Яков Кротов. Путешественник по времени.- Вера. Вспомогательные материалы: богочеловечество.
ИСТОКИ ТВОРЧЕСТВА
Скобцова М. Истоки творчества / Путь.— 1934.— № 43 (апрель — июнь).—С. 35—48.
Откуда была сила у Самсона? Копил ли он ее? Растил ли свои мышцы ежедневными упражнениями? Стал ли непобедимым, и тогда, в знак уже существующей силы, Господь велел ему не стричь волос?
У Самсона сила была не от мышц и не от упражнений, а от того, что этого захотел Бог.
И чтоб в воле Божьей не было никакого сомнения, знаком этой силы были не мышцы, а волосы неостриженные. Острижет их, — и сила исчезнет, хотя мышцы, может быть, и останутся. Так оно и было. Остригла его Далила, — и не стало Самсоновой силы. Потом ослепленный, замученный, изможденный Самсон дождался только одного, — чтобы волосы отросли, — и сила вернулась к нему.
В чем дело? Не человеческая сила была у Самсона, а Божья, был он силен благодатью Божественной. Об этом не нужно догадываться, — это нужно просто прочесть в 13-16 главах Книги Судей Израилевых.
Самое происхождение силы Самсоновой связано с Богоявлением. И ангел, предрекший рождение Самсона, говорит о себе: «Что ты спрашиваешь о имени моем? Оно чудно» (13. 18). Иначе, — что ты спрашиваешь об источнике силы? оно чудно.
Дальнейшие тексты только подтверждают такое чудесное происхождение Самсоновой силы: «И начал Дух Господень действовать в нем в стане Дановом» (13, 25).
«И сошел на него Дух Господень, и он растерзал льва, как козленка, а в руке у него ничего не было» (16, 6).
«И сошел на него Дух Господень, и веревки, бывшие на руках его, сделались, как перегоревший лен, и упали узы его с рук его» (15, 14).
Есть и обратные доказательства этого Божественного
35
происхождения силы: когда она исчезла, он «не знал, что Господь отступил от него». (16, 20).
Итак, сила Самсона, которая определяла и исчерпывала его человеческий дух, — не его человеческая, а Божья сила, Божий творческий дух. Если Бог захочет, то не в сильных мышцах, а в длинных волосах воплотить свою Божественную творческую силу в человеке.
Это можно сказать о Самсоне, орудии Божием, одержимом Божественной силой.
А вот другой человек Ветхого Завета, — Давид. Перед лицом филистимлянских полчищ Саул дал Давиду свои царские доспехи и меч свой царский, — вооружил его всею силою человеческой. И противник его Голиаф был во всеоружии человеческом, — и ростом, и силою мышц превосходил всякого.
Но для того, чтобы было ясно, кто побеждает в боях, перед самым сражением снял Давид царские доспехи и невооруженный вышел к Голиафу. Не от того, что эти доспехи были велики и неудобны ему, — нет, — в Библии точно сказано, на каких основаниях он принял бой с Голиафом. «Ты идешь против меня с мечом и копьем, и щитом, а я иду против тебя во имя Господа Саваофа, Бога воинств Израильских, которые ты поносил» (I Кн. Ц. 17, 45).
И дальше: «И узнает весь этот сонм, что не мечом и копьем спасает Господь, что это война Господа, и Он предаст вас в руки наши (I Кн. Ц. 17, 47).
То же самое отношение к человеческим усилиям, к человеческому творческому акту подтверждается псалмами.
«Иные колесницами, иные конями, а мы, — именем Господа Бога нашего хвалимся. Они поколебались и пали, а мы встали и стоим прямо» (Пс. 19, 8-9).
И еще: «С Тобою избодаем рогами врагов наших, во имя Твое попрем ногами восстающих на нас. Ибо не на лук мой уповаю и не меч мой спасет меня, но Ты спасешь нас от врагов наших и посрамишь ненавидящих нас» (43, 6-8).
И еще: «Обступили меня, окружили меня, но именем Господним я низложил их. Окружили меня, как пчелы, и угасли, как огнь в терне. Именем Господним я низложил их. Сильно толкнули меня, чтобы я упал, но Господь поддержал меня. Господь, —сила моя и песнь». (117, 11-14).
Тут, чтобы не было в дальнейшем недоразумений, особенно надо обратить внимание на это последнее слово, — πеснь. Именно из него вытекает право применять все
36
эти тексты к самым разнообразным видам человеческого творчества. Надо учесть, что в ветхозаветные времена сила творчества могла особенно ярко восприниматься в подвигах Самсона и Давида. Совершенно нельзя ограничивать творчество одними его интеллектуальными примерами, но то, что относится к данному виду творчества, в такой же мере применимо к творчеству интеллектуальному, художественному, религиозному и др.
А в этих текстах с последней четкостью и ясностью дана картина странного и всеохватывающего участия Божия в человеческом творчестве.
Воин победитель — Давид, Давид-царь говорит, что он уповает не на лук и на меч, а на имя Господа. Давид-псалмопевец утверждает: «Господь сила моя и песнь». Кто поет? Давид ли поет, или Господь поет в нем, поет Давидом? Кто побеждает? Давид ли побеждает или Господь побеждает в нем и им? Во имя ли Божье, во славу ли Божью совершает все свои деяния Давид, или им совершает, как орудием, Свои деяния Господь?
Если бы Давид, хоть и во имя Божие, но силою человеческой победил Голиафа, то зачем было бы ему нужно отказываться от человеческого вооружения и идти в бой человечески-обессиленным?
То же самое можно сказать и о примере Самсона. Если только человеческая сила была в нем на служении Божьему имени, то отчего связывалась она с не стриженными его назарейскими волосами, а не с мышцами, носителями человеческой физической силы? Только для того, чтобы подчеркнуть, что это была не человеческая, а Божья сила, находящаяся по Божественному произволению в распоряжении его, человека.
В этих двух примерах образно и ярко показана своеобразная ветхозаветная теория творчества. Пенье и битвы, — творчество Давида, борьба с филистимлянами, — творчество Самсона, — кто господин, кто субъект этих творческих актов? Бог воинств Израилевых, — господин победы и песни, Он, — творческий субъект этих актов.
И наверное можно сказать, что если бы Давид понадеялся на свою пастушью ловкость или на царские доспехи Саула, — Голиаф оказался бы человечески ловчее, сильнее, вооруженнее его. Недаром так подробно описана тяжесть и длина его вооружения.
Эти предварительные замечания с неизбежностью вытекают из ветхозаветных текстов. В них все творчество относится «не нам, не нам, а имени Твоему».
37
Часто говорят, что христианство мало интересуется вопросами творчества, что в нем нет никакой теории творчества. И это безразличное отношение к главной, творческой сущности человека вменяют в вину христианству. Считают, что интерес к этому вопросу возник в период возрождения, когда вообще проблема человека впервые встала перед сознанием во весь свой рост. В дальнейшем же чуть ли не исключительно один XIX век, и зачастую в лице своих безбожных представителей, занялся разработкой вопросов, связанных с творчеством.
Мне представляется это глубоко не верным.
С самого начала христианства, к моменту запечатления христианских истин евангелистами, возникло учение о христианском понимании творческого акта. Более того, под этим углом зрения все Евангелие от Иоанна есть абсолютно законченный и планомерный трактат не только о человеческом творчестве, но и о творчестве Божественном.
Тут надо только уметь читать, надо понять, что целью евангелиста не могло быть одно давание такой теории, — хотя она у него сквозит и светится в каждой главе. Нам надлежит только произвести выборку всех таких цитат, сгруппировать их, сделать из них свои выводы.
Этого можно не увидеть, если заранее и предвзято предполагать необходимость и истинность индивидуалистической творческой теории. Верно, что гуманизм дал многое в этой области, но почти все, что он дал и что в дальнейшем было развито в XIX веке, находится в довольно остром противоречии с Евангельской теорией творчества, — в таком противоречии, что людям, принявшим гуманистические предпосылки, может показаться, что вообще никаких творческих принципов Евангелие и не содержит.
Евангелие от Иоанна ставит творческие процессы в связь со взаимоотношением Бога и человека, — вне этого взаимоотношения творчество не только непонятно, — оно просто не существует.
Все тексты, которых совершенно неограниченное количество, — (почти в каждой главе Евангелия от Иоанна есть упорно повторяемый текст, связанный с вопросами творчества), — все эти тексты могут по темам своим разбиться на несколько групп. Любопытно только еще раз подчеркнуть, что ни одна тема, ни один мотив не повторяется у Иоанна с такой упорной последовательностью, как эта изумительная теория творчества.
Как разбиваются эти тексты?
Тут можно наблюдать некоторые параллельные линии,
38
определяющие творческий акт в связи с взаимоотношением Творца-Бога и творца-человека.
1. Взаимоотношение Бога-Отца и Бога-Сына, определяющее творческий характер всего Сыновнего дела на земле.
2. Параллельно и соответственно этому взаимоотношение Сына-Богочеловека и учеников-людей, определяющее творческий характер человеческого дела на земле.
3. Взаимоотношение Духа Святого с людьми.
4. Злое творчество.
О взаимоотношении Бога-Отца и Бога-Сына можно привести очень много все время настойчиво повторяющихся и не оставляющих никакого простора для каких-либо кривотолков текстов.
Вот они:
«Моя пища есть творить волю Пославшего Меня и совершить дело Его» (4, 34).
«Сын ничего не может творить Сам от Себя, если не увидит Отца творящего, ибо что творит Он, то и Сын твориτ также». (5, 19).
«Я ничего не могу творить Сам по Себе. Как слышу, так и сужу, и суд Мой праведен, ибо ищу не Моей воли, но воли пославшего Меня Отца. Если Я свидетельствую Сам о Себе, то свидетельство Мое не есть истина» (5, 30).
«Ибо дела, которые Отец дал Мне совершить, самые дела сии, мноютворимые, свидетельствуют о Мне, что Отец послал Меня» (5, 36).
«Ибо Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю Пославшего Меня Отца» (6, 38).
«Мое учение не Мое, но Пославшего Меня. Говорящий Сам от себя ищет славы себе, а Кто ищет славы Пославшему Его, Тот истинен и нет неправды в Нем» (7, 10).
«И я пришел не Сам от Себя, но истинен Пославший Меня, которого вы не знаете. Я знаю Его, потому что Я от Него, и Он послал Меня» (7, 28).
«Пославший меня есть истинен, и что Я слышал от Него, то и говорю миру» (8, 26).
«Ничего не делаю от Себя, но как научил Меня Отец Мой, так и говорю. Пославший Меня есть со Мною. Отец не оставил Меня одного, ибо Я всегда делаю то, что Ему угодно» (8, 28).
«Если Я Сам Себя славлю, то слава Моя ничто. Меня прославляет Отец Мой, о котором вы говорите, что Он Бог ваш» (8, 54).
«Ибо Я говорил не от Себя, но пославший Меня Отец, Он дал мне заповедь, что сказать и что говорить. Итак,
39
что Я говорю, говорю, как сказал Мне Отец» (12, 49).
«Но я не один, потому что Отец со Мною» (16, 32).
«Я прославил Тебя на земле, совершил дело, которое Ты поручил Мнеисполнить. И ныне прославь Меня Ты, Отче, у Тебя Самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мира» (17, 4).
«И все Мое Твое и Твое Мое» (17, 10).
Тут важно дать себе отчет в смысле глаголов: «творить», «совершить», «учить», «говорить», «делать», «славить», исполнить». Они выражают собою творческое проявление Сыновней воли, — и они же определяются совершенной зависимостью от Отцовской воли. В каждом из приведенных текстов это именно так. И когда эти тексты выбраны подряд, и вместе с тем когда проверено, что противоречащих им текстов нет, что именно они до конца определяют собой характер служения и творчества Христова, и характер зависимости этого творчества от творческой воли Бога-Отца, — тогда мы можем очень ясно понять основные законы Христова творчества.
И важно для нас понять эти законы не только для того, чтобы глубже вникнуть в облик Спасителя. Важно еще и по другой причине. В самом деле, — из всех человеков-творцов Христос, будучи совершеннейшим человеком, и в этой области был совершеннейшим, то есть самым творческим, — абсолютным Творцом. Это так даже в том случае, когда мы говорим только о его человечестве. И это еще более так, когда мы говорим о Его Божестве. Богочеловек это предел творческого воплощения.
И вот к этому-то предельному в мире творчеству относятся тексты, определяющие его творческую возможность только через его непрестанную и нерасторжимую связь с Отцом.
Сын, не могущий творить Сам от Себя, — если это так, то вообще кто и когда может творить сам от себя? Что тут? Просто отказ от всякой возможности какого бы то ни было творчества? Существует Бог-Отец, силою Которого и дело Которого Сын творит, — по полномочию как бы, по соизволению, — и творит все же не Своею силою, а силою дающего поручение Бога-Отца. Ведь тут даже Бог-Сын, Христос — как бы инструмент в руках творящего Отца. Ни собственного творческого задания, — потому что творит дело Отца, ни собственной творческой воли, — потому что творит силою и волей Отца. Если же Сын не Творец, то вообще в христианстве нельзя говорить о творчестве.
Вот так ли это? В чем возможность творческого пере-
40
живания и претворение этого Отцовского поручения? «Я не один потому что Отец со Мною». «И все Мое Твое, и все Твое Мое». Особенно этот последний текст в его абсолютной обращенности, — тут не только одностороннее проникновение Сына волею Отца, — тут взаимопроникновение, тут закон взаимопроникающей любви. Сын тут не орудие Отца, а единое с Ним, творческая воля Сына отожествляется актом творческой любви с творческой волей Отца. И момент творчества начинается тут гораздо раньше, — с минуты вольного подчинения Себя, на основании Сыновней и Божественной любви, — воле Отца. Было бы даже неправильно сказать: «Отец творит Сыном» или «Сын есть орудие творящего Отца». Надо сказать: «в деле и творчестве Христовом творят Отец и Сын, — Отец, посылающий Сына, и Сын, приемлющий поручение Отца. И творят они в нераздельном единстве творческой любви.»
Но все же тут во всей силе остается и другой момент: определенное указание, что самое творческое дело из всех, имевших место на земле, — дело Сына Человеческого, — было им совершено только потому, что не Он один на Свою волю принял совершение этого дела, и в нем сотворил не волю Свою, но волю Пославшего Его Отца.
Таков вывод о творческом смысле Христова служения. Слившаяся с Отцом воля Сына, — единственный залог Его творческой силы.
И вместе с тем «все через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть» (1, 3).
Этот текст с одной стороны еще с определенностью подтверждает творческие максимальные не только возможности, но и свершения в Сыне-Творце. А с другой стороны говорит и о известной внутренней обязательности для Отца-Творца творить через Сына. Или можно сказать, что текст «все Мое Твое, и все Твое Мое» совершенно так же переживается Богом Отцом, как Богом-Сыном.
Таково то, что определяет взаимоотношение творчества Отца с Сыновним творчеством.
Изумительна параллельность с этими текстами следующей группы текстов, относящихся к взаимоотношению творчества Слова и человеческого творчества. Они так же раскинуты по всем главам Евангелия от Иоанна.
Привожу их подряд.
«Не может человек ничего принимать на себя, если не будет дано ему с неба» (3, 27).
«Никто не может πрийτи ко Мне, если не привлечет его Отец, пославший Меня» (6, 44).
41
«Как послал Меня живый Отец и Я живу Отцом, так и ядущий Меня жить будет Мною» (6, 57).
«Никто не может πрииτи ко Мне, если то не дано будет ему от Отца Моего» (6, 65).
«Верующий в Меня не в Меня верует, но в пославшего Меня, и видящий меня видит пославшего Меня» (12, 44),
«Истинно, истинно говорю вам: принимающий того, кого Я пошлю, Меня принимает, и принимающий Меня, принимает пославшего Меня» (13, 20).
«Я есмь путь, и истина, и жизнь. Никто не приходит к Отцу, как только через Меня. Если бы вы знали Меня, то знали бы и Отца Моего. И отныне знаете Его и видели Его... Видевший Меня видел Отца... Я в Отце и Отец во Мне. Слова, которые говорю Я вам, говорю не от Себя, Отец, пребывающий во Мне, Он творит дела. Верьте Мне, что Я в Отце и Отец во Мне» (14, 6-11).
«Пребудьте во Мне и Я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, так и вы, если не будете во Мне. Я есмь лоза, а вы ветви. Кто пребывает во Мне и Я в нем, тот приносит много плода, ибо без Меня не можете делать ничего » (15, 4-5).
«Тем прославится Отец Мой, если вы принесете много плода и будете Моими учениками» (15, 8).
«Не вы Меня избрали, а Я вас избрал и поставил вас, чтобы вы шли и приносили плод» (15, 16).
«Как Ты послал Меня в Мир, так и Я посылаю их в мир. И за них Я посвящаю себя, чтобы и они были освящены истиной» (17, 18).
«Да будут все едино: Как ты, Отец, во Мне и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино. Да уверует мир, что Ты послал Меня. И славу, которую Ты дал Мне, Я дал им. Да будут едино, как Мы едино. Я в них и Ты во Мне. Да будут совершенны воедино» (17, 21-23).
Может быть не сразу становится ясным, что все эти тексты именно к вопросу человеческого творчества относятся, но ключ к ним, — это 15, 4-6, текст, в котором с абсолютной точностью говорится о невозможности творить ничего без Посланного, который в свою очередь творит силою Пославшего. Отношения приобретают характер не только параллельности, — по самому основному свойству своему это отношения совершенно одинаковые. И тут можно считать доказанным именно такое определение человеческого
42
творчества, — как некоего опосредственного акта, — это самый принцип творчества, принцип некоего Божественного диктования, — но не со стороны, а изнутри, из абсолютной связи, «Ты во Мне и Я в Тебе». Единство тут органично, как единство лозы и ветвей. Пусть лоза и ветви, — разное, — сок их един, — и одновременно в них пребывает.
Это принцип. Теперь нам дана и известная система того, как этот принцип должен осуществляться в жизни. Эта система дана во всех указаниях, относящихся к Духу Святому, — тоже пребывающему в Троическом Единстве Божества, в творческом единстве трех ипостасей.
Тексты определенны. Характерно, что и они находятся все в том же Евангелии от Иоанна. Вот они.
«И Я умоляю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек, Духа истины, которого мир не может принять, потому что Не видит Его и не знает Его, а вы знаете Его, ибо Он с вами пребывает и в вас будет. Не оставлю вас сиротами, приду к вам. Еще немного, и мир уже не увидит Меня, а вы увидите Меня. Ибо Я живу и вы будете жить. В тот день узнаете вы, что Я в Отце Моем, и вы во Мне и Я в вас» (14, 16-20).
«Утешитель же, Дух Святый, которого пошлет Отец во имя Мое, научит вас всему и напомнит вам все, что Я говорил вам» (14, 2).
«Когда же приидет Он, Дух истины, то наставит вас на всякую истину, ибо не от себя говорить будет, но будет говорить, что услышит, и будущее возвестит вам. Все, что имеет Отец, есть Мое, — потому Я сказал, что от Моего возьмет и возвестит вам» (16, 13-15).
Таким образом движущей силой всякого земного творчества является сейчас в мире Дух истины, который научает, и возвещает, и приводит к общению с первоисточником всякого творчества в мире.
Тут как бы отрицается всякая возможность отъединенного творчества, — само собой оно является актом некой соборности, некоего абсолютного общения не только с Богом, но через Бога и со всем миром, так как весь мир определяется в своих творческих возможностях, как единое с Богом.
Когда мы стремимся христиански обосновать нашу точку зрения на любой предмет, на любое явление в мире, нам необходимо всегда различать две плоскости: с одной стороны мы должны проникнуть в Божественный замысел об этом предмете, об этом явлении, должны выявить, как оно должно быть на основании этого Божественного замысла. С другой стороны, установив такую норму, мы не должны боять-
43
ся встретить одни сплошная отклонения от нее. Нам надо все время учитывать, что в своем становлении должное неизбежно все время искажается человеческой греховной природой, и в реальности является нам в неком кривом зеркале.
Вопрос об источнике творчества и о творчестве совершенно отчетливо разрешается в приведенных выше построениях. Более того, — мы имеем идеальное воплощение подлинного Божественного творчества в деле Христа на земле. По замыслу Божиему в такой непосредственной зависимости воли человеческой от Божественного произволения должно было бы, конечно, протекать не только творчество Иисуса, — второго Адама, но и творчество первого Адама.
До грехопадения первый Адам мог применить к себе все тексты, сказанные вторым Адамом. Что это так, достаточно убедительно явствует из текстов, обращенных Христом к людям, поражающих своей параллельностью с текстами, характеризующими его взаимоотношение с Отцом.
На самом деле мы не имеем нигде, кроме самого примера Богочеловека, подлинного творчества, отражающего Божественный замысел. Мы имеем одну сплошную цепь отклонений, более или менее искажающих Божественный замысел. И если многое в человеческом творчестве искажает этот замысел относительно, делая его лишь человечески-немощным и бледным, то огромное количество плодов человеческого творчества несет на себе печать существеннейших искажений и уклонений, — в такой степени, что перед нами встает вопрос о злом творчестве.
На первый взгляд наличие злого творчества как бы уничтожает всякую возможность утверждать Божественное происхождение творчества вообще.
Попробуем точно разобраться в факте. Нам дано реальное существование злого творчества. Во-первых, определим, что мы этим именем называем. Очень часто попытки разобраться в этом вопросе ведут к тому, что именем злого творчества называют плохое творчество, неудачное творчество. Отрицается всякий злой соблазн, возможный в творчестве, потому что неудачное творчество своей неудачностью не может быть соблазнительным. Установим, что такое неудачное творчество ни в коем случае не является объектом нашего рассмотрения. Если нет подлинного творчества, то совершенно безразлично, что создает бездарный творец, — рисует ли он барашек или волков, — пишет стихи о добродетелях или пороках, — строит ли храм или кабак, — все это в одинаковой мере вне рассмотрения
44
с подлинной творческой точки зрения. Добродетельность намерений не делает бездарное произведение чем-το творчески-положительным.
Тут важно установить отношение к такому творчеству, в котором картина волков заставляет вас сочувствовать волкам, а стихи о пороке делают порок привлекательным и кабак, — эстетически-прекрасным. Это и есть подлинное злое творчество. О нем и речь.
Как объяснить его существование? Отрицать — невозможно. Значит, отпадает гипотеза, определяющая злое творчество, как лже-творчество. Можно искать иной, не Божественный источник для такого творчества. При таком толковании злое творчество было бы принципиально чем-то совершенно другим, отличным от Божественного творчества, несоизмеримым с ним. Но эта гипотеза опровергается двумя соображениями: во-первых, она ведет к самому вульгарному и неприкрытому дуализму, предполагая наравне с Богом иную творческую первопричину, во-вторых, она совершенно не объясняет огромной массы промежуточных творческих актов, не злого, а двусмысленного творчества. Есть еще одна возможность, — искать первопричину всякого творчества вне Божественного источника, и не считаться с ранее изложенной массой Евангельских утверждений этого источника. Утверждать это, — значило бы лишать самого его существенного атрибута, атрибута Творца.
Попробуем сначала для объяснения факта злого творчества найти некоторые указания в том же Писании. Вот примечательный текст: Христос говорит Пилату: «Ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше» (19, 11).
На что дана свыше власть Пилату? На то, чтобы отпустить Варавву и распять Христа? На злое творчество?
Есть еще в Писании замечательный пример сознательного злого творчества. Это построение Вавилонской башни и смешение языков. «И сказали они: построим себе город и башню высотою до неба и сделаем себе имя прежде, нежели рассеемся по лицу всей земли. И сошел Господь посмотреть город и башню, которую строили сыны человеческие. И сказал Господь: вот один народ и один у всех язык. И вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать. Сойдем же и смешаем там язык их так, чтоб один не понимал речи другого. И рассеял их Господь оттуда по всей земле, и они перестали строить город» (Бытие. 11, 4-9).
Тут все примечательно. Во-первых, это удивительное и неожиданное употребление множественного числа: «сой-
45
дем и рассеем». Оно в Ветхом Завете всегда означает явление всей Пресвятой Троицы. Смешение языков было творческим делом всей Троицы, можно сказать даже, что смешение языков у подножья Вавилонской башни было насильственным творческим актом. Насильственным в том смысле, что не люди искали творить Божественною волею, а Божественная воля насильно творила людьми.
Дальше здесь замечательно бесплодие безбожного творчества. Это не было злым творчеством в буквальном смысле слова, — оно было просто неосуществленное, обреченное творчество по своей неукорененности в Боге. Это не было творчеством. Вавилонская башня не осуществилась, — осуществилось иное, — «смешение языков». Оно осталось. Как добро? Нет, как зло. Значит злое творчество. Люди перестали понимать друг друга, но каждый из них что-то осуществил, говоря на новом, дотоле неведомом языке. «Сойдем и смешаем там язык их», — Бог, Троица, осуществил это дело. Иначе, — смешение языков, — злое творчество, — исходило из Божественного источника.
Наше недоумение может быть разрешено только из сопоставления с другим событием. «Смешение языков» — так именуется то, что произошло. Есть иное выражение, — «дар языков».
Сопоставим тексты. «И внезапно сделался шум с неба как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились. И явились им разделяющие языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святого, и начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещавать (Деяния. 2, 2-4).
Одно и то же действие, — действие Божественной творческой воли, выражающееся формально в одних и тех же результатах, — в возможности говорить на ранее неведомых языках. Разница существенна, конечно. В первом случае возможность говорить на разных языках приводит к полному непониманию друг друга, к полному разложению понятия единства. Во втором случае дар языков дает возможность не только понимать других, но и быть понятыми всеми другими, — то есть наглядно и реально подтверждает наличие единства и закрепляет это единство человечества в Боге, — творческое единство в первоисточнике творчества.
В обоих случаях смешение или дар языков свершились по Божественному произволению. Бог неизменен и воля Его едина. A творческие результаты произволения в человеческом их воплощении оказались диаметрально противоположными. В одном случае люди, принявшее Боже-
46
ственное веление, свершили злое творческое дело, в другом, — доброе. В чем дело? В совершающих людях, конечно. В первом случае это были строители Вавилонской башни, гордые и самоутвержденные. Во втором, — апостолы, ученики Христа. Противоположность инструментов дала и противоположные результаты.
И тут ключ к тому, чтобы понять, что такое всякое злое творчество.
Можно сказать парадоксально: злое отрицательное творчество точно в такой же мере, как творчество положительное, имеет Божественное происхождение. Источник его, — Божья воля, Божий замысел, без которого никто ничего творить не может. Но Бог, который есть Премудрость и Красота, в данном случае творит не так, как Он творил, когда говорил: да будет свет. В данном случае Он творит непосредственно, через инструменты, через людей. А они своими индивидуальными свойствами сообщают творению положительный или отрицательный смысл. Луч Божественного солнца дробится в луже, в океане, в капле росы и т. д. Творчество есть, таким образом, некий Богочеловеческий акт. И поскольку Божественное начало в нем всегда положительно и совершенно, постольку человеческое начало не только всегда иное, но и никогда не совершенное. В этом смысле можно было бы даже сказать, что в человеческом начале всегда есть элемент зла, человеческое творчество по сравнению с Божественным замыслом о нем всегда есть злое творчество. Это с точки зрения абсолютной. Но с точки зрения относительной человеческое творчество может приближаться к Божественному замыслу о нем и удаляться. Это будет положительное, доброе, прекрасное творчество и творчество отрицательное, злое, отвратительное.
Из всего сказанного легко понять, какую роль в жизни играет злое творчество. Но влияние его не всегда злое, а зависит от воспринимающего его субъекта. Злое творчество является абсолютным злом только для того, кто его создает, вернее оно констатирует зло, в нем заключенное.
Для того, чтобы воспринимать чье-либо творение, надо как-то в нем со-участвовать. Если человек слеп, он не видит картины, если глух, — не слышит музыки. Но можно быть слепым и глухим не в буквальном только смысле слова. Чтобы подлинно воспринять продукт творчества надо быть со-творцом, творчески его пережить. Иными словами, Божественный замысел, переломившийся в Творце, вторично преломляется в человеке, воспринимающем твор-
47
чество. И действие того, что он воспринимает, зависит от того, кто воспринимает.
Божественный замысел во всех случаях является положительным, конечно. Человек-творец может быть и положительным восприемником Божественного замысла, и исказителем. Тут он дает злое творчество, разлагающее и расщепляющее первоначальный божественный замысел Воспринимающий может воспринимать трояко. Он может воспринять адекватно творящему. В таком случае при положительном творчестве он воспримет положительно, при отрицательном, — отрицательно. Он может воспринимать, всегда исправляя искаженное. В таком случае он не оставит ничего от злого в творчестве и воспримет его в чистоте Божественного замысла. И наконец, он может воспринимать искажающе — тут он воспримет и положительное, как злое творчество.
При адекватном восприятии результаты ясны. Человек смотрит на Рублевскую Троицу и воспринимает ее в чистоте ее замысла и выполнения. Он же смотрит на Вакха Леонардо да Винчи и воспринимает его во всем его двусмыслии, как злое творчество.
В третьем примере человек смотрит на того же Вакха и силою своих личных свойств соединяет расщепленные лучи божественного замысла воедино. Он смотрит на злое творчество и так его преломляет, что к нему в душу попадает воссоединенный луч Божественного замысла. Злое творчество для него становится положительным и прекрасным, не соблазняет, а очищает.
И наконец, в четвертом случае человек смотрит на Рублевскую Троицу и искажает ее, придает ей злое значение, расщепляет и разлагает. Для такого человека всякое творчество есть злое творчество. О нем можно сказать, что нечистому все нечисто. В предыдущем же случае уничтожается всякая реальность злого творчества, — он его преображает в себе, — для чистого все чисто.
Таковы выводы из сопоставления Евангельских текстов о положительном творчестве с наличием злого творчества. И мы нашли путь объяснить его существование, не уходя от первоначального утверждения о Божественности всякого творческого акта. Как бы человек ни искажал открывающегося ему Божественного замысла, другой человек может воспринять его творение, вновь выпрямляя этот Божественный луч и раскрывая смысл его подлинной светлой и доброй Красоты.
Монахиня Μария (Скобцова).
48
