Яков Кротов

АНТИКАТЕХИЗАТОР

ПОНЯТНОСТЬ

Понятность в русском языке часто - синоним простоты. "Простым, понятным языком". Да, язык может быть прост и понятен (говорят, я-то сам таким не пользуюсь), но реальность очень редко понятна, хотя всегда проста. Понятность - свойство искусственной реальности, созданной человеком. Человеческое тело - непонятно, это сложнейшее явление, понятен анатомический атлас, который упрощает реальность в практических целях. Но тело - просто, атлас - сложен.

Понятность особенно ценится в современной культуре, в которой главная творческая сила - информация. Информация никогда не может быть простой, но она всегда должна быть понятной. С богослужением - прямо наоборот. Оно достаточно просто - попели, поели, попили, а то и попели без поели - но оно непонятно даже, если совершается на родном языке. Поэтому даже тот, кто молится на родном языке, "разговорном", его невольно деформирует, создавая нечто вроде жаргона, "высокого стиля", "диглосии" (двуязычия). Точно тот же феномен в любом диалоге: чем интимнее отношения между разговаривающими, тем больше интимных словечек, предназначенных для понимания этими двумя, непонятные окружающим. Эти словечки призваны не столько отгородить близких людей от неблизких, сколько компенсировать непонимание между близкими.

Близость - не только не помогает пониманию, но даже углубляет непонимание. Ведь чем ближе друг ко другу, тем лучше видят любящие (близость всегда свойство любви, не о соседстве же по камере идёт речь) глубинную таинственность друг друга. Любовь не отменяет непонятности, она доводит непонятность другого до мистичности. Сказать "я тебя понимаю" - признак хороших товарищеских отношений и признак гнилых супружеских отношений.

Любовь не понимает, любовь любит. Любовь - единственное свидетельство вечности человека, потому что любовь видит бездонность человека. Любовь к себе есть сознание вечности в себе, этим и отличается от себялюбия, которое сознает в себе конечности, сосредоточено на конечном и защищает его.

В бесконечно большей степени всё сказанное относится и к Богу. Бог прост ("Бог един" - более классическая формулировка), но Бог непонимаем ("непознаваем"). Это не означает, что Бог непонятен, это означает, что понятное в Боге всегда бесконечно меньше того, что непонятно. Так и в человеке. Во Христе объединены бесконечность человека и бесконечность Бога, непознаваемость человека - бездонность, неисчерпаемость - и непознаваемость Бога, более похожая на бездонность неба, чем колодца.

Отсюда и принципиальное нарастание непонимаемости в духовной жизни. Конечно, не надо специально громоздить непонятное, срочно переходить на латинский алфавит или сою. Само придёт, сколько нужно, если будем именно молиться! Непонятное в богослужении - как соль в еде. Конечно, не следует путать с неграмотностью - неграмотность не есть непонятное, неграмотность есть непонимание. Освоить технические тонкости богослужения очень легко, они казались трудными лишь до появления инструкций к ноутбукам, которые иногда весят больше, чем сам ноутбук, и почти всегда больше, чем любое пособие по богослужению. Но начинать освоение надо, заранее зная, что полной ясности не будет никогда, что не может быть полной ясности там, где полный Свет.

Учиться вере и учиться религии

Всё в мире делится на то, что нужно изучать постепенно, и на то, что нужно (и можно) охватывать сразу. Математику изучают, солнце видят. Изучение Солнца следует за видением Солнца.

В сегодняшнем мире христианство чаще преподают как математику. Извольте систематически изучать, не забегая вперёд и не пропуская занятий. Год, три, семь лет.
Так на христиан повлияла интеллектуальная атмосфера современности, которая решительно предпочитает не интуицию, а логику, путь не от идеи к фактам, а от фактов к идеям. Впрочем, эта интеллектуальная атмосфера появилась не без влияние христианства. Новый Завет нов именно тем, что ставит факт выше идеи. Иисус, воскресение Иисуса, вера в Иисуса – факты, а какие идеи из них выводятся, это дело десятое.

Богу научить нельзя, и вере в Бога научить нельзя. Поэтому любое слово о Боге предназначено любому. Новичку и эксперту, прогульщику и педанту.

Можно учить религии. Объяснять обряды, историю формирования Библии, преподавать теологию и философию. Тут, конечно, и расписание уроков появится, и контроль с самоконтролем прибегут.

Теоретически – можно учить религии. Практически, либо при преподавании религии вера уходит (а то даже и не приходит), либо вера превращается в невроз разной степени агрессивности, от аутичного самоподавления до кликушества. Где-то посередине слащавое, но отнюдь не сладкое ханжество.

Кто предупреждён, тот вооружён. Не учите религии. Пусть каждое слово о религии будет придатком к слову веры. Если вера небольшая, пусть и придаток будет небольшим. До сих пор духовная жизнь человечества была похожа на ром – религии всегда было больше, чем веры. Теперь похмелье.

Наверное, надо сделать отдельную оговорку для России: не учите при поддержке государства. Но, во-первых, кто подсел на иглу власти, ничего не слушает, во-вторых, власть она ведь не только государственная бывает, так что оговорка в определённом смысле для верующего во всякой стране.

Дарвин есть результат постепенной эволюции христианства. Вера в то, что человек постепенно произошёл от обезьяны, есть лишь подвариант веры в то, что святой происходит от грешника.

Благовествуй, просвещай, исповедуй, давай читать хорошие книжки - и Шариков превратится в Крестикова. Просвещением, разумеется, занимается не частное лицо, а церковная организация, являющаяся аналогом биоценоза. Вне этого биоценоза эволюция невозможна, так что все в храм стройными рядами. А то отлучим и не эволюционируешь.

Эта чудная концепция в эпоху Просвещения освобождается от Бога и превращается в то, чем и сейчас вдохновляется всё прогрессивное человечество - то есть, около десяти процентов населения планеты. Стерн смеялся над стремлением крестить младенца в утробе матери, но это стремление ничуть не смешнее трансляции зародышу классической музыки. Энциклопедичность, системное многоступенчатое образование, и всё такое же рациональное, как схоластические штудии. И вот уже людоед превращается в доктора Гааза.

Так что Дарвин лишь перенёс на природу педагогические воззрения верующих и неверующих прогрессоров.

Между тем, Иисус нигде в Евангелии не говорит: "Проповедуйте до концов земли систематично, с наглядными пособиями, создавая нужную среду". Он вообще не утверждает, что проповедь будет иметь эффект (и даже подмигивает: "Веры-то, может, приду - не найду").

Иисус говорит о рождении от Духа. Так это и есть современное представления о механизмах эволюции. Не приспособление к окружающей среде, а микро-мутации, сбои в передаче генной информации, среди которых случаются и чрезвычайно пользительные. Приспособление к окружающей среде, конечно, случается, но вообще-то обезьяна превращается в человека, когда начинает окружающую среду приспосабливать к себе. Творчество, изволите видеть.

Таково и рождение от Духа. Оно не помогает приспособиться к окружающей среде. Оно вводит в иную среду, "божественную среду" (Шарден), "Царство Божие", "вечную жизнь". Оно совершается - как и всякое рождение - не благодаря педагогам, а благодаря Богу. Да, конечно, если рождение от Духа произошло, а человек не выходит из себя, то он рискует стать духовным маугли. Но всё же первичен - Дух, как яйцеклетка со сперматозоидом, и это полезно помнить, особенно, когда хочется воспитывать людей. Святой не из грешника происходит, а из Духа.

* * *

Катехизация становится проблемой только там, где христиане пытаются служить двум господам: быть и национальной религией, и личной. В начале ХХ в. такова ситуация в России. В большинстве других православных стран Церковь - просто религия национального большинства. Никакая катехизация при этом, естественно, не нужна. Предполагается, что вера "впитывается с молоком матери", через повседневное общение, как это происходит и с религиозными установками индуизма, анимизма или иудаизма. (Говоря об иудаизме, следует помнить, что каждый раз, когда евреи теряли государственную территорию, у них возникала катехизация, обучение вере вне рамок семьи).

Среди рисков, которые возможны на пути катехизации именно в России, - восприятие самой катехизации как обряда. Обрядоверие может проявиться ведь как в манипуляции крещением, так и в манипуляции научением. Особенно это провоцирует катехизация, сопровождаемая чётким делением на этапы и торжественными обрядами. Например, свящ. Ф.Парфёнов в 2006 г. предлагал установить для желающих креститься "присутствие их на богослужениях по крайней мере по субботам вечерами и на воскресных Литургиях в течение 40 дней перед крещением". Субботняя всенощная - абсолютно факультативное богослужение, монастырское богослужение, и то, что в России присутствие на нём обязательно для желающих причащаться, - очень яркий симптом обрядоверия. Так таинство покаяние именно там прежде всего превращается в формальность, где совершается в обязательном порядке. Скрупулёзное соблюдение обрядов, присутствие на всенощных, частая исповедь, хорошее знание положенной литературы, - характерные для современных православных черносотенцев черты.

Катехизация во Франции или Греции - одно, катехизация в неосоветской России - совсем другое. Власть строго следит за тем, чтобы в господствующей Церкви, которая обладает монополией говорить от имени Православия, иметь храмовые помещения и т.п., не было представителей "либерализма". В результате происходит искусственная фильтрация: в господствующей Церкви остаются те люди, которые готовы поступиться своими убеждениями. Тогда включается механизм самоцензуры: например, в число рекомендуемых книг включаются не лучшие, а те, которые, пусть они и написаны хуже, принадлежат перу "дозволенных" авторов.

Такая самоцензура ведёт к постоянному снижению интеллектуального уровня, к обеднению репертуара чтения и общения, к психологии кружка, при которой кругозор сужен до членов кружка, к превращению катехизации в индоктринацию, к росту противоречия между тем, что декларируется ("возрождение церковной жизни", "возрождение пророческого духа в Церкви") и тем, чем вынуждены довольствоваться - имитацией возрождения, словесной игрой, самообманом.

Катехизация, безусловно, желательна, но так же безусловно, что её не следует абсолютизировать. Иначе, как в римо-католическом неокатухеменате или в московско-патриархийном движении о.Г.Кочеткова, катехизация превратится в обычнейшую индоктринацию.

Катехизация - многолетняя, с чтением лекций, конспектированием книг, практическими занятиями делами милосердия - лишь направила в новое, церковное русло энергию служения себе, которая у других людей течёт по руслу партийной деятельности, коллекционирования или футбольного энтузиазма.

В то же время очень часто не только у не катехизированного, но и у неверующего человека эгоцентризма в таком гипертрофированном виде нет.

Этот случай уникален (хочется верить) в своей наивной демонстративности, но ведь справедливо будет сказать, что всё современное христианство эгоцентрично. Своя рубашка и людям Церкви кажется ближе к телу. Конечно, в определённых ситуациях даже церковная бюрократия выступает в защиту гонимых, а у не окованных властью людей солидарность проявляется очень часто. Однако, Церковь как организация ведёт себя с поразительной эгоцентричностью и в некогда христианских странах требует признать религию основой цивилизации (и выделить соответствующие привилегии и деньги), а в нехристианских или в антихристианских странах робко залезает на печку и сопит оттуда.

*

В христианстве, как и во многих других религиях, встречается разделение верующих на разные ступени в зависимости от приближённости к Богу. Наиболее известно разделение на мирян и духовенство, а внутри духовенства на разные ступени, - классификация по внешнему фактору (удостоенность благодати). Такая классификация характерна для "родовых" религий, где люди различаются друг от друга не личными качествами, а унаследованными (принадлежность к духовному чину передавалась от отца сыну).

Другие классификации ориентированы более персоналистически. Самая древняя из них - деление на монахов и не монахов. Монах оказывается при этом выше даже епископа, потому что монах сделал личное усилие. Так в христианство проникает деление, характерное для гностицизма и других персоналистических религий античности, в которых всегда человеку предлагалось путём определённых упражнений подняться, усовершенствоваться.

В Новое время эта практика проявилась ярко в системе формирования личности, созданной св. Игнатием Лойолой, в системе католического образования, созданной чуть позже св. Карлом Борромео. В России в наши дни аналогом такой системы стала созданная священником Московской Патриархии Г.Кочетковым "катехизация", лишь по названию совпадающая со старой православной традицией, а по сути являющаяся так же системой формирования личности внутри жёсткой, вертикально организованной иерархии.

Появление внутри христианства подобных иерархий противоречит христианству в той степени, в которой отрицает абсолютность спасения, совершённого Христом. Уже в сочинениях ап. Павла много полемики с христианами, которые выстраивали иерархию, ставя "обрезанных" выше "необрезанных". Пафос Павла - в утверждении абсолютности спасения и, соответственно, равенства всех христиан. Конечно, и Павел знает, что есть динамика и духовный рост (от питания "молоком" до привыкания к "твёрдой пище"), но сам этот духовный рост как раз измеряется тем, насколько человек перестаёт иерархически воспринимать своих ближних.

Само по себе такое противоречие, видимо, не криминально. Система образования Нового времени вся построена на жёсткой, индустриального типа иерархичности этапов обучения от детского сада до пост-университского этапа. Иерархизм образования не поощряет иерархизма межчеловеческих отношений, потому что в этой системе образования нет идеи онтологической иерархии. Разница в степенях образованности сугубо функциональна, посюстороння, тщательно отделена от всех прочих аспектов человеческой жизни. К тому же, светская система образования включает в себе элементы соревновательности, устраняющие, насколько это возможно, субъективизм преподавательских оценок.

В церковной жизни такой соревновательности и, возможно, не может быть, если речь не идёт о локальной ситуации богословствования. Тут и обнаруживается вновь и вновь та опасность, с которой боролся Павел. Выстраивание иерархии среди христиан, деление их на "продвинутых" и "застрявших", "маловоцерковлённых" и "церковных" и т.п., оборачивается разрушением Церкви как сообщества спасённых и возвращением к дохристианской религиозной модели со всеми её сильными и слабыми сторонами, но, во всяком случае, без того Христа, Который один и составляет специфику Церкви.

*

Воцерковление есть разновидность взросления. Человек осмысливает мир, в котором существует, осваивает его обычаи, учится в нём действовать.

Воцерковление сложнее взросления, потому что мир невидимый сложнее видимого. Бога никто видеть не может. Верующий не видел Бога (иначе бы он звался "видевший", "созерцающий"). Верующий, однако, узнал Бога достаточно, чтобы отличить Бога от изображений Бога, от фантазий на религиозную тему. Как в нацистской Германии или коммунистической России люди достаточно знали о преступлениях против человечности, чтобы не хотеть знать больше, чтобы избегать сведений, будоражащих совесть, так в Церковь человек идёт, потому что знает достаточно о Боге, чтобы желать знать больше. У него есть, с чем сравнивать получаемые знания.

Воцерковление можно сравнить с посещением кинотеатра. Больше всего любят кино дети и подростки, которые по кинофильмам узнают мир. Кажется, ещё никто перед смертью не выражал желания посмотреть фильм, даже самый талантливый. Уже не нужно. Знакомство с церковными обычаями не есть знакомство с Церковью, как просмотр кинофильма не есть жизнь. Выходя из кинотеатра, человек невольно какое-то время продолжает жить в искусственном пространстве, а то и подражает движениям или словам полюбившегося героя. К сожалению, христианин может застрять на подростковой стадии: он будет подражать формам церковной жизни, которые ему понравились, он будет смотреть на жизнь так, словно это кинофильм, забывая о том, что реальные люди - не изображения на экране, они сложнее, умнее, они живые, в конце концов. "Религиозное застревание" иногда называют фанатизмом: человек обращается с реальностью, словно он - кинорежиссёр или зритель в кинозале, словно перед ним бесчувственные изображения, а не подобные ему люди.

Разумеется, такая беда бывает не только с христианами, не только с верующими, но совесть начинается там, где человек перестаёт смотреть на окружающих как на актёров, которыми можно командовать, и начинает режиссировать собственную и только собственную жизнь.

*

Очерк Хулапа с описанием истории катехизации можно подытожит простыми словами: катехизации до XVI века не было. Её не было целую тысячу лет - время расцвета Церкви - не было вообще. В первые три века христианства она была в очень зачаточном виде: иногда - одна беседа, и всё. Лишь в некоторых епархиях была развитая система катехизации, но, видимо, лишь при отдельных епископах. Сегодняшние энтузиасты длительной и многоступнчатый катехизации (в основном, из православных неофитов - у католиков и протестантов, у православных "традиционных" тут всё значительно благоразумнее) напрасно апеллируют к древности. Честно было бы сказать: "А мы полагаем, что нужно - вот так". Однако, в этом случае, им пришлось бы противопоставить себя той самой Православной Церкви, от имени которой они говорят.

*

*

Типичное для идолопоклонства перед катехизацией определение : "Катехизация - процесс вхождения в Церковь, становления ее членом. Т.о. "лицо не катехизированное" (не обязательно в нашем братстве, а вообще) членом Церкви не является". Такое определение и свидетельствует о введении дополнительного критерия членства в Церкви. Первоначальным и наиболее авторитетным критерием членств в Церкви является прохождение таинства крещения, хотя бы и в младенческом возрасте. Требование обязательной катехизации в этом отношении ничем не отличается от требования перекрещивания. Если Кочетков (или представители неокатехумената, или иезуиты) не требуют вторичного крещения, то они просто жертвуют логикой своей идеи, идут на компромисс ради пребывания в лоне традиционной церковности. Более последовательно поступают те члены современных христианских движений, которые считают возможным и необходимым креститься каждый раз, когда они "поднимаются на ступень", "научаются" Духом Святым или иным образом.

Если катехизация столь важна, то почему не отстранить от участия в таинствах крещёного, но не катехизированного человека? Почему бы не поставить его перед выбором: если работа мешает катехизации, работу надо оставить? Именно в таких течениях, где вводятся дополнительные критерии (заметьте, я не говорю, что это плохо или хорошо), очень часто возникают экстремумы.

Обожествление катехизации не только православное явление, но только в православии оно основывает себя на каноне - на одном-единственном каноне собора 691 года, предписывающем обязательное наставление в вере. Каких только нет канонов! Почти все каноны не то что нарушаются, а просто не соблюдаются, иначе бы жизнь в Церкви прекратилась. И вдруг один-единственный канон решают соблюдать буквально и выращивают из него мощное разветвлённое здание многолетнего обучения религии. .

При этом у таких движений, если они остаются в лоне традиционных церквей, всегда есть "слепое пятно". Кое-что не додумывается. Например, если строго следовать логике "катехомании" , по которой (а) катехизация обязательна для членов Церкви (б) настоящая катехизация есть процесс с жёстким алгоритмом, то из этого надо бы выводить, что не являются членами Церкви те, кто катехизацию не проходил. Соответственно, и вести себя. Так и поступают многочисленные протестантские движения. Иррационально поведение тех православных, которые, делая идола из катехизиса, тем не менее не делают логичного вывода: только они - православная Церковь, а остальные люди, с патриархом Алексия и ниже - не настоящие члены Церкви.

*

В религии так же нужны учителя, как в любом деле. Только в религии учителя не так всесильны, как в школе, потому что в школе ученик беззащитен, а директор – лишь первый среди учителей, а в религии Бог – Учитель высший и главный, а каждый человек – ученик прежде всего этого Учителя.  Священник или священная книга авторитетны лишь потому, что человек увидел в Бога абсолютный авторитет. Это не всегда осознается: многие люди убеждены, что признали в Боге Учителя благодаря Библии или встрече со святым человеком. Такая перестановка причины и следствия сама по себе безобидна, лишь бы о себе человек не возомнил, что без него Бог другому не может открыться.

Менее очевидна другая опасность. Бог создал мир похожим не столько на поле, сколько на гору. Все живое развивается, и по определенным законам. Открытие Бога, жизнь с Богом тоже есть развитие. Только вот здесь закон эволюции от простого к сложному действует не всегда. Он не действует в начале. Бог сразу открывает человеку самое сложное, самое непостижимое – самого Себя. Он не действует в конце. Человек, много лет проживший в праведности и молитве, может сорваться в последнее мгновение перед смертью, а величайший, закореневший грешник, может в последнее мгновение стать святым. Что можно сорваться, это очевидно. Не так очевидна возможность мгновенной святости, именно поэтому в церковной традиции постоянно напоминают о ярком ее примере: разбойнике, который был распят рядом с Иисусом и которому был обещан  рай почти ни за что, за просто человеческое сострадание.

Первые христиане веровали так же, как их предки – или, во всяком случае, считали свою веру лишь полным раскрытием веры Авраама, Исаака и Иакова. Их вера была дважды откровением: откровением о единстве Бога и откровением о Сыне Божием. Оба откровения были даны всем желающим, вопреки привычному для древнего мира духу религиозной замкнутости. В разных религиях той эпохи преобладал клерикализм как уверенность в том, что верующие делятся на «простецов» и «посвященных», что религиозная жизнь есть восхождение к Богу, постепенное, сложное, совершаемое под руководством мудрых наставников. Впрочем, в религиях очень старых, «родовых» глядели на жизнь проще: человек не обучался религии, а воспитывался в ней. Но было много и новых религий, например, гностицизм, в котором не просто верили в возможность достижения высшего знания человеческими усилиями, но и целенаправленно руководители этими усилиями, разделяя верующих на опытных и новичков. Христиане тоже делились, но не по уровню знаний, а только по тому, прошли они уже обряд крещения или только готовились; после крещения все были равны.

Со временем гностики исчезли, христианство в Средние века стало религией «родовой», в которой не было никакой катехизации, никакого обучения вере, не было и деления верующих на «элиту» и «простецов». Но через тысячу лет все изменилось: по мере освобождения Церкви от союза с государством, по мере освобождения личности от давления семьи, надо было искать новые пути передачи религиозного опыта. И тогда Церковь взяла на вооружение способ, которым в древности пользовались гностики, а в Новое время – ученые. Христианству стали учить, словно физике. Человека стали рассматривать как полено, которое нужно последовательно  обтесывать, чтобы вышло вечно живое существо.

Пока такое христианское воспитание было насильственным, его ненавидели. В наши дни оно, как правило, сугубо добровольное: христианству идут учиться во взрослом возрасте и часто учатся с удовольствием, и особенное удовольствие получают от сознания того, что учатся правильно. Человек, который пять лет в университете последовательно изучал математику, восходя от простого к сложному, радуется, если ему в Церкви предлагают так же изучать христианство: дают список литературы, экзаменуют. 

Беда в том, что ученого, сколько бы он ни учился, постоянно смиряет само занятие наукой – а христианина ничто не в силах смирить, если он сам себе не даст по лбу. Жизнь ученого полна проб и ошибок, дискуссий, неудач, провалов. Жизнь христианина тоже всем этим полна, только это такие неудачи, на которые некому указать. В результате человек может запросто превратиться в фарисея, убежденного, что он знает больше «новичка» или «необученного» христианина, и не только больше знает, но и больше может, больше обязан говорить, за большее отвечает. Это уже бред, и пренавязчивый. И дело не только в том, что христианству нельзя научить. Кое-чему в христианстве научить можно, только вот из разных способов учить фарисеи выбирают самый античеловеческий.

В современном мире есть две модели обучения: одна устаревающая, догматическая, привычная для отсталых стран, когда всех обстругивают одинаково. Смотрят лишь на возраст и объем знаний. Но чем дальше на Запад, тем свободнее студент: он сам выбирает, чему учиться, он почти не слушает лекций, зато делает огромное количество самостоятельных работ, а учитель лишь следит, чтобы человек не халтурил и не списывал.  Так возрождается – уже вне семьи – очень древняя система обучения через самостоятельное плавание. Церковь пока отстаёт; но вряд ли надолго.

*

Слушание есть противоположность послушания. Послушание делает мир непрозрачным, непредсказуемым - в отличие от права. Для ребёнка, для ученика, для послушника послушание имеет иной смысл - знакомство с миром через другого человека. Послушание очень мало может сообщить о мире или о себе самом, зато послушание есть своеобразный эксперимент над тем, кого слушают. Задал вопрос - получил ответ. Родитель, учитель, старец оказывается в роли студента, испытуемого. Это и помогает росту человека. При условии, конечно, что наставник не уклоняется от ответа, не заменяет ответ - приказом. Уклоняется не тот, кто не объясняет свой ответ. Объяснение как раз может быть уклончивостью, бегством. Уклоняется тот, кто не открывает ученику или послушнику своего сердца, кто прячется за холодной перегородкой гордыни. Это может проявляться и в обычном высокомерии, и в подмене речи - цитатами, но вообще-то упрятывание себя под словами явление настолько бесчеловечное, что его интуитивно ощущает каждый.

БЕС ПОПУТЧИКА

У одного царя был врач. И к этому врачу в кабинет однажды вваливается бегемот, а на бегемоте лягушка, и лягушка проквакала: «Доктор, что у меня к zhopa’е присохло?»

Лягушку на бегемоте представить – легко. Невозможно представить бегемота, едущего на лягушке. Мораль: автостопщик всегда вторичен, автомобилист - первичен. Например, реклама – это использование чего-то важного и мощного для транспортировки в мозг потребителя менее важного и менее мощного. Образ соблазнительной девушки везёт в мозг мужчины желание купить автомобиль. Если же девушка подаёт себя как удачное дополнение к автомобилю, брак будет не длиннее гарантийного автопробега.

Верующие обрадовались роману Брауна как поводу внедрить в ум современного человека какие-то настоящие сведения о Христе. Увы, это типично. После «Титаника» стали говорить о Церкви как корабле спасения. Выбирают человека года? Айда всем голосовать за Христа!

Таких людей большевики в своё время презрительно называли попутчиками. Они были не дураки и понимали, что старая интеллигенция, которая вскочила в поезд революции, преследует свои цели. А вот сами попутчики не понимали, что их всех зарежут как баранов, как только подрастёт поколение настоящих советских интеллектуалов. И зарезали.

Современная культура, к счастью, не так кровожадна. Она подсаживает попутчиков и готова послушать, что травят богословы в связи с находкой вздорного Евангелия Иуды, в связи с бульварным произведением Брауна и т.п. Она-то готова, только христиане должны Бога молить не ввести нас в искушение, не дать нам подсесть на поп-культуру. Даже о Леонардо да Винчи говорить в связи с выходом книги Брауна означает не популяризировать Леонардо, а позорить его. В голову-то слушателю или читателю он въедет, но не в тот отдел головы, где серьёзное, а в тот, где бульварное. Если проституток обязать твердить математические формулы, то формулы мужики запомнят, но использовать их будут только для ругани: «Ишь, бэ квадрат, понаехали!»

Тем более Христос – не попутчик ни Дэну Брауну, ни даже Леонардо да Винчи. Многие, проходившие мимо Креста, смеялись и призывали Спасителя сойти… Мог бы сойти, мог бы с ними прогуляться – и тогда бы Он оказался не Спасителем мира, а клоуном мира. Самая страшная профанация – превращать Бога в бесплатное приложение к бестселлеру. Человек сел насладиться свиной отбивной, а ему в тарелку жемчужину подкладывают! Он же её просто съест, и ещё счастье, если не поперхнётся.

А говорить о Джоконде «с христианской точки зрения» - разве не профанация? Так никто и не собирается говорить о Джоконде с христианской точки зрения. Джоконда – она сама и есть христианская точка зрения. Она ведь почему улыбается? Потому что видит рядом с каждым зрителем Того, Кого зритель сам увидеть не может. И догадайтесь, кто ей напоминает бегемота, а кто – лягушку?

Катехизация: за и против

Было бы неверно утверждать, что в православии никогда не было обязательной катехизации. Однако, это не означает, что катехизация была обязательной всегда и составляет такую сущность Церкви, как Евхаристия. Ещё важнее: это не означает, что катехизация всегда была одинаковой.

Например, очевидно, что катехизация была обязательной в некоторых христианских церквах II-IV столетий. Катехизация стала обязательной в Католической Церкви c XVII столетия. Мартин Лютер написал не один, а два катехизиса специально для катехизации. В русской православной традиции катехизация стала обязательной для детей в XIX столетии, а в ХХ веке её сделал обязательной для своей паствы свящ. Георгий Кочетков.

Но еще более очевидно, что катехизации не было как отдельного явления в христианских общинах, жизнь которых отразилась в Четвероевангелии, Деяниях и апостольских посланиях. Не было катехизации ни в православии, ни в католичестве на протяжении всего Средневековья. Даже самые горячие сторонники обязательной катехизации не отрицают, что эти эпохи хуже прочих. Среди святых не различают тех, которые прошли катехизацию, от тех, которые её не проходили. Более того: в качестве нормативных, приближающихся к идеалу эпох истории Церкви обычно даже сторонники обязательной катехизации указывают те, которые обязательной катехизации не знали.

Защитники обязательной катехизации используют некоторые данные исторической науки, однако они игнорируют общие методологические принципы науки, распространяя известные факты из истории отдельных эпох и регионов на более широкий контекст. Существование несколько циклов катехизационных бесед IV века принимается за доказательство общеобязательности катехизации в это и прочие столетия. Отсутствие фактов восполняется ни на чем не основанными гипотезами: якобы чтение Символа веры «предполагает» предварительную катехизацию. Напротив, с равным успехом (и с опорой на известные из нашего времени явления) можно предположить, что появление текста Символа освободило от необходимости проходить какое-либо научение, заменило подготовку – формулой. Существование правила 78 VI Вселенского собора (оно же 46 правило Лаодикийского) о необходимости готовиться к крещению, видимо, свидетельствует не об «устойчивой практике» катехизации, а именно об отмирании катехизации. Об объёме катехизации ничего не говорит и это правило.

С другой стороны, защитники обязательной катехизации игнорируют своеобразие в содержании катехизации различных эпох. В литургической практике отразилось разделение на оглашенных и верных. Однако, это не означает, что оглашенные проходили какой-либо курс катехизации. Самое большее, можно говорить о том, что оглашенные узнавали о вере, слушая проповедь, чтения из Библии. Однако, то же самые слушали и уже крещеные люди. Следовательно, тут налицо не катехизация, как процесс предварительного изучения основ веры, а допуск оглашенных к слушанию поучений, адресованных членам Церкви.

Тем более, нет оснований видеть в «литургии оглашенных» (название позднее – это сугубо техническое обозначение части службы) действо, предназначенное специально для оглашенных. И чтение Писания, и проповедь, и воспевание гимнов, - древние, изначальные части синагогального и первохристианского богослужения, предназначенные не для прозелитов или новообращённых, а для верных членов общины.

Катехизация древности, судя по сохранившимся текстам, радикально отличалась от катехизации Нового Времени: она была короче, обращена была ко взрослом. Катехизационные проповеди св. Кирилла Иерусалимского вообще невозможно сопоставить с учебниками «Закона Божьего», по которым велась катехизация в церковно-приходских школах России XIX в. Мало кто из поборников катехизации станет указывать на уроки «Закона Божьего» как на катехизацию, - хотя это, несомненно, катехизация.

Представления о катехизации, сложившиеся в последней трети ХХ столетия как в католической («неокатехуменат»), так и в православной среде, несут на себе отпечатки своей эпохи. Это простое распространение принципов педагогики Нового Времени на церковную сферу. Катехизация копирует дух и букву современного среднего и высшего образования: постепенность, сочетание теории с практикой, акцент на самостоятельной работе, допустимость безличностной передачи знаний (через книги, магнитофонные лекции и т.п.).

Как целое православие не знает ни обязательной катехизации, ни погромов, ни суеверий. Но в истории православия были и попытки сделать катехизацию обязательной, и погромы, и суеверия.

Это не означает, что катехизация такое же зло, как погромы. Это означает, что катехизация – систематическое обучение взрослых людей основам веры – не является таким же благом, как таинства, благом, без которого невозможна жизнь в Церкви.

Крещёный в детстве человек – член Церкви, даже если он никогда не проходил катехизации, никогда не бывал на богослужении. Человек, который прошёл курс катехизации, изучил богословие, получил степень доктора теологии, но не крещён – не член Церкви. Возможно, он член профессорской корпорации Оксфорда. Но не Церкви.

Обучение основам веры иногда становится очень насущным: когда Церковь перестаёт быть живой традицией общины, когда из-за гонений или других испытаний в ней возрастает число людей, не знающих не только о Христе, но и вообще о религии.

Парадоксальным образом, едва катехизация появляется, как в ней отпадает нужда именно благодаря успеху катехизации. Появляется нормальная христианская среда, которая поддерживает передачу знаний о вере через семью, богослужение, общинную жизнь, а не через формализированные циклы занятий.

Жалеть об этом не стоит, ибо у катехизации есть один нежелательный аспект. Это катехизаторы. Многих из них – особенно в такие кризисные периоды, когда христианство выходит из небытия - самих никто никогда не катехизировал. Это яйца, которые словно сами собою снеслись.

Яйца не должны учить курицу. Курицей же является сам Господь – Он и сравнивал Себя в Евангелии с наседкой, которая пытается собрать цыплят под крылья. Апостол Павел, который много проповедовал тем, кто не был знаком не только с верой во Христа, но и с верой в Единого Бога, может считаться первым катехизатором. Он как раз и отмечал, что катехизация – не от людей.

«Вера от слышания», - писал Павел (Рим. 10, 17), но при этом он размышлял не о том, почему проповедь необходима язычникам, а почему проповеди недостаточно для иудеев. «Слышание от Слова Божия», - продолжал он, и завершал повторением слов Иисуса о том, что не всякий слышавший – услыхал. Более того: не всякий желающий услышать – слышит.

Человек наталкивается на тайну свободы своей и Божией. В XVIII веке просветители полагали, что познание – довольно простой механический процесс. Сообщил человеку факт, он этот факт проверил, - вот и узнал.

После двух веков просвещения, однако, философы и психологи пришли к выводу, который давно знали богословы: знание вторично, первична любовь (философы говорят «интуиция»). Человек сперва обращает на что-то внимание и уже благодаря этому начинает понимать – или хотя бы он хочет понять. Без этого желания, без этой предварительной искры между человеком и другим знания не будет.

Вера от слышания, но слышание – от слова Божия, а не от слова человеческого. Бесполезно обучение вере, если нет веры. Сперва Бог касается человека, потом человек обращает на Бога внимание. Иисус говорил об этом прямо: «Не вы Меня избрали, а Я вас» (Ио. 15, 16). Павел повторил слова Божии, услышанные Исайей: «Меня нашли не искавшие Меня; Я открылся не вопрошавшим о Мне» (Рим. 10, 20).

Человек может отвергнуть благодать, но не может выманить благодать. Катехизация вторична по отношению к благодати. Катехизация желательна, но не необходима, в отличие от крещения.

Катехизация плоха наличием катехизаторов, которые склонны к гордыне больше, чем священники. Недаром среди противников Иисуса были книжники, но левитов не было. Если человеку поручено совершение обряда, это угашает гордыню: слишком однообразен обряд, слишком коллективистичен, слишком явно, что человек тут функция.

Катехизатору сложнее спастись от зазнайства. Он должен проявлять себя как личность, должен показывать, что знания о вере пропущены через его сердце, а не повторяются механически. Попытки справиться с этой проблемой механически (предлагать магнитофонные курсы катехизации, подбирать катехизаторов безликих) перегоняют проблему с катехизаторов на катехизируемых.

А у катехизируемых и без этого проблема: знания подпитывают и их гордыню. Человек, которому сказали, что катехизация – обязательное условие членства в Церкви, начинает свысока смотреть на того, кто катехизацию не прошёл. Если бы ему сказали, что обязательное условие членств в Церкви – добрые дела, стал бы делать добро хотя бы, чтобы смотреть свысока на других. Это называется фарисейство. Но фарисейство знания ничуть не лучше и даже хуже, потому что на обычного фарисея может повлиять совесть, а на фарисея с дипломом – может быть, и нет.

Сторонники обязательной систематизированный катехизации для взрослых воодушевляются во многом идеями, характерными для светского рационализма. Это убеждённость, что знания помогают бороться с суевериями. Если бы это было так! В христианстве суеверия в массовом масштабе зафиксированы как раз в IV столетии, от которого, собственно, и дошли первые катехизационные тексты. Суеверия не зависят от объема знаний, они формируются на подсознательном уровне. И не суеверия страшнее всего, они лишь помогают человеку стабилизировать отношения с окружающей средой.

Знания же часто становятся лишь базой для агрессии, хотя бы в виде психологии исключительности. Именно в этом обвиняли и обвиняют на Западе членов католического движения неокатехумената, в России членов аналогичного православного движения во главе с Г.Кочетковым. Интеллектуализм отравляет не только "либеральное" мышление, но и фундаменталистское, консервативное.

Так что каноны должны призывать священников вести катехизацию, мирян – учиться вере, но обязательной катехизация так же не может быть, как милосердие.

*

В России церковное образование, естественно, отражает светское - а то всё построено на книжническом принципе индоктринации. Есть сумма знаний - "сокровищница веры", как выражаются католики - и тебе из этой суммы что дадут, то ты и запомни. Мирянину дают десять знаний, священнику двадцать, епископу тридцать, а все целиком только у Папы под подушкой.

Промежуточная система - в Европе: в школе действует начетничество, а высшее образование учит самостоятельному исследованию.

Разумеется, наиболее человечна система, где уже с младых ногтей не учат самостоятельности, а охраняют самостоятельность, которая в интеллекте заложена и расцветает сама. И в российских университетах учат самостоятельно искать информацию, но ведь это уже поздно. Научатся самостоятельности жёстко в рамках конформизма.

Катехизация ничем не отличима от курса духовной академии. Там и там надо не грузить человека информацией, угодной начальству, а развивать в нём тот росток свободы, который сеет Дух Божий. Ростку этому нелегко в душе, которую неверие приучило к страху, к некритичности и т.п. Человек приходит к Богу, отягощённый ложными представлениями о Боге. Он уверен, что если он уверовал в Бога, то он должен веровать и в сорокаусты, и в инквизицию, и в 95 тезисов - у каждого барона свои причуды. А Бог чудесен потому, что Он освобождает от суеверий - от всего того, что в России повелось называть "народным православием" (термин Панченко-сына) и что есть, разумеется, народное анти-православие, язычество. Катехизатор должен, не боясь наказаний церковной власти, говорить в полный голос: почитание стопочек Богоматери - язычество; молитвы "неупиваемой чаше" - оскорбление Пресвятой Девы; поминальные записочки и сорокаусты - неверие в Воскресение и любовь Божию.

В несвободной Церкви есть люди, которые осмеливаются критиковать - ну, не патриарха, конечно, и не своего епархиального архиерея - но некоторые суеверия критикуют. Однако на культ мёртвых и они посягать не смеют - это основной источник дохода. Это православие не столько на царстве кесаря паразитирует - и были времена, когда обходилось без казённых дотаций - сколько на язычестве.

МОЛИТВА КАТЕХИЗАТОРА

Дух Святой,

святые апостолы

и все равноапостольные святые!

Дайте мне сегодня

словами сказать людям

то, что нужно им,

каждому из них для его блага,

всем вместе для единства в Боге Благом,

и удержите меня, не дайте

сказать то, что хочется мне,

в чем выражаются мои самомнение, славолюбие, гордость.

Аминь.

Я написал эту молитву, готовясь к первой лекции по новой для меня теме ("История Вселенской Церкви"). Руки прямо тряслись, когда я ее писал, вторую половину этой молитвы я забыл - и решил по этому, что эта молитва вдохновенная, Духом отредактированная.

Перед лекцией я очень волновался, как перед экзаменом: а что я знаю, да как я скажу - и совсем эту молитву забыл. Лекцией остался недоволен, о чем сказал сразу кому-то из подошедших. И тут же я понял, что неправ, ибо лекцию воспринял как экзамен. Но ведь экзамен сдают, потому что оценка нужна тому, кто сдает, не тому, кто слушает.

Более того: может быть, я недоволен именно потому, что осуществилась моя же молитва и я говорил не то, что нужно мне, а то, что нужно Богу. Но с чего я решил, что эти сферы совпадают? Ведь в этом случае я и должен быть недоволен, ибо своя воля все-таки ближе к телу. Я вырос достаточно, чтобы говорить "да будет воля Твоя", но недостаточно - чтобы не огорчаться, когда это прошение исполняется.

Отныне потерян последний ориентир и более невозможно оценивать свои речи - раз я пожелал, чтобы Дух был в них. Если они мне нравятся - вдруг потому, что это мое? Если нет - а может, потому, что они Божьи? Судить качество своих слов я теперь просто не могу (хотя и хочу, и право имею), ибо, сохранив все технические критерии (ясность, дикцию, композицию оценить легко) я потерял главный критерий: целевой. Мои цели теперь мне самому не интересны, а до понимания целей Божиих я не дорос и вряд ли дорасту: ведь у Бога столько же целей, сколько людей на земле. Единственная возможная позиция: агностицизм, отказ судить себя. И косноязычные речи не обязательно плохи, и сладкоголосые не обязательно хороши. И те, и другие Господь может кому-то обернуть во благо.

И остается только молиться: до выступления - просить, после выступления - каяться и благодарить, а во время его - и это самое трудное - отдавать Богу все, что не отдаешь слушателям.

11 мая 1991 года

ИИСУСОВА МОЛИТВА ДЛЯ КАТЕХИЗАТОРА

- Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, глупого!

ПРЕДТЕЧА - ПОКРОВИТЕЛЬ КАТЕХИЗАТОРОВ

Иоанн Предтеча учил вере до Христа. Учителя христианства должны и после Христа быть всего лишь предтечами. Иоанн - во всем образец катехизатора. Собственно, этого "всего" очень мало. Евангелисты составляют образ Иоанна из крупных драгоценных камней - тем более драгоценных, что крупных.

Первая черта - проповедь в пустыне. К нему приходят, а не он приходит - в отличие от многих, если не большинства, ветхозаветных пророков, которые были посылаемы Богом на распутия градские. Катехизатор ждет, когда к нему придут - и этим отличается от благовестника, который идет на площади.

Иоанн необычен. Его одежду и пищу описывают все синоптики. Это внешняя необычность, подчеркивающая внутреннюю независимость. Это необычность лозунга или рекламы. Она может шокировать, может интересовать, но она сама по себе напоминает о том, что Царство Божие - не от мира сего. Эта юродство - то есть, бессловесная проповедь, проповедь одним образом жизни. Не обойтись без такой выделенности из мира и катехизатору. Что лукавить! Мы - не как все. Христос необычен. Знакомство с необыкновенностью Церкви должно начинаться с необычности катехизатора. В идеале, он должен быть в рясе - маленькая, портновская необычность. Если нет рясы - еще что-нибудь (но не в слове, а именно в образе себя).

Катехизатор должен уметь говорить долго и коротко, весело и умилительно, мудро и просто, но в любом случае - так, чтобы его поучения легко было свести к одной фразе. Иоанн это умел. "Покайтесь, ибо прилизилось Царство Небесное". "Приготовьте путь Господу".

Катехизатор должен быть готов к наплыву народа - строго говоря, он всегда обращается к миру в целом, сколько бы человек перед ним ни сидело. Евангелисты говорят просто: "Иерусалим и вся Иудея и вся окрестность Иорданская выходили к нему" - не утруждая себя подсчетом процентов. Уж верно, не буквально все выходили! Важно не это, а обращенность проповеди ко всем. И важно помнить, что приходили все - а оставались единицы. Был покинут Иоанн, был покинут и Сам Господь. При вознесении, когда уже нечего было бояться, когда свершилось величайшее чудо мира, присутствовало немногим более сотни человек. Так что, проповедуя всем, мы всех и теряем - остаются тех, кого избрал Господь.

Главное же - иметь в себе чувство, уверенность, веру Предтечи: "Идущий за мною сильнее меня". Иисус всегда смиреннее нас, всегда за нами - и всегда сильнее. Предтеча - всегда перед, но всегда течет, проходит, не задерживается. Это трагично: после выхода Спасителя на проповедь, Иоанн словно срывается, меняет миссию провозвестника на политиканство, обличает зачем-то Ирода, попадает в тюрьму, оттуда с вопросами посылает учеников к Иисусу. Мы - всегда меньше и хуже Христа. Иоанн это знал и говорил. Путь надо готовить Богу, а не ему. И долг катехизатора - протекать сквозь людей, проходить сквозь них без остатка, тушуясь перед Христом и из учеников обретая себе братьев во Христе.

А ОСЛИЦА - ПОКРОВИТЕЛЬНИЦА

В одной притче рассказывается о директоре цирка, которому позвонили и предложили аттракцион "Говорящая лошадь". Тот бросил трубку - позвонили еще раз - опять отказался разговаривать - звонок раздался в третий раз, но теперь говорящий перешел на скороговорку: "...аттракцион говорящая лошадь только не бросайте трубку думаете легко каждый раз номер копытом набирать!"

Вот так и катехизатор: он - говорящая лошадь. Отсюда и все трудности - через него говорит Дух Святой, и сказанное им на редкость иноприродно ему. В падшем мире человеку естественно, легко и незазорно говорить о бабах, пиве, ценах, политике - в общем, бить копытом. Когда же мы заговариваем о Боге - мы делаем то, что естественно только в Раю. Так что не надо стесняться своей неуклюжести, бояться ошибок, надо удивляться происходящему чуду и - продолжать набирать номер копытом, пытаясь дозвониться до души ближнего. Так что, молясь святому Иоанну Предтече, не надо гордиться и помнить: кроме покровителя, у катехизатора есть и покровительница - Валаамова ослица.

МЕДВЕДЬ БАЛУ - ИДЕАЛЬНЫЙ КАТЕХИЗАТОР

Главный герой в знаменитой сказке Киплинга "Маугли" - медведь Балу, воспитывавший разных зверей, а с ними воспитавший и человека так, что тот смог жить в джунглях и не помереть, да еще сохранить дар человеческой речи и мысли. Ибо высший героизм - не драться с тигром, не победить волчью стаю, а подняться выше себя, увидеть себя лишь одним из многих. Медведь Балу это смог. Обычный медведь может воспитать лишь медведя - и, если ему дадут человеческого детеныша, тот будет спать зимой и предпочитать мед, и не сможет общаться ни с людьми, ни с волками. Медведь Балу учил "закону джунглей", который, однако, оказывается законом цивилизации: уметь говорить с каждым на его языке. Он выучил Маугли говорить со змея и с орлами, с волками и тиграми.

Плохой катехизатор так говорит, так учит, что его слушатели могут продолжать свою христианскую жизнь лишь в сени своего катехизатора. Поэтому большинство плохих катехизаторов - священники. Среди плохих катехизаторов много очень хороших священников! Но дело не в том, каковы они сами и их церковные позиции, а в том, что человек, через них пришедший к вере, только их язык понимает, а на все прочие приходы глядит словно из стаи на чужаков. Умрет такой батюшка - куда денется человек? Хорошо еще, если после кризиса, сумятицы духовной, он все-таки поймет, что христианская жизнь бесконечно разнообразнее, чем казалось, и что это разнообразие терпимо Богом и должно быть терпимо человеком. Но многие просто уходят из Церкви, когда из Церкви, из жизни уходит их любимый христианский наставник. Он им не говорил благоглупостей про платочки, или говорил, что платочки - благоглупость. А надо было бы сказать: ну что, платочки! Это язык, чужой для нас, но язык, выражает он то-то и то-то, и относиться к этому чужому языку надо спокойно, а при случае уметь на нем говорить.

Хороший катехизатор должен, как и медведь Балу, предвидеть всякие осложнения в церковной истории и в жизни своих подопечных. Может быть, судьба закинет их в такую тмутаракань, где будет только батюшка-черносотенец. Что ж, надо подготовить человека к такой встрече, к тому, что исповедоваться надо будет у такого батюшки, научить исповедоваться так, что уже не важно - либерал епитрахиль накидывает или антисемит. "Мы одной Крови" - Христовой, как сказал бы Балу.

Катехизатор сеет там, где он не будет жать. Он профессионально неудачен и даже преступен, если образовывает человека, который потом сможет жить лишь в человеческом кругу, привычном катехизатору.

ЛИС

Не бывает любви без признания в любви. Любящий проповедует любовь, воспевает того, кого любит. Дон-Кихот был миссионером Дульсинеи (впрочем, и Христа). Всякий миссионер есть миссионер любви. Только вот беда: на деле есть множество людей, которые проповедуют любовь сердито. Наверное, их отправили проповедовать любовь, не предупредив, что их отправляют к тем, кто нуждается в любви, а не к тем, кто нуждается в сердитости. Все было бы совсем безнадежно, но научиться проповедовать любовь можно.

Среди множества катехизисов есть один, который и катехизисом-то никто не считает: сочинение Антуана де Сент-Экзюпери “Маленький принц”. Вся она о Боге, и о Сыне Божием, и о спасении души человеческой. Более того: книжка так написана, что в ней нашлось место не только для проповеди, но и для пособия проповеднику-миссионеру.

Маленький Принц встретил Лиса, который предложил себя приручить.

“- А что для этого надо делать? - спросил Маленький Принц.

- Надо запастить терпеньем, - ответил Лис. - Сперва сядь вон там, поодаль, на траву - вот так. Я буду на тебя искоса поглядывать, а ты молчи. Слова только мешают понимать друг друга. Но с каждым днем садись немножко ближе...”

Так приручают не всегда. Многие любящие думают, что им ответят любовью только, если они сперва разгонят всех соперников. Вот почему большинство катехизисов еще не так давно начинались с неприятного “обличительного богословия”, когда последовательно разоблачали ложь буддизма, многобожия, марксизма, атеизма. В серединочке было про Любовь. А заканчивалось обличением тех христиан, которые принадлежали к другим, нежели составитель катехизиса, конфессиям. Православный катехизис обличал протестантов и католиков, католический - протестантов и православных...

Люди, поступающие так, думают, что основываются на Евангелии. Разве не сказал апостол Павел: “Побеждайте зло добром?” (Рим. 12:21). Кто обличает, побеждает в слушателе зло рассказом о добре, не так ли? Разве святые не сокрушали идолов? Разве великие миссионеры не шли в самые далекие уголки земли, ища тех, кто еще ничего не слыхал о Христе?

Человеку, который знаком с историей Церкви лишь извне, она может показаться разновидностью английской охоты на лису. Гремят рога, гарцуют огромные кони, своры гончих, доезжачих, алые камзолы охотников... Сейчас они ринутся в лес и загонят лиса, и поймают его - бедного рыжего язычника, и крестят.

Человеку, который знаком с духом Церкви, понятно, прежде всего, что не следует приравнивать себя к великим апостолам и святым. Святые сокрушали идолов, но умели вовремя остановиться, чтобы не сокрушить при этом по шее парочку идолопоклонников. Миссионеры по тому были великим, что шли в самые дальние уголки земли, но, придя, не начинали объяснять всем, какой великий труд проделали их ноги, и просто селились среди язычников и терпеливо ждали, пока их проповедь принесет плоды. Куда мне до этих людей! Я не удержусь, моя гордыня слишком велика, мне лучше и не мечтать об охоте на лис. Я и лису поймать не сумею, и охотников всех распугаю, потому что трубить буду лишь о своем величии.

Охота на лиса не для нас, на самом-то деле, не только потому, что мы плохие охотники. Христос и все святые, в конечном счете, тоже предпочитали не охотиться, а приручать, и главным средством охоты для них было стать жертвой охоты. Христос изгнал торгующих из храма, но Своих судей Он выгонять из синедриона не стал и принял их приговор; не выгнал он и римских солдат, не сошел с креста, умер - и воскрес так, что все остались свободны не верить в Его Воскресение. Апостол Павел, в конечном счете, предпочел потерпеть поражение и проиграть, нежели возглавить какую-либо конкретную церковную общину: “Если должно мне хвалиться, то буду хвалиться немощью моею” (2 Кор. 11, 30). Кто слишком много выигрывает здесь, тот не получает выигрыша на небесах. Более того, кто слишком агрессивен здесь, тот и здесь не получает никакого выигрыша. Он получает не новообращенных, а всего лишь пленных.

Не охотиться на лиса, а приручать его означает придерживаться нескольких простых правил. Во-первых, надо задавать только добрые вопросы. К примеру, вопрос: “Знаешь ли ты, что ты грешник?” - это добрый вопрос. А вот вопрос: “Знаешь ли ты, что православные и католики - идолопоклонники?” - это злой и дурной вопрос. Если мы будем зазывать к себе людей, обещая объяснить, почему именно наша вера лучше всех прочих (а не почему им просто надо верить в Истину), если мы будем играть на противопоставлении, то придут к нам, естественно, именно те, кому более всего интересно противопоставление себя другим, а вовсе не жизнь в Истине. Какой будет наша община, решается задолго до того, как мы откроем рот, решается тогда, когда мы решаем, что для нас Церковь прежде всего - охота на лис или приручение лис.

Во-вторых, надо отвечать только на добрые вопросы. Если нас спрашивают нашего мнения о буддизме или иеговистах, то вопрос такой может вдохновляться совершенно противоположными духами. Спрашивающий может действительно интересоваться нашим мнением, буддизмом или иеговистами. Но очень может быть, что человек просто ненавидит буддизм и хочет использовать нас как рупор для своей ненависти, хочет от нас богословского ее обоснования. Различить очень просто. Достаточно сказать, что на этот вопрос вы подробно ответите с глазу на глаз. Кто ненавидит, вряд ли подойдет к вам: он-то уверен, что уже все знает. Кто интересуется существом дела, подойдет. Так проповедник может отфильтровать злых, замкнутых от тех, кому действительно интересна проповедь. Можно, конечно, сказать, что и злые нуждаются в проповеди. Но уж во всяком случае, не нужно проповедовать так, чтобы оставались лишь сердитые, а чистые сердцем уходили.

В-третьих, надо бороться не с конфессиями, а с концепциями, следуя апостолу Павлу - не с плотью и кровью, а с духами злобы. То есть, если протестанты не чтят иконы, то ведь они это делают потому, что считают иконы идолами? Так вот лучше проповедовать против идолопоклонства, а иконы даже не упоминать. Пусть люди сами разбираются. Лучше бороться с корнем зла, чем бесконечно описывать его дурные плоды. Про корень мы все знаем лучше, с плодами легче ошибиться. И, опять же, мы привлечем к себе слушателей, интересующихся существом веры, а не периферией. Тех же, кому интереснее обличения, пусть подбирают другие проповедники. Кто поливает семена веры ненавистью, пусть и пожинает свой своеобразный урожай.

Разумеется, проповедник сам должен быть уверен, что не иконы, не русский национализм, не католическое властолюбие - главные враги. Иначе слушатели почувствуют, что с ними лукавят, ими манипулируют, и это будет еще хуже.

Приручать лиса означает сидеть, говорить и ждать. Разумеется, “сидеть” - в духовном смысле, физически-то мы можем очень даже двигаться. “Сидеть” означает не двигаться навстречу тому, кто нас боится, не гнаться за ним. “Сидеть” означает не поощрять того, кто хочет подружиться со злой нашей стороной. “Сидеть” означает предоставить другому свободу делать усилие, приближаться к нам, проходить то пространство, которое мы расчистили для него. Лис тогда сделает шаг нам навстречу, когда перестанет ненавидеть и бояться нас.

КАТЕХИЗАТОР КАК ВЕЧНЫЙ МАРГИНАЛ

Смирение катехизатора есть знание, трезвое, научное (а именно, социологическое) знание и сознание того, что он всегда является маргиналом, люмпеном, что занятие его не принесет ему славы, почтения и уважения. Это же чувство необходимо и священнику, но того хотя бы паства уважает - и это может создать иллюзию, будто он мил миру (хотя это несправедливо даже по отношению к оА). Катехизатор же находится на краю ("маргине") не только светской, но и церковной жизни. Он привратник. Ему даже на чай незачем давать. И это хорошо, и это правильно - об этом надо почаще вспоминать, чтобы катехизировать во Христа, а не в себя.

БУМАЖНЫЕ ПЛОДЫ КАТЕХИЗАЦИИ

Катехизация никогда не бывает бесплодной, хотя одно из самых мучительных и противных ощущений катехизатора - что все было насмарку. Пришло на первую встречу тридцать человек, на последней осталось десять человек, к первому причастию пришло трое, а через полгода если хотя бы один из этих тридцати появится в храме - и то слава Богу! И можно успокаивать себя тем, что наше дело - сеять, что, в конце концов, немножко лучше люди стали - но это ложные утешения, потому что все-таки катехизация есть приведение ко Христу, а не к более нравственной и, тем более, не к более образованной жизни.

К бесплодию можно привыкнуть. В нем даже нужно найти особый - и именно христианский - смысл: в конечном счете, только Бог - наша цель, и всякая неудача, всякое поражение в мире сем лишь напоминает об этом.

Но есть еще более грозная опасность, памятование о которой есть постоянный источник не столько угрызений совести катехизатора, сколько его покаянных молитв, его желания быть святым. Одна притча рассказывает о рыболове, который остался без наживки и нацепил на крючок бумажку с надписью: "червяк". Через десять минут у него начало клевать - на крючке оказалась бумажка с надписью: "рыбка". Так вот, самое ужасное не то, что слова наши бывают бесплодны (абсолютно бесплодны они не бывают никогда), а то, что проповедь-то наша, может быть, давно превратилась в фикцию, что за словами нашими, может быть, давно ничего не стоит, и мы лишь механически воспроизводим найденные когда-то интонации и выражения, а сегодняшего духовного опыта за риторическими красотами - нет. Но кто-то клюнет и на такую проповедь, и поймает мы на бумажного червячка - бумажную рыбку, введем в Церковь, к святыне, к таинству, людей равнодушных, не принявших самого главного в христианстве - Христа, изначально готовых сделать из христианства идеологию, подмогу в делах, средство воспитания детей, что угодно - но не средство спасения своей души в познании Бога. И будем нам последняя - бумажное плодоношение - горше первого - кажущегося бесплодия.

БЕССТЫДСТВО КАТЕХИЗАТОРА

Царство Божие - внутри нас. Речь о Боге есть урок анатомии. Это раскрытие себя. И это отнюдь не величественный процесс, каким когда-то, на заре существования, была анатомия. Это действие, выставляющее на обозрение то, что должно быть скрыто. Это бесстыдный акт, это говорение о том, что невыговариваемо. Религиозное просвещение в этом отношении подобно сексуальному. Преподаватель сексологии должен быть готов к тому, что ему придется говорить о своей собственной сексуальной жизни. Кто преподает - пере- по- дает - Царство Божие обязательно должен говорить прежде всего о своей собственной религиозной жизни. Это неловко и стыдно. Но катехизатор - не столько наставник, учитель, сколько свидетель, свидетель самим собой. Он больше похож не на маэстро, который учит молодежь живописи, а на натурщицу, выставленную для всеобщего обозрения. На первых порах всякий катехизатор непременно будет испытывать чувство неловкости и даже стыда, подобно начинающей натурщице.

Более того, он будет испытывать опасение, что исчерпает свои резервы, расточая их. Это не пустая боязнь - если мы раздаем свои запасы, их действительно надолго не хватит. Но надо учиться раздавать дары Духа Святого - говорить не от себя, пользоваться жемчужиной Царства - а ее хватит на всю нашу жизнь.

ЗАКОН БОЖИЙ И БОЖЬЯ БЛАГОДАТЬ: образы катехизации

Противопоставление закона и благодати для христиан не есть простое противопоставление несовместимого. Закон упразднен - но только через постоянное исполнение: чаша Закона наполнена Спасителем до краев и наливать в нее более невозможно. Благодать дана - но только через постоянное стяжание: чаша Благодати постоянно неполна и переполнена быть не может, сколько бы мы ни получали. Ничего нет удивительного, поэтому, что законническая парадигма мира постоянно присутствует в христианстве. Она может переживаться по-разному. "Слово о Законе и Благодати" митр. Илариона (XI век) энергично отвергает самую возможность восприятия Церкви как Нового Закона. Катехизис митр. Филарета (XIX век) энергично утверждает именно такое восприятие. Что удивительнее: само именование катехизиса и катехизации "Законом Божиим" или то, что такое именование не возмущает нас?

Закон отвечает не на вопросы, а на преступления. Законнический образ мира делает катехизацию не диалогическим процессом, а монологическим. Митр. Филарет свой катехизис писал в вопросоответной форме, следуя древней традиции. Но эта форма глубоко чужда духу его катехизиса - только благодаря этому стала возможна публикация его в церковном календаре 1991 года со снятыми вопросами. Текст ничего не потерял - зато обнажился его дух, не терпящий вопрошания, не нуждающийся в нем, дух диктовки, партийного устава - но не дух катехизиса. Именно такой дух именуется теперь в русском языке "догматическим". Разумеется, эта догматичность лишь паразитирует на догме Церкви. Догма есть ответ на вопрос, она рождена в том же Духе, которым пронизано все Евангелие - Христос ведь постоянно отвечает на вопросы высказанные и невысказанные. Догматичность противоположна догме - ее тон заранее исключает всякие "неуместные", "глупые", "кощунственные" вопросы. Катехизис Филарета требует задавать лишь те вопросы, на которые автор имеет желание ответить. Но и совопросники Спасителя, и нынешние люди задавали и задают вопросы совершенно иные, вопросы очень разные, объединенные именно неуместностью, вздорностью и провокативностью.

Современный русский человек хорошо знаком с догматичностью коммунистов. Это они ввели понятие "провокационный вопрос" и придали ему отчетливо отрицательный и предосудительный вкус. На самом деле, вопрос либо провокационен либо это не вопрос (в крайнем случае, вопрос риторический, то есть не требующий ответа). Провокация вопроса - это всего навсего требование ответа. В провокации - сущность вопроса. Смерть коммунизма выпихнула православных христиан на главную отвечающую позицию - именно выпихнула, потому что мы, к сожалению, по маловерию нашему и унынию не были готовы к смерти коммунизма. Кроме того, законническая парадигма мира при крайней ханжеской агрессивности очень замкнута в себе и не прозелитична. Ведь новообращенные нужны Христу, Закону нужны преступники.

Иисус любил сравнивать веру - или, точнее, Царство - с деньгами. К сожалению, многие верующие воспринимают это слишком буквально и становятся скупыми рыцарями веры. Они боятся, что, рассказывая о своей вере, уменьшают ее - к этому, насколько я могу судить по собственному опыту, сводится наша стыдливость в вопросах веры, застенчивость, целомудренность. Напрасно! Вера - неразменный пятак. Мы богатеем только, если делимся ею. Когда мы проповедуем, при нас остается все и появляется тот избыток, о котором непрестанно говорил Христос. А иначе - если мы неразменный пятак кладем в сейф, зарываем талант - иначе инфляция съедает всю нашу веру. Это потребительское отношение к вере напоминает поведение украинца, который на просьбу дать попробовать сала ответствовал:: "Сало оно и есть сало, чего его пробовать" - хотя сам перед этим славно пооткусывал от еды спрашивающего.

Крайне характерно, что сегодня на главную позицию выпихнуты именно православные христиане, потому что представители других конфессий, зачастую более нас желающие отвечать на вопросы и делающие это искуснее, не воспринимаются как полноправные представители Церкви. Последний факт - отвержение нацией инославия еще до знания о том, что есть православие и что - инославие - сам по себе является скрытым ответом, утверждением общества о сущности Церкви, и утверждением не самым точным.

Общество готово отвечать за Церковь. В определенном смысле люди задают вопросы, уже заранее зная на них ответы. Часто эти ответы не являются церковными - например, слишком многие спрашивают, как Церковь относится к монархии, заранее зная, что она относится хорошо или что она относится плохо. Настоящий ответ - что отношение Церкви к монархии не может быть выражена простым "да" или "нет" им неинтересен и ненужен.

Церковь сделана главным ответчиком. Благодаря этому обнажилась карикатурная сущность или, вернее, отсутствие собственной сущности у коммунистической идеологии: законничество большевизма лишь пародировало законничество христианское. Многие отвращаются от Церкви, чуя в ней догматизм, подобный коммунистическому и исторически предшествовавший ему. Многие ищут в Церкви того догматизма, которого лишились со смертью большевизма. Отвечать на такой запрос было бы тем опаснее, что догматизм - в отличие от догматичности - возможен самый противоположный, как, например, в вопросе о монархии. Догматизм консервативного христианства и догматизм христианства либерального одинаково агрессивны.

Разумеется, не только и не столько законничество видится людям в Церкви - в ней видится благодатный Лик Христов. Иначе бы Церковь вообще не привлекала бы внимания. Но надо трезво сознавать искушение законничеством, которое одинаково опасно для "интересующихся" Церковью и для "учащих" Церкви. Суть этого искушения: восприятие Церкви как системы предписаний, достаточной для ориентации в мире сем и в мире вечном. Эти предписания могут быть заповедями Синая или Христовыми, правилами соборов и национальными обычаями - законническими они становятся, когда претендуют отвечать на все вопросы, исключая необходимость в постоянном обращении и общении с источником заповедей - с Богом. Закон превращается в законничество, когда пытается исключить из жизни то, что дает жизнь: самый ненадежный, не поддающийся человеческой воле и человеческому контролю "элемент" церковной жизни - Дух Святый и Его постоянному действие, единственно могущее оживотворить душу, заповеди, каноны.

Общество, надо сказать, готовы к законнической катехизации. Общество пропитано рясофилией и с удовольствием отдаст право на проповедь одним священникам, выучит скучнейшие катехизисы, сдаст любые экзамены. Но Церкви не нужно обзество - ей нужен человек, личность, душа живая. Эта живая душа проскользнет через любую катехизацию, оставаясь некатехизированной. И это еще в лучшем случае! В худшем - живая душа умрет от законнической катехизации, мы получим фарисеи. Правда, это крайности. Благодаря тому, что катехизация есть дело все-таки не катехизатора а Церкви Христовой, Дух Святой силен и через законническую катехизацию воспитать вполне благодатного и неподзаконного христианина.

Закон достаточно агрессивен, он встречает нас уже в катехизации - этом пограничье Церкви. Дух механичности, пытающийся гарантировать законом недостаток благодати - или, точнее, нежелая восполнить этот недостаток - искушает нас во всех аспектах катехизации: человеческом, содержательном, целевом.

* * *

Личность катехизатора. Законническая парадигма искушает нас поставить вопрос о том, должен ли катехизатор быть священником. Ответ строго канонический прост: катехизатор должен быть епископом. Это ответ апостольской древности, но только на такой ответ мы имеем право, потому что он отвечает на истинный вопрос - о природе епископского служения. Вопрос о том, должен ли катехизатор быть священником, является ложным вопросом. Бессмысленно доказывать, что катехизатор может быть мирянином, ссылаясь, к примеру, на апостольский опыт св. Николая Японского, который именно на катехизаторах-мирянах вырастил японское православие, сделав в империи Мейдзи то, что было невозможно в империи Романовых. Катехизатор может быть мирянином, а может быть брюнетом, может быть мужчиной, а может быть женщиной.

Представление о том, что вере должен учить священник - и только священник - распространено чрезвычайно и в духовной среде, и в среде неверующей. Большинству священников это доставляет одни неудобства, ибо большинство это совершенно неспособно к катехизации. Но это же большинство, мучаясь, отпугивая людей от Церкви неумелыми попытками катехизировать, не желает поступиться представлением о катехизировании как части благодати специфически таинства хиротонии, а не вообще Духа Святого. Это представление удовлетворяет именно законнической парадигме, при которой священник есть не столько совершитель таинства, сколько хранитель тайны. Он не приносит страшную Жертву, а хранит страшные предписания. Он - лицо, толкующее догматическую систему, он - законник при Законе.

Такой позиции было бы смешно противопоставлять усиленное подчеркивание права мирян быть катехизаторами. Нет у мирян такого права - как нет его и у священников. Единственный правомочный катехизатор - Дух Святый. Вопрос о том, какого пола, масти, иерархического положения должен быть катехизатор необходимо просто снять. Катехизатор - это призвание, служение, благодать. Ничего нет страшного в том, что есть священники, которые прирождены только хозяйственным делам. В то же время далеко не всякий педагог или экскурсовод может быть катехизатором - Царство Божие не совокупность информации и не исторический памятник, здесь нужны несколько иные подходы.

К этому вопросу примыкает и более практический вопрос о том, какой степени церковности или, что то же, святости должен быть катехизатор. Имеем ли мы право требовать у него справки и благословения от духовного отца, знания такой-то и такой-то литературы, такого-то стажа пребывания в Церкви? Наверное, имеем, только надо твердо помнить, что это все - средство успокоить нашу совесть, а не отсеять негодных к катехизированию. Невозможно определить хорошего катехизатора по анкетным данным, но очень возможно этими анкетными данными хорошего катехизатора отпугнуть. Если слишком доверять внешним параметрам - а отзыв духовного отца придется отнести все же к внешним параметрам, ибо хороший духовник не претендует на положительное всеведение - то в катехизаторы попадут одни фарисеи. Никакого четкого положительного критерия здесь быть не может, за одним-единственным, правда, исключением. Катехизатор проверяется в деле, как солдат - боем. Конечный и единственно верный ответ о способности человека к катехизации дает только практика. И как язык жив, пока и если способен к исключениям из правил, так катехизация жива, пока и если в катехизаторы будут попадать люди разные.

Не только впускание людей в систему подготовки катехизаторов связано с проблемой. Выпуск катехизаторов - тоже проблема. Катехизатор призван питать людей "чистым словесным молоком" (1 Пет 2.2). Как можно, в таком случае, экзаменовать катехизаторов, проверять их знания, вообще - заставлять их нервничать. Проэкзаменуйте корову - молоко пропадет! Единственный экзамен здесь - практика. Катехизаторов не учат - их раздаивают, и делают это катехумены, а учителя. "Старшой" может - в редчайших случаях - запретить выступать, но никогда не имеет права разрешить: слишком велик риск. Его должен брать на себя сам катехизатор.

Слово "воспитать" возникает здесь не случайно. Религиозные деятели спокойно говорят о религиозном образовании, но понятия "образование" и "катехизация" - противоположны. Исторически "воспитание" - древнейший способ существования педагогики, восходящий к простой биологической функции кормежки. "Образование" - понятие Нового Времени, понятие гуманистическое, высказанное языком эллинистической философии: человека выраживают в какой-то образ. В этой системе возникают педагоги-компрачикосы, подгоняющие учеников под образы уродливые и абсурдные или прекрасные и разумные, но, в любом случае - подгоняющие. Но и "христианское образование" - в образ Христов - тоже таит в себе такую же подгонку. Ведь с точки зрения духовного содержания воспитание отличается от образования ненасильственностью. Речь идет не о методе! Насилие в воспитании, как и в питании, очень распространено - ведь человеку нельзя дать умереть с голоду. Гуманистическое образование возмущалось воспитателями, которые пороли детей - но само насилует личность на значительно более глубоком уровне, на уровне не средств, а целей. Ибо кормилец не ставит себе задачи вырастить определенное существо - он просто выращивает, он дает возможность котенку стать котом, цыпленку - петухом, мальчику - мужчиной. И христианин педагог должен указывать на образ Христов, являть его - в мире, в Церкви, в самом себе. Но не подгонять воспитанников под этот образ - а питать их "чистым словесным молоком". Они вырастут христианами, толкьо не надо им мешать, надо убрать то, что мешает образу Божию проявиться в них. Образованием занимается тот, кто хочет навязать человеку чуждый ему образ. А вера - естественна для человека, и воспитание есть воспитание в его изначальное, райское состояние, но в условиях падшего мира. Это означает огромную целомудренность и сдержанность педагога. Наша суета и рвение не должны затмевать дыхания Духа Святого. Всякая человеческая попытка "образовывать" - особенно, если эта попытка исходит от катехизатора, приводит к одному: мы морим их голодом, не воспитываем, а вместо духовной пищи предлагаем им свой собственный образ или искаженный нами образ Христа.

* * *

Содержание катехизации. Законническая парадигма тяготеет к структуре уголовного закона: единообразное и единонумерованное деление веры и, соответственно, учебников веры. Для законничества, строго говоря, не существует катехизатора - есть лишь излагатель учебника.

Бессмысленно отрицать полезность и нужность методических указаний и схем для катехизатора. Без них просто невозможно катехизировать, и какую-то схему имеет всякий катехизатор. И тем не менее, произвольность - очень ценное качество для катехизатора. Только она придает смысл умению пользоваться чужими текстами, программами, методическими указаниями. Произвольность побуждает искать дара импровизации, вдохновения. Произвольность дает способность откликаться на настроение слушателей. Произвольность открывает новые ценности самому проповеднику. Но произвольность, разумеется, как явствует из самого слова, возможна лишь тогда, когда есть воля к проповеди, когда есть готовность принять Духа, когда катехизация ведется не по обязанности, а по благому произволению.

Произвольность есть поэтому не обязательно отказ от схемы, спонтанность, не только умение импровизировать и отвечать на неожиданные вопросы. Произвольность как проявление благодатности есть умение составлять схему для каждой особой ситуации. Обозначу такие ситуации, насколько они известны по собственной практике.

1. Евангелизация. Катехизатора пригласили на одно-единственное выступление, пригласили как фокусника, скорее для развлечения. Это заведомо проигрышная ситуация. Вы висите над пропастью равнодушия и на вас смотрят равнодушные. У вас времени сорок минут или час. Тут не поможет удачное начало: ап. Павел тоже сумел сперва заинтересовать афинян, но потом они разошлись - не потому что он говорил скучно, а потому что он говорил про воскресение. Здесь у катехизатора может быть один расчет: на Духа Св. Он даст вам говорить то, что нужно в этой конкретной аудитории, Он исправит ваше неумение, Он позаботится, чтобы сказанное вами упало в души. Не слишком переживайте за себя - и Дух легче войдет в ваши слова. Поменьше думайте о себе - и побольше о тех, кто перед вами. За час вы должны охватить все благовестие - от Адама первого до Адама последнего.

2. Катехизация sui generis. Перед вами более или менее заинтересованная, абслютно невежественная и сознающая свое невежество аудитория, желающая что-то узнать, но еще не знающая, что речь идет не о знании, а о жизни. Перед вами цикл встреч. Но по крайней мере первая - всегда подобна евангелизации. Кто-то может придти один раз и затем никогда больше не появиться - не потому, что вы плохой катехизатор, а потому что человек еще не христианин. Но все же здесь уместна обычная катехизационная структура, с разбивкой по темам в последовательности Символа веры, в зависимости от количества занятий и т.д. и т.п.

3. Катехизация в школе. Она характерна для нашего сегодня, хотя совершенно противоречит и букве закона об отделении Церкви от государства, и духу Церкви, не терпящему насилия. Тем не менее, катехизаторов приглашают в светские школы "поговорить о религии", причем слишком часто оформляют это не как добровольный факультатив, а как уроки "Истории религии". Это абсолютно проигрышная ситуация. Вас слушают по принуждению. Как бы мягки вы ни были, слушатели ощущают, что их подталкивают к чему-то. Породистую собаку очень легло "завязать" раз и насегда: если во время вязки подтолкнуть кобеля к самке, он на всю свою собачью жизнь усвоит непреодолимое отвращение к сексу. Человек стократ породистее - именно такая "катехизация" наплодила воинствующих безбожников, которые и сделали революцию. Кроме того, очень немногие люди достаточно квалифицированны просто, чтобы читать "Историю религий".

В качестве возможного и благородного выхода я бы указал один: предложить школе иной курс, под названием, к примеру, "Основные религиозные понятия". Построить этот курс на рассказе о вере, догмате, молитве, благодати, смерти, этике - показывая, что нет специфически религиозных понятий, но что каждое явление жизни в вере приобретает качественно новое значение. В этой ситуации будет честно говорить и необходимо будет говорить и о своей собственной вере. Принуждения здесь не будет - вы выступаете как эксперт, а именно это слово, пожалуй, ближе прочих к древнему значению слова "свидетель". Но обязательное условие одно: это не должен быть слишком долгий курс, иначе опять проявится "эффект вязки". Рано или поздно (лучше всего, вовремя) вы должны сказать: остальное - в храме. "Овес к лошади не ходит" - заглянет, разве что, на несколько сеансов. Но очень опасно приучить людей - тем более, молодых людей - к тому, что религия есть нечто приносное, нечто, что не требует ответа и усилия, нечто, о чем говорят.

4. Катехизация верующих. Явление специфическое, но практически неизбежное. Слишком многие православные - и дети, и взрослые - не катехизированы и ничего не знают о своей вере, не приучены знать о ней, осмысливать свою духовную жизнь. Они нуждаются в катехизации, но совершенно особого рода, не "в лоб". Именно здесь катехизатор ближе всего к проповеднику в храме - ибо он обращается к людям церковным, но обращается с речами, более пристойными среди людей от Церкви далеких. Здесь необходима максимальная деликатность и максимальное умение импровизировать. Такая катехизация может быть облечена в форму занятий по изучению Евангелия, или богослужения, или церковной искусства - но это именно катехизация. При обсуждении любой темы катехизатор - хотя в данной ситуации он так не именуется - должен быть готов выйти на темы катехизиса: творение, спасение, обряд и пр.

Классификация катехизации, приведенная выше, является достаточно механической - в зависимости от внешней ситуации. Но катехизация часто определяется внутренним содержанием ситуации. Бывает катехизация игровая и деловая. Причем игры с детьми на уроке "закона Божия" есть не игра в точном смысле слова, а именно дело. Катехизатор, который не играет с маленькими детьми, а серьезничает, играет в самом полном смысле слова - с огнем. Напротив, общение с вполне взрослой аудиторией при внешней серьезности является именно игрой, и актерской (требующей достаточно профессионализма), и содержательной - ведь речь идет о том, что столь же далеко от дел мира сего, как игра. Вариантов здесь бессчета, и который должен создать для себя свою классификацию положений, в которых он может оказаться. Единственный универсальный совет: во всех случаях форма и содержание катехизации должны быть производными от благодати.

* * *

Цель катехизации. Катехизатор иногда имеет право и возможность ощущать катехизацию как игру, но никогда - как спорт. Цель катехизации не крещение, как цель евангелизации - не обращение к вере. Цель любых наших слов о Христе - только жизнь в Нем. Истина незамысловатая, но слишком часто катехизатор искушается мерять свой успех количество обращеных или крещеных - словно он индеец, коллекционирующий скальпы. Катехизатор есть "мартос" - "свидетель" или, в древнем переводе, "мученик" о Христе. Катехизация есть действительно мучительный процесс, в котором неудача есть единственное, что маячит впереди. Библейское учение о малом остатке по-настоящему понимают только катехизаторы, у которых всегда успехов ничтожно мало. Помочь здесь ничем нельзя. Унывать здесь бессмысленно - надо радоваться тому, что хоть один человек спасен при нашем свидетельстве (не "благодаря нашему..."!).

Но если цель катехизации - наша (именно наша, а не моя) жизнь во Христе - то у катехизации не может быть конца. Действительно, цель катехизации вне мира сего - бесконечна. Практически это означает одну нехитрую вещь. Катехизация начинается с передачи информации в той или иной форме, но продолжается жизнью в Церкви и заканчивается лишь на Страшном Суде. Что может иметься в виду под жизнью в Церкви? Участие в таинствах - да, прежде всего и этого уже достаточно. Молитва - да, без этого первое и невозможно. Дела милосердия - да, и без них молитва не произносится. Но помимо - или сверх - или сбоку - всего этого, жизнь в Церкви есть общение, и общение не только с Богом, но и с людьми. В таинствах, молитве, милосердии это общение достигает вершин - но у него есть и свои долины.

Речь идет об общении вне храма - с молитвой, с изучением Библии, с питьем чая, с участием в реставрационных работах или паломничествах. У человека, который прошел катехизацию, должен быть выход и в эту сферу, а не только в сферу таинств, - особенно на первых порах. Иначе недобранное в церковной жизни будет добираться в пьянках, в унынии (которое есть бесконечное и дурное общение с самим собой), в телевизионной наркомании и пр. и пр.

Законническое восприятие Церкви как раз лишает человека возможности общения или канализирует общение в строго ограниченные пределы. Одинаково законническим может быть общение со старцем или экуменический туризм. От ханжества не страхует ни одна форма - кроме все того же общения. Только, конечно, общение должны быть общим - между тем, как мы стремимся постоянно сделать общение частным, эгоистическим, только с эгоизмом раздутым до миллионолюдных пределов своей нации, своих единомышленников. Общение должно строиться не вокруг нас - вокруг Христа, поэтому и здесь ни одна форма не может иметь преимущества, кроме той, которую подскажет именно нам и именно в наше время благодать Божия.

РАЗЛИЧИЕ ЕВАНГЕЛИЗАЦИИ И КАТЕХИЗАЦИИ

Евангелизация есть акцент на новизне Вести о Христе. Катехизация - на том, что это Весть благая. Катехизация начинает то раскрытие благости Иисуса, которое потом бесконечно продолжается в аскетике.

"Верую, Господи, помоги моему неверию". Слова эти обычно используются для проповеди о том, что на каждого верующего довольно неверия. Иногда от этого забывается, что все-таки между верой и неверием столь же качественное различие, как между зрением и слепотой. Нет людей с идеальным зрением, но это все же и подслеповатых не так много. Поэтому же евангелизация качественно отличается от катехизации, хотя по видимости они очень близки: говорится-то об одном. Слепые читают пальцами, для них издают особые книги, напоминающие вафли (а еще точнее - мацу). Евангелизация и есть возвещение не каких-то особых, упрощенных истин, но возвещение особым способом. Надо обращаться к коже человека, дать ему почувствовать прежде всего - в катехизации можно обращаться к разуму и сердцу, то есть к внутреннему человеку. Поэтому евангелизатор и катехизатор - профессии разные так же, как швейцар ресторана и директор. Разные - не в ущерб достоинству одной из профессий. К сожалению, многие христиане чем более возрастают во Христе, тем пренебрежительнее относятся к тем, кто первый благовествовал им. Коринфяне и апостол Павел являются наиболее известным примером. Такие гордецы забывают, что на Страшном Суде будет своя раздевалка, и она - та же самая, что и на входе в Церковь, и опять прозвучит то же Евангелие, и мы вновь будем прозревать, как если бы никогда и не веровали: слишком велико для человека различие между Спасителем уничиженным и Спасителем во Славе.

КАТЕХИЗАЦИЯ - ПОСЛЕ ВОПРОСОВ, А НЕ ДО.

Ни Евангелие, ни катехизисы не помогают, в конечном счете, ответить неверующему на вопрос: "А зачем все-таки нужен Христос?" И дело здесь не в том, что мы оторвались от библейской традиции, в которой был выработан язык говорения о Спасителе, и мало поможет погружение новичка в знание Библии. Дело в том, что Иисус - не просто Бог, Который поддается либо не поддается описанию. Иисус - ответ Бога на вопросы человека, и если у нас нет к Богу вопросов, нам ненужен и непонятен Иисус. Жизнь христианина не начинается с познания Иисуса, а заканчивается им. Всю жизнь мы погружаемся в Иисуса - Он единственная дорога к Отцу. Отсюда некоторая тупоумность, бессмысленность, невежество христианства в отношении самого Христа - Он не позади нас, где все понятно, а впереди, мы - христиане, катехизаторы - не несем Христа, а несемся к Нему.

ВОПРОС - НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО ВОПРОШАНИЕ

Вопросы человек не обязательно выражает в словесных вопрошаниях. Вопрос может быть выражен взглядом, да просто приходом на катехизацию. В том и смысл устной, вечно импровизированной катехизации, чтобы вглядываться в лица сидящих и отвечать на вопросы, которые люди не умеют или не хотят выразить. И это всегда достаточно разные вопросы! Не бывают двух одинаковых аудиторий, даже один и тот же состав не бывает в одном настроении. Люди куда пестрее калейдоскопа.

ПОЧЕМУНИЧЕСТВО

Где-то на гpанице междy полным pавнодyшием к pелигии и веpе и сознательным агностицизмом и атеизмом лежит почемyченичество. От мyченичества почемyничество отличается тем, что доставляет стpадания не почемyченикy, а тем, кого почемyчают. Детское почемyченичество, пик котоpого пpиходится на 3-4 года, пpесекается сpавнительно легко ответом: "Потомy что пеpпендикyляp". Речевой аппаpат четыpехлетнего pебенка не в силах воспpоизвести такое сочетание звyка, и вопpоса: "А почемy пеpпендикyляp?" не следyет, цепочка обpывается. Речевой аппаpат взpослого человека таких огpаничений не имеет. - "Я кyпил коpовy" - "А почемy не лошадь?" - "Хpистос написал Евангелие" - "А почемy Он не оставил это занятие своим yченикам?" - и так далее. Вопpосы задаются обычно именно о том, что совеpшенно неважно или совеpшенно понятно: почему Христос не женился? Кто “настоящий” автор Евангелий? Ответы просты. Hет pазницы, кто деpжал пеpо - Матфей или Иисyс; Евангелие написано Богом. Хpистос не женился, потомy что Он был человеком во всей полноте человеческой пpиpоды - не геpмафpодитом, но и не самцом, а тем самым человеком, котоpый есть "едина плоть и един дyх", в котоpом оба начала соединены в чyдо человека. Но почемученика вовсе не удовлетворяют эти ответы. Ему важно внимание к себе и, более того, восхищение. В сущности, он требует от нас идолопоклонения по отношению к себе.

Разумеется, мы не должны потакать столь странным желаниям. Не следует ввязываться в спор - а почемученик вызывает нас именно на спор, он отнюдь не желает от нас объяснений. Хуже спора тут может быть только одна вещь (впрочем, она обычно неразрывно связана со спором): сказать почемученику, что он почемученик. Представьте себе, что у Вас спрашивают, который час исключительно из желания подраться с Вами, точнее, побить Вас. Вы же не будете объяснять человеку, что он хулиган - он весьма резонно заявит, что Вы его оскорбили, что он всего навсего спросил, который час. И даст вам в морду, поскольку он все-таки действительно хулиган. Если Вы поглядите на часы и скажете ему, который час, он тоже даст Вам в морду, но все же Вы будете виноваты в этом в наименьшей степени, а он - в наибольшей. Другое дело, как быть, если хулиган требует, чтобы Вы каждые пять секунд рапортовали ему, сколько времени: “Два часа пять минут... два часа пять минут... два часа шесть минут...”. Лучше всего в такой ситуации убежать от хулигана. Если же бежать некуда или нечем, тут уже советы бесполезны. Лучше всего попросить поскорее набить Вам морду, чтобы поскорее же добраться до врача.

ПОСТЕПЕННОСТЬ ПРИРУЧЕНИЯ

Методы катехизации могут быть различны. Можно требовать от людей подтягивания до своего уровня, постоянного усилия, самодисциплины. Можно снисходить к их немощи, ориентироваться на слабейших, стараться никого не отпугнуть и не соблазнить. Когда о. Георгий Кочетков требует от людей заявлений, автобиографий, фотокарточек, регулярных посещений - он выбирает первый путь. Я предпочитаю второй. Поэтому первое занятие я провожу просто как лектор, чтобы люди сохраняли блаженное ощущение анонимности, отчужденности друг от друга. Но каждый раз перед людьми, конечно, должна быть следующая ступенька, на которую они, если захотят, ступят - или не ступят: от катехизации - в молитвенное общение, из общения - к благотворительности и т.д. Но принципом остается: приручать постепенно.

ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ И БОЖЕСКОЕ В НАЧАЛЕ КАТЕХИЗАЦИИ

На катехизацию приходят люди, в большинстве своем верующие еще слабо. Это означает, что в них свежо ощущение Бога как совершенно нового, нечеловеческого явления - и одновременно они больше умеют доверяться людям. Словно совмещаются немое и звуковое кино: новообращенные одновременно боятся человеческого в религии, тянутся прежде всего к божественному - а мускулами, кожей, эмоциональными и интеллектуальными привычками склонны больше доверять людям, чем Невидимому. Поэтому катехизатор должен осторожно проводить среднюю линию - она каждый раз неизбежно пройдет по новому месту, ибо люди каждый раз разные - в соединении человеческого и божеского элементов. Например, пристально следить за тем, стоит ли часто или, напротив, редко ссылаться на человеческие авторитеты: выдающихся ученых, знаменитых философов, прославленных христиан. Иногда это помогает укрепить веру, помогает обозначить место, куда пришел новообращенный, как связанное с чем-то самым лучшим из его прежнего опыта. А иногда может оттолкнуть: человек смутится тем, что он пришел к Богу, а ему опять все больше про людей да про людей. Из этого же явления вырастает и проблема клирикомании. Для ясности могу указать, что об этой проблеме я впервые задумался после одного введения в катехизацию, где помимо моей воли очень часто упоминался отец Александр Мень - упоминался сами катехуменами в рассказах об обращении. Конечно, для многих из них это было благодатно и помечало нечто очень важное духовно, но кого-то (а по противоречивости человеческой натуры, даже и из самих поклонников о.Александра) могло и отпугнуть - ведь самый святой христианин не Бог.

ПЛАНИРОВАНИЕ НАШЕ И ПЛАНЫ БОЖИИ

Схемы, наброски, планирование, тексты - все возможно. Только надо помнить, что люди импровизации, я сам к ним отношусь, которые живее и лучше говорят без заранее написанного текста, есть и люди текста - это не различие "хуже/лучше", а просто физиологии. Но во всяком случае, надо помнить, что мы не можем все спланировать и не должны. Если все предусмотрим мы, что останется смотрению Божию?

ИМПРОВИЗАЦИИ: ПОД СЕНЬЮ ПЛАНА

В духовной жизни, как и во всякой другой, на поверхности лежит положенное последним. То открытие, которые мы последним сделали в нашем путешествии к Богу, кажется нам самым важным и удивительным, мы на весь мир смотрим под углом того, что мы поняли только что о покаянии, или о милосердии. Конечно, большинство наших открытий - это нечто не наше, это прочитанное и услышанное, но вдруг впавшее в душу. Тут не стоит повторять некрасовское презрительное "Что ему книга последняя скажет, то ..." Просто книги и вообще слова учительные подобны собранию карт, и далеко не все услышанное последним ложится на сердце, но лишь совпадающее с тем, что мы видим сердечными очами перед собой в эту минуту. В катехизации надо стремиться как раз к тому, чтобы всякое наше слово было для ученика точным описанием увиденного им в откровении, западая на сердце (проверить это, разумеется, нет возможности). И будет очень грустно, если у вас внутри нет постоянного потока открытий и восхищений, захваченности новизной: значит, вы духовно мертвы.

Но здесь именно катехизатора подстерегает опасность, которой незачем бояться живущему замкнуто человеку: просто изливать на слушателей свою духовную жизнь: сырой, непроцеженной, неотстоявшейся. Открытия ведь еще надо осмыслить, отделить в них случайные наши грезы от существенно важного. И здесь помогает нечто весьма низко ценимое и презренное: планирование, придерживание определенной последовательности (собой разработанной или другим). Импровизировать лишь в пределах жесткой заданности - в этом есть своя прелесть и смысл, как в иконописании по канону, в богослужении по уставу. Пусть все личное выражается не в упразднении формального и не в сооружении на бегу новых форм, а в наполнении энергией изливающегося на нас Духа стократ затверженных слов.

Катехизатор не имеет права вывалить то новое, что сейчас открывается им в Боге. Впрочем, с моей точки зрения, он неизбежно должен одновременно двигаться в новые области, чтобы быть хорошим катехизатором, но говорить лишь о самой границе. То же и к вопросу о пастырской бесстрастности - она же у журналистов, у врачей, у учителей: в каждой ситуации начинать с нейтральности, ибо неизвестно, что ждет дальше. А люди публичных профессий не имеют права подгонять ситуацию под себя, они подгоняют себя под ситуацию.

ВОСКРЕСНАЯ ШКОЛА - ЧТОБЫ ВОСКРЕСНУТЬ

Всякое научение есть некоторое давление. Это не всегда приятно, особенно в обществе, которое более всего ценит выбор свободный, более всего опасается давления со стороны. Чтобы на нас не смотрели, как на ковбоев, загонящих силком в Царство Небесное, чтобы не думали, что мы давим на психику - надо не быть ковбоями, надо не давить не психику. Надо учить, не уча. А чтобы сделать это, надо постоянно поступать по-Божьи, взирая на Христа. Бог ведь давит, но совершенно особым образом: пустотой. Можно вдавливать человека во что-то, и он будет сопротивляться и говорить: "Мне это не нравится". А Господь показывает нам, что есть место, где без нас пусто, место, просто созданное для нас. Мы всасываемся в это место, как воздух всасывается в пустоту, стоит той где-нибудь образоваться. Хороший катехизатор - не надзиратель, который толкает, а Христос, который манит: "В доме Отца Моего обителей много". На практике это означает, что слушатель всегда должен видеть перед собой некоторую возможность пойти куда-то еще, сделать нечто, знать, что есть какой-то еще шаг вперед, не обязательный, но возможный и желательный. Например, посещение всенощной - возможность. А могут быть возможности разнообразные, где у человека есть выбор: почитать книжку или сходить на лекцию, пойти благотворить в больницу или к детям. Конечно, есть типы людей, которым именно нужно обязательное: что ж, должны быть и такие катехизации, которые бы им давали возможность быть ведомыми твердой рукой. В общем, чтобы человек воскреснуть - подняться, нужно свободное пространство над ним.

ДОРОГА К ХРАМУ: МНОГООБРАЗИЕ ПРИМЕТ

Одна притча рассказывает о человеке, который искал дорогу к храму. Спросил у прохожего слесаря: "Дойдешь до пивного ларька, - сказал тот, - свернешь к пельменной и иди, пока не увидишь винный магазин". Спросил у пенсионерки, гулявшей с собакой: "Вон до тех кустиков, - объяснила она, - через пустырь на перекрестке, и от скверика повернете налево". Спросил у девушки и получил в ответ: "От парикмахерской держите к кафе, и налево до галантерейного магазина, а там сами увидите".

Дорогу человек благополучно нашел. Из чего следует: 1) что катехизатор не может не основываться на собственном опыте и может этого не стыдиться; 2) что бывают одинаковые пути к Богу, но не бывает одинаковых описаний одного и того же пути; 3) что надо примеряться к тому, кто вас слушает и соображать, какая система ориентиров ему ближе. И, наконец, что невредно также описать и то, как выглядит сам храм, чтобы его не спутали с пивной, сквериком или галантерейным магазином.

УМЕНИЕ РАСКРЫВАТЬ ФОРМУЛЫ

Первое, чему должен учиться будущий катехизатор: умению раскрывать формулы.

Тысячелетний религиозный опыт, опыт Церкви, наш собственный личный опыт существует в виде формул. Он упакован в краткие словесные формулы, которые говорят нашей памяти очень много, направляют наши действия, предотвращают грехи. Но посторонним эти формулы ничего не говорят. Например, "Слава Отцу и Сыну и Святому Духу..." - формула, выработанная веками сложнейших богословских (и не только богословских споов). "По грехам нашим" - за этим легчайшим вздохом история тяжелейших, через колоссальные исторические катастрофы, духовных открытий. Простое "Господи, помилуй" сосредоточило в себе и ближневосточную, и античную, и русскую духовные традиции, став их итогом, вне этих традиций абсолютно непонятным.

Эти духовные формулы подобны формулам математическим. Классическое E=mc изящно, выразительно, и очень понятно - но только тем, кто знает длинные уравнения, итогом которых стала эта формула. Причем не все физики знают эти уравнения точно, они понимают формулу, ибо живут в традиции, которая ее родила, проникнуты духом этой традиции через выборочную, но представлительную долю информации о ней. Человек вне физической традиции этой формулы не поймет. Он должен учиться.

Духовная традиция не проще научной и так же требует научения, особенно в нашей стране и в наше время, когда простейшую связь между грехом и смертью необходимо разжевывать, как первокласснику необходимо разжевывать таблицу умножения. Давать людям только формулы - значит, обрекать их на ханжество (если они примут эти формулы, не понимая их), либо искушать их уйти из Церкви.

Конечно, в процессе духовного роста человек очень многое способен понять сам, а если у него есть книги, он поймет почти все. Изобретать велосипед, пожалуй, даже приятно. Но все-таки еще приятнее - ездить на велосипеде. Чтобы поскорее от первого перейти ко второму - и нужно всякое учение, в том числе научение вере.

Умение раскрывать формулы настолько важно, что, возможно, ему вовсе и нельзя научиться, а просто - кто обладает этим умением, тот и есть катехатор. Всякому христианину приходилось говоpить с людьми, веpующими и невеpующими, котоpые недоумевают, отчего не Цеpковь Святая, а цеpковники нет. И здесь pазговоp начинался с инквизиции. Вот в 1375 году в Hовгоpоде казнили тpоих стpигольников, утопив их в pеке. Вот в 1427 году в Пскове сожгли четыpнадцать ведьм. Хpистиан спpашивают: как это соотносится со святостью Цеpкви? Кто-то ответит: "Пpо Цеpковь достаточно вспомнить, что она Святая". То есть, отвечающему этого достаточно. И вопpос не в том, почему ему этого достаточно, а в том, что спpашивающему-то этого как pаз недостаточно. Так пpоисходит самое, может быть, пеpвое pазделение хpистиан на тех, кому "достаточно" и тех, кто отвечает тем, кому "недостаточно". Пеpвый тип может достичь святости, пеpеместить гоpы, стать Папой или Патpиаpхом, великим отшельником или Учителем Цеpкви или всем этим сpазу. Только одного такой хpистианин не сможет: он не сможет исполнить заповедь "Шедше, научите вси языцы". Он никого и никогда не сможет научить, ибо ему достаточно того, что он - хpистианин. Кто-то из невеpующих к нему пpисоединится. Пpисоединится совеpшенно опpеделенный тип, подобный этому, тип замкнутый, не желающий вступать ни с кем общение. Замкнутость одной pелигии или невеpия он сменит на замкнутость хpистианства. Разумеется, это хоpошо: человек спасется и кому-то поможет спастись.

Втоpой тип, тип миссионеpа, апостола, сам, возможно, не спасется. Он занят pазмышлением о том, как объяснить святость Цеpкви тому, кому "недостаточно" пpосто утвеpждения, что Цеpковь свята. Этот тип оpиентиpован на общение, на то, чтобы делиться веpой, аpгументом, пpоповедью. Поэтому он теpяет вpемя дважды: и на то, чтобы поделиться, но пpежде всего на то, чтобы было, чем делиться. Он тpатит вpемя на чтение книг, на учение, на pазмышление, усвоение, пеpеживание, и все это именно такого pода занятия, котоpые изначально не для собственного духовного возpастания, а для чужого вхождения в Цеpковь. Разумеется, и этот человек должен быть хpистианином, то есть существом молящимся, пpичащающимся, кающимся, но количественно он, возможно, меньше молится, чем хpистианин пеpвого типа.

Оба типа хpистиан могут войти в Цаpство Hебесное. Оба типа губятся агpессивностью. Пеpвый тип не имеет пpава - не имеет пpава именно как хpистианин - утвеpждать себя и свою позицию в Цеpкви как единственно возможную. Если все хpистиане займут такую позицию, то Цеpковь пpосто исчезнет, ибо исчезнет общение как pазделение недоумений и тягот и останется общение как восхваление своих достижений и заслуг. Втоpой тип не имеет пpава отpицать пеpвый и упpекать его в изоляционизме и пpенебpежении пpоповедью, потому что пеpвый тип несет служение воспоминания, пеpедачи тpадиции не вшиpь, а во вpемени, вглубь, несет служение твоpчества нового (впpочем, новое твоpится и миссионеpами). Важно сознавать pазличие этих типов, опpеделить, к какому типу ты относишься, и помнить о соответствующих опасностях.

ОБЪЯСНЕНИЕ СЛОВ ЧЕРЕЗ ИХ ЭТИМОЛОГИЮ

Язык раскрывает мир. Он сам себя объясняет. Когда вы не знаете, что ответить на вопрос и нуждаетесь в паузе, чтобы подумать, смело говорите: "Да вслушайтесь в слово, на котором основан ваш вопрос - в нем ведь уже кроется ответ на вопрошание". Допустим, вас спросили, что такое вселенная - вы выдираете корень "сел", "селиться", "поселение" - значит, вселенная это не все, что есть, а место, где селятся - то есть, маленькая деревушка для своих жителей есть вселенная, а огромный космос вселенной не является. Или гордыня - от "город", "ограда" - отгороженность от всех людей. В крайнем случае, пока все будут ломать голову над тем, что вы хотели сказать, апеллируя к этимологии, вы успеете додумать иной ответ и на живую нитку свяжете его с корнем этого слова. Но обычно, как показывает опыт, такой прием срабатывает, ибо он не случаен, и язык действительно объясняет сам себя.

Но, разумеется, грехопадение не было бы грехопадением, если бы осталось в мире хоть что-то без греха - хотя бы язык. Нет, этот маленький член не только объясняет сам себя, но и большое зло творит, в некоторых ситуациях запутывая нас. Если вам нужна пауза, вы с равной уверенностью можете воскликнуть: "Да вслушайтесь в слово, на котором основан ваш вопрос - в нем ведь уже кроется ответ на вопрошание" - и затем проповедывать с точность до наоборот о том, что язык скрывает от нас истину. Ну разве легко догадаться, что вселенная родственна селу, а гордыня - огородику? Так это еще полбеды, самое ужасное, что язык лжет как система. Например, "зло", "смерть" - имена существительные. Но ведь ничего существенного в них нет! Их не существуют. Когда мы говорим "смерть есть" - это противоречие внутри себя, все равно что сказать: "небытие бывает", "несъедобное съедобно". Нельзя даже спрашивать, кто сотворил смерть - Бог или сатана, потому что нечего тут творить. Смерть и зло - не сотворены, они есть дырка от бублика. Если вы вывинчиваете лампочку и она гаснет - неужели вы что-то сотворили? Вы просто потушили свет, который есть, вывинтили лампочку, которая есть - а угасания нет, оно есть только грамматически, в языке, но не в действительности. Даже утверждение "Бог не творил смерть" - неточно, все равно что сказать: "Бог не творил сипулек". Да, Он и их не творил - но ведь их не существует. Человек, прошедший в смерть, потому в трагическом положении, что он попал в никуда. Потому и святые не могут спуститься в ад, что ад - это никуда и ничто. А язык нас здесь крепко обманывает и запутывает!

ПРАВИЛО КРАТЧАЙШЕГО ЗАМЫКАНИЯ

Строго говоря, всякое богословие рождается из потребности объяснения. Многие тысячи страниц исписываются, составляются длинные цепи из силлогизмов, тезисов, определяется одно понятие за другим, и так постепенно богослов приходит к выводам, подчас совершенно удивительным для “обычного” человека и обычного языка.

Катехизатор отличается от богослова тем, что не может себе позволить долгих рассуждений. Катехизатор должен уметь - должен обладать даром - перекидывать короткий мостик от жизненного опыта данного, спрашивающего человека к догмату веры, не прибегая при этом ни к вереницам силлогизмов, ни к понятиям, совершенно чуждым спрашивающему, ни к историческим экскурсам. То есть, если катехизатора спрашивают о смысле чтения акафистов, редко имеет смысл объяснять этимологию слова, упоминать, что древние акафисты вовсе на сегодняшние непохожи (разве что спрашивает человек, любящий исторические экскурсы). Достаточно сказать, что акафист это молитва, побуждающая нас к труду повторения, в которой монотонность помогает душе преодолеть страстность, телу помогает дисциплинироваться. Если нас спрашивают о смысле иконы, вовсе не обязательно описывать историю церковного искусства или борьбы с иконоборцами. Достаточно сравнить икону с фотографией любимой женщины.

Опыт показывает, что всегда можно перепрыгнуть через объяснения и доводы, благодаря которым тот или иной церковный догмат, обычай утвердились в жизни Церкви. Человек не в силах запомнить рассуждение, в котором более двух тезисов, и Господь так устроил мир, что и нет в том нужды, что всегда можно прямо соединить духовный опыт каждого человека (если, конечно, он открыт учителю) с самыми возвышенными духовными истинами. Конечно, соединение будет предварительным, это будет некая кость, на которую со временем нарастет мясо.

ДВА ЯЗЫКА ИЛИ ПРЕОБРАЖЕНИЕ ЗЕМНЫХ ПОНЯТИЙ В РЕЛИГИОЗНЫЕ

блаженство - счастье

вера - уверенность

вознесение - подъем

воскресение - восстание

дерзновение - дерзость

жертва - подарок, взятка, плата

завет ветхий - договор

завет новый - завещание

заповедь - запрет

икона - изображение

искупление - выкуп

исход - выход

исцеление - выздоровление

крещение - очищение

кротость- укрощенность

молитва - беседа

обетование - обещание

обряд - одежда

откровение - разоблачение, стриптиз

плоть - тело

предание - передача

предание - предания

премудрость - ум

преображение - изменение, метаморфоза

проповедь - сообщение

пророк - предсказатель

рай - идеал

святой - герой

святость - совершенство

собор - собрание

спаситель - спасатель

таинство - тайна

храм - дом

Само преображение совершается через очищение земных понятий.

ОТКРЫТИЕ БИБЛИИ:

СООТНОШЕНИЕ ВЕТХОГО И НОВОГО ЗАВЕТОВ

Своеобразным клеймом "православного" стиля в катехизации является акцент на Новом Завете, доходящий иногда до того, что катехумену запрещают читать Ветхий Завет, а из Нового рекомендуют одну Нагорную Проповедь или одни синоптические евангелия. За этими ограничениями стоит боязнь соблазнить человека Ветхим Заветом, стремление объяснять все от простого к сложному - от нравственности к чудесам и т.д. Протестанты поступают прямо противоположным образом: они постоянно апеллируют к Ветхому Завету. И надо понять, почему они это делают, чтобы увидеть возможность избежать ограничений и дать человеку свободу читать то, что ему хочется.

Смысл же обращения к Ветхому Завету уже с первых шагов в Церкви - в том, что Ветхий Завет более Нового соприроден человеческой душе. Потому люди так и неравнодушны к ветхозаветным преступлениям, противоречиям, совмещению благодати и дикости, что все это живо в их собственной душе. На Новый Завет смотрят как на гостя, на Ветхий Завет - как на членов собственной семьи, на ненавидимых и близких обитателей родного дома. Поэтому и для современного человека, никогда не нюхавшего иудаизма, но живому душой, Ветхий Завет является родным и через него часто бывает легче войти в Новый - как это было и иудеев. И, как для иудеев, часто Ветхий Завет оказывается препоной не от непонятности своей, а от чрезмерной понятности и близости - когда в человеке бушуют те же страсти, ослепляющие и подавляющие, что и в отвергавших Иисуса. Надо бояться не Ветхого Завета, а ветхого человека в оглашаемом. И давать ему читать рассказ о грехопадении, об Иове, книги пророков и премудрости.

Практические советы: при длительном курсе допускать новых людей, пока идет первая треть занятий - ветхозаветная (творение, зло, завет и т.п.) - затем рубеж, отмечаемый оглашением, и новичков собирать в следующую группу.

ПРЕДЕЛ КАТЕХИЗАЦИИ

Катехизация есть информационный процесс. В принципе, передавать информацию о Боге и Церкви можно столетиями - таким образом, катехизация может быть бесконечной. На деле, она не может длиться более нескольких лет, и то - если катехизацией называть весь сложный процесс воцерковления. Главное же, что делает катехизацию процессом ограниченным и во времени, и в значении - то, что знания о Христе ничего не стоят рядом со знанием Христа. На катехизацию-то люди приходят именно потому, что они уже знают Христа, знают лично, знают мистически, и ищут словесного выражения своего знания. Из того, что говорит катехизатор, будет воспринято лишь соответствующее личному опыту, а остальное забудется или отложится где-то в погребах души. Далее, по мере молитвы, духовной жизни, весь катехизис будет проходиться человеком заново - в одиночку, на уровне несравненно более глубоком - сердца. И в словах это познание Христа будет выражаться, уже появятся свои какие-то "мнения", но главное - грех, воскресение, искупление будут поняты опытно, а не умозрительно. Информационное обучение устанавливает связи между клетками мозга - обучение через жизнь во Христе, жизнь прежде всего очень личную, сердечную, недоступную педагогу и катехизатору устанавливает связи более прочные: между сердцем, мозгом и всеми членами организма.

КАТЕХИЗАЦИЯ: НЕПОДВИЖНОСТЬ ЧЕРЕЗ ДВИЖЕНИЕ

В каждом христиане присутствуют два извечных начала, которые присутствуют в каждом человеке, во всем творении: консервативное и либеральное, удерживающее на месте и стремящееся вперед. Правда, большинство людей упрощают свою внутреннюю жизнь, оставляя со временем какое-то одно начало в качестве главного и подавляя второе. Юные бунтари становятся сердитыми столоначальниками, охраняющими каждую закавычку, тихие пай-мальчики - преобразователями мира.

Уплощаются люди, теряя свою сложность, уплощается и видение Церкви. Ее жизнь воспринимается тогда как борьба охранительного и прогрессивного, традиционалистского и харизматического. Традиционалисты и харизматики равно забывают, что харизма есть содержание церковной традиции, начинают отвергать друг друга. Разделяются между собой интеллектуалы. Одни отрицают в Церкви всякое изменение, другие отрицают всякую неподвижность.

Такое разделение людей можно оправдать как разделение труда. Одни насаждают сад, другие его охраняют. Одни собирают плоды, другие их консервируют.Одни учат детей азбуке, другие...

Но здесь симметрия кончается. Посадить сад и научить азбуке - веши, скорее, противоположные как новизна и старина. Известно, что принесет выросшее дерево - неизвестно, что напишет выучившийся грамоте. Научить человека азбуке лишь затем, чтобы контролировать всякое написанное им слово, - бессмыслица. Учитель тем лучше, чем лучше он понимает, что ученик должен выйти из-под контроля.

Вне Церкви учитель и ученый - понятия противоположные, как консерватор и либерал. Учитель сохраняет и учит человечков ползать по уже освоенному пространству, ученый открывает новые земли.

В Церкви встречается такое же противопоставление учителя воскресной школы - богослову. Кто преподает катехизис, должен избегать всяческой отсебятины, новизны, непроверенных временем (коллегами, соборами, Папами) утверждений. Богослову это как бы простительно ввиду сложности предмета его занятий.

Рассуждать так простительно, как вообще простительно переносить на церковную жизнь мирские представления, пока это не мешает, а помогает верующему. История Церкви, однако, переполнена богословами, которых так никто и не простил, а вовсе даже и наоборот - осудили. Ведь богословы отличаются от ученых настолько же, насколько Творец отличается от творения. Ошибиться в рассуждениях о динамите в этом смысле менее опасно, нежели ошибиться в рассуждениях о Христе.

Преподаватели катехизиса тоже оказываются не так просты. Христианское богословие начиналось, собственно, именно в воскресных школах - в огласительной школе Александрии, где преподавал великий Ориген, любимец всех Святых Отцов. Именно там родилось богословие в собственном смысле слова - не апологетика, не защита от нападений, а свободное и творческое размышление.

Преподавать Христа и преподавать математику - занятия двух разных родов. Преподаватель математики не обязан быть интегралом, преподаватель взрывного дела не обязан быть взрывом, преподающих же Христа обязан быть Христом. Катехизатор призван быть Христом в значительно более определенном смысле, нежели все христиане, в смысле более похожем на тот, в каком Христом является каждый священник, преподающий верным Тело и Кровь Господню.

Здесь исчезает различение консервативного и прогрессивного, охранительного и развивающего начал. Христос - не яблочный сад, и нельзя охранять Христа иначе, как придвигаясь к Нему все ближе и ближе и помогая другим приблизиться.

Обучение христианство есть обучение жизни, есть передача Жизни. Эта приятная черта объясняет и одну неприятную черту христианской жизни: все-то христиане спорят друг с другом. Друг с другом спорят не худшие, не мертвые духовно, а именно живые. В каждом десятилетии церковной истории, в каждом поколении христиан есть своя склока (есть и свои отшельники, но не о них речь). Есть такая склока и в наши дни, и участвуют в ней с обоих сторон именно те, кто катехизирует, кто проповедует, кто активен, а не пассивен. Внешне все это очень похоже на воинов у подножия Креста:“разделиша ризы моя Себе и об одежде Моей меташа жребий”. Но внешность обманчива. Христиане сталкиваются, не могут остановиться - и слава Богу, ибо как можно останавливаться на пути вечной жизни? Они идут, поэтому и толкают друг друга. Беда тут может быть одна: когда какой-нибудь стороне попадет в руки власть, позволяющая засадить в колодки сторону другую. Но, по счастью, власть в Церкви обычно принадлежит людям, достаточно равнодушным как к катехизации, так и к богословию.

“Надлежит быть разномыслиям между вами”, - сказано в Писании. Разномыслия - благой признак мышления, единомыслие возможно лишь в учреждении, среди чиновников, но не в стране, не среди граждан, не в Царстве Небесном, не среди христиан. Надлежит быть разномыслиям между нами, чтобы не было разномыслия между нами и Богом. Надлежит не бояться разномыслия в проповедании Христа, да единомыслием исповедуем Христа, когда прекращается время проповеди. Надлежит исследовать Писание, чтобы попадать след в след Тому, Кто дал Писание. Надлежит двигаться и развиваться догмату, обряду, дисциплине, чтобы не отстать нам от Христа, сидящего одесную Отца и одновременно грядущего в мир.

ПРОПОВЕДУЙ ХРИСТА КАК ПРОПОВЕДОВАЛ ХРИСТОС

Христос христианам не просто предмет проповеди. Само существо христианства заключается в том, что Христос уничтожает пропасть между Богом и человеком, причем уничтожает Самим Собой. Но это означает, что Христос есть в самом практическом смысле образец для проповедника, а не только для слушающих проповедь.

Христос Сам был проповедником. В этом ничего удивительного как бы нет: и Магомет проповедовал, и Будда, и Заратустра. Но последователи Магометы, Будды и Заратустры глядят на основателей своих религий снизу вверх, восхищаясь их вдохновением и прекрасно понимая исключительность их проповеди. Христиане тоже к этому склонны - но, вот удивительно, они склонны к этому тем больше, чем больше они видят в Христе только человека. Кто же верует в Богочеловечество Христа, тот обычно не выделяет киноварью Его слов при публикации Нового Завета, тот все Евангелие воспринимает как одно цельное Слово Божие.

Понять, что Христос - не только человек, больше чем человек, что Он и Богочеловек, необходимо для того, чтобы понять: так проповедовать, как Он, мы права не имеем, как не имеем мы права называться святыми, но мы все-таки должны так проповедовать, как должны быть святыми. Проповедь Христа есть проповедь любви и одновременно проповедь любовью. Насколько трудно это понять, видно из постоянно извращенного толкования слов Христа: "Внешним все бывает в притчах". Мы это понимаем так, что Господь все зашифровывает от посторонних. Мы думаем, что Господь пришел укутать истину, скрыть ее от нескромных глаз. А Он-то пришел открыть Истину, открыть ее во плоти, сделав Самого Себя наглядным пособием, висящим не на одном гвоздике школьной доски, а на гвоздях, вколоченных в Крест. И "внешним" Он говорил в притчах, потому что притча яснее, чем абстрактное слово, она понятнее - а вовсе не потому, что ее труднее разгадать, нежели толкование.

Что образ доступнее слова - прекрасно видно на той самой притче о сеятеле, в связи с которой Господь и объяснил Свою манеру проповеди. Всякий человек, даже нехристианин, эту притчу знает и понимает сходу. Образ сеятеля вошел в мировую культуру именно в силу своей абсолютной понятности. Это блистательно ясная метафора.

Но вот апостолы просят разъяснить им притчу - они ее не понимают. Почему? А именно потому, что они поближе ко Христу, нежели "внешние" и они уловили то, что проповедано-то Иисусом нечто вовсе не столь уж простенькое. Остальные особенно не вглядывались в изящную картину, а просто использовали ее потребительсски, объясняя различия духовных путей каждого. Кто только с тех пор не объяснял свой собственный путь, а еще чаще - чужой - тем, что семя-де не туда попало, что корни не пустило и т.д. Но апостолы чувствуют - перед ними не твердая земля, а зыбучий песок. Они правы: притча о сеятеле взрывает то, что обычно считается обязательным в религии.

Религия стоит на личной ответственности человека. Человек сомневается, человек принимает или не принимает благодать, человек идет или не идет в храм. Все это притча о сеятеле отменяет. Человек не уверовал? Он за это не отвечает, ответственность лежит на сатане, который "пришел и похитил" веру. Человек уверовал, а потом вернулся к прежней, безбожной жизни? Не виноватый он - виноват сеятель, который неудачно бросил семя, виновато семя, которое, в конце концов, могло бы поднапрячься и все-таки пустить корни. Правда, и святые не должны особенно гордиться собой: просто у них душа благоприятная для роста веры, и сеятель метко бросил посев.

Может так говорить о себе человек? Нет, конечно. Разъяснение, данное Христом апостолом, ничего не разъясняет, а только все запутывает. Каждый человек сам о себе знает, что вовсе все не так. Душа человеческая - или земля, по выражению притчи - до ужаса однообразна, и сама виновата в том, если она ожесточилась, окаменела, если она не пожелала расступиться и дать вере "пустить корни" - пробраться в самые отдаленные уголки быта и бытия, мышления и чувствования.

Правда, душа человеческая, принимая на себя ответственность за свой грех, принимает на себя и ответственность за добродетели. Она себе, а не сеятелю, не ласковому дождю, не сиянию солнца приписывает заслугу в произращении древа веры.

Христос проповедует любовь- любовно. Он никого не судит, и потому выбирает образ из сферы биологии, где вообще отсутствует нравственный критерий, где нельзя ни осудить плохую землю, ни похвалить хорошую, где сеятель знает и то, что урожай зависит от погода, и то, что ругать погоду совершенно не за что. Образ сеяния любовен именно потому, что не оставляет ни малейшего пространства для ненависти, для претензий, для попреков.

Никто, кроме Бога, не имеет права судить не верующих в Бога - но Бог отказывается от этого права и успокаивает неверующих: бес вас попутал, ну что ж делать... Вот что почувствовали апостолы, вот почему они потребовали разъяснений. Разъяснения были им даны - и они всего лишь убедились, что Христос сказал то, что хотел сказать: прощайте не только врагов своих, но и врагов Божиих, врагов Церкви. Прощайте основательно: то есть, не просто признавайте, что совершенный человеком грех следует простить, а не видьте греха, признавайте, что человек вовсе не согрешил, а просто сатана забежал, дождик прошел.

Конечно, Христос обличал. Фарисеям от Него доставалось. Но Господь, обличая, не проповедовал - мы же не умеем иначе проповедовать, как обличая. Пока мы не научимся разделять проповедь от обличения - лучше не обличать; а разделять мы не научимся еще очень и очень долго.

*

Стивен Лохед (Lawhead) писал, что именно благодаря Толкину понял, что искусство не обязательно должно быть только средством проповеди Евангелия, что оно религиозно само по себе (Reality and Vision, 1990, p. 32) . Лохед не подозревал, что "искусство для искусство" - лозунг, который во времена Толкина уже был довольно затёртым. Лоухеду идея апофатики (он говорит об "имплицитности") Он вырос в кондовой американской протестантской среде, утилитарной и прагматичной, которая считала, что христианин должен проповедовать Христа всеми подручными средствами, и что весь мир - это подручные средства проповеди Христа. Христос просил проповедовать Евангелие до концов земли, а не проповедовать Евангелие землёю и концами. Главное начинается именно тогда, когда Евангелие проповедовано и принято, как главное начинается после свадьбы, что бы ни говорили сказки и порнографические журналы.