Баллада о тщетности человеческих усилий
Баллада о тщетности человеческих усилий // Новое время. №13. 1997
Прав был Экклезиаст: ничто не ново под солнцем. Еще в золотые денечки палеолита, пока одни в поте лица своего добывали мамонта, другие, ранние социалисты, задумывались о том, как бы его поделить. Но их было меньше, иначе человечество не дожило бы ни до рабовладельческой, ни до феодальной, ни тем более до капиталистической действительности или, как говорят марксисты, «формации». Когда количество социалистов в странах Запада превысит некую критическую массу, в деле прогресса возникнет новый ледниковый период, ибо общество и законодательство начнут поощрять пассивность, иждивенчество, тупость. Так что идея «социальной рыночной экономики», которая начерно предполагает индивидуальные трудовые свершения, но затем коллективное поедание общественного, вернее, обобществленного пирога по давнему брехтовскому кулинарному рецепту «Давать приятнее, чем брать», все время носилась в воздухе там, где собиралось больше одного бездельника или профана.
Я думаю, что театр «Сатирикон», перечитавший в обратном порядке Б.Брехта под художественным и идейным руководством Константина Райкина, заслуживает того, чтобы его внесли в реестр этапов либерализации нашей советской коммунальной кухни. Освобождение цен. Ваучеризация. Приватизация. Продажа землицы. Спектакль «Сатирикона» «Трехгрошовая опера». Говорят, что еще что-то будет: ликвидация противоестественных монополий, жилищная реформа, налоговая реформа. Хорошо бы… Но спектакль уже есть, и он провоцирует переворот в умах, и если на заре перестройки устраивались коллективные просмотры фильма «Покаяние» (и надо сказать, многие много чего повыбрасывали за ноги и на свалку за эти 10 лет), то я бы сейчас водила депутатов, избирателей, бюджетников, пенсионеров, журналистов и социал-демократов на новую редакцию этой вечной оперы.
В тихие застойные времена шла брехтовская опера в театре Станиславского, шла с Животовой в роли проститутки Дженни и с Анисько в роли Мэкки-ножа, а Пичема успел поиграть великий Леонов. Времена были глухие, социалистические, протестовать было дорого и сердито, продавать совесть не хотелось, дешевле было уверовать. И можно было считать себя честным и идейным художником, даже состоя в КПСС. До 1991 года верил. А 21 августа, к театральному разъезду, как раз разуверился. Такое совпадение, комар носа не подточит. Но многое получалось аппетитно. Красиво получалось. «Семнадцать мгновений весны». «Сто четыре страницы про любовь». «Неуловимые мстители». И «Трехгрошовая опера», манифест воинствующего социализма. «Добейтесь, чтобы людская голь сначала ломоть от каравая получала!» И даже фейербаховский материализм не казался убогим под брехтовские зонги: «Сначала дайте нам пожрать немного, а уж потом учите честно жить!»
Я смотрела эту оперу 17 раз, до первого ареста в 1969 году, до Лубянки, до первого срока. Похоже, спектакль у Станиславского ставил сам Бертольд Брехт, вложив в него всю ядовитую революционную тоску по бесклассовому, добродетельному обществу, весь сонный опиум грез фанатика-идеалиста. Красные банты, полосатые тельняшки, черные клеши и окладистые бороды кубинских инсургентов. В театре Станиславского казалось, что Мэкки исправится, что за Полли Пичем придет сорокаорудийный трехмачтовый бриг, что проститутки одумаются и выйдут замуж…
Да и что говорить — это были не наши проблемы. Чужая, кем-то красиво зачеркнутая жизнь. Наша жизнь была больше похожа на «Жизнь Галилея». Сначала вслух отречься, потом долго писать «в стол», что все-таки она вертится, а потом переправить рукопись за кордон, если, конечно, КГБ не раскроет, кто такой Абрам Терц…
Бертольд Брехт в круглых очках, беспощадный идеалист, веровал в человечество и в очередной Интернационал. Давно, до войны. Даже до «хрустальной ночи». А мы кончаемся вместе с веком, и вместе с веком кончается наш неумный идеализм праведников-якобинцев.
Покупайте самоучитель для XXI века: смотрите «Трехгрошовую оперу» в «Сатириконе». Там на сцене бандюги, рэкетиры и киллеры стреляют из подствольных гранатометов, совсем как на улице. И так будет всегда, хотя и не в такой концентрации. Положенное количество бандюг на 1 км2. В Нью-Йорке вы не пойдете ночью в Сентрал-парк. В Голландии, тихой и чистенькой, сексуальные маньяки-педофилы убивают школьниц. Зазеваетесь — и вас ограбят, изнасилуют, изобьют, зарежут.
Смотрите западные боевики и «ходите опасно». Только эпигон Бертольда Брехта генерал лебедь может верить в то, что он изведет преступность и коррупцию.
Всех сразу схватит — и под пулемет. Пантера Браун, шериф, который делит с бандюгами доходы — это вечный образ. Ловите, но знайте, что всех не переловите. И не обещайте деве юной Любови вечной на земле, не лгите избирателям, что при вас воровать не будут. Будут, но, скажем, меньше. Не заводите полицию нравов: проституция не только древнейшая профессия, она всегда современна. C'est la vie. В Эстонии честно открыли публичный дом. Нищие тоже будут с нами всегда. Они есть и в США, и во Франции, и в Англии. Не ломайте себе голову. Просто подавайте милостыню. Бедность и богатство тоже будут всегда. Как там сказал Борис Немцов? Богатые должны делиться, а бедным должно помогать государство? Может, лучше сразу заведем сисситии, как древние лакедемоняне, и будем хлебать на общих основаниях черную похлебку, как в государстве Ликурга? Фаланстеры заведем — по Фурье? «Подними свою голову смело,— звал к народу Фурье,— разделись на фаланги и дружно трудись в общем круге для общего дела!»
Хоть повесьте над налоговой инспекцией все плакаты фирмы «Друг нищего» г-на Пичема: «Дающему да воздастся», «Давать приятнее, чем брать»,— все равно тот, у кого есть «шестерка», не обязан делиться с тем, у кого есть трехколесный велосипед. И это и есть социальная справедливость. Дайте нам заработать себе на необходимое: на приличное жилье, скромную, но пристойную дачу, хорошую машину (хоть «Вольво»), счет в банке, образования детей, счета врачей. Потом мы поделимся лишним. А пока у 90 процентов населения лишнего нет.
«Стать добрым. Кто не хочет добрым стать? Отдать бы бедным все добро свое; какая б настала благодать, какое было бы райское житье! Но вот беда: на нашей злой планете хлеб слишком дорог, а сердца черствы, мы рады бы жить в согласье и в совете, да обстоятельства не таковы!» Так будет всегда. Воры будут воровать, проститутки — прогуливаться, нищие — нищенствовать, киллеры — убивать. Шерифы иногда будут брать взятки. Мэкки-ножиков иногда будут вешать. Богатые будут богаты, а бедные — бедны. «Сатирикон» знает, где мы обретем справедливость. «От Бога, подлец, не уйдешь: заплатишь на Страшном Суде». А жизнь по сути своей несправедлива, но увлекательна. Альтернатива же только одна — ГУЛАГ. В новом «Современнике». Называется «Крутой маршрут». Третьего не дано.
«Трехгрошовая опера» стала у Константина Райкина буржуазным, а не социалистическим манифестом. Как трофейный танк. Так что когда Григорий Явлинский обещает уменьшить социальное неравенство, я начинаю думать, что в песенке «Эх, яблочко, куда ты котишься? В Губчека попадешь — не воротишься»,— есть свой резон…
