|
Оп.: Символ, №43. Сент. 2000 г.
Пастух Амос
Лето 763 г. до н. э. В Северном царстве израильтяне справляют праздник.
Под открытым небом клубятся волны фимиама, жрецы поют гимны и весь
народ вторит им. Перед жертвенниками разложено богатое угощение,
жарится мясо, разливают вино. Музыканты перебирают струны, молодежь
танцует. Кажется, сам Яхве пришел на этот веселый пир. И, наверное,
"День" его близок. Ведь царь Иеровоам II победил соседние
племена и уже несколько лет масличные сады, виноградники и нивы
дают богатые урожаи.
Но вдруг в толпе возникает смятение. Прямо к возвышению идет человек.
Он в простой пастушеской одежде, в руках у него посох, глаза сверкают
из-под темных бровей. Наступает тишина, которую незваный пришелец
прерывает скорбными воплями: "Горе! Горе!" Он возвещает
гибель, он угрожает расплатой. "Вы ждете "Дня Яхве?"
- говорит неизвестный. "Он придет, но он будет для вас гибелью,
ибо Бог есть Бог справедливости. А где справедливость в Израиле?"
Гневным речитативом несется речь пророка над притихшей от ужаса
толпой. А он говорит от лица самого Бога, который отвергает жертвы
нечестивых:
Ненавижу, отвергаю праздники ваши и...
Не приму их.
Удали от Меня шум песней твоих
Ибо звуков гуслей твоих Я не буду слушать.
Пусть, как вода, течет суд,
И правда- как сильный поток... (Ам. 5, 21, 23, 24).
Ищите добра, а не зла,
Восстановите правосудие... (14-15).
Напрасно израильтяне думают, что, забыв завет Правды, они останутся
избранными перед Богом. "Не таковы ли, как сыны эфиоплян, и
вы для меня, сыны Израилевы? - говорит Господь? <Не Бог> ли
вывел Израиля из земли египетской и филистимлян - из Кафтора и арамлян
- из Кира?" (9, 7). Бог избрал свой народ, чтобы он творил
правду, а он пошел по путям беззакония.
Слушайте, вы, алчущие поглотить бедных
И погубить нищих... (8, 4).
Поистине во веки не забуду ни одного из дел их! (6).
Вы, превращающие суд в яд
И плод правды в горечь (6, 12).
А они ненавидят обличающего в воротах
И гнушаются тем, кто говорит правду
Итак за то, что вы попираете бедного
И берете от него подарки хлебом,
вы построите домы из тесаных камней,
но жить не будете в них;
разведете прекрасные виноградники,
а вино из них не будете пить (5, 10-11).
Когда проходит первое замешательство, к пастуху приближается жрец
Амасия: "И сказал Амасия Амосу: провидец! пойди и удались в
землю Иудину; там ешь хлеб, и там пророчествуй, а в Вефиле больше
не пророчествуй, ибо он святыня царя и дом царский" (7, 12).
"Я не пророк, а простой пастух, - ответил Амос, - но Господь
взял меня от овец моих..." (14), и Амос не мог не послушаться
голоса его. И возвестил Израилю суд за его преступления.
Вскоре после этой встречи в народе начинают распространяться кожаные
свитки, на которых Амос записал свои речи. Он первый знаменует плеяды
великих пророков, речи которых дошли до нас. Его небольшая книга
- целый переворот в религии. Звездными ночами, когда Амос пас своих
овец, он подолгу задумывался над судьбами родной страны. Он знал
и читал старые книги, знал о Моисее, о вольной жизни до завоевания
Ханаана. Он видел бесправие людей, алчность, ханжество, идолопоклонство
и чувствовал, что возмездие неизбежно. Для него Яхве был не национальным
богом, наподобие <...> Ваала, а Богом, создавшим всю вселенную
и требующим от людей служения добру. Острое чувство грядущей катастрофы
терзало его. Властный голос звал его возвестить Израилю его судьбу.
"Лев начал рыкать - кто не содрогнется. Господь Бог сказал
- кто не будет пророчествовать?" (3, 8). И он стал пророком.
Он отправился в Северное царство, беспечно пожинающее плоды своих
удач, и провозгласил неминуемую гибель и разорение страны.
Его голос нашел отклик. В Северном царстве появился другой пророк
- Осия. Но если Амос был весь гнев, обличение, гроза и буря, то
Осия - человек с чутким и нежным сердцем -заговорил по-другому.
Здесь переход, подобный тому переходу, который мы слышим в Девятой
симфонии Бетховена между второй и третьей частью.
Осия был глубоко несчастен в своей личной жизни. Ему суждено было
в своей любви испытать горечь измены. Но такова была сила его чувства,
что он готов был все простить ветреной женщине и вернуть ее. Эта
драма послужила ему канвой для его книги.
Он сравнивает Израиль с неверной женой, которая оставила своего
мужа. Для него народ, ушедший от Яхве и поклоняющийся языческим
богам, - изменник. Но милосердие Бога покрывает все, он готов простить
тех, кто ищет покаяния.
И не только в том, что Израиль воскуривает фимиам Ваалу и Астарте,
видит Осия измену Но и в том, что он отверг высшие заповеди жизни.
Он, подобно Амосу, мечет гром и молнии против насильников и преступников:
Слушайте слово Господне, сыны Израилевы,
Ибо суд у Господа с жителями сей земли!
Потому что нет ни истины, ни милосердия,
Ни Богопознания на земле! (4, 1).
Напрасно думают люди умилостивить Яхве обильными жертвами, напрасно
приносят баранов и снопы перед изваяниями быков в Самарии. "Оставил
тебя телец твой, Самария... Ибо и он - дело рук Израиля, художник
сделал его, и потому он не Бог!" (8, 5-6). "Я милости
хочу, а не жертвы!" - так говорит Осия от лица Яхве.
И Амос, и Осия представляли Немезиду Израиля вполне конкретно.
Дело в том, что в это время на политическом горизонте поднималась
могущественная Ассирийская империя. Остроконечные шлемы их воинов,
их грозные стенобитные машины, их меткие стрелы и неутомимые всадники
уже появились под стенами многих городов. Армии ее царей уже заставляли
трепетать весь восток.
В 722 г. ослабленное внутренними раздорами, хозяйственным и политическим
кризисом Северное царство стало жертвой царя Саргона. Уцелела лишь
гористая Иудея, на которую ассирийцы наложили тяжелую дань. Население
же Северного царства было уведено на восток и навсегда исчезло со
страниц истории.
Последнее слово
Книги Руфи и Ионы
А как же отнеслись к этой реформе законников люди, сохранившие
идеи пророков: универсализм, гуманность, требование социальной справедливости,
отрицание абсолютной ценности культа? На этот вопрос у нас нет ответа.
Можно только сказать, что пророческое слово замолкло, если не навсегда,
то надолго. О том, что последователи пророков не сдались без боя,
свидетельствуют две замечательные повести, написанные в это время
и сохранившиеся в Библии.
Первая повесть "Руфь". С трогательной простотой и образностью
истинно народного произведения рассказывает она о судьбе моавитянки
Руфи, которая была замужем за израильтянином. Когда муж ее умер,
его мать собралась на родину в Иудею, а Руфи предложила остаться
в "на полях Моавитских". Но верная Руфь не покинула старую
женщину. "Куда ты пойдешь, туда и я пойду, - сказала она просто.
- Твой народ будет моим, твой Бог - моим. Где умрешь ты, и я умру.
Одна смерть разлучит нас" (см. Руфь. 1, 8-10).
Вдвоем вернулись они в иудейский городок Вифлеем. И там Руфь была
вознаграждена за свою верность и доброту. Из нищей вдовы она стала
женой богатого земледельца. И Яхве не только не отверг этот смешанный
брак иудея с чужеземкой, но благословил его. Ибо внук Руфи стал
отцом великого царя Давида.
Эта повесть, которая как будто бы возвращает читателя к далекому
прошлому, лишь по внешней форме кажется мирной идиллией. По выражению
одного писателя, она была "камнем, брошенным воинственной пращей
во вражеский лагерь". Автор ее, в противовес узости и исключительности
Ездры, провозглашает равноценность всех народов и допустимость смешанных
браков. Ведь хотя бы то, что династия Давида восходит к иноземке,
должно было заставить задуматься многих.
Вторая повесть - "Книга Ионы". Мы привыкли с иронией
говорить о забавном приключении пророка, проглоченного китом. Но
если вдуматься в смысл повести, то станет ясно, что содержание ее
очень серьезно. Она намеренно облечена в форму гротеска, ибо "Книга
Ионы" - памфлет. Она рассказывает о пророке, который не хочет
проповедовать язычникам. Яхве посылает Иону в Ниневию с особой миссией.
Он должен предсказать гибель города, если народ не покается. Иона
подозревает, что Яхве будет милосердным и сжалится над ассирийцами.
А это ему отнюдь не улыбается. Он решает избавиться от неприятного
поручения и бежит "от лица Яхве" в далекий город Фарсис.
Но спорить со Всемогущим трудно. По пути корабль, на котором плывет
Иона, попадает в бурю. Жребий решает, кто причина несчастьям, и
Иону бросают за борт. Но он не утонул. "Гигантская рыба"
(так стоит в подлиннике) проглатывает пророка, и три дня он находится
в ее чреве, пока, по велению Яхве, она не выплюнула его на берег.
Злополучному путешественнику ничего не остается, как все-таки идти
в Ниневию.
Придя в город, он начинает предрекать гибель. И, как он предвидел,
жители покаялись. А Яхве отменил приговор. Упрямый Иона был страшно
раздосадован. "Не это ли говорил я <что этим кончится?>,
- упрекал он Яхве. - ...Лучше мне умереть!" (Ион. 4, 2-3).
Но все же в нем еще теплилась надежда, что гром небесный разразит
язычников. Он вышел за стены города и сел, ожидая, что будет. И
вот за одну ночь вырастил Яхве над Ионой растение, которое защитило
его от палящего солнца. Пророк был очень рад этому тенистому навесу.
Но вдруг, о ужас! Оно начало сохнуть и погибло у него на глазах.
И вновь стал Иона жаловаться: "Лучше бы мне умереть!"
(8).
"Неужели так сильно огорчился ты за растение?" - спросил
Иону Яхве. "Очень... даже до смерти", - отвечал тот (9).
Тогда сказал Яхве: "Ты сожалеешь о растении, над которым...
не трудился и которое не растил, которое в одну ночь выросло и в
одну.. ночь... пропало. Мне ли не пожалеть Ниневии, города великого,
в котором более ста двадцати тысяч <детей>... и множество
скота?" (10-11). Так кончается притча.
Смысл ее совершенно ясен. Она направлена против тех, кто не хотел
видеть в язычниках таких же людей, достойных милости Яхве, против
ханжей, гордых своим показным благочестием.
Таково было завещание пророков. И зерно их учения не погибло. Оно
проросло среди людей, которые ожидали Суда над угнетателями, которые
верили в равенство народов и подготовили, таким образом, мировую
религию - христианство.
"Во всех религиях, - пишет Энгельс, - существовавших до того
времени, главным была обрядность. Только участием в жертвоприношениях
и процессиях на Востоке, <...> соблюдением обстоятельнейших
предписаний относительно приема пищи и омовений можно было доказать
свою принадлежность к определенной религии... Люди... разных религий
- египтяне, персы, евреи, халдеи - не могут вместе ни пить, ни есть,
не могут выполнять совместно ни одного самого обыденного дела, не
могут разговаривать друг с другом... Христианство не знало никаких
вносящих разделение обрядов, не знало даже жертвоприношений и процессий
классической древности. Отрицая, таким образом, все национальные
религии и общую им всеобрядность и обращаясь ко всем народам без
различия, христианство само становится первой возможной мировой
религией".
Оглядываясь назад, мы видим, что предшественниками этой мировой
религии были израильские пророки. Но этого мало. Несмотря на то,
что этих людей многое отделяет от современного человечества, нельзя
не согласиться с тем, что многие элементы их учения стали бессмертным
достоянием народов. Идеи равенства всех людей, требование социальной
справедливости, высокие этические идеалы пророков ставят их в ряды
наиболее ранних провозвестников гуманизма.
"При реках Вавилона..."
Навуходоносор, переселяя на восток иудейских пленников, следовал
своему излюбленному правилу: отрывать мятежные народы от их родины
и создавать в своей империи интернациональное население, не связанное
ни с какими местными традициями. Он не обратил иерусалимлян в рабов;
подобно другим "перемещенным лицам", они свободно селились
в Вавилоне и его окрестностях. Каждый мог заниматься своей профессией:
ремесленники взялись за свое дело, торговцы за свое. Только крестьяне
и многочисленные служители Храма - левиты вынуждены были искать
себе случайных заработков. В целом внешнее положение изгнанников
было вполне сносным. Но это не могло избавить их от чувства горького
разочарования и тоски по отчизне. Из провинциальной Палестины они
попали в гигантский мировой город. Вавилон того времени со своими
роскошными дворцами, шумными базарами, разноплеменным населением,
величественной девяностометровой башней подавлял и оглушал чужеземцев.
Иудея, Иерусалим, храм Яхве, отеческие обычаи и верования казались
в сравнении с этим "Нью-Йорком древнего мира" жалкими
и ничтожными. Для многих изгнанников стало угасать обаяние родных
преданий, и они прочно обосновались на новой родине.
Но основная часть иудеев не хотела смириться с мыслью, что вместе
с храмом Яхве погибла вера отцов, погиб народ. Поэты изливали в
печальных элегиях скорбь об утраченной отчизне:
Все, видящие меня, ругаются надо мною,
Говорят устами, кивая головою:
Он уповал на Господа; пусть избавит его,
Пусть спасет, если он угоден Ему...
Я пролился, как вода; все кости мои
Рассыпались... сила моя иссохла... (Пс. 21,8, 15-16).
Они вспоминали о пророках, правота которых стала теперь столь очевидной.
Они призывали изгнанников не изменять их заветам и хранить память
о родине.
При реках Вавилона, там сидели мы и плакали,
Когда вспоминали о Сионе;
На вербах, посреди его, повесили мы наши арфы.
Там пленившие нас требовали от нас слов
Песней, и притеснители наши - веселья:
Пропойте нам из песней Сионских.
Как нам петь песнь Господню на земле чужой?
Если я забуду тебя, Иерусалим, -
Забудь меня десница моя... (Пс. 136, 1-5).
Жрецы, лишенные храма, занялись теперь изучением отеческой истории
и священных преданий. Они собрали воедино старинные законы, освященные
именем Моисея. Особое внимание они уделяли ритуалам. Они хотели
изгнать из них все элементы магии, сохранив только твердую оболочку
для религии. Тщательно разрабатывались все нормы, обряды, традиционные
обычаи. Соблюдение их, по мысли жрецов, должно было предохранить
народ от язычества. К этому времени уже и жрецы стали окончательно
на позиции монотеизма. Наибольшую известность приобрел среди них
Иезекииль (ум. ок. 1570
до н. э.), который выступил в роли пророка, продолжая традиции Иеремии.
Деятельность Иезекииля началась еще до падения Иерусалима. Он был
в числе первой партии переселенцев, уведенных на восток Навуходоносором.
В Вавилоне он возглавил партию духовного возрождения, и его дом
"при реке Ховаре" стал центром, куда стекались все, кто
мечтал и верил, кто ждал избавления. Разрушение Храма показало этим
людям, что идея национального божества потерпела полное фиаско.
Яхве не защитил Иерусалим, а оказался как бы на стороне халдеев.
Это событие привело их к мысли, уже давно развиваемой пророками,
о том, что нравственный миропорядок распространяется на все народы,
что если Израиль нарушил Закон, он не может быть пощажен.
Но при этом Иезекииль не отказался от надежды на возрождение народа.
В своих произведениях, получивших хождение среди пленников, он призывал
к покаянию и обещал, что Яхве пошлет избавление.
Иезекииль любил красочные символические образы. Он был уже не столько
трибуном, как Исаия или Иеремия, но больше писателем. В книгах его
мы находим много загадочных образов, навеянных вавилонским искусством;
грозные и устрашающие картины встают перед его мысленным взором.
Он видит поле, наполненное иссохшими костями, которые по мановению
Яхве облекаются в плоть, и воскресшие люди поднимаются с земли.
Это избранники Яхве, которые возродятся, одушевленные идеалами пророков.
Иезекииль мечтал о том времени, когда наступит Царство Божие на
земле. В нем не будет никакой неправды, не будет угнетения и несправедливости.
Оно обнимет все народы. Центром его будет не старый Иерусалим, а
новый город, именуемый "Яхвешамма" - "Яхве здесь".
Младшим современником Иезекииля был безымянный великий поэт, произведения
которого вошли во вторую часть "Книги Исаии". Его принято
называть Второисаией. Это был последний великий писатель из плеяды
пророков. Он стоял уже на рубеже того времени, когда благодаря усилиям
жрецов Израиль превратится из народа в своеобразную замкнутую религиозную
общину
Второисаия был пламенным защитником монотеизма и выступал с острой
критикой многобожия. Он опасался также, что обряды станут мертвым
ярмом, которое задушит искус возрождения. Яхве, в его понимании,
всемогущ и является единым творцом вселенной. От Него зависит все
как на небе, так и на земле. Он не нуждается в механическом культе,
в жертвах и постах. Он говорит людям:
Вот пост, который Я избрал:
разреши оковы неправды,
развяжи узы ярма,
и угнетенных отпусти на свободу,
и расторгни всякое ярмо;
раздели с голодным хлеб твой,
и скитающихся бедных введи в дом;
когда увидишь нагого, одень его,
и от единокровного твоего не укрывайся (Ис. 6-7).
Таков завет и учение пророков, которое ищет не метафизических тайн,
а практического осуществления Правды среди людей.
В годину народного бедствия Второисаия задумывается над проблемой
страдания. Он видел судьбу пророков, осмеянных и отвергнутых, и
понимал, что их жертва была не напрасной. Страдание за Правду, страдание
за людей - великое служение. Пророк рисует образ такого пророка-страдальца,
муки которого, как муки Прометея, принесут свет человечеству.
"Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший
болезни, и мы отвращали от Него лице свое; Он был презираем, и мы
ни во что ставили Его. Но Он взял на Себя наши немощи и понес наши
болезни; а мы думали, что Он был поражаем, наказуем и уничижен Богом.
Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание
мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились. Все мы блуждали,
как овцы, совратились каждый на свою дорогу: и Господь возложил
на Него грехи всех нас. Он истязуем был, но страдал добровольно..."
(53, 3-7).
Этот образ <...> "Раба Господня", стал на века
прообразом благородного жертвенного героизма вождя, ведущего людей
к Правде. Второисаия связывал этот образ с традиционным образом
Всемирного царя-освободителя.
Когда Второисаия писал свои поэмы и с надеждой всматривался в исторические
дали, для пленников повеял ветер надежды. Кир - царь персидских
племен - захватил Мидию, Малую Азию и двинулся на Вавилон. Это был
один из самых талантливых полководцев и правителей, которых когда-либо
знал древний мир.
Преемник Навуходоносора Валтасар понимал всю грозящую ему опасность,
но он надеялся на неприступность своей столицы. В 539 г. до н. э.
персы нанесли его войску тяжелое поражение, а через год Кир появился
под стенами Вавилона.
Второисаия, как многие его единоверцы, уже давно следил за успехами
Кира и в своих гимнах приветствовал Кира как освободителя. Он называл
его помазанником Яхве, призванным положить конец плену (возможно,
в этом кроется причина, почему пророк предпочел остаться анонимен).
Местные стены не спасли Вавилон. Враги царя открыли ворота перед
персами, и толпы народа вышли встречать Кира как триумфатора. Наследник
Валтасар со своей гвардией был убит в цитадели. С этого дня Вавилон,
ставший персидской провинцией, никогда больше не вернул былого могущества.
В этом же году Кир издал манифест, в котором разрешил иудеям вернуться
на родину.
|
