|
Игумен Иларион (Алфеев)
Жизнь
и учение
св. Григория Богослова
К оглавлению
Глава I
ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ СВ.ГРИГОРИЯ
1. РАННИЙ ПЕРИОД
ВЫБОР ПУТИ
Вскоре после
возвращения на родину Григорий принял Крещение.1
Намерением его было вести жизнь "философа", что в его представлении
означало полу-монашеский образ жизни, сочетающий в себе строгий
христианский аскетизм с учеными занятиями. Однако по просьбе
престарелого отца-епископа он взял на себя управление фамильным
имением в Арианзе, что сразу доставило ему немало хлопот.2
Как старший сын, Григорий являлся наследником всего состояния
своего отца. О размерах наследства можно судить по "Завещанию",
составленному самим Григорием под конец жизни: в нем упоминаются
рабы, земли, скот, одежда и деньги.3
Сочетать обязанности по управлению таким имением с созерцательной
жизнью было нелегко.
Вспоминая об этом периоде своей
жизни, Григорий так пишет о трудностях ведения большого хозяйства:
|
Непрестанные и тяжкие заботы,
Снедая душу и тело ночью и днем,
С неба низводят меня к земле - матери моей.
Прежде всего, управлять рабами - это поистине пагубная
Сеть. Строгих господ они всегда ненавидят,
А благочестивых попирают бесстыдно. Ни к злым
Они не снисходительны, ни добрым не покорны. Но против
тех и других
Дышат безумным гневом. Кроме того,
Надо заботиться об имуществе, и кесарево бремя4
на плечах
Всегда иметь, перенося сильные угрозы сборщика податей...
Надо присутствовать среди криков многолюдных собраний
и возле высоких тронов,
На которых решаются споры между людьми;
Переносить шумные возражения противников
Или законно претерпевать скорби в запутанных сетях.
Таково это бремя, таков труд...5
|
|
По справедливому
замечанию исследователя, Григорий говорит здесь "не столько
как христианин, сколько как аристократ из поздне-античного
общества".6
К тому времени, когда Григорий
принял на себя управление домом в Арианзе, Василий вернулся
в Каппадокию из путешествий по монашеским общинам Египта,
Палестины и Сирии7
и поселился в Понте, в гористой местности на берегу реки Ирис.
Ок. 358 г. он пригласил туда Григория, помня об их мечтах
и взаимном обещании вести философскую жизнь по окончании учебы.
Григорий ответил письмом, в котором извинялся за то, что изменил
обещанию, хотя и "не добровольно, а потому, что один закон
одержал победу над другим: закон, повелевающий служить родителям
- над законом дружбы и единодушия".8
Позже Григорий все-таки приехал к Василию, впрочем ненадолго.
В Понтийской пустыне друзья
предавались аскетическим подвигам, о которых Григорий, вернувшись
домой, вспоминал в двух письмах-шутках, посланных Василию.9
В "серьезном" письме на ту же тему Григорий с восторгом говорит
о своем пребывании у Василия:
|
Кто вернет мне эти псалмопения, бдения,
молитвенные восхищения к Богу, эту как бы нематериальную
и бесплотную жизнь? Кто вернет согласие и единодушие
братий, которых ты ведешь на высоту и к обожению? Кто
вернет соперничество и поощрение к добродетели, которое
мы ограждали письменными уставами и правилами? Кто вернет
трудолюбие в чтении Божиих словес и свет, обретаемый
в них под руководством Духа? И чтобы сказать о чем-то
совсем малом и незначительном - кто вернет ежедневный
физический труд: заготовку дров, тесание камней, уход
за зеленью и поливание огорода..? Пожелать всего этого
легко, а получить - не так легко. Но приди ко мне на
помощь, соедини со мною свое дыхание, содействуй мне
в добродетели, и если когда-либо собрали мы что-то полезное,
охраняй это своими молитвами, чтобы не рассеяться нам
понемногу, как рассеивается тень с заходом солнца. Ибо
тобою дышу я больше, чем воздухом, и тем только и живу,
что, находясь рядом или отсутствуя, в мыслях всегда
неразлучен с тобою.10
|
|
Мы видим,
что помимо аскетических подвигов, Василий и Григорий занимались
в Понтийской пустыне литературной деятельностью. В частности,
Григорий, по его собственному свидетельству, помогал Василию
в составлении нравственных и аскетических правил. Правила
Василия Великого сыграли в истории восточного монашества не
меньшую роль, чем правила св. Бенедикта в истории западного
монашества: до сего дня правила Василия являются основой монастырских
уставов Православной Церкви.11
Василий и Григорий также ежедневно
читали Священное Писание и систематически изучали труды Оригена;
в Понтийской пустыне ими был составлен сборник фрагментов
из сочинений Оригена под названием "Добротолюбие" (philokalia,
букв. "любовь к красоте"). Наследие великого александрийца
уже тогда было предметом горячих споров: все крупные богословы
IV века разделялись на сторонников и противников Оригена.
Василий и Григорий относились к первой категории,12
однако сознавали, что не все в трудах Оригена бесспорно с
догматической точки зрения, а может быть и предвидели, что
некоторые его мнения будут осуждены Церковью. Поэтому в "Филокалию"
не вошли тексты догматического характера: Ориген интересовал
Каппадокийцев не столько как богослов-догматист, сколько как
апологет, христианский философ и экзегет.13
Впоследствии Григорий посылал копии "Добротолюбия" в подарок
своим друзьям.14
"Добротолюбие", включающее в себя главным образом фрагменты
из монументального творения Оригена "О началах", до сих пор
служит основным источником, содержащим греческий текст этого
сочинения.15
Пожив у Василия некоторое время,
Григорий вернулся в Назианз. Это возвращение было связано
не только с обязанностями Григория по управлению домом и его
чувством долга перед родителями, но и с неким внутренним колебанием
между стремлением к созерцательной жизни и сознанием необходимости
приносить общественную пользу. Григорий всей душой стремился
к уединению; вместе с тем он чувствовал себя призванным к
некоей миссии, сущность которой была ему пока еще не совсем
ясна. Он также хорошо понимал, что такой образ жизни, который
предполагает удаление в пустыню и аскетическое трудничество,
плохо сочетается со стремлением к книжной мудрости. Григорий
искал для себя некий промежуточный, "средний" путь, идя по
которому, он мог бы сочетать аскетический образ жизни с учеными
трудами и, не лишаясь уединения, приносить пользу людям:
|
Наконец, нужна была мужественная решимость.
На внутренний суд собираю друзей,
То есть свои помыслы - этих искренних советников.
Но страшный вихрь объял ум мой,
Когда искал я лучшее из лучшего.
Давно было решено все плотское низринуть в бездну,
И теперь поступить так нравилось мне больше всего.
Но когда рассматривал я божественные пути,
Нелегко было найти путь лучший и гладкий...
Приходили мне на ум Илия Фесвитянин,
Великий Кармил, необычайная пища,
Удел Предтечи - пустыня,
Нищелюбивая жизнь сынов Иоанадавовых.
Но и любовь к божественным книгам одолевала меня,
И свет Духа при созерцании Слова;
А такое занятие - не дело пустыни и безмолвия.
Много раз склонялся я то к одному, то к другому...16
|
|
Примеривая
к себе тот или иной образ жизни, Григорий менее всего думал
о священстве, казавшемся ему несовместимым с безмолвной и
созерцательной жизнью, к которой он стремился. Во времена
Григория монашество и священнослужение вообще рассматривались
как два противоположных образа жизни: монах должен молчать,
священник - проповедовать; монах - жить вдали от людей, священник
- среди людей; монах должен быть занят созерцанием и заботиться
о своей душе, священник - вовлечен в активную деятельность
на пользу ближних. Монахи IV века, как правило, избегали рукоположения
в священный сан: св. Пахомий запрещал монахам подведомственных
ему монастырей Египта стремиться к иерейской хиротонии.17
Григорий, воспитанный в доме
епископа, относился к священнослужителям с благоговением,
однако сам предпочитал держаться вдали от церковного престола:
|
Итак, я признавал, что надо любить
людей деятельных,
Которые в удел от Бога получили честь
Руководить народом через божественные таинства,
Но сильнее охватывало меня стремление к монашеской жизни...
Престол был для меня досточестен, но поскольку я стоял
вдали,
Он казался мне тем же, чем является свет
Для слабых глаз. На все что угодно мог бы я надеяться,
Только не на то, что сам получу его среди многих поворотов
судьбы.18
|
|
Однако, пока
Григорий колебался в поисках пути, который наиболее соответствовал
бы его устремлениям, выбор был сделан за него. Престарелый
отец решил рукоположить сына в священный сан, так как нуждался
в помощнике. Григорий-старший знал о стремлении своего сына
к безмолвию и научной деятельности; тем не менее он "насильно"
возвел его на один из пресвитерских престолов.19
Что заставило Григория-младшего подчиниться? Ответ, очевидно,
кроется в личном авторитете Григория-старшего и в его абсолютной
власти как епископа и отца - власти, противостоять которой
которой сын был бессилен. Не следует забывать, что в византийскую
эпоху зависимость детей от родителей, особенно в аристократических
кругах, была исключительно сильной: как правило, именно воля
отца играла решающую роль в выборе жизненного пути детей.
Григорий пережил свою хиротонию
как "страшную бурю".20
Сразу после рукоположения он покинул Назианз и отправился
к Василию за духовным советом и утешением:
|
Так восскорбел я при этом насилии
(tyrannidi) -
Даже и теперь не могу назвать это по-другому,
И да простит меня Божий Дух за такое
Отношение - что забыл все:
Друзей, родителей, отечество, родственников.
Словно вол, укушенный слепнем,
Пришел я в Понт, надеясь там в божественном друге
Найти себе лекарство от горя.
Там подвижничал он в союзе с Богом,
Покрытый облаком, как один из древних мудрецов.
Это был Василий, который теперь с ангелами.
Он облегчил скорбь моего ума.21
|
|
Общение с
Василием оказало благотворное воздействие на Григория. Василий
помог ему собраться с мыслями и, вероятно, убедил смириться
с происшедшим. В Понтийской пустыне Григорий много думал о
смысле священства: плодом этих размышлений явилось Слово 2-е,22
ставшее классическим трактатом на данную тему.23
В этом Слове Григорий, извиняясь перед своим отцом и его паствой
за проявленное "сопротивление" и "малодушие",24
а также за "праздность" и "непокорность",25
называет в числе причин своего бегства неожиданность хиротонии,
свою неподготовленность к священнослужению и - главное - свою
любовь к безмолвию:
|
Итак, что же случилось со мною и какова
причина моего непослушания? Я ведь был тогда, по мнению
многих, совершенно сам не свой - не такой, каким меня
знали, но как бы абсолютно другой; и сверх дозоленного
я сопротивлялся и упорствовал... Особенно поражен я
был неожиданностью, как бывает со сраженными ударом
грома; я не собрался с мыслями и потому потерял скромность,
к которой всегда себя приучал. Потом объяла меня какая-то
любовь к благу безмолвия и отшельничества (erōs
tēs hēsychias kai anachōrēseōs),
влюбленным в которое я сделался с самого начала, как,
пожалуй, никто из занимающихся словесными науками, и
которое среди самых больших и ужасных опасностей пообещал
Богу. В каком-то смысле уже прикоснувшись к нему, словно
находившийся в преддверии, и через опыт возгоревшись
еще большим влечением (pothon), я не вынес тирании и
не дал ввергнуть себя в бури и насильно оторвать от
такой жизни, словно от священного убежища. Ничто не
казалось мне лучше того, чтобы, замкнув чувства, став
вне плоти и мира, собравшись внутрь себя, ничего человеческого
не касаясь без крайней необходимости, беседуя только
с самим собой и с Богом, жить превыше видимого и носить
в себе божественные отпечатки, всегда чистые и не смешанные
с дольними и обманчивыми образами, быть и непрестанно
становиться чистым зеркалом Бога и всего божественного,
приобретать к свету свет - к менее ясному более ясный,26
здесь уже надеждами пожинать блага будущего века и жить
вместе с ангелами; будучи еще на земле, оставлять землю
и быть возносимым ввысь при помощи Духа.27
|
|
В этих словах
выражено credo Григория: ему всегда было трудно с людьми и
легко с самим собой и с Богом; он всегда стремился к созерцанию
и никогда к деятельности. Однако Григорию пришлось смириться
с новым поворотом судьбы. Вернувшись в Назианз по настоянию
отца, он приступил к своим пресвитерским обязанностям.
1
См. Gallay. Vie, 67. ^
|
2
См. Gallay. Vie, 66. ^
|
3
Подробнее об имуществе, принадлежавшем Григорию, см.
Coulie. Richesses, 9-21. ^
|
4
Т.е. налоги. ^
|
5
PG 37,980-981 = 2.55. ^
|
6
Ruether. Gregory, 142. ^
|
7
См. Василий. Письмо 223; ed.Courtonne, 10-11. ^
|
8
Письмо 1; ed.Gallay, 3 = 2.411. ^
|
9
Письма 4-5; ed.Gallay, 4-6 = 2.412-414. ^
|
10
Письмо 6; ed.Gallay, 7-8 = 2.414-415. ^
|
11
О роли Василия в формировании каппадокийского монашества
см. в разделе "Монашество" в гл. II нашей работы. ^
|
12
В семье Василия уважение к Оригену было давней традицией:
его бабушка, Макрина-старшая, училась у Григория Чудотворца,
который, в свою очередь, был преданным учеником Оригена. ^
|
13
Gribomont. Basile I, 233. ^
|
14
Письмо 115; ed.Gallay, 88 = 2.502. ^
|
15
Полный текст сохранился только в латинском переложении
Руфина. ^
|
16
PG 37,1048-1050 = 2.356. ^
|
17
См. Rousseau. Pachomius, 169-171. ^
|
18
PG 37,1052 = 2.357. ^
|
19
PG 37,1052-1053 = 2.257. ^
|
20
PG 37,1052 = 2.357. ^
|
21
PG 37,1053-1054 = 2.357-358. ^
|
22
В рус. пер. Слово 3. ^
|
23
Ниже, говоря о понимании священства Григорием, мы будем
подробно рассматривать это Слово. ^
|
24
Сл.2,1,7; SC 247,86 = 1.23. ^
|
25
Сл.2,115,9; SC 247,236 = 1.64. ^
|
26
Тот же текст (с незначительными изменениями) в Сл.20,1,5-13;
SC 270,56-58 = 1.298. ^
|
27
Сл.2,6,1-5,12; SC 247,94-96 = 1.25. ^
|
|
|
|