|
Оглавление книги
Ио 17, 11 Я уже не в мире, но они в мире, а Я к Тебе иду. Отче Святый! соблюди их во имя Твое, тех, которых Ты Мне дал, чтобы они были едино, как и Мы.
№146 по согласованию. Фраза предыдущая - следующая.
В истории Церкви IV-VI веков огромное место заняли споры о том, каково единство Иисуса и Отца. Огромность объяснялась политикой, совершенно не церковной: принадлежность к той или иной богословской позиции была сделана критерием политической лояльности. Сама по себе это тема малоинтересная, почему ею практически не занимались в первые три века христианства. В наши дни об этом пишут тысячи страниц, только писатели - люди очень своеобразного типа, из тех, что создают вечный двигатель или доказывают, что люди не высаживались на Луне. Рассуждения об отношениях Иисуса и Бога Отца бессмысленны без рассуждений об отношений учеников Иисуса между собой - а эти отношения настолько скверные, что какие уж тут рассуждения. Конечно, у большинства христиан довольно благостная картина единстве Церкви, но исключительно за счёт исключения из Церкви тех, кто не нравится, с кем неприятно и плохо быть вместе. Сперва объявить всех, кто не нравится, нехристями - а потом объявить, что Церковь есть чудо единства. Довольно простой, но нехристианский способ творить чудеса.
Единство христиан, как и единство Сына и Отца, есть не единство учения и администрации, а единство противоположных судеб. Иисус страдает, Отец не страдает - но они едины. Это трудно себе представить, потому что главная претензия человека Богу: почему Бог не страдает, когда страдаю я? Почему я страдаю, если Бог не страдает? В чём же тогда любовь Божия и наше сыновство?
Разделения между богатыми и бедными, властными и безвластными, образованными и необразованными, - не так велики и принципиальны, как разделение между теми, кому хорошо, и теми, кому плохо в этой жизни. Единство больных и здоровых, несчастных и счастливых - вот единство распятого Сына и Его Отца. Это не природное единство, оно искусственное, сделанное, достинутое, и достигнутое большой ценой. Ведь можно сказать, что все люди едины, потому что все живут на одной планете. Но для бездомного человека это ложь и демагогия. Голод не меньше мучает голодного от того, что рядом, за стеной ресторана, идёт пир горой.
Единство любви, единство личностей есть единство дома - искусственно созданного пространства. Искусственное-то искусственное, но дом - не часть какого-то большого пространства, не модель мира, дом - это полноценный космос, как человек космос. Это вселенная, обработанная любовью. "Дом Божий" - до Христа это здание, после Голгофы это - невидимое единство Отца и Сына, в которое может войти любой человек, которое для этого и предназначено. В этом едином доме и совершается поклонение Богу в Духе. Бессмысленен вопрос, страдал ли на кресте Отец (который по определению, как Бог, страдать не может) или только Сын. Так бессмысленно спрашивать, любит ли только муж жену или муж и жена любят друг друга.
Единство дома, единство совместного бытия достигается через полноту самоотдачи. Обычно-то единство люди конструируют, отдавая какую-то часть своей жизни, идя на компромиссы, что-то уступая, но что-то, конечно, оставляя. Это единство дружбы, но не любви. Церковь - единство любви. Поэтому пока в мире так мало Церкви - мы пытаемся быть едиными в любви через механизмы дружбы. Это всё равно, что согреваться не вокруг костра, а внутри кольца из огня, кольца, которое бы надёжно отделяло нас от внешнего мира. Мы и дома так строим. Иначе Бог: в Его доме нет стен, все камни пошли на престол, вокруг которого и собираются любящие Бога. Отец сострадает Сыну, но любой смеет войти в это сострадание и призван войти. Сказано было, что глядеть на скорбящую Матерь Божию люди не смели - красиво сказано, но по земному, а в реальности и смеем, и должны, иначе мы не люди. Бог есть Огонь, собирающий людей вокруг себя - и поэтому Слава Божия, отмечащая место Его пребывания, каждого призывает войти в себя, прославиться, просветиться для окружающих, не для Бога.
Человек не букашка гнилостная, он сам по себе не светится. Человек зато может впустить в себя Свет Божий. Всё отдать и на освободившееся место придёт Дух Божий, придёт любовь Божия. Тогда мы будем соответствовать своему призванию - править миром, потому что правит тот, кто любит. Нужно не славословить любовь, а быть славой любви, её сиянием. Легче славословить, чем быть славой, но только быть достойно человека. Легче славословить Иисуса как "второе лицо Троицы", "Света от Света, Бога истинна от Бога истинна", чем показать собой, что Иисус - не только человек, но и Бог. А это можно и нужно показать, тем более, что до сих Церковь своим поведением обычно показывала, что Иисус есть человек - великий, могучий, но человек, предпочитающий руководить, а не прощать и любить, тогда как не руководство, а милосердие есть свойство, отличающее Бога от людей. Конечно, говорится иногда о "богочеловечности", об "обожении", но под этим редко понимается приобщение к подлинно божественному - к любви. Обычно речь идёт о "мистике", то есть всего лишь о своём личном уюте и достижениях. Холостяцкое такое христианство, напоминающее крошечные самовары на одного - такие самовары даже прямо называли "эгоистами". Бог же есть самовар всенапояющий, всех согревающий и сияющий на всю вселенную (что нетрудно) и даже в душе смертельно обиженного или смертельно обидевшего человека (а вот это чудо). Человек, который не заслоняет самовар, а несёт его, - такой человек и есть носитель Божественной славы. |
