Валентина Кузнецова рассказывала, что после крещения немного беспокоилась: в приходе «общения», то есть, люди собираются, что-то обсуждают, читают. Поделилась беспокойством с о.Александром Менем и тот успокоил её, сказал, что быть «одиночкой» ей нормально. Моей жене, когда она сокрушалась, что некому ей быть крестным или крестной, о.Александр пошутил: «Ирочка, я вам буду и крестным отцом, и крестной матерью».
В 1970-е годы отец Александр Мень создал систему «малых групп»: несколько прихожан брали на себя организацию кружков для катехизации, молитвы и т.п. Наиболее активным из них был Андрей Бессмертный, а всего около 10 ведущих.
Эта практика не была новой, конечно, новым была отрефлектированность и организованность. Импульс был двоякий: и позитивный, для помощи людям, для их воцерковления, и негативный: Андропов начал репрессировать диссидентов, был арестован о.Глеб Якунин, была реальная вероятность того, что и Мень окажется не у дел.
Не была эта практика ни обязательной, ни всеохватывающей. Лишь меньшинство духовных детей Меня входили в малые группы, отнюдь не все (вопреки тому, что писал Д.Гуайта).
(Исторические такие группы возникли в XIV-XVI веках в разных формах и контекстах, но к 1970-м годам Мень знал о них из опыта католиков Латинской Америки, а те, в свою очередь, заимствовали «малые группы» у конкурентов — наступавших на них протестантов-харизматов.)
Мне несколько раз говорили, что, когда обсуждали, кого позвать в руководители малых групп, обо мне отец Александр сказал, что меня не надо звать, я «одиночка».
Передавали мне это в том смысле, что и отец Александр считал меня эгоистом и гордецом, себялюбцем тщеславным.
Я, действительно, гордец, эгоист, тщеславный себялюбец. Как и все люди. Это неинтересно, как неинтересно, что я примат.
Интересно и важно то, что граница проходит не между «одиночками» и «соборянами», а между открытостью и закрытостью. Открытый одиночка — отлично, закрытая малая группа — не слишком приятно. Эту закрытость о.А.Мень критиковал у «мечёвцев». Эта закрытость широко распространена сегодня в самых разных религиозных и нерелигиозных движениях России.
В своё время Бердяева упрекали в том, что он одиночка. Но «одиночка» Бердяев создал журнал, объединивший православных интеллигентов, проводил у себя регулярные разнообразные встречи. Он, в конце концов, оставил свою виллу Московской Патриархии. Большинство «соборян» коллективны лишь в очень узких пределах. Малую группу проведут, но более ни с кем контактировать не будут и уж своей собственности этой группе не завещают.
«Одиночка» — это на языке ненависти всякий человек. Если человек не одиночка, это надо лечить. Если человек настолько лишён внутренней жизни, что ему обязательно нужно куда-то «входить», это не очень здорово.
Я, как и всякий пишущий человек, конечно, «одиночка» профессионально. На клавиатуре вдвоём не печатают. Но в 1970-е годы я был отец молодой семьи, с трудом кормивший детей, с маленькой зарплаты. Многие «коллективисты» разводились и женились с лёгкостью необычайной. Семья для них была периферией, миссионерство магистральным направлением — и в итоге не осталось ни того, ни другого. Семья — это такая малая группа, что больше некуда.
Я остаюсь одиночкой, но при этом я член общины, у меня много друзей. Я не жду, что члена прихода будут образовывать малые группы, их слишком мало, у нас ведь нету храма. А люди, которые в 1980-е или другие годы вели «малые группы» — не все, но многие — доживают свой век озлобленными на весь мир одиночками. В худшем случае, в лучшем — просто нормальные христиане. «Малые группы» оказались для них этапом в развитии, и это вполне естественно и позитивно.
«Малые группы» у многих священников — прежде всего, конечно, вспоминается Кочетков, но и его черносотенные противники не лучше — превратились в средство манипуляции людьми, в средство создания малых замкнутых сообществ внутри большого замкнутого сообщества — России. Ничего хорошего в этом нет.
Справедливости ради, этот феномен и не в России есть. Среди протестантов и католиков тоже полно «коллективной закрытости», когда малые группы это подобия семьи. Чем плоха семья? Семья это прекрасно, вот подобие семьи — это очень опасно. Живой человек прекрасно, зомби — нет.
Тот же феномен — в российском оппозиционном движении. Сектантство, кружковщина, неумение выстраивать контакты без установления своего господства. Но то, что в политике терпимо, в Церкви не должно быть терпимо, потому что в Церкви есть ведь единство. Она сама — одна малая группа. Единство в Церкви не конструируется, оно уже есть, это единство Бога, и это единство — источник жизни и для «одиночек», и для «коллективистов».
