Мишель Монтень
ОПЫТЫ
Нумерация страниц указана по изданию: Москва: Рипол-Классик,
1997. (Первый и второй тома в этом издании объединены в одну книгу.
Номер страницы предшествует тексту на ней.
К оглавлению
КНИГА ПЕРВАЯ
Глава XII
О СТОЙКОСТИ
Если кто-нибудь пользуется славой человека решительного и стойкого,
то это вовсе не означает, что ему нельзя уклоняться, насколько возможно, от
угрожающих ему бедствий и неприятностей, а следовательно, и опасаться, как
бы они не постигали его. Напротив, все средства - при условии, что они не
бесчестны, - способные оградить нас от бедствий и неприятностей, не только
дозволены, но и заслуживают всяческой похвалы. Что до стойкости, то мы нуждаемся
в ней, чтобы терпеливо сносить невзгоды, с которыми нет средств бороться.
Ведь нет такой уловки или приема в пользовании оружием во время боя, которые
мы сочли бы дурными, лишь бы они помогли отразить направленный на нас удар.
Многие весьма воинственные народы применяли внезапное бегство
с поля сражения как одно из главнейших средств добиться победы над неприятелем,
и они оборачивались к нему спиною с большей опасностью для него, чем если
бы стояли к нему лицом.
Турки и сейчас еще знают толк в этом деле.
Сократ - у Платона - потешается над Лахесом, определявшим
храбрость следующим образом: "Неколебимо стоять в строю перед лицом
врага". - "Как! - восклицает Сократ. - Разве было бы трусостью бить
неприятеля, отступая пред ним?" И в подкрепление своих слов он ссылается
на Гомера, восхваляющего Энея за уменье искусно применять бегство.
А после того как Лахет, подумав, должен был признать, что таков
действительно обычай у скифов, да и вообще у всех конных воинов,
Сократ привел ему в пример еще пехотинцев-лакедемонян, народ, столь
привыкший стойко сражаться в пешем строю: в битве при Платеях, после
безуспешных попыток прорвать фалангу персов, они решили рассыпаться
и податься назад, чтобы, создав, таким образом, видимость бегства,
разорвать и рассеять грозную массу персов, когда те бросятся преследовать
их. Благодаря этой хитрости они добились победы [1].
- 54 -
Относительно скифов рассказывают, будто Дарий во время похода,
предпринятого им с целью покорить этот народ, обрушился на их царя с жестокими
упреками за то, что он непрерывно отступает пред ним и уклоняется от открытого
боя. На что Индатирс [2] - таково было имя царя - ответил, что отступает не
из страха пред ним, ибо вообще не боится никого на свете, но потому, что таков
обычай скифов на войне; ведь у них нет ни возделываемых полей, ни городов,
ни домов, которые нужно было бы защищать, дабы враг ими не поживился. Однако,
добавил он, если Дарию так уж не терпится сойтись с противником в открытом
бою, пусть он приблизится к тем местам, где находятся могилы предков Индатирса:
там он найдет, с кем померяться силами.
И все же, когда оказываешься мишенью для пушек, что нередко
случается на войне, считается позорным бояться ядер, поскольку принято думать,
что от них все равно не спастись вследствие их стремительности и мощи. И не
раз бывало, что тот, кто при таких обстоятельствах поднимал руку или наклонял
голову, вызывал, по меньшей мере, хохот товарищей.
Но вот что произошло однажды в Провансе во время похода императора
Карла V против нас. Маркиз дель Гуасто, отправившись на разведку
к городу Арлю и выйдя из-за ветряной мельницы, служившей ему прикрытием
и позволившей приблизиться к городу, был замечен господами де Бонневалем
и сенешалем Аженуа, которые прохаживались в амфитеатре арльского
цирка. Последние указали на маркиза дель Гуасто господину де Вилье,
начальнику артиллерии, и тот так метко навел кулеврину [3], что
если бы названный выше маркиз, заметив, что по нем открыли огонь,
не стал быстро на четвереньки, то, наверно, получил бы заряд в свое
тело. Нечто подобное произошло за несколько лет перед тем и с Лоренцо
Медичи, герцогом Урбинским, отцом королевы, матери нашего короля
[4], во время осады Мондольфо, крепости в Италии, расположенной
в области, называемой Викариатом [5]: увидев, что уже поднесли фитиль
к направленной прямо на него пушке, он спасся лишь тем, что бросился
на землю, нырнув, можно сказать, словно утка. Ибо иначе ядро, которое
пронеслось почти над его головой,
- 55 -
угодило бы, без сомнения, ему прямо в живот. Говоря
по правде, я не думаю, чтобы такие движения производились нами обдуманно,
ибо, как можно составить себе суждение, высок ли прицел или низок,
когда все совершается с такою внезапностью? И гораздо вернее будет
предположить, что в описанных случаях этим людям благоприятствовала
судьба и что, действуя в состоянии испуга подобным образом, можно
с таким же успехом угодить под ядро, как и избегнуть его попадания.
Когда оглушительный треск аркебуз внезапно поражает мой слух,
и притом в таком месте, где у меня не было никаких оснований этого ожидать,
я не могу удержаться от дрожи; мне не раз доводилось видеть, как то же самое
случалось и с другими людьми, которые похрабрее меня.
Даже стоикам, и тем ясно, что душа мудреца, как они себе его
представляют, неспособна устоять перед внезапно обрушившимися на нее впечатлениями
и образами и что этот мудрец отдает законную дань природе, когда бледнеет
и съеживается, заслышав, к примеру, раскаты грома или грохот обвала. То же
самое происходит, когда его охватывают страсти: лишь бы мысль сохраняла ясность
и не нарушалась в своем течении, лишь бы разум, оставаясь непоколебимым и
верным себе, не поддался чувству страха или страдания. С теми, кто не принадлежит
к числу мудрецов, дело обстоит точно так же, если иметь в виду первую часть
сказанного, и совсем по-иному, если - вторую. Ибо у людей обычного склада
действие страстей не остается поверхностным, но проникает в глубины их разума,
заражая и отравляя его. Такой человек мыслит под прямым воздействием страстей
и как бы повинуясь им. Вот вам полное и верное изображение душевного состояния
мудреца-стоика:
Mens immota manet, lacrimae volvuntur inanes.
{Дух непоколебим: понапрасну катятся слезы [6] (лат.).}
Мудрец, в понимании перипатетиков, не свободен от душевных
потрясений, но он умеряет их.
Далее
К оглавлению
Ср. комм. Як.Кротова
|