ЛЕКЦИИ ПО ИСТОРИИ ДРЕВНЕЙ ЦЕРКВИ
III. ИСТОРИЯ ЦЕРКВИ В ПЕРИОД ВСЕЛЕНСКИХ СОБОРОВ
Отдел второй. Церковный строй
I. Клир и иерархия
Уже в предшествующий период масса верующих делилась весьма ясно на клир и народ, clerus et laici. Руководящая роль в церковных делах, а вместе с тем и преимущество прав принадлежали клиру без всякого прекословия со стороны мирян. Заявления о так называемом всеобщем священстве верующих покоились на другой почве и потому не могли входить в столкновение с преимущественным положением клира в церкви. Так было, по крайней мере, в церкви кафолической. Единственное исключение из этого представляет высказанное Тертуллианом, после того, как он пристал к монтанистам, притязание, что все верующие, licet laici,— de jure священники в том же смысле, как и члены клира, что за отсутствием духовных каждый для себя священник, может и крестить и разделять евхаристию: потому что каждый живет лишь верою и нет лицезрения у Бога. "Nonne et laici sacerdotes sumus?" ("А мы, миряне, не священники?" De exhort, castit. с. 7).
В настоящий период эти притязания не повторяются. Напротив, обстоятельства слагаются именно так, что различие между клиром и народом должно выясниться полнее и отчетливее, и еще сильнее — если то возможно — утвердиться в общем сознании. Заявленное императорами желание быть епископами внешних дел церкви касалось внешней области управления: претензии на равенство в сакраментальном смысле здесь не было. Достойнейшие из епископов и самим императорам умели дать почувствовать различие между клиром и мирянами. На востоке было утвердился обычай, что император занимал место на солее, за решеткой, вместе с духовенством. Амвросий медиолан-ский не позволил в своей церкви занять это место Феодосию и указал ему место в ряду мирян. Император добровольно стал держаться этого обычая и в самом Константинополе. Что касается других верующих, то на утверждение в них мысли о различии их от клира не могло не влиять то обстоятельство, что вследствие укоренившегося обычая откладывать крещение до последних дней жизни, весьма многие из мирян были оглашенными. Очевидно, при этом какая-либо претензия на равенство с клиром становилась немыслимой.
Условия вступления в клир
От избираемого на церковные степени требовались известная степень образованности и нравственная жизнь. Первое, понятное и само по себе, еще более выясняется из того, что в наш период догматическая деятельность развивалась со всей энергией; епископ или пресвитер должен был чувствовать себя компетентным в тех вопросах, которые составляли предмет догматических споров. Но средства для церковного образования были далеко не достаточны для того, чтобы, благодаря им, можно было без затруднений удовлетворить потребности церкви в просвещенных клириках.
Александрийское огласительное училище в наш период уже отживало свой век, и Дидим александрийский, умерший в 395 году, был последним украшением этого славного в истории церкви учреждения. Небольшая отрасль александрийского училища, школа в Кесарии палестинской, прославленная Оригеном, Памфилом, Евсевием и знаменитой библиотекой,— тоже пришла в упадок. Антиохийская школа, начало которой положено было около 290 г. пресвитерами Дорофеем и Лукианом, достигает своего расцвета в конце IV и начале V века и производит сильное влияние на богословское направление в сирийской церкви. Отрасль антиохийского училища, эдесская школа, основание которой положено было Ефремом Сирином, имела особенно важное просветительное влияние. Она имела характер богословской семинарии, и отсюда выходили образованные духовные для Сирии и Персии. Она несколько пережила бурю, поднятую несторианским спором, и окончила свое существование лишь в 489 г. (Зинон). Наконец в Персии несториане основали училище в Нисивине с определенной школьной программой, с разделением на классы, со специальными преподавателями Священного Писания. Вот и все учебные учреждения, какие известны на востоке. На западе не было ничего подобного. Известный остготский сановник и ученый Кассиодорий сожалел о том, что в Риме неизвестно профессиональное объяснение Св. Писания, и пытался заинтересовать папу Агапита в учреждении такой школы в Риме; но этот план вследствие неблагоприятных политических обстоятельств не был приведен в исполнение.
Очевидно, всех учебных, так сказать, богословских заведений было слишком недостаточно. Приходилось обращаться к другим образовательным средствам. При процветании языческих школ существовала такая практика, что лица, родившиеся даже в христианской семье, получали общее литературно-философское образование в языческих школах, а затем самостоятельно изучали Священное Писание. Так, например, Василий Великий и Григорий Назианзин одновременно с Юлианом слушали уроки языческих преподавателей в Афинах; Иоанн Златоуст слушал уроки красноречия у Ливания в Антиохии; Иероним изучал классиков под руководством Доната.
Весьма часто дополнением к общему образованию служила монастырская жизнь. Сюда обращались для подготовления себя к церковным должностям даже лица, получившие общее образование в классических школах. Так было с Василием Великим, Григорием Назианзином, Иоанном Златоустом. В эту эпоху монастыри были вообще одним из подготовительных заведений для клира. Часто из них выходили достойнейшие пастыри. Но монастырское влияние не всегда отзывалось на них благотворно: при строгой воздержной жизни, некоторые из питомцев их страдали известной узостью взгляда, впадали в риго-Ризм и оказывались беспомощны среди сложных житейских отношений, особенно в больших городах. Примеры подобного одностороннего влияния монастырской жизни можно видеть в Златоусте и Нестории. Но, конечно, это далеко не было об-Щим правилом: Кирилл александрийский, который так прекрасно умел найтись среди самых запутанных и неблагоприятных отношений,— тоже свои первые годы провел в монастыре.
Другим воспитательным учреждением того времени служила жизнь в клире знаменитых епископов. Это было весьма хорошим средством для практической подготовки к прохождению пастырского звания. Обыкновенно бывало так, что те, которых готовили к духовному званию, поступали в клир еще мальчиками в звании чтецов (lectores). В этом звании они оставались до 20—30 лет, потом становились аколуфами или иподиаконами. Если кто особенно успевал в грамотности, выказывал особенные способности, его делали нотарием или exceptor'oM, своего рода секретарем. Так, например, Епифаний, впоследствии епископ тичинский (V в.), поступил в клир 8 лет лектором, когда навык в скорописи, его сделали ехсерхог'ом. Прокл, впоследствии епископ константинопольский, тоже с раннего детства поступил в клир лектором, но в это время продолжал посещать школу и занимался риторикой, потом его сделали нотарием, затем диаконом.
В этот период признавалось нормальным, когда в епископы возводим был человек, прошедший последовательно все степени клира, как это было с Василием Великим. В западной церкви это требование высказывалось особенно настойчиво. И конечно, эта практика имела свой raison d'etre: долговременное пребывание в клире было лучшим ручательством за известную умственную и нравственную подготовку к прохождению высших церковных должностей. Особенной известностью и уважением пользовался в свое время клир Василия Великого, Евсе-вия верчелльского, Амвросия медиоланского. Христианские общины охотно выбирали из них своих предстоятелей. В деле образования клириков особенной известностью пользуется блаженный Августин: основанный им monasterium clericorum, где он жил вместе с клириками по образцу апостольской общины, был первым примером vita canonica, столь известной в средние века. Кроме многих низших клириков из монастыря бл. Августина вышли 10 епископов.
Все эти случайные образовательные средства не могли особенно содействовать высокому подъему церковного образования между духовными. Поэтому наряду с весьма высокими изображениями идеала пастырского, мы встречаемся с весьма скромными требованиями на практике. Так, в V столетии, в африканской церкви кандидата на епископскую степень испытывали, an sit literatus (грамотен ли он), скорее в знании грамотности, чем [в том], наставлен ли в законе Господнем, хорошо ли понимает смысл писаний, опытен ли в церковных догматах. В Риме для поступления в клир требовалась только грамотность, чтобы новый член был только поп sine litteris (не безграмотен). А в одном из документов, представленных четыренадесятниками третьему вселенскому собору, можно читать следующие слова: "Я, Пат-рикий, второй пресвитер из селения Парадиоксила (Παραδιο-ξύλου), подписуюсь, за неумением грамоте (δια το γράμματα με μή είδέναι), рукой сопресвитера Максима" (Mansi, IV, 1357). [На Ефесском соборе 449 г. были и епископы, не знавшие грамоты, Илия адрианопольский и Каюма, епископ Фено*).
* Mansi, VI, 929; Elias, episcopus Hadrianopolis, definiens subscripsi per Romanum, episcopum Myroram, eo quod literas ignorarem. VI, 931; Cajumas, episcopus Phainus, definiens subscripsi per coepiscopum meum Dionysium [Sycamazo-lensem], propter quod literas ignorem.
Требование, чтобы члены клира отличались высокой нравственной жизнью, в наш период мало-помалу воплощается в своеобразную форму. Аскеты издавна пользовались в церкви глубоким уважением, и жизнь безбрачная рассматривалась как такая, которую, по слову Христа, не все могут вместить, а только те, которым дано это. Отсюда воззрение, что девство есть совершеннейший образ жизни, чем супружество. При развитии монашеской жизни в настоящий период и том благоговейном почтении, с каким верующие относились к знаменитым отцам пустыни, такое воззрение на сравнительное достоинство двух форм жизни должно было усилиться и заявить себя практическими следствиями. Стали желать, чтобы духовные, как представители нравственности по преимуществу, вели жизнь безбрачную. Это требование шло с запада к востоку.
В латинской церкви уже и в древний период довольно широко распространены были ригористические взгляды, которые нашли в монтанизме свое крайнее выражение. На соборе Эль-вирском 306 г. постановлено было: угодно предписать епископам, пресвитерам и диаконам и всем занимающим церковные Должности клирикам,— вовсе воздерживаться от своих жен. Это требование имело, разумеется, только местное значение.
Но в 325 г. на соборе Никейском сделана была попытка распространить его обязательность и на всю церковь. Предполагают с вероятностью, что представление в этом смысле сделано было Осием кордубским, присутствовавшим и на соборе Эльвир-ском. По-видимому, многие склонялись в его пользу (у Созоме-на сказано: прочие, οι άλλοι, одобрили предложение). Но против него высказался человек, который и как исповедник, и как подвижник пользовался высоким уважением. Это был Пафну-тий, епископ из верхней Фиваиды. Его голос имел тем больше веса, что сам строгий девственник, Пафнутий свободен был от всяких подозрений, что он руководится какими-нибудь эгоистическими мотивами. Он высказался в том смысле, что апостол и брак называет честным (Евр. XIII, 4), что, следовательно, нет побуждений требовать от всех [безбрачия], возложив на всех то иго, которое с честью могут нести только немногие, можно принести вместо пользы только вред церкви, подвергнув опасным искушениям, если не самих священных лиц, то жен их. Мнение Пафнутия восторжествовало, и по-прежнему свободному усмотрению поставляемых предоставлен был выбор между брачной и безбрачной жизнью [Soz. I, 23].
Однако такому порядку вещей на западе положен был конец весьма скоро. В ответ на вопросы испанского епископа Гимерия таррагонского римский епископ Сирикий издал в 385 году дек-ретальное послание, которое легло в основу всех последующих предписаний относительно целибата духовных лиц. В своем послании папа Сирикий оплакивает, как величайшее бедствие, упадок церковной дисциплины в Испании, выразившийся в том, что весьма многие священники и диаконы после постав-ления продолжают жить со своими женами и рождают детей. "Кто даст главе моей воду и очесем моим источник слез? И плачу ся народ сей день и нощь" (Иерем. IX, 1). Аргументация, направленная против брачной жизни духовенства, составляет довольно яркую характеристику того, как невысоко было христианское разумение римского первосвятителя. Он выводит обязательность целибата из повеления закона: будьте святы, потому что и я свят Господь Бог ваш (Лев. IX, 2), и отклоняет ссылку на то, что брак дозволен священникам в ветхом завете, предположением, что это допущено было потому, что тогда священники происходили из одного колена. Далее — Жених церкви есть Христос, Он освятил церковь, да представит ю — не имущу скверны ниже порока (Ефес. V, 27); сущий во плоти Богу угодити не могут (Рим. VIII, 8); не весте ли, яко храм Божий есте, и Дух £ожий живет в вас (1 Кор. III, 16) (как будто это сказано только о телах духовных лиц). Он объявляет всех [непослушныхнизложенными властью апостольского престола, так что они никогда не должны касаться св. Тайн, которых они себя лишили. "На будущее время, если найдется (чего не желаем) такой епископ, пресвитер или диакон, пусть он знает, что теперь мы заключили ему доступ к снисхождению, потому что железом необходимо вырезать те раны, которые не поддаются целебному действию смягчающих средств".
Иннокентий I в трех посланиях (Максиму и Северу брутий-ским, Exsuperio Tolosano 405 и Victricio Rotomagensi 404) повторил decretum Сирикия и его аргументацию, дополнив ее таким доказательством, которое более всего говорит против целибата: с какой совестью могут женатые священники слышать слова апостола: "чистым все чисто, а для оскверненных и неверных нет ничего чистого" (Тит. I, 15). [Карфагенский собор 419 г. объявил безбрачие обязательным и для иподиаконов*2). Лев I подтвердил это постановление].
Соборы в Галлии, Испании, Италии и Африке последовали декрету римского престола. Можно отметить тот факт, что эти предписания повторяются довольно часто,— что ясно показывает, что нарушения папского предписания повторяются. Равным образом характерно то, что в 535 г. собор Клермонский духовных, которые продолжают жить с своими женами, навсегда лишает их сана, а собор 461 г. Турский клирикам, продолжающим жить в браке, запрещает только совершение литургии и лишает их права на высшие церковные степени. Такое смягчение строгого декрета папы показывает, как многочисленны были его нарушители.
* Сап 25: placuit, ut subdiaconi, qui sacra mysteria contrectant, et diaconi, et Presbyteri, sed et episcopi secundum priora statuta etiam ab uxoribus se contineant.
На востоке обязательный целибат не привился. Как обычай, он появился прежде всего (для епископов) в церковной области, сопредельной с Римом и зависящей от него — в Фессалии, Македонии и Ахаии. Там клирика за продолжение брачной жизни низлагали. В Фессалии целибат введен был (до 445 г.) по частному поводу при поставлении в епископа триккского Илиодора, автора эротических стихотворений [Socr. V, 22]. Но на востоке всякий [находящийся в клире, даже епископы, мог воздерживаться от бракадобровольно, а не в силу обязательного закона. Ибо многие во время епископства имели законных детей. Григорий Богослов родился уже тогда, когда отец был епископом. Григорий Нисский, как полагают, тоже вел жизнь брачную. Но особенно громкую известность в этом отношении получил Синесий птолемаидский. При своем поставлении в епископа он прямо заявил, что не может отказаться от некоторых воззрений догматического характера и от своей жены: "Бог, закон и священная рука Феофила дали мне жену. И теперь я прямо и открыто перед всеми заявляю, что я не хочу ни разлучаться с нею, ни жить с нею тайком, как будто в непозволенной связи. Первое противно благочестию, второе — законам; но я желаю иметь от нее много прекрасных детей". Синесий был поставлен в епископа. Но уже тот факт, что он должен был столь торжественно ставить подобное условие, говорит ясно за то, что его поведение выходит из ряда.
Без всякого закона, практически, безбрачие епископов становилось все более и более обычным. С одной стороны, не могло остаться без влияния и то, что между епископами безбрачными можно указать такие светила церкви, как Афанасий александрийский, Василий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, Кирилл александрийский, Феодор мопсуэстийский, глубокоуважаемый в сирийской церкви. С другой стороны, тот факт, что монастыри были одним из главных рассадников клира, должен был повести к увеличению числа безженных епископов. В александрийской церкви уже при Афанасии Великом весьма многие начальники монастырей были поставлены в епископы (ad Dracontium: και άλλοι πόλλοι). Наконец, самое влияние на выборы народа, христианские понятия которого далеко не были высоки, который, естественно, расположен был обращать внимание на внешние признаки нравственного совершенства,— должно было содействовать тому, что неравная борьба между брачной жизнью епископов и безбрачием должна была кончиться торжеством последнего. И в самом деле, уже Епифаний кипрский рассматривает безбрачную жизнь духовенства, от епископа до иподиакона включительно, как нормальную, и на брачную жизнь смотрит как на уклонение. Около того времени, когда поставлен был Феофилом Синесий, Иоанн Златоуст низложил в 400 г. епископа ефесского Антонина за то, что, отрекшись от брачной жизни при поставлении в епископа, он продолжал жить с женой и рождал детей. Можно, правда, думать, что епископ низложен был не за брачную жизнь, а за нарушение своего обета. Но во всяком случае уже одно то, что епископ, нарушивший обет, когда-то дал его, заставляет предполагать, что он поставлен был почти в необходимость произнести его при поставлении, и, следовательно, безбрачие епископов к тому времени утвердилось в сознании общества достаточно. Особенно отличается в этом отношении Египет, где число безбрачных епископов было всего больше и где, по крайней мере, папа александрийский был почти всегда безбрачным, так что среди коптов составилась даже легенда, будто между этими папами был только один женатый человек — Димитрий, но и то по исследовании оказалось, что он жил со своей женой, как с сестрой; в честь этого открытия там существовал даже особый праздник.
Таким образом, на западе в силу догматических оснований, на востоке по обычаю, число лиц, отказывавшихся от супружества при вступлении в клир, становилось все более и более значительным, так что император Юстиниан стал уже требовать от епископов, чтобы они выбирались из лиц, не бывших даже женатыми, не имевших и не имеющих детей, руководясь тем соображением, что епископ будет иметь в таком случае меньше родственников и, следовательно, в своей должности будет менее пристрастным. Так как, однако, такое требование естественно суживало круг кандидатов на епископские места, что, без сомнения, не могло оставаться без влияния и на достоинство избираемых лиц, то Трулльский собор 692 г. признал обязательной безбрачную жизнь только уже в сане епископском. Собор этот решительно высказался против целибата священников и диаконов, причем отцы собора заявили, что они, при установлении безбрачия епископов, выходят отнюдь не из догматических воззрений, но, напротив, помнят апостольское правило, запрещающее епископу изгонять жену, и только по обстоятельствам времени находят более удобным запретить епископу брак, оставляя брачную жизнь священникам и диаконам ввиду того, что [епископысвоей брачной жизнью стали служить для многих соблазном [прав. 12, 13].
Из того факта, что безбрачие входило в круг тогдашнего клира, не следует еще, чтобы этим отрицалась его семейная жизнь. Со всей положительностью в этом смысле высказалась западная церковь, требуя воздержания от брака и признавая навсегда нерушимым раз уже заключенный брак. В этом смысле и был издан в 420 г. Гонорием закон, продиктованный кем-либо из западных епископов, в силу которого уже самое уважение к целомудрию стояло за семейную жизнь епископов; такие женщины, как целомудренные жены епископов, вполне достойны быть женами их, ибо своим поведением они дали возможность мужьям достичь степеней церковных. Лев I писал епископу Рустику, чтобы принявший священный сан не расходился со своей женой, но в то же время жил так, как будто бы ее не имел вовсе, чтобы супружество из плотского переходило в духовное. Таким образом, фактически брак как бы расторгался, но супружеская любовь оставалась в полной силе. И подобные примеры действительно были. Так, у Павлина ноланского была супруга Тере-зия; он называл ее сестрой, она его — братом. В подобных же отношениях к супруге находился Сальвиан, пресвитер марсель-ский. Этот обычай продолжался и в IX веке. На одном монументе в великолепной надписи, при входе в церковь, читались строфы: "Здесь погребено тело благостнейшей Феодоры епископы". Эта надпись сделана епископом римским Пасхалием. Очевидно, Пасхалий был сын лица, которое было епископом, и его мать получила титул епископы.
Практика восточной церкви получила другое направление, как это видно из того факта, что Нонна жила в супружестве при отце Григория Богослова, и других подобных. Но со времени Трулльского собора 692 г. определено, что, раз введено безбрачие епископа, жены лиц, произведенных во епископы, должны поселиться в какой-либо удаленный монастырь. А от мужа они должны были получать "попечение" — πρόνοια, τ. е. содержание.
Впрочем, к жизни это правило не особенно привилось. И случаи, [когда жены оставались при мужьях, сделавшихся епископами, вопреки этому правилу, продолжались до конца XII века. В сентябре 1186 г. Исаак Ангел издал новеллу, вызванную жалобой епископа кизикского, подтверждающую тот факт, что у многих епископов в домах жили жены, и так как епископские жалобы опирались на постановление Трулльского собора, то необходимо было сделать распоряжение, чтобы жены лиц, принявших епископскую хиротонию, были постригаемы в монастыри. В противном случае епископа ждет лишение сана; а на будущее время пострижение жен должно предшествовать самой хиротонии их мужей.
Из тех же основных понятий исходило запрещение поставлять на священные должности двубрачных. Епископ должен быть мужем одной жены, пишет ап. Павел к Тимофею (1 поел. III, 2; 12: диакон) и Титу (1,6). Второй брак всегда рассматривался как нечто нежелательное, почти предосудительное. В словах Амвросия: мы не запрещаем вступать во второй брак, но и не советуем (поп prohibemus secundas nuptias, sed поп suademus), нужно видеть верное выражение воззрения церкви. Неудивительно поэтому, что с самых древних времен двубрачие в обоих его видах — как bigamia vera successiva, т. е. последовательная женитьба на двух женах, так и bigamia interpretativa — женитьба на женщине, которая может быть рассматриваема как двубрачная,— считалось препятствием к получению священного сана (Апост. пр. 17, 18). Но так как в основе этой практики скрывалось только требование, чтобы священные лица отличались воздержностью, то епископы с воззрениями более свободными позволяли себе отклонение от буквы правила. В свое время Тертуллиан, в духе того ригоризма, который развился в нем под влиянием монтан-ства, считавший с двубрачием несовместным совершение таинств крещения и евхаристии (digamus tinguis, digamus offers? Quot enim et bigami praesident apud vos insultantes utique Apostolo?)3), ставить православным того времени (начало III века) в упрек, что у них немало было предстоятелей из лиц двубрач-ньгх. Ипполит римский, бывший представителем ригористической партии римского клира, обвиняет римского епископа Кал-листа за то, что он ставил в священники и епископы и таких, которые были женаты на двух, на трех женах. Эти исключения из общего правила, являющиеся иногда выражением свободного воззрения на букву закона, а иногда и просто упадка дисциплины, встречаются и в наш период. Римские епископы начиная с Сирикия, начав борьбу против брачной жизни духовенства, должны были много раз повторять узаконения относительно двубрачных. В этого рода постановлениях и разъяснениях нуждались епископы таррагонский, руанский. Особенно любопытно декретальное послание папы Иннокентия I к епископам Македонии, из которого открывается, что, несмотря на прежние его циркулярные распоряжения, епископы македонские ставили в священные степени и двубрачных, особенно таких, которые женаты были в первый раз во время своего катеху-мената; что много было в клире священников, женатых на вдовах. Лев I упрекает епископов Мавретании за поставление в священные степени двубрачных.
В ту же эпоху Феодорит, епископ кирский, аскет, человек весьма строгих нравов, поставил двубрачного комита Иринея в епископа тирского. Когда по этому поводу возникли неблагоприятные толки (запрос от константинопольского клира), то Феодорит ссылался на то, что Ириней поставлен им по решению епископов финикийских, что рукоположил двубрачного он опираясь на существующие примеры: так, Александр анти-охийский, с высокоуважаемым Акакием верийским, рукоположил двубрачного Диогена, что блаженной памяти Праилий рукоположил Домнина кесарийского, что ввиду этих примеров Прокл константинопольский признал и одобрил (έπαινών) рукоположение Иринея,— факт, нужно прибавить, тем более веский, что для Прокла, давнего и жаркого противника Нестория, Ириней, верный друг Нестория, сопровождавший его даже в Ефес, ни в каком случае не мог быть persona grata, и, следовательно, согласие дано было независимо от каких-либо сторонних побуждений или личного пристрастия; наконец, первенствующие епископы понтииского диэцеза и все палестинские без всякого прекословия допустили поставление Иринея [epist. ПО]. Ограничения по вопросу о единобрачии шли параллельно с установившимися взглядами на целибат духовенства. Исходили обыкновенно из положения апостола, который требует, чтобы епископ был "единым жены муж" (I Тим. III, 2), и рассматривали факты, которые могли быть выставляемы, как антитезы этого положения. Епископ должен быть единобрачен. Но единобрачие понималось, во первых, как противоположность бигамии в истинном смысле слова, bigamia vera simultanea, как в Ветхом Завете, где муж мог иметь двух разом законных жен, и у римлян, где муж, кроме законной жены, имел еще наложниц, или когда, имея жену, муж жил с женщиной легкого поведения (meretrices), во-вторых, как противоположность bigamia vera succesiva, когда вдовец вступал в новый брак, и, в-третьих, bigamia interpretativa, когда лицо безбрачное вступало в брак с вдовой.— Относительно первого не могло быть разногласий: оно было отвергаемо даже тогдашними государственными законами. В отношении ко второму голоса делились. Одни настаивали на единобрачии в строгом смысле слова. Выразителем этого мнения является Златоуст. "Вступление в брак лица, лишившегося жены,— говорит он,— показывало бы неверность его к почившей, и кто мог бы доверить церковь лицу, оказавшемуся неверным в обыкновенных человеческих отношениях?" Некоторые полагали еще, что овдовевший до крещения и женившийся по принятии его может быть рассматриваем как лицо единобрачное, ибо крещение смывает прежние поступки, и жизнь его можно рассматривать лишь после момента крещения, т. е. начала христианской новой жизни. Впрочем, против такого мнения высказывались энергично представители западной церкви. Так, Иннокентий I в послании к Руфу, епископу фессалоникскому, говорит: "Жениться — преступление или нет? Если не преступление, то дело не касается крещения, так как крещение бывает во оставление грехов. В противном же случае брак незаконен, и дети — spuria". На востоке взгляд Златоусту противоположный высказывался на bigamia successiva под защитой высокоавторитетной личности — Феодора мопсуэстий-ского (хотя, нужно заметить, влияние его было несколько ограничено). Феодор мопсуэстийский учил совсем не так, как Златоуст. Он говорил: "Если кто взял жену и жил с нею целомудренно и только с нею, и если, потеряв ее, женится на другой и станет жить с нею точно так же, то он не лишается этим узаконением Павла права на епископство. Разве лишиться жены есть дело произвола, а не случая? И смешно, если человек имевший двух жен, не может быть произведен во епископа а имевший одну жену и несколько наложниц — может". С течением времени понимание слов апостола было установлено во втором смысле (bigamia successiva) и определено не допускать двоебрачных, женатых во второй раз после смерти первой супруги, на должность клириков. Впоследствии из этого стремления соблюсти возможную чистоту духовенства явилось запрещение допускать в состав его лиц, женатых на вдовах (bigamia interpretativa), к каковым в западной церкви относились и невесты другого, на женщинах подозрительного поведения,— к последним причислены так называемые "позорищные" — актрисы. Жизнь, однако, брала свое и находила пути вопреки требованиям закона. Трулльский собор говорит, что в рядах клира были овдовевшие и женившиеся священники. Был назначен срок — 15 января 691 г., до которого такие браки считались законными, а после которого священники, вступившие в брак, подвергались лишению сана (прав. 3).
Третье требование по отношению к брачной жизни духовенства состояло в том, чтобы лица, принявшие сан до вступления в брак, уже не вступали в него потом. В основе его лежит взгляд ап. Павла относительно нравственного совершенства пресвитеров. С точки зрения древней церкви это требование вполне естественно. Апостол изображает епископа как почтенного семьянина, опытного в нравственном руководстве, который это искусство обнаружил на своих детях (I Тим. III, 4: "дом свой добре правящу"). Представляется, что епископ — лицо уже зрелого возраста, лет под 60, и вступать в брак человеку таких лет — дело предосудительное. Да и не может быть, чтобы он желал вступить в брак по принятии сана. Но практика, по которой требовалось, чтобы пресвитер был старцем и по возрасту, держалась недолго. Стали появляться люди, принимавшие сан священный лет 30. А раз это происходило так, естественно было ожидать и нарушения правил относительно брака.
Уже Ипполит упрекает Каллиста за то, что он позволяет своим клирикам вступать в брак по поставлении в клир (что, вероятно, разумеется об иерархических степенях, потому что чтецам и певцам брак дозволялся). Правило 1 собора Неокесарийского 314 г., которое лишает сана пресвитера, если он женится, очевидно, предполагает такие случаи в практике. А 10 правило собора Анкирского, бывшего в том же году, даже прямо позволяет оставаться в сане тем из диаконов, которые при самом поставлении заявили, что они не могут оставаться безбрачными, и, получив тогда же разрешение епископа, женились после постав-ления, и низлагает только тех, которые при посвящении не сделали подобной оговорки, или обещались оставаться безбрачными и женились потом. Против женитьбы после поставления высказывался Юстиниан в 530 г. (Cod. 1, 3, 45), 535 (nov. 6, с. 5), 536 (nov. 22, с. 42). Правило 10 Анкирского собора отменено Трулльским собором в 6 правиле. Так медленно прививались требования, вытекавшие из условных моральных воззрений.
Разумеется, не в этих только специальных узаконениях по вопросу о брачной жизни клириков выражалось требование нравственной высоты их жизни. Этого рода узаконения только с большим постоянством повторяются в соборном законодательстве. По общему правилу, устранялся из клира всякий виновный в каких-либо тяжких прегрешениях, например, в убийстве.
Апостол говорит вообще, что кандидат на священные степени должен быть беспорочен (1 Тим. III, 2, 10; Тит. I, 6, 7). Фео-дорит понимает беспорочность, как отсутствие предлога для сомнения при выборе. В силу этого не допускаются к священным должностям лица, запятнавшие свою репутацию. Поэтому Ни-кейский собор 325 г. 9 правилом постановил: "Если некоторые без испытания произведены в пресвитеров, или при испытании исповедали свои согрешения, но, несмотря на их исповедь, люди, устремясь против правил, возложили на них руки, то правило не терпит таких. Ибо кафолическая церковь требует жизни безукоризненной". Между тем Карфагенский собор (30 мая 419 г.) категорически выразил ту мысль, что, если епископ заявит, что на исповеди кто-нибудь сознался ему в известном проступке, а обвиняемый будет отказываться, то пусть епископ не сочтет оскорблением для себя, если ему не поверят. Значит, здесь дело шло о таком деянии, которое могло быть констатировано явно — или через улики, или через публичное признание самого лица, но не на исповеди. Западная церковь высказалась очень определенно о покаянии клириков. Именно, в 385 году епископ римский Сирикий постановил, что не дозволяется никому из клириков открыто каяться и что лицо, покаявшееся публично, не может вступить в клир. Иннокентий в одном послании жалуется, что некоего Модеста, который публично принес покаяние, произвели не только в клир, но готовы были даже возвысить до епископской степени. Лев Великий также говорит, что церковным обычаям совершенно чуждо допускать, чтобы клирики публично приносили покаяние с возложением на них рук. Вообще на западе установился взгляд на публичное покаяние как на препятствие ко вступлению в клир. Об этом свидетельствует один факт из истории раскола донатистов. Когда Цецилиан был произведен в епископа карфагенского, но не a sene, т. е. не старейшим в стране (митрополитом), как было в обычае, то имевший значение митрополита епископ Секунд тигизиский и другие епископы не хотели его признавать. "Признавайте его простым клириком,— сказали им,— и придите рукополагать". Тогда Секунд ответил: "Пусть только придет к нам Проломить ему голову ради покаяния" Объясняется это тем, что "tendentia" (возложение рук) употреблялось и в смысле публичного покаяния, так что в рассматриваемом случае рукополагаемый Цецилиан был бы выставлен в качестве публично кающегося и был бы лишен возможности вступить в епископский сан. Таким образом, практика покаяния перед рукоположением — так, как употребляется теперь у нас,— есть явление в древней церкви не предусмотренное. Таковы общие условия, предъявляемые в наш период членам клира. В них проходит стремление сосредоточить в клире интеллектуальные и нравственные силы христианского общества. И можно сказать, что, несмотря на исключения, довольно частые, в общем эта цель достигалась. И представители священства были если не идеально нравственными и просвещенными, то все же одними из лучших людей своего времени.
Примечания
1) "Я, Илия, епископ Адрианополя, определивши, подписал рукой Романа, епископа Мир, по причине незнания грамоты"; "Я, Каюма, епископ Фено, определивши, подписал рукой моего соепископа Дионисия [Сикамазонского], потому что не знаю грамоты" (лат.).— 151.
2) "Угодно, чтобы иподиаконы, касающиеся святых тайн, и диаконы, и пресвитеры, а также и епископы, согласно прежним постановлениям, воздерживались от жен" (лат.).— 153.
3) "Ты, двубрачный, крестишь, ты, двубрачный, приносишь евхаристическую жертву? И сколько же среди вас двубрачных начальствуют, насмехаясь над самим апостолом?" {лат.).— 157.
Увеличение клира и новые церковные должности
Благополучное положение христиан со времени Константина дало возможность церкви широко развернуть иерархическую программу: во-первых, увеличилось число членов клира, во-вторых, некоторые должности стали создаваться вновь.
Центром клира были три священные степени: епископы, пресвитеры и диаконы. Это так называемые ordines sacri, majo-res. Но уже в предшествующий период явились разветвления этих степеней в восходящем и нисходящем порядке. Начнем с последних.
Образовался целый ряд нисходящих степеней — ordines minores, клир в собственном смысле в противоположность священству. В предшествующий период встречаются в 252 г. в римской церкви 46 пресвитеров, 7 диаконов, 7 иподиаконов, 42 аколуфа и 52 эксоркиста, лекторов и остиариев. Псалты обыкновенно являются и в настоящий период тожественными с чтецами. Тогда же встречаются "гробокопатели", κοπιαται или fossores, [такжедиакониссы. В настоящее время замечается количественное увеличение клириков, занимающих эти должности, как естественное последствие изменившихся отношений церкви к государству, улучшения ее материального быта и развивающегося стремления к великолепной обстановке богослужения.
Чтецы в начале нашего периода являются даже на соборах в качестве представителей епископов, правда — совместно с пресвитерами или диаконами. Так под актами Арльского собора 314 г. подписались, между прочим, один лектор и один эксоркист. Наконец, в соответствие с общим характером нашего периода, когда церковные степени дробились, размножались, давали отрасли вверх и вниз,— и степень чтеца дала одну форму в этом роде. На соборе Антиохийском 445 г. (при Домне) фигурирует между прочим и άρχιαναγνώστης Исаакий. На одной степени с лекторами стояли эксоркисты, обязанность которых состояла в чтении молитв над одержимыми (ενεργούμενοι) и в надзоре за оглашенными.
Вторую стадию клировых степеней составляют аколуфы и иподиаконы. По римской практике, лицам, пробывшим 4 или 5 лет в той или другой должности, открывался доступ в священный сан диакона (Сирикий, Зосим). Относительно должности аколуфа известно немногое: как видно из самого их названия, они были спутниками епископа; они же разносили по титулам св. Тайны,— что, очевидно, приближает их к званию диаконов.
К разряду клириков ordinis minoris, несомненно, принадлежат "могильщики", fossores, приготовлявшие в катакомбах ниши в которые полагались тела умерших. Эти "копатели", конечно, существовали уже давно, хотя документально они известны с IV века. В одном официальном документе 303 года (Gesta purgationis Caeciliani) и в письме (49) Иеронима fossores рассматриваются, бесспорно, как клирики. В одной хронике VI века (Mai, Spie. Rom. IX, 133) они ставятся даже выше остиариев (ostiarius, fossorius, lector, subdiaconus, diaconus, presbyter, episcopus) и рассматриваются как богоучрежденная степень клира.— Под именем "трудников", κοπιαται, κοπιώντες (в смысле fossor, бесспорно, с IV в.; намек на это значение в написи III века), fossores являются и на востоке. При Феодосии II их было в Константинополе свыше 1000. В законах Константия 357 и 360 года κοπιαται прямо называются клириками. В одном прошении сугубой эк-тении и до нашего времени сохранился след этого церковного положения "копателей" ("труждающихся, поющих и предстоящих людех", κοπιώντων, ψαλλόντων и пр.).
Отличную от "копиатов" корпорацию составляли lecticarii и decani; Константин в числе 950 человек назначил их на службу церкви (константинопольской). Это были миряне, набираемые из различных сословий, служившие при погребении. К клиру они не принадлежали. Император Анастасий (491—518) довел их цифру до 1100. Так как они погребали умерших безвозмездно, то Анастасий им [предоставил свободу от податей и доходы]. Аналогию с лектикариями составляют параваланы, о ί π α -ραβαλανεΐν, корпорация, посвятившая себя уходу за больными4). Известны только александрийские параваланы. Некоторые историки причисляют их к клиру, но для этого нет твердых оснований. Известно, что параваланы представляли из себя организованную корпорацию в 600 человек с синдиком во главе, имели свой законный список, что привилегии их были настолько значительны, что богатые люди даже покупали места параваланов за деньги (и закон полагает границы их порывам), что они состояли под ведомством архиепископа александрийского, и в этом отношении представляли собой полуклириков. В истории эта корпорация оставила по себе позорную славу. Известно, как они геройствовали вместе с монахами Варсумы в 449 году в Ефесе на разбойничьем соборе, и едва ли не параваланы составляли главный контингент той толпы, которая под предводительством чтеца Петра растерзала Ипатию. Во всяком случае, в 416 году параваланы сильно скомпрометировали себя, и закон Феодосия II от 29 сентября 416 года аттестует их весьма нелестно. Оказывается, особая депутация являлась в Константинополь просить, чтобы александрийский епископ никогда не отлучался из Александрии, иначе граждане не видели средств держать в порядке эту шайку служителей церкви. Феодосии сократил цифру параваланов до 500 человек, изъял их из-под ведения епископа александрийского и подчинил префекту Египта и строго запретил им in corpore появляться в общественных местах, на суде или в театре. Впрочем, 3 февраля 418 г. эти ограничения были отменены, и в числе 600 человек они подчинены епископу александрийскому.
Наряду с этими степенями в числе клира являются представительницы женской части христианского общества, диакониссы. Причины появления их в клире понятны. При той разобщенности между мужским и женским полом, какая господствовала на востоке, поддерживать частые сношения с христианскими женщинами для епископа или пресвитера было затруднительно. А между тем новообращенные нуждались в наставлении в истинах веры и христианской нравственности. Поэтому в составе клира женщины являются весьма рано. Ап. Павел в 1 послании к Тимофею V, 3 и дал. и Титу II, 3—5 говорит о вдовах (χήραι) и πρεσβύτιδες, которым поручает наставлять женскую половину христианского общества. Одно из правил африканской церкви говорит о вдовах, которым поручалось научать готовившихся к крещению деревенских женщин, что они должны отвечать при крещении. Из различных мест, относящихся сюда, известно, что Диакониссы имели известного рода надзор за женской половиной христианского общества, наставляли готовившихся к крещению христианских женщин, что они должны отвечать на вопросы, во время крещения женщин раздевали и одевали их, ухаживали за ними во время болезни,— и вообще являлись посредницами, исполняли поручения епископов, относящиеся к женской половине общины. Канонический возраст их сперва был определен, согласно с выражением ап. Павла, в 60 лет (1 Тим. V, 9), но в 451 г. собор Халкидонский (правило 15) решил поставлять диаконис 40 лет. Это правило повторено и Трулльским собором. Положение диаконис в клире представляется не бесспорным. В 19 правиле Никейского собора они сначала причисляются к клиру, как такие, которым преподается рукоположение (χειροτονείσθωσαν), но вслед за тем рассматриваются как такие, которые не имеют χειροθεσίαν τίνα и должны быть причислены к мирянам. 11 правило Лаодикийского собора (364, 347—381), по-видимому, запрещает их церковное поставление. Однако же вероятнее, что они издавна были поставляемы через руковозложение епископа в присутствии общины, как и другие члены клира. Правило Хал-кидонского собора говорит о их хиротонии и хирофесии. Старшая из диаконисе, вероятно, нечто вроде председательниц их корпораций, назывались пресвитидами (presbyterae на западе).
Судьба этого института в различных местностях была неодинакова. В лице Олимпиады, известной из истории Иоанна Златоуста, мы имеем высшую представительницу этого рода. Вообще диаконисы более распространены на востоке, чем на западе. На западе уже довольно рано являются попытки отмены этого рода учреждения. Собор Орлеанский 533 (пр. 18) запретил преподавать им benedictio diaconalis вследствие слабости пола. Собор Оранжский (Arausicana I) 441 г. (пр. 26) запретил вновь поставлять их, а существующих [постановилнизводить в разряд мирян. Вероятно, эти распоряжения стоят в связи с изменившимися обстоятельствами времени: распространяющийся все более и более обычай крещения детей сделал участие в этом таинстве диаконис ненужным, а присутствие их в клире, обязательно безбрачном, казалось не совсем безопасным или приличным. Напротив, на востоке их корпорация пополнялась женами епископов, разлучившимися с мужьями при поставлении их в этот священный сан, и продолжает существовать в XII веке.
Перечисленные церковные должности, за исключением деканов и параваланов, имеют, действительно, характер церковный, клировой — стоят в отношении к таким внутренним отправлениям церкви, как богослужение. Но с начала периода эти клиро-вые степени начинают сплетаться с церковными должностями другого порядка, предназначаемыми для заведования известного рода внешними функциями церковной жизни, должностями с характером не столько клировым, сколько чиновным, бюрократическим. В наш период они не доходят до такого грандиозного развития, какое представляет сложный организм девяти пяте-риц византийской церкви; некоторые из этих должностей существуют только в зародыше, некоторые совсем еще не появляются.
Из этих служебных должностей следует упомянуть прежде всего о нотариях. На них лежала обязанность составлять протоколы о церковных делах. Это звание по самому существу своему могло быть совмещено с самыми разнообразными церковными степенями. Мы встречаем поэтому нотариев чтецов, нотариев по-сошников (на западе) (Кесарии арльский, f 542 г.), носивших епископский baculum, нотариев иподиаконов, нотариев диаконов.
Нотарии имели значение гораздо большее, нежели секретари и канцеляристы при епархиальном управлении, потому что обширная переписка между епископами велась тогда не собственноручно, а через нотариев; переписка вообще считалась занятием недостойным высокого ума. Поэтому епископ, получив письмо, диктовал ответ нотарию, откуда и явилась фраза: "Получив такое-то известие, я тотчас продиктовал свой ответ". Но-тарий, таким образом, являлся лицом весьма близким к епископу; почему многие выдающиеся церковные деятели начинали свое служение с нотариев, например, Афанасий Великий (ύπο-γραφεύς Александра александрийского) и др. Даже на вселенском соборе нотарии играли значительную роль, соединяемую с диаконским саном; посланные с документами или с вопросами о частном соглашении от одного епископа к другому, они должны были тотчас же на своей восковой дощечке записать ответ. На соборе 681 г., например, являются нотарии — Агафон, чтец константинопольский, Феодор, диакон и первенствующий из нотариев апостольской церкви, и Константин, архидиакон константинопольский и первенствующий из нотариев. Нота-Риями были не только диаконы, но и пресвитеры: на Ефесском соборе присутствовал первенствующий из нотариев (primicerius notariorum) Петр, александрийский пресвитер. В Константинополе эта должность приобрела прочную славу благодаря мученической кончине Мартирия и Маркиана — нотариев Павла константинопольского, пострадавших при Македонии. День их Памяти, 25 октября, назывался "праздником св. нотариев" и праздновался весьма торжественно. Главным представителем торжества был великий хартофилакс.
Хартофилаксы выделились из нотариев и впоследствии заняли высокое положение. В первый раз об этой должности упоминается на соборе 536 г. В 681 г. на соборе присутствовал хартофилакс диакон Георгий. Деятельность хартофилаксов и тогда уже представлялась весьма важной, так как справка в документах, хранимых ими, давала направление всему делу.
Затем выделился ряд должностей по церковному хозяйству. Халкидонский собор учредил при епископах должность эконома, чтобы епископ был незазорен. В александрийской церкви эконом занял особо выдающееся положение. В константинопольской церкви он был диаконом, здесь же пресвитером и, кажется, первым лицом по епископе — архипресвитером, что соответствует нашему названию кафедрального протоиерея. На такое значение эконома в александрийской церкви указывает сохранившееся доселе в александрийской церкви слово "куммус", представляющее искажение двух греческих слов, "ηγούμενος" и "οικονόμος.
Были и еще должности. Так заведование делами благотворительности возлагалось на особое лицо. Такую должность [заведующего орфанотрофиейзанимал патриарх Акакий до 471 г. При юридическом признании имущественных прав церкви со стороны государства, в случаях столкновения со светскими лицами и судебными инстанциями, явилась нужда в особых опытных юристах, которые назывались на западе defensores, на востоке—εκδικοι,έκκλησιέκδικοι. На них, между прочим, возлагались те обязанности, исполнение которых требовало применения принудительных мер; так, например, духовные лица, монахи и клирики, не имевшие права жить в Константинополе, высылались ими в их церкви (Халк. соб. пр. 23). Обыкновенно они назначались из диаконов, но были и пресвитеры.
Для заведования драгоценностями церкви явилась должность скевофилакса. Известно, что церковные драгоценности прежде хранили диаконы. Вероятно, значительное увеличение церковных богатств в наш период вызвало появление особой должности. Церковные сосуды — σκεύη, и драгоценности — κειμήλια хранятся теперь у пресвитера, который носит название
φύλαξ των κειμηλίων (Soz. V, 8), или σκευοφύλαξ (Theod. Lector, n. 28), или κειμηλιάρχης. Первый исторически известный скево-филакс, или φύλαξ των κειμηλίων — пресвитер антиохийский феод op, пострадавший (усеченный мечом) при Юлиане (у него требовали сведений о сокровищах). При Иве в эдесской церкви у кимилиарха хранятся не только сосуды, но и звонкая монета (6000 νομίσματα). Это, следовательно, уже и церковный казначей. В [первой ужеполовине нашего периода это была весьма уважаемая в Константинополе должность. С 447 по 654 г. из 20 константинопольских патриархов трое — Флавиан, Македонии II и Тимофей — были скевофилаксы. Таким образом, должность эконома получила разветвления.
Примечания
4) Ср. В. В. Болотов, "Параволаны" ли? (Орфографический вопрос). "Христ. Чт." 1892, II, 18—37 (= Из церковной истории Египта. Вып. III. Архимандрит та-веннисиотов Виктор при дворе константинопольском в 431 г. Спб. 1892, 235—254). Стр. 26—27: в древних памятниках παραβαλανεΐς, parabalani, paraba-lanin = παραβαλανεΐν = οι παρά βαλανεΐ[ο]ν, "параваланинцы", те, "которые у бани, при бане, близ (подле) бани". 34: "Религиозное братство параваланинцев первоначально состояло, по всей вероятности, из так называемых "трудников", т. е. — в главной массе — из благочестивых простолюдинов, посвятивших свой физический труд на служение церкви. По указанию церковных властей они исполняли разные черные работы. Епископы александрийские, по-видимому, брали себе домашнюю прислугу из параваланинцев. Как показывает самое название, эти трудники поселены "у [церковной] бани"; отопление ее, присмотр за ней, прислуживание моющимся, и составляли обычную обязанность параваланинцев, из которой естественным путем развилась и благороднейшая цель этого братства, уход за больными". 35: "Историческое существование александрийских параваланинцев от 416 по 534 г. засвидетельствовано документально. Вне всякого сомнения, они явились ранее 416 г., но когда именно, неизвестно. Невероятно, однако, чтобы это братство появилось ранее Константина Великого; раз они поселены были у "бани", значит церковным имуществам государство уже усвоило известные привилегии. Невероятно также, чтобы это учреждение пережило разгром, которому подвергалась Александрия от арабских завоевателей". "Орфография имени οι παραβαλανεΐν устанавливается на твердых документальных данных. Напротив, излюбленное всеми parabolani выдумано позднейшими учеными без всякого серьезного основания" (А. Б.) — 164.
Диаконы и пресвитеры
И священные степени в настоящий период дали новые подразделения. Явились архидиаконы и вторые диаконы, архипресвитеры и вторые пресвитеры, явились митрополиты, архиепископы, экзархи, примасы, патриархи.
Первое известие о вторых диаконах встречается в карфагенской церкви, первый исторически известный архидиакон был Цецилиан карфагенский. Далее: Афанасий Великий называется ηγούμενος διακόνων, Евагрий, архидиакон константинопольский при Григории Назианзине, Серапион, архидиакон при Иоанне Златоусте и т. д. О вторых пресвитерах упоминается в актах Ефесского собора, и еще ранее, при Валенте, упоминаются в Эдессе пресвитер Евлогий, о των άλλων ηγούμενος, и Протоген, ό μετ εκείνον. Архипресвитером прямо или протопресвитером называется Петр александрийский при Феофиле, Арсакий, преемник Златоуста, Протерий, преемник Диоскора. Архипресвитеры и архидиаконы выделялись из среды своих собратий, разумеется, постепенно. Протопресвитер — это был сперва старейший из членов пресвитерия, архидиакон — это первый и самый выдающийся между диаконами. В IV веке эти Должности получают уже твердую постановку. Из слов Иеронима мы знаем, что в каждой церкви был один архипресвитер и один архидиакон, что первого избирали из своей среды пресвитеры, второго — диаконы и, по-видимому, самое главное и заключалось в этом избрании. Но на востоке, по-видимому, больше значения имел в самом назначении в архипресвитера голос епископа.
Относительно значения архипресвитера можно сказать немногое: он был посредником епископа при раздаянии милостыни, распределении пособий, и, видимо, заступал его место в случае его отсутствия, что и весьма естественно, если он был старейшим между пресвитерами. Вообще эта должность — весьма почетная — представляется довольно безцветной. Не то приходится сказать об архидиаконах. Их древнее положение в церкви обозначается одним современным фактом английской церковной жизни: в этой стране консервативного протестантизма между епископами числятся и такие члены иерархии, которые de jure, по своей церковной степени,— только архидиаконы.
В древней церкви архидиакон был носителем соединенных прав и преимуществ диаконского чина; архидиаконат — это продукт оригинально сложившихся отношений между тремя иерархическими степенями. По праву пресвитеры всегда были выше диаконов: пресвитер был совершителем тайн, диакон только их раздаятелем; пресвитер мог крестить, диакону дозволялось это лишь в виде исключения; пресвитер мог исповедовать, диакону (при Киприане) дозволялось покаяние только в случае опасности смерти кающегося. Древние соборы составлялись residentibus episcopis et presbyteris, astantibus diaconis: т. е. вокруг возвышенных седалищ епископов, позади их, садились полукругом пресвитеры на низших седалищах, между тем как диаконы стояли перед лицом епископов. Таков же был и богослужебный порядок: диаконы не пользовались честью церковного седалища. Вообще пресвитеры рассматривались как senatus ecclesiae, советники епископа; диаконы были только служителями последнего, его ministri. В западной церкви, где так логично развивалось все, в основе чего лежало юридическое начало, существовала такая практика при посвящении в священные степени: когда поставляли епископа, два епископа держали над его наклоненной головой раскрытое св. Евангелие и все епископы возлагали руки на поставляемого; когда поставляли в пресвитера, на голову поставляемого возлагали руку не только епископ, но и все присутствующие пресвитеры; напротив, когда поставляли в диакона, то на его голову полагал руку один только епископ его поставлявший, потому что диакон посвящается не для священства, но для служения, поп ad sacerdotium, sed ad ministerium consecra-tur. Таким образом, диакон в самом своем посвящении не вводился в состав церковного сената, не призывался как равный в число пастырей. Его назначение было, так сказать, личным делом одного епископа, подобно тому, как в государственной иерархии того времени от собственного усмотрения высшего государственного чиновника зависел состав его officium, служебного его персонала.
Таким образом, официальное положение диакона было весьма скромно. Но не так было на практике: диаконы оказались действительно ministri в нашем смысле слова, тогда как пресвитеры — только сенаторами. Возвышению их влияния содействовало многое. Прежде всего, на простой народ, на мирян, импонировало уже одно то, что пресвитеров было так много, а диаконов — так мало. Из книги Деяний мы знаем об избрании 7 диаконов для служения при трапезах. Число это долго держалось на востоке. Неокесарийский собор 314 г. определяет количество диаконов вообще семью. Но Трулльский собор правилом 16 отменил это постановление Неокесарийского собора и свое постановление подтвердил ссылкой на экзегетический текст Златоуста. Римская церковь также долго держалась седме-ричного числа диаконов. Это-то обстоятельство, именно, такое ограниченное число диаконов, при многочисленности пресвитеров, производило сильное впечатление на простой народ и способствовало увеличению значения диаконов в глазах мирян. Рим в церковном отношении подразделялся на 14 regiones — округов, и диаконы по своим обязанностям ставились как бы в положение надзирателей в этих округах. В III в. при Кор-нилии римская церковь насчитывала 46 пресвитеров и только 7 Диаконов [и сверх того 7 иподиаконов]. Весьма многие, даже и большие церкви не хотели отступить от этого числа, освященого апостольской практикой.
Еще более возвышению диаконов содействовало течение *изни в древних церковных общинах. При довольно ограничен-м числе верующих, древний приход (παροικία) мог в своем °лном составе собираться в одном месте [дляобщественного богослужения. Церковная жизнь сосредоточена была тогда не там, что мы назвали бы "в приходах", а в кафедральном соборе При этом, естественно, предстоятель церкви, епископ, был и предстоятелем богослужебных собраний. Имея право совершать евхаристию, крещение, пресвитеры весьма редко могли пользоваться этим правом наделе, особенно потому, что крещение совершалось в определенные сроки и самим епископом. Поставленные быть учителями народа, проповедниками слова Божия, пресвитеры, как можно думать, весьма нечасто могли пользоваться этим правом; безыскусственное наставление по прочтении Евангелия обыкновенно давал сам предстоящий. В римской церкви проповедничество вообще было неразвито; в Карфагене существовала такая практика, что пресвитер не должен проповедовать в присутствии епископа; исключение было сделано в первый раз для Августина. Свободнее в этом отношении было на востоке; но и здесь в александрийской церкви со времени арианства утвердился обычай, что ни один пресвитер не должен проповедовать в церкви. Словом, в западной церкви только в редких случаях пресвитер мог составить себе репутацию хорошего проповедника и с этой стороны возвысить свой авторитет в глазах паствы. Обыкновенно же значение пресвитеров с их совещательным [голосомположительно бледнело вследствие постоянной близости их к епископу; на их долю выпадало довольно много чести, но весьма мало власти, весьма незначительная область для деятельности.
Насколько в этом случае теряли пресвитеры, настолько приобретали диаконы. Они были, так сказать, слуги епископа, сияли не самостоятельным светом, но — и отраженный, это был все-таки чрезвычайно сильный блеск епископского сана. Обыкновенно не пресвитеры, а диаконы были доверенными лицами епископа, его интимными приближенными: за епископом римским Ксистом на казнь следует и диакон Лаврентий; жизнь Киприана карфагенского — до последних минут его -описана его диаконом Понтием. Многие функции низшего порядка поручались диаконам, потому что сан пресвитеров был слишком высок для того, чтобы их можно было возложить на них. Таковы, например, обязанности наблюдать за народом во время богослужения, передавать ему распоряжения епископа, призывать к порядку бесчинных,— все это считалось обязанностью диакона и все это, бесспорно, ставило диаконов в близкие отношения к мирянам, открывало весьма много возможностей для того, чтобы дать почувствовать последним весь свой вес, все свое значение. Богатая вдова Люцилла имела обыкновение перед принятием св. Тайн целовать кость какого-то мученика сомнительной подлинности. Архидиакон Цецилиан сделал этой влиятельной особе за это выговор, inde irae (отсюда неприязнь): и это обстоятельство было одной из мелких причин к появлению донатизма. Мало-помалу диаконы стали надзирать и вообще за поведением мирян.
Другая сторона церковного управления, распоряжение церковными имуществами, также много зависела от диаконов. Они были первые хранители церковных драгоценностей; они же были распорядители церковных доходов. От Лаврентия римского требовали отчета в распоряжении церковными богатыми сокровищами; он продавал в свое время церковные сосуды. Карфагенский диакон Феликиссим завладел церковными доходами, отказывался дать отчет Киприану в том, как он раздает милостыню, и угрожал не давать ни малейшего пособия тем, которые не пристанут к его партии. Цецилиана, архидиакона карфагенского, донатисты обвиняли в том, что он исповедникам не давал никакого вспомоществования. Прибавьте к этому, что доходы диаконов были больше, чем у священников (Hieron. ер. ad Evangelum), что, разумеется, могло лишь придавать первым самоуверенности.
При таком положении дел, диаконы, естественно, могли высоко держать свою голову. В особенности римский диаконат отличался вызывающим отношением к пресвитерам. По принципу диаконы не могли сидеть перед пресвитерами; но Иеро-ним знавал таких диаконов, которые не только сидели перед священниками, но даже преподавали им благословение (ер. ad Evangelum). Подобного же характера явления повторялись и в других местах. Никейский собор (прав. 18) должен был запретить диаконам вкушать евхаристию прежде епископа, преподавать евхаристию пресвитерам, или садиться посреди них,— и напомнить, чтобы они не забывали своей меры, что они слуги епископов и ниже пресвитеров. Лаодикийский собор (между 343-381, Schaff) тоже постановляет (прав. 20), δτι ού δει διάκονον έμπροσθεν πρεσβυτέρου καθέζεθαι, άλλα μετά κελεύ-σεως του πρεσβυτέρου καθέζεσθαι (ср. Трулл. прав. 7)5).
А если таковы были отношения диаконов, то можно понять, что такое был архидиакон, один между немногими. Постоянный спутник епископа при богослужении (Hieron, comm. in Ezechiel. с. 48: certe qui primus fuerit ministrorum (= των διακόνων), quia per singula concionatur in populos et a pontificis latere non recedit, injuriam putat, si presbyter ordinetur6)) главный деятель в административной сфере, прекрасно знакомый с церковными делами епископии, архидиакон считался естественным представителем своего епископа на соборах (например, Халк. соб. деян. 6: Порфирий архидиакон, занимающий место Урания, епископа эмесского) и посредником в сношениях его с другими его собратьями (Innocent, papae ер. 22). А если это были епископы подчиненные, то подобный посредник выглядел уже ревизором. В делах маловажных он имел право суда над диаконами (Ник. соб. правило 57 — неподлинное, с арабского), мог даже по своему усмотрению отлучать их от церкви (Халк. соб. деян. 10). На соборе Халкидонском Ива, епископ эдесский, заявил как о вещи самой обыкновенной, что один из его диаконов (Мара) отлучен не им (епископом), а своим архидиаконом, отлучен по справедливости, потому что оскорбил пресвитера,— и это отлучение имело столь же законную силу, как и произнесенное самим епископом. Право надзора за нравственной жизнью членов церкви повело к тому, что для производства в священные степени требовался одобрительный отзыв архидиакона (Hieron. ep. ad Evangelum),— такая функция, которая делала весьма чувствительным авторитет архидиакона и для пресвитера, и для самих кандидатов в епископы. Когда Ива эдесский вздумал рукоположить во епископы некоего диакона Авраамия, подозреваемого в чародействе, то этому энергично воспротивился эдесский архидиакон; с последним Ива расправился по-своему: лишил его должности и отлучил от церкви, но кандидатура Авраамия, несмотря на все усилия Ивы, все-таки не прошла (Халк. соб. деян. 10). А архидиаконы влиятельных кафедр иногда третировали свысока и посторонних епископов. Известно (Сократ, Созомен), какого шума наделало то обстоятельство, что архидиакон св. Златоуста Серапион не раскланялся с гавальским епископом Севирианом. Последний никак не хотел верить, что Серапион сделал это случайно, без намерения оскорбить его; следовательно, так велика была возможность презрительного обращения столичного архидиакона с провинциальным епископом. Архидиакон энергичный мог постоять за свое влияние и в споре со своим епископом. Иве эдесскому приходилось выслушивать от своего архидиакона не только протесты против неблаговидных кандидатур, но и откровенные замечания относительно таких случаев, когда для богослужения приходится покупать в лавчонках дурное вино, и то в недостаточном количестве, тогда как у самого епископа за столом в изобилии превосходное вино (Халк. соб. деян. 10). Вообще, архидиаконы были правой рукой своего епископа. В Риме их значение было весьма велико. Феодорит кирский ищет себе нравственной опоры в Риме и пишет письмо к папе Льву Великому (ер. 113); вместе с тем он адресуется и к римскому архидиакону (ер. 118) с просьбой содействовать ему своим влиянием на папу,— и это тогда, когда на папском престоле восседал человек такой самостоятельный, железной воли и неумолимой энергии, как Лев I. А когда этот последний был архидиаконом, то Кирилл александрийский, по делу об иерусалимском Ювеналии, обращался даже не к Келестину (папе), а ко Льву (Leon. ер. 119, al. 92). Очень естественно, что лицо, так хорошо знакомое с церковными делами, как архидиакон, являлось одним из самых видных кандидатов на епископскую кафедру. По крайней мере, и на востоке, и на западе вакантные кафедры замещались архидиаконами не реже, чем архипресвитерами. В Александрии: Афанасий Великий, ό ηγούμενος των διακώνων; архидиакон Тимофей, претендент на кафедру по смерти Феофила, соперничавший с Кириллом; Протерий, архипресвитер Диоскора. В Константинополе: Арсакий, преемник Златоуста, протопресвитер; Анатолий, архидиакон александрийский. В Риме: Феликс (355), архидиакон; 366 — диакон (Langen; presbyter, Pagi) Дамас и диакон Урсин, [претенденты на кафедру]; 418 — борьба между пресвитером Бонифатием и архидиаконом Евлалием из-за кафед-Pbi; Лев I (440-461) и Иларий (461-468), из архидиаконов; "9 — борьба между диаконом Симмахом и архипресвитером Лаврентием; Агапит, из архидиаконов; 538 — Вигилий, (архи?) диакон. Вообще преемство архидиаконов на римской кафедре было явлением настолько обычным, что писатель VI в., Евло-гий, патриарх александрийский (580—607) (цитируемый Фотием в Cod. 182) даже происхождение новатианского раскола в Риме объясняет тем, что папа Корнилий оскорбил Новатиана: не желая иметь его преемником, он произвел его из архидиаконов в пресвитеры, "ибо в Риме было принято (ένενόμιστο), чтобы архидиакон был преемником архиерея". При таком положении дел слова Иеронима, что диаконы считают за оскорбление, если их произведут в пресвитеры, вовсе не представляются преувеличением. Это явление известно было не только на западе; но и на востоке. Константинопольский архидиакон Аэтий, игравший довольно видную роль на Халкидонском соборе и обративший на себя благосклонное внимание римских легатов, чем-то навлек на себя неудовольствие своего патриарха Анатолия. Этот и возвысил Аэтия, произведши его в пресвитеры к одной кладбищенской церкви. Из-за этого у папы Льва вышла целая переписка (ер. 111, 112, 113, 117, 127, 128, 132, 135, al. 84, 85, 86, 88, 100, 101, 105, 106). В Риме очень хорошо понимали, что, отняв у Аэтия заведование всеми церковными делами (ер. Ill: dis-pensationem totius causae et curae ecclesiasticae, ep. 112: ecclesias-ticis negotiis praepositum esse7)), Анатолий низложил Аэтия под видом почести, а назначение к одной из отдаленных кладбищенских церквей слишком похоже было на ссылку (ер. Ill: sub honoris specie degradaret; dejectionem innocentis per speciem provectionis implevit, addens in sententia illud injuriae, ut eum coemeterio deputando quodam damnaret exsilio8)). Своим ходатайством перед императором Лев добился, наконец, того, что Анатолий возвратил свое благоволение пресвитеру Аэтию, но, конечно, не архидиаконство. Нечто подобное же впоследствии было и с Гоноратом, архидиаконом салонским (salonitano) (Gregor. M., lib. l,ep. 10 et 19; lib. 2, ep. 16).
В настоящий период само развитие церковной жизни повело к некоторому возвышению пресвитеров. Имеем в виду образование приходов. Известно, что древняя (доконстантиновская) церковь не знала приходов в нашем смысле этого слова. Древняя παροικία была сама εκκλησία ή παροικούσα, т. е. поместная церковь с епископом во главе. При ограниченном числе верующих в каждом городе все они составляли из себя одну общину (παροικίαν), епархию-приход с предстоятелем епископом, и, за исключением случаев чрезвычайных, собирались в одном месте. К верующим горожанам примыкали и христиане-поселяне, в воскресный день являвшиеся в город для участия в богослужении. Если же в известной местности обращалось достаточное число христиан, они составляли не новый приход с пресвитером, а новую παροικίαν, церковь с епископом во главе. Обращение масс в настоящий период до такой степени количественно увеличило христиан, что религиозные собрания христиан в одном месте стали уже затруднительны. Для христианского населения деревень потребовались свои религиозные собрания. По древней практике в каждом селении следовало бы поставить епископов. Африканская церковь, которая во многом отличалась строгой консервативностью, так и поступала. Когда в крепостце Фуссале в 40 милях (около 56 верст) от Иппона образовалось достаточно православных христиан, Августин поставил туда нового епископа. Оттого в Африке епископий было весьма много. В Риме господствовала идея единства, так что хотя верующие собирались в нескольких местах и богослужение совершали пресвитеры, но без освящения св. Даров, которые приносились в частные церкви от епископа аколуфами. В этом отношении практика установилась такая, что отдельные пресвитеры приурочивались к определенным церквам. В Константинополе три главные церкви рассматривались как одна церковь; клир там принадлежал, собственно, к Софийскому собору. Приходская жизнь началась раньше всего, по-видимому, в Александрии, и дело выходило естественно из самых городских порядков. Каждый город разделялся на кварталы, по которым распределялись налоги, и в них образовались самостоятельные приходы, ß так называемые "лавры" стали посылать особых пресвитеров, которые и оставались там постоянно. Ко времени появления арианства приходская жизнь здесь была уже сильно развита.
Пресвитер, представлявшийся по своему положению как бы Церковным сенатором — senator ecclesiae, не мог быть назначаем обычным порядком, как диакон, стоявший на положении обыкновенных officia. Поэтому выборное начало при причислении к пресвитериату упорно оставалось. Неизвестно, выбирали ли диаконов в IV и V веке; о пресвитерах же это положительно известно.
О самых выборах нужно заметить следующее. Приходы в то время распространялись в числе очень медленно. Материальные интересы отдельных приходов (доходы и т. д.) рассматривались как принадлежность всей епископии. Только потом дано было разрешение пользоваться этим каждому приходу отдельно. Таким образом, духовенство в древности централизовалось около главной церкви — кафедральной, которая называлась καθολική εκκλησία. Весь клир епископии рассматривался как клир кафедральной церкви, только командируемый в известные места — приходы. Выборы поэтому производились не отдельно по приходам, но все избирательное дело сосредоточивалось при кафедральной церкви.
Что выборы были тогда и как они производились, об этом дает сведения третье слово Златоуста "О священстве" (15 гл.). В этом слове Златоуст сначала описывает трудности епископского служения и в принципе и на практике: епископ занимает положение воеводы, постоянно находящегося на военном положении, за слабостями которого все следят; описывает трудность найти человека, удовлетворяющего всем требованиям от епископа. Затем говорит: "Хочешь ли, я покажу тебе и другой вид брани, исполненной тысячи опасностей? Иди и посмотри на народные празднества, где большей частью и производится избрание на церковные должности: и ты увидишь, что на святителя сыплется так же много порицаний, как велико число подчиненных ему. Все, имеющие право поставлять на эту степень, разделяются тогда на многие партии; пресвитеры разногласят и сами с собой, и со своим епископом; каждый защищает свою сторону, один избирает того, другой другого. Причина этому та, что не все смотрят на то, на что единственно нужно б) смотреть, т. е. на добродетель души; но сюда привходит много и других предлогов к получению этого достоинства. Например, говорят: такой-то должен быть избран потому, что он происходит из знатного рода, другой — потому, что владеет великим богатством и не будет иметь нужды содержаться на счет церковных доходов; третий — добровольно перешел к ним от противников наших. И всякий старается, чтобы предпочтен был перед другими или короткий его друг, или близкий родственник, или даже льстец. А на человека действительно достойного никто и смотреть не хочет, душевных качеств нисколько не испытывают. Одни избираются из опасения, чтобы не передались на сторону противников; другие за злобу свою, чтобы в случае отвержения их они не стали жестоко мстить. Что может быть противозаконнее того, когда люди злые и порочные за то получают честь, за что следовало бы наказать их; и за что не должно бы позволять им переступать порога церковного, за то самое они возводятся на степень священническую? Скажи мне, еще ли мы будем искать вины гнева Божия, если людям порочным и ничего не заслуживающим передаем дела столь святые и страшные на попрание? Когда управление такими делами возлагается или на тех, кому оно вовсе не свойственно, или на таких, силы которых оно превышает, тогда церковь становится ничем не отличною от Эврипа. Прежде я смеялся над мирскими начальниками, когда видел, что при раздаянии почестей они ценят не добродетель души, а богатство, преклонность лет, покровительство людей. Но все это показалось мне уж не так странным, когда узнал, что то же неразумие проникло и к нам. Удивительно ли, если так погрешают люди мирские, ищущие славы от народа и готовые все делать за дары, когда и те, которые показывают вид, будто совсем не причастны подобным поступкам, поступают нисколько не лучше, и о небесном препираются так, как бы дело шло о десятинах земли или о чем другом подобном; берут каких-нибудь невежд и делают их приставниками такого стяжания, за которое Единородный Сын Божий не отрекся уничижить славу Свою, соделаться человеком, принять образ раба, Умереть по плоти поноснейшею смертью Но они не останавливаются и на этом, а гораздо далее простирают безумную дерзость свою: не только избирают недостойных, но и отвергают Достойнейших.— Если желаешь узнать причины и этого зла, Увидишь, что они одинаковы с первыми: корень и, так сказать, ^атерь их одна — зависть. Впрочем, они различаются видами, оворят: этот должен быть удален, потому что молод; другой — °тому, что не умеет льстить, третий — потому, что в ссоре с таким-то; четвертый — чтобы такой-то не оскорбился; пятый — потому, что весьма добр и снисходителен; шестой — потому, что слишком строг к согрешающим; седьмой — по другой какой-нибудь подобной же причине. Вообще могут изобрести столько предлогов, сколько захотят. Если же не найдут другого предлога, то ставят на вид самое богатство, также то, что не должно возводить на эту степень вдруг, а постепенно, мало-помалу. Умеют находить и другие причины, как захотят. Теперь я желаю спросить тебя, что делать епископу, колеблемому такими ветрами? Как ему устоять против таких волн? Как отразить все эти удары? Если он при такой буре будет управляться здравым рассудком, то ему и избранным все становятся врагами и противниками, во всем оказывают упорство, каждый день возжигают раздоры, преследуют насмешками избранных, пока или их низвергнут, или поставят своих приверженцев. Если же вознамерится угодить избирателям и угождение предпочтет своему спасению, допуская то, чего не должно,— в таком случае вместо их будет иметь противником своим Бога. Что ужаснее этого? Тогда его положение и в отношении к избирателям сделается гораздо труднее, потому что все они, содействуя друг другу, через то самое более усиливаются. Как от сильных ветров, встретившихся с противных сторон, море, дотоле спокойное, вдруг начинает свирепствовать, вздымает волны и губит плавателей, так и церковь, как скоро допущены к ней возмутительные люди, претерпевает много разорения".
Из этого описания видно, что дело идет о выборах многочисленных как по составу избирателей, так и по числу избираемых. Дело идет не о таких выборах, какие могут быть, например, в России, когда нужно избрать одно лицо, но, очевидно, избирается несколько лиц. Указание, что возражали против известного лица на основании его молодости, показывает, что дело идет не о причислении к низшему клиру, но к высшему. И так как святитель рассматривается как присутствующий на выборах и борющийся с разными мнениями пресвитериата, то, очевидно, дело идет не о выборе епископа. Оказывается также, что в то время были выборы прямо во пресвитера.
Итак, пресвитерство в IV и V вв. оставалось выборным, а другие низшие степени замещались прямо по усмотрению епископа.
Примечания
5) "Не подобает диакону садился прежде пресвитера, но только по повелению пресвитера" (греч.).— 174.
6) "Разумеется тот, кто является первым среди служителей (= диаконов), так как он выступает один перед людьми и не отходит от понтифика, посчитает несправедливым, если его назначат пресвитером" (лат).— 174.
7) "Управление всеми церковными делами и заботами; заведовал церковными делами" (лат.).— 176.
8) "Низложил под видом почести; совершил безвинного низвержение под видом продвижения, добавив в смысле бесчестия то, что передав ему кладбище, осудил его на ссылку" (лат.).— 176.
Епископы
Переходим к истории епископского сана. Епископский сан, во всех равномерный в смысле священства, во всех одинаков; но епископская власть в деле церковного управления в настоящий период является перед нами во многих формах: хоре-пископа, епископа, митрополита, экзарха и патриарха.
История настоящего периода, видимо, направлялась к возвышению епископского сана. Сохраняя за собою все принадлежащее ему церковное значение, освященное историей, епископ настоящего периода является конкретным носителем тех внешних привилегий, какие усвоило теперь церкви государство. Пастырь душ теперь со внешней стороны вырастает до значения высшего государственного сановника. В пределах своей духовной власти епископ был такой силой, пред которой склонялись сами царственные особы нисходя до просьб, до усиленного ума-ливания, как это было с Евдоксией, когда она явилась в роли посредницы между Златоустом и Севирианом. Этот внешний рост епископского сана сказывался в почтительных титулах. Их начало лежит уже в прежнем периоде. Теперь они развиваются в превосходные степени: "боголюбезнейший и святейший" — наиболее постоянный эпитет епископа. На какого рода внешний этикет могли заявлять требования епископы, это показывает такой случай. При Константин был какой-то из многочисленных соборов. Епископы являлись на поклон императрице Евсевии. Один Леонтий трипольский (полуарианин) не сделал этого и остался дома. Императрица наконец отправила к нему посла с любезным приглашением явиться к ней, обещая за это разные милости,— построить ему великолепную церковь, осыпать его деньгами. Леонтий ответил: "Если ты сделаешь это, государыня, то тем доставишь не столько удовольствие мне, сколько — пользу душе твоей. А если ты хочешь, чтобы я пришел к тебе, то я могу это сделать только с соблюдением подобающего епископскому сану почтения. Именно, когда я войду, ты сойди со своего высокого престола, почтительно встреть меня и преклони твою голову под мои руки, испрашивая благословения. Потом я сяду, а ты из уважения стой, и потом уже, когда я дам позволение, садись. Если ты согласна на это, я пришел бы к тебе; а если я должен явиться как-нибудь иначе, то ты не дашь, да и не можешь дать так много, чтобы вознаградить нас за умаление той чести, какая прилична епископам. Иначе я оскорбил бы богоучрежденный сан священства". Императрица пожаловалась Константию и требовала наказания дерзкому епископу. Но Константий похвалил прямоту и свободу мыслей епископа, успокоил гнев супруги и отослал ее на ее половину (Philostorg. ар. Suidam sub ν. Λεόντιος) *.
* Уважение вообще к священному сану было таково, что им старались почтить некоторых выдающихся подвижников. Такой случай известен, например, с одним подвижником — Акепсимом. На предложение принять священный сан он отвечал согласием, но выразил это согласие в такой форме: "Повинуюсь, но только потому, что чрез несколько дней отхожу к Господу". И, действительно, через 7 дней он скончался [Theodor. Hist, relig. 15]. Подобный же случай был с Са-ламаном. Когда его посетил антиохийский епископ Флавиан и заявил, что он хочет посвятить его, [и затем возложил на него руку и посвятил его], подвижник не ответил ни слова, и Флавиан принужден был удалиться без ответа [ibid. 19]. Но относительно того же Флавиана и Македония известно другое. Флавиан решил почтить Македония саном пресвитера. Так как он знал, что Македонии откажется от его предложения, то употребил хитрость, сказав, что на него возведено обвинение, и пригласил его как бы для суда. Македонии явился. В ближайший воскресный день его привели в церковь, и над ним, незнакомым с греческим языком, совершена была хиротония. Когда ему разъяснили, что над ним совершена хиротония, он сначала стал порицать епископа и других присутствовавших, а потом поднял палку, с которой никогда не разлучался, и погнался за ними. В следующее воскресенье его опять звали в церковь, но он не пошел, думая, что его опять хотят рукополагать в пресвитера. Ему объяснили, что хиротония совершается один раз. Он успокоился, убедившись, что над ним не насмехались, но остался недоволен, так как боялся, что ему придется жить в Антиохии; когда же его и в этом разубедили, он расстался с епископом в мире [ibid. 13].
"Величественное зрелище, [говорит Ульгорн в своей книге о благотворительности в древней церкви], представлял епископ среди голодных, как раздаятель милостыни, который каждый день открывает свою руку, от которого каждый ждет помощи и получает, сколько возможно, и бедный римлянин, выгнанный из своего дома варварами, и германец, которого впервые еще коснулось тихое веяние христианской любви и пробудило в его сердце образ божественного милосердия; епископ, у которого иностранец находит убежище, и больной — помощь, который продает драгоценные сосуды для выкупа пленных и ведет жизнь бедняка в своем доме; Василий, который сам ходит за больными и прокаженными, Златоуст, который, простой и скромный среди византийской роскоши, кормит ежедневно по 7000 бедных, Амвросий, который с гордостью римлянина и смирением христианина выступает против императора и нисходит до всякого бедняка, Августин, который никакой другой одежды не хочет иметь, кроме той, какую он может подарить каждому брату, Григорий, который глубоко чувствует все нужды своего времени и терзается при известии, что вот еще один римлянин умер с голода" *.
' * G. Uhlhorn, Die christliche Liebesthätigkeit in der alten Kirche. Stuttgart. s. 263-264.
В принципе епископский сан был предметом благоговейного уважения и мирян и клира: даже судимый собором епископ продолжал носить титул "боголюбезнейшего и святейшего" — до той роковой минуты, когда церковный суд снимал с него его высокий сан и низводил в разряд нечестивых. Но в этой самой высоте епископской власти заключался и момент ее ограничения. Государственная власть естественно должна была стремиться к тому, чтобы кафедры были замещаемы людьми, ей угодными. А беспорядки в самом христианском обществе могли оправдывать эти притязания государства на вмешательство в такие важные вопросы, как замещение епископских кафедр. Сана епископа искали слишком многие, чтобы можно было предположить большую осторожность в выборе средств для этой цели, а христианская община была не настолько высока и умственно и нравственно, чтобы могла при подаче голосов руководиться только церковными интересами. Поэтому выборы на епископские должности были критическим моментом для общественного спокойствия. Все это, конечно, приводило к ограничению епископского влияния и значения.
Что епископы должны быть выборными, это принималось за нечто неоспоримое, неподлежащее даже рассуждению. Особенно это следует сказать о западе. Там было в полном ходу требование: "Кто должен управлять всеми, тот должен быть и выбран всеми". Надо заметить также, что выборы в древности не Рассматривались как будто бы известная претензия мирян на Участие в церковных делах. Выборы производились обыкновенно в такое время, когда без них нельзя было обойтись, потому что духовная власть не могла в данный момент оказать того нравственного влияния, какое ей было присуще. Почтенный епископ, достигший влияния среди паствы и имевший возможность поэтому указать на достойного преемника, умер. Паства приступала к выборам не потому, что хотела стать этим против взгляда умершего и показать свое значение, а потому, что не было лица, которое указало бы авторитетно на достойного. Пред лицом выбирающих были только пресвитеры. Но они, ведая отдельные части и отрасли церковного управления и хозяйства, не могли быть компетентными настолько, чтобы авторитетно предложить достойного в преемники умершему епископу. Авторитет соседних епископов также не мог иметь особенного значения в данном случае: они прибывали в данную епископию только для выборов и не могли, конечно, знать паству умершего коллеги. Поэтому не может быть речи о каком-нибудь особенном влиянии их на выбор известного лица и желании со стороны паствы оказать противление их влиянию.
Мы привыкли к фальшивым обобщениям и представляем себе древнюю жизнь, как она изложена, например, в правилах апостольских, но в действительности практика древней церкви была гораздо разнообразнее. Несомненно то, что [например, когда возникал вопрос об избрании епископа на митрополичью кафедрусо смертью митрополита епископы соседних епархий направлялись в митрополию. Но о подробностях мы можем сказать немногое. Если бы это было на востоке — в Сирии или Антиохии, то епископы стали бы съезжаться, вероятно, лишь тогда, когда бы получили приглашение; в Каппадокии же епископы сами были обязаны собираться, услышав о смерти митрополита, подтверждением чему служит следующий случай. В 370 году Василий, пожелав видеть Григория Назианзина, послал ему ложное известие о своей болезни; но Григорий, заметив, что в Кесарию направляются епископы, понял, что не Василий Великий болен, а умер его предшественник Евсевий кесарийский. Значит, в древней церкви съезд епископов был необходим, как только узнавали о смерти епископа.
Твердо установилась в древней церкви практика избрания епископов посредством "ψήφος και δοκιμασία". У нас историческая наука стоит на довольно слабых ногах. Это видно из того,что учебники догматики проповедуют, будто бы слова: "божественная благодать, всегда немощная врачующи...", являются со-вершительным моментом таинства священства. Эти слова, таким образом, уравниваются с совершительными словами, например, при крещении. Между тем в древней церкви дело обстояло иначе. Лишь по позднейшей практике эти слова произносил епископ; а в константинопольской церкви произносил их архидиакон,— и поэтому уже не смотрели на них, как на со-вершительную формулу. Они составляли лишь приготовление к хиротонии и представляли собой определение константинопольского σύνοδος ενδημούσα об избрании кандидата на епископство. Самая молитва в древности начиналась словами: "ψήφω καΐ δοκιμασία των θεοφιλέστατων επισκόπων ή θεία χάρις προχειρίζεται"9). Слово προχειρίζεται означает "поставляет пред руки". Поэтому справочную книгу, которая находилась под рукой, называли "πρόχειρος βίβλος". Таким образом, древний быт имел формы не те, какие мы воображаем. Эта формула ("божественная благодать") употреблялась в качестве наших архиерейских грамот и не называлась молитвой, а "κιτατώριον" = citatori-um, приглашение, почему и заканчивалась чисто диаконскими словами: "помолимся убо о нем".
Способ замещения кафедры указывается словами "ψήφω καΐ δοκιμασία". Ψήφος значит камешек, шарик; но в дальнейшем — баллотировка, подача голосов. Δοκιμασία — это испытание пригодности, проверка, апробация; здесь оно означает акт деятельности собора епископов. Поэтому при избрании епископа был обязателен съезд [епископов], где проверялся ψήφος, и уже потом совершалось рукоположение новоизбранного. Соседние епископы могли и не участвовать в самом избрании. Они могли прибыть уже на второй-третий день по смерти епископа и застать паству уже решившею вопрос о преемнике ему. Им оставалась только поверка этого избрания. Случалось, что епископы, прибыв на избрание, заставали целую бурю, подобную описанной в слове Златоуста. Епископы должны были судить, насколько оказывается дельным, соответствующим цели, избрание данного лица. Подача голосов начиналась с прибытия епископского собора и продолжалась до момента хиротонии над избранным. В православном богослужении остались и следы этого. Первый возглас — "повели" — обращен к хиротонисующему, который мог воспрепятствовать, второе — "повелите" — к народу. Всякий, знавший препятствие, мог заявить протест свой против избрания. Когда препятствий не указывалось, хиротония совершалась. Но бывало иногда избираемых много; серьезных возражений противная партия привести не могла; тогда-то и открывалось поприще для мудрости епископа, дело сводилось на политическое чутье, на умение разгадать психологический момент, произвести впечатление, чтобы борьба противной партии сводилась к minimum'y Поэтому в случае подобных несогласий епископы принимали на себя обязанность o|rfjcpog'a. После этого новоизбранный, в целях объявления о своем поставлении в епископа епископам, не принимавшим в нем участия, отправлял к ним послание, прилагая к нему исповедание веры. Это послание называлось "συνοδική", так как епископ писал его тогда, когда собор еще не расходился. Принимавшие участие в выборе прилагали к этому исповеданию свои подписи и тем уже подтверждали свое единомыслие с новоизбранным.
Как же производился ψήφος? Для эпохи более отдаленной, чем IV век, у нас данные не богаты, но мы имеем об этом все-таки небольшие сведения. Александр Север рекомендует язычникам при выборах поступать так же осмотрительно, как христиане — при выборах епископов. Отсюда мы можем заключить, что ψήφος в древней церкви поставлен был образцово.
В настоящее время разглагольствия о выборном начале вошли в моду, и оно находит многих сторонников, но я не из их числа. По моему мнению, эти господа должны обратить внимание на то, что, если ψήφος существовал, но затем отменен, то это случилось не без уважительных причин. Отношение с тех пор до того искажены, что восстановление ψήφος'3 у нас в России принесло бы столько пользы, сколько — разведение виноградных лоз вдоль тротуаров в Петербурге. Но тогда, как я сказал, ψήφος велся образцово. По некоторым признакам мы можем угадывать, что ψήφος, electio, было делом клира и мирян. Как действовали эти члены, мы не знаем. Но, несомненно, ψήφος находился в руках клира и паствы, которые должны были знать хорошо избираемого. В самом деле, чтобы произвести избрание, надо знать, кого избирать, и это мог знать клир.
У нас выражение "русская церковь", "греческая церковь" — ходячие, а в древности они звучали паралогизмом. Каждый знал кафолическую церковь и церкви в смысле епископий, а то, что мы понимаем теперь как национальную церковь, в то время находилось в зачаточном состоянии. Разумеется, итальянские [напримерепископы чаще встречались между собой, [чем епископы из разных областейно союза не было. Естественно, что епископы случайно бывали в епархиях, ближайших к их кафедрам, и знали некоторых пресвитеров и диаконов, но всего клира не знали и не могли среди них указать достойнейшего занять освободившуюся за смертью епископа кафедру. Достойнейшего мог указать только почивший епископ. Это и бывало иногда так. Но вообще выбор принадлежал клиру и народу.
Таким образом, выборное начало было в то время силой, но эта сила не была похожа на избрание парламентарное, потому что она была ограничена. В настоящее время англичанина никто не посмеет допрашивать, почему он подал голос за Глад-стона, а не за Дизраели. Ответ с его стороны мог бы быть один: "Я так хочу". А в древней церкви было не так: если собор узнавал, что обойден достойнейший, то допрашивал, почему так. Приходилось указывать не свои пожелания, а действительные причины. Выборы находились под строгим контролем: этот контроль должен был сдерживать дрянненькие инстинкты человеческой натуры.
Во всяком учреждении важна практика. То же самое нужно сказать и про древний мир. Несмотря на то, что церковь первоначально состояла из низших лиц, эти лица были поставлены в такое положение, в котором развивалась самопомощь. Несмотря на то, что в Риме запрещены были коллегии, их было здесь много: коллегии религиозные, коллегии погребальные. В них могли вступать даже и рабы. А в коллегии предполагалась полная свобода выбора. Таким образом, здесь приходилось считаться с фактами, а не с фразами.
У нас в серьезных журналах нередко плачутся на то, что звяканье в церкви медяков отвлекает от молитвы. Но обвиняя церковь в этом, никто не подумает, чем бы можно было заменить это звяканье. В древнее время подобное явление было невозможно, так как каждый член понимал, что служащим в церкви нельзя питаться только римским воздухом, а нужны и средства и потому каждый член вносил на этот предмет ежемесячный взнос — stips menstrua. В настоящее время понятие о "просфоре" совершенно извращено: мы сами покупаем этот маленький хлебец и сами его получаем, тогда как в древности были крупные "приношения" в пользу других. Для состоятельного человека являться в церковь без "просфоры" было нравственно невозможным. Так в слове, приписываемом Киприану карфагенскому, говорится: "Вот ты войдешь в воскресный день в церковь, и не обратишь внимания на корвану церковную и приобщишься приношениям бедных". Это все равно, что теперь богатый пришел бы в ресторан, пообедал здесь и не заплатил бы за это. Ныне, в порядочном обществе, такое явление невозможно. В древности было также невозможно приступать к евхаристии без приношения.
Затем, печальные обстоятельства служили коррективом при практике выбора. Кто такой был древний епископ? Это был первый кандидат на мученическую смерть. Начиналось гонение, и епископ, как начальник, должен был первым пострадать. Кроме почета, что он получал в вознаграждение за свои труды? Обеспечения не было, потому что церковь христианская была бедна. Stips menstrua — взносы и приношения — тратились на нужды церкви. Из этих взносов и приношений получали часть и клирики, так как они относились к разряду нуждающихся. О жалованье не было и речи. Известен случай, что сектанты приобрели епископа на жалованье [Наталий у монархиан в Риме, в начале III века], и это произвело на церковь впечатление скандала. Обыкновенно в епископы избирались лица почтенного возраста. Эти лица своей экономией уже достаточно обеспечили себя на старость, и церковь от них ожидала пособия, а не наоборот. Материальной приманки для избираемых не было, и практика electionis была образцовой.
Но и здесь иногда сказывался ветхий Адам, и епископы должны были употреблять весь свой авторитет для устранения злоупотреблений. Характерен следующий случай. Григорий нео-кесарийский, по смерти епископа Команы понтийской, был приглашен на выборы. Здесь он заметил, что творится что-то неладное: выбирают различных кандидатов, но достойных обходят. Тогда он обратился к избирателям со словом увещания обращать внимание не на состояние. Вдруг раздается иронический голос: "Так что ж? выберем угольщика Александра?" Поднялся хохот. Не так отнесся к этому св. Григорий, который сказал: "Покажите мне этого Александра". Привели человека запыленного и покрытого грязью от угольев. Он предстал со спокойствием и не смущался испытующих взоров Григория. Начался между ними разговор. Григорий предложил несколько вопросов. Александр отвечал ему спокойно и серьезно. Тогда Григорий понял, что под этой невзрачной наружностью скрывается незаурядная нравственная величина. Оказалось, что Александр принадлежал к высокому роду и был человек состоятельный, но ради христианского смирения стал заниматься таким низким ремеслом. Григорий предложил ему отправиться в баню — вымыться и одеть чистую одежду. Когда Александр это исполнил, то был снова представлен Григорием в собрание. Все были поражены на этот раз благородством позы Александра и его мужественной красотой. Он единогласно был избран в епископы, прекрасно управлял епархией и закончил свою жизнь мученической смертью. Вот как действовал авторитет епископа.
IV век представляет уже неблагоприятный перелом в практике избрания. Злоупотребления в это время встречаются чаще. Приходилось хвататься за древнюю практику и отыскивать в ней различные регулятивы. Один из этих регуляторов состоял в том, что на вдовствующую кафедру избирались лица этой же паствы, а не другой. Против перемещения раздавались серьезные и резкие голоса. Таким образом, в это время ограничивался уже и круг избираемых. Во многих церквах держались этой практики, и с кафедры на кафедру перемещений не было. Например, на римскую кафедру избирались члены из местного клира. В александрийской церкви эта практика направлялась к ограничению и круга избирателей (монофиситы держатся ее и в настоящее время). Обыкновенно избирал народ; но многочисленная толпа часто превращалась в "όχλος", и шла на безобразия. Потому право избрания стали предоставлять уже не всем мирянам, а только более почетным.
24 сентября 366 года умер римский епископ Либерии, пресловутый по своим отношениям к арианам. 1 октября 366 года был рукоположен преемник ему — Дамас. Но он был не единственным избранником. Противная партия избрала Урсина и посвятила его. Дело с двумя кандидатами на кафедру не обошлось без бурных сцен. Бились насмерть. Префект города, Ювентий не мог обуздать толпы, и был вытеснен в предместье. Нашлись радетели из партии дамасиан, которые привлекли к этому делу quadrigarios (управляющих колесницами в цирке). Можно себе представить, как они, вооруженные дубинами, постояли за церковь. 26 октября 366 года творилось такое безобразие в базилике, что по беспристрастному свидетельству Аммиана Марцел-лина, языческого писателя, в базилике найдено было 137 трупов из партии урсиниан, а по свидетельству другого автора, 160 трупов. Когда урсиниане заняли базилику, то дамасиане пытались выломать в ней двери или поджечь ее, чтобы вытеснить оттуда ненавистных противников. Затем они взобрались на крышу и стали бросать в урсиниан черепицы и, наконец, поддерживаемые квадригариями, ворвались в базилику и начали здесь избиение. Спокойствие было восстановлено впоследствии посредством казней и мирян и клириков (Soz. VI, 23).
Борьба между Дамасом и Урсином представляет самый яркий, но далеко не единственный пример потрясений, каким подвергалось общественное спокойствие во время выборов. Дни Дамаса и Урсина повторились в Риме и в 418 г., когда по смерти Зосима одна партия избрала архидиакона Евлалия, который и был посвящен епископом остийским, издавна имевшим это право, а другая пресвитера Бонифатия. Первый мог хвалиться тем, что посвящен епископом остийским, последний — тем, что его посвятили не 3, а 7 епископов. Через 80 лет повторились те же кровавые сцены, когда по смерти Анастасия II одна партия избрала диакона Симмаха (22 декабря 499 г.), а другая архипресвитера Лаврентия. Ожесточение партий было так велико, что когда Симмах явился на суд собора (501 г., synodus Palmaris), то противники осыпали его градом камней, и папа должен был искать спасения под прикрытием императорской готской гвардии. Наконец, после смерти Феликса IV (530 г.) голоса опять разделились: одна партия избрала Бонифатия II, другая Диоскора. Сторонники того и другого готовились к упорной борьбе за своего кандидата, как смерть Диоскора избавила Рим от новых кровавых сцен, а Бонифатия от опасного соперника.
Таким образом, в 2 1/2 века римский престол пережил четыре выбора, которые всего менее могли внушить власти гражданской доверие к свободному развитию церковной жизни. Однако же Рим можно еще признать образцовым городом в отношении закономерности и правильности в замещении кафедры.
В Константинополе дела шли, пожалуй, еще хуже. Правда, летописи нашего периода насчитывают только один случай, когда при выборах произошло кровопролитие: это было в 342 году, когда, во время борьбы между православным Павлом и ариани-ном Македонием, погибли весьма многие (Socr. II, 12; Soz. 11, 17), и взбунтовавшеюся чернью убит даже magister militum Гермо-ген, а затем при интронизации Македония в церкви погибло до 3150 от меча и давки. Но зато всякий раз, как эта кафедра становилась свободною, в народе поднималось весьма сильное и опасное движение. Исключение в этом отношении представляют выборы, кажется, только Евдоксия (в 359 г.), когда православные в Константинополе были подавлены настолько, что не могли выставить своего кандидата хотя бы с малейшею надеждою на успех (Socr. IV, 14,15). Иногда волнение принимало такие размеры, что императоры должны были отправлять целые военные отряды для поддержания спокойствия столицы. Эти беспорядки, видимо, повторялись так часто, что историки говорят о них, как о самой обыкновенной вещи. Из 14 преемников Александра византийского до Прокла (339—434), о выборах которых мы имеем довольно подробные сведения, шестеро выбраны только после сильных споров между партиями, и едва ли не во всех остальных случаях споры эти были своевременно подавлены.
Таким образом, гражданская власть, вмешиваясь в вопросы о замещении кафедры, иногда являлась только блюстительницей порядка. Так, например, было в Риме, когда Гонорий — с полнейшим беспристрастием — решил вопрос о кафедре между Ев-лалием и Бонифатием I. Арианин Одоакр в 483 году присвоил себе право контроля над папскими выборами, и в 499 году Симмах и Лаврентий должны были обратиться к справедливости Другого арианского государя, великого Теодориха, и он самым благородным образом воспользовался этим правом.
Несколько иначе дела шли на востоке. Здесь уже весьма рано государственная власть заявляет претензию на контроль церковных выборов. Константий низлагает Павла (338) главным образом потому, что он выбран был без его согласия и вопреки его видам, и возводит на кафедру константинопольскую Евсе-вия никомидийского. Затем низложен был и Македонии по тем же побуждениям. Феодосии Великий заявил требование, чтобы на его выбор представлен был список кандидатов на кафедру, и избрал самого последнего из них, Нектария (Soz. VII, 8; Socr. V, 8), несмотря на недовольство и сопротивление епископов, достаточно объясняемое уже тем одним, что новый кандидат был даже некрещеный. С этих пор влияние государственной власти на замещение константинопольской кафедры становится все более и заметным и постоянным: не исключая формально ни народ, ни клир от участия в выборах, государи востока иногда в интересах общественного спокойствия motu proprio назначают кандидатов на вакантную кафедру столицы.
Благодаря этому обстоятельству, Иоанн Златоуст, бывший пресвитером антиохийским, сделался епископом константинопольским. По желанию императора, его прямо выкрали из Ан-тиохии, так как антиохийцы, наверное, были бы рады видеть Иоанна своим епископом. Император дал приказ префекту — "доставить пресвитера Иоанна". Префект сначала пригласил Иоанна к себе — побеседовать, и когда Иоанн явился к нему, префект посадил его в колесницу и повез его до первой станции, где передал его конвою.
В 427 году, по смерти Сисинния, когда открылась борьба между старыми претендентами на кафедру, пресвитером Филиппом и епископом кизикским Проклом, при дворе решили, для соблюдения спокойствия, не избирать ни того, ни другого, ни вообще кого-либо из константинопольского клира, а вопреки канонической практике пригласить из Антиохии Нестория. То же самое повторилось и в 434 г., когда по смерти Максимиана, для устранения борьбы партий, император приказал присутствовавшим епископам немедленно интронизовать упомянутого Прокла.
Но на этой почве деятельность правительства давала иногда курьезные результаты. Летом в июле 489 года скончался Акакий константинопольский. Правление его было одно из бурных: он не был замкнут в монашескую жизнь, и кроме интересов церковных, вникал и в государственные нужды; с этой целью он редактировал, например, ένωτικόν Зинона. Пытался Акакий умиротворить и церкви антиохийскую и александрийскую и закончил свою эквилибристику тем, что церковь константинопольская оказалась в несогласии с церквами и антиохийской, и александрийской, да вдобавок еще и с римской. Очевидно, после смерти Акакия требовался преемник, достойный из достойнейших, который мог бы распутать дела его. Против всякого ожидания, не приглашены были епископы для выбора, а решено было прибегнуть к божественному избранию. Назначен был сорокадневный пост с молитвой к Богу об указании преемника Акакию, и император сам позаботился о том, как устроить этот божественный выбор. Он положил на престол две хартии: одну чистую в запечатанном конверте, а другую с молением к Богу, чтобы Он рукой ангела написал имя Своего избранника на чистой хартии в запечатанном конверте. Назначенный срок кончился. Пакет, положенный на престол, распечатан, и в нем, ко всеобщему изумлению, оказалось имя пресвитера Флавиты. Этот θεοπρόβλη-τος (Богом предложенный) был немедленно поставлен во епископа. Но прошло три месяца и семнадцать дней, и богоизбранный епископ скончался. Развернулись неожиданные события. На наследников почившего посыпались со всех сторон долговые иски. Средств покрыть бездну долгов Флавиты они не имели. Подали на высочайшее имя прошение о покрытии долгов и выдали семейную тайну. Оказалось, что Флавита обещал большую сумму денег евнуху за то, чтобы на чистой хартии оказалось имя "богоизбранного пресвитера Флавиты", "еже и бысть", и Флави-ту избрал не "Χριστός", а "χρυσός" ("золото"). Император Зинон, поруганный в своих самых святых чувствах, приказал обезглавить каженика и половину его состояния употребить на покрытие долгов Флавиты. Вина каженика была выражена коротко и ясно: "он присвоил себе права, принадлежащие Богу".
В этом способе избрания, к которому прибег Зинон, мы ви-Дим намек на позднейшее избрание посредством жребия. Василий Киликийский, которому принадлежит повествование о Флавите, заканчивает его весьма характерными словами: "После этого царь возвратил церковь епископам, которые избрали св. Евфимия". До V в. другой способ, кроме прямого избрания, казался неподобающим вмешательством государственной власти в сферу церковную.
При императоре Анастасии влияние государственной власти на замещение константинопольской кафедры становится особенно сильно. Император, устранив неугодного ему Евфимия, приказал возвести Македония (496), затем, через 16 лет, устранил и Македония и возвел Тимофея (511). Разумеется, церковные формы были соблюдены, и освященный собор епископов санк-цировал и низложение прежнего патриарха, и возведение нового. Этот порядок продолжается, кажется, без перерывов, до самого Юстиниана I, который умел проявить свое деспотическое могущество даже и над папами: папа Сильверий низложен был как государственный изменник (540), и его преемники, Вигилий (540) и Пелагий (555), были избранниками византийского двора. Мало-помалу и назначение на другие патриаршие кафедры становится под непосредственное влияние императорского двора.
Бесспорно, императорская власть позволяла себе немало злоупотреблений. Не говоря уже о тех случаях, когда император издавал державное повеление — низложить такого-то епископа и поставить такого-то, нужно припомнить, что уже теперь императорская власть начинает злоупотреблять духовным саном в политических видах, превращая его в легкую форму каторги для политически неблагонадежных людей. На пространстве 444—780 гг. насчитывается 16 случаев, когда люди этого рода или сами спасают свою голову от плахи в рядах клира, или зачисляются сюда по приказанию императора. По милости этого политического приема Пляценция (Piacenza) в списках своих епископов считает экс-императора Авита (456), Салона — экс-императора Гликерия (474), Кизик — экс-кесаря Василиска (484), Котиэй или Смирна — Кира, достойнейшего префекта претории и столицы и кон-суляра (445). Остальные покончили свою жизнь (в том числе экс-император Феодосии III с сыном, 716) простыми священниками или клириками. В VIII в. этот политический прием уступает место другому: пострижение в клире заменяется монашеским клобуком, часто с прибавкой оскопления.
Зло не [былоуничтожено в корне. Борьба черни с дрекольем в руках теперь в критических случаях заменяется борьбой влиятельных лиц с мешками золота. Подкуп практикуется в широких размерах. Подкупают и приближенных ко двору лиц (Иоанн Талайя — Илла магистра, 480), и даже самих императоров. Низложенный в 539—540 г. александрийский епископ Павел пробовал было купить себе восстановление на кафедре александрийской у Юстиниана за 7 кентинариев (189000 р. з.). В 552 году умер Мина константинопольский. Лишь только его смерть сделалась известной во дворце, как началась "избирательная борьба": άγων άφατος και σπουδή άμετρος τοις πολλοίς ήν10). На перебой предлагали в кандидаты своих протеже, поддерживая их ύποσχέσεσι και δωροδοκίαις (обещаниями и подарками) у δυνασταί τοΰ βασιλέως (царских вельмож) (Eutychii vita, Migne, Patr. gr. 862, с 2301).
Влияние императора не могло простираться непосредственно на все епископские выборы, но ограничивалось только важнейшими кафедрами. Но и провинции должны были разрешать ту же трудную практическую задачу. И в маловажных городах епископские выборы вызывали те же интриги, доходившие до подкупа избирателей деньгами и обедами и льстивыми обещаниями насчет ценных имуществ, те же раздоры и борьбу партий. На Лаодикийском соборе (пр. 13) было постановлено, что не следует [позволятьизбирать епископа народным толпам (τοις δχλοις).
Провозглашать возвышенные принципы было нетрудно, и в этом не было недостатка. Папа Келестин I (25 июля 428) писал к епископам вьеннской провинции: не следует никого назначать епископом против воли паствы (nullus invitis detur epis-copus); требуется соизволение (desiderium) и согласие клира и народа (ер. 4, ol. 11, с.5, п.7). Равно и папа Лев I: нужна подпись клириков, свидетельство почетных лиц, согласие народа; кто будет начальствовать над всеми, должен быть и избираем всеми (ок. 445, ер. 10, ad episc. per provinciam viennens. с.6: tenea-tur subscriptio clericoram, testimonium honoratorum, ordinis consensus et plebis; qui praemturus est omnibus, ab omnibus eli-gatur); должен быть предпочитаем всем, кого единодушно требует согласие клира и народа, так что, если голоса разделятся, митрополит должен предпочитать того кандидата, за кого большинство избирателей и преимущество заслуг, только чтобы никто не был назначаем без просьбы и против желаний паствы, чтобы город не стал презирать или ненавидеть нежеланного епископа (после 446, ер. 14, о1.12, ad Anastas. thessal. n. 5, 6). Но трудно применять эти требования на деле, когда два, три кандидата имели за себя и равенство заслуг и равенство голосов, или преимущество заслуг входило в столкновение с желанием большинства избирателей, или желание клира и епископов не сходилось с желанием народа. Уже Зосим (Hesychio salonitano, 21 февраля 418) и особенно Келестин (universis episcopis per Apuliam et Calabriam, 21 июля 429) жалуются, что в некоторых местах избиратели систематически обходят свой клир (это и понятно). И в результате, вместо тех возвышенных принципов приходилось (Келестин, 21 июля 429) выдвигать более грубое правило: docen-dus est populus, non sequendus (народ нужно учить, но не следовать за ним),— с церковными наказаниями в перспективе.
Иногда борьба партий доводила их до изнеможения. Испытывали все средства к соглашению, и потому, естественно, расположены были принять какую-либо счастливую случайность как указание Божие. Бывали случаи, что обе партии, истомленные междоусобиями, начинали молить Бога положить конец их пререканиям, и, естественно, были расположены принять, как голос Божий, счастливое указание отъинуду. Так, Амвросий, как гражданский чиновник, должен был во время избирательских споров, при замещении медиоланской кафедры в 374 г., подняться на амвон и усовещевал христиан обратиться к чувству справедливости. Почтенная наружность Амвросия произвела такое впечатление на одного мальчика, что он сказал: "Амвросий епископ", и этого было достаточно для избрания его, детский голос решил спор, которого не могли уладить борющиеся партии. Епископ равеннский Север бьш избран потому, что над его головой опустился белый голубь. При избрании Мартина турского несогласие угрожало затянуться чрезвычайно долго. Желаниям большинства народа противостояло меньшинство, поддерживаемое некоторыми епископами, в ряду которых выдавался некто Дефенсор. Доблести кандидата всем были известны, но противная партия находила, что кто отрекся от мира, не может удачно улаживать житейские дела. Приступили к вечернему богослужению; клирик с трудом пробрался к месту и, открыв книгу, начал читать из восьмого псалма: "из уст младенец и ссущих совершил ecu хвалу, враг Твоих ради, ежеразрушити врага и местника" (II с. VIII, 3), т. е. в тогдашнем латинском переводе: "ut destruas inimicum et defensorem". Тогда народ закричал, что и нужно же во славу Божию разрушить дело партии Дефен-сора, и Мартин был избран.
Споры из-за кандидатов, взбудораженные симпатии и антипатии, все эти темные пятна на избирательных церковных соборах дискредитировали избирательное начало и в глазах некоторых весьма достойных представителей церкви. Взгляд Златоуста известен, то же думал и Григорий Богослов. Поэтому и со стороны церкви сделаны были попытки регулировать выборы не без ограничения прав избирателей. С этой целью выдвигались требования, чтобы в епископы не избирали ни новообращенных, ни мирян, ни клириков других епархий; запрещались переходы с одной кафедры на другую. Но воля народа, потребности времени заставляли ломать эти легальные рамки. Делались попытки мирным путем подготовить согласие народа в пользу определенного кандидата. В этих целях Григорий Назианзин, по удалении из Константинополя, должен бьш принять на себя временное управление Назианзом. В Африке возведено даже в обычай назначать местоблюстителей, interventores, для временного управления паствой. Августин употребил все усилия для того, чтобы еще при своей жизни (426) собрать голоса паствы в пользу своего преемника Эродия: отзывы о нем народа и клира записывались и подписывались. В обществе новатиан был один случай, что епископу, Павлу константинопольскому (f 438), предоставили право тайно, в завещании назначить себе преемника: выбор бьш настолько удачен, что, когда завещание было вскрыто, раздалось единодушное "άξιος". Аналогичная практика встречается и в православной церкви. Афанасий Великий был, так сказать, предызбран волей Александра; умирающего епископа Александра византийского просили указать кандидатов себе в преемники. В том и другом случае право избрания предоставлено было, однако, клиру и народу. Западная церковь признавала подобного рода указания незаконными. Тонкий ценитель всего правового, Рим не одобрял подобного рода практики и не хотел создавать вредных прецедентов. Папа Иларий (462) соборно осудил подобный поступок Рустика нарбоннского, который назначил преемником Гермеса, хотя было при этом согласие клира и народа. Однако же, когда один из преемников Илария, Бонифатий II, только случаем избавился от соперничества Диоскора, он пытался было утвердить эту практику при назначении на римскую кафедру. Он испросил у собора 531 года право назначать при жизни преемника. Собор согласился. Выбор папы пал на диакона Вигилия (впоследствии известного папы). Но в следующем году собор снова отнял у папы это право.
Во всех подобных разнообразных опытах регулирования выборов проходит одно стремление: сократить по возможности круг избирателей. В церковное управление постепенно начинает проникать аристократический принцип. На западе уже с давних пор в карфагенской церкви выделяются влиятельные senio-res plebis. В папских декретах все чаще и чаще встречаются указания на преимущественную роль при выборах honoratorum civitatis (наиболее почетных граждан). На востоке уже Григорий Назианзин находил, что для блага церкви полезно было бы предоставить выборы только клиру и монахам,— мера, пригодность которой представляется сомнительной. Постепенно проникающая в церковное управление централизация должна была подготовить торжество этого аристократического принципа, и в этом направлении были важными прецедентами те случаи, когда митрополиты motu proprio назначали епископов в пределах своей епархии, или когда клирики обращались за указанием кандидата на вакантную кафедру в Константинополь (Socr. VII, 37; VII, 48). Наконец, Юстиниан своей новеллой [123, 1вовсе устранил простой народ от участия в избрании епископа; только клиру и почетным гражданам (πρώτοις της πόλεως) предоставлялось назначать трех кандидатов, выбор из которых предоставлялся митрополиту. Нечто подобное случилось и на западе. Арльский II собор (452) постановил, чтобы епископы назначали трех кандидатов, из которых клир и народ (clerici vel cives) выбирали одного. Собор Барцелонский в Испании (599) постановил, чтобы клир и народ 2—3 кандидатов представляли на усмотрение епископов и митрополита; жребий решал дело.
Последствия вновь слагавшихся отношений были немаловажны. По мере того, как народ устранялся от участия в выборах епископов, конечно, ослаблялась его интимная, сердечная связь со своими пастырями, какая существовала в лучшие времена древней церкви. Епископ, своим престолом обязанный верховной власти, естественно не мог быть так близок к народу, как избранный по его воле, и чаще в своих действиях должен был прислушиваться к голосам придворных партий; иначе — его могла смять железная рука такого государя, как, например, Юстиниан. Епископ провинции, назначенный митрополитом, может быть, из его собственного клира, неведомый для своей паствы, или же указанный голосом немногих граждан, не мог претендовать на симпатии большинства паствы.
Седьмой вселенский собор нашел дело в таком положении, что участие народа в избрании епископа для него было совершенно непонятное и противозаконное явление, почему он и постановил устранить влияние в этом деле светского элемента [пр. 3]. Но легче было издать постановление, чем провести его в жизнь. Преемник Тарасия, который председательствовал на соборе, был избран по-прежнему, несмотря на ссылку Фео-дора Студита на определение собора. Всей тяжестью эти обстоятельства обрушились на патриарха Фотия, и в известной степени содействовали разделению церквей.
ПРИЛОЖЕНИЕ.
Избрание патриарха у сиро-персидских несториан и у коптов
[Вмешательство государственной власти в церковную сферу в деле избрания высших иерархических лиц совершенно случайно принесло плоды в монофиситской среде].
Дело было в Египте. По смерти патриарха Захарии (4 янв. 1032 г.) у египетских христиан (монофиситов) вышло осложнение с выбором в патриархи. Тогда благосклонно настроенный к христианам и в высшей степени дельный египетский визирь Али бну-Ахмад Муджибу-д-даулат fali bnu Ahmad Mügibu-1-dau-lath) предложил христианам сделать так, как делается у христиан в Багдаде. Около Багдада находилась Селевкия, где была резиденция католикоса сирийского. Дело шло о практике несториан.
Они поступали таким образом. Из всех лиц, имевших право избрания, выбиралось 100 человек, из этих 100 — 50, из 50 — 25, из 25 — 10, из 10 — 3. Из этих трех выбирался особым способом один. Решение выбора предоставлялось Богу. Имя каждого писалось на особом билетике, на четвертом писалось имя Иисуса Христа. Потом билетики скатывались и полагались на престол. Совершалась литургия, и после нее посылали ребенка, от которого нельзя было ожидать коварства. Он выносил билетик, и если на нем было имя какого-либо кандидата, то он признавался избранным; если же было имя Христа, то это означало, что Христос по-прежнему остается добрым пастырем вдовствующей церкви и никто их трех кандидатов Ему не угоден. Так это повторялось другой и третий раз, пока выбор не падал на одно определенное лицо.
На этот раз копты не воспользовались предложением визиря, но впоследствии им пришлось обратиться к этому способу и практиковать его довольно часто. Название этого способа — хайкалийя (haykaliyah) — алтарный. После смерти Гавриила II у коптов вышло затруднение в избрании ему преемника. Большая часть склонялась к избранию монаха монастыря св. Макария Юниса (Иоанна), сына Кидарана, человека красноречивого, образованного, представительной наружности. Когда хотели остановиться на нем, было получено послание Абу Юсуфа (Иосифа), который строжайшим образом предупреждал не увлекаться наружностью, но обратить внимание на характер, ибо горе той церкви, которая ставит управлять человека, который не умеет управлять собой. Решили обратиться к способу хайкалийя. Все подписали свое согласие, кроме монаха Макариева монастыря Михаила. Все подумали, что он рьяный партизан Юниса и поэтому не хочет согласиться на его отстранение. Выбрали трех кандидатов: Иоанна из монастыря св. Иоанна, Суляймана — из монастыря аль-Барамус, и третьего — Михаила. Жребий выпал на Михаила. Тут выяснилось, почему он не подписался. Сын бедных родителей, он не получил никакого образования и не умел писать, и поэтому не мог подписаться под соборным определением о выборе епископа по способу "хайкалийя" (алтарному). Указание Провидения было на этот раз уважено свято. На Михаила посмотрели как на избранника Божия. Так как он не знал читать по-коптски, то выучил со слов наизусть литургию Василия Великого и после этого был рукоположен в патриарха (в 1145 г.).
В высшей степени характерно, что подобная практика выработалась в сиро-персидской церкви. Никто из ее историков подробно не описывает ее, и потому мы не знаем, чтобы хайкалийя практиковалась здесь именно в той форме, как описал ее Муджи-бу-Ддаулат. Основная идея формы, им описанной,— последовательная замена выборов непосредственных выборами посредственными. Непосредственно избирали 100 человек, которым и предоставлялось право активного избрания кандидатов из их среды. Эти 100 человек и решали вопрос о выборе. Притом число избирателей постепенно сокращалось. Эта практика является наилучшей. Непосредственное избрание одного лица на всю страну редко обещало бы успех. Жители, например, Нисивина прекрасно знают достойных лиц в Нисивине, но не знают достойных лиц в Арбеле, и наоборот. Как же из этих неведомых лиц выбрать одного достойного? Гораздо целесообразнее выбрать своих достойных лиц в избиратели, обязав их сделать все для них возможное для избрания в католикоса наиболее достойного.
Не особенно удивительно, если способ в своем роде весьма хороший, придуман христианами именно персидскими. Нужда великий учитель и заставляет молиться Богу. Христиане жили здесь всегда между молотом и наковальней. Персидские цари знали о существовании христианской церкви. Хотя постоянных преследований не было, но они могли начаться по первому капризу. Приходилось вести себя осторожно, не подавать повода к гонениям. Шах мог предложить кандидата, отказать ему было очень опасно. Естественно было сирийцам держаться за способ избрания по жребию, которым охранялась их церковная свобода. Они могли сказать, что не от их воли зависит избрание. Они могут только включить предлагаемое шахом лицо в число кандидатов. Практика эта держалась твердо. Когда умирал католикос, тогда в "граде мира" — Багдаде собирались верные люди, врачи и писцы, вместе, и приглашали пресвитеров и диаконов на совещание. Посылали известие епископу кашкарскому и призывали его временно управлять селевкийской церковью.
Нужно заметить, что управление персидской церковью было построено по следующей схеме. Под властью католикоса было шесть митрополитанских округов. Вместе с тем он был вла-Дьхкой обширной епархии, называвшейся "Бет-Армайе" ("дом Арамеев" = сирийцев). Под его властью было 12—13 епископов, главный между которыми епископ кашкарский первенствовал: он назывался "главою епископов" или "сыном десницы его" (католикоса), вероятно, вследствие того, что он стоял во время богослужения по правую сторону и в церковных делах был, так сказать, его правой рукой. После смерти католикоса он признавался местоблюстителем его. Если и кафедра каш-карская была не занята, то местоблюстительство переходило по очереди к кафедрам низшим, и так до младшего епископа касреского. Местоблюститель вел все дела, только не поставлял епископов, не носил жезла (считалось неудобным употреблять его в чужой области) и бируна (облачения, напоминающего омофор). Он был местоблюстителем в течение 3-х месяцев и подготовлял почву для избрания, затем приглашал на собор митрополитов и епископов. Обычно рукополагал католикоса митрополит бет-лапатский "). Настолько благоустроена была церковь персидская.
Вопрошение Господа по жребию практиковалось и в России, например, в Новогороде. Жребий вынимал мальчик или слепец. При оценке этого способа избрания надо обратить особое внимание на четвертый билетик. В нем заключается глубокий религиозно-нравственный смысл. Во-первых, здесь выражается крепкая вера в то, что Бог не оставит, а укажет достойного преемника; во-вторых — смирение. Царь Зинон требовал чуда: написания имени кандидата рукой ангела на бумаге, вложенной притом в запечатанный конверт. Но здесь подобного сверхъестественного действия не требовалось. Затем: здесь веруют, что Господь посредством жребия может указать достойного кандидата, но прекрасно понимают, что может из предложенных кандидатов ни один не оказаться угодным Богу. Вынутый четвертый билетик с именем Христа укажет это. Где этого четвертого билетика не было, там как бы заставляли Бога: "аще хощеши, аще не хощеши, но единого именно из этих трех".
В церкви греческой ничего не было выработано до самого конца византийского периода12).
Избрание папы в римско-католической церкви
В церкви римской считают десятками манипуляции избрания папы. В настоящее время папу выбирает конклав. Спустя по смерти папы 10 дней, назначаемых обыкновенно для съезда кардиналов, они запираются в особое помещение, куда никто из посторонних не может войти, даже опоздавший кардинал. Способ избрания папы посредством жребия считается недозволенным. Папу должны избирать только кардиналы, никому другому не предоставлено это право. Каждый член непременно должен подавать свой голос. До какой степени предусмотрены здесь все возможные препятствия, видим из выработанных кардиналами категорий "препятствий": 1-е препятствие — человек может быть очень болен и не в силах дойти до престола, но может, однако, выйти из кельи; 2-е — человек может быть так слаб, что не может встать, но может писать; 3-е — не может и писать.
Методов избрания пап существует несколько.
I. Electio per acclamationem. Непременным условием по этому методу ставится то, чтобы предварительных совещаний не было. Собравшиеся кардиналы сначала приступают к обсуждению общих положений, каких качеств требует данное время и положение дел от папы. Кто-либо высказывает, что, по его глубокому убеждению, никто в такой мере не обладает этими качествами, как преосвященный кардинал такой-то. И все соглашаются. Извещаются тогда больные члены конклава, и если ни от кого из них не последует возражений, то лицо считается избранным. По этому способу избрания пап совершаются довольно редко.
II. Electio percompromissum. Когда не удается избрание по способу ординарному (и эта неудача повторится до 6 раз), прибегают иногда к modus'y electionis per compromissum. Избирают несколько кардиналов — не более 8, не менее 2. Если избираются 2 только кардинала, то они обязательно указывают кандидата в лице кого-либо постороннего; если же их больше 2-х и если не последовало особой оговорки, то они могут избирать и из своей среды. Пассивное право избрания принадлежит всем католикам мужского пола, находящимся в летах разумения и в здравом смысле. Формально не требуется, чтобы кандидат принадлежал даже только к клиру. Так в теории, а факт тот, что с 1378 года, когда был избран в папы не кардинал, бывший епископ барский, Урбан VI до избрания Льва XIII, в течение 500 лет, все папы, числом 55* были из кардиналов.
III. Electio per scrutinium. Мне остается сказать об обычном способе избрания римских первосвященников. Этот способ избрания посредством билетов или шаров называется per scrutinium и является постоянным способом избрания римских первосвященников до настоящего времени. В нем обязывались принимать участие все кардиналы. Дело избрания сложное.
В собрании всего конклава избирают трех инфирмариев [для собирания голосов больных кардиналови трех скрутато-ров [для выемки и прочтения поданных бюллетеней]. Затем подходят к месту, где приготовлены печатные бюллетени, и вписывают в их печатный текст дополнительные слова, которые каждый пишет измененным почерком в виду требования безусловной тайны в подаче голосов.
В верхней части бюллетеня, "nomen", между печатными словами: "Ego" и "cardinalis" пишется не имя кардинала, члена конклава, а один лишь кардинальский титул той церкви, где он состоит кардиналом; например, S. Caeciliae, S. Petri, S. Cracis, S. Sixti. Затем, в средней части бюллетеня следуют печатные избирательные слова: "Eligo in Summü Pontifice Revrdsmü Dmnü Meü D. Cardinalem" (т. е. избираю в великого первосвященника, благочестивейшего господина моего господина кардинала), и оставлено место, где каждый член конклава — кардинал пишет имя того кардинала, которого он считает достойнейшим занять кафедру папскую. В нижней части бюллетеня, называемой "Signum", каждый кардинал пишет произвольную цифру, а также начальное слово какой-либо молитвы, тоже произвольно взятое. Nomen и Signum, верхняя и нижняя части бюллетеня, закрываются посредством сгибания краев и запечатываются таким образом: под загнутые края бюллетеня в отмеченные там кружки кладут белый воск и надавливают печатью со стороны печатного текста, так что с этой стороны рельефно выделяются буквы печати. Дело, по-видимому, состоит в том, что на печати вырезываются произвольно взятые буквы и представляется невероятным, чтобы 2-3 лица вырезали на своих печатях одни и те же буквы. К этому необходимо присоединить, что также невероятно, чтобы в Signum вписали несколько кардиналов одну и ту же цифру и одно и то же слово. Какой-нибудь из этих трех произвольных знаков может совпасть, но мы не можем предположить такого случайного совпадения и согласия в 3-х случаях, когда эти знаки совершенно произвольны. Запечатанный бюллетень представляется таким только с краев, а середина его совершенно открыта13).
Раз бюллетень готов, кардинал поднимает его над своей головой и направляется с ним к капелле. Сохраняя полную предосторожность, чтобы зоркий чей-либо глаз не рассмотрел имени подателя голоса, каждый должен покрывать оборотную сторону бюллетеня разными украшениями, чем предупреждается любопытное желание некоторых узнать имя кандидата папского престола. Подойдя к совершенно открытому алтарю, кардинал преклоняет колено и читает тайно молитву, а громко произносит установленную форму: "Свидетельствуюсь Христом Господом, иже имать судити мя, что я верен избранию и что я также буду действовать in accessu". Затем этот бюллетень он в присутствии 3-х скрутаторов кладет на совершенно плоский дискос, так чтобы скрутаторы могли видеть, что не два или три бюллетеня он полагает, а один. Потом с дискоса бюллетень опускается в здесь же стоящую чашу. Принимаются также меры предосторожности, и скрутаторы устраняют те бюллетени, где написано не одно, а два кардинальских имени. Но если бы случилось, что кто-нибудь сделал попытку огласить, что за данное лицо подает голос именно он, или запечатал бы плохо свой бюллетень, или имя подателя видно было на свете, то этот бюллетень считался недействительным и подлежал безусловному уничтожению.
Если бы оказались такие кардиналы, которые в состоянии были бы доволочить свои ноги до капеллы, но не в состоянии были бы дойти до алтаря, то младший кардинал, приняв клятву, Делает известную процедуру с бюллетенем немощного кардинала за него. Если же случится больной кардинал, который и до капеллы дотащиться бы не смог, то кардинал infirmarius берет особый ящик, который раскрывается им в присутствии всех. Все удостоверяются, что ящик пуст, затем infirmarius запирает его, а ключ оставляет в алтаре на престоле, самый же ящик несет к больному кардиналу, который и опускает свой бюллетень через прорезь в ящике. С этим ящиком инфирмарий обходит всех больных кардиналов, которые и опускают в него свои бюллетени об избрании папы.
Теперь наступает церемония выемки бюллетеней из обеих чаш. Для этого обе чаши переносятся на стол, и один из скрута-торов, вооружившись иглой с белой ниткой, опускает руку в чашу, вынимает бюллетень и читает тихо имя кардинала за которого подан голос, и передает из своих рук в руки второго скрутатора, а тот третьему, и этот только провозглашает имя кардинала, стоящее в вынутом бюллетене. Затем составляется протокол, бюллетень прокалывается иглой через печатное слово "eligo", насаживается на нитку и опускается в другую чашу. Кардиналы делают счет подачи голосов за избираемых. При этом может быть два исхода: [или кто-либо получил требуемое число голосов], или вдруг окажется, что все голоса разбредутся, а между тем требуется минимум из голосов всего конклава для законного избрания папы: все кардиналы получают по 2—3 голоса, и результат получается нулевой. Далее избирается комиссия из 3-х членов для проверки деятельности скрутаторов, которые читали и провозглашали имена избираемых на место папы. Эта комиссия поверяет счет голосов. Если счет верен, то приступают к окончательному акту избрания.
Результат должен быть такой, что если кто получит 2/3 голосов, тот признается избранным. Обращается теперь внимание на то, если подано за данного кардинала, например, tituli Sancti Crucis, ровно 2/3 голосов, [не подал ли он сам за себя голос]. Если всего кардиналов в конклаве 52, то 2/3 составят 35 голосов. Хотя этого числа голосов совершенно достаточно для законного избрания папы, но мудрость змеиная предполагает возможной и здесь подлость: может быть, кардинал tituli S. Crucis, который получил 35 голосов, подал голос сам за себя, и 35-й принадлежит именно ему. Тогда приступают к раскрытию его бюллетеня и узнают, за кого он подал свой голос. Как это делается, неизвестно. По всей вероятности, проверяют сигнатуру (signa) его бюллетеня. Кардиналы прямо приглашают кандидата на папский престол сказать, какие буквы вырезаны на печати его бюллетеня, и по буквам отыскивают бюллетень, принадлежащий ему. Если окажется два или три бюллетеня
с совершенно одинаковыми буквами печати, то спрашивают signum, цифру и слово, произвольно им вписанные. Представляется совершенно невозможным, чтобы тут — если не в цифре, то в слове не было различия. По этому различию и узнают бюллетень кандидата на папский престол. Вскрывают тот его конец, где обозначено "nomen", и оказывается, что он подал голос за кардинала tituli S. Caeciliae, а не за себя (tituli S. Crucis). Тогда совершенно бесспорно, что 35-й голос за него подан другим. Если окажется, что кардинал получит 2/3 голосов +1, то к этой оскорбительной церемонии не прибегают в том простом предположении, что хотя бы он сам за себя подал один голос, тем не менее 36 и без одного лишнего голоса составляет 2/3 голосов, необходимых для законного избрания.
Если окажется, что ни один из кардиналов требуемого количества голосов — 35 не получил, а получил, например, 32, так что не хватает только трех голосов для его избрания, то в таком случае допускают возможным, что некоторые кардиналы, не подавшие голоса за него, могут переменить намерение и примкнуть к большинству. Поэтому старый бюллетень сжигается, прибегают к особому виду избрания, называемому "accessus" — приступление (присоединение) к большинству. При самом scruti-nium каждый кардинал дает присягу, что будет действовать и при accessus вполне добросовестно. Во-первых, при accessus никто не имеет права подать голос за того же самого, за которого был подан голос при scrutinium. В новых бюллетенях печатается вместо "eligo" (избираю) — "accedo" (приступаю). Кто не желает переменить своего голоса, тот пишет: "accedo nemini" (я не приступаю ни к кому). Во-вторых, при accessus нужно писать голос за того кардинала, который получил большинство голосов при scrutinium. Все бюллетени, в которых написано — accedo nemini, не изменяют избрания.
Нужно заметить, что прием голосов получается в высшей степени своеобразный и он стесняет свободу избрания. Например, кардинал убежден, что кардинал tituli S. Sixti достоин избрания, по крайней мере, достойнее кардинала tituli S. Crucis, за которого стоит, однако, большинство голосов. Но он знает, что кардинал tituli S. Sixti молод или что с ним была какая-нибудь история. Дело очевидное, что кардинал tituli S. Sixti не имеет шансов на избрание, хотя и достоин; однако он останавливает свой выбор не на нем (Sixti), а должен подать свой голос за кардинала святого Креста (Crucis). Но если он знает, что за кардинала tituli S. Sixti подано 15 или 20 голосов другими кардиналами то он находит возможным примкнуть к избранию кардинала tituli S. Sixti. При этом он должен бы заявить: "Я отказываюсь от голосования в пользу кардинала св. Креста и переношу на кардинала св. Сикста", но этого нельзя. Он может только нейтрализовать голос, поданный ранее за кардинала tituli S. Crucis.
Когда окажутся собранными все голоса, то подсчитывают, сколько accessus подано в пользу такого-то. Может быть у одного кардинала и более 2/3 голосов, но может быть результат и такой, что 2 кардинала получают одинаковое количество голосов. В этом случае accessus не привел ни к чему. После проверки бюллетеней accessus последние сжигаются, и приступают к еще новому accessus. Но если окажется так, что один кардинал получит голосов больше, то проверяется, не подал ли он голоса за себя, и если окажется, что нет, то перевес признается за ним.
Возможно такое явление: один кардинал получит 32 голоса, другой получит 14 голосов, остальные голоса разбрелись различным образом. Когда приступают к проверке accessus, то голоса безразличные откладываются в сторону, а голоса accessus согласные отсчитываются, и приступают к сличению печатей. Например, в печати бюллетеня accessus стоят буквы а. с. d., а в Signum цифра 43 и слово Deus. Подыскивают бюллетень с такой же печатью первого избрания — scrutinium, и выясняется, что подан голос при accessus за кардинала св. Креста, а при scrutinium — за кардинала св. Сикста; следовательно, требование выполнено. Только после такой процедуры возможно избрание и accessus считается законным. Итак, 1) если голоса при scrutinium разойдутся: 32 подано за одного кардинала, 12 за другого, а остальные 8 разошлись, то производится accessus; 2) если за кардинала, имеющего 32 голоса при scrutinium, при accessus подают еще голос трое, то 32+3 составит 35, и он считается избранным на папскую кафедру; 3) но если вдруг из 32 кардиналов, подавших свой голос при scrutinium за кардинала св. Сикста, 2 подадут при accessus голос за кардинала св. Креста, и в то же время окажется, что кардинал tituli S. Sixti получит еще 5 голосов и у него составится 35, то он при accessus имеет на своей стороне большинство голосов. Хотя перерешение и после этой затруднительной и многосложной процедуры возможно, но это сделать уже весьма трудно.
Никто не может быть избран против своей воли. Избранного кардинала спрашивают, желает ли он принять сан. Если последний с оговорками соглашается (могут быть такие кардиналы, которые имеют монашеский сан, а избрание в папы может связать их монашескую совесть, и они могут согласиться на избрание в случае согласия на это их монашеского начальства), то голос всех кардиналов, со слезами на глазах, заставляет монаха смиренно повиноваться избранию. После этого спрашивают избранного, какое имя он желает принять, что в сущности необязательно, так как он может оставить свое прежнее имя (Маркелл, например, оставил свое прежнее имя). Во всяком случае возглашается имя избранного папы, а потом диакон-кардинал старейший возглашает об избрании с балкона народу, и начинается первое преклонение перед новым папой.
В избрании папы в полной силе действует дух нецерковности, дух недоверия друг к другу. Но это племенное свойство западной Европы, нашедшее приют даже и в этом святом деле.
Примечания
9) "Голосованием и испытанием боголюбивых епископов Божия милость поставляет" (греч.).— 185.
10) "Среди большинства возникла борьба неслыханная и усердие неумеренное" (греч.).— 195.
11) Ср. В. В. Болотов, Из истории церкви сиро-персидской. Экскурс Б. Древнейшие митрополии в церкви персидской. Христ. Чтение, 1899,1, 346—349 (отд. оттиск, 51-54). (А. Б.) - 202.
12) Ср. И. И. Соколов, Избрание патриархов в Византии с половины IX до половины XV века (843-1453 г.). Христ. Чтение, 1907, март-июль (и отдельно). Его же, Избрание александрийских патриархов в XVIII и XIX столетиях. Христ. Чтение, 1911, июль-декабрь (А. Б.) — 202.
13) См. изображение бюллетеня, например, у А. П. Лопухина, История христианской церкви в XIX веке. Т. 1. Спб. 1900, стр. 41 (А. Б.) — 205
|
