Первая треть ХХ в.
Первая треть ХХ века. Свобода.
Развитие идей предыдущего поколения об активности научной.
Миф об активности (творчестве). Научная активность не становится идеалом для
большинства людей, приобщающихся впервые к культуре, на науке основанной. Их идеалом
остается активность, связанная с властью и господством. И они веруют в прогресс
через активность, но для них активность прежде всего есть не активность ученого
человека, а активность сильного человека. Таково беспрестанное говорение об активности
у Максима Горького. Проповедь такой активности вырождается в агрессию против интеллектуалов
(а у Горького – и против крестьян). Критерием активности становится размах агрессивности.
Муссолини активнее ученого, Гитлер активнее Муссолини, потому что он более нахрапист.
Люди словно не читали «Медведь на воеводстве». Люди, придерживавшиеся учения об
истории человечества как о подобии растительного мира, отождествили активность
с молодостью. Начало ХХ века – время популярности учения Освальда Шпенглера о
том, что у всякой культуры, как у растения, есть период расцвета и увядания (учение
это появилось в конце XIX cтолетия, в России – у Данилевского, но тогда оно осталось
достоянием немногих интеллектуалов).
В начале ХХ столетия немецкий социолог Макс Вебер отметил, что в эпохи кризисов
общество оказывается способно изменить систему избрания лидеров. Большинство государств
Европы накануне эпохи Первой мировой войны и революций были монархиями, личные
качества руководителей которых имели очень маленькое значение. Монарх мог быть
безвольным и слабым человеком. Стремление к активности как агрессии, как к главному
способу прогресса, породило свержений монархий и взлет новых лидеров, в которых
главной была личная «харизматичность» (букв. «одаренность»). В следующем поколении
это породит у некоторых жертв тоталитарной «активности» неверие в то, что бывает
иная, позитивная активность, что выбор действительно только между безвольным Николаем
II и волевым Владимиром Ульяновым-Лениным. Так появилось учение Льва Гумилева
о «пассионарности», о том, что история есть продукт деятельности звероподобных
завоевателей и насильников.
Бердяев утверждает активность как дар творчества, уделенный человеку Богом.
Активность нравственная не только как исполнение имеющихся заповедей, но как пересмотр
их. Творчество для Бердяева есть суть спасения, недостаточно еще раскрытая в Церкви.
Но большей популярностью пользуются светские варианты активизма: богостроительство
Максима Горького и Анатолия Луначарского.
В очерке «Атеизм» (1908 год) Луначарский, споря с Бердяевым, заявлял: «Бог
есть человечество в высшей потенции» (Луначарский А. Атеизм // Очерки по философии
марксизма. СПб., 1908. С. 159). На первое место выходил при этом коллективизм.
В 1908 г. Горький пишет повесть «Исповедь», в котором высшим идеалом провозглашается
«дух народа», «неисчислимый мировой народ». Горький описывает исцеление параличной
девушки во время крестного хода и объясняет это исцеление действительном соединившейся
в религиозном энтузиазме воли многих людей.Это именно атеизм, Бог не ищется, а
строится замена Богу.
В 1920-1930-е годы в России А.Богданов, В.Базаров, Луначарский и Горький пропагандировали
«прометеизм», «борьбу коллектива с природой», придавая религиозный привкус техническому
развитию. Они упрощая аналогичные западные концепции (Базаров и Богданов воспроизводили
учение немецкого химика и философа Вильгельма Оствальда об энергетическом походе
к бытию). Горький против зверств революции протестовал не из гуманизма, а потому
что террор уничтожал «производительные энергии России», человек для него был прежде
всего «нервной силой», творящей ощущения и мысли, а не личностью (См. :Семенова
С. Человек идеальный и реальный в творчестве Горького. В кн.: Семенова С. Метафизика
русской литературы. Т. 2. М.: Порог, 2004. С. 7-39).
Это было антирелигиозное движение, сводящее религию к страху и смерти и обещавшее
реально преодолеть смерть (историк М.Н.Покровский, 1923). Богданов создал институт,
где изучал переливание крови как средство омоложения и достижения бессмертия (он
погиб, ставя на себе эксперимент по переливанию крови). Горький в начале 1930-х
гг. добился созданию Всесоюзного института экспериментальной медицины в Петербурге
с филиалами в Москве, Казани, Сухуми, Мурманске. Пропагандировали идеи научного
поиска бессмертия пьесы К.Тренева «Опыт», Б.Лавренева «Мы будем жить», а высмеял
их Булгаков в «Собачьем сердце». Во время очередной вспышки антирелигиозных гонений
в 1930 году в Ташкенте 6 мая 1930 г. был арестован епископ (и практикующий хирург)
св. Лука Войно-Ясенецкий. Его приговорили к трем годам концлагерей за причастность
к убийству профессора Ивана Михайловского, который занимался опытами по «промыванию
крови», покончил с. «Вина» Войно-Ясенецкого была в том, что он дал справку о том,
что самоубийство совершенно в приступе душевной болезни.
Советская пропаганда стала пропагандировать историю о том, как реакционное
духовенство убило ученого, открывшего секрет бессмертия: вышел в свет роман «Грань»
о деле Войно, написанный Мих.Борисоглебским, о Войно писал фельетон Эль Регистан,
позднее написавший слова гимна СССР. Написал пьесу «Ребенок и обезьяна» С.Сергеев-Ценский,
но неудачно, и пьесу в 1932 г. переписал Константин Тренев. Смысл ее не изменился,
название стало «Опыт», Ценский получал лишь четверть гонорара. Физиолог Ю.Преображенский
в сентябре 1933 выступил с критикой пьесы как лживой, но «Правда» его одернула:
«В центре пьесы профессор Соболев. Его смелый научный эксперимент, задачей
которого является борьба со смертью, встречает яростные нападки... Поддержку своим
научным экспериментам профессор встречает лишь в лагере передовых советских людей...
Он приближается к революционному лагерю, окружает себя передовой научной молодежью
в лице своих аспирантов-комсомольцев. Сюжетная канва пьесы дает возможность поставить
ряд проблем о взаимоотношениях науки и религии...».
Пьеса нигде не шла более полугода. Популярнее была пьеса Бориса Лавренева,
начатая в том же 1930-м году. Биограф Войно-Ясенецкого так описывал содержание
пьесы:
«Профессор читает студентам специальный курс так, будто весь свой век служил
в агитпропе. «Мы подходим к моменту, когда наука, разорвав путы идеализма и религиозных
цепей, станет обезоруживать смерть в тех случаях, перед которыми медицина до сих
пор бессильно опускала руки. Мы сделаем тайну смерти простым лабораторным опытом,
доступным каждому студенту. И немудрено, что наша наука, наука боевого материализма,
вызывает дикую ненависть в черных армиях религии из среды научной реакции... ибо
она уничтожает религию... она вырывает у них почву...» Антигерой, он же архимандрит
Палладий, разговаривает от первого до последнего действия только на церковнославянском:
«Промысел Божий неисповедим. Единожды занесен меч во вразумление, второй раз не
остановлен будет» (Поповский М. Жизнь и житие Войно-Ясенецкого, архиепископа и
хирурга. Гл. IV)
|
