Св. Макарий Кармазин

О его "деканонизации" и проблемах, связанных с его следственным делом, аноним, 2007.

Из кн.: Николай Доненко. Наследники Царства. Симферополь, 2000.

Священномученик Макарий (в миру Григорий Яковлевич Кармазин) родился 1 октября 1875 года в местечке Меджибаж Винницкого уезда Подольской губернии в семье землемера. По окончании Подольской духовной семинарии 23 августа 1893 года Кармазин был рукоположен во иерея к церкви села Витковец Каменецкого уезда Подольской губернии, где прослужил семь лет, и 21 апреля 1900 года был переведен в село Бандышевку Ямпольского уезда той же губернии. В 1902 году о. Григорий Кармазин стал военным священником 8-го запасного кавалерийского полка. С 4 мая 1912 года он числился военным священником 152-го пехотного Владикавказского полка. Во время Первой мировой войны, 2 марта 1915 года, о. Григорий был контужен, через несколько месяцев (21 июля) был вторично контужен и ранен, в связи с чем эвакуирован в госпиталь. По излечении 8 сентября того же года он вернулся в полк. За пастырские труды и личное мужество о. Григорий Кармазин был возведен в сан протоиерея и получил назначение в 729-й пехотный Новоуфимский полк. В качестве военного священника он служил в Брест-Литовске, Галиции, Риге и других местах.

 С 1918 по 1922 год о.Григорий служил священником на разных приходах Киевской епархии. В 1922 году, приняв монашество с именем Макарий, был хиротонисан во епископа Уманского, викария Киевской епархии Экзархом Украины митрополитом Михаилом (Ермаковым).

Для Православной Церкви наступили чрезвычайно тяжелые времена. С одной стороны — открытое гонение новой власти с ее богоборческой идеологией и конечной целью вообще уничтожить православие, с другой — натиск обновленцев, раскольников, самосвятов, воспользовавшихся революционными свободами для достижения своих целей. Большевики отличались мастерством сталкивать и провоцировать, и появилась настоятельная необходимость осторожно и мудро повести церковный корабль сквозь все рифы новой политической реальности, дипломатично балансируя между чужими интересами и своими задачами, правильно оценивая ситуацию, наметить стратегию Православной Церкви в новых для нее условиях.

Незадолго до занятия Киева частями Красной Армии в 1919 году в наиболее дальновидных церковных кругах начала проговариваться мысль о создании группы иерархов, которая в случае неблагоприятных перемен могла бы контролировать и направлять церковную жизнь. Вдохновителями этой идеи были известные своей активностью митрополит Одесский Платон (Рождественский), профессор Киевской Духовной Академии Николай Корольков и епископ Каневский, викарий Киевской епархии, ректор Киевской Духовной Академии Василий (Богдашевский), а также некоторые киевские священники.

В 1922 году в связи с кампанией по изъятию церковных ценностей в числе многих украинских иерархов был арестован митрополит Киевский Михаил (Ермаков). Вся тяжесть ответственности за Киевскую епархию легла на викарного епископа Макария (Кармазина).

В скором времени в силу замечательных административных и организаторских способностей, неиссякаемой энергии и всепоглощающей преданности церковному делу  епископ Макарий стал пользоваться авторитетом не только в Киевской епархии, но и за ее пределами. С 1922 по 1925 год по причине отсутствия Экзарха и в связи со сложившимися обстоятельствами ему, как правопреемнику, приходилось решать проблемы, выходящие за пределы Киевской епархии, что делало его фигуру в церковной ситуации на Украине во многих отношениях ключевой. Вокруг него стали консолидироваться сторонники Патриаршей Церкви на Украине. Происходящее в стране владыка оценивал трезво и ясно, не претыкаясь об идеологические заверения власти, и умел адекватно обстоятельствам защищать церковные интересы. Объем церковных проблем был так велик, что епископ Макарий пришел к выводу о необходимости рукоположения новых архиереев, которые смогли бы понести тяготы архипастырского служения в новых, для православия неблагоприятных обстоятельствах. Не сообразуясь с мнением и пожеланиями представителей власти и втайне от них, вместе с ближайшим другом и единомышленником епископом Ананьевским Парфением (Брянских), епископ Макарий совершил хиротонии наиболее твердых и верных сторонников Святейшего Патриарха Тихона, способных к активной и плодотворной церковной работе. По инициативе епископа Макария было создано не подконтрольное ГПУ церковное управление, душой которого он являлся до ареста в 1925 году. Именно в этот период шла кропотливая и напряженная работа по созданию жизнеспособных церковных групп, состоящих из духовенства и мирян и действующих независимо от безбожной власти.

Ближайшей помощницей епископа Макария была Раиса Александровна Ржевская. [Примечание: Раиса Александровна Ржевская — дворянка, вдова главного врача санитарного поезда имени Императора, двоюродная сестра епископа Макария.] Это был верный и преданный человек, на которого можно было положиться в самых трудных и ответственных обстоятельствах; с ее помощью и при ее участии владыка осуществлял самые важные секретные церковные дела. Во время арестов и ссылок у нее хранились вещи, бумаги и адреса владыки. Она поддерживала нужные церковные связи, передавала ему в ссылку необходимую информацию о положении дел в Церкви.

Врач Георгий Александрович Косткевич был не менее близким, но, как выяснилось позже, менее твердым помощником епископа Макария. «С миром церковным, — говорил о себе Косткевич, —  я столкнулся в 1922 году на погребении моего отца. Тогда я познакомился со священником Анатолием Жураковским и затем бывал у него со священником Константином Константиновичем Стешенко, архимандритом Гермогеном (Голубевым) и архиепископом Георгием (Делиевым), а также с Р.А.Ржевской. Весной—летом 1923 года после ареста и ссылки Жураковского и Голубева Раиса Ржевская познакомила меня с епископом Макарием (Кармазиным), приезжавшим из Умани в Киев. Мне было тогда 19 лет. Я стал интересоваться церковной жизнью, обновленческим движением, много говорил о нем со знакомыми мне духовными лицами и таким образом входил в круг и курс церковной жизни. Тогда же я прочитал в журнале «Новь» статью против обновленчества и послание митрополита Агафангела Ярославского, ранее читанное мною и ходившее по рукам в церковной среде Киева <...>. В течение 1923—1924 годов, познакомившись ближе с епископом Макарием, бывая у него, я стал выполнять разные поручения мелкого характера — переписывать во многих экземплярах разные бумаги, разносить его письма <...>. Переписываемые бумаги носили секретный характер и давались мне как лицу доверенному. Они состояли из различных обращений, посланий, открытых писем и пр. Как я потом узнал, они широко распространялись по Украине. Письма, которые я разносил, были также, очевидно, не простые письма, а секретные, которые должны были попасть прямо в руки адресатам, да притом через доверенное лицо, каковым был я. Помню, что с таким письмом я был один раз у Марианны Николаевны Бурой по улице Театральной №3, где жил епископ Парфений (Брянских). С другим письмом я ходил вечером к киевскому священнику Козловскому на Львовскую площадь у Вознесенской церкви, где я застал что-то вроде собрания духовенства. Меня долго не хотели пускать, и лишь узнав, что я от епископа Макария, впустили. Как впоследствии, в 1925 году, я узнал от самого епископа Макария, в это время (осенью 1923 года) происходили тайные собрания духовенства Киева, обсуждавшего вопрос об избрании тайных епископов, об отношении к обновленчеству, а затем епископ Макарий (Кармазин) и епископ Парфений (Брянских) и совершили эти тайные посвящения. Тогда же, как мне потом говорил епископ Макарий, он был фактическим главой Украинской Церкви — к нему обращались с Полтавщины и Черниговщины, и с Волыни, и с Подолья и даже из Одессы и Днепропетровска. Не будучи в силах руководить сам, хотя он работал вместе с епископом Парфением, он поставил себе тайных помощников в лице епископа Сергия (Куминского), епископа Филарета (Линчевского), епископа Федора (Власова), епископа Афанасия (Молчановского), епископа Варлаама (Лазаренко). Первые четверо должны были руководить частями Киевщины и примыкающей к ней Подолией, Волынью, Черниговщиной, а последний — Полтавщиной. Все осуществляемое ими руководство было законспирировано, в их работу был посвящен лишь круг доверенных лиц на местах, с которыми они и поддерживали связи. Так же конспиративно совершали они свои поездки по вверенным им округам, являясь лишь к определенным посвященным лицам; осуществляя таким образом тайное руководство, епископ Макарий <...> назначил особую функцию епископу Федору (Власову) — он не вмешивался в дела руководства, жил в Киеве и представлял из себя нечто вроде резерва, запасного члена, долженствующего приступить к своим обязанностям лишь в случае ареста остальных. Все эти подробности я узнал впоследствии, в 1924—1925 годах, от епископа Макария и епископа Сергия. Как я узнал от Кармазина, в 1926—1927 годах таким же порядком должны были быть тайно посвящены в 1924 году на Днепропетровщину Попов и Серафим Игнатенко, но посвящение не состоялось ввиду отзыва Перевозникова об их недостаточной надежности. Его телеграмму из Днепропетровска показал мне тогда Кармазин.

В Киеве собирались у протоиерея Козловского, иногда у протоиерея Василия Александровича  Долгополова и обсуждали ставимые епископом Макарием вопросы. Особо доверенными лицами епископа Макария были Р.А.Ржевская, А.В.Шуварская и М.Н.Бурая. Наиболее деятельными священниками в Киеве в окружении епископа Макария были магистр богословия, профессор высших женских курсов протоиерей Евгений Зотикович Капралов, протоиерей Владимир Демьяновский, протоиерей Козловский и протоиерей Александр Должанский. В разное время эти священнослужители выполняли ответственные поручения. Например, в 1924 году о. Евгений Капралов вместе с епископом Сергием по просьбе епископа Макария ездили в Москву, чтобы урегулировать вопрос о ставропигии Лавры. На квартире у протоиерея Козловского в 1923 году не раз избирались кандидаты для тайных хиротоний. Священник Александр Должанский был особенно близок к епископу Макарию и епископу Сергию и по их поручению хранил разные секретные бумаги, а также часто ездил в Харьков, Полтаву, Москву с особыми поручениями. Обладая всеми необходимыми данными, протоиерей Владимир  Демьяновский по благословению владыки выступал перед подольским духовенством в 1923 году при обсуждении вопроса об отношении к обновленчеству». Протоиерей Виктор Вельмин вспоминал, что он «был участником двух собраний в 1923 году у протоиерея Василия Долгополова, где по первом, бывшем вскоре после Пасхи аресте всех киевских епископов обсуждался вопрос о необходимости поставления тайных епископов на случай арестов. Были намечены уже кандидатуры. Священник В.Демьяновский взялся наладить отношения с епископом Макарием и епископом Георгием (Делиевым), находившемся в Тараще.

Другое собрание в июне было у о. Василия Долгополова, где присутствовал епископ Макарий и почти все духовенство благочиния; протоиерей Николай Гроссу, протоиерей Евгений Капралов, протоиерей Василий Долгополов, протоиерей Владимир Демьяновский, которые выступали активно в прениях, и другие священники и диаконы».

Административно высланный из Ананьевска в 1923 году епископ Парфений (Брянских) на лето перебрался в Святошино к о. Виктору Вельмину. Жил крайне замкнуто, но вел обширную переписку, хотя писем на святошинский адрес не получал. Не более двух раз за лето приезжала к нему неизвестная женщина из Ананьевска с письмами из епархии и М.Н.Бурая из Киева, через которую епископ Парфений вел отношения с епископом Макарием.

В 1923 году за активную деятельность епископа Макария арестовали и четыре месяца продержали в Киевской тюрьме.

Малософиевский собор в Киеве оставался у православных (большая Софиевская церковь была захвачена украинскими самосвятами), и там формировался сильный приход, руководимый епископом Макарием. Как свидетельствовал Владимир Иванович Воловик, собрания проходили у вдовы ротмистра Юлии Васильевны Давыдовой  [Примечание: До нас дошли имена церковных активистов, входивших в киевскую группу, существовавшую при малом Софиевском соборе. Это священники Е.Капранов, И. Златоверхников, И. Церерин, Х.Григорович, А.Г.Хадзицкий, Брайловский, протоиерей Феодор Поснеровский и архимандрит Филадельф. Связь с епископом Макарием поддерживал настоятель о. Александр Должанский. Им помогали прихожане того же храма: бывший главный бухгалтер Киевской Городской Думы Алексей Семенович Чернявский, Леокадна Эдуардовна Мороз, председатель Софиевской общины Александр Федорович Щербак, инженер Мина Иванович Шкаруба, бывший прокурор Александр Матвеевич Будовский, бывший полковник Белой армии Николай Владимирович Кривицкий, Д.Д.Неверович и бывший военный чиновник Николай Николаевич Додонов. Именно они играли решающую роль в принятии того или иного решения среди мирян. Благодаря их стараниям и трудам до православных Киева своевременно доходила нужная информация, формировались и вырастали новые достойные кандидаты для рукоположения, осуществлялась связь с селами, которую контролировал архимандрит Аверук, живший в то время в Умани и только изредка приезжавший получать корреспонденцию у Вельмина. С Чернобыльским и Радомысльским округами отношения поддерживал И.Волков (председатель), а также Шпичак, Златкевич, Собакевич и Шмигельский, и они же, в свою очередь, связывались с новыми группами в масштабах отдельных приходов всей епархии.] по инициативе протоиерея Ивана Николаевича Церерина и протоиерея малого Софиевского собора Хрисанфа Дементьевича Григоровича, который обладал огромным организаторским талантом.

По благословению епископа Макария специально собирались средства для ссыльных епископов. Для этого владыка выдал Н.Е.Недзвядовской специальное письмо-разрешение, чтобы проводить сборы по всем киевским приходам. Но были и отдельные люди, специально назначенные для сбора средств для архиереев, конечно же, когда они были в ссылке или тюрьме. Так, в случае необходимости за материальную помощь епископу Парфению (Брянских) отвечала М.Н.Бурая, митрополиту Михаилу (Ермакову) — А.В.Шуварская, епископу Афанасию (Молчановскому) — Поздеревянская, архиепископу Димитрию (Вербицкому) — Пудловская и Ильина и т.д.

 По совету епископа Макария Г.А.Косткевич в Москве связался с В.А.Невахович, которая целенаправленно занималась организацией помощи арестованным епископам. Косткевич регулярно сообщал ей о высланных в Москву с Украины епископах, и она вместе со своими сподвижницами А.С.Лепешкиной и монахиней Любовью (Голициной) носила им передачи. В 1926 году, когда в Бутырской тюрьме сидел епископ Сергий (Куминский), именно они снабжали его всем необходимым.

В январе 1925 года епископ Макарий был арестован. Его обязанности принял на себя архиепископ Георгий (Делиев), и Косткевич, войдя к нему в доверие, стал выполнять его поручения. Так, например, в конце марта 1925 года по благословению архиепископа Георгия он ездил в Москву; конспирация соблюдалась настолько строго, что даже своих родных он не должен был ставить в известность о поездке. Впоследствии на допросах он говорил: «Делами Украины ведал епископ Парфений, с ним и надо было поддерживать связь и к нему я должен был явиться. Архиепископ Георгий просил сообщить ему об аресте епископа Макария (Кармазина) и о том, что он вступает в исполнение его обязанностей.

В Москве я виделся с епископом Парфением в Даниловом монастыре, где он жил, передал поручения и на следующий день получил пакет для Делиева и на словах обещание, что вопрос о ставропигии будет пересмотрен и что Делиев утвержден. Вернувшись в Киев, я передал пакет и устные сообщения архиепископу Георгию (Делиеву).

В течение весны 1925 года, бывая постоянно у архиепископа Георгия в Михайловском монастыре, где он жил, встречал там епископа Сергия (Куминского), епископа Филарета (Линчевского) и епископа Афанасия (Молчановского). Я убедился, что Делиев играет роль руководящую, они же, как и при епископе Макарии, помогают ему.

Кажется, в мае 1925 года в Киеве организовалась «прогрессивная группа» духовенства, стремящаяся добиться легализации церковного управления. Одновременно возник и другой вопрос — группа епископов во главе с украинским епископом Павлом (Погорилко) рассчитывала созвать в мае 1925 года всеукраинский съезд в Лубнах в целях той же легализации. Приглашения на этот съезд были разосланы всем епископам, в том числе и Делиеву, Куминскому, Линчевскому и Молчановскому. Из Полтавы и Харькова архиепископ Георгий получил в это время сведения, что там тоже образуются «прогрессивные группы» и что тамошние епископы, в частности епископ Григорий (Лисовский), склонны поддерживать Лубенский съезд. Дабы выяснить эти вопросы, достичь единомыслия, единой тактики поведения, архиепископ Георгий столь же конспиративно, как и прежде, послал меня в Полтаву, Харьков и Москву. В Полтаве я должен был выяснить все эти вопросы у епископа Григория (Лисовского), в Харькове у епископа Константина (Дьякова) и епископа Дамаскина (Цедрика) и в Москве у митрополита Петра (Полянского), епископа Парфения (Брянских) и епископа Николая (Добронравова). Сущность поручений, данных мне архиепископом Георгием, сводилась к тому, чтобы выработать единый фронт, крепче связать Киев с Полтавой и Харьковом, обменяться адресами для переписки <...>. Конкретно это сводилось к мысли о роспуске сепаратных «прогрессивных групп», бойкоту Лубенского съезда. Кроме того, мне же поручалось обсудить вопрос о новых тайных епископах. Кандидатами такими для Подолии архиепископ Георгий считал Порфирия (Гулевича) и Варлаама (Козулю) и для Черниговщины Феодосия (Ващинского).

Вновь никого не посвящая в свою поездку, я отправился в Харьков с остановкой в Полтаве. В Полтаве я виделся с епископом Григорием (Лисовским) на его квартире по улице Загородней. Изложив ему мысли архиепископа Георгия, я получил от него ответ, что он присоединяется к точке зрения Делиева и обещает ее поддерживать, считает, что связь с Киевом надо поддерживать и ничего не решать без предварительного соглашения. Эту связь он обещал поддерживать не по почте, а присылая в Киев специальных курьеров к архиепископу Георгию. По вопросу о пополнении кандидатов он высказался за посвящение на Полтавщину протоиерея Василия Зеленцова и Иоасафа Жевахова.

В Харькове я виделся с владыкой Константином (Дьяковым) на его квартире на Конторской улице и епископом Дамаскиным (Цедриком) на его квартире по улице М.Панасовской. Оба они также присоединились к точке зрения архиепископа Георгия и дали мне адрес для переписки по почте. Я же дал им для переписки с Делиевым свой адрес. Епископ Дамаскин, кроме того, дал мне поручение церковного характера к архиепископу Пахомию (Кедрову) в Москву.

В Москве, куда я поехал из Харькова, я виделся с епископом Парфением (Брянских) и епископом Амвросием (Полянским) в Даниловом монастыре, с епископом Николаем (Добронравовым) и архиепископом Пахомием (Кедровым) на их квартирах, а также с митрополитом Петром (Полянским) на его квартире в Бауманском переулке №3/5.

Все перечисленные лица подтвердили правильность взятой Делиевым линии. Настаивали на немедленном роспуске «прогрессивной группы» и на полном бойкоте Лубенского съезда. Они пообещали, что добьются и церковного запрещения этого съезда <...>. Мысль о пополнении кадров тайно поставленными епископами они также одобряли, и Гулевич, Козуля, Ващинский, Зеленцов и Жевахов не встречали их возражений. Они лишь настаивали на предварительном церковно-административном утверждении их митрополитом Петром. Митрополит Петр, которому я сообщил мнение епископов Парфения и др., согласился.

Вернувшись в Киев и привезя Делиеву пакет от епископа Парфения, я сообщил ему о результатах своей поездки. Встретился я с ним, как было условлено, в Зверинецком скиту, для чего встал с поезда у железнодорожного моста. Всего в дороге я пробыл 6 дней, затратив один на Полтавщину, два на Харьков и два на Москву. Билет у меня был бесплатный, т.к. я служил на железной дороге, деньги же на расходы дал мне архиепископ Георгий.

Через несколько дней по просьбе архиепископа Георгия (Делиева) я подготовил доклад о своей поездке и прочитал у него на квартире в присутствии епископа Сергия (Куминского), епископа Филарета (Линчевского) и епископа Афанасия (Молчановского).Тогда же по поручению Делиева я известил по почте епископа Григория (Лисовского), епископа Константина (Дьякова) и епископа Дамаскина (Цедрика) о результатах своей поездки в Москву. Затем священник Пискановский объехал остальных украинских епископов, и после этого акт осуждения лубенцев рассылался для широкого распространения по Украине».

Осенью 1925 года в Москву из Ташкента вернулся из ссылки митрополит Михаил (Ермаков). Несколько позже, зимой, был освобожден епископ Макарий (Кармазин). «Деятельность епископа Макария, — вспоминал В.И. Воловик, — была чрезвычайно реальна и действенна. Еще будучи в Киеве, параллельно с деятельностью руководящих ячеек епископ Макарий создал т[ак] н[азываемую] пятерку общекиевского масштаба из Н.В.Кривицкого, А.Г.Феоктистова, Волошинова, М.Н.Петренко, И.П.Мельникова. В задачи этой пятерки входила координация всех киевских групп». 

   Выйдя из тюрьмы, епископ Макарий получил отказ от архиепископа Георгия передать ему дела. Вначале Кармазин намекнул, а потом прямо сказал, что архиепископ Георгий ведет свою корыстную политику и не заслуживает больше прежнего доверия и может быть вполне заподозрен в контакте с ГПУ. (В это время у архиепископа Георгия наметилась явная тенденция к соглашательской политике с советской властью. К сожалению, худшие предположения епископа Макария оправдались, и в результате показаний Делиева многие лишились не только свободы, но и жизни.)

Сочтя нападение лучшей защитой, архиепископ Георгий стал обвинять епископа Макария и епископа Сергия и других в неправильной линии поведения, говорить о каком-то предательстве и даже послал в Москву А.В.Шуварскую с секретным письмом к митрополиту Михаилу (Ермакову), стремясь возбудить недоверие Экзарха к ближайшим и проверенным сподвижникам. Он уговаривал «приехать в Киев и здесь на месте решить все дела», загадочно намекая на какие-то обещания сотрудника ГПУ Карина. Заверяя митрополита в своей преданности, Делиев, указывая на конкретных лиц, давал понять, что его хотят лишить кафедры.

В это же время, когда епископ Макарий вышел на свободу и стал разбираться в сложившейся ситуации, архиепископ Георгий поставил Косткевичу условие — поддерживать связь либо с ним одним, порвав отношения с епископом Макарием и другими, либо лишиться его доверия. Не видя оснований для разрыва с епископом Макарием и его окружением, Косткевич стал реже бывать у архиепископа Георгия, а тот, в свою очередь, перестал посвящать его в свои дела. В результате ситуация изменилась. Под влиянием епископа Макария — а оно было неизменно большим — многие архиереи стали с недоверием относиться к архиепископу Георгию; он утратил свой прежний авторитет и остался в одиночестве.

В 1925 году владыка Макарий был назначен епископом Екатеринославским [Примечание: Екатеринослав — ныне Днепропетровск.] и Новомосковским, а в декабре того же года снова арестован и после десятимесячного заключения выслан в Харьков, где пробыл по март 1927 года без права выезда. Той же зимой 1925 года из Киева был выслан епископ Афанасий (Молчановский).

Когда произошел григорианский раскол, епископ Макарий благословил священника Николая Пискановского строго конспиративно объехать украинских епископов в Киеве, Харькове, Полтаве, Житомире и других городах, чтобы те  высказали свое осуждение, и результаты опроса отвезти в Москву. Одновременно по почте из Харькова епископ Макарий высылал Косткевичу рукописные обращения, воззвания и прочие документы, направленные против ВВЦС, а также послания митрополита Сергия (Страгородского) и его переписку с лидерами ВВЦС. В Киеве эта литература размножалась на пишущих машинках и распространялась епископом Сергием (Куминским) и Косткевичем среди духовенства и мирян через группы, организованные епископом Макарием.

В 1926 году вместе с другими архиереями Украины епископ Макарий возвысил и свой голос против григорианского раскола, подписав «Обращение Украинских православных иерархов к Заместителю Патриаршего Местоблюстителя митрополиту Сергию (Страгородскому) по вопросу об осуждении организаторов ВВЦС»:

«Его Высокопреосвященству, Высокопреосвященнейшему Сергию, Митрополиту Нижегородскому, Заместителю Патриаршего Местоблюстителя.

Ваше Высокопреосвященство! Милостивый Архипастырь и Отец!

В чрезвычайно трудное для Церкви Божией время Промыслом Божиим вручено Вашему Высокопреосвященству духовное окормление всей Поместной Российской Православной Церкви, на правах Заместителя Патриаршего Местоблюстителя, вследствие заключения в узы Патриаршего Местоблюстителя, Высокопреосвященнейшего Петра, митрополита Крутицкого.

От всей души молим Господа Пастыреначальника, да укрепит Он Вас и даст силы многие для плодотворного служения Церкви Божией!

С великой скорбью узнали мы о появлении нового церковного раскола ВВЦС, который, по нашему мнению, является одним из средств разрушения устоев нашей Святой Православной Церкви. Познакомившись с каноническими мероприятиями Вашего Высокопреосвященства как Заместителя Патриаршего Местоблюстителя Поместной Всероссийской Православной Церкви в отношении к раскольническому ВВЦС, мы считаем эти мероприятия вполне правильными и вместе с Вами:

1) предаем всех членов ВВЦС (архиепископа Григория Яцковского, Екатеринбургского, архиепископа Константина Булычева, бывшего Могилевского, епископа Бориса Рукина, Можайского и др.) и их единомышленников соборному суду архиереев за нарушение правил Святых Апостол 34 и 35; Антиохийского Собора 10, 11, 38 и др.;

2) все служебные действия архиереев, признающих юрисдикцию самочинного ВВЦС (рукоположения, назначения, награды и всякие по службе распоряжения), начиная с 9 (22) декабря 1925 года и далее считаем недействительными;   

3) всех архиереев, признающих юрисдикцию вышеназванного ВВЦС, как преданных суду за тяжелое нарушение канонов, подвергаем запрещению в священнослужении и устранению от управления вверенными им епархиями или викариатствами впредь до раскаяния и письменного заявления их Вашему Высокопреосвященству (или же Вашему законному заместителю) о выходе из общения с ВВЦС или до церковного суда над ними и

4) всех вступающих в молитвенное общение и принимающих таинства от архиереев, признающих юрисдикцию вышеупомянутого раскольнического ВВЦС, признаем подлежащими наказанию по 10-му правилу Святых Апостол.

Вашего Высокопреосвященства, Милостивейшего Архипастыря и Отца, смиренные богомольцы:

1. СмиренныйМихаил [Ермаков], митрополит, Экзарх Украины.

2. Смиренный Константин [Дьяков], епископ Сумской, управляющий православными приходами Харьковской епархии.

3. Смиренный Онуфрий [Гагалюк], епископ Елисаветградский, управляющий Одесской епархией.

4. Смиренный Антоний [Панкеев], епископ Мариупольский.

5. Смиренный Стефан [Адриашенко], епископ Александровский и Павлоградский, временно управляющий Екатеринославской епархией.

6. Смиренный Макарий [Кармазин], епископ Уманский, викарий Киевской епархии.

7. Смиренный Василий [Богдашевский], епископ бывший Прилукский.

8. Смиренный Григорий [Лисовский], архиепископ Полтавский.

9. Смиренный Борис [Шипулин], временно управляющий Подольской епархией.

27 февраля (12 марта) 1926 года».

Зимой 1925—1926 года в Харькове находились архиепископ Борис (Шипулин), архиепископ Онуфрий (Гагалюк), епископ Константин (Дьяков), епископ Макарий (Кармазин), епископ Стефан (Адриашенко) и епископ Антоний (Панкеев), исполнявший обязанности секретаря. С ними в постоянном контакте были  епископ Василий (Зеленцов), епископ Филарет (Линчевский) и епископ Сергий (Куминский), архиепископ Аверкий (Кедров), епископ Максим (Руберовский) и епископ Леонтий (Матусевич). Эти архиереи в значительной мере влияли на церковную жизнь на Украине.

 Предвидя возможность ареста, епископ Сергий (Куминский) и епископ Филарет (Линчевский) стремились организовать свою работу в Киеве таким образом, чтобы церковь не утратила своей позиции в случае их отсутствия. Владыка Сергий по совету Кармазина до своего ареста в ноябре 1926 года создал окружные пятерки, обладавшие широкими полномочиями. Документы, то есть акты формального назначения с определением обязанностей и прав, были заготовлены епископом Сергием и отданы на хранение его келейнику вместе с другими текущими бумагами. Права и обязанности пятерок-комиссий были официально написаны и неофициально подразумеваемы. Первые сводились к тому, что комиссии предоставлялось право самостоятельно решать внешние церковные проблемы. К подразумеваемым относились: порядок преемства в руководстве комиссии на случай ареста, увольнения и взыскания, отношения с епископом Макарием, находящимся в Харькове, а также обмен информацией через Косткевича. В течение осени 1926 года обдумывался и обговаривался вопрос о необходимости тайно рукоположить новых епископов, как и в 1923 году. Для согласования епископ Сергий той же осенью послал в Харьков Косткевича, который встретился с епископом Макарием, епископом Константином и др. Соображения епископа Сергия (Куминского) были одобрены, так как аресты приобретали массовый характер. Избрание кандидатов происходило в Харькове, и акты, подписанные епископами Украины, утверждались митрополитом Сергием (Страгородским). Архиереев объезжал, как и прежде, доверенный епископа Макария протоиерей Николай Пискановский. Как избрание, так и хиротония совершались конспиративно, без предварительного оповещения властей. В результате были рукоположены во епископы Аркадий (Остальский), Феодосий (Ващинский), Стефан (Проценко), Варлаам (Козуля) [Примечание: Епископа Варлаама (Козулю) поставили во епископа Бердашей тайно ездившие туда епископ Сергий (Куминский) и епископ Феодосий (Ващинский).] и Иоасаф (Жевахов)[ Примечание: Потомок святителя Иоасафа Белгородского князь Владимир Давидович Жевахов был пострижен в мантию 26 декабря 1924 года епископом Макарием в Зверинецком скиту.].

По мере арестов и высылок одних епископов их места занимали другие, каждый из которых окормлял определенный регион и те конспиративные группы, какие там были. Так, владыка Константин (Дьяков) ведал Харьковщиной, архиепископ Борис (Шипулин), епископ Феодосий (Ващинский), епископ Варлаам (Козуля) и священник из Ольгополя Поликарп Гулевич (впоследствии священномученик Порфирий, епископ Симферопольский и Крымский) — Подолией, епископ Макарий (Кармазин) и епископ Антоний (Панкеев) — Днепропетровщиной, епископ Дамаскин (Цедрик) и епископ Стефан (Проценко) — Черниговщиной. 

«Все осуществляемое ими руководство было законспирировано, в их работу был посвящен лишь круг доверенных лиц на местах, с которыми они поддерживали связи. Так же конспиративно совершали они и свои поездки по вверенным им округам, являясь лишь к определенным посвященным лицам», — сообщал Косткевич. При арестах и ссылках обязанности перераспределялись. Например, владыка Константин (Дьяков) ведал в 1927 году Днепропетровщиной, Полтавщиной и Черниговщиной. Связи осуществлялись посредством курьеров и переписки по условным адресам. В Киеве таким контактным местом был дом Марианны Николаевны Бурой по ул. Театральной, 3, у которой некогда  жил епископ Парфений (Брянских).

«В конце  февраля 1927 г. я получил от епископа Макария предложение приехать в Харьков, —  вспоминал Косткевич, — ввиду его предстоящего отъезда в ссылку.  В Харькове я узнал от него, что целью моего вызова является вопрос о привлечении архиепископа Василия (Богдашевского) к работе центра ввиду того, что с отъездом епископа Макария остаются люди малодеятельные и, главное, не способные проводить достаточно твердо церковную линию. По этому поводу мне пришлось участвовать в двух совещаниях <...>, одном на квартире епископа Макария на ул. М.Панасовской, где присутствовал архиепископ Борис (Шипулин) и случайно проезжавший через Харьков архимандрит Гермоген (Голубев), и другом — на квартире епископа Константина (Дьякова), на Конторской улице, где также присутствовал архиепископ Борис. На обоих совещаниях обсуждался вопрос об участии архиепископа Василия (Богдашевского), и это было признано желательным. Связь возлагалась на меня. Тогда же я получил условные адреса для переписки — с архиепископом Борисом (Шипулиным) на имя Розенберг и с епископом Константином (Дьяковым) на имя его иподиакона Антоши <...>. Я также должен был сообщить архиепископу Василию мнение о кандидатах в тайные епископы Селецком, Цуйманове и Скрипке и затем его отзывы передать в Харьков. Наконец, на этих совещаниях обсуждался вопрос о желательности и необходимости установить связь с заграницей, передать туда для опубликования сведения о происходящих арестах епископов в СССР с просьбой выступить в защиту Церкви <...>. В связи с этим я получил от архиепископа Бориса (Шипулина) список ссыльных епископов [Примечание: В апреле-мае 1927 года Косткевичу через М.О.Сагатовскую удалось передать в Киеве польскому консулу Бабинскому полученные архиепископом Борисом (Шипулиным) фото группы архиереев, высланных на Соловки, и письмо, содержащее директиву, выработанную епископами на совещании в Харькове. Фото соловецких епископов Косткевич получил от архимандрита Гермогена (Голубева), и по его совету зимой 1928 года передал через польское консульство А.П. Вельмину, который уже был за границей: 1) декларацию митрополита Михаила (Ермакова) с поправками представителя ГПУ Карина; 2) протоколы двух епископских съездов, прошедших в Киеве в 1928 году по вопросу польской автокефалии и лишения по требованию ГПУ кафедр ссыльных епископов; 3) комментарии, разъясняющие причины легализации Церкви в СССР; 4) меморандум митрополиту польскому Дионисию о вынужденности постановлений против польской автокефалии и т. д.].

По возвращении моем в Киев я сообщил архиепископу Василию обо всем, и затем, переписываясь с архиепископом Борисом и епископом Константином, поддерживал связь между ними и архиепископом Василием.

       В этот же период я установил связь с находившимся в ссылке епископом Сергием (Куминским) и, ставя его в известность о событиях в его округах и в Харькове письмами по условному адресу в Краснококшайск, служил связующим звеном».

       В 1927 году владыку Макария арестовали и отправили в ссылку в Горно-Шорский район Томской области. По окончании срока епископ с 1933 года проживал в Костроме, позже служил в селе Селище Ивановской области.

Лишения и ссылки только укрепили огненный дух епископа Макария. Все пережитое им ради Христа, становясь основой душевного устроения, давало ему легкую и благодатную осознанность, что и как должен делать архиерей в условиях тотального гонения на веру. И он продолжал создавать домовые церкви, где подготавливались кандидаты для рукоположения. Оставаясь, как и прежде, непримиримым борцом с обновленцами, он непрестанно проповедовал.

Осенью 1934 года оперуполномоченный Кирьянов санкционировал арест епископа Макария. В постановлении говорилось, что «Кармазин материалами предварительного следствия достаточно изобличается в контрреволюционной агитации и пропаганде, направленной против Советской власти, в связях с контрреволюционной ссылкой (то есть в отношениях с сосланными иерархами и священнослужителями), в устройстве антисоветских сборищ, то есть в преступлении, предусмотренном ст. 58 п. 10 УК. Принимая во внимание, что нахождение на свободе Кармазина может влиять на ход дальнейшего следствия,

                                 постановил:

Мерой пресечения в отношении Кармазина избрать содержание его под стражей при Ардоме УНКВД, о чем объявить ему под расписку.

Оперуполномоченный 3-го отд. СПО  Кирьянов

Нач. 3-го отделения СПО                     Новиков».

И внизу ровным почерком владыка написал: «Постановление мне объявлено. М.Кармазин. 1 октября 1934 года».

Сохранился «меморандум на проходящего по делу №9 УГБ Управления НКВД  по ИПО Кармазина М.Я.». В графе «Последнее место службы, должность или род занятий» указано: «Без определенных занятий». Быть епископом и служить в церкви для безбожной власти не было «определенным занятием» и приравнивалось к тунеядству. В графе №7 «Характеристика обвиняемого, описание совершенного преступления и степень его опасности» говорится: «Является вдохновителем и руководит оперативно ликвидированной церковно-монархической контрреволюционной группой «ИПЦ». Участниками группы и ее вдохновителем велась развернутая агитация против Советской власти и проводимых ею мероприятий, распространялись контрреволюционные провокационные слухи о голоде в Советском Союзе, доходящем до людоедства, и т. д.». В графе о необходимости агентурного обслуживания осужденного после его освобождения из лагеря написано: «Необходимо». А в следующей графе «Можно ли вербовать и для какой работы» определенно указано: «Нет».

Владыку обвинили в том, что он был «идеологом Православной Церкви <...>, вел активную антисоветскую работу; объединял реакционно-враждебные части духовенства для активной борьбы с cоветской властью; насаждал нелегальные домовые церкви с целью подготовки церковных кадров; устанавливал идейные связи с единомышленниками, находящимися в ссылке и других городах; устраивал у себя на квартире тайные моления и антисоветские сборища».

Полгода епископ Макарий находился в тюрьме, пока 17 марта 1935 года Особое Совещание при НКВД не осудило его к ссылке в Казахстан сроком на пять лет. В тот же день по решению того же Особого Совещания при НКВД к пяти годам ссылки в Казахстан была приговорена и Раиса Александровна Ржевская. Она была арестована через неделю после епископа Макария, 8 октября 1934 года. «Трудами» следователя Проценко Раиса Александровна была обвинена в том, что «входила в состав церковно-монархической группы последователей Истинно  Православной Церкви, принимала активное участие в нелегальных собраниях участников группы, как активный член группы распространяла провокационные слухи о голоде, гонении на православную веру, духовенство и массу верующих. Вела антисоветскую агитацию против коллективизации и проводимых мероприятий Советской власти» и т. п.

Пожалуй, Ржевская была самой преданной и верной сподвижницей епископа Макария. Большую часть жизни она посвятила церковной деятельности, и, находясь рядом с владыкой в ссылке, она, несмотря на свои 57 лет, была ему незаменимым помощником. У нее на квартире происходили все нелегальные встречи, совершались службы. Через нее осуществлялись контакты с высланными архиереями, она организовывала посильную помощь епископам, отправляя им продуктовые посылки и денежные переводы.

Вскоре владыка Макарий и Раиса Александровна оказались в Казахстане, в Каратальском районе на станции Уш-Тоб. Благодаря обширным связям и регулярной помощи, которую оказывали архиерею священники и церковные общины, владыка смог купить небольшой дом по улице Днепровской, в котором и поселился с Р.А.Ржевской и ссыльным священником  Королевым. Пребывая в непрестанной молитве и непоколебимом евангельском уповании, он во всем предался Промыслу Божию и продолжал вести себя так, как подсказывали ему совесть и долг архиерея. По-прежнему чрезвычайно осторожный и внимательный, он все же продолжал, невзирая на пристальное внимание властей, принимать всех желающих получить духовное наставление. В его доме совершалось богослужение, на которое допускались самые близкие и проверенные люди. Владыка понимал: безбожная власть не выпустит его из своих рук. Но это только укрепляло его веру и помогало уходить от иллюзий.

Через некоторое время на станцию Уш-Тоб прибыл высланный из Симферополя епископ Порфирий (Гулевич). Молитвенник и подвижник, верный Патриаршей Церкви, он с радостью был принят епископом Макарием и по его настоянию остался жить у него в доме. Взгляд на происходящее, пройденный путь архипастырского служения, любовь к молитве и аскетической жизни сроднили двух святителей. В единомыслии и единочувствии родилась возвышенная дружба двух замечательных архиереев.

Набирая силу, власть все отчетливее и яснее декларировала свою радикальную ненависть к Православной Церкви и ее служителям. Ссылка в бескрайний и дикий Казахстан казалась уже недостаточной, хотелось большего... НКВД стал собирать на епископа компрометирующий материал.

 Как это нередко бывало, нашлись подходящие люди, Н.А.Третьякова и А.В.Андреев, давшие сомнительные показания против владыки и Ржевской, смысл которых сводился всего лишь к завистливым подозрениям: им много пишут, присылают посылки и, по их предположению, «епископ не любит Советскую власть». Андреев привел некоторые, по его мнению, преступные высказывания епископа Макария о том, что «страной управляют босяки и от них ничего хорошего не дождешься» и что «они насильно хотят заставить отказаться от религии, но его переменить взгляды никто не заставит, хотя бы угрожали смертью». Как-то по неосторожности владыка сказал Андрееву, что у советской власти и в ее правящих кругах идет брожение и что «за проводимую политику советским правительством народа не более 10 %, а остальные настроены против <...> и что советская власть обязательно будет свергнута». Этого оказалось достаточно для репрессий, и 20 ноября 1937 года лейтенант НКВД Зенин выписал ордер на арест епископа. В тот же день  был арестован и епископ Порфирий (Гулевич), а через два дня — Раиса Александровна и племянница епископа Порфирия (Гулевича) Анна Петровна Михо. Содержались они в Алма-Атинской городской тюрьме.

23 ноября начались последние допросы. Владыка держался твердо и уверенно, все обвинения решительно отвергал:

— Вы обвиняетесь в том, что, находясь на станции Уш-Тоб, среди населения проводили антисоветскую деятельность, дискредитировали Советскую власть, ею проводимую политику, группировали вокруг себя антисоветский элемент. Дайте по этому вопросу показания.

— Находясь на станции Уш-Тоб, я среди населения контрреволюционной агитации никогда не проводил; как Советскую власть, так и ее политику не дискредитировал, не группировал вокруг себя также и антисоветский элемент.

— На какие средства вы существовали?

— Источник средств к существованию я имел следующий: со дня приезда на Уш-Тоб я получал помощь от своего сына, который работал на одном из заводов в городе Ташкенте, оказывала помощь сестра Ржевская Раиса <...>, я также имел поддержку от продажи своих домашних вещей, а также имел некоторую помощь, причем очень малую, от общин или служителей культа, но точно не знаю, от кого, так как в переводах, которые я получал, не указывалось, от кого.

— Скажите, с кем вы имели связь как на станции Уш-Тоб, так и вне.

— Находясь на станции Уш-Тоб, я никаких связей не имел, за исключением того, что со мною вместе в моем доме проживали моя сестра Ржевская Раиса, епископ Гулевич и в последнее время — его племянница с сыном. Что касается связей вне станции Уш-Тоб, то у меня их совершенно нет, кроме того, некоторое время в конце 1936 года у меня на квартире проживал священник Королев.

Ни одно из предъявленных обвинений младшего лейтенанта Зенина не находило подтверждения. Все лжесвидетельства владыка категорически отверг. Но это не стало препятствием для следствия, и уже на следующий день, 24 ноября 1937 года, после единственного допроса было сооружено обвинительное заключение против епископа Макария, епископа Порфирия, Р.А.Ржевской и А.П. Михо со все тем же стандартным перечнем преступлений против советской власти. Обвинительное заключение 1 декабря 1937 года утвердил начальник УНКВД по Алма-Атинской области капитан госбезопасности Броун. И в тот же день состоялся суд, скорый и немилосердный. Епископ Макарий (Кармазин), епископ Порфирий (Гулевич), Раиса Александровна Ржевская были приговорены к расстрелу, Анна Петровна Михо к 10 годам лагерей.

2 декабря были расстреляны владыка Порфирий (Гулевич) и Раиса Ржевская. На следующий день, 3 декабря 1937 года, был казнен владыка Макарий (Кармазин).

В наиболее сложный исторический период для Русской Православной Церкви епископ Макарий, мужественно и кротко пронеся до конца нелегкий крест архипастырского служения, и его верная сподвижница Раиса Александровна Ржевская были увенчаны Богом мученическими венцами.

ИСТОЧНИКИ

ЦГАООУ. — Ф. 263, оп. 1, д. № 66923, к. 1966, т. 3, л. 1—54, 114—134. 

Архив КГБ по Казахстану. — Арх. № 019230, т. 1, л. 24—26, 28—29, 48—50, 54 —60.

Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти. 1917—1943: Сб. в 2 ч. / Сост. М.Е.Губонин. — М., 1994. С.445, 446, 979.

Митрополит Мануил (Лемешевский). Русские православные иерархи периода с 1893 по 1965 годы (включительно): В 6 т. — Erlangen, 1979—1989. Т.4. С. 217.

Протопресвитер Михаил Польский. Новые мученики Российские: В 2 ч. — Джорданвилль, 1949—1957. Ч. 2. С.90—91.

прот. Николай Доненко

Монах Акакий (Бычихин)

ЖИТИЕ, НАПИСАННОЕ В НКВД

Почему из святцев РПЦ МП исчезло имя епископа Макария (Кармазина).

"Портал-Credo.Ru", 2013: Публикуемая статья была написана в 2007 году, но ранее в полном виде не печаталась. Статью предваряет разъяснение автора, с его разрешения заимствованное из частной переписки. По причинам, известным редакции, автор считает необходимым пользоваться псевдонимом, под которым он уже публиковался на нашем Портале.

…Известие о том, что имя владыки Макария, наряду с иными, вычеркнули из патриархийного календаря, не стало для меня неожиданным – хотя подпольно-"мышиный" характер этого действа все же разочаровал: бюрократы из госцеркви по-прежнему предпочитают публично позориться, нежели открыто признавать свои ошибки. И мотивация привычная: отец-основатель завещал "спасать Церковь"...

Итак: следственным делом владыки Макария (Кармазина), относящимся к 1934 году, я стал заниматься в середине 2000-х – но первоначально интересовался не самим еп. Макарием, а проходившем вместе с ним по делу отцом Павлом Острогским: церковным начальством велено было готовить материалы для канонизации последнего. Работа облегчалась тем, что еще в девяностых годах дела репрессированных (в том числе и духовенства) местные чекисты передали из своих хранилищ в Государственный архив новейшей истории Костромской области (ГАНИКО), бывший партийный архив; директор ГАНИКО, покойный Анатолий Михайлович Елизаров, относился к нам очень доброжелательно – так что никаких проблем не возникало (кстати, именно на этой детали – передаче дела от чекистов в обычный архив – потом "спалится" о. Мазырин, но про то чуть далее).

С отцом Павлом Острогским ситуация была в целом ясная: протоколы допросов выглядели достойно, он держался стойко и по части коммуняк в выражениях не стеснялся; а единственный протокол, в котором якобы он наговаривал на вл. Макария (что тот служил литургию у себя дома), – был явно поддельным, подпись будто бы о. Павла разительно отличалась от других образцов; в общем, тут следователь откровенно схалтурил…

А вот допросы вл. Макария оказались сущим кошмаром. Полный набор штампов того времени, корявый канцелярит учеников железного Феликса: он-де "идеолог ИПЦ", получал инструктивные указания, вел "к-р" (контрреволюционную) агитацию, привлекал и вовлекал – и под всей этой жутью каллиграфическая подпись епископа… Подробно расписывать не буду не буду – оные протоколы уже публиковалии Миша Хлебников (за его печальную судьбу я тебе распишу как-нибудь потом), и о. Сергий Голубцов, и о. Николай Доненко, не говоря уже про батюшку Мазырина. Кстати, о. Голубцов весьма сомневался в подлинности протоколов, и вполне обоснованно.

Но даже из всей совокупности материалов дела было видно: никакой "к-р группы ИПЦ" вокруг вл. Макария не имелось. Пожилой епископ жил в Селище (бывший пригород Костромы), окруженный небольшим кружком близких людей, ходил молиться в "сергианский" храм (а о. Павел там служил) – и не исключено, что собирался вернуться на родину, дабы еще послужить на кафедре, опять же "сергианской" (не случайно его сняли с поезда, когда владыка ехал на Украину; впрочем, возможность возвращения к служению – только гипотеза).

Обилие штампов в протоколах совсем не удивляло; изящные манеры ивановских следователей (а Кострома тогда относилась к Ивановской промышленной области) описывал побывавший в том же ведомстве – правда, чуть позднее – епископ Афанасий (Сахаров):

"Все следствие велось крайне тенденциозно. Мои показания следователь Новиков не записывал точно с моих слов, а формулировал их так, что получился совершенно иной смысл. Напр[имер], простое перечисление фамилий в ответ на вопрос: "Кто мои знакомые" принимало такую приблизительно формулировку: "В состав возглавляемой мной организации входят такие-то". По этому поводу я подал в конце следствия подробное заявление.

Мне не было дано очной ставки с моими так называемыми однодельцами Гумилевским и Смирновым, показания якобы которых зачитывал следователь.

В результате всех искажений моих показаний и тенденциозного освещения самых невинных обстоятельств (как чаепитие на именинах) мне дано 5 лет заключения…" ("Молитва всех вас спасет". Материалы к жизнеописанию святителя Афанасия, епископа Ковровского. М., 2000, с. 206).

Но почему владыка Макарий подписывал всю эту дребедень, прямо "бившую" не только по нему, но и по близким епископу людям? Или все же не подписывал, и наличествующие протоколы – полная фальсификация? Последнее – даже с учетом чекистской беспардонности – казалось чересчур фантастическим … И что же на самом деле происходило в Селище вокруг проживавшего на покое епископа в 1933-34 годах?

Лично для меня эти вопросы прояснились, когда я внимательно прочитал сохранившиеся во втором томе следственного дела письма вл. Макария к его (даже не знаю, как назвать? келейнице? спутнице жизни?) Раисе Ржевской, относившиеся к лету 1934 года. Видимо, эти бумаги читали и следователи: некоторые места в письмах, из которых можно было что-то извлечь для формулировок обвинения, подчеркнуты. А вот исследователей эти мелкие листочки, исписанные бисерным почерком владыки, не заинтересовали и очень жаль.

В письмах (в подлинности которых, полагаю, сомневаться не приходится) владыка выражается довольно ясно: он устал от всего происходящего, ему хочется спокойно пожить в тишине рядом с близким человеком, то есть с Ржевской. Он ежедневно ходит в храм, дружит с о. Павлом, общается в своем узком кругу, тяготится бытовыми проблемами и напряженными отношениями с Сегеркранц (двоюродной сестрой Раисы Ржевской), служит на дому молебны и панихиды (но не литургии !) – однако никакого катакомбничества тут нет и в помине, а на роль "подпольных общин", которые владыка якобы основывал и коими руководил – даже компания друзей владыки совсем не годится…

Некоторые выражения писем, относящиеся к Ржевской, выглядят … ну, скажем так, чересчур эмоционально. Но не будем забывать: речь идет о пожилых людях, прошедших совместно многие испытания и сохранивших крепкую взаимную привязанность (трогательную или соблазнительную – это уж пускай каждый читатель рассуждает, как кому угодно). Кстати, в статье (моей) в одном из примечаний указано, что Ржевская была двоюродной сестрой епископа. Сей факт (???) я почерпнул из труда о. Николая Доненко (который при этом ни на что не ссылался и мог просто перепутать отношения родства – ведь реально двоюродными сестрами были Ржевская и Сегеркранц). А вставил я это упоминание в свою статью, каюсь, для пущего приличия …

В конце концов – мне было безразлично, имелось ли "что-то этакое" между вл. Макарием и Ржевской. Речь шла о другом: из сентиментального и общительного старика, жившего личными интересами и текущими заботами, следователи "слепили" ярого катакомбника. Но почему же он все-таки подписал (видимо, все же именно так) эти бредовые протоколы?

Думаю, разгадка тут проста, но сие – снова только гипотеза. Для вл. Макария не было никого дороже Ржевской, и ради того, чтобы освободить ее от тюрьмы, он готов был на многое. Сейчас это назвали бы "сделка со следствием". И действительно – Ржевская (заметим, так до поры и не арестованная) на допросах держалась твердо, никаких "признаний" не давала. Но, тем не менее, к делу ее сначала не привлекали. Может быть, договоренности касались и других членов селищенского "кружка", отмеченных в деле – кто знает?..

Если это и так, то последующие события доказали: договариваться с диаволом "по-честному" - нереально. Московское начальство исправило "ошибку" ивановских чекистов, и осуждены были четверо – вл. Макарий, о. Павел, Сегеркранц и … Ржевская. Сегеркранц (уже до этого побывавшую в лагере) снова отправили "за колючку" - по иронии судьбы она дожила как минимум до 60-х годов XX века; остальные уехали в казахстанскую ссылку, где и были расстреляны в 1937 году.

Если изложенная гипотеза верна, то к позиции владыки Макария можно относиться по-разному: восхищаться, сочувствовать, осуждать. Но все сие – с человеческой точки зрения, а суд человеческий – не суд Божий. Беда тут в другом: "страшная сказка" про селищенскую ИПЦ, сочиненная чекистами, обрела вторую жизнь в трудах церковных историков – совсем, за исключением о. Сергия Голубцова, не задававшихся вопросом: насколько все эти признания, протоколы и т.п. соответствуют истине. Так дошло дело и до канонизации (интересно, не отец ли Николай Доненко готовил соответствующие материалы по владыке Макарию?)

Да, как обещал – про попа Мазырина. Его гроссбух "Высшие иерархи о преемстве власти в РПЦ" в части, касающейся владыки Макария, производит наиболее отвратное впечатление. Другие исследователи, положим, честно заблуждались – но о. Александр, обладая огромным фактическим материалом, сортирует его выборочно: что не вписывается в авторскую концепцию – это, мол, "следователь придумал" (как про архиеп. Феодора Поздеевского); а если все "соответствует" батюшкиному замыслу – то протоколы НКВД можно цитировать без лишних рассуждений и даже ерничать по поводу поведения вл. Макария в ссылке (такой момент отмечен в примечаниях к моей статье). И ладно бы следственного дела не видел – нет, дело он изучал и даже процитировал фрагмент из письма прот. Николая Пискановского владыке Макарию; на это письмо никто до него внимания не обращал.

Но "Бог шельму метит": ссылаясь на следственное дело вл. Макария и о. Павла, поп Мазырин почему-то приводит ссылки на архив Костромского УФСБ, а не на ГАНИКО. Увидев такую нескладуху, я заинтересовался и отправился к покойному Анатолию Михайловичу в архив. Оказалось, что в листе допуска исследователей к делу фамилия Мазырина не значится – зато дело не так давно запрашивали и оно покидало архив на несколько месяцев. Выходит, почтенный батюшка-историк воспользовался "административным ресурсом" (видимо, по линии управления регистрации и архивных фондов)? Это, впрочем, можно было бы только приветствовать, но – если бы поп Мазырин не вводил читателей в заблуждение насчет реального места нахождения дела, а также практиковал хоть сколько-нибудь объективный и критический подход к источникам. А так получается – дело старика Покровского ("политика, обращенная в прошлое") живет и побеждает…

С моей же статьей история приключилась следующая. Написал я ее в 2007 году по заказу одного церковного издания, которое именовать, извини, не стану. Цель была простая: опубликовать, наконец, материалы, объективно описывающие происходившее в Селище вокруг вл. Макария – это позволило бы развенчать чекистскую легенду про ИПЦ и "набрать плюсов" для канонизации о. Павла. Конечно, было некоторое сомнение – стоит ли касаться таких приватных подробностей; но все же переписка владыки прошла через ручонки следователей, да и вообще – как иначе доказать, что "ячейка ИПЦ в Селище" - это миф, сочиненный в НКВД, а затем растиражированный чересчур усердными канонизаторами от РПЦ?

После долгих правок и согласований статью отдали в печать; а дальше – могу рассказать лишь со слов одного человека, ко всему происходившему вполне причастного. Уже был готов макет – но подписная корректура попалась на глаза Дедушке [патриарху Алексию II – Ред.]. Он внимательно прочитал текст, поиронизировал и затем распорядился – статью не печатать, а передать в комиссию по канонизации: пусть разбираются. Вот, видишь, и разобрались наконец, дай Бог им всем здоровья … Не зря утверждал незабвенный Козьма: "Бывает, что усердие превозмогает и рассудок".

Впрочем, материал статьи все же мне пригодился: ее текст (без приложений) практически целиком, с небольшой правкой, вошел в пространную статью об отце Павле Острогском – которую я опубликовал уже в 2009 году на местном уровне и под своим обычным "псевдонимом".

Наконец, к нашему спору о святости еп. Макария. Думаю, этот вопрос не решить иначе, кроме как "оставить на произволение Божие". Страдальческую смерть он принял в 1937 году, его следственного дела того времени я уже не видел (архивы казахстанского КНБ вообще практически недоступны, мы и дело о. Павла получили оттуда просто чудом) – да и материалы 37-го года вообще обычно очень скудны, не в пример предыдущим: донос, арест/обыск, один допрос, обвинение, "тройка", справка об исполнении, всего-то… Конечно, происходившее в 1934 году "актом мужества" не назовешь – но хотелось бы верить, что свой грех (ежели таковой был) владыка смыл кровью. А вот его канонизация по материалам, сочиненным чекистами – грех очевидный, в котором пока никто, увы, не покаялся. Про деканонизацию в стиле "мышиной возни" уж и говорить не стану – см. выше.

Кстати, один мой знакомый батя, служивший в некой поволжской епархии, в середине 2000-х попал в состав епархиальной комиссии по канонизации. Рассказывал потом: "Просто не знаем, что делать. В 2000-м году прославили немало новомучеников, особо в дела не заглядывали - а сейчас посмотрели и ахнули: человек пять можно сразу деканонизировать, они друг друга на следствии ТАК поливали …"

Посему – запасайся попкорном и усаживайся поудобнее, showmustgoon, деканонизация рулит …

А к формулировкам статьи, которую прилагаю, не очень придирайся – я ведь писал ее в 2007 году с оглядкой, да и был тогда еще "практикующим функционером". Но менять в ней ничего не стану, пусть будет как есть…

* * *

Епископ Днепропетровский Макарий (в миру Григорий Яковлевич Кармазин) родился 1 октября 1875 года в местечке Меджибож Подольской губернии в семье чиновника-землемера. В 1893 году по окончании Подольской духовной семинарии он был рукоположен во иерея и служил в храмах Подольской епархии, а в 1902-1918 годах являлся военным священником; во время Первой мировой войны отец Григорий на фронте был ранен и дважды контужен, за пастырские труды и личное мужество удостоился возведения в сан протоиерея. В 1918-1922 годах протоиерей Григорий Кармазин служил на приходах Киевской епархии, а затем, приняв монашество с именем Макарий, был хиротонисан во епископа Уманского, викария Киевской епархии, и стал одним из руководителей Патриаршей Церкви на Украине – в связи с чем подвергался от властей преследованиям и арестам (в 1923 и 1925 годах). С 1925 года владыка Макарий – епископ Екатеринославский [1] и Новомосковский; в декабре 1925 года он был вновь арестован и после десятимесячного заключения выслан в Харьков, где находился до марта 1927 года без права выезда. После очередного ареста его отправили в ссылку на 3 года в Горно-Шорский национальный район [2]; по окончании срока ссылки епископ Макарий некоторое время проживал в г. Вязьме Смоленской области, а 13 ноября 1933 года прибыл на жительство в Кострому.

Переезд в Кострому состоялся, как говорится в протоколе допроса священномученика от 19 октября 1934 года, по рекомендации киевской знакомой владыки Макария, "<…> бывш[ей] активной сестрой сестричества, созданного архимандритом Спиридоном [3] (умершим) при церкви братства сладчайшего Иисуса – в Киеве – Андриевской В. А., которая приезжала ко мне в Вязьму из Костромы, где она проживала" [4]. Возможно, переезд был связан с тем, что 10 июня 1932 года управляющим Костромской епархией стал священномученик архиепископ Никодим (Кротков) [5] – в 1911-1921 годах бывший епископом Чигиринским, викарием Киевской епархии.

Благочинный храмов г. Костромы протоиерей Павел Острогский [6], служивший в Александро-Антониновской церкви [7] с. Селище [8] (с 1932 года это село входило в городскую черту), нашел - возможно, по поручению самого владыки Никодима – квартиру для епископа Макария. До своего ареста владыка жил по адресу: г. Кострома, с. Селище, район № 15, дом 25.

В январе 1934 года в Кострому приехали ближайшая помощница владыки Макария Раиса Александровна Ржевская [9] и ее родственница Мария Ивановна Сегеркранц [10], также поселившиеся в этой квартире. Вскоре М. И. Сегеркранц познакомилась с находившимся в ссылке Николаем Александровичем Аракиным [11] и стала его женой.

Проживая в Селище, владыка Макарий ежедневно утром посещал Александро-Антониновский храм, молился за богослужениями и помогал протоиерею Павлу Острогскому при чтении поминальных записок. Постепенно вокруг священномученика сложился круг близких к нему людей, периодически встречавшихся как на квартире владыки, так и в доме отца Павла Острогского: сам городской благочинный, Р. А. Ржевская, М. И. Сегеркранц, Н. А. Аракин; монахиня Рахиль, инокини Митродора и Таисия [12] – проживавшие и трудившиеся при Александро-Антониновском храме; административно-высланный Николай Ильич Серебрянский [13] - церковный историк, профессор МДА, с июля 1934 года проживавший в Селище, друг архиепископа Никодима еще по совместным трудам в Псковской духовной семинарии; мать Р.А. Ржевской Ольга Людвиговна, приезжавшая в Кострому и некоторое время жившая на квартире епископа Макария.

Нет указаний на то, что в описываемый период священномученик Макарий выезжал за пределы Костромы – за исключением (предположительно) 19 июля 1934 года, когда он, как свидетельствует письмо самого владыки к Р.А. Ржевской от 20 июля, провожал уезжавших из города Раису Александровну и ее родственницу Ольгу Александровну.

30 сентября 1934 года епископ Макарий был арестован сотрудниками НКВД в поезде Кострома-Москва, имея на руках билет до Харькова; 7 октября задержали протоиерея Павла Острогского. Арестованных перевезли в домзак (тюрьму) управления НКВД в Иваново, так как Костромской район тогда входил в состав Ивановской промышленной области [14] (ИПО). Постановлением прокуратуры ИПО от 25 декабря 1934 года дело владыки Макария и отца Павла передали в Особое совещание НКВД; Р.А. Ржевская и М.И. Сегеркранц, по мнению прокуратуры, за отсутствием улик и доказательств контрреволюционной деятельности уголовному преследованию не подлежали. Однако последнее решение было отменено постановлением высшей инстанции. В результате 17 марта 1935 года епископ Макарий (Кармазин), протоиерей Павел Острогский и Р.А. Ржевская "за участие в к-р [15] группе" [16] были приговорены к ссылке в Казахстан сроком на 5 лет каждый, М. И. Сегеркранц (очевидно, с учетом прежней судимости по политической статье и условно-досрочного освобождения) – к заключению в исправительно-трудовой лагерь сроком на 5 лет (отправлена в Мариинск, Сиблаг). Кроме указанных лиц по данному делу никто осужден не был. В Казахстане исповеднический путь священномученика и его близких завершился: Р.А. Ржевскую расстреляли 2 декабря 1937 года, епископа Макария - 3 декабря, протоиерея Павла Острогского - 13 декабря того же года. М.И. Сегеркранц пережила время гонений: известно, что в декабре 1962 года она проживала в Калужской области [17].

До начала девяностых годов ХХ века следственное дело епископа Макария, протоиерея Павла Острогского, Р.А. Ржевской и М.И. Сегеркранц хранилось в управлении КГБ по Костромской области. По акту от 16 декабря 1992 года оно было передано в Центр документации новейшей истории Костромской области (бывший партийный архив), с 2000 года переименованный в Государственный архив новейшей истории Костромской области, и получило шифр: ЦДНИКО (затем ГАНИКО), ф. 3656, оп. 2, д. 6179-с.

Со второй половины девяностых годов материалы следственного дела стали публиковаться как в печатных изданиях, так и в сети Интернет. Наиболее обширную публикацию осуществил в 1997 году М.Б. Хлебников (18): в 1997 году в № 5 (569) издаваемого в Джорданвилле журнала «Православная жизнь» был напечатан его очерк «Движение истинно православных в Костромской губернии» (19) - своеобразная апология костромского «катакомбничества». Последняя глава работы - «Священномученик епископ Макарий (Кармазин)» - представляла собой подборку выписок из следственного дела. Нужно отметить, что М.Б. Хлебников не только легкомысленно относился к публикации документов (так, номер следственного дела указан «61179» вместо «6179-с», протоиерей Павел Острогский даже в цитатах многократно именуется «Острогорским»), но и преследовал цель обосновать принадлежность епископа Макария к Истинно-Православной Церкви как определенной институции - что подразумевалось и заголовком очерка.

В 1999 году вышла из печати работа протодиакона Сергия Голубцова «Профессура МДА в сетях ЧК и Гулага». Отец Сергий, изучая биографию Н.И. Серебрянского, лично исследовал следственное дело священномученика Макария, хранящееся в ЦДНИКО, в 1996 году; однако он опубликовал лишь небольшие выдержки из протоколов и при этом выразил сомнение в их достоверности:

«Подпись протокола со стороны Кармазина, похоже, фальсифицирована и похоже, что «протокол» создан для привлечения Серебрянского к судебному делу, как и последующий протокол допроса от 19 октября, где в отношении Серебрянского сказано, что он служил для еп[ископа] Макария информатором в отношении новостей церковной жизни, доставлял ему «Вестник Моск[овской] Патриархии» и прочие издания (л. 17).

Согласно обширному протоколу в 11 страниц (лл. 25-30), вероятно с псевдоподписью Кармазина, последний якобы признал: «С самого начала Революции [мы] встали на платформу непримиримой борьбы с Советской властью и неизменно стоим на этой позиции и по настоящее время...» (л. 25). Этот протокол и по своему огромному объему, резко отличающемуся от предыдущих, и по своему содержанию, где обвиняемый «катит бочку на себя», как и по явно подложной подписи, выглядит фальшивкой, составленной в «органах»…» (20).

Предположение протодиакона Сергия Голубцова о фальсификации подписей в следственном деле выглядит вполне оправданным: мелкий каллиграфический почерк епископа Макария легко поддавался подделке, а по меньшей мере одна из подписей протоиерея Павла Острогского - в протоколе допроса 13 октября 1934 года – разительно отличается от образцов почерка отца Павла, имеющихся как в материалах следственного дела, так и в церковных документах более раннего времени.

В 2000 году в Симферополе был напечатан труд протоиерея Николая Доненко «Наследники Царства», содержащий очерк о жизни и трудах священномученика Макария (21). Автор цитировал документы из следственного дела, однако не дал на них ссылок и не указал дело в списке источников.

Епископу Макарию и его следственному делу посвящены фрагменты монографии иерея Александра Мазырина «Высшие иерархи о преемстве власти в Русской Православной Церкви в 1920-х – 1930-х годах», выпущенной издательством Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета в 2006 году. Цитируя протоколы допросов священномученика (22), автор делает при этом следующие замечания:

«<…> Есть основания считать, что его [епископа Макария] позиция по отношению к митрополиту Сергию и «сергианам» была значительно более жесткой, чем позиция святителя Кирилла (23)» (24).

«Однако даже с таким радикальным «борцом с сергиевцами», как епископ Макарий, святителю Кириллу удалось, не меняя своей принципиальной позиции, прийти при посредничестве архиепископа Серафима (25) (и, может быть, кого-то еще, например, епископа Дамаскина (26)) к определенному единству взглядов. Происходила все большая консолидация церковной оппозиции» (27).

«Епископ Макарий, например, был настроен более радикально, чем он [митрополит Кирилл], и предпочитал среди «руководящего состава "Истинно-православной церкви"» первым называть архиепископа Серафима, а не митрополита Кирилла» (28).

При этом в монографии иерея Александра Мазырина совершенно справедливо отмечено:

«Органы НКВД были прямо заинтересованы в том, чтобы представить всех, как они называли, «церковников» членами «всесоюзной антисоветской организации», стоящими на одной «контрреволюционной платформе». Само выражение «платформа ссыльного епископата» было, по-видимому, изобретением тех же органов (равно как и приобретшее специфический смысл словосочетание «Истинно-православная церковь»). Во многом могли быть сфальсифицированы и признательные показания о том, что те или иные конкретные иерархи были "сторонниками этой к.-р. платформы"» (29).

* * *

Суть обвинений, предъявленных епископу Макарию и другим проходившим вместе с ним по делу лицам, изложена в обвинительном заключении (см. приложение № 14). Остается только сожалеть, что исследователи не обратили внимания на сохранившуюся во второй части следственного дела личную переписку священномученика; лишь в монографии иерея Александра Мазырина приведен фрагмент из письма протоиерея Николая Пискановского (30) епископу Макарию от 3/16 сентября 1934 года (31) (см. приложение № 9). Между тем эта переписка не только добавляет многие детали к облику владыки, но и позволяет усомниться в трактовке его личности как радикального представителя «правой» оппозиции митрополиту Сергию.

Для объективности вначале рассмотрим, что говорится о переписке епископа Макария в протоколах его допросов.

В протоколе допроса владыки 1 ноября 1934 года от его имени приводятся цитаты из переписки 1933 года:

«17/Х-1933 г. священник Дробницкий в письме мне сообщает:

«Душа изнемогает под бременем тягот и висящего над нами опускающегося все ниже и ниже Дамоклова меча… Неослабевающий напор стремится сломать всю церковную структуру… В районе из 26 храмов осталось всего 5 и эти в ближайшее время будут закрыты… Все до потери человеческого облика терроризированы».

14/V-1933 г. в письме на мое имя св[ященник] Левитский Селиверст пишет:

«Голод и нужда в нашем крае велика, смертность ужасная, в моем селе (Украина) 230 домов, ежедневно от голоду умирает 2-3 человека. Трупы встречаются часто на дороге незарытыми. Развивается сильное людоедство. В одном селе женщина зарубила отца и сестру и мясо употребила на холодное для продажи, другая женщина съела своего ребенка, вырыла из земли свою мать старуху, отрубила ее ноги для холодного… Ужас, что творится в народе»…

В июне м[еся]це 1933 г. священник Яртемский Леонтий (п/о Никитовка Донецкой области) мне в письме сообщал, что духовенство ходит со своими семьями по полям, разгребают мшанные гнезда, выбирают остатки зерна и потребляют их в пищу и т.д.» (32).

В материалах дела говорится о письмах, получавшихся священномучеником через жительницу Селища Евдокию Григорьевну Ковырялову. В протоколе ее допроса 22 ноября 1934 года указывается: «<…> Мне известно, что Кармазин имел широкую переписку со своими последователями, проживающих (33) в др[угих] городах Союза, причем по предварительной договоренности со Ржевской часть переписки Кармазина адресовалась лично на мое имя, такие письма я Кармазину передавала с почтовым штампом Киев, Харьков, Бердичев и др[угих] городов» (34). От имени владыки Макария в протоколе его допроса 21 октября 1934 года говорится: «<…> Особо серьезные письма мне я получал в адрес Ковыряловой Евдокии Григорьевны, который я своевременно сообщил ряду своих единомышленников, в частности: Еп[ископам] Дамаскину, Жевахову (35)» (36).

Протоколы допросов священномученика Макария, имеющиеся в следственном деле, якобы с его слов описывают направление и содержание переписки владыки:

5 октября 1934 года: «В 1934 году через священника Пискановского, отбывающего ссылку в Архангельске, я получил письменный указ от епископа Серафима (Самойловича) – Углического (37). В этом указе Серафим, несмотря на то, что он находится в ссылке, рассматривая себя как заместителя патриаршего местоблюстителя, предлагал принять руководство епархиями» (38).

11 октября: «Принятие руководства нелегальными епархиями «истинно-православной церкви» и отдельными группами я (Кармазин) Макарий получил в мае м[еся]це 1934 года от епископа Серафима (Самойловича) через священника Пискановского, отбывающий (39) ссылку в г. Архангельске. В письменном указе Серафим (Самойлович), несмотря на то, что он находился в ссылке, рассматривая себя, как заместителя патриаршего местоблюстителя, предлагал принять Днепро-Петровскую епархию, которой я управлял до своего ареста – 1927 года. Позднее, т.е. вскоре после ареста Серафима (Самойловича), Пискановский предложил мне принять руководство Вятской епархией и группами «ИПЦ» Ивановской промышленной области <…>» (40).

21 октября: «Вопрос: Расскажите, какими путями Вы поддерживали связь с бывш[ими] руководителями к/р организации ИПЦ – митр[ополитом] Кириллом, архиеп[ископом] Серафимом Угличским и др[угими] и какие указания получали от них?

Ответ: Связь с руководителями б[ывшей] к/р организации ИПЦ и епископами, входившими в эту организацию, осуществлялась главным образом через письма, направляемые по зашифрованным адресам, которые своевременно мне сообщались, напр[имер]: Архиепископу Серафиму Угличскому в Архангельск я писал в адрес дочери его личного секретаря Пискановского, Епископу Жевахову в Боровичи через его квартиро-хозяйку Синявину, Епископу Дамаскину через Шпаковскую, Епископу Парфению (41) в Кимры Московск[ой] обл[асти] на имя его матери Брянских, Епископу Антонию (42) в Белгород – на имя его матери Панкеевой.

Такие же зашифрованные адреса я имел для переписки с рядом других единомышленников и последователей, проживающих в Харькове, Киеве и др[угих] городах.

В свою очередь особо серьезные письма мне я получал в адрес Ковыряловой Евдокии Григорьевны, который я своевременно сообщил ряду своих единомышленников, в частности: Еп[ископам] Дамаскину, Жевахову. В интересах конспирации нашей деятельности мы ввели соответствующий шифр и в переписку, напр[имер]: ГПУ мы называли – «Катя», «Екатерина Иван[овна?]», арест и изоляцию: «заболел», «положили в больницу», ссылку: «поехал на курорт», освобождение из под ареста или концлагеря: «выздоровел», митр[ополита] Кирилла – «дедушка Кирюша», арх[иепископа] Серафима – «дедушка», митр[ополита] Сергия – «Иван Николаевич» и т.д., что давало нам возможность согласованно проводить практическую работу и быть незамеченными <…>.

В мае мес[яце] 1934 г. Серафимом Самойловичем я, через Пискановского, был приглашен в Архангельск на совещание, но от этой поездки, по соображениям конспирации и во избежание провала деятельности ИПЦ и его последствий, я отказался и ограничился письменным сообщением в адрес Серафима о том, что я ИПЦ не изменю <…>.

Вскоре я от Пискановского получил указ от архиепископа Серафима о принятии руководства приходами и группами ИПЦ Вятской Епархии и ИПО (об этом я показал на предыдущем допросе), а также и инструктивное письмо о новых методах нашей работы, направленных к успешному продвижению программно-политических установок «ИПЦ», в частности: об организации нелегальных домашних церквей, тайных богослужений и объединения (43) вокруг них своих единомышленников в целях воспитания активных противников Советской власти» (44).

22 октября: «<…> В целях быстрейшего осуществления моей мысли о скором торжестве церкви, я в письмах к своим единомышленникам и почитателям стремился внедрить им эту мысль, т[ак] напр[имер]: получаемые из Киева, Умани, Одессы, Харькова и др[угих] городов сведения о якобы насильственных действиях по закрытию и уничтожению церквей, о бедственном положении духовенства, а также сведения, получаемые мною и от Пискановского и от других о положении заключенного и ссыльного духовенства, распространял везде, напр[имер]: Харькову сообщал о Киеве и др[угих] городах и наоборот, увязывая впоследствии эти материалы с решениями XVII партсъезда по вопросу о ликвидации паразитических элементов.

Всех лиц, коим я вышеприведенное сообщал, я сейчас не помню (их фамилии отобраны у меня при личном обыске в момент ареста), но помню, что об этом я писал в Харьков своей знакомой Бенш Прасковье Владимировне и свящ[еннику] Раздольскому Александру, в Киев – свящ[еннику] Предтечевскому, Народ Марии Дмитриевне, в Умань – моему бывш[ему] секретарю Боделевичу, иеромонаху Крониду Петрашевичу и др[угим].

Кроме таких сведений, я отдельным своим единомышленникам, в частности Билинскому Михаилу Петровичу (с. Любомирки – Ольгополь), высказывал свой взгляд об акте присвоения митр[ополиту] Сергию титула «блаженнейшего». Я высказывал, что этот акт является мероприятием, подготовляющим безболезненную замену Петра Крутицкого (45) Сергием.

Еще до приезда на жительство в Кострому и после я вел секретную переписку с епископами Иоасафом Жеваховым и Антонием Панкеевым, доказывавшими мне возможность и необходимость, особенно в настоящее время, представителям «истинно-православн[ой] церкви» присоединиться к митр[ополиту] Сергию. Возражая против этого и желая убедить их в обратном, я приводил им свои доводы и сведения о тяжелом положении церкви, духовенства и т.п. (примерно в формулировке писем к своим единомышленникам) и связывал это с именем митр[ополита] Сергия, прикрывающего действия Советской власти. Жевахову я, в целях доказательства необоснованности его доводов, писал, что не время сейчас думать о наградах и ознаменовывать их страданиями в ссылке в концлагерях тысяч духовных лиц.

Вскоре после получения через Пискановского инструктивного письма о новой тактике в деятельности истинно-православной церкви, в частности об организации нелегальных церквей и т.п. (см. мое показание от 21/Х), я намеревался провести беседы с моими единомышленниками и почитателями в Умани, Харькове и Киеве. С этой целью я имел в виду использовать свою поездку в Киев за своими вещами, предварительно предупредил своих единомышленников о моих намерениях и поручил в Умани своему бывш[ему] секретарю Боделевичу к определенному дню известить моих почитателей – св[ященника] Николая Родневич, св[ященника] Фелофея Буряк и др[угих]. Крониду Петрашевичу я написал отдельное письмо. В Харькове извещение должна была обеспечить Бенш Прасковья Владимировна, в Киеве – св[ященник] Предтечевский Иван. Кроме этого, я имел намерение провести беседу с Украинским митр[ополитом] Константином (46), которого хотел просить найти пути, облегчающие тяжелое положение безработного духовенства» (47).

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] В 1926 Екатеринослав был переименован в Днепропетровск.

[2] Горно-Шорский национальный район существовал в 1926-1939. Как следует из писем епископа Макария к Р. А. Ржевской, священномученик находился в ссылке в селе Тетензе (в 1956 Тетенза вошла в состав г. Мыски Кемеровской области).

[3] Спиридон (Кисляков) (1875-1930) – с 1915 архимандрит, с 1917 до кончины проживал в Киеве, основатель братства Сладчайшего Иисуса, духовный писатель.

[4] Государственный архив новейшей истории Костромской области (ГАНИКО), ф. 3656, оп. 2, д. 6179-с,

ч. 1, л. 17.

[5] Священномученик Никодим (Кротков) (1868-1938) – архиепископ Костромской и Галичский (1932-1936), скончался 21 августа 1938, находясь под следствием в тюрьме г. Ярославля; 27 марта 1995 по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия IIпрославлен в лике местночтимых святых Костромской епархии; Юбилейным Архиерейским Собором Русской Православной Церкви 2000 года имя священномученика Никодима включено в Собор новомучеников и исповедников Российских.

[6] Острогский, Павел Федорович (1877-1937) – с 1921 клирик Александро-Антониновского храма с. Селище (с 1932 – г. Костромы); в 1934 протоиерей, благочинный церквей г. Костромы; расстрелян в Казахстане 13 декабря 1937.

[7] Каменный храм во имя святых мучеников Александра и Антонины в с. Селище был построен в 1779-1786 годах на месте упоминаемых с XVIIвека двух деревянных церквей; усилиями духовенства и прихожан в ХХ веке избежал закрытия, богослужения здесь не прерывались.

[8] Село Селище на правом берегу Волги (напротив Свято-Троицкого Ипатьевского мужского монастыря) известно с XVIвека и до середины XVII столетия именовалось Новоселками. В марте 1613 в Новоселках останавливалось посольство Земского собора, прибывшее в Кострому для извещения Михаила Феодоровича Романова об избрании его на российский престол. С 1932 Селище входит в городскую черту Костромы.

[9] Ржевская, Раиса Александровна (1878-1937) – дворянка, двоюродная сестра епископа Макария (см.: Доненко Николай, протоиерей. Наследники Царства. Симферополь, 2000, с. 328), ближайшая сподвижница и помощница священномученика. В протоколе допроса Р. А. Ржевской от 25 ноября 1934 говорится: "Происхожу я из дворян. Отец мой – инспектор Военно-медицинской академии. Муж Ржевский Константин Константинович – врач. После смерти своего мужа я проживала [в] м[естечке?] Шпола Киевской области, откуда я выехала в 1922 году в гор. Киев. В гор. Киеве я более ближе познакомилась с Кармазиным Макарием, последний к этому времени управлял Киевской епархией. В 1927 году из гор. Киева я переехала в гор. Кунцево Московской области, епископ Макарий к этому времени находился в ссылке. За все время его нахождения в ссылке я с Макарием поддерживала переписку, одновременно оказывала материальную помощь. По возвращении из ссылки Кармазин поселился в г. Вязьме, куда вскоре переселилась и я, а позднее к нам переехала моя родственница Сегеркранц Мария Ивановна <…>. В 1933 году ноябрь м[еся]ц из гор. Вязьмы Кармазин переехал на жительство в с. Селищи Костромского р[айо]на. Переехал он в Костромской р[айо]н по рекомендации его знакомой по Киеву Андреевской" (ГАНИКО, ф. 3656, оп. 2, д. 6179-с, ч. 1, лл. 79об-80).

[10] Сегеркранц, Мария Ивановна (1884-после 1962) – уроженка г. Лодзь, дворянка, двоюродная сестра Р. А. Ржевской; в 1915-1918 медсестра санитарного поезда имени цесаревича Алексия, начальником которого был К. К. Ржевский, старшей сестрой поезда являлась Р. А. Ржевская; в 1930 была осуждена по статье 58 УК на 5 лет заключения в исправительно-трудовом лагере (Уральская область, Красновишерск), в июне 1933 освобождена условно-досрочно, в апреле 1934 вступила в брак с Н. А. Аракиным.

[11] Аракин, Николай Александрович (1892-?) – ленинградский инженер, в августе 1932 осужден на 3 года административной высылки; проживал в Костроме (Селище), работал бухгалтером на заводе "Рабочий металлист".

[12] Монахиня Рахиль (Добровольская), инокини Митродора (Моисеева) и Таисия (Борисова) были насельницами Назаретской пустыни Костромского уезда, приписанной к Богоявленско-Анастасииному женскому монастырю г. Костромы; после закрытия пустыни в 1919 переехали в с. Селище и трудились при Александро-Антониновском храме.

[13] Серебрянский, Николай Ильич (1872-1940) – профессор МДА (1916-1919), научный сотрудник Академии наук в Ленинграде (1925-1930); в декабре 1930 арестован по обвинению в принадлежности к монархической организации, приговорен к 10 годам заключения в Соловецком концлагере, по состоянию здоровья заключение для него было заменено ссылкой в с. Судиславль; по истечении срока ссылки переехал в Кострому и проживал в Селище.

[14] Ивановская промышленная область существовала в 1929-1936 и включала в свой состав районы упраздненной Костромской губернии.

[15] Здесь и далее "к-р", "к/р" - "контрреволюционный".

[16] ГАНИКО, ф. 3656, оп. 2, д. 6179-с, ч. 2, лл. 51, 52, 54.

[17] См.: ГАНИКО, ф. 3656, оп. 2, д. 6179-с, ч. 1, л. 148.

18 - Хлебников, Михаил Борисович (1971-2007) – до 1996 г. литературный сотрудник газеты «Благовест» (г. Кострома), перешел в РПСЦ, до июля 2004 являлся главным редактором газеты «Костромской старообрядец», позднее именовал себя «одним из духовных лидеров белокриницкого беглопоповского старообрядческого согласия» (цитата из интернет-издания «Русское православие. Всероссийский вестник истинных православных христиан». 2007, № 5 (24)).

19 - Хлебников М. Движение истинно православных в Костромской губернии // Православная жизнь (Джорданвилль), 1997, № 5 (569), сс. 1-29.

20 - Голубцов Сергий, протодиакон. Профессура МДА в сетях ЧК и Гулага. М., 1999, с. 74.

21 - Доненко Николай, протоиерей. Указ. соч., с. 326-354.

22 - Все ссылки на следственное дело священномученика Макария иерей Александр Мазырин приводит в виде: «Архив УФСБ по Костромской обл. Д. 6179-С…». Между тем еще в декабре 1992 года это дело (по изначальной нумерации - № 9) было передано на хранение в Центр документации (ныне Государственный архив) новейшей истории Костромской области.

23 - Священномученик Кирилл (Смирнов) (1863-1937) – с апреля 1920 г. митрополит Казанский и Свияжский, расстрелян 20 ноября 1937 г.

24 - Мазырин Александр, иерей. Высшие иерархи о преемстве власти в Русской Православной Церкви в 1920-х – 1930-х годах. М., 2006, с. 159.

25 - Священномученик Серафим (Самойлович) (1880-1937) – с 1920 г. епископ Угличский, викарий Ярославской епархии, в 1924 г. возведен в сан архиепископа, Заместитель Патриаршего Местоблюстителя (1926-1927), 4 ноября 1937 г. расстрелян в Сиблаге.

26 - Священномученик Дамаскин (Цедрик) (1877-1937) – с сентября 1923 г. епископ Глуховский, викарий Черниговской епархии; 15 сентября 1937 г. расстрелян в Карлаге.

27 - Мазырин Александр, иерей. Указ. соч., с. 160.

28 - Там же, с. 161.

29 - Там же, с. 176-177.

30 - Пискановский, Николай Акимович – протоиерей, в двадцатых годах помощник епископа Макария (Кармазина); в конце двадцатых годов находился в заключении на Соловках, затем проживал в ссылке в Воронеже, принадлежал к иосифлянам.

31 - См.: Мазырин Александр, иерей. Указ. соч., с. 157-158.

32 - ГАНИКО, ф. 3656, оп. 2, д. 6179-с, ч. 1, лл. 29об-30.

33 - Так в тексте.

34 - ГАНИКО, ф. 3656, оп. 2, д. 6179-с, ч. 1, л. 88.

35 - Священномученик Иоасаф (Жевахов) (1874-1937) - 26 декабря 1924 г. в киевском Зверинецком скиту пострижен епископом Макарием (Кармазиным) в монашество, рукоположен во иеромонаха; 6 июля 1926 г. хиротонисан во епископа Дмитриевского, викария Курской епархии; 1926-1929 – в заключении на Соловках, затем отбывал 3 года ссылки в Нарыме (Восточно-Сибирский край); в сентябре 1932 г. назначен епископом Пятигорским, в октябре 1932 г. епископом Чебоксарским; в 1933 г. приговорен тройкой ОГПУ к 10 годам ссылки в Северный край (Архангельск), в 1934 г. как инвалид переведен под надзор в Московскую область; с 29 июня по 16 октября 1934 г. епископ Могилевский, затем проживал в Белгороде; расстрелян 4 декабря 1937 г..

36 - ГАНИКО, ф. 3656, оп. 2, д. 6179-с, ч. 1, л. 19.

37 - Так в тексте.

38 - ГАНИКО, ф. 3656, оп. 2, д. 6179-с, ч. 1, л. 9об.

39 - Так в тексте.

40 - ГАНИКО, ф. 3656, оп. 2, д. 6179-с, ч. 1, л. 13.

41 - Священномученик Парфений (Брянских) (1881-1937) – епископ Ананьевский, викарий Одесской епархии (1923-1924), с 1924 г. епархией не управлял; проживал в московском Даниловском монастыре, был в оппозиции к митрополиту Сергию, расстрелян 22 ноября 1937 г.

42 - Священномученик Антоний (Панкеев) (1892-1938) – с 1924 г. епископ Мариупольский, викарий Днепропетровской епархии; епископ Белгородский (1933-1934), в феврале 1935 г. арестован и приговорен к 10 годам заключения в Дальлаге (Хабаровский край), расстрелян в г. Благовещенске 1 июня 1938 г.

43 - Так в тексте.

44 - ГАНИКО, ф. 3656, оп. 2, д. 6179-с, ч. 1, лл. 18об-20.

45 - Священномученик Петр (Полянский) (1862-1937) – с 1924 г. митрополит Крутицкий, с 12 апреля 1925 г. Патриарший Местоблюститель, расстрелян в тюрьме г. Магнитогорска 10 октября 1937 г.

46 - Константин (Дьяков) (1871-1937) - архиепископ (с 1932 г. митрополит) Харьковский и Ахтырский, Экзарх Украины (1927-1934); с 26 июня 1934 г. митрополит Киевский, Экзарх Украины; скончался в тюрьме во время допроса 10 ноября 1937 г.

47 - ГАНИКО, ф. 3656, оп. 2, д. 6179-с, ч. 1, лл. 21об-22об.