ЛЕКЦИИ, читанные в Белорусском Экзархате Московского Патриархата
Настоящие лекции протоиерея Иоанна МЕЙЕНДОРФА, профессора, ректора
Свято-Владимирской Духовной Академии Американской Православной
Церкви (Нью-Йорк, США), были прочитаны Его Высокопреподобием в
рамках образующейся в Белорусской Православной Церкви Минской
Духовной Академии. Это были одни из последних публичных выступлений
отца Иоанна Мейендорфа незадолго до последовавшей 22 июля 1992
года его блаженной кончины.
ЛЕКЦИЯ 1, читанная в Минском Епархиальном Управлении
ПРАВОСЛАВНОЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
Ваше Высокопреосвященство, дорогие отцы, братия и сестры! Вы
знаете, что в современном мире в XX веке произошли духовные, политические
и культурные трагедии и сдвиги. Одним из таких сдвигов следует
считать следующее: православное богословие, православное мировоззрение
и Православная Церковь теперь перестали быть тем, чем они были
исторически, то есть Церковью, территориально и культурно ограниченной
Ближним Востоком и Грецией - колыбелью своего возникновения, -
а также Восточной Европой со славянскими странами и преимущественно,
конечно, Россией.
Ныне православные разбросаны по всему миру. Вы имеете перед собой
человека, который говорит по-русски, но родился во Франции, получил
свое образование на Западе и всю свою жизнь провел в общении с
инославным Западным миром - не только христианским, но и всей
секулярной Западной культурой. Поэтому я и думаю, что мое исповедание
своей веры и собственного опыта в этом смысле может быть наиболее
вам интересно.
Православная диаспора в мире особенно связана с русской эмиграцией,
потому что по экономическим причинам православные, например, из
Восточной Европы переезжали в Америку еще в XIX веке сотнями тысяч.
Это была экономическая эмиграция в основном простых людей, которые
не обладали особенной возможностью обогатить культурный рынок
Западного общества, а приезжали в Америку для того, чтобы иметь
лучшую жизнь. Но русская эмиграция после 1918 года уже была другого
типа: она включала в себя интеллектуальную элиту дореволюционной
России. Она была численно велика, но главное - имела интеллектуальный
и культурный вес.
Я сам родился и рос в Париже, и сейчас еще помню, как в православном
парижском Свято-Александро-Невском соборе, где я мальчиком прислуживал
за богослужением, стояли в воскресный день белые генералы и Николай
Бердяев, Великие князья и кающиеся эсэры, правые и левые, простые
люди, а в хоре пел Федор Шаляпин - это был некоторый микрокосм
русского дореволюционного общества с его разными политическими
взглядами, но объединённый Церковью.
С моей точки зрения, наиболее значительным фактом было не столько
политическое изгнание этих людей из России, но их объединение
в лоне Церкви и то, что они сумели создать целую культурную среду.
И в церковном отношении сыграл особую роль Сергиевский институт
- Духовная Академия, где собрались и лучшие из находившихся тогда
за границей философов и богословов, целью которых было создание
культурного клира и даже мечта о том, как ее выражал глава нашей
Церкви во Франции митрополит Евлогий, что весь этот институт переселится
в какой-то момент в Сергиев Посад. Эта мечта не исполнилась в
некоем материальном плане, но нечто от нее сохранилось - особенно
в виде книг, в форме духовного наследия, в форме духовных связей.
Я думаю, исторически это имеет значение гораздо большее, чем чьи-то
политические взгляды, которые всегда были разными и о которых
никогда не известно, какие они принесут плоды; а духовное и интеллектуальное
наследие свои плоды несомненно принесет.
Итак, появилось Православие вне его исторической среды.
Но среди русского православного рассеяния можно было усмотреть
две тенденции, два типа:
- одна тенденция была чисто охранительная, эмигрантская: сидеть
на чемоданах, мечтать о возвращении на Родину, не думать о посторонней
среде совсем;
- другая тенденция была не оборонительная, но наступательная.
Некоторые люди, и особенно Церковь в лице ее лучших представителей
и руководителей, поняли, что такие события не происходят без воли
Божией, и что миссия русской эмиграции не только оборонительная,
ограничивающаяся заботами о будущем России: ее предназначение
также - православное свидетельство в мире.
Сейчас, перескакивая через десятилетия, мы наблюдаем и видим,
что на Западе существуют настоящие православные общины христиан
в Западной Европе и особенно в Америке, которые состоят не только
из детей, внуков и правнуков эмигрантов, но и из коренных граждан
Запада, которые переходят в Православие.
Я стою во главе православной Духовной Академии, которая живет
под покровительством святого равноапостольного князя Владимира.
Смысл этого посвящения в том, что Академия создавалась в 1938
году, когда праздновалось 950-летие Крещения Руси; и мы подчеркивали,
что не только вспоминаем прошлое, но подражаем князю Владимиру
в том, что создаем Православную Церковь здесь, на Западе, как
он создал ее на Киевской Руси. Такой смысл пребывания в рассеянии
православных русских людей является знаменательной, важной и конструктивной
формой православного свидетельства.
Обе эти тенденции друг другу могут вполне не противоречить: можно
думать и о спасении России, и о помощи Русской Православной Церкви,
но при этом помнить, что Православное христианство по существу
есть вера, спасающая весь мир, а не только один какой-нибудь народ
или одну какую-нибудь категорию людей.
Мне хотелось бы поделиться с вами некоторыми более конкретными
философскими, богословскими и культурными идеями о том, где православное
свидетельство является наиболее важным в современном мире.
На Западе, как вы знаете, Православие является религиозным меньшинством.
Но с кем мы там преимущественно встречаемся?
Мы встречаемся с католиками, встречаемся с протестантами, встречаемся
с секулярными людьми, атеистами - с секуляризованным обществом.
Очень важно смотреть на общество в целом, и здесь я могу искренно
засвидетельствовать, что меня весьма утверждает в истине нашей
Православной веры то, что верующий православный христианин
имеет некую особую харизму, благодать, чтобы успешно свидетельствовать
об истине в разных обстоятельствах. И этому есть причина:
исторически Православное предание, Православная Церковь не
прошла через внутренние трагедии Западного мира. На Востоке
было много трагедий исторических: турецкое нашествие, монгольское
нашествие, совершенно ненужные внутренние революции вроде Петровских
реформ; была революция 17 года XX века, которая вообще разрывала
устои, - но не было Реформации, не было церковной революции, не
было даже того, что мы знаем под именем Просвещения, не было Ренессанса,
который по-своему тоже разрывал с Преданием. Поэтому в Православии
есть такое восприятие реальности, которое органически связано
с Преданием не в силу каких-то внешних условий или структур, но
имеет внутреннюю связь с апостольской верой. И вот когда мы умеем
это выразить, тогда мы действительно преуспеваем и в нашем личном
духовном делании, и в общении с другими людьми.
С католичеством у нас есть несомненно много общего, и это очень
важно подчеркнуть в самом начале. Если мы будем говорить только
о том, что нас разделяет с Римско-Католической Церковью, - если
мы станем начинать с этого, то разговора не получится, - будет
только полемика. Действительно, нужно понимать - и об этом теперь
любит говорить папа - что Римско-Католическая, и Православная
Церкви - сестры (правда, сестры часто ссорятся между собой, и
их сестричество не есть гарантия благополучия и мира, и вообще
- это такой дешевый дипломатический экуменизм для газет, которому
я не сочувствую), но важно все-таки то, что Восток и Запад в течение
тысячи лет были Единой Церковью, у нас есть не только одно Священное
Писание, но и многие отцы Церкви, которые почитаются католиками
и православными, много общего в области Таинств и почитания Божией
Матери. И в этом смысле наиболее удивительным становится наблюдение,
которое может даже поразить поверхностного "посетителя" Западного
христианства: в огромной степени во многих католических кругах
Православное Предание пользуется громадным успехом. Вы входите
в такие церкви, - и там всюду Владимирская Божия Матерь, Троица
преподобного Андрея Рублева, иконопись, богословские издания,
касающиеся истории православной духовности, монашества, монашеского
аскетизма, издания святых отцов и замечательных католических ученых,
особенно французских и немецких, изучающих Предание наших отцов.
Вот именно на этом необходимо строить межконфессиональные отношения,
и это необходимо приветствовать как положительные черты, дающие
основания для диалога и свидетельствующие о том, что не все разрушено.
Но, конечно, как всегда, есть и трудности. Здесь очень важно,
чтобы мы, православные, имели бы к этому правильный подход: не
только защитительный, но и в положительном смысле духовно наступательный.
Это касается самой главной проблемой, которая разделяет Православие
и Католичество: вопрос о папстве и об авторитете Римского епископа.
Почему к этому вопросу нужно подходить в очень широком масштабе?
Потому что он касается и Западной цивилизации, Западной культуры.
Мы не только заботимся о том, чтобы сохранить и соблюсти Православие
в свободе от империализма и власти папства; это важное, но не
главное дело.
Главный вопрос - в самой истине, и этим вопросом болеем не только
мы, но и весь мир, включая секулярное общество, формально не имеющее
отношения к Церкви: заключает ли в себе христианство,
Новый Завет учение о том, что есть такой один человек, в котором
сосредотачивается весь церковный авторитет и от которого зависит
истина и ее исповедание?
Я занимался этим вопросом с точки зрения глубинного содержания
этой доктрины, и действительно, в ней есть какая-то трагедия и
тайна, потому что в Новом Завете основания для доктрины о папстве
нет. Господь сказал Петру: "Ты еси Петр, и на сем камне Я создам
Церковь Мою" (Мф. 16, 18). Но Он же не сказал этого папе! - Он
сказал это Петру. Вопрос стоит только о том, есть ли у Петра в
этом преемники, и если есть, то кто они и где они? Именно в этом
все дело. А если у Петра и не предвидится преемников в таком аспекте,
тогда и смысл слов Спасителя - совсем другой: На вопрос Христа,
за кого принимают Его ученики, Петр от имени учеников ответил:
"Ты еси Христос, Сын Бога Живаго" (Мф. 16, 13-16). И смысл слов
Спасителя в том, что Он подчеркнул правоту Петра и учеников и
призвал их так и веровать; кто будет веровать в это, - на том
будет Церковь созидаться. И можно достаточно наблюдать, что все
так и есть, ибо если не исповедать Христа так, как это выразил
Петр, то нет Церкви: в это верит и епископ, и мирянин, и священник,
и диакон, а если не верит, - то нет у него и Церкви. Но каждый,
кто верит так же, как сказал Петр, - есть действительный носитель
веры и основание Церкви.
Вся история Западного христианства в этом пункте, - и об этом
замечательно писали русские писатели, и лучше всех - Достоевский,
- утверждает, что человек не любит свободы и боится свободы, а
свободы и ответственности в области веры, существенной и последней
свободы, он особенно боится. Он хочет, чтобы ему сказали о вере,
он хочет иметь человеческий критерий истины, который бы его освобождал
от ответственности думать и веровать свободно.
Это вопрос не только Католичества и Православия, это - вопрос
всего христианства. Он отражен в легенде о Великом Инквизиторе
в романе "Братья Карамазовы", в которой Великий Инквизитор делает
"добро" людям тем, что освобождает их от свободы, а приходит Христос,
- и он Его заново распинает. В чем тут дело? Только в том, что,
по его мнению, люди боятся свободы и приветствуют тех, кто их
от нее освобождает. А от свободы освобождает не только папа, но
и всякий тоталитарный строй, всякая структура, которая думает
за людей и набивает их головы всякими ложными принципами.
Наше свидетельство, наш разговор о папстве не должен ограничиваться
только политическим отношением к этой доктрине. Иногда католики
говорят о том, что у православных такая особая своеобразная восточная
ментальность, которая в принципе не принимает идеи о папе, ибо
она не хороша для Востока; но сама идея вполне хороша для Запада.
Это совершенно ложный подход.
Мы должны заботится и о Западе в этом смысле, и забота наша
должна выражаться в любовном, но твердом свидетельстве об истине.
Вообще в католичестве сейчас в связи со Вторым Ватиканским собором
произошел огромный кризис: ведь вы знаете, что вопрос об авторитете
папства до такой степени назрел внутри Католичества, что пришло
время, когда многие католические ученые, богословы и церковные
руководители начали думать, что догмат о папстве нуждается в каком-то
лучшем выражении, потому что развитие папства есть результат исторического
процесса. Всякий историк знает, что в древней Церкви не было папы
в том смысле, в каком он был в XIX веке. Исторически легко доказать,
что папства не было (но оппоненты говорят, что оно было потенциально
и волею Божией было выражено тогда, когда Церковь стала в нем
нуждаться).
Но исторически авторитет папства все возрастал: Первый Ватиканский
собор был в 1870 году и стал вершиной папской доктрины. Но ведь
только в 1870 году был сформулирован догмат о непогрешимости папы!
А Второй Ватиканский собор явился результатом процесса, происходящего
внутри самого католичества, в котором люди начали думать о том,
что зашли слишком далеко: и все не так просто в вопросах высшего
руководства Церковью Христовой, и что кроме папы в Церкви есть
еще кто-то другой, что существует соборность, существуют другие
епископы, другие епархии и нужны соборные решения вопросов, уважение
иных церковных авторитетов и глав местных Церквей; что местная
Церковь не есть часть Тела Христова, но все Тело Христово в определенном
месте и так далее. Многие из этих мыслей, присущих православному
богословию, были Вторым Ватиканским собором приняты... но не совсем.
Там было сказано, что все это хорошо, но лишь при условии, что
местные Церкви находятся в общении с папой. То есть, сам критерий,
самое существо папства были сохранены, в том числе идея, что вообще
люди никогда не хотят потерять какой-то внешней уверенности, внешних
критериев истины.
Но весь католический мир в такой степени определялся папской
доктриной, что когда авторитет папства начали понемногу снижать
и стали говорить о том, что в Церкви некоторые вещи меняются,
и то, что было некогда так, может стать иначе, то в Католичестве
начался большой кризис.
Но только не в польском Католичестве, которое вам хорошо знакомо:
польское Католичество было под нажимом коммунизма и сохранило
свою авторитарную структуру, но в Западных странах - в Америке,
во Франции, в Германии - Католичество начало просто разлагаться.
Ведь 40 процентов католических священников сбросило сан! Вы можете
представить масштабы этого явления? А другие, которые в Западных
странах остались, но уже с изрядной долей цинизма. И сейчас этот
кризис католицизма еще не преодолен, хотя современный папа пытается
устроить все, как прежде, чтобы люди спокойно жили и не думали
о доктрине слишком много. Каким же должно быть наше свидетельство?
Мы не должны ни злорадствовать, ни делаться какими-то сторонними
наблюдателями. Вопрос, который сейчас волнует и разделяет католический
мир, является вопросом экклезиологии и учения о Церкви. Мы утверждаем,
что наша православная форма церковного устроения истинна и универсальна.
Как ее можно охарактеризовать? Очень просто, потому что истина
вообще проста: власть в Церкви не есть власть внешняя - "вот Церковь,
а вот над ней власть". Церковное учительство, свидетельство и
пастырство есть выражение внутренней жизни Церкви, поэтому православные
экклезиологи и выражаются в форме евхаристической экклезиологии.
Властью в Церкви обладает тот, который исполняет и выражает образ
Самого Спасителя в евхаристическом таинстве, то есть предстоятельствует
в евхаристическом собрании так, как Господь предстоятельствовал
на Тайной вечери. Это - внутренняя церковная реальность, которая
определяет власть и авторитет в сохранении истины в Церкви.
Как я уже говорил, вопрос о власти в Церкви касается не только
православно-католических отношений, но и Западной культуры в целом,
потому что и Просвещенство, и Ренессанс, и Реформация были связаны
с протестом против папской власти. Есть одно Историческое наблюдение,
несколько поверхностное в этом отношении, но все же имеющее долю
истины: вообще на Востоке и на Западе бывали внутренние церковные
расколы, но все расколы Западные были бунтом против власти, а
все расколы на Востоке были консервативны и возникали тогда, когда
Восточная Церковь делала хотя бы полшага, уточняя принятое или
развивая сказанное, как к примеру, патриарх Никон в отношении
старообрядцев, или древний раскол, вызванный ересью монофизитства,
когда Церковь постановила, что во Христе - одно Лицо и две природы,
а монофизиты не приняли этого, ибо "раньше так не считали". Природа
этого явления на Востоке в том, что в Церкви - народ хранитель
истины, и ему нельзя диктовать. Но на Западе принято думать,
что люди Востока, в частности, славяне и особенно - русские нуждаются
в палке и диктатуре, так как не способны к демократии. Не будем
политизировать эти наблюдения, но подчеркнем, что в религиозном
плане восточное православное понимание христианами свободы и ответственности
гораздо сильнее и глубже, чем на Западе.
Что касается Протестантизма, то мои наблюдения о нем более общие,
потому что Протестантизм - понятие весьма расплывчатое и в нем
существует такое множество разных форм, тенденций и групп, что
к одному знаменателю их подвести невозможно. Но можно сделать
одно следующее наблюдение: когда произошла Реформация, когда Лютер
и Кальвин в X-I веке восстали против средневековой католической
системы, нас, православных, там не было в силу исторических обстоятельств.
И поэтому несомненно то, что Протестантизм, в целом взбунтовавшись
против Рима, отбросил и много истинного, что оставалось для Православия
очень ценным. И в то же время. Протестантизм откололся не от Православной,
- и это важно помнить, - а от Католической Церкви, и поэтому с
ними во многом легче вести диалог. Те из протестантов, которые
понимают эту проблему исторически, вновь притягиваются к Православию,
ибо в нем нет тех отрицательных сторон, которые они отвергали
в Католичестве.
Но внутри Протестантизма также есть своего рода кризис авторитета
и кризис в определении критериев веры. Первоначально протестанты
утверждали, что источник истины в христианстве - не папа, не Церковь,
а Священное Писание. А в XIX веке немецкие профессора начали расшифровывать
и анализировать Библию, исторически критиковать ее, подведя под
изучение Священного Писания метод исторической критики, и получилось,
что Библия - не такой уж авторитет, потому что один какой-то ученый
профессор из немецкого университета знает и понимает, что в ней
написано, а другие - не понимают и читают наивно. Из-за этого
Протестантство разделилось на либеральное, которое верит в немецких
профессоров и в историческую критику, и более традиционное, имеющее
форму наивного фундаментализма, когда написанному верят буквально:
шесть дней творения - это шесть раз по 24 часа; при этом из Священного
Писания исключается понятие символа, поэтического выражения и
прочее. И сегодня наиболее активны именно такие баптистские фундаменталистские
группы.
Здесь даже поразительно, до какой степени православный подход
к Священному Писанию и его авторитету прост: фундаменталистами
мы быть просто не можем, потому что Библия есть книга Церкви.
Если обратиться к святому Василию Великому и почитать его Шестоднев
- комментарий на первые шесть дней творения, на книгу Бытия, который
написан им в I- веке, - в нем он говорит о шести днях творения,
что их нельзя понимать буквально, что это не так просто, и тексты
Библии нужно понимать духовно. У него есть представление, что
язык Библии может быть образным. Библия живет в Церкви и даже
является в какой-то степени продуктом, плодом Церковного Предания.
В нашем диалоге с Протестантизмом мы должны уметь представить,
передать им понятие Церкви не как внешнего авторитета, а как место
общины, где человек приобщается к Богу непосредственно и понимает
Библию силою Святого Духа. Это более органическое понимание экклезиологии,
основанное на совершении Предания Церкви.
Конечно, надо иметь в виду, что сегодня Западный мир есть
мир секулярный. Не думайте, что там существуют только католики
и протестанты. Например, во Франции сейчас посещаемость храмов
практикующими католиками находится на уровне 10% от общего количества
населения. В Англии - 2 или 3%, хотя там Церковь имеет статус
государственной. Все это сильно секуляризованный мир, и, например,
в Швеции, где тоже есть официальная государственная Лютеранская
Церковь, они сами, грустно смеясь, говорят, что посещаемость храмов
- минус 2% от всего населения. Это факт трагический, но вспомним,
что русский атеизм пришел именно с Запада в форме западничества.
De facto, мы имеем сейчас удивительное обстоятельство, что в России
и вообще в странах Восточной Европы, где семьдесят лет царил воинствующий
атеизм, пропорция активных верующих значительно большая, чем во
всех Западных странах со всеми их организациями, со стабильностью
их Церквей и со всем благополучием, которым они обладают. Поэтому
в современном мире есть активный агностицизм; есть разные формы
атеизма, как, например, форма антирелигии, возводящая атеизм как
раз на уровень некоей новой религии; есть индифферентный атеизм
- форма безразличия, наиболее распространенная ныне. Все это лучше
определить понятием секуляризма, формирующего примерно такую психологию:
"Может быть. Бог где-то и есть, - может быть! - но в общем-то
меня, пока я здесь живу, это не касается. Вот посмотрим, когда
я умру... но до тех пор беспокоиться не стоит. Он где-то там,
а я - здесь, и жизнь строится совершенно от Него не зависимо".
Примерно таков секуляризм, который воистину царствует в современном
мире.
Я всегда говорил своим студентам и думаю, что и вам это полезно
знать, что современному верующему человеку, и особенно - священнику
очень важно уметь говорить и даже считать своим долгом беседовать
с умным атеистом. С глупым атеистом можно всегда говорить пастырски,
впрочем, не презирая даже глупцов, просвещать их. Но есть умные
атеисты, с которыми интересно и важно беседовать. Живя в конце
XX - начале XXI века, нам необходимо учиться говорить с ними.
Мне кажется, что разговор с умным атеистом должен быть, во-первых,
о человеке, а во-вторых - о Боге. Если говорить о человеке с современным
секуляризованным обывателем, то хорошо начинать с представления
о том, что человек есть существо богоустремленное, теоцентрическое.
Когда мы читаем писания святых отцов, то находим, что эта истина
выражена в том, что человек есть образ Божий. Образ Божий не исключительно
какое-то внешнее сходство! Это есть внутренняя соотносительность.
По словам Григория Нисского, эта соотносительность подобна зеркалу:
если его повернуть так, отражения не видно; можно его сломать,
- тогда оно и вовсе не действует. Духовное зеркало требует активной
ориентации, и когда оно ориентировано правильно, то человек в
себе находит Бога. Если же он не найдет истинного Бога, то выдумает
нового. И потом те же святые отцы говорят, - и это очень важно,
- что образ Божий заключается в свободе, потому что Бог есть
свобода, Он есть Творец, Который не подвергается влиянию никаких
внешних условий и не имеет Себе подобного. В этом же - образ Божий
в человеке. Человек, в отличие от животных, есть существо, способное
творить. А в Боге он соучаствует в безграничности Его творчества.
Об этом говорили и святой Григорий Нисский, и Николай Бердяев.
Если говорить с умным атеистом о Боге, то Бог не есть какое-то
доказуемое понятие или доказуемое безличное начало. Одно из наиболее
важных утверждений отцов Церкви заключается в том, что Бог - абсолютно
трансцендентен и абсолютно непостижим; абсолютно и без ограничений.
Познать Его можно только через эту непознаваемость, что как раз
обратно тому, что, мол, космонавты Его не видели на небе, ибо
там летая, Его не встретили. Это полный абсурд! Все Священное
Предание говорит о том, что Бога никто никогда не видел, по слову
апостола Иоанна, ибо Бог непостижим. Но Его можно только встретить.
Поэтому начало христианской веры - это есть встреча Христа, Который
есть исторический человек, и узнавание в Нем Бога, как это сделал
апостол Петр и о чем мы говорили. В этом - основная форма христианской
веры - встретить, увидеть и познать Бога.
Когда Христос спросил учеников: "Не хотите ли и вы отойти?" Симон
Петр ответил Ему: "Господи! к кому нам идти? Ты имеешь глаголы
вечной жизни, и мы уверовали и познали, что Ты - Христос, Сын
Бога живого" (Ин. 6, 67-69). Бог есть не где-то там, на небе.
Бог личен! Вот Лик Христа - это есть Бог, Который имеет человеческий
облик после воплощения. Так что это и есть встреча. Сам Христос
говорит, что Он - Сын Божий, и у Него есть Отец, Который посылает
Святого Духа. Существует Бог-Троица: логикой этого нельзя доказать,
но в этом - основной смысл единственного определения Бога в Священном
Писании - "Бог есть любовь" (1 Ин. 4, 8). Если бы Бог был единичен,
это было бы абстрактное утверждение, потому что любить можно только
кого-то. Учение о Троице делает возможным, реальным и вполне конкретным
определение того, что Бог есть любовь. Потому Алексей Сергеевич
Хомяков говорил, что наша социальная программа - это догмат о
Святой Троице. Какая социальная программа может быть у христиан?
Вот эта.
Сила нашего Православия - не в человеческой силе. Соблазном для
многих христиан в течение веков было то, что они имели тенденцию
уповать на силы политические, внешние, культурные, и, так сказать,
становиться в хвост всяким власть предержащим, или идеологиям,
или теориям. Когда они это делали, то всегда теряли главное. Это
не значит, что в истории Православия этого не было - было, и очень
часто. Отождествлялись мы и с Византийской империей, и с Российской
империей, теперь имеют тенденцию отождествлять нас с русским национализмом;
христиане на Западе - отождествляются с идеологиями, с демократией,
с тем или иным государством: да мало ли с чем можно себя отождествить?
- даже с понятием социальной справедливости. Это все очень хорошие
вещи, все это хорошо, и даже империи - это понятия совсем неплохие.
Я даже исповедую такое свое личное мнение, что ныне общепринятые
представления о том, что единственно правильная общественная система
- это национальное государство, не верны. А может быть, национальные
государства все же могут жить в единой политической структуре?
Свободно, конечно, и если они сами этого хотят. Почему же одно
другого лучше? Все это очень относительно, и именно вследствие
этой относительности Церковь в любом случае не может отождествляться
ни с какой теорией. Поэтому я думаю, что сила Православия в
том, что оно никогда всецело не отождествилось ни с чем. De
facto, христианство отождествлялось: например, папство есть догматическое
отождествление с политической силой, и в этом его ересь.
Но у исторического Православия есть и большие слабости, о которых
мы знаем. Они заключаются главным образом в нашей непоследовательности.
Мы верим так, а живем иначе... Очень легко на всяких научных съездах
защищать Православие, выстраивая очень сложные богословские дискуссии;
тогда это получается очень хорошо. Но вот мы смотрим на свое собственное
Православие, - и они смотрят! - и все мы видим, что получается
некоторое несоответствие... Например, отец Георгий Флоровский
в своем труде "Пути русского богословия" говорит о западном пленении
православного богословия. Это его выражение говорит о том, что
действительно, в течение веков наша школа со времен митрополита
Петра Могилы действовала по западным латинским образцам: в полемическом
смысле употребляли католические аргументы против протестантов,
протестантские - против католических, а собственного - не знали,
и так вот списывали по старинке из каких-то чужих источников.
Но это даже не очень грешная реальность, потому что она происходила
от некоторого культурного кеносиса православного богословия в
течение этих веков.
Но более всего мы страдаем от разделенности. Мы говорим о себе
как о Единой Церкви, - пожалуйста, присоединяйтесь к нам! Но другие
посмотрят - и недоумевают: как же, ведь вот - есть Греческая,
есть Русская, есть Арабская, есть Болгарская Церкви, и каждая
из них только и занимается своими делами. А где же Единая Церковь?
Где она?
Нет ничего более привлекательного и бесспорного в Православном
Предании, как богослужение. Через богослужение мы действительно
достигаем истины и живем ею. Но очень часто мы ощущаем, - особенно
в наших миссионерских условиях, неумение отвечать на вопрос "почему?".
В традиционных православных условиях как-то и вопроса такого нет
о богослужении, но, например, в Америке половина из наших обращенных
в Православие членов хотят знать, почему в богослужении все именно
так. Наши бабушки не спрашивают: "почему?", - они ходят и так
любят, а там все задают вопросы. И им надо уметь ответить и объяснить,
а если мы не умеем сказать, почему мы так поступаем и какой смысл
богослужения, то люди уходят.
В принципе, в христианстве нет другой миссии, как только "прииди
и виждь". Но некоторые приходят, видят и - уходят. Это может
быть и их грех, но иногда - наш грех. А если наш грех - то...
Суд Божий начинается с Дома Божия. Так что в этом всем нам надо
развивать Богословие, ибо в этом его смысл. Как говорил один из
святых отцов, тот, кто молится, тот богослов, а кто богослов,
тот и молится. Созерцание, неотделимое от молитвы, - это и есть
богословие. Но все-таки, богословие - это слово о Боге, и его
нужно как-то выражать. Благодаря "Бого-словию надо блюсти Священное
Предание и уметь различать, что есть Священное Предание, а что
- предания человеческие. Есть Предание - с большой буквы, и предание
- с малой. "Бого-словие" возвращает нас к самому главному - понятию
о Боге и человеке, к тому, что действительно важно. Увы, многое
в нашей церковной жизни направлено на то, что не важно, и самые
главные страсти разгораются о самых неважных вещах.
Вот то, чем я хотел с вами поделиться из опыта нашего Православия
в Западном секулярном мире в Америке. Благодарю вас за внимание.
Отвечая на вопросы, Его Высокопреподобие продолжил обсуждение
затронутых во время лекции тем:
- Как вы знаете, Америка - страна иммигрантов. Настоящих американцев
очень мало - индейцы, эскимосы... Интересно, что православное
свидетельство в Америке началась с миссии именно к этим коренным
американцам на Аляске: в 1994 году мы будем праздновать 200-летие
создания Православной Церкви на Аляске валаамскими монахами, которые
проповедовали на местном языке, с чего и началась православная
миссия. Но в дальнейшем основной состав православной иммиграции
состоял из выходцев из Восточной Европы, включая Беларусь. В Америку
православные ехали в XIX - XX веке из Австро-Венгрии, Западной
Украины. Многие из них, когда приезжали, были униатами, но затем
сотнями тысяч переходили в Православие.
Затем, Православие в Америке составляют греки, сирийцы, сербы,
балканские славяне, - и первоначально там была единая Православная
Церковь, возглавляемая русским архиереем из России: в частности,
9 лет - с 1898 по 1907 год - архиепископом Американским был святитель
Тихон, будущий Патриарх Московский и всея Руси.
Большинство иммигрантов были простыми необразованными людьми,
которые могли сохранить только разговорный родной язык. Их дети,
внуки и правнуки говорят в большинстве только по-английски. Поэтому
Православная Церковь в Америке стала вполне англоязычной, и основная
группа из 10 епархий, восходящая к этой первоначальной Церкви
конца XIX века, и является Автокефальной Православной Церковью
в Америке.
Но в Америке есть и другие Православные Церкви, которые зависят
от своих Патриархов, и кроме того, в них бывают свои разделения,
- поэтому зачастую очень сложно разобраться, кто же к кому канонически
принадлежит и подчиняется. Именно в этом и состоит наша слабость!
Но за последнее время, особенно в последние годы многие неправославные
американцы семьями переходят в Православие; в нашей Академии к
таким принадлежат более половины студентов. При этом переход осуществляется
без всякого с нашей стороны нажима: у нас просто нет ни желания,
ни средств вести прозелитскую пропаганду; своей пассивностью мы
их, скорее, отталкиваем, нежели привлекаем.
И в этом я вижу интересную особенность нашего века. Историческое
будущее Православия зависит от его судьбы здесь, в российско-славянских
землях - во Святой Руси. В отношении Церкви Бог творит такие чудеса,
что и помыслить нельзя было. Но будущее Православия во многом
зависит и от того, какова будет его судьба вне традиционной православной
почвы: будет ли оно иметь на чужих землях свое историческое будущее?
И каждый из нас призван работать во имя святого Православия в
разных условиях, и теперь мы можем работать вместе, - и в этом
великий дар того периода истории, в который мы живем.
- Все знают, кто такие "карловчане": численно это весьма небольшая
группа, около 50 приходов из 2300 православных общин Америки.
Карловчане - наследники так называемого Зарубежного Синода, который
прошел в Югославии в Сербских Карловцах, после войны переехал
в Америку и утверждает, что он единственный наследник и традиционный
преемник дореволюционной канонической Русской Православной Церкви.
Карловчане не состоят в церковном общении ни с кем, и хотя делают
множество добрых дел, например, издают литературу в Джорданвилле,
но идеологию они имеют, я бы сказал, сектантскую; своего рода
современное старообрядчество, с той лишь разницей, что настоящие
старообрядцы жгли себя на кострах, исповедовали веру, тысячами
уходили в леса, а карловчан никто не жег, и расстреливали не их,
так что нужен ли такой суд и осуждение, которые они вершат? В
этом заключается их самая большая неприятность. Руки своей батюшке
из России публично не подают, а потихонечку, в тайне - подают,
и здесь уже есть надежда.
- Полной гражданской аполитичности в Америке не существует. Даже
уклоняющиеся от голосования выражают тем самым, пусть косвенно,
какую-то определенную позицию. В основном Американская Православная
Церковь как таковая никакой политической позиции не занимает хотя
бы в силу своей малочисленности. Но американские протестанты имеют
тенденцию весьма широко участвовать в политической деятельности.
Так как у них понятие о Церкви как о Доме Божием, о месте богослужения
весьма ограничено, то Церковь как религиозное образование очень
часто понимается как средство политической деятельности. В некоторых
отношениях эта деятельность очень положительна; например, негритянские
Церкви сыграли колоссальную роль в прекращении рабства, и Мартин
Лютер Кинг был настоящим христианином, сыгравшим немалую политическую
роль в этом отношении. В основном иммигранты, скажем, славянские,
обыкновенно голосуют за Демократическую партию, а не за Республиканскую,
потому что Республиканская - партия бизнеса и капитала, тогда
как Демократическая - это партия профсоюзов и так далее, и поэтому
рабочие иммигранты отождествляются именно с ней. Впрочем, между
этими двумя партиями в Америке нет большой радикальной разницы,
а различий вообще становится все меньше. Это - две группы, которые
формируют политических деятелей. Но это не означает, что в Америке
нет политических проблем: они во множестве возникают главным образом
из-за многоликости и необычайной гетерогенности различий в американском
обществе.
- В начале века в Миннеаполисе была создана Духовная Семинария
для формирования будущих священников, но все было закрыто в 1923
году, ибо Семинария действовала с финансовой помощью дореволюционной
России. В течение пятнадцати лет вообще не было никакой богословской
школы, а в 1938 году создали школу сознательно в плане американской
учебной системы. Понятие Семинарии - seminary - в Америке определяет
школу, по окончании которой студенты имеют диплом высшего учебного
заведения. И католики, и протестанты имеют такую же систему, и
существует взаимопризнание академических степеней не государством,
а другими учебными заведениями. Чтобы включиться в эту систему,
была создана соответствующая школа, получившая название Академии.
Но при этом Церковь создала свою Семинарию классического типа
в одном из монастырей.
В начале преподавательский персонал нашей Академии состоял из
русских профессоров-эмигрантов, среди которых были Георгий Петрович
Федотов, Спекторский - бывший ректор Киевского университета, Боголепов
- последний проректор Петроградского университета, высланный в
1922 году, и другие фундаментальные ученые старой России. Потом
после войны приехал отец Георгий Флоровский из Парижа, отличавшийся
своей активностью, - он как раз перевел преподавание на английский
язык, хотя приехал из Европы и сам говорил с очень сильным русским
акцентом, и другие. В настоящий момент эти профессора отошли в
мир иной, а наш состав стал очень международным. Ваш покорный
слуга - единственный русскоязычный, а остальные - американцы,
которые получили образование в Америке, но очень интересующиеся
Россией, часто приезжающие сюда.
Потом, у нас есть другие православные школы: Греческая Семинария
в Бостоне, с которой у нас очень хорошие отношения, Семинария
на Аляске только для здешних туземцев, где преподавание ведется
на их языках.
В материальном отношении государство в Америке не дает ни одного
цента никаким церковным учреждениям. Полное разделение Церкви
и государства основано не на враждебном отношении, а на том факте,
что либо следует содержать все огромное число религий в Америке,
либо никого. Решили - никого, делайте сами, что хотите. Основные
средства в помощь Церкви формируются из частных пожертвований.
- Когда я был молодым студентом в Париже или в Америке, еще были
живы старые богословы, философы и историки - Федотов, Бердяев,
Сергий Булгаков... Например, Георгия Петровича Федотова я лично
никогда не знал, но издал его второй том его "Истории русской
религиозной мысли". То, что писал Федотов и что сейчас переиздается,
полезно до такой степени в отношении происходящего, что это даже
удивительно. Русское богословие необходимо возрождать, но я думаю,
что возрождение скорее состоится здесь, чем там, у нас.
Даже в американских университетах, к несчастью, период холодной
войны понизил интерес ко всему русскому. Теперь он так спектакулярно
и внезапно возродился, но некому стало преподавать... Поэтому
можно скорее расчитывать на Россию в надежде, что в мире железных
занавесов больше не будет и станет легче общаться. Задача же нашей
Духовной Академии в том, чтобы создать школу православного богословия
в Западной исторической обстановке.
- Американская церковь Христа - как раз одна из таких фундаменталистских
церквей Америки; Она и ей подобные церкви очень многочисленны,
обладают огромными средствами и являются активно сектантскими,
считающими православных чем-то вроде идолопоклонников. Их проповедь
в России - сомнительное дело. Некоторые из американских сектантских
церквей способны с уважением относиться к Православной Церкви,
и в этом смысле их надо поощрять, другие же - неспособны. Но те,
которые способны к общению с православными, должны его получать:
в конце концов, они распространяют Священное Писание, проповедуют
христианство. Они делают это очень наивно, учат русских людей
петь американские гимны в переводе, и это просто не имеет корней.
- Американская Православная Церковь использует русскую духовную
музыку, и в каком-то смысле это даже провиденциально, потому что
новая русская церковная музыка, в отличие, скажем, от греческой,
- более западна и в этом смысле очень для нас удобна. Новая русская
церковная музыка отличается от старообрядческой, и если исключить
ее крайние западнические формы, которые даже в России получили
название "итальянщины", то она весьма хороша. И старинными знаменными
распевами, и современными формами духовной церковной музыки надо
пользоваться умеренно. Что касается Америки, то, в конце концов,
западный человек, приходящий в Православие, русскую музыку сразу
же понимает, тогда как греческую - нет.
В отношении церковного искусства и иконописи: оно имеет громадную
популярность; иконопись даже, я бы сказал, слишком популярна,
потому что поползновение на написание икон является как бы критерием
Православия среди новообращенных, и лучше бы найти какой-то другой
критерий, потому что такая продукция - не всегда первого качества.
Но в основном, я думаю, традиционная русская православная и вообще
византийская иконопись является для многих в Америке очень сильным
свидетельством Православия, и в том, что она продолжается как
живое искусство, существующее в продолжение древних образцов -
это для нас большая помощь в деле Православного свидетельства.
- Возникший вопрос об автокефалии всей Украинской
Православной Церкви нас очень волнует, потому что в Америке есть
и украинские униаты в большом количестве, и украинские православные
автокефалисты во главе с "патриархом" Мстиславом... Вообще славянская
иммиграция в Америке преимущественно состоит из украинцев и частично
- из белорусов и их потомков. С богословской точки зрения Церковь
не может отождествляться ни с какой национальностью: этот принцип
заложен в самом Новозаветном учении о Церкви. Со времен святых
Кирилла и Мефодия существовал принцип перевода Священного Писания
на понятный народу язык, скажем, с греческого. Тем самым неизбежно
создавались национальные культуры. Западный христианин молился
только на латыни, и поэтому должен был изучать латинский язык;
православный (после трудов Святых Солунских братьев) - по-церковнославянски.
В результате Церковь для каждого народа делалась как бы "своей".
Знаете, говорят, одного русского мужичка спросили, что такое Бог-Троица,
а он ответил: это Иисус Христос, Божия Матерь и Святитель Николай.
Во всяком случае, и он, и многие русские простецы бывают очень
удивлены, узнав, что Николай-Угодник - не русский. Но в этом -
сила Православия, когда другая Поместная Церковь - не чужая, а
тоже "своя".
Но в "свойскости" Церкви - и опасность, особенно когда секуляризм
приобретает национальный характер.
Понятие национализма радикально изменилось после Французской
революции, когда нация стала основной ценностью и критерием социального
устройства. В отношении Украины трудно сказать, что украинский
национализм - это нечто совсем новое. Он просто очень обострен
сегодня. Так, у нас есть иммигранты из одной деревни, и один из
них говорит, что он русский, другой - что он карпато-русс, а третий
- что он украинец. Получается, что это, в общем, вопрос убеждений,
достаточно искусственный.
Что такое автокефалия? В каноническом отношении, это способ управления
провинцией; это церковная территория, на которой существует Синод,
имеющий последнее слово в управлении, назначении новых епископов,
в административной независимости. Он ограничен какой-то территорией,
но не является некоей национальной Церковью. В данном случае,
в украинском вопросе трудность еще та, что не все украинцы понимают
свою национальность одинаково. Некоторые очень заостренно, анти-московски,
другие - просто и спокойно осознают, что они украинцы. В этом
вся трудность, и мы в Америке также страдаем от этого .украинского
нестроения. Те из украинцев, которые переходили из унии в Православие,
были более толерантными к русским, те, кто оставался в унии -
считали себя более "щирыми".
- О Византийской традиции в современном церковном искусстве:
мне кажется, что Византийская культура является исключительной
в том смысле, что в этой исторической обстановке произошло в -III-IX
веке иконоборчество, а также православная реакция на него - то
есть осмысление иконопочитания. На Западе ничего этого не было:
не было богословской принципиальной связи между богословием, духовной
жизнью - и искусством. Тогда как в Византии, в Православии эта
духовная связь была догматически утверждена: икона стала исповеданием
веры, особенно икона Спасителя, икона Христа, которая есть икона
Воплощенного Бога, Бога Видимого. Задача иконописца - отобразить
духовную реальность, духовную жизнь и присутствие в ней Благодати
Божией. Эта задача воодушевляет всякого православного иконописца
и в этом - сила Византийского предания; этим объясняется то, что
оно так популярно даже на Западе.
Церковь, утверждая духовный принцип иконописи, не канонизировала
стиля как такового. В иконописи нет догмата об определенном стиле:
есть содержание, духовная задача, но сохранена свобода искусства.
Существуют лишь отдельные иконописцы, которые являются одновременно
ревнителями Византийской традиции и людьми творческими. В основном,
возрождение любви к древней иконописи носит подражательный, характер,
и иногда произведения получаются мертвыми. Но вместе с тем, копии
с хороших оригиналов лучше, чем плохое творчество. Вообще же иконопись
после X-III века пришла в некоторый упадок.
- Большинство выпускников нашей Академии становятся пастырями.
Хотя в последние 10 лет набор студентов несколько расширился:
мы принимаем женщин, для которых невозможно рукоположение, но
которые могут быть учительницами в школе, регентами хоров и способны
играть большую роль в приходской жизни. Для них богословское образование
очень полезно, хотя они составляют меньшинство. Основная же цель
школы - формирование будущих пастырей и богословов. Но, как всегда
в Православии, вопрос о их рукоположении не решается автоматически
после окончания Академии, - они рукополагаются при достаточных
для этого обстоятельствах. Проблемы у нас те же самые, что и в
любой другой богословской школе России. Школа наша небольшая:
у нас только сто студентов, что не так уж много. Но причина этому
- меньшинство православных в религиозной жизни Америки.
2300 православных приходов составляют две большие Церкви - нашу
Американскую Автокефальную Православную Церковь и Греческую архиепископию,
а также мелкие образования. Конечно, было бы лучше, если бы мы
составляли одно единое целое. Впрочем, все другие иммигранты начинали
с того, что создавали в Америке национальную Церковь, что вполне
естественно. Они американизовались в своей общественной жизни,
но Церковь - сохранили такой, какой она была дома. Это характерно
для всех - и православных, и протестантов, и католиков. Но католики
имеют каноническую власть и все быстро организовали, хотя очень
долго в католической среде в Америке было владычество ирландцев,
- весь епископат был ирландским. Теперь при нынешнем папе поляки
тоже иногда попадают в кардиналы - чаще, чем раньше. Внешне дисциплина
регулируется весьма строго, хотя внизу существуют всевозможные
тенденции.
Парадоксально: в Православии Господь Бог и наше Предание Церкви
относится к православным как к взрослым людям, ответственным,
знающим и свободным и... поэтому у нас такой хаос. Тогда как католики
обращаются к людям, как к детям, и устанавливают внешний авторитет,
наводят внешний порядок, но этот порядок - только внешний, а внутри...
Главное в католичестве - абсолютный разрыв между учением Церкви
и тем, что люди практикуют и думают. Я знаю сколько угодно примеров
и сталкиваюсь с этим постоянно: "Я католик, но не верю тому, что
папа говорит". Один из американских заложников в Ливане - Андерсон,
который сидел в плену восемь лет, - говорил, что единственное,
что ему позволило выжить все эти восемь лет с завязанными глазами,
в каком-то подвале, - это возможность молиться. Он даже стал еще
более верующим католиком. Но, рассказывая об этом, он тут же сказал,
что все равно не верит тому, что говорит папа. Это нездоровое
для Римско-Католической Церкви состояние. Впрочем, у нас - свое
нездоровье.
- Наиболее антихристианское явление на Западе - это секуляризм,
неверие и равнодушие. Церковь сатаны и прочее - это спектакулярно,
просто сумасшедшие, тронутые люди, которые везде есть. Это ужасно
и требует экзорцизма, но все же самое ужасное - это полная религиозная
индифферентность и безразличие, которое выражется очень часто
у молодежи в крайней распущенности, которая всем очевидна. В Америке
большая популярность у всяких восточных религий, что начинается,
к сожалению, и здесь, но это все равно касается каких-то тысяч.
А миллионы и миллионы, сотни миллионов -это индифферентный Запад...
Это не то, что можно, мол, прожить и так. Дело в том, что так
жить нельзя! Эта индифферентность и секуляризм сразу выражаются
в болезненных формах; как Достоевский писал, если Бога нет, то
все позволено! Ну, а если все позволено, где же ты остановишься?
Грех Западных христиан - это религиозная поверхностность (конечно,
не у всех). Скажем, та же католическая внешняя дисциплина: она
ведь тоже поверхностна и сводит христианство к каким-то облигациям
- то, то, и то делай, а что ты думаешь, это не так уж важно. Это
же есть и в Протестантизме.
Православные народы этой поверхностности не имеют: индифферентизм
есть, атеизм есть, но люди как-то волнуются о том, где же Бог?
В них есть религиозная неуспокоенность. Об этом говорил и Бердяев
в книге о духовной буржуазности, направленной против Запада. Духовной
буржуазности у русских нет. Может быть, появится, но лучше бы
не появлялась.
- О белорусских униатах: в Америке я их не знаю, я не слышал
о белорусском униатстве в США. Основное униатство составляют украинцы,
а какого-то специфического белорусского униатства я не встречал.
Может быть, в Кливленде оно и есть. Вот украинских униатов очень
много, они весьма активны и даже привозят учиться в свою семинарию
Иосафата Кунцевича в Вашингтоне молодых людей с Украины.
- Попытки просветить секуляризованное общество Запада есть, но
слабые. Даже попытки отца Серафима Роуза я нахожу несколько странными.
Просвещение индифферентной массы - это наиболее слабый наш пункт.
Я думаю, что возрождающаяся Русская Православная Церковь должна
в течение ближайших десятилетий дать таких людей - православных
философов, богословов и просветителей. У нас есть, конечно, крупные
специалисты, но нет пока мыслителя и богослова мирового масштаба.
Но заметьте, за двадцать лет до революции в России произошло массовое
возвращение интеллигенции в Церковь. Это был исключительный, единственный
порыв. Он был искусственно упразднен и невостребован. Есть апологетика,
нравственное и догматическое богословие, но православных богословов
большая общественность американская не очень-то слушает, ибо православные
- периферичны к американской культуре. Тогда как Православие в
России не периферично, оно центрально и имеет больше соков, которые
могут воспитать новое поколение великих религиозных мыслителей.
И в этом - одна из надежд, питаемых миром к Русской Православной
Церкви. Важно только наладить связь с прошлым и снова напомнить
русскому богословию о Вселенскости Православия, ибо есть опасность
у русских, у русской мысли ограничиваться только своей страной.
Я говорю как русский: все-таки страна травмирована всем тем, что
было в XX веке, и надо как-то вздохнуть спокойно и начать мыслить
здраво. Когда русские начнут мыслить здраво, - пока еще как-то
не особенно начали, но когда начнут - то дай Бог, Россия и все
мировое Православие войдут в новый этап развития христианства.
