1930-е гг.
Библиография
См. схиигуменья Мария Горбатова.
ВОЙНА
Оруэлл уже в 1941
о том, что русские сопротивляются из-за желания сохранять "Святую Русь".
Германские оккупационные власти ввели в школах преподавание религии. Учителям предписывалось "ни в коем случае не разрешать антирелигиозные толкования вопросов в изучении материалов". В сентябре 1942 г. Центральный штаб партизанского движения отмечал, что в Белоруссии и других регионах школы, в которых "основным предметом преподавания является закон божий", закрывались из-за отсутствия желающих учиться". Правда, неясно, стоит ли доверять официозной советской отчётности, как это сделал С.Константинов, автор статьи "Хайль Сталин!" Школьная политика Третьего рейха" (Родина. 2002. №10. С. 51-53).
Встреча 1943 г. Поспеловский Д.В. "Осень святой Руси". Сталин и Церковь:
"конкордат" 1943 г. и жизнь церкви. // Церковно-исторический вестник.
2000. №6-7. Считает, что собор был спешно созван ради второго фронта. Сталин и
не собирался действительно выполнять все обещанное на встрече, и 13 октября Молотов
заявил Карпову, что нужно "сдерживать" процесс открытия церквей (213,
по ГАРФ). "Открыть в некоторых местах придется, но нужно будет сдерживать".
В этом же д-те Молотов соглашается с Карповым, что нужно ликвидировать обновленчество
- основная масса в Ставрополье и в Краснодарском краях, пережили немецкую оккупацию,
но уничтожены не были. На встрече с Карповым 19.1.1944 Молотов указывает, что
75 м-рей, возникших под немцами, "ликвидацию монастырей политически более
целесообразно проводить после войны" (214). Встреча 19.5.1944, Карпов Молотову:
в СССР недействующих хроамов 16 797, не заняты 2 953. Ходатайсмтв поступило 5
770, удовлетрено 414, на местах отклонено 3 850, еще полторы тысячи рассматривают.
Карпов спрашивал Молотова, идти ли на поминки по Страгородскому - пригласил патриарх.
"Инициатива присутствия представителей безбожной власти на всех приемах Патриархии,
которое так раздражало верующих и духовенство, исходила от Патриархии, а не от
советской власти!" (214). Косыгин запретил предложение Симанского устраивать
благотворительные концерты церк. музыки. Впрочем, Карпов напоминал местным уполномоченным
не вмешиваться в богосл. жизнь РПЦ. На вопросы с мест, изменилось ли отношение
к РПЦ, Г.Александров, председатель Агитпропа, в записке Жданову о том, как отвечать,
указывал, что изменение политки было связано только с войной, нужна консолидация,
а принципиального изменения нет (217).
В марте 1944 Карпова посетил 21-летний внучатый племянник драматурга Островского,
предложивший создать Союз христ. молодежи для воспиания в патр. духе (217). Чуть
позже его посетил 52-летний инженер Шестаков, предлагавший создать рел-философское
об-во (218). Шестакова поддержал письменно Симанский.
С. 218. "Первым главой Церкви в Белоруссии становится бывший обновленец
архиепископ Василий (Ратмиров), тип до того нравственно опустившийся, что спасенный
им из тюрьмы Виталий Боровой ... долго сомневался в благодатности своего священства,
полученного из рук этого иерарха" (примечание на с. 219: "Личная беседа
автора с о. Виталием в 1979 г."). Правда, в 1947 его заменили, но и не осудили
за растраты.
Паек положили и епархиальным архиереям, более того, они жаловались, если его
не получали: жалоба Пинско-Брестского епарх. совета на то, что епископ Онисифор
с января на кафедре, а его еще и в мае не обеспечили пайком (219).
1945 г., в Гомельской обл. собрание благочинных сообщает, что в епархии есть
восемь священников, не признающих Московскую патриархию, считающих "себя
чуть ли не святыми, а остальных священников не имеющими благодати" (220).
Благочинные постановили "просить Уполномоченного ... принять меры к прекращению
деятельности вышеупомянутых лиц, как вносящих раздор и смуту в церковную жизнь
области, мешающих правильному функционированию приходской жизни". Комм. Поспеловского: "Священники просят репрессий против своих собратий"
(220). В марте 1946 уп. 11 катакомбных священников в Гомельской обл, переходящих
из села в село, один из которых был от еп. Дм. Гдовского, двое от еп. Панкратия
Черниговского. Автокефалистов не было, а на Украине в сентябре 1944 НКГБ арестовало
руководителей Днепропетровского автокефалистского еп. управления (221). Сообщение
о трех иосифлянских священниках в Костроме, о двух епископах - из них Панкратия
Преображенского арестовали (221). Храмы в Белоруссии по инерции открывались еще
и в 1947, но параллельно начался обратный процесс: закрытие.
Оккупация: в Курской области было до немцев 2 церкви, открылось под немцами
282. В Тамбовской области, не бывшей под оккупацией, в 1944 было 3 храма, закрытых
331.
Донос Карпову на Войно, что он принимает обновленцев только через публичное
покаяние со словами: "В малодушии своем убоялся я страданий за Христа и избрал
путь лукавства и неправды" (223). Это Лука в Тамбове. Уполномоченный подчеркивал,
однако, что если прижать Войно, то активизируются катакомбники, а так он способствует
ликвидации катакомб (223).
6 июня 1951 г. Карпов докладывает Сталину: "Со второй половины 1948 года
все без исключения ходатайства групп верующих об открытии церквей ... категорически
отклоняются" (223). Одновременно закрываются храмы, открытые под немцами.
В нач. 1949 в СССР 14 500 храмов, 1.1.1951 - 11 500. Карпов предлагал закрывать
по 300 храмов на бывших под оккупацией землях, открывая по 30 храмов в восточных
районах СССР. В 1948 г. открывается последняя семинария - Саратовская, после чего
Сталин закрывает международный патр. проект, беря курс на изоляционизм. Местные
власти часто не слушали Карпова и вели антирелигиозную линию жестко. (225).
Поспеловский отмечает странность: в 1951 г. Карпов говорит Сталину о 11 500
храмах, а в 1955 - о 13 500, хотя новых почти не открывали.
*
Переход от коммунизма к православию в качестве государственной идеологии происходил достаточно постепенно. Начался он в 1943 году. Ещё до осенней встречи Сталина со Страгородским на Запад просочился слух о том, что 10 января 1943 г. Политбюро признало «своевременным переименование Красной армии в Русскую армию, изменение названия "командир" на "офицер", привлечение духовенства всех исповеданий, особенно православного, на службу в армии» (Цурганов Ю. Зачем Сталину трехцветное знамя? Посев, 2000, № 10).
Слух не имел под собой оснований в виде реального постановления Политбюро. Тем не менее, именно как слух, коллективный фольклор, первое проявление лишь формирующегося и неоформленного течения, он вполне согласуется с другими свидетельствами о том, что одновременно с ростом российского национализма и антисемитизма, с разочарованием в марксизме, оказавшемся слишком европейским учением, у части номенклатуры зародился интерес к православию. Не к религии вообще, а именно к православию как принципиальной части дореволюционной российской структуры.
*
Издевательски звучат слова Страгородского при поставлении в патриархи в 1943 г.: "Хранителем православной веры у нас является не епископат, не духовенство, а сам верующий народ ... каждый член православной общины обязан участвовать в охранении православной веры, содержимой общиной". То, что у славянофилов было мечтой, тут стало надгробным камнем: всякая свобода общин и мирян была похоронена к тому времени уже не первый год.
*
"И пошёл [в 1942] вокруг Ленинграда крестный ход с Казанской иконой Божией Матери. И совершились молебны перед войсками (самый знаменитый накануне Сталинградской битвы). Встал на молитву и сам Сталин. ... [Страгородский] 4 сентября 1943 года - он сразу стал просить Сталина за посаженных и сосланных священнослужителей, и тот поручил ему подготовить списки священников, находившихся в заключении" (Еремина В. Подвиг патриарха Сергия // Русский вестник. 1991. №16. С. 12).
*
Любопытная дипломная работа Смирнова из Казанской семинарии о роли войны в истории РПЦ. Выполнена добросовестно,
хотя, к сожалению, бросается в глаза уровень грамотности, для выпускника семинарии недопустимо низкий. Интересны аксиологические
установки автора, определяющие его оценки: "Война пошла на пользу Церкви ... Была возрождена церковная структура,
разгромленная за два десятилетия гонений, были ликвидированы многие расколы. После войны Коммунистическая партия в отношениях
с религией больше никогда не возвращалась к методам террора 20-х, 30-х годов". Но ведь "многие расколы" были
ликвидированы именно террором. Только террор не распространялся на учреждение, к которому принадлежит автор, а лишь на
тех, гибели которого хотело учреждение - и тогда, оказывается, террор приносит "пользу". Благо организации поставлено
во главу угла.
Придворный характер такой историографии проявляется в восхвалении митр. Сергия за послание с призывом противостоять
Гитлеру: "Послание было поворотным моментом в судьбе Церкви. Митрополит Сергий сделал выбор, определив, на чьей
стороне фронта выступит Московская Патриархия. Выбор этот был свободный". Разумеется, невозможно представить,
чтобы митр. Сергий выступил в поддержку Гитлера или хотя бы сохранил нейтралитет. Он был бы расстрелян Сталиным сразу.
Когда деятели Московской Патриархии (или других церквей) оказывались на землях под властью Гитлера, они выступали в поддержку
Гитлера. Христианство проявило себя как самая соглашательская
"фракция" из всех общественных сил времен Второй мировой войны. Смирнов тщательно подсчитывает, сколько "православных"
было среди солдат российской армии, но подсчёты эти бессмысленно, ибо он заранее признает, что "православность"
была вынуждено глубоко конспирироваться.
Смирнов имеет смелость спорить с придворным историографом МП Цыпиным и резко критикует указ митр. Сергия
об отлучении от Церкви духовенства, "сотрудничавшего" с нацистами. В условиях, когда тайная политическая полиция
рассматривали как коллаборациониста любого человека на оккупированных территориях, такой указ был попросту религиозным
вариантом чекизма. Смирнов даже решается назвать эту ситуацию "щекотливой", что для официального человека достаточно
смело.
*
"В послевоенные годы, когда особенно дороги стали могилы, народ пошел на кладбища не на Радоницу, как было принято раньше, а в первый день Пасхи. До революции такого явления не наблюдалось. Что ж — новые обычаи тоже рождаются" (Нечаев, 2004, 66).
*
*
Начис Кирилл, архим. "Сохраним лучшее наших отцов". Воспоминания.
СПб.: Абрис, 2001. 2-е изд.: СПб.: Первоцвет, 2006. 206 с. Сост. О.Т.Ковалевская.
Архим. Кирилл Начис, род. 1920 в Даугавпилсе. Младший из четырех детей в семье, был псаломщиком в Псковской миссии при немцах, посажен был в 1950 (брата, который был в миссии свяшеником, Якова, арестовали уже в 1945). Освободили в 1956 - было пересмотрено всё дело. По делу были посажены: священники Кирилл Зайц, Николай Жунда, мирянин Андрей Перминов, Николай Шенрок, Георгий Радецкий и Ливерий Ворпонов. Трое первых получили по 20 лет, остальные по 15. Зайцу было 75 лет. Это - арестованные в 1945 г. О Псковской миссии: Свящ. Анд. Голиков. Кровью убелённые. Рукоположен в священники в 1959. Ничего существенного воспоминания не содержат, очень краткие. Начис был сделан первым наместником после возвращения Александро-Невской лавры. Забавная история с его обучением в университете в Риге: было притеснение русских, запрещали даже иметь эмблему с русскими буквами, и тогда художник Маврикий Якоби предложил латинское изречение: "Optшma patrum cuicque servando" - "Лучшее отцов каждый да сбережёт". Первые буквы можно было истолковать еще и как OРС - "Общество Русских Студентов" (с. 31).
*
"Игнатьев рассказывал, что Сталин однажды обратился к нему с вопросом: «У Патриарха скоро юбилей. Что бы подарить ему?» Игнатьев посоветовал: «Подарите Переделкино»" (Нечаев, 2004, 98). Речь, видимо, о юбилее в октябре 1947 г. (70 лет со дня рождения).
*
Левитин, 1977 о Симанском:
"Строгий консерватор. Святейший мыслил церковь как нечто неподвижное в рамках
нового советского государства.
Как это ни странно, здесь происходит его действительная, внутренняя встреча
со Сталиным, который в это время также проводит глубоко консервативную линию на
воссоздание старого Русского государства, основанного на строгом национализме
(с пренебрежением ко всем национальностям, кроме русской), чинопочитании, культе
армии.
Консервативная церковь в консервативном государстве — такова новая формула,
пришедшая на смену старой формуле церковных либералов "свободная церковь
в свободном государстве".
Патриарху Алексию, который получил образование под кровом катковского лицея,
происходил из строго консервативной семьи (отец его был долгое время товарищем
обер-прокурора Синода Саблера, известного своим консерватизмом), это была родная
стихия. И он вполне удовлетворял новым требованиям диктатора: являлся воплощением
старого русского консерватизма, но без всяких излишеств и крайностей.
*
Совершенно бредовая статья в "Независимой газете" (18.5.2005): Валерий
Смирнов пересказывает содержание мемуаров двух чекистов, которые описывают блестящие
свои "подвиги". Один - печально знаменитый сталинский палач Павел Судоплатов:
якобы в 1941 году обновленческий епископ Василий Ратмиров был заслан в оккупированную
немцами Тверь вместе с двумя разведчиками. Епископ изображал из себя пострадавшего
от коммунистов священнослужителя, вошел к немцам в доверие, его "помощники"
"внедрились ... в круг церковников, сотрудничавших с немцами на оккупированной
территории" (Судоплатов П. Разведка и Кремль. М., 1997. С. 190-102).
Подробнее об операции писала её руководитель полковник Зоя Рыбкина (после войны
писала также детские книжки под псевдонимом "Зоя Воскресенская"). Она
утверждает, что Ратмиров первый обратился в военкомат, якобы в 1939 г., разочаровавшись
в обновленчестве, ушел на пенсию, был принят митр. Сергием в МП и назначен Житомирским
епископом незадолго до взятия города немцами, после чего был назначен епископом
Тверским (Калининским). "Он рвался на фронт и потому обратился в военкомат".
Рыбкина придала ему двух разведчиков, которые подучились молитвам, чтобы те могли
вести "тайное наблюдение за врагом, военными объектами, передвижением
войсковых частей, выявлять засылаемых к нам в тыл шпионов". "Группа"
была заброшена в Тверь до взятия города немцами, 18 августа 1941 года и работала
тут два месяца: "Разведчики сообщили о выявленных ими более 30 агентов гестапо
(Воскресенская З. Под псевдонимом "Ирина". М.: Современник, 1997. С.
65-70).
Нетрудно заметить, что тут - обычная советская "туфта". В рассказах
"разведчиков" слишком много противоречий и нелепостей. Нелепо предполагать,
что епископ приходит в военкомат с просьбой послать его на фронт. Судоплатов убежден,
что были некие "церковники, сотрудничавшие с немцами" - обычная сталинская
логика, по которой все, кто остался "под немцем" - шпионы. Священники
сотрудничали с гестапо, архиереи отчитывались Миллеру... Предполагалось, что немцы
также жёстко контролируют церковную жизнь, как русские "органы". Понятно,
что было на самом деле: объявили три десятка соотечественников "агентами
гестапо", казнили их, посадили, получили награды. Ратмиров был награжден
"Знаком Почета", начальник группы получил золотые часы.
Вместе с советским режимом возрождается и советская "историческая наука",
для которой главным источником являются фальсификации чекистов, где есть одна
презумпция невиновности - невиновность власть имеющих, один критерий истинности
- угодно ли начальству. Тем не менее, и из этих "мемуаров" можно вынести
один факт: из обновленцев в Патриархию принимали тех, кто был готов на максимальную
подлость и услужливость Лубянке. Тогда как многие епископы, оказавшись в оккупации,
использовали относительную свободу для проповеди Евангелия, этот - помог репрессивной
машине диктатуры имитировать "разведку" ради получения очередных наград.
Понятен лишь восторг Судоплатова и Рыбкиной: как это епископ не переметнулся к
немцам, не выдал чекистов, когда Сталин и все "сталинские орлы" были
убеждены в скором своём поражении. Ответ, впрочем, может быть очень простой: епископ
больше боялся не немцев, а двух приставленных к нему энкаведистов.
*
Воспоминания астронома и тайной монахини Елены Казимирчак-Полонской
рисуют очень типичный психологический тип верующего человека. Её научные занятия
и её религиозные убеждения не соприкасаются друг с другом абсолютно. Репутация
её есть исключительно репутация астронома, и эту репутацию она и её поклонники
используют для доказательства истинности веры. Наука освящает веру, не наоборот.
Однако, наука эта не без изъяна: Казимирчак доказывает подлинность Туринской
Плащаницы; доказательства эти имеют ровно столько же ценности, сколько доказывание
историком той или иной астрономической теории.
Её мемуар посвящён исключительно годам войны (для многих людей Вторая мировая
война оказалась единственным насыщенным периодом жизни). Производят они странное
впечатление: автор постоянно упоминает свои горячие молитвы, Божий промысел, видит
в различных происшествиях особую Божию благодать и поддержку, но в конечном счёте
оказывается, что вся эта поддержка - очень мимолетная. Множество мелких чудес
ни к чему не ведут. Чудом удалось заработать деньги - их крадут. Чудом спасается
муж - но Полонская уезжает в Россию без него, а потом советские власти не дают
семье соединиться. Множество раз чудом остаётся в живых ребёнок, но в конце концов
умирает благодаря лучшему в мире советскому здравоохранению. Таким образом, "действие
благодати в современном мире" (так назван мемуар Казимирчак о войне) внешне
проявляется лишь в маленьких удачах, ведущих к большой неудаче.
Свою семейную жизнь, впрочем, Полонская воспринимала как измену тем полумонашеским
обетам, что она дала о. Сергию Булгакову 11 сентября 1927 года вместе с Рейтлингер.
Незадолго до смерти она приняла тайный монашеский постриг. Свою миссионерскую
цель формулировала она так:
"Возрождение вечно живого первохристианского учения Спасителя в сочетании
с высшими достижениями современной духовной культуры, чтобы современная церковь
и современное общество трудились над воспитанием аристократии духа. (Политическая
власть призывает только к демократизации)" (С. 347, из анкеты для членов
кружка 1990 г.).
В этой формуле открывается многое, характерное для интеллигенции первой половины
ХХ столетия: противопоставление "первохристианства" церковной действительности,
неприятие "массы", вера в прогресс, мечта о соединении науки и религии.
Издатели её книги рисуют Казимирчак миссионеркой, но при этом сами же упоминают,
что "небольшая библиотека самиздата", которая была у м. Елены, стала
им известна лишь после её смерти (хотя христианский кружок она вела с 1970 года).
Поражает несоизмеримость громких названий и реальных масштабов дел, которая была
характерна и для деяний советских людей, стала характерной чертой и православных
деяний после 1990-го года. Собирается кружок - ему присваивается наименование
"православной христианской общины во имя преподобного Сергия Радонежского".
Дела "общины": организация хора в церкви в концлагере, разнос подарков
на Пасху инвалидам. Несколько рассказов в дружеском кругу - уже "миссия".
Это не подневольная советская туфта (которая тоже воскресла в православном обличьи,
но уже позднее, к концу 1990-х годов). Это магическая убеждённость в том, что
название подтянет за собой содержание, что не грех взять нотой выше. А нота выше
- не грех, но фальшь, и ещё неизвестно, что хуже. Фальшь, безусловно, противнее.
Духовником Казимирчак в Херсоне в послевоенные годы был свящ. Иоанн Конюхов
(11.09.1908—15.07.2000, в Туле) - обновлеченского поставления, ученик Введенского,
в 1936-1947 гг. бывший на каторге на Колыме (в книге его письмо о Казимирчак с
краткими сведениями о себе, на с. 311-312). Причащалась Казимирчак у Конюхова
тайно, ночью, но этого не упоминает в своём мемуаре. Конюхов не предаёт памяти
Введенского, называет его митрополитом. В некрологе Конюхову в журнале общины
о. Кочеткова (9http://www.sfi.ru/ar.asp?rubr_id=717&art_id=3368&print=1)
не упомянуто его "обновленческое происхождение". Люди, крайне щепетильно
относящиеся к "границам Церкви" сегодняшней, особенно, когда нужно отмежеваться
от "идеологического врага", умеют, оказывается, быть толерантными, когда
речь идёт о давно прошедших днях, к тому же, когда они получают от этого выгоду
- не так много священников симпатизируют Кочеткову (открыто), а Конюхов - симпатизировал.
Любопытно это как исключение из того мифа о "гнусном", "чекистском"
обновленчестве, который тем усерднее раздувается в Московской Патриархии, чем
более сама Патриархия верна именно этой, чёрной стороне обновленчества.
*
Митр. Антоний Блум (Православная Москва, №10, май 2003, с. 10, запись выступления
в 2002 г. на епархиальном собрании)
Пересказывает рассказ митр. Николая Ярушевича, якобы во время встречи
со Сталиным Страгородский на вопрос о главной нужде Церкви сказал "Нехватка
духовенства" - на самом деле, он сказал, что главный вопрос - избрание
его патриархом (см. стенограмму).
О нехватке духовенства Страгородский заговорил во вторую очередь.
Также пересказывает ложь Ярушевича о том, что Страгородский сказал Сталину,
объясняя нехватку духовенства: "Вы знаете, как случается - выбираешь
одаренного молодого человека, готовишь его к священству, а потом он становится
главой государства". В отчете о встрече подобной реплики нет, и вряд
ли она могла прозвучать - а если прозвучала, тем хуже для репутации Страгородского.
И еще одна теорема Ярушевича, уже о самом себе: "будущий Патриарх
Сергий просил Николая Крутицкого быть посредником между Сталиным и Церковью.
И он был в ужасе от этого. Он рассказал мне, что три дня и три ночи он
провел перед иконой на коленях, прося Бога освободить его от этой ответственности.
И на третью ночь встал и сказал: "Я сделаю это...". И с этого
дня он потерял доверие всех людей, которые не могли понять, на какую жертву
он пошел. Люди, бывшие его друзьями, его окружение, перестали к нему ходить.
"Последние 30 лет, - сказал он, - я провел в этом доме один, никто
ко мне не пришел, люди приходили только в мою рабочую приемную..."
Это то, что в России тех дней и позже называлось бескровным мученичеством,
потому что быть так отброшенным, быть полностью преданным Церкви и вместе
с этим так отверженным людьми, которые не могли понять этой жертвы, - это
подлинное мученичество..."
В каком бы году ни виделся Блум с Ярушевичем, это было не позже смерти
последнего, то есть, 30 лет - от 1960-го - дают 1930-е годы, а не 1943
год. Разумеется, по документам Совета хорошо видно, что Ярушевич не был
единственным "посредником", он лишь отвечал за внешние сношения,
а другие архиереи ходили в совет достаточно регулярно. Воспоминания учеников
Ярушевича показывают, что и одинок он далеко не был. И, конечно, ни тогда,
ни позже никто в России и не думал называть церковную номенклатуру "бескровным
мученичеством". Не осуждать старались и стараются, но чтобы "бескровное
мученичество"... Интересно, фантазия ли это лично Блума или все-таки
она опирается на какие-то самооправдания Ярушевича? Свою первую встречу
с Симанским Блум относит к времени, когда ему было 43 года.
*
В августе 1946 в Мариинской пересыльной тюрьме Сахаров встретился с греко-католиками: Слипым и еп. Станиславовским Григорием Хомишиным (ум. 1947) и так передавал свои впечатления: "Где 3-1 епископ, взятый вместе, они не знали, а 4-й умер в Киевской тюрьме, - на Украине всего и было 4 епископа. И моя радость рассеялась... Православной Церкви не нужны насильно присоединённые. ... И не стыдятся теперь ставить это "воссоединение" в заслугу" и писаь: "отторгнутое насилием воссоединено любовию". Ужасно. Ужасно..." (Молитва всех вас спасет, 2000, с. 407).
*
*
1 января 1947 г. ростовский ветеринар Соколов – уже 70-летний старик – вдруг стал вспоминать разные «славы», которые помнил. Вышло какое-то безумно постмодернистское стихотворение:
«Слава Тебе, Господи, слава Тебе!
Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человецех благоволение!
Слава солнцу высокому, на небе, слава!
Государю нашему на сей земле, слава!
Мы в битвах решаем Судьбу поколений, Мы к славе Отчизну свою поведем!
Славься, отечество наше свободное, Дружбы народов Надежный оплот!
Слава Великому Сталину!
Слава Богу!
Славно бо прославися!
Конец и Богу слава!
Славны бубны за горами!»
Впрочем, это безумие было отражением вполне официального курса на соединение советской символики с дореволюционной (курс, вполне возобладавший только в 2000-е годы).
Антиклерикал Соколов и в старости продолжал ходить по храмам, ворча на «попов», ходил на похороны знакомых священников, с удивлением записывал, что новый епископ имеет свой автомобиль: «До чего мы дожили, что архиереи стали разъезжать на своих машинах, точно в Америке миллиардеры». Знал Сталин, что делал, когда в 1943-м году приписывал архиереев к кремлёвскому гаражу.
*
*
Милован Джилас запечатлел любопытный разговор с российским военным в 1944 году:
"Во время невзгод войны религиозность ожила и начала распространяться, а начальник военной миссии в Югославии, генерал Корнеев, рассказывал, как многим - причем весьма ответственным - товарищам в часы смертельной угрозы со стороны немцев приходило в голову обратиться к православию как к более долгодействующему идеологическому стимулятору.
- Мы бы с помощью православия спасали Россию, если бы это было необходимо! - объяснял он.
Сегодня это звучит невероятно. ... Генерал Корнеев хотя и был пьяницей, но был не глуп и глубоко привержен советской системе и коммунизму. Мне, выросшему в революционном движении, которое боролось за существование именно при помощи чистоты своих идей, гипотезы генерала Корнеева казались смешными. И тем не менее я нисколько не удивился, когда уманский священник поднял тост за Сталина как "собирателя русских земель", - настолько усилился русский патриотизм, если не сказать национализм. Сталин инстинктивно понял, что ни его социальная система, ни власть не удержатся под ударами немецких армий, если не обратиться к исконным стремлениям и самобытности русского народа".
Джилас описывал это в самый разгар хрущёвских гонений, когда, действительно, могла показаться "невероятным" смена коммунистических форм на православные. Тем не менее, смена произошла, причём именно в правление Хрущёва были поставлены молодые архиереи, из которых Алексию Ридигеру выпало необычайное административное долголетие.
*
В 2008 г. опубликовали сатиру Станислава Лема на сталинизм, которая обнаружилась в его архиве. Пьеса написано явно до смерти Сталина, судя по уминанию лысенковщины - в конце 1940-х. Русский перевод тут: http://www.inosmi.ru/translation/244711.html
ПО ходу пьесы одна партийная героиня крестится. Муж возмущён: "А что это ты крестишься, коммунистка?". Жена отвечает: "Уже можно, с 22 ноября 1942".
Это единственная дата в тексте. Этот день считается днем окружения гитлеровской армии под Сталинградом (Паулюс в этот день послал Гитлеру телеграмму об окружении). Непонятно, что имел в виду Лем. Встреча иерархов со Сталиным состоялась в сентябре 1943 года. Может быть, Лем задним числом перепутал дату? В любом случае, это еще одно свидетельство того, что перемена религиозной политики, завершаяся в 1990-е годы, была замечена. Или, возможно, речь идёт о том что именно Бога надо благодарить за победу - даже с точки зрения коммуниста и именно с точки зрения коммуниста?
*
*
С.Шмидт в некрологе о. Иннокентию Просвинину делает любопытное утверждение:
"Даже в последние годы жизни Сталина, когда публично и организованно выступали преимущественно против космополитизма (т. е. действовали в духе откровенного антисемитизма), опасным для жизни оказывалось и соблюдение религиозной обрядности православия (на истфаке МГУ довели из-за этого до самоубийства в 1949 г. члена партии Ирину Львовну Перельман, талантливую ученицу академика Б. Д. Грекова, мою однокурсницу)".
Видимо, Шмидт искренен, тем не менее, возникают вопросы: почему именно эту студентку, разве она была единственной в своём роде? Точно ли не было других обстоятельств, которые могли привести к такому исходу?
Беспокоить самого Шмидта как-то боязно...
|
