Мф. 5, 7. Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.

№50 по согласованию — Только у Мф., у Лк в блаженствах нет. Фразы предыдущая — следующая.

Сострадание - и любовь, Бердяев, 1931; Ванесе книга об искусстве сочувственно слушать других, 1994;

СЛЕПОТА МИЛОСЕРДИЯ

Милосердие после правды, которая всегда ещё и справедливость? Милость одинакова ко всем, справедливо пострадал человек или нет. Одинакова, да не от забывчивости, а от милости. Конечно, «простить значит забыть» лучше, чем ничего, но всё же это именно «простить», а не «быть милостивым». Милостивый помнит, а всё же милует. Рай не там, где забыли про ад, а там, где ад побеждают милостью.

Первые заповеди блаженства — парадоксы. «Кроткие завоюют землю» — всё равно что «крестьяне изобретут телевизор». Однако, уже начиная с «алчущих правду» начинает казаться, что парадоксам конец. Разве не естественно, что насытятся именно жаждущие правды? Жаждущие лжи разве могут насытиться? Но ведь никто не жаждет лжи. Тут обычный парадокс «реальности»: правдолюбцы обычно лапу сосут.

С милостивыми дело кажется другим. Разве добрых людей не любят? Во всяком случае, разве их щучат так, как правдолюбцев? Конечно, добрые люди редко делают карьеру, никогда не подымаются на вершины власти, так им этого и Христом не обещано. Главное же — а за что, собственно, миловать милостивых? Милостивый человек — святой, невинный, главную заповедь соблюл, его миловать — что учить учёного.

Только вот миловать и прощать — не отрицательное действие, как правда не есть лишь отсутствие лжи. Поэтому бесконечное церковное «помилуй» не скулёж напрудонившей собаки, а скулёж собаки, которой очень хочется, чтобы её погладили. Прощает не тот, кто не бьёт, а тот, кто приголубливает. А кто делает добро доброму человеку? Добрый человек — передатчик, а не приёмник...

К счастью, Бог — передатчик даже для добрых людей. Он знает, что милостивые, возможно, не нуждаются в милосердии, зато в Милосердном нуждаются не меньше других, а вместить его способны больше.

Иероним Стридонтским эту фразу прокомментировал так: «Под милосердием разумеются не одни только милостыни, но и снисходительность ко всякому греху брата» (Иероним Стридонтский. Четыре книги толкований на Евангелие от Матфея. М.: [1997]. С. 35.). Через полтора тысячелетия после Иеронима эта фраза стала непонятной: как, разве под «милостивые» можно понимать не доброту, а «всего лишь» материальную помощь? Причём так понимали «блаженны милостивые» не в самом сытом и благополучном обществе. В сегодняшней России впору доказывать обратное: милостивы не только сниходительные к чужому греху, но и заботящиеся о чужом желудке. Грех как ртуть — Господь его ухватил в одном месте, а он сразу перекатился на другое.

Златоуст, кажется, первый мастер парадокса в эссеистике. Комментируя «блаженны милостивые, ибо будут помилованы», он замечает, что формально речь идет о компенсации. Слова вроде бы равные — милостивые-помилованы. Но нет: «Милосердие человеческое и Божие не равны между собой, а отличаются одно от другого, как зло – от добра». То ли Райкин («вдыхает каждый кислород, а выдохнуть норовит всякую гадость»), но скорее Льюис Кэррол: «По сравнению с этой горой, та гора просто яма». Крепко сказано, и, подозреваю, именно здесь — одно из начал расхождение православия и католичества, потому что не представляю себе, чтобы католик сказал такое; парадоксы Честертона красивы умеренностью, парадоксы Златоуста — безмерностью.  

За что милосердным обещано помилование? Они-то разве виноваты? Конечно! Это и есть если не самая благая, то обнадёживающая новость: не надо быть святым, чтобы стать милосердным, достаточно быть милосердным, чтобы стать святым.

Средневековая католическая традиция сформулирована семь дел милосердия для чужого тела и семь дел милосердия — для чужой души. Для чужого тела:

Эти занятия — благодатный предмет для иллюстраций, и в Эрмитаже хранится голландский витраж, где в верхнем левом углу человек раздает еду очереди из нескольких голодных, в верхнем правом навещает заключённого (тюремное окошко смотрит прямо на улицу, подойти нетрудно), а на переднем плане хоронит умерших. Есть и отдельный витраж с изображением визита в тюрьму.

*

Голландская композиция послужила основой для одного из клейм на русской иконе XVII века с изображением заповеди блаженств: среднее клеймо в точности повторяет композицию, хотя, скорее всего, между витражом и иконой была какая-то промежуточная работа, например, гравюра из тех, что в изобилии привозили в Россию в XVII в. Скорее всего, и витраж лишь повторяет сюжет какой-то живописной работы.

Семь дел милосердия для чужой души таковы:

Современному человеку может быть не вполне понятно, что простить оскорбление означает помочь тому, кто оскорбил, что терпеть обиду означает помогать обидчику перестать быть обидчиком. Разве не раззадоривает прощение насильника?

Всё это может объяснить и Ганди. Вот что объясняет лишь Иисус — почему «дать совет» полезно для сомневающегося, но опасно для дающего. Потому что каждый должен быть готов ответить за свои советы и наставления крестом — причём, самому пойти на крест, а не другого послать, как это обычно бывает. Тогда становится понятно, почему среди дел милосердие на первом плане — во всяком случае, на картинах христианских художников XVI-XVII веков — именно похороны, причём похороны нищих изображены точь в точь по образцу похорон Христа.

* * *

Френсис Бэкон писал, что всякая чрезмерность опасна. Жажда власти сверх отпущенной способна превратить ангела в дьявола, чрезмерная жажда знания превратила Адама и Еву в нас, грешных. Это милое приложение британской сдержанности к теологии, а вот что нетривиально – что Бэкон отмечал: милосердие не может быть чрезмерным.

Можно даже спросить себя: а может ли милосердие не быть чрезмерным? Мера милосердию – справедливость, и милосердие  потому не может быть справедливым, что оно должно превышать меру. «Справедливое милосердие» это справедливость, как «прирученный волк» это собака. Милосердие не стережёт справедливость, а рыскает по миру в поисках того, кого можно схватить и утащить в счастье.

Христос не призывал сострадать. Сострадание вообще не слишком популярная категория в культуре того времени - и вообще во всякой архаической культуре. Культуры коллективистские и небогатые, тут теплота сердца расходуется очень экономно, на себя, на близких. На близких, скорее, формально. На похоронах рыдают и вопят - но это нанятые за деньги или исполняющие долг плакальщицы. Отрыдали - и вперёд.

"Блаженны милостивые" - это вовсе не о человеке, который ахает, читая сообщение о крушении поезда. Это тот, кто кормит бродягу, пахнущего мочой, дерьмом и перегаром. В такой атмосфере какое уж сострадание! Добрый самаритянин никаких чувств не проявил (во всяком случае, Иисус ничего об этом не говорит). В этой притчи одни глаголы, обозначающие действие.

Бессердечие архаического общества, конечно, не то же самое, что деловитость филантропа. Филантроп не бессердечен, и сострадание часто - единственное, к чему подталкивает деловитость. Часто, но - далеко не всегда, очень часто под именем "сострадания" выступает всего лишь бегство от действительности. Эскапизм бывает очень сентиментален!

Христианская традиция породила практику искусственного сострадания - к распятому Иисусу. Размышлять о Его страданиях, о Его боли, о Его слезах. Прекрасная практика! Иисус при этом - зеркало, в котором отражаются не проблемы Иисуса (Он - воскрес!), не мои, сострадающего, проблемы, а проблемы других людей.

У этой прекрасной традиции есть свой корявый двойник - сострадать ради сострадания, сострадать тем, кому сострадать либо не нужно, либо - что чаще - невозможно. Невозможно не потому, что человек недостоин сострадания, а потому что он слишком далёк от нас. Он, возможно, нуждается в какой-то другой помощи - посылку в концлагерь послать - но не в наших эмоциях. Посылку можно послать и без эмоций, по деловому. А способность сострадать, устанавливать точки соприкосновения с другим, лучше оставить для тех, кто близок физически. И постоянно послеживать, чтобы это было сострадание другому, а не сострадание своим собственным болячкам в обличьи другого - обычно-то именно это происходит, и это нарушение доброй старой заповеди "не сотвори себе кумира".

*

Иисус – да что там, Бог – есть само Милосердие, Сострадание, Доброта. Верующие в Него – соответственно.

Только один маленький вопрос: почему среди верующих вообще и в каждом верующем в отдельности уживаются сострадание, умиление, жалостливость с жестокостью, садизмом, насильничеством? Одни и те же люди проповедовали сострадание, плакали над страстями Христовыми и сжигали еретиков. Да и Сам Христос был распят не атеистами, а теми, кто исповедовал и проповедовал Милосердного Бога.

Конечно, атеисты тоже не сахар, но у них по крайней мере нет диссонанса между идеалиями и реалиями.

Вопрос не так прост, ответ прежде всего в истории, а не в теологии. Потому что соседство бессердечия с сентиментальностью – не догмат веры, а исторический факт.

Евангелие в этом смысле есть и очень ценный источник по исторической психологии. Иисус стал не человеком вообще, а человеком очень определенной эпохи. Его жизнь описана людьми этой же самой эпохи. Описание это рисует именно кисло-сладкий мир сострадательности с распинательностью бок о бок.

Слово «сострадать» в Евангелии, кстати, не встречается вообще. Есть слово «восскорбел»  - в рассказе Иоанна о воскрешении Лазаря – вообще не имеет отношения к скорби. Это перевод на русский язык XIX столетия древнегреческого слова «рассердиться». Иисус увидел плакальщиц и – наверное, сейчас было бы точнее перевести, «возмутился». Да и то – а кому сострадать на похоронах? Покойник уже ничего не испытывает. Это именно возмущение самим фактом смертности. Мы оплакиваем свою потерю. Мы выражаем собственную боль, свой страх, свою оставленность – человекооставленность. Это – страдание, а не сострадание. Страсть, пассия – «движение», «буря».

Другое слово, которое часто встречается в Евангелии – «жалеть». Мф 9, 36 - Иисус увидел, что люди жаждут проповеди и призвал учеников проповедовать - но  разве это со-страдание? Разве Он и сам жаждал проповеди? Он её нес. "Пожалеть" и "сострадать" вещи разные.   Мф 18, 27 - господин пожалел раба. Это уж точно не сострадание. Жалеют вещь, собаку, овец... «Жалость» тут – «эспланхнИстхэ”. Велик могучий греческого языка!

Жалость, что самое ужасное, может быть направлена и на неодушевленный предмет. Иисус оплакивает Иерусалим. Конечно, Иерусалим включает в себя и жителей города, но всё же, всё же… В конце концов, Иисуса убили именно те, кто сострадал целому и потому был готов распять частное ради блага целого.

В послании апостола Иакова (5, 11) встречается ещё один термин, близкий к состраданию – «ойктирмон»: «Вот, мы ублажаем тех, которые терпели. Вы слышали о терпении Иова и видели конец оного от Господа , ибо Господь весьма милосерд и сострадателен». Однако, «ойктирмон» - вовсе не сострадание, и то же самое слово в Лук. 6, 36 переведено иначе:  "будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд". Мне даже более нравится вариант одного из переводов - "отзывчивы". Ведь в греческом тут нет никакой аллюзии на «сердце». Будьте отзывчивы, как отзывчив Бог.

Любопытно, что в этой же фразе у Иакова «милосерд» - это именно «жалостливый» из Мф. 9, 36, только с добавкой «поли» - «полиспланхнос».

Конечно, тут налицо антропоморфизм. Откровение выражает себя в терминах, которыми располагали люди. Жалость – это отношение господина к рабу, одушевленного творца к неодушевленному творению, горшечника к горшку. Лучше, чем ничего, но бесконечно меньше того, что надо бы сказать о Боге. Однако, у верующих есть важное смягчающее обстоятельство: они ведь всегда подчёркивали и подчёркивают, что Бог – непознаваем и неописуем. Всё, говоримое о нём, условно прежде всего не потому, что Бог выше человеческих представлений, а потому что человеческие представления ниже человека, каким он должен был бы быть по замыслу Божию.

Ближе всего к понятию «сострадания» текст Евр 4, 15. Тут третий термин,  простое русское "симпатисай". Павел говорит, что первосвященники - номенклатурщики, которые не знают, что такое страдание, а Господь - знает, потому что страдал Сам. Но Павел не говорит, что Господь сострадает, он лишь говорит, что может сострадать.

Когда в Послании к евреям говорится о сострадании, речь не идёт о чувстве, речь идёт о разделенном опыте. Иисус «симпатизировал» невинно страдающим, потому что  невинно страдал. Состраданием как «эмпатией», вчуствованием тут и не пахнет.   Так же и в Евр. 10, 34 – заключенному и гонимому «сострадали» те, кто сам был гоним, кого лишили имущества за веру. Тут «участие» - материальное, а не эмоциональное, буквальное. Общая участь – надо нами издевались, над вами издевались, страдание у нас, следовательно, общее.

Если исключить жалость, то остается милосердие, отзывчивость, симпатия. В строгом смысле, только последняя близка к сострадания, хотя все-таки сострадание - именно эмпатия, не просто совпадение опыта, но разделение чужого опыта по своему желанию. Но можем ли мы сказать. что Бог к Иову "сострадателен" - на что ссылается Иак. 5, 11? Ничего себе сострадание! Высоко сижу, далеко гляжу... Устроил баню кровавую... Милосерден, жалостлив - да, потому что должен был бы пристукнуть за разговорчики в строю, а не пристукнул. Я думаю, что современные представления о сострадании не стыкуются с евангельским (библейским) этосом, п.ч. Откровение говорит о Боге как о Любящем. Бог любит человека и потому спасает его. Любовь - выше сострадания. Момент важный, п.ч. Бог - выше человека. Он - иной. Только любовь может пересечь эту пропасть.

Понятно, почему современный русский человек высоко ценит сострадание и низко ценит любовь. Большевизм много говорил о любви и ни во что ставил сострадание. Работать надо! Делать жизнь лучше!! А сострадание – барская прихоть!!!  Опыт безжалостной, жестокой любви даёт обратную реакцию: главное – пожалеть,  сострадать.

Большевизм, увы, лишь выпячивает то дурное, что было в историческом христианстве. Много разговоров о любви и мало сострадания. Слишком часто даже сострадание Христу и Его мукам оказывалось вовсе не дорогой к состраданию ближним, а дорогой к бессердечию.

Тем не менее, сострадание так же легко фальсифицируется как и любовь – и фальсифицируется именно тогда, когда превращается в эмоцию, в чувство без реального содержания.

Сострадание как внутреннее переживание плохо именно тем, что реального разделения страдания тут нет. Иисус не сострадал распятым эмоционально – Он был распят, как и они, и на кресте Он не сострадал, а просто страдал. «Возьми крест» - призыв не к состраданию, а к страданию.  Наверное, есть какой-то прок и от сострадания из своего мира – благополучного, во всяком случае, более благополучного, чем мир нуждающегося в сострадании. Всё-таки это лучше бессердечия. Сидеть во дворце или хотя бы и в квартирке задрипанной и поплёвывать на бродяг – плохо, лучше сидеть в квартирке и жалеть бродяг. Но к Евангелию и то, и другое отношения не имеет. Стань бродягой! Покорми бродягу, в конце концов – Бог и это зачтёт как сострадание. Ведь бродягу почему трудно покормить – кажется, что покормишь и сам станешь бродягой. «Приими, бродяга, это моё тело!» Три фунта христианской плоти! Ну да, совершенно верно – вперёд! Стань другим!! Стань бродягой, голодным, больным!!! Это, конечно, малость потруднее будет. Вот, празднуя Рождество, и празднуем: Бог – смог! Не просто пожалел, посимпатизировал, посострадал, а стал тем, кого надо жалеть, кто страдает.

Особенно же празднуем Рождество, потому что оно избавляет от необходимости бросать дом, раздавать квартиру свою нищим и идти замерзать на слякотную московскую улицу. Ну, уйдём – а что проку? Было сто страдающих, станет сто один. Кому от этого лучше? Мы же первые и озлимся – знаем-с, примеры были, которые раздавали всё имение и после этого превращались в чистых аспидов. А не надо шествовать вместо Христа во ад! Надо прислушаться к Духу Святому, Утешителю, и спросить Его, что делать, чтобы от простого сострадания перейти к сложности любви и от попыток буквально исполнить невыполнимое – в жизнь творческую.

На случай, если Духа нет, есть запасной парашют, даже не парашт, а дельтаплан - разум, интеллект. Впрочем, этим парашютом - не грех и верующему пользоваться. Чтобы помочь заключённому, чтобы помочь больному, чтобы научиться эмпатии не обязательна вера, достаточно знания - другой такой же, как и я, поэтому другой заслуживает помощи. Знание может быть и более точечным, узким - помоги больному, потому что ты сам можешь заболеть. Помоги гонимому, чтобы, если тебя начнут гнать, помогли тебе. Взаимопомощь, взаимовыручка могут и должны исходить из рационального начала в человеке, а уж эмоциональное вырастет само (не вырастет - ничего страшного, в другой раз).

Две тысячи лет христианства породили не только инквизицию. Вера в Христа, размышления над Его жизнью и Его учением, богообщение и человекообщение породили ещё и сострадание, которое не может потерпеть инквизицию, сострадание, которое выше сентиментальности, сострадание не коллективистское, а глубоко личное. Это сострадание даётся сложнее. Легко поплакать в театре, пережить взлёт, катарсис, а выйдя - ударить собственного ребёнка с любовью, ради его же блага. Трудно научиться состраданию как эмпатии - не случайно же в русский язык вошло это греческое слово, означающее уже не общий опыт страдания, а умение сделать чужой опыт своим. Трудно - но этот труд, который заслуживает вполне наименования богочеловеческого.