Отношение к власти на Руси: Соловьев

К.А.Соловьев

Эволюция форм легитимации государственной власти в древней и средневековой Руси.
IX - первая половина XIVвв.

Глава 2
Монгольское нашествие и формирование "рдынской легитимности".
Вторая треть XIII - первая четверть XIV вв.

Батыево нашествие и легитимность Древней Руси

Столкновение Руси и монгольской Орды в конце 30-х - начале 40-х гг. XIII в. позволяет подробно рассмотреть варианты легитимного поведения в кризисной ситуации. Их несколько и они, на первый взгляд совершено различны.

Рязанский вариант. Послы, посланные Батыем к рязанскому князю Юрию Игоревичу, потребовали "десятины во всем", то есть формального подчинения власти Орды. В литературном варианте этих событий - "Повести о разорении Рязани Батыем" (получившей окончательное оформление, по мнению Д. С. Лихачева, "на грани XIV и XV вв."¹) подробно говориться о состоявшемся в Рязани съезде князей: "И услыша великий князь Юрий Ингоревич Резанский, что несть ему помощи от великаго князя Георгия Всеволодовича Владимерьскаго, и вскоре посла по братью свою по князя Давида Ингоревича Муромского, и по князя Глеба Ингоревича Коломенского, и по князя Олга Краснаго, и по Слеваладе Проньского, и по прочии князи. И начаша совещевати, яко нечестивого подобает утоляти дары"². Наиболее близкий, по времени составления, к описываемым событиям Синодальный список Новгородской первой летописи³ содержит косвенные указания на то, что съезд рязанских князей действительно был: "князи Рязаньстии" (как именует их летописец), совместно выезжают "на Воронеж" (1); вместе отвечают послам "олна насъ всехъ не будеть, то все то ваше будеть" (2); совместно посылают послов к владимирскому князю Юрию Всеволодовичу "просяче помощи"⁴.

Такого рода княжеские съезды в предшествующую эпоху являлись формой подготовки крупных военных операций. Характерно, что при описании первого столкновения русских князей с монголами, княжеский съезд, созванный тремя Мстиславами, принял те же решения и в том же порядке: выйти навстречу неведомым пришельцам и послать за подкреплением к Юрию Всеволодовичу.⁵ Можно предположить, что рязанские князья, воспринимая монголов, как серьезную, но традиционную угрозу со стороны "Дикого поля", действовали в рамках собственной легитимности в сфере военных и внешнеполитических мероприятий. Для этого им не было необходимости опираться на решение городских общин или созывать княжеский совет. Когда же, после опустошения рязанской земли, стала очевидной угроза полного разорения всех русских земель, решения принимаемые князьями уже не выглядели в полной мере легитимными.

Владимирский вариант. Во Владимире не было съезда князей - потомков Всеволода Юрьевича, хотя время собрать такой съезд в Юрия Всеволодовича было. Вообще в самых ранних летописных сводах Юрий Всеволодович действует вполне "самодержавно", отказывая в помощи рязанским князьям, "хоте самъ особь брань створити";⁶ посылая сына Всеволода под Коломну; уходя из Владимира на Сить. Возможно, что в описании этих событий сказалась, как считает Ю. А. Лимонов, задача, поставленная перед составителем Владимирского свода 1278 г.: "Трансформация истории Северо-Восточной Руси через субъективное понимание княжеского летописца".⁷ Но можно сослаться и на заложенную Андреем и Всеволодом Юрьевичами традицию управления, базирующуюся на двух основополагающих принципах. Первый - владимирский князь выше "братии" и не совета ждет от князей Владимиро-Суздальской земли, а подчинения, что было особо оговорено на снеме князей - Всеволодовичей в Суздале, описанном в Лаврентьевской летописи под 1228 г.⁸ Второй - в правлении великого князя находят свое воплощение интересы городской общины и всей земли в целом. Поэтому великий князь сам принимает решение, а степень его "самодержавности" требует особого разговора.

В свое время Н. М. Карамзин, в примечаниях к VIII главе III тома своей "Истории", где речь шла о вторжении войск Батыя в русские земли и, в частности, действиях Юрия Всеволодовича пометил: "Никон. Лет. вымыслил плач Владимирцев при отъезде Георгия, а Татищев совет, разные мнения вельмож и проч. Присмотримся к тем местам Никоновской летописи и труда Татищева, обозначенных у Карамзина как "вымысел":

Никоновсая летопись:

Татищев:

Прежде всего, там содержится "плачь" по погибшим под Коломной: "Князь велики же Юрьи Всеволодич слышав то, и плакав много с владыкою Митрофаном, и со княгинею своею, и з детьми, и с бояры своими, слезы многие проливаша..."⁹

"... епископы и некоторые вельможи тогда со слезами Юрия просили, чтоб собрав все войска (...) рязанским в помочь идти. Князь великий, видя всю невозвратную погрешность и свою крайнюю опасность, созвал всех на совет, и рассуждали, что делать".¹⁰

Состав участников гипотетического ("вымышленного") Совета и "плача" практически идентичен: великий князь, бояре, высшее духовенство, а при "плаче" еще и семья князя. Такой Совет, восходящий к традиции Владимира Святого был одной из основных форм принятия государственных решений, о чем уже говорилось в первой главе. Столь же возможны были ритуальные церемонии, близкие по своему содержанию к "плачу", то есть такие, в которых выражалось единение князя с городской общиной. В Лаврентьевской летописи под 1230 г. указаны сразу две такие церемонии, одна во Владимире, другая в Ростове:

Перенесение во Владимир мощей страстотерпца Аврамия:	Встреча игумена Кирила, ставшего ростовским епископом:
"... и великыи князь благочестивыи Георгии усрете и перед городом за версту с великою честью, и свещами, и епископъ Митрофанъ, со всем клиросом, и со игумены, и княгыни з детьми, и все людье..."¹¹	"Князь и княгыни и боляре, и все мужи Ростовскыя, и игумени, и попови (...) и вси гражане от мала до велика.¹²

Участие в церемонии - это форма легитимации принятого решения, но она еще ничего не говорит о способе его принятия. Было ли оно публичным, то есть принятым на Совете или "единодержавным" точно сказать нельзя, но сомнения в "карамзинском" прочтении летописного материала остаются по двум причинам. Причина первая - существует, по крайней мере, одно свидетельство того, что решения, принимаемые великим князем Юрием Всеволодовичем, формировались с участием городской общины: это описание "поставления" игумена Симона на владимирскую епископию в 1214 г. В Лаврентьевской летописи события 1214 г. даны в "прокняжеской" редакции: "Князь Гюрги, сын Всеволожь, извед Симона игумена блаженаго от Ржева святыя Богородица и посла в Кыевъ к митрополиту и постави и епископомъ Суждалю и Володимеру".¹³ А вот в "Летописце русских царей" (отражающем, по мнению А.А. Шахматова, а, вслед за ним и О. В. Творогова и Ю. А. Лимонова владимирское летописание начала XIII в.¹⁴) подчеркнута роль городской общины: "Того же лета володимерци с князем своим Гюрьем изъгнаша Иоанна из епикупства, зане неправо творяше, а Симона поставишя еп(и)ск(о)помъ (...) вь граде Володимери".¹⁵

Причина вторая - на возможность княжеского совета с боярством, духовенством и представителями города, пусть косвенно, но все же может указать роль епископа Митрофана и городской общины в обороне Владимира. В переговорах с осадившими город татарами вдадимирцы четырежды упомянуты как самостоятельная сила,¹⁶ а при осаде города вдохновителем защитников назван епископ Митрофан¹⁷ - основная фигура в "плаче" (по Никоновской летописи). Видимо, все же можно сделать осторожный вывод, что великий князь Владимирский, при приближении монгольской угрозы действовал так, как предписывала традиция и решил, покинуть город не самостоятельно, а на княжеском совете, гипотетический состав которого, может быть обозначен следующим образом:

сам великий князь;
его сыновья Всеволод и Мстислав;
великая княгиня ("княгыни Юрьева");
племянники великого князя Василько и Всеволод Константиновичи, с которыми Юрий ушел на Сить;
епископ Митрофан (и, возможно, другие иерархи);
воеводы: Жирослав Михайлович, ушедший с Юрием и Петр Ослядюкович, оставшийся во Владимире;
представители городской общины - "множество много бояр" Лаврентьевской летописи или "добрыи мужи" - Новгородской первой.¹⁸

Козельский вариант. "Козляне же, - сообщает Ипатьевская летопись, - свет створше, невдатися Батыю, рекше яко аще князь нашь млад есть, но положим животы свои за нь, и сде славу сего света приимше..."¹⁹ При всей лаконичности этой записи она, видимо, отражает форму и последовательность принятия легитимного решения. Первое - Совет, собранный жителями Козельска, вероятнее всего не вече (иначе бы уместнее был термин "сдумаша"), а именно княжеский совет того же типа, что был описан выше, но только не при активном, а при пассивном участии князя, чье присутствие легитимизировало выработанное решение. Второе - принятое решение получило одобрение всей городской общины, отраженное в устойчивой формуле "положим животы свои за нь".

Киевский вариант. По той же Ипатьевской летописи: "Михаил бежа по сыну своемъ перед Татары (въ) Угры". Своим отъездом (бегством) князь Михаил Черниговский показал, что он добровольно складывает с себя властные полномочия и любой князь, занявший его место, будет (для него) легитимным правителем. Таким правителем и стал Ростислав Мстиславич Смоленский. В конечном итоге бегство Михаила привело к возрождению легитимного захвата города Даниилом Романовичем Галицким: "Данилъ же еха на нь, и я. И остави в нем Дмитра, и вдасть Кыев в руце Дмитрове обедержати противу иноплеменных язык, безбожных Татаров".²⁰ Любопытно, как следующей фразой летописец (возможно со слов Даниила) объясняет причину, по которой галицкий князь не только выгнал смоленского, но и превратил бывшую столицу Древней Руси во второстепенный (в правовом отношении) город, управляемый не князем, а княжеским наместником: " Яко бежал есть Михаил ис Кыева в Угры". Впрочем, и сам Даниил воспользовался той же возможностью, отъехав в Венгрию на время монгольского вторжения в Южную Русь.

В столкновении Руси и Орды отчетливо выявились все возможные варианты легитимных действий, предпринимаемых в случае военной угрозы:

Воспринятая как военная операция, отличающаяся от других только масштабами, борьба с монголами стала "княжеским делом" в Рязани. Следствие - решение принимается княжеским съездом.
Осознание ордынской угрозы как всеобщей катастрофы привело к совещанию другого типа - Совету, как это было в Козельске и, возможно, во Владимире.
Признание собственной несостоятельности перед силой Орды вело к бегству князя, освобождающему правовое пространство для других претендентов.

И только один гипотетически возможной вариант поведения здесь не представлен - добровольная сдача на милость победителю. В материалах Татищева содержится речь князя Олега Муромского, в которой он предлагает "братии" своего рода игру в поддавки:

"Кто весть для чего Всевышний Бог такову силу создал? Ведаем бо, яко Бог разными способами людей за грехи наказует. Се же мы благо учинили, что противо их с войсками вышли и не дали на себя порока, что мы не видя силы их, им покорились. И ныне не стыдно нам помириться, и дань, сколько упросят, можем им дать, не отречемся, а потом, как они куда отъедут, узрим, что нам далее делать. И тако не разоримся вконец, как болгары, обезы, хвалисы, половцы и прочие, не разсудя силы воспротивились и погибли".²¹

Выяснить, произносил ли на самом деле Олег речь, и были ли в ней подобного рода предложения у нас возможности нет. Но в том виде, как она сохранилась в передаче Татищева, она не противоречит тем понятиям о легитимной форме подчинения одного князя другому. Во-первых, в речи не и намека на судьбу князей, побежденных на Калке. И это понятно: первое же подозрение в личной трусости выводило князя из сферы легитимности. Князь не имел права думать о личной безопасности - иначе его "должность" теряла смысл.

Более того, видимо, можно говорить о том, что подчеркнуто равнодушное отношение к смерти было составной частью княжеского поведения. Особенно наглядно оно представлено в письме Владимира Мономаха к Олегу Святославичу, там, где говориться о смерти сына Мономаха на поле брани: "Дивно ли, оже мужь умерлъ в полку ти? Лепше суть измерли в роди наши".²² Во-вторых, по смыслу речи Олега выходит, что легитимное действие уже совершено до битвы - полки выведены в поле и князья продемонстрировали свою решимость сражаться. После этого возможны варианты дальнейших действий, вплоть до подчинения более сильному противнику. В-третьих, в речи Олега используется не оборот "покоримся", характерный для ситуаций, складывающихся после битвы или осады.²³ У него звучит "помиримся", что очень близко к обороту "смирися" в Лаврентьевской летописи,²⁴ используемого в тех случаях, когда войска стоят друг против друга, но спорные вопросы улаживаются до битвы, причем тот из князей, кто чувствует себя слабейшим "просит мир", а сильнейший его "дает".²⁵

Но при всей обычности действий (которые возможно приходили в голову разным князьям, а были вложены в уста Олега) для княжеских междоусобиц, они явно выходили за пределы княжеской легитимности в столкновении с внешним противником. Ни один из князей, встретившихся с Ордой, не подчинился ей сразу, исходя из факта очевидного превосходства в силах. И в этом был глубокий смысл. У них не было оправдания, пригодного для их детей и внуков - уже утвердившейся власти Орды. У них не было возможности сослаться на отеческую традицию - со времен Игоря Старого Русь никому не подчинялась. Наконец, у них не было полной власти в своих землях. Они не могли приказать городским общинам безмолвно подчиниться завоевателям. Попытайся они так сделать, и их права на власть автоматически терялись, поскольку все права князя вытекали из одной-единственной безусловной функции - обеспечивать защиту от внешних вторжений.

Собственно говоря, в этой ситуации у князей было только два легитимных выхода. Первый - погибнуть с честью на поле боя (или в плену). Князья рязанской и владимирской земель так и поступили. Второй - по своей воле прекратить исполнение возложенных на них обязанностей, а, попросту говоря - убежать, как это сделали Михаил Черниговский и Даниил Галицкий. Притом, что первое действие сейчас выглядит героическим (и таковым является), а второе - трусоватым (а на самом деле ничего общего с трусостью-храбростью не имеет) он равнозначны и в сфере легитимности, и по своим правовым последствиям: князья сделали только то, что могли и должны были сделать, не более, но и не менее того. При этом, какой бы способ действий не избрали князья, сам характер борьбы с нашествием приводил в каждом случае (кроме Рязанской земли, о которой нет известий в близких по времени источниках) к активизации вечевой деятельности. Во Владимире намек на активизацию городских структур содержится в описании отъезда князя Юрия из столицы. Если в Ипатьевской летописи передача властных полномочий князя его сыновьям описывается фразой "остави сынъ свои во Владимире",²⁶ то в Лаврентьевской - "урядивъ сыны своя в собе место",²⁷ что является прямым указанием на определенную церемонию с участием двух сторон "ряда": княжеской и городской общины. В Козельске, в конечном счете все решает "людье во граде".²⁸ При подходе к Киеву, монголы послали послов "к Михаилу и ко гражаном, хотя е прельстити".²⁹

Вторжение Орды в сферу легитимации власти

Батыево нашествие - то условие, которое актуализировало понятие прежней договорной легитимности и резко обозначило ее различные стороны. Но после разорения русских земель Орда начала формировать элементы новой легитимности, вытесняющие и замещающие те, что действовали до Батыя. Этому способствовала целенаправленная ордынская политика, основной принцип которой можно выразить так: сначала разрушить весь существующий порядок (экономический, политический, социальный - любой), а затем подчинить себе остатки того, что до завоевания было государством.

Согласно сообщению Плано Карпини, официальная доктрина монголов, в их отношениях с другими народами, со времен Чингисхана оставалась неизменной: "он (император монголов - К.С.) замышляет разорить или обратить в рабство всю землю".³⁰ Пройдя с боями через соседнюю Булгарию, они поступали точно в соответствии с этой доктриной.³¹ При этом первоначальный способ управления подчиненными народами предполагал прямую легитимность каана, проводниками которой в отдельных районах и городах становятся его наместники - даругачины, в качестве которых могут выступать как монгольские чины, так и представители местной бюрократии.³²

Судя по сообщениям Карпини, при нападении на Русь в Орде не существовало ясного представления о том, что делать с покоренными, но непригодными для кочевого образа жизни, землями. До Руси опыт использования такого рода "бесполезных" завоеваний у монголов был очень мал: захват Закавказья начался в 1231 г., но силами другого улуса. К началу вторжения на Русь захвачен был только Азербайджан. Из какого бы определения государства Чингизидов мы ни исходили: "государство-вотчины" у Б. Я. Владимирцева³³ или определения улус как "народ-государство" у Г. А. Федорова-Давыдова,³⁴ Русь и другие "неудобные" территории вообще не вписывались в первоначальную государственную систему монголов.

Осознание противоречия между государственной доктриной и реальностью, похоже, пришло во время нашествия. На это указывает один на красноречивый факт - перемена отношения к князьям, попавшим к монголам в плен. Взятый "руками" в Москве сын Юрия Всеволодовича Владимир, нужен был лишь для демонстрации его под стенами стольного города. Брат Владимира Всеволод, сдавшийся при разгроме столицы, был убит. Но вот после битвы на Сити в руки монголов попал ростовский князь: "А Василка Костянтиновича ведоша с многую нужею до Шерньского леса, и яко сташа станом, нудиша и многа проклятии безбожнии Татарове обычаю поганьскому быти в их воли, и воевати с ними".³⁵ В чем дело? Почему завоеватели, до сих пор бестрепетно убивавшие князей, так старались принудить к сотрудничеству князя Василко? Наиболее вероятны три объяснения:

В плен к Батыю первоначально попадали князья "второго ряда". Василко же - князь богатого и древнего Ростова и ближайший союзник великого князя владимирского - один из самых влиятельных правителей Северо-Восточной Руси.
После битвы на Сити задача устрашения отступила на второй план, и можно было подумать о тех, кто станет "проводниками" ордынского влияния, при неизбежном уходе основных сил Орды в степи.
Дойдя до земель Новгорода, Батый и царевичи, до сих пор представлявшие себе русскую землю по рассказам и собственным впечатлениям о ее южных пределах, окончательно утвердились в мысли, что перенесении сюда центра джучиева улуса невозможно. Следовательно, становилось бессмысленным полное истребление правителей покоряемого народа.

Если же эти объяснения объединить (что не выходит за пределы логики завоевателей), то эпизод с принуждением Василко Константиновича можно расценивать, как первую попытку Батыя утвердить на завоеванных землях собственную легитимность, но не в прямую, а с использованием для этого местных князей, то есть легитимность не ордынскую, а отордынскую. Попытка эта не удалась, и Батый отложил вопрос о форме подчинения до завершения завоевательных походов. С возвращением монгольского войска в поволжские степи из Европы началось реальное утверждение власти Орды на Руси. Проходило оно по правилам победителей: "Они посылают (...) за государями земель чтобы те явились к ним без замедления; а когда они придут туда, то не получают никакого должного почета, а считаются наряду с другими презренными личностями, и им надлежит подносить великие дары как вождям, так и их женам, и чиновникам..."³⁶ Рассмотрим три наиболее характерных варианта поведения в русских князей в Орде.

Вариант Ярослава Всеволодовича. На первый взгляд сообщению Карпини противоречит сообщение Лаврентьевской летописи, которое не содержит никаких указаний на принуждение великого князя Ярослава Всеволодовича к поездке в Орду. Но точно также в летописи не говориться и о "приглашении" к хану князя Михаила Черниговского, о чем известно из других источников. Новгородская же Первая летопись сообщает под 1242 г.: "Того же лета князь Ярославъ Всеволодичь позванъ цесаремь татарьскымь Батыемь, иде к нему в Орду".³⁷ Владимирский же летописец, (являющийся, по мнению Я. С. Лурье, вариантом Троицкой летописи³⁸) содержит запись: "... придоша Татарове в Суздаль к князю Ярославу Всеволодовичу; взяша его к царю Батыю".³⁹

Можно предположить, что неупоминание в летописи о вынужденном характере первой поездки в Орду служило определенной цели - смягчения того факта, что русские князья потеряли свою независимость. То же стремление просматривается в неоправданно частом употреблении различных форм термина "честь" применительно к взаимоотношениям русских князей и Батыя. В 19 строках Лаврентьевской летописи, за 1243 - 1245 гг. термин "честь" (вместе с оборотами: "почти ... честью", "честь великая", "честь достойная") встречаются 5 раз. Если учесть, что слово "честь" употреблялось до татар в двух основных значениях: 1) уважение и 2) "то, что должно быть", то использование его вполне во втором значении вполне оправдано: великий князь пожалован "великой честью", просто князья - "честью достойной". То есть они получили в Орде то, что им полагалось - собственные "отчины" Но населению русских земель это можно было подать по другому - как уважение оказанное князьям в Орде. Искусная игра многозначностью слова "честь" полностью разрушается в том случае, когда применялся другой термин, как, например Московско-Академическом списке Суздальской летописи, восходящего уже к Ростовскому летописанию,⁴⁰ где те же самые события приобретают совсем другой смысл:

Лаврентьевская летопись.	Продолжение по Академическому списку.
(1243) "Великыи князь Ярославъ поеха в Татары к Батыеви, а сына своего Костянтина посла к Канови. Батый же почти Ярослава великого честью и мужи его. (...) Ярослав же възвратися в свою землю с великою честью".	(1243) "... поиде Ярослав к Батыю, а сына Костянтина посла к Кановичемъ. и приде пожалованъ."
(1244) "Князь Володимеръ Костянтиновичь, Борис Василкович, Василий Всеволодич и со своими мужи поехаша в Тата(ры) к Батыеве про свою отчину. Батыи же почтив их честью достойною, и отпустивъ я, расудивъ имъ когождо в свою отчину. И приехаша с честью на свою землю.⁴¹	(1244) "... поидоша в Орду Володимеръ Костянтиновичь, Васильковичь Борисъ, Да Глебъ Василеи Всеволодичь про свою вотчину. И пожалова их Батый".⁴²

Первый вариант записи гораздо более "щадящий" для самолюбия князей Северо-Восточной Руси. Но суть одна - капитуляция перед силой Орды и отказ от суверенитета, что в Ипатьевской летописи обозначено как "злая честь Татарская".⁴³ Ярослав и следующие за ним князья прошли через все полагавшиеся обряды (речь о которых ниже) и получили некие властные полномочия, объем, и характер нам еще предстоит рассмотреть.

Вариант Михаила Всеволодовича. Вернувшийся из Венгрии Михаил Черниговский тоже, видимо не видел возможности сопротивляться. Он отправился в Орду, отводя от Чернигова опасность нового разорения. Но своему пребыванию в Орде он придал характер демонстрации, превратив свой отказ соблюдать языческие обычаи в личный, а не государственный поступок. Как государь он совершил действия, указывавшие на зависимость его земель от Орды: явился к Батыю и выразил готовность к подчинению: "Тобе, цесарю, кланяюся понеже Богъ поручил ти есть царство света сего".⁴⁴ Но как человек, он отказался пройти языческий обряд, что предопределило его гибель в Орде, но никак не изменило характер властных отношений, установившихся в его отсутствие. Как человек, Михаил потерял жизнь, как государь не потерял ничего, ибо и так уже ничем не распоряжался.

Вариант Даниила Романовича. Скрывавшийся, как и Михаил, за границей Даниил Романович в 1245 г. вновь утвердился на своих землях в тайной надежде, что ему удалось переждать ордынскую "грозу", а окраинность его владений, по отношению к улусу Батыя позволит галицкому князю избежать явки к хану и признания его власти над собой. Он оттягивал свой отъезд к хану до последней возможности, но когда послы Могучея заявили "дай Галич", поехал в Орду и "поклонися по обычаю ихъ",⁴⁵ хотя, если верить летописцу, был избавлен от части языческих обрядов.⁴⁶

Таким образом, все три варианта - безусловное согласие пройти все обряды и столь же безусловный отказ от них и уклонение до последней возможности, не имели существенного значения, поскольку главный акт признания зависимости состоялся до этого и был обозначен самой явкой в князей в Орду. Причем приезд в ставку хана, с точки зрения ордынских властей и легитимизировал не право хана распоряжаться захваченной землей (что уже не подвергалось сомнению⁴⁷), а право князя оставаться во главе собственной земли.⁴⁸

Русские князья подчинились необходимости или, если угодно, силе. Но как было воспринято на Руси право Орды повелевать и князьями и землями? В нашем распоряжении не так уж много текстов где бы содержались самые первые оценки ордынской власти. Два противоположных, по своим оценкам свидетельства уже были приведены выше. Это "честь" Лаврентьевской летописи и "злая честь" - Ипатьевской. "Честь" может быть трактована как отношения почти равных по своему достоинству государей⁴⁹ и, соответственно, добровольное признание за ханом права на легитимную высшую власть. "Злая честь" перекликается со стоящим в той же фразе словом "холоп" и означает подневольное, бесправное положение, силой навязанное русским князьям. Рассмотрим еще два свидетельства.

Некий Петр, "архиепископ Руси, бежавший от татар" (в котором ряд исследователей видит игумена монастыря Святого Спаса в Киеве Петра Акеровича, упомянутого в Лаврентьевской летописи при описании посольства митрополита Кирила к владимирским и ростовским князьям⁵⁰), рассказывал о монголах на Лионском соборе:

"Они довольно хорошо соблюдают договоры (с теми), кто сразу сдается и обращается в невольника..." (В варианте Матфея Парижского под 1244 г.);⁵¹

"... вполне соблюдают договоры с тем, кто немедленно им сдается..." (В варианте Анналов Бeртонского монастыря - 1245 г.).⁵²

Оба пересказа речи Петра содержат одну мысль о военном порабощении, установлении неволи, в которой сила победившего трансформируется во власть на основе договора. Такое понимание ближе к "злой чести" Ипатьевской летописи и, в целом, южнорусскому варианту оценки ордынской власти, как временной неволи.

Второе свидетельство исходит от Серапиона, бывшего в 70-х гг. XIII в. владимирским епископом. В его "Поучениях" пастве содержится наиболее адекватная (для служителя церкви) оценка сложившегося к этому времени положения в Серевро-Восточной Руси:

"Не пленена ли бысть земля наша? (...) Не порабощени быхомъ оставшеи горкою си работою от иноплеменник? (...) Великии бо ны Господь сотвори, мы же ослушанием малы створихомся." (Второе "Слово");

"... трудъ нашь погании наследоваша, земля наша иноплеменникомъ в достоянии бысть... " (Третье слово);

"... предани быхом иноплеменникомь не токмо на смерть и на плененье, но и на горькую работу." (Четвертое слово).⁵³

Установление власти Орды в этих двух свидетельствах, (и близкой к ним горестной записи из в Ипатьевской летописи), исходящих из церковной среды, приобретает черты хорошо известных по Священному преданию "пленений" народа израильского, что позволяет расставить определенные ориентиры в восприятии прошедшего и надеждах на будущее. Мотив прежнего величия и двойное использование Серапионом оборота "горькая работа" отсылает к главе I книги "Бытие", в которой говориться о "египетском пленении":

"И восстал в Египте новый царь, который не знал Иосифа.

И сказал народу своему: вот народ сынов Израилевых, многочислен и сильнее нас.

Перехитрим же его, чтобы он не размножался: иначе, когда случиться война, соединиться и он с нашими неприятелями, и вооружиться противу нас и выйдет из земли нашей.

И поставили над ним начальников работ, чтобы изнуряли его тяжкими работами. (...)

Но чем боле изнуряли его, тем более он умножался, и тем более возрастал, так что опасались сынов Израилевых,

И потому Египтяне с жестокостью принуждали сынов Израилевых к работам." (Исх. 1, 8 - 13).

"Изнурение" работой соединенное с покаянием за предыдущие грехи воплощается, в конечном счете, в прощение:

"Но Египтяне худо поступали с нами, и притесняли нас, и налагали на нас тяжкие работы;

И возопили мы к Господу, Богу отцов наших, и услышал Господь вопль наш, и увидел бедствие наше, труды наши и угнетение наше;

И вывел нас Господь из Египта рукою сильною..." (Втор. 26, 6-8).

Соответственно и у Серапиона мотив "казней Господних" переплетается с другим - "Божьего прощения" и возрождения народа: "Гневъ Божии перестанеть, и милость Господня излеется на ны, мы же в радости поживемъ в земли нашей...".⁵⁴

Итак, пленение процесс а) временный; б) данный в наказание за грехи; в) избываемый праведной жизнью. Точно так же сила же выступающая как форма проявления Божьего гнева - сила посторонняя. Она не может восприниматься в качестве законной и богоданной власти, по крайней мере, до тех пор, пока выполняет положенную по "теории казней" роль "орудия Господа".

Если предположить, что характеристика власти Орды как временной, а значит псевдолегитимной, не была свойственно только церкви, но и разделялась князьями, то в их взаимоотношениях с Ордой, а первые десять - пятнадцать лет после возвращения Батыя из европейского похода, можно увидеть три основных мотива. Мотив первый - охранить собственные земли от новых набегов и полного разорения. Так поступили, вне зависимости от личной судьбы и Ярослав Всеволодович и Михаил Черниговский. Мотив второй - сохранить собственный статус правителя, отчетливо выраженный все тем же термином "честь" в Лаврентьевской летописи, но более прозрачно - в Ипатьевской: "... не прия чести, то иныи кто можеть прияти, злобе бо ихъ и лести несть конца".⁵⁵ Мотив третий - выждать, собрать силы и начать борьбу за освобождение от власти ордынского хана.⁵⁶ Мотив четвертый - поиск альтернативы ордынской легитимности. Он связан с именем Даниила Галицкого и наиболее интересен для нашей темы.

Собственно альтернатива полному подчинению Орде была только одна - опора на силы европейских монархов и (или) крестовый поход, если он будет объявлен папой. Уход войск Батыя на Волгу снял непосредственную угрозу порабощения европейских народов, но потенциальная угроза со стороны "народа Тартар" сохранялась. При этом, помогая Руси, Святой престол мог решить и еще одну задачу - распространения католичества на землях православных славян. События развивались следующим образом:

В 1241 г. войска Батыя разбили польские, немецкие, а затем и венгерские войска. По Европе распространились сочинения, в которых указывалось на общую для всех народов опасность, и содержались призывы к борьбе.⁵⁷
В 1243 г. Батый основал столицу своего улуса на Волге и вызвал к себе русских князей.
В 1245 г. на Лионском соборе перед папой и высшими католическими иерархами выступил "архиепископ русский Петр".⁵⁸
В том же году, посланный папой Иннокентий IV Плано Карпини, проезжая через западные русские земли, читает Василко Романовичу, брату Даниила и русским епископам папскую грамоту, "в которой тот увещевал их, что они должны вернуться к единству святой матери церкви".⁵⁹
В 1247 г. тот же Карпини, возвращаясь в Европу, останавливается у Даниила. После совещания с епископами и "другими достойными уважения людьми" Даниил заявляет, что он и его советники "желают иметь Господина Папу своим преимущественным господином и отцом, а святую Римскую церковь владычицей и учительницой..."⁶⁰
В 1248 г. папа отправляет два послания Александру Невскому. В первом из них, от 23 января, содержится обещание "оказать ему особое почтение и всегда проявлять особое старание об умножении его славы".⁶¹
В 1252 г. к Александру прибывают два кардинала с миссией, напоминающей (в изложении автора "Жития Александра Невского) одновременно о великом князе Киевском Владимире Святославиче и крещении Руси, и о приглашении Рюрика в Новгород: ": приидоша к нему послы от папы из великого Рима, ркуще: "Папа наш тако глаголет: "Слышахом тя князя честна и дивна, и земля твоя велика. Сего ради прислахом к тобе от двоюнадесятъ кординалу два хытреша - Агалдада и Гемонта, да послушаеши учения ихъ о Законе Божии".⁶²
В 1254 г. в Краков прибывают послы Иннокентия IV "носяще благославление от папе и венець и санъ королевства, хотяще видети князя Данила",⁶³ однако тот отказывется венчаться в чужой земле.
В том же году Даниил принимает "венец и скипетр" от папских послов и венчается королевским титулом.

Ход переговоров не оставляет сомнений в том, что королевский титул воспринимается Даниилом как а) восстановление собственного статуса, фактически низверженного монголами;⁶⁴ б) часть договора, закрепляющего обязательства Запада помочь в борьбе с Ордой.⁶⁵ А общий контекст, в котором эти переговоры проходили и принимался, титул короля указывает на то, что союз с католической церковью тем более был возможен, чем менее прочны были позиции князя в Орде.

Формирование отордынской легитимности

Два совершенно разных события: первая инициативная поездка русских князей - сыновей Ярослава Всеволодовича Александра и Андрея - в Орду в 1247 г. и принятие королевского титула Даниилом Галицким стоят в одном ряду, поскольку они отчетливее, чем что-либо другое указывают на серьезную деформацию прежних, доордынских форм легитимации власти. Давно замечено и не единожды показано, что главный удар монгольского войска пришелся не просто на города, но на главные вечевые центры Северо-Восточной Руси. "Русские города, - пишет В. В. Каргалов, - как политическая сила, способная в какой-то степени противостоять феодалам, погибли в огне татарских погромов".⁶⁶ И не смотря на то, что со времени Владимирского-Буданова, эта мысль в разных вариантах повторялась неоднократно, она, на наш взгляд гораздо более точна, чем позиция Ю. А. Лимонова, который отметил: "Нашествие татар, видимо, не поколебало общей тенденции развития городского самоуправления".⁶⁷ Последний автор ссылается на летописное сообщение о вокняжении Ярослава Всеволодовича, трактуя его следующим образом: "Летописец подчеркивает, что обычный порядок, традиция государственного устройства сохранены. Князь рядит ряд с вечем, заключает договор, садится на стол великого княжения, управляет и судит".⁶⁸ Но присмотримся внимательнее к сообщению Лаврентьевской летописи. Вот оно: "Ярославъ, сынъ Всеволода великаго, седе на столе в Володимери. И бысть радость велика хрестьяном ихже избаве Богъ, рукою своею крепкою, от безбожных Татаръ. И поча ряды рядити, яко пророкъ глаголит Бог суд твои цареви дажь, и правду твою сынови царстви. Судити людем твои в правду, и нищим твоимъ в суд. и потом утвердися в своем честном княжении."⁶⁹

Первое, что замечаем: порядок действий здесь совсем не тот, как представлен у Ю. А. Лимонова. Сначала князь садиться на столе, затем начинает "ряды рядити", а затем уже "утверждается на княжении". Второе - в сообщении говориться не о ряде, а о "рядах" с точной отсылкой к понятию "суд". О вече и последующем ряде, можно только догадываться по термину "утвердися". И такой порядок: сначала князь действует без официальной легитимации, а затем, через какой-то период времени проходит официальный обряд - в большей степени соответствует реальной обстановке. Ведь, по сообщению Татищева, первыми действиями Ярослава, по прибытии во Владимир были: "очисти святые церкви от трупия мертвых, же люди собрав, утеши".⁷⁰ То есть, он, по сути, заново создавал городскую общину Владимира и только после того как городская жизнь была возрождена, мог легитимизировать свою власть. Это, безусловно, нарушало тот порядок договорной легитимности, который существовал до нашествия монголов.

В свое время В. А. Кучкин обратил внимание на то, что в XIII в. нападению монголов подвергались более всего Владимир, Переславль, Суздаль, Юрьев и Ростов - "старые, давно колонизованные и густонаселенные районы".⁷¹ Автор, правда, считает, что главной целью ордынских набегов было "подорвать могущество русских князей". Но в первую очередь разрушался старый вечевой уклад: население разбегалось, традиции местного городского самоуправления обрывались, постепенно угасал прежний порядок взаимоотношения земли и князя. Новые центры формировались за счет пришлого населения, лишенного самостоятельности и традиционных прав.⁷² Население городов, переживших монгольское разорение, должно было выстраивать свои взаимоотношения с князем с учетом, по крайней мере, двух обстоятельств:

князь не вполне самостоятелен, его государственные полномочия должны быть подтверждены извне;
еще меньше самостоятельности у городской общины, поскольку, чем вольнее она себя будет вести по отношение к Орде, тем больше опасность нового разорения.

Хотели того монголы или нет, но после Батыева нашествия они методично уничтожали один из двух важнейших компонентов прежней легитимности - право веча на подтверждение властных полномочий князя. Двойная природа легитимной власти сохранялась, но место веча, вытесняемого из потестарных отношений, в новой системе заняла Орда, а само вече, чем дальше, тем больше воспринималось как нарушение действующего легитимного порядка. В самом деле, в каких случаях мы встречаем теперь упоминания веча?

1262 г. "Люди Ростовския земля (...) не терпяще насилия поганыхъ, изволиша вечь и выгнаша из городов, из Ростова, из Володимеря, ис Суждаля, изъ Ярославля окупахут бо ти окаянные бесурмени дани".⁷³

1293. г. Князь Андрей Александрович навел на Русь Дюденеву рать. Она приближалась к Твери. "Бысть же печаль велия Тферичам, не бяше бо я них князь, тогда князь Михаил в орде бысть. они же целоваша меж себя крест и седоша в осаде укрепишася на том, яко биться с Татары, а не предатися".⁷⁴

Под 1305 г. в Симеоновской летописи отмечено вече в Костроме, а в Новгородской IV - в Нижнем Новгороде. И там и там вече направлено против бояр.⁷⁵

1327 Г. Знаменитое восстание тверичей против ордынского посла "салтана Шевкала Дюденича. "И удариша в колоколы, - сообщает тверская летопись, - и сташа вечием и поворотися весь град и весь народ тот час собрашася, и бысть в них замятня..."⁷⁶

Из всех приведенных примеров только один - 1293 г. - в полной мере воспроизводит "вечевую ситуацию" прошедшей эпохи: князь отсутствует, а город подвергается нападению извне. Все остальные случаи похожи друг на друга и при этом серьезно отличаются от веча X - XII вв. Во-первых, они не обусловлены ситуацией "безвластия", как это было раньше. Во-вторых, решения веча и поступки вечников никак не соотносится с княжеской властью. Они направлены то против откупщиков, то против бояр, то против ханского посла, а князья в большинстве случаев как-то странно нейтральны, как будто все происходящее их не касается. Даже князь Александр Михайлович, чья жизнь была сломлена именно тверским восстанием, не хотел его и на жалобы горожан "велел им терпеть".⁷⁷

Вече, таким образом, оказывается вытесненным за пределы легальных властных отношений.⁷⁸ Оно теряет значение и остается существовать только постольку, поскольку аккумулирует в себе память о доордынских временах. Соответственно вечевая система актуализируется в те моменты, когда народное возмущение ордынскими притеснениями принимает форму бунта. Именно тогда восстанавливается прежняя "генетическая форма" установления властных отношений: либо прямое действие вечников, либо вручение городской общиной власти князю. Но поскольку устранить Орду из властных отношений вечевые восстания не способны, то и власть "от веча" князьям не нужна. Даже ненавидя захватчиков и страдая от унижений со стороны иноземцев, князья предпочитают власть "от Орды" - она гораздо более реальна и надежна.

Но что представляла собой эта власть "от Орды"? Если согласиться с тем, что легитимная власть в домонгольский период была следствием договора между представителем правящей династии и городской общиной, то при вытеснении веча из властных отношений, двусоставная формула легитимности не обязательно должна была исчезнуть. "Добиваясь покорности от Руси, - отмечал в свое время Л. В. Черепнин, - Орда не смогла сломать там политические порядки. Ордынские ханы стремились поставить эти порядки себе на службу, используя в своих интересах русских князей..."⁷⁹ Попробуем определить те элементы прежней системы, которые могли бы быть поставлены на службу Орде. По нашему мнению, в качестве таких элементов могли бы быть отмечены: а) договорный характер легитимации власти и б) разнообразные способы обретения власти князьями, при последующем их закреплении договором. Привычка русских князей к подтверждению их полномочий легко совместилась с уже оформившейся к началу 40-х гг. XIII в. тенденцией, согласно которой Орда выступает по отношению к оседлым народам, в качестве высшей, но и внешней силы.

Вызов князя в Орду можно воспринимать как прелюдию к своеобразному договору, в котором одна сторона (Орда) приглашает для управления захваченной землей другую сторону (князя), выбирая его из нескольких претендентов. Причем вначале (как показывает история с киевским тысяцким Дмитром и воеводой Михаила Черниговского Федором) в качестве претендента монголы могли рассматривать любого знатного человека из покоренных земель, причастного к управлению. Однако очень быстро князья, явившись в Орду, пресекли возможные попытки повышения статуса бояр и воевод, и ханы, от Батыя и дальше, согласились с исключительным правом Рюриковичей на власть. Сознательно или нет (и, скорее всего - нет), но ордынские правители законсервировали стареющую на глазах и теряющую эффективность форму приглашения-завоевания-согласия в сфере легитимации власти, использовав ее для своих целей. Приняв на себя роль внешней, посторонней силы, причем такой, с которой можно и нужно договариваться, Орда получила великолепный инструмент влияния на Русь посредством постоянного перезаключения договора с местными правителями. Князья же, для которых договорная форма обретения и подтверждения властных полномочий была привычной, восприняли необходимость ездить в Орду и получать ярлык, как новую форму договора.⁸⁰

Чарльз Гальперин убедительно показал, что русские авторы XIII и следующих веков "не признали" (did not concede) сам факт установления монгольского ига и старательно избегали терминологической ясности в описании Батыева нашествия и последовавших за ним событий.⁸¹ С этим наблюдением перекликается еще одно - Н. С. Борисова - о наименовании "Золотая Орда": "... русские люди, для которых золотой цвет всегда был символом чего-то доброго и прекрасного, никогда не пользовались этим названием татарского государства в период иноземного ига. Лишь позднее, когда "злые татары" стали легендой, имя "Золотая Орда появляется в русском фольклоре".⁸² Общественное сознание Руси вывело "за скобки" реальности сам факт захвата русских земель. А значит, и подчинение Орде должно было выглядеть так, как будто это лишь продолжение существующих властных традиций. "Договорное" получение ярлыка в этих условиях - спасительная находка, сохраняющая авторитет местной власти в глазах народа и позволяющие ханам сочетать прямые и косвенные методу управления подчиненными территориями.

Но выглядеть не значит быть. Вряд ли можно говорить как о "союзном договоре" между русскими землями и Ордой (в трактовке Л.Н. Гумилева), так и о договоре как таковом. Для договора обязательным условием является если не полное равноправие договаривающихся сторон (между победителем и побежденным это невозможно), то определенная форма самостоятельности, выражающаяся:

во взаимности взятых на себя обязательств;
в возможности контроля над их исполнением;
в обязательности санкций за нарушение взятых на себя обязательств.

Получение ярлыка русскими князьями сохраняло форму договора (о чем ниже), но, по сути, договором не являлось, поскольку не предусматривало выполнения указанных пунктов. Это был псевдодоговор, позволяющий Орде легитимизировать свое право на высшую власть в русских землях, а князьям а) сохранить вид автономной и самодеятельной власти и б) воспроизводить во внутренних отношениях те же формы утверждения на столах, что уже существовали до прихода Орды. Князья могли по-прежнему:

передать власть от отца к сыну, но не по наследству, а по согласию и уже не городской общины, а золотоордынского хана;
захватить власть, заручившись поддержкой хана и согнав противника со стола, часто при помощи ордынского войска;
получить власть по приглашению хана, причем инициатива могла исходить из Орды, а могла быть и инспирирована жалобой одного князя на другого.

Формальные признаки отордынской легитимности

Конечно, квазидоговор с ханом совсем не походил на тот ряд, что заключали князья с городскими общинами и, тем не менее, в нем присутствовали и элементы двусторонних обязательств (совершенно разного уровня для ханской и княжеской стороны), и необходимый набор церемоний, к характеристике которых мы сейчас перейдем.

Обряд представления хану проходил в несколько стадий, каждая из которых имело самостоятельное значение.

Стадия подготовительная: каждый, кто пребывал в Орду, должен был наделить подарками всех, от кого что-то зависело в деле представления хану. Это стремление получить дополнительный доход в виде "подарка", присущее всем должностным лицам в Орде, включая и самого хана, отмечалась и европейцами, и арабами в качестве главной особенности взаимоотношений с властными структурами в Орде. Так арабский автор начала XIV в. пишет о подарках, как о сути ордынского правления: "Они (речь идет о русских, черкесах и ясах - К.С.) не в силах сопротивляться султану этих стран и поэтому обходятся с ним как подданные (...). Если они обращались к нему с повиновениями, подарками и приношениями, то он оставлял их в покое, в противном же случае делал на них грабительские набеги..."⁸³ Дж. Карпини, оставивший подробное описание ордынских порядков и нравов, неоднократно подчеркивал важность подарков в общении с любыми должностными лицами. Вот наиболее яркий фрагмент: ": как князья, так и другие лица, как знатные, так и незнатные, выпрашивают у них [послов других государей - К.С.] много подарков, а если они не получают, то низко ценят послов, - мало того, считают их как бы ни во что; а если послы отправлены великими людьми, они не желают брать от них скромный подарок, а говорят: "Вы приходите от великого человека, а даете так мало?"⁸⁴

Стадия ритуальная. На Руси она получила название "поклонение кусту".⁸⁵ Обряд состоял из двух церемоний. Первая - очищение огнем. "Они веруют, - писал Плано Карпини, - что огнем все очищается; отсюда, когда к ним приходят послы или вельможи, или какие бы то ни было лица, то и им самим, и приносимым им дарам надлежит пройти между двух огней, чтобы подвергнуться очищению, дабы они не устроили какого-нибудь отравления и не принесли яду, или какого-нибудь зла".⁸⁶ О том же сообщается и в Первой Новгородской летописи: "Обычаи же имяше Батыи кановъ: аще кто приидет поклонится ему, не повеле перед ся вести, нь приказано бяше волхвомъ вести я сквозе огнь и поклонитеся кусту и огневи; а иже что съ собою принесоша цесареви, от всего того взимающе волхвы, въметают е въ огнь; тоже пред цесаря пущаху с дары".⁸⁷ Вторая - поклонение солнцу, луне, огню, воде, земле, а также духу Чингисхана.⁸⁸ При том первая церемония имела всеобщий "охранительный" характер и применялась ко всем без разбора, а вторую должны были проходить лишь главы покоренных народов и их послы. Если доверять сообщению Ипатьевской летописи, согласно которому, Даниил Романович, "избавленъ бысть Богом и злого их бешения",⁸⁹ она могла применяться выборочно, по желанию хана.

Встреча с ханом. Подробно и обстоятельно эта стадия описана в сочинении Эльмуфаддаля, посвященном посольству султана Бейбарса к хану Берке в 1263 г.: "Их [послов" - К.С.] уже уведомили, что им следует делать при входе к нему, то есть войти с левой стороны и, когда от них будет взята грамота, перейти на правую сторону, присесть на оба колена, никому не входить в шатер его с мечом или оружием, не прикасаться ногами к порогу шатра..."⁹⁰ Переход с левой стороны шатра на правую, означал признание явившегося к хану человека официальной договаривающейся стороной,⁹¹ после чего возможны следующие знаки почтения к хану: преклонение колен, угощение кумысом и мясом, представление первой жене хана. Сравнение записок Карпини, Рубрука, отчетов арабских послов и летописного рассказа о пребывании в Орде Даниила Галицкого показывает, что никаких принципиальных отличий в церемониальном поведении в шатре хана между послами независимых государств и главами подвластных Орде народов не существовало.

Выдача ярлыка. А. Н. Насонов указывал на две привилегии, закрепляемые великокняжеским ярлыком: право на великокняжескую территорию и "право в известных случаях распоряжаться силами других князей "суздальской земли".⁹² И то и другое вряд ли может быть оспорено. Но что значит - право на территорию, будь то территория великого княжения или удела? Г. А. Федоров-Давыдов пишет, что в Орде властные полномочия разделялись на две части. Одна из них - это власть представителей центральной администрации, наместников, являющихся прямыми проводниками воли хана. Вторая - "военно-удельная" - власть переданная ханом в условное пользование.⁹³ В данном случае нас интересует эта вторая - "военно-удельная власть". У нас нет данных о том, чтобы что-либо, помимо прямой воли хана выраженной в ярлыке (например - духовенству) или его представителями ограничивало права князя распоряжаться на закрепленной за ним территории по своему усмотрению. Владелец ярлыка был свободен в своих действиях, но в рамках этого ярлыка. Это означает, что его свобода а) распространяется на обозначенную в ярлыке территорию; б) оканчивается одновременно с прекращением действия ярлыка; в) должна быть использована во благо Орде.

Хорошую возможность увидеть, как проявлялась власть по ярлыку, дает "Опасная грамота" (в формулировке В. Л. Янина⁹⁴), выданная великим князем Ярославом Ярославичем между 1266 и 1272 гг. рижанам. Вот ее текст:

"Менгу Темерево слово клъ Ярославу князю: даи путь немецкому гостю на свою волость. От князя Ярослава ко рижанам, и к болшимъ и к молодым, и кто гоститъ, и ко всемъ: путь вашь чистъ есть по моеи волости; а кто мне ратныи, с тим ся самъ ведаю; а гостю чист путь по моеи волости".⁹⁵

Этот короткий текст позволяет, тем не менее, сделать три вывода. Первый: преамбула грамоты отчетливо указывает на "отордынский" характер власти князя, поскольку в ней высказана высшая воля золотоордынского хана, но она не оформлена как акт прямого действия. Для того чтобы эта воля приняла форму закона, великий князь выдает собственную грамоту. Второй: ханское "указание" не конкретизировано, а сформулировано в самом общем виде. Все подробности: кому и на какие действия выдается "опасная грамота" содержится уже в княжеском акте. Третий: оборотом "а кто мне ратный", князь самостоятельно формулирует пределы действия этой грамоты. Ханская воля этих пределов не устанавливает.

Соответственно и объем полномочий по ярлыку можно определить подобием арифметической формулы: все возможные властные полномочия, минус те права, что а) оговорены в других ярлыках и б) принадлежат прямому представителю хана. В последнем случае "вычитание" прав посла из прав князя может привести к тому, что полномочия князя станут равны нулю. Это одно из подтверждений псевдодоговорных отношений по ярлыку, поскольку объем властных полномочий подвластных Орде князей определялся только волей хана и не был сколько-нибудь постоянной величиной.

Второе указание того же рода - ограниченное во времени действие ярлыка. Князья русских земель никак не могли повлиять на продолжительность действия собственных полномочий. Даже выдаваемый бессрочно ярлык прекращал действие со смертью выдавшего его хана.⁹⁶ К тому же сам хан, выдавший ярлык, мог в любой момент его отобрать. Вся история ордынско-русских отношений и в особенности многочисленные примеры убийств ханами русских князей, говорят о том, что хан и те, кто действовал по его указанию, не имели твердых обязательств по ярлыку. Ярлык, таким образом, это не двусторонний документ. Он составлялся не для того, чтобы разграничить сферы властных полномочий князя и Орды, а для третьих лиц, состав которых (на примерах ярлыков, выданных духовенству) подробно исследован еще И. Н. Березиным.⁹⁷ Одна из характерных особенностей ярлыка - максимально широкое перечисление тех, кого может коснуться его действие - может трактовать как следствие двух накладывающихся властных систем и типов легитимности: улусно-удельной (содержимое ярлыка предназначено для подвластного населения) и административной (ярлык действителен для всех категория монгольской администрации). К сожалению, отсутствие текстов ярлыков, выдаваемых собственно князьям, не позволяет подтвердить или опровергнуть предположение о его двойном предназначении.

Обряд представления великого князя другим. Он проходил в Орде и первое упоминание о нем относится ко второму поколению подвластных Орде князей. Сведения о таком обряде сохранились в материалах Татищева. После смерти Александра Невского в ставку хана приехал его младший брат Ярослав Тверской: "Егда прииде Ярослав в Орду и хан прият его с честью, даде ему доспех и повеле обвести его по чину на великое княжение. Коня же его повеле вести Володимеру Рязанскому, да Ивану Стародубскому, бывшим тогда в Орде."⁹⁸ Косвенным подтверждением возможности существования такого обряда по отношению к великому князю (а при "наделении доспехом", возможно, и всех остальных), служит бытовавший в Орде обычай взаимного дарения подарков, исследованный Н. Л. Жуковской: "Низшее свободное сословие платило своему нойону чисто номинальную дань, что рассматривалось (...) как признание своего "младшего" положения перед "старшим" - ханом или нойоном, который принимал такую форму выражения подчинения ему и отдаривал "младшего" какими-либо вещами (...). Этот обмен дарами совершался, как правило, публично на каком-либо массовом мероприятии..."⁹⁹ Если принять ту точку зрения, что обычай "подарка-отдарка" был перенесен завоевателями на своих данников, то термин "почтить" русских летописей получает еще одно, дополнительное звучание: им можно было обозначить тот обряд "отдарка" - наделения князя "доспехом", который церемониальном уровне воспроизводил ту же информацию, что и ярлык - признание подчиненного положения князя по отношению к ханской власти. Так, сообщая о пребывании Александра Невского в Орде, составитель Комиссионного списка Первой Новгородской летописи соединяет понятия "честь" и дары: "Цесарь же Батыи, вдавь великую честь и дары русскому князю Александру, и отпусти его с великою любовью".¹⁰⁰ Другая же сторона обряда, связанная с торжественным объездом князем на коне, ведомым под уздцы играла ту же роль, что известная по XIV в. явка (или, наоборот, неявка) к ярлыку. Продолжением этой церемонии было сопровождение князя на родину послами хана, чтобы сохранить за ярлыком обрядовый характер "явления" ханской воли в подвластных территориях.

Въезд князя в город и посажение на столе. Древний обряд утверждения власти князя через заключение "ряда" с городской общиной потерял свое реальное содержание, но сохранялся в XIII в. (а отдельные его элементы можно проследить вплоть до XVI в.), как наиболее понятная, привычная форма признания княжеской власти населением. Наиболее полно этот обряд описан под 1252 г. Это вокняжение Александра Невского во Владимире:

"Приде Олександръ, князь великыи, ис Татар, в град Володимерь. И усретоша и со кресты у Золотых воротъ митрополитъ и вси игумены, и гражане и посадиша и на столе отца его Ярослава, тисящю предержащю Роману Михаиловичю, и весь рядъ.¹⁰¹

В этом описании сохранены все основные элементы древнего обычая: встреча за городскими воротами, церковный обряд, церемония посажения на столе и заключение ряда. Неизменность обряда подчеркивается устойчивостью формулировок, и сохранением "отчинной традиции" ("посадиша на столе отца его"), при том, что сам обряд становится красочной декорацией той власти, которая исходит от Орды и существует в рамках, предписанных ярлыком.

Церемония "поклонения ярлыку". Он представлен в Симеоновской летописи под 1304 г.:

":на осень князь великии Андреи вышелъ из орды с послы и с пожалованием и съехашася на съездъ въ Пересяславль вся князи и митрополит Максимъ, князь Михайло Ярославичъ Тферскыи, князь Юрий Даниловичъ Московскии, с братьею своею; и ту чли грамоты, царевы ярлыки:"¹⁰²

Такое совмещение старых и новых церемоний вполне отражает суть происходившего: в результате определенной "притирки" схем легитимности существовавших в Орде и на Руси сложилась система разноуровневой легитимности. Вытеснив вече из системы потестарных отношений, Орда не просто заняла его место, она раздробила все пространство власти на два слоя (или уровня). Высший слой - легитимность хана и тех, кто действует по его поручению. Назовем ее легитимностью ордынской. Низший слой - легитимность русских князей, получивших ярлык. Это легитимность отордынская. В ней, в свою очередь можно выделить чуть более высокий уровень великого князя, устанавливаемый церемонией "чтения" его в Орде и поклонением ярлыкам, и чуть более низкую - остальных князей.

Об ордынской легитимности речь пойдет чуть ниже, а пока постараемся определить первоначальные подходы к той проблеме, которая на наш взгляд еще не нашла в отечественной историографии своего разрешения. А именно: в какой мере отордныскую легитимность русских князей можно называть вассалитетом?

Аргументы "за" то, чтобы считать отношения русских князей с ханами вассальными выглядят следующим образом:

князья получали власть на той или иной территорией в условное владение;
одним из главных условий сохранения за князем власти было обязательство являться с дружиной к хану, в случае начала военных действий;
ханы совсем (варианты: почти, почти никогда, за редким исключением) не вмешивались во взаимоотношения князя и его слуг, а также князя и подвластного ему населения);
наконец, обряд "чтения" князя в Орде можно рассматривать, как установление вассальных отношений.¹⁰³

Для того чтобы указать на аргументы "против", уточним, что: а) вассалитет не тождественен феодализму, б) условное владение является одной из определяющих черт феодального строя, а не только и не столько вассалитета, в) оба эти понятия: "условное владение" и "феодализм" значительно шире, чем термин "вассалитет". Еще Н. П. Павлов-Сильванский применял понятие "феодализм" для характеристики социально-политической сферы, а "вассалитет" - для государственной и правовой. И в этом значении для понятия вассалитет наиболее существенен не принцип условного владения, а совершенно другие принципы: взаимного договора¹⁰⁴ и "вассальной иерархии".¹⁰⁵ Те же два принципа, с добавлением еще двух отмечала А. Д. Люблинская в характеристике классического вассалитета во Франции. Первый (из этих "дополнительных"): "обычай установил между вассалом и сеньором сложные многосторонние отношения, а нормы феодального права регулировали их во всех деталях".¹⁰⁶ Второй - участие вассалов не только в войнах сеньора, но и в "решении его дел," и судопроизводстве. Все эти четыре принципа действуют (с определенной поправкой на собственные обычаи) в отношениях великих князей с князьями удельными (а также с боярами) на Руси в XIV в. Но в отношениях с Ордой они либо отсутствуют, либо искажены.

Выше уже говорилось о том, что хан не имел обязательств по ярлыку. Это значит, что отсутствовала реальная договорная основа отношений князя и хана, подразумевающая ответственность сеньора перед вассалом. Если ханы оказывали тому или иному князю военную поддержку, то не на основе договора, а лишь принимая личное решение и исходя из собственных соображений. Далее - отсутствовала вассальная иерархия в отношениях с Ордой. Князья, не имеющие статуса великого, вели дела с Ордой (в XIII в.) самостоятельно. Повышение или понижение статуса князя (так же как его жизнь), опять-таки не определялось условиями договора, зависело от личной воли хана. Не существовало также единых законов, которые бы распространялись и на Орду, и на земли русских князей, и которыми бы регулировались вассальные отношения. Наконец, нет данных о том, чтобы великий князь или другие князья входили в круг тех официальных лиц, которые управляли Ордой вместе с ханом. Таким образом, по большому числу формальных признаков отношения между ханом и русскими князьями если и можно назвать вассалитетом, то вассалитетом, находящимся в зачаточном состоянии, а, применительно к самому началу этих отношений - псевдовассалитетом.

Но есть и еще одна - неформальная - характеристика, подтверждающая сомнения в том, что вассалитет существовал во взаимоотношениях Руси и Орды в XIII в. Это прямая власть хана в русских землях, подменяющая собой (и тем самым отменяющая) легитимность князей. Ордынская легитимность, как прямое правление ханских чиновников, начала оформляться уже в ходе Батыева нашествия. К 1238 г. восходит сообщение о том, что в покинутом князем городе Угличе Батый "оставил своих чиновников" и вернувшемуся в 1240 г. в свой город князю Владимиру Константиновичу пришлось править "совместно" с ними.¹⁰⁷ С этим сообщением перекликается наблюдение Карпини: "... в бытность нашу в Русии, был прислан туда один Саррацин, как говорили из партии Куйук-кана и Бату, и этот наместник у всякого человека, имевшего трех сыновей, брал одного (...). Остальных же, согласно своему обычаю, пересчитал..."¹⁰⁸

Оба этих сообщения относятся к самому раннему периоду взаимоотношений Руси и Орды, когда не устоялась еще система ордынского правления с опорой на князей. Только этому периоду - первых 20 лет после нашествия Батыя - может в полной мере соответствовать еще одно наблюдение Карпини, согласно которому в присутствии любого представителя Орды легитимность местных властей полностью утрачивалась.¹⁰⁹ Но использовалось ли прямое правление ордынских представителей впоследствии, когда одновременно с переписью 1257-58 гг. сложился порядок правления Русью, и утвердилась отордынская легитимность князей? Для разрешения этого вопроса ключевую роль играет та или иная трактовка роли баскаков на Руси. Вопрос, от которого зависит решение проблемы, формулируется следующим образом: имели ли баскаки право самостоятельно распоряжаться в русских землях, игнорируя князей и отменяя их распоряжения, или нет? Если да, то баскаки обладали наивысшей легитимностью, если нет, то их возможные попытки править помимо князей, были нелегитимными.

Согласно позиции, заявленной А. Н. Насоновым, сразу за 1257 г. появилась самостоятельная "военно-политическая организация", представленная военными отрядами под командованием баскаков и созданная с целью "внутренней охраны" ордынских интересов. Таким образом, по мнению Насонова, баскаки представляли параллельную княжеской государственную структуру с более высоким уровнем легитимности: не отородынской, а непосредственно ордынской. Противоположное мнение обосновано высказал В. В. Каргалов: "Баскаки не были "наместниками" хана в покоренных землях: для этого они не имели ни военной силы, ни своей администрации. Но по "доносам" баскаков хан посылал на непокорного князя карательное войско или вызывал его на расправу в Орду".¹¹⁰

Рассмотрим, еще, раз аргументы "за" и "против":

"За". Баскаки обладали прямой легитимностью.	"Против". "Легитимность баскаков была вторична"
Плано Карпини называет баскаков (Bascathos) "наместниками". Термин указывает на прямую передачу части ханских полномочий его представителям - баскакам.	У того же Карпини полномочия баскаков таковы: а) "возражать" местным правителям (а не отменять их приказы) в том случае, если "люди какого-нибудь города или земли не делают того, что они хотят"; б) в случае явного неповиновения вызывать войско из Орды, причем оно приходило не по воле баскака, а "по воле того правителя, которому повинуется упомянутая земля", то есть по указанию хана.¹¹¹
В Никоновской летописи говориться: "посажа властителей царь Батый по всем градом русским, и по убиении Батыеве, сын его Сартак и по сем иные"¹¹² Термин "властитель" однозначно указывает на прямые властные полномочия.	Летопись эта позднего происхождения (XVI в.) и использованный термин в характеристике баскаков может отражать стремление подчеркнуть тяжесть неволи, униженное положение князей и, соответственно, величие возрожденного государства.
Классический (по частоте цитирования) эпизод с нападением князя Святослава Липецкого на слободы курского баскака Ахмата в 1289 г,¹¹³ свидетельствует о том, что баскаки владели землями на Руси и могли набирать в свой отряд русских людей.¹¹⁴	В том же эпизоде сам баскак не имеет возможности самостоятельно наказать Святослава, это делает "по цареву слову" Олег Курский.¹¹⁵ Это вполне соответствует сравнительно низкому положению баскаков в Орде, реконструируемому по ханским ярлыкам.¹¹⁶ И точно также, в рассказе о гибели рязанского князя Романа Ольговича, содержащемся в материалах Татищева, рязанский баскак ничего не предпринимает, а лишь докладывает в Орду: "Хулит вы великого хана, и ругается вере твоей".¹¹⁷

В рассмотренных выше характеристиках полномочий баскаков и примерах их поведения в конфликтных ситуациях, отчетливо выделяются их основные функции, сформулированные Ч. Гальпериным: надзор за местным населением (superviser) и сбор сведений о положении дел (intelligense-getheres).¹¹⁸ Баскак выступает в роли наблюдателя и контролера над той властью, что поставлена "от Орды", но не тождественна Орде. Единственная обязанность, предусматривающая наделение баскаков прямой легитимностью - сбор дани. Но эта обязанность, почти сразу после переписи 1257 г., перешла в руки мусульманских купцов-откупщиков. Таким образом, баскаки, которые не могли ни отменить распоряжения князей, ни отстранить их от власти, видимо, не могут считаться лицами, наделенными прямой ордынской легитимностью. Но это не значит, что такой легитимности не существовало совсем.

Ордынская легитимность

Совсем иного рода, чем у баскаков, была власть "начальников монгольских отрядов, оставивших по себе такую печальную память".¹¹⁹ Давший эту характеристику А. Ю. Якубовский, считал, что этих начальников (чья главная обязанность - собирать дань) надо именовать "даругачами", однако в русских летописях они, как правило, именуются послами или "салтанами". Если свести вместе упоминания о послах и их полномочиях за век с четвертью, прошедший после нашествия Батыя, то получается, что послы использовали власть данную им ханом (или даже кааном) в следующих случаях:

Проведение переписи и обложение населения данью.	Перепись Батыя на землях Киева, о которой писал Карпини. Перепись Северо-Восточной Руси и Новгородских земель в 1257 - 1258 гг. Перепись 1275 г., когда, как это значиться у Татищева, великому князю Василию Ярославичу не удалось отговориться "числом баскаков прежних".¹²⁰
Вызов князя в Орду.	Послы были отправлены к первому поколению переживших нашествие князей, а также к Александру Невскому. В XIV в. в орду "забирали" послы Саранчук - Ивана Даниловича; Истрочей - Александра Михайловича Тверского.
Сопровождение князя, получившего ярлык.	Посол Жанибек сопровождал великого князя Ярослава в 1264 г.; Тайтемир и Имар-Ходжа (1315) - Михаила Тверского; Сивенчбуга (1323) - его сына Дмитрия; Киндяк и Авдул (1338) - Александра Михайловича.
Наделение кого-либо особыми полномочиями.	В 1262 г. посол Титяк дал "доспех" (и, видимо, поручил командование отрядом) расстриженному монаху Изосиме, принявшему мусульманство.
Полицейские функции.	Посол Тотуй в 1348 г. привез в Москву к князю Семену Ивановичу "клеветников" - литовских послов. В 1360 г. на Русь были посланы три посла - ловить размножившихся на дорогах разбойников.
Арбитражные функции.	В 1296 г. на съезде во Владимире княжеские споры разбирал посол хана Неврюй.¹²¹
Право прямого правления в данной местности, с отстранением от власти князя, разорением города	Наиболее яркая память осталась от действий посла Шевкала в Твери (1327). Но и до этого послы Тайтемир и Имар Ходжа "много зла створиша" Ростову;¹²² Кокча (1318) разорил города, Ярославль и Кострому, а в Ростовской земле "пограби" церкви, монастыри и села, и "люди плениша"¹²³; Байдера (1320) - Владимир, Таянчар (1321) - Кашин; в 132 "поганый Ахмыл (...) Ярославль пожже мало не весь".¹²⁴

Власть посла, таким образом, на определенный срок отменяла либо часть, либо все полномочия князя. Присутствие посла на данной территории означало присутствие должностного лица с более высоким уровнем легитимности, чем та, которой был наделен князь.¹²⁵ Причем до конца 1260-х гг. на Руси действовала двойная, параллельная легитимность послов: от каана монгольской империи и от хана джучиева улуса.¹²⁶ После выделения Золотой орды в самостоятельное государственное образование и признание власти хана царской, его легитимность, а, следовательно, легитимность его послов была наивысшей.

Особый случай представляли приходы на Русь "салтанов (царевичей)" - родственников хана, ведущих с собой многочисленные "рати". Чаще всего они направлялись для низложения неугодного князя и представляли собой как бы имитацию первого - батыева - нашествия. Приход татарской рати отменял легитимность князя и "переустанавливал" власть заново. Эта ситуация полной замены одной легитимности на другую путем инсценировки "завоевания" хорошо читается уже в первой рати подобного типа - "неврюевой". Образ батыева погрома воспроизводится здесь детально и в мелочах:

собирается объединенная рать Неврюя, Катиака и Алабуги;
это соединенное войско разбивает в "битве велий" дружину великого князя Андрея Ярославича;
захватывается родной город побежденного князя;
происходит разорение занятых ордынским войском земель.¹²⁷

Апофеозом "переустановленной" власти становится торжественный въезд во Владимир нового великого князя - Александра Ярославича - с ярлыком от хана.

Трижды этот же сценарий для отстранения от власти своего старшего брата - великого князя Дмитрия Александровича использовал Андрей Александрович. Удался он дважды: в 1282 г., когда князь Андрей привел на Русь соединенное войско Туратемира и Алыня, а также в 1293., при нашествии "дюденевой рати". А между этими двумя военными экспедициями была еще одна - самая примечательная. В 1285 г. Андрей шел на брата с неким "царевичем", но Дмитрий "съчтася с братею царевича прогна".¹²⁸ В данном случае Дмитрию, использовавшую временную слабость Орды, вызванную внутренним противоборством, удалось при помощи ордынских правил "переустановить" собственную власть, что, впрочем, в XIII и первой половине XIV в. не удавалось больше никому.

Высшая и прямая легитимность послов и царевичей в каждом конкретном случае выступала как экстраординарная: во-первых, временная, а во-вторых, обусловленная конкретным поручением. В обычное же время действовала власть ординарная - "отордынская", представленная первоначально связкой князь-баскак, а с XIV в. просто князьями русских земель.¹²⁹ В этой связи важно определить уровень компетенции княжеской власти. Выше мы отмечали три главнейшие обязанности подвластного Орде князя: "повиновение, приношения, подарки". Правило "трех П." отчетливо просматривается в оправдательной речи тверского князя Михаила Ярославича, как она представлена в материалах Татищева: "Хана есми слушал и слушаю (повиновение), и работаю ему, и дани даю ему праве (приношения). А посол ханский пришел на меня ратью, яз поневоле бился с ним, и потом есми чтил и дарил (подарки)..."¹³⁰

Обвиненный в нарушении всех трех правил подчинения, Михаил Тверской был казнен, однако пример Даниила Романовича Галицкого, Андрея Ярославича Суздальского, Дмитрия Александровича Переяславского и Александра Михайловича Тверского, тоже "бившихся" в разное время с представителями Орды и сохранившими жизнь (а Даниил и Дмитрий - и титул) показывает, что полномочия князей, получивших ярлыки и соблюдавших правило "трех П." были чрезвычайно широкими, вплоть до (рискнем предположить) вооруженного сопротивления ордынской знати, в том, конечно, случае, когда князю, впоследствии, удавалось оправдать свои действия перед ханом. По отношению же к местному населению, пределы власти, полученной по ярлыку, могли поставить а) ярлыки, полученные другими князьями или представителями церкви; б) полномочия, переданные ханом послу или салтану.

Взаимодействие старых и новых элементов легитимации княжеской власти

Князья не могли опираться в своих действиях только на легитимность, полученную в Орде: этим они бы поставили знак равенства между собой и ордынскими чиновниками. Если они хотели сохранить собственную (внутреннюю) легитимность, они должны были вводить свою властную деятельность в рамки определяемые:

древними нормами права, освященные именами Владимира Святого, Ярослава Мудрого и Владимира Мономаха;
традициями княжеского дома Рюриковичей;
каноническим образом князя, сложившимся в XI в. и выраженным в культе Бориса и Глеба;
ожиданиями подвластного населения, видевшего в князьях последнюю надежду на защиту и справедливость.

Другой вопрос, хотели ли князья, отправлявшиеся за решением внутренних споров в Орду и приводившие на Русь ордынские "рати" сохранить внутреннюю легитимность? По нашему мнению на него можно ответить положительно, исходя из двух соображений. Первое: внутренняя легитимность необходима была для того, чтобы получить внешнюю - отордынскую. Согласившись стать просто ордынскими чиновниками, русские князья, в глазах ханов, уничтожили бы разницу между собой и любыми другими знатными лицами, "растворившись" в ордынской аристократии. (Нечто подобное происходило, с конца XIV в. как раз с монгольской знатью - поступая на службу великому князю и, принимая христианство, ордынские вельможи становились частью русского боярства. Русские же князья не только не приняли мусульманства, но и женившись на ордынских царевнах, предварительно их крестили). Второе: сохранение внутренней легитимности было одним из условий устранения ордынского ига. В XIII в попытки сохранить элементы автономной легитимности с трудом, но просматриваются, и речь об этом еще пойдет. В XIV в. восстановление "отчинной" традиции, как базы собственной, внутренней легитимности станет одной из idee fixe князей московского дома (см. третью главу).

В связи с утерей самостоятельности образ легитимного князя должен был замещен образом князя "правильного" - своим поведением оправдывающего народные чаяния и, прежде всего князя - заступника и "утешителя". Впервые этот новый образ князя проглядывает в "Житии Александра Невского", автор первоначальной редакции которой говорит о себе как очевидце "възрасту его".¹³¹ В этом "Житии..." образ Александра чуть-чуть двоится. С одной стороны в нем присутствуют традиционные для домонгольской Руси составляющие (например, праведный суд¹³²) и почти такие же, какие мы находим в некрологе его двоюродного брата - князя Василка Константиновича:

Некролог Василка Константиновича	Житие Александра Невского
"лицем красенъ, очима светел и грозен"	"Но и взоръ его паче инех человекъ, и глас его - акы труба в народе, лице же его - акы лице Иосифа:"
"хо(ро)бр паче меры"	": храборство же его - акы царя римскаго Еуспесиана:"
"бе бо всему хытр и гораздо умея и песеде в дободенствии."¹³³	": и дал бе ему Богъ премудрость Соломонию:"¹³⁴

Но есть и такие добродетели, которые принципиально расходятся, с прим взглядом:

Некролог Василка Константиновича	Житие Александра Невского
"до бояр ласков (...) слугы свои любляше".	"... иже много трудися за Новъград, и за Пьсковъ и за всю силу Русскую животъ свои отдавая".¹³⁵

Эта новая и главная теперь черта в образе князя - народного заступника - еще дважды подчеркнута в Житии:

"Бе же тогда нужда велика от иноплеменникъ, и гоняхут христианъ, веляще с собою воинствовати. Князь же великый Александръ поиди к цареви, дабы отмолити люди от беды тоя"¹³⁶

И еще в одном фрагменте:

"По пленении же Неврюневе князь великый Александръ церкви воздвигну, грады испольни, люди распуженыа събра в домы своя. О таковых бо рече Исайя пророкъ "Князь благ в странах - тих, уветливъ, кротокъ, смиренъ, по образу Божию есть".¹³⁷

Эта перемена в потестарном образе князя конечно не случайна. Постоянное давление на русские земли, осуществляемой Ордой в XIII в. и зло ею причиняемое, обостряли жажду покровительства. С другой стороны, при все более сужающихся возможностях влиять на князя, общество вынуждено отказываться от реальных - договорных - отношений с властью. Место этих вынуждено забытых отношений занимает мечта о праведном царе: независимом, сильном и справедливом правителе. Так формируется новый образ власти - образ царя - покровителя собственных земель. В первый раз он соотносится с образом Александра Невского, а в полной мере формулируется (как это показал В. А. Кучкин) в "Житии" Михаила Тверского.¹³⁸

Итак, легитимное поведение князя задавалось, с одной стороны, правилами, навязываемыми Ордой, с другой - ожиданиями собственного народа. Но существовала еще одна сторона легитимных взаимоотношений - династическая. С приходом Орды и падением влияния городов в политической жизни Руси, споры о великом княжении и "вотчинах" младших представителей династии стали только острее, а механизмы урегулирования такого рода разногласий были нарушены. Эффективность государственной власти - один из тех критериев, по которому она оценивается и в соответствии с которым ее легитимность может быть поколеблена или, наоборот, утверждена. (Не зря именно критерий эффективности - способности "отмаливать" русских людей в Орде более всего повлиял на новый образ князя.) Следовательно, поиск простых и быстродействующих (а значит и наименее вредных для общества) способов разрешения княжеских споров, без участия городских общин, стал одной из главных задач адаптации к монгольскому игу.

Теоретически возможны два способа такой адаптации. Первый - привлечь Орду к разрешению этих споров. Назовем его условно принципом ордынского участия. Второй - найти такие механизмы и способы, при которых не было бы необходимости обращаться к хану. Так же условно назовем его принципом княжеской автономии. Критерий эффективности этих способов для подвластного населения состоит в том, в какой степени они способствовали или препятствовали появлению на Руси новых ордынских ратей. Понятно, что княжеская власть тем эффективней, чем реже на русские земли приходит ордынское войско, соответственно меньше грабежей, убийств, полона и т.п.

В настоящее время в исторической литературе представлено две точки зрения на то, как решался вопрос о великом княжении между потомками Всеволода Юрьевича в первые десятилетия ордынского ига. Выше уже приводилось мнение Ю. А. Лимонова, согласно которому Батыю не удалось разрушить ту систему легитимации власти, которая существовала в домонгольской Руси и "традиции были сохранены".¹³⁹ Другие же историки утверждают, что городская община никакой роли при утверждении великого князя не играла, а претендент на стол великого князя владимирского выбирался князьями Северо-Восточной Руси. И если В. А. Кучкин в этом вопросе еще достаточно осторожен,¹⁴⁰ то В. Л. Егоров в статье, посвященной Александру Невскому, утверждает, что тот "принял участие в выборах нового князя".¹⁴¹

Сообщения о том, что происходило после смерти великого князя Ярослава Всеволодовича, позволяют трактовать вокняжение его младшего брата Святослава по-разному. Если у Татищева говорится: "По совещании же по смерти брата своего Ярослава Всеволодовича седе на столе великом княжении в Володимире великий князь Святослав Всеволодич...";¹⁴² то в Лаврентьевской летописи "совещания" нет, а есть "плаканье" - традиционный обряд похорон, на который съезжаются все дальние и близкие родственники,¹⁴³ что не отрицает совещание, но и не предполагает выборов. Определить, что же все-таки решал состоявшийся после смерти Ярослава Всеволодовича съезд князей - его ближайших родственников - можно, вероятно, только в более широком временном контексте. Представим себе ход событий за первые десять лет после нашествия Батыя (1238 - 1248):

В 1238 г. князь Ярослав Всеволодович занимает разоренный Владимир, восстанавливает его, по сути, заново формирует городскую общину и после этого утверждается на столе, как положено по обычаю.
В 1243 г. Ярослав вынуждено легитимизирует свою власть в Орде, но этот процесс затягивается и в 1246 г. Ярослав умирает с подозрением на отравление в ставке каана.
В 1247 г. после съезда князей владимирский стол занимает Святослав Всеволодич; он использует свое право старшинства, но власть свою в Орде он не утверждает; мы также ничего не знаем о заключении ряда между Святославом и владимирцами.
В 1248 г. племянник Святослава Михаил Ярославич, используя древнюю форму легитимации власти - завоевание - сгоняет дядю со стола. Старшие братья Михаила - Александр и Андрей - не соглашаясь с действиями Михаила, но и не желая восстанавливать власть дяди прибывают во Владимир.¹⁴⁴ В вопрос о великокняжеской власти переносится в Орду, а затем и в ставку каана.

Предлагаемая ниже интерпретация этих событий, как цепочки единого процесса трансформации старой формы легитимации власти в новую и выработки системы ордынского участия в спорах о великом княжении, наверно не бесспорна, но, на наш взгляд, логична:

Действия всех князей Северо-Восточной Руси явно указывают на то, что после батыева погрома авторитет городской общины в политической жизни резко упал. Отсюда - стремление перенести вопрос о великом княжении в сферу компетенции княжеской династии, а ряд сохранить лишь как церемонию, освящающую уже принятое решение.
Если бы такой механизм был найден, то согласованная воля всей династии могла звучать веско и серьезно во взаимоотношениях с Ордой, но события указанного десятилетия (равно как и последующих) не свидетельствуют о тот, что такого рода механизм был выработан.
Если бы вопрос о великом княжении решался "выборами", то нам следовало бы говорить о совершенно новом государственном образовании на территории Руси - княжеской республике. Между тем, действия сыновей Ярослава, апеллирующих либо, как Михаил Хоробит к старым (завоевание) либо, как Александр и Андрей Ярославичи, к новым (ярлык) формам утверждения на столе, говорят, прежде всего, о нестабильности власти, отсутствии ясных ориентиров в способах ее достижения и оформления, а отнюдь не о появлении новой, доселе незнакомой формы государственного устройства.
Следовательно, съезд князей во Владимире и возможное совещание по поводу распределения столов был формой согласования интересов, а не выборами нового князя. Косвенным подтверждением этому тезису можно считать то, что была избрана привычная форма преемственности - от брата к брату. Но недовольные заключенным компромиссом князья понимали, что без участия города (и при потенциальном присутствии власти Орды) избранная схема занятия великокняжеского стола не вполне легитимна. Они оставили за собой право отстаивать свои интересы старыми (Михаил) или новыми (Александр и Андрей) способами.

Таким образом, налицо - кризис домонгольской системы легитимации власти, а власть Святослава Всеволодовича (а отчасти и Ярослава Всеволодовича) псевдолегитимна. Восстановление же полной легитимности (и эффективности) княжеской власти возможно только в двух случаях: либо устранение монгольского господства (эту тенденцию связывают с именем Андрея Ярославича), либо обращение к Орде за поддержкой и покровительством. Собственно говоря, в конце 40-х гг. XIII в. реален был только второй путь, что и было осознано старшими сыновьям Ярослава Всеволодовича. В Орде же не сразу поняли, как использовать ритм постоянно воспроизводившихся княжеских споров в своих интересах. И здесь чрезвычайно любопытен эпизод с "назначением" великими князьями одновременно двух сыновей Ярослава - Александра и Андрея.

В наделении Александра ярлыком на великое княжение в Киеве, в то время как Андрею достался Владимир, до последнего времени чаще всего видели особую политику Орды по отношению к Руси или персонально к Александру Невскому.¹⁴⁵ Между тем, способ разрешения спора братьев, выбранный кааном, абсолютно точно укладывается в сложившиеся в монгольской империи представления о способе управления государством (улусом): "а) государство разделяется на восточную и западную части, половины; б) правитель западной части подчинен правителю восточной (...); в) функции западного правителя - управление населением и командование войсками; г) у западного наместника нет права на трон; д) соправители являются ближайшими родственниками (отец и сын, затем родные братья).¹⁴⁶

Присмотримся внимательнее к положению Александра Невского, явившегося, вместе с братом, в ставку каана. Он уже был "соправителем" (с монгольской точки зрения) своего отца, причем именно на западе - в Новгороде. Он управлял населением и командовал войсками, причем так успешно, как никто из русских князей того времени. Он был старшим сыном великого князя, что, по монгольским представлениям, автоматически выводило его из числа претендентов на высшую ступень в государственной иерархии.¹⁴⁷ Решение о введении западного и восточного "крыльев" на Руси, соответствующих монгольским понятиям о выделении улусов, с точки зрения ордынской властной традиции, и легитимно, и справедливо. Точно также монголы поступали и в отношении других подвластных территорий, если возникал спор о наследстве. Так, Плано Карпини описал подобного рода династический спор между сыном и племянником грузинского царя Георгия IV, получивших, в конце концов, право на обособленные владения.¹⁴⁸ Говорить же о том, что спор Александра и Андрея Ярославичей был решен, исходя исключительно из представлений о политической целесообразности или в результате интриг, можно только в том случае, если признать, что в Орде при решении подобных вопросов полностью абстрагировались от собственных властных традиций и представлений, что нам кажется неправильным.

Другое дело, что ордынские обычаи накладывались на совсем иную правовую и политическую культуру Руси, и многовековую традицию определения "старейшинства". Первая же попытка введения "крыльев" стала и последней: после того, как Андрей Ярославич потерпел поражение от войска Неврюя и бежал за границу, попыток "назначить" одним ханом двух великих князей одновременно в XIII в. уже не было. Ханы Золотой Орды, находившиеся гораздо ближе к Руси и лучше осведомленные о ее нравах и обычаях (а соответственно и лучше понимавшие происходящие) быстро поняли, как использовать русские правовые традиции в своих интересах.¹⁴⁹ Ни один из существенных элементов легитимации власти прошлой эпохи не был ими уничтожен полностью, но содержание каждого из них было "вывернуто наизнанку":

договорный характер власти, при исключении из договора городских общин, был сохранен как псевдодоговор между князем, получающим ярлык и ханом, этот ярлык выдающим;
система завоевания-приглашения-согласия продолжала действовать при обязательном утверждении происшедших перемен в Орде (а с Неврюевой рати - и при ее непосредственном участии);
понятие "старейшинства" по-прежнему служило ориентиром при занятии отчинных столов, но, как и раньше, не являлось единственным и абсолютным критерием права на власть, оставляя Орде свободу политического маневра.

Эта консервация властных традиций Древней Руси, проведенная Ордой в собственных интересах, автоматически отбрасывала представителей княжеской династии ко времени конца XI или второй половины XII, когда междоусобная борьба была особенно острой. Но тогда в качестве мощного противовеса княжеским амбициям выступали города, заставляя искать компромиссы или поддерживая удобного общине князя. В новых условиях сформировалась система ордынского участия в династических спорах русских князей в трех формах: а) разрешение споров непосредственно ханом, для чего они должны были явиться в Орду; б) посылка монгольской рати по доносу князя, желающего занять великокняжеский стол; в) разбор княжеских "обид" послом хана, как это было в 1296 г., когда Неврюй выступил посредником между враждебными княжескими группировками на съезде во Владимире, а также еще дважды в самом начале XIV в.¹⁵⁰

Утверждение, что вмешательство Орды не столько сглаживало, сколько наоборот, провоцировало княжеские междоусобицы, является общим местом отечественной историографии. Однако хотелось бы отметить две противоположные тенденции в княжеских взаимоотношениях, особо проявившихся в последней четверти XIII. Одна из них - резкое увеличение вооруженных конфликтов и насильственных методов в борьбе за власть или за владения, в результате чего понятие легитимного захвата было практически изжито:

в 1279 г. Борис Дмитриевич Ростовский "отьимал волости" у своего ближайшего родственника, князя Михаила Глебовича Белозерского "с грехомъ и неправдою";¹⁵¹
в 1281 г. "въздиже диавол вражду и крамолу межи братома, князем Дмитремъ и Костянтином Борисовичема", - пишет летописец;¹⁵²
в 1284 Олег Рыльский под предлогом нарушенного крестоцелования и "по цареву слову"убил князя Святослава Липецкого;¹⁵³
в том же году брат Святослава Александр убил князя Олега и его сыновей;
в 1285 г. великий князь Дмитрий Александрович, действия вместе с ордынцами, выгнал брата Андрея из Новгорода "много зла учиниша" земле новгородской, а Андрей, в свою очередь, привел ордынского "салтана" на Дмитрия;
в том же году Роман Брянский пожег "пригород" Смоленска;¹⁵⁴
в 1293 г. Андрей Александрович и ростовские князья навели на великого князя Дмитрия Александровича Дюденеву рать;
в 1294 г. князь Федор Ростиславич сжег Переславль.¹⁵⁵

Очевидный вред приносимый населению междоусобицей князей, особенно в случаях обращения за помощью к Орде, не мог не вызвать своеобразный эффект в сфере легитимности княжеской власти. Образ князя - защитника православной веры и народа, только начавший формироваться в середине XIII в. (на основе "идеального поведения" Михаила Черниговского и Александра Невского) подвергся эрозии. Прямое вмешательство послов и "салтанов" в междукняжеские отношения приводило к "дрейфу" легитимности от отордынской к прямой ордынской. Конечным итогом такой эволюции могла быть потеря князьями последних элементов собственной (внутренней) легитимности - разочарование в них народа и низведение их до роли прямых слуг хана. Избежать этого можно было только при хоть минимальной, но автономизации династических отношений от Орды и сохранении иных (помимо вооруженной борьбы и обращения к хану) способов разрешения спорных вопросов.

Таких способов сохранения принципа княжеской автономии было два. Первый способ в большой степени связан с деятельностью великого князя Дмитрия Александровича. Именно этот князь реанимировал стояние, в качестве способа легитимного, но не насильственного способа разрешения как династических, так и территориальных споров. Еще в 1273 г. в борьбе за Новгород его войско встретилось с тем, что тогдашний послал великий князь Василий Ярославич: однако войска разошлись "миръ сътворив межи собою", как сообщил один летописец; "и умиришися и разыдощася", как отметил другой.¹⁵⁶ Впоследствии, когда Дмитрий сам стал великим князем, он неоднократно использовал древнюю традицию "стояний" и "княжьих миров" для того, чтобы закончить спор без вмешательства Орды. Так было:

в 1277 г., когда Михаил Тверской "не восхоти поклонитеся князю Дмитрию";¹⁵⁷
в 1282 г., в ходе похода Михаила Тверского и Даниила Московского на Переяславль;¹⁵⁸
в том же году, когда ростовский князь князь Дмитрий Борисович "нача наряжати ратные полкы", но великий князь Дмитрий Александрович решил дело миром;¹⁵⁹
в 1287 г., когда был заключен Кашинский мир между теми же Дмитрием и Михаилом Ярославичем Тверским.¹⁶⁰

Позже, в начале XIV в. такого рода "стояния" стали одним из наиболее распространенных элементов легитимного поведения, практически вытеснив княжеский съезд и служа альтернативой жалобам в Орду.¹⁶¹

Второй способ связан с обращением за разрешением споров не к Орде, а к церкви. Церковные иерархи и раньше выполняли посреднические функции в княжеских междоусобицах, однако теперь во взаимоотношениях князей и церкви появились новые черты, связанные с двумя явлениями. Первое - авторитет правящей династии был смят и деформирован поражением, нанесенным Ордой и отордынской княжеской легитимностью.¹⁶² Второе - церковь, до середины XIII в. находившаяся под покровительством княжеской династии, становится более самостоятельной. Ее привилегии, получаемые по ярлыку, максимально приближены (по своему происхождению) к отордынскому характеру власти князей и легитимность этих двух общественных институтов - княжеской власти и церкви - равна. Более того, легитимность церкви можно рассматривать как более высокую (в данной момент), поскольку она опирается на покровительство двух "царей" - константинопольского императора и золотоордынского хана. В этих условиях роль религии и церкви как альтернативой Орде опоры княжеской легитимности начинает постепенно возрастать, у князей возникает потребность покровительства, немедленно восполняемая церковью.

Осознание церковными иерархами своих новых возможностей во взаимоотношениях с князьями произошло не сразу. В конце XIII в. князья вновь начинают прибегать к авторитету церкви для решения внутренних споров.¹⁶³ Игумены и епископы в этих спорах выступают в качестве своеобразной альтернативы власти хана и его послов: при возникновении конфликта можно было поехать жаловаться в Орду и попробовать привести с собой "рать", а можно было обратиться к авторитету церкви. Последний вариант становился предпочтительнее, так как подчеркивал автономность русских князей во внутренних делах, восстанавливал утраченную домонгольскую традицию и значит, позволял "оторвать" небольшой кусочек легитимности у хана.

Митрополит Максим, перенесший свою резиденцию из Киева во Владимир, видимо, первым осознал новые возможности, открывавшиеся с усилением посреднической роли в междукняжеских и княжеско-ордынских отношениях. Его союз с Михаилом Тверским и попытка помешать Юрию Даниловичу Московскому уехать в Орду с жалобой на соперника - первое серьезное вторжение в сферу княжеской легитимности. В нем есть элемент прежней - посреднической - роли церкви, поскольку формально вмешательство митрополита было обусловлено просьбой одной из враждующих сторон.¹⁶⁴ Но есть и совершенно новое - отрицающая саму идею посредничества, безусловная поддержка одного из соперников. Именно это новое понимание роли церкви - не столько примирять князей, сколько подсказывать (или даже указывать) им, где лежит "правильный" путь - настойчиво утверждал преемник Максима митрополит Петр.

Уже появление Петра в Северо-Восточной Руси в качестве митрополита, как показал Ю. В. Сочнев, привнесло во взаимоотношения, сложившиеся в треугольнике: хан - великий князь -митрополит незначительные, на первый взгляд, новшества, указывающие, тем не менее, на общую тенденцию. Суть ее в том, что церковь из дополнительного элемента властных отношений становиться, во-первых, одним из основных, а, во-вторых, все более самостоятельным.¹⁶⁵ Один из следующих политических "жестов" Петра - отказ благословить князя Дмитрия Михайловича, приведший к срыву запланированного похода тверичей на Москву,¹⁶⁶ А. Е. Пресняков назвал "первым на Руси применением церковного запрещения как политического оружия".¹⁶⁷

Одновременно создавался прецедент легитимации властных действий через церковное благословленное или "запрещение". Попытки закрепить новое понимание роли церкви во властных отношениях отчетливо просматриваются в деятельности митрополитов Петра и Феогноста, но отнюдь не всегда эти попытки бывали успешными. Так, когда (в 1310 г.) митрополит Петр попытался воздействовать авторитетом церкви на Святослава Смоленского, выгнавшего из Брянска своего племянника Василия, тот отказался признать право Петра на посредничество, ссылаясь на стародавнее право общины "стоять" за своего князя: "Господине Брянци мя не пустятъ, хотят за мя головы сложити".¹⁶⁸ Столь же противоречивы были результаты попыток воздействовать на князей у митрополита Феогноста:

когда (в 1328 г.) митрополит Феогност потребовал у псковичей выполнить волю хана и выдать мятежного князя Александра Михайловича и послал им "проклятие и отлучение на князя Александра и на весь Псковъ", мятежный князь и стоявшие за него горожане вынуждены были подчиниться;¹⁶⁹
но когда князь Федор Киевский, вместе с баскаком взял "окуп" с поставленного Феогностом архиепископа новгородского Василия, единственное, чем мог ответить митрополит - тем, что стал "срамотить" князя.¹⁷⁰

Итак, мы видим, что к началу XIV в. в потестарных структурах Руси и сфере легитимности произошли серьезные сдвиги, указывающие на ряд необратимых изменений:

обрывается историческая традиция, согласно которой городские общины имели право на "ряд" с князем и, тем самым, могли легитимизировать княжескую власть;
формируется два уровня легитимности: прямая ордынская, выраженная на Руси правом послов и "салтанов" подменять своей властью власть князя и отордынская - власть князей по ярлыку;
княжеская власть попадает на "распутье": а) стать воплощением воли Орды и потерять внутреннюю легитимность; б) сохранить автономность властных традиций, актуализируя старые действенные способы решения внутренних противоречий ("стояния") или потенциальные возможности заложенные в отношениях с церковью, но не использованные в домонгольской Руси ("освящение власти").

Эти изменения с XIV в. соприкасаются с теми, что происходят одновременно и в сознании (ментальности), и в социально-экономической сфере:

три понятия: "народ", "территория" и "собственность" постепенно сливаются в одно - "улус", воспроизводимое на Руси, как "отчина";

прежде свободное население русских земель превращается в подданных (в ордынском понимании) русских князей, то есть теряет права граждан, но приобретают признаки владения-собственности.

Под воздействием этих факторов меняется и форма легитимности. Наряду с действующими ордынской и отордынской, складывается и еще одна, выражающая тенденцию автономизации княжеской власти от воли Орды. Это удельно-вотчинная легитимность, в которой государственная власть "растворяется" в собственности и теряет большую часть своих принципиальных черт. Но наряду с ней оставались и элементы собственно государственной власти. Сложная комбинация этих элементов и определяла формы легитимации княжеской власти в тот период времени, когда только началось формирование Московского государства.

Формирование Московского государства и эволюция форм легитимации государственной власти.
XIV - первая половина XV века.

XIV век не богат событиями, сказавшимися на организации государственной власти в русских землях. Ничего из происходившего в это столетие нельзя поставить один ряд ни с монгольским нашествием XIII века, ни с уничтожением новгородской вечевой системы в веке XV. Даже такие яркие вспышки, как восстание в Твери и битва с Мамаем не внесли ничего принципиально нового в ту систему взаимоотношений властных структур, которая сложилась в конце предыдущего столетия.

Но это общая тенденция, характерная для всех процессов, происходивших в то время, не то что бы в замедленном темпе, а как бы по плавной, закругленной траектории. В самом деле: можем ли бы указать точную дату или событие, когда появилось несколько великих княжений; когда стали очевидными лидерство Москвы и правота московской политики; когда православная религия стала главным фактором самоидентификации русского народа; когда существование двух типов Руси - подордынской и литовской - отодвинуло в сторону прежнее разделение на отдельные русские земли? Точно так же и в сфере легитимности. Весь интересующий нас период действовали все три формы легитимности, отмеченные нами в XIII веке: прямая - ордынская, княжеская - отордынская и все более суживающаяся вечевая. Но при этом масса мельчайших изменений в сознании людей, в представлениях о сути и характере власти, выражающиеся обрядах и церемониях в формуляре правовых актов, отраженная в летописании и литературе, постепенно шаг за шагом, меняли саму власть: и ее форму, и содержание. И в первую очередь эти изменения касаются Орды.

Эволюция ордынской легитимности

В первые десятилетия XIV столетия ордынские ханы стояли перед некой исторической развилкой, вызванной обстоятельствами недавнего прошлого: во-первых, очевидная неудача в завоевании Европы установила отчетливые границы Джучиева улуса и пределы власти Орды. Во-вторых, распад державы Чингисхана и появление вместо прежних улусов самостоятельных государств сделал отношения Сарая и Руси внутренним делом Золотой Орды. В-третьих, удалось преодолеть внутреннюю смуту конца XIII века, в результате, чего, хан Узбек стал самым могущественным правителем на стыке Европы и Азии.

Вот именно тогда властители Золотой Орды могли совершить то, что уже было сделано в других улусах:

в 60-х гг. XIII века Хулагу, захватив Иран, перенес туда столицу и положил начало новой династии иранских правителей;
в 80-е -90-е гг. - Кубилай, и основал в Пекине собственную - юанскую - династию.

В Золотой же Орде, по окончании первой смуты, происходила определенная унификация властных структур, завершившаяся, видимо, при хане Узбеке, когда прежние улусы Золотой Орды "были преобразованы в области во главе с областными начальниками - эмирами",¹⁷¹ а на Руси Ивану Калите были переданы чрезвычайные полномочия по сбору дани и организации вооруженных сил.

Был ли реален перенос столицы Золотой Орды на Русь, с заменой русской правящей династии на монгольскую (как это случилось в Китае и Иране), мы не знаем, и высказывать какие-либо предположения на этот счет сейчас не имеет смысла, хотя в отечественной историографии этот вопрос был поднят еще Н. М. Карамзиным.¹⁷² Но какие-то формы укоренения завоевателей в местном населении, с определением границ государства, должены были возникнуть. На Руси, по крайней мере, были чрезвычайно велики ожидания именно самого страшного исхода - переселения Орды на русские земли и установления там прямой татарской власти. О том, что эти ожидания приобрели характер устойчивого мифа, выражающего не столько реальное стремление властителей орды, сколько навязчивый "страх ожидания", свидетельствуют и летописи, и в особенности литература XIV - XVI вв. Приведем лишь три примера, событийный ряд которых равномерно расположен вдоль всего рассматриваемого периода.

"Повесть о Шевкале", созданная во времена Мамая,¹⁷³ но описывающая события второй половины 1320-х гг. В это время Орда хана Узбека достигает пика могущества, а сам он начинает медленный поворот в своей политике от опоры на Тверь к поддержке Московских правителей. В русской же литературной традиции истоки тверских событий выглядят так: "Богу попустившу диаволу възложити злаа въ сердця безбожным татаром глаголати безаконному царю: "Аще не погубивши князя Александра и всех князей русскых, то не имаши власти над ними". И беззаконный и треклятый всему злу начальник Шевкалъ, разоритель христианскый, отверзъ сквернаа своя уста, начат глаголати, диаволом учим: "Господине царю, аще ми велиши, азъ иду въ Русь и разорю христианство, а князя их избию, а княгини и дети к тебе приведу".¹⁷⁴

"Сказание о мамаевом побоище". Мамай, восстановив могущество Орды, собирается на Русь: "Он же безбожный Мамай начат хвалиться и поревновав к (...) царю Батыю, и нача спрашивать старых татар, како царь Батый пленил русскую землю. (...) Слышав же (...) нача глаголити к своим (...) ясаулом, и князем, и воеводам, и всем татаром, яко аз не хощу тако сотворити, яко же Батый. Но егда доиду Руси и убью князя их, и которые грады красные довлеют нам, и ту сядем и Русью владеем, тихо и безмятежно пожывем".¹⁷⁵

Летописный рассказ о феодальной войне. Князь Дмитрий Шемяка готовит заговор против великого князя Василия Васильевича и в качестве главного обвинения выдвигает якобы заключенный с ханом договор: "царь на том отпустил великого князя, а онъ к царю целовалъ, что царю сидети на Москве и на всих градахъ Русскихъ, и на наших отчинахъ а сам хочет сести на Тфери".¹⁷⁶

Во всех трех примерах звучит одна и та же мысль, один и тот же страх: изведя русских князей, татары будут править самостоятельно.¹⁷⁷ Можно было ничего не знать о действиях монголов Китае и Иране. Достаточно помнить судьбу соседей - булгар и половцев, чтобы, по крайней мере, не зарекаться от такой напасти. Если бы хан и его советники приняли бы такое решение, то ни разница в обычаях, ни климатические условиях им бы помехой не стали. Ведь ни то ни другое не помешало впоследствии ордынским царевичам и чиновникам поступать на службу московским великим князьям, получать владения в русских землях и переселяться туда.

В нашу задачу не входит выяснение причин, по которым такое решение не было принято.¹⁷⁸ Важно другое: со второй трети XIV столетия, чем дальше, тем больше полное завоевание Руси становилось невозможным. Важнейший показатель этого - окончательное утверждение мусульманства в Орде. Когда хан Берке в 60- годы XIII века принял ислам, это было его личное решение, сказавшееся лишь (как свидетельствуют арабские источники) на "части его народа".¹⁷⁹ Хан же Узбек не только завершил переход в мусульманство ордынской знати, но и уничтожил противников этого шага среди собственных приближенных,¹⁸⁰ что говорит о его принципиальном нежелании связывать судьбу Джучиева улуса ни с русскими землями, ни с буддийским Востоком. Религиозный барьер для того времени был выше любого другого. Те монгольские правители, которые перенесли свои столицы в центры чуждых им цивилизаций, вынуждены были принимать религию, а вслед за ней и язык и обычаи того народа, которым правили.¹⁸¹ Так же поступил и Узбек, выбрав религию волжских булгар и среднеазиатских народов.

После же Узбека, страх получить прямое правление татар становиться все более фантомным, поскольку начинается медленное, но неуклонное разложение Джучиева улуса и его ослабление, главными причинами которого, один из исследователей данной темы называет чуму, занесенную из Китая в 1346 г. и "полосу непрерывных дворцовых переворотов, сопровождавшихся кровавыми убийствами",¹⁸² начавшуюся свержением Бердибека в 1359 г. и продолжавшуюся 20 лет. Вероятно, мы можем говорить о том, что если на рубеже XIII - XIV веков и существовала опасность прямого правления Орды, то она не воплощалась ни в конкретные действия, ни даже в определенные планы. До правления Джанибека она дамокловым мечом висела над Русью, поскольку при желании это было выполнимо. После Орда потеряла такую возможность, но память об этом жутком страхе - попасть под прямое влияние татарских ханов - жила еще более ста лет.

Следствием ослабления Орды стало то, что пределы прямой ордынской легитимности не только не расширились, вытесняя собой легитимность князей, но, наоборот, стали медленно и неуклонно сокращаться. О том, что Орда, начиная с середины XIV в. слаба настолько, чтобы позволить Руси невиданные прежде размеры самостоятельных действий, говорит несколько красноречивых деталей, связанных с прибытием на Русь ханских послов. Что значило для русского княжества приход посла в XIII в. мы говорили в предыдущей главе - по сути, ликвидацию всех полномочий княжеской власти и их установление заново. Свидетельство тому - обряд приема посла, действовавший и в XIV веке.

"Прежде москвитяне были в таком рабстве у заволжских татар, что князь их наряду с прочим раболепием выходил навстречу любому послу императора и ежегодно приходящему в Московию сборщику налогов за стены города и, взяв его коня под уздцы, пеший отводил всадника ко двору. И посол сидел на княжеском троне, а сам он коленопреклонно слушал послов".¹⁸³

Но вот наступил 1357 год и:

Иван Иванович Московский не пустил к себе ханского посла, приехавшего установить межевание между Москвой и Рязанью;¹⁸⁴
другой посол Иткара, вынужден делать "запрос" русским князьям, кого они поддержат в ходе той "замятни", которая разразилась в Орде.¹⁸⁵

Через три года Орда дала еще один пример своей слабости: ханский посол (а по Татищеву - три посла)- прибывает на Русь сразу с обращением к русским князьям "чтоб разбойников поймали и к нему прислали".¹⁸⁶ "И бысть княземъ съездъ на Костроме, - сообщает летопись, - И выдаша разбойников, а посла отпустиша в орду".¹⁸⁷ Еще более значительным показателем тех перемен, которые происходили в отношениях между русскими князьями и Ордой стали изменения в обряде получения ярлыка. В 1352 году Орда вмешалась в затянувшийся конфликт между тверскими князями Всеволодом Александровичем и его дядей Василием Михайловичем, каждый из которых, в свое время, побывал в ставке хана и получил ярлык на тверское княжение. На этот раз новый ярлык был отправлен князю Василию с послом Ахматом, что в корне меняло порядок получения прав на княжение, и в частности отменяло обряд поклонения, обязательный в XIII в. А в 1363 году уже к Дмитрию Ивановичу Московскому "прииде (:) посол из орды от царя Авдуля, из Мамаевой орды съ ярлыки на великое княжение".¹⁸⁸ Впервые русскому князю не пришлось ехать в Орду и проходить специальный обряд для "поставления" на великое княжение.¹⁸⁹ А ведь еще за четыре года до этого хан Наврус отказал киличею Дмитрия в ярлыке на великое княжение, сказав (если верить сообщению Татищева): "Когда сам приидет, тогда ему дам.¹⁹⁰ Новый способ получения ярлыка, отражал не только, как писал Поль Сильфен "новую монгольскую политику",¹⁹¹ но и создавал предпосылки для признания ослабевшей Ордой новой княжеской легитимности. Первый шаг к тому был сделан в1365 г., когда суздальский князь Дмитрий Константинович, вопреки прямо изложенной в ярлыке воле хана отказывается от Владимирского княжения в пользу племянника - Дмитрия Ивановича.

Впрочем, подробнее об этом - ниже. Пока же отметим, что ослабление влияния на Русь прямых форм управления (тех, что определялись ордынской легитимностью) сопровождалось усилением и развитием элементов вассалитета, причем именно тех, которые определяли права вассала по отношению к сюзерену и которых так явно не хватало в XIII для того, чтобы сопоставление форм зависимости Руси от Орды и европейского вассалитета было корректным. Конечно, и в XIV в. русско-ордынские потестарные связи не соответствовали строгому определению вассалитета и всем тем его признакам, которые сформулировал, например, Н. А. Рожков, который считал непременными правами вассала: а) чеканку монеты, б) ведение войны, в) самостоятельность в "иностранных сношениях", г) участие в законодательстве и суде сеньора.¹⁹² Их этих четырех пунктов только пункт "б" реально воплощен в жизнь, но в ограниченном объеме. Он действителен для княжеских междоусобиц, отношений с Литвой и защиты Новгородских земель от агрессии с запада. Два последних совсем не действовали в XIV в., а о чеканке монеты можно говорить только применительно к эпохе Дмитрия Донского. Но, тем не менее, уже для времени Даниловичей характерно, пусть приблизительное и ограниченное во времени, определение прав и привилегий свойственных династии великих князей Владимирских, как вассалов золотоордынского хана:

исключительное право сбора дани для Орды,
отказ от карательных экспедиций в земли московского князя,
закрепление за потомством Калиты исключительного права на великое княжение (нарушенное в годы малолетства Дмитрия Донского, но им же, Донским, и восстановленное).

С определенным допуском можно говорить как о привилегии, близкой к европейскому пониманию вассалитета (участие в управлении), о том влиянии, каким пользовались в Орде Даниловичи: сначала Юрий, а затем Иван Калита, игравший своего роль своего рода "советника" хана по русским делам во время своих частых путешествий "в татары". В сочетании с тем, что было сказано выше об изменении обряда получения ярлыка и функций послов эта тенденция "приращения" вассальных прав ясно, на наш взгляд, указывает на тенденцию сокращения прямой ордынской легитимности если не во всех землях Северо-Восточной Руси, то, по крайней мере, тех, что были подвластны Москве. А это значит, что все другие формы легитимности или одна из них должны были значительно укрепиться.

Вечевая легитимность

Итак, можно предположить, что в XIV в., в рамках обшей политики централизации власти, проводимой в Орде во время правления хана Узбека, а затем и под давлением внутренних усобиц, княжеская легитимность была усилена в ущерб тем ее формам, которые исходили непосредственно от Орды. Другое пространство для "экспансии" княжеской легитимности предоставляла теряющая свое значение легитимность веча. Вечевой характер власти был неудобен Орде, но она вынуждена была считаться ним на Северо-Западе русских земель, прибегая к своего рода "посредничеству" великого князя и только в крайнем случае принимая у себя новгородских послов. По Новгородской I летописи таких случаев за век всего два. При этом один раз - в 1328 г. (как это можно понять при сопоставлении Новгородской летописи и сообщения Татищева) - инициативу проявил хан, желая привлечь новгородцев к поимке князя Александра Михайловича Тверского.¹⁹³ Во всех остальных случаях новгородские дела рассматривались Ордой как часть общей компетенции великого князя Владимирского.

Собственно говоря, во взаимоотношениях с Новгородом и Псковом легитимных полномочий, предоставленных Ордой, у великого князя было немного. Он а) осуществлял сбор новгородской формы "ордынского выхода" - "черного бора";¹⁹⁴ б) вел переговоры о выдаче хану бежавшего князя или пытался "добыть" его силой. И в том и в другом случае новгородцев и псковичей больше убеждала военная сила (или, как в случае с тверским князем Александром Михайловичем - вмешательство церкви), а не авторитет Золотой Орды, стоящей за спиной великого князя.

Гораздо больше было у великокняжеской власти легитимных полномочий, вытекающих из традиционной роли старшего князя русских земель, олицетворявшего высший закон и судебную власть. Судя по тексту Псковской судной грамоты, первая редакция которой возникла в конце XIV века, легитимность судебных решений в Пскове определяли четыре позиции: грамоты князей, правивших в городе в прежние времена (1); "приписки псковских пошлин" - древняя, веками освященная традиция (2); благословение клира (3) и решение веча (4).¹⁹⁵ Традиционные полномочия великого князя (или того, кого примет городская община) практически не изменились с XI века. Суд, военная защита, сбор пошлин и посылка наместников, - этим по-прежнему ограничивалась княжеская власть.

Не то в "низовских" землях. Выше мы называли проходившие во Владимиро-Суздальской Руси события, в которых вечевая легитимность еще может быть признана действующей. Но все они связаны с одним - сопротивлением Орде, условно говоря, легитимность отрицательная, не дающая положительного ответа на вопрос, какой должна быть власть. Вероятно последнее положительное вечевое решение в бывших Владимиро-Суздальских землях это удержание переславцами у себя князя Юрия Даниловича в 1304 г., сразу после смерти Даниила Московского. Во всех других случаях вече выступает формой исторической памяти о временах, когда совпадение двух обстоятельств: необходимость обороны города от внешнего противника и потеря князя, было не таким уж редким делом.

Работавший в тот период времени, когда советским ученым необходимо было подчеркивать положительную роль народных масс, Л. В. Черепнин очень осторожно и с оговорками отмечал самостоятельную роль веча в Нижнем Новгороде в 1372 году и в Москве - в 1382, при осаде ее Тохтамышем.¹⁹⁶ То, что антиордынское сопротивление в отсутствие или помимо князя принимало форму веча вполне естественно и понятно - никакого другого опыта создания даже временной власти русские люди не знали. Но даже если принять на веру "антивечевую" направленность летописей, приведенных фактов слишком мало для того, чтобы говорить о том, что еще сохранялась система легитимации власти через ряд с вечем. Скорее - последние осколки этой системы, разбитой Ордой. При этом по всему XIV веку раскиданы намеки, а то и прямые указания на то, что вечевые порядки активно вытеснялись московскими (в первую очередь) князьями. Присмотримся к ним внимательнее:

Иван Калита, после смерти Александра Тверского, вывозит Спасский колокол из Твери в Москву. А. В. Экземплярский видел в этом действии "символическое значение верховенства московского князя над тверским".¹⁹⁷ Однако не забудем и о другом символическом значении колокола - вечевом. Возвышение Калиты началось с подавления тверского вечевого восстания, в котором князь Александр играл лишь пассивную роль. Иван Калита здесь боролся с городской общиной, и унизить своим действием он хотел именно ее.

Причем, уже не в первый раз он стремился противопоставить силу московского князя могуществу городской общины. Ранее, утверждая свою власть в Ростове, Калита сделал столь же символический жест: "Толико дерзновение над Ростовомь седяша, яко и самого того епарха градскаго, старейшаго болярина ростовскаго, именем Аверкый, стремглавы обсиша, и возлажиша на ня руце свои, и оставиша поругана".¹⁹⁸ Выбор "виновного" - старейшего боярина главного вечевого центра Северо-Восточной Руси и способа наказания - повесить вниз головой, наводит на мысль о показательной позорной казни, предназначенной для устрашения всех возможных оппонентов. Впрочем, о том и пишет и автор "Жития Сергия", поведавший эту историю: "И бысть страх великъ на всех слышащих и видящих сиа, не токмо в граде Ростове, но и въ всех пределах его.¹⁹⁹

При Семене Ивановиче начинается противостояние княжеской власти и московских тысяцких. История этого противостояния исследована слабо и смысл его не совсем ясен. Источники отражают лишь внешнюю канву событий, и то крайне скупо или, как бы выразились теперь, "дозировано". Тем не менее, положение договора Семена Ивановича с братьями: "А что Алексе Петрович вшел в крамолу к великому князю, нам, князю Ивану и князю Андрею, собе его не прияти, ни его детии...",²⁰⁰ - указывает на острый и, главное открытый конфликт между князем и московским тысяцким Алексеем Хвостом. Л. В. Черепнин и Дж. Феннелл видели в нем борьбу сторонников и противников проордынской политики великого князя.²⁰¹ Но, на наш взгляд, более прав был М. Н. Тихомиров, указавший на то, что "тысяцкие стояли в исключительной близости к городскому населению",²⁰² и, по сути, представляли городскую общину во взаимоотношениях с князьями-третниками. "Дело" Алексея Хвоста, таким образом, можно рассматривать как попытку городской общины, отстоять свои права в конфликте с великим князем и его ближайшими боярами, попытку, нашедшую понимание у других князей-третников, братьев Семена, но подавленную великим князем.

Возвращаясь же к взглядам Черепнина и Феннелла, хотелось бы сказать, что, наверное, не следует рассматривать все события того времени исключительно сквозь призму взаимоотношений с Ордой. Судьба московского тысяцкого - не конкретного человека, а должности - тому подтверждение.

При Иване Ивановиче, благоволившего Алексею Хвосту и вернувшего ему должность тысяцкого, того убивают при загадочных обстоятельствах, судя по глухим намекам в летописи в результате заговора бояр:

"Тое же зимы, месяца февраля в третий день (...) в то время егда заутреню благовестят, убиен бысть Алексей Петровичь тысяцкий, убиение же его дивно некако и незнаемо, аки не откого же, никим же, токмо обретеся лежаи на площади; неции же рекаша, яко втаю свет сотвориша и ков коваша на нь, и так всех общую думою, да якоже Андрей Боголюбивый от Кучковичь, тако и сии от своея дружины пострада."²⁰³

При Дмитрии Ивановиче сюжет закручивается еще сильнее: сначала князь вообще ликвидирует должность московского тысяцкого,²⁰⁴ а затем, устраивает показательную казнь сына последнего тысяцкого Ивана Васильевича: "Августа в 30 день на память святого мученика Феликса (:) убьен бысть Иванъ Васильевъ сынъ Тысяцкого, мечемъ поятъ бысть на Кучкове поле, у города у Москвы, повелениемъ князя великого Дмитрия Ивановичя". Специально оговоренная в летописи дата казни наталкивает на мысль о том, что выбрана она была не случайно. День поминовения первого из двух известных к тому времени святых Феликсов (умершего около 164 г.) - 25 января. А вот судьба другого Феликса - епископа Равенны, жившего на рубеже VII и VIII вв. примечательна тем, что первоначально этот святой, будучи чеовеком ученым красноречиывым, "возбуждал народ" против императорской власти, и только взятый под арест по приказу императора Юстиниана II примирился с властью и стал больше заботится о небесной, чем о земной жизни. Казнь. Казнь произведенная в день поминовения именно этого святого, видимо, должна была стать назиданием всем тем кто "подбивал народ" к сопротивлению великокняжеской (читай - царской) власти.

Конечно, эти собранные по крупицам известия, отнюдь не составляют убедительной картины последовательной ликвидации вечевой легитимности и, соответственно изживания прав городской общины на участие в управлении. Но давайте посмотрим на те прошедшие изменения: если в самом начале века XIV городские общины "низовских земель" еще являются активными участниками процесса управления (пусть даже в специфических обстоятельствах отсутствия князя или осады, о чем мы писали в предыдущей главе), то в феодальной войне начала XV века от права городских общин вмешиваться в междукняжеские отношения не осталось никакого следа. Они полностью порабощены княжеской властью (еще раз подчеркнем - здесь не идет речи о Новгороде, Пскове и даже Смоленске, где городская община еще очень сильна). Более того, даже в типично "вечеобразующих" обстоятельствах община бездействует. Сравним два достаточно близких по времени и аналогичных по обстоятельствам рассказа:

Повесть о нашествии Тохтамыша. События происходят в 1382 г.	Сказание о нашествии Едигея. События происходят в 1408 г.
"Бяху людие смущени, яко овца, не имуще пастуха, гражданстии народи възмятошася и въсколибашася якои пьани. (:) И створиша вече, позвониша въ вся колоколы".²⁰⁵	"И людие начаша зело бежати, небрегуще ни о имении, ни о ином ни о чем же. И начаша злая бывати въ человецехь, и хишници грабяче явишася. Повелеша же посады града жещи".²⁰⁶

При всей внешней схожести обстоятельств одно различие принципиально - смута и волнения, вызванные нашествием Едигея и отъездом из Москвы великого князя, не приводит к образованию веча - москвичи успели забыть, что такое возможно (особенно ярко это подчеркивает безличный оборот приказания "велено было...", столь знакомый впоследствии российским жителям). Право городской общины на власть отошло в небытие.²⁰⁷

В чем причины этого явления? Почему городские общины не постояли за себя? Конечно, сказалось ордынское влияние, о чем речь не раз шла выше. Но не только. В XIV в. и князья, и сами горожане стали воспринимать свои отношениях не в рамках, пусть и неравноправного, но партнерства, а в терминах господства и подчинения. Временем перелома в отношениях князей и городских общин, стали, вероятно, 60 - 70 годы XIV в., а условия для этого сложились следующим образом:

Нашествие Батыя и последующие карательные экспедиции XIII - нач. XIV веков подорвали могущество городов и привели к запустению ряда русских земель.
Сбор ордынской дани, переданный русским князьям во второй четверти XIV века, привел резкой диспропорции в отношениях князь - город в пользу князя.
Страшный, чудовищный по своим последствиям мор 1364 - 1366 гг. не просто опустошил русские земли.²⁰⁸ Он привел резкому росту ценности "рабочей единицы".

В XI - XII уровень властных полномочий почти напрямую зависел от площади контролируемой князем территории и наиболее справедливой выглядит такая характеристика княжеских междоусобиц:

"На Руси земля имела очень большую ценность, т. к. населенные территории приносили доходы. Именно за них шла постоянная междоусобная борьба, которая в период единства страны сдерживалась великокняжеской властью. Борьба за землю была одной из главнейших причин, порождавших мобильность князей".²⁰⁹

После вышеуказанных событий XIII - первой половины XIV, значительно уменьшивших население Руси и положивших конец "мобильности князей", акцент в понятии "населенные земли" нужно переносить с земли на население. Люди, работающие и платящие всевозможные сборы и пошлины, стали главной ценностью того времени.²¹⁰ И началась великая битва за "полон". Русские и литовские князья, усвоившие татарские уроки,²¹¹ только те боевые действия считают успешными, которые приносят им пленных и позволяют заселить пустующие земли.²¹² Политика "переселений" вырабатывается уже в первой половине XIV века. Иван Калита, разорив Ростов, в то же время предоставил широкие льготы тем его жителям, которые готовы были переселиться в Московское княжество. Но то, что началось после "мора" выводило эту политику совсем на иной уровень:

1366 г.: новгородские "люди молодые" уходят на Волгу "за прибытком", одна из статей которого - торговля пленными.

1368 г. В первом походе на Москву Ольгерд и Михаил Тверской "много христиан посече, а иных в полон поведе, а прежде, отмечает летописец - того толь велико зло Москве отъ Литвы не бывало в Руси, аще отъ Татаръ бывало".²¹³

1370 г. Ответ Дмитрия Ивановича Московского тверскому князю: "и вси воева села, и пожгли попустошили, и людей многое множество в полон повели".²¹⁴

1371 г.: В битве при Скорнищеве сошлись москвичи и рязанцы: "Рязанцы же суровы суще другъ къ другу рекоще: "не емлете съ собою доспеховъ, ни щитовъ, ни копья (:) но только емлете с собою едины ужища кождо васъ иже вязати начнети Москвичъ".²¹⁵

1372 г. Новый совместный поход литовских князей и Михаила Тверского. Литовцы, не сумев взять Переславль, "людей много множество и бояр въ полон поведоша; а князь Михаило в то же время взя градъ Дмитровъ, и бояр множество в полон поведе, а Литва шедше взяша Кашинъ городъ и волости и села, и людии много полониша".²¹⁶

В том же году Михаил захватил Торжок и "многое множество изымаша и поведоша на Тферь".²¹⁷

1375 г. Воспользовавшись царящим на Волге безвластием, новгородские ушкуйники разграбили город Кострому "и множество народа христианского полониша" и Нижнем Новгороде "много полона взяше", продав затем всех пленников в Болгаре.²¹⁸

В том же году великий князь Иван Дмитриевич "пределы Тферскые повоеваша (:) имения пограбиша, а люди в полонъ поведоша".²¹⁹

В этих условиях формируется новый образ власти. Князь здесь не столько воин и судья, сколько собственник. Собственник земли, за которую отвечает перед Ордой и собственник людей, с которых он платит "выход" и которые являются единственной основой его собственного благосостояния. В этом то и состоит суть удельно-вотчинной системы власти, которую каждый из историков определял по своему, не расходясь, однако с коллегами в главном: "... удельный порядок зародился в тот момент, когда княжеская власть усвоила себе юридический характер частной вотчины привилегированного землевладельца".²²⁰

Перемены во властных отношениях

А. Л. Юрганов, в своей статье об удельно-вотчинной системе в средневековой России, приводя высказанный выше тезис В. О. Ключевского, акцентирует внимание на наличии у землевладельцев привилегий.²²¹ Нам же представляется важным выделить само слово землевладение, поскольку права любого удельного князя, это права владельца, хозяина, собственника. Определяющий для понятия "легитимность" признак государства - отчуждение власти, ее "отдельность" от общества - исчезает, поскольку само прежнее общество самостоятельных свободных хозяев растворяется в "полоне" и перестает себя осознавать. Дефицит гражданственности имеет обратную сторону - дефицит легитимности. Этот дефицит, в данных условиях, не может быть восполнен, а может лишь быть замещен некими элементами псевдолегитимности, которые позволяют имитировать государство в уделах.

Псевдолегитимность внутренняя. В "Слове о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича..." умирающий великий князь дает наставление своим сыновьям: "Бояр своих любите, честь им воздавайте по достоинству и по службе их, без согласия их ничего не делайте." А, обращаясь к своим боярам, говорит: "Вы же назывались у меня не боярами, но князьями земли моей".²²² "Слово о житии...", таким образом, отчетливо указывает на два начала власти в московско-владимирской Руси княжеское и боярское. В. П. Адрианова-Перетц, выясняя время происхождения "Слова о житии...", отметила, что "позднейшие редакторы сочли необходимым это резкое выражение идей ограничения власти великого князя смягчить... (поскольку - авт.) авторитетом победителя Мамая прикрывается здесь защита старого порядка".²²³ А "старым порядком" здесь понимается именно XIV век, поскольку "Слово о житии..." писалось в первой половине XV в.

Что же собой представляли бояре в XIV в? Еще Н. П. Павлов-Сильванский, убедительно показал, что если кто мог претендовать на именование "граждан" в русских землях (в том значении, конечно, как это понималось в средние века, то, есть - свободных вассалов), то это были именно бояре.²²⁴ Во-первых, они обладали личной свободой и правом перехода на службу к другому князю. Во-вторых, они были собственниками, права которых были юридически защищены. В-третьих, они подлежали суду верховного сюзерена, и сами обладали судебными полномочиями. Остается упомянуть еще одно право, характеризующих свободных граждан - право, в какой-либо форме принимать участие в управлении государством - и мы получим полную характеристику того, что (при учете всех особенностей средневековых отношений) можно назвать обществом.

Дмитрий Донской, в разных редакциях "Слова..." говорит о совете бояр, их согласии с решением князя и даже воле на это решение. Это право бояр вместе с князем принимать государственные решения конституировалось из древних дружинных обычаев и существовало весь период древнерусской государственности. Оно и продолжает действовать весь XIV век. Семен Иванович в 1348 году, вместе с братьями и боярами решал вопрос о разрешении конфликта великим князем литовским Ольгердом,²²⁵ а в 1353 - о формировании посольства к патриарху для утверждения митрополитом Алексея. И это примеры участия бояр в государственном управлении, в отличие от множества фактов, приведенных В. О. Ключевским, подтверждающих постоянное, но хаотическое участие бояр в решении дворцовых и земельных дел.²²⁶

Но самой выразительной деталью из тех, что характеризуют значение боярского сословия для легитимизации княжеской власти, стала роль, которую сыграли нижегородские бояре в судьбе своего князя Бориса Константиновича. В 1392 г. сыну Дмитрия Донского Василию удалось получить в Орде ярлык на Нижегородское княжение: ": сложилъ князь великии Василей Дмитриевичъ целование крестное князю великому Борису Косятнтиновичю Нижняго Новагорода и поиде в орду к царю Токтамышю, и нача просить Новагорода Нижняго себе (и взя Нижний Новагородъ златомъ и серебромъ, а не правдою:"²²⁷ Ордынские послы и бояре Василия были направлены в Нижний Новгород, чтобы объявить волю хана и сместить князя Бориса.

Важными здесь представляются три позиции:

Узнав, что ярлык на нижегородское княжение передан Василию Дмитриевичу, князь Борис апеллирует, причем дважды, только к боярам (а отнюдь не к городской общине).²²⁸
Именно бояре принимают окончательное решение о подчинении всей земли новому правителю, что выражается фразой Василия Румянца: "Княже не надейся на нас: несть есмы с тобою, но на тя есмы".²²⁹
Решение, принятое боярством оформляется на вече. Но само по себе вече не претендует даже на внешний образ властного органа. Оно - элемент процедуры, за которым сохраняется лишь одна функция - довести до подданных принятое решение.

Этот пример очень хорошо показывает разницу в положении бояр в ордынский и доордынский периоды. До установления власти Орды бояре - могут находиться "внутри" одной из сторон легитимности - либо княжеской, либо вечевой. С подавлением веча они играют роль одной из сторон, но именно играют, а не являются ею. В действительности - это одна и та же часть власти, и права Нэнси Колльманн, объединяя две, казалось бы, противоположные тенденции: происхождение власти и доходов бояр от княжеской власти и происхождение реальной власти князя из силы и могущества его бояр.²³⁰ Бояре, таким образом, будучи служилыми людьми князей, присваивают, с их согласия, права и функции народа и выступают в качестве гаранта внутренней легитимности княжеской власти.

Псевдолегитимность внешняя. Внешнеполитическая деятельность русских князей (если не считать таковыми регулярные поездки в Орду) была крайне ограничена. К их числу можно отнести локальные контакты с западными соседями: Литвой, Орденом, шведами и, с некоторой натяжкой, взаимоотношения с константинопольской патриархией. При невозможности настоящей внешней политики, ее заменяли междукняжеские контакты в рамках удельной системы. Во второй половине XIV в. ряд русских земель - тверская, рязанская, смоленская, потом и суздальско-нижегородская, приобрели статус великих княжений и, соответственно, формальные признаки государства. Взаимное признание великих князей, выраженное в договорных грамотах, в како-то степени утверждало легитимность и суверенность правления князей. Впрочем, то же самое можно сказать и о договорах великого князя с удельными в рамках одного великого княжения.

В отечественной исторической науке, после того, как мнение Б. Н. Чичерина об исключительно частно-прововом характере договоров было опровергнуто М.Ф.Владимирским-Будановым, стало правилом подчеркивать двойной характер духовных и договорных грамот князей без точной классификации "государственности" и "вотчинности", в них. Начало положил В. О. Ключевский, чье стремление к афористичности привело к появлению тезиса в стиле "восточной мудрости": "... в дворцовом управлении князь был вотчинником с правами государя, а в областном являлся государем с правами вотчинника. Это значит, что там и здесь власть его была одна и та же, только действовала различно".²³¹ Эту мысль развил А. Е. Пресняков, применительно к договору князя Семена Ивановича с братьями: "... этот акт, с одной стороны, есть ряд великого князя с владетельными князьями, а с другой стороны, ряд князей братьев, определяющий условия удельного владения общей вотчиной".²³² Ю. Г. Алексеев, в свою очередь и переформулировал этот тезис, указав на две стороны этого договора: политическую, адресованную к братьям и частновладельческую - к жене.²³³

Внимание к докончанию Калитичей понятно, если учитывать, что оно "впервые отчетливо сформулировало основные принципы удельной системы".²³⁴ Но можно ли в его тексте отыскать, нет - не политическую сторону, а указание на правовой характер государственной власти, хотя бы в самом простом виде? На наш взгляд, содержание документа таких указаний не дает. Но в нем есть другое - признаки многоступенчатой и тщательно продуманной процедуры заключения договора. Признаки эти таковы:

место заключение договора - "у отня гроба";
способ заключения - крестоцелование;
правовые основания договора - "целовали есмы по духовной грамоте отца нашего";
указание на окончательный характер договора;
"кольцевое" указание на способ заключения договора в конце документа с речевой формулой: "На сем на всем целовали есми крест межи собе у отня гроба, по любви, вправду";
имена свидетелей - послухов из духовных лиц и бояр;
печать.²³⁵

Впоследствии, когда формуляр докончаний окончательно устоялся, основными элементами процедуры стали;

благословение митрополита (в том случае, если он в это время присутствует на Руси);
способ заключения - крестоцелование в "кольцевой" форме: в начале и конце документа, причем в конце сохраняется речевая формула: "по любви, в правду без всякой хитрости" (целиком, либо сокращенная);
указание на традицию - отчинную (внутри великого княжения) или от "первой грамоты" (между великими князьями).

Постепенно важнейшим элементом формуляра стало точное указание степени старшинства, выраженное в семейных терминах отец-сын, дядя-племянник, дед-внук, но выражающее иерархию власти. Формой непризнания прав одного князя со стороны другого становилось "розмирие" "нелюбие" или "печаль", как это случилось в Твери после смерти Константина Михайловича и передачи ярлыка его племяннику Всеволоду, в обход брата Константина - Василия: "Князь же Василей Михайлович Кашинский опечалился зело от братанича своего Всеволода Александровича Холъмского и Тверскаго, даде ему царь Чянибек все княжество Тверское".²³⁶ "Печаль зела", здесь - синоним непризнания дядей прав племянника, переросшего в длительный конфликт. Показательно, что спор о наследии перешел в форму открытого непризнания прав одного князя другим, после решения хана. И затем, в противовес традиции XIII века, Орда лишь закрепила присылкой нового ярлыка решение, принятое самими князьями и нашедшее выражение во взаимном крестоцеловании.

Собственно говоря, источники содержат четыре варианта решения споров о легитимности внутри одного княжения (при этом речь не идет о титуле великого князя Владимирского):

Перенесение межукняжеских споров в Орду, в соответствии с традицией, сложившейся в XIII в. Так, несколькими годами позже тверского "розмирия", в 1354 г., подобный же конфликт разразился в Муроме, когда князь Федор Глебович выгнал из города князя Юрия Ярославича. "И бысть им велик суд перед князьями ордынскими, и достася княжение Федору Глебовичу и князь Юрий был выдан ему".²³⁷
Убийство одного князя другим, как это было козельским князем Андреем Мстиславичем, убитым собственным племянником князем, Василием Пантелеевичем в 1339 г., или в рязанской земле с Александром Михайловичем Пронским, которого захватил и убил князь Иван Короткопол.
Мирное разрешение конфликта и с взаимным крестоцелованием и последующим утверждением его Ордой, как это было в Твери.
Княжеское докончание, понимаемое как внутреннее дело и не учитывающее мнение Орды, и более того, ставящее Орду перед фактом союза двух князей. Так под 1389 г. летописи сообщают о том, что "... князю великому Василию Дмитриевичу бысть размирие с князем Всеволодом Андреевичем. Князь же Владимир с сыном своим князем Иваном и с своими бояры старейшими поеха в свои град Серпохов и оттуду в Торжок, а тамо побысть неколико время (...) донеже умиришася".²³⁸ По достижению договоренности между ними была заключена докончальная грамота, в которой одним из положений было: "А добра ти нас хотеи во всем в Орде и на Руси".²³⁹

Княжеские докончания, таким образом, с самого начала становятся не только договором о разделе имуществе и территориальном размежевания. Сложная и в то же время устойчивая процедура, приобретающая важность традиции косвенным образом подтверждала взаимное признание властных полномочий князей помимо Орды, легитимизируя их полномочия внутри русских земель.

Новая тенденция в сфере легитимации власти

Используя термин "псевдолегитимность", мы хотели обозначить им своего рода разрыв в отношениях между властью и населением, произошедший вследствие устранения договорной системы легитмации власти и замены ее на отордынскую. Но можно об этом сказать и по-другому: вертикальные формы легитимации власти в XIV в. уступили место горизонтальным, то есть таким, когда доверие народа к власти может не учитываться, достаточно лишь взаимного признания членов элиты. Чтобы убедиться, что это так, необходимо обратится к времени правления князя Семена Ивановича. Дж. Феннелл, в своей книге о возвышении Москвы, резко противопоставляет политику двух братьев: Семена, для которого характерно "близкое сотрудничество с Ордой"²⁴⁰ и Ивана, который "сломал традиции своего старшего брата и отца".²⁴¹ Политика складывается из очень многих составляющих. И в какой-то их части, возможно, так и происходило. Но в сфере легитимности мы наблюдаем другое: Семен Иванович, последовательно, на словах, опираясь на волю отца, в реальности утверждал совсем иные принципы легитимации своих действий. Если Иван Калита почти всегда действовал как улусник ордынского хана, то его сын почти каждым своим действием выстраивал свою собственную, отдельную от Орды легитимность. Да, действительно за 13 лет великого княжения князь Семен 5 раз был в Орде, почти идеально выдерживая интервал в 2 года и, как минимум дважды, принимал в Москве ханских послов. Отец же его, Иван Калита, был в Орде 9 раз,²⁴² а за 11 лет великого княжения 4 раза, что на первый взгляд свидетельствует об усилении ордынского влияния и ориентации первых великих князей московского дома исключительно на ордынскую легитимность.²⁴³ Но при этом:

Иван Калита трижды участвовал в походах Орды на Русь, дважды лично: Ахмыловой на Ярославль и Федорчуковой на Тверь и один раз, послав объединенное войско Владимирского княжения в поход Товлубея на Смоленск. Семен же Иванович ни разу грабить русские земли татарам не помогал.
Иван Калита был замешан во все интриги ханского двора, в том числе, может быть и невольно, против собственного старшего брата.²⁴⁴ Новгородцы практически напрямую связывали вызов в Орду и последующее убийство тверского князя Александра с жалобами Калиты.²⁴⁵ А Семен лишь один раз обратился с жалобой к хану - именно тогда, когда Ольгерд сам просил войско в Орде для борьбы с московским князем.

И это лишь самые заметные различия в политике Ивана и Семена.

Нам представляется вполне вероятным предположение, что и Иван Калита, закрепив за собой великокняжеский стол, хотел бы видеть себя и своих потомков независимыми правителями и сумел внушить эту мысль своим сыновьям. Но у него не было возможности, для того чтобы предпринять сколько-нибудь серьезные шаги в этом направлении. Его сын получил такую возможность, поскольку после смерти хана Джанибека и начала "большой замятни" в Орде внимание ханов к русским землям ослабело. Но нельзя без раздвоения личности опираться исключительно на права, предоставленные Ордой и стремиться к изоляции Орды от русских дел. И именно Семен Иванович (еще раз подчеркнем: возможно, опираясь на волю отца)предложил новую концепцию легитимности. Главное в ней то, что на место вынужденного признания отордынской легитимности, установившейся в XIII веке, приходит разделение легитимности на две изолированные части: легитимность для Орды и легитимность для себя.

Выглядело это следующим образом: в 1341 г., встретив сопротивление новгородцев, великий князь Семен Иванович собрал в Москве съезд русских князей "помыслити о деле земском". Уже эта формулировка говорит о желании князя решить внутренние вопросы русских земель отдельно от Орды, без какого - либо с ней совета, что было немыслимо еще во времена его деда, когда на княжеских съездах дело доходило чуть не до рукопашной схватки и только присутствие ханского посла, помогало решить дело миром.

Речь же князя Семена, произнесенная на съезде (в том виде, в каком она помещена у Татищева), содержала исключительно важные предложения. Построенная по "степенному" принципу восхождения от прошлого через настоящее к будущему, эта речь завораживает своей логикой и тщательной выстроенностью аргументов. Обращаясь к прошлому, князь Семен вспоминал времена Ярослава, Владимира Мономаха и сына его Мстислава, когда "великие князи сильные бываху, а другие князи служаху и заедин хожаху, тогда Русская земля множится в людях и богатстве..."²⁴⁶ И сейчас, возможно утверждал он, "мы толико силы можем имети, что землю Русскую оборонити и толико нами ругатеся не дати нечестивым, коли токмо меня послушаете".

Что же предлагал великий князь, только что получивший в Орде свой ярлык? "А буде кому в князех будет о вотчине или о чем ином котора распря, ино не воеватися а судитися перед князи. А начнет кто войну и позовет татаря или тамо суда поисчет, и на того всем нам быть заедин". Предложенную князем Семеном Ивановичем систему можно назвать "двойной легитимностью" с разными сферами действия. Одна действует во взаимоотношениях с Ордой. В соответствии с ней, пока нельзя сбросить иго, надо получать ярлык и называть себя "улусниками". Другая же формируется только для князей русских земель с тем, чтобы не пускать Орду в решение внутренних дел.

Абсолютную достоверность речи князя Семена доказать невозможно, Нам представляется наиболее вероятным варианта ее происхождения. Первый: князь Семен действительно высказал свою программу в речи на съезде, и основные положения его речи сохранились в определенной литературной обработке. Второй: ничего из того, что говорил князь на съезде, не было зафиксировано, а речь его была составлена впоследствии на основе его отдельных высказываний в разное время, а главное, его поступков. И этому есть косвенные подтверждения. И первое из них - духовная грамота Семена Ивановича. В ней содержаться обе главные идеи. Первая - идея единства русских князей под началом великого князя: "А по отца нашего благословению, что нам приказал жить заодин, такоже и яз вам при казываю своей братии жити заодин". Вторая высказана иносказательно (что может быть объяснено вероятным утверждением этой грамоты в ставке хана²⁴⁷): "А лихих бы есте людей не слушали и иметь вас сваживати, слушайте есте отца нашего, владыки Олексея, тако же старших бояр, хто хотел отцу нашему добра и нам".²⁴⁸

Второе доказательство - различие в понимании власти Орды, существовавшее до и после княжения Семена Ивановича и нашедшее отражение в духовных грамотах:

Духовная Ивана Калиты	Духовная Дмитрия Донского:
"А по моим грехом, ци имут искати татарове которых волости да отымутся, вам, сыном моим и кнжяи моей поделити..."²⁴⁹	"А переменит Бог Орду, дети мои не будут давати выхода в Орду..."²⁵⁰

В первом случае духовная пишется исходя из представления о постоянстве и устойчивости ордынской власти; вторая - из понимания ее временного и неустойчивого характера. Да, можно говорить, что между грамотами Ивана Калиты и Дмитрия Донского уместились и чума, и большая замятня в Орде, и Куликовская битва. Но было и возрождение Орды, и поход Тохтамыша и посылка к ханскому двору Сына Донского - Василия.

Главное же не в этом, а в том, что в речи князя Семена предвосхищено понимание власти Орды как временной и вытекающее из этого предчувствие ее падения.

Наконец, третье доказательство - это постоянное стремление князя Семена выстроить собственную легитимность таким образом, чтобы в ней не оставалось место "отордынскому" происхождению великокняжеской власти. У этой легитимности "вне Орды" можно увидеть два источника: "отчинную традицию" и церковное благословение. Присмотримся к ним внимательнее.

Отчинная традиция в тех условиях означала утверждение прямой преемственности власти московских князей от их великих предков. Ориентиры были указаны в "речи" князя Семена: правление Ярослава Мудрого Владимира Мономаха и его сына Мстилава Великого три элемента возрождения этой "отчинной" традиции читаются совсем бледно у Ивана Калиты и гораздо более отчетливо у Семена Гордого. Первый - в правовой сфере. Иван Калита создает "новую обработку церковных законов русских князей Владимира и Ярослава".²⁵¹ Семен же Иванович, договором с братьями "у отня гроба" устанавливает прямую историческую преемственность между поколениями предков и ныне живущим князьями. Через столетие, когда эта "отчинная" традиция окончательно установиться и станет одной из главных составляющих великокняжеской легитимности. Она отольется в четкую формулу из "Слова из жития и преставления великого князя Дмитрия Ивановича":

"Сий убо князь Дмитрий родися от благородну и честну родителю - сынь князя Ивана Ивановича и матере великые княгини Александры. Внук же бысть православного князя Ивана Даниловича, събирателя русской земли, корене святого и богом насажденного саду, отрасль благоплодна и цвет прекрасный царя Володимера, нового Костянтина, крестившего землю русскую:"²⁵²

Второй элемент присутствует в отношениях с Новгородом. Не зря поводом для программной речи князя Семена является нежелание новгородцев подчиниться великому князю. Не случайно, видимо в ней упоминание Владимира Мономаха и Мстислава Великого - последних великих князей, право которых назначать своих наместников в Новгород признавалось всеми и самими новгородцами и другими князьями. И даже если сообщение Татищева об унижении, которому были подвергнуты новгородские послы при заключении договора с князем Семеном, правда,²⁵³ это никак не сказалось на главном - уровне властных полномочий великого князя, что и было зафиксировано летописцем.²⁵⁴

Третий элемент восстановления княжеской традиции - имена, даваемые сыновьям великого князя. Первый сын князя Семена, родившийся еще при жизни Ивана Калиты (возможно и подобравшего имя внуку) был крещен именем Василий, то есть тем же самым, что и "креститель Руси" великий князь Владимир Святославич. И, судя по всему, у сыновей Калиты стало правилом называть первого сына в честь великих предков. Второй сын Ивана Даниловича - Иван Иванович - назвал своего первенца Дмитрием -крестным именем Всеволода Большое Гнездо, который был внуком Владимира Мономаха и дедом Александра Невского. Сына же Андрея Ивановича назвали Владимиром. Кроме того, мы видели, что в "Слове о житии" Дмитрия Донского Владимир Святой назван "новым Константином". Это сочетание имен в агиографической литературе стало устойчивым задолго до XIV в. Второй же сын Семена Ивановича, родившийся в тот год, когда тот "седе на столе в Володимере в велицей и соборной церкви святой богородицы на великом княжении всея Руси", получил имя Константин.²⁵⁵ Следующие сыновья получили имена в честь своих прадедов с отцовской и материнской стороны - Даниил и Михаил. Имена же следующих сыновей князя Семена - Иван и Семен - окончательно закрепили "отчинную" преемственность.

Что же касается второго источника внеордынской легитимности - церковного благословения - то уже Н. С. Борисов убедительно показал, что действиями Ивана Калиты руководила провиденциальная уверенность в его богоизбранности, поддерживаемая митрополитом Петром, и нашедшая отражение в посмертной похвале из "Сийского Евангелия".²⁵⁶ Мы не знаем, был ли Семен столь же уверен в покровительстве небесных сил Москве и ему лично, как его отец, но одно известно совершенно точно - в конце жизни митрополита Феогноста князь Семен приложил массу усилий к тому, чтобы прочно и навсегда установить главенство Москвы в русской православной церкви.

В те времена не было другого столь же известного русского святого, каким был митрополит Петр, канонизированный владимирским собором в 1327 г. Дважды - в 1348 и 1351 годах летописи фиксируют чудеса у гробницы Петра, как бы напоминая о святости русского митрополита, первым обратившегося к Москве. А в начале1353 г. митрополит Феогност, при активном участии великого князя, назначил себе преемника. Им стал крестник Калиты владыка Алексей, чья роль в становлении общерусской власти московских князей преувеличению не поддается.

Но главное в том, что в княжение Семена Ивановича произошел своеобразный сдвиг в отношении церкви и власти. Если в XIII и предшествующих веках личное поведение князя должно было соответствовать церковному эталону праведной жизни, то князь Семен спокойно игнорировал церковные предписания в личной жизни, отделив ее от образа государя. Самый серьезный конфликт между Семеном Ивановичем и Феогностом, следствием которого стало временное закрытие церквей по слову митрополита, возник из-за желания князя развестись со второй женой и жениться в третий раз.²⁵⁷ Но этот конфликт по поводу личной жизни Семена Ивановича не мешал единству князя и митрополита в делах государственных. Лично князя Семена церковные иерархи могли осуждать, но сама церковь, как общественный институт, все больше соотносилась с Москвой и московским князем. В результате возникла столь необходимая государственной власти "отчужденность" от народа, поскольку церковное благословение, получаемое князем, становилось атрибутом не личной власти князя, владеющего Москвой (вотчинное начало), а власти московской династии (начало государственное).

Итак, рискнем предположить, что опора на традицию и церковное благословение власти князя, появились в Москве, как элементы протолегитимности в княжение Калиты, но при Семене Ивановиче они стали осознанно выбранными признаками заново выстраиваемой внутренней легитимности. Именно они, в дальнейшем, когда Орда сначала зашаталась, а потом и рухнула, сыграли роль двух главных "подпорок" государственной власти. Пока же, действие двух параллельных форм княжеской легитимности (старой - отордынской и новой, но принимающей вид древней - церковно-отчинной) приводит к тому, что начинает несколько изменяться внешний образ князя, в котором эти два начала легитимности тесно переплетаются.

Новое в потестарном образе князя

В стилистически ориентированной на "Слово о полку Игореве", и, следовательно, сознательно архаизированной "Задонщине", автор тщательно сохраняет традицию Древней Руси и формирует образ князя с использованием "златых " терминов. Их, правда, не так много, как в "Слове о полку...". Однако "златое стремя",²⁵⁸ в которое "вступает" великий князь и "златой шелом" князя Владимира Андреевича - это прямые цитаты из литературного шедевра прошлых веков. Точно так же формируется образ "стольного города" - Москвы с помощью "золоченых колоколов", "злотых колец", с которых "взметнулись" соколы и кречеты, "ис каменного града Москвы".²⁵⁹

Реальные же предметы княжеского облачения, ценность которых не столько в их драгоценности, сколько в символике, упомянуты в духовных грамотах великих князей и лучше всего в завещании Дмитрия Донского:

"А се благословляю детии своих сыну моему старшему князю Василию: икона Парамшина дела, чепь золота (...) пояс золотой велики с каменьем без ремени, пояс золотой с каменьем Макарова дела, бармы, шапка золота".²⁶⁰

Обращение к этим предметам в характеристике княжеского образа, является "общим местом" исторической литературы.²⁶¹ Нам остается только их перечислить, с указанием на ту властную традицию, которую несла в себе каждая деталь:

"Золотая шапка". В домонгольской Руси известны два головных убора князей: золотой шлем и княжеская шапка. Но теперь шапка перекликается с головным убором ордынских ханов. В какой-то мере она может символизировать статус князя - ханского улусника.

Бармы - явная отсылка к одеянию византийских императоров, знак высшей власти.

Золотые цепи и пояса, впервые упомянутые в завещании Ивана Калиты. Их тщательное и подробное описание в духовных грамотах и конфликт, разгоревшийся вокруг пояса Дмитрия Донского, оказавшегося на его племяннике, позволил, А. А. Зимину высказать мысль о том, что "владение поясом (...) означало преемственность власти".²⁶² Именно пояс, не связанный с символикой Византии или Орды, и был выражением новой русской традиции вотчинно-властных отношений, в которых переплеталось наследственное владение собственностью и властное государственное начало.²⁶³

Нагрудная икона, то есть (как доказала Т. В. Николаева²⁶⁴) "крест на золотой цепи", имевший изображение святого и место для хранения святых мощей. Связанная с церковно-византийской традицией, она первоначально воспринималась как символ церковной власти.²⁶⁵ Однако икона "Парамшина дела" приобретает с конца XIV века и другую символическую нагрузку. Дело в том, что на ней изображен св. Александр и благословение этим крестом-иконой, для прямых потомков Александра Невского, коими и были московские князья, значило утверждение еще одного знака "отчинной" легитимности московской династии.

Две последние детали - золотой пояс и золотая нагрудная икона - великолепно сочетаются с концепцией "собирания власти" московскими князьями, выдвинутой А. Е. Пресняковым, поскольку "Парамшина икона", по мнению Т. В. Николаевой, перешла к Ивану Калите, после смерти суздальского князя Александра Васильевича вместе с половиной его княжения,²⁶⁶ а золотой пояс Дмитрия Донского, послуживший предлогом для начала феодальной войны между великим князем Василием Васильевичем и семьей его дяди Юрия Дмитриевича изначально принадлежал нижегородскому князю Дмитрию Константиновичу.

Поведение князя и его образ жизни столь же символичны, как и его внешний вид. Вот два фрагмента, в которых княжеское поведение представлено как обычное, бытовое:

"Повесть о водворении христианства в Ростове". "Бысть же обычай князем на поле ездити, лов деюще, по все дни, и паки звращающася в град, въхожаху в монастырь, покланятися церкви..."²⁶⁷

"Житие Сергия Радонежского": "... и се князь етер грядяще и в монастырь с многую гръдостию и славою, и плъку велику быти вокруг его, боляром же и отроком его; предыдущим же побиваючи и подвойские княжи поселянина оного ящи за плещи и его руками своима и далече негде отринуша...²⁶⁸

Итак, князь трижды отделен от "простого народа": во-первых "гордостью и славой", не позволяющей ему даже замечать тех, кто попадается на его пути; во-вторых, тройным кольцом охраны и ближних - подвойских, отроков и бояр; в-третьих "царским делом" охотой, соединяющей в себе княжеские забавы предков и любимое времяпрепровождение монгольских ханов.²⁶⁹ И только перед авторитетом святых монахов-отшельников гордость князя уступает место смирению. В этом не было бы ничего нового, а тем более удивительного, если бы формальная власть князей, по сравнению с домонгольской эпохой не была гораздо слабее, а образ князя не выглядел бы при этом гораздо более властным.

Впрочем, это полностью соответствует отмеченной нами выше тенденции к горизонтальной легитимации власти, в которой мнение народа не только не учитывается, но и демонстративно игнорируется. Вспомним, что в мирное время князья киевской поры воспринимались, в первую очередь, как судьи и мерилом их достоинств, помимо стандартных добродетелей (военная доблесть; "кротость" по отношению к церкви; защита христианской веры; доброе отношение к дружине и "братии", а так же "книжность"²⁷⁰) выступали праведный суд и милость к подданным. С установлением ига, в понятие "милость" вошли действия по выкупу полона из Орды. В XIV в. образ князя меняется, сначала почти неуловимо, но потом все более явственно. Направление изменений выражается в терминах "гордость и слава" и означает, что князю приличествуют чувства, мысли и поступки не столько правителя, сколько хозяина земли и людей. Это становится заметно уже при сравнении "похвалы" Ивану Калите и его сыну Семену:

Похвала Ивану Калите из "Сийского Евангелия":

Похвала князю Семену Гордому, по Татищеву:

"Сии бо князь великои Иоан имевший правый суд паче меры. (...) В то бо время благочестию велию восиявши, многим церквам съзидаемым, учению божественных словес от уст его яко источнику велию текущу, напояющи благочестивых святитель сердца и христолюбивых его державе люди. (...) Любяи святительский сан, постническое житие любя и удержая правоверную святую веру. Сирым в бедах помощник, вдовици от насильник изимая яко от уст львов".²⁷¹

"Сей князь великий Семен Иванович Гордый наречеся, зане не любяще крамолы и неправды, но вся обличаемыя наказуя; сам аще мед и вино пияше, но николе до пияна не упивашися; войны не люби, но воинство готово и в чести содержаща. Во Орде бысть от ханов и князей в великом почтении и асче дани и дары невеликия даше, и сам имения немного собираше, но при нем татары не воевали отчины его; он многи пленные испроси и искупи. Князи вси рязанские, тверские и ростовские толики подручны себе имя, яко все по его глаголу творяху и новгородцы не смяху наместнику его что-либо противно речи".²⁷²

Похвала Ивану Калите еще очень близка к стародавним образцам. В ней, правда, нет ряда прежде обязательных, но в то время явно устаревших элементов, например, его доброго отношения к дружине и братии; однако сохранено старинное понимание роли князя. Калита выступает в Похвале в четырех качествах: праведного судьи (причем это качество - на первом месте, поскольку в полном тексте Похвалы оно упоминается четырежды) (1); утешителя подданных в их бедах (2), защитника веры (3) и защитника слабых (4).

"Похвала" Семену ни в одном пункте не совпадает с "Похвалой" его отцу. Совершенно различны личные качества отца и сына: Иван - книжник и благочестивый постник; Семен - любитель меда и вина, и при том - "Гордый" - прозвание, сквозь которое явно просвечивает - "грешник" (в самом деле, не писать же в посмертной похвале о третьем браке, заключенном при живой второй жене). Но самое главное в том, что все, что ставиться в заслугу Семену не имеет ничего общего с государственной ролью князя. Он не судит, а "наказует", он охраняет свое имущество, стараясь меньше платить в Орду, но и не допуская разорительных нашествий, он не советуется с братией, а приказывает другим князьям, он подчиняет себе вольный Новгород. В каждом его действии, в каждой черте его характера просматривается заботливый и рачительный хозяин, пекущийся о собственной вотчине и требующий подчинения от слуг. И даже, то, что ставилось в заслугу Александру Невскому, как государю - выкуп из полона русских людей, в контексте Похвалы Семену выглядит как забота о приумножении своего добра.

Самое интересное состоит в том, что Иван Калита, каким он предстает в летописях, выглядит еще большим хозяином и вотчинником, чем Семен, и большая часть "Похвалы" Семену может быть без натяжки применена и к его отцу. В устойчивой характеристике, данной ему историками, постоянно подчеркивается одна черта: "Иван Калита действовал как властный князь-вотчинник, неуклонно стремившийся к расширению территории своего княжества".²⁷³ Однако в Похвале Ивану он представлен, прежде всего, как государь, отсюда и набор государственных добродетелей. В похвале Семену этого уже не требуется. В народном сознании уже сложился новый образ князя, властителя-собственника. А со сменой общих представлений о роли власти в обществе, меняются представления о формах и пределах ее легитимности.

Великокняжеская легитимность во второй половине XIV в

Прежде всего, видимо, следует отметить, что с середины XIV в. постепенно становится фактом расслоение прежде цельного образа князя. Это происходит потому, что все больше проявляет себя тенденция превращения мелких уделов в обычные вотчины и полной потери легитимности князей, попадавших в зависимость от князя великого.²⁷⁴ Оформившиеся во второй половине XIV века великие княжения сохранили черты государственной власти, и великие князья стремились "прирастить" собственную легитимность за счет присвоения прав князей удельных. Самое же старое из существовавших в Северо-Восточной Руси великих княжений - Владимирское - все более тесным образом связывается с московской династией. Именно там начинается постепенное возрождение "вертикальной" легитимности, на базе а) остатков прежней системы, б) совершенно новых форм, вырабатываемых именно в этот период времени.

Уже в отечественной историографии 1940-х - 50-х гг. закрепилось мнение, что поддержка населением действий московских князей была вызвана частичным или полным совпадением интересов великих князей и различных слоев населения. Соответственно и легитимность великокняжеской власти можно назвать "условной" или "фрагментарной", возникающей в точке соприкосновения интересов. В зарубежной историографии тоже существует представление о том, что великокняжеская легитимность была условной, но выглядит это несколько иначе. Роберт Крамми выделяет пять условий, необходимых для того, чтобы "сохранять за собой титул великого князя". По его мнению, правители Москвы должны были "поддерживать хорошие отношения с ханами" (1); "считаться с растущей силой Литвы"(2); иметь "близкие связи с церковными иерархами(3); "постоянно бороться за признание городов-республик Новгорода и Пскова"(4) и, наконец, "использовать свою власть со все большей эффективностью для собственных поданных" (5).²⁷⁵ Дж. Феннел формулировал это чуть иначе: а) поддержка татар, б) поддержка церкви; в) использование экономических ресурсов Новгорода и.²⁷⁶

Ясно, что поддержка татар была необходимым условием в период противоборства Москвы и Твери в первой половине XIV в., но не могла помочь выстроить внутреннюю легитимность. Признание же со стороны Литвы является желательным, но не обязательным признаком легитимности. Гораздо важнее другое "правильность" власти и ее эффективность, определяемая, во многом, степенью ее полезности для населения.²⁷⁷ В условиях горизонтальной легитимации власти полезность (эффективность) определяется внутри княжеской и в особенности боярской элиты, а в вертикальной - способностью князей защитить население от ордынских набегов. Для того же, чтобы выдержать критерий "правильности" остается три условия, определившиеся в период правления великого князя Семена Ивановича: а) утверждение "отчинной" преемственности власти; б) традиционное господство над Новгородом и в) поддержка церкви.

Что же важнее: признание Новгородской землей власти великого князя (как пишет Крамми) или, как отмечал Феннелл, использование ее ресурсов? Прямо на этот вопрос ответить невозможно. Согласия Новгорода для получения ярлыка на великое княжение не требовалось. Новгородцы дважды пытались повлиять на решение хана. Первый раз, в 1315 году, когда они собирались просить за князя Юрия Даниловича, не желая себе тверского князя Михаила и "поидоша в Орду сами о себе",²⁷⁸ тверичи послов поймали и в Орду не пустили. Второй раз, после смерти Семена Ивановича, державшего Новгород в жесткой зависимости, они отправили в Орду посольство, "прося великого княжения Костянтину, князю Суздальскому, и не послуша их царь и дал княжение великое князю Ивану Ивановичу, и пребыша Новгородцы без мира с великим князем полтора году".²⁷⁹

Но с другой стороны, тот же князь Семен произнес свою программную речь, о единстве князей русских на съезде, созванном им для подчинения новгородцев власти великого князя. Его дядя Юрий, лишенный великокняжеского ярлыка, именно с Новгородом связывал надежды на возвращение на Владимирский стол,²⁸⁰ а племянник - Дмитрий Иванович - крайне болезненно реагировал на любые попытки новгородцев действовать самостоятельно, помимо воли великого князя.²⁸¹ Вероятно, непростые отношения князей московского дома и Новгорода в сфере легитимности можно охарактеризовать двумя тезисами:

прямой зависимости между утверждением князя на великом княжении Владимирском и подчинением ему Новгорода не было и быть не могло;
но легитимность великого князя без согласия Новгорода на прием княжеских наместников и выплаты ему "черного бора", была не полной и могла быть поставлена под сомнение и в Орде, и в русских землях.

Еще сложнее дело обстояло с влиянием православной веры и церкви на легитимность власти великих князей. Нэнси Колльманн, справедливо отмечая, что "церковь не была властным учреждением", выделяет некие сферы влияния церковных деятелей на власть "в идеальной концепции московских политических действий":

без митрополичьего благословения "политическое решение было неполным";
митрополит помогал великому князю править справедливо, давая ему хорошие советы;
церковные церемонии, проводимые митрополитом, демонстрировали "единство московской власти и Божественной воли".²⁸²

Первый тезис Колльманн, может быть признан только в качестве "политического идеала", но никак не элементом реально действующей модели, особенно после смерти митрополита Алексея. В предыдущей главе мы уже говорили о том, что отнюдь не каждое вмешательство митрополита в княжеские дела приводило к желаемым результатам. Рассмотрим теперь те случаи вмешательства церковных деятелей в междукняжеские отношения, которые можно назвать успешными.

1349/1350 гг. Упомянутое нами выше "нелюбие" тверских князей Всеволода Холмского и Василия Кашинского закончилось тем, что князь Василий, как пишет историк тверского княжества Экхард Клюг, согласился на уговоры тверского епископа Федора и добровольно уступил тверской престол своему дяде".²⁸³ Однако этот же автор отмечает, что добровольная передача стола была вызвана в первую очередь "оттоком части населения" и пониманием того, что долго в его руках власть не удержится.

1364 год. Конфликт нижегородских князей Дмитрия и Бориса, в который, на стороне первого, вмешивается великий князь Дмитрий Иванович, направляя к Борису преподобного Сергия и "зовя его на Москву".²⁸⁴ В результате Борис уступил, но под давлением великокняжеского войска, а не уговоров.

1375 год. Войско великого князя Дмитрия осаждает Тверь. Михаил, осознав невозможность оборонять город, выслал для переговоров с Дмитрием Ивановичем тверского епископа Ефимия. "И взя свою волю князь великий Дмитрей, - сообщает Тверской летописец, - и умири их владыка Еуфимий".²⁸⁵

1385 год. "Розмирье" московского князя с Олегом Рязанским. После серии военных действий в Рязань, московским послом приходит игумен Сергий. "Князь же Олег, - сообщает Троицкая летопись, - преложи свирепство свое на кротость и покорися, и укротися, и умилися вельми душею, и устыди бо ся толь свята мужа, и взя со князем с великим мир вечный".²⁸⁶

1386 год. Великий князь Дмитрий, разгневанный самовольством новгородцев на Волге идет на город с войском. Расправу предотвращает новгородский владыка Алексий, специально поехавший в стан великого князя и "докончаша мир по всей старине".²⁸⁷

Можно ли оттолкнувшись от этих примеров говорить о какой-либо закономерности? Если да, то она может выглядеть следующим образом:

вмешательство церкви в дела мирской власти бывает заведомо удачным только в одной конкретной сфере - когда церковь выступает посредником в междукняжеских спорах;
оно будет удачным только тогда, когда решение закончить дело миром уже принято, и требуется оформить его так, чтобы даже капитуляция не выглядела унизительной.

В том же случае, когда мнение митрополита или епископа расходилось с видами князя или противоречили его политике, то проигнорировать совет духовного лица - это лишь самая "легкая" реакция, из тех, что могли последовать. Тем не менее, именно в XIV веке в отношениях между княжеской властью и церковью совершается поворот, последствия которого трудно переоценить. По нашему мнению, высказанному в первой главе, легитимность русских князей - Рюриковичей до монгольского нашествия вообще не требовала обязательного религиозного обоснования и освящения. Церковное благословение было желательным, но дополнительным элементом княжеской легитимности. В XIII веке отордынская легитимность отчасти уничтожила, отчасти исказила прежние традиции, но так и не была признана населением в качестве единственной, а главное, постоянно действующей. И когда в XIV веке московские князья Даниловичи начали "собирание земли" и "собирание власти", когда Иван Калита отодвинул угрозу ордынского нашествия на окраину общественного сознания, а Семен Иванович выдвинул концепцию двух легитимностей (для себя и для Орды), тогда-то и понадобился авторитет более высокий, чем тот, что могла предложить Орда или отчинно-дедовская традиция. Этим авторитетом, пока не подверженным эрозии политических страстей и укрепленным двойным "царским" покровительством (Византии и Золотой Орды), обладала церковь. В процессе смены представлений об источниках княжеской власти можно выделить условную "синусоиду" - три этапа взаимодействия московских князей и церковных иерархов.

Этап I. Усилиями Ивана Калиты и митрополита Петра формируется религиозно политическая "московская идея", суть которой в том, что "именно Москва и ее правители избраны Богом для спасения русской земли, для ее возвращения на путь правды. Все что делают москвичи, они делают не по своей прихоти, но во имя исполнения "благодатного Божьего промысла о Руси".²⁸⁸ Сам Калита и его сыновья, действуя в рамках ордынской легитимности, исподволь готовили почву для соединения двух властных начал: отчинного владения и Божественного соизволения. Первые шаги в этом направлении хорошо известны: открытие митрополичьего подворья в Кремле, строительство каменного Успенского собора. Следующим шагом становится "прославление" мощей митрополита Петра, в этом соборе похороненного. Таким образом, при реально действующей легитимности "от Орды", идея богоустановленной власти активизируется князьями московского дома. Но действует она, главным образом в сфере риторики и играет роль знаковую: это в большей степени вектор будущего развития представлений о власти, чем элемент реальных отношений.

Этап II. Во второй половине XIV в., казалось бы, создаются идеальные условия для окончательного перехода к исключительно церковной легитимизации власти. С одной стороны, "замятня" в Орде, значительно ослабившая влияние ханов на Русь. С другой - победившее (на время) в Византии движение исихастов, представителями которого были император Иоанн IV Кантакузен и патриарх Филофей, проводит политику "ориентации не на тогдашнее политическое состояние Руси, когда страна была поделена между мусульманами-татарами, языческой Литвой и католической Польшей, а на некое идеальное прошлое, когда Русь была едина. Разумеется, это была ориентация и на желанное будущее".²⁸⁹ В результате этой политики была уничтожена Галицкая митрополия, а Киевская и "всея Руси" - официально перенесена во Владимир, митрополитом же был утвержден ставленник Москвы Алексей. Союз князей московского дома и высших иерархов православной церкви, казалось бы, окончательно оформившийся в годы правления Дмитрия Ивановича, принимал разные формы: это и актуализация культа митрополита Петра, и помощь митрополита Алексея в сношениях с Ордой, и посредничество в конфликтах с другими князьями, и благословение Сергием Радонежским князя Дмитрия перед битвой с Мамаем. При этом с каждым годом крепла "московская идея" о Божественном Провидении, направляющем все действия великого князя.

Но следует заметить, что в годы правления Дмитрия Ивановича реальные возможности церкви влиять на власть остались ровно на том же уровне, на котором они находились в Древней Руси. И более того - Дмитрий Иванович, расшатывая легитимность Орды, чаще опирался на "отчинную" традицию, позволяющую ему стать и над удельными князьями и над церковью. Так "как бы возвращаясь к исконной ("владимирской") ситуации",²⁹⁰ Дмитрий Донской, после смерти митрополита Алексея, постарался утвердить на митрополии своего ставленника Михаила-Митяя, а затем архимандрита Пимена.

Это стремление выделить отчинное начало, поставить его над Божественным произволом, ясно читается и в "Слове о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича", семантический строй которого отчетливо указывает на то, что "земное царство" - это, прежде всего наследуемая традиция: "... воспринял он скипетр державы земли Русской, престол земного царства, отчину свою - великое княжение по дарованной ему от Бога благодати..."²⁹¹

Борьба двух митрополитов - Пимена и Киприана - за право быть единственным во всей Руси и Литве предоставляла Дмитрию возможность сохранять дистанцию отчуждения и диктовать церковным иерархам свою волю. Умный и дальновидный Киприан принял (по крайней мере внешне) те правила взаимоотношений государства церкви, которых придерживался Дмитрий Донской: "Какую вину нашел на мне князь великий? - Писал он игуменам Сергию и Федору. - В чем я перед ним виноват, или перед отчиною его. Я к нему езжал, чтобы благословить его (...) и всю отчину его, как и мои братья митрополиты с отцом его и с дедом его с князьями великими" (курсив мой - К.С.).²⁹²

В отечественной историографии существует два противоположных мнения на то, какова же была истинная цель политики митрополита Киприана по отношению к власти московских князей. Одни историки видят в Киприане "борца за сильную независимую церковь, которая должна стать выше светской власти",²⁹³ другие, наоборот, политика, подчинившего свою деятельность интересам московских князей.²⁹⁴ Но, в любом случае до смерти Дмитрия Донского влияние митрополита, как на принятие государственных решений, так и на их исполнение было ничтожно мало.

Этап III. Время Киприана наступило после смерти Дмитрия Донского. Именно тогда - на рубеже XIV и XV вв. - был начат реальный поворот к церковному обоснованию государственной власти. Последовательно, шаг за шагом Киприан наращивал влияние церкви, а Василий Дмитриевич все больше использовал церковный авторитет для освящения собственных действий.

Шаг первый - 1390 г. - торжественное вступление Киприана в Москву, в сопровождении двух митрополитов-послов Матфея и Никандра: "и преста мятежь в митрополии и бысть едина митрополия Кыев и Галичь и всея Руси".²⁹⁵ Шаг второй: "Взя розмирие князь Василий Дмитриевич с великим Новымградом, про грамоту, что записал Великий Новъгород, грамоту к митрополиту не зватися на Москву".²⁹⁶ Впервые, со времен митрополита Алексея, так тесно переплетаются интересы верховной власти светской (черный бор "на всех волостях новгородских"²⁹⁷) и церковной (право митрополичьего суда).

Третий шаг, на первый взгляд, предстает случаем малозначимым. Описание этого события содержалось в Троицкой летописи под 1393 г.: "... приехаша на Москву три татарина ко князю великому в ряд рядяшися и бише ему челом, хотяше ему служити, иже беша почестни и знакомитит двора царева, и восхотеша креститься (...) и позвониша во все колоколы, и собрася мало не весь град, и снидоша на реку Москву, ту сущу князю великому (...) и ту на реце Москве сам митрополит крести я (...) и наречени быша Онания, Озария, Мисаил, и бысть радость велика в граде Москве".²⁹⁸ В описании обряда крещения теснейшим образом переплетены элементы двух церемоний:

"встреча" князя духовенством и городской общиной, по возвращения того из Орды или из военного похода (причем некоторые фразы совпадают почти дословно²⁹⁹);
черты обряда крещения Руси Владимиром Святым: выход почти всех горожан на реку - присутствие князя и клира - общая радость по окончании обряда.

Символика имен, полученных татарскими вельможами при крещении, может быть объяснена по-разному. Согласно библейскому преданию во времена вавилонского пленения три юноши: Азария, Анания, Мисаил, взятые ко двору царя Навуходоносора вместе с пророком Даниилом, не подчинились приказу поклониться золотому идолу, были помещены в раскаленную печь, но не сгорели, спасенные ангелом. Смерть самого Навуходоносора означала закат его державы и близкое освобождение пленников. А сам Даниил, трактуя сыну Навуходоносора царю Валтасару явившиеся тому слова: МЕНЕ, ТЕКЕЛ, УПАРСИН, предрек конец царства Вавилонского и "разделение" его на части.

Культ "трех отроков", судя по сообщению Новгородской первой летописи под 1189 г.³⁰⁰ был известен и до монгольского нашествия. Но никогда прежде мотив вавилонского пленения и его скорого окончания не был столь актуален, как после Куликовской битвы. Торжественное крещение трех татарских вельмож (при незримом присутствии четвертого имени Даниил - основателя династии московских князей) могло символизировать скорое окончание "пленения" и возрождение "царства иудейского", читай - русского. Вторая трактовка возникает при сопоставлении этого события со "Сказанием о Вавилоне-граде", составленным, по мнению Н. Ф. Добренковой, между 1393 и 1408 годами, автором "круга митрополита Киприана".³⁰¹

Сюжет сказания строится на доставлении тремя послами (греком, русским и грузином - обяжанином) царского венца Навуходоносора византийскому императору Василию. Последний - обобщенный образ царя (но с именем правящего русского великого князя). Три особенности древнейшего текста сказания представляются здесь наиболее важными:

венец необходим Василию как знамение, символизирующее православный характер его царства: "аще будет знамение святых зде, да не отлучуся от Ерусалима, но буду подобник веры хрестьянской... "³⁰²
знамение дается "молитвами" трех "святых отроков" Анании, Азарии и Мисаила, могилы которых находятся в месте обретения двух царских венцов:
исполняет волю Божественного провидения патриарх, возлагая доставленные послами венцы на головы Василия и его супруги.

Мотив богоустановленной власти звучит в сказании предельно ясно, и обряд крещения знатных "выходцев" из Орды, проведенный лично митрополитом и подробно описанный в митрополичем своде 1408 г. сохранил для нас дату начала замены отчинной легитимности на легитимность богоустановленную.

Следующий шаг - четвертый - восстановление, после почти 30-летнего перерыва, культа митрополита Петра.³⁰³ Пятый шаг связан с нашествием на Русь Тамерлана и обрядом переноса иконы Владимирской Божьей Матери в Москву. Роль Киприана в этих событиях чрезвычайно велика: он "заповеде тогда всем людем поститься и молиться",³⁰⁴ участвует в принятии решения переносе иконы, встречает ее у стен Москвы и, наконец, инициирует утверждение нового общерусского праздника - Сретенья иконы Божьей Матери. Весь этот обряд и последовавшее за ним "чудо иконы Божьей Матери" - уход Тамерлана из пределов Руси - перевел идею богоустановленной власти из сферы риторики, характерной для всего XIV в., в сферу практической политики,³⁰⁵ без чего невозможен был шаг шестой.

Этот последний из известных нам шагов - включение благословения Киприана в качестве обязательной формулы в договорные грамоты Василия Дмитриевича с другими князьями.³⁰⁶ И уже после смерти Киприана, при новом митрополите Фотии эта формула помещается в духовной грамоте Василия Дмитриевича.³⁰⁷

Вероятнее всего, именно с этого времени - рубежа XIV - XV вв. - церковное благословение переходит из разряда желательного в разряд обязательного для легитимизации властных действий. Практически в то же самое время в письмах преподобного Кирилла Белозерского князьям Василию, Юрию и Андрею Дмитриевичам преподносится развернутое обоснование новой московской легитимности и соответствующая ей программа праведного правления. Прибегая к привычной образной системе Нового Завета, Кирилл сопоставляет земного властителя с пастырем и кормчим. Пастырь, которому Дух Святой передал попечение о людях, получает "великую власть", ни с чем более не сравнимую и столь же великую ответственность. Как ошибка кормчего приносит вред всему кораблю, точно также "аща ли еже сам князь согрешит, всем людям иже под ним сотворяет вред".³⁰⁸ Одно только это положение коренным образом меняет представления о роли княжеской власти, существовавшие в домонгольской Руси. Тогда князь нес личную ответственность перед Богом за вред, причиненный им самим и его людьми (знаменитое "тиун в ад и князь в ад"). Теперь народ отвечает перед Богом за грехи князя. Новая легитимность княжеской власти, таким образом, вытекает из отношений господства-подданства сложившихся в уделах.

Соответственно этому постулату, Кирилл, в поучении "собственному" князю Андрею Дмитриевичу, представлял княжескую власть не как государственную, а как отеческую: "люди, господине, смиряй от лихого обычая".³⁰⁹ В конкретной программе правления, предложенной Кириллом функции государственного управления ("праведный суд", ликвидация мздоимства и поборов, борьба с разбоем и воровством) переплетаются с культурными (искоренение пьянства и сквернословия). Как любой хозяин, князь должен собственным примером указать поданным праведный путь. И конечно в образе князя, предлагаемом Кириллом, первое место принадлежит не достоинствам воина или государственного деятеля, а качествам идеального пастыря.³¹⁰ Таким образом, Кирилл Белозерский нашел уникальную формулу не противопоставляющую, а объединяющую две линии легитимизации власти: отеческую традицию (в которой, в свою очередь сливались воспоминания о характере власти в домонгольской Руси и реалии власти удельных князей) и идею богоустановленной власти.

Отмечая начало утверждения на Руси новой, церковной концепции легитимизации государственной власти, нельзя не указать, что она сосуществовала с другими формами еще, как минимум, на протяжении целого века. Одновременное действие нескольких форм легитимизации власти было одной из предпосылок феодальной войны первой половины XV в. Но уже к в конечной ее фазе: борьбе Василия Темного с Дмитрием Шемякой религиозно-церковное обоснование власти московского великого князя становится наиболее действенным фактором политических отношений. "Разрешение" от крестного целования Шемяке, данное игуменом Кирилловского монастыря Трифоном Василию II, а затем и соборное послание глав тяготеющих к Москве епархий, стали главными аргументами, обосновывающими правоту Василия в его притязаниях на власть. Ключевой фразой этого послания, определяющей общую тенденцию в сфере легитимизации власти, можно, вероятно, считать следующую:

"А Божиею благодатью неизреченными его судьбами, брат твой старейший Князь Великий опять на своем государстве, понеже кому дано от Бога, и того не может у него отняти никто..."³¹¹

При сохранении традиционного наименования "брат старейший", основной акцент здесь переносится на два других понятия - государство и "дано от Бога". Именно эти понятия и будут в дальнейшем формировать пространство легитимности Московской Руси в следующую эпоху.

Возраст легитимности

Более чем вековое противостояние православного народа торжествующему мусульманству Орды, предопределило глубокое проникновение христианских норм поведения в те сферы жизни, которые ранее им были затронуты лишь поверхностно. В том числе и в сферу легитимности, установив в ней возрастные ступени. В домонгольской Руси возраст князя почти не имел значения. От времени Святослава, символически начавшего битву с древлянами до князя Козельска, столь же символически "возглавившего" оборону города от войск Батыя, присутствие князя было важнее его возраста.

Такое понимание роли княжеского достоинства, сохранилось и в XIV веке. Представительские функции князья начинали исполнять, по мнению Н. С. Борисова " в возрасте не ранее 7 лет".³¹² Этот возраст можно принять за ориентир, однако, участие в торжественных обрядах княжеской семьи дети князей принимали и, будучи совсем маленькими. Так, согласно Троицкой летописи, в похоронах митрополита Алексея присутствовали дети Дмитрия Донского: "князь же Василий (...) еще тогда младо детище сый, 6 лет сущу, а князю Юрию Дмитриевичу, брату его, три лет сущу."³¹³

Однако, по крайней мере, во второй половине XIV века, появляется еще один возрастной рубеж - 12 лет. Правда в официально документе она встречается лишь один раз и уже в середине XV века. В докончальной грамоте великого князя Василия Васильевича с Иваном Андреевичем Можайским, составленной в 1448 г., говорится: " А исполнится, господине твоим детям по 12 лет, ино, господине, тогды целовати им сами, по нашим докончальным грамотом и по сеи по нашей грамоте".³¹⁴ При этом существует много косвенных указаний на то, что именно двенадцатилетний возраст стал определенной "ступенью" княжеской легитимности.

Дмитрий Иванович стал великим князем именно в 12 лет - в 1362 г., а первый свой договор с соперником - князем Дмитрием Константиновичем Суздальским подписал в 1363 г. в возрасте 12-13 лет.
Первое докончание Дмитрия Ивановича с двоюродным братом и постоянным союзником - князем Владимиром Андреевичем чаще всего датируется 1367 г. Родившийся в 1254 году Владимир Андреевич, как раз перешагнул за двенадцатилетний порог.
Сына своего Василия Дмитрий Донской послал в Орду в 1383 году - в возрасте 12 лет.
В 1390 г., после смерти Дмитрия Донского, его сын Василий заключает докончания с дядей Владимиром Андреевичем и братом Юрием, но не с младшими братьями Андреем и Петром, получившими свои уделы по завещанию отца. Л. В. Черепнин высказал предположение, что такой договор был, но текста его не сохранилось.³¹⁵ Но можно предположить и другое: младшим братьям не было 12 лет (а было 8 лет и 4 года), и письменного докончания составить было невозможно.
Первое докончание великого князя Василия Васильевича с дядей Юрием Дмитровичем Галицким было составлено 1 марта 1248 года, когда Василию исполнилось 13 лет и один день (а по другой хронологии как раз 12 лет и 1 день³¹⁶). До этого письменных договоров не составлялось, а было лишь заключено перемирие.
Князь Иван Васильевич в 10 лет уже именуется великим, но в договоре Василия Темного с Василием Ярославичем Серпуховским (1450 г.) великий князь Василий Васильевич целует крест за себя и за сына. А вот в договоре с Борисом Александровичем Тверским Василий Темный целует крест не "за сына", а "с сыном", Иваном, которому уже, в зависимости от датировки документа, 14 или 16 лет.³¹⁷

Все вышеперечисленные факты могут выглядеть случайным набором или авторской натяжкой, если бы не два обстоятельства. Первое: приведенный выше пункт договора 1448 года. И второе: в те времена существовала церковная норма о допущении к клятве, в том числе и пострижении в монахи именно с 12 лет.³¹⁸ Действовала эта норма в отношении к церковным обрядам и в княжеских семьях. Так Иван Калита, чей год рождения Н. С. Борисов размещает в пределах 1288/89 годов, был крестным отцом сына боярина Федора Бяконта и будущего митрополита Алексея в 1300 г.,³¹⁹ то есть по достижении 12 лет. А через полтора века мы находим еще одно подобное событие. Это ранняя не по обычаю свадьба князя Ивана Васильевича, на дочери тверского князя Бориса Александровича, вызванная государственной необходимостью.³²⁰ Она состоялась в 1452 году, после перехода Ивана за двенадцатилетний рубеж.³²¹

То, что церковные нормы применялись к мирским клятвам, сомнения не вызывает, поскольку сохранилась грамота митрополита Фотия, в которой он разрешает псковичам "сложить" крестоцелование князю Константину Дмитриевичу. В этой грамоте он цитирует два правила Василия Великого: 64-е, о десятилетнем отлучении клятвопреступников от святого причастия и 81-е "Подобает по 12 летях прияти к церкви, что ради свою веру предал...³²²" Возможно, это последнее правило и стало основой для двенадцатилетнего возраста, как рубежа допущения к первой клятве. Докончания, же о которых речь шла выше, скреплялись крестоцелованием, и, следовательно, подпадали под действие церковной нормы о первой клятве не ранее 12 лет.

Так или иначе, нам кажется оправданным говорить о том, что в XIV века, под влиянием церковных норм, вырабатывается четырехступенчатая формула легитимного возраста: первая ступень - около трех лет - участие в торжественных церемониях княжеской семьи; вторая ступень - около 7 лет - уровень представительства и "замещения" взрослого князя в другом городе; 12 лет - возраст "договороспособности", заключения докончаний, скрепленных крестоцелованием; 17 лет - брак и наступление полного совершеннолетия. При этом для "внешней" легитимности разницы между 12 и 17 годами нет, для нее высший уровень правоспособности князя - именно возможность заключать договоры от имени своего княжества-государства. Разница, вероятно, существовала во "внутренней" легитимности - возможности князя быть свободным от опеки старших. Эта свобода никогда не была абсолютной, однако, уровень ее менялся от князя к князю, от эпохи к эпохе.

Повышение уровня великокняжеской легитимности

Впервые колебания этого уровня стали заметны в последней трети XIV века, в княжение Дмитрия Донского и его сына Василия. Наиболее часто исследователи отмечают завершение в это время одного, действительно важного и показательного процесса - превращение великого княжения Владимирского в "вотчину" московских князей. Действительно отдельные эпизоды политической борьбы 70 - 80-х годов XIV века постепенно складываются, в общую картину: сначала признание Владимира "вотчиной" Дмитрия, великим князем Литовским Ольгердом; затем - такое же признание тверским князем Михаилом.³²³ Тем самым московский князь навязывал Орде выбор без выбора: утвердить на Владимирском княжении его и его потомков, поскольку другие князья на эту роль не претендуют. И после этого Орда ставиться перед фактом передачи великого княжения по завещанию наследнику Дмитрия Василию.³²⁴

Одновременно с этим происходит оформление новой княжеской иерархии. Составными частями ее стал перенос термина "великое княжение" на все земли, имевшие независимые от Владимира (а реально - от Москвы) контакты с Ордой³²⁵ и утверждение в княжеских докончаниях нормы наследственного мира или наследственного союза. При Дмитрии Донском эта норма используется как в докончаниях с другими великими князьями, так и с удельным князем Владимиром Андреевичем в форме крестоцелования "за свои дети и за братаничи".³²⁶ В докончанни же великого князя Василия Дмитриевича с тверским князем Михаилом Александровичем в первый раз фиксируется норма крестоцелования "нам, и нашей братьи меньшей и нашим детем, и нашим внучатом".³²⁷ Именно эта норма и играет роль той "постоянной политической связи, которая бы подчиняла удельных князей великому" (и одновременно устанавливала властное соотношение Московского и других великих князей), которую не находил В. О. Ключевский, рассматривая договорные грамоты XIV - XV веков.³²⁸

Наиболее "подвижной" нормой докончаний стала та, что фиксировала уровни властных отношений между князьями-вотчинниками, как великими, так и удельными. Выражавшаяся в семейных терминах, она каждый раз формировалась по влиянием двух факторов. Первый - сиюминутное соотношение сил. Второй - общая тенденция повышения уровня легитимности князей московского дома, начиная с 1375 года, когда Михаил тверской признал себя "братом молодшим" князя Дмитрия Ивановича и "братом" князя Владимира Александровича. В 1382 г. эта норма была повторена в докончании Дмитрия с рязанским князем Олегом Ивановичем. А вот в 1389 г., желая, видимо, подкрепить завещание, Дмитрий Донской резко повышает собственный статус и берет с "брата молодшего" Владимира Андреевича обещание "имети ему мене отцом, а сына моего, князя Василия братом старейшим, а князя Юрия братом".³²⁹ Здесь одно из двух: или Владимир Андреевич понижается в своем иерархическом уровне (а оснований так считать у нас нет), или великий князь делает заявку на уровень выше великокняжеского - царский.

Собственно так оно и было. Клюг Эккехард, сравнивая житие Дмитрия Донского и "Слово Похвальное" Тверскому князю Борису Александровичу, утверждает, что только в последнем использование "царского" титула было "программным".³³⁰ Нам кажется, что это не так. При сравнении "Слова о житии и преставлении" Дмитрия с жизнеописаниями его выдающихся (Александра Невского, Ивана Калиты) в которых также использовались царские титулы, бросается в глаза одно отличие: предшественники Дмитрия лишь сопоставлялись с царями прежних эпох и на них ложился "отсвет" царского имени, Дмитрий прямо называется царем, причем каждый раз в новом значении этого слова:

он - наследник "царской" традиции Владимира Святого;
он - правитель получивший "престол земного царства (...) по дарованной ему от Бога благодати;
он "называет себя царем русской земли" в противопоставление неправедному "царству" Мамая;
он воплощает в себе образ христианского властителя, "царскою багряницей одеяшесь, но смирением и кротостью себя покрываше"³³¹

Образ Дмитрия, данный нам в "Слове о житии..." не укладывается в привычные рамки княжьих добродетелей, XIII и предшествующих веков. Зато он изумительно соответствует тому идеалу, который выражен в "речи" его дяди, великого князя Семена Ивановича на княжеском съезде в 1341 г. Наиболее существенной чертой этого образа становится четко фиксируемое место великого князя Московского в ряду всех правителей Руси, начиная с Владимира Святого. Из семи имен сыновей Дмитрия, четыре (Даниил, Василий, Семен, Иван и Константин) совпадают с именами, данными своим сыновьям Семеном Ивановичем, и лишь одного имени нет - это Михаил, имя, прочно связанное с тверской традицией. Зато к набору "царских" имен (Василий и Константин) добавляется еще одно - Юрий - крестное имя Ярослава Мудрого, первого из великих князей Киевских, названного царем. Василий же Дмитриевич окончательно зафиксировал эту традицию при создании деисусного чина иконостаса Благовещенского собора, поместив туда изображения святых - покровителей всех московских князей, правящих до него.³³²

Сам Дмитрий чрезвычайно чтил "Владимира Киевского",³³³ внука византийского императора, и это теснейше переплетения царских терминов в его житии, возрождаемого им культа древних русских великих князей и символики имен, отчетливо указывают на замысел Дмитрия. Не первым среди равных хотел он видеть московского князя, а господином всех русских земель. И надо признать, что у него были для этого основания.

Во-первых: политика насильственного подчинения себе соседних князей начатая еще Юрием Даниловичем и продолженная великими князьями Иваном Калитой и Семеном Гордым, приобрела в правление Дмитрия масштабы всеобъемлющего вмешательства во внутренние дела всех соседних великих и удельных княжений, с тем, чтобы утвердить безусловное первенство Москвы. В. Д. Черный, приведя цитату из Рогожского летописца, под 1367 г. ("... на Москве почали ставить город камен, надеяся на свою великою силу, князи русъские начаша приводить в свою волю, и который почал не повиноватися их воле, на тех почали посягати злобою") дает комментарий: "Таким образом, тверичи были убеждены в том, что создание каменного града значительно укрепило позиции московского князя в деле объединения русских земель вокруг Москвы".³³⁴ На наш взгляд, приведенный фрагмент летописи говорит совсем о другом: тверичи были уверены, что белокаменный кремль - это начало нового этапа в политике московского князя - возвыситься над всеми другими князьями и диктовать им, в итоге, свою волю. Для того, чтобы убедиться в том, что эти ожидания имели под собой реальну. почву, достаточно посмотреть на события только одного года - 1363 - за три года, до начала строительства и кремля, и за 12 до признания Дмитрия "старшим братом" со стороны тверского князя. В этом году Дмитрий Иванович "взял волю свою" в споре с Дмитрием Константиновичем за великое княжение, подчинил себе Ростовское княжества и "съгна с Галичьскаго княжения князя Дмитрия Галичьскаго".³³⁵

Во-вторых, именно Дмитрий, первым начал ограничивать свободу удельных князей в сношениях с Ордой.³³⁶

В-третьих, в княжение Дмитрия и его сына Василия Москва стала потихоньку "отщипывать кусочки" от ордынской легитимности. Таких "кусочков" было два. Первый по времени - поход 1376 года на Булгар, в ходе которого в землях болгарских князей были поставлены Москвой даруга и таможенник,³³⁷ что было явным присвоением великим князем прерогатив Орды. Второй - принятие на службу татарских вельмож, выехавших из Орды, описанное выше.

В-четвертых, московские князья на равных противостояли Ордынским правителям, правда и не чингизидам по рождению, а значит, не совсем настоящим: Дмитрий - Мамаю, Василий - Тимуру.

Все эти перемены в положении московского князя как внутри русских земель, так и в отношении с Ордой в концентрированном виде нашли свое выражение в его официальном титуловании. Причем, если царский титул Дмитрия Донского есть лишь претензия на новый статус, никем не признанная и ничем (пока) не закрепленная, то, впервые появившееся в докончании Василия Дмитриевича с дядей Владимиром Андреевичем титулование - "господин великий князь"³³⁸ - официально закрепило за ним высшую ступеньку в удельно-вотчинной легитимности на Руси. Ведь слово господин одновременно значило и самостоятельный (читай - независимый) хозяин, и владетель, и властитель.³³⁹

"Феодальная война" как проявление кризиса легитимности

Казалось, оставалось лишь спокойно и методично наращивать созданный Даниловичами потенциал власти, чтобы утвердить совершенно новую - чисто московскую - форму легитимности. Однако в то самое время, когда Орда распадалась на осколки, а на Руси уже никто не мог противостоять Москве, саму московскую династию настиг первый кризис легитимности, известный нам по именем "феодальный войны". Ее события подробно изложены в литературе, здесь неоднократно цитированной, и пересказывать не входит в нашу задачу. Остановимся на самом для нас существенном - потере ориентации в пространстве власти, что привело не только к войне ближайших родственников, но и торжеству аморальной политики заговоров, измен, клеветы, ослепления и тайного убийства противников.

Выше мы говорили о том, что в конце XIV века существовало минимум пять способов обосновать права на власть. Два из них к этому времени отчетливо архаизировались. Это принцип родового старейшинства, действующий в рамках договорной легитимности доордынской эпохи и власть получаемая от Орды. Еще один - удельно-вотчинный - пригодный для мелких удельных князей, но не для утверждения власти в крупном независимом государстве. И, наконец, два новых - обоснование власти при помощи "отчинной традиции" трактуемой как исключительное и наследственное право на власть именно московских правителей, и религиозное объяснение прав государя - находились в стадии становления. Бескризисное развитие в сфере легитимности подразумевало бы последовательное сравнительно безболезненное замещение архаичных способов легитимизации власти новыми, содействовавшими усилению роли московского государя в масштабах всей Руси. А что произошло на самом деле? Если ненадолго допустить сравнение реальной истории с театром, то события феодальной войны, в которых проявились разные формы легитимизации власти, можно представить в пятнадцати актах "исторической драмы".

Действие первое. 1425 - 1430 г. После смерти Василия Дмитриевича, его брат Юрий отказывается признать наследственное право на власть племянника, исходя из правил родового старейшинства, не действовавших у Даниловичей ни в одном поколении, за исключением одного раза, когда умершему Семену наследовал брат Иван (притом что все сыновья Семена умерли раньше или одновременно с ним). Более того, восстанавливая родовой принцип, Юрий поставил под сомнение само право московских князей на великое княжение, поскольку родоначальник династии - Даниил никогда не был великим князем! Однако, пока жив был дед Василия Васильевича великий князь Литовский Витовт, Юрий не решался на открытое противостояние и даже скрепя сердце признал (вместе с братьями) права племянника на московское княжение с одной, но с существенной оговоркой: вместо указания на "вотчину" великого князя, в докончальной грамоте 11 марта 1428 г. стояло перечисление волостей принадлежащих Василию II.³⁴⁰

Действие второе. 1431 г. Дядя и племянник договариваются перенести спор о власти в ставку хана, то есть использовать право получения ярлыка на великое княжение. Это прямое нарушение московской политики, сформулированной Семеном Гордым - не вмешивать Орду в междукняжеские отношения.³⁴¹

Действие третье. 1432 г. На ханском суде представитель Василия II, боярин Всеволожский достиг успеха при помощи удачного, как ему казалось хода. В то время как Юрий апеллировал к отеческой традиции и завещанию Дмитрия Донского, позиция Всеволожского, как отмечал А. А. Зимин, "сводилась к тому, что вершителем судьбы великокняжеского престола на Руси может быть одна только воля ордынского царя (курсив мой - К.С.)".³⁴² Таким образом, Василий и его советники одним махом зачеркнули все достижения нескольких поколений московских князей,³⁴³ не добившись, в сущности ничего. Власть хана уже не была способна обеспечить безусловное выполнение принятого решения, и оно только спровоцировало дальнейший виток борьбы за Москву и великокняжеский стол.

Действие четвертое. 1432 г. Московское правительство перехватывает у Юрия и его сыновей идею наследства Дмитрия Донского. На пиру в честь свадьбы Василия II его мать Софья Витовна сорвала с сына Юрия - Василия Косого, золотой пояс, когда-то принадлежавший нижегородскому князю Дмитрию Константиновичу, а затем перешедший во владение Дмитрия Ивановича Московского. Оскорбление, полученное Юрьевичами, становится поводом для начала войны.

Действие пятое. 1433 г. Юрий захватывает Москву, то есть использует давно забытую форму легитимизации власти - завоевание. На Руси эта форма в чистом виде не использовалась со времен Батыева нашествия, а в Москве - никогда. Правда в его поступке можно увидеть и другое - действия, легитимность которых основывается на отцовском завещании, то есть на более прогрессивной форме утверждения власти. Даже если бы это было так, ничего нового и прогрессивного в этом нет. В свое время Всеволод III по своей воле хотел привести к власти сына Юрия. Только его завещание имело устную форму договора с городской общиной Владимира. И после его смерти началась война братьев - Всеволодовичей - за великое княжение и стольный город.

Но и право Юрия на великое княжение, якобы содержащееся в завещании Дмитрия Донского основывалось на недоразумении (или на искусной подстановке). В своем завещании великий князь Дмитрий жаловал сына Василия "своею отчиною, великим княжением".³⁴⁴ Фраза же, на которой основывал свои претензии, Юрий звучит совсем иначе: "А по грехом, отъимет Бог сына моего, князя Василия, а хто будет тем сын мои, ино тому сыну моему княж Васильев удел, а тою уделом поделит их моя княгини".³⁴⁵ Легко заметить, что и конструкция фразы (употреблявшаяся и в других завещаниях) и термин - удел (а не вотчина), говорящий о передаче не власти, а земельного надела, и утверждение княгини в качестве душеприказчицы (что невозможно в отношении власти) исключают то понимание завещания, которое пытался навязать Юрий. Здесь Дмитрий Донской распорядился о переделе земли в случае безвременной (без наследника) смерти, смерти старшего сына, а отнюдь не пытался распорядиться властью великого князя.³⁴⁶ Юрий, таким образом, под прикрытием отцовского завещания возвращал властные отношения Руси к временам княжеских междоусобиц, столь характерных для X - XI веков.

Действие шестое. 1434 г. После смерти Юрия Дмитриевича, на московском престоле пытается утвердиться его сын Василий Косой. Однако московские бояре и братья Косого, восстанавливают на великом княжении Василия II, используя для этого столь же архаичную, как и завоевание, форму приглашения на стол (со столь существенной разницей, что в Древней Руси и завоевание и приглашение оформлялись договором с городской общиной, а в данное время это было невозможно, поскольку самостоятельной городской общины не существовало; соответственно и приглашение должно был быть оформлено перекрестными междукняжескими договорами и персональными договорами князя и бояр).

Действие седьмое. 1437 г. В отражении войск хана Улу-Мухаммеда принимают войска двух великих князей Василия Васильевича и Дмитрия Юрьевича Шемяки. Существует реальный параллелизм верховной власти или двоевластие.³⁴⁷

Действие восьмое. 1445 г. При очередном походе хана Улу-Мухаммеда на Русь Василий II "забывает" о том, что на московском престоле он сидит по ханскому ярлыку, и выступает с ратью против ордынского войска (то есть, отстаивает самодержавие в том смысле как его понимал Дмитрий Донской), при этом терпит поражение и попадает в плен.

Действие девятое. 1445 г. Великим князем, снова используя право родового старейшинства, объявляет себя второй сын Юрия - Дмитрий Шемяка и тут же "забывает" о том на каких основаниях он занял Москву. На монетах, им выпускаемых, появляется титул "осподарь всея Руси", что, по мнению А. А. Зимина, является отчетливым знаком "стремления к единодержавию (курсив мой - К.С.) на Руси".³⁴⁸

Действие десятое. 1445 г. Василий II возвращается на московский престол вновь как "улусник" хана Улу-Мухаммеда и Шемяка вынужден ему покориться.

Действие одиннадцатое. 1446 г. Дмитрий Шемяка в союзе с князьями тверским и можайским, а также частью московских бояр совершает государственный переворот, ослепляет Василия II, ссылает его в Углич, а затем дает ему в удел Вологду, скрепляя договор крестным целованием, что придет перевороту легитимную удельно-вотчинную форму, широко использовавшуюся в отношениях великих князей с удельными в XIV в.

Действие двенадцатое. Конец 1446 - начало 1447гг. Князь Василий Ярославич Серпуховской и московские бояре (Басенок, Плещеев и др.) организуют некое подобие народного движения за восстановление власти Василия II, как в самой Москве, так и на окраинах ее владений, привлекая себе в помощь Литву и татар. В результате Василий II окончательно утверждается в Москве, как государь, приглашенный всей землей - прообраз того события, что произойдет в Московской Руси в начале XVII века, при окончании Смуты.

Действие тринадцатое. 1447 -1449г. Василий II легитимизирует свое возвращение на престол, перезаключив договоры (с крестным целованием) с основными участниками исторической драмы: князьями серпуховским, можайским и верейским, а также с "посторонними" правителями: князем суздальским Иваном Васильевичем, великим князем рязанским Иваном Федоровичем, польским королем и великим князем литовским Казимиром.

Действие четырнадцатое. 1447г. Для завершения победы над Шемякой Василий II использует религиозно-церковное обоснование своей власти, что выражается и в "разрешении" его от крестного целования игуменом кирилловского монастыря Трифоном и послании русского духовенства Дмитрию Шемяке, подписанное всеми епископами тяготеющих к Москве земель.

Действие пятнадцатое. 1453 - 1456гг. Утвердившись в качестве абсолютно законного и признанного государя, Василий II, тем не менее, действует как узурпатор: приказывает убить Шемяку, изгоняет из его удела бывшего противника князя Ивана Андреевича Можайского и подвергает заточению бывшего преданного союзника Василия Ярославича Серпуховского.

Если говорить в терминах, привычных отечественным историкам XX века, то объективная причина разразившегося кризиса только одна - распад Золотой Орды и разложение ордынской легитимности на Руси. Все остальные причины мы видим исключительно в субъективной сфере. Мыслить в старых терминах и категориях всегда удобнее и проще, поэтому понятия отживающей легитимности имели большую власть над людскими умами, и кризис в столь тяжелой форме был необходим для преодоления старых стереотипов. Но лидер, равный по масштабу митрополитам Петру и Алексею, великим князьям Ивану Калите и Дмитрию Донскому, сумел бы навязать обществу новые представления без тяжелой и изнурительной междоусобной войны. Точно также можно говорить о многочисленных интриганах при дворах Василия II и Юрия Дмитриевича, усугубивших кризисные явления во властных отношениях. В московской элите было много превосходных тактиков, легко, подобно боярину Всеволожскому, добивавшихся частных успехов, но не нашлось стратегов, равных по силе предвидения великому князю Семену Ивановичу Гордому, придавшего московской политике смысл и целенаправленность.

Для нас же важнее указать на те черты, которые можно заметить в этом первом, для Москвы кризисе легитимности власти. Итак:

Черта первая. Во время кризиса не только существует несколько разных форм легитимизации власти, но они поочередно или одновременно используются противниками, для достижения своих целей, не разбирая хороши эти формы или плохи, лишь бы они способствовали быстрому достижению успеха.³⁴⁹ Это приводит к дискредитации утвердившихся в обществе в данный момент легитимных властных отношений. После окончания кризиса, во второй половине XV века, не только принцип старейшинства перестал действовать. Уже в последние годы правления Василия II серьезно был искажен договорный характер междукняжеских отношений. Был поставлен под сомнение и способ передачи власти по завещанию.

Черта вторая. Существующих форм легитимности во время кризиса не хватает, и тогда враждующие стороны возрождают старые, почти забытые способы. Так были возрождены завоевание и приглашения - формы легитимизации княжеской власти, используемые в доордынскую эпоху.

Черта третья. Наряду с дискредитировавшими себя формами легитимации власти и возрожденными древними, появляются новые, доселе неизвестные. Так впервые были использованы государственный переворот и приглашение на престол не от города, а от всей московской земли.

Черта четвертая. Ослабление и неустойчивость всех известных и изобретаемых форм легитимизации власти приводит к потребности опереться на стороннюю (внешнюю) легитимность, в качестве которой выступает, в данном случае, власть великого князя Литовского.

Черта пятая. Затягивание кризиса легитимности приводит к ситуации, когда возникает двоевластие, то есть условное признание законности притязаний на власть нескольких претендентов, подкрепляемое контролем каждого из претендентов на власть над частью государственной территорией.

Черта шестая. В действиях одного или нескольких претендентов проявляются черты самозванчества - ложной легитимности. В данной исторической ситуации эти черты наиболее сильно проявились в поступках Шемяки после изгнания его из Москвы.

Черта седьмая. Окончание кризиса легитимности приводит к утверждению одной или нескольких новых, перспективных форм, которые а) возникли, но не получили широкого распространения до кризиса; б) возникших в ходе кризиса. В середине XV века, в качестве наиболее перспективных утвердились:

религиозное обоснование власти государя,
отчинная традиция, понимаемая как передача власти по наследству,
идея единодержавия, столь необходимая при создании независимого русского государства.

Выводы

В качестве первого вывода к данной части нашего рассказа можно было бы указать следующее: нам представляется неверными те мнения, в которых власть московских великих князей XIV - первой половины XV производится из "удельно-вотчинной" традиции или как прямое наследование ордынской легитимности. По нашему мнению в первой половине XIV в. в правление великого князя Семена Ивановича была выработана концепция "двойной" легитимности, в которой отдельно друг от друга существовали два представления: легитимность для Орды и легитимность вне Орды. Вывод второй: для внеордынской легитимности наиболее существенными стали два источника: возрождение "отчинной традиции" и актуализация церковной идеи "богоустановленной власти". Во второй половине XIV в. именно эти два источника легитимации великокняжеской власти привели, во-первых, к возможности соотнести власть великого князя с властью царской, а во вторых, задуматься о новом характере перехода власти - по наследству от отца к сыну. Однако (и это третий вывод) новые формы легитимации власти утвердились в Москве не эволюционным путем, а в ходе первого в истории Руси широкомасштабного кризиса легитимности, именуемого "феодальной войной". Именно в ходе этого кризиса были разрушены "ордынские" формы легитимации власти и окончательно отвергнута традиция "родового старейшинства" - пережиток домонгольской "договорной" формы легитимации власти.

Словарь книжников и книжности Древней Руси. XI - первая половина XIV в. Л. 1987. С. 336.
ПСРЛ. XIII в. С. 184.
По мнению Б. М. Ляпунова и А. Н. Насонова, изложенному в предисловии к: Новгородской первой летописи Старшего и Младшего изводов (далее - НIЛ). М. - Л. 1950. С.5 -6.
НIЛ. С. 74.
"Мстиславъ Кыевскыи, и Мстислав Торопичскыи, и Черниговьскыи и прочии князи, здумаша итии на ня (...) и послашася в Володимерь к великому князю Юргю, сыну Всеволожю, прося помочи у него ... - ПСРЛ. Т. 1. Ст. 446.
Там же. Ст. 515.
ЛИМОНОВ Ю.А. Летописание Владимиро-Суздальской Руси. Л. 1967. С. 151.
Ярослав усумнеся брата своего Юргя, слшая некыих льсти, и отлучи от Юргя Константиновичи (...) Василка, Всеволода, Володимера, и мысляшетъ противитися Юргю, брату своему, но Бог не попусти лиху быти. Благоразумный брат Юрги призва их на снем в Суждаль, и исправивше все нелюбье межю собою, поклонишася Юрью вси, имуше его отцом собе и господином, целоваша крест... - ПСРЛ. Т. 1. Ст. 452
ПСРЛ. Т. 10. Патриаршая или Никоновская летопись. СПб. 1885. С. 106.
Татищ. Т. 3. С. 233.
ПСРЛ. Т. 1. Ст. 453.
Там же.
Там же. Ст. 438.
ЛИМОНОВ Ю.А. Летописание Владимиро-Суздальской Руси. С. 93.; Словарь книжников... XI - первая пол. XIV вв. С. 235.
ПСРЛ. Т. 41. С. 132.
"Володимирци затворишася в граде, Всеволод же и Мстислав бяста (...), Володимерьцем не отворяшимся приехаша Татари к Золотым воротом (...). "Володимерци пустиша по стреле (...), посем рекоша Татарове Володимерцем: "Не стреляйте (...) и все гражане плакахуся зряще Владимера..." - ПСРЛ. Т. 1. Ст. 461.
"... и услышав о семь преподобный Митрофан епископ, начать глаголити со слезами ко всим чада не убоимся о прельщеньи от нечестивых (...). О сем же словеси слышавши вси начаша крепко боротися". - ПСРЛ. Т. 2. Ст. 779 - 780.
ПСРЛ. Т. 1. Ст. 463; НIЛ. С. 287.
ПСРЛ. Т. 2. Ст. 781.
Там же. С. 782
Татищ. Т. 3. С. 232.
ПЛДР. XI - нач. XII вв. С. 412.
Владимир Мономах с союзниками осаждает Ярослава Святополчича (запись 1117 г.): "И оступиша у города Володимери. И стояша днии шестьдесять. И створи ми с Ярославомъ, Ярославу покорившюся и вдарившю челомъ пред строемъ своимъ Володимеромъ..." - ПСРЛ. Т. 2. Ст. 284 -285.
1148 г. Изяслав Мстиславич пришел с дружиной к Городку, где стоял Глеб Юрьевич: "И вышедъ Глебъ смирися с ним и взъратися Изяслав в своя си". 1152 г. Тот же Изяслав Мстиславич вместе с венгерским королем идет на Владимира Володаревича: "Володимерко же видевъ силу королеву бесчисленую, не стерпевъ вдругые побеже перед ним (...) начаша молитися и просити мира. Изяслав же не хотяше дати ему мира, но послушавъ короля смирися с нимъ". - ПСРЛ. Т. 1. Ст. 319 и 337.
1154 г. Ростислав Мстиславич, не сумевший утвердиться в Киеве и бежавший к себе в Смоленск просит мира у Юрия Долгорукого: "Ростислав прибегъ с полку Смолиньску выслася к стрыеви своему прося у него мира. Гюрги же не помяна злобы брата его и его дав ему миръ, а сам иде г Кыеву". - ПСРЛ. Т. 1. Ст. 344
ПСРЛ. Т. 2. Ст. 779.
ПСРЛ. Т. 1. Ст. 461.
ПСРЛ. Т. 2. Ст. 780.
Там же. Ст. 782.
ПЛАНО КАРПИНИ Дж. История монгалов (далее - Карпини). РУБРУК Г. де. Путешествие в восточные страны. М. 1957. С. 60.
"Монголы почти год, с осени 1236 по осень 1237 года воевали на Булгарской земле, причем воевали всей огромной армадой. (...) Происходило длительное и планомерное уничтожение Булгарии..." - ХАЛИКОВ А. Х. Монголы, татары, Золотая орда и Булгария. Казань. 1994. С. 36.
"После окончательного покорения Сартаульского народа Чингисхан стал ставить по всем городам охранных воевод, даругачинов. В это время явились к нему двое Сартаульцев (...) Они беседовали с Чингисханом о городских законах и обычаях, и он убедился в их сходстве с законом - Йосун. посему он и поручил сыну его Масхуту Хурумшию, совместно с нашими даругачинами, владеть городами..." - Сокровенное сказание монголов. Улан-Уде. 1990. С. 135.
ВЛАДИМИРЦОВ Б. Я. Чингиз-хан. Берлин. Пг. М. 1922. С. 152.
ФЕДОРОВ-ДАВЫДОВ Г.А. Общественный строй Золотой орды. М. 1973. С. 43.
ПСРЛ. Т. 1. Ст. 465
Карпини. С. 55.
НIЛ. С. 79.
"... текст Вл. до конца XIV в. (если его очистить от дополнений из иных источников) действительно оказывается сокращенной версией текста Тр. (...) Причем, что особенно важно, совпадение Вл. с Тр. обнаруживается и в тех местах, где в Сим. текст отсутствует или расходится со сводом 1408 г.", - ЛУРЬЕ Я..С. Общерусские летописи XIV - XV вв. Л. 1976. С. 28.
Владимирский летописец. // ПСРЛ. Т. 30. М. 1965. С. 90
Словарь книжников и книжности Древней руси. Вторая пол. XIV - XVI в. Ч. 2. М. 1989. С. 46 - 47.
ПСРЛ. Т. 1. Ст. 470.
ПСРЛ. Т. 1. Ст. 523.
ПСРЛ. Т. 2. Ст. 808.
"Слово о новосвятых мучениках, Михаиле, князе русском, и Федоре, первом воеводе в княжестве его". // ПЛДР. XIII в. М. 1981. С. 232.
ПСРЛ. Т. 2. Ст. 807.
"... избавлен бысть Богомъ и злого их бешения, и кудешества..." - Там же.
Это прямо отражено в "Сказании" об убиении в Орде Михаила: "... и возвратишася князи и вси людие на свои земли, что их избыло ся. Начаши их звати татарове нужею, глаглаще: "Не подобаеть жити на земле канови и Батыеве, не поклонишеся има". - ПЛДР. XIII в. С. 228.
Д. Н. Александров назвал "тупиковой ситуацией, которая была создана татарами", лишение Даниила Галицкого легитимных возможностей объединить под своей властью всю Западную Русь. - АЛЕКСАНДРОВ Д.Н. Русские княжества в XIII - XIV вв. М. 1997. С. 104.
Так В. Т. Пашуто писал, что "Батый не мог, разумеется, изменить политический строй, сложившийся еще до татаро-монгольского нашествия, поэтому Ярослав Всеволодович оставался сильным князем и приобрел при золотоордынском дворе большой вес". - ПАШУТО В.Т. Героическая борьба... С. 205. А. И. Казаченко же трактовал термин "честь", как форму "учтивости и предупредительности, с которой Батый поспешил закрепить за русскими князьями их земли". Московский областной педагогический институт. Ученые записки. Т. XXVII. Вып. 2. М. 1953. С. 58.
ПСРЛ. Т. 1. Ст. 455.
МАТУЗОВА В. И. Английские средневековые источники IX - XIII вв. Тексты. Перевод. Комментарий. М. 1979. С. 152.
Там же. С.182.
ПЛДР. XIII в. С. 444; 448; 452.
Там же. С. 444.
ПСРЛ. Т. 2. Ст. 808.
Этот сюжет, применительно к великому князю Андрею Александровичу, подробно рассмотрен в: Каргалов В. В. Внешнеполитические факторы развития феодальной Руси. Феодальная Русь и кочевники. М. 1967. С. 140 - 150.
Письмо императора Фридриха II к английскому королю (из Большой хроники Матвея Парижского): "Это племя сохранилось до наших времен не без промысла Божия для наказания и исправления христианского народа, о лишь бы не к погибели всего христианства". - Латиноязычные источники по истории Древней Руси. Германия. Сер. XI - сер. XIII в. М. Л. 1990 С. 383. Послание Ивона Бордоского (1241 или 1242 г.): "Они все, как один человек, настойчиво стремятся подчинить весь мир своему господству". Послание доминиканских и францисканских монахов о татарах 1242. г.: "... вся Тевтония готовится к сражению, взяв крест (...). Ибо если тевтоны, не дай Боже, будут побеждены, мы не думаем, чтобы кто-либо из христиан сможет противиться им". - МАТУЗОВА В. И. Указ. соч. С. 150 и 158.
"Убедительным представляется предположение (...), что выступивший на соборе "представитель Руси" был Петр Акерович - игумен одного из киевских монастырей (Спас на Берестове), отправившийся на собор, возможно, не по своей инициативе, а по полномочию от князя черниговского Михаила Всеволодовича, владевшего в то время Киевом и искавшего помощи против татар. - РАММ Б. Я. Папство и Русь в X - XV вв. М. 1959. С. 149 -150.
Карпини. С. 67.
Там же. С. 81.
РАММ Б.Я. Указ. соч. С. 165.
ПЛДР. XIII в. С. 436.
ПСРЛ. Т. 2. Ст. 826.
См. оценку статуса Даниила в Ипатьевской летописи, применительно к его поездке в Орду: "... ныне сидит на колену и холопом называется (...) и живота не чает (...). Его ж отец бе цесарь в Рускои земли". - Там же. Ст. 808.
"Он же (Даниил - К.С.) в то время не приял бе, река рать Татарская не престаеть, зле живущи с нам. То как могу прияти венець бес помощи твоеи. Опиза же приде венец нося обещеваяся, како помощь имети ти от папы". - ПСРЛ. Т. 2. Ст. 826 - 827.
КАРГАЛОВ В. В. Внешнеполитические факторы... С. 214.
ЛИМОНОВ Ю. А. Владимиро-Суздальская Русь. С. 135.
Там же. С. 115.
ПСРЛ. Т. 1. Ст. 467
Татищь. Т. 5. М. - Л. 1965. с. 25. О том же говориться в Софийской I летописи: "Якоже бо по первом взятии Батыеве, великый князь Ярославъ Всеволодичъ обнови землю Суздальскую, церкви очистив от трупия мертвых и кости ихъ сохранивъ, многы пришельцы утешивъ и множество людей собра". - ПСРЛ. Т. 5. СПб. 1851. С. 186.
КУЧКИН В. А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси. X - XIV вв. М. 1984. С. 109.
Тот же автор отмечает: "... на периферии Владимирско-Суздальской Руси происходит быстрый рост новых центров: Белоозера, Твери, Костромы, Галича, Москвы, Городца Волжского, что во многом объясняется притоком сюда населения с мест, подвергавшихся татаро-монгольским нашествием. Рост "молодых" городов, обгонявших в своем развитии древние центры Северо-Восточной Руси, предопределил новые пути ее политического развития. - КУЧКИН В.А. Повести о Михаиле Тверском. М. 1974. с. 5.
ПСРЛ. Т. 1. Ст. 476.
Московский летописный свод конца XV в. ПСРЛ. Т. 25. М. - Л. 1949. С. 157.
": бысть вече на Костроме на бояръ" - ПСРЛ. Т. 18. С. 88. И "побиша бояръ чернь Нижняго Новгорода, а князь Михайло Андреевичъ из орды приеха в Нижний Новгородъ и изби вечники", - ПСРЛ. Т. 4. СПб. 1848. С. 47.
ПСРЛ. Т. 15. С. 416.
Повесть о Шевкале. // ПЛДР. XIV - сер. XV вв. М. 1981. С. 63.
Эта оценка, конечно, не относится к Новгороду и Пскову.
ЧЕРЕПНИН Л. В. Монголо-татары на Руси. // Татаро-монголы в Азии и Европе. М. 1977. С. 198.
Косвенно говорит об этом употребление все того же термина "чтить" в Лаврентьевской летописи. В записи за 1258 г. русские князья едут в Орду "чтивше Улавчия" и далее тот же термин применяется к договорным отношениям Александра Невского с Новгородом: "Александра же удержали Ноогородци, и чтиша и много. Олександр же давъ и рядъ, и поеха с честью в свою отчину". - ПСРЛ. Т. 1. Ст. 475.
HALPERIN CH. J. Russia and the Golden Hord. The Mongol Impact on Medieval Russian Histori. Bloomington. 1987. P. 61 - 74.
БОРИСОВ Н. С. Иван Калита. М. 1995. С. 112.
Сборник материалов, касающихся к истории Золотой Орды В.Тизенгаузена (далее - Тиз.). Т. 1. СПб. 1884. С. 231.
Карпини. С. 45.
В описании пребывания Даниила Романовича в ставке Батыя, присланный от Ярослава Всеволодовича человека предупреждает князя: "... брат твои Ярославъ кланялъся кусту и тобе кланяти". - ПСРЛ. Т. 2. Ст. 807.
Карпини. С. 31.
НIЛ. С. 298.
Карпини сообщает, что Михаил Черниговский прошел между двух огней, но отказался поклониться "на полдень Чингисхану", поскольку христианам не полагается поклоняться "мертвому человеку" - Карпини. С. 29.
ПСРЛ. Т. 2. Ст. 807.
Тиз. С. 192.
Карпини отметил, что при представлении Батыю он и его спутники должны были сесть в шатре слева, а по возвращении из ставки каана, их всегда усаживали справа. - Карпини. С. 71.
НАСОНОВ А. Н. Монголы и Русь. С. 94.
ФЕДОРОВ-ДАВЫДОВ Г. А. Общественный строй... С. 91-92.
ЯНИН В. Л. Новгородские акты XII - XV вв. Хронологический комментарий. М. 1991. С. 84.
Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М. - Л. 1949. С. 57.
"... при господстве (...) военно-ленной системы, земля - основное богатство - считалась собственностью государства, вернее хана, олицетворявшего государство. Поэтому при каждом новом монархе земля и связанные с нею привилегии раздавались заново, точнее заново закреплялись за прежними владельцами - оседлыми и кочевыми феодалами и все это сопровождалось изданием как изначальных, так и подтвердительных ярлыков." - УСМАНОВ М. А. Жалованные акты джучиева улуса XIV - XVI вв. Казань. 1979. С. 73.
БЕРЕЗИН И. Н. Внутреннее устройство золотой орды (по ханским ярлыкам). СПб. 1850.
Татищ. Т. 5. С. 44.
ЖУКОВСКАЯ Н. Л. "Подарок-отдарок" и его место в системе социальных ценностей монголов. // MONGOLICA. Памяти академика Б. Я Владимирцова. М. 1986. С. 165.
НIЛ. С. 304.
ПСРЛ. Т. 1. Ст. 473.
ПСРЛ. Т. 18 Ст. 85.
"Власть хана, по отношению к этим вассальным князьям, формально выражалась еще и в том, что эти князья утверждались на своих княжеских столах ханами через вручение им ярлыков". ГРЕКОВ Б. Д., ЯКУБОВСКИЙ А. Ю. Указ. соч. С. 13.
"В феодальном договоре между владельцами двух сеньорий реальное значение имеют только обещания службы, с одной стороны, и защиты - с другой, то есть вассальная связь". - ПАВЛОВ-СИЛЬВАНСКИЙ Н. П. Указ. соч. С. 79.
Там же. С. 72.
История Франции. т. 1. М. 1972. С. 88.
КАРГАЛОВ В. В. Внешнеполитические факторы... С. 136.
Карпини. С. 56.
"И не только государь Татар, захвативший землю, или наместник его, но и всякий Татарин, проезжающий через эту землю или город, является как бы владыкой над жителями, в особенности тот, кто считается у них более знатным". - Карпини. С. 56.
КАРГАЛОВ В. В. Конец ордынского ига. М. 1980. С. 23.
Карпини. С. 56.
ПСРЛ. Т. 10. С. 143.
Датировка по: КУЧКИН В. А. Летописный рассказ о слободах баскака Ахмата. // Средневековая Русь. Вып. 1. М. 1996. С. 38. Там же - обширная историография вопроса.
Два бесурменина (идоста) ис свободы в другую свободу. А Руси с нима боле 30 человекъ". - ПСРЛ. Т. 1. Ст. 481.
Там же. Ст. 482.
И. Н. Березин поставил баскака на пятое место среди "гражданских чинов" Орды, после "вельможи", "даруги", "князя волостного и городского" и "посла". - БЕРЕЗИН И.Н. Указ. соч. С. 10.
Татищь. Т. 5. С. 49.
HALPERIN Ch. Op. cit. P. 38.
Греков Б. Д., Якубовский А. Ю. Указ. соч. С. 70.
Татищ. Т. 5. С. 51.
ПСРЛ. Т. 18 С. 83.
ПСРЛ. Т. 1. Ст. 529.
Там же.
Там же. Ст. 330.
И именно поэтому представляется как минимум излишне категоричной точка зрения Дж. Феннела: "Единственный внешний признак татарского присутствия (...) состоял в том, что все эти правители суздальских вотчин были обязаны время от времени являться в ставку Золотой Орды" - ФЕННЕЛ Дж. Кризис средневековой Руси 1200 - 1304. М. 1989. с. 138.
В качестве наиболее яркого примера прямой власти каана на Руси обычно приводится перепись 1257-1258 гг. См. ЧЕРЕПНИН Л.В. Монголо-татары на Руси. С. 199.; КАРГАЛОВ В. В. Внешнеполитические факторы... С. 146. Практически все согласны с тем, что "после перенесения Кубилаем столицы монгольской империи из Каракорума в Китай и после начала выпуска монет от имени (...) Менгу-Тимура, мы можем считать, что произошло фактическое отделение джучидских ханов от великого каана" - ФЕДОРОВ-ДАВЫДОВ Г.А. Общественный строй... С. 75. Однако В. А. Егоров, при этом утверждает, что поскольку Юго-Западную Русь Батый захватывал без помощи "общеимперских формирований", то легитимность Каракорума на нее распространяться не могла. - ЕГОРОВ В. Л. Александр Невский и Золотая Орда. // Александр Невский и история России. Новгород. 1996. С. 57.
"Татарове же россунувшася по земли и княгыню Ярославлю яша и дети изъимаша. И воеводу Жидослава ту убиша (...) и полон послаша и люди бе-щисла поведоша, до конь, и скота, и много зла створише отидоша". - ПСРЛ. Т. 1. Ст. 473.
Там же. С. 526.
"На Руси баскаки исчезают к началу XIV в., хотя на окраинах Рязанского княжества и в Туле баскаки и сотники имели власть до середины XIV в." - ФЕДОРОВ-ДАВЫДОВ Г.А. Указ. соч. С. 31.
Татищ. Т. 5. С. 76.
ПСРЛ. Т.1. С. 477.
"Не внимая богатства и не презря кровь праведничью, сироте и вдовице вправду судяй..." - ПЛДР. XIII в. С. 436
ПСРЛ. Т. 1. Ст. 467.
ПЛДР. XIII в. С. 426.
НIЛ. С. 306. Показательно развитие терминологии в княжеских некрологах второй половины XIII в. Если о великом князе Ярославе говориться "много пострада за землю Русьскую" то для Александра Ярославича выбирается уже "много трудися за землю Русьскую", - ПСРЛ. Т. 5. С. 186 и 191.
Там же. С. 436.
Там же.
"Идея единовластия заложена уже в рассуждении тверского книжника о законопреступном царе, поставленном над Русской землей за ее "согрешения" По мысли Повести, если Русь избавится от "согрешений" то она будет иметь достойного царя". - КУЧКИН В.А. Повести о Михаиле Тверском. С. 258.
ЛИМОНОВ Ю.А. Указ. соч. С. 145. Такое же мнение высказывал Лео де Хартог: События в великом княжестве Суздальско-Владимирском после смерти Ярослава дали много свидетельств тому, как мало повлияло вторжение монголов на внутреннюю ситуацию в России. Наследование стола в Суздале-Владимире было решено в согласии с правом старейшинства". - HARTOG de Leo. Russia and the Mongol Yoke. The History of the Russian Principalities and the Golden Horde. 1221 - 1502.
Вопрос о наследнике Ярослава решился на съезде русских князей..." - КУЧКИН В.А. Александр Невский - государственный деятель и полководец средневековой Руси. // Отечественная история. 1996. N 5. С. 27.
ЕГОРОВ В. Л. Александр Невский и Золотая Орда. С. 45.
Татищ. Т. 5. С. 38.
"Слышавъ Олександръ смерть отца своего, приеха из Новгорода в Володимерь и плакася по отце свое, с стрыем своимъ Святославом, и с братиею своею". - ПСРЛ. Т. 1. Ст. 471.
"Князь же Александр, слышав сия, олна сотвори брат его Михаил, прииде во Владимир. И бысть им пря о великом княжении. Они же уложе ити в Орду". - Татищ. Т. 5. С. 39. О том, же, хоть и по другому говориться в Рогожском летописце: "В лето 6755 Святославъ Всеволодичъ седе на столе брата своего въ Владимири, а синовци посади по градом яко же им отець уряди Ярославъ. Того же лета поидоша Андрей и Александръ Ярославичи къ Бвтыю, онъ же посла их къ кановичъ. В лето 6756 убиша Литва Михаила Ярославича. Того же лета прогнан бысть великий князъ Святославъ Андреем, князем Ярославичемъ. - ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Ст. 31.
"Итак, Киев, а потом и Новгород - Александру Невскому, в противовес планам Даниила Галицкого создать союз с католическими государствами. Владимир - Андрею Ярославичу, в противовес князю Александру... " - ГРЕКОВ И. Б., ШАХМАГОНОВ Ф. Ф. Мир истории. Русские земли в XIII - XV вв. М. 1988. С. 83. По другому, но о том же пишет В. А. Кучкин: "... перед смертью Ярослав Всеволодович правил не в Киеве, а во Владимире и старший сын должен был получить наследие отца. Однако в Каракоруме решили по иному, видимо опасаясь усиления наиболее авторитетного в Северо-Восточной Руси князя". - КУЧКИН В. А. Александр Невский... С. 27. Другая версия политических расчетов у Д. Н. Александрова: "Создание двух великих княжений в Киеве и Владимире, по-видимому, являлось первым шагом на пути использования ордой противоречий между крупными центрами Руси" - АЛЕКСАНДРОВ В. Н. Русские княжества ... С.145. В. Л. ЕГОРОВ, пытаясь, видимо, избавиться от излишней "демонизации" монголов, высказал мнение, что соперничество Ярославичей было вызвано терминологической путаницей, поскольку под "всей русской землей", данной Александру, вместе с ярлыком на Киев и Новгород, нужно понимать все русское государство, чего Андрей вернувшись "от кановичей" признать не захотел. - ЕГОРОВ В. Л. Александр Невский и Золотая Орда. С. 48. с. 48.
ТРЕПАВЛОВ В. В. Государственный строй монгольской империи. XIII в. М. 1993. С. 78.
"... выбор Чингисхана третьего сына в наследники объясняется жесткой традиционной раскладкой компетенции царевичей: старшие - соправители каана, младший - наместник домена. - Там же. С. 106.
КАРПИНИ. С. 56-57 и 214.
Джанет Мартин особо подчеркивает, что когда Александр Невский занял владимирский стол, именно он и никто другой обладал "легитимным правом старейшинства" - Martin J. Op. cit. P. 148. Сходную оценку действий монголов, но уже при назначении Александра великим князем в Киев дал и Лео де Хартог - Op. cit. P. 48. Нам представляется, что не стоит преувеличивать значение древних традиционных прав русских князей в глазах ордынских ханов, но сбрасывать их со счетов полностью тоже нельзя.
С поправкой на разницу в календарях их относят: Дмитровский к 1300/1301 г., а Переяславский к 1303/1304 г. См.: НАСОНОВ А. Н. Монголы и Русь. С. 79. и Феннел Дж. Указ. соч. С. 197 - 198.
Симеоновская летопись. // ПСРЛ. Т. 18. СПб. 1913. С. 77.
Там же. С. 78.
ПСРЛ. Т. 1. Ст. 482. По Бережкову эти события происходили между 1287 и 1291 гг. (БЕРЕЖКОВ Н. Г. Хронология русского летописания. М. 1963. С. 114.), что укладываетс я в те же хронологические рамки, отмечаемые нами для резкого усиления насильственных действий в междукняжеских отношениях.
ПСРЛ. Т. 18. С. 81.
Там же. С. 83.
ПСРЛ. Т. 18. С. 74. Т. 1. Ст. 525.
Тверской сборник. ПСРЛ. Т. 15. М. 1965. С. 406.
": и ста в Дмитрове, князи со всеми вои своими и с Новгородци не дошед Дмитрова за 5 верст сташа и стояша ту 5 дней и близь собе съсилаючися послы, и створиша миръ отъидоша". - ПСРЛ. Т. 25 С. 154.
ПСРЛ. Т. 18. С. 78.
Там же. С. 81.
См. сообщения о стояниях 1315, 1317 и 1321 гг. в Рогожском Летописце и Тверском сборнике - ПСРЛ. Т. 15. С. 407; 38 и 409; 41 и 414.
В этой связи характерны два наблюдения. Первое: С. М. Каштанов указал на то, что в грамотах XIII в. "приоритет титула перед имени бесспорен", в то время как в домонгольской Руси было наоборот (КАШТАНОВ С. М. Интитуляция русских княжеских актов X - XIV вв. // Вспомогательные исторические дисциплины. N 8. Л. 1976. С. 81. Ясно, что прежде титул был приложением к родовому имени Рюриковичей, а после завоевания выделял князя из всего подвластного населения. Второе: А. А. Горский отметил, что с перенесением титула "царь" на ордынского хана, резко снизилось употребление этого титула применительно к русским князьям, для "обозначения князя высоким стилем, как это практиковалось до нашествия Батыя", - ГОРСКИЙ А. А О титуле "царь" в средневековой Руси. // Одиссей. М. 1996. С. 205 - 206.
1296 г. - "Бысть нелюбие межи князьми, Андреемъ великимъ княземъ и Иваномъ Переяславскимъ, и Данииломъ Московскимъ, Михаиломъ Тферьскым. И сведе их на любовь владыка Семенъ и владыка Измайло". 1301 г. - "Заратися Иванъ князь да Костянтинъ, смири их владыка Семенъ..." - ПСРЛ. Т. 1. Ст. 528.
"Тверь впервые в политической борьбе со своими соперниками прибегла к помощи церкви" - КУЧКИН В.А. Повести о Михаиле Тверском. С. 227.
"Еще до прибытия во Владимир в апреле 1308 г. митрополит отправился к хану Токте с целью заручиться поддержкой. В результате ярлык, выданный представителю русского духовенства, приобретает черты инвеститурного". - СОЧНЕВ Ю. В. Русская церковь и Золотая Орда. Автореферат. М. 1993. С. 19.
"Князь Дмитри Михайловичъ Тферьскый, събрав воя многи, и хоте ити ратью к Новугороду на князя Юрия, и не благослови его Петръ митрополит. Князь же стоявъ Володимери 3 недели и рать распусти..." - ПСРЛ. Т. 18. С. 87.
ПРЕСНЯКОВ А.Е. Образование великорусского государства. Пг. 1918. С. 124.
ПСРЛ. Т. 18. С. 87.
Псковская летопись. // ПСРЛ. Т. 4. СПб. 1848. С. 185.
В Никоновской летописи об этом говориться: "и тако князь срамоту приятъ от Феогноста, а от Бога казнь". - ПСРЛ. Т. 10 С. 205. А Татищев передает возможные слова митрополита: "Срам ти есть князю, неправду чинити, и обидети, и насиловати, и разбивати, - Татищь. Т. 5. С. 87.
САФАРГАЛИЕВ М. Г. Распад Золотой Орды. Саранск. 1960. С. 69.
"Если бы монголы у нас делали то же, что и в Китае, Индии (:) если бы оставив степи и кочевание, переселились в наши города, то могли бы существовать и доныне в виде государства. К счастью, суровый климат России удалил от них сию мысль". - КАРАМЗИН Н. М. История государства Российского. Т. 5. С. 202.
ЛУРЬЕ Я. С. Повести о Шевкале. // Словарь книжников и книжной древности Древней Руси. Вторая пол. XIV - XVI в. Ч. 2. Л. 1989.
Повесть о Шевкале. // ПЛДР. XIV - сер. XV в. М. 1981. С. 62.
Сказание о Мамаевом побоище. Основная редакция. // Повести о Куликовской битве. М. 1959. С. 44. Показательна последняя часть речи Мамая. Батый не "губил" законов на Руси, и, следовательно, и в этом описании Мамай хочет другого - навязать Руси прямую власть Орды и ордынские порядки.
ПСРЛ. Т. 18. С. 196.
Причем, что совершенно естественно "страх ожидания" выражен в литературных произведениях гораздо сильнее, чем в летописях. Б. М. Клосс относит Сказание мамаевом побоище" к 1513 - 1518 гг. (КЛОСС Б. М. Об авторе и времени Сказания о Мамаевом побоище. // In memoriam. Сборник памяти Я. С. Лурье СПб. 1997. С. 261 - 262). Созданный на несколько десятилетий раньше "Московский летописный свод конца XV в." трактует тему "попленения" значительно мягче: "И разгореся окаянный Мамай и мня ся яко царя и сотворив злой советъ с князи своими темными, река "поидем на русскую землю и попленим ю, яко же и пре Батый было", - ПСРЛ. Т. 25. С. 201. В данной трактовке ссылка на Батыя звучит гораздо внятней и логичней, чем в тесте "Сказания:"
Впрочем, одно предположение можно высказать: монгольские правители предпочитали находиться в центре своих владений, а для Золотой Орды нижняя Волга была идеальным местоположением. Передвижение же столицы на Русь, должно было бы сопровождаться новым завоеванием - для создания "правого крыла" - противовеса владениями в Средней Азии и Крыму.
Тиз. С. 151.
"Он умертвил нескольких эмиров и вельмож, умертвил большое количество Уйгуров, то есть лам и волшебников, и провозгласил исповедание ислама". - Летопись Эльбирзали. // Тиз. С. 174. Это событие было отмечено и в русских летописях: "... Тохта царь умре, а новый царь Озбяк сел на царстве и обессерменился...", - ПРИСЕЛКОВ М. Д. Троицкая летопись. Реконструкция текста. (Далее - Троицк.) М. - Л. 1950. С. 354.
Хулагуиды приняли мусульманство раньше Джучидов, потомки Кубилая покровительствовали буддизму.
Сафаргалиев М. Г. Указ. соч. С. 107 и 111. Автор подсчитал, что за эти 20 лет в Орде сменилось более 25 ханов. - Там же. С. 112.
Цит. по: БОРИСОВ Н. С. Иван Калита. М. 1995. С. 110.
ПСРЛ. Т. 18. Ст. 100. Т. 15. Вып. 1. С. 66.
ПСРЛ. Т. 18. Ст. 100. Т. 15. Вып. 1. С. 67.
Татищ. Т. 5. С. 112.
ПСРЛ. Т. 18. С. 101.
Там же. С. 102.
ПСРЛ. Т. 25. С. 182.
Татищ. Т. 5. С. 110. В Рогожском летописце содержится два разных описания одного и того же события - получения ярлыков у хана Навруса, - причем подряд. Первое изложение как будто подтверждает сведения Татищева: "И по Кульпе седе на царстве Новрус и к нему приидоше вси князи Русьскый и бысть им в Орде розделъ княжением их и который же их повереном своим (но в Симеоновской вместо "повереном" стоит "по временом" - ПСРЛ. Т. 18. С. 100). Во втором описании объяснение передачи ярлыка на великое княжение в Суздаль иное - малолетство Дмитрия: ": и видя царь князя Дмитрия Ивановича уна суща и младе возьрастомъ". - ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Ст. 68.
Silfen Paul H. The Influence of the Mongols on Russia: A Dimensional History. New York. 1974. P. 29.
РОЖКОВ Н. А. Происхождение самодержавия: С. 21.
"Ходи князь велики Иван Данилович и Константин Михайлович, а Новгородци от себя послаша Федора Колесницю в Орду к цареви...", - ПСРЛ. Т. 3. С. 71. Добавление Татищева: "... бояшася хана о князе Александре Михайловиче." - Татищ. Т. 5. С. 83.
В. Л. Янин отмечает, что "черный бор" собирался людьми великого князя "по крайней мере, с XIV века" с Новоторжской земли и великие князья московского дома, начиная с Ивана Калиты, постоянно стремились к расширению, как самого "черного бора", так и территории, с которой он собирался, вступая, из-за этого в постоянные конфликты с новгородским боярством. - "Черный бор" в Новгороде XIV - XV вв. // Куликовская битва в истории нашей Родины. М. 1983. С. 98 - 107.
"Ся грамота выписана из великого князя Александровы грамоты и из княж Костянтиновы грамоты и изо всех приписков псковских пошлин по благословению отец своих попов, всех пяти соборов (...) всем Псковом на вечи..." - Псковская судная грамота. // Р.З. Т.1. М. 1984. С. 331.
Первый случай, когда в Нижнем Новгороде "сам о себе" прозвонил колокол: "Можно думать, что в иносказательной форме здесь речь идет о том, что (...) в какой-то мере возродились вечевые порядки, о которых возвестил якобы самопроизвольно зазвонивший большой Спасский колокол". - ЧЕРПНИН Л. В. Образование Русского централизованного государства в XIV - XV в. М. 1960. С. 582.
Второй случай: "Верховной властью в городе в данный момент было вече. Оно пригласило князя, который ему подчинялся, перед ним отвечал". - Там же. С. 639.
Экземплярский А. В. Великие и удельные князья Северной Руси в Татарский период с 1328 по 1505 г. Т. 1. Спб. 1889. С.78.
ПЛДР. XIV - сер. XV в. С. 290
Там. же.
Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV - XV вв. М. - Л. 1956 (далее - ДДГ). С. 13.
Черепнин Л. В. Образование... С. 546. Fennell J. L. I. The Emergence of Moscow 1304 - 1359. Berkeley - Los Angeles. 1968. P. 295 - 301.
ТИХОМИРОВ М. Н. Древняя Москва XII - XV вв. Средневековая Россия на международных путях XIV - XV вв. М. 1992. С. 67.
Троицк. С. 375.
Комментарий М. Н. Тихомирова: "Реформа Дмитрия Донского имела и какое-то внутреннее значение, затрагивающее интересы "множества народа" (...) Это могло быть связано с умалением прав городского населения." - Там же. С. 70.
ПЛДР. XIV - сер. XV в. С. 192.
Там же. С. 251.
В. В. Трепавлов идет еще дальше, утверждая, что: "В Твери и, особенно в Москве формируется оригинальная для Руси, но обычная для восточных деспотий система управления монарха без посредничества сословно-представительных органов или церкви". - ТРЕПАВЛОВ В. В. Восточные элементы Российской государственности (к постановке проблемы). // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Ч. 1. М. 1993. С. 45. На наш взгляд дело обстояло сложнее. При отсутствии европейской системы представительства легитимность проводимой великим князем политики зависела от поддержки церкви и некоторых сословий, о чем речь ниже.
"... по всем градом и страном бысть мор велик и страшен, не успеваху бо живые мертвых опрятывати, везде бо мертвые в грады и в селах, в домех и у церквей. (...) Погребаху же в едину яму 5 и 6 мертвых, а ижд 10 и более, а дворы мнози пусты быша, в иных един остался или два, ли женский пол, ли мужеск или отроча моло." - ПСРЛ. Т. 25. С. 182.
РАПОВ О. М. Указ. соч. С. 233.
Не зря ко времени Дмитрия Донского в договорных грамотах утверждается особый пункт о "блюдении" "численных" и "черных" людей, а так же "слуг под дворским". См.: ЧЕРПНИН Л. В. Русские феодальные архивы XIV - XV вв. Ч. 1. М. - Л. 1948. С. 34-35.
Один из таких уроков: в 1342 г. Ярослав Пронский получил ярлык на княжение Рязанское и при помощи ханского посла выгнал из Переяславля рязанского князя Ивана Короткопола. Результат: "... посол Киндяк войдя в город и много християн полони, а иных изби, а князь Ярослав седе в Ростиславе". - ПСРЛ. Т. 25. С. 174 - 175.
Сказанное здесь не значит, что в прежнее время "полон" не входил в мотивацию военных действий. Просто до ордынских "разорений" и чумы он был одной из нескольких целей войны и, часто, второстепенной. Во второй же половине XIV в., на наш взгляд, захват людей в некоторых случаях стал первой и даже единственной задачей военных действий.
ПСРЛ. Т. 18. С. 108 - 109.
Там же. С. 110.
Там же. С. 111.
Там же. С. 113. По Бережкову этот поход дан не в общей мартовской, а в ультрамартовской датировке. - БЕРЕЖКОВ Н. Г. Указ. соч. С. 27.
ПСРЛ. Т. 25. С. 188.
ПСРЛ. Т. 18. С. 116.
Там же.
КЛЮЧЕВСКИЙ В. О. Боярская Дума Древней Руси. М. 1994. С. 92. Варианты:
"Это право вотчинное, наследственное, приобретенное, в принципе самим рождением, и семейное, так как его существо в правах всех сыновей владетельного князя на отцовское наследие - общую этим сыновьям "отчину". - ПРЕСНЯКОВ А. Е. Образование Великорусского государства. Пг. 1918. С. 63.
"Иван Калита действовал как князь-вотчинник. Дмитрий Донской продолжил в этом отношении его линию и вотчинный порядок даже положил в основу права обладания великим владимирским княжением". - ЧЕРЕПНИН Л. В. Образование... С. 661.
"Итак, удел - это привилегированное владение (вотчина). ... исследователь сам вправе определить степень привилегированности того или иного владения и затем решить удел это или нет". ЮРГАНОВ А. Л. Удельно-вотчинная система и традиция наследования власти в средневековой России. // Отечественная история. 1996. N 3. С. 93 и 94.
ПЛДР. XIV - сер. XV в. C. 217.
АДРИАНОВА-ПЕРЕТЦ В. П. Слово о житии великого князя Дмитрия Ивановича, Царя Русского. // ТОДРЛ. Т. 5. М. - Л. 1947. С. 92.
ПАВЛОВ-СИЛЬВАНСКИЙ Н. П. Феодализм в России. М. 1988. 358 - 470.
Троицк. С. 369.
КЛЮЧЕВСКИЙ В. О. Боярская дума: С. 112-152.
ПСРЛ. Т. 18. С. 142.
Первый раз: "братья бояре и дружина, помните крестное целование и нашу любовь и доброту". Второй раз: "братья бояре, поминайте крестное целование, не выдавайте мя". - ПСРЛ. Т. 18. С. 142.
Там же.
KOLLMANN N. Sh. Kinship and Politics. The Making of the Moscovite Political sistem, 1345 - 1547. P. 47.
КЛЮЧЕВСКИЙ В. О. Боярская Дума... С. 111.
ПРЕСНЯКОВ А. Е. Образование... С. 169.
АЛЕКСЕЕВ Ю. Г. Духовные грамоты князей московского дома, как источник по истории удельной системы. // ВИД. Т. 18. Л. 1987. С.101.
ЧЕРПНИН Л. В. Русские феодальные архивы. Ч. 1. С. 24.
ДДГ. С. 11 - 13.
ПСРЛ. Т. 10. С. 218.
ПСРЛ. Т. 25. С. 181.
Троицк. С. 435.
ДДГ. С. 37.
FENNELL J.L.I. Op. cit. P. 295.
Ibid. P. 300.
СМИРНОВ П. П. Образование русского централизованного государства в XIV - XV вв. // Вопросы истории. 1946. N 2-3. С. 74.
У них и не было другого выхода. Тот же Феннел совершенно справедливо указал на то, что по отношению к великому княжению Даниловичи были "изгоями" - первый Московский князь не успел занять Великое княжение и его дети, по традиции исключались из числа претендентов на Владимирский стол. - Op. cit. P. 188. Соответственно только вмешательство Орды и получение ярлыка Юрием Даниловичем давало ему и его наследникам право на великое княжение.
"Какую роль в падении Юрия сыграл его брат Иван? (...) было бы несправедливо обвинять его в том, что он пришел к власти, "подсидев старшего брата". В действительности все было гораздо сложнее. (...) Приглядевшись к нему за те полтора года, что Иван прожил при дворе, Узбек пришел к выводу, что он идеально соответствует политическим видам Орды." - БОРИСОВ Н. С. Иван Калита. С. 119.
"Ходи князь Иван в орду, его же думою приславше Татарове, позваша Александра и (...) всех князей в орду..." - ПСРЛ. Т. 3. С. 79.
Здесь и далее: Татищь. Т. 5. С. 94.
ЧЕРПНИН Л. В. Русские феодальные архивы. Ч. 1. С. 20.
ДДГ. С. 14. Позже, в договорных грамотах потомков Калиты в качестве той силы, что "сваживает" князей, прямо называется Орда: см. докончальную грамоту Дмитрия Донского с тверским князем Михаилом Александровичем. - ДДГ. С. 26.
ДДГ. С. 8.
Там же. С. 36.
Смирнов П.П. Образование централизованного государства: С. 74.
ПЛДР. XIV - сер.XV вв. С. 208.
"Аще хочут милости и мира об мене, - заявил Семен Гордый, - да приидут пред мя посадники и тысяцкие боси и просят при всех князех на колени". - Татищь Т. 5 С. 94.
": и дасть им миръ по старым громотомъ". - ПСРЛ. Т. 25. С. 173.
ПСРЛ. Т. 18. С. 93.
БОРИСОВ Н. С. Иван Калита. С. 270 - 276.
"А женися князь великии Семен, утаився митрополита Феогнаста, митрополитъ же не благослови его и церкви затвори, но олна посылали в Царьгород благословения просить". - ПСРЛ. Т. 18. Ст. 57.
"Тогда князь великий въступи в златое стремя, взем свой меч правую руку свою...", - Слово Софрония Рязанца Задонщина. // Повести о Куликовой битве. М. 1959. С. 12.
Там же.
ДДГ. С.36.
См. напр. ЧЕРПНИН Л. В. Образование... С. 757.; БОРИСОВ Н. С. Иван Калита. С. 267.
ЗИМИН А.А. Витязь на распутье. М. 1991. С. 53.
На исключительное право князей владеть золотыми поясами и золотыми цепями косвенно указывает фрагмент из "Повести о водворении христианства в Ростове" XIV века. Бес, который принял облик воина и захотел оклеветать перед князем святого Авраамия, в качестве самого тяжелого поступка указал, что тот зарыл в землю сосуд с "поясом златым и чепем немощно цене предати...", что сразу вызвало княжеский приказ об аресте якобы виновного монаха. - Древнерусские предания. М. 1982. С. 133.
НИКОЛАЕВА Т.В. Предметы княжеского убора XIV в. // Памятники культуры. Новые открытия. 1976. М. 1977. С. 167 - 174.
Так митрополит Алексей, желая видеть своим преемникам преподобного Сергия Радонежского, и уговаривая того принять епископство, возлагает на него "крест с парамандом, златом и каменьем многоцветным украшенный..." - ПЛДР. XIV - сер. XV вв. С. 392.
Там же. С. 171.
Древнерусские предания. С. 132.
Там же. С. 247.
Так в "Повести о Петре, царевиче ордынском", князь, желая удержать Петра в православной вере, каждый день берет его "на царскую утеху, около озера с ястрыбы..." - Древнерусские предания. С. 147
ПАУТКИН А.А. Характеристика личности в летописных княжеских некрологах. // Герменевтика древнерусской литературы. Сб. 1. XI - XVI вв. М. 1989. С. 231 - 246.
Цит. по: БОРИСОВ Н. С. Иван Калита. С.292-293.
Татищь. Т. 5. С. 106.
ЧЕРЕПНИН Л. В. Образование... С. 512.
Об этом убедительно писал еще Н.П.Павлов-Сильванский: "Уделы мелких князей и княжат, безусловно, представляют собою учреждение, тождественное по своей природе с сеньориями феодальных князей разных рангов. (...) "Окняженье" земли предупреждало ее "обояривание." - Указ. соч. С. 90 и 473.
CRUMMEY ROBERT O. The Formation of Muscovy L. - N.-Y. 1987. P. 41.
FENNELL J.L.I. Op. cit. P. 30.
В современной политической социологии это именуется принципом "целесообразности" - ИЛЬИН М.В. и МЕЛВИЛ А.Ю. Власть. // Полис. 1997. N 6. С.160.
Троицк. С. 355.
ПСРЛ. Т. 3. С. 86.
См. БОРИСОВ Н. С. Иван Калита. С. 118 - 126.
1366 г. "Ходиша из Новагорода люди молоды на Вълегу (...) и за то князь великий Дмитрий Иванович разгневался (...) и рек тако: за что есте ходили на Вълегу и госте моего пограбесте много?" - ПСРЛ. Т. 3. С. 88. Аналогичные события происходили и через 20 лет, в 1386 г. - Там же. С. 93-94.
KOLLMANN N. Sh. Op. cit. P. 51. Впрочем, последний из этих трех тезисов, ни что иное, как вольный пересказ мнения М. Н. Тихомирова: "... блестящие церемонии, до которых были падки средневековые люди, сделались достоянием Москвы. Можно было не признавать притязаний Московского князя, но нельзя было под страхом отлучения игнорировать митрополита". - ТИХОМИРОВ М. Н. Древняя Москва. С. 30.
КЛЮГ Э. Ук. соч. С. 166.
ПСРЛ. Т. 11. С. 5.
ПСРЛ. Т. 15. Ст. 375.
Троицк. С. 429.
ПСРЛ. Т. 3. С. 94.
БОРИСОВ Н. С. Иван Калита. С. 181.
ПРОХОРОВ Г.М. Повесть о Митяе. Л. 1987. С. 16.
РАНЧИН А.М. Принцип "translatio imperi" и Киевская Русь в историософской концепции "Москва - третий Рим". // Славяне и их соседи. Имперская идея в странах Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы. М. 1995. С. 63. "Владимирской" цитируемый автор называет ситуацию Владимира Святого.
ПЛДР. XIV - сер. XV в. М. 1981. С. 209.
Там же. С. 439.
БОРИСОВ Н. И. Социально-политическое содержание деятельности митрополита Киприана. // Вестник МГУ. История. 1975 N 6. С. 63.
Обзор мнений см.: ДМИТРИЕВ Л. А. Роль Киприана в древнерусской литературе. // ТОДРЛ. Т. XIX М. - Л. 1963. С. 215 - 220.
ПСРЛ. Т. 1. Ст. 537.
ПСРЛ. Т. 3. С.
ПСРЛ. Т. 25. С. 87.
Троицк. С. 443.
Ср. описание возвращения Василия Дмитриевича из Орды с ярлыком в передаче Татищева: "И бысть радость велия во граде Москве, и веселиях усе людие, и торжествоваху светло на многи дни". - Татищ. Т. 5. С. 182.
": постави церковь нову архиепископъ Гаврила на Жатуни въ имя святых трех отрокъ: Анания Азария, и Мисаила, и Даниила пророка". - НIЛ. С. 39.
Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2. Ч. 2. Л. 1980. С. 355-356.
ПЛДР. Вторая пол. XV в. М. 1982. С. 182.
1395 г. "Майа 8 прощена бе некая жена оу гроба Петрова..." - ПСРЛ. Т. 28 С. 87.
ПСРЛ. Т. 28. С. 223.
В. П. Гребенюк отметил, что "произошедшее чудо - спасение Москвы от нашествия Темир Аксака как церковная, так и светская власть на протяжении почти двух веков пытались использовать для укрепления своего авторитета" - ГРЕБЕНЮК В. П. Святитель и князь. К вопросу о роли митрополита Киприана и великого Московского князя Василия Дмитриевича в событиях 1395 г. // ТОДРЛ. Т. 50. СПб. 1996. С. 345. Нам же чрезвычайно важно, что эта борьба велась в едином идеологическом и политическом пространстве. Божественное благословение становиться одним из решающих элементов великокняжеской именно с этого времени - с конца XIV в.
ДДГ. С. 39, 41, 43, 51 и 52.
До этого в духовных Семена и Ивана Ивановича, а также Дмитрия Донского использовалась безличная формула: "Во имя Отца и Сына и Святого Духа, се яз грешный раб Божий..." - ДДГ. С. 13, 15, 33.
Послание чудотворца Кирилла к великому князю Василию Дмитриевичу. // Преподобные Кирилл, Ферапонт и Мартиниан Белозерские. Спб. 1993. С. 171.
Там же. С. 180.
"А християном, господине, не ленися управы давати сам (...) А от упивания бы есте умалися, а милостынку бы есте по силе давали (...), а сами бы есте, господине, ко церкви ходити не ленилися." - Там же. С. 182.
Акты исторические собранные и изданные Археографической комиссией (Далее - АИ.). Т. 1. Спб. 1841. С. 77.
БОРИСОВ Н. С. Иван Калита. С. 35.
Троицк. С. 407.
ДДГ. С. 150.
ЧЕРЕПНИН Л. В. Русские феодальные архивы. С.78.
А.А.Зимин называет дату полного совершеннолетия Василия Васильевича - достижение 17 лет - 1433 г. - ЗИМИН А. А. Витязь на распутье. С. 165. Соответственно, в 1428 г. ему было именно 12 лет.
Докончание с Василием Ярославичем: "... на сем господине, брате старейший, князь великий Василий Васильевич, и за свои дети, за великого князя Ивана и за князя Юрия (...) целуй, господине, ко мне крест". - ДДГ. С. 172.
Докончание с Борисом Александровичем: "Целуй ко мне крест, к своему брату, к великому князю Борису Александровичу, и с своим сыном с великим князем Иваном Васильевичем, и с своим сыном Юрием Васильевичем ..." - ДДГ. С. 186.
"... мы знаем из некоторых житий, что мальчики в те времена приходили в монастырь и постригались в монахи, бывало в 12 лет". - ПРОХОРОВ Г.М. Преподобный Кирилл Белозерский. // Преподобные Кирилл, Ферапонт и Мартиниан Белозерские. С. 13.
БОРИСОВ С.Н. Иван Калита. С. 35 и 39.
Житие преподобного Мартиниана так описывает обстоятельства заключения в 1446 г. договора о браке: "... посла часа того и к великому князю Тферскому Борису Александровичу, дабы шел с ним на помощь на князя Дмитрия Шемяку. он же к посланнику его отвеша: "Аще женит у мене сына своего, великого князя Иоанна, то аз готов с ним на помощь на недруга его" (...) Князь же великий Василие Василиевич дав ему слово на том и обрученнаа послав сынови своего, и укрепиша межи собою". - Преподобные Кирилл, Ферапонт и Мартиниан Белозерские. С. 254.
Точно также в Симеоновской летописи говориться о замужестве княгини Василисы, выданной замуж за Суздальского князя Андрея Константиновича в 12 лет. - ПСРЛ. Т. 18. С. 126.
А.И. Т. 1. Спб. 1841. С. 49.
По поводу этих событий два историка высказались почти одинаково. И. У. БУДОВНИЦ: признание Михаилом Тверским Владимирского княжения вотчиной московского князя "означало, что оно перестает быть объектом пожалования золотоордынских ханов". - Отражение политической борьбы Москвы и Твери в тверском и московском летописании XIV в. // ТОДРЛ. Т. 12. М. - Л. 1956. С. 102. Н. С. Борисов о договоре Дмитрия и Ольгерда: "Словом вотчина они отрицали право ханов распоряжаться великим княжением владимирским". - БОРИСОВ Н. С. И свеча бы не угасла. М. 1990. С. 160. Здесь явная путаница. Право ханов распоряжаться ярлыком на Владимирское княжение, как это показали события феодальной войны, сохранилось, а в начале XV века даже упрочилось. Договоры же с Ольгердом и Михаилом никак не могут повлиять на решения хана. Они, продолжая линию князя Семена Ивановича на построение двух различных типов легитимности, "отсекали" претензии глав соседних земель в легитимности "для себя", без учета мнения Орды. Точно также московское правительство добилось добровольного отказа от великого княжения, со стороны Дмитрия Константиновича не смотря на полученный им ярлык. Подтверждением именно такого понимания признания вотчинного характера великого княжения может служить положение в докончальной грамоте Дмитрия Донского с князем Тверским Михаилом: "А имут нас сваживати татарове, и имут давати тобе нашу вотчину, и тобе ся не имети ни до живота. А имут давати нам твою вотчину Тверь, и нам ся тако же не имети, и до живота". - ДДГ. С. 26.
Л. В. Черепнин назвал "дипломатической победой" Дмитрия Донского то, что "он заставил хана авторитетом его власти утвердить (...) вотчинные основы владения великим княжением". - ЧЕРЕПНИН Л. В. Русские феодальные архивы. С. 61. Однако то, о чем писал Черпнин, уже было сделано до Дмитрия, его дядей и отцом. Сразу после смерти Калиты, его три сына: Семен, Иван и Андрей отправились в Орду. "Хан же Азбяк, - сообщает Татищев, - яко вельми любляше и чтяше отца их (...) обесча им, яко никаких наветов на них не примет и никому княжения великого не вдаст, но по них чадом их да будет. И дав им ярлыки с клятвою на детей своих не отъимати княжения (курсив мой - авт.), и вскоре отпусти их с честью и любовью". - Татищ. Т. 5. С. 93.
С другой стороны С.М.Каштанов считает, что с передачей, сначала московского, а затем Владимирского княжения "явилась способом освобождения" от утверждения князя "ханским ярлыком". - Из истории русских средневекового источника. Акты X - XV вв. М. 1996. С. 123. Вопрос в том, что значит "способ освобождения"? Если это выражение понимать как автоматическую замену ярлыка на завещательную норму, то этого не было: и завещание и ярлык сосуществовали до середины XV века. Но можно понимать и по другому - утверждение способа передачи власти по завещанию постепенно сделало ярлык формальностью, лишь подтверждавшей сложившуюся практику.
ЛУРЬЕ Я.С. Вопрос о великокняжеском титуле в начале феодальной войны XV в. // Россия на путях централизации. М. 1982. С. 149-150.
ДДГ. С. 26 и 32.
Там же. С. 43.
КЛЮЧЕВСКИЙ В. О. Соч. в 9-ти тт. Т. 2. С. 36.
ДДГ. С. 31
"Превознесение Бориса Александровича (...) представление его первым среди равных в круге русских князей преследует собственно лишь одну цель сравняться с Москвой, ликвидировав преимущество, которого Москва добилась за последние сто лет". - КЛЮГ Э. Указ. соч. С. 318.
ПЛДР. XIV - сер. XV вв. С. 208 - 214.
ГРЕБЕНЮК В.П. Указ. соч. С. 340 - 341.
СОЛОВЬЕВ А.В. Автор Задонщины и его политические идеи. // ТОДРЛ. Т. 14. М. - Л. 1958. С. 195.
ЧЕРНЫЙ В.Д. Белокаменный кремль в общественном сознании средневековой Руси. // Общественная мысль: исследования и материалы. Вып. II. М. 1990. С. 88.
ПСРЛ. Т. 11. С. 2.
ЧЕРЕПНИН Л. В. Русские феодальные архивы. С. 35.
"Даруга или баскак - это представитель татарского хана, контролировавшего деятельность местных правителей и сбор дани с населения. На этот раз даруга был назначен московским великим князем, фактически утвердившим свою власть в самом центре золотоордынских владений". - ТИХОМИРОВ М. Н. Куликовская битва. // Повести о Куликовской битве. М. 1959. С. 342. Соглашаясь с этим мнением М.Н.Тихомирова, мы не можем не отметить, что слово "фактически" здесь никак не подходит. Принятие даруги - это не только фактическое, но и юридическое, и официальное признание верховенства Московского князя.
ДДГ. С. 45.
СРЕЗНЕВСКИЙ И. И. Материалы для словаря древнерусского языка. Т. 1. СПб. 1893. Ст. 564 и 565. Причем в примерах, приводимых И. И. Срезневским термин "господин" употребляется в тех, случаях, когда одна из договаривающихся сторон добровольно признает себя нижестоящей, по отношению к другой.
ДДГ. С. 64.
Можно говорить, что такое бывало и раньше, например, в приведенном выше эпизоде с получением Василием Дмитриевичем ярлыком на Нижегородское княжение. Но то, что в случае с Василием I представляется тактическим выигрышем, для Руси времен Василия II оборачивается стратегическим поражением и народной бедой.
Зимин А.А. Витязь на распутье. С. 46.
Может показаться, что Юрий в этом споре действовали и честнее и дальновиднее. Однако это не так. Во-первых, он согласился на разрешение спора в Орде. А во-вторых, он принял это решение не только вынуждено и скрепя зубы. Когда это ему было выгодно, он напрямую обращался к этому решению. Свидетельство тому его духовная грамота - редчайший пример отсылки в к ханской легитимности в княжеских актах такого рода: "А чем мя Бог пожаловал и царь, Дмитровом, и с Московскими Волостьми ... и яз тем благословляю трех своих сынов..." - ДДГ. С. 74.
ДДГ. С. 34.
Там же. С. 35.
Самое емкое определение этой ситуации принадлежит, на наш взгляд, С.М.Соловьеву, указавшему, что "Юрий ... ссылался на кривотолкуемое завещание Донского". - Соч. в 18 кн. Кн. 2. С. 383 - 384.
Об этом подробно см. ЛУРЬЕ Я.С. Двуименные монеты Василия II Шемяки и двоевластие в Москве. // Средневековая Русь. М. 1976. С. 84 - 88.
ЗИМИН А.А. Витязь на распутье. С. 113.
В приведенных выше 15 действиях содержится 9 разных способов обоснования права на власть. При этом четыре формы легитимации: ярлык, наследство Дмитрия Донского, удельно-вотчинную и самодержавную, используют или пытаются использовать обе враждующие стороны.