Жизнь
и учение
св. Григория Богослова

     Святоотеческая традиция не создала развитого и детально разработанного богословия брака. Это связано прежде всего с тем, что в ранней Церкви необходима была защита девства: институт брака как таковой не оспаривался, и, поскольку он относился к сфере гражданского права, богословы не считали нужным специально обсуждать его. Девство, напротив, было явлением новым для языческого мира: идея девства как добровольного воздержания от полового общения, известная уже в ветхозаветной традиции,¹ была разработана христианством в качестве едва ли не нормативной идеи² и потому требовала специальной апологии. Многие Отцы ранней Церкви восхавляли девство: достаточно вспомнить имена Климента Римского, Игнатия Антиохийского, Афинагора (II в.), Оригена, Климента Александрийского, Тертуллиана, Мефодия Олимпийского (III в.). В IV в. отдельные трактаты о девстве пишут Афанасий Великий, Василий Анкирский, Григорий Нисский, Иоанн Златоуст, Ефрем Сирин на Востоке, Амвросий Медиоланский и Августин на Западе. При этом в IV в. не появилось ни одного значительного произведения, которое бы осмыслило брак с богословской точки зрения: тема брака затрагивалась или в связи с девством, или в дисциплинарно-каноническом аспекте. В частности, Гангрский Собор (ок. 340 г.)³ издал серию правил против тех, кто, практикуя девство, гнушается браком или унижает брак.⁴ Сам факт появления этих правил указывает на то, что отношение к браку в христианской среде было неоднозначным и что многие христиане отдавали предпочтение девству.
     Если говорить о более поздней эпохе, то в латинской традиции отсутствие интереса к богословию брака связано с преобладающим влиянием Тертуллиана и Августина, которые оба имели отрицательное отношение к браку: Тертуллиан по причине своего нравственного ригоризма, который в конце концов увел его из Церкви; Августин - поскольку унаследовал неприязнь к браку от манихейства, через которое он прошел. Общим местом в западной традиции стало утверждение о том, что единственной целью и единственным оправданием брака является деторождение. Что же касается восточной традиции, то в ней теме брака не уделяли достаточного внимания - не в последнюю очередь потому, что большинство крупных богословов этой традиции были монахами и писали в расчете на читателей-монахов.
     В этом смысле трактат св. Мефодия Патарского (III в.) "Пир десяти дев" стоит несколько особняком. В нем содержится пространная апология девства как подражания образу жизни Христа; однако мы находим там несколько страниц, посвященных богословскому обоснованию брачного общения между мужчиной и женщиной. В частности, там проводится мысль о том, что это общение является "действием по образу Божию",⁵ поскольку через это сам Бог-Творец создает новые человеческие существа, когда мужское семя становится "причастным Божественной творческой силы".⁶ Библейский рассказ о сне (ekstasis, по переводу Семидесяти), который был наведен Богом на Адама в момент сотворения Евы из его ребра,⁷ аллегорически толкуется св. Мефодием как прообраз "наслаждения мужчины при половом общении, когда он, возжаждав (произвести на свет) потомство, приходит в экстаз, расслабляясь наслаждениями деторождения (в часы) сна, чтобы нечто, отделившееся от костей и плоти его, снова образовалось... в другого человека". В момент полового акта мужчина "делается участником плодотворения, предоставляя Божественному Создателю взять у него ребро, чтобы из сына сделаться самому отцом". Поэтому "не дерзко ли презирать чадотворение, которое не стыдится совершать сам Вседержитель Своими чистыми руками?"⁸
     Среди произведений Григория, посвященных той же теме, главным является стихотворная "Похвала девству", написанная в форме диалога между Браком (gamos) и Девством (partheniē): апология супружества, конечно же, влагается в уста Брака, а апология безбрачия - в уста Девства. Говоря о браке, Григорий обращается к тому же библейскому тексту, что и Мефодий:

     В этом отрывке мы не находим аллегории "экстаза" Адама, содержащуюся в "Пире" Мефодия Патарского, однако созвучную Мефодию мысль о том, что влечение мужчины и женщины друг к другу влито в их чресла самим Богом в тот момент, когда Он создал Еву из ребра Адама. Поэтому Брак в своем споре с Девством ссылается на божественный "закон", установленный в момент сотворения женщины из ребра мужчины: согласно этому закону, каждый родившийся на земле человек является плодом брака.¹⁰ Все ветхозаветные праведники были плодами брака и сами состояли в браке;¹¹ даже Христос "хотя и в чистой, но в человеческой утробе зачат был, и родился от женщины обрученной, половину человеческого супружества смешав с Божеством".¹²
     Брак, согласно Григорию, есть прежде всего преодоление одиночества и замкнутости человека, обретение его второй половины, без которой жизнь человека неполноценна. В браке мужчина и женщина скреплены союзом любви и становятся "одной плотью".¹³ Любовь, соединяющая супругов, способствует их возрастанию в благочестии и любви к Богу:

     Отвечая на доводы Брака в пользу супружеской жизни, Девство указывает на то, что смыслом и оправданием безбрачия является также любовь - только не к человеку, а к самому Богу. Цель девства - "пропитавшись любовью, идти отсюда к высокоцарственному светоносному Богу".¹⁵ Вступая в общение с Богом, человек "оставляет любовь к персти (choos apeleipon erōta)".¹⁶ Супругом девы является Христос, "Который особенно приветствует безбрачных, хотя и за всех пригвожден, за всех поднял крест".¹⁷ Таким образом, девство не есть нечто совешенно чуждое браку: оно есть тоже брачный союз, но не между двумя людьми, а между человеком и Христом.¹⁸ Когда любовь ко Христу становится стержнем всей жизни человека, он не находит возможным разделить свою любовь между Христом и еще кем- или чем-либо. Любовь ко Христу - это интегральное и всеохватывающее чувство:

     Любовь есть чувство, сконцентрированное в одной точке, постоянное всматривание в лик любимого, нежелание оторвать взор от этого лика и обратить на что-либо другое:

     Итак, смысл девства - во всецелой отдаче себя Богу, в полном посвящении всех мыслей и желаний Христу, в постоянной памяти о Нем и постоянном живом чувстве Его присутствия. Однако и в христианском браке присутствует Христос: Он - "Невестоводитель и Жених, Который чудодействует на браке и (Своим) присутствием оказывает честь супружеству".²¹ Присутствие Христа превращает воду в вино,²² и будни супружеской жизни - в непрестанный праздник:

     Если девство есть полное воздержание от половой жизни, то и в браке необходимы чистота и целомудрие. "Да будет брак чист и без примеси скверных страстей",- говорит Григорий.²⁴ По его мнению, хорош тот брак, который "есть только брак и супружество, и желание оставить после себя детей", а не тот, который "разжигает материальное (тело)".²⁵ Целомудрие в браке выражается в том, чтобы воздерживаться от брачного общения в те дни, когда Церковь предписывает воздержание, например, в посты. Об этом Григорий говорит в "Увещании Олимпиаде": "Не предавайся безудержной плотской любви, не всегда наслаждайся брачным ложем; убеди супруга оказывать уважение священным дням (ēmasin hagnotatoisi)".²⁶ Недопустима измена брачному ложу и нарушение супружеской верности,- подчеркивает Григорий.²⁷ Второй брак разрешен Церковью из снисхождения, но третий недопустим: "Первый (брак) есть закон, второй - снисхождение, третий - беззаконие. А что сверх этого, то является скотством (букв. жизнью свиньи)..."²⁸
     Таким образом, целомудрие является принадлежностью и девства, и христианского брака. В восточно-христианской традиции с понятием целомудрия (sōphrosynē) связана не только идея преодоления плотского влечения, будь то полное воздержание или особая дисциплина супружеской жизни, но и достижение совокупности совершенств, свойственных "целостной мудрости", которая заключается в постоянном пребывании человека с Богом.²⁹ Именно в этом смысле забвение Бога, нарушение верности Богу и идолослужение в Ветхом Завете сравнивалось с блудом.³⁰ Необходимо не только телесное, но и духовное целомудрие,- подчеркивает Григорий:

     Сравнивая брак и девство, Григорий ставит последнее выше первого. В этом он следует традиции, восходящей к апостолу Павлу.³⁴ "Брак - хорошее дело,- говорит Григорий,- но не могу сказать, чтобы он был выше девства".³⁵ "Брак законен и честен, но все же плотский; гораздо лучше свобода от плоти".³⁶ Безбрачие "выше и божественнее, но труднее и опаснее"; брак "ниже, но безопаснее".³⁷ Девство "чисто и совершенно отрешает от мира"; но и брак "честен и не совсем отлучает от Бога".³⁸ Девство есть состояние Адама в раю, а половое общение началось после изгнания из рая.³⁹
     Хотя Григорий никогда не говорит о браке как нечистоте, в некоторых текстах безбрачие противопоставляется браку как чистота (agneia): "Допускаю брак, но избираю чистоту",- говорит он о себе.⁴⁰ В стихотворении "К девам" Григорий пишет:

     В цитированном тексте развивается мысль о постепенном раскрытии идеала девства в ходе человеческой истории: эта мысль была высказана, в частности, св. Мефодием Олимпийским. Согласно последнему, когда человечество находилось в своем младенческом возрасте, Бог попускал людям вступать в супружество даже со своими сестрами, однако по мере его возрастания Бог через пророков и законодателей постепенно вводил запреты на кровосмешение и многоженство. Идеал единобрачия проповедовался пророками, однако это был лишь переходный этап, на котором человечество готовилось к восприятию тайны девства и целомудрия, раскрывшейся в жизни Иисуса Христа.⁴² Именно Христос является родоначальником девства как образа жизни совершенных:

     Григорий Богослов повторяет мысли св. Мефодия, говоря о том, как тайна девства, прообразованная в Ветхом Завете, была полностью явлена в Новом Завете, когда Христос родился от Девы и избрал образ жизни девственника. Григорий тоже сравнивает Бога с Живописцем, начертавшим для людей образ девственной жизни:

     Здесь девство представлено как путь к боговидению и обожению. Если брак свойствен земному человеку, то девство является одной из характеристик человека обоженного: и Божия Матерь была Девой, и Христос был девственником. Более того, девство и чистота присущи самой природе Божества. В этом смысле Григорий говорит, что "первая дева есть чистая Троица".⁴⁵ В Троице есть и любовь, и чадородие: три Лица Святой Троицы объединены любовью Друг к Другу, и Отец превечно рождает Сына; однако природе Божества чужда страстность, являющаяся неизбежной принадлежностью человеческого брака. Любовь царствует также между ангелами, однако и у них нет "ни брака, ни скорбей, ни забот, ни страстей..."⁴⁶ Любовь, наконец, объединит всех, кто после всеобщего воскресения войдет в Небесное Царство, где "не будут ни жениться, ни замуж выходить, но будут, как ангелы на небесах".⁴⁷
     Таким образом, и в браке, и в безбрачии Григорий видит путь к богообщению, необходимым условием которого является возрастание человека в любви. Смысл брака не ограничивается деторождением: его сущность - во взаимной любви супругов, перерастающей в любовь к Богу. Точно так же и безрачие не есть только воздержание от полового общения, но прежде всего стяжание любви к Богу, союз со Христом. Григорий ставит девство выше брака, однако делает акцент на целомудрии, необходимом и в браке, и в девстве. Только полная и интегральная любовь - к Богу, к другому человеку и к Богу, или к Богу через другого человека - может привести христианина к обожению и сделать его душу невестой Христа.