо понижены до ранга простых епископов. (63) Недолгое возобновление Галиц-кой митрополии было, несомненно, следствием усилий князей Болеслава-Юрия  и  Любарта, но  ни одному из  них не удалось создать  прочной  государственной власти, которая могла бы подкрепить их притязания. Составитель византийской "Ноти-ции", смущенный этими событиями, отметил, что  "митрополит  Галиикий много раз получал эту честь,  но  властью  русского  митрополита  был  вновь сводим  до  положения  епископа". (64)

Источники указывают на существование в течение того же периода Литовской митрополии, возникшей, несомненно, благодаря растущей моши Гедимина. Она была учреждена императором Андроником II и патриархом Иоанном Гликисом (1315-1319 гг.). (65) Поставленный на эту кафедру митрополит Феофил был в Константинополе на заседаниях синода в 1317, 1327 и 1329 гг. (66) Его резиденция находилась в старой литовской столице Новгородке (Новогрудек, Новогрудок). Ему подчинялись епископы Полоцкий и, возможно, Туровский. (67) Впрочем, в 1330 году Феофил умер, и митрополит феогност добился того, что ему не назначили преемника. (68)

Эти первые попытки нарушить единство митрополии, обусловленные политическими разногласиями Восточной Европы, не изменили общих установок византийской церковной администрации по отношению к Руси. Константинополь проявлял определенную гибкость, но при этом власть и решающая роль патриархата оставались прежними. Ниже мы увидим, что власти этой предстояли гораздо более серьезные потрясения, вызванные не только борьбой разных политических сил на Руси, но и внутренним кризисом в Византии.

1. Канон 4,  149, I, с.  122.

2. Канон 5,  149, I, с.  124-125.

3. 149, I, с. 280-281.

4. 23,  Новелла  123, 3, с. 597.

5. 23, II, с. 283, 285.

6. По этому поводу существует огромная литература; в качестве новейших итоговых исследований, которые, однако, не разрешают вопроса окончательно, можно указать 119 и  144.

7. 23. II. с. 45.

8. Ср. В.  И.  Бенешевич, Синтагма XIV.  Титулорум, СПб., 1906, с.  68. Об употреблении слова в смысле "население провинции", а не "нация", см. Sozomen, Hist. VII, 6, -  140, 67, col.  1436 ВС. По этому вопросу см.: епископ Петр, "Проблемы, связанные с автокефалией", Вестник Русского Западноевропейского патриаршего экзархата, № 97-100, Париж, 1978, с. 78.

9. См., например, 51, с. 247 в сравнении со с. 255. Как видно из писем императора Иоанна Кантакузина митрополиту Феогносту 1347 года, в XIV веке официальное титулование русского митрополита полностью совпадало с титулованием митрополитов самой империи, а "Русь" практически отождествлялась с имперской "провинцией" (102, 1, с. 261). В более поздних документах титул исчезает: он мог быть дан в качестве личной привилегии одному митрополиту Феогносту. Но продолжал употребляться более короткий титул (52, с. 599).

10. Greg., Historia., 36, 21-23, Bonn, III, 512-513.

11. О многом говорит употребление чисто технического термина "епархия" ("провинция"): с канонической точки зрения, митрополит  мог  возглавлять  только  "провинцию". Этот  текст  должен был  оправдать  несоответствие между значением слова "провинция" (небольшая административная единица  Римской империи) и русской действительностью

1389  года.

12. ср.  с  титулом  "католикос",  традиционно употреблявшимся для именования первосвятителей христианских народов за пределами империи (например, католикос Грузии). Впервые этот титул, по-видимому, был употреблен  в  IV  веке  митрополитом  Селевкии-Ктесифона (ср. 90, стлб. 686-689).

13. Терминология, употребляемая в этом постановлении синода,  тесно  связана с  терминологией  34  канона святых апостолов. Особенно  обращает внимание термин "глава", относящийся к митрополиту русского  "народа"

("этноса").

14. 102,  II,  с. 116-117;  ср.  также  Приложение 10.

15. Ср. 144, с.  164-170.

16. Обычно  "автокефальный  архиепископ" не  имел  зависящих от него епископов и сам непосредственно зависел от патриарха (см.  ниже,  прим.  36).

17. Ср.  52, с. 597-601.

18. О существовании этого явления в конце XIV века см.  149, V,  с. 509.

19. См., особенно,  51, с. 246-253.

20. Ср. 210, IV, I, с.  107-109, 337.

21.  246,  с. 348-349.

22. В  1451 голу митрополит Иона доверил своему наместнику церковное управление этими тремя городами, которые "издревле принадлежали митрополиту" (236,  VI, стлб. 571).

23. Многочисленные ссылки на официальные документы и летописи цитируются в 210, V, 2, с. 89-92.

24. Ср.: М. И. Горчаков, "О земельных владениях всероссийских митрополитов, патриархов и святейшего синода", СПб.,  1871.

25. Обещание  Евфимия  II,  архиепископа  Новгородского  (193, N"  370; также "Устав" поставления епископов (1423 год) в 236, VI, стлб. 439.

26. "История Византии", XXVIII, 34-35; XXXVI, 30-31; изд. Бонн,  III,  с. 198-199,  516.  Русские  летописи  (246, с.  369) сообщают о поездке в Константинополь в 1347 году посольства  великого  князя  Московского  Симеона  Гордого и  митрополита Феогноста.

27. 246,  с. 448.

28. 102,  И, с. 359-361.

29. 171, с.  120-122.

30. Православная  церковь  строго  следует  раннехристианскому обычаю, требующему  участия нескольких епископов  (по -крайней мере, двух или трех) в епископской хиротонии (I апостольское правило, 149, II, 1).

Наиболее полное исследование вопроса см.: И. Соколов, "Избрание архиереев в Византии", 251, XXII, 2, 1915-1916, с. 193-255.

31. В  рукописи  XIV  века Vaticanus graecus 840 (28,  с.  388) содержится 13 греческих  актов поставлений  этого  периода  (148,  с.  52-56;  об  этих  текстах  см. также:  В.  Василевский, "Записи о поставлений русских епископов

при митрополите Феогносте", 253, №  255, II, февр. 1888 г.,  с. 445-463).

32. 236, стлб. 437-464.

33. 148, с. 52 и 236, стлб. 438-439.

34. Эту процедуру  мы находим  в  византийском гражданском и церковном законодательстве,  с некоторыми  вариациями относительно  состава  епископской коллегии, избирающей трех  кандидатов.  Юстиниан  допускал  участие  в  коллегии мирских  правителей  города; эта  практика встречается  и  в

Новгороде (см. ниже; 23,  Новелла  123, с. 594).

35. "Устав", 236, стлб, 453-454.

36. См., в частности, 20, с. 289-295 и  10, с. 67-68.

37. Ср.: Н.  Никитский, "Очерк внутренней истории церкви в Великом Новгороде", СПб., 1879; также 239, с. 318-329 и 210, V, 2, с.  106-116.

38. 148,  с. 56.

39. 218, с. 342-343: выражение "Богом назнаменана" означает избрание  Василия  по жребию.

40. 218, с. 343-344, 358. Византийские источники утверждают, что инициатива в этом деле исходила  от митрополита Феогноста.  102, I, с. 348.

41. Впрочем, в XIV веке, как будто, многие византийские церковные чиновники получали это отличие и другие награды  патриархата,  не  имея  епископского  звания.

42. Вальсамон, комментарий к 28 канону Халкидонского собора (149, II, с. 284); ср. 239, с. 251  и 68, с. 529-533. Синод состоял из митрополитов, находящихся в Константинополе. Митрополит Русский тоже принимал участие в заседаниях,

когда  находился  в  столице. Ср. также  анализ  формальной процедуры избрания в: 26. с. 472-482 и 24, с. 11-36, 117-89.

43. 3-е правило II Никейского собора: "Недействительно любое избрание епископа, священника или диакона гражданскими властями". См.:  149, с. 564.

44. Ср. случай  перемещения  при  патриархе  Исидоре (1348  г.) митрополита из Палайопатра  в  Монембасию. Впрочем, мнение императора не упоминается в случае аналогичных перемещений в 1343 и 1345  гг.  (102,  I, с. 233-235, 242-243). В 1380 году синод патриарха Нила формально признал право императора  утверждать итоги выборов и перемешать митрополитов; но некоторые самочинные  решения  императоров  оспаривались  церковью.

Ср. 85. с. 5-20.

45. 102, I, с. 338, 352.

46. 102, II. с.  17.

47. См. многочисленные ссылки в:  14, с. 436-437.

48. 190, III, с.  700-703; 102, I. с. 261-263, 263-265, 265-266;  ср.  Приложение  1.

49. 102. I, с. 267-271.

50. 102, I. с. 426.

51. 102, I, с. 578-580.

52. 102, II, с.  116-129.

53. Д. Оболенский в своей важной статье привлек внимание к этому тексту, который в боннском издании Григоры приведен в искаженном виде (Gregoras, Hist. byz. 36. 22-23, HI, с.  512-513). Правильный текст был ранее опубликован в  139, с. 68. См.  129.

54.  Интересное исследование  Д.  Оболенского о назначении киевских  митрополитов  в XI  и  XII  веках  (129,  с. 45-75) показывает, что митрополитами "могли быть" русские, выдвинутые русскими князьями. Но нет твердых оснований утверждать, что  они ими были, за  исключением  Илариона и Климента  (назначение которого было  отменено), и

регулярное чередование на кафедре греков и русских фактами  не  подтверждается.

55. 102, I, с. 337-338.

56. Ср. 129, с. 30-31.

57. 203,  с.  113.

58. В Notitia episcopatum Андроника II  митрополит Галиикий появляется  81 по  порядку среди  других  митрополитов  (а митрополит Русский, т.  е. "Киева и всея Руси", в  этом списке понижен с 60  на 71 место);  см. 52,  с.  599; 51, с. 255, 260-261; ср. 62, I, 4, № 1592, с. 374-375. Митрополит Галипкий отсутствует  в списке наместников при синодальном акте 1347  года (102,  I,  с. 269).

59. 174.

60. Одна  из Notitia  показывает  особую  склонность  Андроника II к учреждению новых митрополий (51, с. 261). Андроник был главным сторонником политики патриарха  (ср. 174, с. 13-28). Однако факты не подтверждают  утверждение Соколова, что Андроник стремился усилить контроль императора над  церковными  назначениями  и  передать  прерогативы церкви государству (239, с.  206-215). Тщательное изучение  вопроса  об  установлении Галинкой митрополии см. 221 и 242, также 201, II, 1, с. 96-97; 203, с. 269-271;

2,  с. 88-89.

61. Имя Нифонта как первого митрополита Галицкого упоминается в послании польского короля Казимира, написанном в  1370 году (102. I, 577).

62. О дате см. 201, II, 1, с. 105.  Поскольку послание короля Казимира называет Петра преемником Нифонта Галицкого (см.  Приложение 4), Гельцер предположил, что было двое кандидатов по имени Петр (51, с.  257). С другой стороны. А.  С. Павлов выдвинул гипотезу, что Петр

первоначально был назначен митрополитом Галицким (1305-1308  гг.), а  после отказа от кандидатуры  Терентия поставлен  митрополитом  Киевским  (221,  с. 221).  Кажется более  естественным предположить, что появление Петра в списке Казимира связано  с его выдвижением на кафедру Юрием  I: Петр мог даже действовать в Галиче в качестве нареченного митрополита, прежде чем отправиться в Константинополь (как то было с Кириллом, см. гл. 2).

63. Лупкий епископ присутствовал при погребении митрополита Петра в Москве в 1326 году, следовательно он подчинялся митрополиту Киевскому, а не Галицкому (246, с.  358). Если в  1326 году в Галиче не было митрополита,

то  в  апреле 1331 года  таковой - с титулом "гипертимос" - появляется среди присутствовавших в синоде в Константинополе  (102, 1,  с. 164). Можно предположить, что это был Гавриил, упомянутый  в письме  Казимира как

преемник Петра, и что  он добивался в Константинополе сохранения своего титула, потому что митрополит Феогност активно утверждал свою власть в Галиче и Волыни, посвятив в мае 1328 года епископа Галицкого Федора (148, с. 52), в декабре 1331 - епископа Лупкого (148, с. 53). В 1332 он посетил также Константинополь и Сарай, добиваясь, возможно, упразднения  Галицкой митрополии (217, с. 206). Однако вторжение поляков в Галич и Волынь после смерти Юрия  I (1336-1337) могло оживить

тенденцию  к  независимости  от  митрополита,  живущего  в Москве. Феогност поставил "епископом" Галицким Федора, который в  1330-1335 годах правил в качестве его наместника, но некоторое время (между 1341 и 1344 годами), как

будто, имел  титул митрополита, поскольку  он упомянут в качестве митрополита  в послании Казимира. Постановление Иоанна Кантакузина, упраздняющее Галицкую митрополию, свидетельствует, что она была вновь восстановлена "вопреки канонам" в период гражданской войны (1341-1347  гг.) между ним и Анной Савойской (190,  III, с.  700), в правление патриарха  Иоанна  Калеки (102, I, с. 262). Ср. 242, с. 75-89; 221, с. 223-229;  177, с. 365.

64. 51,  с. 261.

65. 51,  с. 266.

66. 102, I, с. 72,  143,  147.

67. Ср. 102, I, с. 425. Туров традиционно принадлежал "Малой Руси" и, соответственно, Галицкой митрополии. Но он был захвачен Гедимином.

68. В Vatic, gr.  840 сохранился  подлинный  перечень личного имущества Феофила, составленный канцелярией митрополита  Феогноста  (ср. 228, с.  48-70). Поскольку нового "епископа" Литвы не назначили, кафедра его считалась вакантной (51, с. 261). Вновь она была замешена в 1355  году.