См. библиографию. Её же запись ответов о.А.Меня. Её фотографии о.А. О работе отца Александра над иллюстрациями для Библиологического словаря. Об А.Иговской.
Её мемуар о себе до встречи с о.А. и об отношениях с ним.
Отдельно - главка "Время отца Александра".
Рига: Международный Благотворительный Фонд имени Александра Меня (Рига, Латвия), 2000
Номера страниц этого издания после текста на соответствующей странице.
Помещается в интернете с любезного разрешения автора Я.Кротову, 2008.
Фототипия - Опись А, №20114. .
Он родился в день памяти святителя Филиппа, митрополита Московского и всей России, чудотворца, — 22-го января 1935 года в Москве. Отец — Владимир (Вольф) Григорьевич Мень, мать — Елена Семеновна Мень. А еще была тетя, двоюродная сестра мамы — Вера Яковлевна Василевская. Именно Вера Яковлевна оставила нам живой рассказ о детских годах Алика, как звали его родные и друзья.
«...и многие о рождении его возрадуются» (Лк 1:14).
Две (двоюродные) сестры, Елена Семеновна и Вера Яковлевна, еще с младенчества давали ему духовное воспи-
4
тание. «Верочку и Леночку», как звали их близкие и они сами друг друга, Бог одарил верностью, доверием и любовью, какие редко встречаются в жизни среди родственников. Семья младшей из сестер — Елены Семеновны — навсегда стала семьей Веры Яковлевны. Всю себя посвятила Вера Яковлевна любимой сестре и ее детям: оба сына Леночки были и ее детьми.
Даже дни рождения у сестер почти совпадали: 21-го июля (праздник Казанской иконы Божьей матери) — у Елены Семеновны, 22-го июля — у Веры Яковлевны.
И похоронены они будут рядом — на Ново-Деревенском кладбище, недалеко от Сретенского храма: старшая — весной 1975 года, младшая — в январе 1979 года.
«И поднял я глаза мои и увидел: вот, появились две женщины...» (Зах 5:9).
Обе сестры, еще задолго до рождения Алика, познакомились (поначалу заочно) с замечательным священником-монахом — отцом Серафимом (Батю-ковым).
Отец Серафим был человеком глубокой веры и великого мужества. Он обладал даром понимания души. Он принял монашество в 1922 году, когда в нашей стране началось открытое гонение на верующих, а в 1926 году был возведен в сан архимандрита. Вскоре после этого, по ложному доносу, он был арестован, но, за неимением улик, через некоторое время освобожден.
С 1928 года, чтобы не сотрудничать с безбожной властью, отец Серафим
5
ушел на нелегальное положение — в «катакомбы 20-го века», как писала Вера Яковлевна, памятуя катакомбы гонимых христиан первых веков.
В маленькой комнате небольшого дома на окраине Загорска (Сергиева Посада), тайно от властей, он крестил и венчал, служил Литургию, исповедывал и причащал своих духовных детей, отпевал усопших. Среди доносов и непрерывных арестов этот маленький церковный очаг с Божьей помощью просуществовал целых 15 лет — вплоть до 1943 года.
Здесь, 3-го сентября 1935 года, отец Серафим крестил Елену Семеновну и ее первенца, которому было только семь месяцев. И сам стал его крестным отцом и духовным наставником.
Мальчика крестили в честь святого благоверного князя Александра Невского, ближайший день памяти которого — 12-е сентября — стал «днем ангела», или именин, будущего воина Христова и пастыря Его стада.Здесь же, через два года, отец Серафим крестил и Веру Яковлевну.
«В те дни произошло великое гонение на Церковь, и все... рассеялись по разным местам» (Деян 8:1).
Вера Яковлевна вспоминала: летом 1938 года, когда Алику было три с половиной года, вся семья жила на даче в Малоярославце. С ними тайно жил и отец Иеракс, сподвижник отца Серафима. В целях конспирации он совершал богослужение на уединенной полянке в лесу. «Лес становился храмом, — писала она. — Казалось, все обитатели леса воздают хвалу Божьей Матери. Однажды белка спустилась с
6
дерева, и, не шевелясь, стояла рядом с нами». Когда после этого в гости приехал отец Веры Яковлевны, Алик сказал ему: «Как жаль, дядя Яша, что ты не смог быть вместе с нами. Здесь было так прекрасно!»
Быть может, именно с этого лета он навсегда полюбит лес, зверушек, природу, которую будет воспринимать как Божий храм.
Много лет спустя, вспоминая первые годы служения, отец Александр говорил, что часто ощущал Божие присутствие, когда смотрел сквозь большое окно из алтаря на зеленеющие или заснеженные деревья.
«...земля будет наполнена ведением Господа, как воды наполняют море» (Ис 11:9).
Почти все свободное время Вера Яковлевна посвящала Алику. По совету отца Серафима, она или гуляла с ним, или молилась про себя, когда он тихо играл.
Когда отец Серафим посоветовал систематически знакомить 5-летнего Алика со Священным Писанием, ни она, ни Елена Семеновна не решились взять на себя этот труд и обратились за помощью к более опытной подруге. Это была Маруся, как звали все близкие Марию Витальевну Тепнину. Она тоже была духовной дочерью отца Серафима. Она стала и близким другом семьи «Верочки и Леночки».
Пройдут годы, и роли поменяются: Маруся станет духов-
7
ной дочерью и верной прихожанкой отца Александра, получая от него наставления. А пока она успешно справляется со своей задачей. И, думается, не без ее влияния первые слова, написанные Аликом своей рукой, были: «Побеждай зло добром» (Рим 12:21). Слова, осуществленные им всей его жизнью.
До 10 лет, следуя наставлениям отца Серафима, Алика не водили ни в кино, ни в театр, где царила атмосфера лжи и атеистической идеологии. «Лучше купите ему игрушку», — советовал духовный отец.
По совету отца Серафима, Вера Яковлевна, в начале войны в 1941 году, устроила переезд сестры с детьми в Загорск: «В Москве дети могут погибнуть, а здесь преподобный Сергий сохранит», — сказал он. И ей же сказал однажды: «За ваши страдания и за ваше серьезное воспитание этот самый Алик большим человеком будет».
По словам Елены Семеновны, после войны Вера Яковлевна посе-
8
тила с Аликом, в годы его отрочества и юности, девять монастырей. Говорила, что почти в каждом из них Алик обращал на себя внимание какого-нибудь прозорливца, который предсказывал ему судьбу великого человека и священника.
«...незамужняя заботится о Господнем, как угодить Господу...» (1 Кор 7:34)
Елена Семеновна, мама отца Александра... Я познакомилась с ней, когда она была уже смертельно больна. Прошло два года с того дня, когда врачи предсказали ей не более двух месяцев жизни: разрушительная скоротечная болезнь поразила жизненно важный орган — печень.
Но она — жила. Непонятно как, но — жила — полная радости, мира, доброжелательства. И только с годами мы начинали понимать, что тогда Сам Господь продлевал дни маленькой болезненной женщины, которая делала Его дело — она источала любовь, щедро дарила ее каждому, кто попадал в ее «орбиту». Не словами, и даже не поступками, а самим своим существом и существованием, пораженная тяжелым недугом, — каждым мимолетным жестом, словом, взглядом...
Она кротко принимала уход за собой, была бесконечно благодарна за самую малую услугу и выражала это очень трогательно — посвящая в маленькие тайны, детали и под-
9
робности своей жизни, жизни своих детей и живых, или уже умерших, родных.
Ее обязательные трапезы (обед или ужин) составляли предмет постоянных шуток, подтруниваний над ней. Даже, когда казалось, что в доме нет еды и на нее одну, она умудрялась организовать все так, чтобы все приходящие (а их бывало от 5 до 10 и более человек одновременно) были накормлены сытно и вкусно. Это было подлинное «умножение хлебов».
И опять только с годами мы стали понимать, что это были настоящие трапезы любви. Сама любовь питала нас под видом едва различимых порой, частиц петрушки в супе, нескольких картофелин, чашки чая или компота.
Каждого приходящего к ней Елена Семеновна окутывала таким «покровом любви», что одному под ним было неуютно, и каждый радовался, обнаруживая еще кого-то под этим покровом. Здесь не было места ни зависти, ни соперничеству, ни ревности. Мы просто становились родными в ее доме, и это родство было неразрушимо. И даже когда кто-то с кем-то встретился впервые у ее гроба, мы узнали друг друга, как давно не видившиеся родственники, по ее участливым рассказам о каждом из нас.
Когда мы покидали ее дом, то, оглянувшись на прощанье, прежде чем закрыть за собой дверь, видели, как она неторопливо осеняет нас крестным знамением, посылая в дорогу свое материнское благословение.
Готовясь с приезду отца Александра, она говорила: «Завтра приедет Алик . Хорошо бы приготовить винегрет, но я не знаю, есть ли еще хоть веточка какой-нибудь зелени (петрушки, укропа)». И, успокоившись, когда зелень находилась, тут же озабоченно делилась: «Завтра будет отец Александр, а я опять не знаю, что говорить на исповеди...» Казалось, она говорит о двух разных людях, так естественно сочетались в ней материнская любовь к сыну и дочернее благоговение перед служителем Господним.
10
Любовь ее была непритворна, с ней мы «отвращались зла и прилеплялись к добру, были братолюбивы друг к другу с нежностью, предупреждали друг друга в почтительности», старались «не ослабевать в усердии», потому что она сама была такой — пламенела духом, служила Господу, утешалась надеждою, была терпелива в скорби, постоянна в молитве, в нуждах святых принимала участие... (Рим 12:9-13).
Боясь, что не доживет до семилетия Алика, когда положена первая исповедь, отец Серафим пожелал исповедать его в первый раз раньше. После этой первой в жизни исповеди Алик сказал маме и тете: «Я чувствовал себя с дедушкой так, как будто я был на небе у Бога...»
Отец Серафим скончался Великим Постом, 19-го февраля 1942 года. «Я так и знал, — сказал Алик, услышав печальную весть, — только совсем не страшно. Он ушел в Царство Небесное». В течение нескольких дней он отказывался от всяких игр и развлечений...
Перед своей кончиной отец Серафим благословил Алика иконой Божией Матери «Всех Скорбящих Радосте». Пройдут годы, и отец Александр станет подлинным носителем радости и утешения для множества скорбящих и обремененных тяготами жизни.
«Наставь юношу при начале пути его: он не уклонится от него, когда и состарится» (Притчи 22:6).
Школьником Алик часто бывал еще в одном, внешне непримечательном загорском доме, куда однажды свозил
11
и меня. А в те годы там жила с сестрами-монахинями схиигумения Мария, отличавшаяся прозорливостью и мудростью, чудом оставшаяся в живых в первые годы после революции.
Увидев в окно своей кельи, что Алик открывает калитку, она серьезным тоном шутливо возвещала: «А вот и отец архимандрит идет...», как бы предвидя будущее священство подростка.
Скончалась она в 1961 году, на 81-м году жизни, когда Алик уже стал отцом Александром.
А в то время (40-е — 50-е годы) многие священники навещали матушку Марию, пользовались ее советами, испрашивали ее молитв. Среди них был и отец Петр, ставший духовником Алика и его родных после кончины отца Серафима.
Многим был ей обязан и отец Александр, никогда не забывавший посетить тот дом в день годовщины ее кончины, либо в ближайший к нему.
«Блажен человек, который снискал мудрость, и человек, который приобрел разум!» (Притч 3:13).
12
Сам отец Александр как-то рассказал следующее. Школьником он очень любил службы в храме и почти все свободное время проводил там. Однажды, будучи учеником уже 9-го или 10-го класса, он один стоял на всенощной в любимом им храме Иоанна Воина, что на Большой Якиманке. Был поздний час 31-го декабря, когда все люди заняты приготовлениями к встрече Нового Года. А он... «просто» забыл об этом!
Неожиданно он почувствовал на себе руку служившего священника и услышал его тихий голос: «Это хорошо, что ты любишь Бога, храм и богослужение. Но никогда ты не станешь настоящим пастырем, если радости и скорби тех, кто живет в мире, будут тебе чужды...»
Внезапно мир словно заново раскрылся перед ним. Он еще постоял немного, а затем вышел, полный невыразимой радости, словно Кто-то позвал его... С того дня он как бы заново родился: для людей, страдающих, озабоченных, умирающих, лишенных веры, надежды и любви, и — для радующихся...
«Радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими» (Рим
«Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов» (Гал 6:2).
13
Сохранилась картина, написанная им масляными красками в 16 лет.
Пророк Иезекииль среди мертвых костей, разбросанных в поле. Над его головой черные тучи. Вот сейчас по его слову и по воле Божией оживут эти кости и облекутся плотью.
Не пройдет и десяти лет, как по воле Божией юный художник станет отцом Александром, Божиим служителем, и по его слову, полному любви и сострадания, сотни и даже тысячи «мертвых» душ оживут и облекутся плотью веры, надежды и любви, обретут смысл жизни и дар служения Богу и ближним.
«...изреки пророчество, сын человеческий, и скажи духу: приди, дух, и дохни на этих убитых, и они оживут» (Иез 37:9).
14
Он окончил школу в 1953 году и тогда же поступил в Московский Пушной институт на охотоведческий факультет, переведенный года через два в Иркутск.
Здесь изучал он любимую биологию — жизнь и нравы животного мира. Он любил животных и знал их по книгам в невероятном количестве. Даже динозавры, потомками которых, по мнению ученых, как он говорил, являются... современные куры(!), в его упоминаниях и рисунках выглядят как хорошо ему знакомые домашние животные.
А одна из его знакомых рассказала такой забавный случай. Однажды, уже будучи священником, он, придя к ней, увидел на столе рисунки двух ежей. Всмотревшись в них, сказал с явным интересом и недоумением: «А эти виды мне что-то неизвестны». «Естественно, — ответила знакомая, — один из них создан мной для мультфильма, а другой — для обучения детей рисованию...»
Сохранилась фотография: Александр, еще студент, в поле — в годы учебы в Иркутске, а на мочке его уха отдыхает бабочка...
В его библиотеке всегда было большое количество книг о животных, и нередко можно было видеть детей, оживленно обсуждающих с ним детали того или иного вида какого-либо зверя. И в этих беседах поистине слышалось благовествование, «которое возвещено всей твари поднебесной» (Кол 1:23).
15
И все же, на первом месте у него — Бог, служение Ему в храме, всюду. Обладая абсолютным музыкальным слухом и сильным, от природы поставленным голосом, он рано начал помогать на клиросе — петь, читать. Это служение он продолжал и будучи студентом. В стране распространение религии, которую власти считали ядом («опиумом») для народа, было запрещено, а участие граждан в жизни Церкви — наказуемо. Поэтому поведение студента Александра Меня было недопустимо дерзким. В конце 5-го курса, перед последними — государственными — экзаменами, руководство института исключило его из числа своих студентов, и тем самым, выпускников. Диплома ему не дали.
«Блаженны изгнанные за правду; ибо их есть Царство Небесное» (Мф 5:10).
16
17
«Блаженны изгнанные за правду...» (Мф 5:10). С детства начитанный в области истории, философии, богословия, изгнанный за верность Церкви, студент Александр Мень в том же году поступает в Ленинградскую духовную семинарию (заочно).
Шел 1958 год. 1-го июня 1958 года его рукоположили в дьякона, а через два года — 1-го сентября 1960 года — в священника. Его духовный отец — известный в то время в среде московской интеллигенции священник Николай Голубцов, профессор Московской Духовной Академии. После семинарии отец Александр закончил и эту академию со степенью кандидата богословия.
С 1959 года его статьи начали появляться в «Журнале Московской Патриархии», единственном в то время периодическом издании Русской Православной Церкви.
Всем сердцем и всею мыслью и душою своей отвечал отец Александр, начиная свое священнослужение, на призыв Господа:
«Я милости хочу, а не жертвы, и Боговедения более, нежели всесожжении» (Ос 6:6).
18
Первый храм, в котором отец Александр начал служить священником, получив вскоре настоятельство над ним, находился в подмосковном городке Алабино по Киевской железной дороге. Он быстро установил самые дружеские отношения как с местными властями и прихожанами, так и со вторым, тоже молодым, священником — отцом Сергием Хохловым. «Нам хорошо служилось вместе», — вспоминал он позднее.
Ремонт, а точнее, реконструкция храма, проповеди, исповеди, беседы с прихожанами, богослужения, добывание стройматериалов — никакой труд не казался слишком тяжелым для энергичного, влюбленного в Божье дело настоятеля.
Одареный от природы тонким вкусом, чувствующий красоту и гармонию, он почти болезненно воспринимал часто небрежное, вульгарное, без всякого понимания церковного искусства, убранство наших храмов, домов Божиих.
19
Оклады и киоты для икон, деревянные распятия и сами иконы, светильники и роспись или окраска стен — все стало предметом его забот.
С какой детской радостью рассказывал он, как предложил использовать в качестве светильников чешские хрустальные фужеры вместо белесых стеклянных «стаканов», используемых обычно в подсобных помещениях. Как празднично выглядели они на стенах алабинского храма, как разноцветно преломлялись в них лучи света!..
«...дом Мой назовется домом молитвы для всех народов», — говорил Господь о храме устами пророка Исайи (Ис 56:7), и отец Александр с первых дней и до последнего своего дня ревностно заботился о внутреннем и внешнем устроении храма.
Но с первых же дней служения кажется, что Бог испытывает Своего служителя на прочность. С одной стороны, завороженные его проповедями о Христе прихожане из местных жителей и уже появляющейся интеллигенции, а с другой — нарастающая неприязнь и откровенная враждебность со стороны завистников, светских и церковных властей, шипение вслед: «... еврей... выскочка...»
В результате злобной клеветы, в домике в Алабино учиняют первый обыск — поиск «антисоветских» материалов. Пока в комнате хаотически растет груда бесцеремонно просматриваемых книг, рукописей, бумаг, вещей, молодой отец Александр (ему всего 26 лет), не теряя времени и присутствия
20
духа, дописывает последние страницы «Магизма и единобожия» — второго тома из шеститомной серии под общим названим «В поисках Пути, Истины и Жизни».
Их будет потом много: доносов, обысков, многочасовых допросов и сидений у кабинета следователя, и всегда он будет проводить их так — в постоянной работе мысли и духа.
«Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь; ибо велика ваша награда на небесах» (Мф 5:11,12).
С благодарностью вспоминал отец Александр свое недолгое служение в Алабино, но после доноса его перевели третьим священником в другой храм — на станцию Тарасовская по Ярославской железной дороге. Если ехать на электричке от Москвы в сторону Сер-гиева Посада (Загорск), сидя с левой стороны, то синий купол Тарасовского храма хорошо виден на фоне голубого неба.
Это было удобно: в то время он жил с семьей — женой и двумя детьми — на станции Семхоз по той же дороге. Совсем недалеко места, где подвизался в духовных подвигах преподобный Сергий Радонежский шестьсот лет назад.
Однако это удобство обходилось дорого: в течение ряда лет отец Александр испытывал сильнейший гнет со стороны настоятеля храма. Без устали доносил тот на молодого священника, который заметно выделялся своим влиянием на интеллигенцию, особенно на молодежь. Впрочем, это не мешало отцу Александру, по-евангельски «радуясь и веселясь», вести к Богу быстро растущее «стадо».
21
В 1968 году в Тарасовский храм приехали кинооператоры, чтобы заснять интервью с сельским священником для фильма «Любить» (режиссер А.Калик). Фильм этот был запрещен для показа, многие метры кинопленки уничтожены, но пленка с отцом Александром чудом уцелела, спрятанная под кроватью режиссера, где и пролежала почти 22 года(!). А тогда молодые создатели фильма, скептически настроенные против «попов», неожиданно для себя вдруг усльпцали, что «в момент влюбленности человек встречается с Вечностью, переживает Бога...» Тогда они и не подозревали, что в молодом неординарном священнике был будущий всемирно известный богослов, церковный писатель, и что они снимали исторические кадры...
Однако нетерпимое отношение к отцу Александру со стороны настоятеля достигло своего предела, и по распоряжению Патриарха Пимена отца Александра переводят в Сретенский храм села Новая Деревня, что вплотную примыкает к районному центру Пушкино по той же дороге.
Много лет спустя отец вспоминал об этом распоряжении Патриарха с большой благодарностью.
«Я Господь, и выведу вас из-под ига Египтян, и избавлю вас от рабства их, и спасу вас мышцею простертою...» (Исх 6:6).
Его священническое служение в Сретенском храме в Новой Деревне началось 12-го февраля (по новому стилю) 1970 года — в день Трех Святителей: Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого. Под их покровительством отец Александр служил здесь до последнего дня — 8-го сентября 1990 года — дня Владимирской иконы Божией Матери и святых мучеников Адриана и Наталии.
С того времени день Трех Святителей навсегда остался
22
праздничной датой в его личном календаре. Он отметил ее ровно 20 раз.
«Слава сего последнего храма больше, нежели прежнего, говорит Господь Саваоф...» (Агг 2:9).
Величественным и удивительно «большим» увидела я его впервые в мае 1977 года. На самом деле он был совсем невысок, но когда он появился на крыльце сторожки в белой (всегда после Пасхи) рясе, мое сердце странно «екнуло», словно сказало кому-то свое «да», и замерло на миг: пространство, которое он занимал собою, мне показалось значительно большим его самого. Казалось, оно охватывало и его, и того, кто стоял рядом, и храм, и церковный дворик с его строениями. Оно простиралось выше куполов деревянной церквушки и уходило куда-то за
23
пределы ее ограды. Я и позднее не раз испытывала это ощущение его присутствия на гораздо большем пространстве, уже там, где Новая Деревня только начиналась, — от пересечения двух дорог.
«Его очень много», — говорили его духовные дети, потому что эту его «великость» испытывали многие: и те, кто его любил, и те, кто ненавидел; кто общался с ним достаточно часто и кто редко; кто слышал его и видел на амвоне храма и кто — на сцене какого-нибудь клуба.
Его действительно было всегда много, и к этому чуду нельзя было привыкнуть — оно поражало, изумляло или радовало всегда. Потому что там, где был он, было столько любви и участия, столько понимания и участливого внимания, что менялась сама окружающая атмосфера — в ней царило добро, неподвластное никакому злу. В нее хотелось погрузиться целиком и никогда ее не покидать.
«Добрый приобретает благоволение от Господа...» (Притчи 12:2).
А что его родные? Мать, отец и тетя? Брат? Жена и дети? Они — при нем. Часто присутствуют в храме, когда он служит, слушают его проповеди, исповедуются и причащаются, как и все прихожане. Все, кроме его отца: кроткий, любящий жену и сыновей, он, тем не менее, сохраняет свою непричастность к христианству. Елена Семеновна как-то сказала, что спокойна за него, потому что «Господь... смиренных духом спасет» (Пс 33:19).
В остальном отец Александр по-прежнему заботится о доме и своих домочадцах, но его «семья» уже не прежняя — теперь в нее входят его многочисленные духовные дети.
И хотя все его близкие тут, рядом, они для него и как бы там — «вне дома» (Мф 12:46), потому что все его сердце,
24
все помышление, вся крепость отданы Богу, Христу. Он — на первом месте. И все чаще отец Александр жертвовал домом и близкими ради Христа — «исцеляя сокрушенных сердцем и врачуя скорби их» (Пс 146:3).
«... всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат, и наследует жизнь вечную» (Мф 19:29).
И взрослые, и дети — все были предметом неустанных забот отца Александра. Дети в особенности.
Впервые я почувствовала это, как ни странно, у... гроба шестимесячного младенца, тоже Александра, которого он отпевал. Как утешить родителей? Какие найти слова, если они вообще уместны? А он, не скрывая тяжести горя, искренне разделяя его с родителями, сказал: «... Его жизнь, так рано оборвавшаяся здесь, на земле, не остановилась — она будет продолжаться там, в небесах... под любящим заботливым взором божественных наставников...» Казалось, он видел и младенца, и тех, кто принял его душу...
Другая запомнившаяся сцена: группа подростков смотрит только что созданный им диафильм об Иисусе Назарянине (по известному фильму Дзефирелли). Как радовался он их шумной реакции на меняющиеся кадры, их нетерпению, когда что-то стопорилось из-за несовершенной техники!..
25
Еще одна (а сколько их было!): маленькому шестилетнему мальчику, нашему общему крестнику, он показывает черновой вариант диафильма «Откуда явилось все это». Фонограммы (звукового сопровождения) еще нет, и отец Александр экспромтом комментирует кадры на понятном ребенку языке. Никакой подделки под детский разум, и ни малейшей скидки на возраст — все глубоко, захватывающе, содержательно. И это — для единственного зрителя, при единственном свидетеле... Впрочем, и я сама в эти минуты была ребенком и слушала его, затаив дыхание.
«...пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне...» (Мф 19:14).
За двадцать с половиной лет служения отца Александра в Сретенском храме сменятся пять настоятелей. Пятым будет он сам, в течение последнего года.
Но ни одного года из этих двадцати с половиной лет не будет у него без гонений, ложных доносов, клеветнических писем, грязных обвинений. Невежество и зависть не знают предела: бывало, что пытались сорвать с него облачение; разносили по округе грязные сплетни, понося его и его
26
духовных детей — за национальность, за веротерпимость, за незлобие, за светлую радость, щедро изливаемую всем его существом. А он жил и служил, словно не замечая мутных потоков лжи, как бы поднявшись над Землей.
Его день был расписан по часам и минутам. Странички в записной книжке, исписанные вдоль и поперек бисерными знаками, уже не вмещали всех намеченных на день дел. И тогда появлялись записочки с просьбами кому-то передать поздравление с днем ангела, кому-то назначить встречу, от кого-то получить ответ на вопрос, у кого-то справиться о самочувствии или состоянии дел, кого-то попросить срочно с ним связаться...
«...желающие жить благочестиво во Христе Иисусе будут гонимы» (2 Тим 3:12).
Встречи с теми, кто нуждался в его помощи или наставлении, до 1988 года были большей частью конспиративными. Таких людей становилось с каждым годом, и даже месяцем, все больше: слава о священнике, который был способен с каждым говорить на его уровне, который с первого взгляда понимал, что творится в душе, который был способен утешить в самом жестоком горе, внести свет в Душевный мрак, порой исцелять от недуга, а более всего — «отмолить» в любых самых трудных обстоятельствах, потому что его слышит Бог, — эта слава быстро распространялась
27
по Москве и области. Да и по многим другим городам страны. Известно немало случаев, когда после возложения им рук исчезали острые боли, следы ожогов, симптомы тревоги и страха.
Если он говорил: «Да, трудный случай...», то надо было набраться мудрости и терпения, хотя в тот момент ничто, казалось, не предвещало сложностей (так было с моим сыном). А когда в безвыходной, казалось, ситуации он говорил: «Все будет хорошо», то можно было успокоиться — я сама не раз убеждалась в этом.
«Доброе имя лучше большого богатства, и добрая слава лучше серебра и золота» (Притч 22:1).
Сначала отец принимал жаждущих общения с ним один-на-один в кабинете, в сторожке при храме, где невольно испытывались терпение и кротость, настойчивость и серьезность намерений новичка. Ведь даже 5 — 7-минутного раз-
28
говора приходилось ждать порой часами: то вызвали к больному или умирающему, то надо было принять уезжающих, то иногородних, ну и, конечно, немалая очередь. И только позже приходило понимание, что этих минут можно было ждать и сутки.
Когда отцу Александру запретили принимать нас в сторожке, стали использовать дачи, которые снимали на сезон или на год многие из москвичей, особенно семейные, чтобы быть ближе к духовному отцу.
И он приходил туда, всегда «большой», бодрый и жизнерадостный, несмотря на долгие часы богослужения, и безраздельно заполнял собою все пространство бедного жилища, озаряя его улыбкой, охватывая всех внимательным отеческим взглядом.
И тогда ожидание беседы с ним «один-на-один» для одного становилось предвкушением праздника, другому вносило покой в смятенную душу: «теперь все устроится»; У третьего вызывало трепетное волнение: «что-то скажет...»
Поистине, «и ветры и море повиновались» ему. Ветры и волны нашего бурного житейского моря, внешнего и внутреннего, повиновались его слову, и «делалась великая тишина» (Мк 4:39). Ибо он, подобно своему Учителю Христу, и говорил, и поступал «как власть имеющий» (Мф 7:29).
Эта власть, дарованная ему в таинстве священства, была властью безграничной любви и совершенной самоотдачи.
29
30
Подобно французской святой Терезе Малой из Лизье, он, православный священник, отдал себя в жертву всесожжения (Лев 6:8-13) божественной Любви и стал ее носителем и исповедником словом и делом, «потому что Бог есть любовь» (1 Ин 4:8).
— Что делать мне с моей привязанностью к мужу, к сыну, к самой жизни, когда я ежеминутно боюсь их потерять? — спросила я однажды.
— Полюбить Христа как Бога и как Человека, — твердо ответил он, посмотрел мне в глаза и настойчиво повторил: — как Бога и как Человека.
— Я не могу полюбить Бога, — призналась ему как-то другая его духовная дочь. — Как мне быть?
— Каждое утро, просыпаясь, начинать с молитвы о даровании любви. И Он — даст, — был ответ.
— Как победить тревогу за сына? — спросила я в другой раз.
— Читайте акафист «Господи мой, Господи, Радосте моя...» и за ВСЕ благодарите! — ответил он. (Это акафист «Богу всемогущему в нашествии печали»),
— Отец, — со страхом признавалась я, — я боюсь смерти...
— Постоянно повторяйте в такие минуты, — ласково и настойчиво посоветовал он, — «Иисусе, Боже сердца моего, прииди и соедини меня с Тобою на веки...» — и с какой-то особой интонацией, словно хотел передать некую тайну, повторил: — Иисусе, Боже сердца моего...
(Это — припев из акафиста ко Причащению Святых Христовых Тайн.)
— Как возрастать в молитве? — спросила я как-то.
— ..Всякое взирание на жизнь, на тварь, на небо — все Должно быть молитвенным; чтобы все наши человеческие отношения были молитвенными, т.е. с благодарностью к Богу и с ощущением, что это Он дает... Мы на самом деле находимся лишь на самой кромочке той духовной красоты,
31
которую нам дает встреча с Господом... Эта встреча чудесна... Она должна быть всюду и всегда...
Когда однажды я растерялась от сложных обстоятельств в жизни, он сказал:
— В трудные минуты, когда даже не понимаешь, почему и как все происходит, одна только мысль — благодарность ко Христу Спасителю за все — за то, что Он нам дал: за жизнь, в которую Он нас погрузил; за ошибки, которыми Он нас же учит; за те испытания, которыми Он нас ставит перед действительностью... За все, что есть, — благодарение, благодарение...
«Слушай, сын мой, наставление отца твоего... Кто хранит наставление, тот на пути к жизни» (Притч 1:8; 10:17).
«Нехорошо человеку быть одному», — сказал Бог (Быт 2:18).
И чтобы облегчить путь многочисленным одиноким страждущим душам, отец Александр создает из своих прихожан «духовные семьи», или «малые группы», подобные в какой-то мере христианским общинам первых веков, подобно христианским группам, которые были и в 20-х годах нашего неспокойного века (о них рассказывала мне Мария Николаевна Смирнова, ныне покойная, прихожанка и певчая нашего Сретенского храма).
Во главе такой группы он ставил того, кто в условиях воинствующего атеизма мог постоянно держать с ним связь, получая необходимые книги или устные наставления для членов группы.
Враг не дремал. Почти сразу это «нововведение» стало известным и гражданским, и церковным властям. Посыпались новые доносы, обвинения в «диссидентстве» со стороны светских и в «сектантстве» со стороны церковных
32
властей. Теперь уже не только на отца Александра, но и на его духовных детей — руководителей и членов групп, на тех, кто ему помогал. Снова начались допросы, вызовы, аресты... Сбывались слова апостола Павла:
«все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы» (2 Тим 3:12).
Да, отец Александр был «добрым пастырем, душу свою полагавшим» за овец своего «стада» (Ин 10:11). Он был готов пойти на любую жертву, чтобы ни одна из «овец» его не погибла в безбожном мире. И вел своих чад (духовных детей) с мудрой осторожностью, понимая, что далеко не каждый устоит в борьбе с хитрым и жестоким противником, сеющим зло и грех.
На своем горьком опыте он знал, что такое предательство. Не раз и не два предупреждал он иного «храбреца» от опасного опрометчивого или непродуманного поступка, предвидя всю горечь последствий. И только тогда, когда видел бесплодность своих усилий, оставлял «своевольника» и не благословлял своих чад вступать с ним в молитвенное общение. По слову апостола Павла — «удаляться от всякого брата, поступающего бесчинно», то есть своевольно (2 Фес 3:6).
И учил, подобно апостолу Павлу:
«Если же кто не послушает слова нашего..., того имейте на замечании и не сообщайтесь с ним... Но не считайте его за врага, а вразумляйте, как брата» (2 Фес 3:14,15).
33, 34
Подобно мудрому полководцу, чье имя он носил, отец Александр менял, в зависимости от обстоятельств, «тактику боя» в борьбе со злом.
Так, когда наступал какой-то просвет и гонители были заняты собой, своими внутренними проблемами, отец разрешал встречаться группами в 10 — 12 человек. Как только режим ужесточался, он просил «рассыпаться» — собираться не более чем по 2 — 3 человека, опираясь на слова Господа: «где двое или трое собраны во имя Мое, там Я среди них» (Мф 18:20). При этом соблюдались все правила конспирации, присущие военному времени: выключенные телефоны, шутливые прозвища вместо имен, запрет на чтение духовной литературы в транспорте и т.д.
Он не уставал напоминать: как стол прочно стоит на четырех ножках, так и христианская группа должна держаться на четырех принципах: 1) совместная молитва, 2) совместное чтение Священного Писания, в первую очередь Евангелий, с размышлениями и чтением толкований, 3) совместное посещение Божественной Литургии и регулярное совместное Причащение, 4) совместное посильное участие в делах милосердия, взаимопомощь.
35
Говорил мне: «Чаще читайте Евангелие, особенно Нагорную проповедь, читайте так, как если бы это говорилось лично вам... каждое слово Евангелия надо читать как относящееся лично к вам» (18.XI. 1981). Этот принцип относился и к чтению в группах.
«Как хорошо и как приятно жить братьям вместе!..» (Пс 132:1).
36
37
38
Его богослужения... Это был постоянный источник невыразимого духовного заряда и... ропота.
Его обвиняли: «небрежен... проглатывает слова... не понять, какое Евангелие читает... слишком торопится...» Внешне оно так и выглядело, а на самом деле...
Увы, будучи регентом левого хора, я сама, бывало, роптала: даже самый быстрый темп, задаваемый хору, не всегда позволял успевать за его возгласами; самое напряженное внимание порой только к концу позволяло понять, какое место из Евангелия читалось, да и то оно скорее угадывалось по отдельным словам, нежели воспринималось целиком...
На самом же деле, наши физические возможности — будь то жест, передвижение (вход в алтарь или выход из него, передвижение внутри) или «нормальная» скорость речи — все эти «данные» были слишком тесными для него.
Отец Александр жил такой глубинной, скрытой от постороннего взгляда, духовной жизнью, что рядом с ним и внутри него время и пространство теряли свою власть, как бы утрачивали свое значение. Его «скорости» были иными, а обращение к Богу не нуждалось ни в «пространственных», ни во «временных» ограничениях — они словно мешали ему быть ближе ко Христу.
Из физических понятий к нему более всего подходил «миг»: он «мгновенно» передвигался, «мгновенно» (внутри себя) произносил слова, мгновенно посылал (возносил!) молитву, мгновенно мыслил и формулировал ответы на самые изощренные вопросы, и все — с искусством снайпера: точно в цель.
Сама наша речь, с ее многосложными словами (из многих слогов) выглядела в его устах анахронизмом. Так, по Крайней мере, казалось мне.
Зато, когда наступала Пасха, и он выходил на амвон читать Пасхальное Евангелие («В начале было Слово...»,
39
Ин 1) на нескольких языках, время как будто останавливалось: каждое евангельское слово, произносимое им на славянском и русском языках, на английском и иврите, на латыни и греческом, звучало так ясно, весомо, значительно, что Евангелие, казалось, обретало плоть. Поистине, «Слово становилось плотию и обитало с нами, полное благодати и истины» (Ин 1:14). Оно, это слово, соединяло собой в этот момент и времена, и народы, разбросанные по Земле, и самый Космос — с нами...
И всякий раз, когда наступал момент Евхаристии, само пространство маленького деревенского храма словно уплотнялось вокруг Престола, перед которым стоял отец Александр.
Возгласы отца приобретали непривычную для него ясность, отчетливость, даже некую протяженность, паузы удлинялись, словно надо было дать время словам дойти до сознания и сердца молящихся, заполнить пространство алтаря и уйти за его пределы.
Слова «Приимите, ядите: сие есть тело Мое...», «Пиите от нея вси: сия есть кровь Моя...» он произносил так, что казалось — в этот миг он сам вместе со Христом отдает себя Богу в жертву за наше искупление. Думаю, что так оно и было.
Когда же мы слышали «Твоя от Твоих, тебе приносяще о всех и за вся!» («Твои дары, Тобою данные, — хлеб и вино — Тебе приносим за весь мир»), во время пресуществления Святых Даров, сердце замирало, словно и оно было там — на Престоле... Отец всех нас, через свое сердце, держал в этот миг у Престола, и Дух Святой, сходящий на Дары, ощущался многими из нас реально присутствующим. В этот момент многие могли сказать вслед за евангелистом Иоанном: «и мы видели славу Его» (Ин 1:14).
Однажды, во время Евхаристии мой взгляд невольно упал на коленопреклоненную фигуру отца, увиденную сквозь едва приоткрытые боковые врата, что выходят на клирос. Эта поза потрясла меня и навсегда осталась в
40
памяти: это была такая сыновняя молитва, здесь было столько невыразимого сострадания и одновременно смирения, доверия и неподдельного благоговения, что вдруг стало очевидным то, что «казалось»: Бог слышит его, говорит с ним «лицом к лицу, как бы говорил кто с другом своим» (Исх 33:11). «Ибо кто чтит Бога и творит волю Его, того Бог слушает» (Ин 9:31).
Его служение треб (молебны о здравии живущих, панихиды по умершим, отпевания усопших) было стремительным, как выпущенная из лука стрела, направленная в одну Цель, как сфокусированный в точке луч. Это служение было желанным для нас, уже простоявших на ногах не один час, как еще один живительный глоток влаги в безводной пустыне, на которую походил наш обезбоженный атеистический мир.
А кто хоть раз был свидетелем и вольным или невольным участником его краткой, немногословной или безмолвной молитвы перед иконным уголком в его кабинете дома или в церковной сторожке, тот знал силу этой молитвы — почти мгновенно рождавшиеся в сердце мир, доверие, радость, утешение или раскаяние... почти «в тот же час» (Мф 8:13) менявшиеся обстоятельства...
«...хорошо служившие приготовляют себе высшую степень и великое дерзновение в вере во Христа Иисуса» (1 Тим 3:13).
Богослужение. Десятки исповедников. Ответы на бесчисленное количество писем, присылаемых по почте, приносимых самими авторами, передаваемых через тех, кто Имел возможность чаще соприкасаться с ним по делу... Чтение невероятного количества книг и журнальных статей На разных языках. Посещение больных и умирающих. Озвучивание одних и создание других слайд-фильмов. В
41
последние три года жизни — лекции, выступления по радио, на телевидении...
А помимо всего этого, непрерывная работа над собственными книгами или статьями, рожденными его мыслью и сердцем. Как правило, эти книги и статьи были уже «выношены» им (среди других дел) и выходили «из-под пера» (точнее, из-под клавиш пишущей машинки) зрелым полновесным плодом.
И, кроме того, до 1987 года — все учащавшиеся вызовы на допросы к следователям, цель которых была одна: установить антигосударственный характер деятельности этого проповедника, писателя, миссионера и — избавиться от него. Но всякий раз исполнялось на отце слово Христа: «Когда будут предавать вас, не заботьтесь, как или что сказать, ибо в тот час дано будет вам, что сказать. Ибо не вы будуте говорить, но Дух Святой будет говорить в вас» (Мф 10:19, 20; Мк 13:11),
И отец Александр не тратил ни сил, ни времени на обдумывание предстоящих «бесед», а, всецело предав себя Богу,
42
работал в ожидании допроса. Тем временем его духовные дети, уже оповещенные о новом вызове (поражала скорость, с какой мы узнавали об этом), молились вместе или порознь.
И когда священник оказывался перед следователем, то ответы его были столь кратки, невинны и — правдивы, что следователи, по слову Евангелия, «искали лжесвидетельства... и не находили... Многие лжесвидетельствовали.., но свидетельства сии не были достаточны» (Мф 26:59 60-Мк 14:56).
Только быстро прибавлялось седины, уходило здоровье... Но этого многие даже не замечали: мы были потребителями — главное, чтобы отец был с нами... Он был нужен нам...
«Чужие пожирали силу его, и он не замечал; седина покрывала его, а он не знает» (Ос 7:9).
Весь христианский мир следил за судьбой «сельского священника», известного в своей стране лишь малому числу людей. И преследователи, страшась международного скандала, не осмеливались арестовать отца Александра или выслать его в «отдаленные края».
— Уезжайте за границу, — Предлагали они ему, — Мы все устроим.
— Нет, — ответил он. — Вы можете делать со мной что угодно, но мое место — здесь, в этой стране.
43
А своим чадам он говорил: «Куда Бог воткнул семечко, там оно и должно расти».
«...вся земля перед тобою; куда тебе угодно, и куда нравится идти, туда и иди... И пришел Иеремия... и жил среди народа, остававшегося в стране» (Мер 40:4,6).
Он был очень музыкален, читал на многих европейских языках, глубоко разбирался во многих видах искусства, сам хорошо рисовал. Он в совершенстве владел древним искусством оратора — его ответы на вопросы после лекций поражали точностью и лаконичностью формулировок.
Он читал мысли многих из нас, угадывая на расстоянии мучившие нас вопросы. За великим множеством дел не забывал о нуждах и скор-бях десятков и сотен людей, какими бы незначительными они ни казались, с благоговением относясь к творению, наделенному «образом и подобием Божиим».
Он с болью говорил о великом дефиците благоговения среди христиан, которые утратили чувство трепета перед Святыней, перед Божественностью, будь то Слово Божие, освященная просфора, святая вода, икона, таинства Церкви... Его слова вызывали стыд, напоминая слова пророка: «Сын чтит отца, и раб — господина своего;
44
если Я— отец, то где почтение ко Мне? и если Я — Господь, то где благоговение предо Мною?» (Мал 1:6).
Как-то он признался, что его любимыми «сувенирами» (памятными подарками) были: крошечный листок с более чем 2000-летней оливы из Гефсиманского сада — свидетельницы страданий Христа, и небольшой камень с красными прожилками, отколотый от Голгофы — места распятия Господа. Он расстался с ними, лишь когда почувствовал, что их помощь теперь нужнее другой душе*).
Он учил писать о Боге, о Христе, о святых с некоего «расстояния», соблюдая благоговейную «дистанцию», чтобы нечаянно не исказить «невыразимое святое» неосторожным прикосновением от слишком «близкого» (чаще — фамильярного) подхода. Он сам нуждался в такой же дистанции, чтобы быть лучше понятым. Но как часто мы ее нарушали...
И вместе с тем он буквально источал радость, обладал изумительным чувством юмора, умел шутить и заразительно смеялся. На нем сбывались слова пророка:
«...рабы Мои будут веселиться... будут петь от сердечной радости» (Ис 65:14).
Это было 1-го января 1988-го года. После Литургии и новогоднего молебна отец Александр, как было заранее договорено, пришел к нам в малую группу, которая собиралась в доме тогдашнего церковного старосты Георгия Петровича.
У меня был обычай — устраивать в Новый год беспроигрышную «поздравительную» лотерею. В качестве выигрышей, за неимением средств, я использовала дешевые на-
* Автору этих строк.
45
боры пластмассовых мини-игрушек (не более 3-5 см каждая) для малышей: то это были дикие или домашние животные, то — дорожные знаки, то — фигурки людей разных профессий (санитар, связист, парашютист и т.п.). К каждой такой игрушке я сочиняла текст с соответствующим пожеланием, который в шутливой форме содержал некий духовный смысл (подтекст).
В тот день, 1-го января 1988 г., для такой лотереи я нашла набор «Теремок», где было семь маленьких зверушек: мышка, лягушка, еж, петух, лиса, волк и медведь. К каждому из них я написала соответствующий (на мой взгляд) текст. Лотерея разыгрывалась по жребию: каждый участник тянул бумажку с названием зверушки (на некоторых из них пришлось два или даже три участника).
Надо было видеть всех участников, а особенно отца Александра, буквально взорвавшихся от веселого смеха, когда он, такой большой и даже величественный в своем облачении, вытянул.... мышку величиной не более 3 см!. А при ней был такой текст:
«Мышка. Маленькое существо, любознательное, всюду проникающее, любительница странствовать. Ее несправед-
46
ливо называют «Норушкой» (что значит «замкнутая в себе»). А между тем, ее боятся могучи! слоны. И это она явилась тем недостающим звеном, которое помогло ее (куда более сильным) соседям вытянуть Большую-Пребольшую Репку. И, наконец, именно она, странствуя в одиночестве по необозримому Полю, открыла и заселила ТЕРЕМОК и явилась основательницей Семьи Нового Типа. Пусть же в Новом — 1988 Году она поможет вам обрести многие Ценные Качества».
Все понимали, что Поле — это Россия, Теремок — Сретенский храм в Новой Деревне, Большая-Пребольшая Репка — бесчисленные труды отца, а «слоны» — его гонители. Не предвидели только того, что именно в 1988-м для отца приоткроются двери на страницы журналов, в эфир на радио и на экран телевидения.
Для полноты приведу тексты к остальным зверушкам.
«Лягушка. Она по праву является Правой Рукой (то есть Правой Лапкой) Мышки, ибо и она маленькая и любознательная и такая же любительница путешествовать в поисках Необычного, Высшего, Прекрасного. Неслучайно она была второй открывательницей Жемчужины — ТЕРЕМКА. Без колебаний оставила она родное Болото и всех своих сродников и посвятила свою жизнь и неутомимую прыгучесть заботам о Теремке и его обитателях. Тот, кто прозвал ее «Квакушкой», лишь расписался в свой ограниченности, не поняв всю силу любви к Новой Семье, которую она вкладывала в песни, слагаемые ею в ночные часы досуга... Да поможет она и Вам в Новом — 1988 — Году обрести таланты и возможности для Добрых Дел.
Ежик. Он не намного больше своих названных сестер — Мышки и Лягушки, зато не менее заботлив. Его прозвище (подпольная кличка, или псевдоним) «Сто Иголок» скрывает от всех тайну Ста Услуг, ибо он не знает себе равных по готовности помочь и понести все тяготы своих близких
47
на каждой из своих бесчисленных иголок. Он учит обороняться не нападением, а высшим сосредоточением, сворачиваясь в мгновение в шар — внутрь себя — и выставив наружу все свои Сто Услуг (то есть все иголки). Пусть в Новом — 1988 — Году он кое-чему научит и Вас.
Петушок — Золотой Гребешок. Именно с таким именем вошел он — четвертый член Семьи Нового Типа — в бесчисленные жития, слагаемые о нем. Золотой Гребешок — знак той славы, которую он приобрел не столько за доверчивость (когда он поверил Лисе и чуть не погиб) и даже не столько за способность довольствоваться малым (за горсть горошин соблазнила его Лиса), но более всего за свою готовность ПОЖЕРТВОВАТЬ собой ради ближнего (когда с примитивной косой пошел он выгонять Лису из Заячьей избушки). И за свою готовность верить и прощать — ведь он был ЗА принятие Лисы в ТЕРЕМОК, поверив ей. И это он по нескольку раз в сутки будит наш засыпающий разум и наше охладевающее сердце, и поднимает нашу изнемогающую плоть. Желаем и Вам того же в Новом — 1988 — Году.
Лисичка. Каких только имен-прозвищ не дали ей за долгую жизнь ее родичей! Но здесь, в ТЕРЕМКЕ, ей оставили лишь одно — самое нежное и родственное — Сестричка. Да и как не обласкать ту, которая искренне раскаивалась за многие злые свои дела, оплакала не одну из своих жертв (вспомним хотя бы Колобка), введя в искушения и соблазны десятки и сотни малых и доверчивых (вспомним и Зайчика в Лубяной избушке). И вот теперь она — в Единый Миг — вдруг сумела разглядеть и оценить красоту и гармонию Теремка и со смирением попросить принять ее в Семью Нового Типа, служа ей своей сообразительностью и напоминанием о слабостях и недостатках нашей природы. Да послужит она Вам примером в Новом — 1988 — Году.
48
Волк. Да, поистине он — представитель самых непримиримых гонителей всех малых, слабых и незащищенных. Но и он, оказавшись однажды в Поле, нашел ТЕРЕМОК. И не посмотрел, что тот ни низок — ни высок, а так себе, но разглядел в Теремке те любовь и согласие, над которыми в его племени лишь посмеивались, как над фантазиями обиженных судьбой. И что-то сдвинулось в равнодушном сердце и нехитром уме Серого, и он навсегда, подобно Лягушке, ушел от своих родичей, посвятив себя служению самым малым и обижаемым. Быстроту своих ног и внешнюю суровость поставил он на охрану Теремка от всего злого и недоброго. Да явится он для Вас источником глубоких размышлений в Новом — 1988 — Году.
Медведь. Нет, не верьте тем, кто говорит, что он — большой и неуклюжий, что он раздавил ТЕРЕМОК! Наоборот, с удивительной для его внешности ловкостью он помог убрать из Теремка все лишнее, все прогнившее и ненадежное. Тем, кто поверил в него, он доставил столько ценного материала, он так трудился сам, что стал Теремок просторнее, краше и светлее прежнего. И был Медведь седьмым братом Семьи Нового Типа, а семь, как известно, — символ полноты и совершенства. Очень большой, он сердцем своим уподобился самым малым, а это — труд, по тяжести превосходящий всякий другой. Да не убоитесь и Вы никаких трудностей Нового — 1988 — Года.»
И надо было видеть, как по-детски непосредственно и радостно реагировал отец на удачное «попадание»: каждый выигрыш пришелся точно «по назначению». Мы сами удивлялись и думали, что это не без косвенного участия отца.
Да, мы все были очень разные, и, тем не менее, чувствовали себя тогда членами одной семьи, жаждущими «служить друг другу, каждый тем даром, какой получил, как добрые домостроители многоразличной благодати Божией» (1 Петр 4:10).
49
Он снабжал нас Библиями и Евангелиями, щедро раздавал для чтения книги из своей богатой и уникальной библиотеки, зная, что многое к нему не вернется. Многое дарил... с очень трогательными надписями.
Он создавал диафильмы о Боге, о Христе, о Деве Марии и святых, чтобы приблизить нас к миру Чудесной Красоты, Вечной Жизни и Истины, чтобы воспламенить, оживотворить наши, часто просто равнодушные, сердца любовью к Богу и ближним.
Даже дарственные надписи на книгах или картинах, не говоря о проповедях и общих исповедях, служили тому же— воспламенять любовь...
«Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!» (Лк 12:49)
Всем своим существом отец трудился ради исполнения этого желания Господа.
Его книги. Серьезно писать он начал, по его словам, с 15 лет — о Христе. И до последнего своего года он работал над этой книгой под названием «Сын Человеческий», четвертое (исправленное и дополненное) издание которой вышло уже после его гибели. Значит, 40 лет не переставал он работать над книгой о Спасителе. Его последняя работа о Христе — книжечка для детей «Свет миру», полна любви и простоты.
Он писал об истоках религии и ее истории, особо — о христианстве; о великих пророках и о Предтече Христа — Иоанне Крестителе. И его последней лекцией, за несколько часов до гибели, была лекция о христианстве — его
50
51
«лебединая песнь» (прощальная песнь), обращенная к Началу всех начал, и его завещание нам, еще остающимся на Земле.
Он написал о богослужении — «Небо на Земле», исправленное и дополненное издание стало называться «Таинство, Слово и Образ», а для детей о Творце, о Боге — «Откуда явилось все это?»
Книги выходили за рубежом, в Брюссельском издательстве «Жизнь с Богом». Автору давали псевдонимы: А.Павлов, Андрей Боголюбов, Эммануил Светлов — многозначительные имена, полные библейского, евангельского и пророческого смысла. Эти псевдонимы позволяли автору оставаться неизвестным и тем избегать опасности, а миру дали возможность получить еще многие плоды от отца Александра «и в тридцать, и в шестьдесят и во сто крат» и более (Мф 13:23).
Кто возьмет в руки хотя бы один том любой энциклопедии (справочника по всем областям какой-либо науки), тот увидит, что он написан целым коллективом авторов — специалистов в своей области.
Отец Александр создал еще одно чудо — он один написал семь машинописных томов по сложнейшей науке о Библии — «Словарь по библиологии» — и один щедро снабдил иллюстрациями каждый том, тратя дни и ночи на поиски нужного портрета, пейзажа, архитектурного сооружения, фотографий с места археологических раскопок и многих иных, выписывая, заказывая книги даже из-за границы.
Он сам был целым энциклопедическим «коллективом авторов».
Весь мир давно, уже с 1969 года, читал его книги. Написанные в годы жестоких гонений, они ошеломляли читателя: казалось, их автор живет и пишет вне времени и пространства или присутствуя во всяком времени и пространстве одновременно, о которых пишет. Как иначе объяснить тот факт, что без особых художественных приемов, с
52
использованием самых обычных иллюстраций, он реально погружал читателя в тот мир, о котором писал так, словно всю жизнь прожил в нем?
Казалось, он лично знал Авраама и пророков; сам видел, как Небо «сходит» на Землю; присутствовал среди учеников Христа... Так можно было писать, лишь если сам переживаешь события. И он переживал их всей силой своей любви к Творцу.
Его книги, внешне — в словах — так мало отличавшиеся от множества других на ту же тему, порой более глубоких по мысли, производили подлинное чудо обращения среди многих читателей, не помышлявших до того о Боге. Так можно было писать, если рукой водит Святой Дух.
«...то, что видишь, напиши в книгу, и пошли церквам...» (Откр 1:11).
Его было «много». Потому что в избытке вместил он и осуществил «различные дары и различные служения», посланные ему Богом: слово мудрости и слово знания, дар чудотворения и дар пророчества, различение духов (добра и зла) и разные языки, и истолкование их (1 Кор 12:4-10).
Бог поставил его в Церкви апостолом, пророком и учителем; дал ему силу чудодейственную, дар исцелений, вспоможения, управления душами (1 Кор 12:30). И более всего — дар любви — любви, которая «долготерпит и милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине, все (и всех) покрывает, всему верит (что от Бога исходит), всего надеется, все переносит и никогда не перестает», не исчезает (1 Кор 13:4-8).
Подобно великим пророкам, он верою побеждал царство
53
зла, творил правду, получал обетования от Бога, заграждал уста «львов» (гонителей Христа и христиан), угашал силу огня (страстей человеческих), был крепок в «невидимой брани» (Евр 11:33,34).
Подобно апостолам, он был «безумен» ради Христа: его злословили, а он благословлял; гнали, а он — терпел; хулили, а он — молился (1 Кор 4:12,13). Его притесняли, а он был свободен; не раз оказывался в отчаянных обстоятельствах, но не отчаивался; был гоним, но не оставлен Богом; низлагаем, но не погибал (2 Кор 4:8,9).
Он вразумлял своевольных, утешал малодушных, поддерживал слабых, никому не воздавал злом за зло, но всегда искал добра всем; всегда радовался, непрестанно молился, за все благодарил Бога (1 Фес 5:14-18).
Подобно апостолу Павлу, отец Александр «для всех сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых» (1 Кор 9:22). Он был очень болен, поистине носил «глиняный сосуд, чтобы преизбыточная сила была приписываема Богу, а не ему» (2 Кор 4:7).
Свидетельством этому служат его жизнь и его труды.
«Мудрость, сходящая свыше, во-первых, чиста, потом мирна, скромна, послушлива, полна милосердия и добрых плодов, беспристрастна и нелицемерна» (Иак 3:17).
Вслед за апостолом Павлом отец Александр повторял: «Горе мне, если я не благовествую!» (1 Кор 9:16).
И каждый миг его жизни, каждое слово, каждый поступок определялись этими словами: в нем все благовествовало — несло людям Радостную Весть о Спасителе, о найденном Пути и явленной во Христе Истине.
И сам он был средоточием любви и мудрости. Не столько мудрости философа, психолога, богослова (хотя и это
54
55
было!), сколько высшей мудрости, познавшей воплощенного Бога. Как и апостол Павел, он мог сказать: «... уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал 2:20).
И поэтому все силы тьмы ополчились против него.
«Они злое мыслят в сердце, всякий день ополчаются на брань, изощряют язык свой, как змея; яд аспида под устами их» (Пс 139:3,4).
Как против Христа нашлись-таки два лжесвидетеля (Мф 26:60), так нашлись и убийцы для отца Александра.
«... злодеи злодействуют, и злодействуют злодеи злодейски» (Ис 24:16).
В воскресное утро 9-го сентября 1990 года, когда он направлялся в храм, они ударили его топором — по голове...
Казалось, этот удар острой болью прошелся не только по его родным и знавшим, любившим его людям, но и по
56
Христу, по Его Церкви, по Вселенной... Позже мы вспоминали о мученической кончине святителя Филиппа, в день которого отец Александр родился, и об усекновении главы Иоанна Крестителя, в день памяти о котором — 11-го сентября — мы его хоронили. И думали о том, что с этого момента мир изменился, но осознает он это не скоро.
«Земля сокрушается, земля распадается, земля сильно потрясена. Шатается земля, как пьяный... и беззаконие ее тяготеет на ней» (Ис 24:19,20).
О нем можно писать бесконечно, потому что он по-настоящему велик. О нем можно говорить словами Евангелия, потому что он исполнил его, соблюдая слово Христово (Ин 14:23; 15:20).
Но лучше всего о нем говорят его книги и статьи, проповеди и лекции — все они говорят нам словами апостола Филиппа: «Пойди и посмотри!» (Ин 1:46).
«Пророк — не тот, кто пророчествует о будущем, а тот, кто возвещает волю Творца», — сказал отец на одной из лекций. Эти слова относятся и к нему самому.
Он доверительно делился с аудиторией своими мыслями о «конце мира»: «У меня есть тайное предчувствие, что со всеми этими кризисами мир с Божьей помощью все-таки справится, не погибнет... Скорее всего мир будет длиться очень долго, а потом наступит какой-то взрыв, так сказать преображение мира, одухотворение мироздания, природы и человека», — так видел он волю Творца.
На сотнях фотографий мы можем видеть отца Александра таким, каким удалось его запечатлеть: озабоченным и улыбающимся, пишущим и беседующим, проповедующим и спешащим на помощь; дома, на улице, в храме; одного, в семье, среди друзей и прихожан.
57
Мы можем услышать его голос, записанный на множестве магнитофонных кассет. Прочитать выходящие в свет (с 1990 года и на родине) его книги, проповеди, лекции.
Вновь и вновь мы переживаем в своем сердце часы и минуты, когда были вместе с ним, ловили на себе его заботливый ободряющий взгляд, ощущали прикосновение благословляющей руки, когда неслышно повторяли вслед за ним слова молитв. И снова получаем утешение, совет, наставление и... все более глубокое знание о нем самом.
«Пусть изрекут размышления сердца моего — знание» (Пс 48:4).
Отец Александр учил, что святость есть осуществленная в жизни посвященность Богу. Он исполнил это всей своей жизнью. Он «облекся в Господа нашего Иисуса Христа» (Рим 13:14) и поистине «все мог в укрепляющем его Иисусе Христе» (Флп 4:13).
Однажды он написал: «Святые имеют благодать, не воскреснув еще, продолжать как-то участвовать в земной жизни, которую они покинули».
Время идет. С первых дней после трагедии многие его духовные дети продолжают обращаться к нему за помощью. И — помощь приходит...
«К святым, которые на земле, и к дивным твоим — к ним все желание мое... Ты не дашь святому Твоему увидеть тление» (Пс 15:3,10).
Москва. Октябрь—декабрь 1991 г.
58
59
61
София Рукова была рядом с отцом Александром Менем с 1977 по 1990 годы: пела и читала на клиросе в храме Сретения Господня в Новой Деревне, была регентом хора; помогала о. Александру в работе над книгами и библиологическим словарем; по его благословению занималась катехизацией детей, написала для этого ветхозаветную историю для детей и книгу сказок, посвященную христианским праздникам. Тексты эти "ходили" в Самиздате в 80-е годы.
"Отец Александр был на несколько месяцев младше меня, но с первого и до последнего дня я ощущала себя подростком перед ним, и так оно и было.
Для меня отец Александр навсегда останется личностью - "айсбергом", большая и невидимая часть которого скрыта не под водой, а в небесах...
Его последним благословением, последними словами, обращенными ко мне 8 сентября 1990 года, были: "Соня, идите к детям... к детям... к детям!..."
Детям, большим и маленьким, посвящен мой рассказ о необыкновенном человеке нашего времени, с которым я общалась и молилась в течение 13 лет и 4-х месяцев. О человеке, который нёс в мир Христа всем своим существом - мыслью, словом и делом, - об отце Александре Мене."
София Рукова, 1991, Москва
Изданные книги С. Руковой:
От праздника к празднику. Брюссель, 1994
Ветхозаветная история для детей. Пушкино, 1996
Новые сказки для детей. Брюссель, 1996
Беседы о церковном пении. Москва, 1999