Непризнанная Чечня уйдет дальше, чем признанная
Непризнанная Чечня уйдет дальше, чем признанная// Новое время. - 1997. - №8.
(Все ушли, и никто не вернулся)
Недоброжелатели — прирожденные спекуляторы. Либеральные и реакционные газеты в равной степени полны спекуляциями на чеченскую тему с рабочей формулой: «Уйдет — не уйдет?», «Полюбит — не полюбит?», «Плюнет — поцелует?», «К сердцу Россию прижмет или к черту пошлет?» И все эти рождественские девичьи гадания всяческих комментаторов похожи на подставленную ножку — авось, споткнуться. На голоде, на холоде, на неприязни, на блокаде, на казачестве, на преступности, на шариате, на афганском варианте. Тональность комментариев колеблется от кровожадных проклятий до деланно разочарованного скепсиса «доброжелателей», которые заранее хоронят, оплакивают и устраивают поминки, смыкаясь с ненавистниками на этом общем образе чеченского будущего: могила. Скептиков я понимаю: мы и в своем-то будущем не уверены, так где нам уверовать в чужое. А надо смотреть на вещи проще: мы на берегу, а они — в флибустьерском дальнем синем море и уже поднимают паруса.
Так уж сложилось исторически. Почему бы не последовать советам Павла Когана и не поднять на прощанье бокалы золотого, терпкого вина и не выпить за яростных, за непохожих… Конечно, бригантина причалит к берегу. Надо же пополнить запасы питья и еды, починить паруса, сходить в кабак к девочкам. Но это будет недолго. Бригантина — морской корабль. Он должен плавать, и он будет плавать. Шамиль Басаев оснастит Чечню компьютерами и подключит ее к Интернету. В сводке погоды будут сообщать, сколько градусов в Грозном. В город Джохар-гала будут усиленно зазывать российских специалистов. Но не обольщайтесь. Двум местам в Совете Федерации быть пусту.
Они ушли, и ушли навсегда.
Без этих кошмарных и запредельных двух лет не было бы, по крайней мере, этого слова: «nevermore». Теперь оно есть. С того света не возвращаются. Что Россия выиграла, уничтожив Джохара Дудаева? Можно так же поступить с Шамилем Басаевым, с Асланом Масхадовым, со всеми кандидатами в президенты…
И каждое такое «ноу-хау» расширит пропасть между потомственными противниками: чеченцами и теми, кто хочет, чтобы они куда-нибудь вошли: в Российскую империю, в СССР, в РФ… Между нами стена из мертвых тел в старинных черкесках с газырями и в современном камуфляже, купленном с рук в Турции или у российских военных. С трехлинейками и автоматами, с кинжалами и гранатометами «Муха». Убитые солдатами Ермолова. Убитые карателями Берии. Убитые эсэсовцами Грачева и Куликова. Сколько их набралось за 2 века? Восемьдесят тысяч только за последние 2 года. Дети и взрослые, старики и старушки. Чеченцы и русские. И русские тоже стали камнями в этой Великой Чеченской стене.
Знает ли министр Примаков, что чеченские журналы опубликовали дневник русской пожилой учительницы из Грозного, который она вела в подвале под бомбежками российской авиации? Она проклинала не чеченских, а российских генералов, не Джохара Дудаева, а Бориса Ельцина. И проклинала словами ахматовского «Реквиема»:
«Растоптали священное слово,
осквернили пречистый глагол,
чтоб с сиделками тридцать седьмого
мыла я окровавленный пол…»
Так что недаром чеченцы говорят: «Мы любим наших русских и никому их не отдадим». Те русские, которые остались с ними под огнем и делили ужасы этих двух лет,— это их русские. Те, кто сбежал от чужих пугающих обычаев, от чужой, ненужной им независимости еще до войны,— иностранцы. Их голосованием никто в Чечне не был озабочен (впрочем московские чеченцы, заверявшие российские власти в своих верноподданнических чувствах, тоже не кажутся им согражданами, и избирательные участки в Москве не были открыты). И эта стена погибших за 2 века от имперского оружия заменяет таможенную службу, пограничников, обмен посольствами и полосатые столбы. Такая граница всегда на замке. Мертвый Джохар охраняет свой народ лучше живого. У живого можно было найти ошибки и противоречия, он мог быть предметом острот и анекдотов, его можно было опровергать. Но чем вы опровергнете национального героя, погибшего от рук врага, и кто теперь увидит противоречия в такой жизни, завершившегося такой смертью?
Наши мертвые нас не оставят в беде,
Наши павшие, как часовые.
Отражается небо в лесу, как в воде,
И деревья стоят голубые…
Мне звонила Алла Дудаева, русская художница, еще не выучившая чеченский язык. Она считает себя чеченкой. Ее дети, наполовину русские, стали за эти 2 года настоящими чеченцами. У нее уже есть внуки. Внуки Джохара и подавно чеченцы. Маленького сына Хаммада Курбанова (чеченско-российского интеллигента, всю жизнь прожившего в Москве, ставшего представителем Ичкерии в России, прошедшего тюрьму в Москве (30 дней голодовки!) и пытки электрошоком — в фильтрационном лагере, убитого тем же снарядом, что и Джохар) родственники отца увезли в Ичкерию вместе с мамой Ольгой. Он не будет жить в просторной московской квартире своего отца, как жил бы, не случись эта война. Может быть, автомат он возьмет в руки раньше тома Достоевского. Он тоже ушел. Есть вещи непоправимые.
Один грозненский эпизод. Русский дом и чеченский. Соседи жили мирно долгие годы. Во время войны в чеченском доме остались две девочки, 16 и 17 лет. Две сестры. К ним пришли из горного села два брата, родственники. Боевики, конечно. Девочки их спрятали на пару дней. Когда боевики ушли, русский сосед побежал к федералам и донес. Девочек расстреляли. Когда город был освобожден, чеченцы расстреляли этих «соседей». Всю семью. И от этого предательства, непонятного, бессмысленного, и от этой понятной в условиях войны мести становится жутко. Все это вызывает нестерпимую тоску. Чеченцы надолго, может быть, навсегда ушли в оборонное сознание. Противники независимости не смогут жить в Чечне. Поколения вырастут в духе военных стихов Высоцкого:
И еще будем долго огни принимать за пожары мы,
Будет долго казаться зловещим нам скрип сапогов,
Про войну будут детские игры с названьями старыми,
И людей будем долго делить на своих и врагов.
Я знаю, что так надо. Но мне грустно. Непоправимость — это ведь безысходность. На бригантинах, которые поднимают паруса в том море, куда мы их заставляем уйти, моряки и пассажиры имеют билеты только в одном направлении. Вперед. Какие там пять лет на выяснение статуса! Россия может многое. Уморить чеченцев костлявой рукой голода, загнать их в шариат, в джихад, в военную диктатуру. Россия может заставить их тратить деньги на армию и контрразведку. Одного она не может — вернуть их. Никто никогда не возвращается в прошлое. Карабах не вернулся. Алжир не вернулся. Индия не вернулась. Непризнанная Чечня уйдет дальше, чем признанная, потому что ненависть и обида удваивают расстояния. Как писала Ирина Ратушинская:
Кто был слишком крылат, кто с рождения был неугоден,
Не берись удержать, заклиная, казня и грозя.
Нас уже не догнать. Мы уходим, уходим, уходим…
Говорят, будто выстрела в спину услышать нельзя.
