Яков Кротов. Путешественник по времени Вспомогательные материалы.
Мертвый сезон
Мертвый сезон // "Огонек" №9-10, март 1994 г. С. 14-15.
Разинская зазноба, персияночка-полоняночка, не успела ни с кем поделиться впечатлениями и сразу честно пошла на дно. Во-первых, она плавать не умела. Во-вторых, была явно незнакома со словесностью. И за что ее полюбил грозный атаман? За то, что она не такая, как все? Экзотика?.. Но с народом не поспоришь. А нас, кстати, за что полюбил Президент? Тоже за то, что не такие, как все? Интеллигенты, либералы, западники, «выбороссы». Умники, словом. Монетаристы. Но народ тоже возроптал. Правда, ни в XVII веке, ни в XX народ не ожидал, что разбираться будут так круто: Федорова и Гайдара — на улицу, Мирзаянова — и вовсе в Лефортово. Народ приятно удивлен. Даже газета «Завтра» в изумлении, что завтра наступает прямо-таки сегодня. Но мы-то, выброшенные из ладьи в набежавшую волну, все никак не тонем, не оправдываем надежд. Нас бьют веслом ЛДПэровцы и зюгановцы, бьют слева и справа, пока Президент неторопливо принимает иностранных послов, возлежа на корме, а мы пускаем пузыри и захлебываемся грязной волжской водой, но все-таки барахтаемся, пока в лодках заключаются пари: сколько они еще продержатся, когда же пойдут на дно. И со словесностью у нас все в порядке, мы научились выговаривать самое главное между двумя глотками воздуха, в полынье, в агонии. Не привыкать! Нас здесь всегда топили, всегда запихивали под лед. «Дайте выкрикнуть слова, что давно лежат в копилке» (Б. Окуджава). Похоже, что наш Президент от любимого Чехова не успел перейти к Булгакову. А то он знал бы, что Иешуа Га-Ноцри самым тяжким грехом считал трусость. Ибо нас выкинули в Волгу из трусости, так же, как и нашу предшественницу, красавицу княжну. По дороге на экологически неблагополучное речное дно, где, однако, будет чище, чем в верхних эшелонах власти, мы успеем написать статьи, оды, романы, трилогии, выпустить газеты и журналы и поставить спектакли.
Есть у Микеланджело Антониони такой фильм — «Затмение». Люди ни с того ни с сего начинают действовать вопреки своим интересам, теряют вкус к жизни, связь с жизнью, жизнь. Сдаются. Может быть, то, что случилось с Президентом, нужно рассматривать в сюрреалистическом ключе Антониони? Однако президентские затмения существенно отличаются от солнечных и лунных. Во-первых, солнечные и лунные затмения происходят по графику, их можно предвидеть и так устроиться, чтобы в темноте с лестницы не загреметь и кошелек от жуликов уберечь. Президентские же затмения не только непредсказуемы, но и наступают в самое неподходящее время: последнее, нынешнее затмение дает все основания опасаться, что до следующего декабря не доживут ни падишах, ни ишак, ни Ходжа Насреддин. Во-вторых, с солнечными и лунными затмениями есть некоторая гарантия благополучного исхода. Солнышко выходит, и луна появляется. А вот президенты, регулярно затмевающиеся, рискуют, что их по меньшей мере больше на небо не выпустят, а то и вовсе съедят, как съел крокодил солнце в известной сказочке Корнея Чуковского. В зимнюю спячку президентам тоже впадать опасно: неизвестно, кто поднимет весной из теплой берлоги, не егеря ли с красными флажками... Словом, попытки нашего Президента, уколовшегося веретеном выборов, задремать, как Спящая красавица, этак еще лет на сто, нельзя считать удачным решением вопроса. Неизвестно ведь, кто разбудит: то ли принц с обручальным кольцом, то ли Жириновский с наручниками. Поэтому президентам рекомендуется работать регулярно хотя бы по 8 часов в день с двумя выходными в неделю, чтобы потом не разгребать завалы танками и БТРами. При этом лучше заниматься конструктивной деятельностью, то есть не обязательно толочь воду в ступе, носить ее в решете и ставить памятники маршалу Жукову (а также Суворову, Нахимову, Барклаю-де-Толли, Александру Невскому и прочим великим полководцам нашего Отечества). А то этим занятием можно увлечься до того, что сегодняшние дела этого самого Отечества примут уже хронически неизлечимый характер, и возведение исторических памятников плавно перейдет в закладывание первого камня в собственное надгробие. В собственное и в наше.
Но затмения высшей власти, как правило, имеют материальную причину и материальные следствия. Если материальная причина — малодушие, ибо и в Добре, и во Зле малодушные сходят с дистанции, то материальные следствия известны по крайней мере на Святой Руси. Их еще Твардовский зафиксировал.
И те, что рядом шли вначале,
Подполье знали и тюрьму,
И брали власть, и воевали, —
Сходили в тень по одному...
Могло быть и хуже. Иван Васильевич с Сильвестром и Адашевым обошелся гораздо менее цивилизованно. Егора Гайдара ссылают не на Белое море, а в Институт экономики переходного периода, где ему предоставляется полное право разрабатывать то, что потом власть откажется применять, отчего институт все больше и больше приобретает статус лагерной шарашки с той только разницей, что достижения шарашек внедрялись в производство...
Геннадий Бурбулис не на Соловках, а в фонде «Стратегия». Галина Старовойтова не на Колыме, а в Англии. Это по-божески. Царская немилость приобрела наконец формы просвещенного абсолютизма, характерные для XVII века, для царствования Людовика XIV, короля-Солнце. Вот видите, какой прогресс! «В ваше поместье», — любил говорить Луи неугодному придворному. Правда, французские Луи под различными номерами могли себе позволить такую роскошь, ибо прочно сидели на троне, а престол под Борисом Николаевичем удерживали голыми руками в августе 1991 года, на мартовских, апрельских и августо-сентябрьских митингах 1993 года, не считая двух дней в октябре, которые чуть было не потрясли Россию, выгнанные сегодня демократы; но там, наверху, предательство и слепота — это две вечные дороги, которые, видимо, не ходят одна без другой. Однако мы не нанимались ни в придворные, ни в шуты. Мы ангажировались в «Богом избранные певцы», которые будут допущены к престолу, и скажут всю правду, и будут давать мудрые советы. Нас, кажется, не поняли. К столу допустили, как в «Кроликах и удавах» Фазиля Искандера. А к власти — нет. Хорошо, что Гайдар и Федоров не стали дожидаться, пока им укажут на дверь, и сами нашли, где выход, показав всем, что демократы ходили во власть не за жалованьем. То, что с нами сейчас происходит, нашло отражение еще в одном спектакле театра на Юго-Западе, ибо пока театры типа «Современника» и Таганки набивались на роль Данко и, потрясая горящими режиссерскими сердцами, звали вперед, к светлым горизонтам, театр на Юго-Западе верно угадал свое предназначение. Театры России должны быть понятыми. При обысках, арестах, разгромах, падениях, казнях. Сейчас мы живем по булгаковскому юго-западному «Мольеру». Нам много чего обещали. Больше, чем Людовик XIV Жану Батисту и его труппе. Как там звучал первоначальный договор Ельцина с Гайдаром, когда Президент в героическом порыве, которого не хватило даже на пятилетку, возглавил правительство?
Я от дождя эфирной пыли
И от круженья охраню
Всей силой мышц и сенью крылий
И, вознося, не уроню.
(А. Блок)
Нам дали многое сделать. И мы в отличие опять-таки от благоразумного Мольера в отношениях с троном позволили себе то, чего не терпит «просвещенный» авторитаризм: слово «требуем». И вот финал: «Тартюфа» в Пале-Рояле мы больше играть не будем, монарх лишил нас своего покровительства. «Тартюф» не угоден был церкви, либеральные реформы неугодны «бывшим» вчера, сегодня, завтра. Ибо прошлое в России не проходит, если его не устраняют насильственным путем. К тому же Мольер знал свое место, а мы пытались говорить с властью на равных и возжелали не бояться ее, а любить. Вот нас на наше место и поставили. В передней. Уход Гайдара из власти потребовал больше мужества и достоинства, чем приход. Надо было еще швырнуть к монаршим ногам скомканную ливрею и шутовской колпак с бубенчиками. А сейчас самое худшее, что мы можем сделать, — это продемонстрировать панику на уровне опять-таки пушкинского: «Не казнь страшна. Страшна твоя немилость», что многие демократы, отлученные от теплой президентской груди, и демонстрируют. Давайте не будем повторять Жана-Жака Бутона, тушильщика свечей из мольеровского театра. То есть не будем сейчас кричать что=то вроде: «Великий король! Я обожаю тебя!» Не надо пока больше про верность Президенту-реформатору, отделяемому нами от его же исполнительной власти, поскольку на телеэкранах он не в наручниках, и непохоже, чтобы «злокозненный оный» Черномырдин содержал его под стражей. Будут реформы, будет и верность. Реформы — это, как и любовь, такая теорема, которую нужно каждый день доказывать. Особенно если эти реформы протекают в виде революции сверху. Во время революций нельзя ложиться в снег и притворяться мертвым, ибо, увы, сказка эта легко становится былью. Реформаторы уже породили своих могильщиков в красно-коричневых спецодеждах, подняв народ с теплой, остывающей печки на последний и решительный бой за то, чтобы с печки не вставать. И, как всегда это бывает в народной и священной войне против лучей света, с Запада забредающих в темное царство «спальной» российской территории, — или могильщики выполнят свою работу, или ты их сам закопаешь в вырытой для тебя могиле. Этот выбор, вечный «выбор России» жесток и ясен, как нож, как лезвие топора. По-человечески я могу понять Президента. Я знаю, перед чем он остановился: перед жестокостью. Перед неумолимой необходимостью применения силы оружия и закона. Перед белым террором. Перед Ленскими расстрелами. Я могу понять, почему он ужаснулся последнего прыжка через последнее препятствие. Понять могу, но не могу принять и одобрить. Я-то понимаю, что мы сейчас выбираем. А понял ли Президент, что он выбирает, когда ложится на снег? Отказываясь поднять руку на чужих, он обрекает на гибель и себя самого, и всех своих сторонников. Прямо по Евтушенко:
В государстве рабов и хозяев
поднят лозунг незримый на щит:
«Для спасения негодяев
благомыслящих не щадить».
Во время гражданской войны в отличие от гражданского мира пшеницей считается тот, кто первым начинает выпалывать плевелы. Победитель. Похоже, что выпалывают нас. Мы не можем даже потребовать, чтобы Ельцин соблюдал условия брачного контракта. Во-первых, таковой контракт мы не заключали. Мы ведь думали, что вступаем в брак по любви, а это оказался брак по расчету. Президент рассчитывал на приданое. А какое у нас приданое? Что мы написали бы в брачном контракте? Президент хочет взять кого-нибудь с золотыми приисками, как Паратов. Не может он жениться на нашей красоте, ибо на выборах мы не принесли ему голосов. Демократия в России — бесприданница. Хорошо выглядел раздел «совместного имущества», когда ДемРоссию и демпрессу выгоняли с ОМОНом из Дома прессы, где мы с Президентом провели свой медовый месяц... У нас не было ничего, кроме совести, чести и храбрости. Ни стен, ни крыши над головой. Правда, при разводе благородные мужья оставляют квартиры женам и детям, но власть — муж неблагородный и алиментов платить не будет. Идите теперь к Ельцину с исполнительным листом! Злые языки скажут, что советовали нам и раньше: «Не кладите все свои яйца в одну корзину». Но что мы могли сделать, если у нас были одна корзина и одно-единственное яйцо. Мы могли отыграться, только узнав три счастливые карты. Прошло с тройкой (в 1991 г.), прошло с семеркой (в октябре 1993 г.), но дама 12 декабря оказалась бита! Старая ведьма-графиня сыграла с нами дьявольскую шутку. Но мы ведь знали, что, идя на союз с властью, мы идем на сделку с дьяволом. И кому теперь жаловаться, если нечистый нас попутал? Мы расписались на его пергаменте кровью. 4 октября. Но дьявол — отец лжи, и он не выполнил условий договора. В каком суде, перед каким трибуналом можно пожаловаться на мошенничество дьявола? Впрочем, дьявол нам скажет, что схитрили и мы. Самую малость, чуть-чуть. Дьявол дает успех тем, кто перестает быть человеком. А мы не могли перестать жалеть наших врагов. Мы никогда не сможем сравниться с ними, даже мысленно. Наши газеты никогда не порадуют своих читателей такими перлами, как газета «Завтра» — мозговой центр завтрашнего геноцида, типа «Виселица имени Лии Ахеджаковой», «камера пыток имени Булата Окуджавы», «Лагерь строгого режима имени Александра Иванова». Мы можем противопоставить этому только требование жестко соблюдать статус политзаключенного, и они это знают. Кто из нас не содрогнулся, когда «Вести» оповестили свет, что Илье Константинову угрожают искусственным кормлением, если он не прекратит голодовку, то есть пытками. И кто из нас не протестовал бы, если бы в отличие от наших (без кавычек) в аналогичном положении «их» Илья Константинов эту голодовку не прекратил и подвергся этому советскому методу устрашения! Казни и пытки для нас табу. На этом мы проигрываем тем, кто не остановится ни перед чем. Мы не будем брать заложников и строить лагеря для «жен врагов народа». Мы не сможем испугать страну, которая видала такие виды, нашими европейскими «репрессиями». И дьявол расторг с нами договор. Наше сердце не превратилось ни в лед, ни в камень. Поэтому мы скорее всего обречены. Обидно только, что 4 октября мы почти уже решились не быть тварью дрожащей и убили топором старушку процентщицу и Елизавету, но, как и Родион Раскольников, не сумели воспользоваться плодами своего преступления. Боюсь, что Президент мысленно ходит к «Белому дому» звонить в звонок. Боюсь, что он хочет пострадать. Боюсь, что он пойдет с повинной (типун мне на язык!) к «их» Порфирию Петровичу. Только титан сможет пройти над пропастью по звенящему канату горькой истины Роберта Пена Уоррена: «А теперь мы будем делать Добро из Зла. Потому что его больше не из чего сделать». Конечно, если Президент к нам вернется, мы его примем, как принимает старая верная жена блудливого мужа. Ради детей. Ради совместно нажитого имущества. Потому что нельзя разделить квартиру, машину, дачу. У нас общая Россия и o6щие враги. У нас были свои годовщины, зафиксированные на бронзовых таблицах всего света: серебряная свадьба — 1991 г., золотая — 21 сентября 1993 г. и, наконец, бриллиантовый юбилей последнего октября. История сделала наш брак таким прочным, что разлучить нас сможет только смерть, уже, кажется, недалекая для обоих супругов. Что связано на небе, то не развяжешь на земле. У католиков супружеская измена — не основание для расторжения брака. Поэтому так сдержан Егор Гайдар. Но я не могу отказать себе в удовольствии разбить несколько тарелок. Президент может вернуться, но не вернутся ни доверие, ни любовь. Какая уж тут любовь, если к мужу нельзя поворачиваться спиной. Разве сможем мы забыть тот январский день, когда вторично арестовали Вила Мирзаянова, и у демократов было горе, а у Президента — радость? Его заявление в Санкт-Петербурге на праздновании 50-летия снятия блокады — что, мол, спите спокойно, Президент позаботится о демократии — в день ареста! Вот когда нас догнала наша собственная «выбороссовская» символика! Пушкин, похоже, на эти грабли уже наступал раньше нас.
И обращен к нему спиною
В неколебимой вышине
Над возмущенною Невою
Стоит с простертою рукою
Кумир на бронзовом коне.
Не того мы хотели от Медного Всадника... Но, похоже, он ни на что другое не способен: только растоптать. Империя возвращается с неизбежностью океанского прилива и скоро накроет нас с головой. Если Президент вернется к семейному очагу, я буду тянуть лямку постылого брака. За неимением лучшей партии. Но эта семья будет странной: без поцелуев, без объятий, даже без рукопожатия, а только с «ведением совместного хозяйства». Для месткома хватит, для души — нет. То, что плохо начиналось, плохо кончается. В 1987 году мы впервые вступили в союз с дьяволом: взяли то, что давал нам Горбачев. Это было спасение по Булгакову: ведь дьявол спас и Мастера, и Маргариту, но по-своему, по законам Ада, ибо Бог спасает только тех, кто способен спастись сам. С каждым днем все менее актуальным кажется вопрос, как мы будем жить, и все важнее и насущнее знать, как мы будем умирать. Только не надо умирать на сцене от разрыва сердца, как Жан Батист Мольер. В нашей смерти мы вольны и не зависим ни от дьяволов, ни от президентов, ни от Фортуны. Театр на Юго-Западе к лету хочет поставить пьесу Сартра, действие которой происходит в Аду. Как раз вовремя и к месту. Егор Гайдар любит в тяжелые минуты перечитывать Стругацких. Надеюсь, сейчас он перечитает «Далекую Радугу» и найдет там эти строки:
Когда, как темная вода,
Лихая, лютая беда
Была тебе по грудь,
Ты, не склоняя головы,
Смотрела в прорезь синевы
И продолжала путь...
Поймут ли люди, что в партию Гайдара надо идти, как к Моссовету в ту октябрьскую ночь, ибо это последний шанс? Поймет ли сам Гайдар, что его партия — не для чиновников, а для героев, что туда надо принимать камикадзе, что эта партия должна бросить вызов Империи и все сказать открытым текстом: о Таджикистане, о Мирзаянове, о Беларуси, о Грузии, о чужих Курильских островах, о войсках в Балтии? «О доблести, о подвигах, о славе»? Если не спасти — так хоть искупить.
Так что же это было такое — с 1987 года по 1994-й, если нам суждено его пережить? Где мы теперь, кто нам целует пальцы, куда ушел наш китайчонок Ли?
«Когда физическая боль, отчаяние, экстаз или падение достигают высочайшего напряжения, когда вот-вот они готовы перейти через предельную черту, возможную для человека, тогда судьба на минутку дает человеку роздых и точно ослабляет ему жестокие тиски. Иногда она даже на мгновение улыбнется ему. Так бывает при тяжелых, смертельных родах у женщин, на войне, во время непосильного труда, при неизлечимых болезнях, иногда при сумасшествии и, должно быть, бывало во время пыток перед смертью. Потом судьба холодно и беззлобно успокаивает человека навсегда» (А. Куприн, «Мелюзга»).
