|
Лекция была прочитана 19 декабря 1989 г. в Клубе
«Красная Пресня»
Храмовое действо — это то, что вы можете видеть, когда входите
в действующий храм. Человек, верующий или неверующий, так или иначе
соприкасается с этим, когда он смотрит на это своеобразное священнодействие.
Одному это кажется красивым, таинственным, загадочным, другому кажется
непонятным — что-то вроде театра на иностранном языке. Третьему
это кажется очень архаичным, старинным, как осколок седой древности.
Быть может, каждый по-своему здесь прав.
Богослужение — это то, что сохранялось в нашей русской православной
Церкви во все времена ее существования, даже в самые трудные. Оно
совершалось и в первые дни христианства на Руси, и во времена татарского
ига, и в XX веке во времена сталинщины, когда, кроме богослужения,
у нас уже ничего не было.
Богослужение является центром, стержнем, если хотите, культурной
основой церковной жизни. Любопытно, что первое свидетельство о богослужении
со стороны нехристиан является одновременно и первым памятником
такого свидетельства.
Сравнительно недавно вышла книга «Письма Плиния Младшего». Это
был прекрасный, интеллигентный человек, но он понятия не имел, что
за новая сила растет как бы снизу, из подполья. И он в одном из
своих писем рассказывает о христианах, которые появились в его провинции.
Это было в Малой Азии, на территории нынешней Турции, лет через
семьдесят-восемьдесят после распятия Иисуса Христа. Плиний Младший
описывает богослужение. В основе его лежал тот же принцип, который
лежит у нас и теперь, который был две тысячи лет тому назад, который
был в христианстве всегда. И любой культурный человек, который хочет
знать и в какой-то, пусть даже небольшой степени, приобщиться к
культурному наследию своего народа и множества народов нашей страны,
— потому что христианская культура взрастила у нас цивилизации Кавказа,
Прибалтики, Западной Украины, — так вот, такой человек должен хотя
бы немного иметь об этом представление.
Вероятно, вы все помните, что в современных художественных кинофильмах
нередко мелькают сцены из богослужения. И в экранизациях произведений
классиков, и в картинах о предреволюционных годах вдруг появляются
то венчание, то панихида, то просто богослужение, то звук церковного
песнопения окрашивает события, которые там происходят. Эти песнопения
сейчас звучат и по телевизору, и по радио. Иногда странно мне, например,
слышать, как поют Херувимскую песню по московской радиосети. Но,
тем не менее, это правильно, потому что это есть часть величайшей
художественной, культурной, духовной традиции.
Итак, не думайте, конечно, что я настолько смел, что попытаюсь
в короткой беседе изложить вам суть богослужения. Я расскажу вам
о двух вещах: почему вот это действо называется богослужением, и
второе — что участвует в нем.
Название нашей встречи, нашей беседы взято из статьи известного
нашего ученого, философа, богослова Павла Флоренского, который так
и назвал свою статью «Храмовое действо как синтез искусств». Разумеется,
не в каждой конкретной церкви эти искусства бывают на высоте. Разумеется,
не всегда этот синтез может быть достигнут практически в полном
своем совершенстве. Но речь идет о центральном, о самом главном.
Итак, первое. Почему «богослужение»? Нужно ли человеку служить
Богу? Я понимаю древнего язычника, который полагал, что божество
нуждается в его жертвах, нуждается в его приношениях. Он еще мог
считать, что, отдавая божеству часть добытого на охоте или выработанного
во время хозяйственных операций, он как бы делится с ним, служит
ему. «Служить» означало «подавать к столу». Вот говорят: «женщина
прислуживает у стола» — это значит, она кормит гостей.
Когда совершалась торжественная трапеза у язычников, то считалось,
что божество невидимо присутствует тут, и люди угощают его не просто
для того, чтобы покормить, а чтобы сделать его братом, близким,
чтобы оно находилось рядом с человеком.
Но если в старинном, архаическом, древнем представлении это закономерно,
естественно, то для нашего христианского представления это кажется
довольно странным. И не только для нашего. Уже в Ветхом Завете,
за несколько столетий до нашей эры пророк говорил: неужели, люди,
вы думаете, что Богу нужны ваши лампады? Ведь он же зажег все светила
в небе. Неужели вы думаете, что ему нужны ваши жертвенные бараны?
Ведь все звери в горах и лесах — это его творения. И так далее...
-
Уже тогда люди понимали, что не это нужно Богу, а что-то другое
нужно. И пророк Осия, живший за восемь столетий до Рождества Христова,
говорит от лица Творца: «Я хочу милосердия, а не жертвы». Оказывается,
величайший дар Творцу — это милосердие. Это человечность. Это добро.
Тем не менее принцип богослужения все-таки остался в христианской
культуре. Зачем и почему?
Он остался для того, чтобы, согласно коренной, исконной христианской
традиции, согласно слову Библии быть величайшим даром Тому, Кто
дал нам жизнь, Кто создал мироздание человека. И величайшим даром
Творцу является ответное благоговение и любовь. Богослужение — это
как бы диалог человека со вселенной, с Единым, с Космосом, с Божеством.
Поэтому здесь мы как бы на новом витке возвращаемся к чему-то древнему.
Человек зовет к себе высшее начало, чтобы оно к нему приблизилось.
Это замечательная и великая тайна. Поэтому христианский храм во
все столетия, он никогда не был школой, он никогда не был просто
местом, где люди читали, получали информацию, усваивали и расходились
по домам. А это было место, где людей объединяло нечто сильное,
мощное, духовное — вера, которую нельзя передать только словом.
Конечно, вы все знаете, что слово — это великая могущеcтвенная
сила. Но, кроме слова, есть вещи, которые тоже могут | выражать
наши состояния, наши переживания. Это музыка,. это пластика, это
живопись, изобразительное искусство. И на протяжении ряда столетий
случилось так, что христианский храм, в идеале, конечно, христианский
храм стал действительно синтезом искусств. Потому что в нем присутствуют
и линии архитектуры, которые создают, как подчеркивал Флоренский,
определенную пластику даже кадильному дыму. Дым, протекая под этими
сводами, создает некое движение. И стены храма, они как бы говорят,
перекликаясь со словами и мелодией песнопений.
Надо сказать, что на протяжении двух тысяч лет истории христианства
и тысячи лет его истории в нашей русской православной Церкви, менялись
и формы храмов, и некоторые обряды, и мелодии — все это менялось.
Потому что жизнь шла _ вперед, традиции и культура тоже развивались.
Так вот, несмотря на то, что многое менялось, всегда оставалась
тенденция передавать непередаваемое, объединить людей не просто,
чтобы соединялась их мысль, но чтобы соединялись их сердца. Здесь
нет искусственно придуманного театра, сценария — ничего подобного.
Все это вырастало естественно и органично.
Древнерусский храм и храм византийский были своеобразной моделью
Вселенной. Все уровни мира присутствуют там. Животные, растения,
созвездия, история человечества, священная история, создание мира,
конец земной истории, лики святых — они все подобраны были в старинных
храмах в строго определенной художественной и смысловой структуре.
Все устремлялось к некоему великому целому — все, начиная от священноисторических
картин на стенах и кончая фигурами на иконостасе, — все как бы объединяло
алтарь со всем храмом.
Тут мы подходим к вопросу: что же такое алтарь? Вот, вы входите
в любой храм. Первое, что вы видите в центре, впереди, — закрытые
врата. Они называются Царскими Вратами. Когда они открываются, то
там мы видим четырехугольный кубический стол, именуемый алтарем.
Это древний символ: куб означает Вселенную. Всю Вселенную. За этим
кубом семь свечей, или, как обычно у нас, семь лампад, семисвечник.
В каждом храме вы это найдете. Этот символ пришел из древних образов
Ветхого Завета. Он обозначал звездное небо. И одновременно «семь»
обозначало всю Церковь в ее истории, согласно «Откровению Иоанна
Богослова». Это сложная и глубокая символика. Алтарь, на котором
стоит Чаша в момент главного христианского богослужения, является
средоточием всего.
Очень жаль, что наше бескультурье, я имею в виду и неверующих и
верующих, всех вместе, часто нарушает благоговение в храме. Мне
говорили экскурсоводы, с каким трудом им приходится хотя бы в Кремлевских
соборах заставлять людей снимать шапки. Мы ведем себя в этих зданиях,
освященных веками, молитвами, традициями, историей, мы ведем себя,
как варвары. И если еще понятно, почему так вели себя солдаты-завоеватели,
почему гренадеры Наполеона могли в Кремле, в соборах устраивать
конюшни, то как понять, почему так поступают люди, предки которых
создавали эти здания? Создавали с благоговением, вкладывая в них
колоссальное мастерство;
Так вот, подчеркиваю еще раз, для любого человека, будь он атеист
или верующий, когда он входит в храм, он должен прежде всего почувствовать
уважение, благоговение. Ибо это дом молитвы. Здесь присутствуют
века. На стенах изображения людей всех племен и народов на протяжении
тысяч лет. Облачение священников, орнамент вокруг икон, песнопения
пришли к нам из Иудеи, Сирии, Египта, Византии, Древнего Рима, формировались
в Древней Руси, преобразовывались в России нового времени. Здесь
настолько много соединено, что, действительно, это живая история.
Но подчеркиваю — история живая, не музей, а именно живая.
Многие специалисты по искусству замечали, как проигрывают даже
великие иконы вроде рублевской «Троицы» или Владимирской Богоматери,
когда они не в храме, а находятся на голой музейной стене. Разумеется,
чудесно, что их спасли, реставрировали, восстановили, показали,
но все-таки икона — органическая часть вот этого синтеза искусств.
Мы называем главное наше богослужение Евхаристией, благодарением.
Благодарение — святое слово. И каждый человек с благородной душой
не может не чувствовать это. Один французский писатель, атеист,
незадолго до смерти говорил: «Я прожил прекрасную жизнь, я не знаю,
кого благодарить, но я благодарю от всей души». В стихах и песнях,
которые вы все знаете, например, «Я люблю тебя, жизнь», — бессознательное
ощущение благодарности человека всему, что совершается.
Для нас, христиан, это есть благодарение Богу. Это самая благородная,
самая возвышенная молитва, когда человек исполнен высоких чувств
и понимает, насколько незаслуженно он получил удивительный дар жизни,
любви, дружбы, красоты, труда, разума — всего того, что делает жизнь
насыщенной и великолепной. Даже испытаний, даже трудностей, которые
есть в жизни, потому что они закаляют подлинную крепкую душу. Помните
у Пушкина, «так тяжкий млат, дробя стекло, кует булат». Так вот,
благодарение — за все, а прежде всего за то, что вечное, непостижимое,
безмерное вошло в нашу жизнь.
Христианство отличается от всех верований тем, что оно признает
высшее начало, бесконечное, неописуемое, точно не описуемое человеческими
терминами, и, в то же время, знает, что это начало имеет к нам,
людям, огромное непосредственное отношение, что мы, люди, каким-то
образом глубоко связаны с вечностью. Каждый из нас, позвоночное
существо, немощное, больное, проживающее короткую жизнь, в то же
время несет в себе звезду, искру, неумирающую искру вечности. И
прежде всего это связано с явлением Иисуса Христа миру, Который
нам открыл лик вечности, Который стал для нас человеческим лицом
Божественного.
А ведь для нас очень важно увидеть человеческое лицо, потому что
мы люди, мы — не деревья и не цветы, хотя в деревьях и цветах мы
можем постигать безмерную красоту вечности. Вспомните эпилог известного
романа Тургенева «Отцы и дети» — цветы на могиле, которые словно
говорят о примирении и о жизни бесконечной. И все-таки нам, людям,
больше говорит человек, чем любой цветок. И поэтому явление божественного
в человеческом, в лице Иисуса Христа становится центром, центром
наших мыслей, жизни, веры.
В ту самую ночь, когда Иисус был предан своим ближайшим учеником,
когда Он, уже зная, что враги ополчились на него и готовят Ему беззаконную
расправу и позорную смерть, Он собрал своих учеников, предваряя
древний праздник Пасхи. Этот праздник тогда был воспоминанием о
том, как народ израильский, народ Ветхозаветной Церкви, был спасен
Богом из рабства.
Религия Библии начинается с провозглашения свободы. Бог есть освободитель.
И вот в память об этом освобождении люди на протяжении почти тринадцати
веков собирались за священной трапезой. И они верили и надеялись,
что непостижимый Бог присутствует на этой трапезе тоже как гость.
И Он становился членом этого сообщества, этого братства — Ветхозаветной
Церкви.
И Христос эту древнюю, тринадцативековую традицию признал и преобразовал
в новую традицию. Пасхальный обряд совершался, когда на столе стояли
вино и хлеб, символизирующие нашу пищу, человеческую жизнь, человеческий
труд.
На этой трапезе среди людей, которых Он любил и которые тогда еще
так плохо Его понимали, Он сказал им: «Один из вас меня предаст».
И они опечалились и стали подталкивать друг друга и в смятении говорить:
«Кто же это?» И каждый себя спрашивал: «Неужели я?» Но Он ничего
не ответил. И только одному из них Он шепнул: «Тот, кому Я дам кусок».
Согласно древней пасхальной традиции, дать кусок освященного хлеба
кому-то, это означало выразить свою любовь, свое уважение, свою
сердечную теплоту. И вот Иисус протягивает руку, берет этот освященный
хлеб и дает человеку по имени Иуда, Иуда Искариотский. Тот берет
хлеб — знак дружбы и любви, и в этот момент в нем все вскипает.
Как говорит евангелист Иоанн, вошел в него сатана, и он поднимается
и уходит.
Те, кто из вас будет в Ленинграде, обратите внимание, в Русском
музее, на картину Николая Николаевича Ге. Называется «Тайная вечеря».
Там этот момент запечатлен с глубоким драматизмом. Христос, задумавшись,
уже не смотрит на Иуду. Ученики непонимающе переглядываются. Иуда
накидывает плащ и выходит на улицу. И слышит вслед слова учителя:
«Иди и делай то, что ты задумал». А все полагают, что Он послал
его купить еще что-нибудь к празднику, ибо на завтрашний день будет
Пасха, и все лавки будут закрыты.
И когда он ушел, остались одиннадцать человек: в темной комнате,
среди светильников, хлеб, вино.
Когда в древности народ Божий заключал Божественный священный Завет
с Небом, то приносил в жертву ягненка и кровью его окроплялся весь
народ в знак того, что теперь все кровные братья и сам Бог — участник
этого торжества. Кровь, священная кровь жертвенного животного.
Ветхий Завет, древний завет, и гора Синай, и громы, и молнии, и
народ в ужасе, который слушает грозные слова Моисея: «Я, Господь
Бог твой, да не будет у тебя других Богов, кроме меня. Не сотвори
себе кумира. Чти день, Божий день субботний. Чти отца и мать, не
убивай, не нарушай брака, не клевещи, не завидуй». Эти слова впивались
в сознание людей две с половиной тысячи лет тому назад. Ветхий Завет.
И вот Христос заключает Новый Завет. Уже с малым числом людей,
но для огромного числа людей, даже не для одного народа, а для всего
человечества.
И Он говорит: «Здесь нет крови жертвенного животного». Разламывает
хлеб и говорит: «Вот это Мое тело». Разливает вино, и Чаша обходит
учеников: «Это Моя кровь». Кровь, соединяющая учеников, тело Его,
которое будет пронзено через несколько часов. Его смерть связывает
Его с ними и их между собой. Он остается с ними навсегда. «Это творите
в Мое воспоминание», — говорит Он.
«Творите в Мое воспоминание»... Не просто, как память о чем-то
давно прошедшем, а «Я с вами во все дни до скончания века». Вот
это присутствие Его является главным в таинстве благодарения. И
с первых дней, когда совершилась Голгофа, когда Он умер и когда
все они бежали, и потом удивительные пасхальные события развеяли
их страх и положили начало христианской реке, которая потекла через
материки, завоевывая страны, народы, всегда это поддерживалось прежде
всего одним-единственным актом: ученики собирались, снова разламывали
хлеб, и Чаша с вином снова обходила их. И Он снова был с ними.
Вот, дорогие друзья, в чем основа таинства Евхаристии — в присутствии
Христа вместе с нами. Поэтому в древнеримских катакомбах это было.
В огромных византийских храмах это было. Это было в высоких готических
соборах, в пышных соборах стиля барокко, суровых храмах XIX века,
это происходит и сегодня в храмах нашего города, во всех городах
страны нашей, где есть церкви, — по всей земле, всегда.
И поэтому мы используем старинные одежды, старинные песнопения.
Старое и новое здесь соединяются — сегодняшний день с древностью.
Вечность не знает эпох, она смотрит на все с единой высокой точки
зрения. Она остается с нами. И я убежден, что в этом-то и заключается
сила и сущность и единственное основание христианства. Ибо Он говорит
о Себе: «Я есть Альфа и Омега, начало и конец». И как бы ни был
страшен престол, на котором стоит Чаша и дискос с освященным хлебом,
какой бы ни была форма этой Чаши (бывают настоящие произведения
ювелирного искусства), на каком бы языке ни звучал текст — на древнегреческом
или церковнославянском — это всегда, по сути, одно и то же.
И какие бы ни были у нас процессии, крестные ходы, молебны, панихиды
по убитым и умершим, какие бы ни были у нас торжественные события,
скажем, венчание, крещение детей, множество традиций и обрядов —
вся наша жизнь задействована в церковной традиции. Но Церковью все-таки
остается Евхаристия как стержень и прочнейшее основание для богослужения.
Искусство любое вырастает из духа. Дух рождает. Великое искусство
не может породиться бездушными существами. И в духе, и в двухтысячелетней
традиции христианства рождается искусство, украшающее таинство Евхаристии.
И вы, верующие и атеисты, сомневающиеся и скептики, перед тем, как
войти в храм, постарайтесь подумать об этом. Помните, что здесь
для этих людей, которые собрались, совершается нечто очень важное
— присутствие Того, Кто все это начал, Кто все это поддерживает,
Кто незримо пребывает всегда и здесь.
|
