|
|
|
Последовательность событий в Саге несколько иная, чем в летописи, но мы и не утверждаем, что "Сага о Хрольве Пешеходе" описывает приглашение Рюрика. Наша задача иная - показать, что выборность правителя и согласие его управлять в интересах города, было естественным для варягов того времени. Н. Н. Гринев высказал предположение, что для составления и первой и второй редакции Сказания о призвании Рюрика летописцы использовали "документ, описывающий условия соглашения с княжеским родом, т.е. договор", написанный на древнешведском языке и хранившийся во второй половине XI в. в великокняжеском архиве.27 Содержание саг это мнение подтверждает. Не противоречит этому и летописные известия (о чем - ниже). Таким образом, государственность, формировавшаяся при частичном совпадении экономических и политических интересов варягов-находников и славянских городских общин, заранее принимала компромиссный характер договора. Для появления легитимной власти необходимо было, чтобы две ее функциональные единицы: община (хранитель власти) и предводитель дружины (хранитель "порядка") обменялись полномочиями: князь привносил в общину свое исключительное право на суд и организацию военных предприятий, а община наделяла его суверенной властью, до тех пор, пока эта власть использовалась по назначению. То же самое, если судить по "Повести временных лет", повторилось и в земле полян, с приходом Аскольда и Дира. Летопись передает исключительно мирный характер утверждения их на киевском столе: "И поидоста по Днепру, и идучи мимо и узреста на горе градок. И упрошаста и реста: "Чий се градокъ?" Они же реша: "Была суть 3 братья Кий, Щекъ Хоривъ, иже сделаша градоко сь, и изгибоша, и мы сидим, родъ ихъ, платяча дань козаромъ. Асколдъ же и Диръ остаста в граде семь, и многи варяги совокуписта, начаша владети польскою землею..."28 Те же мотивы, что и на севере, звучат и на юге. Два признака новых потестарных отношений заметны более всего. Первый - дань, выплачиваемая иноземцам, формирует стремление к собственной государственности. Второй - утверждение новых властных структур происходит по согласию общины (иначе как объяснить столь мирный термин "остаста"?) и принимает форму договора. Договорная (княжеская) легитимность. Договорный характер легитимации власти князя, утвердившийся в предгосударственную эпоху - вот что составляло, на наш взгляд, прочный фундамент потестарных отношений на протяжении всей истории существования Древней Руси. Другими словами - это то "ядро легитимности", о котором говорилось выше. Пример не служит доказательством, но может быть иллюстрацией заявленного тезиса. Один из самых характерных примеров такого рода договорных отношений зафиксирован летописями под 1154 г., когда умер в Киеве князь Вячеслав Владимирович. По договору, заключенному с киевлянами незадолго до этого, соправителем Вячеслава должен был стать его племянник Ростислав Мстиславич Смоленский.29 Тот отправился сражаться за Чернигов, не слушая добрых советов: "Ты ся еще с людьми Киеве не утвердилъ, а поеде лепле в Киевъ, же с людьми утвердися, аче стрый придеть на тя Дюрги поне ты ся с людьми утвердилъ будеши, годно ти ся с ним умирити умиришися, паки ли а рать зачнеши с ним.30 Однако князь, в ожидании скорого сражения, не рискнул покинуть войско, договор с киевлянами не заключил и, потерпев неудачу в походе, потерял и киевское княжение. В. Т. Пашуто, выбравший этот эпизод в качестве примера обязательности ряда между князем и городом, так объяснял стремление горожан "обзавестись князем": "Это было необходимо для поддержания социального "порядка" и сохранении независимости волостных владений."31 То есть, продолжим мы, для легитимации того порядка, который уже существует, но не может действовать без привлечения "внешней" для городской общины силы - князя. Пример Ростислава показывает, что договор - "ряд" не имеет ничего общего с договоренностью - то есть соглашением. Договоренность у Ростислава была, а о договоре он не побеспокоился. Последняя фраза из обращения к князю советников: "годно" на мир или на рать, есть самое прямое указание на право князя выступать от лица городской общины получаемое только по заключению ряда, то есть на основной принцип легитимации нового князя в земле-волости. Пренебрежение Ростиславом обрядом легитимации сразу после смерти его соправителя Вячеслав, привел к обрыву легитимности, при котором никакие прежние договоренности не действуют. Понимая это, Ростислав после поражения бежит не в Киев, а в Смоленск, с которым у него ряд, киевляне же обращаются к одному из противников Ростислава - Изяславу Давыдовичу: "поиди г Кыеву атъ не возмутъ нас Половцы."32 Посмотрим на другой пример, казалось бы, ни по времени, ни по характеру событий ничего общего не имеющий с вышеприведенным. Это события в Киеве 1068 г., традиционно трактуемые как "антифеодальное восстание".33 Возмущенные безответственной политикой князя Изяслава Ярославича киевляне не только (и не столько) изгоняют великого князя, сколько занимаются поисками новой легитимной силы. Они "вырубают" заточенного князя Всеслава Полоцкого из поруба и "прославляют" его среди княжеского двора. Если брать в расчет только насильственный характер действий киевлян, то события эти можно трактовать и как восстание, и как государственный переворот. Но только в том случае, если признать права Изяслава на киевский стол безусловными и неизменными (а это значит, признать власть киевских князей наследственной монархией). Его собственные братья так не считали. В следующем 1069 г., когда Изяслав с войском польского короля Болеслава пошел на Всеслава, а тот бежал, киевляне обратились к младшим сыновьям Ярослава Мудрого - Святославу и Всеволоду. И сказал Святослав: "Ве послеве к брату своему; аще поидеть на вы с ляхы губити васъ, то ве противу ему ратью, не даве бо погубити града отца своего..."34 Не считали так и сами киевляне. Ведь летопись, хоть и глухо, но говорит о том, что не только по "завещанию" Ярослава занял тот великокняжеский стол. В самом начале своего правления Изяслав выступал как внешняя сила по отношению к городу. "Пришедъ Изяславъ седе Кыеве..."35 - вот момент когда право на управление соединилось с возможностью управлять, возможностью предоставляемой городской общиной. Тем меньше оснований считать восстанием в XI в. то, что в XII в было обычной практикой - показать князю, что он исчерпал пределы собственной легитимности и тут же найти себе нового князя. В чем же причины столь поспешного "прославления" нового князя? Одна из них - внешняя. Это половецкая угроза, перед лицом которой фигура князя играла роль центра сплочения всех сил. Но с большой долей уверенности можно говорить и о внутренней потребности городской общины в князе. Структуру "договорной" легитимности можно описать, как чередование точек и тире, где тире - легитимная власть признанного общиной князя, а точка - обрыв легитимности, вызванный разными обстоятельствами, такими как смерть правящего князя, его бегство, плен или признание горожанами его деятельности нелегитимной. Рассмотрим две реальные ситуации, в которых такой обрыв легитимности произошел, и городские общины по разным причинам лишились своих князей, не имея возможности быстро подобрать им замену.
В обоих случаях события развивались сходным образом: вся система власти сохраняется, управители находятся на своих местах, но при этом резко, в один момент обрывается легитимность всей властной вертикали. "Брожение" в городе, начинающееся сразу же за тем как становится известно, что князь больше не в состоянии исполнять своих полномочий есть ничто иное, как признание за князем и только за князем права на управление, выраженное в отрицательной форме. Как очень точно отметил А. П. Толочко: "Без участия князя государственный механизм был парализован".38 Признание за князем функции легитимной внешней силы, означает отказ от попыток увидеть в Древней Руси монархию традиционного типа, с наследственной передачей власти или даже конфедерацию "старших" князей. Но, с другой стороны, вряд ли можно говорить и о точном соответствии власти полисной системе античного образца. Договорная модель организации властных отношений предусматривала жесткое разграничение прав и обязанностей, при которой князь не мог выполнять функций веча (и не мог вече устранить) но и городская община ни в каком виде не могла владеть теми полномочиями, которые принадлежали князю и только ему. Другое дело, что с течением времени серьезно менялся набор княжеских полномочий (как в сторону увеличения, так и в сторону уменьшения), а в XII в. произошла их регионализация, при которой права князя варьировались в зависимости а) от обычаев местности б) способности князя расширить объем своей власти. Но прежде чем говорить об этой эволюции необходимо отметить общие основы легитимации власти князя, вытекающие из договорного характера его отношений с городскими общинами. Формы легитимации княжеской власти. Князь стал важнейшей частью механизма государственного управления Древней Руси не только и не столько потому, что у него была воинская сила, сколько потому, что он был первым "отчужденным" общественным институтом. Князь из династии Рюриковичей не был укоренен в общине ни в IX - X вв., когда он был иноплеменником и "находником", ни в XI - XII вв., когда князья "кочевали по столам".39 Эта отчужденность постоянно подчеркивается летописями настойчивым противопоставлением: князь - "люди", князь - горожане (кыяне, новгородцы и т.п.). Внешние признаки этой отчужденности бережно сохраняются в роду Рюриковичей. Среди них:
И если о приглашении Рюрика еще можно говорить как о случайном или даже легендарном эпизоде, то факт сознательного использования княжеской легитимности для утверждения законной власти в летописании зафиксирован точно - это 970 г.: "Святославъ посади Ярополка в Киеве, а Ольга в деревехъ. В се же время придоша людье ноугородьстии, просяще князя собе: "Аще не поидете к намъ, то налеземъ князя собе".41 В данном случае, как и во многих других, было использовано приглашение - одна из трех форм легитимации княжеской власти, действующая наряду с двумя другими - завоеванием и согласием. Ниже мы предлагаем более подробную характеристику этих трех форм. Приглашение. Это самая "чистая" форма легитимации власти через обмен полномочиями. Наиболее часты упоминания о ней на севере Руси: новгородцы тщательно взращивали эту форму потестарных отношений. Но и на юге - в Киеве - ее можно различить сквозь княжескую апологетику. Присмотримся внимательнее к тому, как началась княжеская междоусобица среди сыновей Владимира:
И там, и там разговор о будущей власти ведут две или три стороны князь, дружина и горожане (в случае с Борисом - "вои" киевское ополчение, отправившееся в военный поход). Только если Святополк, раздавая подарки, добивается приглашения на отчий стол, то Борис получает прямое приглашение стать киевским приглашение это могло быть поддержано и остальными киевлянами. Эта же схема приглашения нового князя - силами городского ополчения - была воспроизведена и в 1068 г. при живом князем. Причем летописец недвусмысленно дает понять, что, но утерявшим доверия населения киевском князе Изяславе. Сопоставив эти два эпизода с наиболее явными случаями приглашения в XII в. (Владимира Мономаха в 1113 г.; Изяслава Давыдовича в 1154; Мстислава и Ярополка в 1174 - ростовцами и суздальцами после убийства Андрея Боголюбского), можно выделить некие общие черты действующей, по крайней мере, два столетия в южной и восточной Руси модели приглашения:
Последний тезис подводит нас к очевидной мысли, что приглашение было лишь одной из нескольких форм легитимации власти в рамках договора - "ряда" между князем и городской общиной. Наряду с ней использовались и другие, обозначаемые здесь как завоевание и согласие. Завоевание. "Хроника Галла Анонима", составленная в Польше в самом начале XII в. сохранила одно свидетельство общей для Рюриковичей политики в отношении славянских городов. Описывая события 1018 г., когда Болеслав I Храбрый захватил на время Киев, хронист a propos вставляет замечание: "Он не задерживался, однако, по вражескому обычаю в пути, чтобы захватывать города и собирать деньги, а поспешил в столицу королевства... "44 "Вражеский обычай" - это манера русских князей захватывать города и брать с них дань, полностью соответствующая описанию действий варяжских дружин в скандинавских сагах. Именно из взаимоотношений варяжских дружин и городских общин и выросло завоевание, как форма договорной легитимации власти. Самый первый из всех известных нам захватов князем городов и превращения их в волости45 представлен следующим образом: "Поиде Олегъ, поимъ воя многи (...) и приде къ Смоленску съ кривичи, и прия градъ, и посади мужь свои. Оттуда поиде внизъ и взя Любецъ, и посади мужь свои."46 Здесь еще ничего не сказано как осуществлялся такой захват.47 Но четко обозначены его последствия: а) город не подвергается разграблению; б) от лица верховной (княжеской) власти волостью управляет посадник. А следующий эпизод - убийство Олегом Аскольда и Дира и вокняжение его в Киеве - задает алгоритм обретению власти через завоевание. Он включает в себя целый ряд элементов:
Яркое подтверждение этому алгоритму и, в особенности, последней его части, мы находим в описании завоевания Киева Владимиром Святым. Одержать победу над братом Ярополком Владимиру помогла варяжская дружина, собиравшаяся поступить с городом по своему обычаю: "Поемь реша варязи Володимеру: "Се градъ нашь; мы его прияхомъ й, да хочемъ имать окупъ на них..."49 Владимир же, исходя из интересов подвластного ему населения, выкуп брать не позволил и постарался спровадить не нужных уже помощников в Византию.50 Таким образом, легитимный захват власти выступает как захват символический. Это одновременно и война и церемониальный акт, сродни правилам рыцарских поединков и "божьего суда". Главное тут - демонстрация силы, ума, ловкости (а если всего этого недостаточно, то хотя бы коварства), при помощи которых новый князь сможет лучше защищать интересы городской общины. Придя к славянам в IX в., Рюриковичи попали в жесткую конкурентную среду, где за право на власть с ними соперничали и местные "светлые князья", и правители соседних народов (прежде всего хазар), и предводители других варяжских дружин. В этих условиях "завоевать" означало эффективно доказать свою полезность для населения данной земли. Об этом прямо говорит Повесть временных лет, применительно ко времени Олега: "Иде Олегъ на северяне, и победи северяны, и възложи на нь дань легъку, и не дастъ имъ козаромъ дани платити, рекъ: "Азъ имъ противенъ, а вамъ не чему".51 Взаимоотношения, возникавшие в этом случае, двойственны, "добровольно-принудительны". Летописец характеризует их термином "обладать",52 а хорошо информированный о жизни варягов - "росов" - в славянских землях Константин Багрянородный обозначает термином "пактиоты" - союзники, те, кто заключил договор - подвластное варяжским князьям население.53 Этим двум свидетельством соответствует и наблюдение, сделанное археологами. Б. А. Тимощук, сопоставив летописное сообщение о сожжении градов (под 946 г.) отмечает: "Хотя укрепления общинных центров и были сожжены, но на их территории за редким исключением нет явно выраженных следов военного разгрома, то есть эти укрепления тогда не были использованы для обороны от внешних вторжений."54 Другими словами это было символическое сожжение, знаменовавшее "окняжение" данной земли и превращавшее ее в волость. После вытеснения Рюриковичами "светлых князей", хазарских и варяжских конкурентов (а по совокупности косвенных свидетельств можно судить о том, что произошло это не ранее второй четверти XI в.) борьбу за право сесть на киевский стол или столы менее значительные повели потомки Рюрика. В рамках "неомонархической" концепции братские междоусобицы, возникавшие после смерти Святослава и Владимира I, характеризуются как "кризисы": общегосударственные55 или династические.56 Если же принять концепцию, согласно которой монархическая власть в Древней Руси отличается от наследственной монархии позднего феодализма и строится на другой - договорной - основе, то ситуация постоянно воспроизводимых междоусобиц получает другое объяснение. Княжеские войны, в этом случае - естественный механизм регулирования потестарных отношений в условиях, когда в государстве, находящемся в периоде становления, возникали "избыточные" носители власти. При этом проходил своего рода "естественный отбор" князей, наиболее способных к исполнению своих обязанностей. Функцию отбора выполняла городская община, что в летописях выражено терминами "приняли" и "не приняли" князя горожане. В IX - начале XI лучшим способом доказать свою незаменимость было убийство соперника, позже необходимость в этом отпала. Для того чтобы понять, как действовал механизм легитимного завоевания, сопоставим события, происходившие в первой, третей и четвертой четвертях XI в., при описании которых летописцы используют данные термины:
Как видим, при легитимном завоевании ситуация выбора сохраняется. Но это уже совсем иной выбор. Во-первых, он не опирается на внутреннюю потребность общины в изменениях, а навязывается извне. Во-вторых, выбор происходит не столько между разными кандидатами на власть, сколько между разными вариантами действия по отношению к новому претенденту. В первом примере киевляне предпочли сохранить верность отсутствующему князю, а во втором обратиться к третьей стороне. В то же время Муромцы предпочли принять князя вместо посадника (как, вероятно, и черниговцы, приняв в 1024 г. Мстислава). Второй и четвертый примеры сходны тем, что горожане внезапно теряют действующего князя (бегство в одном случае и смерть - во втором). Вариантов легитимного поведения здесь остается немного. Собственно говоря, их всего два: или срочно находить замену или сдаваться на милость победителю. И община, как правило, выбирает второе, поскольку затянувшаяся ситуация безвластия стократ хуже утверждения на столе даже нелюбимого князя. Помимо гибели князя или его бегства из города (а в разное время так теряли, на время или навсегда, свою легитимность Владимир Святой в Новгороде, Святополк Окаянный и Изяслав Ярославич в Киеве, Всеволод Ярославич в Чернигове, сын Изяслава Ярополк во Владимире), право на легитимный захват появлялось вследствие пленения князя61 или его явной слабости перед соперником.62 Но подчеркнем еще раз: все, что было сказано выше, касается исключительно завоевания легитимного и цивилизованной (по тогдашним представлениям) борьбы за власть. Были же, без сомнения, и завоевания, преследующие совсем другие цели: а) максимально ослабить соперника, разорив его "вотчину"; б) разграбить город, получить добычу и пленников. В XI в. это отчетливо просматривается в истории взаимоотношений Ярославичей с полоцкими князьями - рано обособившейся ветвью потомков Владимира Святого. Внук Владимира и племянник Ярослава Мудрого князь Брячислав Изяславич в 1021 г.".. зая Новъгородъ, и поимъ новгородце и имение ихъ и поиде Полотьску опять".63 Так же в 1066 г., поступил его сын Всеслав.64 Соответствующим был и ответ Ярославичей: "И придоша ко Меньску, и меняне затворишася в граде. Си же братья взяша Менескъ, и исъкоша муже, а жены и дети вдаша на щиты..."65 С определенной долей уверенности можно говорить о том, что в политическом сознании X - XII вв. существовало понимание разницы между войнами проводимым по правилам легитимности и по правилам добычи. Борьба за киевский стол с тем же составом участников (Ярославичи и Всеслав) развивались совсем иначе - в поле, без разграбления городов и взятия "полона". В XII в., с усилением конфликтов между князьями, осознание различий между справедливыми (легитимными) и несправедливыми методами захвата городов не только не ослабло, но даже усилилось. Наглядный пример тому - фрагмент летописной повести о походе князя Игоря Новгород-Северского на половцев. Захваченный в плен князь, вспоминает поход на Переяславль, как главную вину его перед Богом и людьми: "Тогда немало бед испытали безвинные христиане: разлучены были отцы с детьми своими, брат с братом, друг с другом своим, жены с мужьями своими, дочери с матерями своими, подруга с подругой своей, и все были в смятении, тогда был полон и скорбь, живые мертвым завидовали (...). Старцев пинали, юные страдали от жестоких и немилосердных побоев, мужей убивали и рассекали, женщин оскверняли".66 Это если не самое яркое, то самое обстоятельное описание войны "за добычу" совпадает с тем, как за два века до этого поступали с завоеванными городами дружинники Святослава Игоревича: "Сфендослав очень гордился своими победами над мисянами; он уже прочно овладел их страной и весь проникся варварской наглостью и спесью. Объятых ужасом испуганных мисян он умерщвлял с врожденной жестокостью: говорят, что, с бою взяв Филиппополь, он со свойственной ему бесчеловечной свирепостью посадил на кол двадцать тысяч оставшихся в городе жителей..."67 Невозможность таких действий в борьбе не за добычу, а за легитимную власть подчеркнута летописцем в Лаврентьевской летописи, при описании разгрома Киева войском князей, возглавляемых Андреем Боголюбским, данном под 1168 г.: "... егож не было никогдаже (...) и весь Кыевъ пограбиша и церкви и монастыре..."68 Но об эволюции форм легитимного захвата мы поговорим ниже, а пока - о третьей форме легитимации власти. Согласие. Эта форма внешне напоминает наследование власти (часто -сыном) умершего князя. Фиксация ее в летописях позволяет делать предположения о существовании традиционном для монархии способе передаче власти. Принципы наследования, до наступления феодальной раздробленности, постоянно меняются, так, что каждое поколение привносит в них что-то свое:
При этом в XI - начале XII в. наследование дважды перебивается приглашением (Всеслав Полоцкий и Владимир Мономах) и трижды - завоеванием (Святослав Ярославич, изгоняющий из Киева брата Изяслава и Изяслав - Всеслава и Святослава). Добавим сюда же неудавшуюся попытку захватить Киев Олегом Святославичем, закончившуюся смертью Изяслава. Учтем также, что в первых двух случаях у умершего князя был только один сын и тот должен был доказывать свое право на наследство в борьбе с древлянами, и получим полную картину всевозможных способов утверждения власти в Киеве, при полной невозможности установить закономерность перехода власти в рамках наследования. Даже самый явный пример наследования в согласии с "лествиническим восхождением" - занятие престола Всеволодом Ярославичем, после смерти его брата Святослава - не выглядит бесспорным, в свете сообщения византийского историка конца XI в. Иоана Скилицы: "Скончались архонты росов Несислав и Иерослав, и был избран править росами родственник скончавшихся Зинислав".69 Обычное для греческих историков искажение славянских имен, не может заслонить тот факт, что историк, точно описав ситуацию в Киеве, использовал для описания процесса легитимации власти термин "был избран", а не какой-либо еще. Принцип согласия, о которым мы говорим, с наследованием связан косвенно и учитывает двусторонность потестарных отношений, при которых претендент на власть должен получить разрешение общины на занятие "вакантной должности". По сути, он является развитием принципа приглашения. Но в этом случае претендента не надо было искать, а только лишь дать согласие на то, чтобы новым правителем стал ближайший помощник умершего. Возникла эта форма легитимации власти, вероятно, в X в., из характерного для варягов обычая авункулата. Суть его в том, что дядя по материнской линии был не только воспитателем, но и соправителем князя.70 В славянских землях обычай этот не привился, поскольку не вписывался в установившиеся отношения между субъектом и объектом власти, но дал неожиданно прочный росток - возможность использования соправления для решения потестарных проблем и кризисных ситуаций. До XI в. соправительство, видимо, вообще никак не фиксировалось, а формальные признаки приобрело вообще только в XII в (о чем - ниже). Однако возможность указать городской общине на возможного преемника была всегда. И тут огромную роль играла дружина - ее поддержка позволяла избежать потестарного конфликта и "отсечь" других претендентов. Посмотрим, чем обеспечивалось согласие киевлян при занятии престола без борьбы и без приглашения:
В этих примерах наиболее существенны два фактора, обеспечивающие преемственность власти и согласие городской общины на занятие княжеского стола условным наследником. Первый - горожане уже имели возможность убедиться, что собой представляет претендент и как он собирается ими править. В трех случаях из четырех их мнение было положительным, а в последнем - как раз наоборот. Второй - дружина скончавшегося князя предпринимает решительные действия, "помогающие" горожанам сделать "правильный" выбор. И обратный пример: великий князь Всеволод Ярославич, "разболешюся" призвал к себе сына Владимира, и тот, похоронив отца, мог претендовать на великое княжение, просто по факту присутствия в Киеве. Однако он предпочел уступить киевский стол двоюродному брату Святополку Изяславичу. В этой ситуации обращает на себя внимание несколько строк, предшествующие сообщению о призыве в Киев Владимира, посвященные его отцу Всеволоду: "И нача любити смыслъ уных, светъ творя с ними; си же начаша заводити й, негодовати дружины своея первыя, и людем не доходити княже правды, начаша те унии грабити, людей продавати..."74 Летописец четко и ясно объяснил, почему согласие на вокняжение наследника Всеволода не было дано - отцовская "старшая" дружина и терпящие насилие киевляне были против. Отсюда - вынужденное миролюбие Владимира: "Володимеръ же нача размышляти, река: "Аще сяду на столе отца своего, то имам рать с Святополком взяти, яко есть столъ прежде отца его былъ".75 Впоследствии, утвердив собственную власть в Киеве, и обеспечив собственное превосходство во всех русских землях, Владимир легко по согласию передал великое княжение сыну Мстиславу. Более того, в дальнейшем киевляне согласны были сохранить династию и подчиняться Изяславу Мстиславичу, что, впрочем, сбылось только отчасти, из-за претензий других князей. Но это в Киеве. А в Полоцке на долгий срок утвердилась форма согласия (прерываемая на время завоеванием), что позволило сформироваться целой полоцкой династии Рюриковичей и обособить эту землю от всех остальных уже в XI в. Итак, по нашему мнению, три формы: приглашение, завоевание и согласие, были проявлениями единого договорного принципа легитимации государственной власти и действовали одновременно и (или) поочередно на всей территории Древней Руси в IX - XII вв., дополняя друг друга и постепенно эволюционируя. На вопрос о том, почему утвердилась именно эта форма потестарных отношений возможны два взаимодополняющих ответа.
С другой стороны, князь не должен был подвергать город опасности разграбления. Бегство князя - легитимный способ признать поражение, обеспечивающий ему возможность вернуться. Но, даже заняв желанный стол, князь не мог расслабиться и править "для себя" (чему наглядные свидетельства правления Изяслава и Всеволода Ярославичей). При любом проявлении деспотизма или, наоборот, слабости возникала угроза отстранения от власти или невозможности передать власть по согласию избранному действующим князем наследнику. Потестарный образ князя. До сих пор мы говорили о формах и способах легитимации власти. Однако легитимность государственной власти - это постоянно действующий фактор жизни общества, обозначающий границы не только законных, но и признаваемых населением действий правителя. Соответственно для характеристики властных действий важны и признаки их легитимности. Большая часть таких признаков формулировалась летописцами дававших своего рода "характеристику" князьям. Опираясь на этот материал, Б. А. Рыбаков выделил ряд черт, необходимых князю для положительной оценки в глазах современников. К их числу относятся: а) внешность; б) черты полководца, в) черты правителя (которые можно обозначить как легитимное поведение); г) ученость; д) отношение к церкви; е) дворцовый быт; ж) черты характера.77 Наименее субъективны (следовательно, более соотносимы со сферой легитимности) пункты б, в и д. Важна также символическая (и обрядовая) сторона пунктов а и е. К их характеристике мы сейчас перейдем. Происхождение. Имя. Титул. Титулатура правителей Древней Руси формировалась в IX - X вв. на основе уже существующих традиций и действующих титулов. Предводители варяжских дружин, получающие контроль над той или иной территорией именовались "хeвдингами" - правителями,78 а высшим титулом был - конунг, соответствующий королевскому титулу немецких хроник79 и "архонту" византийских дипломатических документов и исторических сочинений.80 При "окняжении" русских земель династией Рюриковичей они должны были выстраивать иерархические отношения с главами подчиненных ими племенных объединений - "светлыми и великими князьями" из договора Олега с Византией, соответствующих терминам "глава глав" (ра'ис ар-руаса") и "свиет малик" у Ибн-Русте.81 Естественное стремление первого среди равных отделить себя от "всякое княжья" (как обозначены хeвдинги и племенные князья в договоре Игоря с Византией82) нашло свое воплощение, согласно арабским и западноевропейским источникам, в попытке присвоить титул, обладающий наивысшей легитимностью на территории между Днепром и Волгой - титул хазарского кагана (хакана).83 Одновременно с этим существовала и другая тенденция - присвоить титулатуру, сложившуюся у славян (светлый и великий князь), но при этом лишить права именоваться так, кого бы то ни было, кроме самих Рюриковичей. Так, в договоре с греками титул Олега, Игоря и Святослава звучит как "великий князь русский", что совмещает славянское представление о "главе глав" и иноземное - "русское" - происхождение. При этом племенной князь древлянский Мал не имеет в летописи титула ни "великого" ни "светлого", а "державшие власть" в Полоцке - Рогволод, и Турове - Туры вообще не названы князьями. До конца X в эти две тенденции, видимо, сосуществуют (поскольку каганом именовали еще Владимира Святого), однако с XI в. возобладала вторая тенденция, при которой титул князя стал династическим и принадлежал (за одним исключением84) только Рюриковичам. Нежелание (или невозможность) закрепить титул кагана за киевским князем можно объяснить трояко: а) он не был признан соседними государствами (о чем косвенно свидетельствуют договоры с Византией, в которых этого титула нет); б) победа Святослава над Хазарией дала повод легитимного присвоения титула, однако принятие Владимира христианства и культурное сближение с Византией актуализировали совсем иной титул - царь;85 в) присвоения иноземной, по своему происхождению династией иноземного же титула противоречила общей задаче, впервые осознанной княгиней Ольгой - укоренения династии и превращения Рюриковичей из предводителей бродячих дружин в славянских государей. Косвенным свидетельством правоты последнего объяснения (при наиболее вероятном сочетании всех трех) может быть последовательное присвоение Рюриковичами "властных" двусоставных имен с корнями "свят", "волод", "яр". Очевидна их сакральная природа и совпадение с именами языческих богов: Ярила, Волос, Святовид. В Летописце Переславля Суздальского под 1211 г. помещена запись: "Родися Костянтину Всеволодичю с(ы)нъ, и нарекоша имя ему в с(вя)тем кр(е)щении Иоаннъ, а по княжеску Всеволодъ".86 Это прямое указание на существование княжеских имен с сакральной функцией в язычестве, переродившейся, после принятия христианства, в элемент титулатуры. Сочетание титула князь с "княжим" двусоставным сакральным именем стало обязательным элементом потестарного образа Рюриковичей. Династические же варяжские имена - Рюрик, Олег, Игорь, по наблюдению А. А. Молчанова, были "изжиты" в конце X в., но возрождены в XII - XIII вв.87 Причем период отсутствия скандинавского "антропонимического элемента" приходится как раз на то время, когда задача "окняжения" славянских земель была не только осознана, но и успешно решена. Интересно, что процесс временного изживания скандинавских имен совпадает с привнесением новых - греческих. Сыновья Владимира "от грекини" получили "княжеские" имена Борис и Глеб, династически присвоенные затем потомками Владимира. Составленный А. И. Цепковым компедиум "Бояре, вельможи, воеводы Древней Руси до 1240 г. (Кроме Новгорода и Пскова)",88 позволяет сделать несколько наблюдений, уточняющих картину распространения двусоставных имен. Всего компедиуме приводится 312 имен. Из них полностью совпадают с "княжескими" 5 имен: Судислав (4 раза), Ярополк, Ярослав, Изяслав и Святослав (по разу, причем три последних попали в компедиум уже как отчества). Всего двусоставных имен - 55, с отчетливым преобладанием трех: Жирослав (11 упоминаний), Мирослав и Станислав (по 6). При знакомстве с этими цифрами напрашиваются два вывода. Первый - двусоставные имена не были исключительной привилегией Рюриковичей. Второй - князья "узурпировали" определенный набор двусоставных имен, ставших "княжескими". Другие же двусоставные имена, вероятно, сохранялись в среде потомков "светлых" князей - бывших глав племенных объединений. Последнюю мысль подкрепляет и то, что 6 двусоставных имен принадлежала тысяцким, а чуть меньше половины от общего числа - 20 имен - носили бояре и воеводы Галицкой Руси, где, как известно боярство, играло роль более значительную, чем в других славянских землях (в том числе единственное княжеское имя Ярополк носил сын боярина Владислава Кормиличича, узурпировавшего в Галиче княжескую власть). Таким образом, можно предположить, что сначала отличительным признаком принадлежности к высшей власти было сочетание титула великий князь с обозначением "русский", а затем - с "говорящим" ("княжеским") именем, славянским двусоставным, либо варяжским. С принятием христианства традиция наделять князя "значимым" именем была перенесена и на крестные имена.89 С уходом с исторической сцены "светлых князей" изменяется смысл титула "великий князь": исчезает обязательное сначала добавление "русский", и появляется новая смысловая нагрузка - старший в роду Рюриковичей. Признание "старейшинства" одного из потомков Владимира Святого над другими устанавливалось обращением младшего к старшему "будь мне в отца место"90 и закреплялось символической церемонией (а затем - ритуальной фразой) "кормления хлебом".91 При значительной эластичности понятия старейшинства, титул "великий князь", вплоть до последней трети XII в. прочно связан с обладанием Киевом (хотя, по мнению В. Л. Янина эта связь не была обязательной92). А. П. Толочко выдвинул такую схему:
В этой схеме есть очевидные, на наш взгляд, противоречия. Во-первых, в XI в. принцип генеалогического старейшинства выдерживался далеко не всегда: век начинается и завершается династической борьбой. Во-вторых, присутствие дяди Судислава не мешает занять киевский стол Изяславу Ярославичу, изгоняемому, в свою очередь младшим Братом Святославом. В-третьих, присутствие в Киеве одной династии, безусловно, только для перехода власти от Владимира Мономаха к сыну Мстиславу. Видимо, все же, придется признать, что "старейшинство" не более чем один из ориентиров в династических спорах, не дававший автоматического права на занятие Киевского стола и, тем более, на титул "великий князь". Только правление в Киеве (и только до Андрея Боголюбского), полученное посредством одной из указанных выше форм легитимации власти давало князю право на закрепление этого титула за собой. Значение еще одного титула, иногда встречающегося в источниках - "царь" - еще не вполне выяснено. Существует точка зрения, что этот титул был официально принят Ярославом Мудрым после кончины его брата Мстислава в 1037 г. и "остался титулом князей сидевших на великокняжеском столе".94 Возникает вопрос: чем обусловлено бытование двух титулов у одного правителя? Является ли это формой исторической памяти о создании государства, как формулировка "царь и великий князь" XVI и последующих веков? Или это отражение более высокого уровня власти, достигнутого Ярославом? Или выражение "самовластного" правления, при очевидности "старейшинства" великого князя. Все эти предположения должны быть отвергнуты. Древняя Русь не создавалась объединением великих княжеств, титул "царь" не упоминается в отношениях с другими государствами и старейшинство князя, к которому оно применялось чаще всего - Изяслава Мстиславича - было далеко не очевидным. Б. А. Рыбаков, впервые собравший большую часть упоминаний о царском титуле, менее категоричен: "Очевидно, царский титул применялся только к великому князю".95 Очевидно так, но всегда ли или в каких-то конкретных случаях? И было ли это обязательным? А. П. Толочко, обративший внимание на тесную связь именования великого князя царем с церковно-византийской традицией, выдвинул гипотезу, согласно которой титул царя давался только тому великому князю, который активно участвовал в "поставлении" нового митрополита и, более того, инициировал это поставление.96 Но можно ли вообще говорить об официальном принятии этого титула? Посмотрим, в каких случаях князья Древней Руси именуются царем:
Здесь нет ни одного официального документа, а в большей части примеров действительно проглядывает церковно-византийская традиция, но традиция литературная, в которой идеальный правитель именуется царем вне зависимости от его формального положения и титула. Столь же литературно ироничное и почти издевательское обращение Юрия Долгорукого к племяннику: "Дай мне Переславль, а ты сиди царствуя в Киеве".101 Потребность подчеркнуть силу и могущество князя находило и иное выражение. Вот два документа, один из которых - литературное произведение, другой - княжеский акт:
Использование в обоих случаях термина самовластец-самодержец отражает одновременно более корректное использование византийской терминологии ("автократор") и реальную ситуацию XII в., со все более нарастающей тенденцией к автономизации славянских земель и усилению претензий на повышение собственного статуса, со стороны князей, в этих землях правящих. При определенной девальвации титула "великий князь", новая титулатура: "великий князь-самодержец" должна была укрепить авторитет князей, ставших родоначальниками собственных династий, в рамках дома Рюрика. Что собственно и произошло, только значительно позже - в период преодоления ордынской ("царской") легитимности. Интронизация. Поскольку на Руси для введения во власть практиковался обряд "посажения на столе", именно этот термин подходит более всего для описания обряда вокняжения. А. П. Толочко (со ссылкой на А. Поппе) подробно описал этот обряд, выделив в нем несколько элементов.104 Приведем их с некоторыми комментариями. Вход князя в город. С самого начала подчеркивается отчужденность князя от общества, его особый статус "внешней силы", встречаемой за городскими стенами всем населением города. Характерно, что согласие городской общины, пусть даже вынужденное и формальное, выражено в летописях термином "прияше", что является прямым отражением обряда - встречи князя за городскими стенами. Об этом свидетельствует и то, что, при объявлении князя Всеслава Полоцкого киевским князем в 1068 г. был использован другой термин - "прославили" - поскольку на момент объявления князь уже находился в городе. Судя по формулировке, примененной при въезде в Киев Святополка Изяславича: "И изидоша противу ему кияне с поклоном, и прияше его с радостью...",105 - обряд встречи включал три элемента:
Все вместе это можно расценивать, как знак добровольного согласия городской общины подчиниться власти князя. Встреча князя высшим духовенством. Как свидетельствует "Хроника" Титмара Мерзебургского, эта часть церемонии утвердилась уже при сыновьях Владимира Святого. Встреча проходила в главном соборе города с использованием в церемонии главных святынь.106 Посажение на стол (трон). Обряд, по утверждению А. П. Толочко, мог происходить в храме или в княжеской резиденции, а в случае с киевским князем - Вышгороде. Судя по тому, что в летописях постоянно подчеркивается принадлежность стола - "отца и деда", "отца и стрыя" - обряд посажения символизировал подтверждение полномочий князя как легитимного преемника своих предшественников. "Прославление" князя народом (по Толочко - "встреча" с народом по выходе из храма). Понятна вечевая природа этого элемента церемонии. Если встреча за стенами города - это согласие всех, переданное общим поклоном, то "прославление" - это согласие каждого, выраженное ликованием ("радостью"). Заключение "ряда" между городом и князем, закрепляемое церемонией "крестоцелования". Пир на княжьем дворе. Первоначально именно эта часть церемонии носила сакральный характер - обращения к языческим богам о благословении князя и народа. Но с принятием христианства церковная служба "вклинилась" между встречей и заключением ряда. Пир же стал данью традиции, и на первый план вышла его другая символическая сторона: угощение города князем, как знак его доброй воли.107 Внешний вид. А. Л. Хорошкевич относит к числу "княжеских регалий" меч, посох и шапку "схожую с той, что известна под названием "шапка Мономаха".108 Эти регалии связанные с церемониальным княжеским бытом могут быть дополнены еще одной чертой, постоянно подчеркивающей особое положение князя - вещи и детали одежды и княжеского снаряжения, сделанные из золота. В "Слове о полку Игоревом" 17 раз используются "золотые" эпитеты по отношению к князьям. Наиболее метафорично из них - "золотое слово" князя Святослава. Но метафорический ряд средневековых авторов строго сориентирован на особенности восприятия современников, и в первую очередь, на иерархичность и символичность их сознания. "В древней русской литературе нет стремления к изобретению все новых и новых художественных средств, - пишет Д. С. Лихачев, - "Слово" не составляло в этом отношении исключения, но пользовалось не только фольклорными художественными средствами, но и традиционной феодальной символикой, символикой бытовой, перешедшей отчасти в терминологию..."109 Момент перехода элементов внешнего вида в "церемониальное положение",110 а затем и в общеупотребимую лексику, формируя триаду: вещь - обряд - речевой оборот, как раз фиксирует "Слово о полку...". Первая часть триады - золотые детали облачения князя. Это "золотой шелом" князя Всеволода (и, как метафора, золотые шеломы "воев" Рюрика и Давыда), а также золотое ожерелье князя Изяслава Васильковича. Вероятнее всего обычай украшать одежду золотом пришел на Русь вместе с варягами. Об этом говорит одно место из "Киево-Печерского патерика": "Был в земле варяжской князь Африкан, брат Якуна слепого, который в битве потерял свой золотой плащ, сражаясь на стороне Ярослава с лютым Мстиславом".111 Это упоминание о золотом плаще перекликается с содержанием исландских саг. Так, в "Пряде о Вале" конунг "бьярмов" имел отделанный золотом меч и золотой шлем.112 Но особенно показательна "Сага о Стурлауге трудолюбивом", в которой описан внешний вид двух побратимов, один из которых низкого происхождения и имеет черный щит, а другой - Франмар - знатного рода, "со щитом разукрашенным золотом".113 Вторая часть триады - золотые (или позолоченные) вещи символизирующие связанный с ними обряд. Это, в первую очередь, "золотой отний стол" - выражение, встречающееся в "Слове о полку..." 7 раз. Эпитет "златокованный" по отношению к столу Ярослава Осмомысла говорит о двойной нагрузке "золотого" термина: это и реальная вещь и символическое обозначение высокого значения князя. Еще один термин - "золотое стремя" (три упоминания) соответствует церемонии начала боевых действий, а пересадка князя Игоря из золотого седла в "седло кощеево" указывает на то, что он попал в плен. В конечном счете "золотые" термины отрываются от реального содержания, становясь своего рода дополнением к княжескому титулу, наряду с княжеским именем. Вряд ли нужно понимать выражение "златоверхий терем" князя Святослава напрямую, как дворец с золотой крышей, но его символическое значение, как великокняжеского дворца, вполне вписывается в общий контекст "Слова о полку..." А полностью завершает триаду, уже упоминавшееся выше "золотое слово". Легитимное поведение. Прежде всего, нужно выделить, в каких сферах деятельности принимаемое князем решение будет легитимным, и какова процедура легитимного решения.Полномочия. Уже при приглашении Рюрика были определены пределы его полномочий: судить "по праву", защищать землю от внешней опасности и получать за это дань. Отметим, что законодательство не входило в обязанности князя, зато международные отношения рассматривались как естественное продолжение его функции военачальника. Первым князем, расширившим сферу своей легитимности, был Олег. Он начал строить города-крепости для защиты подконтрольной ему территории. Позже. При Святославе, Владимире и его потомках, строительство новых городов стала одной из главных обязанностей и добродетелей князя. Княгиня Ольга раздвинула пределы легитимности великих князей, изменив веками действующий порядок сбора дани и предприняв первые меры по созданию налоговой системы. Владимир Святой включил в круг великокняжеских функций взаимоотношения государства и церкви. Наконец Ярослав Мудрый и его сыновья закрепили за княжеской властью сферу законодательства. В конечном виде набор княжеских полномочий (представленных в виде добродетелей) содержится в "Поучении" Владимира Мономаха:
Поскольку в IX - XI в. два процесса: формирование государства и "окняжение" славянских земель династией Рюриковичей происходили параллельно, то все вновь появляющиеся государственные функции автоматически входили в сферу легитимности князя, присваивались княжеской властью. При этом вырабатывалась процедура, при которой принятое князем решение могло (и должно было) быть принятым обществом. Определенный намек на процедуру - совещание с дружиной - содержится уже в ответе Святослава, на уговоры Ольги принять крещение: "Како азъ хочю инъ законъ прияти един? А Дружина моа сему смеятися начнуть".115 Процедура. А. А. Горский, проведя подробный анализ всех княжеских совещаний X в., отметил такую тенденцию: в начале века совещания проходят только с дружиной, затем, ближе к концу, в них принимают участие бояре-землевладельцы, а в наиболее серьезных случае совещание проходит в виде веча.116 Первым же великим князем, кто ввел в практику легитимного поведения постоянный совет не только с дружиной, но и с местной знатью, был, видимо, Владимир Святой. Очень показательно, в этом смысле, письмо Епископа Бруно Кверфуртского, который в 1007 г. проезжал через Русь, направляясь миссионером к половцам. Вот что он пишет о Владимире: "... он сам сопровождал меня с войском вплоть до крайнего предела своего царства (...). Он спрыгивает с коня на землю; я иду впереди со спутниками, он следует со своими старейшинами (курсив мой - К.С.) и мы выходим из ворот".117 Это сообщение полностью согласуется с тем, как в "Повести временных лет" описываются о совещания Владимира со "старцами градскими".118 Оба этих описания указывают на то, что, по крайней мере, начиная с Владимира, вторжение княжеской легитимности в новые сферы проходило с ведома и согласия представителей городских общин. Так было с выбором новой религии, так было и с первыми законодательными актами: Правда Ярослава появилось при явном давлении новгородцев; при утверждении Правды Ярославичей присутствовали представители городских общин Коснячко, Перенег, Микифор Киянин и Микула Чудин; устав же Владимира Мономаха князь утверждал вместе с дружиной и тысяцкими трех городов.119 В результате, к XII в. в общественном сознании сформировался образ власти, выражаемый формулой князь + советчики: "... князь не сам впадает в ошибку, но советчики его вводят. С хорошим советчиком совещаясь, князь высокого стола добудет, а с дурным советчиком и меньшего лишиться".120 Одновременно возникает представление о легитимной ошибке - той, которую князь совершает не "со зла", а под влиянием "дурных советчиков". Проявления этого представления о легитимной ошибке можно найти в самых разных ситуациях:
Если судить по "Повести временных лет", то в число желательных (если не обязательных) советчиков уже со времен Владимира Святого вошли духовные лица. При этом наряду с обычным советом практиковалось еще и получение благословения. Один из ярких примеров, такого варианта легитимного поведения содержится в "Киево-Печерском патерике", в рассказе об игумене Антонии: "... когда умер великий князь Ярослав, принял власть сын его Изяслав и сел на великокняжеский стол, Антоний к тому времени прославился по русской земле. Князь же Изяслав, прослышав о жизни его, пришел к нему с дружиной своей, прося у него благословения и молитвы".124 Так в полном виде сформировалась модель легитимного княжеского проведения по следующей схеме: замысел - совет - благословение - действие. Рассмотрим по этой схеме фрагмент из "Повести" о великом князе Ростиславе Мстиславиче Смоленском: "Сей треблаженный и святой князь Ростислав, сын Мстислав, внук Володимиров, Божиим повелением и Святой Богородицы и отца своего молитвою, приде первое в град Смоленск на княжение. И видя смоленскую церковь зависимою от Переславля, негодовал. И сдумал с боярами своими и с людьми и поставил епископа и церковь Святой Богородицы..."125 Замысел здесь связан с вокняжением Ростислава в Смоленске и необходимостью подкрепить собственную легитимность возможностью благословения у собственного епископа. А пока он творит совет с дружиной и городской общиной, и обращаясь за благословением к отцу. В результате - легитимное действие, оспорить которое, по понятиям того времени, вряд ли возможно. Легитимная формула. Объявление о принятом решении должно было выполнить ряд специфических задач управления:
И если первая функция предусматривала легализацию данного решения, то три последующие - его легитимизацию, обеспечение благоприятной реакции на него со стороны населения. Соответственно этому легитимная формула была достаточно сложна и состояла из нескольких частей. Поскольку складывалась такая формула в течение столетий, то каждая эпоха оставила свой отпечаток в одной из ее составных частей. Первоначально, видимо, достаточно было указать титул, упомянуть всех субъектов властных отношений и сослаться на традицию "отцов и дедов", чтобы решение было вполне легитимным. Именно так выглядит легитимная формула в договорах первых князей с Византией. На начальной стадии выбора новой религии Владимиром Святославичем мотив "отеческой" традиции тоже выглядит основным, поскольку отказ признать ту или иную религию формулируется "от противного": "Руси есть веселие питье, не можем бес того быти" и "... отци наши сего не прияли суть".126 Когда же Владимир принял первый церковный Устав, то легитимная формула предусматривала а) титул; б) нареченное имя; в) крестное имя; г) фиксацию принадлежности к правящему роду.127 Причем последняя часть играет роль отсылки к традиционному порядку действий, перекликающуюся с тем как освящается деятельность Владимира уже после принятия христианства: "И живяше Володимеръ по устроению отню и дедню".128 Очевидное противоречие языческого и христианского "устроений" не смущает летописца, точно также как и самого князя - преемственность традиций должна быть подчеркнута для сохранения легитимного права на отрицание тех же самых традиций. Поэтому легитимная формула включает автоматическую ссылку на "отеческую" традицию вне зависимости от характера действий власти. Чрезвычайно характерен, в этом отношении, пример с введением в 1137 г. князем Святославом Ольговичем нового новгородского Устава о церковной десятине:
В более развернутых формулах, в качестве дополнительных признаков легитимности данного решения вводились еще две части. Первая - ссылка на процедуру его принятия. Так, уже в Уставе Ярослава Мудрого говориться, что князь "сладил с митрополитом Ларионом".131 В ряде формул встречаются указания на совет с дружиной и представителями городских общин, как это было с Правдой Ярославичей и Уставом Владимира Мономаха. Вторая из новых частей формулы - Божье благословение - возможно, вытесняет прежнюю норму клятвы языческими богами, содержавшуюся в договорах с Византией. В конечном счете, легитимная формула приобретает следующий вид: "Си аз, князь великий (1) Гавриил (2), нареченный Всеволод (3); самодержец (4); Мстиславец, внук Владимиров (5), властвующий всею Русскою землею, и властью новгородскою (6), и Божьим благословением (7) поставил есмь церковь..."132 Таким образом "краткая редакция" формулы предусматривает двойное указание на титул - традиционный (1) и новый (4); двойное указание на имя - крестное (2) и нареченное (3); указания на круг полномочий - (6), отеческую традицию - (5) и Божье благословение - (7). В развернутом виде формула еще более многочастна: "Си аз, князь великий (1) Всеволод (2), нареченный в святом крещении крещении ИГФШЬ (3), правнук Игорев (4) и блаженная прабабы Олгы, нареченныя в святом крещении Елены (5) и матери Володимеровы (4), нареченного в святом крещении Василия (5), и от Фотия, патриарха цареградского, взяша первого митрополита Михаила Киеву, иже крести всю русскую землю (6). (...) и погадал есмь с владыкою (7), и с своею княгынею (8), и с воими боляры (9), и с десятью сочскыми, и с старостами (10) дал есмь суд и мерила..."133 В этой развернутой формуле все ее составляющие, за исключением титула, строго "разведены" на две части:
Одновременно в каждой формуле можно выделить четыре типологически обязательных части:
Роль церкви в легитимации княжеской власти. Формальные признаки легитимации власти (или отдельных властных решений) посредством церковной санкции изложены выше. Среди них:
Но для нашей темы очень важно дать ответ и на такой вопрос: была ли церковная санкция обязательным элементом легитимации власти или ее задачи были исключительно декоративными? Ядро легитимности государственной власти формировалось в период язычества и, как справедливо отметил Я. Н. Щапов в начальный период истории Древней Руси "церковный акт вокняжения" отсутствовал.134 В дальнейшем религиозные обряды оформляли переход власти от одного князя к другому, но были ли затребованы религиозные аргументы для объяснения существующей власти? В отечественной литературе широко представлена точка зрения, согласно которой само принятие христианства Владимиром преследовал целью "укрепить центральную власть"135 и соответственно придать большую легитимность стремлению великих князей к "единодержавству". Одну из первых попыток дать божественное обоснование этому стремлению видят в "Слове о законе и благодати" митрополита Иллариона.136 Тезис о том, что "концепция власть от Бога в обобщенной формулировке была усвоена древнерусской политической мыслью" уже в XI в. 137, сомнений не вызывает. Но остается вопрос, использовалась ли теория божественного происхождения власти или же она, как утверждает А. Лаушкин "долгое время находилась в идеологическом "резерве" русской политической мысли, появляясь лишь время от времени в памятниках церковно-учительской литературы"?138 Другими словами, если митрополит Илларион использует теорию божественного происхождения власти, как пишет И. С. Чичуров "для религиозного обоснования наследования власти",139 то кому это обоснование нужно: князю или Иллариону? Указанный автор приходит к выводу о том, что это нужно самому Иллариону, точно так же, как позже митрополиту Никифору, который в своих посланиях к Владимиру Мономаху "считал свои долгом обратить внимание князя на основное положение средневековой политической идеологии".140 Действительно, в документе, содержащем развернутую программу княжеского управления - "Поучении" Владимира Мономаха концепции божественного происхождения власти нет. Вместо нее, как минимум дважды говориться об ответственности князя за порученный ему народ: "... и хрестьяных людей деля, колико бо сблюдъ по милости своей и по отни молитве от всех бедъ!", - и затем: "Аще ли кто васъ может иным услети, от Бога мьзды да чаеть и вечных благ насладиться".141 Эта концепция "божественного воздаяния" князю за его поступки по отношению к народу продолжена в программном документе XIII в. - "Наставлении" ("Наказе") тверского епископа Семена полоцкому князю Константину. В ответ на вопрос князя, заданный на пиру "Где будет тиун на том свете" епископ отвечал: "Где и князь!" И далее пояснял: ""Если князь хороший, богобоязненный, людей бережет, правду любит, то выбирает тиуном (...) человека доброго и богобоязненного (...). Тогда князь - в рай и тиун - в рай. Если же князь лишен страха Божия, христиан не бережет, сирот не милует и вдовиц не жалеет, то ставит тиуном или волостителем человека злого (...) тут и князь в ад, и тиун в ад!".142 Совсем иная точка представлена в древнерусском летописании, где торжествует идея "казней Господних", согласно которой народ может пострадать за неправедное поведение своих князей.143 По сути, мы имеем две равноправные теории: а) князь заключает своего рода договор с Богом и получает воздаяние за точное выполнение этого договора, главнейший пункт которого - заботиться о порученном ему народе; б) князь ставиться богом владеть и управлять народом и народ же отвечает за все проступки князя. Первая теория явно ближе договорной легитимности и соответственно более понятна народу, вторая - более соответствует средневековому христианскому сознанию. Вероятнее всего они находились в состоянии постоянной скрытой борьбы, до тех пор пока "теория казней", а вместе с ней и концепция божественного происхождения власти не получили явного перевеса во времена ордынского ига. До тех пор, эта скрытая борьба была малоактуальной и значима была только для древнерусской ученой элиты. Вечевая легитимность. При выделении княжеской легитимности в рамках договорной системы, возникает закономерный вопрос: в какой мере можно говорить о легитимности веча? А если таковая существует, то каковые ее признаки, сопоставимые с теми, что были выделены выше для потестарного образа князя. Буквальное прочтение скандинавских источников казалось бы заставляет говорить о первичной легитимности вечевых решений и вторичной - князя. Особенно характерно в этом отношении то место "Пряди об Эймунде", в котором варяжская дружина, ушедшая от Ярослава Мудрого, пытается поступить на службу полоцкому князю Брячиславу. "дайте мне срок посоветоваться с моими мужами, - отвечает Брячислав, - потому что они дают деньги, хотя выплачиваю их я".144 (Понятно, что в "мужах, дающих деньги", нельзя видеть дружину Брячислава. Это либо вся городская община, либо ее аристократическая верхушка.) Но столь же буквальное прочтение ранних сведений "Повести временных лет" приведет к прямо противоположному выводу о первичности именно княжеской легитимности, поскольку там говориться о том, что именно Олег "устави варягомъ днь даяти от Новагорода гривенъ 300 на лето, мира деля..."145 Можно ли согласовать данные этих двух источников? В рамках договорной легитимности, по-видимому, да, поскольку "ряд" - договор заключаемый между князем и городской общиной мог включать в себя "устав" - строго оговоренные суммы, предназначенные для выплат дружине и, возможно, в качестве откупного варягам-находникам. "Ряд", таким образом, становится той гранью за которой вечевая легитимность перетекает в легитимность княжескую. Для того, чтобы уточнить формы взаимодействия княжеской и вечевой легитимностью попробуем выделить правдоподобные случаи упоминания веча в "Повести временных лет", то есть такие описания которые не вызывают сомнений ни у самого летописца (который не оговаривает странность приводимого факта), ни у современников и близких потомков - читателей летописи.146 К числу такого рода упоминаний мы относим следующие:
Как видим все случаи и явного и гипотетического веча касаются взаимоотношений города и князя. Никаких вопросов вне этих взаимоотношений вече не решает. При этом в трех (3, 6, 9) случаях из 13 город подвергается осаде со стороны иноземцев, причем в двух случаях князя нет в городе, а в одном - он не справился с главной своей задачей - отбить нападение. Еще семь (5, 7, 8, 10 - 13) случаев связаны с княжескими междоусобицами и вооруженной борьбой, в которой горожане играют активную роль. Восемь раз (1, 3, 4, 6, 9,10, 11, 13) на вече решался вопрос о посылке послов к своему или чужому князю, или к осаждающим город иноземцам. Одно из редких свидетельств, иностранных авторов, свидетельствующих о самостоятельной роли городских общин, содержится в "Хронике" магистра Вицентия Кадлубка. Говоря о попытке польского князя Казимира навязать в 1177 г. городу Берестье своего ставленника, князя Василко Ярополчича, о котором ходил слух, что он незаконнорожденный, хронист отмечает: "... горожане, считая недостойным, чтобы какой-то незаконнорожденный главенствовал над другими князьями, решительно взбунтовались, более всего возмущались вожди войска".151 Все это позволяет сделать два предварительных вывода. Первый - вечевая легитимность не пересекается с княжеской, действует либо одна, либо другая и никогда - обе вместе. Второй - вечевая легитимность может быть охарактеризован как "пульсирующая" - она действует короткий период времени, пока в городе нет постоянной власти князя. Другими словами вечевая легитимность "заполняет паузу", в то время когда князь по тем или иным причинам теряет свою легитимность и власть разрушается, теряя свою социальную опору. Следовательно, у вечевой легитимности две цели: а) заместить коллективным решением общины утраченную легитимность и б) как можно быстрее сформировать новую постоянную (княжескую) легитимность на основе одной из форм: завоевания-приглашения-согласия. В свое время Б. Д. Греков писал: "Вечевые собрания (...) вероятны в тех случаях, когда города, предоставленные собственной инициативе, оказывались в трудном положении".152 Мы бы согласились с этим с одним уточнением. Греков считал, что инициатива всегда находится у князя, и лишь внешние обстоятельства могут заставить его покинуть город или обратиться к вечу. По нашему же мнению городская община обладала правом выступить против князя и взять инициативу в формировании новой власти на себя. Представленные выше примеры позволяют, пусть приблизительно, но выделить основные причины утраты князем легитимности, при которой необходимо либо ее подтвердить, либо формировать новую. Среди них:
Судя по сохранившимся в Повести временных лет описаниям веча, основной особенностью вечевой легитимности было то, что принятое на вече решение должно быть исполнено немедленно или оно потеряет свою силу. Рассмотрим два самых подробных описания вече, из которых одно исторично (Киевское - 1068 г.), а второе - в большой степени легендарно (Белгородское - 997 г.), но при этом не вызывает у летописца сомнений в том, что так могло быть. На вече в Киеве было решено послать послов к князю Изяславу Ярославичу с требованием: "... дай, княже, оружье и кони, и еще бьемся с ними",153 - то есть с половцами. Причем это было единственное решение, принятое непосредственно на вече. Все остальные принимались уже "идоша с веча". Вече, как таковое закончилось, перейдя в стадию непосредственных действий, причем решения по каждому из них - пойти на двор Коснячко, затем на двор Брячислава, "высадить" дружину из поруба, разделиться на две части и т.д. - принимались уже по ходу разворачивавшихся событий. Легитимность веча, в этом случае, расслаивается на первичную и вторичную. Первичная (и наиболее часто встречающаяся в летописи) - послать послов к князю, то есть начать диалог между князем и городской общиной. Вторичная - дать санкцию на непосредственное народное действие, приводящее, в конечном счете, не только у к замене одного князя другим, но и к временному устранению власти как таковой (то есть к грабежам). Причем, в отличие от И. Я. Фроянова, считающего, что были грабежи узаконенные вечем,154 мы рассматриваем их как следствие отсутствия легитимности, то есть временного установления беззакония, с чем вечу нужно было бороться. А единственный способ легитимной борьбы с беззаконием - утвердить у власти князя, неважно, нового или старого. На вече в Белгороде мы наблюдаем такое же расслоение, но в несколько иной форме. Первое следствие вечевого собрания - послать послов к печенегам и заявить о сдаче города (начать диалог, но уже с противником). Второе - немедленно отменить принятое решение всенародным действием (то есть, нарушить существующую систему властных отношений). В летописном изложении это выглядит как обращение старца к старейшинам с просьбой отложить исполнение решения на три дня155 и затем исполнение хитро задуманного плана всем населением города. Вече, таким образом, являлось легитимным органом управления в только в момент исполнения его решения и только до тех пор пока голос несогласных этим решением не был слышан. Именно поэтому вряд ли можно говорить о вечевом характере власти в древнерусских городах до XII в., когда в Новгороде произошли структурные изменения во властных структурах и вечевые органы власти были преобразованы из кризисных в постоянные. Эволюция договорной легитимности. Договорная система формирования власти и соответствующие ей элементы легитимности, описанные выше, не что иное как общий принцип или идеальная модель, в соответствии с которой должны были строится отношения между князьями и городскими общинами. Но как всякий принцип он мог служить лишь ориентиром, а в реальной жизни ему сопутствовали постоянные отклонения, а порой и серьезные нарушения. Кроме того, новые реалии XI - XII вв. (сокращение завоевательной деятельности, "окняжение" славянских земель, появление многочисленной династии Рюриковичей, выделение слоя бояр-землевладельцев в качестве лидеров городских общин) должны были вступать в противоречие со сложившейся моделью. Естественно ожидать появления попыток изменить и усовершенствовать существующую форму легитимации власти. О такого рода попытках и пойдет сейчас речь. Первым из ставших заметными в XI в. отклонений от общей модели стало "расслоение" практики завоевания-приглашения-согласия по географическому принципу. На севере и, прежде всего в Новгороде, постепенно, через несколько промежуточных стадий, утвердилось приглашение. Известной тяге новгородцев к самостоятельности способствовала и особая роль Новгорода в первых междоусобицах, и его удаленность от Дикого поля, и "периферийное" по отношению к интересам княжеской династии положение. Начало было положено еще при Святославе, когда экономический интерес к северным землям стал падать и новгородцам пришлось прибегнуть к угрозе: "Аще не поидете к намъ, то налеземъ князя собе",156 - чтобы получить младшего сына великого князя. Это "сами добудем" впоследствии постоянно маячило перед глазами великих князей, как грозное предупреждение и воспоминание о тех временах, когда новгородцы "добывали" князей не только себе, но и Киеву. Окончание южных завоевательных походов возродило интерес киевских князей к Новгороду как крупнейшему центру балтийской торговли и в начале XI в. Ярослав Мудрый предпринял попытку установить систему правления, при которой старший сын великого князя был, "сидевший" в Новгороде был бы гарантом единства великокняжеской власти на юге и на севере.157 Явный поворот к избранию князя городской общиной, а соответственно и к приглашению, как основной форме легитимации власти, наметился в 1095 г. Новгородцы отказали признать над собой власть Давыда Святославича и пригласили из Ростова старшего сына Владимира Мономаха Мстислава.158 Следующим шагом в утверждении приглашения, как единственно возможной форме легитимации князя в Новгороде стал отказ новгородцев подчиниться решению княжеского съезда и принять к себе вместо Мстислава сына великого князя Святополка. "Аще ли 2 главе имееть сынъ твой, - сказали послы новгородцев Святополку, - то пошли й; а сего ны далъ Всеволодъ, а въскормили есмы собе князя".159 Прошло еще чуть больше тридцати лет и новгородцы почувствовали себя вправе не только отказать сыну Мстислава в праве на власть, но и посадить его под арест, до приезда нового, приглашенного ими князя - Святослава Ольговича. В междоусобных войнах середины - второй половины XII в. новгородцы, поддерживая то одного, то другого князя окончательно закрепили за собой право на приглашение, сформировав собственную модификацию договорной модели легитимации власти. "Так ведь жили новгородцы, - писал древний автор, - землям, которые Бог даровал, владели по своей воле и князя у себя держали по своему выбору".160 На западе - в Полоцкой земле - традиция согласия (прерываемая в середине XI и второй четверти XII вв. завоеванием), позволила сформироваться самостоятельной ветви династии потомков Изяслава Владимировича. На юге и востоке страны все большее распространение получало завоевание. Собственно говоря, начиная с Владимира Святославича и вплоть до Андрея Боголюбского, только в одном поколении завоевание не было использовано хотя бы раз, для утверждения власти великого князя в Киеве - это поколение внуков Ярослава Мудрого. Благодаря уникальному политическому дарованию Владимира Мономаха власть в Киеве была передана по согласию Святополку Изяславичу и затем, по приглашению отошла самому Мономаху. Однако именно в этом поколении развернулась отчаянная борьба за передел столов на всем гигантском пространстве Южной и Восточной Руси: от Владимира Волынского до Ростова и Мурома. Одновременно с этим первым отклонением, от общей модели, все более отчетливым становилось и другое - наметившийся дисбаланс между двумя сторонами договорных отношений. Богатые и могущественные города считали себя вправе, передавая князьям власть, контролировать их и вмешиваться в их действия, если считали их недостаточно разумными. Таким вмешательством были уже упомянутый выше эпизод 1097 г, когда киевляне взяли на себя функцию посредников в княжеской междоусобице и послали к Владимиру Мономаху, двигавшемуся с войском на Святополка Изяславича митрополита и вдову Всеволода, отца Мономаха с призывом: "Молимся, княже, тобе и братома твоима, не мозете погубити Русьскей земли".161 Еще один яркий пример новых взаимоотношений между князьями и представителями земель - старшими или большими боярами - привел Б. А. Рыбаков. Это целый трактат, в который превращена речь "мудрейшего из бояр" князя Юрия Долгорукого - Громилы, отказавшего, вместе с другими боярами, в поддержке собственному князю, собравшемуся в 1148 г. с походом на Киев. Противоречия между князьями и "земским боярством", о которых пишет Б. А. Рыбаков, ссылаясь на этот и другие примеры,162 вели к ослаблению легитимности княжеской династии, а во особенности тех ее представителей, которые не могли или не хотели "угнездиться" в той или иной земле и свои собственные интересы согласовывать с интересами городской общины. Нарушался баланс властных полномочий и с другой стороны - княжеской. Соблазну присвоить право на управление и не делиться с им ни с кем первым поддался князь Олег Святославич. Он первый произнес: "Несть мене лепо судити епископу, ли игуменом, ли смердом".163 Он первый до неузнаваемости исказил смысл легитимного завоевания, стерев границу между завоеванием и грабежом. В 1094 г. он привел половцев под стены своей "вотчины" - Чернигова и первым делом пожег окрестные монастыри. Когда же Олег утвердился в городе своего отца, то не смог или не пожелал помешать половцам грабить черниговскую землю, "бе бо самъ повелелъ имъ воевати".164 Прошло еще два года и Олег повел себя в захваченном Суздале как чужеземный агрессор: "... овы изъима, а другыя расточи, и именья ихъ отъя".165 Завоевание как форма легитимации власти, таким образом, постепенно превращалось в завоевание-мщение, при котором городские общины страдали только потому, что они признавали над собой власть князя - соперника. Свидетельства такого рода завоевания-мщения с конца XI в. встречаются все чаще и чаще. Владимир Мономах писал о походах, вызванных взаимной враждой Ярославичей и Всеслава Полоцкого: "А на лето со отцемъ (ходил) подъ Полтескъ, а на другую зиму с Святополкомъ под Полтескъ, - ожегъше Полтескъ (...) И Всеслав Смолнескъ ожьже, и азъ вседе с черниговци о двою коню (...) по Всеславе пожегъ землю и повоевав до Лукамля и до Логожьска..."166 Что скрывалось за лаконичным "ожьже" ясно из летописного рассказа о войне Василько и Володаря Ростиславичей с Давыдом Игоревичем: "Онема (Ростиславичи - К.С.) же ставшима около Всеволожа, и взяста копьем град и зажгоста огнем, и бегоша людье огня. И повеле Василко исече вся, и створи мщение на людех неповинных, и пролья кровь неповинну."167 В XII - нач. XIII вв. действия такого рода стали нормой. Всеволод Ольгович занял Киев в 1139 г. "зажигая дворы". Войско Андрея Боголюбского в 1169 г. не просто взяло Киев "на щит", но и полностью разграбило его. Наконец, в 1203 г. князь Рюрик Ростиславич в союзе с Ольговичами и половцами, ворвавшись в Киев, "подолье взяша и пожгоша; ино Гору взяша и митрополью святую Софию разграбиша и Десятинную (...) разграбиша и монастыри все иконы одраша..."168 Вследствие отклонений и искажений в системе договорной легитимности ее эффективность заметно снизилась уже к концу XI в. И здесь можно согласится с мнением Джанет Мартин, согласно которому "каждое столкновение (confrontation)" князей между собой "может считаться некоей стадией в эволюции системы наследования, вызывавшей так много нареканий, к политической организации побуждающей к военным действиям".169 Хотя, на наш взгляд, нельзя сводить эволюцию системы легитимации власти только к военным мероприятиям. Первым шагом к усовершенствованию старой системы можно считать выработку принципа коллективной ответственности Рюриковичей за то, что происходит в русских землях, а значит и сокращению поводов для конфронтации между князьями. В XIX в. С. М. Соловьевым была предпринята попытка рассмотреть этот принцип как систему наследования власти (система "лествинического восхождения" или "очередного порядка"). В XX в., в концепции "коллективного сюзеренитета" этот же принцип рассматривался уже как определенная система государственной власти. На наш взгляд о "коллективном сюзеренитете" можно говорить только разделив два понятия: власть и право на власть. Правом на власть обладали все Рюриковичи по праву рождения и в этом смысле они действительно были "коллективными сюзеренами" в Древней Руси.170 Но власть они получали каждый в отдельности, оформляя ее актом "ряда". И эта власть не предусматривала раздела прав между всеми (или избранными) членами династии. Что же такое, тогда съезды князей и многочисленные примеры соправительства XI - XII вв.? Ни что иное как попытки совершенствовать договорную модель легитимации власти, имеющие в ввиду одну цель - минимизировать недостатки системы завоевания-приглашения-согласия. Сделать это можно было двумя основными способами:
Соправление. Именно эти два метода и стали основными в эволюции системы договорной легитимности, принимая при этом форму соправления и отражаясь в решениях княжеских съездов. В XI в. случайно сложилась первая форма "братского соправления". Тогда в разразившейся междоусобице два сына Владимира Святославича - Ярослав и Мстислав - оказались не настолько сильны каждый по отдельности, чтобы расправиться друг с другом и достаточно умны, чтобы не пытаться это сделать. Не последнюю роль в этих событиях сыграли и общины крупнейших городов Южной Руси: киевляне не пустил к себе Мстислава, а черниговцы, наоборот, "приняли" его. Прямое свидетельство тому, что решение о разделе властных полномочий было принято с согласия городских общин содержится и скандинавской "Пряди об Эймунде". Там описана борьба русских князей Ярислейва (Ярослава) и Вартислава (под которым многие исследователи видят Мстислава) и норвежских конунгов Эймунда и Рагнавалда, закончившаяся общим договором: "На такой договор и раздел княжеств согласился весь народ в стране и подтвердил его".171 Вся система братского соправления держалась на добровольном самоограничении властных амбиций братьев: "... и начаста жити мирно и в братолюбьстве, и уста усобица и мятежь, и бысть тишина велика в земли".172 Эту же систему, как средство избежать междоусобиц, Ярослав попытался оставить в наследство своим детям. И она была эффективной, но лишь до тех пор, пока соблюдалась взаимная договоренность Ярославичей. Как Только Святослав и Всеволод отказались поддерживать Изяслава Киевского, вся система "братского соправления" рухнула, поскольку с точки зрения городских общин она не имела никакой легитимности. Наследники Ярослава, договорившись между собой, сумели лишить выбора киевлян, новгородцев, черниговцев и других, но, как только Изяслав оступился и показал свою несостоятельность, как правитель и полководец, киевляне восстановили свое право на выбор князя. Вместе с системой "братского соправления" была опрокинута и "лествица" княжеских столов. В наступившем в последней трети XI в. кровавом месиве княжеских усобиц и половецких набегов нужно было что-то противопоставить той форме легитимации власти, которую утверждал Олег Святославич через подавление прав городских общин. Так родилась идея княжеского съезда, оформляющего добровольный отказ князей от прав на определенные территории. Идея возникла, конечно, не на пустом месте. Все черты княжеского съезда можно увидеть и в событиях раздела русских земель между Ярославом и Мстиславом Владимировичами, и при утверждении "Правды Ярославичей". Наконец, в 1096 г. Святополк Изяславич и Владимир Мономах предложили Олегу Святославичу заключить оборонительный союз против половцев с использованием всех основных элементов договорной легитимности: "Поиде Кыеву, да порядъ положимъ о Русьстей земли пред епископы, и пред игумены, и пред мужи отец наших, и пред людьми градьскыми, да быхом оборонили Русьскую землю от поганых".173 Тогда Олег отказался, но в следующем году он был вынужден принять участие на съезде в Любече, формула принятого решения которого - "кождо да держить отчину свою" - есть ни что иное как воплощение нового принципа - ограниченной легитимности членов княжеской династии. Следующим шагом в поиске нового баланса прав стало введение соправлений-дуумвиратов со второй трети XII в. Причем природа их была совсем другой, чем у "братского соправления" предыдущего века. Первый такой дуумвират возник в крайне запутанной ситуации конца 40-х - начала 50-х гг., XII в., когда на великокняжеский престол претендовали два сына Мономаха - Вячеслав и Юрий - и их племянник Изяслав Мстиславич. Вячеслав, старший из оставшихся сыновей Мономаха, имел чуть больше формальных прав на киевский стол. Юрий же Долгорукий, опиравшийся на поддержку черниговских, рязанских и галицких князей, обладал реальной силой, но его беда была в том, что киевляне не хотели видеть у себя никого, кроме Изяслава Мстиславича. Изяслав не мог справиться с Юрием, а тот несколько раз, захватывая Киев, не мог в нем усидеть. Выход из тупика нашел Изяслав. Он предложил своему дяде Вячеславу сесть на киевский стол и быть великим князем, при реальном правлении Изяслава. Программа соправления представлена в летописи речью Вячеслава, произнесенной при торжественном въезде в Киев: "Я есмь уже старъ, а вси рядовъ не могу уже рядити, но будеве оба Киеве аче на будет которыи рядъ или христьянских, или поганых, а идеве оба по месту, а дружина моя и полк мои, а то буди обою нама ты же ряди аче кде на(м) будет мочно обоима ехати (...), а ты езди с моим полкомъ и съ своимъ".174 Если попытаться ответить на вопрос: почему именно Изяслав предложил столь неординарный ход, - то, видимо, следует вспомнить, что из всех упоминаний титула "царь", больше всего - три - связаны именно с Изяславом Мстиславичем. Возможно, Изяслав был одним из тех князей, кто внимательно присматривался к потестарным традициям Византии и пытавшихся перенести их на русскую почву. В Византии же, в X - первой половине XI очень широко распространилась практика дуумвиратов, преследующая, по мнению Г. Л. Курбатова, двойную цель: а)" упрочение наследственной власти"; б) разграничения формальных полномочий императора и реальной власти, находящейся в руках соправителя.175 Кто как не Изяслав, чей отец Мстислав Великий наследовал стол Владимира Мономаха, был заинтересован в том, чтобы перенести на Русь способ унаследовать власть в столице от отца, при формальном сохранении принципа старейшинства? Как это часто бывает, ход, продиктованный безысходностью, оказался удачным не только для Изяслава, но и для его преемников. Сразу же после смерти Изяслава Мстиславич, киевляне пригласили в соправители Вячеславу его брата Ростислава Смоленского, "рекуще ему: "Якоже брат твой чтилъ Вячеслава, такоже и ты чти".176 Исследователи насчитывают в коротком промежутке между серединой XII в. и нашествием Батыя шесть-семь дуумвиратов.177 При этом на русской почве институт соправления утратил "византийские" черты. Его главной функцией стало не перераспределение представительских и властных полномочий, а сведение к минимуму последствий княжеских усобиц, путем достижения компромисса между различным ветвями династии Рюриковичей.178 Однако эта форма "коллективного сюзеренитета" Рюриковичей пришлась на тот период, когда Киев, сохраняя блеск былого величия и притягивая взоры все новых претендентов на великое княжение, терял свое реальное значение - центра всех русских земель. Поэтому и легитимность великого князя становилась все более призрачной. Главные действующие лица конца XII - начала XIII вв.: Всеволод Юрьевич Даниил Романович Галицкий, Мстислав, Мстиславич Удалой знали о своей реальной силе и не стремились утвердиться в Киеве, даже в случае его захвата. С закатом "эпохи Киева" не оканчивалось действие договорной легитимности. В каждой из русских земель использовались (с разной долей интенсивности) все три формы легитимации власти. Это все по-прежнему устраивало города, но гораздо меньше - князей, поскольку они все в большей степени попадали в зависимость от городских общин. Это уже случилось в Новгороде, к этому были очень близки Псков, Полоцк, Волынь. Путь Андрея Боголюбского - выгнать всех конкурентов и править "самовластно" - оказался порочным. После убийства Андрея началась усобица, в которой восторжествовали те же самые формы завоевания-приглашения. Поставленные перед необходимостью укоренения в тех землях, которыми им волей судьбы довелось править, князья искали способ установить новые, более прочные связи между "землей" и княжеской властью. Первым шагом на пути к новой форме легитимации княжеской власти (а соответственно отказу от "коллективного сюзеренитета", в том виде, как мы его здесь понимаем) стали попытки соединить принципы "приглашения" князя и наследования власти. Для этого "приглашение" должно было состояться еще при жизни правящего князя, но не в форме соправления, а в форме заключение "ряда" на будущее - с тем из наследников действующего князя, кого тот сам предложит. Так великий князь Всеволод Ольгович, захвативший Киев в 1139 г. накануне своей смерти избрал себе в наследники брата Игоря, заключил "ряд" между городской общиной и братом.179 Однако это, возможно, первая попытка утвердить договорно-наследственную форму легитимации власти нового князя не удалась: сразу после смерти Всеволода киевляне "передались" Изяславу Мстиславичу.180 Два других эпизода, в которых князья действовали подобным образом, В. Т. Пашуто характеризовал, как первые попытки созвать Земский собор для решения вопроса передачи власти.181 В 1187 г. Ярослав Осмомысл "созвав всю галичскую землю" заключил ряд о передаче власти Олегу Настасьичу в обход старшего сына Ярослава - Владимира. В 1211 г. князь владимирский Всеволод Юрьевич, точно также попытался обойти старшего своего сына Константина и оставить власть второму сыну Юрию. В обоих случаях первая часть задуманного удалась - представители дружины и городов заключили "ряд" на будущее с избранным действующим князем наследником. Но вторая часть - признание прав наследника после смерти его отца - не была воплощена в жизнь: обойденные отцами старшие сыновья, при поддержке городских общин вступили в борьбу за наследство, восстановив, таким образом, прежнюю форму легитимного захвата. Все три описанных случая (включая киевский) указывают на одну и ту же тенденцию: договорная легитимность, действующая в Древней Руси, нуждалась в корректировке с учетом укоренения князей-Рюриковичей в отдельных землях. Наиболее вероятный путь такой корректировки - оформление договорно-наследственных форм передачи власти с дальнейшей эволюцией в сторону прямого наследования от отца к старшему сыну. Инициировавшие этот процесс князья должны были выбирать: или они сохраняют статус общерусской династии, отчужденной от интересов отдельных городских общин, или теряют этот общерусский статус, приобретая право на наследственную передачу стола, как это произошло с полоцкой ветвью потомков Владимира Святого. Процесс укоренения потомков Ярослава Мудрого в отдельных землях Древней Руси, начатый решениями Любеческого съезда, в той или иной степени затронул и Запад, и Юг, и Восток, но нас, ввиду дальнейшего хода событий, интересуют Ростов и Суздаль - территории данные Владимиром Мономахом в управление сыну Юрию. Сын Юрия Долгорукого (легко менявшего свою "отчину" на более престижные столы182) Андрей был призван ростовчанами и суздальцами на правление.183 Возможно, прав Ю. А. Лимонов, утверждая, что избрание приняло форму Собора, на котором присутствовали "представители феодальных корпораций "старейших городов" ("тысячи" и веча) - Ростова и Суздаля и "младших" - Владимира и Переяславля Залесского".184 Однако не исключен и другой вариант, когда "соборное" по характеру решение было принято в старой вечевой форме: сначала решение принимает вече "старшего" города - Ростова, а затем оно подтверждается вечем в "младших городах". Вслед за этим "соборным" решением последовали два других. Первый - попытка пригласить на Ростовский стол князей Мстислава и Ярополка Ростиславичей, а во Владимир - Михаила и Всеволода Юрьевичей, предпринятая городскими общинами, после смерти Андрея Боголюбского. Второй - попытка утвердить соборным решением наследование Юрием Всеволодовичем владимирского стола, в обход старшего брата Константина. Все три "соборных" действия имели условные "плюсы" (ожидаемые последствия) и "минусы" (последствия неожиданные). Рассмотрим их внимательнее.
Как видим "ожидаемые" последствия связаны с "укоренением" династии Юрьевичей в ростово-владимирских землях и формированием новой формы легитимации власти - через соборное решение представителей всех городских общин данной земли (и, возможно, корпоративное представительство). Последствия же "неожиданные" вызваны проявлением старой легитимности, в которой не было места представительству, а "самовластие" и междоусобицы были естественным следствием системы приглашения-завоевания-согласия. Новое направление развития системы легитимации власти просматривается здесь в следующем виде:
В рамках данной эволюции княжеской легитимности одновременно действовали две тенденции: центробежная (второй виток укоренения потомков Всеволода Юрьевича в городах Северо-Восточной Руси и формирование уделов) и центростремительная (перенос на Владимир образа столичного "града" и осознание собственных экономических интересов, связанных с волжским торговым путем). Должна ли была Северо-Восточная Русь пройти длительный путь удельного (центробежного) развития, или центростремительные силы возобладали бы уже к концу XIII в. сейчас гадать невозможно. Сделать собственный добровольный выбор потомкам Мономаха помешало нашествие Батыя. Установившееся вслед за этим Ордынское иго коренным образом изменило ситуацию на Руси в целом и, в частности, в сфере легитимности. Продолжение публикации монографии в следующем номере журнала. 1 Вебер М. Политика как призвание и профессия. // Избранные произведения. М. 1990. С. 645. 2 Аберкомби Н., Стивен Х., Брайан С. Т. Социологический словарь. Казань 1997. С. 152. 3 Фетисов А. С. Политическая власть: проблемы легитимности. // Социально-политический журнал. 1995. N 3. С. 104. 4 McCarthy Thomas. The Critical Theory of Yurgen Habermas. London. 1978. P. 256. 5 Kollman N. S. Kinship and Politics. The Making political System, 1345 - 1447. Stanford. 1987. P. 89. 6 Дело в том, что деление на типы не несет в себе национальных и исторических черт. Оно может, вероятно, выполнять функцию ориентира для более подробного и учитывающего национальную специфику анализа форм легитимации власти. 7 "Киевская Русь в отличие от подавляющего большинства государств в средневековой Европе никогда не принимала в полной мере идею единодержавной монархии. Это отразилось, в частности, на проблеме престолонаследования, так и не решенной до самого Батыева нашествия. (...) Русь искала метод индивидуальной санкции каждого кандидата на великокняжеский престол, но убедительного решения так и не нашла". - БРАЙЧЕВСКИЙ М. Ю. Диархическая партийная система в древнерусском городе XII - начале XIII в. // Древние славяне и Киевская Русь. Киев. 1989. С. 136 8 Тимощук Б. А. Восточнославянская община VI - X вв. н.э. М. 1990. С.85. 9 Это мнение высказал Я. Н. Щапов: "Как выясняется, древнерусская община, как особая политическая организация общества принесла из доклассового общества в раннеклассовое свою внутреннюю структуру, свои судебные функции относительно сограждан, свое право защиты членов общины от произвола политической власти, стоящей над общиной. Возникшая в условиях существования общинных организаций, княжеская власть вынуждена была считаться с ними, лишь постепенно, по мере своего усиления, меняя все более роль общины, придавая ей новые функции ответственности перед властью за нарушение государственных интересов". - ЩАПОВ Я. Н. О функциях общины в Древней Руси. // Общество и государство феодальной России. М. 1975. С. 18. 10 Артемова О. Ю. Первобытный эгалитаризм и ранние формы социальной дифференциации. // Ранние формы социальной стратификации. М. 1993. Стр. 48. 11 Тимощук Б. А. Указ. соч. С. 84. 12 Цит. по: НОВОСЕЛЬЦЕВ А. П., ПАШУТО В. Т., ЧЕРЕПНИН Л. В., ШУШАРИН В. П., ЩАПОВ Я. Н. Древнерусское государство и его международное значение. М. 1965. С. 388. По мнению А. П. Новосельцева данное описание земли славян можно датировать "не позднее 80-х гг." IX в. - С. 408. 13 "... это социальный организм, состоящий из групп общинных поселений, иерархически подчиненных центральному, самому крупному из них, в котором проживает правитель (вождь). Последний, опираясь на зачаточные органы власти, организует экономическую, редистрибутивную, судебно-медитативную и религиозно-культовую деятельность общества". - КРАДИН Н. Н. Вождество: современное состояние и проблемы изучения. // Ранние формы политических организаций. М. 1995. С. 11. 14 Там же. С.19. Следует отметить, что существует и другое мнение - об "универсальности" вождество (или - в терминологии автора - "вождийства"), вследствие чего государства возникающие на его основе могут быть выстроены как вертикально (бюрократически), так и горизонтально (дружинное государство). - МЕЛЬНИКОВА Е. А. К типологии предгосударственных и раннегосударственных образований в Северной и Северо-Восточной Европе. // Древнейшие государства Восточной Европы. М. 1995. С. 21- 22. 15 Ловмянский Х. Русь и норманы. М. 1985. С. 122. 16 Новосельцев А. П. и др. Древнерусское государство... С. 406. 17 Седов В. В. Славяне в раннем средневековье. М. 1995. С.375 18 Повесть временных лет по Лаврентьевской летописи (далее - ПВЛ). Под ред. В. П. Адриановой-Перетц. Ч. 1. М-Л. 1950. С. 18. 20 " ... И они (венгры) побеждают славян и всегда одерживают верх над славянами ти рассматривают их как источник рабов". - Текст о славянах из сочинения Гардизи " Зайн ал-ахбар" (далее - Гардизи). // НОВОСЕЛЬЦЕВ А. П. и др. Древнерусское государство... С. 389. 21 ПЕТРУХИН В. Я. Начало этнокультурной истории Руси IX - XI вв. Смоленск, М. 1995. С. 90. 22 Против такого предположения резко выступила Е. А. Рыдзевская: "Отпадает (...) вопрос об отражении в данном случае в летописи каких-нибудь варяжских преданий. Дошедшая до нас достаточно большая литература скандинавского Севера не содержит ни одного хотя бы отдаленного намека на что-нибудь подобное". - РЫДЗЕВСКАЯ Е. А. Древняя Русь и Скандинавия в IX - XIV вв. М. 1978. С. 167. На наш взгляд этот вывод слишком категоричен. Ниже мы приводим мнения отличные от того, что здесь было обозначено. 23 Древнерусские города в древнескандинавской письменности. Тексты. Перевод. Комментарий. М. 1987. С. 146. 24 Джаксон Т. Н. Исландские королевские саги как источники по истории народов Прибалтики (VII - XII вв.) // Летописи и хроники. 1980. М. 1981. С. 41. 26 Древнерусские города в древнескандинавской письменности. С. С. 174. 27 Гринев Н. Н. Легенда о призвании варяжских князей (об источниках и редакциях в Новгородской первой летописи). // История и культура древнерусского города. М. 1989. С 41. 29 "... тогды же приде Ростиславъ из Смоленска и Кыяне в Кыеве рекуще ему: яко же брат твой чтил Вячеслава, такоже и ты чти. " - Суздальская летопись по Лаврентьевскому списку. // Полное собрание русских летописей (далее - ПСРЛ) Т. 1. Ст. 342. 30 Ипатьевская летопись. // ПСРЛ. Т. 2. М. 1998. Ст. 474. 31 Новосельцев А. П. и др. Древнерусское государство... С. 34. 32 Лаврентьевская летопись. // ПСРЛ. Т. 1. М. 1997. Ст. 344. 33 См. главу "Киевское восстание" в работе М. Н. Тихомирова "Крестянские и городские восстания на Руси XI - XIII вв."// ТИХОМИРОВ М. Н. Древняя Русь М. 1975. С. 99-113. 37 Летописные повести о походе князя Игоря. // Памятники литературы Древней Руси (далее - ПЛДР). XII в. М. 1978.С. 345. 38 Толочко А. П. Князь в Древней Руси: власть, собственность, идеология. Киев. 1992. С. 78. 39 Само это "кочевание" было возможно потому, что, что городским общинам было необходимо присутствие князя для предания легитимности их стремлению к самостоятельности, поскольку даже малолетний князь, утвердившийся "на столе", приносил с собой право на самостоятельность-независимость. Об этом очень точно написано в: КРИВОШЕЕВ Ю. В. Князь, бояре и городские общины Северо-Восточной Руси в XII - XIII вв. // Генезис и развитие феодализма в России. Л. 1988. С. 111 - 123. 40 Подробно об этом см.: РОГОВ В. А. К вопросу о развитии княжеской власти на Руси. // Древняя Русь: проблемы права и правовой идеологии. С. 62-66. 43 "... суть князи Муромскые и Рязанскыи близь в суседех. Боимся льсти ихъ. Еда поиду изънезапа ратью на нас князю не сущю у нас..." - ПСРЛ. Т. 1. Ст. 372. 44 ЩАВЕЛЕВА Н. И. Польские латиноязычные средневековые источники. М. 1990. С. 50. 45 "Термином "волость" обозначали территории, являвшиеся составными частями Древнерусского государства и управлявшиеся представителями династии Рюриковичей. (...) Территория получала право именоваться волостью со времени появления княжеского стола и сохраняло это право и в том случае если в дальнейшем (...) князь в ней не сидел." - ГОРСКИЙ А. А. "Земли" и "Волости" (К вопросу о территориально-политической структуре Древнерусского государства). // Образование Древнерусского государства. спорные проблемы. М. 1992. С. 16-17. 47 И. Я. Фроянов характеризует вокняжение в Киеве Олега следующим образом: "Он пришел туда как завоеватель, убивший местных правителей и захвативший власть" - ФРОЯНОВ И. Я. Мятежный Новгород. СПб. 1992. С. 121. Хотелось бы еще раз подчеркнуть что "завоеватель" Олег "захватил" именно власть, не захватывая город вооруженной силой. Именно такой способ утверждения у власти мы и называем легитимным завоеванием. 50 Поэтому тезис А. А. Зимина: "... не только Святослав, но даже Владимир еще заботились по преимуществу о дружине" (ЗИМИН А. А. Феодальная государственность и русская правда. // Исторические записки. Т. 76. М. 1965. С. 246.) кажется нам излишне категоричным. 52 "И бъ обладая Олег поляны, и древляны, и северяны, и радимичи..." - Там же. 53 "Славяне, же их пактиоты, а именно: кривитеины, лендзанины и прочии Славинии..." - КОНСТАНТИН БАГРЯНОРОДНЫЙ. Об управлении империей. М. 1989. С. 45. 54 Тимощук Б. А. Указ. соч. С. 122-123. 55 "... на протяжении 972 - 984 гг. подавляющее большинство земель Руси, какое то время оказывало сопротивление Киеву и не признавало верховной власти великого князя, (...) отмеченное выше движение в семи землях Руси свидетельствовало об остроте политического кризиса, в котором оказалось Древнерусское государство после гибели Святослава. - ПЬЯНКОВ А. П. Происхождение общественного и государственного строя Древней Руси. Минск. 1980. С. 196. 56 Целый ряд косвенных данных свидетельствует о том, что династический кризис в конце правления Владимира (...) и смута 1015 - 1019 гг. были вызваны не столько ненасытным властолюбием Святополка (...) сколько планами коренной ломки традиционного порядка престолонаследия. - НАЗАРЕНКО А. В. Идеал империи и некоторые черты политического строя раннесредневековых государств Европы. // Славяне и их соседи. М. 1995. С. 40. К этому тезис возникает вопрос: насколько вообще можно говорить о "традиционном порядке престолонаследия", если права на киевский стол Святослава были оспорены древлянским князем Малом, а Владимир сам был младшим сыном великого князя? 61 Так был пленен Даниилом Галицким звенигородский князь Роман Игоревич: "... и приведен он был в стан к Даниилу и ко всем князьям и воеводам угорским, тогда они послали к гражанам с речью: " Сдавайтесь: ваш князь захвачен". Они не верили, пока не получили вестей, и тогда сдались звенигородцы". - Галицко-волынская летопись. // ПЛДР. XIII в. М. 1981. С. 245. 62 В 1215 г. Владимирский князь Юрий Всеволодович был разбит в битве при Липице соединенными войсками его старшего брата Константина и смоленских князей - Ростиславичей. Князь бежал во Владимир, призывая горожан защищаться: "... а люди и говорят: "Князь Юрий, с кем затворимся. Братия избита, иные взяты в плен, а остальные побежали без оружия. с чем станем биться..." - Повесть о битве на Липице. // ПЛДР. XIII в. С. 125. 64 " Приде Всеслав и взя Новъгород, с женами и детьми; - пишет новгородский летописец - и колоколы съима у святыя Софие. О велика бяше беда в час тый! И паникадила съима". - ПСРЛ. Т. 3. СПб. 1841. С. 2. 67 Лев Диакон. История. М. 1988. С. 56. 69 Бибиков М. В. Византийский историк Иоанн Киннам о Руси и народах Восточной Европы. М. 1997. С. 135. Автор приводит цитату Иоана Скилицы, как пример постоянного искажения русских имен в сочинениях византийских историков. 70 Александров Д.Н. и др. Очерки по истории княжеской власти и соправительства на Руси в IX - XV вв. С. 28-31. 73 "Он же рече: "не буди мне възняти рукы на брата своего старейшаго (...). И се слышавше, вои разидошася от него". - Там же. С. 90. 76 Рапов О. М. Княжеские владения на Руси в X - первой половине XIII в. М. 1977. С. 237. 77 Рыбаков Б. А. Русские летописцы и автор "Слова о полку Игореве". М. 1972. С. 364. 78 Древнерусские города... С 78 - 79 79 Назаренко А. В. Немецкие латиноязычные источники IX - XI вв. М. 1993. С. 107 и 142. 80 Константин Багрянородный. Указ. соч. С. 45 и 291, прим. 10. 81 Новосельцев А. П. и др. Древнерусское государство... С. 288 и 396. 83 Новосельцев А. П. и др. Древнерусское государство... С. 407. 84 После изгнания из Галича малолетнего князя Даниила Романовича там короткое время "княжил" боярин Владислав Кормиличич. 85 В пользу этого объяснения говорят надписи на княжеских печатях, где титул князя обозначается греческим "архонт", а великого князя - "благородный архонт" (Владимир Мономах и "великий архонт" (его сын Мстислав). - ЯНИН В. Л. Актовые печати Древней Руси. Т. 1. М. 1970. С. 16, 26, 35. 86 Летописец Переславля Суздальского (Летописец русских царей) // ПСРЛ. Т. 41. М. 1995. С. 128. 87 Молчанов А. А. Древнескандинавский антропонимический элемент в династической традиции рода Рюриковичей. // Образование Древнерусского государства. спорные проблемы. М. 1992. С. 46. 88 Славянские хроники. Сост. А. И. Цепков. СПб. 1996. С. 85 - 130. 89 "При крещении Бориса и Глеба (...) мы можем обнаружить лишь соблюдение принципа социальной значимости при выборе им имен: они получили соответственно имена Давид и Роман, первое - по македонскому князю Давиду, а второе - по царю Западной Болгарии Роману. - КЛЕЙНБЕРГ И. Э. Основные принципы выбора личных имен и адаптации иноязычных в России X - XIX вв. // Вспомогательные исторические дисциплины. Вып. IX Л. 1978. С. 62-72. 90 Первый раз эта фраза звучит в ПВЛ из уст Бориса Владимировича: "Не буди мне възняти рукы на брата своего старейшаго: аще и отець ми умре, то сь ми буди в отца место". - ПВЛ. С. 90. 91 Потерпевшие поражение в битве на Липице Юрий и Ярослав Всеволодовичи обращаются к победителям за милостью, используя один и тот же речевой оборот. Юрий: " ... поклонился князьям Мстиславу и Владимира (Ростиславичам - К.С.): "Братья, кланяюсь вам и бью челом: дайте мне жить и накормите хлебом". Ярослав: "... ударил челом брату Константину и сказал: "Господин, я в твоей воле, не выдавай меня ни тестю моему Мстиславу, ни Владимиру, а сам, брат, накорми меня хлебом". - ПЛДР. XIII в. С. 127. 92 "Как кажется, эпитет "великий" в ту эпоху не имел еще принципиального характера и мог усваиваться князьями разных территорий, если эти князья были склонны к пышному титулованию". - ЯНИН В. Л. Актовые печати... С. 22. 93 Толочко А. П. Указ. соч. С. 94. 94 Щапов Я. И. Похвала князю Ростиславу Мстиславичу, как памятник литературы Смоленска XII в. // Исследования по истории русской литературы XI - XVII вв. Труды отдела древнерусской литературы (Далее - ТОДРЛ). Т. XXVIII . Л. 1974. С. 53. 95 Рыбаков Б. А. Русские датированные надписи XI - XIV вв. М. 1964. С. 16. 96 Толочко А. П. Указ. соч. С. 137-138. 97 Здесь и выше: РЫБАКОВ Б. А. Русские датированные надписи... С. 15-16. 98 "Темъ же вопию къ тобе, одержимъ нищетою: помилуи мя, сыне великого царя Владимера..." - ПЛДР. XII в. М. 1980. С. 390. 99 Забелин И. Е. Следы литературного труда Андрея Боголюбского. // Археологические известия и заметки. М. 1895. С. 45-46. 100 Восточнославянские языки. источники для их изучения. М. 1973. С. 133. 101 Цит. по: Забелин И.Е. Указ. соч. С. 48. 103 Древнерусские княжеские уставы XI - XIV вв. М. 1976. С. 160. 104 ТОЛОЧКО А. П. Указ. соч. С. 141-148. 106 "Архиепископ того города с мощами святых и прочими религиозными ценностями почтил пришедших в соборе святой Софии..." - Хроника Титмара Мерзебургского. // Латиноязычные источники по истории Древней Руси. М. - Л. 1989. С. 68. 107 Эта символика пира легко доказывается "от противного": Ольга мстит древлянам, а Ярослав Мудрый - новгородцам, на пиру - преступив общеизвестные правила. 108 Хорошкевич А. Л. Поставление князей и символы государственности X - XIII вв. // Образование Древнерусского государства. Спорные проблемы. М. 1992. С. 71. 109 Лихачев Д. С. Слово о полку Игореве. Историко-литературный очерк. М. 1982. С. 109. 112 Глазырина Г. В. Исландские викингские саги о Северной Руси. М. 1996. С. 87 - 88. 114 ПЛДР. XI - нач. XII вв. С. 396, 398, 400, 408. 116 Горский А. А. Древнерусская дружина. М. 1989. С. 61-62. 117 Письмо Бруно Кверфудского к королю Генриху II // Латиноязычные источники... С. 50. 118 "Созва Володимеръ боляры своя и старци градьские и рече им..." - ПЛДР. XI - нач. XII в. С. 120. 119 "Владимир Всеволодович по Святополце созва дружину свою под Берестовом, Ратибора, киевского тысяцкого, Прокопью, белгородского тысяцкого, Станислава переславского тысяцкого, Нажира, Мирослава, Иванка Чудиновича Ольшова мужа и уставили..." - Устав Владимира Всеволодовича. // Российское законодательство X - XX в. (Далее - РЗ) Т. 1. М. 1984. С. 67. 120 Моление Даниила Заточника. // ПЛДР. XII в. С. 395. 122 ПЛДР. XI - нач. XII в. С. 412. 123 ПЛДР. XI - нач. XII в. С. 258. 125 Восточнославянские языки. Источники для их изучения. С. 131-132. 126 ПЛДР. XI - нач. XII вв. С. 60. 127 "Си яз, Князь великий Василий, нарицаемый Володимир, Сын Святославль, Внук Игорев (и) блаженная Ольгы, усприял крещение святое..." - Устав князя Владимира Святославича о десятинах, судах и людях церковных. // РЗ. Т. 1. С. 139. 132 Древнерусские княжеские уставы... С. 160. 134 Щапов Я. Н. Формирование древнерусского государства и церковь. // Образование Древнерусского государства. спорные проблемы. С. 75. 135 Новосельцев А. П., САХАРОВ А. Н., БУГАНОВ В. И., НАЗАРОВ В. Д. История России с древнейших времен до конца XVII в. М. 1996. С. 83. 136 Замалеев А. Ф. Философская мысль в средневековой Руси. М. 1987. С. 113.; ИСАЕВ И. А., ЗОЛОТУХИНА Н. М. История политических и правовых учений России. XI - XX в. М. 1995. С. 14. 137 Чичуров И. С. Политическая идеология средневековья. Византия и Русь. М. 1990. С. 135. 138 Лаушкин А. Идея богоустановленности княжеской власти в летописании Северо-Восточной Руси II пол. XII - нач. XIII в. // Русское средневековье. 1997. N 1. С. 30. 139 Чичуров И.С. Указ. соч. С. 136. 141 ПЛДР. XI - нач. XII в. С. 392 и 396. 143 Мильков В. В. Осмысление истории в Древней Руси. М. 1997. С. 35. О "сакрализации" власти в летописании см. также: ЛАУШКИН А. Указ. соч. С. 35-37. 144 Древнерусские города... С.110. 146 Автор осознает, что выделение в качестве примеров действия легитимности ряда случаев спорно, поскольку из можно трактовать и как совет князя с приближенными. Но такое выделение не противоречит логике бесспорных случаев применения веча и поэтому, как кажется, может иметь место, как гипотетическое построение. 149 "И въстужиша людье в граде и реша: " Несть ли кого, иже бы моглъ на ону страну дойти и рещи имъ: аще не подступите заутра, предатися имамъ печенегомъ?" - Там же. С. 47. 151 Щавелева Н. И. Указ. соч. С. 105. 152 Греков Б. Д. Киевская Русь и проблема генезиса русского феодализма. // Историк - марксист. 1937. N 5 - 6. С. 67. 154 "В древних летописях сохранены многочисленные описания грабежей княжеских и боярских дворов. (...) Грабежи, как правило, совершались не стихийно, а по приговору веча - верховного органа государственной власти". - ФРОЯНОВ И. Я. Вступительное слово. // Дом Романовых в истории России. СПб. 1995. С. 10. 155 "Послушайте мене, не передайтеся за 3 дни, и я вы что велю, створите. Они же ради обещашася послушати". - Там же. С. 87. 157 Нам кажется сомнительной попытка "удревнить" обычай посылки старшего сына в Новгород, за счет привлечения сведений, сообщаемых Константином Багрянородным и княжении Святослава Игоревича в Новгороде. Святослав был старшим, но и единственным сыном Игоря, а Святослав и Владимир в Новгород старших сыновей не направляли. 158 "... иде Давыдъ Святославичь из Новагорода Смолиньску; новгородци же идоша Ростову по Мьстислава Володимерича. И поемша ведоша й Новугороду, а Давыдови рекоша: "Не ходи к нам". - ПВЛ. С. 150. 160 ПЛДР. XIV - сер. XV в. М. 1981. С. 449. 162 Рыбаков Б. А. Русские летописцы ... С. 340-343, 345, 356. 166 Поучение Владимира Мономаха. // ПЛДР. XI - нач. XII в. С. 404 169 Martin J. Medieval Russia. 980 - 1584. Cambridge. 1995. P. 27. 170 Или, как обозначил эту проблему О. М. Рапов: "В силу своих династических связей каждый из князей Рюрикова дома мог претендовать на верховную власть в Киевском государстве. - РАПОВ О. М. Указ. соч. С. 233. 171 Древнерусские города... С.111. 175 Курбатов Г. Л. История Византии. М. 1984. с. 121. 177 См. Толочко. А. П. Указ. соч. С. 201. 178 "Смысл этой оригинальной меры был в том, что одновременно приглашались представители двух враждующих ветвей и тем самым, отчасти, устранялись усобицы и устанавливалось относительное равновесие". - РЫБАКОВ Б. А. Киевская Русь и русские княжества... С. 492. 179 "... и Всеволод же призва к собе кияне и нача молвити аз есмь вельми боленъ, а се вы брат мои Игорь, иметесь по нь. Они же рекоша княже, ради ся имем. И пояше Игоря в Киеве, иде с ними под Угорские горы и съзва Кияне вси. Они же вси целоваша к нему крестъ". - ПСРЛ. Т. 2. Ст. 320. 180 "И вниде Игорь в Кыевъ, и не годно бысть людем, и послаша ся Переславлю к Изяславу рекуще поиди княже хочем тебе..." - ПСРЛ. Т. 1. Ст. 313. Подробно эти события разобраны в: ФРОЯНОВ И. Я.., ДВОРНИЧЕНКО А. Ю. Указ. соч. С. 60-61. 181 Новосельцев А. П. и др. Древнерусское государство... С. 11 - 14. 182 "Георгии, князь Володимеричь, испроси у брата своего Ярополка Переяславль, а Ярополку вда Суждаль и Ростовъ и прочую волость свою, но не всю." - ПСРЛ. Т. 1. Ст. 302. 183 "... Ростовци и Суждалци, здумавши вси, пояша Андрея (...) и посадиша и в Ростове на отни столе и Суждали, занеже бе любим всеми..." - Там же. Ст. 348. 184 Лимонов Ю. А. Владимиро-Суздальская Русь. Очерки социально-политической истории. Л. 1987. С. 43-44. |
  |