ДУХОВНЫЕ ОСНОВЫ
РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Воспроизводится по изданию: Бердяев Н. Духовные основы русской
революции. В кн.: Бердяев Н. Собрание сочинений. Т. 4. Париж: YMCA-Press,
1990. Страницы этого издания указаны в прямых скобках и выделены
линейками. Текст на страницы предшествует ее номеру.
К оглавлению
БЫЛА ЛИ В РОССИИ РЕВОЛЮЦИЯ?
См. лучшую публикацию.
Мы жили и продолжаем жить лишь для того,
чтобы послужить каким-то важным уроком для отдаленных поколений,
которые сумеют его понять; ныне же мы, во всяком случае,
составляем пробел в нравственном миропорядке.
Чаадаев
|
I
Захват власти так называемыми «большевиками» многим представляется
какой-то страшной катастрофой, чем-то совершенно новым в судьбах
русской революции и России. Находятся даже люди, которые из наивности
или из лживости утверждают, что наступил последний этап борьбы рабочих
и крестьян с капиталистами и помещиками, последнее столкновение
народа с имущими классами. Г. Ленин счел возможным заявить, что
в конце февраля в России была революция буржуазная, свергнувшая
царизм, а в конце октября произошла революция социалистическая,
свергнувшая буржуазию, т. е. процесс, который у западных передовых
народов совершается столетия, в отсталой России произошел в несколько
месяцев. Так как жизнь наша очень начинает напоминать кошмар, то
все представляется нам в преувеличенном виде. Мы совершенно утеряли
перспективу событий. Я позволяю себе думать, что все происходящее
в России — чистейшие призраки и галлюцинации, во всем этом нет
[102]
ничего существенного и подлинно реального. То, что произошло в
самое последнее время, очень мучительно и тяжело в перспективе личной
жизни людей. Пролилась кровь, много было и будет невинных жертв,
жизнь человеческая стала ещё более необеспеченной и невыносимой.
Но нужно сознать, что ничто существенно не изменилось, ничего нового
не произошло. Перестановка атомов, пребывающих в том же инертном
состоянии, ничего не может изменить ни в какую сторону. Вообще в
русской революции ничего нового не случается, в ней нет никакого
настоящего движения. И то, что именуется у нас революцией, есть
сила инерции, есть мертвая бездвижность перед судом высшей духовной
жизни. В коловращении хаоса и анархии никогда ведь не бывает настоящего
движения и творческой новизны. Хаотическая перестановка и круговращение
мертвой материи никуда не движется и никакой новой жизни не творит.
В душах людей и в душе народа, в источниках творческой энергии ничто
не изменилось, ничего нового не народилось. Действуют все те же
старые инстинкты, все те же ветхие чувства. Новый человек не рождается.
Ни одной новой души не народилось в стихии революции. Все осталось
очень старым на Руси, вся психология отдельных людей и целых групп
осталась ветхой. Вся ткань общественная расползается и раздирается,
как гнилая материя. Души людей все те же рабьи души. Маскарадное
переодевание никого не должно вводить в заблуждение. Под новыми
масками слишком видны старые лица. Рабы и насильники, в которых
не изменилось ни одно чувство и не появилось никаких проблесков
нового, лучшего сознания, расхаживают и разъезжают в костюмах новых,
свободных людей. Но звериное хрюканье все время слышится под личинами,
которые вводят в обман лишь очень наивных и темных людей.
[103]
Смешно и нелепо, что у нас серьезно говорят о «большевиках», опровергают
их, спорят о путях развития русской «революции». Все это, как говорят
дети, не на самом деле, все это не по-настоящему. Вся русская «революция»
есть тяжелый кошмар, приснившийся русскому народу от его бессилия
и болезни, есть призрак, созданный расстроенным воображением народа
слабого и потерявшего духовный центр. Кошмары и призраки дома умалишенных
выпущены на свободу и гуляют по земле русской. Все, что происходит,
есть лишь иллюстрация к «Бесам» Достоевского, книге поистине пророческой.
Все безысходно, как в кошмаре, все повторяется и возвращается, бесы
кружатся, и нельзя вырваться из этого бесовского круга. О бессилии
власти гг. Ленина и Троцкого и ненародном характере их власти говорят
так же, как говорили о бессилии и ненародном характере власти гг.
Штюрмера и Протопопова. С того времени глубоко и существенно ничто
не изменилось. Все старое повторяется и действует лишь под новыми
личинами. Бурные процессы происходят лишь на поверхности. Процессы
эти есть лишь тление ветхих одежд России невозрожденной. Мы изживаем
последствия наших старых грехов, страдаем от наших наследственных
болезней. В России никакой революции не было. Пора уже сорвать маски
и изобличить подлинные реальности. Русская революция есть чистейший
призрак. В ней нет существенных признаков революции в западноевропейском
смысле этого слова. Старая власть, старая монархия не была у нас
свергнута революцией, она сгнила, разложилась и бесславно пала,
как падает гнилое яблоко с дерева. Но яд от гниения старой России
остался внутри народного организма и продолжает разлагать жизнь
русского народа. Вот эти процессы гниения старой России и принимают
у нас за «развитие и углубление революции».
[104]
Чудовищный нигилизм, торжествующий в этих процессах разложения,
есть явление старой России, а не творчество новой России. В России
пала власть и не заменилась никакой новой властью. Наступило безвластие,
междуцарствие, бесплодная и нетворческая, смутная эпоха, анархия.
Катастрофу, происшедшую с Россией, так же неверно называть революцией,
как неверно было бы называть революцией пугачевщину. Катастрофа
эта не есть изменение форм государства, не есть создание новой власти
организованными силами, она есть упразднение государства, бессилие
организовать какую бы то ни было государственную власть. В этом
русская революция бесконечно отличается от французской революции,
в которой действовал сильный государственный и национальный инстинкт
народа. У нас же никакая новая, организующая и созидательная сила
не пришла на смену старым, разлагающимся силам. То, что у нас называют
«революцией», есть сплошная дезорганизация и разложение, смерть
государства, нации, культуры.
II
Ход русской «революции» не есть драма, развивающаяся от одного
акта к другому. В ней нет истинного драматизма, нет истинных героев.
Ход этой «революции» более напоминает хаотическое крушение. Безысходность
и неразрешенность особенно для нее характерны. И слишком быстро
наступил у нас революционный маразм. Мы переживаем не столько революционную,
сколько смутную эпоху. Все отравлены в эту эпоху, все безрадостны,
все несчастны, у всех муть в глубине души. Сами делатели «революции»
не чувствуют радости и подъема, в них нет настоящей
[105]
веры. Русская «революция» страдает собачьей старостью, она не пережила
периода молодости, молодого энтузиазма, молодого увлечения освободительными
идеями. Все революционные идеи давно уже выветрились, все революционные
слова опошлились. Эстетически и нравственно чуткий человек не может
уже без краски стыда прибегать к революционной терминологии. Нельзя
вынести этой зияющей пустоты всех революционных понятий! Все давно
уже остыло и заледенело под революционными фразами, не чувствуется
горячего человеческого сердца, горячей человеческой мысли. Старые
слова, произносившиеся представителями старого строя, выветривались
на протяжении столетий Революционные слова сразу же оказались стары
и выветрились на протяжении нескольких месяцев. В первые дни революции
жертвенная энергия не была истрачена на борьбу со старой властью.
Старая власть пала без борьбы и сопротивления, победа далась слишком
легко. А много злобы накопилось в прошлом, от старого рабства и
старого унижения. И начали искать объекта для этой неразрешенной
злобы. Объективация злобных чувств создала контрреволюционную «буржуазию».
Массы народные отравили нечеловеческой злобной ненавистью к «буржуазии»,
понятой в очень расширенном смысле, как все культурное общество.
Сама же «буржуазия» обнаружила неорганизованность, пассивность и
уступчивость, невиданные в истории. С самого начала «революция»
русская одержима низким страхом контрреволюции, и в этом постыдном
страхе чувствуется страшное бессилие, отсутствие молодой веры, молодого
энтузиазма. В розыске контрреволюции есть что-то в высшей степени
неблагородное. Делатели «революции» обнаружили шпионские инстинкты,
свойственные дряхлеющей и разлагающейся силе. Все это понятно,
[106]
если признать наконец ту истину, которая пока ясна лишь немногим,
— что в России никакой революции и не было, а было и есть лишь продолжающееся
разложение и гниение старого, лишь длительное безвластие и безгосударственность,
лишь развитие и углубление самовластья.
Мы уже долгое время живем под диктатурой «революционной демократии».
И в этом отношении «большевистская революция» ничего нового с собой
не принесла. Но что представляет собой эта «революционная демократия»,
которую хотят выдать за организующую и творческую силу? Это есть
прежде всего господство темной и разлагающейся солдатчины, господство
штыков в руках темных людей, первобытные инстинкты которых разнуздывались
в течение восьми месяцев. Русские социал-демократы, ученики К. Маркса,
признали солдатские штыки главным определяющим фактором исторического
развития. Некоторые из них, именующиеся «большевиками», даже уверены,
что солдатскими штыками можно радикально изменить соотношение экономических
сил. Такое милитаристическое перерождение марксизма поистине изумительно,
оно возможно лишь на темном Востоке, в совершенно некультурной стране.
В этом есть что-то турецкое. Есть основания думать, что западные
люди и смотрят на русскую «революцию», как на китайскую или турецкую.
Чудовищная неправда утверждать, что господство солдатчины, основанное
на физическом насилии, имеет хоть какое-либо отношение к социализму,
к «идее четвертого сословия», как её понимали Маркс, Лассаль и др.
западные социалисты. Безграмотная, темная масса солдат, отвыкших
от всякого труда, тех самых солдат, на чьи штыки недавно ещё опиралось
старое самовластье, ни с какой точки зрения не есть социалистически
мыслящий и социали-
[107]
стически чувствующий рабочий класс. «Большевизм» опирается на те
же солдатские штыки, на ту же темную и грубую физическую силу, на
которую опиралась и старая, разлагающаяся власть. Ничего не изменилось.
Масса осталась в той же тьме. Где же та новая психика пролетариата,
вырабатываемая коллективным промышленным трудом, которую марксисты
всегда признавали необходимой предпосылкой социализма? Есть ли признаки
этой новой психики в беспорядочных толпах солдат, лузгающих семечки,
торгующих папиросами и совершающих насилия над мирными гражданами?
Не случайно так трудно отличить в темной массе «большевиков» от
черносотенников. А «социалистическую революцию» последних дней очень
легко смешать с контрреволюцией. Тот же дух, те же приемы насилия
и террора, то же надругательство над свободой и правом, то же глумление
над достоинством человека. А ненависть к «буржуазии» есть исконная
ненависть темного Востока к культуре.
III
Русский народ продолжает разлагаться от бессилия, от тиранической
анархии, от невежества и тьмы, от неорганизованности и недисциплинированности,
от отсутствия руководящих созидательных сил. «Большевистская революция»
есть один из моментов разложения старой России, одна из трансформаций
старой русской тьмы. Во всем этом нет ничего похожего на революцию,
на демократию, на социализм, на сколько-нибудь глубокое изменение
в обществе и народе. Все это — жуткий и зловещий маскарад. Начала
самовластья и деспотизма продолжают своё торжество и чинят оргию.
В старом русском самовластье было
[108]
слишком много анархического и слишком мало объективных правовых
начал. И сейчас анархия и самовластье убивают всякое право, всякую
объективную и закономерную правду. В старой России не было достаточно
уважения к человеку, к человеческой личности. Но сейчас этого уважения
ещё меньше. В целых классах общества отрицается человек, не уважается
личность, по отношению к классам общества, признанным революцией
отверженными, совершается духовное человекоубийство, которое легко
переходит в человекоубийство физическое. Единство человеческого
рода отрицается в большей степени, чем во времена рабства. И во
времена рабства, и во времена крепостного права привилегированные
христиане все же видели в рабах и крепостных человека, образ и подобие
Божье, т. е. на какой-то глубине преодолевали все сословные и классовые
противоположности и преграды. Нынешнее же яростное и злобное деление
на мир «буржуазный» и мир «социалистический» есть окончательная
измена христианству и окончательное отрицание человечества, как
единого рода Божьего. В этом можно видеть тяжкую расплату за старые
грехи, за старую рознь и неправду, но безумно видеть в этом что-то
новое, творческое, преображающее жизнь. Судорожный и уродливый конец
ветхого человека нельзя принимать за начало новой, лучшей жизни.
«Большевизм» господствовал с самого начала «революции», и в нынешнем
торжестве его нет ничего нового. Все «развитие и углубление революции»
шло по указке «большевиков», вдохновлялось их духом, если это можно
назвать духом, постепенно принимало провозглашенные ими начала.
Другие революционно-социалистические партии, меньшевики и социалисты-революционеры,
шли на буксире у «большевиков», они были менее последовательны и
тот же яд был у них
[109]
лишь менее сгущен и сконцентрирован. Никогда меньшевики и социалисты-революционеры
не могли решительно и радикально восстать против «большевиков»,
потому что «большевики» были для них людьми одной веры, быть может
грешниками, но не еретиками. Правоверные не сжигают грешников на
кострах, они сжигают лишь еретиков. Но для всякого социал-демократа
и социалиста-революционера, как бы он ни отрицал большевистскую
тактику, еретики — все не социалисты по вере, все не верующие в
социалистическую революцию и социалистическое счастье. И в победе
«большевиков» над другими социалистическими группами есть имманентная
справедливость, это — естественная кара за их собственные грехи.
Болезнь должна развиться до конца, должна быть изжита в своих крайних
последствиях. Почему произошел такой разлив «большевизма» по всей
русской земле, почему ему досталась такая легкая победа? Это прежде
всего связано с войной. «Большевизм» есть линия наименьшего сопротивления
для естественных и элементарных инстинктов всякой темной, непросветленной
человеческой природы. «Большевиками» на время сделались все те,
которые не хотят воевать, не хотят ничем жертвовать, но хотят как
можно больше получить. То, что называется русской «революцией» и
что сейчас завершается, имеет один постыдный и горестный для нас
смысл: русский народ не выдержал великого испытания войны, в страшный
час мировой борьбы он ослабел и начал разлагаться. Он духовно не
был готов к мировой борьбе, он утерял всякую идею этой войны. А
без великой идеи нельзя идти на жертвы и страдания. Кровавая братоубийственная
борьба на улицах Москвы есть лишь эпизод мировой войны. Одолел германский
яд.
[110]
Мораль же, которой обучает русская «революция», довольно проста
и элементарна, хотя и горька для нас. Необходимо расстаться с многими
русскими иллюзиями, славянофильскими, народническими, толстовскими,
возвышенно-анархическими, революционно-мессианскими и пр., и пр.
Необходимо покаяться и смириться, жертвенно признать элементарную
правду западничества, правду культуры, суровую правду закона и нормы.
Народ русский утерял веру, изменил вечной святыне, а цивилизации
не имеет, культуре чужд. И нам необходим долгий труд цивилизации,
в которой есть своя секуляризованная религиозная правда. Необходимо
вновь собирать Россию. Великие испытания подтверждают правду Чаадаева,
а не славянофилов. Сейчас мы переживаем период глубокого нравственного
и духовного падения. Даже в культурном нашем слое многие так низко
пали, что поддались всеобщему гипнозу и поверили тому невежественному
вздору, что сейчас происходит последнее столкновение классовых интересов,
последняя борьба народа с буржуазией. Когда русские люди очнутся
от гипноза и духовно отрезвятся, они поймут, что всякая великая
борьба в мире есть духовная борьба, столкновение разных идей. К
сожалению, приходится признать, что «буржуазность» сейчас означает
элементарную культурность. В низах русской жизни — первозданная
тьма, там все элементарно, все ещё в первобытном прошлом. На верхах
же духовной жизни происходит столкновение разных духов и идей, там
диавол с Богом борется. В середине борьба воспринимается как столкновение
мира «буржуазного» и мира «социалистического». Но оба эти мира стоят
на одной почве и вдохновляются одним духом земным. Горняя, духовная
борьба сложно вплетаетсяв эту
[111]
серединную материальную борьбу, и из этого серединного смешения необходимо
выделить высшие и чистые духовные начала и противопоставить торжествующей
тьме и торжествующему хамству: но и самая высшая духовная борьба в
серединном царстве должна проявить себя, как борьба за творчество
культуры в объявшей нас тьме.
«Народоправство», № 15. с. 4-7,
19 ноября 1917 г.
[112] |