Дождь покапал и прошел
Дождь покапал и прошел // koMok №41, 16 октября 1997. Тот же текст без окончания в "Новом времени".
«Только змеи сбрасывают кожу, чтоб душа старела и росла. Мы, увы, со змеями не схожи, мы меняем души — не тела». Как же прав был Николай Гумилев, эстет, поэт и акмеист, завсегдатай элитарных тусовок, путешественник и этнограф в пробковом шлеме и с ружьем, солдат-доброволец первой мировой и, наконец, мятежник, заговорщик и контрреволюционер, окончивший свою жизнь не на Монмартре, не в Африке, а в подвалах ВЧК!
Наши грешные души изменились не меньше, и мы поняли это, когда увидели ретро-показ некогда модного хита семидесятых годов — фильма Э. Сото «В Сантьяго идет дождь». Тогда, в 1974-1976-м, все эти «ночи над Чили» и «дожди в Сантьяго» нас очень впечатляли, казались очень темными и очень мокрыми.
В театре Маяковского шел спектакль «Venceremos» по пьесе Генриха Боровика. Жалея жертв пиночетовской охранки, мы не задумывались о том, что «Venceremos» — это чилийский «Интернационал». Ни капли не сочувствуя социалистической идее, мы сочувствовали пиночетовским жертвам в силу сильнейшей идиосинкразии по отношению к армии, танкам, арестам, пыткам и стуку прикладом в дверь. Пиночет ассоциировался в умах затравленной российской интеллигенции то ли с Берией, то ли с Дзержинским, то ли с самим Ульяновым-Лениным.
Сколько лет висел у меня на стене портрет Сальвадора Альенде? Когда все цели недостижимы, а средства, как праведные, так и не очень, абсолютно недоступны, всегда находишь, что цель не оправдывает средства.
Вольно же нам было судить Пиночета, Столыпина, Деникина и Врангеля за нарушения прав человека нашим трибуналом вечных зрителей, политических импотентов и бессильных иждивенцев всех процессов, всех эксцессов и всех деяний, совершившихся до нас и при нас! Стоило «двадцать лет спустя» посмотреть фильм Э. Сото, чтобы убедиться в том, что подвески королевы нас более никак не интересуют. Фильм сделан левым режиссером и с левых позиций, поэтому режиссер не понимает, что проговаривается. Он пишет как дышит. И тем же воздухом в унисон с Э. Сото дышат Ж. Луи Трентиньян и Анни Жирардо. Им-то в грозном лике генерала-путчиста не мог привидеться Феликс Эдмундович: это не их воспоминания, а наши.
Сколько, оказывается, на свете левых! Куда больше, чем правых. В фильме победа «Народного единства» выглядит столь же тревожно и пугающе для наших травмированных красными флагами и семьюдесятью годами левых маршей типа «Venceremos» умов, как приход к власти «законным», «конституционным» путем «народно-патриотической оппозиции» во главе с Зюгановым и Бабуриным. В первый же день после победы на выборах народные массы, которые были куда левее «товарища президента», собрались выйти на улицы. Зачем массы выходят на улицы, мы здесь у себя видели и в 1905 году, и в марте 1917-го, и 25 октября того же года, и 3 октября 1993-го, через десятилетия, но все с той же неувядающей жаждой разрушать «буржуазную» цивилизацию и бороться за права «трудящихся» с помощью заточек, баррикад и молотовских коктейлей, рецепт коих любезно сообщается Эдуардом Лимоновым в его одноименной газете «Лимонка». Вообще, зачем идти на улицу, если ты победил на выборах? Не понимаете, зачем? Выборы — это палец, а хочется откусить всю руку: национализировать, ломать, крушить, делить, конфисковывать, грабить, казнить «чуждый элемент». Вообще слово «буржуазный» произносится положительными персонажами едва ли не в каждом кадре с плохо скрываемым презрением. Поэтому положительные персонажи вызывают, несмотря на весь шарм Трентиньяна и Жирардо, оторопь вместо ожидаемого сочувствия. Антиамериканизм типа прохановского, почти «Янки, гоу хоум!», полный развал экономики, очереди, национализация предприятий и медных рудников... Зато социальная демагогия в виде пол-литра бесплатного молока, выдаваемого каждый день каждому ребенку. При том, что родители лишаются зарплаты, на которую могли бы купить этому же ребенку хлеб: сокращаются рабочие места, растет безработица, исчезают продукты, словом, весь букет последствий централизованного «улучшения жизни трудящихся». Положительные герои высказывают дикие экономические тезисы и упиваются грошовыми агитками и трескучей революционной риторикой. Э. Сото хотел их всех воспеть, он-то на их стороне, поэтому ему можно верить: это не клевета, не гротеск, это так и было. Значит, это было так же, как у нас, минус ВЧК. Но до ВЧК оставалось недолго. Забастовки врачей, учителей и водителей грузовиков приближали ситуацию к развязке. Альенде явно не был готов к роли народного комиссара, и это ему делает честь. Но его сподвижники уже создавали параллельные структуры власти, что-то типа народных комитетов самоуправления. То есть речь шла уже о советской власти, о выходе из парламентского поля. И в этот момент вмешалась армия. Так, как она вмешивалась в Турции, в Алжире, у нас в октябре 1993 года. Одни приветствовали, другие проклинали. Одни остались жить в нормальном буржуазном обществе, другим пришлось умереть. Ни танки, ни горящая Ла-Монеда не вызывают теперь у нас протеста. Мы это видели у себя, мы этого хотели, мы этого добились и этому аплодировали. А уровень протеста в Чили был выше. И оружие у сторонников «Народного единства» оказалось в изобилии, и военным пришлось брать не только дворец, но и университет, и заводы, и улицы. Победить в гражданской войне без стадионов и жестокости, по-видимому, нельзя. Когда-то наши либералы не захотели платить эту цену и призвать Корнилова. Скупой платит дважды. Страна уплатила 60 млн жизней. В Чили этого не случилось. Погубивший свое доброе имя и свою душу Пиночет изменил ход вещей.
Мы в 1993 году впервые согласились платить по счетам, но будет ли достаточно взноса, сделанного нами 4 октября? Я не говорю о легитимности. И Э. Сото мало о ней говорит. Когда идет спор двух форм жизни, двух противоположных формул существования, легитимность чужой формы жизни мало кого волнует. Легитимна твоя концепция, твоя партия, твоя и твоих близких жизнь. Кто мыслит иначе, тот проигрывает гражданские войны.
Фильм Э. Сото хорош тем, что устраивает нам очную ставку с прошлым и дает возможность держать ответ хотя бы перед своей совестью. Теперь мы знаем про себя все. Мы готовы защищать права наших врагов только после нашей окончательной победы. И когда возникла дилемма, кому идти на стадионы, им или нам, мы предпочли послать танки против них. Это норма. А мы-то думали, что мы — исключение. Поэтому юный член ДВР и стоит с лозунгом, что России нужен Пиночет. Свобода, собственность, законность. Любой ценой? Да, любой. Это политический прогресс и нравственное падение. «Крикнул я. Но разве кто поможет, чтоб душа моя не умерла? Мы, увы, со змеями не схожи. Мы меняем души — не тела». Итак, над Сантьяго когда-то шел дождь. И над Испанией шел. Было дело. А теперь он покапал и прошел, солнце в целом свете. Большим уже не будет хорошо на душе, большие лишились белых риз и спокойного сна, большие ответят на Страшном Суде. Но, может быть, будет хорошо хотя бы детям?
Это как больной зуб. Вырвать его необходимо. Сначала немного больно, зато потом как хорошо! Никто не любит зубных врачей, хотя они ни в чем не виноваты, и без них мы никак не могли бы обойтись. Пиночет и Франко были дантистами. Все помнят боль, никто не помнит облегчения и исцеления, никто не говорит «спасибо». Кроме нас, пожалуй, потому что западный интеллектуал, брезгующий Пиночетом, глуп, а мы видали виды.
Если бы зуб был удален до конца в октябре 1993 года, то не было бы сегодня этого коммунистического нарыва в Думе, и не текли бы по улицам их безумные, воспаленные шествия с горячечными лозунгами и красными знаменами, словно гной, скопившийся в ране, которой стала Россия за эти 70 лет. Но мы оставили корни, зуб хрустнул у нас под щипцами и сломался. Почему мы остановились тогда? Раз уж пришлось шагать через трупы, лучше было бы кончить сразу и запретить коммунистическую деятельность. Мы захотели купить свободу, жизнь, демократию и капитализм по дешевке. Но эти предметы со скидкой не продаются. Они — роскошь, и оплата принимается не чеками, а in cash. Ничего мы не сэкономили, и, судя по поведению красных в Думе и около, день добавочного платежа, исторической доплаты близится. Любишь кататься, люби и саночки возить.
