В СОВЕТСКИЙ КОМИТЕТ
по ленинским премиям в области литературы
Обыкновенно представления к Ленинской премии пишутся издательствами, творческими союзами или хотя бы известными литераторами. Но если скромному читателю дозволено будет высказать свое пожелание, то мы считаем, что Василий Аксенов достоин этой высокой литературной награды (конечно, отвлекаясь от ее политического звучания и принимая за основу ее присуждение за прежде всего художественные и нравственные достоинства произведения, а также за гражданственность и национальную значимость).
Мы имеем в виду последние произведения В. Аксенова, романы "Остров Крым" и "Ожог". Правда, пока они изданы только за рубежом и нелегально у нас, в России. Но это в нашей культуре уже случалось (нелегально печатались Радищев, Пушкин, Степняк-Кравчинский и многие другие), так что подобные соображения не должны отражаться на нашей оценке этих романов. Вообще интересен творческий путь Василия Аксенова. Когда молодежь страны после разоблачения культа личности еще надеялась, еще во что-то верила, когда общественное сознание переживало эпоху подъема и радужных обольщений, искало романтику в чисто внешних атрибутах бытия: в кострах, гитарах, целине, приключениях на море и суше, когда казалось, что для того, чтобы прожить ярко и не зря, надо просто сбежать на Север или на Восток, Аксенов пишет "Звездный билет".
Потом, когда оказалось, что это бегство иллюзорно и недорого стоит, что на осваиваемых землях начинается потихоньку старая жизнь, с ее мелочностью, грязью, житейским мусором, главное, когда политика партии в области культуры вернулась на проторенный путь закручивания гаек и туман, за которым гонялось поколение 56-го, рассеялся, Аксенов пишет "Затоваренную бочкотару".
Еще позднее, когда становится смертельно грустно и тяжело, когда уже некуда и не во что уйти от неправедности и бессмысленности окружающего, он создает "Поиски жанра". В том программном произведении автор только искал жанр. Впос-
Стр. 34
ледствии он его находит. "Ожог" и "Остров Крым" – это именно обретенный жанр. Жанр, в котором звучат отголоски величественно-страшной, в то же время ироничной и зажигательной дьяволиады, могучего и тяжеловесного эпоса Маркеса, временами сползающего в ирреальное; жанр, где сплавлены воедино гаерство и героическая трагедия, смех и слезы, благословения и проклятия, самые низменные моменты жизни с самыми чистыми и святыми помыслами.
Жанр, в котором столько боли и ярости, и порыва к совести, к чистоте, жанр, в совершенстве подходящий для выражения того, чем и как мы живем сегодня, после ужасов и прозрений, пережитых вчера.
В "Острове Крым" есть слова: "Богу было угодно провести наш народ через великую кровь к великой лжи". Вместе с автором пройдя крестным путем через "Ожог" и "Остров Крым", мы окунулись в эту кровь и ужаснулись окружающей нас повседневной лжи. Многие упрекнут писателя за разнузданность, обилие бранных слов, неприличные сцены, грубую эротику, хотя читателю восприимчивому к его "современному, вулканическому" стилю легко разглядеть за всем этим прежнего Аксенова, певца любви и геройства. Автор сознательно прибегнул к этому антиромантическому снижению не для того, чтобы потакать низменным инстинктам или эпатировать публику.
Как бы иначе он показал всю мерзость нынешнего стандартизованного бытия, все то жалкое, гаденькое, привычно жестокое и трусливо безразличное, что давно проникло в наши дома, за наши столы, до печенок дошло, стало плотью и кровью, воздухом, которым мы дышим. А попросту говоря, нашу реальность. Как иначе показать пагубное, тлетворное влияние порочной общественной системы, трагически затяжных эпох безвременья на души людей, оказавшихся слабыми, склонными к приспособленчеству, да так показать, чтобы сделалось душно, и жутко, и мерзко, чтобы умереть захотелось, или уйти в монастырь, или немедленно бороться за иную, лучшую жизнь для России?
Аксенов это сумел показать с ошеломляющей, горькой силой прозрения. Он увидел, что его страна на грани духовной гибели и даже за гранью, и на карающей своей лире сыграл нам такую мелодию, которая, надеемся, станет наваждением, станет нашей спутницей, пока мы не очистим себя и свою страну от скверны.
Аксенову мы обязаны еще одним выстраданным убеждением: западная демократия – благо, даже при всех ее издержках, огромное благо для человечества, особенно в нашем сознании, как недосягаемый идеал, и мы должны добиваться этого блага, а не надменно швыряться им.
Аксенов услышал в небе над нами трубный глас Страшного Суда и увидел, как над Москвой вознес и нагнул олигофренную голову динозавр, предвестник мировой катастрофы, выросший из нашего тупого, у некоторых даже самодовольного, трусливого смирения.
И вот вся наша жизнь, которая казалась нам сносной, временами приятной, главное – привычной, вот она, разъятая, словно труп, вывернутая наизнанку. И глаза читателя обращены в собственную душу. "А там повсюду пятна черноты, и их ничем не смыть". И наша душа раздирается пополам, чтобы нам расстаться с худшей половиной. Такой – беспощадно разоблачительной силой русская литература обладала всегда.
"В Европе литература так же изысканна, остра и полезна, как серебряное блюдо с устрицами, положенными на коричневую морскую траву, пересыпанную льдом. Россия, с ее шестимесячной зимой, с ее царизмом, марксизмом и сталинизмом не такова. Нам подавай тяжелую мазохистскую проблему, в которой поковыряться бы усталым бы, измученным, не очень чистым, но честным пальцем бы. Нам так нужно, и мы в этом не виноваты." (Аксенов, "Ожог").
И что из того, что Аксенов сейчас не в России, а во Франции? Разве Бунин, Куприн, Цветаева перестали быть русскими художниками оттого, что жили в изгнании? Мы считаем, что В.Аксенов достоин Ленинской премии и что Россия вправе гордиться таким писателем. Как отрадно сознавать, что если мы не всегда могли достичь идеала – правды и добра в повседневной жизни, мы всегда стремились к нему в нашей литературе.
Что мы, может быть, не дойдем, но знаем, куда идти. Что мы по-прежнему "града настоящего не имеем, а грядущего взыскуем". Что у нас есть великая литература, великая не только для нас, но и для всего человечества. Что не прервется связь времен:
Как будто сохранны Марина и Анна,
И нерасторжимы словесность и совесть.
От имени группы читателей – Валерия Новодворская, Роксана Урбан, Игорь Царьков.
1986
